Книга: 100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?



100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Андрей Васильченко

Будапешт — «дунайский Сталинград»?

1000-летию Ярославля, родине маршала Толбухина, посвящается

Предисловие

Что, по большому счету, мы знаем о будапештском сражении 1944–1945 годов? По сути, у многих из нас знания об этих событиях ограничиваются строчками очень популярной некогда песни:

Он пил, солдат, слуга народа,

И с болью в сердце говорил:

«Я шел к тебе четыре года,

Я три державы покорил».

Хмелел солдат, слеза катилась —

Слеза несбывшихся надежд,

И на груди его светилась

Медаль за город Будапешт

На самом же деле, битва за Будапешт была одним из самых продолжительных и самых кровавых городских сражений Второй мировой войны. С момента появления советских танков у окраин венгерской столицы до взятия Красной Армией Будайского замка прошло 102 дня. Приведу несколько сравнений: Берлин пал под ударами Красной Армии за две недели, Вена — всего лишь за 6 дней. Остальные европейские столицы (за исключением Варшавы) вообще не становились местом затяжных боевых действий. Даже такие мощные немецкие крепости, как Кенигсберг (Калининград) и Бреслау (Вроцлав), оказывали сопротивление советским частям соответственно 77 и 82 дня, то есть значительно меньше, чем при взятии Будапешта.

В некотором роде сражение за Будапешт можно сравнить с осадой Ленинграда, Сталинградской битвой и боями за Варшаву.

Стратегическое значение взятия Будапешта подчеркивает хотя бы тот факт, что венгерская столица чаще не в пример другим европейским столицам осаждалась войсками неприятеля. За свою историю Будапешт пережил 15 осад различной интенсивности. Причем самые разрушительные последствия для города имели события 1944–1945 годов.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Венгерский солдат отправляется на Восточный фронт


Практика осад во Второй мировой войне была следующей. Для подавления варшавского восстания немецким частям потребовалось 63 дня. Блокада Ленинграда длилась почти три года, но, к счастью, в данном случае до уличных боев дело не дошло. В данной ситуации можно было бы сравнить Будапешт со Сталинградом, но из Сталинграда перед битвой, которая длилась 4 месяца, была эвакуирована значительная часть гражданского населения. В Будапеште гражданское население было вынуждено переживать ожесточенные бои, оставаясь в городе. Сравнение со Сталинградом становится уместно, если читать дневниковые записи и воспоминания участников тех событий. Они сами сравнивают Будапештскую битву со Сталинградской. Изучение битвы за Будапешт всегда осложнялось тем обстоятельством, что во время ожесточенных боев в огне погибли почти все немецкие и венгерские архивы; не сохранилось дневниковых записей немецких солдат. До исследователей дошел лишь журнал боевых действий 10-й пехотной дивизии. Судьба этого документа во многом напоминает шпионский роман: начальник штаба дивизии Дьёзё Бениовски закопал этот документ во дворе дома на улице Орлай. На протяжении четырех десятилетий существование этого дневника оставалось тайной, и лишь в 1986 году он попал в Институт музея военной истории.

Как уже было отмечено, эвакуация гражданского населения — почти 800 тысяч человек — не была осуществлена накануне осады Будапешта. В итоге потери среди мирных жителей были очень велики — почти 40 тысяч человек. Это соотносимо с потерями Красной Армии и вермахта. В те дни советские части потеряли убитыми около 80 тысяч человек, то есть приблизительно столько же, сколько немецко-венгерская группировка вместе с жертвами среди мирного населения.

Долгое время тема битвы за Будапешт оставалась, по сути, закрытой, что связано с целым рядом обстоятельств. В ФРГ историкам приходилось ориентироваться лишь на воспоминания оставшихся в живых немецких солдат. В ГДР и Венгрии по политическим соображениям опроса бывших солдат, воевавших на стороне гитлеровской Германии, не проводилось.

В самой венгерской историографии битва за Будапешт оставалась «нелюбимым ребенком». Все предпринимаемые исследования в данном направлении носили откровенно пропагандистский характер, и лишь в 1975 году в Венгрии появилась первая относительно объективная научная работа, «Освобождение Будапешта», автором которой был Шандор Тот. Разумеется, в данной книге автор мог опираться (и то избирательно) лишь на советские источники; немецкие архивы и научные работы были ему недоступны. Но в работе Тота почти ничего не говорилось о том, что происходило в те дни в Будапеште. По политическим соображениям он был вынужден умалчивать о множестве событий того времени. Из 279 страниц его работы лишь 62 непосредственно посвящены боям за Будапешт. Прочая часть книги посвящена сугубо политическим вопросам и боевым действиям на остальной части Венгрии. В подобном подходе не было ничего удивительного, так как большая часть очевидцев предпочитала не распространяться о происходивших в те дни событиях. Западная историография отметилась в данном вопросе лишь в 60-е годы, когда проживающий в Берне Петер Гостоньи, абстрагируясь от каких-либо политических тем, смог собрать свидетельства очевидцев, что стало ценным подспорьем для всех последующих историков. Особое внимание этот венгерский историк уделял обстоятельствам расправы с парламентерами. В 1989 году после серии «бархатных революций» в Восточной Европе историческая наука смогла избавиться от идеологического диктата. В Венгрии было предпринято несколько попыток «доделать» историю битвы за Будапешт, но их вряд ли можно назвать успешными. Куда большее внимание историки уделяли проблемам венгерских солдат, воевавших на стороне Третьего рейха. Особо пристально изучалась гибель 2-й венгерской армии на Восточном фронте в 1943 году. Принципиальный прорыв в деле исследования битвы за Будапешт произошел уже в 90-е годы, когда была защищена диссертация Кристиана Унгвари. Реконструкция событий 65-летней давности имеет огромное значение и для нас, российских читателей. Не стоит забывать, что битва за Будапешт — это часть не только немецкой и венгерской, но и русской истории. В условиях приближающегося 65-летия Великой Победы отечественному читателю просто необходимо увидеть объективную картину одной из самых кровопролитных битв Второй мировой войны, битв, которых не знали наши западные союзники.

Часть 1

Накануне

Глава 1

Общая военная обстановка в Карпатском регионе осенью 1944 года

После ареста Антонеску, произведенного по приказу румынского короля Михая II, Румыния разорвала дипломатические отношения с Третьим рейхом, что, по сути, означало присоединение этой страны к антигитлеровской коалиции. В результате этих событий в конце августа 1944 года рухнул румынский участок Восточного фронта. После того как была уничтожена значительная часть группы армий «Южная Украина», советские части прошли по Румынии, фактически не встречая никакого сопротивления. 25 августа 1944 года Красная Армия подошла к границам Венгрии. Венгерское население в растерянном бездействии ожидало, что с началом осени 1944 года их страна станет театром боевых действий. Когда на запад из северной Трансильвании хлынул поток беженцев, то на самом высшем политическом уровне в Венгрии стали готовиться к «румынскому варианту» — безболезненному выходу из войны. Диктатор Миклош Хорти полагал, что в сражении до последнего патрона не было смысла, а потому вряд ли имело смысл противостоять Красной Армии.

Впрочем, все эти приготовления пытались хранить втайне. А тем временем срочно воссозданная 2-я венгерская армия смогла хотя бы временно стабилизировать обстановку на фронте в окрестностях Торды. В тот момент на данном участке фронта еще находилось несколько немецко-венгерских частей, а потому к 19 сентября усиление осуществлялось в основном за счет сил 3-й венгерской армии. В это же самое время советские войска были усилены румынскими частями. Постепенно наступающая Красная Армия смогла выйти на позиции почти по всей южной протяженности венгерской границы. 6 октября 1944 года было начато генеральное наступление, которое при поддержке сил 4-го Украинского фронта должно было блокировать немецко-венгерскую группировку общей численностью около 200 тысяч человек. В кратчайшие сроки местное венгерское население ощутило на себе все «прелести» войны. Бомбардировки вынуждали мирных жителей перебираться на другую сторону реки Тисса. Все чаще и чаще венгерские солдаты стали получать сведения о том, что их семьи «находятся на занятой Советами территории». В своих дневниковых записях венгерский ученый-лингвист Миклош Коваловски так описывал настроения, в тот момент царившие в Будапеште: «Мы должны были смириться с тем, что в любой момент могли стать осажденным городом».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Немецкие и венгерские офицеры разрабатывают план операции в районе Дебрецена


Если говорить о соотношении сил, сложившемся тогда в Венгрии, то на начало октября 1944 года оно выглядело следующим образом. Группа армий «Юг» располагала 31 дивизией, которые имели в своем распоряжении 293 самоходных и бронетанковых орудий. Общая численность данной группировки составляла около 400 тысяч человек. Ей противостояли силы 2-го Украинского фронта: 59 дивизий с 825 орудиями. Всего же Красная Армия на данном участке могла противопоставить немецко-венгерской группировке 698 тысяч солдат.

На участке фронта длиной 160 километров, который пролегал между Орадя (немецкое название Гросвардайн, венгерское — Надьварад) и собственно венгерской Орадя (румынское название Надьварад), располагались силы 2-го танкового и моторизованного корпуса, в распоряжении которых было не только 627 танков, но и 22 кавалерийские и пехотные дивизии. Постепенно эти силы продвигались в северном направлении, чтобы воссоединиться с 8 дивизиями 3-й венгерской армии, которая имела около 70 танков. Только такое воссоединение могло удержать «мадьярский» участок фронта, так как превосходящие силы Красной Армии разорвали бы его в клочья. Советское же командование предпочитало придерживаться прежних планов и двигало свои сухопутные силы в направлении Дебреизна (венг. Дебрецен). Одновременное этим в данном регионе концентрировали свои силы и немцы. Немецкое командование запланировало на 12 октября 1944 года осуществление операции «Цыганский барон», входе которой предполагалось уничтожить передовые части 2-го Украинского фронта, а затем откинуть Красную Армию за Карпаты, дабы создать в предгорьях новый мощный оборонительный рубеж.

Но в итоге немцы отступали, оставляя засады, которые в условиях горной местности были весьма эффективны. Под обстрел одной из них попал 1846-й полк на подступах к Дебрецену. В своих мемуарах командир танка В. Нежурин вспоминал: «Дорога спускалась в котлован, на дне которого лежало село, и снова поднималась в горы, издалека казавшиеся глухой стеной. На выезде из села и начали рваться снаряды вокруг машин. Обстрел был настолько неожиданным, что могла возникнуть паника: огонь шквальный, а укрыться негде. Но по приказу командира полка, Героя Советского Союза, майора Морозова полк без потерь быстро развернулся и рассредоточился по всему населенному пункту. Потери понесли позднее, после второго — уже минного — налета. Тяжелая участь постигла наших разведчиков, которые на наблюдательном пункте готовили таблицы огня. Ранило лейтенанта Шестерова и Толю Съедина, контузило Черкашина. Вгорячах они сбежали с бугра. Здесь и пришел им на помощь санинструктор Москаленко».

14 октября 1944 года жителей Дебрецена ожидало огромное потрясение. Их город оказался в эпицентре танкового сражения. Оно описано в мемуарах генерала Фрисснера так: «10 октября нам удалось отрезать три прорвавшихся на север танковых и механизированных корпуса противника от их тылов. Боевые действия против этой советской группировки, а также против сил, атаковавших наш отсечный рубеж обороны извне, переросли в ожесточенное танковое сражение под Дебреценом, исход которого должен был оказать решающее влияние на всю обстановку в Венгрии».

В районе восточнее Сольнока и западнее Дебрецена тем временем завершалось сосредоточение наших танковых соединений, перед которыми была поставлена задача разгромить русские танковые и механизированные войска контрударами по сходящимся направлениям и задержать развитие прорыва. Так началось танковое сражение, беспрецедентное по своей ожесточенности, которое потребовало в последующие дни и недели величайшего напряжения и стойкости от командования и войск.

После ожесточенных боев наступающие с запада и с востока немецкие танковые соединения — 13-я и 1-я танковые дивизии — соединились друг с другом у Пюшпек-Ладань на шоссе Сольнок — Дебрецен. Основные силы советской ударной группировки были отрезаны от своих главных сил. Противник яростно оборонялся, пытаясь во что бы то ни стало вырваться из окружения. Не видя иного выхода, противник направил основные силы на юг, на Береттьо-Уйфалу, и на юго-восток, в направлении Почай, Киш-Марья и Надь-Лета.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Красноармейцы готовятся к форсированию Тиссы


6-я советская танковая армия непрерывно получала от своего высшего командования по радио приказы сломить немецкую оборону по обе стороны от Комади. Поняв, какая угроза нависла над его войсками в районе Дебрецена, советское командование спешно перебрасывало туда высвобождающиеся части. 53-я стрелковая дивизия была возвращена с юга, 18-й танковый корпус, который уже продвинулся далеко на запад от Тиссы, был также развернут и переброшен в район Дебрецена.

Сражение становилось все более ожесточенным, и по мере подхода новых сил противника положение наших боевых групп ухудшалось. Теперь они должны были обороняться с двух сторон: против отчаянно пытающихся вырваться из кольца окружения вражеских частей и против соединений противника, атакующих фронт окружения извне.

Немецко-венгерская группировка состояла из 11 дивизий, в распоряжении которых было 227 орудий. Им противостояли части 53-й советской армии, а именно 39 дивизий с 773 орудиями. Несмотря на то, что частям Красной Армии уже 20 октября 1944 года удалось захватить Дебрецен, они не смогли достигнуть главной цели операции — окружить в Трансильвании 8-ю немецкую и 1-ю и 2-ю венгерские армии. Более того, атаковавшие через Карпаты части 4-го Украинского фронта (под командованием генерал-полковника Ивана Ефремовича Петерова) не только не замкнули кольцо окружения, но фактически не смогли сколько-нибудь значительно продвинуться вперед. Группе армий «Юг» удалось избежать окружения. 15 октября 1942 года, после неудачной попытки Хорти предложить перемирие, немецкие бронетанковые части снялись с передовой и продвинулись в глубь Венгрии. Если говорить об общих потерях, то к 20 октября немцы потеряли лишь 133 танка, в то время Красная Армия потеряла около 500 танков, что составляло где-то 70 % штатного состава.

«Второй после Будапешта по количеству проживающих в нем жителей, Дебрецен встретил нас гулом машин, скрипом повозок, тачек с переселенцами, людским потоком, — писал В. Нежурин. — Бросилась в глаза железнодорожная станция с разрушенными навесными мостами, лестницами, вышками. Ехали по центральной широкой улице с изуродованной мостовой и разбитыми трамвайными линиями. Многоэтажные дома почти все были повреждены, а некоторые разрушены до основания».

В конце октября немцы предприняли контрнаступление. В районе города Ньередьхаза был окружен корпус генерала Плиева, состоявший из кавалерийских частей и мотопехоты. Лишь с огромными потерями советским частям удалось вырваться из кольца.

Одним из следствий танковой битвы под Дебреценом стала перегруппировка значительной части немецких танковых подразделений, которые направились из Будапешта на восток. На отрезке фронта между Байя и Сольноком находилось 7 обескровленных дивизий 3-й венгерской армии, которые поддерживались 50 танками 24-й немецкой танковой дивизии. От передовой до Будапешта было чуть более ста километров. Тем не менее части Красной Армии не рискнули нанести стремительный удар по венгерской столице, что позволило немцам без каких-либо трудностей провести перегруппировку. В результате советского промедления Будапешт оказался готовым к обороне. Помимо этого, у Красной Армии не имелось в распоряжении достаточного количества танков, чтобы ускорить свое наступление.



Глава 2

«Они идут!» — первое советское наступление на Будапешт

Планы и подготовка

В то время как юг Венгрии был занят Красной Армией, а по ту сторону Тиссы господствовали немцы, на западных территориях страны было установлено нилашистское царство террора. Нилашистское правительство вело активные приготовления к обороне Будапешта. Нилашистское движение получило название от своего символа — перекрещенных стрел, точнее, стреловидного креста. Движение нилашистов возникло в Венгрии во второй половине 30-х годов путем объединения ряда ультраправых группировок. Его возникновению благоприятствовали полуфеодальная структура страны и повсеместно царившие в венгерском обществе антисемитские настроения. Предводителем нилашистов стал уволенный из армии майор Ференц Салаши. По его имени нилашистов нередко назвали салашистами — подобно тому, как нацистов назвали гитлеровцами. Парадокс этого фашистского движения, как и в целом европейского фашизма, заключался в том, что Ф. Салаши не был чистокровным венгром. Он был наполовину армянином.

После того, как возникшая в 1919 году Венгерская Советская республика не смогла найти общего языка с реформистскими силами, многие из венгерских интеллектуалов стали искать пути в решении общественно-политических проблем в багаже ультраправых идей. В итоге на венгерской политической сцене появилась целая плеяда правых партий, которые просто-напросто не были готовы, да и не желали вести диалог со своими оппонентами.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

В 1938 году нилашисты смогли добиться значительного успеха на выборах. Самый поражающий успех ждал их в рабочих районах — там они получали не менее 20 % голосов. Программа нилашистов не отличалась оригинальностью: аграрная реформа, социальные реформы, ориентированные на рабочих и крестьян, депортация всех евреев из Венгрии. Но кроме этого нилашистская партия активно выступала за создание «Венгеристского объединения земель» (от этого нилашистов еще назвали хунгаристами), которое в виде некоторой конфедерации должно было объединить Венгрию, Словакию, Воеводину, Хорватию, Далмацию, Трансильванию и Боснию. Естественно, первую скрипку в этом союзе должны были играть венгры, что следовало уже из самого названия. Салашисты позаимствовали от национал- социалистов фюрер-принцип и идею борьбы за жизненное пространство. Но в отличие от гитлеровцев салашисты не отказывались от многопартийной системы. Впрочем, она должна была быть изрядно трансформирована — допускаться в парламент могли только правые партии.

Венгры должны были поддержать немцев, так как, заверяли салашисты, в случае прихода Советов их ожидали грабежи, насилие и высылка в Сибирь. Впрочем, судьба венгерской столицы в первую очередь определялась хитросплетениями немецкой военной политики.

Вместе с тем преследуемые салашистами евреи ожидали приближения Красной Армии, в которой они видели свое спасение. Большинство же венгерского населения неопределенно ожидало приближения грозы. Многие венгры, несмотря на строжайшие запреты, начали запасать продукты. Но сам Будапешт пытался показать видимость обычной мирной жизни, чье спокойствие лишь изредка нарушали колонны евреев или венгров, которых увозили в Германию. Оставшиеся жители города предпочитали не задумываться над их судьбой. Постепенно улицы на окраинах Пешта стали заполняться беженцами, которые все прибывали и прибывали с востока. Кто-то из них устремлялся дальше на запад, кто-то оставался в Будапеште.

Почти сразу же после окончания Дебреценской танковой битвы Сталин отдал приказ продвигаться дальше. Части 2-го Украинского фронта должны были захватить Будапешт и продвинуться в направлении Вены. Сталин уже осенью 1944 года думал о разделе Европы между союзниками. Он планировал как можно надежнее закрепиться в Центральной Европе. Во время переговоров в Москве, которые длились с 8 по 18 октября 1944 года, Черчилль неоднократно выдвигал идею продвижения англо-американских войск через Любляну (Лайбах) в карпатский регион. Данное предложение разгневало Сталина, и тот в категоричной форме потребовал от союзников решительных действий. Стоит отметить, что на Сталина очень сильно повлияли иллюзорные воззрения генерал-полковника Мехлиса. Комиссар 4-го Украинского фронта, по сути, выполнявший функции политического заместителя командующего фронтом, в конце октября 1944 года сообщал: «Противостоящие нам части 1-й венгерской армии деморализованы. Ежедневно нашим солдатам сдаются в плен от 1000 до 2000 человек. Иногда эта цифра еще больше… Вражеские солдаты бродят небольшими группами по окрестным лесам. Кто-то из них вооружен, иные и вовсе без оружия. Многие из них переоделись в штатское».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

После этого Сталин запросил сведения, действительно ли имеется реальная возможность взять Будапешт. В мемуарах генерал-полковника Штеменко по этому поводу можно прочитать следующее: «Без каких-либо опасений мы дали ответ, что целесообразнее всего было бы атаковать венгерские позиции, которые должны были быть взяты левым крылом 2-го Украинского фронта. В данном случае нам не приходилось бы форсировать реку, к тому же на данном участке враг сосредоточил меньше сил, нежели в других местах».

Подобные соображения убедили Сталина в правильности принимаемого им решения. Он отдал приказ незамедлительно наступать. При этом не были приняты во внимание опасения, высказанные генералом Антоновым, который высказывал мнение, что сообщение Мехлиса относилось не к общей обстановке на данном участке фронта, а относилось лишь к 1-й венгерской армии. В этой связи показателен телефонный разговор Сталина с Малиновским, который состоялся в 10 часов вечера 28 октября 1944 года. Содержание этого разговора было позже пересказано Родионом Малиновским, который командовал 2-м Украинским фронтом.

Сталин: Надо как можно скорее в течение нескольких последующих дней захватить Будапешт, столицу Венгрии. Это надо непременно сделать. В состоянии ли Вы провести эту операцию?

Малиновский: Это задание можно было бы выполнить за пять дней, но при условии, что будет подтянут 4-й механизированный гвардейский корпус 46-й армии…

Сталин: Ставка не может дать вам этих пяти дней. Поймите же, наконец, что мы должны захватить Будапешт как можно скорее из политических соображений.

Малиновский: Я прекрасно понимаю, что скорейшее взятие Будапешта является безотлагательным как раз по политическим причинам. Но мы сможем рассчитывать на успех, если только в операции будут принимать силы 4-го гвардейского корпуса.

Сталин: Ни при каких условиях мы не можем согласиться с отсрочкой наступления… Наступление на Будапешт должно начаться безотлагательно.

Малиновский: Если Вы дадите мне пять дней, то в последующие пять дней я возьму Будапешт. Если же мы предпримем штурм безотлагательно, то 46-я армия, в силу недостаточности сил, не сможет нанести стремительный удар, а в итоге увязнет в продолжительных боях на подступах к венгерской столице. Иными словами говоря: она будет не в состоянии взять Будапешт.

Сталин: Почему Вы так упрямо отстаиваете свою позицию? Очевидно, вы не полностью понимаете политическую значимость немедленного военного наступления на Будапешт.

Малиновский: Я осознаю, какое большое политическое значение имеет взятие Будапешта. И именно по этой причине я прошу пять дней.

Сталин: Настоящим я приказываю Вам завтра же начать наступление на Будапешт.

Не дав ничего возразить, Сталин прервал разговор и положил трубку.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Маршал Малиновский


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Генерал-полковник Ганс Фрисснер беседует с немецкими офицерами на Кровавом лугу


В исторической литературе велись (и ведутся поныне) активные дискуссии относительно правильности решения, принятого Сталиным. Когда началось наступление, то на подкрепление частям, штурмовавшим Будапешт, был направлен 23-й стрелковый корпус. 2-й механизированный гвардейский корпус вступил в дело лишь на второй день наступления. Других танковых частей в распоряжении армии и у Малиновского не было. Первоначально предполагалось, что в окружении Будапешта будут принимать участие силы 4-го Украинского фронта. Но эти части Красной Армии так и не смогли вовремя спуститься с Карпат в низину.

Немецкое командование, узнав 26 октября 1944 года о возможном советском наступлении, напротив, решило сосредоточить на этом участке фронта весьма значительные силы. К 1 ноября в район Кечкемета были переброшены 23-я и 24-я танковые дивизии. Вслед за ними последовали 13-я танковая дивизия, панцергренадерская дивизия «Фельдхеррнхалле», 8-я кавалерийская дивизия СС «Флориан Гейер». План генерал-полковника Ганса Фрисснера, командующего группой армий «Юг», предполагал повторное завоевание венгерской равнины и вытеснение частей Красной Армии за реку Тиссу, которая должна была превратиться в мощный оборонительный рубеж.

Еще во время октябрьских боев очень сильно пострадало мирное венгерское население. Кое-где началась эвакуация. Миклош Коваловски, живший в Кишпеште, писал в своем дневнике: «Старая женщина сквозь слезы причитает об эвакуации из Кечкемета. Она могла захватить с собой несколько предметов, какую-то одежду и немного еды. Но недостаток времени не позволял ей захватить с собой трех свиней, которые были у нее в крестьянском хозяйстве. Весь город превратился в подобие приюта для бездомных. Но что будет, если им придется уйти и отсюда».

Согласно плану наступления, разработанному маршалом Малиновским, части Красной Армии 29 октября в районе полудня должны были выйти на позиции Надькорош — Лайошмиже — Ижак. На следующий день 7-я гвардейская армия должна была начать наступление и форсировать Тиссу южнее города Сольнок. После прорыва немецко-венгерских позиций 4-й моторизованный гвардейский корпус совместно с 23-м стрелковым корпусом должны были войти в Будапешт. К 3 ноября планировалось взять Ишасег (немецкое название Иштенберг), Юпешт, Будакеси, Эрд. В сложившейся ситуации выполнение поставленной задачи было абсолютно нереально. Собственно говоря, положение вряд ли бы в корне изменилось, даже если бы Сталин предоставил Малиновскому запрашиваемые пять дней. Дело в том, что эти пять дней были бы использованы немцами и салашистами для укрепления города, который мог превратиться в неприступную твердыню. Более того, на подступах к Будапешту части Красной Армии ожидали бы подготовившиеся немецкие танки. В любом случае этим планам не было суждено сбыться, и это не зависело от тщательности проработки плана наступления. В качестве субъективного фактора выступала слабость немецкой воинской группировки, а потому неподготовленное наступление Красной Армии имело не столь катастрофические последствия, какие могли бы наступить в случае его подготовки по «пятидневному» плану Малиновского.

Таблица 1

ВЕНГЕРСКИЕ СИЛЫ, СОСРЕДОТОЧЕННЫЕ МЕЖДУ ДУНАЕМ И ТИССОЙ, по состоянию на 31 октября 1944 года

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

* Боеспособность частей оценивается по 4-балльной системе, где I — высокая, а IV — низкая степень боеспособности.

Таблица 2

СОВЕТСКИЕ СИЛЫ, РАСПОЛАГАВШИЕСЯ МЕЖДУ ДУНАЕМ И ТИССОЙ, по состоянию на 31 октября 1944 года

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Советское наступление на Будапешт началось 29 октября в 14 часов. Началось оно с непродолжительной артиллерийской подготовки, после которой венгерские позиции были атакованы частями Красной Армии. «Центр тяжести» советского наступления располагался чуть южнее Кечкемета. Именно сюда устремились силы 37-го стрелкового и 2-го механизированного корпусов. Венгерские части не смогли противостоять натиску советских танков. В результате за первый же день наступления части Красной Армии углубились на 25 километров в венгерские позиции.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Советские артиллеристы переправляются через Тиссу


Советское наступление продолжалось всю ночь. Лишь к утру части Красной Армии столкнулись к югу от Кечкемета с перешедшими в контрнаступление силами 24-й танковой дивизии вермахта. 30 октября советскими частями было отбито немецкое контрнаступление. Красноармейцам удалось сломить сопротивление венгров и немцев. Утром 30 октября первые отряды Красной Армии проникли на окраины Кечкемета. Но на этом наступление стало захлебываться. Немецко-венгерская группировка пустила в дело зенитную артиллерию, при помощи которой удалось почти сразу же подбить 20 советских танков. Тем временем части 7-й гвардейской армии форсировали Тиссу. Однако форсирование реки затянулось. Наступление начало замирать. 31 октября частям Красной Армии, штурмовавшим Кечкемет, на подкрепление маршалом Малиновским были посланы 4-й моторизованный гвардейский корпус и 23-й стрелковый корпус. Предполагалось, что они должны были с лету взять Кечкемет и сразу же достигнуть окраин Будапешта. Для достижения поставленной цели данные части были переведены на левый фланг наступления. Свежим ударным силам Красной Армии противостояли ослабленные венгерские полки. Планировалось, что танки и орудия будут переправлены на другой берег Дуная на понтонах. Преодолев Дунай, ударные советские части должны были обойти Будапешт с юга. В то же время 2-й механизированный корпус должен был атаковать венгерскую столицу с востока. Как видно из этого плана, советское командование планировало взять Будапешт с налета. Об этом говорил хотя бы факт, что на тот момент большинство советских частей находилось в 40–50 километрах от Будапешта. То есть вокруг венгерской столицы не существовало никаких четких советских позиций.

Не исключено, что Малиновский с самого начала понимал, что взятие Будапешта подобным образом было неосуществимой задачей. Но после того, как все высказанные сомнения были отклонены лично Сталиным, ему не оставалось ничего иного, как пойти на данную авантюру.

Кроме того, произошедшие далее события дают представление, какими военными силами располагала Венгрия на этом заключительном (и самом опустошительном для данной страны) этапе войны. Здесь даже не берется в расчет немецкая группировка войск. Несмотря на осознание неизбежного крушения, большие потери и террор, развязанный салашистским правительством, который привел к тому, что гражданское население Венгрии желало поскорее избавиться от ужасов войны, венгерская армия сохраняла относительную боеспособность. В итоге по этой причине сражение за Будапешт должно было быть очень длительным и кровопролитным. Уже на первых этапах осады Будапешта венгерские полки и прибывшие им на помощь немецкие части очень быстро развеяли неоправданные надежды советского командования на скорейшее падение Будапешта. Сама поспешная операция была результатом упрямства Сталина и неосведомленности советского генералитета, который испытывал иллюзии по поводу полнейшего разложения венгерской армии. Напротив, скорейший прорыв дунайских позиций немецко-венгерской группировки поставил Красную Армию перед необходимостью выполнения неосуществимой задачи. Но у советских частей, оказавшихся в предместьях венгерской столицы, просто-напросто не было достаточного количества сил для ее выполнения.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Окружение Будапешта. Бои, шедшие между 29 октября и 18 ноября 1944 года


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Партийные функционеры салашистской партии развешивают агитационные плакаты

Будапешт становится фронтовым городом

С сугубо военной точки зрения советское наступление не застало венгерскую столицу врасплох. Еще 21 сентября 1944 года Верховное командование сухопутных сил Германии (ОКН) отдало приказ генерал-полковнику Фрисснеру создать несколько линий обороны на территории западной Венгрии. В итоге система немецкой обороны состояла из трех линий. Между озером Балатон (немецкое название — Платтензее) и собственно Будапештом пролегла «Линия Маргариты»[1]. С восточных флангов столицу Венгрии прикрывала «Линия Аттилы», которая переходила в «Линию Кароля», пролегшая между горами Черхат, Матра и Земплен.

Создание линии обороны у предместий Пешта было поручено возникшей три года назад венгерской Военной академии. Готовящиеся к экзаменационной проверке генерального штаба венгерские офицеры точно определили места для возведения укреплений, которые должны были занять четыре дивизии, а также огневые позиции для артиллерии. По сути, выполнение этого задания было неким «выпускным экзаменом» для венгерских офицеров. Для организации обороны они даже привлекли планы времен Первой мировой войны. Ирония судьбы заключалась в том, что несколько месяцев спустя этим венгерским офицерам на своей шкуре пришлось испытать правильность своих расчетов. Венгерский генеральный штаб уже 11 сентября 1944 года отдал приказ о начале возведения укреплений на окраинах Пешта. Как и было разработано ранее, линия обороны была рассчитана на 4 дивизии и 6 батальонов. На сооружении «Линии Аттилы» было занято 3 тысячи словацких солдат из строительных частей. В возведении линии обороны им помогало гражданское население, а также несколько подразделений трудовой повинности, которые специализировались как раз на возведении полевых укреплений. Строительные работы продолжались даже тогда, когда в зоне видимости появились советские части. К 11 ноября в них принимало участие около 28 тысяч человек.



Три оборонных рубежа «Линии Аттилы» простирались по следующему «маршруту». Первая — Альшогод, Верешедьхаз, Маглёд, Эчер, Дунахарасти. Вторая — вдоль линии Дунакеси, Модьород, Ишасег, Пецель, Пештсентиме, Шорокшар. Третья проходила уже по окраинам Пешта. Сами эти укрепления состояли из противотанковых рвов, земляных и деревянных оборонительных сооружений, протяженных заграждений из колючей проволоки, минных полей. Уже в сентябре 1944 года венгерское армейское командование обратило внимание на тот факт, что в ближайшее время Будапешт мог превратиться в прифронтовой город. Это послание было адресовано в первую очередь немцам. В нем также сообщалось, что 3-я венгерская армия не являлась достаточной силой, чтобы успешно противостоять советскому наступлению. Ее могли смести при первой же атаке на венгерские позиции. 25 сентября 1944 года Янош Вёрёш, начальник генерального штаба венгерской армии, сообщал генерал-полковнику Гудериану: «Если в ближайшее время 3-я венгерская армия не получит значительного подкрепления, то ее ожидает скорейший крах. В данном случае перед врагом открывается прямая дорога в сердце страны, на город Будапешт».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Гражданское население строит баррикады на улицах венгерской столицы


Уже 9 октября Янош Вёрёш отдал приказ командованию зенитной артиллерии и имеющимся в его распоряжении техническим подразделениям обеспечить пути к отступлению непосредственно в Будапешт. Параллельно с тем, как 1-й венгерский корпус, жандармские, полицейские и зенитные части заняли позиции на «Линии Аттилы», Вёрёш призывал командование группы армий «Юг» предоставить ему в распоряжение немецкие части. При всем этом 1-й армейский корпус, располагавшийся в Будапеште, был сугубо административным учреждением, в распоряжении которого не было ни одной собственной военной части. Под его командованием находились все венгерские подразделения, оказавшиеся в окрестностях Будапешта. При этом не имело никакого значения, в какую дивизию или армию они входили до этого.

Сегодня сложно установить, действительно ли Янош Вёрёш планировал до последнего патрона оборонять Будапешт от Красной Армии или все-таки задумывал осуществить разработанный Хорти план перемирия с Советами. Скорее всего, он не отказывался ни от одного намерения.

10 октября 1944 года генеральный штаб венгерской армии стал готовиться к предстоящей осаде столицы. Два дня спустя в Будапешт были направлены 6-й венгерский армейский корпус и 10-я пехотная дивизия, располагавшаяся до этого в Карпатах. Прикрытие было поручено силам 1-го армейского корпуса, а непосредственную оборону позиций должны были осуществлять части 4-го армейского корпуса. В тот же самый день в Будапешт было переброшено подразделение парашютистов, которое считалось едва ли не элитой венгерской армии. Тогда же из Карпат молниеносно были переброшены три батареи противотанковой артиллерии.

Однако все эти предпринятые меры, которые, по сути, оголили карпатский участок фронта, вызвали негодование у генерал-полковника Гудериана. Несмотря на отсутствие в документах точных указаний, можно предположить, что подобная негативная реакция была вызвана дошедшими до немцев слухами о готовящемся перемирии с Советами. Именно по этой причине немецкое командование всячески хотело воспрепятствовать перемещению венгерских частей в Будапеште. В итоге возникла совершенно парадоксальная ситуация: немецкое командование пыталось помешать концентрации венгерских частей у Будапешта, когда городу непосредственно угрожали части Красной Армии!


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Колонна венгерских грузовиков выдвигается к линии фронта


Между тем к Будапешту были подтянуты немецкие части. Чтобы предотвратить прорыв венгерских позиций, сюда были направлены танковый батальон, в котором на вооружении состояли в основном «Тигры», а также части 24-й танковой дивизии. Невзирая на полученную военную помощь, 13 октября венгерский генеральный штаб отдал повторный приказ об отводе всех мобильных военных подразделений к Будапешту. К западу от Буды заняли позиции эсэсовцы, принудительно набранные из числа дунайских швабов в 22-ю «добровольческую» кавалерийскую дивизию СС «Мария Терезия».

После того как 15 октября 1944 года адмирал Хорти предпринял попытку разорвать отношения с Германией и заключить сепаратный мир с Советским Союзом, немецкое командование решило отвести из Будапешта все немецкие части. Предполагалось, что там останутся лишь резервные части.

Согласно дневнику боевых действий 10-й венгерской дивизии, 25 октября оборону Будапешта должны были осуществлять следующие силы:

— 22-я кавалерийская дивизия СС «Мария Терезия»; 13 тысяч человек + 2 тысячи человек вспомогательного персонала, 24 тяжелых противотанковых орудия, 54 полевых орудий, 486 пулеметов, 11386 единиц стрелкового оружия. Уровень подготовки этих эсэсовцев были крайне низким, так как многие из них были призваны в дивизию лишь в октябре 1944 года;

— 6-й венгерский армейский корпус: 1 дивизия + 6 батальонов (вероятно, из состава 10-й пехотной дивизии);

— 2 тысячи человек, 4 батальона, 1500 винтовок, 150 пистолетов-пулеметов, 55 легких пулеметов;

— 146 зенитных орудий.

Как видим, силы были явно невелики. Поэтому, когда 26 октября в Будапешт прибыл парашютно-десантный батальон, он был встречен с воодушевлением. Сами десантники были доставлены в Буду несколькими автобусами из Шорокшара, где они занимали позиции вдоль вырытых противотанковых рвов. Они должны были контролировать главные транспортные пути, ведущие из Кечкемета и Шольта. На помощь Будапешту в конце октября — начале ноября из Хайммашера были перемещены 1-й, 10-й, 13-й, 16-й, 24-й, 25-й дивизионы штурмовой артиллерии, а также две артиллерийские батареи 7-го артиллерийского дивизиона. Вслед за артиллерией последовало 25 танков различных модификаций, 2 тысячи солдат и даже один полк эсэсовской полиции.

Артиллерия была сосредоточена в самом безопасном месте, которое находилось на участке между Эчером и Пецелем. Полицейские-эсэсовцы заняли рубежи у Кишпешта. В самом Будапеште были оставлены 9-й батальон (личная охрана Салаши) и вахтенный батальон «Будапешт». К ним присоединились 201-й, 202-й, 203-й специальные технические батальоны, состоявшие из учащихся военных школ. За порядком в городе следили три жандармских батальона. Не сколько позже на окраины венгерской столицы была введена передислоцированная 12-я резервная дивизия. Приблизительно в 70 километрах к югу от Будапешта позиции на передовой заняли 1-я танковая, 23-я резервная, 8-я учебная дивизии. Прикрывала их 1-я гусарская дивизия. После очередного советского наступления от группировки осталось лишь несколько гусарских эскадронов и танковый батальон. Именно они и смогли отойти в город.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Генерал-полковник Фрисснер на мосту Маргариты. 4 ноября 1944 года


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Находившиеся в Будапеште воинские формирования венгерской армии вряд ли могли являть собой серьезную силу. Если к этому добавить проблемы со снабжением оружием, то ситуацию можно было бы назвать критической. Генерал-полковник Фрисснер прекрасно понимал, что в этих условиях Будапешт стал бы легкой добычей для Красной Армии, о чем он незамедлительно сообщил 27 октября 1944 года в личном письме Гудериану. Он просил помощи, так как понимал, что имеющимися силами вряд ли можно было удержать венгерскую столицу. В течение последующих недель он неоднократно повторял свою просьбу, но все было безуспешно. А тем временем 2 ноября советские механизированные части стали собираться в районе Альшонемеди, Оча Юллё, Гомба. До окраин Будапешта оставалось всего 15 километров.

В своем дневнике Миклош Коваловски так описывает впечатления горожан от впервые услышанной ими канонады: «Даже в коротких перерывах между боями я все равно слышу канонаду. Могут ли так часто стрелять по случайно прорвавшимся вражеским машинам? В итоге я прихожу к выводу, что это не залпы зенитной артиллерии. Неужели фронт настолько близко подступил к нам?… После короткого обеденного перерыва затихли сирены, но я все равно слышу шум разрывов снарядов. Теперь становится очевидным, что это не зенитные пушки, а тяжелая артиллерия. Судя по всему, на юго-востоке от города идет ожесточенное сражение… Фронт добрался и до нас. Как долго это будет продолжаться? Сможем ли мы это выдержать?»

В своих воспоминаниях венгерские парашютисты так описывали появление первых советских танков: «Во второй половине дня 2 ноября со стороны противотанковой батареи можно было услышать сильную артиллерийскую стрельбу. Вскоре повозки, запряженные лошадьми, стали беспорядочно отходить со стороны Кечкемета. Они забили все дороги между Шорокшаром и линией обороны. Повозки, у которых сломалась ось, мы спихивали с дороги в кювет… Как только мы освободили проезжую часть, из расположения батареи прибыло несколько солдат, которые сообщили, что в их расположение ворвались русские танки».

В другом документе рассказывается следующее: «Пять Т-34 очень быстро достигли моста, переброшенного через противотанковый ров. Я помню каждый момент этой сцены! Мы оцепенели от страха, повисла тишина, были лишь слышны урчание советских танков и лязганье гусениц. Было темно, но мы отчетливо видели, как вслед за танками по шоссе следовала русская пехота. У нас был приказ пропустить танки вперед и открыть огонь по пехоте. Танки шли вперемешку, иногда меняясь местами, но перед мостом они остановились. В этот момент открыло огонь закопанное в акациевой роще зенитное орудие. Его поддержали солдаты, которые из-за моста стали стрелять из фаустпатронов. Одновременно с этим был открыт огонь из пулеметов, который заставил пехоту, сопровождавшую советские танки, залечь на землю. Вследствие столь неожиданного обстрела все пять танков были подбиты».

А затем последовала атака 4-го гвардейского механизированного корпуса. С наступлением ночи на позиции венгерских парашютистов под Шорокшаром и под Дунахарасти двинулось по двадцать танков.

«На рубежах обороны несколько часов бушевал бой. Несколько танков подорвалось на минах или были подбиты из противотанковых орудий. Затем их пришлось отвести с передовой. Под Шорокшаром нескольким танкам удалось прорвать линию обороны, но советская пехота не поспела за ними. Она завязла на левом фланге, и в результате танки отступили назад… Атака, предпринятая под Дунахарасти, захлебнулась после многочасового обстрела с приличного расстояния. Фронт был удержан. Несколько советских танков подбито».

Наступление продолжилось, когда 3 ноября на грузовых автомобилях и повозках была подвезена свежая советская пехота. В тот день силам 4-го гвардейского механизированного корпуса удалось прорвать оборону венгров. Танки смяли позиции, удерживаемые эсэсовцами из дивизии «Мария Терезия», и приблизились к Шорокшару. До цели оставалось буквально несколько километров. Однако успех оказался временным. Вечером того же дня парашютисты под командованием своего командира Эдёмера Ташшоньи смогли отбить у Красной Армии захваченную территорию.

Тем временем силы 2-го гвардейского механизированного корпуса смогли овладеть Монором, Юллё, Вечешем, Дьялом и Пештсентимром, где оборону пытался организовать отряд венгерской полиции. В распоряжении венгров оказалось лишь пять итальянских танков типа «Ансальдо», которые в прошлом использовались армией Муссолини для подавления абиссинских повстанцев. Из этих танков три были сразу же подбиты. Один из советских танков въехал на улицу Юллё, в то время как остальные Т-34 устремились в направлении аэропорта Ферихедь. Прибывшие на подмогу силы 8-й кавалерийской дивизии СС и 12-й венгерской пехотной дивизии на следующий день смогли вернуть себе Вечеш и Монор. Но почти сразу же последовала советская контратака, и часть Вечеша была почти сразу же отбита красноармейцами. 4 ноября немецко-венгерской группе удалось ненадолго продвинуться в направлении Юллё.

В те дни большинство немецких войск оказалось сконцентрировано в районе Цегледа. Советское танковое наступление затормозилось здесь 5 ноября 1944 года. Многие танки оказались подбитыми. Советская пехота не поспевала за ними. Начал сказываться недостаток боеприпасов и горючего. Предпринятое контрнаступление 1-й и 13-й немецких танковых дивизий поставило под угрозу позиции передовых частей Красной Армии, которые находились на пике наступления. Они могли быть окружены. Затем были пущены в бой части 22-й кавалерийской дивизии СС. В итоге части Красной Армии были отброшены за «Линию Аттилы». К 8 ноября 1944 года немцам удалось обратно отвоевать находящиеся между Дунахарасти и Дьялом высоты Казанкути и Биро. Отброшенные советские танки отнюдь не означали прихода короткого затишья. Советские пехотинцы постоянно атаковали позиции отвратительно подготовленных эсэсовцев из 22-й кавалерийской дивизии. В итоге красноармейцам удавалось кое-где прорвать линию обороны. Ситуацию приходилось исправлять венгерским парашютистам, которые вполне успешно ликвидировали прорывы.

Таблица 3

НЕМЕЦКИЕ ЧАСТИ, НАПРАВЛЕННЫЕ В ВЕНГРИЮ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Последующие попытки наступления, предпринятые частями 2-го Украинского фронта

Из мемуаров генерал-полковника Штеменко, бывшего в то время первым заместителем начальника Генерального штаба Красной Армии, становится ясным, как в Генштабе прореагировали на приостановление наступления 46-й армии. Естественно, никто не решался отменить приказ Сталина или как-то изменить его. В Генштабе полагали, что положение все еще можно было спасти. В сложившейся ситуации единственным выходом было расширение фронта наступления. Вместо фронтального наступления было решено попытаться охватить Будапеште двух сторон. 6-я гвардейская танковая армия и 7-я гвардейская армия должны были пробить немецко-венгерскую оборону в районе Хатвана, в результате чего советские армии должны были выйти к Дунаю в районе Ваца. Одновременно с этим 46-я армия после взятия острова Чепель должна была захватить Шорокшарский район, форсировать «старый» Дунай, после чего вторгнуться в Будапешт со стороны Эдра. 5 ноября 1944 года для осуществления запланированного наступления советские войска провели перегруппировку. Этот факт указывает на то, что отныне стратегическое руководство операцией оказалось в руках военных экспертов.

Между тем верховное командование сухопутных сил Германии в начале ноября 1944 года направило в район Будапешта три танковых корпуса, которые должны были преградить Красной Армии путь на город. 3-й танковый корпус под командованием генерала Брейта должен был заниматься непосредственной обороной венгерской столицы, в то время как 4-й танковый корпус должен был направиться в район Ясбереня, 57-й танковый корпус в район Цегледа и Сольнока. Два этих танковых корпуса должны были предпринять контрнаступление. После того, как советские войска форсировали Тиссу, левое крыло наступающих частей 2-го Украинского фронта (7-я гвардейская армия, 53-я, 27-я, 40-я армии и механизированная кавалерийская группа Плиева) неизбежно должно было натолкнуться по мере развития наступления на север на эти немецкие танковые корпуса. Таким образом немецко-венгерской группировке удалось вполне успешно остановить советское наступление.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Офицеры из группы Плиева беседуют с пленными венгерскими солдатами


Хотя части Красной Армии повсеместно и удачно форсировали Тиссу, они никак не могли помешать немецкому командованию стабилизировать наиболее опасные участки фронта. В ходе немецких контратак на данном направлении вновь возникла устойчивая линия фронта, на которой немцам и венграм удалось сформировать рубеж обороны. Не стоило, однако, забывать о том, что немецко-венгерская группировка несла большие потери. К тому же после стабилизации фронта в конце октября 1944 года присутствие немецких танковых частей здесь было сокращено.

Фрисснер писал о событиях тех дней в своих воспоминаниях: «Батальоны насчитывали по 100–200 человек. На 100 метров фронта в среднем приходилось по три с половиной человека». В середине ноября немецкие части отступили на северо-запад, где заняли оборону на «Линии Кароля», и на долгие дни фронт застыл именно по этой линии.

Между тем Сталин начинает понимать, что его в определенной мере дезинформировали и сил 2-го Украинского фронта не хватит для захвата Будапешта. 14 ноября 1944 года он издает директиву, которой передает наступавшим частям 200 танков и 40 тысяч человек. Эти силы были позаимствованы из резервов «застрявшего» в Карпатах 4-го Украинского фронта. Получив такое подкрепление, Малиновский усилил 6-ю гвардейскую танковую армию. Теперь Красная Армия по танкам многократно превосходила своих противников. Малиновский продолжал планировать, что силами танковой армии и 7-й гвардейской армии сможет с севера проникнуть в Будапешт. Но в данном направлении советские части продвигались слишком медленно, о моментальном прорыве немецко-венгерской обороны не могло быть и речи.

Значительно большего успеха удалось достигнуть оказавшейся к югу от Будапешта 46-й армии. К 21 ноября она уже занимала позиции между Такшонью и Дёмшёдом на острове Чепель. Один из батальонов 23-го стрелкового корпуса уже 6 ноября 1944 года предпринял попытку атаковать позиции которые удерживал гусарский батальон. Прорыв обороны был предотвращен. Венгерским артиллеристам удалось уничтожить колокольню, с которой советский наводчик координировал огонь советской артиллерии.

«Служащие советского стрелкового батальона смогли по воде Старого Дуная подобраться незамеченными почти до самого берега. Десантировавшись, они прятались в ивняке и березовой роще. Тот, кто не успел спрятаться, был пленен нами. Почти им всем было за 40 лет, почти все с большими усами и простодушным видом. Наши солдаты любезно предложили пленникам ром и дружелюбно похлопывали их по спине… Подобная дружелюбность смогла выманить из убежищ еще нескольких русских. Некоторые вынимали из-под рубах распятия и несли их перед собой. Их погрузили на утлые крестьянские повозки. На одной из них оказался советский раненый, по-моему, сержант. Я прекрасно помню его бледное как мел лицо, твердый, суровый взгляд и рот, скривившийся от боли. Он принял лекарства, но так и не притронулся к предложенному ему рому. Без слов он покачал головой, отказываясь от выпивки. Пленники просили не передавать их в руки немцев. Но венгерская армия не могла иметь пленников».

Попытки безуспешно повторялись 14,15,16 и 18 ноября. 19 ноября попытка увенчалась относительным успехом. И лишь 21 ноября на остров хлынул поток советских частей. Тибор Генчь, ротный командир из состава 4-го гусарского полка, вспоминал об этих событиях: «На следующий день, рано утром вновь была предпринята вражеская попытка форсирования Маленького Дуная. Как резервная рота мы оказались размещены в одной из школ Тёкёлера. Большинство солдат спало праведным сном. Выяснилось, что на передовой майор Мессарош со своей частью не оказал ни малейшего сопротивления. В итоге части противника целыми батальонами добрались по железной дороге к деревне, где я остановился со своими солдатами. Судя по всему, это были штрафные батальоны, так они были изрядно принявши «штурмовой воды». При обороне их телами можно было завалить этаж, а может быть, даже два или три. В какой-то момент они разгрузились, рассеялись и попытались зайти нам в тыл. Тогда я стал очевидцем многих интересных сцен. Для многих из них часы и побрякушки были ценнее собственной жизни. Все мыслимые рекорды побил румын, на руке которого мы насчитали 14 часов!.. На следующий день немецкие танки предприняли контратаку, и они были вынуждены отойти из деревни. Вражеские части безупречно окопались и сражались с совершенно ясной головой. Они хорошо прятались в окопах, но мы находили их и убивали выстрелами в голову. Однако при помощи наших слабых сил полностью очистить Тёкёль было невозможно».

В отечественных мемуарах есть отрывок, посвященный подготовке к форсированию Дуная: «Мы стояли у дамбы. Начинало светать. Прямо перед нами в туманной мгле лежал Дунай. Видимо, только в песнях он голубой. А тогда вода была свинцово-серой. Уныло выглядели берега. На той стороне, за крутыми скатами, где окопался враг, темнел чахлый, обнаженный лес, а что за ним — не было видно. На карте значились поля, поселок, какая-то усадьба, шоссейная дорога, идущая из Будапешта на юго-запад через местечко Каземхален на Эрчи. В то раннее утро противоположный берег казался мертвым. Нотам — противник, он крепко засел на линиях сплошных траншей и по скатам высот; еще дальше находилась вторая линия обороны.

— Да, здорово укрепились гитлеровцы. А впереди, видимо, еще и проволочные заграждения, и мин до черта натыкали по балкам да у берега, — заметил я.

— Это не беда, дело привычное, — возразил комбат. — А вот река… Тяжело нам будет пробиваться. У нас, поди, реки давно уже таким льдом покрылись, что бомбой не просадишь, а тут и в декабре слякоть… Но нас, сибиряков, этим не проймешь, — блеснув глазами, сказал Забобонов. Затем лукаво взглянул на меня и добавил: — Знаю, знаю, Семен Прокофьевич, что ты хочешь сейчас сказать. Правильно, не проймешь не только сибиряков. Все мы сообща и не такие преграды брали. Возьмем и эту. Жаль только, что многих ребят недосчитаемся».

Неожиданная угроза Красной Армии Будапешту с юга стала для командования группы армий «Юг» неприятным сюрпризом и большой головоломкой. В качестве контрмеры на остров были посланы батальон венгерских парашютистов, кадетский батальон и ударная группа моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле». Чуть позже на усиление этих частей были направлены 1-й и 9-й артиллерийские дивизионы и пара пехотных батальонов, специально сформированных для отражения наступления с юга. Но этих сил явно было недостаточно, чтобы сдержать наступление 23-го советского стрелкового корпуса. 25 ноября форсирование реки были закончено и частями 37-го стрелкового корпуса. Красная Армия противопоставила небольшой немецко-венгерской группировке четыре дивизии. В итоге немцы и венгры могли действовать лишь на периферии Тёкёля и Сигетсенмиклёша. К 24 ноября данные местечки не раз переходили из рук в руки, пока, наконец, линия фронта не остановилась между Лакихедью и Кирайердё. Далеко не в последнюю очередь это было связано с тем, что венгерская артиллерия (103 ствола) могла обстреливать советские части не только с территории острова Чепель, но и Шорокшара, и даже с западного берега Дуная. Кроме этого, немецко-венгерские защитники острова поддерживались с Дуная бронированными быстроходными катерами, так называемыми «мониторами». Казалось, бои и не собирались прекращаться. Лейтенант гусарского полка Аурель Шаламон вспоминал о тех днях: «К вечеру наши позиции атаковали так называемые русские штрафные батальоны, составленные из заключенных и арестантов. Их ожидал ураганный огонь. Совместные залпы пулеметов, минометов, закопанных в землю по башню танков, даже скользивших по Дунаю «мониторов». Атака захлебнулась. Русские понесли огромные потери. Перед нашими позициями остались лежать сотни Умирающих и раненых. Среди стонов и криков о помощи чаще всего приходилось слушать русские упоминания Бога: «Боже мой!» Наши санитары хотели помочь им, но каждая попытка заканчивалась пулеметным огнем с противоположной стороны. Эти люди при любом раскладе были обречены на смерть. Мы не могли помочь им. На следующий день мы уже не слышали стонов».

28–29 ноября на остров прибыл батальон венгерских парашютистов (1400 человек). То есть общая численность подкрепления приблизительно соответствовала количеству сражавшихся на Чепеле венгерских гусар.

Глава 3

Операция «Фаустпатрон» и свержение Хорти

Чтобы понять суть событий, происходивших осенью 1944 года в Будапеште, надо обратиться к истории Венгрии. Вряд ли есть необходимость излагать ее подробно, а потому наметим штрихами основные события. После поражения в Первой мировой войне и заключения невыгодного для Венгрии Трианонского мира 21 марта 1919 года молодая республика провозгласила себя советской. Поначалу это событие не встретило сопротивления среди населения, так как наступательная революционная война против соседних государств, возглавленная Бела Куном, воспринималась и поддерживалась преимущественно как национально-освободительная война. Лишь когда революционные венгерские войска начали терпеть поражение, образовалось контрреволюционное правительство, которому удалось подавить советскую республику с помощью чехословацких и австрийских войск.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Адмирал Хорти считался едва ли не спасителем нации


В январе 1920 года были проведены парламентские выборы, в которых сильнейшую фракцию выдвинула Партия мелких сельских хозяев, между тем как вновь организованная социал-демократическая партия, в знак протеста против «белого террора» и продолжавшегося запрета всех коммунистических организаций, не приняла в них участия. Но из этих выборов не возникла парламентско-демократическая система. 1 марта 1920 года в окруженном войсками будапештском парламенте адмирал Миклош Хорти был избран «местоблюстителем престола», поскольку перед этим был принят закон, устанавливавший продолжение монархии. Но после неудавшейся попытки путча претендентом на трон Карло ему и всей австрийской династии 16 ноября 1921 года было отказано в праве на королевский титул. По настоянию Хорти, занимавшего согласно конституции очень прочную позицию в качестве «местоблюстителя», консервативные и либеральные группировки объединились в правящую партию, выигрывавшую все выборы и назначавшую всех премьер-министров.

Еще в 20-е годы Венгрия стала сборным пунктом и убежищем правых радикалов и фашистов из различных европейских стран, получавших здесь некоторую поддержку не- официальных и официальных инстанций. Это, несомненно, относится к австрийским хеймверовцам, получавшим материальные средства не только от фашистского правительства Италии, но также из Венгрии. Однако к собственным фашистским партиям венгерское правительство с самого начала относилось далеко не столь позитивно. В 30-е годы Венгрия сблизилась с Третьим рейхом. Подобная политика (вовсе не вызывавшая в Венгрии общего одобрения) на первых порах, казалось, оправдывала себя. В 1939 году Венгрия получила часть Чехословакии; в 1940 году ей удалось, при недвусмысленном одобрении Германии, стремившейся еще теснее привязать к себе Венгрию, вернуть себе области, отошедшие в 1920 году к Румынии. Эти успехи, завершившиеся аннексией югославских территорий после немецкого нападения на эту страну весной 1941 года, побудили венгерское правительство вступить в войну с Советским Союзом на стороне Германии.

К началу 1944 года Хорти стало ясно, что Германия проиграла войну. Он начал планировать выход из нее. Именно в это время, 17 марта 1944 года, Хорти в сопровождении министров иностранных дел и обороны, а также начальника генштаба отправился к Гитлеру в его штаб-квартиру. Встреча в Клесхейме оказалась драматической. Фюрер настоял на «союзнической оккупации» Венгрии. С войсками вермахта Венгрию наводнили агенты гестапо и СС, а также служба безопасности (СД), которые, получив от Кальтенбруннера специальный список почти на 400 ненадежных венгерских политических деятелей, депутатов парламента, журналистов, социал-демократов и руководителей профсоюзов, приступили к их арестам. Среди арестованных оказались и 9 депутатов верхней и 13 — нижней палаты парламента. Премьер-министр Каллаи избежал ареста только благодаря тому, что успел по подземным коридорам покинуть королевский замок и укрыться в турецком посольстве.

Вернувшись в оккупированный Будапешт, в окруженный германскими войсками королевский замок, Хорти 19 марта 1944 года собрал заседание Коронного Совета, где подробно доложил об обстоятельствах клесхеймских «переговоров». Хорти сообщил также: фюрер заверил его, что в отличие от Чехии, которая «всегда принадлежала империи», Венгрию он не собирается превращать в провинцию. Он довел до сведения Коронного Совета, что новый посол Германии при первой же встрече с ним заявил: «Рейх не доверяет правительству Каллаи». Со своей стороны Хорти выразил полное доверие правительству, но, тем не менее, имея на руках заявление премьера об отставке, он фактически подчинился гитлеровскому давлению и согласился на формирование нового кабинета. По сути, Хорти капитулировал и своим именем и авторитетом покрывал перед внешним миром германскую агрессию и насилие.

Хорти назначил нового премьера — отставного генерала, бывшего посла в Берлине Дёме Стояи — и на некоторое время укрылся в замке, желая тем самым продемонстрировать, что не разделяет политику правительства. В апреле регент вынужден был появиться перед народом, чтобы опровергнуть слухи о том, что он находится под домашним арестом. Коронный Совет поддержал Хорти в его решении не покидать пост главы государства. Это означало, что несмотря на оккупацию страны, венгерская государственность де-юре была сохранена и Хорти по-прежнему оставался правителем.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Хорти беседует с Муссолини


О событиях этих месяцев в Венгрии 25 сентября 1944 года писал журналист Рене Пейс, автор передовой статьи в швейцарском «Журналь де Женев»: «Адмирал Хорти разочаровал многих своих сторонников, согласившись на все требования Германии. Из страха перед большевизмом, из опасения за свое личное благополучие он доверил власть Стояи, который повел чисто гитлеровскую политику… Судя по прежним действиям Хорти, не следует рассчитывать на то, что он последует примеру короля Михая и Маннергейма… Венгрия пожинает сегодня плоды его политики». В итоге Хорти вновь начинает готовиться к выходу из войны. В конце июля 1944 г. Хорти принял решение удалить Стояи с поста премьер-министра. Вместе с премьером полностью поменялся весь кабинет. Реакции Гитлера не последовало, поскольку в то время его занимали другие проблемы. В августе 1944 г. Хорти образовал правительство во главе с бывшим командующим 1-й венгерской армией генералом Г. Лакатошем. Они совместно попытались найти пути выхода Венгрии из войны. Были возобновлены переговоры с англичанами и американцами. В новых условиях союзники посоветовали Венгрии вступить в непосредственный контакт с СССР.

Подробности этих переговоров описаны в мемуарах Штеменко.

«22 сентября 1944 г. генерал-полковник Надаи — доверенное лицо Хорти — тайно от гитлеровцев вылетел на самолете в район Неаполя, где располагался штаб союзников. Этот штаб был выбран не случайно. Венгерские фашисты ждали прихода союзников через полуостров Острия и Австрию по плану, который был известен, поскольку правительство Черчилля не делало из него особого секрета. Однако поездка закончилась неудачей. Англичане и американцы продвигались на фронтах чрезвычайно медленно и понимали, что Красная Армия, уже вступившая на территорию Венгрии, не остановится на полдороге. Они вернули генерала восвояси, посоветовав ему обратиться к русским. Расчеты венгерских сателлитов Гитлера поправить свои дела за спиной Советского государства провалились.

Теперь для клики Хорти оставался единственный путь — завязать переговоры непосредственно с Москвой и суметь выпросить выгодное перемирие. В конце сентября 1944 г. особая делегация венгерского правительства во главе с бывшим военным атташе Венгрии в Москве генералом Габором Фараго направилась в Советский Союз. Кроме Фараго в делегацию вошли граф Геза Телеки и представитель венгерского министерства иностранных дел Сент-Ивани. Послана была делегация, конечно, втайне от руководителей фашистской Германии и ее военного командования.

Группа Фараго, благополучно принятая нами через линию фронта, прибыла в Москву 1 октября 1944 г. Об этом сообщили союзникам, и их представители не замедлили приобщиться к переговорам.

Ведал доставкой делегации в Москву, ее приемом и предварительными беседами генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов. Через несколько дней после приезда делегации он рассказал мне, что Фараго очень беспокоится о своих свиньях, которых разводит в имении где-то в районе Дебрецена, и просит не трогать поголовье принадлежащих ему свиней, когда эту местность займут наши войска. Фараго ответили, что советские войска не только не берут чужого имущества, но даже охраняют его, если хозяева отсутствуют. Помещик успокоился. Забегая вперед, скажу, что нашим войскам, с боями занявшим район Дебрецена, охранять свиней в имении Фараго не пришлось — гитлеровцы съели всех до единой.

Маневры венгерского правительства вызвали крайнее озлобление Гитлера. Стремясь во что бы то ни стало удержать Венгрию за собой, гитлеровцы дополнительно ввели на ее территорию значительные танковые силы и пехоту. Был установлен контроль над радио- и проводной связью венгерских войск и властей, предусмотрены меры на случай возможных антигитлеровских выступлений.

Поскольку клика Хорти боялась вступления в страну Красной Армии, мероприятия гитлеровского командования не встретили противодействия со стороны правительства. Однако значительная часть высшего командования и рядовых офицеров венгерской армии расценила усиление и без того унизительного оккупационного режима в стране Как новый акт насилия, жестокое попрание суверенитета Венгрии. Резкое недовольство столь зависимым положением страны от немецкого фашизма усиливалось тяжелыми переживаниями в связи с большими потерями, понесенными венгерскими войсками на фронтах, и обострялось сознанием неумолимо приближающегося военного разгрома.

В знак протеста против карательных санкций немецкого командования и унижения родины многие венгерские офицеры сдавались в плен нашим войскам, причем открыто возмущались позицией своего правительства. Пленные сообщили, что генерал-полковник Бела Миклош, командующий 1-й венгерской армией, занимавшей оборону в Карпатах, тоже не одобряет политику, проводимую в стране, и весьма недоволен гитлеровскими акциями.

Ставка и Генштаб сочли возможным использовать настроения офицеров и солдат для вывода Венгрии из войны. Основой мероприятий в этом направлении могли послужить антигитлеровские и патриотические чувства венгерских офицеров. В связи с этим И.В. Сталин переговорил по телефону с И.Е. Петровым и Л.З. Мехлисом и предложил подумать, что тут можно сделать.

Вскоре Мехлис сообщил Верховному Главнокомандующему, что есть возможность передать через некоторых пленных офицеров, недовольных оккупацией страны, коллективное письмо командующему 1-й венгерской армией, чтобы призвать его к активной борьбе против гитлеровских оккупантов и тем способствовать сохранению независимости Венгрии. Идея письма была подсказана самими пленными, осведомленными об антигитлеровских взглядах Миклоша. И. В. Сталин с таким соображением согласился.

Не откладывая, пленные составили письмо. Подписали его сорок венгерских офицеров. В письме говорилось, что гитлеровская Германия несет решающие военные поражения. Она терпит и политический крах: все ее сателлиты, за исключением Венгрии, не только отвернулись от нее, но и обратили свое оружие против немецко-фашистских войск. Далее указывалось, что в результате захватнической войны, развязанной Гитлером, Венгрия оказалась в столь тяжелом положении, какого не знала за всю свою тысячелетнюю историю, и теперь стоит на краю гибели.

В письме высказывалась уверенность, что Венгрия не погибнет. Однако отмечалось, что спасение ее в изгнании немецко-фашистских оккупантов. А добиться их изгнания можно, лишь действуя совместно с Красной Армией. «Сегодня когда уже весь мир воюет против Гитлера, вооруженное выступление венгерской армии при небольших жертвах завоевало бы независимость Венгрии и своей борьбой поставило бы венгерский народ в ряды свободолюбивых народов мира. Именно теперь, — подчеркивалось в письме, — надо решать вопрос: быть или не быть!»

Пленные обращались к командующему, поскольку 1-я армия могла эффективно действовать в интересах всего венгерского народа и государства. «Наступил поворотный пункт в истории нашей родины, — писали они. — Если Ваше сиятельство в этот решающий час поймет требования времени, то 1-я венгерская армия немедленно прекратит борьбу против русских, уйдет домой, повернет оружие против немцев. Этим она спасет нашу родину от неминуемой катастрофы. Этого ожидает от Вашего сиятельства и Ваших солдат родина и нация».

Три офицера — майор Эмиль Галлаи, капитан Михай Дьюлаи и младший лейтенант Пал Пейбауэр — изъявили желание доставить письмо по назначению и затем вернуться обратно. 20 сентября 1944 г. план проведения этого мероприятия на 4-м Украинском фронте был одобрен представителем Ставки. В 6 часов утра 24 сентября 1944 г. в полосе 351-й стрелковой дивизии делегация с развернутым национальным флагом благополучно перешла передний край обороны 16-й венгерской пехотной дивизии. Вечером 28 сентября в расположение советских войск возвратился капитан Дьюлаи. Он принес записку от всех членов делегации, где сообщалось, что они благополучно прибыли на место, были хорошо встречены и вручили письмо по адресу. Так Как вопросы, поставленные в письме, были очень важны, командующий не мог сразу на них ответить — он хотел предварительно связаться с Будапештом. Далее указывалось, что в ближайшие дни последует положительный ответ.

Нужно сказать, что к этому моменту переговоры с Фараго в Москве продвинулись достаточно далеко, хотя были нелегкими. У венгров были полномочия подписать соглашение о перемирии только в том случае, если Советский Союз согласится на «участие американцев и англичан в оккупации Венгрии» и на «свободный отход немецких войск».

В ответ на это страны антигитлеровской коалиции решительно заявили, что самостоятельность и независимость Венгрии может быть гарантирована лишь при одном условии: Венгрия разрывает все отношения с гитлеровской Германией, ее армия поворачивает оружие против немецко-фашистских войск. Только так Венгрия могла внести достойный вклад в общую победу антигитлеровской коалиции над врагом. Кроме того, правительство Хорти должно было приступить к отводу венгерских войск с территорий Румынии, Югославии и Чехословакии.

В конечном счете все эти требования были приняты венгерской стороной.

В свою очередь, венгерское правительство просило прекратить наступление советских войск на Будапешт, мотивируя это необходимостью сосредоточить достаточные венгерские силы в районе столицы, чтобы противодействовать здесь возможным ударам немецко-фашистской армии. Наше правительство согласилось выполнить просьбу венгров, и Генштаб дал необходимые указания.

В конце первой декады октября предварительные условия перемирия были, таким образом, разработаны договаривающимися сторонами. Весть о благоприятном ходе переговоров была направлена в Будапешт и быстро стала известна командованию венгерской армии. Однако венгерские войска по-прежнему продолжали сопротивление, отхода их с позиций в тыл не наблюдалось. Никаких сообщений из Будапешта к нам не поступало.

Советская сторона согласно договоренности с венграми направила в Сегед командующего 2-м Украинским фронтом Р.Я. Малиновского для переговоров о выполнении венгерским правительством предварительных условии перемирия. Велико же было удивление Малиновского, когда в Сегед прибыли венгерский полковник и старший лейтенант, совершенно не подготовленные к ведению переговоров по существу дела. Полковник — он был начальником отдела венгерского генштаба, ведавшего вопросами интернирования и военнопленных, — не мог вести переговоры. Никаких данных о расположении венгерских и немецких войск он не привел, но сообщил, что 1-я венгерская армия получила приказ на отход из района Дебрецена в район Мишкольца.

Р.Я. Малиновский пытался выяснить, почему не отведены венгерские войска с рубежа реки Тисса, но вразумительного ответа не получил. У командующего создалось впечатление, что «венгры хотят выиграть время, чтобы вывести свои войска из мешка, в который они попали в Трансильвании». Он продиктовал представителям венгерского правительства следующие требования:

«1) Приступить к немедленному отводу венгерских войск с р. Тисса к Будапешту, а частью сил нанести удар по немецким войскам, противостоящим фронту в районе Сольнока;

2) немедленно отдать приказ венгерским войскам вступить в боевые действия против немецких войск, установив контакт с Красной Армией;

3) к 8.00 16.10.44 г. доставить в Сегед полные данные о положении венгерских и немецких сил и в будущем давать полную информацию о боевых действиях и их расположении».

И. В. Сталин, получив доклад Р.Я. Малиновского, приказал А.И. Антонову сделать представление главе венгерской миссии по этому поводу и продиктовал текст. 14 октября вечером его вручили Габору Фараго. В представлении говорилось: «Прибывший из Будапешта в Сегед венгерский представитель — парламентер полковник Уташи Лоуренд, абсолютно неосведомленный человек и в силу этого не мог вести переговоров с представителями советского командования по вопросам выполнения венгерским правительством предварительных условий перемирия. Венгерское правительство просило Советское правительство о прекращении наступления в направлении на Будапешт, с тем чтобы оно могло снять часть своих войск с этого направления и направить их в Будапешт.

Советское правительство выполнило эту просьбу венгерского правительства. Однако венгры не только не сняли своих войск с реки Тисса для направления в Будапешт, но активизировали действия своих войск, особенно в районе Сольнока.

Указанные выше обстоятельства свидетельствуют о том, что венгерское правительство, по-видимому, стало на путь невыполнения принятых им на себя предварительных условий перемирия.

В связи с этим Верховное Главнокомандование советских войск требует от венгерского правительства в течение 48 часов с момента получения настоящего представления выполнить взятые на себя обязательства по предварительным условиям перемирия и в первую очередь:

1. Порвать всякие отношения с немцами и начать активные военные действия против их войск.

2. Приступить к отводу венгерских войск с территории Румынии, Югославии и Чехословакии.

3. Таким же путем, через Сегед, к 8.00 16 октября доставить представителям советского командования полные сведения по расположению немецких и венгерских войск и в то же время доложить вышеуказанным советским представителям ход выполнения предварительных условий перемирия.

По уполномочию Верховного Главнокомандования советских войск — заместитель начальника Генштаба Красной Армии генерал армии Антонов. 14 октября 1944 г. 19 часов 25 минут».

Слухи об этом почти сразу же долетели до Германии. Утром 10 сентября 1944 года генерал Йодль попросил главного диверсанта Отто Скорцени принять участие в совещаниях, рассчитанных на несколько дней, посвященных положению и проблемам Юго-Восточного фронта.

«Возможно, — сказал он Скорцени, — что фюрер поручил вам ответственную операцию на этом изменчивом и хлопотном участке фронта. Вам необходимо отлично знать стратегические и тактические проблемы, касающиеся Венгрии. Поэтому, пожалуйста, прибудьте на послеобеденное служебное совещание».

В ставке фюрера тогда ежедневно проводилось два оперативных совещания, посвященных положению на фронтах — послеобеденное, начинавшееся примерно в 14.00, и вечернее, начинавшееся в 22.00. В них принимало участие командование сухопутных войск, люфтваффе и военно-морского флота или же их представители, а также офицеры из Верховного главнокомандования вермахта во главе с главнокомандующим ОКВ фельдмаршалом Кейтелем, а также начальником штаба командования вермахта генерал-полковником Йодлем.

Верховное командование сухопутных войск руководило операциями только на Восточном фронте. В то время начальником Генерального штаба сухопутных войск был генерал-полковник Хайнц Гудериан. За ситуацию на Балканах отвечал генерал Йодль, несмотря на то, что здесь наступали советские войска.

Над Кейтелем, Йодлем, Гудерианом, Герингом (верховным главнокомандующим люфтваффе) и Дёницем (верховным командующим военно-морским флотом) стоял Гитлер, являвшийся одновременно командующим вермахтом и сухопутными войсками, к которым принадлежали и войска СС.

Большой конференц-зал находился в здании, расположенном примерно в 50 метрах от только что законченного бункера фюрера. Гитлера вынудили жить под 7-метровым армированным бетоном. Вентиляцию этого бункера обеспечивала довольно сложная система, но, как отмечал в своих мемуарах Скорцени, атмосфера там была очень нездоровой, чувствовался запах свежего, еще влажного бетона.

«В конференц-зале на большом столе, освещенном светом, падающим из окна в двенадцатиметровой стене, находись карта всех фронтов. Силы, сражающиеся в настоящий момент, обозначались на ней разными цветами. По краям стола сидели два стенографа, так как с 1942 года Гитлер требовал, чтобы все дискуссии записывались. В конце эти перепечатанные на машинке заметки, насчитывающие примерно 103 000 страниц, были перевезены в Берхтесгаден, где они, к сожалению, сгорели. Разведслужбы американской 101-й воздушно-десантной дивизии смогли спасти лишь сотую их часть. Войдя 10 сентября 1944 года в конференц-зал, я представился присутствующим генералам и офицерам, потому что многие из них мне были неизвестны. По понятным причинам после 20 июля в штабе были заменены многие офицеры. Все стояли. Перед картой стояла табуретка, на подносе лежали цветные карандаши, лупа и очки».

На третий день после вечернего совещания генерал Йодль попросил Скорцени остаться в зале. Кроме диверсанта Гитлер вызвал на это чрезвычайное собрание Кейтеля, Йодля, Риббентропа и Гиммлера. За закрытыми дверьми Гитлер заявил, что адмирал-регент Хорти, без сомнения, готовится к переговорам не только с западными союзниками, но, вероятно, также и со Сталиным. Фронт с трудом стабилизировался вдоль венгерской границы.

«Если «хонведы»[2] нас покинут, тридцать наших дивизий — примерно 400 000 солдат — попадут в западню, — заявил Гитлер. — В трудной ситуации оказались бы также солдаты, сражающиеся в Италии, так как Советская армия могла бы начать наступление с Южной Венгрии через Югославию и в направлении Триеста и Удипе. Этого не произойдет! Регент думает, что он является великим политиком, не отдавая себе отчета в своих действиях. Мне кажется, что в Будапеште имеют короткую память! Они, наверное, забыли, что 25 ноября 1941 года мы восстановили на пять лет антикоминтерновский пакт. Можно ли забыть, что 29 августа 1940 года вы огласили, — он обратился к Риббентропу, — определенное произвольное решение? Это дало возможность Венгрии вернуть себе большую часть Трансильвании, отнятой у нее согласно решению трактата в Трианоне, — 45 000 квадратных километров и 2 380 000 жителей, находящихся сегодня под угрозой большевизма».

Иоахим фон Риббентроп сказал, что ситуация в Будапеште ухудшается с каждым днем. Вынуждены были уйти с постов «верные друзья» Третьего рейха — заместитель премьер-министра и министр хозяйства фон Имреди. Власть взял в свои руки новый кабинет, руководимый генералом Гезой Лакатоша.

Гитлер прервал его:

«Власть! Сталин захватит ее в Будапеште, если по злосчастному предначертанию судьбы мы будем вынуждены оставить Венгрию! Неужели регент забыл свои собственные слова сказанные им 16 апреля: «Мы будем сражаться плечом к плечу с немецкой армией до победного конца этой военной грозы»? Сейчас он лукаво говорит Гудериану: «Дорогой коллега, в политике всегда надо играть на нескольких роялях». Это язык регента, язык вероломного союзника, человека, которому кажется, что он может менять направление и безнаказанно нарушать торжественную присягу! Я не потерплю этого, так как наши солдаты защищают и венгерскую землю!»

Он повернулся к Скорцени и сказал:

«Я вас просил, Скорцени, чтобы вы следили за совещаниями, касающимися ситуации на Юго-Восточном фронте. Вы знаете Венгрию, особенно Будапешт. Я ни за какие сокровища не хочу иметь венгерского Бадольо. Если регент предаст нас, вы должны окружить и захватить Замковую Гору и всех людей, находящихся в королевском замке и министерствах. Пожалуйста, немедленно начинайте готовиться к этому, координируя свои действия с генерал-полковником Йодлем. У вас могут возникнуть проблемы с другими военными властями… Вы получите неограниченные полномочия благодаря приказу, который я сейчас подпишу. Предполагается проведение операции силами стрелков-парашютистов или же воздушно-десантной, однако окончательное Решение будет принадлежать вам».

В тексте приказа, подписанного Гитлером, говорилось: «Штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени выполняет мой личный приказ, совершенно секретный и имеющий огромное Значение. Я призываю гражданские и военные власти оказывать Скорцени помощь при различных обстоятельствах и удовлетворять все его просьбы».

Скорцени направился в Будапешт через Вену в гражданском платье в качестве мнимого доктора Вольфа. Его с подручным по имени Радл принял один из друзей, немецкий венгр, предоставивший в их распоряжение свою квартиру вместе с лакеем, горничной и поварихой. Позже Скорцени признавался, что ему никогда не жилось так хорошо, как во время трехнедельного пребывания в Будапеште.

Перед операцией Радла срочно вызвали во Фриденталь, а с Скорцени остался Адриан фон Фёлькерзам, а также большинство боевых товарищей, которые принимали участие в операции по освобождению Муссолини в Гран-Сассо. Кроме этого, гостеприимно принимавший их хозяин был отлично осведомлен обо всем, что творилось при дворе и в окружении регента.

Адмирал без флота, каким был Хорти, а к тому же регент без короля и королевы, 19 февраля 1942 года он оказал давление на парламент, чтобы тот утвердил его старшего сына, Иштвана Хорти, в качестве вице-регента с правом наследования. Этот сын, впрочем, достаточно способный, воевал на Восточном фронте. Будучи офицером истребительной авиации, он погиб 19 августа 1942 года. Его младший брат, Миклош Хорти (младший), был иным человеком. Он принадлежал к числу постоянных посетителей ночных клубов и стал сущим наказанием семьи до момента, пока не бросился в омут большой политики. Неумение хранить тайну было его «сильной стороной». Когда эсэсовцы прибыли в Будапешт, посвященным в тайну очень хорошо было известно, что Миклош поддерживал связь не только с лондонскими агентами, но также и с посланниками Тито и Сталина, имея на это отеческое благословение. Верховный командующий СС и полицией в Будапеште, обергруппенфюрер СС Отто Винкельман знал об опасных связях «Ники» (так его называли). Кстати сказать, Фёлькерзам плохо расслышал это уменьшительное имя. Он понял, что его зовут «Микки», и с этого дня Миклош Хорти стал для нас героем Уолта Диснея — Микки-Маусом, мышонком Микки.

Немецкой полиции было известно, что «Ники» планировал встречу с посланником Тито 10 октября, а затем следующую 15 октября в центре Будапешта, в административном здании торговых фирм, расположенном рядом с набережной Дуная. Винкельман решил поймать «мышонка» с поличным и подготовил ловушку. Скорцени попросили обеспечить боевое прикрытие на случай возможной интервенции «хонведов».

Молодой Хорти сохранял бдительность. 15 октября он прибыл в 10.00 к месту встречи на автомобиле. Его сопровождали несколько венгерских офицеров, спрятавшихся в большом джипе с тентом, который остановился сразу же за его машиной точно у входа в административное здание.

Скорцени приехал на автомобиле в штатском платье. Имитируя поломку двигателя, он остановил свою машину впереди автомобиля «Ники», чтобы его заблокировать. В джипе началось движение. Напротив располагался сквер, по которому прохаживались двое венгерских военных; эсэсовский офицер и два унтер-офицера читали газеты на скамейке. В этот момент (было 10 часов 10 минут) неожиданно появились двое сотрудников Винкельмана и направились к входу в здание. Автоматная очередь, прозвучавшая из джипа, ранила одного из них, из сквера открыли огонь оба венгерских офицера. Скорцени укрылся за своим автомобилем, который моментально превратился в решето, а его офицеры побежали на помощь. Мы с трудом отстреливались из пистолетов; моего водителя ранили в бедро. Тогда подоспел Фёлькерзам с тридцатью солдатами из Фриденталя — они прятались на соседней улице.

Однако у «Микки» была хорошая охрана. Сильный взвод «хонведов» укрепился в доме, прилегавшем к зданию, где Должна была произойти встреча. После взрыва заряда вход в этот дом оказался заблокирован, и стража молодого Хорти не смогла вступить в бой. Акция длилась всего лишь пять минут.

Полицейским, с утра ожидавшим заговорщиков этажом выше, осталось только спуститься и арестовать эту компанию. Их было четверо: Миклош Хорти, его друг Борнемиша и два агента Тито. С целью более удобной транспортировки и чтобы случайные прохожие не узнали «Ники», его завернули в ковер, поддерживаемый с двух сторон инспекторами полиции. Позже писали, что это был персидский ковер. Но Скорцени утверждал, что ковер был самым обычным. Немцы погрузили «ковер» и трех человек на пунктуально прибывший полицейский грузовик.

Прежде чем Фёлькерзам собрал своих людей, чтобы как можно быстрее исчезнуть с места стрельбы, какой-то инстинкт вынудил Скорцени ехать за грузовиком. На уровне моста Елизаветы он увидел приближающиеся три роты «хонведов». Фёлькерзам не мог уйти, поэтому необходимо было блефовать, чтобы выиграть несколько минут. Скорцени выскочил из автомобиля и побежал навстречу офицеру, закричав на ходу:

— Стоять!.. Куда вы идете?.. Я хочу говорить с вашим командиром!.. Его здесь нет?.. Кто здесь командует?.. Не ходите туда, там замешательство…

Подошел майор. Он говорил по-немецки.

— Это братоубийственная война, которая может разрастись до масштабов, достойных сожаления!

Позже Скорцени писал в своих мемуарах: «Пять или шесть выигранных минут — это много. Фёлькерзаму хватило времени, чтобы собрать наших людей и раненых в грузовики. Я ушел, оставив онемевших венгров, и немного позже добрался до аэродрома. «Мики» и его друг, Борнемиша, находились уже в военном самолете, через несколько минут улетевшем в Вену.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Долгое время адмирал Хорти считался надежным союзником Гитлера


Таким образом, мы поймали молодого Хорти с поличным. Он был малопопулярен, поэтому его похищение не вызвало большого резонанса. Но регент отреагировал тотчас же. Я поехал в штаб корпуса, где имел удовольствие встретиться со специально прибывшим из Берлина несколькими днями ранее генералом Венком. Примерно в полдень позвонил военный атташе из нашего посольства, находящегося в особняке, расположенном в пределах Замковой Горы. Он сообщил, что посольство находится в осаде.

Нашему атташе запретили выходить за его пределы. Вскоре была прервана телефонная связь».

В 14 часов венгерское радио передало дневной приказ регента и информацию о том, что Венгрия попросила СССР о перемирии.

Позволим себе привести полностью текст этого выступления.

«По воле нации, поставившей меня во главе страны, важнейшей целью внешней политики Венгрии являлась отмена мирным путем или по крайней мере частичное устранение несправедливостей Трианонского мирного договора. Надежды, которые мы возлагали в этом отношении на Лигу Наций, не осуществились. Когда разразился новый мировой кризис, Венгрия не руководствовалась желанием приобрести новые территории. Мы не имели никаких агрессивных намерений по отношению к Чехословацкой Республику и Венгрия не хотела военным путем возвращать отторгнутые от нее области. Мы вступили в провинцию Бачка только после крушения Югославии и только для того, Чтобы защитить наших братьев по крови. Мы приняли к исполнению арбитражное решение стран «оси» в отношении областей, отнятых у нас в 1918 году.

Венгрия вступила в войну против союзных держав лишь под нажимом Германии. Тем не менее мы никогда не стремились увеличить нашу собственную мощь и никогда не замышляли отнять у кого-либо хотя бы один квадратный метр территории, принадлежащей ему по праву.

Ныне каждому трезвомыслящему человеку ясно, что Германия проиграла войну. Все ответственные за судьбы своих стран правительства должны сделать из этого факта соответствующие выводы, ибо, как однажды сказал великий немецкий государственный деятель Бисмарк, ни одна нация не обязана приносить себя в жертву ради союзника.

В полном сознании своей исторической ответственности я обязан предпринять все возможное для избежания дальнейшего бессмысленного кровопролития. Нация, которая допустила бы, чтобы земля, возделанная ее предками, превратилась в арену боев уже проигранной войны, нация, которая рабски защищала бы чужие интересы, потеряла бы всякое уважение в глазах мирового общественного мнения.

Я вынужден констатировать тот факт, что германский рейх уже продолжительное время проявлял нелояльность по отношению к нашей стране, что несовместимо с договором о военном союзе. Уже долгое время против моего желания и воли все новые и новые венгерские части посылаются в бой за пределы наших границ. В марте «фюрер» германского рейха пригласил меня для переговоров по поводу моих настойчивых требований отозвать на венгерскую территорию наши вооруженные силы. При этом он сообщил мне, что Венгрия будет оккупирована немецкими войсками и что он уже отдал соответствующую директиву, пользуясь тем, что я в то время был фактически арестован, находясь за границей. Одновременно гестапо вторглось в нашу страну и арестовало большое число венгерских граждан, в том числе членов венгерского парламента и даже министра внутренних дел в резиденции моего правительства. Премьер-министр избежал ареста только благодаря тому, что нашел убежище в посольстве одного из нейтральных государств. После того как я получил от «фюрера» германского рейха твердое обещание, что он отменит приказы, нарушающие и ущемляющие суверенитет Венгрии, при условии, что я сформирую правительство, пользующееся доверием немцев, я объявил о сформировании правительства Стояи. Но немцы не сдержали своих обещаний. Под прикрытием немецких оккупационных войск гестапо начало гонения на евреев, что было несовместимо с понятием человечности… Когда война приблизилась к нашим границам и перешагнула их, немцы снова предложили нам свою военную помощь. Но и в этом случае они не выполнили своих обещаний. Отступая из восточных районов страны, они грабили и опустошали наши земли, оставляя после себя развалины и пепелища. Это поведение, несовместимое с понятием союзнической лояльности, увенчалось актом открытой провокации — вероломным нападением на командира венгерского корпуса фельдмаршал-лейтенанта Силарда Бакаи, когда он пытался навести порядок в центре Будапешта. Он был похищен агентами гестапо, когда выходил из машины у своего дома… Немецкие самолеты сбросили листовки, которые были направлены против существующего венгерского правительства. Я получил из надежных источников сведения о том, что венгерские части прогерманской ориентации вынашивают план насильственного захвата власти путем государственного переворота. Они замышляют свергнуть назначенное мною Временное правительство Венгрии, а территорию нашей страны превратить в поле боя отступающей армии рейха. Учитывая все это, я принял решение защитить честь Венгрии от посягательств ее прежнего союзника, ибо этот союзник везде и всюду, вместо того чтобы оказать венгерской нации обещанную военную помощь, отнимает у нее самое дорогое — ее свободу и независимость. Я сообщил представителю германского рейха, что мы намерены заключить с противником перемирие и приостановить всякие боевые действия против него.

Зная вашу любовь к правде, я надеюсь вместе с вами вспенить нашей стране лучшее будущее… Высшие венгерские военачальники уже получили от меня соответствующие указания. Согласно этим указаниям войска должны, соблюдая верность присяге, подчиняться назначенные мною командирам и выполнять их приказы. Я обращаюсь к каждому истинному венгру последовать за мной по избранному мною пути, который требует жертв, но который при. несет спасение Венгрии».

Выполняя указание главы своего правительства, командующий 1-й венгерской армией, действовавшей на левом крыле группы армий, генерал-полковник Миклош в тот же день обратился к своим офицерам и солдатам со следующим воззванием:

«К офицерам и солдатам 1-й армии! Ко всем военнослужащим венгерских вооруженных сил!

Я ставлю вас в известность о том, что высокородный витеж Надбаньи Миклош Хорти, государственный регент Венгрии, заключил временное перемирие с Советским Союзом, Англией и Соединенными Штатами Америки. Целью этого соглашения является спасение венгерского народа от кровавых жертв во имя немецкого плана завоевания мирового господства, обеспечение независимости венгерского государства и изгнание немецких оккупантов из нашей страны.

Старинные враги Венгрии — немцы в ответ на это арестовали государственного регента и содержат его в заключении. Главнокомандующий венгерской армией смог лишь бегством сохранить свою жизнь. Будапешт оккупирован немецкой армией. В столице Венгрии свирепствует начальник немецкого гестапо — руководитель всех кровавых палачей, и каждому венгру угрожает топор палача.

Венгерские офицеры и солдаты! Ваш долг — спасти Венгрию и венгерский народ. Государственный регент объявил войну Германии. В этой войне нас поддерживают Советский Союз, Англия и Соединенные Штаты Америки, нас поддерживают победоносные армии этих государств.

Я, как старший по чину венгерский военачальник, приказываю вам от имени страдающего в немецком плену государственного регента подняться на борьбу с немецкими оккупантами и шпионами Гитлера, а также агентами гестапо и прислужниками изменника родины Салаши. Я главнокомандующий венгерскими вооруженными силами, приказываю всем венгерским офицерам и солдатам начать борьбу всеми имеющимися в их распоряжении средствами против захватчиков родины и угнетающих Венгрию немецких убийц, а также против предателей венгерского народа.

Приказываю расправляться со всеми предателями, навязываемыми вам изменником родины Салаши в качестве командиров.

Вы должны рассчитаться с каждым клятвопреступником, который продался немцам. Там, где вы не можете вступить в открытую борьбу, ведите с немецкими бандитами скрытую партизанскую войну. Если же и это невозможно, уходите целыми ротами, батальонами и полками в освобожденные русскими районы, где вы под моим командованием совместно с русской армией будете бороться за независимость и честь Венгрии.

Миклош Хорти, генерал-полковник».

Командованию группы армий «Юг» теперь следовало считаться с возможностью того, что венгры, как и румыны, сложат оружие и тогда над всем фронтом группы армий нависнет страшная угроза. Были немедленно приняты всевозможные предупредительные меры. Прежде всего надлежало выяснить, какие венгерские части и соединения будут и дальше сражаться на нашей стороне

Скорцени с Венком поняли, что необходимо начинать акцию, названную операцией «Фаустпатрон».

В мемуарах Скорцени был такой отрывок: «Прежде чем я расскажу о подготовке и выполнении плана, заключавшегося в овладении Замковой Горой и занятии ее войсками, замечу, что до 15 октября мы много совещались по этому вопросу. И тут на сцене появился обергруппенфюрер СС и генерал полиции Эрих фон Бах-Зелевски, прибывший прямо из Варшавы вместе с «Тором». Речь на этот раз идет не о нордическом божестве — сыне Одина и боге грома, — а о мортире калибром 600 мм («Тор»), снаряды которой весили 2200 кг и пробивали «бетонные стены любой известной толщины». Эти мортиры использовались, в частности, против Севастопольского форта и, по просьбе фон дем Баха-Зелевского, в Варшаве. Бах напоминал мне огородное пугало в очках. В отличие от некоторых наших офицеров он произвел на меня не самое лучшее впечатление. Он предложил «быстро покончить с Замковой Горой», разрушив с помощью «Тора» королевский замок вместе со всеми находящимися там людьми. Я не проявляю уважения к памяти Баха-Зелевского — все это выглядело так, будто он хотел, чтобы его отождествляли с ужасной мортирой».

Скорцени не стал тратить свое время, объясняя «этому несчастному», какое значение имели для него, австрийца и европейца, Будапешт и эта возвышенность, на которой властелин из андегавенской династии Янош Хуниади («Белый Рыцарь») мужественно защищал Запад. Он ограничился напоминанием, что операцией поручено руководить именно ему. Скорцени надеялся выполнить приказ Верховного главнокомандования вермахта не так жестоко и кроваво, как это было недавно сделано в другом месте. Диверсанту не пришлось показывать письмо Гитлера. Впрочем, генерал Венк, направленный ОКВ в качестве советника-эксперта, признал правоту эсэсовца. Поэтому «Тор» уехал со своими снарядами.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Отто Скорцени выходит из захваченного здания венгерского министерства обороны


Незадолго до полуночи 15 октября в штаб корпуса прибыл полковник из венгерского министерства обороны. Он показал доверенность, выданную ему министром, для ведения переговоров с немецким командованием. Единственно возможный ответ звучал так: «Переговоры будут возможны только тогда, когда регент публично откажется от своего заявления о заключении перемирия с общим врагом. Наши дипломаты насильно удерживаются на Замковой Горе, это является враждебным актом».

По предложению Скорцени был составлен ультиматум венгерскому правительству: «Если до 6.00 16 октября не будут сняты заграждения и мины, препятствующие свободному доступу на улицу Винер Штрассе, ведущую к нашему посольству, мы с большим сожалением вынуждены будем сделать соответствующие выводы». У немцев сложилось впечатление, что представитель министерства был не согласен с резкой переменой в поведении регента. И не только он один так считал. Скорцени вспоминал: «Что касается меня, я решил овладеть Замковой Горой 16 октября, точно в 6.00. Эта задача была непростой. Замковая Гора, окруженная многочисленными фортификациями длиной более трех километров и шириной не менее 600 метров, доминирует над Дунаем. Мне стало известно, что недавно ее гарнизон усилили, — теперь регента охраняли 3000 солдат, находившихся в состоянии постоянной боевой готовности. За Венскими воротами располагались казармы одного из этих полков, в которых за мешками с песком закрепились подразделения, вооруженные станковыми пулеметами и минометами. На крайней южной точке возвышенности, в расположенных на Дунайском склоне садах замка, сооружено пять солидных опорных пунктов, с укрытиями и пулеметными гнездами. Перед замком огневые позиции заняли три вкопанных тяжелых танка, позади них находилась каменная стена. За стеной и воротами, во дворе, находились позиции шести противотанковых орудий. В замке размещались солдаты, вооруженные станковыми пулеметами и автоматическим оружием. Чтобы достичь замка, сначала необходимо было преодолеть дорогу, проходящую вблизи министерств войны и внутренних дел, охраняемую двумя батальонами с мортирами и пулеметами. Я хотел бы добавить, что истинные силы защитников стали известны нам лишь после овладения Замковой Горой. Также существовал подземный ход, соединявший правый берег Дуная с подземельями министерства войны, в который вела тайная лестница. Примерно посередине перехода располагалась известная «сокровищница», в которой хранились драгоценности венгерской короны. Переход был, конечно же, разделен многочисленными бронированными дверями, которые требовалось преодолеть».

В ставке Гитлера рассматривалась возможность проведения воздушно-десантной операции. Но это, по мнению Скорцени, было безумием. Единственным подходящим для приземления местом являлся так называемый Кровавый луг который мог бы еще раз подтвердить свое название. Замковая Гора полностью доминировала над площадью, поэтому в случае начала обороны венгры полностью контролировали бы ее. С высоко расположенных позиций по немцам стреляли бы, «как по кроликам». Скорцени решил найти другое решение.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Участники операции по свержению адмирала Хорти: Отто Скорцени, Адриан фон Фёлькерзам и Вальтер Гирг


В его распоряжении находилась 22-я добровольческая кавалерийская дивизия СС «Мария Терезия», взявшая свое название по имени императрицы Австрии и королевы Венгрии. Это подразделение находилось в стадии формирования. Оно состояло примерно из 8000 «фольксдойче» (венгров немецкого происхождения), начавших уже под вечер 15 октября занимать позиции вокруг средневековых каменных стен Замковой Горы. Ночью она была окружена полностью. Дивизии оказывал поддержку венгерский полк под командованием оберштурмбаннфюрера Кароя Нея. Этот полк позже стал костяком 25-й гренадерской дивизии гренадеров СС «Хуньяди». Ее символом был крест, заканчивающийся стрелами. Кроме того, Скорцени получил под свое начало сильный курсантский батальон из военного училища, находящегося в Винер-Нойштадте — тысячу добровольцев, имевших отличную военную выправку, а также две танковые роты, располагавшие танками типа «Пантера», и подразделение «Голиафов» (малых транспортных средств с дистанционным управлением, начиненных взрывчатым веществом). У него также была возможность использовать егерский батальон «Центр» и батальон стрелков-парашютистов войск СС, находящийся с этого момента под командованием Скорцени. Все это дополняла рота специалистов связи и небольшой штаб с Адрианом фон Фёлькерзамом во главе.

Скорцени с Фёлькерзамом готовили план атаки, не беспокоясь о ранее принятых по этому вопросу решениях. Для них самым важным являлось то, что его одобрил генерал Венк.

Примерно в 3.0 °Cкорцени вызвал всех офицеров на Кровавый луг и отдал последние распоряжения. Они готовились атаковать одновременно с четырех сторон. Батальон курсантов из училища в Винер-Нойштадте должен высадить стальной забор, находящийся с южной стороны садов замка, ворваться туда и связать окопавшиеся там венгерские силы. С запада специалисты из егерского батальона под командованием гауптштурмфюрера Фукера в сопровождении оберштурмфюрера Хунке преодолевают линию старых укреплений, доходят до юго-западного фасада замка и, удерживая его, одновременно начинают атаку с тыла на венгерских солдат, окопавшихся в садах. С восточной стороны батальон стрелков-парашютистов должен овладеть туннелем, ведущим с набережной Дуная, и проторить проход к министерству войны. В то же самое время Скорцени с основными силами, моторизованными и танками, состоящими из двух рот егерского батальона «Центр», форсирует Венские ворота и атакует замок.

Сам диверсант вспоминал: «Акция должна была выглядеть как парад и дружеское прохождение войск. Свое оружие, поставленное на предохранитель, солдаты должны спрятать за бортами грузовиков. Я хотел, чтобы с нашей стороны не прозвучало ни одного залпа, и запретил отвечать на одиночные выстрелы. Я надеялся, что дорога, ведущая к Венским воротам, а также две параллельные дороги наверху, сходящиеся у замка, не заминированы. Сделав последние распоряжения, я послал связного в штаб корпуса. Ничего нового не произошло. Все офицеры вернулись на позиции. Время 5.59. Медленно светало. Я сделал знак рукой: «Шагом марш!» Я ехал стоя в большой командирской машине во главе колонны. Возле меня заняли места Фёлькерзам, Остафель и пять унтер-офицеров — все они были со мной в Гран-Сассо. Каждый из них имел на вооружении штурмовой карабин, несколько гранат с длинными рукоятками и «фаустпатрон» — недавно изготовленное эффективное противотанковое оружие с кумулятивным зарядом. Это была моя штурмовая группа. За мной двигались четыре танка «Пантера», затем подразделение «Голиафов» и грузовики с солдатами, сидящими (если так можно сказать), как на параде. Мы сначала двинулись с Кровавого поля вниз, а затем взбирались к Венским воротам, сопровождаемые оглушительным шумом двигателей и лязгом гусениц. Чтобы добраться до Венских ворот, требовалось преодолеть более двух километров. Неожиданно справа мы заметили ворота… Проход был свободен. Мы проехали через ворота под наблюдением нескольких венгерских солдат, их удивление усилилось, когда я им отдал честь. Справа от нас оказались казармы. Нам были видны пулеметы, установленные на боевых позициях. Я опять отдал честь, и мы снова проехали. Оставалось преодолеть лишь один километр прямой дороги к замку. Наше подразделение миновало основные боевые позиции. С этого момента венгры получили возможность стрелять нам в спину. Взрыв мины, одиночный выстрел часового или автоматная очередь могли стать сигналом к началу кровавого сражения.

— Езжай быстрее! — крикнул я водителю.

Мы вкатились в гору со скоростью 35–40 км/ч. Я выбрал правую дорогу, чтобы мы смогли проехать у немецкого посольства; половина подразделения продвигалась по левой дороге. Оставалось всего 600 метров… Ничего не происходило. С левой стороны мы миновали министерство войны. В этот момент раздались два сильных взрыва. Это наши «подземные» стрелки-парашютисты взорвали проход к тайной лестнице, ведущей к министерству.

Через минуту мы въехали на площадь, находящуюся перед королевским замком; неожиданно перед нами возникли три венгерских танка. Наши «фаустпатроны» были в то время спрятаны, мы представляли собой великолепную мишень для танков! В первом танке ствол подняли вверх — это означало, что они не намерены стрелять… Вход в замок защищала высокая каменная стена. С этого момента акция набирала темп и события разворачивались стремительно. Я приказал водителю съехать на «Кюгельвагене» вправо и дал сигнал ехавшей за мной «Пантере». Танк ударил в стену и сделал в ней пролом. Выскочив из машины, мы проникли Через пролом во внутренний двор замка. Вся группа бежала Вслед за мной с «фаустпатронами» в руках. Венгры уже подняли тревогу. Перед нами возник какой-то офицер, размахивая пистолетом, он что-то кричал. Фёлькерзам выбил у него пистолет. Во дворе располагались позиции шести противотанковых орудий, но туда уже въехали следующие две «Пантеры». Передо мной появился еще один венгерский офицер. Я крикнул ему:

— Пожалуйста, отведите меня к командующему гарнизоном Замковой Горы! У нас нет ни минуты времени!

— Пожалуйста, сюда!

Он указал мне на мраморную лестницу, покрытую великолепным красным ковром. В сопровождении не отстающего от меня венгра я вбежал в здание, перескакивая через несколько ступенек. Коридор. Прихожая. У открытого окна находился столик, на котором стоял готовый к бою пулемет. Лежащий на столе солдат прицеливался и уже намеревался нажать на курок, когда подоспевший шарфюрер Хольцер выбросил оружие в окно. Ошеломленный солдат упал со стола. С правой стороны я увидел двухстворчатую дверь. Постучав, я вошел.

— Имею ли я честь говорить с командующим?

— Да, но…

— Я требую немедленной капитуляции вашего гарнизона. Будет стрельба! Послушайте, желаете ли вы отвечать за кровопролитие союзника? Мы заняли все ваши укрепления. Поверьте, любое сопротивление сейчас уже бесполезно; оно может быть опасно лично для вас и ваших солдат.

Снаружи послышалась стрельба короткими очередями из автоматов. Этот момент наш «китаец» — оберштурмфюрер Хунке — выбрал для того, чтобы войти в комнату и, козырнув мне, доложить:

— Двор и главные входы находятся в наших руках. Жду дальнейших приказаний.

Он отдал честь генералу, который обратился ко мне:

— Я отправлю связных офицеров, чтобы прекратить огонь… Считаюсь ли я вашим пленником?

— Как посчитаете вы, господин генерал. Мы согласны, чтобы вы и ваши офицеры оставили у себя личное оружие».

Немцы определились, что за прекращением огня будут следить несколько совместных патрулей. В состав каждого из них входил один венгерский офицер и один немецкий. Выходя от командующего, оставшегося под опекой Остафеля, Скорцени столкнулся в прихожей с группой возбужденных, даже враждебно настроенных венгерских офицеров. Двух особенно нервных майоров он взял с собой в качестве связных офицеров, после чего вместе с Фёлькерзамом и несколькими людьми из Фриденталя отправился на поиски регента.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Штабная группа одного из соединений Красной Армии переправляется по восстановленному мосту через Тиссу


«Замок еще производил впечатление полностью меблированного. Мы проходили через роскошные залы, полные ковров, тканей на стенах, батальных картин и портретов. Я заранее детально изучил внутреннюю часть резиденции и теперь разместил в ключевых точках полдюжины вооруженных фаустпатронами унтер-офицеров. Я, конечно же, решительный противник использования фаустпатронов в салонах, разве что в случае крайней необходимости. Это оружие является действенным не только в борьбе с танками; его использование имеет очень сильный внешний эффект. Один выстрел, произведенный в точке, где сходятся четыре или пять залов, безусловно, вразумил бы противника; подобным образом и один снаряд из этого оружия, выпущен- ный в анфиладе коридоров, произвел бы огромные разрушения».

Немцы вынуждены были смириться с действительностью: регент отсутствовал. Оказалось, что примерно в 5 часов 45 минут он нашел убежище у находящегося в дружеских отношениях с кайзером Вильгельмом II генерала войск СС Карла фон Пфеффера-Вильденбруха, как говорили очевидцы «удивительно похожего на кайзера». Хорти не оставил никакого приказа руководителю обороны Замковой Горы.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Командующий IX горнострелковым корпусом CC Карл Пфеффер-Вильденбрух


Немцы оказались хозяевами Горы и правительственной резиденции. Несколько гранат, выпущенных из окон замка фаустпатронами, принудили венгерские подразделения, еще продолжавшие сопротивление в саду, сложить оружие. Время было 6 часов 30 минут. Немецкие потери составили шестнадцать человек — четверо убитых и двенадцать раненых. Венгры потеряли трех человек убитыми и пятнадцать были ранены. Скорцени настоял на том, чтобы солдаты хонведа и гвардейского батальона сложили оружие. Затем, примерно в 9 часов 30 минут он собрал венгерских офицеров и сказал им: «Вначале мне хотелось бы сказать, что в этом историческом месте немцы в течение столетий не воевали с венграми. Как австриец, я вспоминаю о нашем совместном освобождении в 1718 году. Нам выпало жить в очень трудное времена, поэтому европейские солдаты, независимо от вероисповедания и идеологии, должны добровольно объединиться, особенно когда это касается венгров и немцев. С завтрашнего дня каждый из вас, если захочет, сможет командовать своим полком, батальоном или ротой. Потому что никто не имеет права заставить человека воевать вопреки его воле и убеждениям. Мы будем воевать добровольно, поэтому, пожалуйста, те, кто желает продолжать сражаться на нашей стороне, сделайте шаг вперед». Почти все офицеры шагнули вперед.

Скорцени писал в мемуарах: «Я вспоминаю об обстоятельствах, при которых воспользовался полномочиями, полученными от Гитлера. В начале октября в Вене моторизация наших подразделений, батальона стрелков-парашютистов и батальона военного училища в Винер-Нойштадте доставляла мне серьезные хлопоты. Я решил эту проблему благодаря полковнику интендантской службы, бывшему немного педантом.

Было поздно, и мне захотелось есть. Мы зашли в казино, где я заказал две колбаски, и вдруг заметил, что забыл свои продовольственные карточки.

— Я ничего не могу поделать, — сказал полковник. — Устав есть устав. Вы должны быть фюрером, чтобы вас обслужили без карточек.

Этот хороший интендант начинал меня раздражать, так как я был очень голоден. Руководимый импульсом, я вытащил мою доверенность и подал ее полковнику, который с изумлением прочитал текст. У него был практичный ум.

— Мой дорогой, почему вы раньше не вспомнили об этом? — спросил он.

Он тотчас же распорядился, и нам принесли четыре колбаски. Мы съели их не только с нескрываемым удовольствием, но и с подобающим почтением.

Больше у меня не было причин показывать свой ценный документ, так как моих собеседников всегда предупреждало заранее Верховное главнокомандование вермахта».

В течение двух первых дней Скорцени волей-неволей пришлось выполнять функции командующего гарнизоном будапештской Замковой Горы. Это предоставило ему возможность провести две великолепные ночи в удобном ложе, принадлежавшем когда-то императору Францу-Йозефу, принять ванну в его великолепной медной ванне размерами приблизительно 2,5 на 1,5 метра и познакомиться с одной славной и благовоспитанной личностью.

16 октября власть в стране перешла к нилашистам, партии «Перекрещенные стрелы» Ференца Салаши. Салашистский переворот оказался почти бескровным. Был создан коалиционный кабинет с бывшим министром Имреди и К. Берегфи. Глава правительства поблагодарил Скорцени за спасение королевского замка от разрушений и выразил удовлетворение, что потери с обеих сторон оказались небольшими. Он также сообщил ему, что кабинет национального единства устроит совместные торжественные похороны погибшим немецким и венгерским солдатам. 20 октября Скорцени должен был вернуться в Будапешт, чтобы принять участие в этой церемонии, проведенной на площади перед королевским замком.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Генерал Корой Берегфи приветствует нового венгерского правителя Салаши


Скорцени вспоминал: «Через несколько минут после моей встречи с Берегфи о своем приезде велел уведомить элегантный пожилой мужчина, одетый в мундир генерал-полковника императорской армии.

— Привет, привет! — обратился он ко мне в старосветской манере. — Кто-то хотел меня застать врасплох, говоря, что ты являешься венцем, но я не удивился. Мне подумалось: только венец может справиться в подобной ситуации! Великолепно! Какая лихость! Я рад, что познакомился с тобой! Чудесно!

Мне казалось, что он сошел с одной из картин, украшавших большие залы в стиле рококо, в которых накануне мои люди манипулировали фаустпатронами. Фёлькерзам, вошедший вслед за ним, поспешно пробормотал: «Это эрцгерцог Йозеф фон Габсбург».

Я попросил эрцгерцога присесть в кресло. Затем поинтересовался, чем я могу ему помочь.

— Вот именно, ты можешь оказать мне большую услугу. Мои лошади находятся в конюшнях замка. Как ты думаешь, могут ли они здесь остаться?

— Ну, конечно, Ваше Высочество. Все останется по-прежнему. Мне очень хотелось бы увидеть ваших лошадей.

— Привет! Пошли со мной, я покажу тебе их. Увидишь, какие они прекрасные.

Они действительно оказались великолепными созданиями. Эрцгерцог хотел подарить мне одного коня на память, но мне пришлось объяснить, что я не знаю, что с ним делать, так как командую моторизованными подразделениями.

— Это правда, — грустно сказал он. — Современная война уже не похожа на ту, давних времен. Но все равно, вчера ты решил дело по-старому, как настоящий кавалерист! Если вернешься в Буду, не забудь меня навестить. Привет!»

Регент Хорти был интернирован из своего замка в великолепный замок Хиршберг в горной Баварии. Скорцени встречал его позже в Нюрнбергской тюрьме. Когда перед самым Рождеством 1945 года диверсанта перевели из одиночной камеры в крыло для свидетелей, он хотел опротестовать это решение. Все же они встречались ранее и имели краткую, но вежливую беседу в поезде, везущем его в Баварию вместе с семьей и грудой багажа. Однако же в Нюрнберге Хорти не захотел встречаться со Скорцени. Немецкий представитель у американцев фельдмаршал Кессельринг объяснил бывшему регенту, что его протесты неуместны и не будут приниматься во внимание союзническими властями. Вскоре Хорти был освобожден и поселился в Португалии, з ноября 1954 года он написал канцлеру Аденауэру из Эсторилу, непрерывно утверждая, что никогда не хотел предавать Германию и вести переговоры с Москвой. 9 февраля 1957 года, на 89-м году жизни Хорти скончался. Он был похоронен в Лиссабоне на английском военном кладбище. Хорти не смог вернуться на родину, однако его желание все же исполнилось. 4 сентября 1993 года в Венгрии состоялась церемония перезахоронения останков Хорти в семейном склепе в Кендереше, что вызвало неоднозначную реакцию в обществе.

Глава 4

Второе советское наступление на Будапешт — Эрчи и Хатван

Как Сталин, так и члены советского Генерального штаба были очень недовольны неудачами частей 2-го Украинского фронта. Особое недовольство вызывал тот факт, что 2-й Украинский фронт, являясь сильнейшим по своему снабжению, весьма медленно продвигался вперед. В то же самое время части 4-го Украинского фронта находились в худшем положении. С августа 1944 года они смогли продвинуться лишь на 200 километров. На тот момент 4-й Украинский фронт проходил по линии Чоп — Надьмихай — Хомонна — Карпаты. Чтобы активизировать действия на данном участке, советское командование послало туда маршала Тимошенко. Для координации действий был привлечен также маршал Толбухин, командующий 3-м Украинским фронтом, его части в тот момент находились в Сербии. До этого времени не предполагалось, что части 3-го Украинского фронта будут принимать хоть какое-то участие во взятии Будапешта. Из-за неудач командования 2-го Украинского фронта, а также по ряду других политических причин дальнейшее продвижение на Балканах было приостановлено. Не стоило сбрасывать со счетов сталинскую практику искусственного культивирования соперничества между отдельными полководцами.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Маршал Толбухин


24 ноября маршал Тимошенко подготовил следующее сообщение: «2-й Украинский фронт является одним из сильнейших фронтов. Он обладает огромным потенциалом, позволяющим разгромить обороняющегося врага. Но, несмотря на это, в последнее время он не смог записать на свой счет никаких значительных успехов. По моему разумению, основные причины безуспешности предпринятых действий кроются в следующем:

1. Командование, предполагающее для обретения победы весьма относительный перевес, старается одновременно Разгромить вражеские группировки на нескольких направлениях (Мишкольц, Эгер, Хатван)

2. Данные устремления… ведут к раздроблению боевой мощи, в результате чего наши части не могут противопоставь врагу реальный перевес в боевой силе. В итоге, например, основная воинская группировка фронта (27-я, 53-я армии и 7-я гвардейская армия), включающая в себя 24 стрелковых дивизии, 3 механизированных и 1 танковый корпус, а также 2 кавалерийских корпуса, оказалась сосредоточена на нескольких направлениях:

а) на мишкольцском направлении, на участке фронта шириной в 50 километров сражается 27-я армия в составе 8 стрелковых дивизий;

б) на эгерском направлении, на участке фронта в 45 километров воюет 53-я армия в составе 7 стрелковых дивизий;

в) близ Хатвана действует 7-я гвардейская армия в составе 9 стрелковых дивизий. На том же самом участке 3 механизированных корпуса, 2 кавалерийских корпуса и 1 танковый корпус.

Пехотные части равномерно распределяются по направлениям между соответствующими армиями. Определенный перевес наблюдается лишь у 7-й гвардейской армии, которой приданы части группы Плиева, 2-го и 4-го механизированных корпусов. Но в силу продолжительных боев против превосходящих сил противника как группа Плиева, так и механизированные корпуса пребывают в ослабленном состоянии…

3. Командование частей, а также штабы частей в некоторой мере избалованы событиями в Румынии и Трансильвании, вследствие чего сотрудничество между отдельными родами войск не организуется с надлежащей тщательностью.

На основе вышеизложенного я считаю целесообразным потребовать от командующего 2-м Украинским фронтом следующего:

I. Он должен пересмотреть все свои предыдущие решения и сформировать воинские группировки, которые бы, обладая абсолютным перевесом, нанесли удар по врагу в двух местах:

а. В качестве основного направления — Хатван и Балашшадьярмат.

б. В качестве второстепенного направления — Мишкольц».

Почти сразу же после представления этой докладной записки Толбухин получил задание начать военные действия на территории Венгрии. Уже в середине октября 1944 года он получил задание после освобождения Белграда не двигаться дальше на запад, а срочно перемещаться в северо-западном направлении. Согласно планам командования 3-го украинского фронта его части должны были поставить под угрозу «трансдунайскую» алюминиевую индустрию и нефтяные месторождения Венгрии. В дальнейшем части 3-го Украинского фронта должны были двигаться на Вену или участвовать в захвате Будапешта. В качестве подкрепления 3_му Украинскому фронту 18 октября 1944 года была придана 4-я гвардейская армия, которая до этого располагалась в Галиции. 9 ноября части под командованием маршала Толбухина заняли исходные позиции на Дунае близ города Кишкёсег. В результате успешного продвижения в данном направлении советские части смогли выйти к Будапешту с юго-запада, охватив в итоге город уже с трех сторон. Успех наступления частей 3-го Украинского фронта был во многом предопределен тем, что Малиновский был вынужден передать в его распоряжение 31-й гвардейский стрелковый корпус и 5-й кавалерийский корпус. В данной ситуации позиции 3-го Украинского фронта находились в южной части венгерского Дуная, неуклонно продвигаясь на запад от Будапешта.

Ставка приняла в расчет предложения Толбухина относительно роли Малиновского и сосредоточила в направлении Хатван — Карпаль 6-ю танковую армию, 7-ю гвардейскую армию, два моторизованных, столько же кавалерийских и один танковый корпуса, к которым было добавлено два заново сформированных артиллерийских дивизиона. В итоге прорыв участка фронта шириной всего лишь в 8 километров планировался первой волной силами 6 дивизий. Вслед за ними шла вторая волна, которая состояла из 2 пехотных и 2 артиллерийских дивизий. При этом для прорыва вражеской обороны предполагалось использовать 510 танков и 2074 орудия. Вследствие подобной концентрации войск на каждый километр данного участка фронта приходилось в среднем по 260 орудий и минометов, 4000 пехотинцев и 64 танка!


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Окружение Будапешта с юга. Форсирование Дуная войсками маршала Толбухина


53-я армия совместно с 7-й армией вышла на участок Фронта шириной 7 километров. Здесь предполагалось пустить в дело 4 дивизии и 700 орудий и гранатометов. Не меньшие силы были сосредоточены в направлении Мишкольца. Теперь Малиновский с полным основанием мог надеяться на то, что в этот раз его частям удастся в течение нескольких дней достигнуть Айпельталя, а затем Ваца, откуда открывались позиции не только для штурма Будапешта, но и дальнейшего продвижения на запад.

В конце ноября стало ясно, что за несколько дней части, находившиеся под командованием Толбухина, смогли без проблем захватить почти всю юго-восточную Венгрию, чтобы выйти к Будапешту с юго-западного направления. При этом можно предположить, что Малиновский, который штурмовал венгерскую столицу с восточного направления, вовсе не намеревался хоть с кем-то делить славу за взятие Будапешта. Только этим можно объяснить тот факт, что предпринималось весьма рискованное и поспешное форсирование Дуная силами 2-го механизированного корпуса и 46-й армии. В тогдашнем положении это был абсолютно бесполезный шаг. В данной ситуации было только одно объяснение — Малиновский хотел, чтобы его части вошли в Будапешт раньше тех частей, которыми командовал Толбухин. Тем временем части 3-го Украинского фронта продвигались вперед на север очень быстро, приблизительно по 10–20 километров вдень. 1 декабря 1944 года они взяли Сексард и Пакш. 2 декабря они форсировали Дунай чуть южнее Дунафёльдвара, причем форсирование произошло не в одном месте, а почти по всей ширине фронта. Если принимать во внимание тот факт, что западные территории Венгрии не имели фактически никакой обороны, то части под командованием Толбухина прошли бы по ним как нож сквозь масло. Выход к юго-западным окраинам Будапешта был вопросом нескольких дней.

Но между тем 4 декабря 1944 года Малиновский отдал приказ 46-й армии, которая должна была начать боевые действия к югу от Будапешта. В пространстве Сазхаломбатта — Эрчи немецко-венгерская группировка имела достаточное количество времени для подготовки обороны. Советское форсирование Дуная на этом участке началось без какой-либо артиллерийской подготовки. О кровавых жертвах этой неподготовленной операции можно было позже прочитать в изобилии подаваемых представлениях на награждение.

«Около полуночи 4 декабря понтон сержанта Смирнова перевозил на правый берег штурмовую группу и два орудия. По мере форсирования в понтон попал снаряд. В ногу Смирнова попало два осколка, четыре гребца были контужены. Несмотря на это, штурмовая группа и орудия были доставлены на другой берег. По пути назад рядом с понтоном разорвался снаряд, Смирнов был ранен вторично. На тот момент из его команды невредимыми оставалось лишь два человека. Тяжелораненый Смирнов продолжал отдавать приказы, но когда понтон достиг левого берега, то он скончался».

Прекрасно простреливаемая местность стала причиной того, что при форсировании было уничтожено почти 75 % понтонов и лодок. Некоторые из рот и батальонов были уничтожены полностью. Оставшиеся в живых тонули посередине полузамерзшей реки. Несмотря на огромные потери, вечером 5 декабря советским частям удалось создать на правом берегу Дуная четыре небольших плацдарма. Но почти все они были почти тут же уничтожены немцами, которые незамедлительно предприняли серию контратак. Из всех плацдармов советские части смогли удержать лишь окрестности берега близ Эрд-Офалу. 6 декабря было проведено новое форсирование реки. На этот раз советским частям удалось закрепиться на семи участках. При этом им пришлось идти в буквальном смысле слова по трупам своих товарищей. Первые подразделения Красной Армии, высадившиеся на правом берегу, были полностью выкошены плотным немецким пулеметным огнем. Многие из красноармейцев были вынуждены выпрыгивать из продырявленных пулями и осколками лодок и с оружием вплавь добираться до берега в ледяной воде.

Потери Красной Армии изумляли даже ее противников. Дозволю себе привести отрывок из дневника венгерского полковника Эмиля Томка: «Когда в первой половине дня прибыл в северный район, то моему взгляду предстала дикая картина. Наша артиллерия беспрерывно расстреливала русских, пытавшихся переправиться через реку. Их утюжили и немецкие бомбардировщики. Из нашей округи по ним палило три миномета. Но несмотря ни на что, русские продолжали форсировать реку. Группы советских солдат перевозили не только на лодках, но и даже на паромах. Я видел, как в небольшую баржу, до отказа забитую людьми, попала немецкая авиабомба — суденышко тут же ушло на дно. Самое чудовищное происходило там, где берег находился в немецких руках. Немцы стреляли из пулеметов по высадившимся солдатам. Шансы на выживание их были предельно малы. Тот, кто не был сражен пулей, должен был пытаться отстреливаться, находясь по грудь в студеной воде и тине. Насмотревшись на все это, один из гусаров обратился ко мне: «Господин полковник, а что русские делают со своими врагами, если они так жестоко обходятся со своими солдатами?»

После этих боев Малиновскому было очень важно скрыть факт, что он во имя своего тщеславия в абсолютно бессмысленной акции погубил не одну тысячу красноармейцев. Для этого почти половина выживших солдат (42,7 % — в абсолютных цифрах весьма небольшая величина) была представлена к званию Героя Советского Союза. Ситуация выглядела так, что только за осуществление бессмысленной операции — форсирования Дуная в районе Эрчи звание Героя Советского Союза было присвоено 115 военнослужащим! Напомню, что всего за время Великой Отечественной войны эту награду получило около 12 тысяч человек; очевидна некоторая диспропорция.

План Малиновского предполагал, что десантные группы сначала достигнут района Будаёрша — Биа, а на третий день вступления — Пилишвёрёшвара, Сомора и Цакьера. Но опять же это были фантастические планы. Для их осуществления советской пехоте пришлось бы преодолевать в день по 20–30 километров, что было возможно только при условии отсутствия даже малейшего сопротивления со стороны противника. Но о подобном «победном марше» не могло быть и речи, так как высадившиеся на правом берегу части Красной Армии ожидал прорыв хорошо укрепленной «Линии Маргариты». Скорый прорыв этой линии обороны был сплошной иллюзией, что подтвердили последующие события. Не исключено, что Малиновский также понимал это. Не исключено, что подобные задачи были поставлены им, чтобы хоть как-то оправдать смысл кровопролитного форсирования.

Примечательно, что создать более или менее четкую линию фронта 46-й армии удалось лишь 8 декабря, то есть тогда, когда в район Эрчи по западному берегу Дуная прибыли части 3-го Украинского фронта, которым командовал Толбухин. Значительный перевес «толбухинской» воинской группировки позволил без особых проблем одержать победу над обескровленной 1-й гусарской дивизией и 271-й немецкой народно-гренадерской дивизией. Эти части от удара 6 советских стрелковых дивизий и 2 механизированных корпусов не могли спасти даже вовремя подоспевшие части 8-й немецкой танковой дивизии. В итоге Малиновский одержал пиррову победу, так как его наступление замерло в 10–20 километрах перед «Линией Маргариты».

В итоге Малиновский был вынужден передать застрявшие на западном берегу остатки 46-й армии под командование Толбухина, который готовился прорвать укрепленную линию обороны. Но советское командование ожидало несколько неприятных «сюрпризов». 8 декабря на участке фронта между Барачкой и Матонвашаром 10-й венгерский артиллерийский дивизион отбросил части Красной Армии едва ли не обратно к берегам Дуная. Во время этих боев произошел один примечательный инцидент.

Из-за суматохи одна из батарей 1-го венгерского артиллерийского дивизиона без какой-либо команды атаковала советские позиции. Командиром дивизиона был подполковник Тибор Рац, сын бывшего министра обороны Венгрии (позже он погиб во время боев в Будапеште). Все усугублялось тем, что венгерские артиллеристы нечаянно стали располагаться поблизости от советской батареи. Когда обстановка прояснилась, то венгры предприняли атаку, поддержанную собственными расчетами. Так, командир батареи капитан Шандор Ханек метким выстрелом уничтожил советское противотанковое орудие, которое в спешном порядке готовилось открыть огонь. Нападение венгерских артиллеристов было столь стремительным и неожиданным, что им в итоге удалось захватить 15 советских орудий. Поспешно развернув их, они уничтожили прямой наводкой около 250 красноармейцев. Следствием этой самовольной вылазки стал временный отказ частей Красной Армии от атак в данном направлении. Немецкие солдаты позже не раз пересказывали истории о безрассудной смелости венгерских артиллеристов.

В отличие от обстановки на юге наступление Малиновского с севера увенчалось большим успехом. Причиной этого было то, что немецкое командование для сдерживания наступления Толбухина было вынуждено перекинуть 1-ю и 23-ю танковые дивизии из-под Хатвана на южные рубежи. В итоге оборона группы армий «Юг» была ослаблена на самом критическом участке фронта.

5 декабря в 10 часов 15 минут после 45-минутной артиллерийской подготовки 8 советских дивизий атаковали позиции противника, располагавшиеся к северо-востоку от Будапешта — между Ачой и Гальгамечей. В течение первых двух часов наступления они прорвали немецко-венгерский фронт на участке шириной 12 километров. Почти сразу же части Красной Армии углубились на 6 километров, двигаясь в направлении Ваца. В образовавшийся прорыв в линии обороны группы армий «Юг» устремилась 6-я гвардейская танковая армия.

Для немецкого командования военная обстановка к северу от Будапешта почти моментально стала критической. Дело в том, что у группы армий «Юг» не было никаких резервов. К тому же было весьма сомнительно, что ее частям Удалось надолго сдерживать толбухинское наступление с юга.

Таблица 4

ЧИСЛЕННОСТЬ НЕМЕЦКО-ВЕНГЕРСКОЙ ГРУППИРОВКИ В РАЙОНЕ ХАТВАНА

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Таблица 5

СООТНОШЕНИЕ СИЛ 2-ГО УКРАИНСКОГО ФРОНТА И НЕМЕЦКО-ВЕНГЕРСКОЙ ГРУППИРОВКИ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Генерал Фрисснер незамедлительно стал требовать у Гудериана хоть каких-нибудь подкреплений. Главным вопросом стала проблема окружения города Иполиталеша (немецкое название Айпельталь). Дело в том, что, взяв этот город, советские танки могли без каких-либо проблем быстро достичь Братиславы (немецкое название Пресбург). В качестве срочной военной помощи выступили перекинутые из-под Эгербакта части 24-й танковой дивизии и эсэсовская бригада, которой командовал бригаденфюрер СС Оскар Дирлевангер. Данное эсэсовское формирование состояло из бывших заключенных и арестантов. Эти части почти сразу же были направлены в Айпельталь. Генерал-полковник фрисснер, который организовал смотр пришедших частей, вспоминал об этом событии в своих мемуарах: «В штабе Дирлевангера я застал странную картину. Я застал бригаденфюрера, который походил на прожженного авантюриста, в командном пункте сидящим за письменным столом. На плече его сидела обезьянка, с которой, говорят, он не расставался даже в Польше. Я убедился, что пакет с моим приказом пришел в штаб… Бригада, как мне уже намекали, напоминала дикую банду. Коммунисты, которые должны были пройти «испытание» фронтовой службы, того гляди перешли бы на сторону врага».

Несмотря на все усилия, немецкому командованию не удалось остановить советское наступление к северу от Дуная. Между северо-восточными окраинами Будапешта и Вацем в немецкой линии обороны возник изрядный разрыв. Эта «дыра» была большой проблемой для командования группы армий «Юг» — по сути, это была неразрешимая проблема. У группы армий «Юг», как уже говорилось выше, не было резервов. Любая возможная перегруппировка войск ограничивалась исключительно самим Будапештом. Немцы даже не могли снять войска с какого-то участка фронта. 6 декабря 1944 года по решению Верховного командования сухопутных войск Германии из-под Чепеля в кризисный Район Ваца была направлена моторизованная дивизия «Фельдхеррнхалле». 12 декабря за ней последовали только Что сформированный гусарский батальон, охранный батальон венгерского армейского корпуса, 4-й саперный батальон, а также один из мадьярских парашютных батальонов Эти силы могли хоть на какое-то время сдержать Красную Армию на северных подступах к Будапешту. При этом нельзя забывать, что моторизованная дивизия «Фельдхеррнхалле» понесла огромные потери и была изрядно потрепана в боях. На тот момент ее личный состав насчитывал лишь 30 % от штатной численности. В итоге самой крупной войсковой единицей, как странно это бы ни казалось, был парашютный батальон, в котором было 1300 человек.

9 декабря 1944 года пал Балашшадьярмат. В итоге левое крыло 6-й гвардейской танковой армии вышло к Дунаю в окрестностях Ваца. Возникала реальная угроза захвата Будапешта частями Красной Армии с северного направления. Боевая группа «Фельдхеррнхалле» (назвать это формирование дивизией ни у кого не поворачивался язык) вместе с частями 13-й танковой дивизии безуспешно пытались контратаковать советские позиции. Венгерскую столицу с северного направления между Дунакеси и Алагом прикрывал лишь один учебный батальон венгерской полиции. Он в буквальном смысле слова был сметен 60 советскими танками и 30-м стрелковым корпусом. Здесь произошел один интересный случай. Дело в том, что венгерские полицейские были снабжены касками французского образца. В итоге было принято решение через динамик призвать их идентифицировать себя. Сама идея, что под Будапештом оказались французские войска, была нелепой, но чем черт не шутит… Венгры, конечно же, не собиралась во всеуслышание заявлять, что они являются врагами. По прошествии некоторого времени по позициям полицейского батальона был открыт шквальный артиллерийский и минометный огонь. Во время последовавшей за артподготовкой атаки были убиты почти все венгерские офицеры. Полицейские предпочли отступить к ручью Чёмёри. За какие-то двадцать часов учебный батальон венгерской полиции потерял 70 % личного состава (и это находясь в обороне!)

В северной части «Линии Аттилы» наступающие советские части едва ли могли надолго задержать солдаты 153-и аперной роты и пара рот сил безопасности, так называемые роты «КИШКА» (кишегитё кархаталам — о них мы поговорим немного попозже). Эти крошечные силы были выбиты советскими солдатами с укрепленной линии буквально за несколько часов. Генерал-майор Гюнтер фон Папе, командующий переправленной на этот участок фронта боевой группой «Фельдхеррнхалле», отдал решительный приказ готовиться к контратаке. Расстановка здесь была следующая. Слева от «Фельдхеррнхалле» располагался один из венгерских парашютных батальонов, а справа от боевой группы находились остатки 10-й венгерской пехотной дивизии. Общие силы этих защитников были невелики: 15 танков, 200 немецких и 600 венгерских солдат. 13 декабря венгерские парашютисты должны были отбить у Красной Армии захваченные ею позиции. Несмотря на то, что на мадьяр был обрушен огонь 26 артиллерийских батарей и минометных расчетов, парашютистам все-таки удалось отбить часть своих прежних позиций. В частности, они вернули себе Фёт. В этой контратаке принимали участие также два немецких батальона (если батальонами можно было назвать группы в 28 и 42 человека) и бронетанковая рота. Но этот военный успех был настолько мизерным и незначительным, что вряд ли можно было говорить о каком-то принципиальном изменении положения на данном участке фронта. Позиции немецко-венгерского отряда были настолько слабыми, что они были выбиты из Фёта буквально на следующий же день. 14 декабря им пришлось занимать оборону значительно южнее данного поселения. Несмотря на то что венгерские парашютисты потеряли почти 43 % своего личного состава, генерал-майор Гюнтер фон Папе отдал им приказ взять в плен советского «языка». Этот приказ был успешно выполнен, в плен был захвачен офицер, служивший в штабе одной из наступавших дивизий. После этого фон Папе, желая выразить свою признательность венгерским десантникам, более тридцати из них представил к награждению Железными крестами 1-го и 2-го класса. Признавая заслуги десантников, генерал лично зачитал им текст перехваченного советского сообщения: «Срочно запрашиваю подкрепление, так как не могу выполнить поставленную передо мной задачу Враг оказывает ожесточенное сопротивление. У них что дубленая кожа? Сражаюсь в районе Фётера».

Глава 5

Третья часть операции — блокирование города

Советские и немецкие стратегические планы

12 декабря советский Генеральный штаб в духе рекомендаций маршала Тимошенко стал вести подготовку к новому наступлению, целью которого было взятие Будапешта. Непосредственной разработкой планов наступления занимались командующие фронтами. Толбухин завершил планирование 15 декабря, а Малиновский — пару дней спустя. Опираясь на опыт не слишком удачных наступлений, теперь предусматривалась операция, в которой на двух фронтах принимало участие четыре армии. Согласно плану Толбухина, два армейских корпуса 3-го Украинского фронта должны были наступать с юга в направлении Секешфехервара (немецкое название — Штульвайсбург), 18-й танковый корпус должен был двигаться вдоль Дуная, а 2-й гвардейский механизированный корпус, напротив, должен был несколько отклониться на восток и устремиться к Буде. Располагавшийся к северу от Дуная 2-й Украинский фронт должен был наступать в направлении Эстергома (немецкое название Гран), тем самым замыкая кольцо окружения. По итогам этой операции Будапешт должен был оказаться в «котле». После блокирования венгерской столицы ее взятие было задачей, порученной командованию обоих Украинских фронтов. Согласно общим планам частям 3-го Украинского фронта отводилось от 5 до 6 дней для того, чтобы охватить Будапешт с левого фланга. Части 2-го Украинского фронта за 8–9 дней должны были блокировать Буду, после чего предполагалось начать штурм Пешта. Для простоты управления во время этой операции все части 2-го Украинского фронта, находившиеся на западном берегу Дуная, переходили из подчинения Малиновского под командование Толбухина. Советский Генеральный штаб очень удачно выбрал место для наступления, так как к юго-западу от венгерской столицы «Линию Маргариты» удерживали очень слабые части, понесшие огромные потери в ожесточенных оборонительных боях.

Немецкой разведке никогда нельзя было отказать в оперативности. То же самое можно было сказать и в конце 1944 года. Немецкое командование своевременно узнало о планах советского генералитета. Управление инородных армий «Ост» уже 12 декабря знало о предстоящем советском наступлении. Генерал-полковник Фреттер-Пико, командующий 6-й немецкой армией, буквально два дня после этого обращал внимание командования группы армии «Юг» на то, что участок фронта между озером Веленцай и Будапештом удерживают всего лишь 2250 немецких и венгерских солдат. Естественно, при крупном наступлении эта оборона была бы моментально сметена. В итоге немецкое командование приняло решение послать к Дунаю несколько немецких частей, дабы те отбили у Толбухина часть территорий. Предполагалось, что в итоге можно было сформировать четкую линию фронта, который бы удерживался незначительными силами.

Таблица 6

НЕМЕЦКО-ВЕНГЕРСКИЕ СИЛЫ НА «ЛИНИИ МАРГАРИТЫ»

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

При помощи такого приема Гудериан планировал сэкономить военные силы, так как он рассматривал Венгрию лишь как второстепенный театр боевых действий. Теоретически у немцев имелись шансы отвоевать территории вплоть до Дуная, тем более, что позиции советских механизированных корпусов под Хатваном и на южном течении Дуная прямо-таки провоцировали предпринять ответное контрнаступление. К югу от Будапешта были направлены части трех танковых дивизий (3-я, 6-я и 8-я), в распоряжении каждой из которых было около 60 танков типа «Пантера». Кроме этого на тот же участок фронта были перекинуты подразделения 4-й немецкой кавалерийской бригады и венгерская дивизия «Сент-Ласло». Всего же к югу от Будапешта было сосредоточено около 400 танков и 40 тысяч немецко-венгерских солдат. В Верховном командовании сухопутных войск Германии обсуждалось несколько планов возможного наступления. В итоге была принята точка зрения Гитлера, который настоял на проведении операции на территории, ограниченной озерами Балатон и Веленцай. Само наступление получило кодовое название «Поздний урожай». Второй возможностью, а именно наступлением на северо-востоке от Будапешта, немцы так и не воспользовались. Это было связано со слабостью укреплений Пешта. Даже начало «Позднего урожая» неоднократно переносилось, сначала на 20, а затем на 22 декабря. Связано это было с несколькими причинами: недостатком горючего и боеприпасов, а также неблагоприятными условиями погоды.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Немецкие танкисты готовятся к операции


По мере наступления частей 2-го Украинского фронта в направлении Ипольшага, шансы на успех немецкого наступления уменьшались. В итоге развитие событий побудило генерал-полковника Гудериана к тому, чтобы 8-я немецкая танковая дивизия и части дивизии «Сент-Ласло» были переброшены с южного направления на северо-восток. Во время этого марша войска по приказу Гудериана разделились. Моторизованная пехота была направлена под Иполь — она выполняла роль «пожарной команды», которая должна была срочно ликвидировать прорыв линии обороны, в то время как танки сосредоточились вокруг Секешфехервара. Танковые части рассматривались в роли оперативного резерва, который в любой момент мог вступить в бой. На юго-западе от венгерской столицы роль «пожарной команды» выполняла немецкая кавалерийская бригада, которая расположилась на берегах озера Балатон. К середине месяца данные позиции фактически остались полностью без пехоты. Не прекращавшиеся ни на день атаки Красной Армии в корне расстроили планы наступления, разработанные Верховным командованием сухопутных войск Германии. В итоге части, предназначавшиеся для наступления, увязли в глубокой обороне.

Меры, предпринятые Гудерианом, получили негативную оценку не только в мемуарах участников войны, но и в суждениях военных историков. Главный упрек сводился к тому, что его решение было фатальным и для танковых, и Для пехотных частей, так как вырванные из контекста первоначальных планов, они были вынуждены сражаться под чужим командованием. К тому же все происходило в условиях, которые не благоприятствовали переброске ни танков, ни мотопехоты. А ведь основная ударная сила танковых соединений заключалась как раз в комбинации огневой мощи машин, которые сопровождались подвижной пехотой Только в этом тандеме можно было благополучно отвоевывать территории и вести успешную оборону. Не стоит забывать, что моторизованная пехота могла использовать свой плюс (стремительность движения) только во время наступательных операций. Но решения, принятые Гудерианом, лишили бронетанковые части Германии всех этих преимуществ. Его странные решения можно объяснить только тем, что он оказался поставлен перед невыполнимым заданием. Небольшими силами он должен был убить сразу же двух зайцев: прикрыть Будапешт и перекрыть путь Красной Армии на Вену. А это значило, что он должен был распылять войска между Иполем и «Линией Маргариты». Бесперспективность этого задания должны были прекрасно понимать в Верховном командовании сухопутных войск Германии. По крайней мере, в сообщениях командования группы армий «Юг» точно «предсказывались» даты советского наступления и его катастрофические последствия. По этой причине Гудериан мог надеться лишь на чудо или, как минимум, на то, что он мог выиграть время, вынудив Красную Армию отложить дату наступления.

Однако советские генералы совершенно не дали немцам времени для передышки. Они воспользовались тем обстоятельством, что танки типа Т-34 обладали лучшей проходимостью, чем немецкие боевые машины. А потому, несмотря на отвратительную погоду, 20 декабря части Красной Армии пришли в движение. На северном направлении Малиновского ожидал военный успех в первый же день наступления. 21 декабря 6-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-полковника Кравченко оказалась у города Лева. В тот же самый день части этой армии смогли удачно форсировать реку Гарам (немецкое название Гран).

20 декабря в 9 часов 20 минут части 3-го Украинского фронта под командованием маршала Толбухина начали наступление на «Линию Маргариты». Началось оно с 40-минутной артиллерийской подготовки. Наступающие части Красной Армии имели 5-кратное превосходство по пехоте и артиллерии, а также почти 4-кратное преимущество в танках и самоходных артиллерийских установках. Группа армий Фретттера-Пико не была застигнута врасплох, но явный недостаток в пехоте не давал ей возможности успешно вести оборону. Никакого ложного оптимизма по поводу положения на фронте не испытывал и генерал-майор Ласло Кешшео, командующий венгерскими частями, располагавшимися между озером Веленцай и местечком Бараска. В итоге, когда 19 декабря линия обороны была прорвана советскими войсками, он не пожелал нести ответственность за дальнейшую гибель своих солдат. Он сложил с себя командование, распустил войска и скрылся в неизвестном направлении.

Тем временем почти вся линия фронта обстреливалась, на 1 километр приходилось от 100 до 160 орудий и минометов. Такой ураганный огонь вызвал в памяти образы Первой мировой войны. Казалось, что советские генералы собирались устроить форменный конец света. В дневнике боевых действий гусарской дивизии так рассказывалось о прорыве позиций под Каполнашнвеком, этот городок находился как раз на острие советского наступления. «В прорыв устремилась советская пехота, которая действовала так стремительно, что мы ничего не успевали объяснить нашим гусарам, находящимся в окопах. Те успевали заметить русских буквально за несколько секунд до своей гибели или пленения… Было слишком поздно выскакивать из домов и спрашивать, что случилось, так как многие дома рушились, погребая под собой его жителей».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Третий этап окружения Будапешта. Охват советскими войсками с севера и запада


Но в итоге советской пехоте удалось за первый день наступления продвинуться вперед лишь на 5–6 километров. Ясский прорыв был приостановлен контратакой немецких танков. Во время этой немецкой вылазки было уничтожено около 30 советских танков. Но, тем не менее, натиск советского стрелкового корпуса смог проломить немецко-венгерскую оборону. По сути, у немцев и венгров не было достаточного количества пехоты, которая могла бы удержать отвоеванные позиции. 23 декабря 1944 года маршал Толбухин отдал приказ пустить в бой механизированные части. Это должно было окончательно смять оборону противника. Его план оказался действенным. Буквально на следующий день 82 танка из состава 2-го механизированного корпуса и 228 танков из состава 18-го танкового корпуса мощным броском прорвали оборону на участке фронта шириной 60 километров, углубившись на 30 километров в глубь вражеских позиций. Критическая для немцев ситуация сложилась под Секешфехерваром, который был атакован силами 20-го и 31-го гвардейских корпусов, которые поддерживались войсками 7-го механизированного корпуса 4-й гвардейской армии. Всего же в штурме города принимало участие 107 танков и самоходных артиллерийских установок. В тот же самый день советские войска смогли проникнуть в город. Завязались кровопролитные уличные бои. Немецкое командование решило применить специальные части, которые были облачены в советскую форму (у них были на вооружении даже несколько Т-34). Эти части, сформированные для собственного немецкого наступления, смогли сдержать советское продвижение лишь на недолгое время.

Но все-таки прорыв немецко-венгерской линии обороны проходил медленнее, чем было запланировано советским генералитетом. Начал сказываться недостаток резервов, прежде всего пехотных частей. Однако группа армий фреттера-Пико не смогла воспользоваться этим обстоятельством. Лишь непосредственно перед Секешфехерваром удалось чуть-чуть сдержать лавинный поток частей Красной Армии. 21 декабря 1944 года маршал Толбухин на основании имеющихся сведений пришел к выводу, что было бы очень выгодно ускорить наступление на правом фланге его участка фронта. По этой причине он отдал 2-му гвардейскому механизированному корпусу приказ уклоняться от навязываемых ему боев и как можно быстрее продвигаться в северном направлении. К вечеру 22 декабря эти войска должны были овладеть округом Этьек, железнодорожной станцией Херцегхалом и местечком Бичке. В то же самое время советская пехота должна была выйти на линию Пустазамор — Альчут. С этих позиций должен был быть нанесен Удар по Ловашберени. По сути, речь шла о том, чтобы, сделав небольшой крюк с 10–15 километров, выйти к Будапешту с запада.

22 декабря 1944 года советские войска подошли вплотную к населенному пункту Бичке, который был важным железнодорожным узлом, связывавшим Будапешт с Восточной Венгрией. Кроме этого Красная Армия взяла Вертешачу, где были отбиты все отчаянные контратаки, предпринятые силами 8-й танковой дивизии. На следующий день после этого Пал и Бичке. Дорога на Буду была фактически свободна.

Дилемма перед немецким и венгерским руководством

В отличие от военного командования ни немецкое, ни венгерское политическое руководство не могли смириться с мыслью о том, что Будапешт мог стать фронтовым городом. Почти сразу же после прихода к власти Ференц Салаши озвучил собственную концепцию правления: «Я склонен беспокоиться об обороне Будапешта только тогда, когда в его окрестностях будут идти наступательные операции. Но если это произойдет, то будапештское население надо эвакуировать, после чего нужно удалиться в выгодные с военной точки зрения дунайские горы».

Подобно многим фанатичным фашистам, Салаши был мечтателем, который не мог, подобно офицерам генерального штаба, реально оценивать сложившуюся ситуацию. Об этом говорит хотя бы один из ответов, который прозвучал из его уст на пресс-конференции, состоявшейся в ноябре 1944 года. «Благодаря обороне Будапешта немцы хотят выиграть время», — заявил Салаши редактору одной из газет.

2 ноября Салаши созвал в дворцовом замке совет. После того как он принес клятвы венгерской нации, был прочитан очень длинный доклад о предполагаемом развитии японско-венгерских отношений (!). О военном положении фактически не было сказано ни слова. Опешившие люди, присутствовавшие на этом мероприятии, могли наблюдать, как Салаши со своей свитой удалился, так и не дав вразумительного ответа на самые животрепещущие вопросы. Тем временем даже в замке можно было слышать с каждым днем приближающуюся канонаду орудий.

На следующий день Салаши позволил себе вызвать генерал-полковника Фрисснера. Немецкому военному было предложено передать его заявление в высшие инстанции Германии. Фрисснер вспоминал по этому поводу: «Ввиду того факта, что бои шли уже на подступах к Будапешту, он считал нужным подчеркнуть, что это являлось не его виной, а лишь наследством, доставшимся от прежнего режима. Злополучная внутриполитическая и внешнеполитическая деятельность (Хорти) парализовала волю нации и армии. Он сожалел о том, что Германия слишком поздно вмешалась в венгерские дела. Теперь его правительство могло только лишь заниматься исправлением отдельных недочетов. На время, пока идет борьба за нацию, подлинно восстановительные меры невозможны».

При этом Салаши не ограничивался гневными упреками в адрес своего предшественника. Он заверил, что мог бы, мобилизовать 300 тысяч человек, при условии, что Германия вооружит их. Салаши не ориентировался на оборону Будапешта. Это было связано не столько с возможным разрушением города, сколько из-за населения (на его жаргоне «сброд большого города»), которое могло ударить защитникам Будапешта в спину, а на подавление этого сопротивления не нашлось бы никаких сил. Кроме этого, для защиты пештской стороны потребовались бы военные части, в которых так нуждались немцы, чтобы противостоять Толбухину. Подобная точка зрения вызвала понимание у командования группы армий «Юг». 26 ноября 1944 года в Верховное командование сухопутных сил Германии даже был направлен запрос о том, стоит ли немецким частям участвовать в подавлении гражданских беспорядков в случае возникновения оных. Ответ не был обнадеживающим: «Сброд большого города» надо было своевременно эвакуировать или же держать под постоянным контролем. Фрисснер не был в восторге от подобной идеи. У него не было достаточного количества войск для выполнения данного задания. В итоге он обратился к генералу войск СС Винкельману, который в свое время возглавлял управленческую группу Главного управления полиции порядка. Этот эсэсовец больше смыслил в наведении порядка в городах, нежели кадровый военный. Кроме этого Фрисснер многозначительно намекнул, что ему «не помешали бы саперно-штурмовые батальоны, подобные тем, что действовали в Варшаве». Кроме этого, Фрисснер обратился с просьбой к Верховному командованию в случае прорыва линии обороны частями Красной Армии отвести немецкие войска на западный берег Дуная. В этом ему было отказано. Фрисснер любой ценой пытался избежать затяжных и кровопролитных уличных боев. В качестве предлога он использовал антинемецкие настроения, царившие среди жителей Будапешта. Но в данной ситуации ему надо было упирать на военные причины, так как ответственность за падение Будапешта была бы возложена на него, а не на абстрактное «население». Но, видимо, Фрисснеру не хватало смелости признаться в этом самому себе.

Венгерское военное командование также считало возможной оборону Будапешта лишь в защитной зоне «Линии Аттилы». Оно намеревалось принципиально отказаться от ведения уличных боев. В начале декабря 1944 года оно даже отдало приказ армейским частям разоружить служащих общественных служб (транспортники, пожарные и т. д.). Все это должно было происходить под тем предлогом, что Будапешт при любых условиях должен был остаться свободным городом. В декабре Салаши еще раз поднял вопрос о том, действительно ли нужна была оборона Будапешта. Он указывал на то, что уничтожение речных мостов могло остановить Красную Армию. Его вопрос, естественно, остался без ответа.

В той ситуации единственной фигурой, настаивавшей на вооруженной обороне Будапешта, был Адольф Гитлер. 23 ноября 1944 года он издал приказ (первый из целой серии). В этом документе фюрер настаивал на том, что бои должны были вестись за каждый дом. При этом можно было не считаться с потерями среди мирного населения. 1 декабря свет увидел приказ Гитлера № 11, в котором он объявлял Будапешт «крепостью». Комендантом города назначался генерал войск СС, обергруппенфюрер Винкельман. В его подчинение переходил 9-й горнострелковый корпус СС, которым командовал Карл Пфеффер-Вильденбрух. Данное воинское соединение лишь тактически подчинялось командованию 6-й армии. На самом деле оно могло действовать самостоятельно, что говорило об очень многом. На тот момент его главной задачей была подготовка города к предстоящему штурму. Каждая улица, каждое здание должны были превратиться в маленький бастион. Кроме того, для пресечения в корне любых беспорядков среди гражданского населения в помощь этой боевой группе придавались части немецкой и венгерской жандармерии. Полиция была приведена в боевую готовность. В городской комендатуре началось формирование специальных отрядов.

4 декабря Салаши было доложено о решении немецкого диктатора. Хотя в тот же самый день Гудериан заверял венгерского «фюрера» в том, что враг не будет подпущен к городу В данном случае говорилось о разрушении мостов и введении специального режима в тех областях, которые должны были быть сданы Красной Армии. Замечание о том, что русские все равно бы это сделали, окажись они на месте венгров, было очень слабым утешением. Немецкая дипломатия отказалась провозглашать Будапешт «открытым» городом. В Германии уже планировали, что бои будут вестись за каждый камень. Немецкий посол Эдмонд Фезенмайер, выполнявший функции особого уполномоченного ставки Гитлера, предельно ясно выразился. Гитлеру было все равно, разрушат ли Будапешт. «Если эта жертва позволит удержать Вену, то Будапешт можно было бы разрушить не один десяток раз». Тем временем Фрисснер не раз пытался упросить Верховное командование разрешить ему изменить линию фронта. Но каждый раз эти просьбы решительно отклонялись. Одновременно с этим к исполнению своих обязанностей должен был приступить Винкельман. Поскольку Гитлер посчитал, что представленные ему планы обороны венгерской столицы были неубедительными, то он поручил этому эсэсовцу лично заняться подготовкой к обороне Будапешта.

По поводу удержания города у командования группы армий «Юг» не было никаких иллюзий. Уже 1 декабря 1944 года генерал-полковник Фрисснер отдал приказ эвакуировать из Будапешта все находящиеся в его подчинении военные учреждения и гражданские службы. «Оставшиеся служебные инстанции должны быть мобильными. Все женщины из немецких вспомогательных служб должны быть незамедлительно вывезены из города. Я возлагаю ответственность на боевых командиров за то, что во время возможных боев в городе никто не должен бросать тень на авторитет немецкого рейха и немецкого вермахта».

12 декабря, то есть когда строились планы об использовании обещанного подкрепления, еще была возможность сдачи Пештского плацдарма. Но она была отвергнута, не в последнюю очередь потому, что, согласно журналу боевых действий, было сомнительно, можно ли было удержать восточную часть Будапешта в немецких руках. А это значит, что немцы считали оборону венгерской столицы провальной затеей! Генерал-полковник Фреттер-Пико уже 6 декабря обратился в Верховное командование с просьбой отойти за «Линию Аттилы», так как опасался внезапного прорыва советских войск. Гитлер в очередной раз запретил это отступление. На этот раз он ссылался на то, что в случае данного отхода оборона не имела бы достаточной стратегической глубины. При прорыве Красной Армии под Хатваном положение немецкой группировки значительно ухудшилось, так как защитники Будапешта были вынуждены занять линию обороны шириной 20 километров в северной части Будапешта. Но для удержания этого участка у немцев не было достаточного количества воинских частей. 9 декабря 1944 года советская артиллерия начала обстрел северо-восточных окраин Будапешта. Первым признаком предстоящей борьбы не на жизнь, а на смерть стало формирование сводных рот, в которые загонялись кашевары, секретари, монтеры, водители. Подобным образом в дивизии «Фельдхеррнхалле» было сформировано 7 рот, в 13-й танковой дивизии — 4 роты.

В начале декабря 1944 года оборона города началась с осознания того, что в ближайшее время Будапешт перейдет в руки Красной Армии. В итоге в венгерской столице стала создаваться широкая агентурная сеть. Всего же было на важных транспортных узлах установлено 19 взрывных устройств. Одновременно с этим разрабатывались планы подрыва значимых сооружений. Этим процессом командовали люди, которые скрывались под оперативными псевдонимами «Арпад» и «Маргаретен» (Маргарита). Они обучали завербованных гражданских взрывному делу. Среди агентов в равной степени оказывались и мужчины, и женщины. Они небыли знакомы между собой и имели контакт лишь со специальными связниками. Забегая вперед, скажем, что это предприятие закончилось полным провалом — ни одного взрыва так и не прогремело.

Пештский фронт (6 ноября — 24 декабря 1944 года)

В связи с подготовкой обороны Будапешта проводились значительные структурные перестановки. 30 октября генерал-полковник Фрисснер получил в свое распоряжение группу армий Фреттера-Пико. Она должна была оборонять линию Дьёндьёш — Мохач. Непосредственная оборона Будапешта была поручена 3-му танковому корпусу 6-й армии под командованием генерала Брейта. Ему же подчинялись отступавшие в направлении города венгерские войска. В тот Же день была сформирована корпусная группа «Будапешт», командование которой было поручено генералу ваффен-СС Карлу Пфефферу-Вильденбруху. Эта группа возникла из штаба 6-го венгерского армейского корпуса, а также расположенных в венгерской столице частей немецкой полиции и дежурных подразделений. На тот момент корпусная группа «Будапешт» не получала никаких точных приказов.

До этого момента Пфеффер-Вильденбрух был командующим частями ваффен-СС, располагавшимися в глубоком венгерском тылу. Из факта, что управление городом было передано именно ему, можно прийти к выводу, что немецкое командование с самого начала опасалось выступлений у себя за спиной, а потому и назначило комендантом города опытного полицейского специалиста. Но при этом всей полнотой власти над полицией и частями СС, располагавшимися в Венгрии, обладал генерал войск СС Винкельман. Подобные перестановки вызвали немалое возмущение в венгерском Генеральном штабе, так как венгерские офицеры были исключены из всех управленческих процессов. Более того, подобные мероприятия нарушали достигнутые ранее договоренности.

Весьма характерно, что в возникшем управленческом хаосе («хаос компетенций») одно и то же задание было одновременно поручено трем различным структурам. За оборону Будапешта отвечали: вермахт (3-й танковый корпус), ваффен-СС, представленные Пфеффером-Вильденбрухом (корпусная группа «Будапешт»), и дипломатическое крыло СС во главе с Винкельманом. При этом границы компетенции каждой из сторон не были ясно обозначены. Подразумевалось, что преимущество в принятии решений отдавалось Пфефферу-Вильденбруху. 5 декабря Пфефферу-Вильденбруху были переданы полномочия Винкельмана как эсэсовского чина, контролирующего все полицейские ц эсэсовские части в Венгрии. Но 12 декабря группа Пфеффера-Вильденбруха была интегрирована в состав группы армий «Юг», что означало появление нового соподчинения. Независимо от этого Винкельман продолжал самовольно вмешиваться в будапештские дела. Так, например, 22 декабря он, невзирая на приказ Гитлера, попытался убедить командующего группой армий «Юг» Фрисснера в необходимости сдачи Пештского плацдарма.

Эту неразбериху в вопросах компетенций отчасти можно объяснить паническим, но в то же время абсолютно необоснованным страхом немецко-венгерских структур (нилашисты, полиция, СД и т. д.) перед народным восстанием. Кроме этого, можно возложить ответственность за подобную путаницу в отношениях эсэсовских и армейских чинов на поликратию, господствовавшую в Третьем рейхе.

Чтобы использовать все возможности при обороне Будапешта, 4 ноября в Буду была направлена 153-я учебно-полевая дивизия. В борьбе против хорошо подготовленных красноармейцев она вряд ли могла быть серьезной силой, но в деле подавления народных волнений и пресечения попыток восстания она, пожалуй, могла стать незаменимой. Кроме этого 10 ноября в Будапешт из Загреба был откомандирован 9-й горнострелковый корпус СС. Сама корпусная группа «Будапешт» тем временем оказалась в сложной ситуации. С одной стороны, она, по сути, контролировала только венгерские штабы, с другой стороны, командование группы должно было вытеснять венгров со всех руководящих постов.

Дело усложнялось еще и тем, что параллельно всем немецким структурам свою деятельность осуществлял полковник Эрнё Чипкеш, венгерский комендант Будапешта. Ему подчинялись все официальные органы венгерской армии. При этом 6-й венгерский армейский корпус имел право лишь самостоятельно заниматься снабжением своих собственных подразделений. Но он не мог предпринимать никаких боевых действий, не согласованных с немцами. В итоге 21 ноября 6-й венгерский армейский корпус был сформирован. Его части перешли под начало Ивана Хинди как административного (но не военного) командующего 1-м армейским корпусом. В начале ноября произошло назначение комендантов Буды и Пешта. В Будайских горах был сооружен бункер с огромным количеством окопов и несколькими наблюдательными пунктами. Но венгры не смогли закончить его сооружение, так как 2 декабря оно было поручено частям 3-го танкового корпуса. В конце ноября была ликвидирована оборонная команда Буды, в итоге разветвленная линия обороны там так и не была создана.

Одновременно со всеми этими событиями группа армий Фреттера-Пико постоянно запрашивала новые и новые воинские части для обороны Будапешта. Но выделенное подкрепление к 15 декабря 1944 года составил лишь 751-й саперный батальон. 239-я бригада самоходных артиллерийских установок 20 ноября была направлена под Вац, 26 ноября на Чепель, а затем должна была занять совместно с 357-й народно-гренадерской дивизией линию обороны к северо-востоку от Будапешта. Но уже в середине декабря 1944 года эта самоходная артиллерия была переброшена на южное направление, где должна была отражать наступление Толбухина. 751-й же саперный батальон совместно с венгерскими десантниками должен был отражать советские атаки под Иполем (Айпелем). На месте боев они оказались 18 декабря. В итоге ни одно из посланных резервных подкреплений так и не осталось в венгерской столице.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Выпускной банкет офицеров-выпускников военной академии. В первом ряду (полуповернут) в форме подполковника Иван Хинди


В силу катастрофического положения, сложившегося к югу и югу-западу от Будапешта, 12 декабря из города были выведены части 3-го танкового корпуса. Командование ими было поручено генералу 9-го горнострелкового корпуса СС, который до этого отвечал за наведение порядка в венгерской столице. И хотя стремительно наступавшие советские части 15 ноября были отвлечены от самого Будапешта, некоторые окраины города были атакованы советскими и русскими частями, которые поддерживались танками. На тот момент в распоряжении немецко-венгерской группировки было семь дивизий, что приблизительно соответствовало 60 тысячам человек. В данном контингенте немцы составляли меньшинство, но именно им приходилось участвовать в самых тяжелых боях, то есть, иначе говоря, нести на своих плечах основную тяжесть сражений. Вообще в данной ситуации немцы выполняли функцию «пожарной команды», которая тушила пожар, ликвидация которого не была под силу слабой и деморализованной венгерской армии. Всего же Красной Армии и румынским частям на данном участке фронта противостояло 12 немецко-венгерских дивизий, насчитывавших приблизительно 110 тысяч человек.

В ноябре наиболее кровопролитные бои завязались в окрестностях городков Фечеш и Маглод, которые были населенными пунктами, контролировавшими пути, проходившие через лесистую местность около Ишасега. 9 декабря эпицентр боев переместился на северо-восточные окраины Будапешта. Одновременно с прорывом под Хатваном некоторые советские части начали проникать на будапештские окраины. В отличие от прошлых вылазок на этот раз советские проникновения были более глубокими и не столь безуспешными — некоторым отрядам красноармейцев удавалось закрепиться на окраинах.

Венгерский лейтенант ДьёрдьТурочьц вспоминал позже б одном из таких советских наступлений: «Было уже темно, когда мы заняли оборону. Даже чиркнув спичкой, нельзя ничего было разобрать в этой кромешной темноте. К тому же спички быстро гасли. Мы на ощупь передвигались по траншеям, которые связывали между собой отдельные укрепленные пункты. Неожиданно мы почувствовали, что стали идти по чему-то мягкому, напоминающему вязкую массу. Когда наступило утро и солнце стало подниматься над горизонтом, то мы увидели этот ужасный ковер: почти на протяжении всей траншеи ее дно устилали останки немецких солдат. Предваряющий наступление артиллерийский огонь был открыт по нашим позициям в 8 часов 45 минут. Он длился почти целый час. Он был настолько сильным и плотным, что мы не могли ни двинуться с места, ни приподнять головы. Затем начался стремительный натиск танков, которые поддерживались кричащей «ура» пехотой. В ответ не раздалось ни одного заградительного артиллерийского залпа. Мы могли лишь отбиваться из простого стрелкового оружия. На нашем правом фланге располагалась артиллерийская батарея. Чуть правее ее заняла позиции набранная из пожилых ландштурмистов[3] группа. Во время советской атаки они запаниковали. Со всех сторон над позициями этой группы вверх стали подниматься подштанники — у ландштурмистов не было белых полотнищ, чтобы выбросить флаг капитуляции. У них затихли все винтовки. Наступавшие русские заметили сигналы пожилых солдат. Они тут же устремились через их позиции. Пробив таким образом брешь в нашей обороне, они пустили в наш тыл танки. За ними следовала пехота. Возникла угроза окружения. Две артиллерийские батареи, завидев подобное развитие событий, стали отступать со своих позиций…

Была уже поздняя ночь, когда мы, физически и психически истощенные, прибыли в Пецель. Солдаты отправились на постой, чтобы выспаться, — сон им был просто необходим. Тем временем мы, офицеры, направились в замок, куда нас причащал генерал-полковник Билльницер, командир дивизиона самоходных артиллерийских установок, удерживающих окрестности Будапешта. Дьёрдь Козма, командир одной из групп доставил сообщение о прекращении боев под Тюцбереком. Наша часть была измотана и сильно потрепана. Она нуждалась в отдыхе. На это Билльницер ответил: «Мы не должны позволить русским разгуливать по Будапешту».

Крепко спавшие солдаты должны были срочно просыпаться. Посреди ночи во влажном, холодном мраке мы должны были возводить укрепления, чтобы отражать атаки русских».

Защитники Пештского плацдарма уже к концу ноября лишились всех резервов. Все предпринятые контратаки были нелепыми импровизациями, которые тут же гасились советскими войсками. На тот момент резерв 1-й танковой армии состоял из руководимого Кальманом Рапчаньи батальона «Марика», который насчитывал 40 солдат, две команды истребителей танков и сотни ополченцев, специально подвезенных на грузовых автомобилях.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Венгерское самоходное орудие «Нимрод»


Бои между сражавшимися сторонами были очень кровопролитными. Все несли большие потери. Так, например, разгромленная под Надьрарадом (Ордая-Гросвайрдайн) 12-я резервная дивизия с трудом восстановила свою прежнюю численность. К середине ноября она опять потеряла более половины всей пехоты. Огромные потери понесла насчитывавшая 4 тысячи человек 10-я пехотная дивизия. В первой половине декабря она была почти полностью уничтожена, из каждого полка, входившего в ее состав, с трудом можно было сформировать хотя бы полноценный батальон. Ситуация в немецких частях была немногим лучше. Но в этом не было ничего удивительного, так как обе венгерские дивизии приняли на себя острие советско-румынского удара. В венгерских частях началось моральное разложение солдат. Их боевой дух вызывал у немцев изрядные опасения. Журнал боевых действий группы армий «Юг» сообщал, что 12 ноября свои позиции покинули 100 солдат 12-й резервной дивизии. Всего же за период с 22 ноября по 4 декабря 1944 года из 10-й и 12-й венгерских дивизий дезертировало и перешло на советскую сторону около 1200 военнослужащих. В большинстве своем это были солдаты, которые были сведены в роты после полнейшего разгрома их прежней части. Выжив в прошлой мясорубке, они не намеревались погибать в новых боях. Особенно часто упоминания о подобных инцидентах встречались в немецких документах. В итоге складывалось впечатление, будто бы сражались только немцы. При этом германские офицеры совершенно забывали, что более 60 % сражавшейся на этом плацдарме пехоты было венгерской! Венгерские парашютисты, 6-й, 8-й, 38-й пехотные полки, 1-я танковая дивизия, 10-й разведывательный батальон были теми воинскими формированиями, которые снискали уважение у немецких солдат. Само немецкое командование неоднократно выражало им личную благодарность. Дезертирство было характерным явлением для сводных частей, там же, где офицеры и солдаты знали друг друга давно, подобные проявления были редкостью. 12-я резервная дивизия была сама по себе сформирована наспех. К тому же она была почти полностью уничтожена во время Дебреценского сражения. В начале ноября 1944 года она была, по сути, сформирована заново. 10-я пехотная дивизия в конце октября получила пополнение в количестве 2 тысяч человек, но все они были плохо подготовленными к войне новобранцами. В дезертирстве венгров нет ничего удивительного, если учесть, что на целую дивизию приходилось лишь 7 легких пулеметов. Подобные слабо вооруженные части уничтожались в первые же часы сражения. В итоге венгерские части предпочитали противостоять румынским наступающим войскам — в данном случае перебежчиков было значительно меньше. Не исключено, что сказывалась давнишняя нелюбовь обеих наций друг к другу.

8 ноября Малиновский пополнил свежими силами 7-ю гвардейскую армию, а также придал группе Плиева танки. Эти силы должны были наступать в направлении Ишасега и Хатвана. Оборону на этом участке держали 13-я танковая, 4-я венгерская, 46-я немецкая пехотные дивизии и части 18-й дивизии СС. Всего же им предстояло обороняться на участке фронта шириной 5 километров. Но первый же удар Красной Армии в направлении Ацёда и Хатвана поставил оборону группы армий «Юг» в критическое положение. Многие из принудительно набранных в состав 4-й полицейской моторизованной дивизии СС и 18-й моторизованной дивизии «Хорст Вессель» солдат почти тут же обратились в бегство. Часть из них предпочла сдаться в плен красноармейцам. Немецкое командование предпочло дать этим событиям следующее объяснение: «18-я моторизованная дивизия СС была составлена из тревожных батальонов, в большинстве своем набранных из числа фольксдойче, проживающих на территории Венгрии… вооружение осуществлялось из расчета 18 человек на одну винтовку».

В такой ситуации нет ничего удивительного в том, что в рядах неподготовленных, плохо вооруженных эсэсовских солдат возникла паника, когда в их окопы ворвались Т-34. Но немецкое командование решило возложить вину за произошедшее именно на этих солдат. В итоге Фрисснер писал Гудериану следующие строки: «Когда в 4-й полицейской моторизованной дивизии СС был убит штурмфюрер, его люди тут же разбежались. 18-я моторизованная дивизия и вовсе сплошное недоразумение».

Принимая во внимание, в каком критическом положении находилась 12-я резервная дивизия, в первой половине ноября 1944 года она получила подкрепление в количестве 2 тысяч пехотинцев и 20 пушек. Это было сделано для того, бы эта дивизия хотя бы на недолгое время смогла прикрыть дорогу на Будапешт с северо-востока. Ей предстояло оживать участок фронта Пецель — Ишасег — Дань.

Однако этих мер оказалось недостаточно, а потому 13 ноября дивизии был придан венгерский парашютно-десантный батальон. Слава о его командире Эдёмере Ташшоньи облетела все венгерские части, где он слыл не иначе, как «сорвиголова». 15 ноября венгерские парашютисты получили подкрепление в размере 600 человек. Десантный батальон удерживал участок фронта шириной 6 километров. Благодаря хорошо организованной артиллерийской подготовке им удалось отбить не одну советскую атаку.

Но однажды советская пехота смогла пробиться в окопы к венгерским десантникам. Ташшоньи так вспоминал об этом событии: «Я обратился к немецкому наводчику артиллерийского огня. «Огонь на поражение в контрольную точку А!» — «Но ведь это ваши собственные позиции» — «Вас не должно это волновать». Я посмотрел на часы. Через 17 секунд огонь из 52 орудийных стволов обрушился буквально перед нашими позициями. Залп повторился через несколько минут. Он полностью смял русскую пехоту, вплотную подошедшую к нам. Потом, когда нам удалось отбить эту атаку, парашютисты говорили мне, что не знали, что это была наша собственная артиллерия. Некоторые из них видели, как по воздуху летали тела русских солдат. Только чудом во время этого самоубийственного обстрела наша рота потеряла лишь семь человек убитыми и еще нескольких раненными. Большинство же солдат засыпало землей после первого же залпа, поэтому они остались невредимыми».

В итоге Ташшоньи был сразу же представлен к Железным крестам 1-го и 2-го класса. Ему также была вручена копия сводок немецкого вермахта, в которой сообщалось о безрассудной смелости венгерских десантников и их командира. Однако во время боев, которые длились до 22 ноября, десантники потеряли почти 40 % своего личного состава, дивизии переставали соответствовать своим названиям, вторые из них по своей численности были батальонами.

Чтобы заткнуть дыру, возникшую на фронте между Валькё и Данью, автобусами из Дунафёльдвара и Шольта были доставлены батальоны 10-й пехотной дивизии. До этого участок удерживали жалкие остатки 12-й резервной дивизии.

События последующих недель можно неплохо проследить по записям, оставленным в журнале боевых действий данной дивизии. В течение следующих трех месяцев она потеряла приблизительно 15 тысяч человек, то есть почти 100 % (согласно штатному расписанию венгерской армии) своего личного состава. К началу февраля 1945 года от дивизии осталась крошечная группка в 18 человек.

Венгерские части предполагали провести между Валькё и Данью контратаку и в итоге отвоевать у Красной Армии часть захваченных ею территорий. Этот участок имел исключительно важное стратегическое значение, так как связывал воедино «Линию Аттилы» с районом Бюкк-Матра, где начиналась «Линия Карола». Данная контратака должна была быть поддержана находившимися по соседству частями 13-й танковой дивизии и моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле». У этих немецких частей не было в распоряжении пехоты, поэтому для поддержки венгров выделялось несколько танков. Это могло хоть как-то исправить ситуацию. Но 18 ноября наступающие части Красной Армии разбили эти резервные части. Несколько батальонов было окружено, остальные успели отступить на холмы к востоку от Ишасегу. Некоторые из венгерских частей только в этот день успели получить оружие. Во время советского наступления почти полностью был уничтожен венгерский «штрафной» батальон, который был сформирован из гражданских заключенных. Те не представляли реальной военной силы, тем более что в течение двух дней они не получали провианта. Тогда же были полностью уничтожены остатки 8-го пехотного полка. В ходе этих боев Валькё неоднократно переходил из рук в руки. Огромные потери в рядах немецко-венгерской группировки не позволяли сформировать даже незначительный резерв. Все приходившие на фронт подкрепления тут же посылались в бой.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Капитан Ференц Ковач


Так, например, автобусами под Валькё и Хевицдьёрк был доставлен 12-й пехотный полки оставшийся от 12-й резервной дивизии 38-й пехотный полк. Эти части сразу же были брошены на передовую. Во время постоянных советских атак, поддерживаемых танками, к 25 ноября 1944 года части 10-й пехотной дивизии потеряли большую часть личного состава. Так, например, роты 18-го пехотного полка вместо положенных 250 человек насчитывали 50, а иногда по 40 солдат. Посланные в качестве подкрепления подростки (по-венгерски левентеки) и солдаты запаса при первом же удобном случае скрывались с поля боя. В венгерских документах сообщалось о дезертировавших в течение всего лишь трех дней 348 солдатах. Несмотря на это, венгерские офицеры постоянно пытались провести удачные контратаки, которые, естественно, заканчивались огромными потерями. Стабилизировать фронт не получалось. Размеры дезертирства привели в бешенство кавалера ордена Марии Терезии (высшая награда Венгрии) командира дивизии генерал-майора Кронеля Осланьи. В приступе ярости он орал, что ему «не стоило делать военную карьеру, чтобы взять под свое командование такую банду ублюдков». Но в тот же самый день 26 ноября генерал-майор, сославшись на болезнь, сам улизнул в неизвестном направлении. Его преемником стал генерал-майор Йожеф Кишфалуди. 15 декабря 1944 года его сменил офицер Генерального штаба, полковник авиации Шандор Андраш. Командующий 1-м венгерским армейским корпусом генерал-полковник Иван Хинди смог убедить капитана Ференца Ковача возглавить оперативный отдел корпуса. Но в итоге капитан стал изучать пути отступления на запад. Схожим образом дела обстояли в 1-й танковой дивизии, где никто более чем на один день не соглашался становиться начальником штаба. В итоге эта должность досталась капитану Генерального штаба Фридьешу Вацеку, начальнику оперативного отдела. Он был единственным, кто не сослался на ранения и болезни, когда ему было предложено возглавить дивизию.

В период 15–24 декабря 1944 года румынские части, воевавшие на стороне Красной Армии, смогли закрепиться на территории перед Ишасегом и Валькё. Венгры стали обороняться еще более ожесточенно, но это отнюдь не значило, что атаки утратили свою прежнюю силу. Более того, на более защищенном юго-восточном фланге этого плацдарма части 1-й венгерской танковой армии предприняли успешную контратаку. В итоге были отбиты территории, располагавшиеся между Маглёдом и Вечешем. По итогам этой контратаки капитан Фридьеш Вацек был награжден офицерским крестом венгерского ордена «За заслуги». Но венгерский успех был мимолетным. 5 декабря советские и румынские войска в очередной раз перешли в наступление. В ходе этой операции в Нескольких местах была прорвана оборона 10-й пехотной и 12-й резервной дивизий. К примеру, только позиции 10-й пехотной дивизии в течение 45 минут обстреливала сотня тяжелых орудий. На одном из участков шириной 2,5 километра, которые удерживались силами 2 венгерских батальонов, в атаку было брошено 7 румынских батальонов и один кавалерийский эскадрон. Один из венгерских батальонов почти сразу же потерял половину личного состава. За исключением пяти солдат, остальные бросились в бегство. Несмотря на то, что в ходе нескольких последующих венгерских контратак эти позиции были отвоеваны обратно, чуть восточнее линию обороны прорвали советские танки, которые почти моментально оказались на высотах у населенного пункта Гёдёлльё. Потери венгров были огромными. Так, например, 10-й разведывательный батальон ежедневно (!) терял по 30–40 % своего личного состава. К 12 декабря дивизия состояла из 12 гусаров и 9 пехотинцев.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Фронт на подступах к Пешту 15 ноября — 24 декабря 1944 года


9 декабря немецкое командование обещало направить остатки 10-й дивизии в тыл. Но этого не произошло, так как советские войска прорвали линию обороны между Вацем и Верешедьхазом. 11 декабря прямо на глазах исчезавшей дивизии пришлось принять бой на окраинах Гёдёлльё. В ходе этого боя был полностью уничтожен 18-й пехотный полк. Оставшиеся в живых несколько солдат были влиты в состав немецких батальонов. По сути, 10-я дивизия прекратила свое существование как общевойсковое соединение. Штаб каждого полка занимался формированием одного-единственного батальона. Но даже эти батальоны насчитывали не более 50 % от штатного состава. Оставшееся от дивизии командование пыталось заниматься решением снабженческих и административных задач. Чуть позже под его начало были переданы гусарский батальон и охранный батальон.

Положение 12-й резервной дивизии было еще хуже. 8 декабря в ходе бесчисленных советско-румынских атак она была выбита из Тапиоцентдьёрдьи. К 12 декабря она контролировала лишь несколько холмов чуть севернее Ишацега. И хотя контратака, предпринятая 12 декабря, смогла временно вернуть Ишацег, дивизия к тому моменту насчитывала не более 200 человек. Она вряд ли могла быть серьезной силой, способной стабилизировать фронт.

Наглядной иллюстрацией событий тех дней может стать соотношение 7-го румынского армейского корпуса, который насчитывал 18 тысяч солдат, и немецко-венгерской группировки, в которой были максимум 8 тысяч человек. Несмотря на значительный перевес румынских сил, немцы и венгры не давали им ни минуты покоя, предпринимая многочисленные попытки контратак. Так продолжалось более месяца, пока, наконец, румынам не удалось прорвать первую и вторую линию обороны. «Линия Аттилы» была преодолена только потому, что с севера венгерским позициям был нанесен удар силами советского танкового корпуса. Румынские документы того времени характеризовали этот период войны «как крайне ожесточенную борьбу, связанную с огромными потерями». 7-й румынский армейский корпус, первоначально насчитывавший 36 348 человек, к середине января 1945 года потерял более половины солдат (около 20 тысяч). Аналогичное соотношение потерь можно было наблюдать и в Красной Армии.

Как венгерское, так и немецкое командование старалось всеми силами пополнить обескровленные мадьярские части. Недостаток оружия и необходимой военной подготовки привел к тому, что в итоге 10-я пехотная и 12-я резервная дивизии стали пополняться готовыми ротами, где офицеры уже имели устоявшиеся связи с солдатами. Плохо обученные и пожилые запасники мало интересовали военное руководство, так как они воевали, как правило, не более одного дня. Именно по этой причине венгерское командование предпочло направить сформированную из нилашистов (как называли немцы хунгаристов) часть, насчитывавшую 20 тысяч человек, в то место, где Дунай изменял течение своего русла, делал поворот. Однако там, на тройных островах Сентен, они проявили себя как выносливые солдаты. Кроме этого, в состав 10-й пехотной дивизии был влит батальон «Ваннай» (500 солдат и 230 рекрутов). В те дни даже задумывалось создать специальные боевые отряды «Прёнай» и «Морилн».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Нилашисты беседуют с офицером немецкой группировки


В период с 14 по 20 декабря яростные атаки сменились относительным спокойствием. Общее наступление на пештский плацдарм (северо-восток) должно было осуществляться с наступлением на окрестности озера Веленцай (юго-запад). Новое советское наступление началось 20 декабря 1944 года. Несколько отдохнувшая немецко-венгерская группировка планировала предпринять ответное контрнаступление 25 декабря, но ее опередили. Советское командование намеревалось во что бы то ни стало прорваться с двух сторон к Будапешту. Потери уже не играли никакой роли. А они были колоссальными.

Один из венгров, принимавший участие в этих боях, позже вспоминал: «Перед линией обороны широкое в два ряда заграждение из колючей проволоки. На ней в самых невероятных позах повисло множество русских солдат. Добровольная жертва, принесенная во имя наступления?.. Я вышел из бокового прохода в траншеи, когда увидел, как два артиллериста протаскивают между мертвыми телами содрогающиеся в конвульсиях человеческие останки. Судя по всему, они разрезали в каком-то месте проволочное заграждение и смогли вытащить тело, которое уложили рядом с окопом. Это был молодой, постриженный наголо солдат, с монголоидными чертами лица. Он лежал на спине. У него двигался только рот. Ему оторвало взрывом обе руки и обе ноги. Двигаться мог только рот. Его ужасные раны превратились в сплошной пласт земли, перемешанный с кровью. Я склоняюсь над ним. Он шепчет: «Будапешт, Будапешт». Он бьется в агонии… Во мне мелькает мысль: «Будапешт?» Перед глазами этого умирающего солдата стоял город с богатейшей добычей и красивыми девицами. Внезапно для самого себя я достал пистолет, передернул затвор, приставил солдату к виску и нажал на курок».

Несмотря на то, что 20 декабря маршал Малиновский приказал своим частям в течение трех дней захватить Пешт и выйти к берегам Дуная, но даже 24 декабря отчаянные атаки советско-румынских войск ничего принципиально не изменили в положении Пештского плацдарма. На юге частям маршала Толбухина удалось выйти лишь на будайскую сторону Дуная. Но на этом наступление застопорилось. Атакующих ожидали обширные заграждения из колючей проволоки и не менее обширные минные поля.

Часть 2

Начало

Глава 1

Венгерская «Drôle de guerre» —

Рождество 1944 года в осажденном Будапеште

«Вскоре Эдё вернулся с великолепной рождественской елкой. До войны она стоила 10 пеньгё [валюта Венгрии до 1946 года]. «Ты ее достал, — сказала ему жена, — но это все равно, так как русские уже в Будакеси» [западная окраина Будапешта]. Конечно, мы не воспринимали все всерьез… По будапештскому радио крутили рождественские песни в сопровождении органной музыки».

Ни венгерское, ни немецкое командование не было готово к обороне Будапешта с запада. Если не считать нескольких траншей и бункеров, следы которых до сих пор можно увидеть между горами Янош и Хармашхатар, на западных окраинах не было никаких укреплений. Они являли собой полную противоположность Пештскому плацдарму, где изначально предполагалось создание усиленной линии обороны. Она планировалась там даже во время теоретических разработок обучавшихся в Военной академии венгерских офицеров. Вдвойне удивительно, что в группе армий «Юг» узнали о планах советского генералитета окружить город с запада только в середине декабря. Когда 20 декабря Красная Армия осуществила прорыв немецкой линии обороны у озера Веленцай, то штаб группы армий «Юг» запросил у генерал-полковника Гудериана отвести 8-ю кавалерийскую дивизию СС. На это предложение Гудериан ответил отказом. Он мотивировал свое решение тем, что подобный маневр ослабил бы оборону города на восточных рубежах. 21 декабря командование группы армий «Юг» попыталось вытащить из города моторизованную дивизию «Фельдхеррнхалле». Однако Верховное командование сухопутных сил запретило делать и это. Между тем части 3-го Украинского фронта устремились в прорыв, возникший между озером Веленцай и Мартонвашаром. Мартонвашар был захвачен буквально с ходу. Затем были взяты Вал и Дьюрё. Потом Красная Армия без каких-либо проблем вошла в Альчют и Пустазамор. Вечером 22 декабря под угрозой оказались Бичке и Биа. В этих условиях генерал-полковник самовольно отвел с восточных позиций 8-ю кавалерийскую дивизию СС. Эсэсовцы были переброшены с Пештского плацдарма на запад в место предполагаемого удара советских частей, которыми командовал маршал Толбухин. Когда несколько дней спустя Гудериан доложил об этом Гитлеру, тот впал в неистовство. «Я не понимаю, — кричал он, — почему такая огромная танковая армия, больше которой нигде нет на Восточном фронте, не может остановить врага». Однако при этом фюрер забывал, что эти танковые армады не были подкреплены достаточным количеством пехоты. Именно пехота могла бы оберечь их от бесцельного уничтожения.

Тем временем на следующий день в будапештской опере давали «Аиду». Один из современников так описывал это событие: «Непосредственно перед вторым отделением перед занавесом появился одетый в форму венгерского солдата актер. Он передал привет фронту, выразил удовлетворение тем, что по сравнению с недавним прошлым зрители ведут себя значительно спокойнее и увереннее. Воодушевленной публике он с чистой совестью обещал, что Будапешт останется венгерским и нашей поразительно красивой столице нечего бояться».

В таком же безмятежном духе шли представления и в других театрах. В Пештском театре давали «Дикую утку» Ибсена с Эммой Буллой в главной роли. В национальном театре шла «Аннушка», в Театре комедии и Новом венгерском театре играли соответственно «Короля Португалии» и «Уличное знакомство». В Театре оперетты ставили «Графа Люксембурга». Скрывшиеся от наступающих советских частей театральные труппы Клужа (Калузенбурга), Суботицы (Мария Терезияопеля) и Кошице (Кашау) значительно обогатили культурную жизнь Будапешта. Спектакли шли неделями напролет. Заново стали открываться варьете. В городе заработало 24 кинотеатра. Казалось, Будапешт пытался забыться перед наступлением и ожидавшими его ужасами и бедствиями.

А утром 23 декабря советские части взяли Секешфехервар и вышли на линию Бичке — Херцегхалом — Биа. Тем самым было нарушено важнейшее железнодорожное сообщение между Веной и Будапештом. Теперь снабжение венгерской столицы было возможно лишь по железнодорожной ветке Гран — Будапешт. Но это была узкоколейка, а стало быть, много продуктов подвезти по ней было нереально. Во второй половине дня в Биа и Херцегхаломе немецкое сопротивление было подавлено. Генерал Говорунюнкош отвел 18-й танковый корпус в Бичке, единственный крупный узловой пункт, который продолжал оказывать наступающим советским частям серьезный отпор. Но и здесь оборона не была хорошо организована. О скорости продвижения частей Красной Армии говорит хотя бы тот факт, что 25 декабря советские части взяли Бичке. Поздним вечером 23 декабря части 2-механизированного корпуса вышли к Херцегхалому и почти сразу же достигли территории расположенной у Будайских гор общины Пать. Советские танки покрывали за день расстояние в 20–40 километров. Они обтекали оказывавшие более-менее серьезное сопротивление населенные пункты, предоставляя возможность штурмовать их накатывавшейся второй волной русской пехоте.

Благодаря подобной тактике стало возможно, что уже утром 24 декабря советские танки по шоссе, связывающему Пать и Будакеси, смогли преодолеть лесные массивы Будайских гор и выйти к окраинам Будапешта. И это в то время, как к востоку от Биа немецко-венгерские войска еще пытались удерживать линию Эрд — Тёрёкбалинт (Гросструвал) — Будаёрш. Но и этот отпор не был продолжительным. 23 декабря советские части взяли Эрд, а 24 декабря — Эрдилгет и Надьтетень.

Группа армий «Юг» и части, которыми командовал Пфеффер-Вильденбрух, смогли только 23 декабря предпринять некоторое подобие контрмер. Согласно записям в журнале боевых действий значилось, что группа армий «Юг» пыталась «предотвратить вражеское проникновение на восток и север посредством оперативного командования танковой группы моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле» в районе Биа». Показательно, что в тот момент немецкое командование не решилось перебросить дивизию полностью с восточных рубежей на западные. То есть, судя по всему, оно уже смирилось с неизбежностью окружения венгерской столицы. Временное использование танковой группы моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле» не представляло угрозы для обороны Пешта, так как на Пештском плацдарме немцы почти никогда не использовали танки. В итоге советская сторона не сразу смогла заметить внезапно появившееся подкрепление. Данная боевая группа состояла из двенадцати 150-миллиметровых орудий «Хуммель» («Шмель») на самоходном лафете, двенадцати 105-миллиметровых орудий «Веспе» («Оса»), пятнадцати танков и сотни бронированных машин пехоты. Они должны были сдержать натиск трех советских мобильных корпусов, которые находились в 20 километрах от юго-западных окраин Будапешта. Предложение Гудериана о том, что силы 8-й кавалерийской дивизии СС и горнострелкового корпуса СС должны были сдать Пештский плацдарм, было отвергнуто Гитлером, как и прежде. Вместо этого на эти позиции под Бичке посылались небольшие части вроде 4-го и 21-го венгерских артиллерийских дивизионов. Будто бы они могли сдержать массированные атаки советских танков. О критической ситуации, складывающейся вокруг Будапешта, было известно не только высшему военному руководству, но и офицерам штабов отдельных дивизий. В штабе 10-й пехотной дивизии о прорыве обороны у озера Веленцай стало известно 23 декабря. Ни для кого не было секретом, что со дня на день советские части могли появиться в Биа, Пать и Херцегхаломе, расположенные в Буле снабженческие части получили от командования 1-го армейского корпуса команду незамедлительно выставить разведчиков по маршруту Пилишчаба — Пербаль — Жамбек, а также вдоль линии Пербаль — Будаенё.

24 декабря в 13 часов 10 минут генерал-лейтенант Грольман, начальник штаба Фрисснера, набрал по телефону Гудериана и потребовал от него немедленно принять решение по «будапештскому вопросу».

«Столица еще никогда не оборонялась с запада. Командующий полицейскими частями СС, обергруппенфюрер Винкельман, высказал мнение, что рейхсфюрер СС непременно поддержал бы подобное решение. Нужно предельно срочно принять решение об отходе как минимум одной из дивизий для направления ее на Будайский фронт».

45 минут спустя Гудериан на свой страх и риск самостоятельно принял решение об отводе 8-й кавалерийской дивизии СС. В те дни Гудериан был замучен многочисленными заботами. За несколько дней до этого началось наступление в Арденнах. Оно начало останавливаться, что вызывало гнев Гитлера. Кроме этого, разведка доносила ему, что советские части концентрировали свои силы на берегах Вислы для удара в направлении Берлина. Хотя бы в силу этих обстоятельств Гудериан хотел остановить наступление на западе Европы, чтобы перекинуть высвободившиеся воинские соединения на Восточный фронт. Но речь шла о Висле, а отнюдь не о Карпатах. Гудериан предполагал, что новое советское наступление начнется в середине января 1945 года — как показала история, он не ошибался. Однако Гитлер был убежден, что приоритет в решении военных вопросов надо было отдать обороне Будапешта. Несмотря на протесты Гудериана, в Венгрию был направлен последний резерв — 4-й танковый корпус СС. Но снят он был не с Западного фронта, а с Восточного, как раз с берегов Вислы.

24 декабря в 16 часов 50 минут, то есть тогда, когда советские танки уже достигли трамвайного парка «Сепилона» и находились всего лишь в 5 километрах от замка, Гитлер веерки подписал приказ об отступлении 8-й кавалерийской Дивизии СС. Но, тем не менее, в приказе фюрера значилось, что данное отступление не могло иметь следствием сдачу Пештского плацдарма. И это несмотря на то что Гудериан равно как Герман Балк, унаследовавший от Фреттера-Пико пост командующего 6-й армией, не считали целесообразным удерживать данные позиции. Но для Гитлера, как и для Сталина, Будапешт был важнейшим политическим вопросом, решение которого по своей важности выходило далеко за рамки Центральной Европы. В итоге Гитлер послал в Венгрию еще две пехотные дивизии и громогласно поклялся, что Будапешт не будет взят Красной Армией.

Немецкое и венгерское командование Будапешта прекрасно понимали, насколько далеко продвинулись вперед советские части. Но, тем не менее, они не предприняли ничего, чтобы предотвратить военную катастрофу. Если бездеятельность Ивана Хинди понятна, ибо он не имел права предпринимать самостоятельных шагов, то апатичности Пфеффера-Вильденбруха едва ли можно найти логичное объяснение. А ведь именно у него в руках сосредоточились все ниточки управления Будапештом. Только редкий смельчак мог выступить против немецкого командования и по собственной инициативе заняться подготовкой к штурму венгерской столицы. Но ни Хинди, ни Пфеффер-Вильденбрух, которые были назначены командованием группы армий «Юг» в качестве гражданского и политического комендантов города, не собирались предпринимать спешных мер.

Гитлер узнал о подобном бездействии. Но у него в распоряжении не было никаких свободных частей, чтобы срочно послать их в Венгрию для исправления ситуации. В припадке ярости 23 декабря 1944 года он сместил со своих постов генерал-полковника Фрисснера и генерала артиллерии Фреттера-Пико, заменив их соответственно пехотным генералом Вёхлером (8-я армия) и генералом танковых войск Балком (группа армий «Г»). Однако подобная рокировка не принесла никаких существенных изменений. Дело в том, что Фрисснер и Фреттер-Пико сделали уже все, что было под силу человеку. Они даже предсказали последовательность событий, которые будут развиваться в ближайшие месяцы. Они надеялись, что их безутешный военный прогноз убедит немецкого диктатора в необходимости послать в данный регион больше войск. Но Гитлеру не были нужны прогнозы, он нуждался в «козлах отпущения».

Генерал Фрисснер описывал детали своей отставки в мемуарах: «22 декабря, на третий день решающего сражения за Будапешт, уже не оставалось никакого сомнения, что русские, после того как им не удалось осуществить свой оперативный замысел, решили теперь ограничиться ближайшей задачей — окружением венгерской столицы ударом с запада. Для того чтобы воспрепятствовать этому, мы сосредоточили в районе северо-восточнее Секешфехервара 4-ю кавалерийскую бригаду. Она должна была остановить продвижение противника в районе между Секешфехерваром и Ловашберенью. Кроме того, командование группы армий обратилось к главному командованию сухопутных войск с просьбой о сокращении линии фронта на будапештском плацдарме, что позволило бы вывести 8-ю кавалерийскую дивизию СС с плацдарма и перевести ее на заранее подготовленные позиции внутреннего пояса обороны венгерской столицы.

По мнению командования группы армий, одновременное контрнаступление танковых групп в центре, а 4-й кавалерийской бригады и 8-й кавалерийской дивизии СС — на флангах вражеского прорыва между Секешфехерваром и Мартонвашаром было бы более перспективным, чем оборонительные действия по всему фронту. Оно могло перерасти в общее контрнаступление, и положение на этом угрожаемом участке было бы восстановлено. В противном случае мы вряд ли могли бы избежать прорыва противника, а следовательно, и окружения Будапешта. Решить этот вопрос Должен был сам Гитлер.

22 декабря Гудериан по телефону сообщил мне решение Гитлера. Высвобождать 8-ю кавалерийскую дивизию СС с будапештского плацдарма для ликвидации прорыва нам было запрещено. Не разрешалось и сокращать линию фронта. Гитлер приказал не отступать ни на шаг. При этом он якобы Руководствовался политическими соображениями, далеко входящими за рамки Венгерского района театра военных Действий. Вывод 8-й кавалерийской дивизии СС с будапештского плацдарма мог помешать реализации этих соображений.

Я пробовал было возразить Гудериану, заявив, что тогда следует ожидать окружения города с запада, а вместе с этим и окружения четырех дивизий, находящихся на будапештском плацдарме. Я вновь указывал на то, что на фронте юго- западнее Будапешта не хватает пехоты, из-за чего восстановить прочный фронт обороны не представляется возможным. Я особо отметил катастрофическое положение, сложившееся со снабжением Будапешта продовольствием, и указал на возможность возникновения в связи с этим беспорядков в тылу войск, ведущих тяжелые бои. Гудериан ответил, что не считает продовольственное положение венгерской столицы угрожающим. Ведь город еще не окружен, и продовольствие у венгров есть. Еще раз возник разговор о принципах использования танковых войск. Гудериан заявил, что он не понимает, как это мы не можем сдержать противника той «танковой армадой», которая нам дана. Ведь подобного скопления танковых войск никогда еще не было на Восточном фронте. На мои повторные возражения, что решающим моментом является нехватка пехоты, он ответил, что пехоты у него нет. Впрочем, он не верит, что Венгрию можно удержать, если вывести с плацдарма всего лишь одну немецкую дивизию. «Фюрер считает, — сказал он, — что потеря Будапешта в момент успешного немецкого наступления на Западе снизит эффект последнего на 50 процентов».

В заключение Гудериан открыто упрекнул меня в том, что танки якобы не всегда использовались правильно. Командующий армейской группой генерал Фреттер-Пико, как и командование 3-го танкового корпуса, будто бы с самого начала вражеского наступления не понял всей его важности и не сумел руководить своими войсками с надлежащей энергией. Это было тяжелое и несправедливое обвинение! Очевидно, в ставке искали козла отпущения. Тон Гудериана был далеко не таким, каким он беседовал со мной 18 декабря в Цоссене. Что заставило его так резко изменить свои взгляды — остается для меня необъяснимым и по сей день. По- видимому, причину нужно искать в докладе Гудериана Гитлеру. Генерал от артиллерии Фреттер-Пико был неожиданно и без всяких оснований снят со своего поста.

В ночь на 23 декабря мой начальник штаба генерал-лейтенант фон Грольман был вызван к телефону тогдашним начальником штаба оперативного руководства при верховном командовании генерал-лейтенантом Венком. Фон Грольман был в это время у меня на докладе. Случилось так, что я тоже подключился к аппарату при этом разговоре.

Венк прямо, без всяких обиняков, сообщил ему, что я должен сдать командование группой армий генералу Велеру и отбыть в «резерв фюрера». Фон Грольман озадаченно спросил, что это должно означать: «Генерал-полковник только что был в ставке и после доклада расстался с Гудерианом в полном согласии. Кроме того, я сам постоянно поддерживаю связь с ОКХ. Я абсолютно ничего не понимаю…» Венк ответил, что он не знает деталей, но полагает, что речь, по-видимому, идет о каком-то новом, внезапном решении Гитлера. Здесь я включился в разговор и потребовал сообщить о причине моей отставки, на что я, как генерал и командующий войсками группы армий, находившейся в столь критическом положении, имел, как мне казалось, полное право. Поскольку Венк стал убеждать меня, что не может сообщить какие-либо подробности, я попросил его связать меня с генералом Гудерианом. Но и последний не дал мне ясного ответа. Тогда я позвонил начальнику управления кадров и спросил его, когда бы я мог лично явиться на доклад к Гитлеру. Ответом было: «Фюрер благодарит вас».

Видя бесполезность попыток выяснить причину отставки, я на следующий день приступил к передаче дел генералу Велеру. Это было сравнительно просто осуществить, поскольку Велер знал обстановку не хуже меня. Некоторым утешением для меня было то, что моим преемником становился человек, которого я исключительно высоко ценил как опытного военачальника, обладающего большими полководческими способностями.

23 декабря 1944 года я попрощался с моими командующими армиями и моим штабом. А вечером того же дня согласно приказу я покинул поле битвы под Будапештом. Я покидал войска с тяжестью на сердце. Ныне я рад, что судьба избавила меня от участия в боях на немецкой земле».

В специальной литературе широко распространено мнение, что появление советских танков в окрестностях Буды поразило немецко-венгерское командование как гром среди ясного неба. На самом деле, как мы видим, это широко растиражированное мнение является глубоко ошибочным. За несколько часов до вступления советских танков в Буду генеральные штабы (венгерский и немецкий) проинформировали об этом венгерскую жандармерию. В итоге жандармские части оказались раскиданными по окрестным деревням, откуда постоянно сообщали об оперативной обстановке на данном направлении. Капитан Золтан Микё, командующий саботажным отделом в венгерском и немецком штабах, уже 23 декабря привел своих подчиненных в боевую готовность. Утверждение, что «ни венгерским железнодорожникам, ни венгерским жандармам не пришло в голову проинформировать будапештскую «крепость» о приближающейся опасности», нуждается в дополнительной проверке. На практике все выглядело с точностью до наоборот. И железнодорожники, и жандармы неоднократно посылали сообщения Пфефферу-Вильденбруху, что подтверждается отрывком из воспоминаний генерала Балка: «25 декабря в руки противника попал склад с горючим. И это несмотря на то, что начальник склада 24 декабря и дважды 25 декабря сообщал в эсэсовский корпус об угрозе, нависшей над складом. Он просил дать ему разрешение на эвакуацию горючего или отменить запрет на уничтожение склада. 25 декабря вражескими частями был также захвачен склад с продовольствием. При этом была потеряна часть грузовиков, которые должны были вывезти с территории склада продовольственные запасы».

Как видим, защитники достаточно бездарно потеряли часть необходимых во время осады припасов еще до наступления таковой. И это в тех условиях, когда буквально несколько недель спустя в венгерской столице начался голод.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Капитан Дьёзё Бениовски


Иван Хинди прекрасно представлял, что ожидает в ближайшем будущем город, а потому еще 24 декабря 1944 года выслал из Будапешта собственную семью и семью своего деверя генерал-майора Энё Рёдера.

То, что Пфеффер-Вильденбрух знал о возможном развитии событий, говорит хотя бы тот факт, что 22 декабря, то есть тогда, когда об окружении венгерской столицы еще не велось речи, он потребовал от немецкого командования наладить снабжение Будапешта с воздуха. В полдень 23 декабря 1944 года лейтенант Биро, адъютант командира 10-й пехотной дивизии, получил от командования корпуса приказ усилить агитационную и разъяснительную работу. Начальник штаба Дьёзё Бениовски в 10 часов вечера лично посетил Пилишсентиван и проверил боеготовность всех подразделений. На следующий день высланные вперед патрули в первой половине дня сообщали о появлении советских частей у деревень, расположенных по берегам речушки Жамбекер. Внезапности прорыва мало соответствовали действия подразделения квартирмейстера 1-й танковой дивизии, которое на тот момент оказалось в Пашарете. Сам квартирмейстер исходил из того, что к 24 декабря в направлении Хювёшвёльдья (Холодной долины) должны быть направлены противотанковые орудия и самоходные артиллерийские установки. В то же самое время из Холодной долины в направлении Сенной площади (Сенаплац) устремилось множество венгерских и немецких легковых автомобилей. Вдобавок ко всему Пфеффер-Вильденбрух приказал всем находившимся в Будапеште частям снабжения и подразделениям 13-й танковой дивизии срочно покинуть город. Все это наглядно показывает, что для немецко-венгерского командования окружение Будапешта не было неожиданностью. Добавим ко всему этому то, что 23 декабря на высотах Будадьёндье, которые находились рядом с шоссе, ведущим в Будекаси, в двух местах были установлены батареи немецкой противотанковой артиллерии. Также Верховное командование сухопутных сил Германии отдало приказ о формировании особого подразделения. Оно должно было состоять из минеров военно-морского флота. Их должны были срочно перебросить из Любека в Венгрию. Главной задачей этого нового подразделения должна была стать не только подготовка взрыва мостов Будапешта и Грана, но частичное минирование Дуная. Непосредственно на Рождество 1944 года эта команда, руководимая обер-лейтенантом Тегетхоффом, находилась уже поблизости с Венгрией, в Вене. Из этого сообщения видно, что даже Верховное командование сухопутных сил Германии не строило никаких иллюзий относительно судьбы венгерской столицы.

Показательно, что в то же самое время между немецким и венгерским командованием, а точнее штабами Пфеффера-Вильденбруха и Ивана Хинди, не происходило никакого обсуждения относительно планов ведения боев в условиях окружения. Причины подобной военной сонности можно было бы найти в бюрократическом духе, в недоверии Пфеффера-Вильденбруха к венграм, в растущей с октября 1944 года антипатии к немецким структурам со стороны Ивана Хинди. Кроме этого не стоило забывать, что Иван Хинди с самого начала был лишен каких-либо военных функций и полномочий, он должен был заниматься исключительно административной работой. Сам же Пфеффер-Вильденбрух в общении со своим венгерским «коллегой» вел себя снисходительно. Немец не считал необходимым сообщать Хинди даже какие-то крохотные сведения, представляющие оперативную значимость. Есть множество признаков того, что венгерскому генералу опостылела война, и ему было уже все равно, что произойдет с Будапештом, в котором хозяйничали немцы.

Между тем ночью 23 декабря советские войска форсировали Дунай в районе Надьтетени. После этого они начали развертывать боевые порядки на восточном, Будайском берегу. Немецкое командование с показательным безразличием восприняло сообщение об этом. Впрочем, надо отметить, что еще прошлым вечером в тот район была направлена танковая группа из состава моторизованной дивизии «фельдхеррнхалле». На следующий день этим войскам удалось отбить у Красной Армии Тёрёкбалинт (Гросструвал). В тот момент недостающие танки заменялись артиллерийскими орудиями типа «Хуммель» («Шмель»). Впрочем, у этих орудий было достаточно слабое фронтальное бронирование. Вторая половина данной боевой группы, состоявшая из двух батальонов и артиллерийского дивизиона, объединившись с остатками 13-й танковой дивизии, смогла прорвать северный фланг советских позиций и уйти от угрожавшего ей окружения. Вахтенный батальон «Будапешт», который к тому времени не представлял реальной боевой силы, был удален из окрестностей Чёмёри. Он был направлен также в Хювёшвёльдья (Холодную долину).

В утренние часы 24 декабря жандармерия из Будакеси передала в штаб венгерского корпуса, располагавшегося в монастыре Нотр-Дам де Сион, что перед деревенькой были замечены первые советские танки. Приблизительно в то же самое время подполковник Сёдьени, командир группы ПВО «Юг», не знавший о сообщении венгерской жандармерии, направил своего адъютанта лейтенанта Пинтера в Будакеси, чтобы разведать на месте возможности использования для обороны венгерской столицы зенитной артиллерии. К 10 часам утра лейтенанту, ехавшему на машине, удалось пробраться через западный элитный квартал до седловины горы Сепьюхасне. Он так вспоминал об этих событиях: «Там неожиданно меня остановил какой-то старший лейтенант. Я вышел из машины. Он спросил меня, куда я направляюсь. Я ответил, что в Будакеси, чтобы осмотреть позиции. Было где-то пол-одиннадцатого утра. «Ты не сможешь туда попасть, — сказал он. — Разве ты не знаешь, что находишься на передовой?» — «Как это?» — спросил я. «Поворачивай назад, а то за тобой находятся СС»… Старший лейтенант попросил отдать ему пару ручных гранат, так как у него не было даже пистолета».

В 10 часов 30 минут перед седловиной горы Сепьюхасне появились первые советские солдаты. Не встретив серьезного сопротивления, к полудню русские танки стали медленно приближаться по идущей вниз дороге к перекрестку, где начиналась улица Хидкути (сейчас улица Хювёльдьи). Они остановились у заправочной станции, которая располагалась как раз перед трамвайным парком, и стали заправляться из венгерских автомобильных цистерн. Видя подобную ситуацию, немецкие солдаты пытались предпринять контратаку, чтобы отбить бензин. Завязался тяжелый бой. Пока шла перестрелка, бензин вытекал прямо на землю.

Между тем к Будакеси подтянулась советская пехота. Часть красноармейцев пыталась следовать по улице прямо за танками, но со временем она отстала. Другая часть устремилась по дороге в Маккошмариа через Будакесийский лес в направлении Швабской горы (Шваб-хедь). Почти сразу же после полудня части Красной Армии атаковали позиции зенитной артиллерии, установленной на Чиллеберке. Атака была предпринята так, что орудия не могли стрелять по нападавшим красноармейцам. В итоге венгерские зенитчики вытащили артиллерийские затворы и отступили. Как рассказывали свидетели, советский авангард, вооруженный пистолетами-пулеметами, смог затесаться среди пассажиров, которые ожидали на Швабской горе пригородный поезд (там располагалась конечная станция зубчатой железной дороги). Вместе с испуганными и озадаченными гражданскими лицами советские солдаты погрузились в несколько вагонов.

Военное командование предполагало, что в ближайшее время стоило ожидать русское наступление. Но оно не смогло свести воедино поступавшие к нему сведения наблюдателей и разведчиков, что в итоге для немецко-венгерских частей имело роковые последствия.

Если обратиться к судьбе лейтенанта Пинтера, то он, сделав изрядный крюк, смог все-таки выехать на улицу Хидкути. Он увидел 88-миллиметровую пушку, установленную рядом с аптекой перед трамвайным депо «Сепилона». Судя по всему, из нее удалось подбить один из советских танков. Поодаль стояло еще четыре советских танка, которые, казалось, только и ждали момента, чтобы ринуться по улицам Будакеси. Чуть подальше на улице Тарогато располагались немецкие позиции. Они активно обстреливались советской артиллерией. Немцам удалось связаться с командованием дивизии «Фельдхеррнхалле», они просили подкрепления, но на другой стороне провода заверили, что опасаться нечего. Среди сражавшихся оказался водитель венгерской санитарной машины, которая осталась чуть западнее. Он заверял, что его транспорт был обстрелян советскими танками. Ему отказывались верить. Когда кто-то позвонил еще в штаб дивизии, то ему порекомендовали «не распространять панические фантазии». Тому, что «фантазии» были реальностью рушившихся домов, которые обстреливались советскими танками, на другой стороне провода отказывались верить. Внезапно после одного из орудийных выстрелов связь прервалась.

Приблизительно в то же самое время один из служащих Будапештской транспортной службы («Бескарт») привел трамвай № 81 к конечной станции, которая располагалась у монастыря, в котором базировался штаб венгерского корпуса (Нотр-Дам де Сион). Он обратился к одному из офицеров: «Вы знаете, что в городе русские? Я видел их на одной из станций. Они составили винтовки пирамидой и раздают населению продукты. Что я должен делать?» Вопрос адресовался капитану Ференцу Ковачу. В ответ вагоновожатый услышал: «Ничего! Оставайтесь по возможности неприметным. Глядишь, все обойдется. Я не могу ничем помочь вам, кроме этого совета. Кстати, спасибо за сообщение!»

Почти сразу же после этого сообщения Ковач начал обрывать телефон, пытаясь выяснить точное месторасположение советских солдат. Не раз в ответ, когда поднималась телефонная трубка, он слышал русскую речь. Он вспоминал: «По приглашению я поднялся к Шандору Хорвату (начальник штаба армейского корпуса) и пересказал ему случившееся. Он несколько удивился, но не предпринял никаких действий. Возможно, он уже говорил с Лиданеу, но не получил никакого ясного приказа. Следовательно, я должен был доложить об этом немцам».

В штабе немецкого корпуса на появление советских солдат прореагировали приблизительно так же — удивились, но не более. Там уже знали о полицейском, который регулировал уличное движение около «Сепилоны». Тот жутко испугался при появлении первого Т-34. С испугу ему даже померещилось, что танк стал наводить на него орудие.

Во второй половине того же дня штаб немецкого корпуса принял решение переместить в Буду части 8-й кавалерийской дивизии СС. Официальное разрешение на эти действия от Гитлера прибыло лишь на следующий день. Поначалу же из резервов был извлечен разведывательный отряд, который переброшен в Холодную долину в местечко под названием Розовый холм (Розадомб). Он должен был оборонять батарею зенитной артиллерии, которая расположилась на площади Жигмонд. Однако перегруппировке войск мешали горожане, которые забили все улицы, стремясь совершить рождественские покупки (!). На Сенной площади образовались форменные заторы, которые рисковали в любую минуту перерасти в смертельную давку. Лейтенант артиллерийских войск Бела Сесидловски вспоминал об этих событиях: «Население было неугомонным. На улице Оштром члены нилашистской партии вышли из машины и тут же растворились в толпе. Я видел, как офицер полиции тащил на спине мешок с мукой. Только в этот момент я начал понимать, что происходило… Командир минометной батареи [Тасилё Тарнай] в это время был уже на месте на площади и обстреливал Холодную долину. У меня же под рукой оказался ресторан «Зёльд Хордё», а потому я позволил себе откушать гуляша».

Тем временем между 15 и 16 часами близ трамвайного депо «Сепилона» между наступающими красноармейцами и немцами завязался кровопролитный бой. Приблизительно в это же время на Швабскую гору был доставлен боевой отряд нилашистов, которым командовал Антал Оштиан, ведущий киножурналист из окружения Салаши, сделавший стремительную карьеру. На тот момент он был начальником отдела пропаганды партии и уполномоченным по общению с будапештской прессой. Не исключено, что эти салашисты просто-напросто пытались скрыться из города, но в районе Швабской горы (поблизости от конечной станции зубчатой железной дороги) они неожиданно для себя столкнулись с частями Красной Армии. В ходе непродолжительного огневого столкновения было убито несколько нилашистских функционеров, в том числе и сам Оштиан. Остатки боевой группы салашистов отступили и заняли оборону в садах, которые тянулись вдоль улицы Мартонхедь.

Около 17 часов из своих домов были срочно мобилизованы служащие 1-го университетского штурмового батальона. Почти все они праздновали Рождество в кругу семьи. Приказ об их мобилизации был отдан Эмилем Коварцем, который на тот момент являлся министром по делам тотальной мобилизации. Оповещение всех заинтересованных лиц проходило по заранее оговоренному принципу, который получил условное название «Снежный ком». Каждый, кто получил информацию, должен был оповестить еще двух других заранее определенных студентов. В итоге три роты, составлявшие 1-й штурмовой университетский батальон, были поставлены под ружье где-то в течение часа. Изначально молодежный руководитель нилашистской партии Иштаван Жаке решил, что университетские батальоны должны были покинуть город вместе с боевыми отрядами салашистов. Но в последний момент лейтенант Дьула Элишер, командовавший 1-м университетским батальоном, принял иное решение — студенты должны были остаться в венгерской столице. Около 8 часов вечера грузовики, в которые были погружены вооруженные студенты, достигли Холодной долины, а именно части города, которая называлась Будадьёндье. Среди этих добровольцев был Дьюла Камочай. Позже он вспоминал: «Когда мы прибыли на место, то дальше внизу, где пересекались улицы Будакеси и Хидегкути, увидели нечто напоминавшее огненный шторм. Это был действительно огонь, но мы видели только синие всполохи… «Не боись, парни, наши машины достаточно большие. Мы прорвемся сквозь огонь», — крикнул командир и запрыгнул в первую машину… Мы находились посреди огненного хаоса, когда перед нами внезапно выросли два немца: «Хальт! Стоять!» Наши машины остановились как раз посреди огненного океана. Один немец сказал, что у них имелось слишком много раненых. Другой настаивал, что раненых можно было положить на открытый прицеп, а машины надо было загрузить дизельным топливом. Пока немцы пару минут решали, что делать, я рассматривал улицу Будакеси. Мне удалось заметить, что за поворотом стояло три сожженных русских танка… После того как танки были подбиты, из них на улицу потекло масло. Первый разрыв гранаты воспламенил его».

Венгерские студенты оставили основную часть батальона в Холодной долине и пустили несколько патрулей по улицам между «Сепилоной» и Будадьёндье. В первый же час патрулирования одна из этих групп задержала двух подозрительных прохожих. Они были одеты в штатское, имели при себе оружие и говорили по-русски. Другому патрулю удалось подорвать советский танк, который в районе полуночи пытался прорваться в Будадьёндье. Тем временем в вечерние часы батальон венгерской жандармерии общей численностью 600 человек занял позиции у так называемого Кровавого луга (Вермезо). Он рассредоточился вдоль линии зубчатой железной дороги, путь которой проходил у Академии Бойай и новой больницы Святого Иоанна. Периодически жандармы совершали разведывательные вылазки. Согласно задумке немецкого командования эти 600 венгерских жандармов должны были занять позиции шириной 4–5 километров чуть севернее Будаёрша. Они должны были принять участие в контратаке, которая была запланирована германцами на следующий день. В тот день Ласлё Золнай, позже ставший известным археологом, в районе 8 часов вечера собирался направиться в гости к своим родственникам (как-никак Рождество). По пути следования он видел царивший в этом районе хаос. Впоследствии он так описывал увиденное: «Я пытался пройти пешком вдоль аллеи Олас (сейчас аллея Силадьи-Эржебета). Улица по всей своей ширине была забита толпами солдат и военными автомобилями. Они перемешались с ордами пеших швабских крестьян, несущих узелки со своими пожитками. Крестьяне бежали из Будакеси. Было фактически нереально прорваться сквозь этот немыслимый поток и куда-то пройти. Испуганный крик этой человеческой массы словно в музыкальном такте сопровождался треском винтовочных выстрелов и звучавших со стороны «Сепилоны» артиллерийских залпов. Я пытался свернуть в направлении Варошмайора и хоть обходным путем продвинуться вперед. Но и здесь я столкнулся с толпами людей, которые пытались скрыться в городе. В одном из проездов на улице Эцредеш мне удалось прорваться сквозь гудящую толпу. Далее я следовал с пистолетом в руке… Как только я достиг площади Марнсибаньи, меня ослепил пронзительный свет прожектора. Привыкнув к резкому свету, я увидел, что вся площадь была забита воинскими подразделениями. На мое счастье, меня остановил один из венгерских солдат. На его вопрос я ответил: «Хочу пробраться в Пашарет, чтобы вместе с моими родственниками отпраздновать Рождество. Но никак не могу пробраться туда». Солдат даже не стал смотреть мои документы. Он сказал мне, что даже если бы не задержал меня, то все равно мне вряд ли бы удалось пробраться. Дело в том, что русские уже заняли Пашарет, и меня наверняка подстрелил бы кто-нибудь из сражающихся».

Тем временем город вел свою странную безмятежную жизнь. Кандидат в офицеры генерального штаба Венгрии Иожеф Паулич вспоминал: «24 декабря. Рождество 1944 года. На следующий день был подан праздничный обед. Это был куриный суп, жаркое из телятины с рисом, салат, выпечка, наполненная орехами и маком, а также стаканчик Доброго вина. Откуда-то была приглашена музыкальная капелла. Высокородная публика всегда приглашала их во второй половине дня. Все присутствовавшее на этом милом мероприятии общество осталось настолько им довольно, что организовавшие его пообещали организовать нечто подобное с обедом, танцами и музыкой на следующий день».

Тем временем штаб венгерского армейского корпуса, Располагавшийся в монастыре Нотр-Дам де Сион, ограничился обычной совместной молитвой. Скромный ужин полагался лишь Хинди и его окружению. Но и они, закончив трапезу, тут же отошли ко сну.

Если 24 декабря мы бы перенеслись на Пештский плацдарм, то могли бы заметить, что советские атаки становились более частыми и сильными. Советское командование хотело во что бы то ни стало предотвратить перегруппировку немецких войск. Именно по этой причине Пештский плацдарм атаковывался с разных сторон. В итоге частям Красной Армии в нескольких местах удалось прорвать линию немецкой обороны. В итоге к концу дня советская артиллерия могла спокойно обстреливать северо-восточные окраины венгерской столицы.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

18 октября 1944 года. Салашисты начинают массовое преследование будапештских евреев


В силу ряда причин советские командиры решили не продвигаться дальше на Будайской стороне Дуная. К 24 декабря Буды достигло лишь 20 советских танков, которые поддерживались незначительным количеством пехоты. Однако Красная Армия предпочитала избегать уличных боев с использованием только танков, так как те рисковали стать легкой добычей на узких улочках предместий Будапешта. Советская сторона и без того потеряла несколько Т-34, пытаясь проникнуть в глубь города. Контроль же над захваченными районами без достаточного количества пехоты был достаточно условным. Далеко не случайно, что даже после блокирования столицы нескольким получившим увольнение венгерским солдатам удалось без лишних проблем выскользнуть из кольца окружения.

Согласно некоторым историческим источникам, имелся целый ряд причин, по которым советские войска не стали активно развивать свое наступление. С одной стороны, советское командование опасалось увеличения количества мародерства и грабежей. Будапешт был весьма богатым городом даже по сравнению с теми крупными населенными пунктами, которые приходилось до этого брать Красной Армии. Советские солдаты могли оказаться не готовы к адекватному отношению к жителям Будапешта. С другой стороны, передовые части были достаточно слабыми, а потому были так или иначе вынуждены дожидаться подхода главных сил. В результате получалась парадоксальная ситуация: советские солдаты остановились не потому, что они занимались грабежами (что для войск первой волны всегда было нехарактерным явлением), а совершали грабежи, так как были вынуждены простаивать на месте.

Однако для многих прибытие советских солдат означало долгожданное освобождение. Были спасены некоторые будапештские евреи. Прежде всего речь шла о тех детях, чьи родители были направлены в лагеря, а сами дети оказались в специальном гетто-интернате в Будакеси. 24 декабря салашисты заявились в это место, видимо, для расправы над детьми, но были вынуждены в скором времени покинуть это гетто. Дело в том, что они отчетливо слышали лязг гусениц советских танков и громкие русские команды. Та пригородная деревня перешла в руки Красной Армии. Если же говорить о самих нилашистах, то для них в отличие от военного командования появление советских танков в Буде действительно было неожиданностью. Это привело к хаотическим действиям венгерских фашистов, что сохранило жизнь многим еврейским детям. Так было, например, в специальном еврейском детском доме на улице Мункачи Махая. Ранним утром салашисты ворвались также в детский дом, который располагался в казармах Радетского (позже казармы Бема, за памятником Бему). Детей вместе с их воспитателями стали выгонять во двор, где уже ждал пулеметный расчет. От массовой расправы детей уберегли неожиданно поступившие сведения об окружении венгерской столицы. В итоге более 100 человек были просто-напросто вывезены в гетто, располагавшееся в VII городском округе.

Глава 2

Окружение Буды

Внешнее кольцо окружения

Советские войска равномерно продвигались вдоль западных отрогов Будайских гор на север. Накануне Рождества 1944 года стояла ясная морозная погода. Части 18-го танкового и 31-го стрелкового корпусов занимали одну за другой венгерские деревни, фактически не встречая никакого сопротивления. После полудня 25 декабря 32-я моторизованная бригада заняла деревни Пербаль и Тёк. В 16 часов 30 минут передовой батальон 110-й танковой бригады без проблем взял деревню Тиннье. В то же самое время 181-я танковая бригада, двигавшаяся в направлении Сомора, приближалась к границам городского округа Комаром-Эстергом. Чуть западнее 170-я танковая бригада нанесла удар по Байне. Ранним вечером авангард советских войск появился у Ясфалу. Теперь передовые танки Красной Армии могли вести огонь по поездам, совершающим перевозки из Грана в Будапешт. В итоге железнодорожники и часть пассажиров были вынуждены искать убежища в окрестных деревнях. Поздним вечером того же дня советские танки стали спорадически обстреливать под Пилишвёрёшваром (немецкое название Веришвар) участок Венского шоссе. Тем временем городские таможенники могли видеть взлетавшие в небо сигнальные ракеты передовых частей Красной Армии. Транспортные средства, достигшие Веришвара, стремительно поворачивали обратно. Освещенные залпами советской артиллерии колонны грузовиков пытались пробиться обратно в Будапешт. Лишь немногим водителям, хорошо ориентирующимся на местности, к утру 26 декабря удалось вырваться из западни. Многие из них использовали окольные дороги лесного массива Пилаша и седловины гор Кетбюккфа.

25 декабря 1944 года наносящие в западном направлении удар танковые клинья достигли поселений Татабанья, Тарян, Сомор, Даг и Чольнок. Двигавшиеся на север части Красной Армии смогли перерезать железнодорожную линию Гран — Будапешт. Теперь они устремились главным образом в направлении города Дорог (немецкое название Дауваг). Постепенно первый фланг наступавших советских войск продвигался на восток. Захватывая пилишские деревни вплоть до места, где русло Дуная резко меняло свое направление, Красная Армия завершала полное окружение Будапешта. В 7 часов утра после короткого боя была взята Пилишчаба. В тот же день советские патрули заняли Пилишчев. Из Пилишчабы советские войска почти в течение целого дня двигались под прикрытием лесов и холмов Веришвара. Вечером советские солдаты были уже в Пилишсентиване, а нескольким разведывательным группам удалось проникнуть на территорию Веришвара. Теперь было уже вопросом времени, когда Красная Армия возьмет под свой контроль гравийную дорогу, которая соединяла Помаз (немецкое название Паумаш), Пилишсенткерест (Святой Крест) и Гран. Некоторая заминка возникла к юго-востоку от Дорога. Где оказалось установленное немецкое зенитное орудие. Его прикрывало несколько венгерских самоходных артиллерийских установок. Этим силам удалось подбить четыре советских танка и на несколько часов задержать продвижение 170-й танковой бригады к Грану. Но это не могло сдержать общего наступления. Чуть западнее к вечеру после короткого боя были взяты деревни Шаришар и Токод. в 19 часов 30 минут и сам Дорог перешел в русские руки. Советским частям посчастливилось взять в качестве трофея около сотни грузовых вагонов с продовольствием.

В час ночи 26 декабря русские танки достигли поселения Гран-Табор. Утром они уже атаковали сам Гран. Офицеры расположенного в городе гарнизона из состава 23-й резерв- ной дивизии решили провести общее собрание. На нем было решено, что надо было сложить оружие и не отступать за Дунай. Но командир гарнизона отказался выполнить подобное решение офицерского собрания. Он полагал, что это было несовместимо с клятвой офицера и было предательством боевого братства, сложившегося с немцами. Ему удалось убедить офицеров отказаться от плана капитуляции.

Таблица 7

СОВЕТСКИЕ И НЕМЕЦКО-ВЕНГЕРСКИЕ СИЛЫ, РАСПОЛОЖИВШИЕСЯ К ЗАПАДУ ОТ БУДАПЕШТА

(По состоянию на 24–25 декабря 1944 года)

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Таким образом, 23-я резервная дивизия (точнее, ее жалкие остатки), которая не представляла более никакой реальной боевой силы, в самый последний момент успела пересечь Дунай. Некоторое время спустя мост Марии-Валерии, который связывал через Дунай Гран с Гокерном (словенское название Стюрово), был взорван отступающими немецкими частями. Буквально за пару часов Гран полностью перешел в руки Красной Армии. В полдень 26 декабря небольшой моторизованный советский отряд направился в восточном направлении. Сначала он вышел к берегу Дуная у деревеньки Пилишмарот, а два часа спустя у села Дёмёш. Однако на этом продвижение остановилось, так как красноармейцы обнаружили, что отступающими немцами еще утром был уничтожен мост через небольшую речку Лепенке. Путь до Вишеграда можно было продолжить только пешком. В эту деревеньку красноармейцы смогли попасть лишь ночью 28 декабря. Так было замкнуто внешнее кольцо окружения вокруг венгерской столицы.

В то же самое время 170-я танковая бригада продолжала свое движение на запад. В первой половине 27 декабря ее силами была захвачена железнодорожная станция Шюттё, на которой стоял немецкий состав с танками и броневиками. Эта акция фактически завершила окружение Будапешта с запада. Прибывшая дивизионная группа Папе смогла 24–26 декабря лишь перекрыть проходы в горах и кое-как прикрыть район Таты — Табаньи. Но в силу того, что у дивизионной группы Папе (остатки «Фельдхеррнхалле») реально отсутствовала пехота, то она вряд ли могла помышлять о контратаках. Собственно, в этих условиях и эффективная оборона была весьма затруднительной. Положение изменилось лишь 28 декабря, когда к городу Комаром прибыло подкрепление. Лишь только тогда удалось сдержать советское наступление далее на северо-запад.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

18-й танковый корпус Красной Армии атакует


Стабилизации линии фронта также способствовало то, что советское командование не планировало развития наступления на запад. Красная Армия должна была «дожать немецкий Будапешт». Все последующие боевые действия на внешней стороне кольца окружения предпринимались лишь в районе озер Мор и Балатон (Платтензее).

Внутреннее кольцо окружения

24 декабря советские моторизованные войска через деревню Будакеси проникли в первую очередь в западные районы Буды. Канун Рождества в тот год пришелся на воскресенье. Но эти кварталы выглядели вымершими. Здесь была слышна лишь артиллерийская канонада. Но жители этого района, где в основном на одну семью приходился один небольшой домик, отнюдь не полагали, что в одно мгновение мир для них полностью изменился. Жители, заметив через забор русских солдат, которые были одеты в ватники и несли непривычные для венгров пистолеты-пулеметы с круглыми магазинами, поначалу пугались, но затем они проявляли странное оживление и даже радость. В тот день многие из них звонили по телефону своим родственникам или знакомым, проживавшим в центральной части города, чтобы поделиться этой новостью. В итоге к вечеру почти все будапештское население было в курсе, что в войне произошел коренной перелом и, судя по всему, венгерская столица была окружена.

«До середины ночи непрерывно грохотали пушки», вспоминал социально-либеральный политик Имре Чечь, чья квартира располагалась как раз в замковом квартале. «Иногда мы слышали автоматную пальбу. Для меня это было самой прекрасной рождественской музыкой. Возможно ли, что нас действительно освободили? Я не решался в это поверить. В любом случае я был счастлив, а потому в Рождество, невзирая на все жалкие предписания, мы встретили всей семьей. Бог услышал нас. Он повелел положить конец диктатуре подлецов. Утром его волею ураганный огонь усилился. Неужели город, наконец-то, падет?» Другие были более осторожны в своих суждениях. Звучали и такие слова: «В страхе перед русскими мы предпочли отказаться от украшения рождественской елки».

Советские части, которые продвинулись через седловину Сепьюхасне, минуя тем самым лесные массивы у горы Харе, беспрепятственно двигались в направлении Холодной долины. 25 декабря они смогли окружить боевую группу салашистов под командованием Пала Проная, которая наблюдала за дорогой у перекрестка улиц Хидегкут и Надьковичи. Сейчас на этом месте располагается автозаправочная станция. Вначале нилашисты заняли оборону в саду, который примыкал к одному из загородных домов. Затем они были загнаны плотным огнем в сам дом. К следующему утру весь отряд нилашистов был уничтожен.

В течение дня русская артиллерия смогла переместиться из Биа в пригород Будаерш, а затем продвинулась к так называемому «Великому валу». На пространстве между Мартонвашаром и Дунаем сражающиеся части смогли закрепиться на берегу реки и грозили в ближайшее время взять Келенфольд и Будатетени. После того, как 206-я батарея венгерской зенитной артиллерии не получила приказ об отступлении, артиллеристы вместе с 16 орудиями предпочли перейти на сторону Красной Армии. Произошло это чуть севернее Эрда.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Прорыв советских войск в Буду. 22–26 декабря 1944 года


Штаб немецкого корпуса переоценил свои возможности, полагая, что ему предстояло противостоять незначительным советским силам. В итоге в районе Тёрёкбалинта была предпринята контратака. Однако остатки 271-й народно-гренадерской дивизии и батальона венгерской жандармерии «Галванта» не были реальной силой, которая могла бы остановить советское наступление к юго-западу от Будапешта. Лейтенант зенитной артиллерии Денеш Хорват уже подготовил орудия к уничтожению, когда неожиданно получил приказ поддержать огнем запланированную контратаку. Его батарея располагалась в лесу Камара. Он вспоминал много позже: «После того, как немецкие пехотинцы получили информацию из командного пункта, в районе 21 часа они должны были прибыть в место, где располагалась наша артиллерия. Задача батареи состояла в том, чтобы удержать данный рубеж. После того, как я сам вернулся из немецкого командного пункта, мне предстояло сформировать «пожарную команду» из шести орудийных расчетов. Вахмистр Герхард сообщил, что по шоссе к нашей огневой позиции приближалась неорганизованная группа составом в 150–200 человек. Я запретил Герхарду открывать огонь, так как приближающимися были немецкие солдаты, которые прикрывали ночью позиции нашей батареи. Но когда до этой группы оставалось метров 100, взлетевшая в небо осветительная ракета показала нам, что это были русские солдаты. В тот же самый момент на нас обрушили огонь из минометов и была открыта сильная пальба из стрелкового оружия. Нас атаковали. Мы опешили, но успели дать отпор. Когда мы оборонялись, из Тёрекбалина («Великий вал») прибыла немецкая пехота. Но она оказалась настолько небоеспособной, что в основном лишь прикрывала отход орудийных расчетов. Между тем русские солдаты, которые ворвались на наши позиции, смогли взять в плен множество артиллеристов».

В то же самое время 18-й танковый корпус продолжал свое движение на север. К этому моменту силы 2-го механизированного гвардейского корпуса, в распоряжении которого имелось 80 танков, смогли занять часть западных и северных кварталов Будапешта, Рано утром 25 декабря были взяты Хидегкут и Надьковач. Около полудня несколько советских солдат водрузили красное знамя на горе Янош. Из Пешарета было хорошо видно, как горел ресторан «Балаж», располагавшийся буквально у подножия смотровой вышки. К вечеру в руки советских войск перешли большая часть района Промонтор и железнодорожная станция Альбертфальва (немецкое название Заксенфельд). Успешно продвинувшаяся по улице Будакеси танковая группа 25–26 декабря не предпринимала никаких серьезных попыток прорыва. Судя по всему, советских танкистов вполне устраивал контроль над улицами Будакеси и Хидегкути. Но русская пехота, напротив, уже 25 декабря смогла проникнуть в здание больницы Яноша. Оттуда они начали планомерный обстрел аллеи Олас и Варошмайора.

В тот же самый день в Будапеште перестали ходить трамваи. Это произошло, когда стало ясно, что из-за стрельбы больше никто не будет заботиться о работе общественного транспорта. Имелось несколько очевидцев, которые показывали, что рано утром несколько вагоновожатых пытались вывести на улицы свои машины, но разрывы снарядов тут же отбили у них всякую охоту помогать людям. По сути, на тот момент единственным общественным транспортом была пригородная электричка, которая в течение дня еще продолжала ходить между Будапештом и населенным пунктом Сентендре (Святой Андрей). К ней можно было прибавить еще речной трамвайчик, который продолжал курсировать по Дунаю между площадями Кошут и Баттхани. Впрочем, в городе еще продолжало сохраняться электроснабжение, водоснабжение, снабжение газом и телефонная связь. Но в городе нарастали панические настроения. Можно было видеть, как по улицам Юллё и Надькороши в глубь города устремлялись толпы беженцев. В основном это были жители Пештсентимра. Они были первыми эвакуированы с первой полосы оборонительного рубежа «Линии Аттилы».

Ни университетские штурмовые батальоны, ни срочно переброшенные в Буду части венгерской армии не проявляли никакого рвения в обороне городских окраин. Но 25 декабря подполковник Верешвари отдал приказ предпринять контратаку. Для этой операции были подтянуты специальные ударные батальоны. В итоге венграм удалось отвоевать часть территории. В частности, батальон «Ваннай» смог проникнуть на территорию Холодной долины, уничтожив засевших в больнице Яноша советских солдат. Одновременно с этим несколько венгерских самоходных орудий направилось в ту же долину. Отступающие советские отряды 25 декабря закрепились в женском монастыре, расположенном на Швабской горе. Венгерские жандармы, поднимавшиеся на гору, были неожиданно обстреляны. Завязался тяжелый бой, жандармы понесли огромные потери и были вынуждены отступить. Параллельно с этим вечером 25 декабря солдаты из немецкого ударного батальона «Европа» смогли занять позиции на Розовом холме. Здесь немцы сменили венгерских студентов, которые с трудом сдерживали советский натиск.

Таблица 8

ЭТАПЫ ОКРУЖЕНИЯ БУДАПЕШТА

(24–27 декабря 1944 года)

24 декабря 1944 года

Раннее утро

Советские танки перерезают железнодорожную линию Будапешт — Вена, выйдя к ней с юга со стороны Биаторбадь и Бичке

9 часов

Советские танки выходят к Будакеси, последней деревне, лежащей к западу от Будапешта. Немецкие танки на время отвоевывают «Великий вал».

11 часов

Советские танки занимают деревню Будакеси и достигают через седловину Сепьюхасне западной окраины Будапешта.

12 часов

Передовые части советской пехоты появляются на заснеженных высотах леса Чиллеберк в западной части венгерской столицы.

13 часов

Уличные бои у «Сепилоны», советские части проникают в глубь городских кварталов западного района. Подбито несколько советских танков.

14 часов

С конечной остановки трамваев Зуглигет дежурный служащий «Бескарта» сообщает по телефону, что в его районе появились русские солдаты.

с 14 по 16 часов

Советская пехота занимает Чиллеберк. В ее руки переходит конечная станция зубчатой железной дороги, которая поднимает пассажиров на Швабскую гору, и находящийся у подножия монастырь.

15 часов

Перестрелки у «Сепилоны». Советские танковые бригады достигают Тека и Пербаля, расположенные к северо-западу от Будапешта.

16 часов 30 минут

Советские танки занимают Тиннье, лежащую к северо-западу от Пербаля. Из Пербаля советские танки направляются в сторону Ясфалу.

20 часов

Университетский штурмовой батальон направляется на вершину Розового холма, чтобы воспрепятствовать проникновению советских частей из Холодной долины и «Сепилоны» во внутренние районы Буды.

Вечер

Батальон жандармерии «Секейудвархей» занимает позиции лежащей в направлении Холодной долины военной академии Бойай. Его часть располагается в Тёрёкесе, восточнее Розового холма. На площадь Марсибадьи внутри Буды подтягивается немецкая группировка.

Вечер

Последние рейсы автобусов и трамваев в Будапеште. Советские танки обстреливают остающийся пока свободным путь на Гран.

Поздний вечер

Советская пехота занимает лес Камара, располагающийся к югу от Буды.


25 декабря 1944 года

4 часа

Советские танки в селе Сомор (двигались из Пербаля).

5 часов

Советская пехота достигает Холодной долины. На улицах Надьковач и Хидегкут завязывается бой. 4

6 часов

Советские солдаты контролируют Нальковач и Хидегкут. К северо-западу от Сомора советские танки приближаются к домам Даувага и Чольнока.

7 часов

Советские танки занимают село Пилишчаба (Чава), последний населенный пункт перед Граном. Через несколько часов путь на Гран через Пилишские горы будет закрыт.

с 10 до 11 часов

1-й университетский батальон удерживает вершину Розового холма по линии Габор Арон — улица Пустасер. Авангард Красной Армии выдвигается из Пилишчабы в направлении Грана. Занят Пилишчев.

12 часов

Советские танки выдвигаются из Даувага в направлении Токода и Шаришапа.

13 часов

Советская пехота от «Сепилоны» и вдоль зубчатой железной дороги проникает в соседние кварталы города, постепенно 1 приближаясь к центру Буды. Красноармейцы появляются в начале улицы Кутфёльд. 1

14 часов

На смотровой вышке горы Яноша (высшая точка венгерской столицы), расположенной между Силлеберком и Холодной долиной, водружен советский флаг. Гостиница «Балаж» в огне.

19 часов 30 минут

Советские части занимают Дауваг.

Вечер

Последний рейс пригородного поезда в местечко Сентендре, лежащее к северу от Буды. По направлению из Пилишчабы советские войска достигают Веришвара.


26 декабря 1944 года

1 час

Советские танки входят в пригород Грана Табор.

Раннее утро

Советские танки занимают южные окраины Грана.

7 часов 30 минут

При отступлении немецкие части взрывают в Гране мост через Дунай. Город переходит полностью в руки Красной Армии.

Утро

Советские танки из Веришвара направляются далее на северо-восток и достигают Чобанка.

11 часов

Из Чобанка советские танки направляются в Паумаш.

12 часов

Советские моторизованные части направляются из Грана на восток и достигают, двигаясь вдоль берега Дуная, Пилишмарота (первая деревня на повороте Дуная на запад).

12 часов 30 минут

Авангард Красной Армии из Паумаша достигает окраин Сентендре.


27 декабря 1944 года

Утро

Советские части, направляясь из Веришвара и Паумаша, достигают Пилишских гор. Ими заняты Святой Крест и Пилишсентлассло. Советские танки проходят сквозь населенный пункт Сентендре и достигают берегов Дуная. Кольцо окружения замкнуто. Будапешт оказался в котле.


Неосведомленные жители внезапно для себя обнаружили, что оказались на передовой. Один из них вспоминал: «В первой половине 25 декабря вниз по улице Бюрёк пробежало несколько жандармов. Они кричали: «Спасайтесь, приближаются русские!» Часом позже появился 40-летний мужчина, одетый в рабочую форму монтера. Он был очень уставшим и попросил еды. Ему надо было добраться до улицы Мартонхедь. Он рассказал, что где-то поблизости прятался его приятель. Оба были членами экипажа венгерского танка, который остался наверху, у конечной станции зубчатой железной дороги. После обеда мы услышали топот ног, раздававшийся со стороны улицы Бюрёк. Казалось, что двигалась огромная толпа. Я выглянул в окно. Прямо перед домом остановилась большая группа немецких солдат. Вперед вышел офицер и спросил, где располагались русские. Затем он попросил попить. Глотнув воды, он сообщил, что Будапешт был окружен. Затем они двинулись быстрым шагом в сторону Швабской горы. Когда они подходили к дому № 71, началась перестрелка».

Вплоть до 25 декабря линия: больница Яноша, Липётмезо (Леопольдфельд), улица Габор Арон, улица Пустасери — контролировалась исключительно патрулями штурмового университетского батальона. Только волею слепого случая командир минометной батареи из состава 21-го артиллерийского дивизиона Тасилё Тарнай смог предугадать место атаки советских стрелков. Красноармейцы вновь намеревались взять больницу Яноша. По наступающим русским солдатам был открыт минометный огонь. В итоге они были выбиты с территории больницы.

Штаб немецкого командования, располагавшийся в Будайском замке, на тот момент находился едва ли не в трех километрах от передовой! Лишь после описанных выше событий на подкрепление защитникам Буды было направлено несколько частей. В то время наступающие советские войска по большей части состояли из пехотинцев. Но они не могли в течение пяти часов прорвать этот участок городского «фронта». Так как каждая из сражающихся сторон предполагала, что ей противостоят более значительные силы, нежели собственные, долгое время никто не решался на активные действия. Советская сторона не предпринимала атак, а немецко-венгерская — контратак. При этом местные жители все еще не понимали, что происходит в их квартале. Вот одно из многочисленных сообщений тех дней: «Жители домов жаловались Дьюуле Элишеру на то, что группа солдат по команде сделала выстрел в кучу песка, находившуюся у кромки дороги. Делалось это, чтобы проверить винтовки. Когда жителям сообщили, что в 100 метрах от них располагались позиции русских, те были немало удивлены».

Между тем еще 24 декабря венгерскую столицу покинули служащие в гестапо, в группах снабжения и в разведке. Они направлялись в Гран. Их сопровождала группа вооруженных салашистов, которая насчитывала около 1000 человек. Вместе с ними город покинули семьи салашистов и отдельные формирования нилашистской молодежи. Согласно приказу Эмиля Коварца, «хунгаристские рекруты» должны были также покинуть Будапешт. До этого предполагалось, что большинство из них пополнит состав 10-й пехотной дивизии. Однако штаб дивизии оставил без внимания приказ Коварца и отдал приказ 8-му пехотному полку вернуть рекрутов в свой состав.

«Из Добогокё мотоциклисты в районе 17 часов 40 минут сообщали, что в направлении Грана движется большая колонна. Это были 1500–2000 вооруженных хунгаристов, которые двигались в Гран».

Разрывы в кольце окружения способствовали бегству из Будапешта некоторых частей. Так, например, два направленных в район академии танка типа «Пантера», вместо того чтобы вести бои, вечером 25 декабря покинули вместе со своими венгерскими экипажами Будапешт и направились в монастырь Святого Андрея. На тот момент им это удалось почти без проблем. У Грана танки свернули на запад, и на следующий день, 26 декабря, танкисты смогли достичь немецкой линии фронта под Коморном. Тем же самым вечером в Сентендре (Святой Андрей) с погашенными огнями из Будапешта направился последний пригородный поезд. Он был до отказа набит теми, кто стремился сбежать из венгерской столицы. В ночь с 25 на 26 декабря советские войска взяли Веришвар. К полудню следующего дня они без особых проблем, не встречая никакого серьезного сопротивления, смогли захватить Чобанку, Юрём, Раумаш, Букакалас.

Значительная часть сбежавших из города обозных групп застряла в Паумаше. Им было не под силу прорвать кольцо окружения. Остальные беглецы уже на подступах к Грану поняли, что дорога на запад была перерезана. Ловушка захлопнулась. Обе полосы движения на дорогах от Святого Креста к Грану, равно как и все проселочные и лесные дороги, оказались забиты немецкими и венгерскими автомобилями. Лишь немногим удалось избежать встречи с советскими танками. Кроме всего прочего, советским танкистам удалось уничтожить две транспортные колонны, которые доставляли в Будапешт через Пилишские горы 109 тонн боеприпасов и топлива.

Последняя группа салашистов попыталась скрыться из венгерской столицы 26 декабря. Но уже под Добогокё стало ясно, что продвижение вперед было невозможным. Венгерские фашисты разбежались по окрестным деревням, где пытались найти убежище. Некоторым из них, к немалому удивлению немцев, 28 декабря удалось выйти к линии фронта под Коморном. Другие, поскитавшись, были вынуждены повернуть обратно. Кроме этого, 26 декабря венгерский батальон, который отступил с острова Сентендре (Святого Андрея — одноименный с соседним населенным пунктом), попытался прорвать советское кольцо блокады под местечком Избег. Но прорваться к Грану им не удалось. Отступив к острову Святого Андрея, они по совету городских властей решили не продолжать борьбу и сдались в плен. В районе 12 часов 30 минут перед домом местного священника появились первые казаки. На следующий день советские танки вышли к берегам Дуная. Кольцо было замкнуто.

В ночь с 25 на 26 декабря с острова Святого Андрея попытались скрыться остатки немецких частей и подчиненные им четыре венгерские саперные роты. Тем временем передовые части 25-й гвардейской стрелковой дивизии форсировали Дунай в окрестностях Вака. 25 декабря эти советские войска предприняли первую разведывательную операцию. На следующий день красноармейцы взяли остров Святого Андрея. Гвардии сержант К. Шашиков после короткого боя смог взять в плен часть роты, которая удерживала берег Дуная. За это он был представлен к званию Героя Советского Союза. Как вспоминал очевидец: «В Тотфалу священник и нотариус приняли русских. Те не чинили никаких обид. Было лишь решено, что все мельницы должны работать на полную мощность. Окрестности по решению русских патрулировали национальные гвардейцы, у которых на руке была повязана белая повязка».

Местное население почти повсеместно демонстрировало готовность сотрудничать с Красной Армией. И это был не просто конформизм. Так, например, в Тахи местная жительница по имени Изабелла Борош, рискуя собственной жизнью, смогла спасти заминированный мост. Она вовремя перерезала бикфордов шнур, который вел к взрывчатке.

Впрочем, полное разоружение немецких солдат, которые закрепились на позициях у поворота Дуная на запад, продолжалось вплоть до 30 декабря. Согласно советским источникам только в данном районе за неделю в плен было взято 5390 солдат. Населенный пункт Кишороси, который являлся неким административным центром острова, был занят красноармейцами лишь 3 января 1945 года.

Глава 3

Наступающие и осажденные

Окруженная немецко-венгерская группировка

Споры о точном количестве защитников Будапешта не утихают по сей день. Сообщения советской печати тех лет говорили о взятии в плен около 70 тысяч солдат. По сведениям группы «Будапешт», к 31 декабря 1944 года на Пештском плацдарме находилось 37 300 немецких и венгерских солдат. Эти данные подтверждаются Кристианом Унгвари, который в своей книге указывает, что около 60 % защитников венгерской столицы находилось еще в Пеште. Этим данным несколько противоречат сведения, представленные в Верховную ставку Малиновским. В своем отчете он писал о 188 тысячах защитников, из которых 138 тысяч было взято в плен. Эта цифра была взята на вооружение советской и венгерской историографией, что являлось вполне объяснимым, ибо это был своего рода некий политический заказ. Третью цифру мы могли бы обнаружить в сводках командования группы армий «Юг». В них говорилось, что на конец 1944 года в Будапеште было окружено 50 тысяч венгерских и 45 тысяч немецких солдат. Единственный венгерский исследователь, который соглашался с этими цифрами, был Шандор Тот. Петер Гостоньи в своих работах, опубликованных в 60-е годы на Западе, напротив, приводит сообщения Пфеффера-Вильденбруха, который говорил о 33 тысячах немецких и 37 тысячах венгерских солдат. Даже штаб 1-го корпуса неоднократно пытался суммировать имевшиеся в его распоряжении силы, но едва ли не каждый раз получались разные цифры. Это объяснялось странной системой командования и запутанными отношениями между венгерскими частями и немецким командованием. Сам начальник штаба 1-го армейского корпуса, Шандор Хорват (по словам очевидцев — весьма грамотный и компетентный офицер) не мог похвастаться точными данными. Позволим себе процитировать его: «В течение семи недель осады я ни разу не сталкивался с правдоподобными данными относительно численности боевых частей, имевшегося в их распоряжении количества оружия и боеприпасов. Не было даже схемы для выявления учтенных и неучтенных частей. Квартирмейстер штаба, капитан Дежё Немеет, был вынужден неоднократно проводить проверки и новые подсчеты, так как подчас разница в подсчетах относительно снабжения провиантом составляла 40 тысяч человек».

Подобные различия в данных можно списать на то, что значительная часть оригинальных документов была уничтожена во время взятия Будапешта. К этому стоит прибавить, что 1-й армейский корпус имел в своем распоряжении только административные здания (см. предыдущие главы). Он не мог распоряжаться реальными военными частями. Входившие в его состав воинские части при отступлении под русским натиском прибыли в Будапешт фактически неучтенными. Единственным подразделением, которому командование 1-го армейского корпуса действительно могло отдавать приказания, был батальон «Будапешт»; его первоочередной обязанностью была охрана и оборона ряда городских объектов. Тот факт, что армейский корпус был вынужден мобилизовать в свои ряды сбежавших из Трансильвании студенток (!) института физкультуры (они должны были выступать в роли связных и разведчиц), показывает безнадежность его положения. Это был армейский корпус без собственных солдат.

Значительная часть венгерских воинских подразделений, которые оказались окруженными в венгерской столице, всячески пыталась уклониться от боев и всяческих проверок. В итоге офицеры этих подразделений при учете сознательно занижали количество имевшихся в их распоряжении солдат и оружия. Это делалось для того, чтобы немецкое командование не поручало венграм особо сложных и тяжелых заданий. Они предпочитали, чтобы войну за них вели немцы.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Стадо коров перед национальным театром


В силу подобных обстоятельств во время осады Будапешта штаб 1-го армейского корпуса вообще не занимался проверкой подобных данных. Эта информация просто принималась к сведению. Впрочем, в соответствии с Уставом и приказами немецкого командования сообщения такого рода должны были тщательно проверяться. В итоге к 14 января 1945 года «заявленная» численность 10-й пехотной и 12-й резервной дивизий составляла около 300 человек. Но была и другая сторона этих данных. Если говорить о снабжении, то можно найти документы того же самого времени, указывавшие, что только в 10-й пехотной дивизии числилось 3500 тысяч человек. Видимо, в штабе армейского корпуса никому не бросилось в глаза, что в 10-й пехотной дивизии провианта поглощают как минимум в десять раз больше людей, Чем воюет. Может быть, на это закрывали глаза. Как показывает практика, боевой состав — это 50–60 % личного состава части, то есть того количества солдат, которые получают провиант и обмундирование. Кроме этого, к боевому составу можно было бы причислить всех солдат, лишившихся своих командиров, штабов или оставшихся без снабжения.

В ходе боев основные потери несли, как правило, пехотные батальоны. По этой причине в случае осады снабженческий персонал сокращался до минимума. В немецких частях подразделения снабжения вообще упразднялись, так как во многих случаях только посредством данного шага можно было сохранить боеспособность части. Однако во время осады Будапешта мы не найдем даже намека на подобные действия в венгерских частях. В результате нескольких столкновений 10-я пехотная дивизия потеряла к концу января 1945 года около 200–300 человек, и это в то время, когда около 3 тысяч солдат из ее состава вообще не принимало участия в боевых действиях. Впрочем, вряд ли стоило этому удивляться. Венгерское военное командование считало сражение за Будапешт бессмысленным, а потому не намеревалось зря проливать кровь.

Если говорить о боеспособности окруженной немецко-венгерской группировки, то не стоит забывать также о том, что значительная часть окруженных венгерских солдат хотя бы по своим функциональным обязанностям не предназначалась для участия в боях. Солдаты из различных подразделений венгерской армии были не только необученными, но и даже не вооруженными. Они не представляли никакой боевой силы. Идеальным примером существующей, но не имеющей никакого боевого значения воинской части является служба безопасности, которая была создана по приказу генерал-полковника Геза Лакатоша. 25 сентября 1944 года она была преобразована в так называемую «национальную гвардию». Несмотря на звучное название, в это подразделение вовлекались те, кто не подлежал призыву в силу возраста или здоровья. Все эти люди должны были выполнять незначительные задания по наведению порядка. С большой натяжкой венгерскую национальную гвардию можно сравнить с немецким «фольксштурмом», за тем исключением, что «фольксштурм» все-таки представлял собой некую боевую силу. Члены венгерской национальной гвардии принимали военную присягу. Свою службу они несли, надев специальные повязки. При этом некоторые продолжали носить гражданскую одежду. Отряды национальной гвардии действовали в тех районах и кварталах, где проживали их члены. Они были уполномочены решать лишь незначительные вопросы. Все служащие национальной гвардии (и добровольцы, и мобилизованные) получали продовольственный паек и небольшое денежное довольствие. Вооружены они были исключительно тем, что смогли собрать в своем районе и квартале.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Венгерский полицейский дежурит на улицах осажденного Будапешта


3 декабря 1944 года правительство Салаши распустило все подразделения национальной гвардии. Вызвано это было тем, что во многих случаях в нее записывались политически неблагонадежные личности, бывшие политические заключенные, дезертиры. Нередко под видом отрядов национальной гвардии скрывались группы организованного сопротивления. Ее наследником стали отряды силы безопасности — КИШКА. В большинстве случаев роты КИШКА создавались из бывших отрядов национальной гвардии. КИШКА организационно были связаны с венгерской армией, но при этом данные подразделения действовали только лишь на территории Будапешта. Как правило, на один район венгерской столицы приходился один батальон КИШКА. Но при этом не исключалось, что университеты и прочие крупные столичные заведения создавали свои собственные военизированные формирования. Как и в случае с национальной гвардией, в КИШКА смогло просочиться множество идейных антифашистов. В некоторых случаях им даже удалось занять ведущие посты в данной организации. В итоге КИШКА ожидала судьба национальной гвардии. Из-за ненадежности этого формирования 6 января 1945 года батальоны КИШКА были расформированы.

Буквально накануне осады Будапешта в городе началось формирование специальных боевых отрядов полиции. Многие из полицейских сами выразили активное желание участвовать в обороне города. Если мы посмотрим на документы по продовольственному снабжению, то обнаружим, что в боевых отрядах полиции числилось около 7 тысяч человек. Но на самом деле противостоять противнику с оружием в руках было способно 1630 человек. Остальные полицейские попросту не только не имели военных навыков, но и толком не могли обращаться с армейским оружием. Вследствие этого применение боевых полицейских отрядов не давало никакого результата (что можно было наблюдать во время боев в городском парке). В первые же часы боя эти отряды теряли убитыми и ранеными более половины личного состава.

С самого начала вспомогательные боевые подразделения не могли использоваться рационально. Им не вручалось тяжелое оружие, так как почти все служащие не знали, что с ним делать. Не стоило забывать, что большинство членов всех этих подразделений не были идейными фашистами, а стало быть, при первом же удобном случае они сдались бы в плен красноармейцам. Как видим, некоторые подразделения, существовавшие на бумаге, не имели никакой боевой силы. Их даже опасались бросать в бой. В приведенной ниже таблице содержатся сведения о количестве окруженных в Будапеште венгерских солдат и служащих. Составлены они на основе документов продовольственного снабжения и заявленной численности боевого состава. Изучая эту таблицу, не стоит забывать о том, что отнюдь не все перечисленные подразделения принимали участие в боях, обороняя Будапешт.

Таблица 9

ВЕНГЕРСКАЯ ВОИНСКАЯ ГРУППИРОВКА В ОКРУЖЕННОМ БУДАПЕШТЕ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Как видим, только приблизительно 30 % венгерских солдат, получавших снабжение, принимали участие в боях. Но даже при этом количество подразделений, не принимавших участия в боевых действиях, было весьма значительным. К ним в том числе принадлежали батальоны КИШКА, отряды полиции, военные структуры вроде служб снабжения. При выяснении боевой численности венгерской группировки надо также учитывать, что это сугубо теоретические, то есть зафиксированные в документах, данные. Установить, в какой степени принимали участие в боях солдаты того или иного подразделения, сейчас не представляется возможным.

Боевая численность окруженных в Будапеште венгерских боевых подразделений в значительной мере определялась тем, что приблизительно половина солдат не получила даже начальных навыков военной подготовки, а 16 % подразделений было вообще сформировано во время самой осады. В итоге 30 % солдат, участвовавших в боях за Будапешт, приняли на себя непосильную ношу.

Если говорить о действительно боеспособных частях, то надо, прежде всего, упомянуть оставшиеся в Будапеште дивизионы самоходных артиллерийских установок. Несмотря на то что эти части не были полностью укомплектованы, а в большинстве случае солдаты были вооружены только ручным оружием, не стоит принижать их боевую значимость. У этих солдат был боевой опыт, чем не могли похвастаться многие другие. Далеко не случайно, когда в январе 1945 года добровольцами пошли сражаться многочисленные венгерские подростки, гимназисты, кадеты и студенты, то они стремились попасть именно в дивизионы самоходных артиллерийских установок. Они знали, что здесь было обеспечено хорошее продовольственное снабжение и боевое товарищество. К тому же им выдавались специальные удостоверения, которые спасали их от облав. Уже в ноябре 1944 года капитан Ханак стал формировать специальную «панцергренадерскую роту», в состав которой попадали солдаты потерявшие в боях свою часть. Старший лейтенант Тибор Рац, командир одной из батарей самоходной артиллерии, самовольно, но вполне оправданно покинул со своими самоходками Пештский плацдарм, так как полагал, что его «штурмовые орудия»[4] там попусту простаивали.

Кроме этого, в регулярных формированиях венгерской армии существовало множество солдат, которые хотя и носили форму, но отнюдь не собирались сражаться. Яркий пример этого являет собой 1-я танковая дивизия. В официальных документах на начало декабря паек в ней получали 14 тысяч солдат, но в то же время для немцев ее боевой состав обозначался в 2038 человек. Видимо, это были все, кто хотел все-таки воевать. Только за пару недель декабря сообщалось о 80 случаях дезертирства. Но при этом против дезертировавших солдат не было возбуждено уголовных дел. Более того, венгерское командование не проводило даже формального следствия и дознания. Интересна позиция командования этой дивизии во время осады Будапешта. Штаб вместе с 6-м резервным полком (два батальона) занял склады, откуда не высовывали носа до окончания боев. Из состава той же самой дивизии был сформирован специальный «внедренный отряд», состоявший в основном из разведчиков. Мало того, что немцы не знали о существовании этого подразделения, так как оно ни разу никак себя не проявило за время боев. Судя по всему, командир дивизии распустил их по домам, на всякий случай снабдив (для салашистов и жандармерии) благовидным предлогом. Если говорить в целом, то во время осады венгерской столицы подобную «двойную бухгалтерию» вели почти все мадьярские части и подразделения. Дело дошло до того, что в конце декабря 1944 года батальон 12-й резервной дивизии состоял из 30–40 человек. В итоге в отставку («из-за неспособности наполнить боевую часть») было отправлено 3 венгерских полковника и 5 подполковников. Еще один метод узаконенного дезертирства. Впрочем, для сохранения видимости против этих офицеров были возбуждены дела, но до трибунала, естественно, не дошло.

Как уже говорилось выше, значительная часть батальонов КИШКА поддерживало сопротивление, а потому они были обузой для немецкого и венгерского военного командования. По этой причине КИШКА вряд ли можно отнести к категории защитников Будапешта. Члены этих подразделений, скорее, являлись союзниками Красной Армии.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Общая обстановка в Будапеште на 28 декабря 1944 года. Парашют — места сброса припасов с воздуха, самолет — места создания импровизированных аэродромов


Кажется удивительным, что ни венгерское, ни немецкое командование не предпринимали ничего, чтобы хоть как-то исправить сложившуюся ситуацию. Они мирились даже с ложными донесениями. «Немцы были весьма довольны показушной борьбой наших трех батальонов. Они даже вступились за командира одного из батальонов, когда его арестовали нилашисты», — писал в своих воспоминаниях лейтенант Вире, адъютант командира одной из дивизий. Большая часть венгерского военного командования за время всей осады только создавала видимость исполнения своих служебных обязанностей. «По роду своих занятий» она стремилась минимизировать потери среди венгров. По сути, большинство венгерских офицеров пыталось просто-напросто пережить эту войну.

Если посмотреть на значившихся на бумаге 38 тысяч венгерских защитников Будапешта, то мы увидим, что боевой состав был всего лишь 14 тысяч человек. Однако при этом надо обратить внимание, что за короткое время численность получающих продовольственное снабжение резко сокращалась. В первую январскую неделю 4-й гусарский полк, равно как и большая часть жандармских батальонов, после боя в городском саду прекратил свое существование как боевая единица. Боевые группы венгерской полиции после этого были переброшены в Пешт. В итоге получалось, что, несмотря на то, что в боях в основном принимали участие немцы, неся при этом огромные потери, венгерские подразделения несли «потери» не в пример большие, хотя они и не принимали активного участия в уличных сражениях.

Если учесть все эти факты, то можно прийти к выводу, что реальная численность венгерских защитников Будапешта едва ли превышала численность полутора полных дивизий. При этом уставной (согласно выдаваемым пайкам) состав насчитывал 30 тысяч человек, а реальный боевой состав этих дивизий — 15 тысяч человек. Что же касалось боеспособности этих подразделений, то реальную силу из них представляла треть солдат (30 %). Но при этом венгерская группировка превосходила немецкую по количеству орудий. Почти 60 % артиллерии принадлежало мадьярам. Еще раз повторю, что отнюдь не все венгерские части принимали участие в обороне города. Так, например, после 30 декабря 4-я артиллерийская батарея 2-го полка не произвела ни одного выстрела. И это несмотря на то, что она обладала достаточным боезапасом, четырьмя пригодными к стрельбе орудиями и несколькими наводчиками-наблюдателями.

В итоге немецкое командование использовало любую возможность, чтобы переложить ответственность за поражение на венгров. В его сообщениях в те дни очень часто упоминается дезертирство, которое являлось результатом отвратительной морали в венгерских частях. В своих докладах Верховному командованию немецкие инстанции изображали положение таким образом, будто бы они одни занимались обороной Будапешта. О том, что дезертирство процветало и в немецких войсках, офицеры вермахта в своих рапортах предпочитали умалчивать. Совершенно иную картину в своих воспоминаниях рисовали венгерские офицеры, которые все-таки смогли пережить осаду столицы. Они полагали, что истинные причины дезертирства надо было искать в подчиненном положении венгерских войск, заносчивости и надменности немцев. Венгры не собирались умирать во время операции, которой полностью руководили немцы. Некоторые из венгерских подразделений уже в декабре 1944 года пережили своего рода раскол. Их раздробили на отдельные роты и даже взводы, после чего перевели в состав немецких частей, под немецкое же командование. Но отнюдь не все были недовольны этим. Есть несколько примеров того, как венгерские солдаты добровольно (обычно после гибели командира) присоединялись к немецким частям и продолжали вести бои. Были случаи, когда этим путем следовали даже гражданские лица. Но еще раз повторю: это были единичные случаи.

Советские сводки, в которых сообщалось о массовом дезертирстве венгерских солдат, также способствовали складыванию ошибочной картины. В первую очередь это касалось причинно-следственных отношений. По политическим причинам нередко говорилось о том, что солдаты дезертировали добровольно, хотя на самом деле они были взяты в плен во время боев. Советские сведения выглядят ненадежными также в той части, что касалась боевой мощи противника. Наши архивные документы указывали на следующие потери, которые немецко-венгерская группировка понесла на Пештском плацдарме: 35 840 убитыми, 291 подбитый танк, 1419 захваченных и уничтоженных орудий, 22 бронетранспортера. Если потери были настолько большими, то сам собой напрашивается вопрос: кто же сражался против Красной Армии в Буде? В действительности в Будапештском котле вообще не имелось такого количества боевой техники. Несостоятельность советских сводок станет очевидной, если учесть, что в них сообщалось о 25 тысячах солдат, взятых в плен красноармейцами.

Для немецкой группировки войск в Будапеште главной проблемой был недостаток пехоты. Наиболее сильные четыре моторизованных батальона дивизии «Фельдхеррнхалле» располагались отнюдь не в Будапеште. Остальные три батальона едва ли насчитывали по 500 человек. За пределами кольца окружения находился и один из моторизованных батальонов 13-й танковой дивизии. Находившаяся в окружении 22-я кавалерийская дивизия СС была набрана из слабо подготовленных солдат, а потому не являлась грозной силой. С другой стороны, кавалерийские полки 8-й дивизии СС имели достаточное количество людей. Прочие немецкие подразделения в сумме насчитывали едва ли больше 10 тысяч солдат. В силу их слабой подготовки и плохого вооружения они могли оказать лишь недолгое сопротивление.

Таблица 10

НЕМЕЦКАЯ ГРУППИРОВКА В БУДАПЕШТЕ И ЕЕ ЧИСЛЕННОЕ СООТНОШЕНИЕ С ВЕНГЕРСКИМИ ВОЙСКАМИ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Но все это отнюдь не значило, что немецкие части начинали разлагаться. С точки зрения военного обучения, боевого духа и вооружения немцы находились в более выгодном положении, нежели их венгерские союзники. Исключение составляли те части СС, которые были набраны из венгерских фольксдойче. Эти люди зачастую не только не говорили по-немецки, но и не намеревались сражаться за Германию. Именно в этих эсэсовских формированиях наиболее часто наблюдались случаи дезертирства. Моральная обстановка в 22-й кавалерийской дивизии СС в ноябре 1944 года оставляла желать лучшего. Солдаты, Набранные в 1-й, 6-й и 8-й полицейские полки СС из числа фольксдойче, были настолько ненадежными, что у них в тылу приходилось применять практику «заградительных отрядов». Так, Например, во время боев на плацдарме у Зольтера за спинами эсэсовцев из 8-го полицейского полка были установлены пулеметные расчеты. Пулеметчики должны были расстреливать без каких-либо предупреждений каждого, кто подозревался в попытке скрыться с поля боя. В последние дни штурма Будапешта произошло несколько показательных случаев. Солдаты, принудительно набранные в эсэсовские полки, подняли бунт и расправились со своими офицерами.

Когда мы говорим о немецких защитниках Будапешта, то надо оговориться, что в этой категории были представлены почти все европейские нации. В части СС призывались французы из Эльзаса, венгры, румыны. Добровольцами в эти подразделения шли финны, жители Фландрии, Швеции, Испании. Во вспомогательных службах СС несли службу приравненные к арийцам русские и украинцы. Сформированный преимущественно из поляков артиллерийский дивизион одной из эсэсовских дивизий. Свидетели показывали, что по окончании штурма венгерской столицы было похоронено несколько человек в польской униформе, на которую были нашиты немецкие знаки различия.

Боеспособность этих «немецких» защитников была самой различной. Самым слабым звеном были принудительно призванные в СС. Это происходило согласно межгосударственному соглашению, которое было навязано Германией странам-сателлитам. Полную противоположность им являлись эсэсовские добровольцы, а также солдаты, призванные на службу из Германии. В первую очередь это относилось к тем подразделениям, которые имели долгое боевое прошлое. В частности, это относилось к 13-й танковой дивизии, за время войны 20 служащих которой были награждены Рыцарскими крестами. Три офицера посмертно даже были представлены к награждению Дубовыми листьями к кресту. К числу проверенных в боях дивизий относились 8-я кавалерийская дивизия СС и мотострелковая дивизия «Фельдхеррнхалле». Последняя поначалу формировалась исключительно из членов СА, штурмовых отрядов нацистской партии. Однако в 1944 году от первоначальных «учредителей» в дивизии не осталось и следа. Дело в том, что «Фельдхеррнхалле» три раза была почти полностью уничтожена (первый раз под Сталинградом). Затем она формировалась заново. 271-я народно-гренадерская дивизия еще в октябре 1944 года находилась в стадии организации. Ее комплектование пришлось завершать в буквальном смысле на ходу. Командование получило приказ перебросить дивизию из-под словацкой Нитры (немецкое название Нойтра) на берега Дуная. В силу того, что солдаты этой части не успели пройти нормальную военную подготовку, боеспособность 271-й народно-гренадерской дивизии была не особенно высокой.

Бои на Восточном фронте были еще и мировоззренческой войной. Это имело для немецких солдат самые плачевные последствия. Дело в том, что большинство из них сражалось не из чувства долга, но ради самосохранения. Они ожидали, что им не стоило ждать снисхождения от Красной Армии. В силу этого обстоятельства немецкие части даже с невысокой боеспособностью и подорванным духом предпочитали продолжать бои, а не сдаваться в плен. Подобные настроения преобладали среди эсэсовцев, набранных из числа русских и украинцев. Когда вставал вопрос между пленом и смертью, то многие из них предпочитали покончить с собой. В типично славянской манере для этого припасался последний патрон.

Большой проблемой для немецкого и венгерского командования являлись части снабжения. На самом деле Будапешт, провозглашенный Гитлером «крепостью», являлся таковой только на бумаге. Никто в городе и не помышлял о том, чтобы начать создавать склады продовольствия, которые бы позволили выдержать длительную осаду. Большая часть продовольственных запасов находилась на окраинах Буды, где 24–26 декабря она стала легкой добычей для наступающих частей Красной Армии. Капитан Дежё Немет, квартирмейстер 1-го армейского корпуса, намеренно разместил продовольственные склады в тех местах, где они могли без особых проблем перейти в руки советских войск. На момент, когда вокруг венгерской столицы замкнулось кольцо окружения, в городе было всего лишь 450 тонн бое припасов, 120 тонн горючего и 300 порций еды. Этих запасов для города вроде Будапешта хватило бы только на пять дней!

Но и в условиях отсутствия необходимого количества запасов немецко-венгерское командование не собиралось задумываться над проблемой снабжения городского населения. С момента блокады города было установлено, что только для солдат как минимум в день требовалось 80 тонн продовольствия. Приблизительно 20 тонн можно было доставлять по воздуху. Будапешт был одним из «котлов», когда немецкое командование решилось прибегнуть к тактике «воздушного моста». Но при этом оно столкнулось с существенной проблемой. Из-за недостаточной приемной мощности будапештских аэродромов Ю-52 не могли своевременно поставить необходимое количество продуктов и боеприпасов. Выход был найден в том, чтобы привлечь к организации «воздушного моста» планеры, которые должны были сбрасывать грузы в виде специальных бомб. В итоге в Будапеште было выделено два места для разгрузки самолетов и четыре места для «продуктовой бомбардировки».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Набросок наградного знака для участников «воздушного моста», снабжавшего немецко-венгерскую группировку в Будапеште


Таковыми стали ипподром, спортивный аэродром к югу от Чепеля, нынешний народный стадион, спортивная площадка у Кишракоше (сейчас там располагается поселок Аттила-Иозеф), один из скверов и Вермезо (Кровавый луг). В этих местах могли даже приземлиться самолеты связи, так называемые «аисты». Аэродромы, на которых могли бы приземлиться крупные самолеты, были утрачены в первые же дни окружения. Летные поля в Будаёрше, Ферихедь, Матьяшфельде перешли в русские руки соответственно 25, 27 и 30 декабря.

Первый транспорт прибыл в Будапешт 29 декабря 1944 года. Именно в этот день в составе 4-го воздушного флота была сформирована так называемая «Будапештская группа». Со временем ее задачи расширились. С 16 февраля 1945 года она должна была снабжать по воздуху не только Будапешт, но и еще одну «крепость» — Бреслау. Командиром данной группы был назначен генерал-лейтенант Герхард Конрад, который до настоящего момента командовал авиадесантными войсками 4-го флота. В его распоряжении находилось 200 самолетов различных типов. В среднем ежедневно самолеты «Будапештской группы» совершали по 61 вылету, хотя успешными из них было только 49. До того момента, как был разрушен будапештский ипподром, выполнявший роль взлетно-посадочной полосы, снабжение венгерской столицы по воздуху можно было назвать удовлетворительным. В некоторые дни в городе разгружалось до 93 самолетов. Самые большие потери несли грузовые планеры. Из 73 используемых планеров типа DFS-200 32 так и не достигли Будапешта. Часть из них разбилась во время посадки, часть при посадке не в том месте. Подобные ошибки объяснялись тем, что за штурвалом этих летательных машин по большей части оказывались 16–18-летние подростки. Это были добровольцы из состава НСФК, Национал-социалистического летного корпуса, которые с большим воодушевлением приступили к выполнению порученного им задания.

Если говорить непосредственно о снабжении, то из 80–100 тонн продовольствия, ежедневно необходимого для Будапешта, доставлялось около 47 тонн. Несколько лучше обстояли дела со снабжением боеприпасами. По «воздушному мосту» доставлялось 86 % необходимых грузов. Но уже в первые дни осады венгерской столицы фактически перестала применяться немецкая тяжелая артиллерия. Связано это было с тем, что 25 тысяч лошадей остались фактически без Фуража. Почти в одночасье они превратились в обузу для немецкой группировки. К слову сказать, чтобы обеспечить едой городскую комендатуру, приходилось держать свиней. Один из свинарников был организован в местечке под названием Бузоганитрум (Булавовидная башня), а другой — к югу от замка.

«Самой опасной, но в то же время самой успешной операцией в моей жизни была кража у немцев туш свиней. Это я делал с некоторыми из наших мальчиков, чтобы хоть как-то накормить голодных солдат», — вспоминал после войны старший штабной вахмистр 12-й резервной дивизии, которая застряла в Буде. К концу января в городе закончились почти все запасы продовольствия. Единственной пищей для горожан являлась морковь и конина. Но даже эту пищу было получить не очень просто. В течение последних недель осады солдаты по нескольку дней не ели и жутко голодали.

Всего же за время осады в Будапешт было доставлено 1975 тонн грузов, 417 из которых было привезено венгерскими летчиками. Специальные «грузовые» бомбы имели красный купол парашюта, если в них находились боеприпасы, и белый, если — продовольствие. В последние дни осады над городом было сброшено около 1000 «грузовых» бомб, но редко когда они приземлялись в специально выделенном для этого месте. Многие из подобных грузов относились потоками воздуха на те территории, которые уже были заняты советскими частями. Так как подобные акции проводились ночью, то наутро начинались усердные поиски грузовых контейнеров. Несмотря на угрозу расстрела, большинство из подобных грузов почти тут же расхищалось местным населением.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Немецкий солдат охраняет импровизированный склад с припасами


В советских мемуарах есть такие строки: «Пробирался он с автоматчиком по только что отбитому у немцев переулку. Горел угловой дом с какими-то мифологическими скульптурами в нишах. Танки прошли вперед, и переулок курился аспидным дымом. Тяжелая, инкрустированная металлом дверь парадного входа, сорванная с петель и покореженная, вдруг вовсе обрушилась на тротуар и загородила дорогу. Откуда-то из дыма выскочила женщина. Наткнувшись на Агибалова, она отшатнулась. Он подозвал ее на немецком языке. Она испуганно приблизилась, немолодая, в темном пальто, темном платке, туго повязанном на голове; с отчаянием и любопытством, то и дело озираясь, рассматривала его форму. Потом выронила:

— Wann wird es schon zu Ende sein?

Агибалов понял, ответил, мобилизуя весь свой запас немецкого:

— Es ist schon nicht lange zu warten. Keine Angst. Wir werden ihnen nicht Boses tun.

Тогда женщина вдруг потянула его за рукав и торопливо заговорила:

— Спасите одну даму, актрису. Вы знаете, может быть, видели или слышали, есть такая актриса — Франческа Гааль. Она уже три недели живет в подвале.

Агибалов рассказал, что, выслушав это сообщение, он даже оглянулся — нет ли рядом кого из друзей-краснозвездовцев, не подослал ли кто эту женщину, чтобы его разыграть. «Ей-богу, я подумал, не твоя ли работа. Я ведь знал, что ты должен приехать, думаю — уже действует, негодяй, где-то здесь, неподалеку». Потом он погасил эту мысль, как вспышку клинической шизофрении. Он вместе с автоматчиком пошел за женщиной во двор горящего дома. Там, возле темной пристройки, зиял узкий проход в подвал. Они спустились на несколько ступенек вниз, открыли дверь. В кромешной тьме слышалось тяжелое дыхание и неясный шорох. Женщина что-то крикнула, что именно — он не помнит. Спустя минуту в дверях показалась какая-то фигура. Уже вчетвером они выбрались по ступеням на свет божий, и тут он увидел маленькую женщину рядом с той, что привела его сюда. Женщина эта была в лыжных мешковатых брюках и какой-то теплой куртке. Лицо ее было замурзано испачкано то ли сажей, то ли углем. А может быть, это черные тени пляшущего пожара легли ей на щеки».

В те дни гражданскому населению приходилось несладко. Из-за недостатка топлива и постоянных артиллерийских обстрелов распределения запасов пищи почти не проводилось. К тому же некоторые контейнеры имели весьма странное содержание. В одних можно было найти Железные кресты, в других желтые флажки с изображением черепа и костей — такими обычно маркировали места, куда попадали неразорвавшиеся снаряды. Но в итоге большинство контейнеров становились трофеем для красноармейцев. Рыцарский крест, которым был заочно награжден Пфеффер-Вильденбрух, сбрасывался в контейнере несколько раз. Лишь после третьей грузовой бомбардировки награда была доставлена эсэсовцу.

Советские и румынские части

Осаждавшие Будапешт советские и румынские части являли собой весьма странную картину. Еще недавно румынская армия была противником советских войск, но вот румыны стали союзниками СССР. Кроме того, надо обратить внимание читателя на некоторые специфические особенности, присущие советской стратегии ведения войны. Советское командование всегда усиливало подразделения, которые атаковали позиции противника на основном направлении. В то же самое время остальные части могли быть весьма слабо укомплектованными. При этом степень усиления наступающих частей могла быть разной. Им могли придаваться танковые, кавалерийские, механизированные, стрелковые и гвардейские корпуса. Здесь служили очень грамотные солдаты, так сказать, элита Красной Армии, в то время как в других частях могли нести службу юнцы и уже весьма не молодые люди, которые имели слабую военную подготовку. Почти сразу же после освобождения определенной территории Советского Союза мужское население, проживавшее на ней, попадало под мобилизацию. То же самое касалось лагерей военнопленных, откуда вопреки широко распространенному мнению направлялись не в ГУЛАГ, а в состав действующих частей. У бывших пленных фактически не было времени, чтобы даже перевести дух. Поэтому нет ничего удивительного в том, что только 160 из 960 советских солдат, взятых в плен в ноябре — декабре 1944 года частями 1-й венгерской танковой дивизии, попали в плен в первый раз. Приблизительно половина из оставшихся, то есть около 400 человек, уже побывали в плену один раз, а для других 400 солдат это пленение было третьим по счету. По данным немецкого абвера, в составе советских войск, наносивших удар по позициям группы армий «Юг», действовало около 15 дивизий, которые были сформированы на освобожденных от немцев территориях. Боевой дух в этих дивизиях можно было бы назвать высоким только с большой натяжкой. Не случайно военнослужащих этих формирований насмешливо назвали «западниками», «бандеровцами» и «молдаванами». В некоторых из полков было много случаев, когда солдат по обвинению в трусости накануне наступления расстреливали перед строем. Даже самые небольшие проступки теперь карались 10 годами лагерей, что, впрочем, можно было искупить 3-месячным пребыванием в штрафных ротах или штрафных батальонах (в зависимости от военного звания провинившегося). Шансы на выживание в этих частях были весьма невелики. Большинство советских солдат, перешедших на сторону противника, при допросе показывали немецким офицерам, что единственной причиной их перехода было желание выжить.

Чтобы повысить боеспособность частей, советское командование разрешило распределять перед атакой в небольших количествах спирт («фронтовые 100 грамм»). К сожалению, даже в те дни не была изжита практика «заградительных отрядов». Нередко отступавшие части рисковали попасть под огонь собственной же артиллерии.

Адъютант командира 10-й пехотной дивизии, лейтенант Вире вспоминал после войны: «После неудачной атаки к нам перешло 70 русских. Они рассказали, что если бы повернули, то были бы расстреляны. Поэтому они предпочли двигаться вперед, а не назад. Пленение было для них меньшим из зол». В период с 1 по 25 ноября 1944 года среднестатистический боевой состав дивизий 2-го Украинского фронта, находившихся на передовой, сократился с 5500 до 4500 человек. В целом же на фронте до штатного состава недоставало 40 тысяч человек. Чтобы оценить уровень потерь, добавим, что буквально накануне 2-й Украинский получил подкрепление именно в 40 тысяч солдат. В итоге потери дивизий данного фронта можно оценивать как 80 тысяч человек.

В осаде Будапешта принимали участие многочисленные части советских и румынских войск. При этом шла постоянная перегруппировка, на передовую постоянно посылались свежие части. Таблица 11 показывает, какие подразделения Красной Армии принимали участие в штурме венгерской столицы.

Первоначально боевой штатный состав советских частей едва ли сильно отличался от численности аналогичных немецких и венгерских дивизий. Численность немецкой дивизии составляла 7706 человек, а советской — 7509. Однако созданные в 1944 году немецкие дивизии стали насчитывать уже 12500 человек, а венгерские 20 тысяч.

Советские дивизии, напротив, не были увеличены настолько сильно, их численность теперь составляла 9380 человек. Главная причина подобных различий заключалась в том, что в состав советских дивизий не входили подразделения, которые не принимали участия в боях. То есть в реальности боевой состав советских дивизий должен был равняться штатному составу, чего нельзя было сказать про немецкие и венгерские части. Численность венгерских же дивизий была настолько велика потому, что недостаток тяжелых вооружений в них пытались компенсировать увеличением численности пехотинцев, которые были вооружены обычным стрелковым оружием.

Таблица 11

СОВЕТСКИЕ ЧАСТИ, СРАЖАВШИЕСЯ В ПЕШТЕ И БУДЕ

(БЕЗ УЧЕТА АРТИЛЛЕРИИ)

Пештский плацдарм и остров Чепель

Между 3 и 5 ноября 1944 года

2-й и 4-й механизированные гвардейские корпуса

3 ноября — середина декабря 1944 года

10-й гвардейский стрелковый корпус (49-я, 86-я, 109-я гвардейские стрелковые дивизии)

23-й стрелковый корпус (99-я, 316-я, 68-я* стрелковые дивизии)

3 ноября — 1 декабря 1944 года

37-й стрелковый корпус (320-я стрелковая, 59-я, 108-я гвардейские стрелковые дивизии)

15 ноября 1944 года — 16 января 1945 года

7-й румынский армейский корпус (2-я, 19-я стрелковые, 9-я кавалерийская дивизии)

66-я гвардейская стрелковая дивизия

15 ноября 1944 года — 18 января 1945 года

36-я гвардейская стрелковая дивизия

С 12 декабря 1944 года

30-й стрелковый корпус (25-я, 36-я гвардейские стрелковые, 151-я, 155-я стрелковые дивизии)

С середины декабря 1944 года

18-й отдельный стрелковый корпус (297-я, 317-я стрелковые дивизии)

3–18 января 1945 года

337-я стрелковая дивизия

Буда

С 24 декабря 1944 года

75-й стрелковый корпус (59-я гвардейская стрелковая,108-я гвардейская,316-я, 320-я стрелковые дивизии)

83-я бригада морской пехоты

24 декабря 1944 года — 3 января 1945 года

2-й механизированный гвардейский корпус

49-я гвардейская стрелковая дивизия

10-й гвардейский стрелковый корпус (180-я, 109-я гвардейские стрелковые дивизии)

23-й стрелковый корпус (99-я, 316-я стрелковые дивизии)

3–21 января 1945 года

37-й стрелковый корпус (из частей 10-го гвардейского стрелкового корпуса)

99-я и 316-я стрелковые дивизии **

С 21 января 1945 года

18-й отдельный стрелковый корпус (66-я гвардейская стрелковая дивизия, 297-я и 317-я стрелковые дивизии)


* 20 декабря 1944 года переведена в состав 18-го стрелкового корпуса.

** Переведена из состава 23-го стрелкового корпуса.

Таблица 12

ОБЩАЯ ЧИСЛЕННОСТЬ СОВЕТСКИХ ВОЙСК, БРАВШИХ БУДАПЕШТ

Три армейских корпуса 3-го Украинского фронта (Пештский плацдарм)

66900


Два армейских корпуса 46-й армии и 2-й механизированный гвардейский корпус (Буда)

Около 70 000


Прочие части (две танковые бригады, одна бригада морской пехоты, два артиллерийских дивизиона, боевая авиация и т. д.)

Около 40 000


Итого

Около 177 000


Однако при оценке этих данных мы должны учитывать, что советские войска в отличие от немцев могли с завидной регулярностью пополнять свои части. К тому же не стоило сбрасывать со счетов то обстоятельство, что советские раненые оказывались в гораздо лучших условиях, нежели венгерские или немецкие. Кроме этого, Красная Армия не испытывала недостатка в боеприпасах. 45 легким и 15 тяжелым артиллерийским батареям защитников Будапешта противостояло 70 легких и 32 тяжелые артиллерийские батареи наступавшей Красной Армии. К ним надо добавить 10 батареи самоходных артиллерийских установок. Вся советская артиллерия находилась в отличном состоянии, в то время как 30 % немецко-венгерских орудий в первые же дни штурма города вышли из строя.

Чтобы выяснить соотношение сил наступающих и обороняющих войск посмотрим на следующую таблицу.

Таблица 13

СРАВНЕНИЕ СИЛЫ СТОРОН, ЗАДЕЙСТВОВАННЫХ В БУДАПЕШТСКОМ СРАЖЕНИИ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Если исходить из того, что обороняющаяся сторона в условиях ведения городских боев находилась в более выгодном положении, то можно говорить, что у советских войск было весьма относительное численное превосходство. В большинстве случае не наблюдалось даже «классического» трехкратного перевеса, который предписывался для организации наступления. Но, с другой стороны, двукратного перевеса хватило для занятия Будапешта по той причине, что у защитников города не было достаточного количества боеприпасов. Более того, они не могли рационально распределить тяжелое вооружение, так как часть венгерских войск вообще пыталась уклониться от боевых действий. Многие исследователи отмечали, что не сложись в венгерской столице подобной ситуации, то наступающим частям Красной Армии потребовался бы, как минимум, трехкратный перевес в боевой силе. Как показывала практика боев, многие из советских полководцев вообще не начинали наступательных операций, если не располагали пятикратным перевесом! Все преимущества немецко-венгерской группировки буквально за короткий период были утрачены в силу того, что Красная Армия брала город с двух сторон.

Но не стоило полагать, что обстановка в советских войсках была едва ли не радужной. И здесь имелись свои дезертиры и перебежчики. Но их количество было в сотни раз меньше, нежели в венгерской армии. Боеспособность румынских войск нельзя было назвать особенно высокой, что учитывалось советским командованием. По этой причине 7-я румынская армия была усилена танковой группой, которая состояла исключительно из русских экипажей.

На тот момент снабжение Красной Армии производилось за счет занятых областей. С «большой земли» в основном доставлялись мука, сахар, табак, боеприпасы. Все остальное реквизировалось прямо на месте, на что у командования имелись специально выделенные полномочия. Иногда за товары и продукты пытались расплатиться специальными банкнотами. Но в итоге оказалось, что советские деньги не имели широкого хождения. По этой причине в Венгрии в 1946 году наблюдались процессы, весьма напоминавшие классическую гиперинфляцию.

Немецкое и венгерское командование

Когда 25 декабря советская артиллерия начала обстреливать здание штаба корпуса, который, напомню, располагался в монастыре Нотр Дам де Сион на Орлиной горе, то И ван Хинди принял решение перенести местоположение штаба в старый город на площадь Шандора. На тот момент различные структуры штаба корпуса оказались разбросанными по разным местам Буды. Штаб немецкого корпуса приготовился перебраться на улицу Веброси, которая пролегала недалеко от нового командного пункта Хинди. В начале января 1945 года было принято очередное решение. Оба штаба должны были переехать в бомбоубежище, которое было соединено с замком подземным туннелем. Бункер был двухэтажным. В нем имелась автономная вентиляционная установка, а также агрегат, снабжавший сооружение электрическим током. Все время осады он действовал без каких-либо перебоев. Штабы размещались по «национальному признаку». На нижнем этаже располагались немцы, на верхнем — венгерские штабисты. Даже в этих условиях Пфеффер-Вильденбрух не отказался от своих казенных привычек. До последнего дня битвы в бункере функционировала система канцелярии. Существовали специальные часы приема.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Тоннель у Кольца Кристины. В него направляется немецкий курьер, приехавший на мотоцикле


Сотрудничество двух штабов, как уже говорилось выше, вряд ли можно было назвать безупречным. Как правило, немецкое командование мало заботили желания венгров. Немецкая армия вообще не учитывала такие вещи, как интересы и потребности гражданского населения. Нередко немцы вызывали раздражение и ненависть у венгров, которых обирали до нитки. Конфискации имущества все чаще и чаще напоминали форменные грабежи. Доказательством беспомощности венгерского штаба служил тот факт, что указания венгерские штабисты получали от второстепенных немецких офицеров. Ни Пфеффер-Вильденбрух, ни подполковник Линденау не считали возможным нисходить до личных бесед со своими союзниками. В итоге ни немецкий, ни венгерский штаб не сообщали друг другу о посланных наружу сообщениях и приказах, что являлось еще одним поводом для недоверия и взаимных обвинений.

Но даже в рамках немецкого командования все проходило не очень гладко. Там тоже существовали свои негласные конфликты. Пфеффер-Вильденбрух, за время осады ни разу не покинувший бункер, не доверял своим офицерам, а потому постоянно устраивал им проверки. Он устроил жуткий скандал, когда генерал Шмидхубер отдал одному из лейтенантов приказ вывезти на самолете из окружения журнал боевых действий дивизии. Эсэсовец наивно полагал, что «подобные непродуманные действия подрывали боеспособность части». Кроме этого Пфеффер-Вильденбрух постоянно негодовал, что количество получающих паек не совпадало с боевым составом частей. Его не устраивали никакие аргументы. Другим поводом для напряжения стало решение этого эсэсовца переименовать 13-ю танковую дивизию в дивизию «Фельдхеррнхалле-2». Поскольку сама дивизия «Фельдхеррнхалле» была изначально связана с СА, то офицеры 13-й танковой дивизии, имевшие свои собственные давние армейские традиции, не испытали ни малейшей радости от получения нового имени. Стоит напомнить, что между СА и армейскими кругами всегда существовали весьма натянутые отношения.

«Пфеффер-Вильденбрух, конечно, является исключительным человеком. Но тем не менее он не является командиром общевойсковой части. Вообще удивительно, что командир в течение шести недель не выходит из подземного бункера. Это относится и к офицерам его штаба, которые поднимались на поверхность лишь для видимости, подчас только для того, чтобы вручить очередной Рыцарский крест. Но самая жесткая критика звучит в адрес майора Линденау[5]. Он вообще не уделяет никакого внимания делам. Несмотря на полную неосведомленность, он постоянно являет собой уверенность и спокойствие, что само по себе не так уж и плохо. В итоге все сходятся во мнении, что, может быть, и лучше, что штабные не поднимаются на поверхность из подземного бункера». Эти строки были написаны майором Мицлаффом, начальником штаба 8-й кавалерийской дивизии СС.

Основные действующие лица обороны Будапешта

Командиры немецко-венгерских частей являли собой пеструю картину в отношении происхождения и военной карьеры. Карл Пфеффер-Вильденбрух родился в 1888 году в семье врача из Билефельде. В 1907 году он вступил в сухопутные войска Германии. Во время Первой мировой войны он смог дослужиться до звания лейтенанта. За боевые заслуги был награжден Железным крестом 1-го и 2-го класса. После демобилизации он вступил в полицию безопасности. В 1928–1930 годах пребывал в Чили, где работал инструктором местных жандармов. После возвращения в Германию в 1936 году стал командиром 2-го батальона 81-го пехотного полка. В том же 1936 году в чине генерал-майора перешел в дисциплинарную полицию (Орпо). В марте 1939 года вступил в СС (членский билет № 292713). С 1939 по 1940 год был командиром полицейской дивизии СС. Одновременно с этим выполнял функции начальника отдела колониальной полиции в составе РСХА. 27 августа 1943 года, когда отдел колониальной полиции был закрыт, в силу отсутствия оной был назначен командиром 4-го (латышского) армейского корпуса СС. Вплоть до лета 1944 года он руководил этим подразделением на относительно спокойном участке фронта, контролируемом группой армий «Север». Все изменилось 30 августа, когда он был назначен командующим войсками СС в Венгрии. В сентябре Пфеффер-Вильденбрух прибывает в Будапешт. Он надеется, что в состоянии сорвать запланированное адмиралом Хорти перемирие с СССР. В итоге он стал руководить созданием новых частей ваффен-СС. Провал идеи перемирия и благоприятные для Германии события отнюдь не превратили Пфеффера-Вильденбруха в заметную фигуру. Не успел он ощутить вкус власти, как две недели спустя советские части оказались у границ венгерской столицы.

В силу того, что Пфеффер-Вильденбрух считался опытным полицейским офицером, а его чин обергруппенфюрера СС соответствовал званию генерала, он был назначен командующим корпусной группой «Будапешт». В Берлине полагали, что ему удастся предотвратить готовящееся восстание. Несмотря на то, что Пфеффер-Вильденбрух был членом НСДАП, он никогда не использовал (что характерно) приветствие «Хайль Гитлер!» Он точно придерживался всех инструкций и предписаний. Он пытался не перегибать палку. Так, например, он отказался отдать одного из солдат под трибунал за воровство. Оказалось, что воришка унес из квартиры всего лишь полкило кофе. В итоге он отделался десятью сутками гауптвахты. Подчиненные Пфеффера-Вильденбруха по-разному оценивали личность своего шефа: «На любые благоразумные предложения в ответ раздавались брезгливые и надменные ответы. В своих рапортах Пфеффер-Вильденбрух безбожно лгал. Так, например, он прибыл в зону боевых действий на два дня позже, нежели докладывал наверх. Все подготовленные им сводки были настолько утрированы и перевраны, что даже его адъютант не решался передавать их в Берлин», — с горечью вспоминал подполковник Гельмут Вольф. Нечто похожее высказывал и генерал Балк, который говорил, что гражданский (в лучшем случае — политический) генерал сочинял такие сказки, которые просто не умещались в головах армейских офицеров. Но он, разумеется, не имел возможности поменяться с ним местами. Хотя в случае с Балком надо сделать одну оговорку — он всегда конфликтовал с эсэсовцами. Это ярко проявилось во время операции «Весеннее пробуждение». В феврале 1945 года Пфеффер-Вильденбрух был взят в плен советскими войсками. В августе 1949 года военным трибуналом войск МВД Латвийской Советской Социалистической Республики приговорен к 25 годам заключения в лагерях. В 1955 году в качестве неамнистированного преступника передан властям ФРГ. Он был одним из последних немецких военнопленных. В ФРГ он был выпущен на свободу. В 1971 году он погиб в автомобильной аварии.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Начальник штаба IX горнострелкового корпуса СС подполковник Уздау Линденау (на фото в форме капитана)


Начальник штаба Пфеффера-Вильденбруха подполковник Уздау Линденау в свои 30 лет был самым молодым штабным офицером немецкой армии. Во время своей карьеры он получал отличные отзывы. В венгерскую столицу он прибыл ночью 12 декабря поездом Вена — Будапешт. Как он писал в своих мемуарах, в поезде он успел изобильно поужинать в вагоне-ресторане. Несмотря на то, что Линденау не являлся эсэсовцем, он был направлен к начальнику штаба горнострелкового армейского корпуса СС. Это — было общераспространенной практикой. Так как СС не располагали собственными школами Генерального штаба, то офицеры вермахта прошедшие там обучение, направлялись в различные эсэсовские инстанции, в том числе и в штабы.

Командиром 8-й кавалерийской дивизии СС был бригаденфюрер СС (звание соответствовало армейскому чину генерал-майора)Иоахим Румор. Он родился в 1910 году в Гамбурге. О его жизни известно достаточно немного. В 1930 году он вступил в нацистскую партию. В 1933 году получил звание унтерштурмфюрера. В ноябре 1935 года Румор был переведен в состав штандарта СС «Германия». Участвовал во французской и польской кампаниях. С января 1941 года являлся командиром 2-го дивизиона артиллерийского полка СС «Рейх». В 1942 году ему было поручено командование артиллерийским полком кавалерийской бригады СС. В том же самом году эта бригада была превращена в дивизию «Флориан Гейер». 1 июля 1944 года Румор стал одиннадцатым командиром этой дивизии. После падения Будапешта, опасаясь попасть в советский плен, покончил с собой.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Бригаденфюрер СС Иоахим Румор


Командиром 22-й кавалерийской дивизии СС «Мария Терезия» был бригаденфюрер Август Зеендер. Он родился в 1903 году в Вюртемберге. В 1918 году в возрасте 16 лет он вступил в рейхсвер, где к 1933 году дослужился до чина фельдфебеля. После почетной отставки из армии вступил в НСДАП, затем в СС. В 1935 году получил звание гауптштурмфюрера (капитана). В годы Второй мировой войны до ноября 1944 года был командиром батальона, а затем полка. В апреле 1944 года был назначен командиром формировавшейся дивизии СС «Венгрия», состоявшей из венгров и венгерских фольксдойче. В сентябре 1944 года дивизия получила название 22-й добровольческой кавалерийской дивизии СС «Мария Терезия». Видя неизбежность поражения, 12 февраля 1945 года покончил с собой. Незадолго до гибели (4 февраля 1945 года) был награжден Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Генерал Шмидхубер


Командиром 13-й танковой дивизии был генерал-майор Герхард Шмидхубер. Он родился в Пруссии в 1894 году. До начала Первой мировой войны он умудрился стать офицером-резервистом. В 1920 году демобилизовался из армии, но вернулся на военную службу уже после прихода нацистов к власти в 1934 году. Во время Второй мировой войны прошел путь от командира батальона до командира полка. Участвовал во французской и восточной кампаниях. Примечательный факт, что во время осады Будапешта не расставался с восточным ковром. Шмидхубер специально заплатил капитану Бениовски 100 пеньгё, дабы тот следил за его «любимцем». Генерал-майор был смертельно ранен на Сенной площади, когда пытался вырваться из окруженного города.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Подполковник Георг Вильгельм Шёнинг


Вильгельм Шёнинг, командир 66-гo моторизованного полка, родился в 1908 году в Гумбинене (Восточная Пруссия). Во время Осады Будапешта осуществлял фактическое командование целой группой полков. Время от времени он получал задания от Шмидхубера. Фактически являлся командиром той части 13-й танковой дивизии, которая удерживала Пештский плацдарм. Смог вырваться из окружения. Умер в 1987 году в Бохуме.

Командир моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле» Гюнтер фон Папе родился в 1907 году в Дюссельдорфе. В 1927 году поступил фаненюнкером в 15-й кавалерийский полк в Падеборне. В 1932 году произведен в лейтенанты, а затем переведен в 16-й (позже мотопехотный) полк. Во время польской и французской кампаний командовал ротой. С июня 1941 года на Восточном фронте. С 1942 года командовал 394-м танковым полком. В ноябре 1944 года назначен командиром моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле» (переименован в 1943 году в 60-ю моторизованную дивизию). 23 декабря 1944 года был направлен формировать танковый корпус «Фельдхеррнхалле», вследствие чего смог избежать попадания в окружение. С января моторизованной дивизией фактически руководил подполковник Гельмут Вольф, формально являвшийся лишь командиром полка. После войны и фон Папе, и Вольф вернулись на военную службу в ряды бундесвера.

Подполковник Кюндигер, командир 271-й народно-гренадерской дивизии, сделал стремительную карьеру в вермахте, пройдя путь от нижних армейских чинов до штабного офицера. Уже являясь подполковником, он был представлен к Рыцарскому кресту, затем к Дубовым листьям. Волею судеб сложилось так, что в окруженном Будапеште оказалась только часть данной дивизии. Несколько полков смогли избежать окружения. Они перешли под командование генерал-майора Мартина Бибера. Вообще между немецкими и венгерскими офицерами существовало несколько существенных отличий. Венгерский офицер даже в случае удачной и стремительной карьеры к 40 годам с трудом мог дослужиться до звания подполковника. Эрнё Билльницеру было 55 лет, когда он получил генеральские погоны. В немецкой же армии в порядке вещей было наличие 30-летних подполковников и 40-летних генералов.

Генерал-полковник Иван Хинди родился в 1890 году в Будапеште. 1909 год он считал своей второй датой рождения — именно тогда он был представлен к званию фенриха (прапорщика). Он участвовал в Первой мировой войне. Являясь старшим лейтенантом, он был представлен к ордену Железной короны 3-го класса, что было очень высокой наградой для младшего офицера. После войны Хинди перешел работать в венгерскую контрразведку. Там пребывал вплоть до 1928 года. Во время обучения в военной академии Людовика он в совершенстве изучил немецкий язык. В 1932 году он занялся научной работой. В 1940 году он стал референтом дисциплинарного права при командовании армии. В 1942 году Хинди было присвоено звание генерал-майора. В том же самом году он стал управлять делами 1-го армейского корпуса. На этой должности он снискал множество похвал. Еще в 1924 году в его личном деле было записано, что он обладал «решительным, сформировавшимся и открытым характером». Далее следовало: «Обладает веселым, живым темпераментом. Проявляет исключительный интеллект, значительный воинский талант, оперативен, быстро принимает решения. Ясно осознает свой долг… В контрразведке благодаря своей усердности и неутомимости достиг отличных результатов. В роли начальника проявил себя строгим, последовательным и справедливым человеком. Его характер оказывает положительное влияние на подчиненных. В качестве подчиненного послушен и дисциплинирован».

То, что было написано в этом послужном листе, не было пустыми, формальными словами. Дело в том, что в венгерской армии каждый год начальство проводило аттестацию всех офицеров. В истории Венгрии было множество примеров, когда личные дела содержали слова, весьма далекие от похвальных. Вплоть до 1940 года Хинди получал только сугубо положительные оценки и отзывы. В одном из последних аттестационных листов говорилось, что «он был способен на вынесение объективных и справедливых вердиктов, обладал сформировавшимися воззрениями, был глубоко проникнут чувством ответственности, являлся добросовестным офицером, способным на проявление инициативы, способен доверять ведение дел своим подчиненным».

Но, несмотря на все эти великолепные отметки, Иван Хинди после 1928 года так и не занял никакого важного поста. Вероятно, это было связано с тем, что в качестве штабного офицера он получал самые обыкновенные отзывы. Он боролся с этим до 1936 года, пока в его личном деле не появилась отметка — «отличный штабной офицер». А возможно, причиной медленной карьеры были большие долги, которые он смог погасить только за четыре года. Подробности их появления неведомы. Известно лишь, что он был вынужден выплачивать 2550 пеньгё (по тем временам очень приличная сумма). Лишь после этого в его деле появилась фраза — «не имеет долгов».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Хонведы, примкнувшие во время путча к Салаши


Хинди сыграл важную роль в срыве попыток установления перемирия между Венгрией и СССР. Он самовольно организовал арест своего командира генерал-лейтенанта Аггтелеки, так как не намеревался применять оружие против немцев, вторгнувшихся в Венгрию для свержения режима «Имперского регента и местоблюстителя престола» адмирала Хорти. В тот момент Аггтелеки заметил, что цитадель и Орлиная гора были заняты немцами, и отдал приказ на применение оружия против них. В аресте генерала в первую очередь был заинтересован начальник Генерального штаба Шандор Хорват и сочувствовавшие нилашистам офицеры. Позже в своих воспоминаниях Аггтелеки писал, что подполковник Шандор Хорват выступал против конфликта с немцами. Однако по поводу приказа он ничего не сказал. Он будто бы принял его к сведению, после чего покинул помещение. Однако Аггтелеки потребовал от него соблюдения воинской субординации и беспрекословного исполнения отданных приказаний. Полчаса спустя Иван Хинди в сопровождении двух офицеров резко распахнул дверь кабинета Аггтелеки. Хинди вошел в кабинет со словами: «Я призываю генерал-лейтенанта вместе с 1-м армейским корпусом примкнуть к хунгаристской партии». — «Нет, нет и еще раз нет», — ответил генерал. На что Хинди заявил: «Господин генерал-лейтенант! Передайте мне командование!» В то же самое время капитан Цех подошел к письменному столу и оборвал телефонный кабель. Другой офицер силой забрал у генерала кобуру с пистолетом.

Вскоре после этого организовал собрание офицеров Генерального штаба, на котором присутствовало около 60 человек. Он обратился к ним со следующей речью: «Здесь зрел заговор против наших немецких товарищей! Аггтелеки мог противостоять предателям, однако не сделал этого. Напротив, он выступил на их стороне! Господин имперский регент и местоблюститель престола, к великому сожалению, попал под влияние евреев и пораженцев. Заявление, сделанное им по радио, — это предательство. Сам он не смог избавиться от этого пагубного влияния. Возможно, что он ничего не знал и зачитал приготовленный текст, но ведь он не просто диктор! Для предотвращения заговора я беру командование армией на себя. Я ожидаю от офицеров, что они поддержат меня в этом начинании». На следующий день, 16 октября 1944 года, Хинди был официально утвержден комендантом Корпуса. А пару недель спустя ему было присвоено звание генерал-лейтенанта.

Поведение Хинди во время событий 15 октября у многих вызвало легкую оторопь. Большинство офицеров знали его как скромного, тихого джентльмена. Многие не могли понять, почему он присоединился к салашистам. 29 ноября салашистское правительство доверило Ивану Хинди вести дела в венгерской столице и ее пригородах. По этой причине его подпись стояла под множеством смертных приговоров. Но, с другой стороны, Хинди пытался спасти венгерских евреев. Он лично посещал адвоката Ласло Варга, чтобы тот выправил для евреев необходимые бумаги. К подготовке поддельных документов оказался причастен молодой сотрудник министерства внутренних дел, доктор Шандор Керестеш, 50 лет спустя ставший почетным председателем Христианско-демократической народной партии. Кроме этого, Хинди выправил необходимые документы для двух приятелей Варга, хотя прекрасно знал, что оба они были дезертирами.

Вообще-то Иван Хинди был типичным венгерским офицером тех времен. Его действия и поведение во многом были предопределены появлением в 1919 году Венгерской Советской республики. Она стала некоей антикоммунистической прививкой для целого поколения. Во время его допроса в народном трибунале он признавался: «В моих глазах коммунизм был грабежом, убийствами, но прежде всего абсолютным атеизмом и полным моральным упадком». Кстати, именно за участие в событиях 15 октября 1944 года Хинди был приговорен трибуналом к смертной казни.

Хинди никогда не отказывался от своих убеждений. И никогда не скрывал, что был разочарован сотрудничеством с немцами, которое закончилось бессмысленным и кровопролитным опустошением Будапешта. Но страх перед большевизмом и чувство собственного бессилия не позволяли ему возражать немецким союзникам. Хинди вовсе не был нилашистским фанатиком. На основе его записей можно был убедиться, что он с каждым днем испытывал к немцам все больше и больше презрения. В середине января в официальных сообщениях он обозначал опустошение Будапешта как некую неизбежность. Сообщение о прорыве блокады, с которыми по радио часто выступал Гитлер, он откровенно назвал «сказками». В конце осады в его сообщениях открыто звучала симпатия к Красной Армии и недовольство немцами. Но он не мог действовать так, как подсказывала ему совесть. Он стал заложником ситуации.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

«Вместе в борьбе против большевизма». Венгерский плакат времен войны


После своего ареста Иван Хинди не испытывал никаких иллюзий относительно своей судьбы. Как-то он сказал одному из приятелей: «В тайной полиции[6] я рассказал все так, как было на самом деле. Я продиктовал им мое признание. Они были немало удивлены моей откровенностью. Я не исказил ни одного факта, не попытался что-то приукрасить. Их интересовали же только четыре месяца из моей жизни, которые длились с 15 октября 1944 года по февраль 1945 года. Допрашивавшие меня, видимо, прекрасно знали, что вся моя жизнь до 15 октября 1944 года была безупречной. Ты знаешь, я всегда выступал против крайностей. Даже после 15 октября я не принимал участия в зверствах. Там, где это было в моих силах, я пытался их предотвратить. Я принял на себя командование по обороне Будапешта. Во время процесса надо мной мне не требуются свидетели. Ни свидетели защиты, ни свидетели обвинения. То, что я произнесу, будет являться чистейшей правдой. Я знаю, что меня приговорят к смерти и казнят».

На вопрос, почему он вообще взял на себя оборону Будапешта, Хинди отвечал: «Интересно, что мне очень редко задают этот вопрос. Ты ведь знаешь, я много времени проводил за письменным столом в министерстве обороны. Я должен был заниматься почетной, но скучной работой. Я всегда тосковал по сражениям, но мои просьбы раз за разом отклонялись. Но во мне оставалась надежда, что рано или поздно я встану во главе боевой части, получу такое высокое звание, которое только можно получить. 15 октября мне представилась такая возможность. Я стал генерал-лейтенантом и комендантом оборонявшегося Будапешта. Я воспринял мое назначение как солдат — невзирая на политику и формы правления. Я достиг своей мечты, за что и должен поплатиться своей жизнью».

Но Хинди не указал истинных причин своего поведения. Казалось невероятным, что офицер, который никогда не был карьеристом, в один момент мог предать своего командира и имперского регента из-за каких-то симпатий к немцам, в которых он вскоре разочаровался. Из того, что Хинди рассказывал своим товарищам в тюрьме, можно было прийти к выводу, что он решился на это предательство не столько из-за любви к Германии, сколько из-за ужаса перед советской системой. В данном отношении Хинди не был одинок. В те дни его примеру последовали многие венгерские офицеры, которые не испытывали к нилашистам ни малейших симпатий. Капитан личной охраны имперского регента Дьюла Фольдеш признавался, что был разрываем противоречивыми чувствами, когда получил приказ выступить против немцев. Позже он покончил с собой. Или еще пример, унтер-офицеры 2-го гусарского полка «Арпад фьеделем», происходившие из крестьянских семей и мало интересовавшиеся политикой, во время событий 15 октября 1944 года послали делегацию к офицерам. Делегация заявила, что в случае капитуляции Венгрии большинство гусарских унтер-офицеров хотело бы присоединиться к ваффен-СС. Они просили офицеров посодействовать в этом.

Иван Хинди олицетворял собой исчезнувший вид венгерского офицера. Он придерживался правых политических взглядов, но принципиально отказывался от кровавых расправ и военных эксцессов. Но именно он оказался ответственным за те зверства, которые творили в Будапеште эсэсовцы и салашисты. Он не мог смириться с ними, но и не мог их предотвратить.

Лицом, ответственным за поддержание боевой дисциплины в столице, был генерал-лейтенант Имре Каланди, председатель Венгерской ассоциации бокса, которому на момент осады исполнилось 69 лет. Во время Первой мировой войны он прошел путь от командира штурмовой роты до командира батальона. Уже тогда он относился к числу высококлассных офицеров. В 20-е годы он получил прозвище «Папа Шторм». Поводом для этого стал тот факт, что Каланди был организатором учебного полигона «Варпалота», на котором войсковые части отрабатывали штурмовые операции. Как только Каланди узнал об окружении Будапешта, он явился к Хинди и попросил направить его добровольцем в одну из сражавшихся частей. При этом он заверял, что его крепкое физическое здоровье позволяло принимать участие в боевых действиях. Он был один из тех немногих венгерских командиров, которые регулярно появлялись на передовой. Его лицо и руки были во многих местах ранены осколками разорвавшихся снарядов. В машине генерал ездил всегда рядом с водителем, что было проявлением некоего демократизма. Когда не было автомобиля, он выезжал в места боев на велосипеде, иногда добирался пешком.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Имре Каланди


Попав в плен, Каланди скончался на этапе. После ранения Каланди его должность перешла к генерал-майору Андору Секу. Но в начале февраля и он был тяжело ранен во время боев у южного вокзала. От полученных ранений Сёку кончался в апреле 1945 года.

Генерал-майор Эрнё Билльницер командовал самоходными артиллерийскими установками. Он родился в 1889 году в Фиуме. Зимой 1942/43 годов он был командиром артиллерийского корпуса, который вел бои у Дона. В сентября 1944 года ему было поручено формирование и командование частями самоходной артиллерии, которая стала применяться в годы Второй мировой достаточно поздно.

Билльницер был единственным офицером Генерального штаба, которому удалось избежать окружения и вовремя покинуть венгерскую столицу. Он был взят в плен в окрестностях Пербаля. Из советского плена он был освобожден в 1948 году. Но месяц спустя он был вновь арестован. Сначала он был осужден на три года лагерей, а затем еще на восемь. Из заключения он вышел лишь в марте 1956 года. Он был лишен всякого имущества и не имел права на пенсию. В поисках работы он устроился сторожем в больницу на улице Шандора Петефи. Его судьба круто изменилась в 60-е годы. Тогда на него вышел генерал-майор Андраш Зако, один из лидеров венгерской военной эмиграции на Западе. Он предложил пожилому генералу работать на западные спецслужбы. Истощенный физически и психически Билльницер не согласился на эту авантюру и сам пришел в органы госбезопасности. Именно этот шаг изменил его жизнь к лучшему. Советская пропаганда активно использовала этот случай, а сам Билльницер получил небольшую квартиру и пенсию. Умер в 1976 году в Будапеште.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Эрнё Билльницер. На фото в форме майора


Командиром 10-й пехотной дивизии поначалу был генерал-майор Корнель Оселаньи, но в ноябре 1944 года новым командиром стал полковник авиации Шандор Андраш. В прошлом он был лейтенантом пехоты (звание присвоено в 1918 году). Но после окончания Первой мировой войны он перешел на службу в военную авиацию. Таковая создавалась тайком, так как ее существование противоречило условиям мирного договора (напомню, Венгрия, как часть Австро-Венгрии, была проигравшей страной). В итоге обучение летному делу Андраш проходил в фашистской Италии. Он даже успел поучаствовать на стороне франкистов в гражданской войне в Испании. В ноябре 1942 года он был назначен начальником штаба боевой авиации. Но вскоре под немецким давлением он был освобожден от этой должности. В качестве некоей компенсации Андраша сделали начальником военной академии. Когда в ноябре 1944 года военная академия прекратила свою деятельность, Шандор Андраш принял под свое командование 10-ю пехотную дивизию. Но, видимо, воевать за немцев Андрашу не хотелось. В итоге 15 января 1945 года он перешел на сторону Красной Армии. Казалось бы, его судьба складывалась удачно — он был назначен начальником штаба заново создававшейся венгерской армии. Но вскоре он совершил ошибку, он стал подвергать критике методы работы политического управления. В итоге он оказался в тюрьме. К немалому его удивлению, суд приговорил его к смертной казни. В последний момент казнь была заменена пожизненным заключением. На свободу он вышел через 10 лет, в октябре 1956 года. После повторного Появления в Будапеште советских танков Андраш решил не искушать судьбу и скрылся в Канаде. На родину он вернулся лишь в 1978 году. Умер он в возрасте 87 лет.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Командующий 10-й пехотной дивизией Шандор Андраш


Командир 12-й резервной дивизии Иштван Бауман, равно как и возглавлявший 1-ю танковую дивизию генерал полковник Янош Вертешши, не играл особой роли во время осады Будапешта, так как их частями фактически распоряжались немецкие офицеры. Находясь на Пештском плацдарме, обе дивизии были изрядно потрепаны. В этой связи интересной представляется биография Иштвана Баумана Он родился в 1884 году. В 1916 году за участие в деятельности революционных кружков он был арестован. На свободу Бауман вышел лишь после окончания Первой мировой войны и крушения австро-венгерской монархии. С 1931 по 1938 год он руководил так называемой «красной обороной», боевой организацией венгерских коммунистов. В 30-е годы к Иштвану прикрепилась кличка «злая собака». Это было связано с шуткой, когда один из его подопечных сделал такую надпись на табличке, которая висела на его дверях. В 1942 году оказался на Украине. Вначале он был командиром боевой группы, а затем командиром полка. Командование 12-й резервной дивизией он принял в дни салашистского путча, 15 октября 1944 года. В те дни Бауман часто болел, а потому почти не появлялся в расположении своей части. В 1946 году Советский Союз ходатайствовал о его выдаче как военного преступника. За действия во время оккупации Украины он был приговорен к 20 годам лагерей. Ему не помогло даже его коммунистическое прошлое. Скончался Иштван Бауман в 1966 году.

Подполковник Ласло Верешвари, командир вахтенного батальона «Будапешт», пользовался дурной славой в венгерской армии. До марта 1944 года он находился на передовой. Во время октябрьских событий 1944 года под его командование был передан отдельный вахтенный батальон. Его вспыльчивость не мешала проявлять ему чудеса героизма. Как говорили свидетели, он прогуливался под градом пуль вдоль железнодорожной насыпи и подгонял хлыстом подчиненных ему солдат. После того как его батальон был полностью уничтожен, он с немалой радостью занял пост коменданта замка, занимаясь непосредственно организацией обороны того сооружения. Один из жандармов так вспоминал о Верешвари: «Мы были ограждены от подполковника Верешвари, которого прозвали «ужасом замка». Дважды в день он заглядывал к нам в подвал. Раньше всегда караул рапортовал: «Внимание! Приближается Верешвари!» Он любил похвастаться тем, что под его командованием погибло три состава вахтенного батальона. Он обладал чудовищной внешностью: коренастый, надменный. Он всегда морщился, когда проходил мимо нас. «Что вы делаете, господа?» — вызывающе он спрашивал нас. Во время осады мы иногда находили время, чтобы переброситься в картишки. Он всегда находил игральные карты и отбирал их с возмущенным возгласом: «Что это, господа?» Он был настолько ненавистен солдатам, что те решились убить его при следующем визите». Однако до этого дело не дошло. Верешвари погиб в феврале 1945 года во время боев к юго-западу от Пилишчабы.

Советские генералы

Маршал Советского Союза Родион МАЛИНОВСКИЙ родился в 1898 году в Одессе. Будущему полководцу рано пришлось столкнуться с житейскими невзгодами. Его мать, Варвара Николаевна, в поисках заработка с малолетним сыном перебралась в село Сутиски и устроилась кухаркой в земской больнице. Здесь мальчика определили в школу. Но учиться пришлось недолго. Судьбу юноши решила начавшаяся Первая мировая война. Под влиянием прочитанных книг и волны патриотизма, прокатившейся по Российской империи, созревает твердое решение — идти сражаться за Родину. Родион намеревается уйти добровольцем на фронт. Но в армию берут восемнадцатилетних, а ему нет шестнадцати. Тогда он тайком забирается в теплушку воинского эшелона, что грузился на станции Одесса-Товарная, уезжает на фронт и добивается зачисления в действующую армию. Там Родион Малиновский стал пулеметчиком Елизаветградского полка 64-й стрелковой дивизии.

Осенью 1914 года в водоворот войны был втянут и полк, в втором служил рядовой Родион Малиновский. 14 сентября на рассвете под губительным огнем солдаты-елизаветградцы форсируют Неман. На плоту в составе пулеметного расчета вместе с товарищами подносчик патронов Малиновский. Распластавшись на бревнах, солдаты гребут саперными лопатками. Выскочив на берег, пулеметчики открывают огонь по противнику, поддерживая атаку переправившихся отрядов. Первый бой выигран, и это воодушевляет солдат. А впереди новые бои. Вдоволь хлебнув фронтового лиха, юный Малиновский овладевает азбукой войны. За бой у Кавальвари Родион Яковлевич получает свою первую боевую награду — Георгиевский крест IV степени и производится в ефрейторы. Теперь ему предлагают пойти в школу прапорщиков. Открывается дорога в офицеры. Но юноша отказывается от этого предложения. В боях под Сморгонью Родион Яковлевич был тяжело ранен в спину и ногу.

В составе 1-й и 3-й особых бригад, действовавших во Франции, находилось более 20 тысяч человек, переброшенных из России. В числе первых в апреле 1916 года на французскую землю выгрузился 2-й особый пехотный полк. Родион Малиновский в нем был начальником первого пулемета 1-го взвода 4-й пулеметной команды. На протяжении месяца полк вместе с другими экспедиционными войсками находился в лагере Манш, — многочисленные парады чередовались со строевыми смотрами, учениями.

К концу июня 1916 года 1-я бригада в составе 1-го и 2-го полков была направлена на фронт, вначале в район Реймса, а затем под Сюлери и форт Бримон. Здесь господствовали позиционные формы войны. И немцы, и французы глубоко врылись в землю, создали систему мощных оборонительных узлов, прикрытых хитроумными заграждениями. Бои не затихали. Обе стороны забрасывали друг друга минами, которые неожиданно рвались в окопах и наносили тяжкий урон. Артиллерийские налеты, разведывательные вылазки держали солдат в постоянном напряжении. Иногда бои достигали высокого накала. Однажды, это случилось осенью 1916 года, аванпосты 1-й особой бригады после усиленного артиллерийского обстрела были атакованы немцами. Два русских поста, на каждом из которых находилось по два пулемета и по нескольку десятков стрелков, неприятелю удалось окружить. Но и в окружении никто не дрогнул. Бойцы геройски сражались почти сутки, пока подоспевшее подкрепление не отбросило наседавшего противника. Отличившиеся в бою храбрецы получили награды Франции. Среди удостоенных французского военного креста был и начальник пулемета Родион Малиновский.

В 1917 году Родион Малиновский и его товарищи, неплохо освоившие французский язык, сведения о революционных событиях в России черпали из левых французских газет «Юманите», «Попюлер».

В сентябре 1917 года развернулись события, вошедшие в историю под названием Лa-Куртинского восстания. Непокорным солдатам — они располагались в лагере Лa-Kypтин — командование предъявило ультиматум: сдать оружие. Солдаты отказались это сделать. И тогда против них были брошены вновь прибывшие части. Пять дней лакуртинцы отчаянно защищались, немногим из них удалось с боями прорваться из лагеря, основная же масса была взята в плен и с помощью французских войск разоружена. Многие из участников восстания были сосланы на работы в Северную Африку и другие гиблые места, часть снова брошена в пекло войны. Таким был трагический финал русского экспедиционного корпуса.

Родион Малиновский находился в числе наиболее стойких защитников Ла-Куртина. Открывшаяся рана спасла его от расправы: больного, прежде чем судить, надо было сначала вылечить. Еще два долгих года прошли на чужбине. Пришлось быть чернорабочим, а потом снова сражаться с войсками кайзера в составе иностранного легиона 1-й марокканской дивизии.

В 1919 году русских солдат собрали в лагере близ города Сюзана. Белые агитаторы уговаривали их вступить в армию Генерала Деникина. Родион Малиновский и большинство других солдат наотрез отказались от этого предложения. Они потребовали быстрейшего возвращения в Россию. И вот в августе 1919 года из Марсельского порта во Владивосток отправился пароход с солдатами бывшего экспедиционного корпуса, на котором возвращался на родину и Родион Малиновский.

В России шла Гражданская война. Пробыв недолгое время в оккупированном японцами Владивостоке, он решает присоединиться к красным. Наконец, после долгих мытарств и скитаний, он добрался до Иртыша и в районе Омска встретился с разведывательным разъездом Двести сорокового Тверского полка. Французский военный крест и солдатская книжка на французском языке чуть не стоили ему жизни, так как вначале красноармейцы приняли его за переодетого белого офицера. В составе 240-го стрелкового полка Р.Я. Малиновский прошел через Сибирь.

В 1920 году его посылают в школу подготовки младшего командного состава, потом он командир отделения, а в декабре 1920 года принял пулеметный взвод в Нижнеудинске. Вскоре молодого командира назначают начальником пулеметной команды, а в 1923 году Малиновский уже командир батальона. Спустя три года он становится коммунистом.

Родион Яковлевич сам чувствовал, что одного опыта и двухмесячного обучения в школе младших командиров для квалифицированного красного командира мало. Нужны были твердые и глубокие военные знания. В 1927 году перед ним распахивает двери Военная академия им. М.В. Фрунзе, которую через три года он заканчивает по первому разряду. После окончания академии Родион Яковлевич недолго работает начальником штаба кавалерийского полка, потом в течение нескольких лет служит в штабах Северо-Кавказского и Белорусского военных округов.

Полковник Р.Я. Малиновский воевал в Испании с января 1937 до мая 1938 года. Полковник Малино (так называли Родиона Яковлевича в Испании), как и все советские военные специалисты, приобретал новый боевой опыт. По возвращении в СССР в Москве его ждала новая работа: он стал старшим преподавателем Академии им. М.В. Фрунзе. Увиденное, пережитое и передуманное под небом далекой Испании он суммирует в диссертации, главное место в которой заняла Арагонская операция.

Незадолго до начала Великой Отечественной войны, в марте 1941 года, его назначают в Одесский военный округ командиром только что сформированного 48-го стрелкового корпуса. Мне в то время довелось быть начальником штаба Одесского округа. Хорошо помню, как энергично взялся молодой комкор за подготовку соединения. Его редко можно было застать в управлении корпуса. Почти все дни, а часто и ночи в дивизиях: занятия с командирами, полковые учения и больше всего внимания боевой готовности. За неделю до начала войны 48-й корпус был выдвинут поближе к границе. Здесь, на берегу реки Прут, и встретил генерал-майор Малиновский начало войны.

Тогда командующий Южным фронтом генерал-полковник Я.Т. Черевиченко так аттестовал командира 48-го стрелкового корпуса:

«Тверд, решителен, волевой командир. С первых дней войны товарищу Малиновскому пришлось принять совершенно новые для него дивизии. Несмотря на это, он в короткий срок изучил особенности каждой дивизии. В сложных условиях боя руководил войсками умело, а на участке, где создавалась тяжелая обстановка, появлялся сам и своим личным примером, бесстрашием и уверенностью в победе воодушевлял войска на разгром врага. В течение месяца войны части корпуса Малиновского бессменно вели упорные бои с превосходящими силами противника и вполне справились с поставленными перед ними задачами. Сам Малиновский за умелое руководство представлен к награде».

1942 год генерал-лейтенант Малиновский встретил уже в должности командующего войсками Южного фронта. Летом 1942 года Южный фронт был слит с вновь созданным Северо-Кавказским фронтом. Родион Яковлевич получил назначение на должность командующего 66-й армией, затем заместителя командующего Воронежским фронтом. А некоторое время спустя Ставка Верховного Главнокомандования поручила Малиновскому возглавить 2-ю гвардейскую армию, которой в критические дни Сталинградской битвы суждено было сыграть исключительно важную роль. Разгром Манштейна, от которого во многом зависел общий успех Сталинградской операции, наглядно показал полководческий талант Малиновского.

28 января 1943 года Указом Верховного Совета СССР группа военачальников была впервые награждена орденом Суворова I степени. Этим орденом по его статуту могли быть награждены командующие фронтами и армиями, их заместители и некоторые другие военачальники фронтов и армий за руководство боями и сражениями, в которых достигались выдающиеся победы над врагом. В числе награжденных был и Родион Яковлевич, удостоенный ордена Суворова I степени за блестящую победу, одержанную войсками 2-й гвардейской армии над немецко-фашистской группировкой Манштейна, которая шла на спасение окруженных войск Паулюса. Признанием высокого военного искусства, таланта Родиона Яковлевича было также назначение его в начале февраля 1943 года командующим войсками Южного фронта и присвоение ему звания генерал-полковника. 14 февраля войска Южного фронта освободили Ростов-на-Дону. В апреле Малиновскому было присвоено звание генерала армии.

В течение нескольких дней — с 10 по 14 октября 1943 года — войска Юго-Западного фронта под командованием Р.Я. Малиновского блестяще провели Запорожскую наступательную операцию, во время которой ночным штурмом был взят город Запорожье — важный узел обороны противника. 20 октября 1943 года Юго-Западный фронт переименовывается в 3-й Украинский. Малиновский остается его командующим.

Маршал Советского Союза Федор ТОЛБУХИН родился в июне 1894 года в деревне Андроники на Ярославщине, в семье крестьянина-середняка. После смерти отца поехал в Петербург, к старшему брату. Работал бухгалтером и продолжал учиться. Сдал экстерном за полный курс Петербургского коммерческого училища. Первая мировая определила ему другую судьбу: в декабре 1914 года попал в армию и стал рядовым-мотоциклистом на Северо-Западном фронте. Потом он был направлен в Ораниенбаумскую офицерскую школу и по окончании ее произведен в прапорщики. Попал уже на Юго-Западный фронт, начал с командования ротой, закончил Первую мировую войну командиром батальона, штабс-капитаном. После демобилизации чудом смог перевить Ярославский мятеж 1918 года.

В августе 1918 года общее собрание граждан Сандыревской волости избрало Федора Толбухина военным руководителем военкомата. С этого времени, с организации военного обучения запасников, исчисляется срок его службы в новой, Красной Армии. Летом 1919-го он уже на фронте, воевал против Юденича и поляков. Завершил войну, будучи начальником штаба дивизии. В 1921–1922 годах участвовал в ликвидации финской авантюры в Карелии. За личную храбрость, как говорилось в постановлении Реввоенсовета, проявленную в бою у крепости Новогеоргиевской, удостоился ордена Красного Знамени, трижды был награжден именными серебряными часами с надписью «Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии». В межвоенные годы перерывы от службы в войсках имел дважды: на время учебы в Академии им. М. В. Фрунзе, оперативный факультет которой окончил в 1934 году, после чего был командиром дивизии. Затем год провел на курсах усовершенствования высшего командного состава. Все остальное время до и после учебы занимался преимущественно штабной работой — начальник штаба дивизии, корпуса, военного округа. В июне 1940 года получил звание генерал-майора. С началом Великой Отечественной войны оказался в штабе Южного фронта.

С 1941 по 1942 год генерал Толбухин занимает должности начальника штаба Закавказского, Кавказского и Крымского фронтов. В марте 1942 года за неудачи предпринятых Крымским фронтом наступательных действий освобожден от должности начальника штаба этого фронта и перемещен на должность заместителя командующего войсками Сталинградского округа. С июля 1942 года командует 57-й армией, которая, обороняя южные подступы к Сталинграду, Не пропустила 4-ю танковую армию вермахта к городу, а затем участвовала в расчленении и уничтожении окруженной на Волге вражеской группировки. 19 января 1943 года командарму присваивается звание генерал-лейтенанта.

После непродолжительного командования 68-й армией на Северо-Западном фронте в марте 1943 года Ф. И. Толбухин назначается командующим Южным фронтом. С этого времени и до конца Великой Отечественной войны он командует фронтами, действующими на южном крыле советско-германского фронта: с октября 1943 года — 4-м Украинским, с мая 1944 года и до конца войны — 3-м Украинским. Первой из проведенных им в должности командующего фронтом операций стала Миусская наступательная 1943 года, имевшая целью сковать, а при благоприятных условиях во взаимодействии с Юго-Западным фронтом разгромить донбасскую группировку противника, не допустить переброски ее сил в район курского выступа, где шли решающие сражения.

Специальные подразделения, принимавшие участие в обороне Будапешта

Среди венгерских защитников Будапешта можно было заметить несколько «особых» формирований: отряд «Пронай», ударный батальон «Ваннай», различные боевые группы салашистов — все эти «ситуационные» формирования выходили далеко за рамки военного схематизма. Общим у них было только одно: что их члены хотя и по разным причинам, но добровольно сражались на стороне защитников столицы.

Как только Будапешт стал фронтовым городом, в нем стали возникать различные добровольческие корпуса. Первым подобную инициативу высказал подполковник Паль Пронай, которому к тому моменту исполнилось 70 лет. Пронай создавал добровольческие корпуса, так называемые фрайкоры, еще в 1919 году, когда боролся против Советской республики, и в 1921 году, когда вел военные действия против Австрии. После событий 15 октября 1944 года он обратился к Эмилю Коварцу, министру по делам тотальной мобилизации, дабы тот разрешил ему формирование нового военизированного подразделения.

Пронай, с тех пор как покинул в 1921 году ряды егерского батальона, предпринимал несколько попыток создать военизированные организации. Без войны и без риска жизнь Проная превратилась в череду общественных скандалов и длящихся годами судебных разбирательств о защите чести и достоинства. Одним из его «противников» был некий гвардии майор Виктор Ранзенбергер, с которым Пронай затеял на улице драку.

После аншлюса Австрии и вторжения немецких войск на территорию Венгрии Пронай безуспешно пытался возобновить свою организаторскую деятельность. Однако момент для этого настал только после путча салашистов, пришедших в октябре 1944 года к власти. Пронай начал набирать добровольцев прямо на площади Аппони. Но это предприятие в очередной раз потерпело неудачу. Старший лейтенант Вильмош Бондор вспоминал: «В глаза бросалось явное отсутствие дисциплины. Люди, сплотившиеся вокруг старика, явно ничего не понимали в современной тактике ведения войны. В итоге они совали свой нос во все дела».

Капитан Золтан Микё, который был уполномочен командованием возглавить новое формирование, благоразумно не выдал людям Проная никакого оружия. Организационной деятельности препятствовало также то обстоятельство, что «старик» не мог организовать постоянное пополнение добровольцев и их регулярное обучение воинскому делу. В итоге многие из добровольцев покидали ряды отряда. В течение нескольких недель Пронай ссорился с бывшим ротным командиром Ласло Ваннаем. В силу этого обстоятельства Ваннай начал создавать свой собственный отряд. Его ожидал больший успех. Студенты, поначалу присоединившиеся к Пронаю, чуть позже откололись от него. Ваннай сформировал из них университетские штурмовые батальоны. И тут о себе опять дал знать склочный характер Проная. Сначала он стал оскорблять Дьюлу Элишера, командира студенческих батальонов, а затем набросился с обвинениями на Ванная, инкриминируя ему переманивание людей. В спор вмешались присутствовавшие офицеры, так как бойкий старик намеревался пустить в дело свой хлыст.

Пронай носился везде в широкополой бурской шляпе, топал подкованными железом сапогами, то и дело хватался за огромную кобуру или за свой любимый хлыст. После этого скандала Пронай намеревался найти поддержку у Хинди, но он жестоко ошибся. Сам Хинди вспоминал во время суда: «Он сообщил мне, что получил у правительства разрешение на создание специального отряда, а потому просил выделить ему оружие. Я заявил Пронаю, что ничего не знаю о подобном решении правительства. Впрочем, было очень странно, что с правительственным решением он пришел именно ко мне, так как там должны были знать, что у армии не было ни лишней униформы, ни лишнего оружия. В ответ на это Пронай заявил, что мог бы поставить под ружье 1500 человек. Я всегда испытывал антипатию к формированиям, которые создавались подобным способом. Так что я отклонил просьбу бойкого старикашки. Затем я осведомился у старшего квартирмейстера армейского корпуса, знает ли он что-нибудь об отряде Проная, так как не исключено, что их придется снабжать провиантом. Я получил ответ, что Пронай хочет собрать вокруг себя полторы тысячи человек… Некоторое время спустя я обнаружил, что в его отряде только 100–120 человек не были вовсе вооружены. Я припоминаю даже, что в отряде был десяток пистолетов-пулеметов».

Во время осады возникло ощущение, что Пронай впал в летаргический сон. Он изредка посещал штаб корпуса. 7 января 1945 года его отряд был официально провозглашен Национальной вооруженной службой. Но Проная с тех пор никто не видел. Некоторые говорили, что он погиб во время уличных боев.

Ласло Ваннаю удалось добиться большего успеха. Он подобно Пронаю был знаком с деятельностью венгерских судов. Летом 1932 года он был осужден военным судом за попытку организации правого военного переворота. Заговорщик отделался легким приговором: разжалование и шестимесячное заключение в тюрьме. Выйдя из тюрьмы, Ваннай опять попал в центр скандала. На улице он публично оскорбил известного буржуазно-демократического политика Вильмоша Важоньи. Он попытался надрать ему уши. 20-е годы Ваннай, называвший себя «лейтенантом нации», провел в военизированных организациях. Все они создавались в обход условий Трианонского мирного договора. В 1938 году он принимал участие в создании в Верхней Венгрии так называемой «гвардии оборванцев», а затем участвовал в партизанских действиях, которые велись венгерскими добровольцами на территории карпатской Украины.

С 1943 года Ваннай стал задумываться над тем, чтобы создать особый штурмовой батальон. Эту идею он почерпнул у подполковника спаренных войск Золтана Ньистора, который мог наблюдать во время осады Воронежа за действиями немецких саперно-штурмовых групп. По итогам своих наблюдений Ньистор написал докладную записку на имя начальника Генерального штаба Венгрии генерал-полковника Сомбатей. В этом документе он рекомендовал создать аналогичные подразделения и в венгерской армии. Но поскольку из генерального штаба не последовало никакой реакции, то Ньистор подарил эту идею Ваннаю.

Ваннай был активным сторонником нилашистской партии. Он был одним из первых, кто приветствовал Салаши после удачного государственного переворота. Пять дней спустя, 20 октября 1944 года, он получил от Эмиля Коварца разрешение на формирование отдельного штурмового батальона.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

14-летний доброволец батальона «Ваннай»


Свой отряд Ваннай вместе с салашистами создавал из пожарных, членов «Товарищеского союза ветеранов Восточного фронта», подростков, кадетов. Для ведения боев в городских условиях члены батальона должны были знать основы связи, саперного и подрывного дела, хорошо знать инфраструктуру города. Особую значимость эти знания приобретали в свете возможности ведения боевых действий через канализационную систему и городские коллекторы. Для структурирования своего батальона Ваннай разработал так называемую «систему дяди». Она сводилась к тому, что несколько молодых людей закреплялись за достаточно зрелым мужчиной («дядей»), который должен был отвечать за их подготовку и обучение. Низовой тактической единицей являлась пара «дядиных детей», из трех пар складывалась группа, из девяти — отделение. Обучение рекрутов началось 1 декабря 1944 года на кирпичной фабрике. Ваннаю удалось договориться, что в подготовке молодежи ему будут помогать специалисты 22-й кавалерийской дивизии СС. Эсэсовцы должны были также снабжать их оружием. Методы обучения были не просто жестокими, а бесчеловечными. За несколько провинностей рекрута могли расстрелять. Во время обучения преодоления проволочных заграждений над головами подростков стреляли из автомата. Несколько юношей свалились со скользкой крыши завода, когда они отрабатывали приемы альпинизма.

Вопросы снабжения своего батальона Ваннай решал весьма специфическим способом. Для начала он реквизировал склады с продовольствием на улице Сенткирай. Там имелось достаточное количество шнапса и гусиной печенки. Подобное самоуправство вызвало гнев в рядах салашистов. Когда у батальона не оказалось поваров, то Ваннай просто-напросто приказал арестовать работников одной из булочной, заставив их круглые сутки выпекать хлеб для отряда. Аналогичная судьба постигла работников кондитерской на улице Бечи. В итоге вспыхнул конфликт между Ваннаем и полковником Чипкешом, помощником коменданта города. В итоге армейские части арестовали типографии, в которых печатались удостоверения батальона и липовые бумаги, на основании которых проводились аресты и конфискации. Несмотря на то, что Ваннай был убежденным нилашистом и антисемитом, это обстоятельство не помешало ему обратиться к «еврейскому дядюшке Роту», который на пару с супругой должен был заняться изготовлением документов и необходимого набора штемпелей. В обмен на это Ваннай предлагал им свою защиту и продовольственное снабжение.

Батальон «Ваннай» был единственным воинским формированием, у которого имелась своя служба безопасности. Она состояла из 10 человек. Данная служба располагалась в доме № 6 по улице Донат. В основном в ее задачи входили расправы с пойманными дезертирами и облаченными в гражданскую одежду советскими разведчиками. Если говорить о функциях отдельных служащих службы безопасности батальона «Ваннай», то они распределялись следующим образом: капитан Ференц Дьюлай-Мольнар занимался радиоперехватом советских сообщений, капитан Секереш осуществлял контрпропаганду через громкоговоритель, старший лейтенант Эндре Ковач ведал вопросами подготовки рекрутов. Кроме этого с ними сотрудничали многочисленные офицеры, которые официально не числились ни в составе батальона, ни в других сражающихся частях. Батальон «Ваннай» служил своего рода отстойником для правых экстремистов, в том числе сбежавших из отряда Проная. Именно эти личности отвечали за массовые расправы.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

«ГПУ. Так оно обойдется с нами». Салашистский плакат


Благодаря захваченным продуктам батальон пользовался большой популярностью, ибо служившие в нем солдаты снабжались пищей не в пример лучше, чем в других венгерских частях и подразделениях. К середине декабря 1944 года батальон «Ваннай» насчитывал около 600 человек. В итоге 22 декабря было принято решение именовать его Венгерский королевский ударный батальон «Ваннай». Но вместе с тем долгое время служащие батальона не имели не только собственной униформы, но и каких-либо особых знаков различия.

Сам же Ваннай принципиально отказывался носить обыкновенную солдатскую форму. В конечном счете Салаши принял решение присвоить этому честолюбивому вояке звание майора (после разжалования в 1932 году никто не возвращал ему офицерского звания). Первое боевое применение батальона произошло 24 декабря, когда его солдатами было захвачено здание больницы Яноша в Холодной долине.

Однако 25 декабря на этом участке фронта начался хаос. Чтобы стабилизировать линию фронта, на помощь частям 10-й пехотной дивизии в Чёмёр были посланы 3-я и 4-я роты батальона. То, что произошло после этого, в источниках описывается весьма противоречиво. Ясно только одно — между солдатами батальона и армейскими офицерами произошел конфликт. Армейские офицеры обвинили Ванная в трусости, якобы тот, получив легкое ранение, тут же скрылся с поля боя. Сам Ваннай возлагал на армейские чины ответственность за неудачную контратаку и полностью уничтоженные роты. На следующий день у красноармейцев все-таки удалось отбить позиции, но этот успех был достигнут лишь после того, как в бой были пущены солдаты 12-й резервной дивизии. Единственной заслугой батальона «Ваннай» был подорванный советский танк. В ответ сами «ваннайцы» понесли огромные потери. Видя, что ситуация складывается весьма неблагоприятно, Ваннай, не ставя никого в известность, самолично со своими солдатами покинул Буду.

Позже Ваннай все-таки вернулся на позиции. Но потери батальона были слишком огромными, чтобы их можно было восполнить за счет добровольцев. В итоге «ваннайцы» стали устраивать облавы по подвалам, где всовывали в руку винтовку любому, кого они считали боеспособным. Чтобы исключить случаи дезертирства и перехода на сторону противника, Ваннай транслировал на позиции Красной Армии сообщение, что «батальон будет сражаться до последнего, и русским не стоит ждать от него пощады». После этого становилось ясно, что красноармейцы не будут брать в плен «ваннайцев». Для большего эффекта на передовой, так, чтобы это могли видеть красноармейцы, было расстреляно несколько русских пленных. Теперь никто не решился бы сдаться им в плен. И действительно, в документах не сохранилось ни одного случая добровольного пленения солдат из батальона «Ваннай».

В конце декабря в состав батальона влилось огромное количество воодушевленных подростков. Это были ученики интерната Шалешиан и гимназии Тольди. Большинство из них погибло в первые же дни. Особенно большие потери батальон нес во время январских боев на площади Кальмана. Насильно призванный в батальон «Ваннай» Дьюла Сули писал в своих мемуарах: «На следующий день 14 января, прежде чем мы успели подумать над тем, есть ли у нас шансы на выживание, комендант Кантор звучным голосом вызвал всех мужчин наверх. Кто-то отсутствовал… Полицейский, стоявший рядом с Кантором, действовал так, будто бы ему все происходящее было очень интересно.

«Что случилось? Как кто-то отсутствует?»

«Комендант дома отвечает за вас! Сколько мужчин в возрасте от 16 до 60 лет проживают в вашем доме?»

«Не хватает иностранца, я приведу его».

«Он должен быть здесь через несколько секунд, — сказал полицейский рассерженно. — Сейчас к вам обратится один почтенный господин».

«Почтенный господин? Почему он должен к нам обратиться?» — спросил я.

«Не задавай слишком много вопросов, — сказал полицейский и приблизился ко мне вплотную. — Я хочу, чтобы здесь разыгрались сцены, как вчера в соседнем доме. В стране объявлена тотальная мобилизация. Это должен понимать каждый».

«А что вчера произошло в соседнем доме?»

«Ничего особенного. Но несколько женщин устроили истерику, что само по себе недостойно венгерок. Нам надо провести проверки».

«Какие проверки?»

«Мы знаем, что мужчины из этого дома были освобождены от воинской службы. Иначе бы их здесь не было. Но объявлен дополнительный набор. Мы будем проверять бумаги, чтобы набирать в батальон «Ваннай» учащихся реальной школы Тольди…»

За письменным столом сидел офицер. Его лицо ничего не выражало. Он был одет в светлую куртку со знаками отличия старшего лейтенанта. Рядом с ним суетилось несколько людей, на которых не было никакой униформы.

«Первая боевая рота», — гремел голос офицера, когда он кого-то заносил в список.

«Куда мне направляться?» — испуганно спрашивал мужчина, одетый в зимнее пальто.

«Направляйтесь на улицу Илоны, именно там располагается командный пункт первой боевой роты. Там вам выдадут униформу. У вас есть воинское звание?»

«Нет, — отвечал робкий горожанин. — Я никогда не был солдатом. Я родился в непризывной год».

«Теперь вы побудете им. В боях вы сможете доказать, что любите нашу Родину!»

Стены вздрогнули от разорвавшегося рядом снаряда. Офицер прервался ненадолго и продолжил: «Что, уже наделали в штаны? Это лишь выстрел, но не попадание… Вы будете слушать эту музыку до нашей окончательной победы».

В итоге от батальона «Ваннай» осталось около 100 солдат, но и те по большей части все были ранены. Пытаясь скрыться, они заняли почтовую площадь. Сам Ласло Ваннай погиб в бою. Многие из его помощников предстали после войны перед народным трибуналом. Единственным исключением стал случай одного студента-филолога, которого звали Дьёрдь Ланг. Позже он стал известен как владелец известного на весь мир фешенебельного нью-йоркского ресторана «Four Seasons». Он был евреем по национальности. Чтобы избежать преследования и лагерей, он присоединился к боевым отрядам хунгаристов, а затем попал в батальон «Ваннай». Ему посчастливилось сбежать из батальона, но ему не повезло, и он попал под облаву. Во время медицинского осмотра было обнаружено, что он обрезан, а стало быть, являлся евреем. Ланг пытался доказать, что он являлся саббатистом из Трансильвании (секта, практиковавшая обрезание). Но данное объяснение не удовлетворило салашистов. Пленник с большой группой евреев был вывезен на берег Дуная для расстрела. Во время транспортировки ему удалось скрыться из машины.

Боевые группы салашистов, которые были организованы нилашистской партией, являли собой пеструю картину. Хунгаристской партии удалось создать лишь несколько сводных рот, которые патрулировали вдоль линии фронта. Часть из этих салашистов была вооружена фаустпатронами.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Немецкий инструктор учит венгерских солдат обращению с панцерфаустом


Подавляющее большинство сторонников салашистской партии в основном отличались не на полях боев, а в насилии над беспомощными горожанами. Из 2500 добровольцев из числа нилашистов только около 700 принимало участие в реальных боях. Но даже эти шесть рот вступили в бой в силу обстоятельств — советские войска внезапно прорвали оборону и столкнулись с боевыми группами салашистов. Те просто были вынуждены обороняться. Впрочем, это не исключало отдельных случаев нилашистского фанатизма, следуя идеологическим установкам. «Господин старший лейтенант Бела Колларитш в мирной жизни был юристом на одном из авиационных заводов, располагавшемся на острове Чепель. Он не имел никаких военных заслуг, он вообще не служил в венгерской армии. Но он пошел добровольцем на гражданскую войну в Испанию, где оказался в немецком летном корпусе. Когда к власти пришел Салаши, он пошел на военную службу и сразу же получил звание старшего лейтенанта. Вначале он являлся военным пропагандистом. Он объезжал места боев на машине с громкоговорителем и подбадривал венгерских бойцов. Когда он возвращался назад из одной такой поездки, то заметил, что русские заняли железнодорожную насыпь у Ладьмани. Он решил отстоять эти позиции, а потому помчался в Людовику; там он взял под свое командование 25 солдат и тут же ринулся в бой», — вспоминал прапорщик Иштван Салай.

Совсем по-иному выглядели обстоятельства возникновения университетских штурмовых батальонов. С одной стороны, в университете хотели соблюсти военные традиции. Дело в том, что в рамках этого учебного заведения в 1919 году был создан специальный добровольческий отряд, который направился сражаться против пролетарской диктатуры. Нос другой стороны, главной причиной возникновения этих батальонов было желание избежать угона в Германию. Ситуация в корне изменилась после 15 октября 1944 года, когда почти каждый студент должен был записаться в Национальную вооруженную службу. Согласно действующему предписанию, зачисления в службу можно было избежать, если студент уже состоял в одной из военизированных формирований, будь то батальоны КИШКА или батальон «Танчич».

Подобное положение вещей стало толчком для возникновения и развития университетских штурмовых батальонов. Еще 5 октября 1944 года (за десять дней до переворота!) лейтенант Дьюла Элишер, в прошлом являвшийся студентом Технического университета, получил от министерства обороны задание создать отдельный батальон. В итоге он обращался к студентам не как к членам некоей партийной организации, а как к солдатам венгерской армии. Стоит отметить, что к тому моменту большинство студентов уже являлись членами организации «Левенте», а стало быть, они входили в состав Национальной гвардии. В конце октября был сформирован 1-й университетский королевский штурмовой батальон. В нем насчитывалось около 500 человек, объединенных в боевые порядки. На тот момент в батальоне было 12 человек, обладавших воинским званием. Штаб батальона состоял из двух лейтенантов-резервистов и двух прапорщиков. Из страха, что их угонят на работы в Германию, в ряды батальона потянулись и другие студенты. В итоге это привело к возникновению 2-го университетского батальона.

Элишер вспоминал: «Я и еще несколько людей верили в чудесный приход англосаксов. Но то, что стояло перед нашими глазами, было чудовищным… Я никогда не принадлежал к салашистам и даже не симпатизировал им. Но еще меньше мне нравились сталинские порядки. В 1941 году я был одним из первых венгров, которые перешли русскую границу. Я был офицером разведки, а потому видел, какие жестокости творила отступающая Красная Армия, а точнее, политические органы. Профессор Ференц Оршош, коллега моего отца, был членом Катыньского международного комитета. Именно от него я узнал, что произошло с польскими офицерами… Я надеялся, что мы сможем сохранить наши батальоны до конца войны. Я полагал, что рано или поздно мы смогли бы пробиться к позициям англичан».

Большинство из организаторов батальона были убежденными антикоммунистами. Но при этом им был чужд политический экстремизм. Сам Элишер добровольно сотрудничал с Красным Крестом и в 1942 году ездил в Германию, чтобы посмотреть, как там обходились с евреями. Этим жестом он высказывал свое однозначное неприятие национал- социалистического режима.

Говоря о стремительном росте численности университетских батальонов, не стоит сбрасывать со счетов то обстоятельство, что в них скрывалось большое количество студентов-евреев и социал-демократов, за которыми охотились агенты гестапо. Непосредственное командование 1-м батальоном было поручено капитану Лайошу Шипеки, который в гражданской жизни был дипломированным инженером, а 2-м — майору Лайошу Чики.

В течение нескольких дней студенты были униформированы. Они получили бекеши из овечьей кожи, саперные сапоги и шинели. Оружия им выдавали мало, но студенты доставали его по своим каналам. Так, например, они обзавелись винтовками с оптическим прицелом, которыми их снабдило правление Будайского стрелкового союза. Но оружие в руках они держали не слишком долго.

Капитан Шипеки, который уже побывал на передовой, стал настаивать на том, чтобы его батальон посылали в бой только после подготовки. В результате он вступил в конфликт с салашистами. Кроме этого, Шипеки пытался удержать студентов от каких-либо самостоятельных вылазок, так как считал, что война была проиграна, а любые сражения были бессмысленной бойней. Но в отличие от него, большая часть студентов не обладала подобными предчувствиями. Они еще не знали, что значит война. Почти все из них не проходили воинской службы, а потому были преисполнены романтических убеждений. Они с нетерпением ожидали своего боевого крещения.

24 декабря батальоны были подняты по тревоге Иштваном Жакё, который на тот момент являлся руководителем молодежной организации салашистов. Он сообщил, что советские войска прорвали линию фронта, а потому студенты вместе с боевыми группами нилашистской молодежи должны были покинуть Будапешт. Командование университетских батальонов оказалось перед тяжелым выбором. После Рождества студенты должны были направиться в учебный лагерь Эршекуйвар. Но был резон и в том, чтобы остаться в городе.

Тот же Элишер вспоминал: «Отход из Будапешта вместе с молодежными и партийными организациями нилашистов, агентами гестапо и прочими подобными структурами раз бы и навсегда скомпрометировал всех студентов. Я хотел избежать этого при любых обстоятельствах. В случае пленения в бою наша судьба была бы предрешена. Я полагал, что мы должны были уклоняться от участия в боевых действиях как можно дольше. Я не исключал, что мы самостоятельно сможем вырваться из кольца окружения. Если ничего нельзя было сделать, то лучше было погибнуть в бою, чем быть расстрелянными в плену. Я верил, что каждый день работал на нас, так как нам могла помочь Европа». В итоге Дьюла Элишер решил оставить батальоны в Будапеште.

Невероятно, но Элишер не понимал, что чем дольше его подопечные удерживали город, тем больше страдания они приносили его жителям. Он полагал, что выбирал меньшее из зол. Он был ослеплен антикоммунизмом, а потому не мог выбрать морально оправданного решения.

Рассказ о специальных формированиях не будет полным, если не упомянуть капитана артиллерии Имре Морлина, который возглавлял так называемую боевую группу «Морлин». Группа «дядюшки Мо», как прозвали своего командира кадеты, была сформирована из застрявших в столице учеников кадетской артиллерийской школы. Им было по 14–18 лет. Затем к этой группе стали прибиваться учащиеся военных академий Людовика, а также те солдаты, чьи части оказались разгромленными. Сама группа «Морлин» не была многочисленной, в ней состояло около 120 бойцов. Первоначально она входила в состав 10-й пехотной дивизии. Одним из первых заданий, порученных ребятам Морлина, было уничтожение советских танков, прорвавших линию фронта. Почти все эти юноши были идеалистами (как-никак, военное воспитание), а потому не собирались сдаваться в плен. Они сражались до последнего патрона. После того как 15 января 1945 года Морлин был взят в плен красноармейцами, его группа раскололась. Часть из юношей оказалась в составе вахтенного батальона «Будапешт», а часть погибла во время боев у железнодорожной насыпи.

Часть 3

Разгар

Глава 1

Прорыв «Линии Аттилы»

Три стрелковых корпуса, которые были брошены маршалом Малиновским на взятие Пешта, должны были сыграть важную роль в запланированной операции. Предполагалось, что к 23 декабря 1944 года эти части возьмут восточные районы венгерской столицы. Само собой разумеется, что данных сил было явно недостаточно для выполнения поставленной задачи. К 24 декабря им удалось лишь вклиниться в линию обороны 1-й танковой дивизии на отрезке между Эсером и Вечешем. Но далее наступление заглохло. Исключение составлял участок фронта, располагавшийся между Чёмёром и Фётом, где позиции 10-й пехотной дивизии постоянно атаковались советскими войсками.

К указанной дате советским и румынским войскам удалось закрепиться у первого и второго рубежа обороны «Линии Аттилы». В частности, это касалось центральной и северо-восточной части Пештского плацдарма, где в наступление должен был перейти 7-й румынский армейский корпус. Советским же частям не удалось до Рождества 1944 года прорвать даже первый рубеж обороны между Вечешем и Пецелем. Третий рубеж обороны, простиравшийся вплоть до окраин Пешта, находился в руках немцев и венгров.

25 декабря по всему фронту Пештского плацдарма началось наступление. Параллельно с этим отдельные атаки предпринимались на юге. Там красноармейцы атаковали позиции 1-й танковой дивизии в районе горы Арань. Предпринятые вылазки были успешно отражены венгерскими войсками. При этом в ходе контратак было захвачено несколько десятков советских военнопленных. Одновременно с этим немецкие войска к югу от Модьорёда стали отступать, а потому — советским войскам на участке фронта шириной 500 метров удалось продвинуться вперед. Но тем же вечером эти территории были отбиты венгерской группой под командованием капитана Шандора Немета, которую поддерживали огнем два немецких самоходных орудия.

Но словно назло этим мелким успехам защитников Будапешта наступавшие советские части смогли почти повсюду (за исключением отрезка Щорокшар — Маглёд) преодолеть второй рубеж обороны «Линии Аттилы». Первый и второй рубежи обороны проходили, как правило, по незастроенным территориям между пригородными деревнями и городскими окраинами. Многие исследователи связывают данный прорыв и то, что защитникам не удалось обратно отвоевать второй рубеж обороны, с переброской 8-й кавалерийской дивизии СС в Буду. Венграм и немцам приходилось удерживаться на третьем, самом укрепленном рубеже, проходившем по столичным пригородам. Во втором рубеже обороны один солдат приходился на 100 метров линии фронта. Так как атаки не прекращались ни на минуту, то отступление происходило в условиях близкого огневого контакта, что в свою очередь вело к огромным потерям. После отступления в линии фронта между улицами Керепеши и Юлей возникло множество незакрытых прорывов. В основном они возникали на флангах 22-й кавалерийской дивизии СС и 13-й танковой дивизии. От этого две воинские части постоянно теряли контакт друг с другом. Фронтальное наступление советских частей делало невозможным планомерное отступление. Обе дивизии постоянно теряли точки соприкосновения.

26 декабря во время атаки, поддержанной танковыми частями, советским и румынским войскам на северо-восточном участке фронта между Фётом и Пецелем удалось продвинуться вперед на 300–600 метров. Казалось бы, оборона 4-го гусарского полка, 10-й пехотной и 12-й резервной дивизий была прорвана. Т-34 без проблем прошли сквозь хлипкую линию обороны и стали обстреливать венгерские части с тыла. Большая часть батальонов была полностью уничтожена, хотя перед гибелью они смогли подбить 3 из 12 атаковавших их танков. Около 15 советских танков прорвали линию обороны к северу от Чёмёра и смогли выйти во фланг 4-му гусарскому полку. Венгерские гусары при помощи фаустпатронов смогли подбить два советских танка, но оставшиеся зашли в тыл. Размещавшийся в близлежащей винодельне штаб полка только чудом смог избежать пленения. Один из штабных офицеров успел подбить из фаустпатрона советский танк, уже наводивший орудие на здание. В тот же самый день пала укрепленная высота к северо-востоку от Чёмёра. Насколько большими были потери Красной Армии, можно было только догадываться. Отчасти на этот вопрос отвечают неопределенные и сухие тексты сводок: «После неоднократных попыток взять укрепленную высоту сержант Мерквиладзе просил разрешения предпринять еще одну атаку силами своей боевой группы. Получив разрешение, они под прикрытием тумана смогли приблизиться к высоте на 20 метров, после чего вызвали огонь… На захваченной высоте группа Мерквиладзе держалась пять часов, ожидая прибытия советских войск. За это время ей удалось отразить две атаки». За захват этой высоты сержант Мерквиладзе был награжден звездой Героя Советского Союза.

Однако вечером 26 декабря силами батальона «Ваннай» была предпринята контратака. В ходе ее венграм удалось отвоевать позиции у Чёмёра. У располагавшейся чуть южнее 12-й резервной дивизии сложилась критическая ситуация. Прорвавшиеся на флангах советские и румынские войска грозили ей окружением. Чтобы избежать этого, частям дивизии пришлось отступить. С немецкой стороны для поддержки венгров было прислано три боевые машины пехоты, но они были абсолютно бесполезны в борьбе против танков. Положение ухудшалось. В линии обороны возник очередной разрыв. Ни у немцев, ни у венгров не было резервов, чтобы закрыть его.

Для основного удара советское командование выбрало северо-восточную часть Пештского плацдарма, участок фронта между Фётом и Чёмёром. Он идеально подходил для применения танков. Это была ровная местность, на которой не было никаких крупных построек и укреплений. Эта равнина на севере тянулась до Ракошпалота, на юге — до Ракошсентмихай. Оборонявшиеся не могли ее удерживать очень долго. Это объясняет, почему в начале января 1945 года фронт проходил уже в центре города у Зугло, а в середине января под угрозой оказались немецкие войска, расположенные к северу Андьалфёльде. Результатом скорейшего продвижения вперед Красной Армии стала критическая ситуация, которая сложилась 14 января 1945 года в районе площади Св. Иштвана. Немецкие части оказались зажатыми между Берлинской площадью и берегом Дуная.

Тем временем части 1-й венгерской танковой армии были перегруппированы и перекинуты с участка Лакихель на остров Чепель. Там они должны были любой ценой удерживать позиции. Дело в том, что после окружения на острове в срочном порядке стал возводиться аэродром.

27 декабря советские войска смогли прорвать третий рубеж обороны «Линии Аттилы». 12-я резервная дивизия отступала. Ракошкеретюр и Юмайор перешли в руки Красной Армии. В тот же самый день солдаты 18-го стрелкового корпуса взяли Вечеш и смогли углубиться во вражеские позиции. Красноармейцы продвинулись до Ракошчабы и Пештсентлёринка. Из Промонтра на остров Чепель совершил вылазку небольшой разведывательный отряд. Вылазка оказалась неудачной. В ходе боя, в котором венгры применили зенитную артиллерию, отряд был полностью уничтожен.

Командование группы армий «Юг» и командование Будапештского гарнизона сходились в том, что было нереально удержать все плацдармы в Будапеште. Частичное отступление могло стабилизировать линию фронта. Тем более что на небольшом участке фронта можно было сконцентрировать значительные воинские силы, что облегчило бы оборону. Полное оставление Пештского плацдарма было, по мнению немецких стратегов, целесообразным. Благодаря этому шагу можно было усилить воинскую группировку в Буде, а затем начать готовиться к прорыву кольца окружения. Однако генерал-лейтенант Грольман, начальник штаба группы армий «Юг» и генерал Балк не смогли договориться о том, когда и как начинать запланированное отступление. В штабе группы армий предпочитали, чтобы войска быстро оставили свои позиции. Балк же полагал, что это надо было делать постепенно.

Несмотря на то, что приказ Гитлера от 24 декабря 1944 года не предусматривал уменьшения Пештского плацдарма, не говоря уж о полном его оставлении и выходе из окружения, 9-й горнострелковый армейский корпус СС начал готовиться к прорыву. В конце концов, у немцев не было другого выхода. Согласно приказу Гитлера Буда и Пешт должны были быть деблокированы любой ценой. Так что прорыв был одной из таких возможностей. 26 декабря между Будапештом и штабом группы армий «Юг» еще действовала телефонная связь (кабель был проложен под землей). Согласно воспоминаниям Пфеффера-Вильденбруха в полдень того же дня по радиосвязи сообщили, что обороняющиеся должны были прорываться. Но Пфеффер-Вильденбрух решил не выполнять этот приказ. По крайней мере, на следующий день Гитлер отдал приказ, в котором категорически запрещалось оставлять Будапешт.

Остается вопросом, почему командир 9-го горнострелкового армейского корпуса СС продолжал подготовку к прорыву, когда 23 ноября, 1 и 24 декабря Гитлер подтверждал приказ удерживать Будапешт до последнего дома и исключал любую возможность отступления из венгерской столицы. Гудериан дважды лично сообщал об этом командиру дивизии СС «Флориан Гейер» бригаденфюреру Фегеляйну. Возможно, дело было в том, что в горнострелковом корпусе СС не расставались с надеждой, что Гитлер, принимая в расчет трагическое развитие событий и неуклонно ухудшающуюся обстановку на Пештском плацдарме, в последнюю минуту все-таки бы отдал приказ об отступлении. То же самое касалось отступления 8-й кавалерийской дивизии СС, которая получила приказ Гитлера с запозданием. Для командования это была ужасная ситуация — командиры были вынуждены постоянно корректировать планы в соответствии с новыми указаниями и приказами. Это можно приписать характеру Гитлера, который не доверял своим полководцам принятие самостоятельных решений и намеревался сам руководить всеми военными операциями. Но приказы из Берлина приходили в Будапешт с изрядной задержкой. Ссылаясь на подобные промедления, некоторые из самостоятельно мыслящих немецких генералов пытались заранее готовиться к боевым действиям в надежде, что впоследствии поступит приказ, который бы их устраивал. В итоге надежда командования 9-го горнострелкового корпуса СС на внутренний прорыв блокады не оправдалась, Гитлер не отдал подобного приказа.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Генерал Карой Берегфи посещает дивизию СС «Флориан Гейер»


Венгерское командование вообще не обладало правом голоса при принятии подобных решений. Из сообщений командования 1-го армейского корпуса следовало, что Иван Хинди и венгерский Генеральный штаб уже 26 декабря самостоятельно стали планировать прорыв окружения. На все вопросы венгерского генерала Пфеффер-Вильденбрух давал только один ответ: даже не думайте об оставлении города! Немецкий генерал был настолько «любезен» что даже попытался обосновать подобное решение.

Между тем 28 декабря стремительное наступление советских и румынских войск стало затихать. Между Пецелем и Ферихедью ими были уничтожены 1-й и 13-й дивизионы самоходной артиллерии. Причиной этого стал отход частей 8-й кавалерийской дивизии СС, которые так и не успели заткнуть дыры в линии обороны. С другой стороны, 16-й и 24-й дивизионы самоходных артиллерийских установок продолжали обороняться. Им удалось не только отбить все атаки, но и поддержать огнем собственную контратаку в районе Юмаойра и Ракошкерестюра.

Но на северо-восточном участке Пештского плацдарма обстановка была катастрофической для немцев. Советские войска смогли продвинуться к самым городским кварталам. Под их контролем оказались территории вплоть до ручья Силаш. Во время этого прорыва частям Красной Армии удалось полностью уничтожить два венгерских батальона. В боях у Ракошсентмихая немецкие войска пять раз пытались контратаковать. Но все эти попытки оказались провальными. Все немецкие контратаки захлебнулись в крови. Только во время одного боя младшему лейтенанту Николаю Ходенко удалось подбить три немецких танка. За этот подвиг он был представлен к званию Героя Советского Союза. В ходе этого сражения был полностью уничтожен венгерский батальон безопасности, который входил в состав 1-го армейского корпуса. Более того, около 300 солдат из этой части перешло на советскую сторону. В итоге к 30 декабря батальон состоял из больного командира, 7 офицеров и 40 измотанных солдат. Тем временем румынские войска через Пецель и Киштарчу достигли окраин района Цинкота. Здесь подразделениям 2-й и 19-й румынских дивизий пришлось вести ожесточенные бои. Пришлось три раза подниматься в атаку. Окончательный захват Цинкота произошел лишь в ночь с 29 на 30 декабря.

На юге Пешта в руки Красной Армии перешли Дьял и Маглёд. Бои шли уже на пештских улицах. В тот же самый день был взорван так называемый «Южный» железнодорожный мост. Он оказался под угрозой захвата приближавшимися со стороны Буды частями Красной Армии.

Весь следующий день через динамики с советских позиций сообщалось о прибытии парламентеров. Кроме этого над Будапештом разбрасывались бесчисленные листовки, в которых солдат призывали складывать оружие.

Глава 2

Парламентеры

Маршал Малиновский хотел взять Будапешт как можно быстрее. Он уже планировал наступление на Братиславу и Вену. Малиновский и Толбухин на личном опыте хорошо знали, что осада городов и уличные бои требовали много времени. Но в данной ситуации Красная Армия первый раз в своей истории осаждала крупный европейский город с миллионным населением. Особое неудобство для наступающих частей Красной Армии представлял тот факт, что большинство будапештских домов было сделано из кирпича и камня. В итоге венгерская столица приковала к себе 15 советских и 3 румынских дивизий, а также бесчисленное множество оперативных соединений. 29 декабря по согласованию со Сталиным советское командование предложило немецкому гарнизону капитулировать. В ультиматуме говорилось, что добровольная сдача в плен повлекла бы за собой многочисленные послабления. После окончания войны все сдавшиеся в плен немцы тут же возвращались в Германию, а советские войска оставляли территорию Венгрии. Каждый из сдавшихся в плен сохранял за собой свою униформу и награды. Офицерам предполагалось разрешить ношение оружия. Обещалось достойное питание, а больным и раненым медицинский уход. Письмо с ультиматумом в Буду Должен был передать Илья Афанасьевич Остапенко, а в Пешт — капитан Миклош Штайнмец.

Миссия обоих офицеров, которые должны были передать условия возможной капитуляции, закончилась полным провалом. Советское армейское командование, а позже венгерские историки возлагали ответственность за убийство парламентеров на немцев.

В советских мемуарах можно было встретить такие упоминания: «Советское командование решило вручить командованию осажденного гарнизона ультиматум: прекратить бесцельное кровопролитие, сложить оружие, сдаться. Всю ночь мощные радиогромкоговорители с наших передовых позиций передавали в сторону неприятеля это сообщение. В назначенный срок на установленных участках смолк советский огонь. Автомобиль с парламентерами, посланный к линии боевого соприкосновения, был растерзан снарядом немецкой пушки, бившей прямой наводкой. На другом участке фронта нашего парламентера убили выстрелом в спину, когда он уже возвращался из немецкого штаба после вручения ультиматума. Два больших белых флага поникли, обагренные кровью». Или еще: «В связи со злодейским убийством фашистами советских парламентеров во всех частях, в том числе и авиационных, состоялись митинги. У нас митинг открыл замполит майор А. Резников. Говорил он страстно и убежденно, каждое его слово глубоко западало в наши сердца».

Миклош Штайнмец, советский офицер венгерского происхождения, вырос в Советском Союзе. Во время гражданской войны в Испании он был личным переводчиком Малиновского. Позже он стал разведчиком. Он должен был передать текст ультиматума в Пешт, но даже не смог достигнуть немецкой линии обороны. Дьюла Литтерати-Лоёц, командир батареи противотанковой артиллерии из состава 12-й резервной дивизии, вспоминал: «В первой половине дня командир одного из артиллерийских расчетов сообщил мне, что со стороны Вечеша приближается русский джип с белым флагом. Я тут же побежал на передовую, к укрытым на краю улицы Юллёй орудиям. Там смог убедиться, что это была чистейшая правда. Приблизительно в 200 метрах от нас по мостовой улицы были выложены в шахматном порядке противотанковые мины. Их можно было увидеть даже невооруженным глазом. Дело в том, что отступали в спешке, а потому у немцев не было времени, чтобы спрятать мины под дорожным покрытием. С учетом того, что эта улица была покрыта брусчаткой, — эта затея была почти бесполезной. Мы не рассчитывали, что на них кто-то подорвется (уж слишком они были видны). Расчет был построен на том, что перед минным полем русские танки остановятся, на некоторое время превратившись в великолепную мишень. К нашему великому удивлению джип, в котором сидело только два человека, сбросил скорость лишь непосредственно перед самыми минами, но не остановился. Он медленно пытался маневрировать между ними. В руке сидевшего рядом с водителем человека была палка, к которой был прикреплен белый платок. Все выглядело отнюдь не как безнадежное предприятие. Мины были выложены с расчетом ширины танка, который был вдвое шире джипа. Но хаотическое расположение мин заставляло водителя выписывать сложные фигуры, перемещаясь от одной стороны улицы к другой. Я могу лишь сказать, что было дьявольски гнетущее зрелище. Мы были все напряжены, удастся ли машине пробраться. Над улицами висела тишина, нигде не раздавалось ни выстрела. А затем все произошло в какие-то доли секунды. Мощный взрыв, бледно-серый дым, взметнувшаяся вверх машина и взлетевший высоко в воздух белый флаг. Когда клубы дыма рассеялись, мы увидели развороченную машину, стоявшую посреди минного поля. Оба русских сидели неподвижно откинувшись на сиденьях. Противотанковая мина взорвалась у них слева по борту. Видимо, русский водитель наехал на нее левым передним колесом… Вчера я бы отступил со своими орудиями в глубь города. И мои сведения никому не пригодились».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Останки тела Миклоша Штайнмеца


Отрывок из воспоминаний Литтерати-Лоёца являет собой искусную головоломку. Впрочем, ее можно проанализировать. Из своего командного пункта Литтерати-Лоёц не мог видеть этого инцидента ни в 1944–1945 годах, ни в нынешние дни. Дело в том, что улица, по которой ехал джип, резко поднималась вверх. Разница уровней между советскими позициями и позицией венгерской батареи составляет 5 метров. Поэтому для того чтобы видеть все эти события, надо было забраться на вышку (кстати, а как в подобных условиях венгры собирались расстреливать советские танки?). Кроме того, улица не была прямой, она изгибалась на север, что еще уменьшало угол обзора. Кроме этого географические реалии мало совпадают с воспоминаниями Литтерати-Лоёца. По карте расстояние между позициями противников составляло не 200, а более 400 метров. Здесь он мог ошибиться. Однако в своих воспоминаниях венгр акцентирует внимание на брусчатке, хотя улица Юллёй уже в те времена давно покрывалась асфальтом. Более того, брусчатого покрытия не было ни на одной из окрестных улиц. Следовательно, Литтерати-Лоёц либо указал неверно месторасположение позиций своей батареи, либо неточно описал обстоятельства гибели парламентеров. Попробуем проверить обе версии.

Литтерати-Лоёц ошибочно указал месторасположение своей батареи

Так как, по утверждениям Литтерати-Лоёца, можно было невооруженным глазом разглядеть местоположение мин, а также он смог разглядеть, сколько человек ехало в машине и что у одного из них в руках палка с белым платком, то с определенной долей уверенности можно говорить, что он находился на расстоянии 100–150 метров. Но в данном случае он мог наблюдать эти трагические события лишь с улицы Вашвари. Разница в уровнях высоты закрывала любой обзор, «русский джип» можно было увидеть лишь с расстояния 20–30 метров. Подняться на высокий этаж у него не было возможности, так как данная улица полностью была застроена одноэтажными зданиями. В данных условиях весьма сомнительно, что парламентера пустили бы именно по данной улице. Чтобы его заметили, ему пришлось бы привязывать белое полотнище к многометровому шесту. В итоге Литтерати-Лоёц мог наблюдать инцидент самое большее 10 секунд. Но в своих воспоминаниях он говорит о большем временном промежутке. Для того чтобы подъехать к минному полю, маневрировать по нему, требовалось как минимум секунд 30, а то и несколько минут. Но опять же в данном случае джипа было бы просто не видно на выгнуто-изогнутой улице.

Место, где погибли советские парламентеры, можно установить с точностью до метра. В 60-е годы Шандор Тот вместе с нашими ветеранами посетил это место. Ни у кого из них не возникало сомнений в том, что минное заграждение находилось именно на пересечении улиц Юллёй и Гёмбёш-Дьюла. Именно это место было самой высокой точкой улицы, именно оттуда начиналось «ниспадение» в обе стороны, то есть улица представляла собой дугу, где верхней точкой было минное поле. Противотанковые мины нельзя было расположить восточнее, так как под прикрытием изгиба их можно было спокойно обезвредить. Не было возможно их расположение и западнее, так как запертые в тесноте улиц немецкие и венгерские бронированные Машины пехоты превратились бы в хорошую мишень для советских танков, поднявшись на самую высокую точку Улицы. Это место было единственно возможным, почти оптимальным.

Описание Литтерати-Лоёца не отражает действительных событий

Между обнаружением парламентеров и их гибелью могло пройти очень немного времени, буквально несколько секунд. К этому надо добавить плохую видимость, пасмурную погоду и снегопад. В итоге нельзя исключать, что один из командиров артиллерийских расчетов отдал по ошибке приказ на поражение. Это могла быть простая нервозность. Он мог и не заметить белого флага.

Что произошло на самом деле, мы уже, наверное, никогда не узнаем. Однако факт остается фактом. Во время вскрытия тел группы Миклоша Штайнмеца было извлечено две пули от огнестрельного оружия. Вряд ли это были пули служащих батареи Литтерати-Лоёца. Дело в том, что противотанковые пушки всегда устанавливались за первым рубежом обороны, который тянулся вдоль улицы Гёмбёш-Дьюла. Не исключено, что солдаты заметили парламентеров и открыли огонь, когда прозвучал орудийный выстрел. То есть пули попали в тела уже убитых парламентеров. Впрочем, возможно, что все было с точностью до наоборот.

Не исключено, что противотанковое орудие по ним вовсе не стреляло. В условиях недостатка боеприпасов палить из противотанкового орудия по автомобилю было непростительной роскошью. Скорее всего, Литтерати-Лоёц ошибся и в описании места, и в описании самих событий. Штайнмец действительно мог наехать на мину. В любом случае гибель этой группы парламентеров была не запланированной акцией, а всего лишь трагическим стечением обстоятельств. Впрочем, несколько месяцев позже в кино уже говорилось о запланированной расправе с группой Штайнмеца.

Вторая группа, которую возглавлял Илья Афанасьевич Остапенко, поначалу была более удачливой. При приближении к немецким позициям по ним был открыт огонь, но никого не убило, так как пули были выпущены перед ногами парламентеров. После совещания Остапенко решил повторить свою попытку. На этот раз он, не будучи обстрелянным, сразу же попал в расположение немецких войск. Стоит заметить, что эта группа парламентеров уже знала о гибели Щтайнмеца, но все равно не отказалась от своей миссии. Старший лейтенант Орлов, который смог вернуться живым с этого задания, в мельчайших подробностях описал все произошедшее. Немецкий дозор завязал глаза всем парламентерам, чтобы они не могли видеть расположение войск на передовой. Затем их на машине доставили в штаб 8-й кавалерийской дивизии СС, который располагался на горе Геллерт. Там Остапенко вручил старшему по званию офицеру текст ультиматума. Затем он начал беседовать с Пфеффер-Вильденбрухом. Остапенко свободно общался по-немецки. Прошел час, пока стороны (немцев представляло несколько офицеров) обсуждали самые различные вещи. Получив от Пфеффера-Вильденбруха отказ капитулировать, разочарованные парламентеры стали собираться в обратный путь.

«Когда Остапенко клал конверт обратно в планшет, полковник предложил каждому из нас по стакану воды. Мы приняли эти стаканы с радостью, так как надо было промочить пересохшее горло. Нам вновь завязали глаза, взяли под руки и повели прочь из здания. Нас посадили в машину и повезли».

Вскоре парламентеры достигли первого рубежа обороны, где их поджидал унтершарфюрер Йозеф Бадер, служивший в 8-й кавалерийской дивизии СС. Позже он вспоминал: «от своего командира я получил задание сопроводить обратно переговорщиков к нейтральной полосе, туда, где мы их и встретили. Чем дальше мы удалялись от нашей линии обороны, тем сильнее становился минометный огонь, который стих за несколько часов до прибытия парламентеров. Я обратился к советскому капитану, который безупречно говорил по-немецки, и предложил остановиться, дабы переждать, пока не затихнет огонь. Также я сказал ему: «Я не понимаю, почему наши позиции так сильно обстреливают, хотя парламентеры еще не вернулись. Они ведь могли оказаться под обстрелом». «Так случилось», — ответил капитан, который получил приказ возвращаться обратно самым кратчайшим путем. Затем я сказал группе парламентеров: «Стоять!» Я снял с их глаз повязки и сообщил, что не самоубийца, чтобы идти дальше с ними. Я позволил им пересечь нейтральную полосу. Я могу заверить, что с нашей стороны не прозвучало ни выстрела. Мы полностью приостановили боевые действия, хотя отчетливо слышали разрывы мин. Отряд парламентеров двинулся дальше. Когда они отошли на 50 метров, я услышал свист падающей мины и упал на землю. Когда я поднялся, то увидел, что путь продолжало уже два человека. Один из переговорщиков неподвижно лежал на земле».

Нечто подобное в своих воспоминаниях излагал и лейтенант Орлов: «Когда нас подвели к передовой, то развязали глаза. Мы направились к нашим позициям. Достаточно быстро мы преодолели половину пути. Мы были на полпути к нашим. Капитан Остапенко повернулся ко мне и сказал: «Выглядит так, будто бы мы специально это устроили. Нам опять подложили свинью». Едва он успел произнести эти слова, как раздалось три сильных взрыва. Вокруг нас свистели осколки. Капитан Остапенко пошатнулся и упал на землю».

О сильном минометном огне свидетельствовали также немецкие солдаты и артиллерийские наблюдатели-наводчики. Судя по всему, обстрел вела советская минометная батарея, командир которой не был проинформирован о посылке в расположение немецких частей парламентеров. Однако при этом нельзя исключать возможности, что смертоносные осколки «прибыли» с венгерской стороны. В 1968 году Петер Гостоньи получил письмо от одного из оставшихся в живых защитников Будапешта. В письме говорилось, что огонь вело венгерское зенитное орудие. Другие источники не исключают подобной возможности. Согласно экспертизе осколков, извлеченных из спины убитого капитана Остапенко, они имели венгерское происхождение. При этом нельзя исключать, что после провала переговоров убийство парламентеров было спланировано самими немцами.

Согласно свидетельствам очевидцев советское командование посылало к немцам еще и третью группу парламентеров, точнее парламентера. Из расположения 30-го стрелкового корпуса на лошади с белым флагом выехал советский офицер. Он прибыл в расположение 13-й танковой армии, откуда был препровожден к начальнику штаба генерал-майору Шмидхуберу. Это событие было зафиксировано в журнале боевых действий. Как оказалось, парламентер (видимо, для храбрости) был слегка выпившим. Он предложил заключить трехдневное перемирие, после чего защитники Будапешта должны были капитулировать. После этого Шмидхубер набрал по телефону Пфеффер-Вильдебруха. Эсэсовец наотрез отказался обсуждать данное предложение. Он заявил, что высказал свое мнение советскому командованию и не видит смысла в дальнейших переговорах. Русский офицер был взят в плен. О его дальнейшей судьбе ничего не известно.

О смерти парламентеров московское радио сообщило 31 декабря 1944 года. Одновременно с этим о данном происшествии стало известно в Верховном командовании вермахта. Там было отдано приказание провести следствие: как-никак, убийство парламентеров всегда считалось непростительным военным преступлением. Следствие выявило ранее неизвестные факты, с которыми отечественный читатель познакомится впервые.

По требованию Верховного командования сухопутных войск Германии в армию Балка был послан запрос. В ответ в Берлин от Пфеффера-Вильденбруха пришла следующая радиограмма. «Речь идет не о двух советских офицерах-парламентерах, а о посланных в качестве парламентеров четырех немецких военнослужащих». Пфеффер-Вильденбрух утверждал, что это были немецкие солдаты, которые были расстреляны красноармейцами. Он категорически отрицал, что в расположении Будапешта появлялись какие-либо советские офицеры. Он заверял берлинское командование, что радиосообщения о гибели парламентеров были всего лишь пропагандистской уловкой.

Пфеффер-Вильденбрух отрицал все, — даже несмотря на то, что имелось множество свидетелей, которые утверждали, что ему докладывали о появлении группы Остапенко (возможно, даже о третьем случае). В итоге этот эсэсовец ввел в заблуждение вышестоящее командование и направил следствие, проводимое Верховным командованием сухопутных сил Германии, по ложному пути. Напомним, что официально парламентеры находились под защитой международного права. В итоге расследование закончилось ложной констатацией «факта», что контакты с советской стороной происходили только через посредство немецких военнопленных, а сообщения о гибели советских парламентеров были «грубым трюком советской пропаганды». В итоге подобные сведения были разосланы во все сражающиеся на Восточном фронте армии и комендантам всех «крепостей».

Если бы не жуткий скандал, который советское командование раздуло по делу Штайнмеца — Остапенко, то, возможно, в версию о четверых немцах можно было бы даже поверить. Но комендант Будапешта своей ложью только усилил психоз «тотальной войны», в итоге сделав невозможной капитуляцию венгерской столицы.

Если говорить по сути, то, кроме как в радиограмме Пфеффера-Вильденбруха, данные четверо немцев нигде не упоминаются. Позже, когда Пфеффер-Вильденбрух беседовал с Гостоньи, то бывший (на тот момент) эсэсовец даже не упомянул о данном эпизоде. Косвенным доказательством того, что «случай четверых» был ложью, является тот факт, что немецкая пропаганда никак не использовала этот случай (в немецкой трактовке), он вообще упоминался исключительно во внутренних документах. Ничего о немецких парламентерах не говорилось и в советских источниках. Более того, сама возможность посылки подобных парламентеров в корне нарушала существовавшее тогда международное законодательство. Впрочем, это не исключало использования военнопленных для подрыва морального духа противника. Наиболее часто они использовались в пропаганде, в частности, вещании через громкоговоритель. Но во время осады Будапешта для этих целей в первую очередь использовались попавшие в плен венгры.

При этом нельзя исключать факта, что ни одна из сторон не говорила полную правду. Явно бросается в глаза, как неуклюже Литтерати-Лоёц пытался откреститься от этого инцидента. Он пытался снять любую ответственность и с себя, и со своего подразделения. В случае с группой Остапенко советское командование знало (или хотя бы догадывалось), что причиной гибели парламентера стал собственный минометный обстрел, а потому пыталось скрыть обстоятельства гибели парламентера. Не стоит забывать, что подготовка к визиту парламентеров была явно недостаточной. По крайней мере, Пфеффер-Вильденбрух не знал о советских трансляциях, в которых сообщалось о предстоящей миссии переговорщиков. Именно этим можно объяснить, что машина Штайнмеца направилась к позициям противника в самом неудобном для этого месте. В любом случае гибель двух парламентеров была случайностью. Но Пфеффер-Вильденбрух пытался изобразить ее как попрание советскими войсками принципов международного права, что указывает:

а) на принципиальное нежелание вести переговоры;

б) на попытку использовать данный случай (вывернув его наизнанку) в пропагандистских целях.

В итоге 17 января 1945 года комендантам всех «крепостей» (Будапешт, Кенигсберг, Бреслау, Познань, Глогау, Кюстрин) и армейским частям, их оборонявшим, категорически запрещалось вступать в переговоры с представителями Красной Армии, так как те «грубо попирают» нормы международного права. Не исключено, что провокация с «четырьмя немцами» была сфабрикована лишь для того, чтобы отдать данный приказ, а стало быть, продлить агонию рейха и закрыть путь к капитуляции «крепостей».

Не исключено, что, предвидя возможность судебного процесса по делу о военных преступлениях, немецкое командование сразу же хотело отмежеваться от гибели советских парламентеров, прибегнув к тактике того, что сейчас называется «перевод стрелок». Тем паче, что случаев гибели парламентеров в годы Второй мировой войны не наблюдалось. Но, с другой стороны, есть несколько интересных фактов. Во время процесса над Пфеффером-Вильденбрухом советская сторона не задала ни одного вопроса относительно гибели Остапенко. То же самое произошло на процессе по делу Ивана Хинди, который в 1946 году был приговорен к смерти. Безусловно, все это указывает на то, что советские обвинители знали, что данные люди не были причастны к гибели парламентеров.

Впрочем, дело о парламентерах было использовано советской юстицией в других случаях, когда к смерти были приговорены даже невиновные немецкие офицеры. Но это объяснимо — шел активный поиск «козлов отпущения». Примером этого может стать артиллерийский капитан Эрих Кляйн, который был командиром 1-го артиллерийского дивизиона дивизии «Фельдхеррнхалле». Оказавшись в плену в 1948 году, неожиданно для себя он стал обвиняемым по делу о гибели Остапенко. Несмотря на применение во время допросов «специальных методов», Кляйн отказался признать себя виновным. В итоге он все равно был приговорен к смерти. Однако позже казнь была заменена 25 годами лагерей. Из советского плена он освободился в 1953 году. Сорок лет спустя, в 1993 году, он был реабилитирован военной прокуратурой Российской Федерации, что еще раз указывает на то, что все обвинения против данного капитана были высосаны из пальца.

Глава 3

Первая фаза осады Пешта

(30 декабря 1944 года — 5 января 1945 года)

После того как защитники Будапешта отвергли советское предложение о капитуляции, атака Красной Армии не заставила себя ждать. Она произошла на следующий же день. Наступление началось с того, что по городу был открыт огонь почти из тысячи орудий, а сотни самолетов обрушили на него бомбы. Ураганный огонь продолжался в течение трех дней по 7, а иногда по 10 часов кряду. Когда канонада ненадолго замолкала, то город продолжали утюжить советские бомбардировщики. Один из советских летчиков писал об этих днях: «Наступление поддерживали свыше 800 самолетов — весь действующий парк 17-й воздушной армии. Это были дни исключительно напряженной боевой работы. Мы буквально висели над черным передним краем и возвращались на забеленную сырым снегом землю лишь для того, чтобы заправиться горючим и пополнить боеприпасы. Мы беспрерывно обрушивали шквал смертоносного огня на артиллерийские позиции, оборонительные сооружения врага. И тут начались ожесточенные воздушные схватки». Будапешт обезлюдел. Жители не решались даже высовывать нос из подвалов домов. Почти миллион людей должны были привыкнуть к тому, что им не один день придется жить под землей. Именно в этих условиях множество венгров решились дезертировать. Среди них было множество евреев, которые скрывались от салашистов по поддельным документам. Обезлюдевшие улицы были отличным условием, чтобы сдаться в плен Красной Армии, не рискуя попасться в руки жандармерии или нилашистских карателей. Обычные же граждане предпочитали дождаться конца битвы. Они выходили наверх только в случаях крайней необходимости. В поисках еды они жались к стенам домов. Их взорам представали многочисленные руины. Уцелевшие же дома зияли пустыми оконными проемами. В городе, наверное, не осталось ни одного целого оконного стекла.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Во время боев большая часть домов была уничтожена


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Разрушенные обстрелами дома


В те дни улицы Будапешта превратились в жуткое видение. На них вперемешку валились разбитые трамваи, поваленные телеграфные и фонарные столбы, кучи ставших ненужными чьих-то вещей. Среди этих груд лежали начавшие разлагаться трупы. У военных были украдены знаки различия, почти у всех были вывернуты карманы. Нередко на теле оставались только лоскуты одежды, которые, пропитанные кровью, приклеивались к мертвой коже. Некоторые тела лежали в неестественных позах со скрюченными в предсмертных судорогах руками. Во многих местах полыхали дома. Дым уже пробивался сквозь крыши. В воздухе висел смрад, к которому примешивался запах пороха и гари. В углах кварталов ежедневно росли кучи мусора, его больше не вывозили, а спешно выбрасывали на улицу. Красивейший город на Дунае (по словам Гитлера) превратился в ад.

Чтобы облегчить себе задачу, части Красной Армии были максимально усилены тяжелой артиллерией. Дополнительно им придавались эскадрильи штурмовиков и бомбардировщиков. Наступление советской пехоты только на этом участке фронта поддерживалось с воздуха силами целого летного корпуса и нескольких артиллерийских дивизионов. В целом же город обстреливался 15 артиллерийскими дивизиями и минометными полками. Чтобы читателю было проще понять, о какой силе идет речь, то приведем штатное расписание на дни. Советская артиллерийская дивизия состояла из трех артиллерийских бригад, в каждой из которых на вооружении состояло 36 орудий. При этом первая бригада состояла из 76-миллиметровых орудий, вторая — из 122-миллиметровых гаубиц, а третья — из 152-миллиметровых тяжелых гаубиц. Все это дополнялось минометным подразделением. Поддержку стрелковых корпусов осуществляли танки из состава 39-й танковой бригады 23-го танкового корпуса. Кроме этого, на данном участке наличествовало несколько «особых» полков самоходной артиллерии. К слову сказать, только на подступах к Будапешту было уничтожено более 200 советских танков. По этой причине штурм осуществлялся не только танковыми частями — потери в технике были слишком велики.

Немецко-венгерская оборона, по сути, не могла противопоставить ничего подобному натиску. Тяжелая артиллерия фактически не имела боеприпасов, а потому орудия защитников могли производить лишь несколько выстрелов в День. Запас мин к тяжелым минометам был исчерпан еще в конце декабря 1944 года.

К утру 30 декабря 1944 года фронт на Пештском плацдарме пролегал по линии: Ракошпалота — Ракошсентмихай — Матьяшфёльд — Новое кладбище — Пештсентлоринк — Пештсенттимер — Шорошшар. Советское наступление на южной и восточной окраинах Пешта в первый же день закончилось захватом значительных территорий. Позиции, которые удерживались силами 12-й резервной дивизии, были тут же прорваны. Красноармейцы моментально продвинулись до самого Матьяшфёльда. Позиции продолжали удерживать лишь три батальона из состава 10-й пехотной дивизии. Но над ними нависла угроза окружения. Окруженный в Чёмёре 8-й батальон 3-го пехотного полка с боями на улицах пытался вырваться из кольца. Во время прорыва погиб почти весь его состав. Тем временем советская пехота при поддержке танков продолжала наступление по полям, раскинувшимся вдоль ручья Силаш, в направлении Пештьюхея. Один из венгерских батальонов был вынужден отступить и занять позиции у беседок в Ракошсентмихае. К вечеру 30 декабря почти все венгерские батальоны, отступившие к церкви в Ракошсентмихае, были полностью уничтожены. Но и советские войска понесли немалые потери. Немецким войскам удалось предпринять у церкви Ракошсентмихая контратаку, в ходе которой был блокирован советский батальон. В итоге красноармейцы попали под обстрел собственной артиллерии. Неся огромные потери, они были вынуждены отступить. За спасение остатков батальона капитан Николайчук был награжден звездой Героя Советского Союза.

В тот же день контратаку попыталась предпринять и 13-я танковая дивизия. После того как советское наступление стало сбавлять темп, группе солдат под командованием подполковника Экешпарре, офицера Генерального штаба, удалось предпринять удачную контратаку и отбить у красноармейцев западную часть Ракошсентмихая. Но здесь контратака захлебнулась. Немцы потеряли четыре из пяти танков и девять бронетранспортеров.

Попытки контратак продолжились на следующий день. 31 декабря немецко-венгерским защитникам Пешта удалось отбить на один день западную часть Матьяшфёльда. Но это не смогло остановить Красную Армию. В те часы в советские руки перешли Арпадфёльд и Цинкота. На южных окраинах Пешта контратаку предприняла 22-я кавалерийская дивизия СС. Но операция оказалась неудачной, эсэсовцам удалось отбить около 100 метров территории по улице Юллёй. 24-й дивизион венгерских самоходных орудий под командованием майора Барнабаша Бако предпринял вылазку к северу от Ракошкерештюра. Ему удалось нанести ощутимый удар по наступающим советским частям. Часть красноармейцев оказалась окружена. Командовавший ими майор, не пожелав сдаваться в плен, застрелился.

Советское наступление не остановилось даже в наступившем 1945 году. 1 января красноармейцы продолжали теснить защитников венгерской столицы. Под угрозой окружения в очередной раз оказались батальоны 10-й пехотной и 12-й резервной дивизий. Советские войска обходили их со стороны Ракошпалоты и Пештсентлёринка. В первый день января 1945 года советским солдатам удалось в некоторых местах прорвать линию обороны, которая пролегала вдоль железнодорожной насыпи. Нескольким советским танкам удалось достигнуть улицы Гваданьи и ручья Ракош. В тот же день произошло знаменательное событие. Взводу под командованием сержанта Адавкина удалось захватить первый дом, который являлся городским зданием, а не пригородным. Произошло это к северу от Шашхалома. В тот же день по приказу генерал-майора Афонина, командира отдельного 18-го стрелкового корпуса, началось наступление на Новое кладбище. Капитан Дьёрдь Пецхи, командир одного из венгерских батальонов, вспоминал о том «новогоднем» дне: «Ранним утром передовая проходила по краю Нового кладбища к востоку в направлении Ферихедья. Артиллерийская батарея занимала позиции у морга. Мне в подмогу было выделено 30 необстрелянных хунгаристов. В 8 часов начался такой мощный артиллерийский и минометный обстрел, которого я еще не видел в жизни. Земля на кладбище ходила ходуном. Люди бежали прочь и пытались спрятаться в окопах или канавах на улице Козма. Мы тоже отбежали от здания морга и попытались спрятаться. А затем в атаку пошла русская пехота. Мы пытались отстреливаться из придорожного кювета, но враг наступал со всех сторон. Как командир я пытался организовать оборону всех солдат, что оказались рядом. То же делали майоры Кайди и Йоё. Только наш слаженный огонь смог остановить русскую атаку… у нас не было никакого тяжелого вооружения.

После полудня на позициях появился советский танк, который пробил дыру в каменной кладке усадьбы, где располагалась и фабрика. Но его появление уже поджидал танк «Тигр», стоял на территории фабрики за обжиговой печью. Он сразу же вычислил местоположение советского танка и открыл прицельный огонь. Русский танк был подбит. С наступлением ночи мы также укрылись за печью, где пряталось множество рабочих фабрики.

Около полуночи нас неожиданно атаковал противник. Мы заняли огневую позицию на подступах к печи. Русские гнали перед собой венгерских пленников, которые громко кричали: «Мы венгры!» Мы кричали в ответ, что они по команде «ложись» должны были падать на землю. Мы открыли огонь из пистолетов-пулеметов. Русские были вынуждены отступить. Некоторым пленным удалось сбежать. Нам удалось очистить территорию фабрики от русских солдат. На следующий день я с оставшимися в живых 15 солдатами отступил от фабрики к пивоварне на улице Ясбереньи».

Между 2 и 3 января советские войска, опираясь на танки, продолжили развивать наступление в направлении Пештюхея. В некоторых местах красноармейцы достигли ручья Ракош. Но это далось им дорогой ценой. В ходе этого прорыва венгерские солдаты из 10-й пехотной дивизии подбили пять из шести советских танков. Но атаку советско-румынских войск нельзя было остановить. Венгерские батальоны вновь отступали, ведя ожесточенные уличные бои. В ходе боя 3 января состав батальонов в 12-й резервной дивизии сократился до 10–20 человек. Тогда только за один день в плен к румынам попало 307 венгерских солдат.

В ходе постоянных немецко-венгерских контратак была почти полностью обескровлена 2-я румынская дивизия. Советское командование, планировавшее, что она расширит прорыв в обороне противника на берегах ручья Ракош, было вынуждено отозвать ее с передовой.

В тот же день генерал-майор Лазько, командовавший войсками на правом фланге, бросил в бой силы 36-й стрелковой дивизии. В результате этого был захвачен не только ручей, но большая часть железнодорожной насыпи. На следующий день войска 36-го стрелкового корпуса заняли южную часть улицы Ясбереньи, находясь всего в двух километрах от квартала Элешке и от площади Эршвезер. Тем временем 18-й стрелковый корпус рвался по направлению к будапештскому ипподрому. Его оборона была не очень сильной, в результате чего возникала угроза, что осажденный немецко-венгерский гарнизон лишится одного из импровизированных аэродромов, благодаря которому продовольствием и боеприпасами снабжался город. В первые дни января красноармейцев отделяло от ипподрома каких-то 500 метров.

Уже вечером 2 января 1945 года советские минометы начали обстреливать территорию этого аэродрома. В итоге взлетать с него, равно как и садиться, рисковали лишь отдельные летчики. По сути, именно с этого дня немецкие летчики могли сгружать припасы лишь на северной оконечности острова Чепель. Исправить ситуацию пытались при помощи контратаки, организованной силами 13-й танковой дивизии, которая должна была нанести удар по советским позициям между Ракошфальвой и Альшёракошем. Но эта затея закончилась полным провалом. Эта операция была бессмысленной хотя бы потому, что в ходе боев были серьезно повреждены все железнодорожные пути. К тому же немецкая пехота не поспевала за танками, оказавшись под мощнейшим советским минометным огнем.

В те дни была предпринята одна из самых отчаянных операций, осуществленных за все время осады Будапешта. В те дни русские добровольцы из состава СС смогли преодолеть по реке 140 километров и доставить в город на пароходе несколько десятков тонн боеприпасов. В это время северное течение Дуная лишь в некоторых местах контролировалось Красной Армией, что объясняет, почему судно не было сразу же потоплено. Позже эту попытку пытались повторить еще несколько эсэсовских команд. Но все они потерпели неудачу. Одна из самоходных барж застряла где-то на подступах к венгерской столице.

С началом уличных боев советское командование осуществило несколько специальных мероприятий. Прошлый опыт взятия городов подсказывал советскому командованию, что наиболее оптимальной тактикой была изоляция небольших групп противника, после чего их без проблем можно было ликвидировать превосходящими силами. Впервые этот прием был применен во время Сталинградской битвы. В итоге при каждой дивизии были сформированы специальные штурмовые группы, которые должны были заниматься захватом вражеских объектов. Подобные мобильные группы состояли из 15–50 стрелков. Их вооружение состояло в основном из автоматов. У каждой группы была хотя бы пара легких пулеметов. В некоторых случаях штурмовая группа имела огнемет и легкое орудие.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Штурмовая группа проникает на незнакомую улицу


Советские стрелковые подразделения атаковали, как правило, на участке фронта шириной 400–800 метров. Обычно границами являлись идущие параллельно улицы. При этом наступавшая группа должна была иметь как минимум трехкратное превосходство над оборонявшимся противником. Для прикрытия флангов создавались специальные группы. Они не должны позволить нанести удар с соседних улиц, пока основные силы занимались ликвидацией сил противника в отдельно взятом квартале. В итоге каждый пехотный полк должен был иметь в своем распоряжении роту автоматчиков, разведывательную группу, а также специальную техническую группу. В случае возникновения критической ситуации эти силы должны были оперативно исправить ситуацию (напомню, речь шла об отдельных кварталах). Кроме этого в непосредственной близости от передовой должны были находиться специальные артиллерийские наблюдатели — корректировщики огня, которые располагались приблизительно из расчета один человек на 100 метров фронта. Обычно на данную роль выбирались очень опытные люди, так как между полыхавшими домами, клубами дыма и облаков пыли едва ли что-то можно было толком разобрать.

Негативно на осуществлении наступления сказывалось также то обстоятельство, что наступающие части не согласовывали друг с другом свои действия. В то время как 30-й и 7-й румынский армейские корпуса получали приказы от командования 7-й армии, 18-й отдельный стрелковый корпус получал распоряжения непосредственно от Малиновского. Ситуация была исправлена лишь 11 января: все наступающие в Пеште советские части были объединены в «группу Будапешт», которая подчинялась непосредственно штабу 18-го отдельного стрелкового корпуса. Во главе штаба был поставлен генерал-лейтенант Иван Михайлович Афонин, до этого момента командовавший данным стрелковым корпусом.

Для того чтобы оказать хоть какое-то влияние на ход боевых действий, у немецкого командования явно не хватало сил и возможностей. В начале января командование окруженных частей еще было связано между собой телефонной связью, и это позволяло хоть как-то координировать действия. Иногда подобное использовалось для оперативной разведки. Немецко-венгерские офицеры придумали нехитрый прием, который не сразу был раскрыт советскими войсками. Офицеры штабов (обычно венгры) набирали по телефонному справочнику телефоны горожан, которые жили в захваченных Красной Армией районах и кварталах и получали почти исчерпывающую информацию об их численности и передвижении. Но, начиная с середины января, большинство телефонных коммутаторов было уничтожено. И в итоге связь между частями можно было поддерживать только при помощи посыльных. Сведения о наступлении русских частей стали поступать в штабы с огромным опозданием, поэтому командование боевыми группами сосредоточилось у командиров среднего звена. Обладая некоторым резервом, они были в состоянии на недолгое время отвоевать у советских солдат отдельный дом или важный объект.

Чтобы предотвратить дезертирство, венгерскими солдатами «разбавляли» немецкие роты. В итоге почти весь город перешел под немецкое командование, точнее был покрыт «немецкими» частями. Большинство из них было снабжено специальными техническими средствами. Ключевые пункты, важные улицы были перекрыты минными полями, колючей проволокой и баррикадами.

Такими заградительными барьерами было полностью перекрыто все так называемое Большое Кольцо и перекрестки Малого Кольца Будапешта. За сражающимися воинскими частями располагались менее боеспособные подразделения венгерской полиции и жандармерии. В некоторых случаях это были отряды штурмовых университетских батальонов. Их основной задачей было предотвращение проникновения в тыл немецких частей советских солдат. Применение подобной тактики было вполне оправданно, так как в городских кварталах с плотной застройкой фактически нельзя было определить, где проходила линия боев. В результате этого небольшие группы красноармейцев регулярно проникали в тыл к немцам.

В пределах Будапешта защитниками города было в спешном порядке создано шесть рубежей обороны. Первый из них простирался от южных пригородов венгерской столицы до железнодорожной станции Ракош, а оттуда до ручья Ракош и до самого Дуная. Второй рубеж обороны тянулся от улицы Кальмана до Венгерского проспекта, а затем протягивался до Каройского Кольца. Третий рубеж обороны должен был прикрыть северную часть плацдарма, в том числе Йозефштадтский вокзал, железнодорожную линию и позиции, на которых сейчас располагаются улицы Дёжа, Дьёрдь, Драва. Четвертый оборонительный рубеж был возведен вдоль линии, которая тянулась по улице Халлера, площади Орци. Далее она шла по улицам Фиумай, Роттенбиллер, Синай Мерсе, мосту Фердинанда и заканчивалась на улице Чанадь. Шестой оборонительный рубеж территориально совпадал с Большим, а шестой — с Малым Кольцом Будапешта. Назвать эти рубежи серьезными линиями обороны можно было с очень большой натяжкой. Они возводились из импровизированных укреплений и наспех сооруженных баррикад. От случая к случаю перед ними создавались минные поля и натягивалась колючая проволока, но это успевали сделать отнюдь не везде.

Даже изучение ежедневных сводок, которые исходили из советских, немецких, венгерских частей, не позволяет точно установить, где проходила передовая. По сути, положение на том или ином участке, в отдельном квартале или даже районе могло меняться по нескольку раз за день. По этой причине линию ведения боев можно наметить лишь приблизительно. Внутренние территории постоянно патрулировались. Вообще, патрули стали неотъемлемой частью пейзажа осажденного Будапешта. Патрульные постоянно обследовали внутренние кварталы, занимались подсчетом разрушенных домов, искали материалы для возведения баррикад.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Пештский фронт между 28 декабря 1944 года и 7 января 1945 года. Парашют — места сброса припасов с воздуха, самолет — места создания импровизированных аэродромов, флажок — места перехода парламентеров через линию фронта


В начале января в Буде установилось относительное затишье. По этой причине удерживать западные районы венгерской столицы было поручено 9-му горнострелковому корпусу СС, а части 271-й народно-гренадерской дивизии были переброшены в Пешт. Общее командование частями, располагавшимися в Пеште, было поручено командиру 13-й танковой дивизии, генерал-майору Шмидхуберу. К тому моменту венгерские полки даже по спискам снабжения насчитывали по 150–200 человек. Причем с каждым днем их число стремительно уменьшалось. Так, например, по состоянию на 7 января 1945 года боевой состав 13-й танковой дивизии составлял 887 человек, а общая численность 10-й пехотной и 12-й резервной дивизий составляла 507 человек. По состоянию на 14 января 1945 года «боевая группа Кюндигера» насчитывала 225 человек. К ним добавлялись 885 человек из объединенной группировки, в которую входили солдаты дивизии «Фельдхеррнхалле» и подчиненные им венгерские части. Если к этим цифрам приплюсовать 800 человек из 22-й кавалерийской дивизии СС и 400 солдат, находившихся на передовой, то получится, что данные рубежи удерживало около 3700 человек. Боевой состав венгерских частей был настолько мал, что все они вместе вряд ли могли сравниться хотя бы с одной полноценной советской дивизией.

Пфеффер-Вильденбрух не доверял Шмидхуберу. По этой причине он направил в дивизионный штаб в качестве «политического офицера» (немецкий вариант комиссара) оберфюрера СС Дёрнера. При всем этом Дёрнер продолжал выполнять военные задания как боевой командир. Ему было поручено командование авиационной группой, а также боевой группой, созданной из остатков 13-й танковой дивизии. Несмотря на то, что формально Дёрнер был подчинен Шмидхуберу, на практике он мог отдавать ему приказы.

Глава 4

Бои внутри Пешта

На Пештском плацдарме линия обороны с каждым днем заметно сужалась. Имевшая поначалу форму полукруга, она стала ломаной линией. Причиной этого стало предпринятое в последние дни декабря 1944 года советское танковое наступление на северо-восточном участке межу Фётом и Чёмёром. В результате советским танкам удалось глубоко вклиниться в позиции защитников Будапешта. К 5 января советская бронированная техника достигла Зуглё. Но между тем немцы и венгры продолжали удерживать значительные территории: северный Юпешт, западные кварталы Ракопалота и Пештюхея. Чуть южнее от советского прорыва они удерживали ипподром, окрестности Элешке, Кёбаньа и большую часть Пештсентержебета. По течению Дуная в любой момент в окружение мог попасть Шорокшар. В тот момент бои шли уже на острове Чепель, на высотах Кирайердё и Лакихедь.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

48-й полк гвардейских минометов под командованием Б. Бреева на боевых позициях


Подобное развитие событий имело не только большое военное значение. Гражданское население голодало, так как его не могли обеспечить продуктами. Выходить из домов было крайне рискованной затеей, так как советские войска открывали огонь по любому движущемуся объекту. Участник тех событий вспоминал: «Эпицентр сражения за Будапешт сместился на восточный плацдарм. Не ослабевающие ни на минуту бои шли под ураганным артиллерийским и минометным обстрелом. Обе стороны несли огромные потери. Несмотря на явный недостаток боеприпасов, мы отдавали лишь незначительные территории на восточном и северо-восточном участках фронта… Ситуация со снабжением была очень напряженной. У артиллеристов был лишь суточный запас снарядов. Отдельные виды боеприпасов уже полностью закончились».

Это сообщение поступило из расположения 9-го горнострелкового корпуса СС. Все дни напролет в окрестностях Зуглё бушевали ожесточенные бои. В ходе безуспешных контратак боевая группа, возглавляемая старшим лейтенантом артиллерии Иштваном Маньоки, потеряла более 70 % своего личного состава, что составило около 120 человек.

Тем временем в критической ситуации оказались располагавшиеся на южном участке «Пештского фронта» части 22-й кавалерийской дивизии СС. 6 января они были вынуждены отступить к Шорокшару. В итоге советским войскам удалось значительно продвинуться вперед. Красноармейцы заняли городские кварталы вплоть до улицы Губачи. Чуть севернее, в Пештсентержебете и Кишпеште, защитникам на время удалось остановить советское наступление. К северо-востоку от Кишпешта, по внешнему краю Кёбанья линия обороны представляла разорванный в клочья рубеж. Участок фронта шириной почти 5 километров удерживался силами только сотни венгерских солдат из состава 10-й пехотной дивизии. Восточную часть Кёбанья, перешедшую в руки советских войск, отряды эсэсовцев пытались не раз отбить, но безуспешно. Частям 22-й кавалерийской дивизии СС пришлось перейти в оборону.

Между тем в течение дня советские войска смогли занять северную часть Кёбанья и расположенную к северу от нее Ракошфальву. Теперь советские артиллеристы могли вести огонь по ипподрому как с севера, так и юга. Единственный полноценно действующий аэродром в Будапеште оказался под угрозой разрушения.

6 января немецкие и венгерские части были вынуждены сдать советским солдатам центральную часть Кёбанья и восточные кварталы Зуглё. Отдельные ударные советские отряды смогли приблизиться к центру Зуглё, Пештюхею и вокзалу Ракошрендезё. Их продвижение в северо-восточном направлении смог предотвратить срочно переброшенный в этот район 93-й гренадерский полк. Западные границы Зуглё удерживал 6-й венгерский батальон из состава 3-го полка. Потери венгров были огромными. Днем их неубранные трупы освещало солнце, ночью — пожарища, охватившие дома по улице Эгрешши. Не лучше дела у венгров обстояли в Пештсентержебете. Солдаты 12-й резервной дивизии не могли отражать советские атаки. В итоге красноармейцам удалось не только глубоко вклиниться в их позиции, но и захватить территорию машиностроительного завода Хоффхер-Шранца, который считался важным стратегическим объектом. Это было последнее предприятие, которое было в состоянии производить запасные части для венгерских танков и самоходных (штурмовых) орудий. Кроме этого, завод еще выполнял функции «мастерской» по ремонту подбитых немецких и венгерских танков.

6 января 1945 года советская артиллерия смогла обстреливать северную часть острова Чепель. 7 января в результате массированного обстрела был выведен из строя располагавшийся там аэродром. Чтобы обезопасить территорию ипподрома, было решено провести контратаку немецкими группами. Майор Шёнинг, командир 66-го моторизованного полка, считал данную операцию пустой затеей, так как не имелось никакой возможности выбить советские войска из домов, располагавшихся к северу и к югу от ипподрома. По этой причине между ним и Шмидхубером разгорелся спор, который закончился едва ли не скандалом. Шмидхубер настаивал на беспрекословном выполнении своего приказа. В итоге майору пришлось пойти на рискованный шаг. Под покровом ночи он снял со своих позиций 11- й гренадерский батальон, в тайной надежде, что русские не заметят этой «пропажи». В итоге была сформирована специальная «боевая группа», в которую входило около 200 человек и 10 самоходных артиллерийских установок из состава дивизии Шандора Ханака. Они незаметно заняли свои позиции в деревянных постройках ипподрома. Дальнейшее участник тех событий описывал так: «Как только мы заняли позиции, то нам сообщили, что к нам приближаются поющие русские. И в самом деле, мы услышали поющие голоса. Русские атаковали нас, находясь в подвыпившем состоянии. Я бросил команду расчету штурмовых орудий. Те махом снесли деревянные чуланы. По приближающейся массе был открыт огонь. Затем пошли осколочные снаряды. Артиллеристы не успевали перезаряжать орудия. Это была форменная бойня. Позже в немецких сводках сообщалось о 800 убитых русских».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Немецкое штурмовое орудие на улицах Будапешта


Но этой немецко-венгерской ударной группе и самой не удалось избежать потерь. Позже Шёнинг вспоминал об этих событиях: «Наша атака захлебнулась через час. На нас обрушился ураганный шквал огня. Мы смогли лишь ненамного продвинуться вперед, а затем отлетели назад за ипподром, за конюшни, за сараи. Мы не смогли удержать даже наши рубежи».

7 января 1945 года советско-румынские войска смогли взять улицу Рона в Зуглё. К югу от этого места в Кёбанья солдаты из 22-й кавалерийской дивизии СС под командованием генерал-майора Билльницера предприняли 9 безуспешных атак, а к вечеру того же дня оставили этот район. Теперь основные бои шли в окрестностях вокзала Кёбаньяальшё и на улице Вашпай, которая шла параллельно железнодорожной насыпи. В ходе этих боев большая часть 22-й кавалерийской дивизии СС была уничтожена. На юге Пешта гвардейские стрелковые подразделения Красной Армии достигли Кишпешта и Пештсентержебета. Бои шли на улицах Боттьян, Хуньяди, Надь-Шандор. В донесении 9-го горнострелкового корпуса СС значилось следующее: «В Кишпеште идут ожесточенные бои. Южнее Восточного вокзала в ходе контратак предотвращены две попытки прорыва линии обороны. Несем огромные потери. Заканчиваются боеприпасы. Положение со снабжением ужасное. Общие потери в период с 24 декабря по 6 января составили 5621 человек».

К 8 января советским войскам удалось достигнуть лишь относительного военного успеха. Прежде всего, им удалось потеснить эсэсовцев из «Марии Терезии» и захватить Кишпешт. Но впоследствии немецкой пехоте при поддержке венгерских самоходок удалось отвоевать не только вокзал, но и часть так называемого Народного парка, возведенного в железнодорожном районе. Несколько часов подразделения 66-го моторизованного полка выполняли немыслимую задачу. В ходе оперативных перемещений один ефрейтор пытался изобразить массовую оборону, будто бы за каждым столбом, за каждым углом скрывался немецкий солдат. После этой операции он был награжден Рыцарским крестом. Несмотря на все усилия немцев, советские войска все равно прорвали их оборону у железнодорожной насыпи и устремились в Народный парк. На северо-восточном участке Пештского фронта советская атака была еще более успешной. Красноармейцы смогли достигнуть железнодорожного вокзала Ракошрендезё и углубились в кварталы западнее Пештюхея. Приблизительно в то же самое время части 7-го румынского армейского корпуса атаковали со стороны улицы Бароци почтовое отделение. К вечеру после скоротечного боя здание почты было захвачено.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Советская полевая артиллерия ведет огонь по Пешту


По мере того как развивалось наступление в направлении Зуглё, защитникам Будапешта становилось все более очевидно, что Малиновский задумал разделить, а затем изолировать друг от друга северный и южный участки Пештского плацдарма. К 8 января от Дуная, текшего по Будапешту, советские войска отделяли какие-то 4 километра. В то же самое время протяженность Пештского плацдарма с юга на север составляла 15 километров. Многочисленные контратаки, предпринимаемые немцами, указывали на то, что немецкое командование осознавало серьезность сложившейся ситуации и всячески пыталось предотвратить возможность раздробления своих войск. Боевая группа хунгаристов «Северный Пешт», а также боевая группа тех же хунгаристов «МАВ» (сокращение, обозначавшее Венгерскую государственную железную дорогу — Magyar Allam Vasvtak) при поддержке отрядов дивизии «Фельдхеррнхалле» смогли отбить у Красной Армии территории вплоть до улицы Цобор. Некоторые из венгров смогли даже достичь улицы Чёмёр. Но это был сиюминутный успех, на следующий день немцы и венгры были выбиты отсюда новой атакой советских войск.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Фронт в Пеште по состоянию на 11 января 1945 года: ut, u — улица; current, korut — кольцо; fasor — аллея; ter, korter — площадь


9 января 30-й советский армейский корпус, обладавший многократным численным превосходством, начал генеральный штурм вокзала Ракошрендезё. Несмотря на то, что с первых утренних часов атака не была удачной (оборонявшиеся имели в своем распоряжении не только пулеметы, но и огнеметы и достаточное количество танков), советские войска все-таки заставили немцев и венгров отступить. В одном из донесений сообщалось: «После полудня вражеская атака усилилась. Становится очевидным, что противник намеревается уничтожить все воинские подразделения в Юпеште и Ракошпалоте, тем самым разбив Пештский плацдарм на две изолированные друг от друга части. Для этого враг в направлении вокзала Ракошрендезё пустил танки. В итоге ему удал ось достичь вокзала. В тот же самый день несколько вражеских патрулей смогли проникнуть на территорию городских перелесков».

Чтобы избежать катастрофического раздробления и последующего окружения, генерал Шмидхубер отдал приказ всем немецким и венгерским войскам оставить Юпешт. При этом линия боев автоматически отходила к северной линии железной дороги. Но при этом в тактических интересах надо было отвоевать у Красной Армии железнодорожную станцию Магдольнаварош (ныне Андьалфёльд). Это было лишь маневром, облегчающим отступление. Вечером того же дня на этой станции среди разгромленных и сожженных вагонов вновь оказались советские танки.

Когда советские солдаты взяли в Зуглё последние дома, то условная линия фронта на этом участке переместилась к железнодорожной насыпи, находящейся неподалеку от Мексиканской улицы. Южнее этого участка располагались позиции 7-го румынского армейского корпуса. После захвата ипподрома на улице Керепиши румыны двинулись к так называемому Венгерскому Кольцу. На юге Пешта линия боев стабилизировалась по улице Хатар. Где-то еще в течение дня шли спорадические перестрелки на территории Народного парка. Даже прибегнув к поддержке венгерских штурмовых орудий, немецкая пехота смогла отвоевать лишь северо-западные закоулки парка. С этого началась очистка острова Чепель: из-за советских ударов в Буде и Пеште немецкое командование больше не могло его удерживать. В силу больших потерь солдаты 93-го гренадерского полка были влиты в состав 66-го моторизованного (панцергренадерского) полка.

В советских мемуарах находим следующее описание этих боев: «9 января мы вместе с тяжелой танковой бригадой нанесли контрудар с целью улучшить позиции в полосе 5-й дивизии. Продвинулись вперед лишь на 300–500 метров. Даже вернуть потерянную траншею не удалось. Противник был здесь слишком силен. До семидесяти его танков, поддержанных артиллерийско-минометным огнем, отразили наши атаки.

Тяжелая танковая бригада 1-го мехкорпуса успеха тоже не имела. В пургу, начавшуюся под утро, танкисты не сумели вовремя занять исходное положение. Некоторые подразделения заблудились и оказались в тылах стрелковых полков. Когда наступление началось, бригада понесла значительные потери от огня «тигров», стоявших в засадах.

Весь следующий день на фронте корпуса шли бои местного значения. Только 11 января, перегруппировавшись, противник возобновил наступление. На узком, 3-километровом участке он сосредоточил огромные силы — до ста танков и самоходных орудий. Эта бронированная масса при поддержке мотопехоты атаковала боевые порядки 5-й и 7-й дивизий. Бой подступил вплотную к Замолю, где находился наш командный пункт.

Около шестидесяти танков и бронетранспортеров пытались прорвать оборону 18-го полка, чтобы овладеть перекрестком дорог севернее Замоля. Их встретил огонь батареи Лейтенанта Кобелева. Артиллеристы выполнили свою клятву — не пропустили врага. Они подбили семь танков и бронетранспортеров.

Командир взвода из 5-й дивизии лейтенант Рубитпль, потеряв всех своих наводчиков и командиров орудий, сам встал к панораме. Метким огнем он поджег четыре танка и бронетранспортер противника.

Жестокий бой выдержали бойцы 1963-го истребительно- противотанкового артиллерийского полка. На орудие старшего сержанта Якимова двигалось восемь танков. Первый из них был подбит сразу же, но другие, стреляя, продолжали напирать. Орудийный расчет выбыл из строя; Якимов, трижды раненный, боролся в одиночку. Он подбил вторую машину, и в последний момент, когда казалось, что врагу вот-вот удастся прорваться в наш тыл, случилось неожиданное — танки остановились, попятились и, огрызаясь огнем, ушли. У немецких танкистов не выдержали нервы.

На этом же рубеже, в этом же противотанковом полку совершил подвиг младший техник-лейтенант С.И. Ермолаев. Юноша недавно прибыл в часть и начал в ней воевать как командир автовзвода. Однако он так настойчиво просил перевести его на боевую работу, так упорно готовился к ней, что его в конце концов назначили командиром огневого взвода.

…Их было шестнадцать — «тигров» и «пантер». За ними — автоматчики на бронетранспортерах. Они шли на высоту 203. Вот уже три танка горят перед огневыми позициями батарейцев, но один «тигр», поливая наших огнем, переполз бруствер орудийного окопа. Ермолаев схватил связку противотанковых гранат и бросился под танк. «Тигр» был взорван, и врагу не удалось здесь прорваться. Сергей Ермолаев посмертно был удостоен звания Героя Советскою Союза…

Через несколько часов после начала наступления противнику удалось выйти к Замолю. Восемь его танков и мотопехота вошли в село с юга, но были тут же выбиты контратакой учебного батальона капитана В.П. Месхи. Приданная нам из армейского резерва батарея тяжелых пушек вела огонь прямой наводкой. Ее 50-килограммовые снаряды разбивали «в щепу» толстую броню «тигров» и «фердинандов».

В этот-то момент к нам в Замоль, на командный пункт, приехала группа генералов из армейского и фронтового штабов, в их числе член Военного совета армии полковник Д.Т. Шепилов и командующий артиллерией генерал-майор М.П. Цикало.

— Тяжелая бьет? — спросил Цикало прямо с порога.

— Да, тяжелая. 152-миллиметровая.

— А ведь где-то близко…

— Совсем близко. На огородах, в западной части села. Ведет огонь прямой наводкой.

Генерал Цикало укоризненно посмотрел на меня, но объяснить ему, почему мы вынуждены использовать тяжелую артиллерию для стрельбы по танкам, я не имел времени…

— Алло! Слушаю!

Звонил как раз командир этой батареи. Он сообщил, что автоматчики противника приблизились к огневой позиции, не дают орудийным расчетам стрелять по танкам, пытаются прорваться к пушкам.

— К вам, — говорю ему, — уже направлена рота курсантов из учебного батальона.

Командир батальона капитан Месхи подтвердил, тоже по телефону, что курсанты уже гонят автоматчиков прочь от батареи. Таким образом, бросив в бой все, что было под руками, мы пока удержали Замоль.

— Что так торопишься говорить, Дмитрий Аристархович? — ответил я на вызов командира 7-й дивизии полковника Дрычкина. — Жмут сильно гитлеровцы?

— Напирают. Опять там же, севернее нас, на перекресток дорог. Тридцать танков, до двух батальонов пехоты…

— Держишься?

— Держусь. Может быть, подкрепите чем-нибудь?

— Только огнем. Больше ничего нет. Как у тебя связь с Павлом Ивановичем Афониным?

— У Павла Ивановича что-то непорядок. Он мне не отвечает. А у вас, вижу, бой идет на окраине?

— Да, артиллеристы охотятся за «тиграми»… Окажи содействие Афонину.

— Что там нового у Дрычкина? — спросил член Военного совета Шепилов.

— Опять — танки. Не пройдут. Там уже встали истребительные и гаубичные дивизионы. По этому же району даем сосредоточенный огонь тяжелых орудий… У Афонина вот что-то неясное…

Тут офицер-оператор доложил, что противник еще потеснил 5-ю дивизию. Афонина нет на командном пункте. Связи с ним нет!

Это был критический момент боя. Полки 5-й дивизии отходили правее и левее Замоля. Пехота и танки врага опять приблизились к южной околице села.

Тревожные сообщения поступали со всех сторон:

— Пятнадцать танков готовятся атаковать высоты 203 и 214…

— Тридцать бронеединиц и до двух батальонов пехоты движутся в направлении высоты 149…

— Десять танков с пехотой овладели северной частью села Баклаш. Отмечено движение до семидесяти автомашин, в том числе с орудиями на прицепе, и до сорока танков из Шереда на Замоль…

Наш командный пункт работал с полной нагрузкой. Начальник штаба Забелин вызывал авиацию бомбить эту колонну и подступы к высоте 149. Начальник оперативного отдела передавал командиру 5-й дивизии приказ восстановить положение к северу от деревни Баклаш. Корпусной инженер готовил резерв противотанковых мин.

В этот момент несколько снарядов разорвались близ нашего домика, а два угодили прямо в него, отвалив угол. Зазвенели и посыпались на пол стекла, пахнуло пороховой гарью. На улице началось движение. Машины, повозки выезжали из-под обстрела, связисты устраняли обрывы в проводной сети.

— Трудно управлять корпусом в таких условиях. Надо перенести командный пункт, — сказал член Военного совета Шепилов. — Запасный КП есть?

— Есть. В Патке.

— Готов к действию?

— Готов. Там уже сидит оперативная группа.

Шепилов позвонил командующему армией, обрисовал обстановку и, обернувшись ко мне, сказал:

— Командующий армией разрешил вам переместиться в Патку. А каким путем вы это сделаете? Не накроют вас огнем?

— Путь есть — в тыл от этого домика, а там — прямо по дороге…

На душе у меня сразу стало легче — с нового КП управлять корпусом будет гораздо удобнее.

Пока мы переезжали в Патку, начальник штаба генерал Забелин с несколькими офицерами оставался в Замоле, чтобы управление дивизиями ни на минуту не прерывалось».

Тем временем из 9-го горнострелкового корпуса СС в штаб группы армий «Юг» шли тревожные и неутешительные сообщения: «Боеприпасы пулеметам, минометам и артиллерии не поступали по воздуху с 9 января. Запасов снарядов и мин хватит только до 12 января. Продовольствия и горячего хватит только до 10 января. В Будапеште скопилось 3880 раненых, из которых 1400 не могут передвигаться сами. Положение критическое, надо срочно искать выход».

Принимая во внимание это сообщение, можно представить, в каком бедственном положении находилось гражданское население венгерской столицы. Особо плачевным оно было в тех районах, где шли затяжные бои. Один из подобных горожан вспоминал после войны: «Раздается грохот, и через всю комнату летят стеклянные осколки. Я бросаюсь на пол к стене. Первым движением я хватаю еду с плиты и прячусь под стол, где меня не может ничем задеть. Внезапно дом сотрясают два разрыва снарядов. Я бессильно лежу и ожидаю, что будет дальше. Чувствую лишь, как в разбитое окно врывается холодный воздух. В полумраке я не могу толком понять, что же произошло. Поскольку больше не было никаких взрывов, вскакиваю и несусь в подвал. Надо Посмотреть, что творится там. На темной лестнице сталкиваюсь с людьми, которые мчатся наверх… Из-под обломков мы вытащили двух женщин, которые были тяжело ранены».

10 января подразделения дивизии «Фельдхеррнхалле» в течение ночи покинули Юпешт. Отойдя на новый оборонительный рубеж, они так и не смогли удержаться у северной насыпи железной дороги. Советские войска вовремя заметили отступление и стали преследовать немцев. В итоге части Красной Армии смогли не только взять железнодорожную станцию Андьалфёльд, но и закрепиться на проходивших рядом с ручьем Ракош улицах Леель и Ваци. Вокзал Ракошрендезё был полностью захвачен советскими войсками. Немцы смогли остановить советское наступление лишь к западу от вокзала на улицах Сента-Ласло и Татая.

Советские и румынские части значительно превосходили по численности отряды салашистов, которые закрепились на Мексиканской улице. Они смогли проникнуть не только в перелески городской рощи, но начать ближний бой в одном из цехов находившегося поблизости завода. Ситуацию удалось исправить, когда в этот район было переброшено около 300 человек из состава жандармской военной группы и две роты штурмового батальона будапештской полиции. Они смогли выбить красноармейцев из рощи и закрепиться на северо-востоке этого района. Эта вылазка была совмещена с контратакой некоторых подразделений 13-й танковой дивизии. Она была нацелена на Американский проспект и улицу Коронг. Но контратака захлебнулась. Дело в том, что в ней принимали участие экипажи легкого полицейского танка типа «Ансальдо», который считался устаревшим еще во времена абиссинской войны. Его бронирование было настолько ничтожным, что его можно было прострелить с близкого расстояния из винтовки или карабина. В итоге более 50 % принимавших в этой операции венгров погибло. Красноармейцы не только отбили контратаку, но и погнали венгров вплоть до Аренной улицы (сейчас улица Дожа Дьердя). От полного уничтожения их спасла лишь дерзкая вылазка штурмовой роты, которой командовал Тибор Кубиньи. Эта штурмовая рота предприняла собственную контратаку в тот же самый день и смогла при поддержке двух немецких танков отвоевать половину городской рощи. Об ожесточенности боев в перелесках городской рощи говорит хотя бы тот факт, что за них к званию Героя Советского Союза было представлено двое красноармейцев. Ожесточенные бои шли и в городском парке (не путать с городской рощей). На юге Пешта гвардейские стрелковые подразделения Красной Армии продвигались вперед по Шорокшарской улице. С каждым часом они приближались к Францштадтскому вокзалу. Взятие острова Чепель было почти закончено.

11 января бои перенеслись во внутренние районы Будапешта и городскую канализацию. Советские разведчики теснились в узких проулках, проникая в ночном мраке за условную линию фронта. Руины зданий были хорошим прикрытием для вылазок. Для этого можно было использовать тоннели метро, но станция у городской рощи была заминирована. К тому же, некоторые выходы в результате артиллерийских обстрелов завалены обломками. На севере Пешта 25-я гвардейская стрелковая дивизия вышла на линию Андьяфёльдер — ручей Ракош. Немецкие части удалялись по вымершим улицам, переходя от фабрики к фабрике в направлении Кольца Роберта Каройя. Советские солдаты, опасаясь засад, не спешили следовать за ними. На улицах Пешта неожиданно возникла широкая нейтральная полоса.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Одинокая лошадь ходит среди солдатских могил. Январь 1945 года


Между тем бои в городской роще, в Ангольском парке и у пляжа Сенчени продолжались еще несколько дней. За время боев в Будапештском зоопарке умерли от голода и ранений все животные. Во время боев в парке развлечений и отдыха Видам 7-й дивизион самоходных артиллерийских установок потерял свое последнее штурмовое орудие. Иозефштадтский вокзал был захвачен советскими войсками. Румынские войска медленно продвигались по местности, где сейчас располагаются улица Асталоша Шандора и фабрика потребительских товаров «Ругдьанта». Советские саперы разминировали и сломали стену кладбища в Керепеши. Пока части 13-й дивизии отступали на улицу Фиумай, на кладбище шел бой. Венгры прикрывали отход своих танков. Но поскольку в распоряжении защитников Будапешта почти не было пехоты, то для данной контратаки пришлось привлечь местных полицейских. Данную операцию нельзя назвать безуспешной, так как венграм удалось отвоевать у красноармейцев часть (западные дома) площади Орци. Тактическую контратаку предприняли и отряды 10-й пехотной дивизии. Они ударили по Тёрёкору и смогли отбить утраченные днем ранее позиции.

12 января солдаты дивизии «Фельдхеррнхалле» в очередной раз отошли на север. Теперь им предстояло держать оборону по линии, проходившей по улицам Дагай, Франгепан, Яс, Аренной улице. К этому моменту окраины городской рощи находились в руках Красной Армии. Ненадолго советские отряды задержались на улице Роттенбиллер. Между тем 10-я пехотная дивизия все еще не оставила свои позиции на перекрестке Венгерского Кольца и улицы Стефании. И это в то время, как советские войска занимали находившиеся в непосредственной близости городскую рощу и кладбище. Чтобы помочь венграм избежать окружения, части 13-и танковой армии и боевая группа «Морлин» предприняли контратаку. Они нанесли удар по территории кладбища Керепеши. Но занять им удалось лишь половину территории, на второй уже успели закрепиться красноармейцы. Большего успеха во время контратаки удалось достигнуть боевой группе «Кюндигер» и отдельной ударной группе 1-й танковой дивизии. Они смогли отвоевать часть Народного парка, площадь Орци и некоторые дома по улице Юллё.

В полдень немецкие огнеметные танки (были в Будапеште и такие) стали жечь торговые лавки на площади Телеки. (Еще один пример несогласованности действий). Дело в том, что в это время с двух сторон отданной площади венгерские солдаты возводили баррикады. В итоге советские войска начали усиленный обстрел улицы Шальготариани. Венгерские солдаты никак не могли держать оборону: по обе стороны пожар, спереди ураганный обстрел. Они были вынуждены отступить и сдать свои позиции. Попытка отбить эти кварталы закончилась полным провалом. Более того, в юго-восточной части Пештского фронта возникла изрядная «трещина». В тот же день части 7-го румынского армейского корпуса заняли здание кавалерийских казарм им. Ференца Йёжефа. Эта территория прилегала к улицам Керепеш, Понграк и Венгерскому Кольцу. То есть был выровнен выступ, углублявшийся в советские позиции, так как уже три дня основные бои шли значительно западнее. В те дни бои шли не просто за отдельный дом, а за этажи и за отдельные квартиры. Насколько несладко пришлось румынам, показывает один факт: во время этих боев в одной из румынских частей были убиты все офицеры.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Брошенное венгерскими войсками 105-миллиметровое орудие. Улица Юллё


Немецко-венгерские защитники Будапешта не раз пытались решить проблему боеприпасов. Воздушный путь отпадал. В итоге по Дунаю посылались скоростные катера, которые совершили три «экспедиции» за кольцо окружения и вернулись груженные боеприпасами. В основном они ходили к застрявшей на мели самоходной барже. Но вывезти все боеприпасы, находившиеся на ней, не удалось. Позже баржа стала добычей местного населения. Не обращая внимания на бои и реальную возможность погибнуть, многие мирные венгры сооружали плоты и на них добирались до баржи. Их мало интересовали патроны и снаряды. Их целью были мешки с надписью «Венский молочный завод»: в них находились головки сыра. С той же баржи вывозили тюки с мукой.

«13 января битва за Будапешт достигла своего апогея. Нескончаемые атаки противника сопровождались беспрецедентной поддержкой танковыми частями и боевой авиацией… Бесконечные воздушные налеты, нацеленные, главным образом, на дунайские мосты, фактически парализовали все движение. Любая переброска сил стала невозможной. Мосты через Дунай уже частично разрушены. Датой полной утраты восточного плацдарма можно считать 15 января». Это слова из донесения 9-го горнострелкового корпуса СС. Оно поступило в штаб группы армий «Юг» только на следующий день. Солдаты дивизии «Фельдхеррнхалле» контролировали, по сути, только 13-й городской округ. Здесь они задержали продвижение советских войск по улицам Леель, Сабольч и Дагай. Командующий советской «Группой Будапешт» генерал-лейтенант Афонин решил сосредоточить удар на 6-м и 7-м городских округах. Он решил двигаться в направлении Западного вокзала и Эржебетского Кольца. К вечеру того дня передовая проходила по улицам Роттенбиллер, Байза, Фельзёердёшор, Дамайних. На тот момент Красная Армия не контролировала часть городской рощи, располагавшейся поблизости (точнее южнее) с улицей Стефании. В южной части Пештского плацдарма немецко-венгерские части были оттеснены к площади Орци. Но им удалось захватить здание военной академии Людовика. Но к северу от этого места советские войска совершили глубокий прорыв. Русские танки уже заняли площадь Михая Хорвата. В этот момент венгров ждал неприятный сюрприз. В зоне боевых действий стали появляться саботажники. Когда группа «Морлин» намеревалась развернуть противотанковое орудие, то оно попросту рассыпалось — оказалось, что кто-то выкрутил из него почти все имеющиеся болты. Среди венгров началась паника. Подразделения 10-й пехотной дивизии, которые должны были удерживать Венгерское Кольцо, срочно отступили к Восточному вокзалу и попытались прорваться за кольцо окружения. Русский натиск сдерживали только контратаки самоходных орудий из части Шандора Ханака. Но это не помешало советским войскам взять Францштадтский вокзал.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Улицы Будапешта в начале января 1945 года. Венгерские войска использовали пролетки для транспортировки артиллерии


В некоторых случаях советские солдаты прибегали к «некорректным» приемам, в частности выгоняли из подвалов гражданское население и посылали перед собой. Многих из них заставляли выкрикивать призывы к венгерским солдатам, дабы те сдавались в плен. Бои не теряли своей ожесточенности. Так, например, некоторые дома по улицам Подманицзки и Ракоци по пять раз переходили из рук в руки. В половине пятого утра прямым попаданием снаряда был разрушен угловой дом на улице Клотильд. Этот дом использовался как полевой госпиталь и склад боеприпасов. Находившийся там снаряд сдетонировал от попадания. Раздался оглушительный взрыв. 300 раненых и медицинский персонал оказались погребены под обломками дома.

14 января бои продолжались и были такими же кровопролитными. «Весь день прошел под звуки сирен, предупреждавших о воздушных налетах противника. Бомбардировщики врага целыми эскадрильями обрушивались на отдельные кварталы, а истребители прицельно обстреливали улицы. Это вело к огромным потерям и пожарам», — вспоминал позже один из венгерских солдат.

В советских мемуарах мы находим такое описание этих событий: «Выбрав удобный момент, разведчики поехали в подразделения 30-го стрелкового корпуса, которые добивали гитлеровцев, засевших в домах на одной из улиц Пешта. Сюда часто вызывали «илы» для нанесения ударов по огневым точкам. Подъехав к большому серому дому, остановились. Впереди гремел бой. Капитан Павленко вышел из машины и направился к группе бойцов. Познакомились. Закурили. Заговорили о наших самолетах. Командир штурмовой группы сержант Т. Рахматулин сообщил, что вчера и сегодня утром «илы» штурмовали опорные пункты на этой улице. Бомбы и снаряды ложились точно в цель.

— Бывает, и по своим бьют? — спросил Петр сержанта.

— Бить не бьют, а пикировать пикируют.

— Как так пикируют?

— А очень просто, летят и пикируют, летят и пикируют. И точно на нас. Мы им навстречу ракеты пускаем, огнеметом указываем цель, а они все пикируют.

— А убитые или раненые были? — допытывался капитан.

— Да нет, таких не было.

— Постоянные сигналы для связи с нашими самолетами имеете?

— Для чего это?

— Чтобы не стреляли по вам.

— Никаких у нас сигналов нет. Мы их сами придумываем.

Подобные разговоры состоялись в других подразделениях. Стало ясно, что сигналы взаимного опознавания сухопутных войск и авиации, а также обозначение переднего края кое-где отсутствуют, солдаты занимаются самодеятельностью. Повинны в этом штабы стрелковых и авиационных частей. Вот самолеты и пикировали иногда на свои подразделения, чтобы уточнить, кто находится внизу. Отсюда и жалобы на них. Так была разгадана вторая загадка».

В Андьяфёльде солдаты дивизии «Фельдхеррнхалле» в быстром темпе отступали от Кольца Роберта Кароя в направлении улицы Чанадь и моста Фердинанда. Прорвавшиеся на соседних улицах вперед советские солдаты грозили взять их в окружение. Первые русские и румынские солдаты достигли к тому моменту в 6-м и 7-м городских округах улиц Фёрёшмарть, Рожа, Изабелла, Роттенбиллер, Бетлен. Был захвачен восточный вокзал. Остатки 10-й пехотной дивизии покидали Пешт и направлялись в Буду. Бои вел лишь окруженный советскими танками в районе Францштадтского вокзала 1-й венгерский мотопехотный полк.

Так как к этому моменту советские войска угрожали занять центр города, то генерал-майор Билльницер получил приказ силами сводной боевой группы прикрыть подступы к Большому Кольцу. Отражать советские атаки ему предстояло силами дивизиона самоходных артиллерийских установок, двух саперных батальонов, полицейского отряда и нескольких боевых катеров. Все подходы к Кольцу были заминированы, на улицах сооружались баррикады.

15 января части Красной Армии смогли взять западный вокзал. К югу от него они смогли продвинуться до восточных кварталов у площади Кальвина. Через канализацию отдельные группы красноармейцев смогли проникнуть в здание национального музея. В направлении музея тут же направились семь из восьми самоходных орудий, занимавших позиции у гостиницы «Астория». Они дали несколько залпов, после чего советские солдаты были вынуждены отступить. Остатки 22-й кавалерийской дивизии СС удерживали улицы Лоньай и Метьюша. На улице Ракос советские войска опять выгнали из подвалов гражданских лиц и принудили их выкрикивать призывы к сдаче.

Тем временем на углу улиц Ригё и Йозефа красноармейцы атаковали командный пункт боевой группы «Морлин». Венгерские солдаты, находившиеся на посту, поначалу приняли приближающуюся группу за немцев. Лишь в упорном бою венграм удалось предотвратить дальнейшее продвижение красноармейцев. Но советские войска уже достигли Большого Кольца. Остаткам группы «Морлин» пришлось урываться из окружения. Согласно донесениям 9-го горнострелкового корпуса СС «битва в разгромленном и разбомбленном центре Пешта продолжала бушевать с неослабевающей силой». Тогда красноармейцам уже удалось продвинуться на восток от площади Кальвина.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Красноармейцы ведут бой на Большом Кольце


Накануне своего окружения немецкие и венгерские войска в течение ночи отошли с улицы Ракос к Большому Кольцу. Мост имени Миклоша Хорти (ныне мост Петёфи) был подорван немецкими саперами. При этом входе ожесточенных боев был полностью уничтожен 2-й университетский батальон, который был объединен с остатками 12-й резервной дивизии. У Кольца Иозефа советское наступление с трудом сдерживали последние солдаты из группы «Морлин», подоспевшие им на помощь самоходные артиллерийские установки.

В вечерние часы полковник Шандор Андраш, командир 10-й пехотной дивизии, и начальник штаба дивизии Бела Ботонд собрали офицерское собрание в подвале здания Венгерского кредитного банка. В этом узком кругу они заявили, что немцы проиграли войну. На повестке дня был поставлен вопрос: как закончить боевые действия и установить контакт со стороной противника. После спора оба этих офицера направились на квартиру к командиру дивизии, которая располагалась на улице Ракос в доме 21.

Позже лейтенант-резервист Йожеф Бирё вспоминал о прощании с Шандором Андрашем.

«Что у тебя там в ящике?» — спросил он. «Небольшое количество алкоголя, продукты и сигареты», — ответил я. «Распредели их среди ребят. И не сопровождай меня. Никому ничего не говори. Да пребудет с тобой Всевышний!» Он пожал мне руку и вышел из подвала кредитного банка. Меня поразило до глубины души, что он доверил мне этот секрет».

В то же время капитан Дьёзё Бениовски, у которого родственники проживали в Буде, не решился перейти на советскую сторону. Некоторое время спустя он по форме сообщил в штаб корпуса об «исчезновении» командира и начальника штаба. Там не обратили никакого внимания на эту новость. Примечательно, что оба эти офицера не пытались переманить с собой хотя бы одно из своих подразделений, видимо, венгерские солдаты были настолько сильно перемешаны с немцами, что переход не остался бы незамеченным. Кроме этого не стоило забывать, что само командование дивизиона было удалено от сражающихся групп. По сути, штаб не имел никакого отношения к руководству ими. Приказы приходили из других мест.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Позиции на Пештском фронте между 10 и 18 января 1945 года


Позже Шадор Андраш вспоминал: «Когда я покинул подвал банка и оказался на площади перед укреплениями, моему взгляду предстала картина, как из эпохи Нерона. Почти все гостиницы, расположенные на берегах Дуная, были охвачены огнем. Пылала и моя любимая гостиница «Венгрия». На фоне этого пожарища, погруженный в темноту Будайский берег выглядел загадочно и зловеще…

Мой первый допрос был проведен прямо в убежище на улице Неписинхаз. Меня допрашивал советский полковник. Во время допроса кто-то попытался стянуть с меня наручные часы с запястья рук, которые были связаны за спиной. Я через переводчика просил передать полковнику, что часы данное лицо могло получить в качестве «сувенира». Полковник прикрикнул на моего стражника. Часы так и остались у меня на руке. Когда я дожидался своей судьбы, то увидел, как охранник взял мою сумку. Я схватился за нее и только тогда заметил, что он положил в нее хлеб».

16 января бои в Пеште шли по линии: Большое Кольцо — улица Броди Шандора — Национальный музей — площадь Кальвина. К вечеру бои переместились уже на восток от улицы Ракос. В одном из сообщений тех часов говорилось: «В ходе тяжелых боев удалось предотвратить прорыв в районе Елизаветинского Кольца. Атаки продолжаются в окрестностях Белинской площади и спусков к Дунаю».

В течение этого дня на площади Кальвина была окружена боевая группа, состоявшая из солдат 13-й резервной дивизии. Все попытки прорвать снаружи кольцо окружения оказались бесполезными.

Ночью в Дунай обрушился мост Ференца Йёзефа (ныне мост Сабадшаг). Версии этого крушения были разными.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Большое Кольцо Будапешта в огне. Январь 1945 года


Немецкие донесения говорили о прямом попадании снаряда, венгерские — о действиях диверсантов. На самом деле, в действительности, могло иметь место и то, и то. Советское командование было весьма заинтересовано в разрушении мостов, что позволило бы изолировать группы защитников Будапешта. Немцы были заинтересованы в их сохранении, по крайней мере, до того момента, пока в Пеште сражались немецкие солдаты. Поэтому советская авиация и артиллерия делали все возможное, чтобы уничтожить мосты до того, как немцы и венгры смогут отойти в Буду. К тому времени советские войска на улице Барошш и вдоль Эржебетского Кольца предпринимали вылазки вглубь городских кварталов, стремясь разделить на несколько «кусков» южный участок Пештского плацдарма. Чтобы предотвратить это, защитники Пешта несколькими массированными контратаками пытались отвоевать свои прошлые позиции. Но относительного успеха контратакующим удалось добиться лишь в районе Эржебетского Кольца. Ожесточенные бои начались у большого крытого рынка. Тем временем командование группы армий «Юг» поручило 9-му горнострелковому корпусу СС поддерживать постоянную линию боев и не дать советским войскам раздробить Пештский плацдарм на несколько участков.

Поскольку было ясно, что взятие Пешта было лишь вопросом нескольких дней, маршал Малиновский снял продвинувшиеся до Большого Кольца части 7-го румынского корпуса и перебросил их в Верхнюю Венгрию. В этом был некий политический смысл — румыны (еще недавние враги) не должны были приписывать себе заслуг по взятию Будапешта. В качестве предлога для подобного «маневра» было использовано давнишнее пожелание румынского Генерального штаба, чьи офицеры с сентября 1944 года просили, чтобы румынские части находились под единым румынским командованием.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Командующий 7-м румынским армейским корпусом Николае Сова (рядом с плакатом)


Всего же за время боев за Будапешт с октября 1944 года по январь 1945 года румынский корпус потерял 23 тысячи человек, то есть около 60 % своего личного состава. Генерал Николае Сова, который счел подобное обоснование клеветническим и лживым, всячески протестовал против отвода его 7-го корпуса из Будапешта. Но открыто возражать Малиновскому он не решился. В итоге скрипя зубами Сова согласился с отводом. А 7 февраля 1945 года он был освобожден от занимаемой должности. Позже он был осужден и приговорен к 10 годам лагерей. Неуступчивость на фронте не всегда была позитивным качеством.

17 января на Пештской стороне началось решающее сражение. В 19 часов 35 минут Пфеффер-Вильденбрух все-таки получил разрешение покинуть восточную часть венгерской столицы (собственно Пешт). Речь велась уже о том, чтобы слить немецкие части, которые располагались в Буде и Пеште. При этом было чудом, что немцы в течение одного дня смогли перекинуть бронированную технику по почти разрушенным мостам в Буду.

В тот же день немцами был взорван Эржебетский мост. Они опасались, что он попадет в руки советских солдат. Показательно, что при этом в Пеште осталось очень много венгерских солдат. Некоторые из них намеренно саботировали приказ об отступлении. Некоторые венгерские части сознательно отказались заправлять машины бензином, чтобы затянуть отход. В итоге командованию венгерского корпуса пришлось послать в пекло полыхающего Пешта капитана Ференца Ковача и жандармского капитана Ласло Керекеша. Они должны были взять под личный контроль процесс эвакуации венгерских войск из Пешта. Капитан Ковач так описывал обстановку, царившую в Пеште в те часы: «Ночью пешком я добрался до Кольца Святого Иштвана. Я обходил различные подвалы, в которых, как мы предполагали, все еще могли находиться венгерские отряды (здание Музея сельского хозяйства, дома по улице Реальтанода, школа на улице Цобор). Русские могли появиться в любой момент, но они не были сумасшедшими, чтобы сунуться за нами в Буду. В одном из подвалов я обнаружил офицера авиации, который, ухмыльнувшись, дал наглый ответ, что лично для него война была закончена. Что было делать? Орать на него?»


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Рухнувший Елизаветинский мост


Ночью 17 января около 100 человек скопилось у двух сохранившихся мостов, ведущих на другой берег Дуная. Это был Елизаветинский и подвесной мост на цепях. Оба они находились под ураганным огнем. Среди этих солдат был и квартирмейстер 1-й танковой дивизии подполковник Алайош Вайда. Он вспоминал об этом событии: «Повсюду слышались крепкие ругательства, которые произносились как по-венгерски, так и по-немецки.

Повсеместный хаос. Сумятица растет, когда мы проходим по тесной улице мимо горящего дворца. Никто не понимает, где он находится. Толпа людей просто тащит за собой. Никто не видит цели. Все просто двигаются. От горящих домов исходит нестерпимый жар. Между людьми и машинами рушатся обгоревшие обломки домов и оконные рамы. Перед нами немецкая моторизованная жандармерия безуспешно пытается навести порядок. Каждые 10–20 метров оказываюсь в заторе. То тут, то там раздаются разрывы прилетающих мин. Среди этого ужасного грохота слышны автоматные очереди. Никто не знает, кто ведет стрельбу и по кому. Иногда кого-то калечит упавшим куском стены. Раздаются жуткие крики и стоны. Просто чудо, что мы достигаем площади перед цепным мостом. Там начинается форменный фейерверк. Ночь была очень ясной… В мосту зияют огромные дыры, сквозь которые видна вода. В одной из этих дыр застревает немецкий военный автомобиль. Его пассажиры свалились в Дунай и, скорее всего, утонули. В другом месте стоит развороченный грузовик, в который попала советская мина. Повсюду валяются трупы».

Но даже те, кто смог пересечь мост, не были спасены. Выживший в те дни венгерский капитан писал в письме своей жене: «Когда нагрянули советские штурмовики, то мы оказались в западне. Перед мостом сцепились машины. Люди столпились. Началось светопреставление. Дома горели как факелы. На улицах валялись бесконечные обломки и трупы. Между ними было невозможно пробраться».

На тесных пештских улочках в условиях жуткой толкучки нельзя было даже организовать прикрытие. Ни о какой линии фронта речи больше не шло. Были лишь многочисленные схватки в ближнем бою. Самые последние из отступавших были вынуждены хаотически отстреливаться от наседавших советских солдат. У большинства из них попросту не было патронов. Советские самоходные орудия, не прикрываясь, выезжали из-за домов и били по колонне прямой наводкой. Мосты, на которые обрушивался шквал советских снарядов, мин и бомб, являли собой сплошное решето. Под ногами бегущих в Буду чавкал фарш из человеческого мяса. Эвакуация продолжалась всю ночь. Потери были не просто огромными, а катастрофическими. В ту же ночь штурмовой батальон капитана Сергея Николаевича Сиротюка захватил здание венгерского парламента. В подвале было обнаружено около сотни раненых: про них в спешке отступления все забыли.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

В ходе боев в Будапеште почти все мосты через Дунай были разрушены


Отступление продолжилось и в ранние утренние часы. «Солдаты бежали по дунайским мостам под артиллерийским огнем, цепляясь за свою жизнь. Приказ о подрыве мостов вызвал панику. В тот день полицейская дивизия генерала Хичлера потеряла от 200 до 300 человек. В аду невообразимого артиллерийского огня прямо на глазах таяли ряды 13-й танковой дивизии, военной авиации, «Фельдхеррнхалле». Мосты обстреливались постоянно. В панике все, кто мог ходить, хромать или хотя бы ползать, стремился через Дунай из Пешта в Буду. Рвущиеся от испуга лошади, причитающие матери, громко плачущие дети, стонущие раненые солдаты — все они создавали один чудовищный рев».

Очевидцы сообщали, что в 7 часов утра, когда были взорваны мосты, на них еще находились венгры. «Когда среди гражданского населения пошли слухи, что мосты будут взорваны, началась паника. Оно тоже устремилось в Буду. Они безрассудно устремились на мост, хотя тот должен был вот-вот взорваться. Но куда большие жертвы гражданские понесли не от взрыва моста, а от постоянных артиллерийских и минометных обстрелов».

Но даже в этих условиях нашлись люди, которые попытались остановить бессмысленную бойню. Член венгерского военного сопротивления старший лейтенант резерва Лайош Гидёфай попытался разминировать Эржебетский мост. Судя по всему, он погиб во время взрыва, которому так и не смог помешать. Свидетели говорят, что взрыв прогремел как раз в тот момент, когда он со своей боевой группой, спрятавшись среди беженцев, шел по мосту, пытаясь добраться до запального шнура.

В те дни с будайской стороны Пешт являл собой апокалиптическую картину. Денеш Вашш, один из добровольцев, оказавшихся в штурмовом университетском батальоне, вспоминал: «Единственное, что я видел в огне пожарищ на Пештском плацдарме, — это был мост Маргариты. Кольцо Святого Иштвана выглядело сплошным раскаленным полукругом, который тянулся до самого западного вокзала. Казалось, что там не было никакой жизни, а был только один сплошной огонь, который царствовал над руинами домов. Мне было страшно подумать о родных, которые жили там».

Между уничтожением мостов через Дунай и ликвидацией последних очагов сопротивления в Пеште прошло примерно два дня. В основном эти бои шли между площадью Йашая Мари и западным вокзалом. После этого в Пеште наступило долгожданное затишье.

Глава 5

Блокирование Буды

В Буде устойчивая линия боев складывалась 24 декабря 1944 года. Она проходила между Фаркашретерским кладбищем и аллеей Олас. 25–26 декабря советская пехота стала понемногу продвигаться в кварталы, лежащие к северу от кладбища. Почти без боя были взяты верхняя часть зубчатой железной дороги и Кутфёльд. Но далее наступление остановилось. Немцы и венгры смогли сформировать усиленный рубеж защиты, который проходил по территории кладбища, Орбахедь, Иштенхедь, Сепилоне. На этой линии оказались сконцентрированы достаточные силы, чтобы отразить советское наступление. В гористых пригородах Буды несколько недель вообще не происходило никаких боевых действий. В Пашарете первые русские солдаты появились 25 декабря. На улице Хювёшфёльд и в Сепилоне 26 декабря. Но в ходе боев они стали потихонечку откатываться обратно к больнице Яноша. Надежно им удалось закрепиться лишь на улице Вираньо, пролегавшей к западу от больницы. Защитникам Буды не удалось их выбить оттуда.

Так как на тот момент советские войска не располагали на подступах к Буде достаточным количеством пехоты, то сражающиеся стороны очень осторожно предпринимали любые действия. После того как 20 декабря была прорвана «Линия Маргариты», большинство немецких частей отступило в Буду, которая не имела западного рубежа обороны. Большая часть остатков 271-й народно-гренадерской дивизии обосновалась в Келефёльде и отчасти на горе Хармашхатар. При этом присланные из Пешта части 8-й кавалерийской дивизии СС должны были образовать костяк обороны в западной части венгерской столицы. Позиции эсэсовцев простирались от Розового холма до «южного» железнодорожного моста. В их же распоряжение был передан один из штурмовых университетских батальонов, ударный батальон «Ваннай», немецкий ударный батальон «Европа» и несколько небольших отрядов, составленных из числа венгерских жандармов.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Разрушенный дом на Розовом холме


Между Келенфёльдом и улицей Феервари до конца января располагалась «боевая группа Кюндигера», состоявшая по большей части из 271-й народно-гренадерской дивизии. В то же самое время жандармский батальон «Таланта» и центральная боевая группа хунгаристов занимала позиции между Дунаем и улицей Феервари. Позже их сменил отступивший из Холодной долины батальон «Будапешт». Самые активные действия советские войска предпринимали на юге Буды, где части стрелковых корпусов очень быстро смогли перебраться из пригородов в городские кварталы. Эта задача облегчалась тем, что здесь не было достаточного количества немецких и венгерских солдат. Линия обороны вообще не была возведена. В период с 25 по 28 декабря была также занята железнодорожная станция Альбертфальва. 26 декабря 500 советских солдат смогли проникнуть даже на Келефёльдский вокзал. Но в тот же самый день в районе Келенфёльда в контратаку было пущено девять немецких танков. При этом танки двигались параллельно Келефёльдской улице и железнодорожным путям, на которых находился состав с немецкой и венгерской боевой техникой. Потерять ее было никак нельзя.

Однако части 316-й советской стрелковой дивизии отбили эту контратаку. Причем немецкие танки, отступая, уничтожили венгерский вагон с боеприпасами. Мощный взрыв уничтожил несколько домов, что стоило жизни многим мирным жителям.

Критическая ситуация на юге Буды привела к тому, что был отдан приказ: части 1-го армейского корпуса, батальон «Морлин», а также дивизион венгерских самоходных орудий должны были 27 декабря отвоевать обратно район Келенфёльдского вокзала. К 29 декабря они должны были продвинуться на 1,5 километра на юг, в район заводских территорий (как бы сейчас сказали, промзоны). Несколько штурмовых орудий застряло на Андорской улице. В итоге возникла некая путаница. Немецкие группы вышли вовсе не в ожидаемое место. В итоге они были вынуждены отойти на исходные позиции. Но 29 декабря застопорилось и советское наступление. Части Красной Армии стояли по линии: железнодорожная насыпь в Ладьмани — так называемая Орлиная гора — Фаркашретерское кладбище.

28 декабря советским войскам удалось окончательно закрепиться в здании больницы Яноша. До ближайшего выхода к Дунаю оставалось каких-то два километра. Более того, приблизительно такое же расстояние отделяло красноармейцев от подземелий, в которых укрывалось от обстрелов немецкое и венгерское командование. Главным эпицентром боев на будайской стороне стал район Варошмайор. На этом участке шириной 200–300 метров советские войска предприняли атаку силами нескольких дивизий. Предполагалось, что они смогут прорвать линию обороны и достичь Будайского замка. Но поскольку утрата Буды автоматически означала крушение всей обороны венгерской столицы (без западных районов города у немцев не было никаких шансов на деблокирование Будапешта), то немецкое командование предприняло все возможное, чтобы организовать крепкую оборону в районе Варошмайора. Батальон «Ваннай» занял сразу же три рубежа обороны. Если говорить о первом рубеже обороны, то у дамбы возле зубчатой железной дороги были вырыты траншеи и установлены проволочные заграждения. Там удар должны были отразить четыре пулеметных расчета. Мост у той же самой зубчатой железной дороги был перегорожен грузовиками. Казалось, прорваться сквозь них было невозможно.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Венгерский солдат с гранатометом типа «панцершрек»


Пулеметные гнезда сооружались также непосредственно у основания дамбы на внутреннем берегу. Они были замаскированы камнями и обломками домов (ставни, жалюзи и т. д.) Почти все здания в Варошмайоре были заминированы. Защитники Буды исходили из того, что наступающие советские войска, попавшие под шквальный пулеметный огонь, будут укрываться от него именно в этих зданиях. В каждой из школ, которых было немало на улицах Варошмайора, скрывались отдельные отряды, вооруженные панцершреками — разновидностью немецких гранатометов. Для усиления противотанковой обороны в месте слияния улиц Тромбиташ и Эрмеллеки было установлено зенитное орудие. Кроме этого, внутри дворов коврами было укрыто несколько противотанковых орудий; в случае советской атаки их можно было срочно выкатить на улицу и открыть огонь.

Перед каждым из этих укреплений постоянно курсировали патрули, стояли часовые. Все сведения они передавали по телефону. Для того чтобы связь не оборвалась, кабели специально протянули через городскую канализацию. Артиллеристы находились в подвалах домов, рядом с которыми стояли их замаскированные орудия. В подвалы также была проведена телефонная связь, так что их действия должны были быть предельно оперативными. Из-за постоянного обстрела из советских минометов никто из защитников не рисковал без лишней надобности показываться на улице или под открытым небом. Постепенно в домах по аллее Олас и улице Ретек несколько квартир были превращены в подобие долговременных огневых точек. Здесь находились не только пулеметы, но и боеприпасы к ним. Была разработана специальная тактика, согласно которой после некоторого времени пулеметный расчет должен был перемешаться в следующую укрепленную квартиру, лишая тем самым советскую артиллерию возможности вести прицельный огонь. Этого не могли сделать и советские танки, которые не смогли бы засечь местоположение пулеметного расчета. И вдобавок надо отметить, что постовым выделялись сторожевые псы, которые были не только охранниками, но и некоей «теплой» защитой от обморожений.

Второй рубеж обороны пролегал по территории городского парка в Варошмайоре и продолжался по улице Темеш, где находилось три бомбоубежища. Третий рубеж обороны пролегал по восточной части городского парка и переходил в улицу Самош. Только на этих укреплениях располагалось 450 человек. Командный пункт батальона «Ваннай» поначалу находился на улице Чаба. В распоряжение батальона чуть позже были переданы два 40-миллиметровых венгерских орудия, шесть 81-миллиметровых минометов, два тяжелых противотанковых орудия. Одно из этих орудий располагалось на улице Тромбит (сейчас там находится ресторан «Арайфацан»). Оно обслуживалось эсэсовцами из числа скандинавских добровольцев. Второе противотанковое орудие находилось на улице Марош, где почти сразу же было выведено из строя.

Кроме того, нельзя забывать, что у солдат из батальона «Ваннай» было одно несомненное преимущество — прекрасное знание местности, в том числе коммуникационных сетей. Поэтому они спокойно использовали тоннели и канализацию. На севере батальон «Ваннай» граничил с позициями сводного батальона «Европа», который был сформирован из немецких солдат, чьи части все-таки смогли вырваться из окружения. Батальон поддерживался тремя самоходными орудиями из состава венгерского дивизиона, который располагался на площади Кальмана. Кроме этого, есть сведения, что батальону были отданы два реактивных миномета «Салаши». Их установили перед церковью, однако в силу явного недостатка боеприпасов затем увезли в неизвестном направлении.

28 декабря несколько солдат из батальона «Ваннай» совершили дерзкую вылазку. Ночью они проникли в здание больницы Яноша и взяли в плен советских и венгерских пропагандистов, которые призывали через громкоговоритель сдаваться в плен. У этой операции был некий личный аспект. Дело в том, что в плен была взята жена одного из офицеров батальона, которую также принудили подключиться к данной пропагандистской работе. Венгерские солдаты незаметно пробрались в башню, на которой был укреплен громкоговоритель. Советские пропагандисты были убиты на месте. Венгерских пропагандистов перевели за линию фронта, где отдали под военный суд. Все они были приговорены к смертной казни за «дезертирство».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Разрушения на площади Селля Кальмана


1 января 1945 года 180-я советская стрелковая дивизия предприняла попытку взять штурмом Варошмайор. После сильной артиллерийской подготовки вверх по улице Кутфёльд в направлении пулеметных гнезд направилось восемь советских танков, за которыми скрывались советские пехотинцы. Из одного из сараев, располагавшихся у зубчатой железной дороги, венгерскими солдатами из фаустпатронов было подбито два танка, после чего атака стала затихать. В тот же день батальон «Ваннай» предпринял контратаку и смог отвоевать только что захваченную красноармейцами дамбу у зубчатой железной дороги. Частям Красной Армии не удавалось ее захватить вплоть до 19 января 1945 года. Подбитые советские танки тут же были использованы венграми для усиления обороны Варошмайора. Под их днищами почти моментально были оборудованы новые пулеметные гнезда. В первую ночь нового 1945 года бои стихли. Красноармейцы предпочли оставить здание больницы Яноша. Там остались только советские снайперы, которые вели охоту за защитниками этого района.

Еще 28 декабря 1944 года советские войска с улицы Бечи попытались прорваться в направлении Юрёмерского вокзала. Они атаковали с восточной стороны горы Ремете на отрезке между улицей Переньи и старым Обудайским кладбищем. Ранее, 26 декабря в ходе ожесточенных боев советские войска, наступавшие со стороны Паумаша, смогли занять Будакалас и Бекашмаедьер. 27 декабря красноармейцы почти без боя смогли занять район Чиллагедь и Римские купальни (немцы оставили их). В итоге советские части вышли к железнодорожной насыпи у Акинкума. В будущем основные бои здесь будут вестись у дамбы в Филатори. От этой дамбы линия боев тянулась по территории Обудайского кладбища, по пересечению улиц Переньи и Ремете и заканчивалась у горы Ремете.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Солдаты из дивизии СС «Викинг» пытаются пробиться к Будапешту


Относительно точно можно реконструировать события, которые происходили на Розовом холме. Это стало возможно, так как сохранились записи, оставленные студентами из состава штурмового университетского батальона. Между 24 и 28 декабря группы студентов (4–5 человек) патрулировали улицы на отрезке между горой Лато и закрытой технической академией «Бойай». Поначалу командный пункт университетского батальона располагался на улице Келети Кароя, в гимназии им. Лорантфи. Опорный пункт второго батальона находился на улице Мандула. Оба батальона поддерживали между собой постоянную радиосвязь. Поскольку со Швабской горы можно было просматривать все окрестности и заметить любое движение, то появляться на улицах очень скоро стало небезопасно. В итоге второй командный пункт был перенесен на угол улиц Верхалом и Семлёхедь. Судя по всему, советские войска не понимали, с каким слабым и неподготовленным подразделением им пришлось бы иметь дело, а потому избегали сильных атак на этом участке. Так было, по крайней мере, до 28 декабря 1944 года. Даже советские разведчики почему-то обходили стороной этот район. В итоге студенты в период с 26 по 28 декабря 1944 года смогли предпринять несколько удачных контратак и даже отбить у красноармейцев часть заповедника на горе Кечке и скалы Орослан. На весьма разветвленных улицах Хармашхатар и Сепфёльд они смогли отвоевать здание усадьбы Райниша. Однако во время этих вылазок, которые стали боевым крещением для будапештских студентов, 38 из них погибли. 28 декабря организатор университетского батальона и его командир Дьюла Элишер получил приказ переместиться на западную сторону горы Лато, где он должен был соединиться с немецкими частями. Элишер не хотел рисковать жизнью неподготовленных студентов, а потому отобрал себе группу из 20 добровольцев: «Около полудня после нескольких часов перехода мы оказались вблизи от назначенного места. Было время обеда, и мы зашли в один из домов. Все его обитатели прятались в подвале. Нас угостили отличным супом из чечевицы. Когда я представился, то хозяйка дома сказала, что знакома с моей матерью… Командиром немецкого подразделения был молодой офицер ваффен-СС. Он носил длинную шинель. На шее у него висел Рыцарский крест и автомат. Когда мы направились в прекрасный современный двухэтажный дом, то он показал мне позиции… На большом черном концертном фортепиано немецкий офицер раскинул карту и стал пояснять наши задачи. Он говорил по-немецки. Он говорил, как школьный учитель. У него был приятный голос».

Труп немецкого солдата, лежавший у подножия горы Лaто, говорил о наличии в этом районе советских снайперов. Немца убили выстрелом в голову. Большинство из советских стрелков располагалось на вершинах, которые соседствовали с горой Хармашхатар.

«Наши снайперы, снабженные специальными подзорными трубами, приготовились временно занять позиции. Один из них расположился в амбаре, другие на расстоянии 150–200 метров от него. Но вскоре на левый фланг обрушился огонь из минометов, а на наши позиции устремилась пара дюжин русских солдат. Но они не смогли прорваться сквозь наши пулеметные точки. Лишь некоторым из них удалось скрыться от пулеметного огня и отступить назад. Они попытались обстрелять наши пулеметные гнезда, но к этому моменту пулеметные расчеты уже сменили свое местоположение. Бой на время утих, русские отступили, раздавались лишь одиночные выстрелы».

А несколько минут спустя Элишер был ранен. В дом, где он находился, попал снаряд, осколок попал ему в плечо и спину. После госпитализации Элишера командование университетским штурмовым батальоном перешло к капитану Лайошу Шипеки Балашу.

Многие из будапештских студентов тогда еще не понимали, в какой серьезный переплет они попали. Но некоторые из них начали понимать весь ужас сложившейся ситуации. Лейтенант авиации, резервист Олаф Самоди, учившийся на машиностроительном факультете, на свой страх и риск сформировал две группы студентов, которые намеревались скрыться. Попытка к бегству была предпринята 28 декабря 1944 года. Под покровом ночи они отступили к улице Семлёхедь, намереваясь пройти дальше к ресторану «Эрдай Лак», а затем закрепиться в кварталах на горах Хармашхатар и Кеске. На тот момент гребни будапештских возвышенностей уже были заняты советской артиллерией. Она открыла огонь по неосторожно марширующим студентам. В итоге ресторана «Эрдай Лак» смогли достичь лишь немногие из скрывшихся. При этом сам Самоди и восемь студентов были ранены.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Эсэсовские радисты пытаются связаться с осажденным Будапештом


Застрявшие в здании ресторана студенты и несколько немецких солдат в начале января 1945 года были окружены советскими войсками. В итоге им пришлось принимать бой. У защитников здания «Эрдай Лак» была радиостанция, по которой они смогли связаться с приближающейся со стороны Пилишских гор танковой дивизией СС «Викинг». Но к моменту боев в этом квартале (6–8 января 1945 года) эсэсовские танкисты находились на удалении 40 километров. В итоге на позициях у ресторана появился сам командир 8-й кавалерийской дивизии СС Иоахим Румор, который заявил студентам, что они любой ценой должны были удержать это здание. Оно имело важное стратегическое значение, так как являлось самым северным зданием на будайской стороне, которое удерживалось немецко-венгерской группировкой. Отсюда можно было начать операцию по внутреннему деблокированию Будапешта. Здесь же можно было поддерживать связь с немецкими войсками, которые пытались деблокировать венгерскую столицу снаружи. В итоге в здании ресторана «Эрдай Лак» кроме студентов оказалось еще немецкое подразделение, состоявшее из 50 человек. Также им были даны бронетранспортер и зенитное орудие, которое должно было помочь отражать танковые атаки. На этом направлении советские войска долгое время не предпринимали никаких действий, так как полагали, что им противостояли более значительные силы.

О том, как дела обстояли в советских частях, можно было узнать из мемуаров: «Накануне нового, 1945 года дунайских разведчиков перевели в Будафок — южный пригород Будапешта. Хотя наше наступление развивалось успешно, фашисты нередко наносили контрудары. Вдобавок штормовые ветры снесли наведенную нашими саперами переправу через Дунай, и наши части на правом берегу Дуная оказались отрезанными от левого берега. Вся надежда оставалась только на корабли флотилии. Они успешно перебрасывали елевого берега на правый все необходимое: танки, пушки, Пехоту.

В это время нас посетил новый командующий Краснознаменной Дунайской флотилией, сменивший контр-адмирала С.Г. Горшкова, контр-адмирал Г. Н. Холостяков. Он приехал вместе с начальником штаба флотилии капитаном 1-го ранга А.В. Свердловым, чтобы на месте ознакомиться с боевой обстановкой. Начальник штаба не упускал возможности при случае заглянуть к разведчикам. Здесь мы впервые увидели нового командующего флотилией.

В нашей землянке стояла небольшая елочка. Игрушек на ней почти не было. И все равно настоящая елка напоминала о мирной жизни. И все мы верили, что победа скоро придет, она не за горами.

Утром меня вызвал старший лейтенант Калганов и приказал произвести разведку правого берега Дуная. Шел снег. Передовая была рядом. Я прошел через позиции, которые занимали наши морские пехотинцы. Моя задача заключалась в наблюдении за противником с нашей передовой. Враг находился неподалеку. Видимо, опасаясь наших активных действий, фашисты тщательно наблюдали за нашей передовой. И как я ни старался хорошо маскироваться, они все-таки заметили меня и открыли стрельбу.

Близ передовой на нашей стороне находилось немало венгерских солдат. Накануне ночью целая рота со своими офицерами, с оружием перешла на сторону Советской Армии. Они горели желанием сразиться с фашистами, причинившими столько зла их родной Венгрии. Вскоре на различных участках фронта на нашу сторону перешли еще некоторые венгерские части. Из них был создан Будайский добровольческий полк, насчитывавший более двух тысяч человек, командиром которого назначили боевого офицера, ненавидевшего фашизм, подполковника Оскара Варихази. В полку были люди различных возрастов и профессий. Ряды полка пополнили не только военнослужащие. Здесь были молодые рабочие, студенты, учителя, инженеры. Советское командование отнеслось с доверием к новому формированию. И в первом же бою Будайский полк подтвердил, что достоин этого доверия и способен решать нелегкие боевые задачи. Размещались бойцы близ наших дунайцев, и скоро между моряками и венгерскими добровольцами установились теплые, братские отношения».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Карта боев в Буде. 28 декабря 1944 года — 11 января 1945 года


31 декабря части Красной Армии смогли штурмом взять железнодорожную насыпь в Ладьмани. Но к вечеру того же дня солдаты вахтенного батальона «Будапешт» смогли отвоевать насыпь на всей ее протяженности. Но при этом сам батальон понес огромные потери. В итоге его пришлось снять с передовой. Оборона дамбы в Дальмани была поручена боевой группе майора Вахароша, состоявшей из двух рот венгерских солдат, боевой группе салашистов под командованием доктора Бела Колларитша и отряду истребителей танков «Дери». Позже на этот участок фронта были переброшены солдаты из моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле». К западу от них располагались немецкие части, которые удерживали улицу Миклоша Хорти. Вдоль проволочных заграждений, которые были срочно установлены по всей длине железнодорожной насыпи, были созданы восемь пулеметных гнезд. В низинах, которые тянулись на 50, а иногда на 200 метров, советские штурмовые группы еще могли иметь шанс на успех. Но танки не могли проехать через них к дамбе. В итоге линия боев на этом участке будайского плацдарма не менялась вплоть до 10 января 1945 года. И это несмотря на то, что составленный из советских спортсменов штурмовой батальон 83-й бригады морской пехоты неоднократно пытался взять эту дамбу.

«Бои в этой части города тянулись слишком долго. Мы не могли продвинуться вперед ни на шаг, и выражение «дамба» с каждым днем стало приобретать для нас все более зловещий характер. По серому от пороха и гари снега мы тащили наши раненых товарищей назад по исковерканным улицам. На вопрос: «Откуда?» почти каждый раз раздавалось: «От дамбы…» Тогда это слово было символом мрака и смерти… На передовой давно уже оказались радисты, кучера, санитары и даже повара, служившие в нашей бригаде».

Из всех защитников дамбы в живых осталось только 7 человек. После очередной атаки 11 января майор Вахарош принял решение поднять над этим зловещим для советских солдат объектом белый флаг.

Но главные бои шли на Орлиной горе и Розовом холме. Только 3 января самый северный объект в Буде, гора Матьяш, семь раз переходила из рук в руки. Завладеть этой горой, которая резко вздымалась с южного направления, было важной стратегической задачей для советского командования. Поэтому атаки следовали одна за другой. Но все они, предпринятые с 3 по 7 января, были безуспешными. Утром 3 января Толбухин был вынужден послать 2-й армейский механизированный корпус и 86-ю стрелковую гвардейскую дивизию на отражение атаки немецких войск, которые снаружи пытались деблокировать Будапешт. Позже к ним присоединилась 49-я гвардейская стрелковая дивизия. Прорыв кольца окружения означал бы изменение всего стратегического замысла. Но при этом бои в Буде не прекращались ни на минуту.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Советские солдаты ведут сдавшихся в плен венгерских полицейских и жандармов


В случае, если бы немецко-венгерская группировка потеряла контроль над Орлиной горой, то положение защитников Будапешта стало бы и вовсе незавидным. В этом случае советская артиллерия смогла бы свободно обстреливать не только аэродром в Вермозо (Кровавом лугу), но и Будайский замок. С этой возвышенности наблюдатели также могли координировать огонь, так как с нее вся западная часть венгерской столицы лежала как на ладони. Немецкое командование с самого начала понимало, что оборона горы не могла быть глубоко эшелонированной. Около 500 венгерских солдат из состава боевой группы «Беренд» занимали позиции в непосредственной близости от места ведения боев, то есть самой Орлиной горы. Их комендатура располагалась в здании монастыря Нотр-Дам де Сион, там, где когда-то располагался штаб армейского корпуса. Для устойчивости здание монастыря было специально укреплено специалистами Венгерского сейсмологического института. Боевую группу «Беренд» дополняли отряды венгерской жандармерии. Они же поддерживали постоянную радиосвязь как с командованием осажденного «гарнизона», так и с армиями, которые пытались деблокировать Будапешт снаружи. К югу и к западу от горы располагались казармы им. Кароя-Кирая и Фаркашретерское кладбище. Они удерживались силами 8-й кавалерийской дивизии СС. Непосредственно за эсэсовцами располагалась батарея немецкой зенитной авиации. Рядом же с кладбищем вели бои еще и венгерские зенитчики. Кроме этого, оборона данного участка была поручена нескольким венгерским штурмовым орудиям и так называемым истребителям танков — приземистым, малоподвижным, но хорошо вооруженным бронированным машинам.

12 декабря советский батальон все-таки смог прорвать с юго-запада оборону и занять вершину Орлиной горы, но на следующий день он был выбит с нее. Однако к 15 января советские части отбросили защитников далеко от Орлиной горы.

В венгерских донесениях значилось: «Накануне враг атаковал Орлиную гору, сжимая кольцо окружения, нанося одновременно удары по всем южным мостам западного плацдарма. По нашим позициям ведется ураганный огонь из орудий всех калибров. После того как отбили высоты в первой половине дня, враг предпринял рискованную контратаку и вновь занял гору, водрузив на ней красное знамя полка».

Венгры могли продолжать некоторое сопротивление в кварталах городской застройки, которые располагались к юго-востоку и к юго-западу от Орлиной горы. А тем временем Красная Армия усилила наступление на отрезке фронта между Орлиной горой и железнодорожной насыпью в Ладьмани. Удар приходился в направлении улиц Дароси и Бочкай. Это было наиболее подходящее место для наступления, так как фланги были хорошо укрепленными. 13 января советские войска смогли продвинуться между могильных камней на 200 метров вперед по Фаркашретерскому кладбищу. Здесь они натолкнулись на третий рубеж венгерской обороны, который удерживали венгерские полицейские и боевые группы нилашистов. Но постепенно их оборона стала ослабевать. В итоге, опасаясь прорыва, 20 января сюда были перекинуты эсэсовцы. 25 января в ходе кровопролитной контратаки им удалось отбить кладбище у красноармейцев. Данный участок казался советским солдатам неприступным бастионом. Солдаты СС не довольствовались могильными плитами в качестве защиты, они начали возводить между ними баррикады. Всего же участок фронта на кладбище шириной 1 километр удерживало 80 человек. Вообще, если говорить о том, почему советским дивизиям не удавалось продвинуться вперед на участке шириной 2–3 километра, то стоит сказать, что у защитников здесь было огромное количество тяжелых вооружений. В основном тут были сосредоточены скорострельные МГ-42, из которых один человек мог успешно противостоять 5 и даже 7 противникам.

В силу того, что линия боев была очень запутанной в этих местах, советская артиллерия не могла сконцентрировать огонь на широких участках. В итоге весь январь советские войска продвигались вперед приблизительно по 100 метров вдень. Продвижение вперед по улицам Бюрёк и Мартнохедь было и того скромнее. У защитников не было достаточного количества пехоты, узкие улочки Буды не позволяли создать сплошную линию обороны. С другой стороны, те же самые улочки фактически не позволяли советской стороне пускать в дело танки. Эта тактика защиты называлась «шахматная доска», так как оборона строилась не на сплошной линии, а на некоторых отдельных хорошо укрепленных домах, которые уходили далеко вглубь (как шахматные клетки). Между этими отдельными точками обороны («клетками») не было других рубежей. Но за ними находились хорошо вооруженные войска, которые в любой момент могли пресечь атаку противника. Это было очень удобно для проведения контратак. Почти каждую ночь части Красной Армии подвергались внезапным нападениям. В итоге советские части были предельно осторожны — в любой момент они могли оказаться между двух огней. Вдобавок к этому надо учесть, что горные склоны Буды были покрыты загородными домами с садовыми участками, расстояние между которыми иногда составляло 50 метров. В случае мощной советской атаки красноармейцы могли достигнуть глубокого проникновения на позиции противника на очень узком участке. В традиционном военном искусстве подобный способ ведения боевых действий рассматривался как некая «ересь». Но в условиях боев в Будапеште, точнее в Буде, он себя полностью оправдал. Этому способствовал не только рельеф и особенности застройки местности, но и то обстоятельство, что оборону здесь держали плохо подготовленные и недостаточно вооруженные солдаты, единственным преимуществом которых было прекрасное знание данной территории. Прорвавшие оборону части Красной Армии неожиданно обстреливались появлявшимися неизвестно откуда венгерскими солдатами. Главным условием для успешности подобной тактики была самостоятельность, почти автономность боевых единиц защитников города. Их командиры сами принимали решения, не координируя их со штабами и вышестоящими офицерами. Изобретательность должна была дополняться энтузиазмом. Таковой как раз наблюдался у студентов из штурмовых батальонов, служащих батальона «Ваннай», артиллеристов самоходок и некоторых немецких военнослужащих.

Описание одного из таких боев удалось найти в советских мемуарах: «На левом фланге нашего батальона стрелки залегли. Немецкий пулеметчик, выбрав удобную позицию, не давал им поднять головы. Командир роты попросил помощи у артиллеристов и минометчиков. Но виноградник скрывал от них пулемет. Тогда я вызвался скорректировать огонь и пошел в минроту.

Двигаться виноградником было неудобно, и я вышел на дорогу. Но она, оказывается, простреливалась немцами. Тут же заухали рядом мины, били по дороге и из пулеметов. Я точно засек откуда, и потому, как только нашел лейтенанта Черненко, минометчики открыли огонь. Выпустили с десяток мин — и навсегда замолк пулемет, который чуть не уложил меня на дороге. У меня обошлось все благополучно. А вот Макару Шматову не повезло. Черненко приказал взводу сменить огневую позицию и выдвинуться поближе к стрелковым ротам. Первым ушел расчет Верника, за ним расчет Шматова. Хотя я предупредил их, что по дороге идти нельзя, лучше двигаться виноградниками, Макар не послушался и тут же попал под мины. Он упал на моих глазах. Подбежал к Шматову — жив! Ранение не тяжелое, но без госпиталя не обойтись. Бойцы оттащили его в безопасное место, перевязали. Обнялись мы с Макаром Павловичем на прощание, расцеловались. Я снял с руки свои часы и положил ему в карман:

— Носи на здоровье, Макарушка. Добрый тебе путь. Выздоравливай быстрее…

— Не пришлось нам дойти с тобой, Антон, до Вены, увидеть оперный театр, — отвечал мне друг. — Будешь там, обязательно погляди, что это за красота такая…»

Если говорить о снабжении боеприпасами, то хуже всего дела обстояли у штурмового университетского батальона. Также обстояло дело и со стрелковым оружием. Отдельным ротам университетского батальона приходилось удерживать участки фронта шириной от 200 до 300 метров. Так, например, у одной из рот при этом на вооружении числилось всего лишь 8 пистолетов-пулеметов (автоматы Бергмана), 50 винтовок «Маузер», 5 легких пулеметов, 2 пистолета и один 55-миллиметровый миномет. Приблизительно на 10 дней боев имелись следующие запасы: 20 автоматных магазинов, 100 патронов из расчета на одну винтовку, 10 магазинов для легких пулеметов, 10 мин и 775 ручных гранат. При интенсивности боев, которые шли в Буде, этих запасов должно было хватить на один, от силы — два дня. Более того, роты университетского штурмового батальона не располагали никаким тяжелым стрелковым оружием. В подобных условиях студенты были почти сразу же обречены, так как почти каждый из красноармейцев был вооружен автоматом и массированным огнем его поддерживала не только артиллерия, но прочие тяжелые виды оружия. О том, что у Красной Армии на этот момент не было проблем с боеприпасами, говорит хотя бы тот факт, что на деревянных ящиках с патронами к 1945 году стали появляться надписи краской «Не экономить!». Вооружение и снабжение немецких частей было существенно лучше. Это относилось как к началу осады Будапешта, так и к более поздним периодам битвы. В силу того, что немцы несли огромные потери, проблем с оружием у них не возникало. В любой момент его можно было подобрать у убитого. Кроме этого, причины медленного продвижения вперед советских частей заключались не только в усиленном сопротивлении немцев и венгров, но также в том, что части Красной Армии столкнулись с непривычными для них условиями ведения войны. В итоге советские войска несли непривычно (для данного этапа войны) большие потери. К середине января 1945 года советские стрелковые дивизии были почти обескровлены.

Если говорить о тактике «шахматной доски», то неделей позже, когда линия боев уже проходила по улице Алькота, отдельные группы дерзких венгерских солдат продолжали совершать вылазки на улице Рат Дьердя и в зданиях на западных окраинах Варошмайора. Это становилось возможным еще и потому, что советские войска занимали кварталы без какого-либо принципа, не образуя никакой связанной линии. В эти дни значительно сократилась боевая сила не только немецко-венгерских, но и советских частей. Защитники Буды использовали любую возможность, чтобы нанести Красной Армии максимально возможный урон. Так, например, диверсанты из состава батальона «Ваннай» взорвали советский склад боеприпасов. Запутанная территория, бои, идущие среди мирного населения, всячески способствовали применению партизанской тактики. В итоге обе сражающиеся стороны засылали друг другу в тыл диверсионные группы, одетые в гражданскую одежду.

Вследствие попытки немецких частей прорвать блокаду Будапешта снаружи и перегруппировки советских войск, активность советских атак значительно упала. Начиная с 3 января, почти на протяжении двух недель в Буде царило относительное затишье, по крайней мере между боями случались многочасовые перерывы. В результате защитники Будапешта уже 10 января начали готовиться к прорыву кольца и выходу из окружения. По замыслу они должны были нанести мощный удар по советским позициям в районе пересечения улиц Беси и Кишцелли, прорвать линию обороны, выйти из окружения и направиться к Сентендре (Святому Андрею). Однако данный план должен был осуществиться лишь тогда, когда 4-й танковый корпус обергруппенфюрера СС Гилле взял бы Паумаш, то есть начался бы активный прорыв кольца снаружи.

Но 16 января советские войска прорвали линию немецко-венгерской обороны у подножия Орлиной горы и к югу от горы Орбан. Защитники в тот же день пытались провести контратаку, но она была подавлена мощным артиллерийским огнем советских орудий. В венгерских донесениях говорилось: «В течение всего дня была сильная бомбежка и артиллерийский обстрел линии фронта и также территории города, главным образом территорий замка. Все комплексы зданий, все общественные строения в огне. По городу невозможно проехать».

Между 17 и 19 января 1945 года советский батальон предпринял несколько атак, центр тяжести которых приходился на территории, лежащие к западу от Орлиной горы и от Фаркашретерского кладбища. Но все атаки были отбиты. Чуть выше, у конечной станции зубчатой железной дороги советская пехота при поддержке пяти Т-34 после долгой артиллерийской подготовки смогла прорвать один из рубежей обороны. Рота батальона «Ваннай» была вынуждена отступить к западным границам Варошмайора. Во время этого боя было подбито три советских танка. Тем временем боевая группа генерал-майора Билльницера предприняла безуспешную попытку отбить у советских пехотинцев жандармские казармы по улице Бёсёрменьи.

16–18 января эвакуированные из Пешта немецкие части на время смогли стабилизировать линию боев в Буде. В те же самые дни в 9-й горнострелковый корпус СС пришло сообщение о том, что немецкие дивизии начинают снаружи операцию по деблокированию венгерской столицы. Согласно имевшимся планам при этом венгерские самоходные орудия под командованием Шандора Ханака и бронетанковые части майора (начиная с 21 января 1945 года — полковника) Шёнинга должны были проложить путь к аэродрому в Будаёрше. Так как советские войска могли перейти в атаку по замерзшему Дунаю, то части 1-й танковой дивизии должны были создать специальный Дунайский оборонительный рубеж. В итоге танки были спрятаны на будайском берегу. Их замаскировали циновками и связками камыша. В некоторых местах их увели в переулки.

Советские участники тех событий вспоминали: «Морозы становились все сильней, и к середине января Дунай замерз. Сверху он покрылся толстым слоем снега. По льду можно было ходить. Это помогало нам перебираться через линию фронта. Каждую ночь кто-нибудь отправлялся на правый берег, чтобы уточнить расположение вражеских огневых точек или оборонительных сооружений на набережной Буды. Часто с нами в разведку ходил Калганов. Раненая рука у него еще не зажила, но наш командир знал, что командованию нужны все новые и новые разведывательные данные, и сам увлекал нас своим примером. Ему было тяжело ползать по снегу, но он терпеливо переносил боль».

Глава 6

Бои на острове Маргариты

Описание этого острова сохранилось в советских мемуарах: «Представьте себе московский Парк культуры и отдыха им. Горького в виде части суши, омываемой со всех сторон водой. Вообразите далее, что в этом парке находятся спортивные, плавательные бассейны, открытые и закрытые, один из самых красивых пляжей континента — Палатинус, целебные источники, большая гостиница, бесчисленные спортивные площадки, пышные розарии и смыкающие в вышине свои ветви старые, могучие дубы. Это и будет остров Маргит[7] на Дунае, благоухающий сад в центре Будапешта. Американский журналист, уже знакомый читателю, наверняка сказал бы: «Остров — это хорошо, но скажите, при чем же здесь новый режим Венгрии? Остров существует уже не одно столетие и является, как бы это сказать, фактом чисто географическим. Оказывается, дело обстоит не так просто, и географическое явление может стать также социальным. В стародавние времена, когда на Маргите располагались дворцы господ, летние резиденции богачей, церкви и монастыри, вход и въезд на остров был, как говорится, лицам посторонним строго-настрого воспрещен. Позднее существовала входная плата за посещение острова, и не то чтобы она вовсе преграждала путь на Маргит, однако была достаточно высока, чтобы погрузить бедняка в древние размышления на тему: «Эх, не по карману». И вот народная власть в Венгрии сделала простое дело — она вернула остров Маргит всему населению Будапешта: вход свободный».

Советские войска с начала января 1945 года пытались взять этот остров, расположенный по течению Дуная в северной части Будапешта. Но все попытки были безуспешными. Защитники острова пулеметным огнем топили все подплывавшие к нему надувные лодки и скашивали плоты. Тем не менее, 19 января советскому десанту удалось высадиться на острове и закрепиться в его северной части у бетонных сооружений недостроенного моста Арпад. Пфеффер-Вильденбрух тут же прореагировал на это событие. В срочном порядке на остров были посланы эсэсовский батальон, которым командовал штурмбаннфюрер Карл Веллер. За ним последовали остатки 2-го штурмового университетского батальона, который на тот момент насчитывал едва ли более 100 человек, а также специальная рота «истребителей танков» из состава 12-й резервной дивизии, в которой насчитывалось 36 человек, вооруженных четырьмя противотанковыми орудиями. Но орудия не смогли выкурить советских десантников, укрывавшихся за бетонными конструкциями. Для развертывания успешной обороны весьма мешала сложно пересеченная местность острова. Более того, 20 января Дунай был схвачен льдом, а 21 января по нему уже можно было форсировать реку.

«С точки зрения защитников острова это было роковое для них событие. На острове со стороны Пешта задремал немецкий часовой. Он не заметил, как крупной группе советских пехотинцев удалось переправиться через реку. Эта группа заняла позиции в средневековых руинах и здании возводимого клуба». В итоге к утру советским частям удалось создать на западном берегу острова два плацдарма.

В силу того, что эту местность покрывали многочисленные деревья и кустарники, все немецкие контратаки потерпели неудачу. Немецкие и венгерские самоходные орудия тонули в глубоком снегу. В ночь с 21 на 22 января на берег острова переправился советский батальон, который имел на вооружении минометы и противотанковые ружья. К 23 января части Красной Армии смогли захватить половину острова, продвинувшись до пляжа Палатинус. Немецкая группировка, находившаяся на острове, оказалась в окружении. Только благодаря темноте немцам удалось вырваться из него.

Принимая во внимание критическое положение, старший лейтенант Литтерати-Лоёц, переведенный в состав немецкого батальона, предпринял рискованную акцию: «Я сел в броневик со своими четырьмя солдатами, которые вызвались добровольцами. В машину мы положили четыре ящика осколочных снарядов и установили на нем пушку. В полдень мы на полной скорости помчались через весь остров к русским позициям. За водонапорной башней мы сделали крутой поворот и направились к средневековой капелле. Мои солдаты зарядили орудие и смогли уничтожить стоявшие на открытом месте советские минометы. Я прикрывал их огнем из автомата. Затем фельдфебель повернул броневик обратно. Вся операция заняла не более 2–3 минут. За это время мы смогли выпустить все 12 снарядов. Когда же русские пришли в себя, то мы уже повернули обратно к своим позициям. По дороге обратно мы разбрасывали направо и налево ручные гранаты, так что по нам не могли открыть огонь. Все прошло настолько гладко, что три часа спустя мы рискнули повторить нашу вылазку. Но на этот раз мы поехали без пушки, вооруженные лишь автоматами и ручными гранатами. В итоге мы стреляли почти из полностью открытой машины. Там мы обрушили на русских огонь, повернули и помчались обратно. Среди нас никто не пострадал, даже не был ранен».

Немецкие солдаты, закрепившиеся на восточной стороне острова, не могли более отражать советские атаки. Огонь советской артиллерии и минометов делал невозможным хоть какое-то движение. Ежечасно на остров обрушивалось около 6 тысяч снарядов, бомб и мин. Некоторые из этих снарядов были взяты советскими войсками в качестве трофея на другом острове — Чепеле. Переправкой этих боеприпасов по льду замерзшего Дуная в основном занимались гражданские лица, которые были пригнаны из Пешта.

Последними защитниками острова Маргариты можно считать студентов из университетского батальона, которые до 25 января продолжали удерживать здания на пляже Палатинус. Это был развлекательный центр. В итоге 28 января бои шли уже в зданиях казино и клуба для поло. Во второй половине дня все строения на пляже были захвачены. Плацдарм, на котором удерживались венгры и немцы, был настолько крохотным, что советские войска нередко попадали под собственный же минометный огонь. Ссылаясь на безнадежное положение, немецкое командование санкционировало оставление позиций на острове. Старший лейтенант Литтерати-Лоёц вспоминал, как он оставлял остров: «Из-за того, что светила полная луна, мы были вынуждены обернуть тягачи и орудия в белые простыни. В 20 часов мы начали отступление. Мы продвигаемся вперед со скоростью ходьбы. Нам мешает идти вдрызг разбитая снарядами и минами булыжная мостовая. Наш путь продолжается более трех часов, пока все тягачи с орудиями не достигают Будайского берега».

Перед отступлением немцы пытались взорвать не повременный обстрелами мост. Но по каким-то причинам (скорее всего техническим) это не удалось. Когда его начали восстанавливать советские войска, мост неожиданно взлетел на воздух. Из всей понтонной группы в живых остался лишь один украинский солдат, которого отшвырнуло в ледяную воду Дуная.

Глава 7

Штурм Буды

(20 января — 11 февраля 1945 года)

После того как Пешт был занят советскими войсками, на будайском плацдарме наступило недельное затишье. Линия боев в Буде проходила по следующему маршруту: площадь Флориана, гора Матьяш, Варошмайор, гора Орбан, Фаркашретерское кладбище, Орлиная гора, железнодорожная насыпь в Ладьмани. 20 января 1945 года можно было уже ощутить последствия попыток немецких дивизий прорвать кольцо окружения снаружи. В южных районах Буды минометный огонь, до этого не прекращающийся ни на минуту, неожиданно стих на несколько дней. Немецко-венгерские защитники Буды использовали эти дни передышки, чтобы починить и подлатать линию обороны. Но это не значило, что бои остановились. Так, например, 20 января боевая группа Денеша Хорвата уничтожила нескольких советских снайперов. Часть из советских стрелков обосновалась в здании школы по улице Тетеньи. На следующий день произошла концентрация 9-го горнострелкового корпуса СС и отошедшей из Пешта «боевой группы Дёрнера» (13-я танковая дивизия). Это была единственная резервная часть немецко-венгерской группировки в Буде. Некоторые танковые части, предпринимавшие деблокирование Будапешта снаружи, приблизились к Буде уже на 35 километров. В штабе немецкого корпуса уже планировали, что придется принимать встречные меры: организовывать прорыв к аэродрому. Запланированная операция наступления к Будаёршу получила условное название «Азартная игра». Ее главной целью должно было стать повторное налаживание воздушного моста. В Будапешт вновь нужно было поставлять боеприпасы и провизию, а из венгерской столицы возить многочисленных раненых. Предполагалось, что первым шагом должен был стать пролом советской линии обороны силами трех самоходных орудий. Затем в дело должны были вступить эвакуированные из Пешта саперы, которым полагалось разминировать подходы. И только после этого должна была начаться собственно наступательная операция. Резерв немецко-венгерской группировки на тот момент составляли 800 пехотинцев, около 25 танков, 30 бронетранспортеров, 12 орудий. Поскольку советское командование на тот момент было в первую очередь озадачено попытками прорыва кольца окружения извне, то на юго-западе Буды были оставлены лишь части 1-го гвардейского механизированного корпуса, который подчинялся командованию 4-й гвардейской армии.

К 20 января основная линия немецко-венгерской обороны проходила по северу Обудайского плацдарма. Укрепления были возведены от берегов острова Обудай до моста Арпад. Далее они следовали через гору Матьяш к улице Бимбо. Оттуда линия обороны устремлялась в направлении склонов Пашарета и шла до дворца спорта «Вашаш».

Утром 21 января ударный батальон «Ваннай» предпринял контратаку. При поддержке двух самоходных орудий ему удалось отбить у красноармейцев квартал Варошмайор, который назывался Тибор Рац. За этот сомнительный успех батальон заплатил очень высокую цену. Во время контратаки было убито 68 человек. Раненых вообще никто не считал. Аналогичные потери понес и усиленный студентами батальон «Европа». Ему удалось отвоевать так называемую виллу «Гестапо» и несколько домов по улице Бимбо и аллее Олас. На поле боя остались лежать убитыми 54 немца и 13 венгерских солдат.

Положение сторон у больницы Яноша, у дамбы зубчатой железной дороги, на горах Орбан, Мартон и Иштен, равно как и у Фаркашретерского кладбища, оставалось неизменным. От кладбища линия фронта шла к Орлиной горе, казармам Кароя-кирая, улице Боскай, железнодорожной дамбе в Ладьмани вплоть до взорванного железнодорожного моста. Нейтральной территорией была лишь вершина Щвабской горы. Здесь советские позиции находились приблизительно в полукилометре от немецких. Первый рубеж немецкой обороны между кладбищем и Орлиной горой проходил по улице Херманд.

В тот день подполковник резерва, командир 66-го гренадерского полка, Вильгельм Шёнинг был награжден Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Так как награда не могла быть доставлена и вручена, то солдаты смастерили ее подобие из алюминиевой ложки.

А 22 января 1945 года советские войска начали устранять дорожные заграждения в северной и средней части будайского плацдарма. Это было очевидным признаком того, что советское командование более не опасалось прорыва кольца окружения извне. Деблокирование венгерской столицы провалилось. Одновременно с этим из Пешта была перекинута большая часть советских войск, а по всей протяженности Будайского фронта вновь стали предприниматься атаки. При этом советское командование было весьма недовольно результатами, которых удалось достигнуть 46-й армии. Тем паче, что армейскому корпусу, входившему в ее состав, удалось захватить лишь 114 из 722 кварталов Буды.

Фронтовые действия постепенно оживали в Обуде и на горе Ференц. На Розовый холм и улицу Чатарка вновь обрушился артиллерийский и минометный огонь. Прибывшие с горы Лато советские части смогли на участке шириной 100 метров организовать прорыв. Здесь погиб командир взвода Алексей Исаев, который повторил в Буде подвиг Александра Матросова. Он закрыл собой пулеметное гнездо, чтобы его взвод смог пойти в атаку. Но в те дни над Будой повис густой туман, и поэтому глобальное наступление не было возможно. Красноармейцы предпринимали лишь локальные вылазки в зоне прямой видимости, как правило, между отдельно стоящими домами. В донесении 9-го горнострелкового корпуса СС говорилось: «Все вражеские атаки отбиты. Пытаемся контратаковать. Бои еще продолжаются. Наши и вражеские потери очень высокие». В ходе этих боев был ранен генерал-лейтенант Афонин, командующий группой «Будапешт», его пост занял командующий 53-й армией генерал-лейтенант Мангаров.

К этому моменту почти весь Дунай был покрыт крепким льдом. Ночью два немецких солдата, которые застряли на пять дней в Пеште, по льду перешли в Буду. Некоторые из солдат решили воспользоваться их примером, но только с точностью до наоборот. Речь шла о солдатах 1-й танковой дивизии, которые набирались венграми преимущественно из этнических румын и цыган. Они решили перейти по льду на советскую сторону.

Наутро произошло еще одно событие. На углу у переулка Маргариты и площади Мехварт возвышался 7-этажный дом, в котором в прошлом проживал регент Хорти. Немцы превратили этот дом в склад боеприпасов. В 8 часов утра прогремел оглушительный взрыв. Под обломками дома было погребено более 300 человек. Большая часть из них пряталась в подвале, полагая, что этот дом был бомбоустойчивым. В ежедневных боевых донесениях 9-го горнострелкового корпуса СС сообщалось: «Сегодня враг предпринял 20 безнадежных попыток прорвать линию обороны. Атаки предпринимались группой в размере от роты до батальона. Все они поддерживались сильным артиллерийским и минометным огнем. На севере и северо-западе — сильные бомбардировки. Несмотря на две очень мощные атаки, позиции нами удерживаются».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Командующий 53-й армией, позже группой «Будапешт», генерал-лейтенант Мангаров


Если отбросить бравурные ноты, звучавшие в донесениях, то становилось ясно, что силы немецко-венгерской группировки таяли на глазах. Причем эти потери нельзя уже было ничем восполнить. 24 января немцам ночью удалось вновь отразить сильную советскую атаку. «Боевая группа 13-й танковой дивизии направлена на позиции между Орлиной горой и Дунаем. 8-я кавалерийская дивизия СС должна собрать все свободные подразделения и обеспечить стабильность линии фронта».

В те дни начальник штаба 12-й резервной дивизии сообщал, что в окрестностях Сенной площади можно наблюдать активность советских войск, что могло быть только подготовкой к мощному наступлению.

Ночью 25 января русские части атаковали позиции батальона «Ваннай» в Варошмайоре. При этом красноармейцам удалось не только захватить дамбу зубчатой железной дороги, но и занять весь западный Варошмайор. В срочном порядке по тревоге были подняты штурмовой батальон и 6-й батальон 3-го венгерского полка. Им удалось остановить советское наступление лишь на линии улиц Чаба, Биро, Самош. Из-за напряженного положения в оперативном тылу было введено трехчасовое патрулирование улиц.

Критическая для немцев ситуация сложилась и на южном оборонительном рубеже. Там советские войска смогли захватить здание фабрики по пошиву военной униформы, которое располагалось на углу улиц Бочкай и Дароци, близ железнодорожной насыпи в Ладьмани. Все усугублялось тем, что часть немецких подразделений была блокирована красноармейцами на верхних этажах фабрики. 1-му дивизиону самоходных артиллерийских установок и немецкой пехоте пришлось предпринять контратаку, чтобы вызволить окруженных солдат. Эта операция многим стоила жизни. Тем временем советские солдаты при поддержке огнеметчиков стали проникать в дома по улице Херманд. Началось окружение Орлиной горы.

26 января части Красной Армии стали занимать все больше и больше пространства у подножия горы Лато, по улице Тёрёквес. К этому моменту находившиеся здесь немецкие и венгерские части были почти полностью уничтожены. Оборона Буды рухнула неожиданно, без каких-либо переходов.

Не за горами маячил призрак военной катастрофы. Однако и советские войска несли немалые потери. Когда в утренние часы советские подразделения вошли в Верхалом, то университетский штурмовой батальон потерял 70 % своего личного состава. К вечеру бои перекинулись на гору Рокуш, которой заканчивалась улица Тёрёквес.

Когда командиром университетского штурмового батальона стал капитан Лайош Шипеки Балаш, то его командование продлилось недолго. В здание реальной школы по улице Альдаш, именно там располагался командный пункт батальона, попал снаряд. Командир батальона оказался тяжело ранен. Командование батальоном не раз переходило от человека к человеку. Им был капитан Тибор Микулих, затем жандармский капитан Жомбор Надь, тот самый, который организовал Национальную вооруженную службу. Чтобы избежать полного уничтожения университетского штурмового батальона и немецких частей, командование немецкого армейского корпуса отдало приказ об отступлении. Но это распоряжение так и не дошло до сражающихся подразделений. К тому моменту большинство студентов едва ли могли воевать. Большинство из них было ранено. Они находились в одном из импровизированных госпиталей, где царил сущий ад. Умерших складывали прямо во дворе, так как некому было долбить промерзшую землю и копать такое большое количество могил. Количество раненых росло. Некоторых укладывали в прихожей комендатуры. Денеш Вашш так вспоминал о часах, предшествующих крушению обороны на участке близ Розового холма: «С вечерним донесением я направился небезопасным путем через руины улицы Альдаш. Когда я пришел к командиру, то увидел, что в его прихожей остался лишь узкий проход шириной где-то в полметра. У обеих стен лежали перебинтованные гражданские и солдаты в гипсе. Меня кто-то дернул за шинель. Это была молоденькая девушка лет 18–20, белокурая и на удивление хорошенькая. Она умоляюще прошептала: «Возьмите пистолет и застрелите меня…» Я в ужасе огляделся и увидел, что у нее не было обеих ног».

К этому времени советские войска захватили большую часть Варошмайора и оттеснили немецко-венгерские подразделения к улице Чаба. В силу того, что оперативное положение оборонявшихся с каждым часом ухудшалось, было принято решение срочно сформировать дополнительную боевую группу «Чаба-док». Эта группа была составлена из снабженцев 10-й пехотной дивизии. Они утратили свои прошлые функции — снабжать было некого, да и нечем. Вероятно, целью этого шага было узаконивание существования еще одного подразделения, а также отвод внимания от того факта, что среди окруженных имелась целая прослойка военных (1500–2500 человек), которая вообще никогда не принимала участия в боях.

В тот же день наступающие советские войска достигли Тёрёквеса и Верхалома и взяли перекресток улиц Филлер и Ханкоси Йене. Продвижение советских войск продолжалось на северном участке будайского плацдарма. Они двигались в направлении горы Семлё, кирпичного завода Хольцпаха, улицы Сепфёльди и площади Верхалом. Ночью красноармейцы уже атаковали малую вершину Швабской горы. В атаке кроме пехоты принимало участие 20 танков.

На Кровавом лугу произошла трагедия. Советские части в темноте обстреляли подростков из секции «Немецкая молодежь», которые при помощи карманных фонарей и небольших ламп пытались показать немецким летчикам расположение взлетно-посадочной полосы. После трагической гибели детей у немецкой группировки пропали последние надежды на снабжение по воздуху. Единственной возможностью снабжения были планеры. Но они должны были отцепляться от самолетов под неудобным углом, чтобы все-таки приземлиться на Кровавом лугу. К тому же луг обстреливался советской артиллерией, так что приземление на нем было равно самоубийству.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Остатки разбившегося планера на Кровавом лугу


При поддержке 1-го и 10-го дивизионов самоходных орудий немцы попытались выбить советские войска из здания текстильной фабрики по улице Дароси. В донесении капитана Шандора Ханака в тот день сообщалось: «Мы приблизились к зданию с двумя огнеметами и пятью самоходными орудиями. Я видел, как солдаты с автоматами побежали назад. Русские попытались скрыться за углом забора. Огнемет выпустил туда три раза струю, а затем туда полетел осколочный снаряд. После того как дым рассеялся, я видел их тела, лежащие в пробоине». Данная контратака имела лишь частичный успех. Штурмовые орудия помогли вырваться с верхних этажей немцам, но фабрика все равно осталась в советских руках.

В тот же самый день советская пехота предприняла неожиданный шаг: по льду у Эржебетского моста она атаковала Буду с пештской стороны. Атака оказалась неудачной. Форсирование Дуная по льду не состоялось.

Вечером Пфеффер-Вильденбрух собрал военный совет. До Будапешта дошло сообщение о провале третьей операции по деблокированию Будапешта снаружи. Генерал-майор Шмидхубер и еще несколько офицеров вынесли предложение самим готовиться к прорыву. Эсэсовский генерал решил подстраховаться и сказал, что для оставления города нужно отдельное разрешение фюрера.

«При обсуждении вопроса об оставлении города некоторые командиры открыто говорят об упрямстве Гитлера. Даже СС начинают сомневаться в его управленческих способностях. Один из них гневно покинул кабинет, произнеся нарочито громко под нос, чтобы мог услышать каждый: «Теперь мне абсолютно ясно, что наши люди должны сгореть в Будапеште».

После того как наступление, предпринятое обергруппенфюрером СС Гилле, потерпело неудачу, стало ясно — венгерская столица не будет деблокирована снаружи. 27 января Гитлер послал в Будапешт личную телеграмму, что он одобряет идею прорыва кольца окружения. В штабе группы армий «Юг» эту затею считали безнадежной, а потому уже фактически списали со счетов будапештскую группировку.

Между тем советские войска атаковали оборонительные позиции на горе Орбан. Красноармейцами были обнаружены подземные ходы, которые вели к северо-западным границам малой вершины Швабской горы. Советским солдатам удалось пробраться по ним и захватить гору. В результате в линии немецкой обороны образовалась огромная прореха. Создавались отличные условия для генерального советского наступления. В панических сообщениях немцев говорилось, что 9-й горнострелковый корпус не в состоянии остановить советское наступление. «Чтобы избежать раздробления сил и расщепления линии обороны, в ночь с 28 на 29 января предпринято отступление, что сократило линию фронта. Использование домов для уличной борьбы возможно лишь отчасти. Танкисты и гренадеры сражаются до последнего. Количество раненых превысило число сражающихся. При утрате Кровавого луга исчезает последняя возможность использования планеров. Участь раненых чудовищная».

С малой Швабской горы, которая была захвачена в тот же самый день, советские войска атаковали с фланга немцев и венгров, которые отбивались на Варошмайорской улице. У тех осталась лишь одна возможность — отступить к южному вокзалу на улице Кекгой.

В северной части Буды подразделения дивизии «Фельдхеррнхалле», 13-й танковой дивизии и подчиненные им венгерские части медленно отступали от площади Жигомонд. Не встречая серьезного сопротивления, советские части достигли западной части площади Марцибаньи.

28 января 1945 года немцы продолжили отступать от площади Жигмонд в направлении Розового холма. С боями части 10-й пехотной дивизии и боевой группы «Сабадош» отходили к проспекту Маргариты. В 11 часов вечера спустившиеся с малой Швабской горы советские части достигли улицы Кекгой. Отряды 12-й резервной дивизии предприняли безуспешную контратаку. Она без каких-либо проблем была отбита советскими солдатами.

На следующий день, 29 января части 10-й пехотной дивизии и группы «Билльницер» с двух сторон предприняли контратаку на Варошмайор и малую Швабскую гору. Группа «Сабадос» получила подкрепление. Впрочем, воспринимать его как реальную силу нельзя было даже с огромной натяжкой. Комендатура прислала 200 учеников средних школ, которым за два дня до этого вручили в руки оружие. С ними было около 50 кондукторов трамваев, которые оказались «призванными» в батальон «Ваннай», и около 40 человек из отряда «Пронай», также малознакомых с военным делом.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Проспект Маргариты у францисканской церкви


Самым поразительным было то, что этим беднягам выдали винтовки всего лишь с 45 патронами. Так что нет ничего удивительного в том, что операция, начатая на улицах Кекгой и Иштенхедь, закончилась неисчислимыми потерями среди этих «новобранцев». Поддержка самоходных орудий из состава 13-й танковой дивизии не играла особой роли, так как у них подходил к концу запас снарядов. Больших успехов удалось добиться жандармскому батальону, который был усилен конными и артиллерийскими подразделениями.

Всем было очевидно, что советское командование намеревалось раздробить на куски Будайский плацдарм и окружить сражавшиеся у горы Матьяш немецкие подразделения. «Чтобы избежать раздробления плацдарма, в ночь с 29 на 30 января корпус занял новые позиции непосредственно к северу и северо-западу от замковой горы. Это последний рубеж. Отступать больше некуда. Остается лишь сражаться до последнего патрона…Ужасная ситуация со снабжением. Если в ближайшее время не прибудет 4-й танковый корпус СС, то все может закончиться катастрофой», — писалось в сообщении 9-го горнострелкового корпуса СС. Последней попыткой спасения ситуации стало создание при 10-й пехотной дивизии боевой группы под командованием майора Кёллё, в которую вошли артиллерийские наводчики, саперы, учебные роты. Их набралось около 200 человек. Боевую силу они представляли только на бумаге. Поздним вечером командование 1-го армейского корпуса санкционировало очередное отступление.

Рано утром немецкие и венгерские солдаты также оставили свои позиции в южной части острова Маргариты. Так как существовала реальная угроза разделения сил группировки наступающими советскими частями, то Пфеффер-Вильденбрух доверил генералу Шмидхуберу, командиру 13-й танковой дивизии, общее командование южным участком будайского плацдарма. К этому моменту Шмидхубер успел избавиться от всяких иллюзий относительно возможности ведения успешной обороны. Более того, он даже намеревался саботировать приказы Пфеффера-Вильденбруха. Исходя из того, что в ближайшее время 9-й горнострелковый корпус СС должен быть блокирован, Шмидхубер на свой страх и риск стал готовиться к выходу из окружения. При этом он понимал, что шансы на успех были минимальны. Но все его планы изменил приказ, поступивший на следующий день из штаба корпуса, в котором ему предписывалось незамедлительно переместиться на север.

30 января во время очередной атаки советские войска смогли взять площадь Селля Кальмана. Немецко-венгерская оборона в Варошмайоре рухнула. Лишь в нескольких домах самые решительные защитники Буды продолжали вести оборонительные бои. Тем временем на улицу Ретек выехал первый советский танк. Он смел баррикаду, возведенную на улице Декана, и достиг края Сенной площади. На площади еще занимал позиции артиллерийский дивизион 12-й резервной дивизии. Артиллеристы в срочном порядке опустили стволы гаубиц в горизонтальном направлении, чтобы можно было бить прямой наводкой. Первый же выстрел снес башню Т-34. Однако вслед за первым на площадь выехал второй советский танк, который перемолол гусеницами артиллерийский расчет и орудие. В последовавшем за этим бою венгерским солдатам удалось уничтожить на улице Ретек еще два советских танка, но это не могло кардинально изменить положение. С севера русская артиллерия обстреливала здание почтамта и прилегающую к нему площадь. Это был последний серьезно укрепленный объект перед Замковой горой.

На улице Неметфёльди позиции заняли несколько подразделений венгерской жандармерии и «хонведов» (венгерские армейские подразделения). К ним присоединились 50 солдат из состава жандармского батальона «Секейудвархей». Остатки 10-й пехотной дивизии были перекинуты на улицу Фёш, причем большая часть ее (около 900 человек) предпочла остаться на Розовом холме, где сдалась в плен. Так как улицы Буды оказались непроезжими, да и у немцев и венгров не было достаточного количества транспорта, то запасы продуктов и боеприпасов стали легкими трофеями для советской армии.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Огни прожекторов в ночном небе венгерской столицы


Тем временем линия боев стабилизировались между мостом Маргариты и площадью Селля Кальмана. Группа «Билльницера» заняла позиции на проспекте Маргариты, куда были также переброшены остатки венгерских частей. Пфеффер-Вильденбрух сообщал в штаб армий «Юг»: «Началось сражение за Замковую гору… Линия обороны, принявшая форму угла, по сути дела является иллюзорной…

В течение всего дня — ожесточенные бомбардировки Замковой горы и сражающихся частей. Неоднократно сообщалось о катастрофической ситуации со снабжением. Ужасное положение 300 тысяч венгерского населения, которое оказалось замкнутым в узком пространстве. Не имеется ни одного неразрушенного здания. Огромные потери от обстрелов противника. Возникает угроза голода и эпидемий».

Именно в этот день советские части достигли края Кровавого луга. Они атаковали это открытое пространство и почти сразу же смогли занять здания начальной и средней школы (улица Аттилы, 135), а также базу, которая защищалась силами батальона «Будапешт». Но планеры все равно пытались совершать посадки на этом импровизированном аэродроме, так как северная часть луга могла обстреливаться только из стрелкового оружия. Здесь же, на северной окраине Кровавого луга, немецкие и венгерские части оказывали ожесточенное сопротивление. Ими было занято несколько домов. В итоге красноармейцы, пытавшиеся продвинуться в направлении замка, оказались между двух огней. В итоге они не могли полностью воспрепятствовать сбрасыванию грузов в северной части луга.

На следующий же день на Кровавый луг приземлились четыре машины. Эта задача была облегчена при помощи четырех театральных прожекторов, которые в свое время были вывезены из Пешта. Северная часть луга до войны использовалась для игры в конное поло, а тогда была покрыта обломками разбившихся планеров.

А вечером для немецко-венгерской группировки в Будапеште по радио была передана специальная программа, посвященная 12-й годовщине прихода НСДАП к власти и назначению Адольфа Гитлера на пост рейхсканцлера Германии.

31 января 1945 года бои на севере стали утихать. Линия обороны, тянувшаяся вдоль проспекта Маргариты, осталась неизменной фактически до самого конца осады венгерской столицы. Советские части смогли взять верх над студентами, засевшими в кинотеатре «Атриум». 12 добровольцев из числа студентов попытались выбить красноармейцев из кинотеатра, они стали забрасывать темный кинозал ручными гранатами. Но это привело лишь к напрасным жертвам. Дома типовой застройки, расположенные в Буде и у моста Маргариты, были превращены немецкими солдатами в маленькие крепости. Квартиры оказались набитыми мешками с песком. Из окон виднелись стволы пулеметов. У Орлиной горы группа «Беренд» и 201-я зенитная батарея смогли отбить советские части, которые пытались взять штурмом улицу Вольфа Кароя.

Со стороны Пешта было хорошо видно, как советские самолеты в бреющем полете атаковали замок. При бомбежке здания рушились одно за другим. Солдаты и добровольцы из числа гражданских лиц возводили баррикады на подступах к Замковой горе.

Командир одного из расчетов зенитного орудия сообщал: «Замок и Кристина в руинах. Защита от бомбардировщиков равна нулю. Зенитный батальон вступил в бой с пехотой. Натиск врага очень сильный. Подразделения утомлены и исчезают прямо на глазах. Явный недостаток провианта. Орудийный состав: 22 пушки и 22 легких зенитных орудия. Держимся».

1 февраля немецко-венгерская линия обороны в Буде тянулась от моста Маргариты до площади Селля Кальмана, оттуда она поворачивала на север к Кровавому лугу и небольшому отрезку Кольца Кристины. Оттуда она продолжалась до начала улицы Кекгой. Но она уже находилась под угрозой захвата советскими войсками. Оттуда части Красной Армии без проблем могли взять здание южного вокзала. На территории между южным вокзалом и площадью Селля Кальмана творилось что-то невообразимое. Почтамт и Кольцо Кристины контролировались немцами, в то время как часть домов по улице Борш была уже занята русскими солдатами. Они неуклонно теснили венгров и немцев с севера Кровавого луга. Если посмотреть на пространство между улицей Кекгой и Орлиной горой, то можно сказать, что на тот момент линия боев тянулась в западном направлении. Немцы до сих пор удерживали Фаркашретерское кладбище, а также восточную часть горы Орбан и спускавшуюся с нее улицу Иштенхедь. В то же самое время советские войска угрожали всей улице Неметфёльд и идущей параллельно ей улице Бёсёрменьи. Красноармейцам уже удалось закрепиться у входа на Фаркашретерское кладбище, а также на улице Вольфа Кароя. Действительная линия обороны тянулась лишь от Орлиной горы до улиц Дароци, Бочкай, Каролина, Хамжабеги.

В первый день февраля 1945 года направление главного удара советских войск переместилось на юго-западный участок Будайского плацдарма. Тяжелые бои шли и на улицах Будаёрша. На улице Бочкай советская пехота под прикрытием танков смогла ворваться на немецкие позиции. Оттуда они могли нанести удар по Орлиной горе. Бои шли даже на льду Дуная. Иван Хинди сообщал в венгерское министерство обороны (окружение Будапешта еще не значило полный захват Венгрии как союзника Третьего рейха): «Положение со снабжением продовольствием является возмутительным. На ближайшие пять дней паек солдат составляет 5 граммов сала и кусок хлеба с кониной… Раненым явно не хватает пищи. Зафиксировано шесть случаев сыпного тифа». Наскоро сформированная на горе Орбан ударная группа должна была атаковать советские позиции на малой Швабской горе. Предполагалось, что эта вылазка должна была обезопасить Кровавый луг. Но операция захлебнулась в крови в первые же полчаса. Линия боев на некоторое время стабилизировалась между улицей Иштенхедь и площадью Кирайхаго.

2 февраля немцы, неся огромные потери, отступили на один километр с боями от улиц Иштенхедь и Мартнохедь. На этом участке оборона рухнула полностью. Сопротивление наступающим советским войскам стало бессвязным. Единственным препятствием были небольшие очаги сопротивления. На углу у Кровавого луга и улицы Бела Кирия (ныне улица Аттилы) венгерские солдаты 110-й отдельной спаренной роты смогли обратно отвоевать здание начальной школы. Сильные бои шли у дворца Фестича, который располагался в средней части Кольца Кристины. В прошлом здесь располагалась немецкая имперская школа. В тот день в донесении 1-го армейского корпуса говорилось: «Между малой Швабской горой и Фаркашретерским кладбищем советы смогли продвинуться на незначительное расстояние. До конца дня обстановка здесь остается неясной. Вражеская группировка, предпринявшая атаку на Орлиную гору, ворвалась в расположение немецких частей. Предпринятая венгерской стороной контратака позволила возвратить прошлые позиции». Тогда же диверсионная группа во главе с венгерским лейтенантом Ласло Бёнкё смогла проникнуть за линию фронта, пробраться на площадь Селля Кальмана, где она ликвидировала штаб одного из советских батальонов.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Пропагандистское фото, изображающее дружбу Хонведа и Вермахта


3 февраля папский нунций Анжело Ротта от лица мирных жителей Будапешта обратился к Пфефферу-Вильденбруху с дипломатической миссией. Он дошел до бункера, чтобы предложить немецкому командованию прекратить страдания гражданского населения. Так как эсэсовский генерал понимал, что прекращение сопротивления было лишь вопросом времени, он уведомил Гудериана о визите нунция. Кроме этого он направил запрос относительно того, запланирована ли в ближайшем будущем операция по деблокированию Будапешта. Он еще не оставлял надежды, что ему позволят вырваться из города. Ответ прозвучал отрезвляюще — ему было предписано удерживать Будапешт до последнего патрона. В установках командования группы армий «Юг» ничего не поменялось.

Тем временем продолжались ожесточенные бои за Орлиную гору. На улице Хедьтетё бой шел за каждый дом. Атакующие со стороны горы Орбан советские части смогли прорваться к улице Неметфёльд.

Тем же самым вечером Иван Хинди собрал в бункере высокопоставленных венгерских офицеров. Предстоял серьезный разговор. Каждому из присутствовавших на совещании было предельно ясно, что от военной катастрофы их, возможно, отделяло всего лишь несколько часов. Офицеры Генерального штаба Дежё Немеет и Фридьеш Вацек, принимая во внимание безвыходность сложившейся ситуации и ужасные страдания гражданского населения, предлагали в качестве выхода безоговорочную капитуляцию. Хинди беспомощно разводил руками и ссылался на то, что без немцев он вообще не может принимать никакого решения. Но даже если он порекомендует Пфефферу-Вильденбруху капитулировать, то на это предложение просто-напросто не обратят внимания.

4 февраля 1945 года советские войска не только смогли прорвать линию обороны на улице Неметфёльд со стороны горы Орбан, но и заняли южный вокзал, а также некоторые дома по улицам Кекгой и Надьеньед.

Как уже говорилось выше, снабжение немецких и венгерских солдат было ужасным. В день они съедали по куску хлеба и ломтю конины. В военных госпиталях, чтобы перевязать новых раненых, снимали бинты с уже умерших солдат.

«От голода страдают даже солдаты. Гражданские лица потеряли всякое достоинство. Они подходят к кухням Хонведа и клянчат еду», — говорилось в одном из донесений 1-го армейского корпуса. По радио Пфеффер-Вильденбрух сообщал в штаб группы армий «Юг», что он не в состоянии выполнять их приказы, тем более что вся линия обороны в Буде рисковала рухнуть со дня на день. В итоге он запрашивал разрешение на самостоятельное принятие оперативных решений. Но такового он не получил, несмотря на то что пытался избежать выражения «прорыв линии окружения» и «оставление Будапешта».

5 февраля рано утром несколько планеров попытались приземлиться на Кровавом лугу (это была последняя попытка, предпринятая немецкими летчиками). Почти всех их ждала трагическая участь. Три планера были сбиты над южной частью луга, два рухнули на городские кварталы, одному удалось с трудом приземлиться на руины ресторана «Сарваш». Последний, седьмой планер врезался в фасад дома № 37 по улице Аттилы, где и застрял. Фотография застрявшего на верхних этажах дома планера является, наверное, самым часто публикуемым фотодокументом по истории осады Будапешта. Как ни парадоксально прозвучит, но 5 февраля было весьма успешным днем для венгерской авиации и немецких люфтваффе. Им удалось сбросить в город 97 тонн боеприпасов, 28 тонн продуктов, 4 больших резервуара с моторным маслом и контейнеры с запасными частями к бронетехнике.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Хвост планера, застрявшего в доме 37 по улице Аттилы

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Планер еще долгое время не могли вынуть из дома. Весна 1945 года


Из противотанковых орудий в тот день советские артиллеристы смогли подбить на площади Кирайхаго два немецких танка. Ими же было уничтожено два артиллерийских расчета, расположившихся в домах по бокам от площади. Вечером советские войска смогли прорвать немецкую линию обороны между кладбищем и улицей Неметфёльд. В итоге красноармейцы вышли к Орлиной горе у перекрестка улиц Гёмбёша-Дьюлы и Хедьяли. 16-й кавалерийский полк СС был вынужден оставить территорию кладбища. Он отступил к углу улицы Неметфёльд. Орлиная гора была фактически окружена. Теперь советские войска занялись ликвидацией небольших групп, остававшихся на территории Фаркашретерского кладбища, на малой Швабской горе и в районе южного вокзала. На улице Каролины венгерские добровольцы попытались пойти в контратаку, но, понеся большие потери, прекратили ее. В итоге здание жандармских казарм по улице Бёеёрмень оказалось в советских руках. Советские войска стали усиливать свои атаки на улицах Будаёрша.

Так как части Красной Армии, минуя северную часть Кровавого луга, вышли к Кольцу Кристины, то немцы и венгры уже не могли фактически удержать здание почтамта. У этого здания был потайной выход, ведший к Кровавому лугу, но отступить на данную территорию означало попасть в окружение.

Пфеффер-Вильденбрух снова запрашивает разрешение на прорыв кольца окружения. На этот раз он прибег к аргументу, что все укрепления, позволявшие держать оборону, будут уничтожены в ближайший день. По этой причине войска защитников Будапешта могли нанести урон советским войскам, только атакуя их, то есть идя на прорыв. Это не было мужественным шагом — по сути, это был шантаж. Солдат можно было сохранить только в том случае, если бы они покинули Будапешт. Но и на сей раз Гитлер не санкционировал прорыв. Он не видел стратегической пользы от этого прорыва. Что для него значила жизнь нескольких тысяч утомленных и плохо вооруженных солдат? Куда более важным было сковывание на несколько дней советских войск под Будапештом и в самой венгерской столице. Рейхсканцлер Германии и высшее командование вермахта списали со счетов будапештскую группировку еще в конце января 1945 года. Теперь Будапешт был пешкой, которой надо было пожертвовать, чтобы выиграть время. Судьба защитников венгерской столицы в ставке фюрера никого не интересовала.

6 февраля сильные бои шли в районе южного вокзала и на улице Хедьяли. Туда советское командование направило даже специальные штурмовые группы, оснащенные огнеметами. Тем же вечером на улице Неметфёльд в советский плен попала боевая группа из 20 салашистов. Все они были расстреляны на кладбище. Тем временем части 8-й кавалерийской дивизии СС предприняли относительно успешную контратаку на Орлиную гору. Удар наносился с юго-запада и северо-востока. Но эсэсовцам не удалось продвинуться слишком далеко, так как их остановил сильный заградительный огонь. Со стороны малой Швабской горы советские части атаковали здание армейского госпиталя № 11. Далее атака была развита к западу и к югу от кладбища. В ходе этой атаки удалось выбить немцев с занятых ими позиций.

«В условиях таких немыслимых потерь и при многократном превосходстве противника не представляется никакой возможности его остановить на запутанной территории города, где оборона даже маленькой улочки требует целый батальон», — звучали возмущенные слова в донесении 9-го горнострелкового корпуса СС, адресованном в армейскую группу «Балк». Приблизительно тогда же боевая группа «Беренд» прекратила вести боевые действия на Орлиной горе. Продовольствие и боеприпасы заканчивались. Было решено, что сражаться дальше бессмысленно. Немецкие же части, расположенные на той же самой горе, предпочли прорываться по направлению к Будайскому замку. Они сражались с таким ожесточением, что из группы в 38 человек в плен сдалось только 7 оставшихся в живых. В тот же самый день советские артиллеристы заняли позиции на Орлиной горе и стали вести оттуда огонь по позициям венгров и немцев. Основной шквал снарядов отсюда обрушился на территорию, расположенную между Замковой горой и горой Геллерт.

7 февраля советские войска при поддержке нескольких Т-34 прорвали линию обороны к западу от южного вокзала. Устремившись в южном направлении, они смогли достигнуть улицы Гёмбёша Дьюлы, где вновь завязались ожесточенные бои. Дома на этой улице многократно переходили из рук в руки. Сражение шло едва ли не за каждый этаж. К концу того дня от добровольческого отряда, состоявшего из 32 венгров, в живых осталось только 2 человека. Относительно успешно отражать советские атаки немецко-венгерским подразделениям удавалось на пространстве между улицами Вилланьи и Бочкай. Это можно было объяснить большим количеством солдат, находившихся там в обороне. Тем временем немецкой группировке удалось пробиться от Орлиной горы к линии обороны. Из прорыва вышла только одна рота. Тем временем советские войска, которых поддерживали венгерские добровольцы, выступившие на стороне Красной Армии, попытались предпринять атаку из здания почтамта в направлении улицы Кекгой. Но атака была отражена немцами. Красноармейцами было уничтожено последнее пулеметное гнездо, находившееся на территории Фаркашретерского кладбища.

Ночью немцы предприняли попытку отвоевать южный вокзал. Отчасти им это удалось. Им удалось закрепиться в домах на углу у Кольца Кристины и Варошмайорской улицы. Оттуда они вели огонь по советским группам, передвигавшимся по Кольцу Кристины. Затем на этот участок фронта был подтянут немецкий танк, который, ведя огонь, не позволял советским отрядам продвигаться от почтамта в направлении Замковой горы. На северном участке Будайского плацдарма советские войска пустили в ход огнеметы. Целый день шло ожесточенное столкновение у проспекта Маргариты. В итоге частям Красной Армии так и не удалось смять оборонявшихся солдат.

8 февраля красноармейцы удачно развили наступление от Неметфёльдского кладбища в направлении проходящей параллельно железнодорожной насыпи улицы Авар. Частям Красной Армии удалось продвинуться от Орлиной горы до малой вершины горы Геллерт. Ночью небольшой отряд из состава 102-го венгерского батальона химической защиты, которым командовал прапорщик Норберт Майор, осуществил удачную операцию на западной стороне Кровавого луга. Венгерским солдатам удалось выбить красноармейцев из углового дома по Кольцу Кристины и Варошмайорской улице. В итоге был деблокирован взвод немецких солдат, которые засели на верхних этажах этого здания. Но дом немцы и венгры не сдали; они пробрались под покровом ночи по территории луга к зданию, где первый этаж все еще удерживался немецкой группой. Объединившись, данный отряд отступил на 300 метров в направлении улицы Аттилы.

В течение того же дня крупному венгерскому подразделению удалось вновь ворваться в здание почтамта и отбить его у красноармейцев. В этот день на парашютах осажденной группировке было сброшено 4 тонны припасов. Это можно было считать последней доставкой.

Последним признаком того, что битва за Будапешт была проиграна немцами и венграми, стало массовое награждение. В силу критического положения офицеры 9-го горнострелкового корпуса СС решили отвести свои подразделения назад по восточному краю Кровавого луга. Во время этого отступления эсэсовцам удалось захватить некоторые помещения южного вокзала. В подвалах замка стали возводить подобие военного госпиталя. Раненых просто складывали, так как не было бинтов и медикаментов, — лечить их не представлялось возможным. Подвалы Будайского замка были постоянно полны, и это при условии, что смертность среди раненых была очень высокой. Сами немцы и венгры не могли решить даже проблему транспортировки раненых. Именно в этот день главнокомандующий Гитлер дал свое разрешение на организацию прорыва. Но это было слабым утешением для окруженных офицеров. В итоге командиры 9-го корпуса СС начали стягивать все уцелевшие воинские подразделения в район замка.

Полковник Лайош Лехоцки, последний из командиров 10-й пехотной дивизии, даже делая последнюю запись в журнале боевых действий, не мог отказаться от своего по-военному сухого, почти бюрократического стиля: «Господам командующему корпусом и командиру 13-й танковой дивизии (генерал-майору Шмидхуберу) мною устно было передано следующее. Взывая к чести офицера, я просил о том, чтобы урегулировать с господином командующим корпусом ряд моментов. В условиях, когда продукты и боеприпасы на исходе, продовольственный паек солдата является недостаточным и состоит из конины и куска хлеба, когда боеготовность воинских частей падает на глазах, процветает дезертирство, грабежи и даже переход на сторону противника, нельзя исключать, что рядовой состав может восстать против офицеров. Если это произойдет, то 10-я дивизия славного Хонведа обесчестит себя… Но лишения солдат не идут ни в какое сравнение со страданиями и мучениями гражданского населения. С этого момента ответственность за все невзгоды ложится на плечи командующего венгерским корпусом, генерал-полковника Хинди. Я настоял на ознакомлении с мнениями других командиров. Я заявил, что не вижу другого выхода из этой ужасной ситуации, кроме как отдать приказ о прекращении борьбы».

Как говорили свидетели, после этого Лехоцки попрощался со своими приятелями-офицерами. «Произнеся это, он удалился в тоннель».

9 февраля 1945 года ураганный огонь советской артиллерии обрушился на немецкие позиции на малой вершине горы Геллерт. Советская атака, которую поддержали несколько перешедших на советскую сторону венгерских рот, была направлена от Орлиной горы в направлении «цитадели». Части 25-й гвардейской стрелковой дивизии двигались по улице Сент-Имре-Херцога. Со стороны Будаёрша их поддерживали танки. На позициях немецкой артиллерийской батареи, располагавшейся на малой вершине Геллерт. вспыхнул ожесточенный бой, в ходе которого более половины немецких артиллеристов погибло.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Венгерские офицеры сдаются в плен


Менее крупная советская боевая группа, миновав Кольцо Кристины, вновь захватила здание начальной школы на улице Аттилы. Одновременно ей удалось пробить брешь в немецко-венгерской обороне, которая позволила бы наступать прямо на Замковую гору. Следующая боевая группа, вооруженная в том числе огнеметами, смогла закрепиться на углу, который был образован гранитной лестницей и улицей Аттилы. При этом она была замечена студентами, которые открыли по ней огонь из фаустпатронов. Из здания соседней школы попытались вырваться 20 человек. Это были венгерские добровольцы, сражавшиеся на советской стороне. Они побежали в соседнее здание. Командир этого небольшого отряда позже вспоминал: «Нашей целью был захват первого этажа. Я начал подниматься. Когда мы достигли поворота на лестничной клетке, то сверху в нас полетела куча ручных гранат. В итоге многих из нас (кого куда) ранило. И тут немцы предприняли контратаку… Стену крошили пулями, трещали рамы, раздавались громкие крики раненых. Где-то лежали тела убитых. Тот, кто мог, пытался сам перевязать себя, но таких было немного. Не знаю, сколько прошло времени. Кажется, меня одного не зацепило… Мой взгляд упал на приятеля. Ему осколком попало в голову — он был весь в крови. Мне ничего не оставалось, как скомандовать отход. Тяжелораненых несли те, кого только слегка задело. Между тем немцы обстреливали нас со всех сторон. До соседней школы нам удалось добраться лишь втроем».

Вечером пала малая вершина горы Геллерт. Советские войска намертво закрепились в здании южного вокзала. Советские солдаты и венгерские добровольцы прочесывали дом за домом, комнату за комнатой на улице Авар. Во время этой операции погибло около 50 венгерских добровольцев. Прорыв к Солнечной горе не удался. На тот момент линия боев проходила по улицам Карачонь, Дьёзё, верхней части улицы Месарож, улицам Хедьяли и Алшохедь. Между железнодорожной насыпью в Ладьмани и улицей Вилланьи царил хаос. Нельзя было понять, кто наступал, кто оборонялся.

10 февраля советские танковые клинья, пронзив Дёбрнетай, угрожали разорвать связь между немецко-венгерскими группами, которые находились у «цитадели», Будайского замка и в Ладьмани. У Эржебетского моста через Дунай в бой был пущен штрафной батальон, составленный из провинившихся советских офицеров. Бой был весьма кровопролитным. Боевая группа Шёнинга, рискуя самоходными орудиями типа «Хуммель» («Шмель»), предприняла дерзкую контратаку. Но она не помогла. В «цитадели» немецкий гарнизон находился под постоянным артиллерийским обстрелом. Наиболее ожесточенно борьба проходила в верхней части улицы Келенхедь, там, где сейчас располагается ресторан «Бушуло Юхас». В этих боях пало множество венгерских добровольцев, которых по решению советского командования применяли только в боях против немцев. Тем временем группе советских солдат, вооруженных огнеметами, удалось пересечь Кровавый луг и засесть в одном изломов на южной стороне улицы Логоди. Но это здание было отвоевано пятью студентами из состава штурмового университетского батальона. Затем эта боевая группа атаковала здание школы на улице Аттилы. «В утреннем сумраке нас снарядили для вылазки. В течение десяти минут мы смогли поразить русских, укрывавшихся у полуразрушенной стены без окон. Сами мы не понесли никаких потерь».

Ночью советские части атаковали оборонительный рубеж в Ладьмини. В этом бою принимало участие две роты венгерских добровольцев. «То тут, то там мы встречали наших людей. Я нес на себе красный парашютный шелк. Ко мне то и дело подходили венгерские солдаты, которые просили ленточку, чтобы прикрепить ее на кепи. Землю схватил тонкий ледок, в воздухе пахло бензином и порохом. На улицах кроме подбитых танков лежали обгоревшие трупы. Советские солдаты уступали нам путь», — рассказывал после войны Янош Секереш, венгерский доброволец, принимавший участие в этих боях.

А вот сражавшийся на другой стороне 15-летний кадет Эне Шуйански оставил в своей памяти такие воспоминания: «Ночью и утром бушевал сильный бой в районе площади Ленке. Повсюду обгоревшие танки, грузовики, мертвые тела. Наша батарея оказалась разбросана по разным местам… Недалеко от нас на улице Миклоша Хорти один из немецких грузовиков получил снаряд в бок и тут же вспыхнул как спичка. Вокруг него еще долго валялись обгоревшие трупы немецких солдат».

Рано утром передовые советские части появились уже на улице Миклоша Хорти (ныне улица Бела Барток). Они осторожно приближались к зданию гостиницы. В доме номер 16 по этой улице размещался командный пункт 10-й пехотной дивизии. Именно там собирали все оружие. Из всех подвалов стали выползать венгерские солдаты. На улице скопилась огромная толпа. Эта масса двинулась вперед, чтобы сдаться в плен. Многие из них вообще не видели русских до боев у железнодорожной насыпи.

В 11 часов боевая группа под командованием майора Вихароша, до сих пор ведшая бой у железнодорожной насыпи в Ладьмани, выкинула белое знамя. Отдельные очаги сопротивления можно было зарегистрировать лишь к югу от горы Геллерт. К этому моменту большая часть немцев скрылась в замке. Около полудня в 9-м городском округе прекратилась стрельба. Советский автомобиль («джип», как написано в источнике) неосторожно выехал на площадь Миклоша Хорти. Кто-то, видимо, еще не окончил свою войну, так как машину подбили из фаустпатрона. Нечто похожее произошло и с советским грузовиком, который в утренние часы остановился перед зданием гостиницы. Судя по всему, это были немцы — они всегда атаковали, когда видели советский транспорт.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Советские артиллеристы подавляют последние очаги сопротивления в Будапеште


Утром того же дня полковник Йожеф Козмаш, командир венгерской зенитной артиллерии, прибыл в гостиницу. Как и многие из его товарищей, он считал дальнейшее сопротивление бессмысленным, а потому не намеревался принимать участие в подготовке прорыва. Он поставил в известность о своих намерениях большинство офицеров 201-го дивизиона зенитной артиллерии. Те согласились с ним. В итоге они разоружили большую часть немцев и вывесили над гостиницей белый флаг. К тому моменту это здание было не очень сильно повреждено. В нем даже действовала телефонная связь, которая могла позволить созвониться с прочими действующими венгерскими боевыми группами. В итоге от имени венгерского командования им было разрешено капитулировать. С немцами все обстояло сложнее. Наиболее фанатичные из них погибли во время боев в городской канализации, когда советские ударные группы в сопровождении венгерских добровольцев пытались проникнуть в здание гостиницы.

Полностью гостиница была очищена от немцев только тогда, когда с горы Геллерт прибыли капитулировавшие венгерские части. Этим процессом лично руководил полковник Йожеф Козмаш. В 19 часов советские войска взяли расположенный в скалистой капелле военный госпиталь. В 11-м городском округе прекратились все бои.

Часть 4

Снаружи

После окружения Будапешта было осуществлено три операции, которые носили кодовое название «Конрад» (соответственно «Конрад I», «Конрад II» и «Конрад III»). Все эти операции имели своей целью деблокирование осажденной венгерской столицы и захват восточной части «Линии Маргариты». Для их осуществления немецкое командование перекинуло в Венгрию все имевшиеся у него резервы. В итоге к февралю 1945 года половина всех задействованных на Восточном фронте танковых дивизий располагалась именно в Венгрии! Деблокирование Будапешта предполагалось осуществить отнюдь не для того, чтобы окруженная там немецко-венгерская группировка смогла покинуть осажденный город. Напротив, в венгерскую столицу планировалось направить новые силы. Поскольку вермахт не концентрировал такого большого количества войск ни на одном из участков Восточного фронта, то Гитлер рассчитывал, что Германия будет иметь успех там, где было сосредоточено такое количество бронетанковых подразделений.

Третий рейх, в первую очередь, интересовала не поддержка «дружественного» салашистского режима, а лишь нефтяные месторождения на западе Венгрии, которые после утраты контроля над Румынией могли стать единственным источником драгоценного топлива. Во вторую очередь национал-социалистическое руководство беспокоило то, что в случае падения Будапешта для Красной Армии был бы открыт путь на Вену. Характерно, что в ставке фюрера в апреле 1945 года, равно как и осенью 1944 года, проводились совещания по венгерской проблематике, хотя в это время советские танки находились всего лишь в 60 километрах от Берлина. Один из ординарцев Гитлера, Герхард Болдт в феврале 1945 года «неосмотрительно» расположил географические карты так, что театр военных действий был на них последним. Позже он вспоминал: «Генерал-полковник Гудериан начал свой доклад с освещения военных действий в Венгрии. Посреди первого предложения он остановился и яростно, блеснув глазами, посмотрел на меня. Затем меня всего с ног до головы взглядом смерил Гитлер, затем сделал неопределенный жест и откинулся в кресле со скучающим видом. Я пролепетал что-то бессвязное и неопределенное. Я думал, что провалюсь от стыда сквозь пол. Карты Генерального штаба лежали перед Гитлером в обратной последовательности: они начинались с Курляндии и заканчивались Венгрией».

С самых первых дней битвы за Будапешт Гитлер проявлял редкостное упрямство и несговорчивость. Он настаивал на сохранении Будапешта, а потому категорически запрещал высказывать даже мысль об отступлении. Уже 24 декабря 1944 года, то есть буквально накануне блокады столицы, он посылает в Венгрию 4-й танковый корпус СС, а также 96-ю и 711-ю пехотные дивизии. Всего же в «венгерскую командировку» было послано 200 танков и 60 тысяч солдат. Общее командование он доверил обергруппенфюреру СС Гилле, который в свое время был награжден Мечами к Рыцарскому кресту за прорыв кольца окружения в Черкассах (тогда он еще командовал дивизией СС «Викинг»). Гитлер выбрал Гилле для деблокирования Будапешта, так как тот сам часто вырывался из окружений. Этот генерал СС должен был хорошо понимать процессы, происходившие во время блокады. Кроме этого, по словам Гиммлера, именно этот корпус лучше всего себя зарекомендовал на Восточном фронте.

Еще 24 декабря генерал-полковник Гудериан попытался отговорить Гитлера от продолжения операции в Арденнах. Но фюрер в очередной раз оказался неуступчивым. Он по-прежнему хотел убить сразу двух зайцев. Очень скоро стало ясно, что цена за деблокирование венгерской столицы будет очень высокой. После переброски 4-го танкового корпуса СС в Венгрию в Германии не осталось никаких резервов. Более того, начавшееся две недели спустя советское наступление прорвало немецкую оборону на Висле. Танки маршала Жукова удалось остановить лишь у Одера. Во многом это произошло потому, что само советское командование не планировало продолжать наступление.

Между штабом группы армий «Юг» и генерал-полковником Гудерианом с самого начала возникли серьезные разногласия. Главным вопросом был принцип группирования войск. Но при этом все, кроме Гитлера, сходились в том, что Будапешт надо было оставлять как можно быстрее. Подобную мысль Гитлеру пытались озвучить едва ли не ежедневно.

Однако самым проблематичным при обсуждении военных был другой вопрос: как надо было организовывать прорыв блокады? Если осуществлять его на юге у Секешфехервара (Штульвайсбурга), то для осуществления данного плана, который получил кодовое название «Паула», требовались значительные запасы горючего, так как танкам и бронетранспортерам пришлось бы проделать неблизкий путь. Кроме этого начало боевых действий пришлось бы отложить на 5 дней. В качестве альтернативы предлагался план наступления с севера («Конрад»). Для его осуществления требовалось не такое большое количество горючего, да и перегруппировку войск можно было провести значительно быстрее. В данном случае увеличивался риск, что было связано со сложным ландшафтом данных территорий. Залогом успеха наступления должна была стать внезапность, что было еще одним плюсом «северного» проекта. В случае наступления с юга ни о какой внезапности и речи не могло идти. Несмотря на то что Гудериан отдавал преимущество плану «Паула», генерал Венк во время конференции в Эстерхази смог изменить его мнение. Принимая во внимание критическое положение немецких войск в Будапеште, армейское командование в конечном счете решилось на осуществление плана «Конрад».

С 28 декабря в Венгрию стали планомерно направляться свежие воинские части. В надежде, что советские части не смогли закрепиться, немецкие артиллеристы получили приказ открыть огонь еще до того, как ударная группировка оказался в полном составе. На начало наступления на исходных позициях оказалось лишь 32 % 5-й танковой дивизии СС «Викинг», 66 % 3-й танковой дивизии СС «Мертвая голова», 43 % 96-й пехотной дивизии, а целая дивизия — 711-я пехотная — находилась еще в пути. 8 января немецкие части начали перегруппировку. 7 января Гудериан прибыл в Тату, чтобы лично проследить за началом операции. Генерал-полковник Карой Берегфи, министр обороны в правительстве Салаши, даже предложил, чтобы в операции «Конрад» приняли участие и венгерские части. Имевшиеся в его распоряжении 1-я гусарская, 2-я танковая и 23-я резервная дивизии находились в таком плачевном состоянии, что немцы даже не стали всерьез рассматривать это предложение. Генерал-лейтенант Дьюла Ковач, инспектор Хонведа, назвал этот день одной из самых важных дат в истории Венгрии, после чего самонадеянно начал обсуждать с генералом Балком подробности парада, который состоится после освобождения Будапешта. Уже в этом вопросе проявились различия в менталитете немцев и венгров. Ковач не понимал, что у Балка не было и не могло быть времени, чтобы заниматься подобными вопросами.

Глава 1

Операция «Конрад I»

Только наполовину прибывший 4-й танковый корпус СС вечером I января 1945 года расположился под Комаромом (немецкое название Коморн). Отсюда внезапно началось наступление в направлении Таты — Альмашфюзитё. В то же самое время части 96-й пехотной дивизии на лодках форсировали Дунай и создали в тылу советских войск два плацдарма. Во время этой операции впервые в боях себя попробовали два батальона отдельной венгерской боевой группы «Ней» (позднее стала бригадой). Венгерские батальоны СС входили в состав мотопехотных полков танковых дивизий СС «Викинг» и «Мертвая голова». Наступающие немецкие части смогли без проблем захватить гору Герече, но в районе Бичке и Жамбека они были остановлены советскими войсками. Произошло это 6 января 1945 года.

На немецкое наступление негативно повлияли два следующих фактора. Во-первых, данная территория оказалась крайне неблагоприятной для танковых наступлений. На дорогах в горах Пилиш и Герече советским подразделениям оказалось очень легко создавать рубежи обороны. Иногда было достаточно установить одно противотанковое орудие, которое могло застопорить все наступление. В условиях горных дорог уничтожить советские противотанковые орудия оказалось нелегкой задачей для немцев. Во-вторых, если бы прорыв кольца окружения вокруг Будапешта все-таки состоялся, то советским войскам не представляло особой сложности отрезать от основных сил образовавшийся вдоль Дуная «танковый мешок». Позиции наступающих немецких частей оказались очень вытянутыми. В итоге операция по деблокированию Будапешта с самого начала стала развиваться крайне неудачно для немцев. В то же самое время советские войска смогли успешно остановить предпринятое наступление и сохранить свободу маневра для собственных резервов.

Таблица 14

СООТНОШЕНИЕ КОЛИЧЕСТВА ТАНКОВ И САМОХОДНЫХ АРТИЛЛЕРИЙСКИХ УСТАНОВОК В КАРПАТСКОМ БАССЕЙНЕ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Между 26 и 31 декабря 1944 года Толбухин и Малиновский смогли отвести в резерв воинские части, которые позже должны были сыграть ключевую роль в штурме Будапешта. В итоге у командующих фронтами в запасе было 4 механизированных и 3 кавалерийских корпуса. Этих сил было вполне достаточно, чтобы остановить немецкое наступление. Только танковая мощь этих резервных частей составляла от 500 до 600 машин.

Поскольку Толбухин явно переоценил возможности немецкого командования, то у него в резерве оказалось значительное количество дивизий. Но, несмотря на это, он предполагал пустить их в дело только в самой критической ситуации. С одной стороны, это привело к большим потерям среди частей, штурмовавших Будапешт. Казалось бы, Толбухин принял неверное решение. Но, с другой стороны, него были постоянно развязаны руки. У него до самого окончания Будапештской операции сохранялась свобода маневра. Немцы являли полную противоположность — у них не было вообще никаких резервов. Кроме этого, советское командование удерживало крупные военные силы в другом месте, у озера Балатон (немецкое название Платтензее). Там находилось 19 стрелковых дивизий, которые уже на следующий день после начала немецкого наступления оказались сконцентрированными у Дуная в районе Адони.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Эсэсовцы во время операции «Конрад»


Уже 2 января 1945 года 18-й танковый корпус, состоящий из трех мобильных дивизий, включился в борьбу. К 3 января в районе Бички (главной цели немецкого наступления) дивизии «Викинг» противостояли следующие советские части: один полк тяжелых танков, четыре полка самоходных артиллерийских установок, три стрелковые дивизии, одна механизированная бригада и шесть технических батальонов. Подобные силы без особых проблем могли предотвратить дальнейшее продвижение немцев вперед. Даже если исходить из того, что советские части не были полностью укомплектованы, то они все равно обладали двух- или даже трехкратным превосходством. Подобную ситуацию можно было наблюдать на всех участках фронта, где предполагалось отразить немецкое наступление. А день спустя из Адони прибыл 1-й механизированный корпус. В направлении основного удара оказалось сосредоточено пять корпусов (танковых и кавалерийских), о которые разбилось немецкое наступление. Немецкие и венгерские общевойсковые соединения утонули в подобной массе оборонявшихся советских частей. Приближение к венгерской столице в одночасье остановилось. Подобное количественное превосходство советских частей поставило немецкие дивизии, которым и прошлое-то продвижение давалось с трудом, перед неразрешимой задачей. Некоторого успеха удалось добиться действующей на севере немецкой боевой группе. 6 января ей удалось взять Гран, а два дня спустя за ним последовал Пилишсентлелек. Но здесь немецкие части понесли огромные потери. Всего же за неделю боевых действий с 1 по 7 января наступавшие немцы потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 3500 человек, что составило около 10 % личного состава 4-го танкового корпуса СС. Кроме этого советскими солдатами было уничтожено 39 немецких танков и самоходных орудий. А это ведь еще в дело не вступили основные советские части!

Несмотря на все это, маршал Толбухин квалифицировал общую обстановку на фронте как критическую. Им даже разрабатывался запасной план на случай прорыва кольца окружения и даже возможного отступления советских войск от Будапешта. В итоге он распорядился, чтобы на внешней линии фронта стали создаваться специальные рубежи обороны, которые включали бы в себя усиленные батареи противотанковых орудий. Но одновременно с этим 3 января приказал приостановить штурм Буды и тем самым освободить часть противотанковых орудий для их переброски из Будапешта. К 6 января советские войска в составе 7 дивизий, расположившихся между Жамбеком и Тиннье, были готовы к любому развитию событий. Они должны были любой ценой предотвратить возможное деблокирование Будапешта.

В случае прорыва кольца окружения блокированная в Будапеште немецко-венгерская группировка должна была прорвать линию советской обороны, расширить прорыв и двигаться навстречу наступающим танковым частям. Но подобное развитие событий было маловероятным, так как деблокирование предполагалось провести с северо-запада. Некоторые шансы на успех могла иметь попытка прорыва советской обороны строго в северном направлении, после чего окруженные немцы и венгры должны были спешно покинуть город и укрыться в Пилишских горах.

Судя по всему, Гудериан не был в курсе, что происходило на данном участке фронта. Только этим можно объяснить его намерение использовать блокированные в городе подразделения для прорыва окружения. В штабе группы армий «Юг» более реалистично оценивали обстановку. Именно поэтому оттуда пришел совет сдать частям Красной Армии восточные районы венгерской столицы. К 9 января собранные в один кулак силы могли прорвать советскую оборону и вырваться наружу. В случае провала этой затеи немецкие и венгерские подразделения могли выходить из окружения небольшими группами. Но Гитлер категорически отверг этот план.

Глава 2

Операция «Конрад II»

Из-за медленного продвижения вперед немецких частей немецкое военное командование было вынуждено вернуться к «южному» варианту. В надежде, что позиции 4-го танкового корпуса СС передвинутся в направлении Будапешта, советскую оборону между Мором и Секешфехерваром должны были прорвать недавно присланные на фронты части (группа «Брайт»)

В штабе группы армий «Юг» рассчитывали, что не только отвоюют «Линию Маргареты», но и при участии 4-го танкового корпуса СС смогут окружить советские войска на западных склонах гор. Передвижение немецких войск вовремя было замечено Толбухиным, в результате чего он своевременно усилил 20-й стрелковый корпус, который находился в месте будущего удара. Советским войскам в значительной мере помогло то обстоятельство, что за день до нового немецкого наступления, то есть 6 января 1945 года, обе армии Малиновского перешли в наступление на северном участке фронта. В итоге получился некий исторический курьез: две наступающие силы оказались разделены только Дунаем. В соответствии с шахматной терминологией подобную ситуацию можно было бы назвать «рокировкой». 8 января советские войска приблизились к Комарому. Они находились от него приблизительно в полукилометре. Вместе с тем части 2-го и 3-го Украинских фронтов начали крупную операцию по охвату противника с флангов. В штабе группы «Юг» легко смирились с мыслью, что южное наступление провалилось. Там решили пойти на риск, тем паче что на линию фронта прибыла 20-я танковая дивизия.

Таблица 15

СООТНОШЕНИЕ СИЛ НА ЮЖНОМ УЧАСТКЕ ФРОНТА ВО ВРЕМЯ ОПЕРАЦИИ «КОНРАД II»

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Наступление группы «Брайт» во время южной акции операции «Конрад II» началось 9 января с воздуха. Но советское сопротивление оказалось настолько сильным и ожесточенным, что в первый же день наступления немцам пришлось предпринять 12 атак. Почти все они были безуспешными. На следующий день 7-й механизированный корпус сам предпринял контратаку, которая должна была снять угрозу прорыва советской обороны наступающими немецкими частями. Только в этот день из 80 танков, принимавших участие в этом бою, 57 оказались подбитыми. Пашни под местечком Замой за три дня боев превратились в форменное танковое кладбище. Из-за огромных потерь, которые несли обе стороны, наступление приостановилось. Верх не удалось взять ни советской, ни немецкой стороне.

В советских мемуарах можно найти такое описание одной из операций «Конрад»: «А бои в Будапеште не утихали ни на час: наши войска вели уничтожение окруженной вражеской группировки. Немецко-фашистское командование стремилось любой ценой пробить брешь в боевых порядках советских войск, деблокировать Будапешт, восстановить оборону на Дунае. Контрудар в начале января 1945 года гитлеровцы предприняли из района Комаром, Эстергом в общем направлении на Будапешт. Они надеялись кратчайшим путем по горным, лесным, а также малопроходимым дорогам прорваться к окруженным и одновременно нанести удар из города — навстречу своим войскам, которые наступали с запада. В связи с создавшейся обстановкой наша 99-я стрелковая дивизия была переброшена 5 января на северо-восток в район Эстергома. 1-й полк в короткое время с боями овладел населенными пунктами Пелищаба, Чев, Дорог, Полишсентлелек. В этих боях многие наши воины проявили героизм и стойкость. Вот лишь некоторые примеры. Два друга-пулеметчика А. Свилогузов и С. Олейников уничтожили 57 фашистов. Рядовой Иван Пастухов, заметив, что гитлеровцы пробираются к наблюдательному пункту командира роты, забросал их гранатами и открыл автоматный огонь. В результате шесть немецких солдат рухнули замертво, а двоих боец захватил в плен. Михаил Горлов тянул связь на НП роты, когда из-за кустов выскочили два фашиста. Телефонист не растерялся. Бросив катушку с кабелем, он резанул очередью из автомата и уничтожил их. А связь с батальоном вскоре была восстановлена… Минометный расчет кавалера ордена Славы трех степеней старшины Просандиева навесным огнем уничтожил 65 вражеских солдат… В стычке с врагом был тяжело ранен комсорг батальона лейтенант Сергей Сатаев, но он продолжал оставаться в строю, пока не была отбита атака неприятеля…»

Тем временем танковый корпус СС под командованием Гилле после безуспешной попытки прорвать оборону противника переносит центр своего удара из-под Бичке к северо-западным берегам озера Балатон. Так как командование группы армий «Юг», равно как и сам Гилле, сохраняли надежду, что деблокирование Будапешта можно было все-таки провести без значительных перегруппировок, они продолжали пытаться проломить советскую оборону на севере, под Граном. А тем временем из Будапешта шли пугающие сообщения, одно хуже другого. Нельзя списывать со счетов и это обстоятельство. Оно во многом убедило командование корпуса продолжить наступление, в том числе и на севере. После того как немецким танкам не удалось прорвать советскую оборону в горах, 4-й танковый корпус СС решил наступать на Будапешт строго в северном направлении через Пилишские горы.

9 января началось новое наступление на Гран. В этом городе оказалось сосредоточено 200 тонн запасов. В случае успеха операции, а стало быть, деблокирования Будапешта они должны были быть срочно перевезены в венгерскую столицу. Генерал Балк отдал приказ батальону майора Филиппа нанести дополнительный удар по советской линии обороны между Дёмёшом и Сентендре (Святым Андреем). Эта операция получила название «Выходка гусар». Силами батальона предполагалось захватить Сентендре, а затем спасти защитников Будапешта. К этому времени приказ Гитлера об удержании Будапешта многие из штабных офицеров считали нереальным и невыполнимым. Штабной офицер дивизии «Викинг» писал позже, что подобной точки зрения придерживались также и Гилле, и Филипп. Остается непонятным, как Балк представлял себе отход немецко-венгерской группировки из Будапешта. Ведь возможный коридор, проложенный между Граном и Сентендре (Святым Андреем), находился бы под обстрелом советской артиллерии, которая бы утюжила его с двух сторон. Но ответ на этот вопрос не пришлось искать. Да и немцы не задавались им. В тот момент им посчастливилось все-таки развить наступление. Дело в том, что двигавшиеся с севера танковые части увязли в боях, но продвигавшейся на юго-восток 711-й пехотной дивизии удалось взять Добогокё. В этот пролом в линии советской обороны на следующий же день (Гитлер запретил любые промедления) устремились танки дивизии «Викинг». Упоминавшийся выше штабной офицер этой эсэсовской дивизии в те дни писал: «Противник слаб и полностью разбит. Очень сложная гористая местность. Напоминает предгорье Альп. В полночь приходят сообщения об успехе. Противотанковая и минометная оборона. Никаких собственных потерь. «Вестланд» движется вперед очень быстро».

К 11 января моторизованный (панцергренадерский) полк «Вестланд» ведет бои за Пилишшаттель. Он занимает Пилишсенткерест (Святой Крест). От Будапешта его отделяет всего 21 километр. В тот день дважды раненный оберштурмбаннфюрер СС Франц Хак на своем бронетранспортере в буквальном смысле слова врезается в хорошо укрепленные советские позиции. За смелость и захват местечка он был награжден Рыцарским крестом. На тот момент в деревне находились многочисленные немецкие пленные и захваченные в качестве трофея советскими войсками многочисленные транспортные средства. В итоге захват деревни стал еще и операцией по спасению немецких пленников, многие из которых были ранены. Группа армий «Юг» вновь запрашивает разрешение на прорыв кольца окружения изнутри. Там полагают, что возможный захват Паумашского аэродрома позволит вывезти из Будапешта раненых.

Передовые отряды дивизии «Викинг» достигли Чобанки, откуда шоссе вело прямо на Паумаш, но 12 января они получили приказ отступить. От венгерской столицы их отделяло 17 километров. Командование опасалось применять танки в этой холмистой местности. Для Гилле это был риск обнаружить у себя в тылу советские части. Если бы эта военная операция имела своей целью спасение окруженной группировки, а не деблокирование Будапешта, то он вряд ли бы опасался, что советские войска попытаются «завязать Пилишский мешок». При этом, конечно же, возникли бы «проблемы» у 5-го советского кавалерийского корпуса, который должен был предпринять контратаку на территории между Сентендре и Веришваром. Однако свобода советского маневра позволила бы устранить этот зазор в советской обороне.

Как ни парадоксально прозвучит, но советский генералитет очень надеялся на прорыв блокады изнутри и исход окруженной группировки. Малиновский очень нервничал, что осада Будапешта затягивалась. Скорейшее взятие венгерской столицы зависело в том числе от того, что ее могли покинуть немецко-венгерские защитники. Он даже пошел на провокационный шаг — на ширине километра открыл свободный выход из Будапешта на восточной стороне. Малиновского волновал только сам факт взятия города, все остальное для него было вторичным. Каждый день промедления увеличивал риск вызвать гнев Сталина. Чтобы избежать этого, Малиновский был даже готов отказаться от полного уничтожения окруженной группировки.

Ирония судьбы заключалась в том, что именно приказ Гитлера запретил немецко-венгерским войскам покидать Будапешт. Гитлер и Гудериан не считали, что у операции «Конрад II» были шансы на успех. С самого начала они возлагали большие надежды на наступление, начавшееся под Секешфехерваром. Уже 10 января в группу армий «Юг» сигнализировали, что если в ближайшие часы солдаты Гилле не проведут перегруппировку, то радикального изменения положения на фронте не стоит ожидать. Генерал Венк по просьбе штаба группы армий «Юг» в течение двух часов пытался убедить Гитлера в том, что надо было оставлять венгерскую столицу, а окруженной группировке идти напролом. Но единственным, чего он достиг, стало награждение Пфеффера-Вильденбруха Рыцарским крестом. Положение блокированной группировки никак не изменилось. В Генеральном штабе вообще считали сомнительным, что у операции, начавшейся с изрядным запозданием, были какие-то шансы на успех. Но фюрер продолжал упрямо настаивать на своем первоначальном плане.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Попытка прорыва. Операции «Конрад I» и «Конрад II». 1-12 января 1945 года


11 января очередное наступление с участием свежих немецких частей еще не успело начаться, как уже пришел приказ Гитлера о незамедлительной перегруппировке. В течение целого дня Гилле и Верховное командование сухопутных войск Германии занимались «перетягиванием каната». Они пытались убедить в целесообразности продолжения наступления. Но вечером в 20 часов 20 минут пришел повторный приказ, который предписывал провести перегруппировку войск. Три часа спустя Гилле отправляет в Берлин сообщение, что наступление уже идет успешно, а единственной преградой является сложный ландшафт. Штабные офицеры передали это сообщение без каких-либо комментариев, так как у них не хватало мужества одобрить «самоуправство» Гилле. Затем Гилле попытался связаться с Гиммлером, чтобы тот постарался убедить фюрера изменить свой приказ. Но так как после взятия Пилишсенткереста его части не могли похвастаться никакими крупными успехами, Гилле лишился своего последнего козыря. 12 января в 20 часов он отдал приказ об отступлении. 14 января 1945 года советские войска вновь вошли в Пилишсенткерест — на изгибе Дуная это была, пожалуй, самая пострадавшая от войны деревня.

В мемуарной и исторической литературе (в основном европейской) до сих пор не утихают споры относительно целесообразности сворачивания данного наступления. Все немцы, кто участвовал в тех боевых действиях, хором говорят, что приказ Гитлера лишил всех плодов успеха. Некоторые военные историки, напротив, заявляют, что действия Гитлера со стратегической точки зрения были оправданны, так как советские войска могли окружить наступающие немецкие войска, «завязать пилишский мешок». Не утихают споры и относительно интерпретации целей, которые этим наступлением преследовал Гитлер. Гилле, вышедший из тюрьмы уже в мае 1948 года, и его офицеры были убеждены, что их главной задачей было спасение окруженной в Будапеште группировки. То есть деблокирование венгерской столицы должно было пробить коридор, по которому должны покинуть город. Но все военные историки заявляют обратное — по коридору в Будапешт должны были потечь новые войска. Более того, Гитлер и его генералы были неправильно информированы об обстановке в Венгрии. Они наивно полагали, что ограниченных сил хватит для того, чтобы восстановить в Будапеште некое статус-кво, то есть положение, которое было накануне Рождества 1944 года. При этом, естественно, не велось даже речи о сдаче Будапешта советским войскам.

Сюжет с данным наступлением наглядно показывает, что с 1944 года в верхушке (как военной, так и партийной) Третьего рейха становилось все меньше персон, которые могли бы убедить Гитлера изменить принятое им решение. Почти никто не решался обрисовать фюреру реальную обстановку. Тем самым они освобождали путь для принятия совершенно абсурдных стратегических и тактических решений. Операции в Венгрии показали, насколько нескоординированными были задачи, поставленные перед танковыми дивизиями. И это в условиях, когда к наступлению постоянно подключались все новые и новые силы. Но данное преимущество сводилось к нулю из-за того, что перед этими силами постоянно ставились новые и отнюдь не самые логичные задания. Даже если бы наступление проходило само по себе, без общего руководства и координации действий, у него было бы больше шансов на успех.

А время однозначно работало на Красную Армию. 8 января советские танки уже находились у Кишафёльда — фактически у ворот, которые открывали путь на Братиславу и Вену. Именно по этой причине в штабе группы армий «Юг» легко согласились на прекращение попыток деблокировать Будапешт и перебросили большую часть наступавших на венгерскую столицу немецких войск к северу за Дунай. Однако даже для этого требовалась отдельная санкция. К тому же немецко-венгерская группировка вряд ли могла долго сопротивляться в Будапеште. Гитлер пошел ва-банк, надеясь, что советское наступление, нацеленное на Словакию и Австрию, остановится у берегов Дуная, где-нибудь в районе Комарома. Как ни странно, но он оказался прав. Части перегруппированной 20-й танковой дивизии смогли остановить советское наступление и отбросить Красную Армию на 50 километров назад.

Не стоило забывать, что именно в это время положение немецких войск в Польше становилось очень критическим. 12 января советские дивизии обошли с севера Краков. Пробив немецкую линию обороны, они в нескольких местах углубились во вражеские позиции на 100 километров! Между Берлином и рвавшимися вперед советскими танками не было никаких серьезных военных сил. Но, тем не менее, Гитлер фанатично требовал деблокирования Будапешта. Хотя, чтобы избежать военной катастрофы, Генеральный штаб рекомендовал ему отвести войска обратно к Висле.

Глава 3

Операция «Конрад III»

В ходе выполнения приказа о перегруппировке части 4-го танкового корпуса СС 17 января в условиях соблюдения строгой секретности были переброшены на территорию между озером Балатон и Секешфехерваром. На следующий день они атаковали советские позиции. Стоит отметить, что эта была первая в истории войн операция, когда танки были оснащены приборами ночного видения, а стало быть, могли атаковать в темноте.

Таблица 16

СООТНОШЕНИЕ ТАНКОВ И САМОХОДНЫХ ОРУДИЙ ВО ВРЕМЯ ОПЕРАЦИИ «КОНРАД III»

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Советские исследователи писали, разведчики 4-й армии не смогли заметить передислокацию немецких войск, а стало быть, наступление стало полной неожиданностью. «4-я гвардейская армия не была хозяином положения». Но, тем не менее, в тот же самый день против танков Гилле предпринял контратаку 7-й механизированный корпус, в то время как 133-й стрелковый и 18-й танковый корпуса оказались отрезанными от основной линии фронта. Впрочем, у немцев ощущалась явная нехватка пехоты, а потому советские корпуса почти моментально вышли из окружения. 19 января немецкие танки после разгрома нескольких советских подразделений вышли к Дунаю в районе Дунапетеле, тем самым разорвав трансдунайскую линию боев. На переправах через Дунай возник хаос. Но с ним быстро справились. За несколько дней в район боевых действий советскому командованию удалось переправить через Дунай более 40 тысяч солдат и значительное количество боевой техники. Переправа с восточного берега была весьма удачной, несмотря на то, что на этом участке фронта постоянно действовала немецкая бомбардировочная авиация.

22 января после долгих и упорных боев пал Секешфехервар. Первой в город вступила боевая группа «Ней», которая к этому моменту уже достигла размеров полка. В ходе боев она потеряла почти четверть своего личного состава. 24 января дивизия «Мертвая голова» захватила южную часть Барачки, населенного пункта, находившегося на расстоянии 30 километров от Будапешта. Однако именно в этот момент Толбухин снял войска и создал мощный рубеж обороны вдоль речушки Вали. Немецкие танки едва ли могли преодолеть этот водный рубеж. К 26 января наступавшие немецкие части приблизились к Будапешту. От венгерской столицы их отделяло 25 километров.

В мемуарах одного из советских офицеров есть такое описание этих боев: «Кончилось наконец «окопное сидение». Мы перешли в наступление. Наши удары все усиливались, но и враг в течение января контратаковал, пытаясь восстановить оборону по Дунаю и вывести свои войска из окруженного Будапешта. 24 января гитлеровцы прорвались к Барачкам — это в тридцати километрах от Буды. А в одном месте немецкие танки подошли на 5–6 километров к окраинам Будапешта, где ждала помощи окруженная нами почти 200-тысячная вражеская группировка. Натиск мы сдержали, но сами перейти в наступление не смогли: слишком много было потеряно сил. Бои за Буду приняли затяжной характер и длились до 13 февраля. Нас несколько раз перемещали из одного района в другой, снимали даже из-под Будапешта и бросали навстречу войскам, прорывавшимся к Веленце, Балатону, Секешфехервару, Бичке, Эстергому и на другие участки. Как-то вечером, когда чуть стемнело, нас сняли с переднего края в Обуде и форсированным маршем направили на север по дороге на Эстергом, чтобы перерезать путь группе немецких танков с десантом на броне. Ночью за шесть часов мы прошли 30 километров. Для пехоты это много. А дорога была трудная, с крутыми подъемами и спусками, да и погода нас не баловала: дул очень сильный, порывистый встречный ветер. Поднимемся на взгорок — ветер, спустимся вниз — моросит дождь, идти скользко».

В конце войны Сталин не был готов рисковать. Он прекрасно понимал, что встреча советских и англо-американских частей была лишь вопросом времени. В начале войны Сталин, не задумываясь, бросил бы на подавление немецкого наступления сотни тысяч солдат. Но теперь он предпочел предоставить Толбухину стратегическую самостоятельность. Потеря южного дунайского плацдарма была равносильна разгрому двух советских армий.

Признаком нервозности советского командования стал подрыв собственных же понтонных мостов через Дунай в районе Дунапелете и Дунафёльдвар. Это произошло 21 января. Этим закрывался путь к отступлению. Но, с другой стороны, советские части лишались планомерного снабжения продовольствием и боеприпасами. В этих условиях Толбухин решился на рискованный и отчаянный ход: он решил удержать плацдарм на берегу Дуная, так как было бы наивно полагать, что повторное форсирование Дуная прошло бы безупречно. Наведя порядок в рядах оборонявшихся частей, 27 января он отдал приказ о начале контратаки. Вытянутый вплоть до Дуная немецкий танковый клин был весьма уязвим с флангов. Тем более, что сюда в любой момент могли ударить советские дивизии, располагавшиеся у озера Веленцай и у Шимонторнья. Тогда немцы сами бы оказались в ловушке.

В итоге Толбухин начал готовить одновременно наступление с севера и с юга. По его приказу из Буды были переброшены 104-й стрелковый и 23-й танковый корпуса. Для нападения с юга предполагалось использовать силы 30-го стрелкового корпуса. Несмотря на то, что немцы, перешедшие в оборону, в первый же день операции смогли уничтожить 122 советских танка (около сотни из них были из 23-го танкового корпуса), они были вынуждены оставить все захваченные территории за исключением Секешфехервара. Мемориалом этой борьбы стали обломки подбитых только у села Вереб 70 танков и 35 самоходных орудий. В итоге советские войска с боями смогли занять северную часть Секешфехервара. Немцам ничего не оставалось, как отступить. Операция «Конрад III» закончилась для немцев неудачей.

Ввиду тщетности попыток деблокировать Будапешт 28 января 1945 года Гитлер решил перебросить из Арденн, где немецкое наступление уже теряло обороты, в Венгрию свой последний резерв — 6-ю танковую армию. Но когда у озера Балатон началось очередное немецкое наступление, вошедшее в историю под названием операции «Пробуждение весны», оно потеряло всякий смысл — Будапешт оказался в руках советских войск. Немецко-венгерская группировка и без того слишком долго смогла продержаться в городе. Дольше даже, чем на это рассчитывали в Генеральном штабе рейха. Балк уже в январе полагал, что Будапешт будет утрачен, а его защитникам не удастся вырваться из окружения.

Часть 5

Крах

Глава 1

Общее положение и планы

«Тот факт, что остался в живых, каждую ночь оборачивается для меня кошмарами»

(Послевоенные воспоминания подполковника Гельмута Вольфа, одного из немногих вырвавшихся из Будапешта).

Во время осады Будапешта штаб немецкого корпуса неоднократно разрабатывал планы прорыва кольца окружения и выхода из города. Но эти планы можно было осуществить в начале января, на крайний случай, когда осуществлялись три операции «Конрад», которые чуть было не закончились деблокированием венгерской столицы. Однако Гитлер отказывался давать разрешение на осуществление данной операции. «Крепость Будапешт» продолжала оставаться частью Восточного фронта, и ее надо было оборонять, даже несмотря на то, что она уже не мешала продвижению советских войск. Карл Пфеффер-Вильденбрух продолжал верить в свою миссию до последней минуты. Он категорически отказывался вести любые переговоры с русскими и в течение всех семи недель, до 11 февраля 1945 года, руководил обороной Будапешта. Он решился на прорыв лишь только тогда, когда стало ясно, что оставшиеся в Буде немецкие войска (в основном на Замковой и Солнечной горе) будут уничтожены в самое ближайшее время. Его характер лучше всего характеризуют донесения, которые он постоянно посылал в штаб группы армий «Юг». Они были умоляющими, Пфеффер-Вильденбрух остро нуждался в том, чтобы проявить собственную инициативу. Вместо того чтобы использовать в своих донесениях слово «прорыв», осторожно говорил о «свободе действий» и надеялся, что таким способом сможет убедить Гитлера в том, что жизнь солдат была значительно важней любых стратегических и политических целей.

Характер Пфеффера-Вильденбруха мало подходил для решительных действий. В осажденном Будапеште имелось достаточное количество немецких, да и венгерских офицеров, которые хотели и смогли бы осуществить прорыв, но, выполняя приказы, они погибли. Были и другие примеры. Например, генерал СС Пауль Хауссер категорически отказался удерживать до последнего патрона Харьков. Или генерал-майор Золтан Сюдьи, командир венгерской дивизии «Сент-Ласло», предпочел бы попасть под военный трибунал, нежели согласиться бросить в бой свою обескровленную дивизию. Даже Антонеску пытался противоречить Гитлеру, когда он не получил разрешения на отвод румынских частей с передовой. Все они не нуждались в санкциях фюрера, а действовали самостоятельно.

По сравнению с этими личностями Пфеффер-Вильденбрух находился в более выгодном положении, так как он мог избежать наказания, добровольно сдавшись в советский плен. С конца декабря 1944 года по середину января 1945 года он еще мог спасти свой армейский корпус, но ему было несвойственно идти на риск, отважившись поставить под удар собственные интересы.

Имеется представление, что цель армии состоит как раз не в сохранении солдатских жизней, а в боях до последнего патрона. Есть показательные примеры этого. Часто упоминаемая Старая гвардия Наполеона («Гвардия умирает, но не сдается»), которая в сражении при Ватерлоо отказалась сдаться на милость победителей. Во время Второй мировой войны можно найти также множество примеров подобного поведения, прежде всего у советской и немецкой сторон. Но противоположная возможность — массовая капитуляция — зависит не столько от военных талантов командира. Она является скорее вопросом духовных воззрений и настроений. Для того чтобы совершить этот шаг, надо противопоставить себя политической системе той страны или того государства, за которое сражаешься. Или же военное положение должно быть настолько безнадежным, что любое последующее сопротивление должно было неизбежно закончиться массовой бойней. То есть жизни солдат больше никак нельзя спасти. У немецкого командования в осажденном Будапеште не было даже предпосылок для первых двух вариантов. Оно никак не решалось на признание факта, что любое вооруженное сопротивление являлось бессмысленным. Но это сопротивление не могло нанести серьезных потерь Красной Армии, а потому с военной точки зрения массовая капитуляция была вполне оправданным шагом. Однако командующий армейским корпусом не сделал этого. Он предпочел послать людей на смерть.

То, что сами солдаты приняли и согласились с этим решением, было вызвано совершенно иными причинами. Во время Второй мировой войны не было примеров того, чтобы немецкие части сдавались в плен Красной Армии, если у немцев была возможность выбирать между продолжением борьбы и прорывом окружения. Подобная решительность имела в своей основе чисто психологические установки: прежде всего это был привитый в годы нацистской пропаганды страх перед Сибирью и «советским раем». Тот факт, что бои на Восточном фронте превратились в войну мировоззрений, нередко имел самые плачевные последствия для попавших в плен. Немецкие солдаты предпочитали сражаться до последнего патрона. Они не столько выполняли свой воинский долг, сколько боролись за свою собственную жизнь.

Очевидец так описывал последние часы пребывания в «цитадели»: «Это было 10 февраля. Вокруг все было окутано сплошным туманом. Гору Геллерт покрывал тонкий слой снега. Немцы вели себя, как будто выполняли мирные задания. Заполнялись бланки, в помещениях цитадели штабные офицеры боролись со сном. Несколько немецких офицеров инструктировали пехотные группы, которые были облачены в ухоженную униформу. Они устанавливали пулеметы, вычисляли зоны перекрестного огня, отдавали приказ его открыть. Солдаты лежали на снегу и стреляли, а офицеры стояли рядом в полный рост и вообще не тревожились о свистящих пулях. Все было как во сне. Вот упал один офицер, упал на колено другой. Видимо, их вообще не беспокоила смерть. Наверное, они даже искали смерти, так как для них больше не было другого решения».

Именно в подобных условиях Пфеффер-Вильденбрух решился пойти на прорыв. После того как Гитлер запретил любое отступление, приравняв его к бегству с поля боя, он сообщил по радио о своих намерениях в штаб группы армий «Юг» только в самый последний момент. Произошло это 11 февраля в 17 часов 50 минут. Он произнес следующее: «Во-первых, все запасы продовольствия израсходованы, скоро закончатся патроны. Остается выбор между капитуляцией и выбыванием из сражения в Будапеште. По этой причине я с последними боеспособными частями немецкой армии, Хонведа и нилашистов предпринимаю наступательную операцию, чтобы вновь обеспечить для них продовольствие и боеприпасы. Во-вторых, прорыв начну 11 февраля с наступлением темноты. Предполагаю выйти из окружения между Сомором и Мариахаломом. Если это не удастся, то удар будет нанесен по Пилишским горам. Прошу подготовить встречу северо-западнее Пилишсентлелека. В-третьих, опознавательные сигналы: две зеленые ракеты — свои. В- четвертых, имеющиеся силы 23900 немцев, из них 9600 ранены; 20000 венгров, из них 2000 ранены».

Едва эти слова были переданы по радио, как связисты стали разрушать всю аппаратуру. Даже сейчас Пфеффер-Вильденбрух боялся, что ему откажут в отступлении. Он хотел, чтобы ничто не могло помешать его операции.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Танки из состава дивизии «Фельдхеррнхалле», подбитые во время уличных боев в Будапеште


Так как расположившаяся между горой Геллерт и Замковой горой тяжелая артиллерия была уничтожена еще за день до этого, то остатки артиллерии предназначались для ведения ближнего боя. Первоначально в Будапеште было собрано около 120 танков и 450 орудий. К 11 февраля в распоряжении немцев было только 12 «Пантер», 6 самоходных орудий, 9 «Хетцеров», около 15 танков, чей тип не удалось установить, и около 50 орудий разного калибра. Перед началом прорыва почти вся техника была заминирована и уничтожена. Большая часть танков числилась в составе дивизии «Фельдхеррнхалле». Они располагались на Солнечной горе. На улицах, заваленных обломками домов и мусором, они смогли незаметно сменить позицию. Несколько танков не было уничтожено, так как их планировалось использовать во время прорыва. Все они располагались у Замковой горы. Всего их было не более дюжины.

Утром 11 февраля Пфеффер-Вильденбрух собрал военный совет, на котором после долгих обсуждений было принято решение предпринимать прорыв небольшими группами. Выходить из окружения планировалось по лесистой местности, отказавшись от использования тяжелых вооружений. Да и вряд ли использование тяжелых вооружений было вообще возможно. Для танков не хватало горючего. Узкие улочки Буды были фактически непроходимыми. Сами же солдаты немецко-венгерской группировки возвели на них огромное количество противотанковых сооружений, которые теперь мешали их операции. В итоге улочки, прилегающие к площади Селля Кальмана и Сенной площади, являли собой труднопроходимое месиво из обломков домов, остатков баррикад и проволочных заграждений. Эти заграждения было бы очень трудно взять и самой пехоте — в принципе, танки могли бы прорвать их во время первой атаки. Но все равно было подтверждено намерение отказаться от использования бронетехники. Дело в том, что активное передвижение бронированных машин было бы тут же замечено советскими войсками, и идущая на прорыв группировка потеряла бы свой главный козырь — внезапность.

Начало прорыва было запланировано на тот же самый день на 20 часов. Несколько боевых групп должны были прорвать советскую линию обороны на участке шириной около 1 километра. Он тянулся от площади Селля Кальмана, через Сенную площадь и проспект Маргариты и заканчивался у моста Маргариты. В образовавшуюся в советской обороне брешь должны были хлынуть все остальные немецкие и венгерские войска. Первый вал наступления должен был быть образован из части 13-й танковой дивизии (левый фланг) и частей 8-й кавалерийской дивизии СС «Флориан Гейер» (правый фланг). За ними должны были последовать (второй вал) части моторизованной дивизии «Фельдхеррнхалле» и 22-й кавалерийской дивизии СС. Третья волна состояла бы из раненых солдат, которые были в состоянии передвигаться сами. И только вслед за ними последовал бы обоз, на котором из окружения должны были вывозиться тяжелораненые. В этом случае из окружения должны были выйти около 10 тысяч гражданских лиц, которые в силу разных причин не намеревались оставаться в «советском» Будапеште.

К атаке первого вала должно было присоединиться около 10 машин (танков и броневиков) и 10 машин-амфибий марки «Фольксваген». Еще наступающих должны были поддержать три мотоцикла, которые стояли на вооружении у венгерских жандармов. Первый вал не был сплошной стеной. Наступавшие делились на группы по 30 человек, в каждой из которых должен был оказаться хотя бы один венгерский солдат, хорошо знающий местность. Как правило, это были венгерские зенитчики, которые до этого служили в Будайских лесах — немцы специально отыскали и подготовили их к наступлению.

Целью первой атаки должен был стать пункт, который располагался примерно в 2,5 километра от Сенной площади, откуда и начинался прорыв. Сбор всех частей, пошедших на прорыв, предполагался на горе Ремете, то есть в 21 километре от места, где стартовала операция. Отсюда вновь объединенная группировка должна была нанести удар в западном направлении, в обход Буды. Очередная цель находилась на западе в 10 километрах от немецкой линии фронта. При этом продвигаться пришлось бы по незаснеженной равнине, покрытой лесом, пашням и склонам, на которых возделывались виноградники. Чтобы не потеряться во время этого сложного марша, следующий пункт сбора была назначен в лесу, расположенном к востоку от Тиннье. Отсюда надо было нанести удар по советским позициям, прорвать их с тыла и выйти к немецкой линии обороны. Завершение прорыва планировалось на полдень следующего дня, то есть на всю операцию отводилось 18 часов! Перед немецко-венгерскими войсками была поставлена нереальная задача. Они должны были пройти 25 километров, вооруженные только легким стрелковым оружием, к которому явно не хватало патронов. Имелась некоторая надежда, что части группы армий «Юг» начали бы встречное движение и помогли бы прорвать советскую линию обороны, хотя бы на внешнем кольце окружения. Но для этого надо было хотя бы, как минимум, своевременно предупредить о планах. Однако это мешало установить пароль для опознания своих воинских групп: он звучал как «Гитлер — Гинденбург». План прорыва держался в такой секретности, что командиры дивизий узнали о нем в 14 часов, командиры полков в 16 часов, а командиры батальонов получили необходимые распоряжения только в 18 часов, то есть за два часа до начала операции.

Уничтожение не задействованных в операции транспортных средств и вооружений осуществлялось буквально накануне начала атаки. Венгерские офицеры ставились в известность о нем только в 18 часов. Немцы очень опасались, что их союзники-мадьяры тут же сдадутся в плен и все расскажут советской контрразведке. Единственное исключение являл собой Иван Хинди, который был посвящен в подробности плана в 16 часов.

Однако слухи о предстоящем прорыве стали курсировать еще вечером 10 февраля. Впрочем, это была очень размытая информация, лишенная каких-либо конкретных деталей. Некоторые из командиров немецких дивизий уже точно знали, что на следующий день им предстоит наступательная операция. Эта маленькая деталь указывает на то, что, скорее всего, существовали некие тайные приказы, которые были вручены высшим немецким офицерам накануне прорыва. Впрочем, сама тема выхода из окружения обсуждалась простыми солдатами уже как с неделю. В основном все сходились во мнении, что это было безнадежное предприятие — вырваться из кольца было очень сложно. Косвенным подтверждением предстоящего наступления стало массовое награждение, в том числе венгерских солдат и офицеров, которое происходило между 6 и 10 февраля 1945 года. Множество лейтенантов и майоров оказалось награждено Рыцарскими крестами. Венгерские военнослужащие представлялись к другим наградам. Старшие офицеры получали неожиданное «повышение». Так, например, Иван Хинди стал генерал-полковником, а Билльницер — генерал-лейтенантом. Среди солдат ходили самые невероятные слухи. Многие из них надеялись, что смогут достигнуть немецкой линии фронта «после марша длиной всего в несколько километров». Некоторые утверждали, что в месте прорыва находится только несколько русских патрулей, а потому они преодолеют 15–20 километров едва ли не бегом.

Когда был объявлен приказ о наступлении, один из офицеров-салашистов произнес следующие слова: «В Будакеси уже находятся немецкие части, которые пытались прорвать блокаду. Прорыв будет детской игрой. За «тиграми» уже следуют части СС, вермахта, Хонведа и боевые группы хунгаристов. Мы передохнем на верхнем течении Дуная, а затем нам на вооружение дадут чудо-оружие. И в пределах трех недель в нашей стране не останется ни одного русского».

Другие полагали, что в месте прорыва стояли румынские части, которые тут же обратились бы в бегство. Подобные иллюзии испытывали даже офицеры. За несколько часов до своей гибели генерал-майор Шмидхубер, командир 13-й танковой дивизии, говорил с отеческими нотками в голосе: «Нас не смогут остановить! А послезавтра мы уже уютно расположимся и пропустим по стаканчику!»

Подобные иллюзии испытывали и гражданские лица, которые несли с собой огромное количество ручной клади и даже везли детские коляски.

Однако трезвомыслящие солдаты прекрасно понимали, что, скорее всего, операция была обречена на провал. Это понимал и Пфеффер-Вильденбрух. А потому отнюдь не случайно он и оберфюрер СС Дёрнер отобрали 500 наиболее боеспособных полицейских и эсэсовцев, которые должны были прорваться в самом «безопасном» месте — у канала Ёрдёк-арко (Чертова канава). Советские войска контролировали эту территорию лишь в отдельных местах. Более того, они могли избежать самой сложной и кровопролитной начальной фазы прорыва. По сути, Пфеффер-Вильденбрух намеревался сбежать, предоставив остальные воинские части самим себе. Обстоятельство, что он хотел уклониться от ожесточенных боев, вполне соответствовало его характеру, который мы описывали несколько выше. Все это весьма негативно отражалось на моральном состоянии окружавших его солдат. Они словно заражались трусостью своего командира. А тем временем по приказу венгерское командование поступало в распоряжение 9-го горнострелкового корпуса СС.

На интуитивном уровне советское командование догадывалось, что окруженная группировка должна была пойти на прорыв. Не осталась незамеченной и подготовка к операции. Как ни соблюдали немцы меры осторожности, их активность не заметил бы только слепой. В срочном порядке советские войска стали возводить специальные оборонительные рубежи. Всего их было три. Первый возводился вдоль проспекта Маргариты, второй располагался приблизительно в 1,5 километра от здания новой больницы Святого Яноша. И, наконец, третья линия обороны проходила по горным склонам, примыкающим к Холодной долине. Советское командование было готово к тому, что первый рубеж обороны будет сметен в первые часы наступательной операции противника. Для отступления удерживающих его частей был подготовлен специальный путь отхода, который вел к улицам Бимбо, Тёрёквес, юго-восточным склонам горы Иоханнеса, малой вершине Швабской горы. При этом главной целью советских войск было окружение немецко-венгерской группировки, которая, продвигаясь на запад, обнажила бы свой тыл. По сути, это была «заманиха», которая бы позволила захлопнуть ловушку — то есть «завязать мешок», в который бы попали немецкие и венгерские части.

В непосредственной близости от Сенной площади и аллеи Олас расположились части 180-й гвардейской стрелковой дивизии. Именно они должны были принять на себя первый удар. Их поддерживало несколько танковых групп (в каждой группе находилось от 5 до 15 Т-34), которые заняли позиции вдоль улицы Бимбо и у здания (нового) больницы Святого Яноша. Чтобы облегчить советским войскам оборонительную операцию, было снесено несколько домов на площади Селля Кальмана и по улицам Ретек и Филлер. Подобная расчистка пространства в срочном порядке проводилась 9 и 10 февраля. В домах, которые были расположены за советскими позициями, не менее срочно были заделаны все окна и дверные проемы. Именно в это самое время Пфеффер-Вильденбрух, теряя драгоценные часы, раздумывал, идти ему на прорыв или нет. Чуть дальше в районе Даувага расположился советский танковый батальон, который в случае прорыва должен был закрыть путь к шоссе, которое связывало Тиннье и Пербаль.

Некоторые историки утверждают, что перебежчики сообщили все-таки советской контрразведке о готовящемся прорыве. Но маловероятно, что советское командование могло досконально знать о планах немецкого командования окруженной группировки. Кроме того, ни в одном источнике не упоминается ни имен, ни должностей этих перебежчиков, равно как и сам факт их существования. Эта догадка строится только на косвенных фактах и сведениях. Дело в том, что 10 февраля батальоны венгерских добровольцев, перешедших в свое время на сторону Красной Армии, были перекинуты в леса к востоку от Будакеси и район Варошмайора. Но данная передислокация произошла за несколько часов до того, как Пфеффер-Вильденбрух собрал военный совет. Советское командование не было уж настолько неопытным, чтобы не высчитать направление предполагаемого прорыва. Сами же действия советских войск говорили отнюдь не в пользу плана, утвержденного на военном совете у Пфеффера-Вильденбруха, — он был слишком предсказуемый. Никто из высокопоставленных советских офицеров, в том числе и сам Толбухин, ни минуты не сомневались, что немцы выберут самый короткий путь, шедший через леса. В пользу этого шага говорило то обстоятельство, что в лесу немцы смогли бы реализовать свое численное преимущество, легкое вооружение. К тому же здесь они не смогли бы столкнуться с советскими танками, которые могли действовать только на открытой местности.

Для непосредственной подготовки прорыва у немецко-венгерской группировки имелось весьма немного сил. На Сенной горе атаку должны были начать боевые группы, которыми командовали ротмистр Галлер, полковник Кюндигер, полковник Феришвари. Чтобы облегчить им задачу, за два часа до начала атаки за «линию фронта» было переправлено несколько групп немецких солдат, переодетых в штатское. Они должны были укрыться в домах, а после начала прорыва ударить в тыл советским частям, которые находились на передовой. Этот прием немцы позаимствовали у русских. В частности, именно так советскими войсками было захвачено здание южного вокзала.

При этом в составе 1-го венгерского армейского корпуса была создана специальная группа, солдаты которой были также облачены в гражданскую одежду. Не исключено, что она тоже принимала участие в подготовке прорыва. Кроме этого, существовала версия, что часть немецких групп начала атаку, будучи одетой в советскую униформу. Есть упоминания о том, что они должны были замаскироваться под советский конвой, который вел немецких пленников. Их задачей было уничтожение советских войск в районе площади Селля Кальмана. Впрочем, Пфеффер-Вильденбрух и другие офицеры, которые смогли выжить в те дни, позже не могли вспомнить никаких подробностей. Они лишь утверждали, что советские позиции должна была смести «Боевая группа Кюндигера». В советской и российской литературе также устоялось мнение, что прорыв начала именно эта группа.

Чтобы доказать «тезис о предательстве», некоторые немецкие историки прибегали к повторению достаточно стереотипных суждений: «В точности до секунды в 19 часов 30 минут русские открыли ураганный огонь по замку и его окрестностям. В то же самое время человеческая масса устремилась прочь от замка». Этот достаточно невнятный отрывок из чьих-то личных воспоминаний многократно приводится в немецкой литературе только с одной целью — доказать, что советскому командованию были известны даже мельчайшие детали плана прорыва.

Разумеется, подобные утверждения очень далеки от истины. Так, например, Кристиан Унгвари опросил более 20 участников тех событий, но никто не смог припомнить, чтобы накануне прорыва на них обрушился ураганный артиллерийский огонь. Но все припоминали, что советские орудия открыли огонь между 22 и 23 часами, то есть когда уже началась операция по прорыву кольца окружения. Из этих интервью следовало, что поначалу советские солдаты использовали только легкие минометы и свое стрелковое оружие. Единственным исключением стал эпизод, произошедший у Венских ворот. Там советская артиллерия прицельным огнем смогла уничтожить большую группу салашистов и солдат Хонведа, среди которых, кстати, был полковник Ферешвари. Но причиной обстрела, который произошел до 20 часов, стали слишком открытые действия венгров, которые, не скрываясь, вышли на достаточно открытое место. Советское командование могло предположить, где и в каком направлении будет осуществляться прорыв, но о точном времени начала операции оно не могло знать. За последние дни немецко-венгерская группировка предприняла более 20 вылазок, при этом каждая из них могла являться началом прорыва.

Глава 2

«Первый акт отчаяния»[8]

Положение остатков немецко-венгерской группировки на тот момент было весьма запутанным. В первую очередь это касалось южной части плацдарма. Цитадель на горе Геллерт была взята советскими войсками сразу же после полудня 11 февраля 1945 года. В атаке, которая должна была начаться от малой вершины горы Геллерт, принимало участие сводное венгерское подразделение, которое позже понесло огромные потери. Но после того, как контроль над горой Геллерт был утрачен, венгры оказались отрезанными от основных немецких сил. Этот венгерский отряд потерял связь и с солдатами Хонведа, которые располагались в Келенфёльде и окрестностях гостиницы «Геллерт». Несмотря на приказ Пфеффера-Вильденбруха, 10 февраля они отступили в кварталы на улице Фёш, которые были расположены ближе к замку. Сами же немцы покинули эти позиции вечером 10 февраля. Некоторые из очевидцев вспоминали, что некоторые из немецких солдат специально отстали в надежде вместе с венграми сдаться в советский плен. Они полагали, что это было меньшее из двух зол.

В часы перед началом прорыва линия фронта проходила вдоль улицы Хедьяли, а затем продолжалась по седловине между Солнечной горой и горой Геллерт. Несмотря на то, что пляж Рац, расположенный у подножия горы Геллерт, находился еще в руках немцев, реальная линия немецкой обороны в те часы начиналась у придунайской площади Дёбрентай и заканчивалась у Солнечной горы на улице Аттилы и улице Сако. Пустые склоны были ничейной территорией. Немцы контролировали и часть Солнечной горы. Это были улицы Мессарош и Хедьяли, которые простирались почти до самого южного вокзала. Общая линия обороны тянулась до улицы Мико, где она «впадала» в Кровавый луг.

Несколько немецких отрядов продолжали вести бои в домах Кольца Кристины, стоявших между улицами Марош и Борш. К этому моменту советские войска атаковали западнее Кольца Кристины, на территориях между южным вокзалом и Кровавым лугом. По словам очевидцев, несколько немецких и венгерских солдат оказались «запертыми» на верхних этажах здания почтамта на площади Селля Кальмана. Чтобы вызволить их, 10 февраля силами остатков батальона «Ваннай» и 12-й резервной дивизии была предпринята контратака. Венгерские солдаты смогли проникнуть в здание почтамта, но их сил явно не хватало, чтобы выбить из него красноармейцев. Провалом закончилась и вторая контратака. В итоге после начала прорыва почтамт предпочли поджечь. Сопротивление советским частям оказывала и еще одна группа, которая оказалась блокированной между улицами Фень и Клара. Ее отличало то, что она смогла сохранить телефонную связь с почтамтом!

Дальше фронт проходил по Сенной площади, тянулся вдоль проспекта Маргариты до моста Маргариты. На этом участке немцы и венгры перед прорывом предпринимали только мелкие вылазки. Открытость набережной для артиллерийского огня вообще не позволяла передвигаться большим группам.

11 февраля в 20 часов первые штурмовые группы приступили к прорыву. Капитан Гельмут Фридрих вспоминал об этих часах: «Внезапно минометный огонь обрушился на узкие переулки города… Постепенно обстрел усиливался. В воздухе носилось какое-то беспокойство. Слышались отрывистые команды. Крыши домов освещались сигнальными ракетами. После того как ракеты гасли, в переулках вновь наступала непроглядная тьма. Со всех сторон солдаты устремлялись только на север. И вновь минометный обстрел. Каждый пытается найти вход в дом, чтобы укрыться от него. Снова звучат команды. Гибнут товарищи. На тесных улочках усиливается толкотня. В кромешной тьме все продвигаются вперед буквально на ощупь. Где-то впереди узкие переулки вышли на широкую и красивую улицу — это был проспект Маргариты, по которому проходила наша линия обороны. Прорыв должен был начаться там, где в каждом окне наготове нас поджидал русский. Там, где проспект расширялся, образуя транспортный узел, — должны были совершить наш жест отчаяния. Это место называлось по-венгерски Сена-тер, то есть Сенная площадь… Наша атака начиналась в самых не предназначенных для этого условиях! Для командиров общевойсковых частей это было удручающей попыткой к бегству, животным порывом спасти свою жизнь, актом отчаяния. На тот момент солдаты повиновались только инстинкту самосохранения. Никто не обращал внимания, что происходит в стороне. Между узкими зазорами в строю домов с обеих сторон раздаются отблески. Можно подумать, что идет мирная жизнь, а это играют огнями витрины и рекламные вывески. Но на самом деле это разрывы гранат, огонь автоматных очередей и сигнальных ракет, которые взлетают в небо. Именно там находится передовая. Теперь даже Кулике и его адъютант попадают под власть животных инстинктов. Каждый ревет «вперед»! Справа и слева люди также одержимы желанием как можно скорее прорвать кольцо окружения. Они ведут себя как скоты, толкаются локтями, шагают по трупам, пинают раненых».

В воспоминаниях обершарфюрера СС Вилли Града сохранился такой отрывок: «Мы неистово ищем свободное место. Вокруг раздается треск и шум. Мины рвутся перед нами, за нами и среди нас. Грохочут взрывы гранат, раздается пальба из пулеметов, тарахтят автоматы, щелкают винтовочные выстрелы. Кругом огонь. Времени на раздумье совсем не остается. Страх и мужество уступают место слепому желанию выжить. Передо мной встает горящий танк. Значит, впереди находится орудие, которое ведет огонь по этой человеческой массе. Оно бьет прямой наводкой. Подобно леммингам, сталкивающим друг друга в море, толпа рвется вперед. Никакой дисциплины, никакого рационального поведения. Только вера в свою судьбу».

На ведущей к Сенной площади улице Ошстром собрались жившие там солдаты из батальона «Ваннай». Все их вооружение состояло из белой, недавно постиранной рубашки, вещевого мешка, в котором лежало немного шоколада, водки и шпика, стальной шлем и несколько ручных гранат. У кого-то имелись в наличии советские автоматы. Эти люди считались везунчиками, так как они не знали проблем с патронами. В крайнем случае, боезапас можно было пополнить за счет убитых красноармейцев. Один из них, венгр Эрвин Галантай, вспоминал: «Трое из нас безупречно говорили по-русски. Одним был немец, долгое время живший в Бессарабии. Двое других — солдаты из «Ванная», несколько лет проведшие в русском плену[9]. Они с командирами групп устремились к противотанковому рву, где пытались заговорить с русскими. Судя по всему, им удалось усыпить их внимание и перебить патруль. Раздалась команда: «Может следовать вторая группа!» Но тут начался форменный ад. По нам был открыт огонь из минометов, пулеметов, автоматов — всего, что могло стрелять. Но все-таки второй группе удалось прорваться к зданию почтамта, где их поджидали несколько солдат из батальона «Ваннай».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Попытка деблокирования Будапешта во время операции «Конрад III». 18–27 января 1945 года


Некоторые оставшиеся в живых утверждали, что с советских позиций через динамик транслировалась песня, бывшая некогда шлягером. Это был некий психологический прием, так как в песне содержались следующие строки: «Твой побег бесцелен, твой бег не приведет ни к чему, все равно ты никуда не скроешься». В перерывах между очередным запуском этой песни по-венгерски объявлялось: «Мы знаем, что приближаетесь! Мы уже ждем вас!» А на улицах Баттхьянь, Иартарй, Фарфок и Оштром скопилась огромная толпа людей. Возникала давка. Еще не началась атака «первого вала», как на улицах скопилось около 10 тысяч человек. Большинство из них должны были покинуть свои укрытия много позже. Но они толпились и, по сути, мешали началу прорыва. С самых первых минут осуществления план Пфеффера-Вильденбруха потерпел неудачу. Все шло не так, как было задумано.

Сенная площадь и площадь Селля Кальмана освещались бесконечными ракетами. Первые ряды наступающих были просто скошены пулеметным и автоматным огнем. Участник этих событий вспоминал: «На Сенной площади и площади Селля Кальмана по нам был открыт сильный артиллерийский и минометный огонь. Мы тут же стали нести огромные потери. Прорыв остановился. Многие скользили и падали на лед, покрывавший Сенную площадь. Нам удалось укрыться между домами. За это время был обнаружен и уничтожен укрывшийся у здания ресторана «Тёрёкбастия» русский минометный расчет. В эти минуты невольного замешательства сзади стали напирать новые подразделения. Прорыв был направлен в сторону нового здания больницы Святого Яноша».

Алайош Вайда в те часы прорывался от площади Селля Кальмана в направлении улицы Хаттью. «То, что я там увидел, не умещалось в моей голове. Площадь была освещена бесконечным количеством разрывов и выстрелов, прожекторов и ракет. Казалось, настал день. Трассирующие пули летали со всех сторон. Гранаты взрывались то тут, то там. Не будет преувеличением, если я скажу, что мне пришлось пробираться по горам трупов».

Между деревьями Варошмайорского парка солдаты могли продвигаться вперед, только перепрыгивая от ствола к стволу. Атака, предпринятая «боевой группой» полковника Кюндигера, захлебнулась в крови. Только последующие три атаки смогли не сломить, а несколько отодвинуть линию советской обороны. Почти все, кто принимал участие в «первой волне», погибли между почтамтом и Варошмайором.

Уцелевшие немецкие и венгерские танки, равно как несколько бронетранспортеров, судя по всему, смогли прорваться по улице Варфок. По крайней мере очевидцы уверяли, что видели на ней во время ночного боя три венгерских танка. Эти бронированные машины, под завязку нагруженные боеприпасами и медикаментами, смогли углубиться на 2–3 километра в глубь советских позиций, но потом они были подбиты. Некоторые из машин были уничтожены непосредственно перед немецкой линией фронта. Другая бронетанковая группа (3 танка и несколько бронетранспортеров) попыталась прорвать советскую оборону на Варошмайорской улице. Но и здесь не обошлось без казусов.

В топливный бак танка, которым командовал Эрнст Келлер, неизвестными диверсантами оказался залит сахарный сироп. В итоге машина не завелась, и ее пришлось бросить. Находившийся перед этим танком бронетранспортер попытался снести баррикаду, воздвигнутую на Варошмайорской улице. Стоило ему только наехать на укрепление, как он сразу же был поражен бронебойным снарядом. Все находившиеся в бронетранспортере люди погибли. Стало ясно, что прорыв по данной улице был невозможен. Расположившиеся у нового здания больницы Святого Яноша советские солдаты, используя тяжелую артиллерию, нанесли огромные потери идущим на прорыв немцам. Продвижение по этой улице долгое время было неосуществимым, пока внезапно артиллерийские расчеты не уничтожил неведомо откуда появившийся немецкий танк.

Советские танки, которые заняли позиции в Варошмайорском парке, у больницы Святого Яноша и у Будадьендье, включились в бой не сразу. Они атаковали прорывающихся немцев и венгров только в 21 час, то есть час спустя после начала операции. В принципе советские танки можно было вывести из строя фаустпатронами, которые имелись в наличии в Будайском замке. Но идущие на прорыв солдаты могли нести с собой в лучшем случае 6–7 килограммов вооружений, то есть винтовку, автомат с семью магазинами к нему и несколько ручных гранат. Можно было оставить стрелковое оружие и захватить с собой пару фаустпатронов, но на это никто не решился. Почти никто не взял в атаку пулемет, так как для его использования требовался второй человек, который нес бы с собой ящик с патронами и пулеметные ленты. Недостаток тяжелого вооружения немцы стали ощущать, уже пройдя несколько километров, когда к концу стали подходить патроны к обычному стрелковому оружию.

Капитан Вацек, начальник штаба 1-й венгерской танковой дивизии, дал много позже детальное описание тех событий: «Штаб дивизии вместе с 30 солдатами из саперно-штурмового отряда попытался пойти на прорыв. Вооруженные пистолетами-пулеметами, сначала мы сунулись на площадь Мехварт. Но из-за сильного заградительного огня проход через нее оказался невозможен. Мы вернулись на улицу Баттхянь. После этого через Сенную площадь мы направились на улицу Ретек, где уже огнем было объято два танка. Опасаясь, что в танках рванет боекомплект, мы скрылись на углу в мясной лавке. Там командир дивизии полковник Янош Вертешши разочарованно вздохнул: «Сегодня не мой день». Вероятно, он подумал о возможном пленении. 24 часа спустя он застрелится. 30 лет назад он был летчиком. Он совершил вынужденную посадку, не дотянув до венгерских позиций. В итоге он три года провел в русском плену, из которого смог сбежать только в 1918 году».

Между 22 и 23 часами боевая группа достигла начала аллеи Лoac. Но широкая улица с двумя полосами движения оказалась полностью забита прибывавшими с площади Селля Кальмана солдатами. Здесь было много гражданских лиц. Среди них были старики и молодые матери, которые пытались пробиться сквозь толпу с детскими колясками.

Вацек вспоминал: «Вдруг с Пашаретской улицы вывалилось три танка, которые открыли огонь осколочными снарядами по толпе. От них до рвавшихся вперед людей было около 400 метров. Каждый выпущенный снаряд забирал с собой по 8–10 людей. Тот, кто пытался спрятаться, должен был в буквальном смысле слова идти по упавшим людям, которые заходились в истошном крике. Людская масса пыталась найти убежище в сгоревших домах. Танки все-таки удалось подбить из фаустпатронов. И толпа с криками «Ура!» вновь ринулась вперед. Это была форменная мясорубка, которая превращала людей в фарш. Впереди опять появились советские танки. И опять началась бойня. Те, кому посчастливилось выжить, панически бежали на улицу Филлер, откуда устремлялись на север».

Ценой неимоверно огромных потерь «первой волне» наступающих (около 1000 человек) все-таки удалось прорвать позиции, которые удерживали части 180-й пехотной дивизии. Человеческие тела «ковром» покрывали улицы и площади. Человеческая масса катилась до самого Будадьендье, где она натолкнулась на мощный советский заградительный огонь. Продвижение вперед опять застопорилось. Кошмарные жертвы были принесены для того, чтобы продвинуться вперед лишь на 2,5 километра! При этом количество жертв так сильно шокировало солдат, которые должны были наступать «второй волной», что многие из них отказывались идти вперед. В темноте возникла давка. Многие падали и были просто до смерти затоптаны, не имея возможности подняться. Передние ряды часто останавливались, а задние напирали.

Боевые группы «второй волны» скапливались на улицах, примыкающих к Сенной площади. Подобное стояние продолжалось несколько часов. Нарастали паника и хаос. Многие из солдат, которые должны были участвовать в «первой волне» наступления, еще не покинули своих позиций. Многие не могли достигнуть установленного места сбора. Каждая подобная неорганизованная атака заканчивалась огромными потерями.

Захваченные территории не «зачищались», что еще больше затрудняло прорыв. Русские солдаты искусно прятались на верхних этажах домов, откуда при первом же удобном случае начинали обстрел. Им даже не приходилось целиться, пули и гранаты в любом случае попадали в цель. На стиснутых в узких улочках людей вновь посыпались мины. Обстрел с каждой минутой нарастал. В панике многие солдаты бросали оружие и пытались сдаться в плен. Но это почти никому не удавалось. Очевидец вспоминал: «По всей длине улицы, у каждой стены лежали тела мертвых и раненых. Отовсюду летели стоны, ругань и просьбы: «Пристрели меня, приятель! Ну, пристрели же». Иногда и вовсе жалобные: «Не будь бессердечным! Там у меня на левом боку кобура с пистолетом. Достань его и застрели меня. Я сам не могу — у меня оторвало руки…»

Это были воспоминания санитара, пробиравшегося между домов, на месте которых после войны была возведена Московская площадь. Его заданием было прорваться в «третьей волне» с группой легко раненных солдат. Но почти все из его подопечных предпочли разбрестись и спрятаться в домах — они не хотели гибнуть.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Тело погибшего немецкого солдата. Он не успел сдаться в плен


Между 22 и 23 часами «вторая волна» прокатилась через Сенную площадь и по проспекту Маргариты. Эрнст Швайцер так вспоминал о событиях, происходивших на Сенной площади и улице Лёвёнхаже. «Мы смогли продвинуться вперед на 300–400 метров в западном направлении, где попали в толпу бесчисленных солдат, искавших укрытия за зданиями амбаров. Прячась за ними, они пытались двигаться вперед. Мы оказались в самом пекле передовой. Мы застряли у угла одного из зданий. Отсюда видно, что несколько советских пулеметов и пушек простреливают все свободное пространство. Вся дорога впереди усеяна множеством трупов и телами раненых. Буквально перед нами лежало с дюжину мертвецов. Все они были убиты, когда пытались выйти из-за угла… Мы кричим на напирающих сзади солдат. Я поднимаю руку и кричу: «Тихо!» Затем мы срываемся с места. По нам лупят из пулемета, но мы удачливы. За несколько секунд мы покрываем расстояние в 300 метров. Теперь мы оказываемся в узком переулке, который образован 5- и 6-этажными зданиями. Но тут раздалась пулеметно-автоматная пальба. Нас обстреливают с верхних этажей. Мы наугад палим наверх, но кто знает, где укрылся враг?»

Командир 13-й танковой дивизии, генерал Шмидхубер был убит непосредственно при переходе с Сенной площади на улицу Ретек. Его тело вместе с телами многих немецких солдат так и осталось лежать в противотанковом рву на улице Оштром. Август Зеендер, командир 22-й кавалерийской дивизии СС, потерял во время этой операции ногу, после чего застрелился. Покончить жизнь самоубийством ближе к утру предпочли бригаденфюрер СС Иоахим Румор, командир 8-й кавалерийской дивизии СС, и три приближенных к нему офицера. Все улицы Буды были завалены телами раненых, которые молили пристрелить их.

Неоднократно паника вспыхивала и в рядах красноармейцев. В итоге в линии советской обороны периодически возникали бреши. Почти все улицы Буды, ведущие на северо-запад, были забиты обозами с ранеными. Несколько немецко-венгерских боевых групп смогли воспользоваться этой ситуацией. Приблизительно в 23 часа генерал-лейтенант Билльницер смог достигнуть Сенной площади. Очевидец вспоминал: «Здесь нашему взору предстала чудовищная картина. Когда я упоминаю группу, то нужно подразумевать людей, которые то стихийно объединялись, то так же внезапно расползались по соседним улочкам. В темноте дядя Билли[10] со своим адъютантом были единственными людьми, за которыми я постоянно следовал. Посреди Сенной площади полыхал танк. Судя по эмблеме на его борту, это был немецкий танк. Пламя, вырывавшееся из машины, освещало все вокруг, так что можно было разобрать все детали шедшего боя. Многие пытались скрыться в направлении аллеи Олас. Повсюду валялись трупы и обгоревшие остовы машин. Сначала мы достигли улицы, которая вела к аллее. К стенам домов прислонялись многочисленные раненые немцы. Кто-то из них кричал, кто-то просил закурить, чтобы было проще справиться с болью. От них я узнал, что прорыв не удался. Подтверждением этого было огромное количество трупов. Но в то время было относительно спокойно. Можно было даже разобрать шум едущих где-то танков и отдельные выкрики немецких солдат».

На площади Мехварт советские войска смогли отбить последнюю немецкую контратаку. Они вели огонь по домам, стоявшим на проспекте Маргариты. Одна из противотанковых пушек разместилась прямо в помещении бывшего кафе. Боеприпасы к пушке подносили специально мобилизованные гражданские лица. Так продолжалось до тех пор, пока немцы не продвинулись немного вперед. Обзор из здания кафе не позволял вести эффективный огонь, а потому советские артиллеристы отступили, оставив пушку без затвора. Используя заминку, немецкие и венгерские солдаты, а также некоторые гражданские лица побежали в направлении улицы Филлер и Розового холма. Там они могли укрыться в небольших перелесках.

Советские части попытались перехватить бегущих у Будадьендье, Вираньоша и улицы Тёрёквеш. Часть немецких отрядов (в первую очередь боевые группы 22-й кавалерийской дивизии СС) смогли уклониться и заняли малую вершину Швабской горы, а также прилегающие к ней улицы Норимафа, Матьяш-кирай, Бела-кирай, Кёльтё. Ими же было также захвачено пространство между улицами Иштенхедь и Ленарт. Но часть из отступавших заблудилась и попала на улицу Хювёшфёльдь, где они оказались запертыми в ловушке.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Бригаденфюрер СС Август 3еендер


Швайцер вспоминал: «Мы нашли укрытие у входа в один из дворов. Судьбе было угодно, чтобы здесь через несколько минут собралось большое количество офицеров из штаба дивизии. Большая часть из них, пытаясь отогреться, направилась в подвал. Там они застали сидящую при свете свечи старушку, которую попросили показать их место пребывания на карте города… Меня же мучили боли от моего ранения, а потому прохаживался туда-сюда по двору. В этот момент явился старший лейтенант Леманн, у которого нашел пакет с бинтами. Он присоединился к нам. С трудом стягиваю с себя перчатки. Я замечаю у входа во двор шатающегося эсэсовского офицера. Он говорит: «Я тяжело ранен. Скоро умру». Я спрашиваю его, откуда он прибыл. Он говорит, что пробовал пробраться проулком на левом фланге, но там все были убиты. Он шел с группой в 30 человек. Никому не удалось прорваться».

Ближе к полуночи бои в окрестностях Сенной площади и плошади Селля Кальмана стали затихать.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Обгоревшие остовы машин еще долго «украшали» улицы послевоенного Будапешта


«Несколько часов спустя, когда мы с дядюшкой Билли еще раз вышли на Сенную площадь, то там скопилась большая толпа, которая инстинктивно пыталась направиться тем же самым путем, что и предполагал план прорыва. Мы присоединились к более компактной группе. Единого командования не было. Движение по площади не было равномерным. Можно было выделить несколько потоков, которые иногда были направлены совсем в разные стороны. В ночи они брели куда-то, по всей видимости, не имея ни малейшего понятия, зачем они делают это. Насколько я помню, мы с дядей Билли и его адъютантом достигли улицы Бимбо. Вдруг мы услышали лязг гусениц танков — вокруг внезапно все утихло. Мы тут же бросились на землю поближе к забору или стене дома, чтобы нас никто не заметил. Там было очень темно. Лязг траков становился все громче и отчетливее, пока, наконец, машины с жутким грохотом не промчались мимо нас. На этот раз наше ощущение, что советские танки были абсолютно слепыми в темноте, подтвердилось. Их использование в ночи и сумерках едва ли могло увенчаться успехом».

Но не все немецкие офицеры растерялись в этом кровавом хаосе. Гельмут Вольф, позже продолживший свою службу в бундесвере в чине полковника, а тогда еще бывший подполковником дивизии «Фельдхеррнхалле», осознал, что прямолинейное движение вперед по аллее Олас было невозможно. Тогда он отдал приказ своему батальону прорываться к Кровавому лугу, а затем по улице Кекгой. Прорыв в столь неожиданном месте увенчался успехом. Немецкие солдаты смогли прорвать советскую линию обороны, не встретив серьезного сопротивления. В сумерках они смогли Добраться до большой вершины Швабской горы, за которой Уже лежала деревня Будакеси. Здесь немецкий батальон смог объединиться с еще одной большой группой отступавших, которая насчитывала около 2 тысяч человек. В итоге общая численность этой боевой группы составила 3 200 человек.

Количество нахлынувших солдат, которые пытались вырваться из окружения, шокировало многих красноармейцев. Особое изумление у них вызвал животный фанатизм, с которым немцы и венгры, несмотря на колоссальные потери, пытались двигаться вперед. Именно этим объяснялась паника, возникавшая в советских частях — то тут, то там. Об этих событиях было записано в дневнике Юдит Лихтенберг, которая была задержана частями НКВД. В ту ночь она пыталась прорваться от поля Леопольда в направлении больницы Святого Яноша.

«На улице Кутфельд скопилась огромная орава солдат. В итоге нам пришлось долгое время простоять у высокого забора одного из самых прекрасных загородных домов. По своим размахам сцена была достойна киностудии MGM. Лошади ржали и вставали на дыбы. Они пугались воющих сирен. Орущие солдаты пытались вытолкать из снежных завалов застрявшие автомобили. Через всю эту массу подобно слонам пробирались грузовики. На этой узкой и кривой улочке все эти неизвестные мне люди, лошади и машины создавали ужасную сутолоку. Я смотрела сверху на всю эту сцену, в которой правили страх, ужас и ненависть… После того как толпа рассосалась, разбившись на отдельные группы, мы смогли достичь улицы Бела-кирай. А затем по путепроводу добраться до железной дороги. Мы не достигли нашей цели — добраться до Фаркашрета (Волчьего луга). То тут, то там мы видели огоньки от выстрелов из вражеских винтовок. Однако это меня уже не беспокоило — я привыкла к выстрелам. В итоге я прибилась к длиннющей колонне, которая стояла в ожидании чего-то. Огня от выстрелов больше не было видно, я только слышала винтовочные щелчки. Но внезапно выстрелы стали раздаваться очень близко. Раздались немецкие фразы. Кто-то кричал по-немецки: «Здесь, здесь!» Петер, который шел рядом со мной и постоянно потирал ладони от холода, не взглянув даже на меня, бросился на землю и попытался укрыться за легковым автомобилем. «Смешно, — подумалось мне, — каким жалким трусом ты оказался». Отдельные хлопки выстрелов сменились треском залпов. Советские солдаты, которые бежали вперед, резко стали отступать. Я поняла, что они были больше знакомы с войной, чем я… Я натолкнулась на сержанта, который крикнул по-русски: «Девочка, пошли» — и схватил меня за руку, потащив назад. Мы бежали до следующей усадьбы, где и остановились. Мы оказались на опорном пункте. И тут я поняла, что мне, девушке, одетой в гражданское платье, шляющейся среди ночи по полю боя, надо бы объясниться. Мне стало страшно обидно. Я крикнула ему: «Стой, русский солдат. Пуф-пуф германцев». Очевидно, он понял, что я требовала от него, чтобы он отстреливался. И этого от него требовала я, советская пленница! Он ответил: «Я не командир». Я крикнула ему, перебивая шум боя: «Вы не командир. Я командир!» Я хотела организовать оборону. Но что мы могли сказать закаленным в боях солдатам, которые прошли сквозь бои на Волге и Дону, здесь, на улице Бела-кирай? Сержант оттолкнул меня в сторону и сказал: «Паника!» Я тоже видела, как распространялась паника. Рядом со мной ругался тип в меховой шапке. Немцы были очень близко. Они приближались шаг за шагом. И колонна советских солдат, отвешивая проклятия, отступала. Многие бежали как только могли. Я потеряла из виду сержанта, когда меня за руку схватил фронтовой повар. Мы бежали до тех пор, пока я, обессилевшая, не упала лицом в снег. Передо мной возникло колесо автомобиля. Я закричала. Мой крик услышали. Распахнулась дверь — из нее выглянул офицер. Он о чем-то поговорил с поваром. После этого повар отнес меня к ближайшему дереву и прислонил к его стволу. Затем он услышал из движущейся толпы крик: «Пошли», и растворился в ней… После того, как мы достигли Будакеси, я обернулась на улицу Куреклеши, и мне предстала странная картина. Красная Армия отступала в направлении деревни. Солдаты шли в три ряда… Это походило на форменное бегство».

По словам очевидцев, у подножия Будайских гор утром висел густейший туман. Именно под его прикрытием рвущиеся из кольца окружения солдаты смогли продвинуться к Швабской горе. Оттуда они направились к северу в направлении гор Лато и Хармашхатар. Из города в этом направлении удалось вырваться 16 тысячам человек.

Глава 3

Путь по Чертовой канаве

План прорыва, утвержденный Пфеффером-Вильденбрухом, предусматривал, чтобы штабы немецкого и венгерского корпусов в сопровождении ударной группы оберфюрера СС Дёрнера, состоящей из 500 человек, а также часть зенитчиков и немецких летчиков, под землей, миновали канал Чертова канава. Наружу они должны были выбраться уже в 2 километрах за линией советской обороны. Вход в этот подземный ход находился поблизости от так называемого «большого замкового туннеля» в 2 километрах перед советскими позициями. То есть общий путь под землей должен был составить около 4 километров.

Известный своими симпатиями к немцам комендант Будапешта Иван Хинди в 15 часов лично пришел к Пфефферу-Вильденбруху. Позже на допросах он показал: «Так как 11 февраля установленные нормы продовольственного снабжения подходили к концу, то я хотел бы поговорить с Пфеффером-Вильденбрухом. На основании имевшейся договоренности, которая была заключена нашими адъютантами, в 3 часа дня я пришел к Пфефферу-Вильденбруху. Прежде чем я начал излагать свою просьбу, он стал сам говорить со мной. Он сообщил, что пригласил меня для того, чтобы обсудить два предписания. Одно касалось того, что прорыв должен был начаться в 7 часов вечера этого же дня. Я ответил, что нахожу странным, что со мной обсуждаются подобные вопросы, так как раньше такого не было. До этого мое мнение вообще никого не интересовало. Наши венгерские части были подчинены немцам. Он заявил, что часть вопросов обсудил со своими командирами дивизий накануне вечером. А так как продовольствие заканчивалось, то надо было что-то предпринимать. Я повторил еще раз, что если со мной хотели согласовывать подобные вопросы, то надо было, по крайней мере, заблаговременно предупреждать об этом. Поскольку до начала прорыва оставалось чуть больше трех часов, то я не был уверен, что смогу принять все необходимые меры».

Последующие события можно восстановить при помощи воспоминаний Ференца Ковача. Он писал: «После этого Иван Хинди созвал всех офицеров в моем кабинете. Он заявил, что не обязывает никого принимать участие в прорыве. Он также заявил, что советская оборона должна быть прорвана к 23 часам. Он сам присоединится к немецкой группе, которая будет выходить из окружения. И если ни у кого из присутствующих не будет возражений, то он взял бы с собой свою супругу. (Возражений не последовало.)».

Генерал-лейтенант Билльницер, который должен был вместе с немцами уходить подземными путями через Чертову канаву, встретился со своими солдатами незадолго до начала прорыва. Когда он узнал, что им предстоит прорываться по земле, а именно от площади Селля Кальмана, то тяжко вздохнул: «Было бы лучше, чтобы вы уходили через канал». Затем он направился к Ивану Хинди и заявил, что остается со своими солдатами. Он не скроется бегством, не бросит их на произвол судьбы и будет вырываться путем, достойным настоящего солдата.

Йожеф Паулич, кандидат в офицеры, служивший в венгерском Генеральном штабе, вспоминал о тех оптимистичных настроениях, которые царили накануне начала прорыва. «Штат венгерского штаба, служащие немецкого штаба мечтали, что, выйдя из коллектора[11] у военной академии, они встретят прорвавшиеся сквозь советскую оборону части. А через какие-нибудь несколько дней им всем дадут отпуск. И они, начиная от простого солдата, заканчивая высокопоставленными офицерами, будут валяться где-нибудь на пляже».

Многие бежали от действительности и ничего не хотели слушать про предстоящие трудности. Но сам генерал-полковник Хинди предвидел возможный конец этой операции. Он наблюдал за всем происходящим с апатией. Офицер венгерского штаба Карой Борбаш вспоминал об этих моментах: «Я встретил его буквально перед самым началом прорыва, без четверти 8, когда уже формировались ударные группы.

Это была странная сцена. Завернутые в красные одеяла нилашисты забирались в венгерский танк. Хинди безмолвно наблюдал за всем происходящим. Я спросил: все идет правильно? Он не дал никакого ответа, а только попрощался со всеми присутствующими: «Да пребудете вами Всевышний. Желаю солдатского счастья…»

Подземный марш-бросок начался в 23 часа. Первой по тоннелю шла ударная группа оберфюрера СС Дёрнера, 500 человек которой должны были расчищать дорогу и гарантировать прикрытие. Ференц Ковач вспоминал: «Штаб венгерского корпуса следовал сразу же за Пфеффером-Вильденбрухом. Самой первой шла ударная группа. Солдаты тащили на себе фаустпатроны, пулеметы, минометы и прочее тяжелое оружие».

Паулич так описывал начало этой операции: «Я получил две копченые отбивные котлеты, два килограмма сахара, две буханки хлеба, немножко риса, колбасу-салями, маргарин и походную флягу с водкой. Но из всего этого изобилия, к сожалению, я смог захватить с собой только небольшую часть. Мне пришлось нести с собой и многое другое… Насколько я помню, вход в коллектор сточных вод располагался в доме № 97, который находился рядом с выходом из замкового туннеля, где-то на удалении 200–300 метров от Кольца Кристины. Этот небольшой отрезок мы пробежали под сопровождением рвущихся гранат и мин. Наконец, мы пробрались в подвал дома, из которого мы достигли канала, который шел на глубине нескольких метров под землей. Ширина этого сооружения была где-то 1 метр. Сам же канал являл собой трубу диаметром метра в три. К счастью, мы захватили с собой несколько свечей, которые смогли хоть как- то разорвать эту адскую тьму. Я думаю, что мы продвигались вперед еще медленней, чем это делают альпинисты в Альпах. Иногда мы проходили мимо лестниц, ведущих наверх. Выходы из коллектора были закрыты чугунными крышками. Сквозь них можно было расслышать разрывы снарядов и гранат. Наверху шел бой».

Но мысль пробраться за советскую линию обороны по подземному каналу пришла в голову не только штабным офицерам. В трубе уже оказалось несколько «самозваных» групп. Было бы наивно полагать, что никто не попытался бы укрыться в канализации.

Штабной врач Хюбнер вспоминал о хаосе, который возник в подземной трубе: «в большом замковом туннеле я стал понимать, что нам вряд ли удастся ускользнуть. Какой-то штабной офицер с несколькими солдатами пытался прорваться по подземному ходу от берега Дуная к Будакеси. Люди рвались в трубу с безумным, почти звериным рычанием. Я не видел больше этих солдат».

В силу того, что в трубе оказалось множество людей, уровень воды в ней стал расти. В итоге продвигаться вперед становилось все труднее и труднее. Один из очевидцев вспоминал: «Люди избавлялись от своей тяжелой ноши. То тут, то там стали встречаться брошенные вещмешки и ранцы». Паулич подтверждал эти слова: «В воде плавало множество вещей: какой-то инвентарь, каски, походные фляги, ручные гранаты, фаустпатроны — все это мешало идти вперед. В одном месте мы натолкнулись на труп женщины. Я не знаю, как он оказался там, но, судя по одежде, она принадлежала к так называемому высшему свету. На вид ей было 40 лет. Полная, белокурая. На ней была хорошая кожаная куртка, шелковые чулки и светлые ботинки на высоком каблуке. Перед смертью она судорожно сжимала в руках свою сумочку».

Многие не смогли пройти весь путь по Чертовой канаве и в какой-то момент покинули трубу. Так поступил полковник Линденау, начальник штаба 9-го горнострелкового корпуса СС, который вылез на поверхность в районе гостиницы «Кёрёсалло», которая располагалась приблизительно в одном километре за передовой. Там он присоединился к одной из боевых групп. Но почти сразу же после этого он был захвачен в плен. Его пост автоматически перешел к обер-лейтенанту Вольфгангу Бецлеру, который до этого заполнял журнал боевых действий 9-го корпуса СС. Он достиг домов по улице Лабане, где сжег журнал боевых действий, чтобы он не попал в руки советских солдат.

Стало уже светать, когда первая группа все-таки смогла добраться до выхода из Чертовой канавы. Часть немцев свернула в одно из ответвлений от «магистральной линии». Они направились от Будадьендье в направлении Будакеси. Этим путем направился и сам Пфеффер-Вильденбрух. Судя по всему, он принял это решение после того, как ему стало известно, что солдаты из ударной группы Дёрнера не могли продвинуться вперед в направлении военной академии Бойай.

«Русские предприняли очень сильную контратаку, которая была поддержана артиллерийским и минометным огнем. Результатом ее стало то, что солдаты группы «Дёрнер» постепенно оказались загнаны обратно в Чертову канаву. Положение становилось критическим. Артиллерийский и минометный огонь усиливался с каждой минутой, разрывы снарядов и мин можно было слышать даже внутри канавы. Тогда Пфеффер-Вильденбрух отдал приказ: «Всех эсэсовских офицеров к обергруппенфюреру! Быстро! Передать по цепочке!» После этого эсэсовские офицеры стали пробираться к Пфефферу-Вильденбруху».

Немецкий командующий будапештской группировкой решил не дожидаться ни своих венгерских союзников, ни протискивающихся к нему эсэсовских офицеров. Последние не смогли бы последовать за ним в любом случае. Они были оттеснены в ответвление канала, которое шло под Будакесийской улицей. Высокий уровень воды фактически не позволял продвигаться вперед. Только немецкий штаб во главе в Пфеффером-Вильденбрухом смог подняться на поверхность. После того, как выбравшиеся наверх немцы проделали путь в несколько сотен метров, Пфеффер-Вильденбрух с 15 солдатами укрылся водном из домов Будакеси. Советские солдаты обнаружили их уже около полудня.


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Пфеффер-Вильденбрух и Линденау арестованы красноармейцами


Офицер 297-й стрелковой дивизии вспоминал об этом эпизоде: «Во время боя задом мы послали к врагу гражданское лицо, которое должно было передать ультиматум. Чтобы подкрепить свои требования мощным «аргументом», мы установили как раз напротив дома 45-миллиметровое противотанковое орудие. Им командовал старший лейтенант М.И. Загорян. Из дома мы получили ответ. Немцы были согласны сдаться в плен только на следующих условиях:

а) мы должны были гарантировать им жизнь;

б) их капитуляцию должен был принимать советский офицер в звании, как минимум, майора.

Майор Скрипкин, командир батальона химической защиты дивизии, написал пальцем, обмакнутым в чернила, что он как майор готов был принять их капитуляцию».

Аналогичным способом был взят в плен и раненый оберфюрер СС Дёрнер.

Советские солдаты наблюдали не за всей Чертовой канавой, что позволило нескольким солдатам вырваться из нее в районе военной академии Бойай. Несколько других вылезли наружу на подходах к Будадьендье. Один из выживших вспоминал: «В целом воздух был чистым. Все вокруг было занято врагом, но он не думал о безопасности. «Офицеры, вперед!» Несколько решительных офицеров уже давно были в первых рядах сражающихся. Но были и другие, чье сердце замерло в пятках. Они шли самыми последними… Человек за человеком мы взбирались по тонким железным ступенькам, протискивались в узкий люк и тут же скрывались за сугробами, лежавшими на пригородных улицах. Это была одна из окраин Буды. На востоке брезжил рассвет».

Любая случайная вспышка, будь то свет от карманного фонаря или отблески струи советского огнемета, могла вызвать панику.

«Единственной возможностью ускользнуть из этой мышеловки была одна из решеток канала, через которую воды текли дальше. По ней можно было подняться на улицу. Выломать решетку было дело несложным, куда труднее было пробить себе дорогу вперед. Вылез первый, за ним второй. И тут, кажется, русские обнаружили нашу лазейку. Когда голову высунул следующий, то он тут же словил пулю и полетел вниз. В округе действовал русский снайпер. Что мы должны были делать, если дыра оставалась открытой? Мы решили двинуться дальше, не могли же русские обстреливать все выходы из канавы. Нужно было решиться на вторую попытку. Нашей единственной мыслью было страстное желание покинуть эту канаву! Мой приятель осторожно высунул голову наружу. Не раздалось никаких выстрелов. Он вылез полностью и залег на земле. Должен ли был высунуться следующим я? Должен ли я попасть под русский огонь? Сердце мое могло разорваться от волнения. На улице все было спокойно. Я предложил добежать до ближайшего трамвайного парка «Сепилона».

Патрулирующие улицы советские танки очень скоро обнаружили выскользнувшие из канавы небольшие группочки беглецов. Их быстро загнали в близлежащие дома. Около полудня 12 февраля началась их ликвидация.

«Около полудня к нам приблизился размахивающий белым флагом русский парламентер. У входа в дом он потребовал подозвать нашего офицера. Он сообщил, что на позиции прибыли миномет и противотанковое орудие, которые в любой момент готовы открыть огонь по нам. Не прими мы эти условия, через несколько минут мы были бы погребены под обломками дома. Нам давалось на раздумье полчаса, за которые мы должны были выбрать смерть или плен. С тяжелым сердцем мы выбрали последнее».

Многие в тех условиях считали единственно возможным выходом из ситуации — самоубийство. Так поступили 26 молодых солдат СС, которые заняли позиции в доме № 2 по улице Диошарок. Другие участники прорыва были охвачены паникой или же пребывали в шоковом состоянии. Они не могли совладать с собой и совершали самоубийства, хотя советские части находились отнюдь не поблизости.

Несколько иной ситуация была у вырывающихся из окружения венгров. Около 40 офицеров штаба после начала прорыва вновь укрылись в канаве. Наверху наносил удар 4-й гусарский «полк», который на тот момент состоял из трех человек: двух подполковников и одного майора! Они, оставив оружие, предприняли разведку в окрестностях зубчатой железной дороги. Можно было бы привести еще множество аналогичных примеров, которые бы наглядно показали, что прорыв по трубе Чертовой канавы потерпел неудачу. Никому, кто последовал этим путем, не удалось вырваться из кольца окружения. Вообще этот «безопасный» путь вряд ли мог привести к успеху. По нему вряд ли можно было пробраться в районы за Хидегкют.

«В канале царил невероятный хаос. Объятые ужасом люди кричали, затевали драки. Среди нас больше не было ни немецких офицеров, ни их командира. Никто не знал, как они исчезли! Среди нас оказалось лишь около сотни немецких солдат. Подъем по винтовой лестнице означал неминуемую смерть. Те, кто стоял у нее, хором утверждали, что все, кто пытался подняться по ней, были застрелены — в итоге у люка лежала большая груда мертвых тел. Где-то на расстоянии 20 метров от этой шахты имелся боковой проход, который вел дальше. Он был круглым и имел в диаметре где-то полтора метра. В нем стояло 20 сантиметров талой воды. Немецкие солдаты предприняли невозможное, а именно бегство этим каналом. Они исчезали один за другим, так как втиснуться туда можно было только поодиночке. При этом многие должны были ползти на четвереньках. Чем больше людей пробиралось в этот боковой канал, тем выше становился уровень воды. Когда в нем исчезло около ста человек, вода поднялась вдвое. Тела запруживали воду, организуя форменный прилив. Наблюдая эту акцию с тыла, мы не хотели продолжать бегство в этом направлении. После того как в боковой проход втиснулись почти все немцы, они стали выскакивать обратно с жуткими криками. Они были все мокрые. Причиной их спешного отхода стали отблески света — это был огонь советских огнеметов. Немцы выскакивали назад так быстро, что я до сих пор не могу понять, как им это удавалось. Убегали даже раненые. Один раненный в бедро полз на руках, пытаясь спасти свою жизнь».

Была уже вторая половина дня, когда Иван Хинди и группа сопровождавших его лиц повернули, так как стало ясно, им не было пути ни по боковому ответвлению, ни по самому Чертовому каналу. В самом безнадежном положении инициативу в свои руки взял капитан Ференц Ковач.

«С нами находилась группа немцев. Все они были вооружены по-разному. При выходе из канавы преследование вырывающихся из окружения усиливалось. Дела шли так, что вскоре бы русские ворвались в канаву. Мы оказались между двух огней. По нам могли вести огонь с двух разных сторон. Я изложил мои сомнения генерал-полковнику Хинди и полковнику Шандору Хорвату. После этого сделал предложение отколоться от группы Пфеффера-Вильденбруха, повернуть назад и там выскользнуть где-нибудь на поверхность. С моими доводами согласились, и венгерская группа повернула назад. Мы брели по воде, которая в некоторых местах доходила до пояса. Мы избавились от всего лишнего. Госпожа Хинди следовала за нами в длинной юбке, мы прокладывали ей дорогу».

Далее уже вспоминал Паулич: «Наконец, мы достигли места, где канал обрывался небольшим водопадом. Мы последовали за водой. На этот раз нам надо было спуститься в другой расположенный еще ниже канал. Он оказался почти полностью заполненным водой! Она стояла там на уровне метра в полтора. То есть каждому доходила в зависимости от роста по пояс или по плечи. Кроме этого, стоячая вода позволяла предположить, что где-то канал был перекрыт. Мы вспоминали, где видели шлюз. Он оказался заделанным. Мы рисковали утонуть. Надо было что-то делать, чтобы под конец этой ужасной войны не пойти ко дну. Некоторые уже были готовы покончить с собой, когда один капитан заявил, что готов разрушить шлюз. Прошло 15–30 минут, мы потеряли ощущение времени в этом ужасном коллекторе, как услышали шум рушащегося шлюза. Капитан вернулся и помог нести супругу Хинди в направлении предполагаемого выхода. Несчастная пожилая женщина вела себя мужественно, почти героически. В этом мужестве она превосходила многих мужчин. За время пребывания в канале она ни разу ни на что не пожаловалась».

В итоге штаб Хинди решил не пробиваться к исходному пункту, а вынырнуть где-нибудь в городе и затеряться в кварталах. На площади Селля Кальмана прямо за советской линией обороны стоял небольшой домик, который находился очень близко с канализационным люком. После того, как капитан Ковач приподнялся по лестнице (было около 17 часов), он услышал русские голоса, и группа продолжила дальше свой путь под землей. Но выскользнуть незамеченными не удалось ни у берега Дуная, ни на площади Дёбрентай. В итоге было решено, что канаву покинут там, где и начали свой путь.

«Наконец, полтора часа спустя мы оказались на месте. Мы не гадали, кто пойдет первым. Добровольцем вызвался капитан Ковач. Затем последовали мы. Вход в подвал был открыт, и мы слышали цокот копыт и русскую речь. Судя по всему, нас уже заметили. В подвал спустились двое русских. Они оказались настолько поражены большим количеством высокопоставленных офицеров, что даже не стали открывать огонь».

Глава 4

Дальнейшая судьба

По свидетельствам очевидцев, за городом была замечена большая группа немецких и венгерских солдат, которые маршировали в направлении горы Хармашхатар. Они не избегали населенных пунктов. Один из венгерских солдат вспоминал: «Мы пробирались за домами с дядей Билли. Инстинктивно мы шли по направлению к горам. Снег в некоторых местах лежал слоем в 20 сантиметров, так что наше продвижение не было быстрым. Я прокладывал путь в сугробах, дядя Билли следовал за мной. Нигде не было заборов, не исключено, что они были разрушены в ходе боев. В итоге мы оказались на полевой дороге, которая вела к горам. На деревянной вывеске я смог лишь разобрать «улица Тёрёквес». Затем мы углубились в заснеженный перелесок. Мы пробирались вверх по склону, иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание. И тут случился истинный сюрприз. Утренний сумрак стал сгущаться. Шум боев, доносившийся из долины, становился все более оживленным. Повсюду лежал туман. Наши следы, оставленные в снегу, терялись в темноте. Мы внезапно вышли на поляну, на которой было полным-полно людей… Нас тут же окружил и гражданские, солдаты, дети, небритые эсэсовцы с автоматами. Они наперебой, по-немецки и по-венгерски стали спрашивать дядю Билли, куда двигаться дальше. Неожиданно дядя Билли стал эпицентром клокочущей массы. Туман сгущался, и дядя Билли с группой автоматчиков решил двигаться в сторону перевала. В утреннем сумраке вооруженные эсэсовцы побрели по снегу. Это был небольшой отряд, состоявший из 7 человек. Усталые, небритые, с изможденными помятыми лицами, они толпились среди деревьев и кустарников. Дядя Билли и я следовали за ними. Я видел где-то даже сидящего на лошади раненого немца. Молодой немецкий офицер в гипсе сидел на маленькой лошадке и отдавал с нее приказы. Матери с детьми причитали, но следовали за нами по снегу. Они тащили за собой свои скромные пожитки, завязанные в большие платки».

Дьюла Коковай со своей большой вооруженной группой двигался в направлении Швабской горы. Именно о тех происшествиях было написано в дневнике ЮдитЛихтенберг.

Сам Коковай вспоминал: «Около 14 часов мы оказались на улице Бела-кирай. Здесь нашему взору предстало множество брошенных повозок, лошадей и орудий. Машины оказались нагруженными боеприпасами. Рядом с колонной машин на земле лежало множество убитых гражданских. Мы долго маршировали по улице Бела-кирай, откуда свернули на узкую и извилистую улочку. Уже смеркалось, когда мы смогли достигнуть группы зданий, в которых отдыхало множество немецких солдат, остатки группы «Винтер» и 8 студентов. Нас было по меньшей мере 600 человек. Я в сопровождении капитана, занялся поисками офицера старшего по званию. В итоге мы нашли немецкого майора. Согласно достигнутой договоренности вся группа переходила под его командование, а капитан Надь продолжал свой путь к памятнику Кошуту. Мы же двинулись чуть левее его, продолжив свой путь, прижимаясь к отвесным стенам. Долина обстреливалась русскими, которые окопались на горном склоне в загородных домах. Мы открыли ответный огонь. У немцев было несколько убитых и раненых. Мы же, венгры, не понесли никаких потерь. Мы продвигались вперед к зданию ресторана «Диснефё». Тем временем к нам присоединилось еще несколько групп идущих на прорыв солдат. Среди них были офицеры… Деревня Будакеси была занята русскими. А потому мы должны были нанести удар в направлении заснеженного леса, то есть в северном направлении. В течение трех часов русские преследовали нас. Они обходили нас с левого и правого флангов. Мы пытались ускориться, но на заснеженных лесных возвышенностях попали под сильный огонь. В стремительно сжимаемом кольце мы встретились с полковником артиллерии Ленардом и капитаном Ароном Вайна, который был активистом нилашистской партии.

После недолгого совещания было решено, что группа капитана Надя и несколько немецких групп атакуют по глубокому снегу русские позиции, которые располагались на севере. После ожесточенной перестрелки эта русская группа оставила свои позиции, бросив даже один из минометов. После этой атаки под наш контроль перешло множество холмов… Было очень много убитых и раненых. Ранены были немецкий генерал, полковник Ленард и уже упоминавшийся выше капитан… После того, как стемнело, около 18 часов сделали привал, во время которого поели. Около полуночи мы продолжили прорыв. В одной из небольших деревень мы оставили раненых и нескольких солдат, которые должны были оборонять их. Ночью мы встали лагерем на поляне, которую огородили стволами деревьев. У нас не было ничего, на чем было можно было спать, а потому улеглись прямо на ветки. Но сильный ветер и мокрый снег не позволяли даже вздремнуть. Через два часа наша мокрая форма стала покрываться коркой льда. Надо было двигаться дальше».

Часть из этой группы — примерно 2 тысячи человек — продолжила прокладывать путь в направлении Чобанки и горы Хармашхатар. Лейтенант Вире, который буквально накануне сбежал из советского плена, был свидетелем этого отступления. «Рано утром я побежал в направлении горы Тештвер, где и нашел убежище. 12 февраля по туристической тропе я направился к горе Хармашхатар. Там я встретил немецких солдат, и два часа спустя мы уже направлялись к горам Чуч и Шоймару. Немцы несли с собой раненых. Передовой отряд постоянно вел огонь. Солдаты перебегали от дерева и дереву».

Эта группа солдат пыталась прорваться на север. Однако на шоссе, ведущем в Вену, их настигла колонна советских танков и самоходных орудий. Солдаты, у которых фактически не было патронов, углубились обратно в леса. Они не могли преодолеть мощный перекрестный огонь. Большинство скрывшихся немецких и венгерских солдат оказались в лесу чуть выше Надьковачи. Эрнст Швайцер вспоминал: «По лесной дороге несколько солдатских групп двигалось в северо-западном направлении. Мы можем понять, что это немцы, вырвавшиеся из Будапешта. Среди них множество гражданских венгров. Они напоминают ползущего по лесу червя. Некоторые из наших узнают своих знакомых и, несмотря на предупреждение, покидают убежище. Мы сошлись на том, что достичь немецкой линии фронта возможно, лишь разбившись на небольшие группы. «Армейский червяк» состоит из 400 человек. Среди них солдаты 13-й танковой дивизии. В нашей колонне появляются мирные жители, которые несут свою поклажу на голове. Раненый солдат, у которого оторвана нога по самую лодыжку, сидит на неоседланной лошади, которая следует за колонной. После полудня мы продолжаем путь на север по лесной просеке, которая идет по склонам горы от Пештхидекута. Над нами летают русские самолеты-разведчики. В полчетвертого появляются первые русские бомбардировщики, которые сразу же заметили нас. Начинается бомбежка. Появились новые убитые и раненые. На одной из полян по нам открывает огонь русский патруль. Из колонны пулями выбивает по нескольку человек. Так продолжается до тех пор, пока капитан не снаряжает десять человек, которые обходят русских с фланга и открывают по ним огонь. Около 16 часов мы достигаем дороги Пештхидекут — Шоймар. Но здесь мы натыкаемся на русские бронетранспортеры. Дальнейшее движение по дороге невозможно. Холмы к востоку от дороги равны по площади огромному военному лагерю. Теперь русские ведут по нам огонь из минометов. Снова несем потери. Внезапно в небе появляются два немецких самолета. Они кружат. Мы понимаем, что они ищут нас. Даем световой сигнал. Наконец, на нас сбрасывают «продовольственные бомбы». Их только две. Мы сразу же находим их. Их дележка напоминает разграбление, ни о каких равномерных порциях не может быть и речи. Солдат протягивает мне брикет супового экстракта. Абсолютно несъедобная штука».

Советские части атаковали рвущиеся из окружения части у мельницы, которая располагалась рядом с кирпичным заводом в Юрёме. В атаку были пущены самоходные артиллерийские установки, которые поддерживались огнем из минометов. Большинство беглецов нашло здесь свою смерть. Лишь крошечным группам удалось продолжить свой путь дальше на север к Пилишским горам.

Другая группа, состоящая главным образом из солдат ваффен-СС, продолжила путь к горе Хармашхатар. Но, достигнув дороги, ведущей из Шоймара в Пештхидекут, они продолжили двигаться не в северном направлении, а с огромными потерями стали пробиваться к горе Надьсенаш, в итоге оказавшись налесной опушке Будайских гор между селами Тиннье и Пербаль. Советские войска закрепились в Пештхидекуте еще 10 февраля. Они установили засады в близлежащих горах и вдоль всех дорог. В итоге, достигнув одной из деревень, эта группа немцев была почти полностью уничтожена советскими стрелками.

Группа, которой командовал полковник Вольф, двигалась к югу от Нальковачи. Она держала путь к горным хребтам по дороге, которая шла вдоль деревень Тельки, Будаенё Пербаль. Здесь группа неоднократно пополнялась оборванными и голодными солдатами.

На лесные поляны горного хребта Вёрёш-Почойаш самолеты люфтваффе сбросили еще несколько бомб с продовольствием и боеприпасами. Их ржавые останки пролежали там не одно десятилетие. Если не считать налетов советской авиации, то шедшие к немецким позициям солдаты могли вполне спокойно передвигаться по лесам. Проблемы возникали всегда, когда им приходилось покидать лесные массивы и выходить на открытые места. Здесь они почти сразу же замечались советскими танками и кавалерийскими патрулями Красной Армии. Нередко появившиеся на опушках немецкие и венгерские солдаты обстреливались из орудий, после чего предпочитали вновь скрыться в лесу. По этой причине многие из отступавших солдат предпочли повернуть на юг и пробиваться к немцам в районе Большой Холодной горы (Надькопаш). Так, например, поступил генерал-лейтенант Билльницер и его группа. Другая часть немецких и венгерских солдат, общей численностью от 5 до 8 тысяч человек, направилась в юго-западном направлении. Следуя вдоль зубчатой железной дороги по окраинам Варошмайора, эта группа, в основном состоявшая из остатков кавалерийской дивизии СС «Мария Терезия», двигалась в направлении Швабской горы. Так же поступили венгры, которыми командовал старший лейтенант Дьюла Литтерати-Лоёц, — они пытались достигнуть квартала элитной застройки на склонах большой вершины Швабской горы. Отсюда планировалось нанести удар прямо на запад, следуя от Швабской горы лесами.

На большой вершине Швабской горы большинство групп было перебито засевшими в засадах красноармейцами. Те же, кто двигался в направлении малой вершины, смог дойти даже до опушки леса. Отступавшим частям удалось на время захватить малую вершину Швабской горы. Но следующий же натиск советских войск привел к их окружению. Те места изобиловали братскими могилами. Немецкие и венгерские солдаты постоянно попадали в советские засады. Один из таких эпизодов произошел в окрестностях Будакеси. «В начале колонны началась стрельба. Лейтенант с несколькими пулеметчиками рванулся вперед. Основная же масса идущих подалась назад. Никто не хочет быть раненым — все бросаются на землю. Еще несколько смелых парней с ящиками патронов побежали вперед. Их фигуры скрылись в тумане. Слышно, как тарахтят наши МГ-42 и русские пулеметы. Раздаются глухие разрывы ручных гранат, и стрельба затихает. Снова двигаемся вперед. Видим несколько убитых русских, вокруг которых сидят раненые немцы. Над ними еще не рассеялся дым. Видна повозка с хлебом, на которую тут же набрасываются голодные люди».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Солдаты дивизии СС «Мария Терезия» на одной из улиц Будапешта


Среди измотанных, голодных, психически истощенных солдат больше не было никакой дисциплины. «Мы мучительно медленно двигаемся к советской повозке с хлебом. Тут завязывается массовая драка. Буханки рвутся на части. Иногда обезумевшие от голода солдаты пытаются применить друг против друга оружие. Кто-то хватается за кобуру. На некотором удалении наблюдаем за этой безобразной сценой. Скоро самые сильные смогли схватить по нескольку буханок. Между людьми и повозкой остаются лежать убитые и раненные в драке».

В рядах отступающей группы становится все больше и больше людей, которые более не хотят продолжать войну. «Почти все пали духом. Многие выбрасывают оружие и сумки с патронами». Некоторым группам повезло больше. «Молча идем по ночному лесу. Курить строго-настрого запрещено. Внезапно спереди раздаются выстрелы из винтовок и пистолетов. Звучат громкие выкрики. Звучит громкое: «Не стреляйте!» Передовой отряд выскочил на дорогу, по которой ехало несколько советских повозок с продовольствием. На них же в лагерь для военнопленных доставлялось несколько раненых немцев. Ситуация изменилась в корне, немцы оказались на свободе, а русские пленены. То, что они рассказали, дало нам первое представление о советском плене. У них отобрали все, включая ложки и носовые платки. Целый день их не кормили. Тяжелораненых солдат добивали…».

Но, несмотря на все это, многие отказывались от продолжения борьбы. «Марширующие впереди немцы остановились. Встали и мы. Мы не знали, что произошло там. А потому я направился вперед вместе с господином капитаном. Там по снегу катался командир нашего отряда оберштурмбаннфюрер СС Флюгель. Он кричал, что с него хватит этого кошмара и он больше не сделает ни шага. Скопившиеся вокруг него солдаты молча смотрели на эту сцену».

Группа обер-лейтенанта Швайцера собиралась с силами к северу от Веришвара, когда ее атаковали советские войска. «Отдыхаю, курю сигарету. Вдруг внезапно раздается громкое русское «Ура!». По нам открывают огонь. Как вспугнутая охотниками дичь, мы срываемся с места и бежим на север к обрывистой скале. Дыхание сбито. Прицельными выстрелами нас убивают одного за другим. Непосредственно передо мной бежит унтер-офицер. Пуля попадает ему в голову, и он падает, как подкошенный. Я больше не мог так. Я хватаюсь за куст, чтобы не свалиться, и обдумываю, должен ли закончить свою войну и застрелиться. Нет, этого не произойдет. Мы не имеем права расставаться с жизнью таким способом. Вскакиваю и снова бегу вперед, пока передо мной не вырастает гора Кевей…

Мы скатываемся по крутому склону, по самые плечи пробиваясь в глубокий снег. Мы понимаем, что русские будут преследовать нас. У подножия горы мы пытаемся найти убежище. Нас всего осталось 13 человек. Только теперь я понимаю, что где-то выронил карту. На сегодня суточным рационом является кусочек шоколада, конфета и ломтик хлеба».

Как рассказывали оставшиеся в живых, на второй-третий день голода почти у всех возникали галлюцинации. Посреди заснеженных полей солдаты видели теплые дома, в которых на кухнях готовилась вкусная еда. Некоторые полагали, что они садятся в поезд на южном вокзале. Голод и нервные потрясения лишали многих разума. Но тем, кто добрался до гор, предстояла нелегкая задача. Чтобы добраться до немецкой линии фронта, которая проходила по линии Жабек — Сомор — Маньи, предстояло преодолеть танковый заслон, поставленный советскими войсками.

Из 28 тысяч солдат, пытавшихся вырваться из окруженного Будапешта, до немецких позиций смогло добраться не более 800 человек. Прорыв превратился в жуткую бойню.

Первой группой, которой все-таки удалось осуществить прорыв, был отряд, возглавляемый старшим лейтенантом запаса Ласло Силаши Сабо. В гражданской жизни он был актером. Вечером 13 февраля его группа смогла достигнуть холмов, раскинувшихся между Сомором и Мариахаломом. В католической капелле в Соморе благодарственный молебен сразу же заказали три немецких и один венгерский офицер, а также пара десятков солдат. Все выжившие хором говорили, что были обязаны жизнью тому обстоятельству, что командовавший ими старший лейтенант отлично знал те места.

Самая большая группа, вышедшая из окружения, возглавлялась Гельмутом Вольфом и Вильгельмом Шёнингом. 13 февраля она вышла к немецким позициям западнее лесного массива, который располагался у Надьковачи. После наступления этой группе удалось прорвать внешнее кольцо советской обороны в окрестностях Будаенё. Ведя ожесточенный бой, она смогла пробраться в расположение 3-й кавалерийской бригады вермахта.

Гауптштурмфюрер СС Боосфельд и несколько его людей смогли спрятаться в залах электростанции на улице Лёвёхаж. Им пришлось незаметно пробираться между советскими отрядами. Красноармейцы, видимо, еще не знали о начале прорыва, а потому праздновали, отмечая взятие Будапешта. В утреннем сумраке немцы смогли достигнуть горы Ремет, где в одной из пещер обнаружили огромное количество людей, прежде всего немецких солдат. Они устремились на запад, где были обстреляны русской артиллерией. При этом солдаты были просто не в состоянии заниматься поиском припасов, сброшенных с самолетов. Они были физически истощены. Группа не обращала никакого внимания на оборону, а только лишь спешно отступала. Советские стрелки убивали одного солдата за другим. Ближе к полуночи оставшиеся в живых солдаты решили отдохнуть на одной из лесных полян. Бегство было продолжено через несколько часов. Из последних сил, что само по себе похоже на чудо. Они смогли прорвать с тыла советские позиции, после чего достигли немецких частей. Прорыв затруднялся тем, что советские части находились на возвышенности, у подножия которой тек ручей. Чтобы воссоединиться с немецкими частями, его надо было форсировать. На тот момент в отступающем отряде насчитывалось не более сотни солдат.

«На отлогом лугу, который был местом перехода к немецким позициям, было хорошо видно маленькие серые точки — немецких солдат, которые пробивались вперед. С немецкой стороны мы не получили никакой огневой поддержки, хотя очень рассчитывали на нее. Русские же снайперы, напротив, не оставили многим никаких шансов на спасение. Они расстреливали бегущих солдат, как в тире».

Из 100 человек, достигших подножия холма, до немецких позиций смогло добраться не более 20. А несколько часов спустя советские позиции атаковала самая крупная из прорывающихся группировок — группировка Вильгельма Шёнинга. В распоряжении этого командира 66-го панцер-гренадерского полка, кавалера Рыцарского креста с Дубовыми листьями, было от 3 до 4 тысяч человек. Для облегчения перехода через линию фронта группировка была разбита на небольшие отряды, в которых было 15–25 человек. Затем они начали массовую атаку. Унтер-офицер Отто Кучер вспоминал: «Внезапно взлетели две зеленые сигнальные ракеты. Это был знак, что мы были своими. Зеленые ракеты взлетали над немецкими позициями в интервале через каждые 500–1000 метров. Мы уже достигли советских окопов, когда нас окликнули. Мы сразу же стали забрасывать окопы гранатами и стрелять из всего, из чего можно было вести огонь. Русские открыли огонь, когда мы уже были в окопах. Как раз между мной и Шёнингом разорвалась ручная граната. Шёнинга тяжело ранило в правую ногу. Я же получил осколок в левое бедро. Пришлось ползти до собственных позиций. Когда меня доставили в лазарет, я не мог сдержать рыданий. Мы все-таки вырвались!»

Сам Шёнинг так вспоминает о данном инциденте: «Внезапно у меня возникло чувство, что мне оторвало ноги. Дивизионный врач Зеегер, лежавший на земле рядом со мной, хотел помочь, но тут же был ранен сам. Вначале он получил ранение в ногу, а затем осколок разорвал ему ягодичную мышцу. Так как в моей обойме уже не было патронов, то отдал приказ лейтенанту, чтобы он пристрелил меня. Он сам был ранен в руку. Но я ответил: «Осталось лишь 2 тысячи метров, герр оберст. Мы должны сделать это!» Тогда пополз по заснеженному склону, за мной последовал врач… два раненых гренадера из состава моей группы под огнем несли нас на руках. Так я и проковылял до самых немецких позиций».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Путь вырвавшихся из окружения немецких и венгерских солдат: 1 — путь группы Шёнинга и Вольфа; 2 — места падения «провиантных бомб»; 3 — место попытки прорыва группы штурмбаннфюрера Флюгеля; 4 — место пленения генерала Билльницера; 5 — попытка прорыва по Венской аллее; 6 — путь группы Швайцера; 7 — места атак советских войск; серым обозначены лесные массивы


Тем же самым утром прорваться к немцам удалось венгерскому прапорщику Дьюле Ковай и его сослуживцам. С земли его небольшой отряд атаковали русские лыжники, с воздуха — самолеты. Пришлось предпринять несколько атак, чтобы проломить советскую линию обороны и выйти к Аньача-Пуста. Прапорщик вспоминал: «Уже смеркалось, когда нас обстреляли с расстояния 500–600 метров. Я хотел ответить, но мой МП внезапно отказался стрелять. Так как во время атаки не было времени разбираться, что с ним произошло, я отбросил автомат и взялся за винтовку — я не мог пробиваться совсем без оружия. Со своих позиций русские стали бросать в нас гранаты. Один эпизод навсегда остался у меня в памяти. Я видел, как одна из гранат упала прямо передо мной, — я бросился на землю и лежал, пока она не взорвалась. Мой рот и мои глаза оказались забиты снегом. Фуражку куда-то унесло взрывом. Я вскочил и бросился вместе с другими на русских. Я бежал, когда увидел, что в 10 метрах от меня за деревом спрятался русский. Он прицелился в меня и нажал курок. Я до сих пор слышу звук этой осечки. Он хотел ударить меня прикладом, но я оказался проворнее и вонзил ему со всей силы между ребер штык. Затем я догнал остальных, которые были уже на опушке леса. Мы стали прочесывать его в надежде, что там могли оказаться наши люди. Под сильным огнем мне пришлось упасть в снег. Перебежками я смог добраться до окопа, где укрылся от огня. Однако надо было двигаться дальше. Первым вскочил Вайна. Он не успел сделать и десяти шагов, как его сразила пуля. Она попала ему в затылок. Ночью прибыли еще солдаты, пытавшиеся прорваться к немцам. В целом наша группа состояла из 36 немцев и 9 венгров. От моей прошлой группы осталось только трое: я, Йожеф Яс и Бела Хидвеги».

Но большая часть вырвавшихся из Будапешта (624 человека) смогли достигнуть немецких позиций только 16 февраля. Много позже за ними последовало еще около 80 человек. Последней была группа Эрнста Швайцера, которая насчитывала всего лишь три человека. Их путь, наверное, был самым длинным. Он лежал из Будапешта через Пилишские горы, затем через гору Надь-кевей, через Добогокё, а затем через Гран. На четвертый день прорыва, 15 февраля эта группа достигла местечка Лайош. «Взгляд, брошенный на дома, притягивал нас к ним. Мы были уставшие и изголодавшиеся. Но сначала надо было проверить, не было ли там русских. Вдвоем мы осторожно стали пробираться вперед. Деревня словно вымерла. Теперь мы подходим к дому. Двери открыты! Дом покинут и разграблен. На полу валяется посуда. Надо найти что-то съедобное. Пусто. Мы готовимся отойти ко сну, а пожилой обер-ефрейтор продолжает поиски пищи. Он возвращается с бесформенной массой в руках. Когда-то это было тесто. Ему не меньше нескольких недель. Оно заплесневело и плохо пахнет. Мы обрезаем его, делим на равные части.

Мои приятели разбудили меня, когда солнце было уже высоко в небе. Я предупреждаю, что мы сразу же должны исчезнуть. Где-то снаружи раздаются шаги! Мы прячемся и пристально смотрим на дверь. Она открывается. Входит гражданский венгр. Он испуган не меньше нас. За ним в дом входят два молодых человека. Они просят нас, чтобы мы ушли. Если бы прибыли русские, которые патрулируют эту местность едва ли не ежедневно, им бы не поздоровилось. Мы собираемся уходить, но просим, чтобы нам дали хоть какой-то пищи… О продвижении вперед можно было даже не мечтать. Наше настроение падает. Мы решаем вернуться обратно в дом, пока не появились русские. Когда мы возвращаемся, венгры бледнеют от ужаса. В качестве гарантии их безопасности они просят сдать оружие и боеприпасы. Мы отдаем оружие, при условии, что они вернут его позже. Венгры говорят, что если нагрянут русские, то они могут сказать, что разоружили и взяли в плен немцев. Они достают картофель, чистят его и начинают варить. Я снова укладываюсь на пол и засыпаю. Приятели пытаются меня разбудить, когда картофель готов. Им удается это не с первого раза. В полусне я съедаю два ложки и вновь падаю на пол. Мы просыпаемся в 6 часов утра. Венгры угощают нас чаем с хлебом. Я выспался и чувствую себя бодрым».

Затем группа направилась в сторону Грана. При этом она миновала туристическую базу в Добогокё (одной из самых высоких вершин Пилишских гор). Но база оказалась под охраной советских патрулей, в итоге гору пришлось обходить с севера. Из-за глубокого снега и отвесных обрывов отступающим немцам удавалось за день преодолевать не более 4 километров. Утром 20 февраля их, перенесших многочисленные невзгоды и страдания, от Грана отделяло несколько километров. «Мои ноги болят так сильно, что мне пришлось разрезать сапоги. Стянуть их можно только помощью моих товарищей. Когда нам снова надо двигаться в путь, я обнаруживаю, что не могу надеть их обратно. Я говорю моим приятелям, что они могут двигаться дальше без меня. Я бы остался в какой-нибудь из хижин. Главное было выяснить, кто контролирует эту территорию. Но мои товарищи решают не покидать меня. Они тоже не хотят идти дальше. На рассвете мы видим, что в каких-то ста метрах от нас находится город. Если верить карте, то это Гран. 10 дней назад этот город был еще в немецких руках. Мы скатываемся по склону и направляемся к домам на окраине. В одном из них нам указывают, в каком из домов разместились немецкие солдаты. Мы смогли вырваться из окружения».

Но для кого-то прорыв заканчивался много недель и даже месяцев спустя. Несколько групп немецких солдат, которые панически боялись русского плена, скрывались в лесах до самой весны 1945 года. Некоторые даже до лета. Кому-то удавалось скрыться в венгерской столице. Некоторые из таковых, наиболее решительные, пытались спустя несколько дней выйти из города, одетые в штатские костюмы. Очевидцы рассказывают, как один из подобных солдат, облаченный в изящное пальто, по-немецки (!) интересовался у прохожих на улице города, как добраться до Будакеси. Унтерштурмфюрер СС Фриц Вогель, который был приписан к штурмовому университетскому батальону, укрывался с будапештскими студентами до апреля 1945 года. Прикинувшись глухонемым, он смог добраться до Вены, уроженцем которой он и являлся. До того, как Европа оказалась поделена «железным занавесом», он регулярно слал своим спасителям благодарственные письма и пакеты с подарками.

В последний день битвы за Будапешт не стоило списывать со счетов немецких и венгерских солдат, которые остались на территории, примыкающей к Будайскому замку. Эти солдаты оставались по совершенно разным причинам. Несколько воинских подразделений получили приказ о начале прорыва слишком поздно или вовсе не получили его. Многие преднамеренно не стали его исполнять, так как считали прорыв бессмысленным и безнадежным предприятием. Многие из них тут же отправлялись на склады, где начинал и делить продовольствие. Они знали, что вскоре попадут в плен, а потому предпочитали сделать это с набитым животом. К числу поздно проинформированных подразделений преимущественно принадлежали венгерские группы, которые пытались уклониться от боев. Число подобных солдат составляло где-то около 5 тысяч человек.

Кроме этого было еще около тысячи тяжелораненых, которые были размещены в импровизированных госпиталях в туннеле, подвале национального банка и других местах. Как вспоминает очевидец, «многие из них рыдали и думали, что к следующему утру их убьют». Главный военный врач гарнизона вместе со всем медицинским персоналом сбежали, бросив раненых на произвол судьбы.

Единственным, кто после неудавшейся попытки прорыва вернулся в госпиталь, был дивизионный врач Хюбнер. Он намеревался помочь сотням людей, которые лежали без еды и медикаментов в подвалах королевского дворца. Позже он вспоминал: «В замке царило безумие. За недели осады многие познакомились с этим явлением очень близко. Действиями людей руководили лишения, бедствия и желание выжить. Вряд ли можно было возлагать ответственность на отдельных людей. Но между тем раненые заметили, что их бросили. Среди них началась паника. Во всех углах огромного подземного госпиталя то и дело раздавались щелчки пистолетных выстрелов. Многим была недопустима сама мысль о попадании в советский плен. Мне удалось разыскать несколько благоразумных легко раненных офицеров, казначея штаба и группу из восьми унтер-офицеров. Они должны были успокоить людей. При помощи громкоговорителя я сообщил раненым, что мы будем оставаться с ними до последней минуты и будем заботиться о них. Но венгры занимались тем, что отбирали у раненых оружие и распускали самые ужасные слухи. В мое распоряжение себя предоставили только два врача. До окружения Будапешта я поддерживал с ними дружеские отношения.

Как уже упоминалось, солдаты не должны были голодать в подвалах и окопах. В итоге они без зазрения совести брали штурмом кладовые и склады. Возмущение тем, что их обманули, вылилось в бессмысленную жажду разрушения. Молодой унтер-офицер открыл бункер сбежавшего генерала Пфеффера-Вильденбруха и оделся в оставленную им парадную униформу. Прежде чем мы его смогли удержать, он, возомнив себя генералом, выстрелил себе в грудь…

Утром, в районе 8 часов я принялся за дело. Надо было ампутировать руку одному тяжелораненому обер-лейтенанту, который после атаки вернулся в замок. Работать приходилось в нижних катакомбах, по соседству с тяжелоранеными. Некоторое время спустя дозорные сообщили мне, что в зоне видимости появились первые русские. Но никаких эксцессов не произошло. Разве что у входа в нашу операционную теперь постоянно стоял русский с автоматом наперевес. Мне потребовалось собрать все силы в кулак, чтобы не показать своего волнения. Я продолжал оперировать. После операции я изрядно отхлебнул из бутылки. Иван сделал то же самое. И лишь после этого мы пошли наверх для процедуры сдачи в плен. По сути, это была формальность, никто ничего не передавал, никто ничего не принимал. Во всех свободных помещениях замка можно было заметить множество русских. Водка текла рекой.

Внезапно в темноте возник главный медицинский пункт. Когда мы стали искать наш аппарат громкой связи, то заметили, что русский джип увозил его куда-то вдаль. Якобы это мешало русским… затем прекратилось водоснабжение. Вышли из строя уборные. Канализационные потоки стали течь между соломенными тюфяками, на которых лежали раненые. Не было свечей. Но тут на выручку пришли русские, они показали, как из смальца и пары лоскутов можно было сотворить светильник. Они тлели повсюду. Стоял страшный смрад. Раненые справляли нужды либо под себя, либо прямо на пол. О снабжении раненых можно было даже не думать. Количество умерших было таким огромным, что мне становилось страшно. Трупы выносили в нижние подвалы, а затем стали складировать в помещении бывшей кухни. Повсюду были разбросаны медикаменты, консервы, белье, картины, осколки ценного фарфора».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Многие немецкие офицеры и солдаты предпочитали не прорываться из кольца окружения, а сдаться в плен


Советское командование сразу же стало планировать эвакуацию этих госпиталей. Для этого было выделено несколько врачей. Затем среди пленных были найдены люди, имевшие медицинское образование. Они должны были помочь немецким и венгерским раненым.

Прапорщик Аладр Конкой-Теге (до войны врач) вспоминал о своей встрече с Хюбнером и знакомстве с подземным госпиталем: «С южной стороны в подвал вел темный вход. Там был немецкий военный госпиталь, который находился непосредственно под дворцом. По нему ходил худой измученный немецкий врач, которого сопровождали два санитара. Но подобных сил хватало только на то, чтобы выносить трупы. Нас разделили на три группы, каждую на один этаж. Мы должны были подсчитать людей и определить, какие требовались медикаменты. Я был направлен на второй полуподвальный этаж. Дело шло медленно. Помещение освещалось лишь несколькими свечами и светильниками. Воздух был до удушья спертым. В нем в одно зловоние смешался запах гноя, крови, пота, мочи, сигаретного духа и грязи. Смрад был ужасный. Он перебивал любые запахи, распространялся даже по коридорам. Свет карманных фонариков вырывал из темноты ужасные картины. По обеим сторонам тоннеля длинными рядами на деревянных помостах лежали раненые. Многим приходилось довольствоваться голым бетоном. Многие были в униформе. У кого виднелась кобура. У кого сумка с ручными гранатами. Почти у всех кровавые загноившиеся раны. У кого-то были открытые переломы. У нас не было даже времени, чтобы положить раненых на кушетки. Их раны нельзя было тревожить. Откуда-то доносились взрывы. Наверное, это рвались гранаты. Раненые едва могли передвигаться. Они лежали в собственных выделениях, ослабленные и беспомощные. Больше не было процедур, перевязки и самого лечения. Для них едва находилось продовольствие. Как сказал врач, отсюда выносили только вперед ногами. Повсюду слышались стоны, причитания, молитвы, обрывки немецких ругательств. Чтобы описать этот ад, явно не подходили стихотворные формы Данте. Неподвижно лежало лишь 2–3 человека. У них были безучастные лица мертвецов. Этажи госпиталя весьма напоминали круги ада, описанного итальянским поэтом. На нижнем этаже размещались парализованные, слепые и те, кто выжил после того, как пустил себе пулю в лоб… Тот, кто оказался здесь, получал немного обезболивающего».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Пожар в королевском дворце


В военном госпитале неоднократно вспыхивали пожары, которые не удавалось оперативно потушить. Судя по всему, их вызвали курящие раненые. В итоге несколько человек сгорело заживо. Это было в тоннелях замка и в подвале здания военно-исторического института.

Хюбнер вспоминал: «18 февраля на верхних этажах вновь вспыхнул пожар. Огонь стал распространяться из боковой пристройки на наш военный госпиталь. Там же находился склад боеприпасов. Один раз мне предстояло пережить ужасную сцену. Мы удаляли осколок из живота молодого венгра, когда дверь в операционную распахнулась. В ней показалось два парня, которые беспорядочно стреляли друг по другу. Один стрелок присел на корточки у операционного стола и продолжал вести огонь по своему противнику. Второй в ответ также стрелял. Пули свистели прямо над разрезанным животом венгра, который находился под действием наркоза. Пальба прекратилась только тогда, когда один из стрелков получил пулю в голову. Мы поднялись — у нас дрожали руки. Тем временем более удачливый стрелок, не произнеся ни слова, вышел из операционной, оставив там лежать труп неизвестного… Нам надо было выпить, но для этого не было времени, так как этаж был объят пламенем.

Огонь охватил драпировки, деревянные панели, соломенные тюфяки. Под зловещее потрескивание огня в помещении, где хранились боеприпасы, стали раздаваться разрывы. Затем раздались крики о помощи. Это кричали сгорающие заживо. Единственным выходом из этих катакомб была двухметровая дверь. О спасении всем думать не приходилось. Нам удалось вынести из огня около сотни человек, но снаружи многих из них ожидала смерть от переохлаждения, так как мы были вынуждены класть их прямо на снег. У нас не было другой возможности разместить их где-то еще».

Конокой так описывал это трагическое происшествие: «Из входа валил густой дым. Раздавались взрывы. Несколько раненых смогли выбраться во двор. За ними следовали новые… Тот, кто был способен, поддерживал приятеля. Все пытались покинуть этот полыхающий ад. Подвал был охвачен пламенем. Немецкий врач рыдал: «Там горят мои товарищи, но я не могу им помочь!»

Согласно одним сведениям, в огне погибло 800 человек. Согласно другим — 300. Но, несмотря на эту катастрофу, многие продолжали оставаться в казематах. «В соседнем помещении, которое было отделено от катакомб массивной железной дверью, мы разместили тяжелораненых немецких и венгерских офицеров. Во время пожара дверь заклинило. Но я слышал стук с той стороны. Общими усилиями мы все-таки выломали ее. Сразу же возникло впечатление, что мы попали в вонючую духовку. Офицеры сбросили с себя одежду и поливали насколько могли стены своей мочой».

Только после ужасного пожара раненые были переведены в армейский госпиталь Хонведа, который располагался в доме № 11 по улице Аттилы. Немногие оставшиеся в живых были отпущены по домам летом 1945 года.

Глава 5

Реакция военных кругов на прорыв

В командовании группы армий «Юг» радиограмму от Пфеффера-Вильденбруха получили в 19 часов 45 минут, но далее ее передали только в 22 часа 30 минут. Причина этого промедления до сих пор остается непонятной. Генерал Балк сообщал в Верховное командование сухопутных войск Германии следующее: «Я хочу попытаться пойти навстречу 9-му горнострелковому корпусу СС через Жамбек или Пилишсентлелек. Это является долгом чести в отношении окруженных в Будапеште. Я предполагаю ударить всеми силами имеющихся в моем распоряжении кавалерийских корпусов и танков. Если мне будут переданы в распоряжение танковые части, то они также будут оказывать поддержку».

Тем не менее, данная операция была с самого начала поставлена под сомнение. Дело в том, что как раз между Жамбеком и Пилишсентлелеком советское командование сконцентрировало части 2-го механизированного гвардейского и 5-го кавалерийского корпусов. Подготовка к немецкому наступлению в данном направлении требовала (как минимум) от одного до двух дней. Даже если бы Верховное командование сухопутных сил дало разрешение на проведение этого «встречного» наступления, то у Балка в распоряжении не было мобильных общевойсковых соединений. Генерал Вёлер, сменивший на посту командующего группой армий «Юг» Фрисснера, послал пробивающимся из Будапешта группам «прощальную телеграмму», которая, судя по всему, была составлена несколько дней, а возможно, и недель назад. Ее раскидывали как листовку над территорией венгерской столицы. Пфеффер-Вильденбрух получил свою «прощальную» награду — Дубовые листья к Рыцарскому кресту.

Командованию группы армий «Юг» и 6-й армии оставалось только беспомощно наблюдать за трагедией, которая разыгрывалась буквально у них под носом. У них не было времени, чтобы предпринять хоть сколько-либо эффективные действия. Не было ни войск, ни техники. Не хватало, наверное, и готовности прийти на помощь.

Если сначала в командовании, которое разрабатывало новые планы, царило приподнятое, даже оптимистическое настроение, то буквально пару дней спустя от него не осталось и следа. Ошибки, допущенные командованием группы армий «Юг», нашли свое отражение в ежедневных донесениях. Они выглядели следующим образом.

12 февраля 1945 года. Понедельник.

Ход событий:

Прошлой ночью из западной части Будапешта отсутствуют какие-либо сообщения от идущих на прорыв частей. По результатам проведенной авиаразведки можно предположить, что они в составе нескольких боевых групп пробиваются на северо-запад Пилишских гор. Создается система для организации собственной контратаки юго-восточнее Грана…

Армейская группа Балка:

В настоящее время радиосвязь с корпусом отсутствует. По сведениям разведки в качестве главного удара выбрано направление: Пештхидекут — Шоймар — Пилишвёрёшвар (Веришвар) — Пилишсанто — Пилишсенткерест — Пилишсентлелек. Судя по всему, передовые отряды достигли окрестностей Пилишсенткереста. Принимая это во внимание, отдан приказ переместить в район Грана два сводных панцер-гренадерских полка и бригаду штурмовых орудий…

Недостаточные результаты проведенной авиаразведки позволяют прийти к выводу, что войска из Будапешта пробиваются в первоначальном направлении, на северо-запад, к Пилишским горам. В 17 часов 50 минут приходит сообщение, что немецкие группы замечены у Шоймара и Пилишхидекута. Группы также замечены у южных окраин Сентендре (Святого Андрея), в лесных массивах западнее Сентендре и даже у западных окраин Пилишсенткереста…В последнее время немецкие группы наблюдаются у Пилишвёршвара и Пилишборошсенё…

В 23 часа 25 минут штаб армейской группы Балка сообщает…: «так как очевидно, что прорыв будет проходить в Пилишских горах, армейская группа перемещает туда штурмовые части, чтобы сблизиться с 9-м горнострелковым корпусом СС и открыть ему проход. Выдвинуты также подразделения старшего квартирмейстера, которые по первому сигналу готовы оказать медицинскую помощь и наладить снабжение. Армейская группа надеется, что уже ночью появятся первые прорвавшиеся. С левого фланга 3-й кавалерийской бригады и правого фланга 96-го пехотного полка сообщают о шуме приближающегося боя. Наблюдаются сигнальные ракеты, которые взлетают в 5 километрах юго-западнее линии фронта».

13 февраля 1945 года. Вторник.

Армейская группа Балка

9-й горнострелковый армейский корпус СС: в районе Сомора (3-я кавалерийская бригада) к собственно линии фронта смогли пробиться 3 немецких и 1 венгерский офицер, 23 солдата и унтер-офицера. До начала прорыва эти солдаты не являли собой какую-то единую боевую группу, они принадлежали к разным боевым группам… 30 вырвавшихся из Будапешта направлялись к Будакеси по лесам, расположенным между Тиннье и Пербалем. В этом лесу, кажется, находятся наши группы. Улицы сильно забаррикадированы. Они отчасти непроходимы из-за обломков домов, автомобилей и трупов лошадей… Прорыв осуществляется тремя группами, которые двигаются в северном, западном и южном направлениях. Местом сбора были указаны Надьковачи (Ковач). Вырывающиеся группы натолкнулись на мощный блокирующий рубеж. Они несут большие потери и пришли в беспорядок. Вторую, образованную из обозов линию блокады проломить будет легче.

14 февраля 1945 года. Среда.

Армейская группа Балка

… По обе стороны от Сомора из Будапешта к своей линии фронта пробиваются несколько небольших групп. По словам вырвавшихся, главный удар идущих на прорыв групп приходится на запад и северо-запад. По-видимому, эти группы лишились единого командования. Это может привести к задержке прибытия вырвавшихся групп и отдельных солдат… Авиаразведка заметила немецкие части к югу от Пилишвёрёшвара и Пилишсентивана. Это то самое пространство, где уже вчера было замечено несколько групп. По данным авиаразведки, со всех сторон атакуется местечко Тельки, расположенное в 9 километрах на юго-запад от Пилишвёрёшвара. Можно предположить, что атаки предпринимаются на немецкие группы, окруженные в Тельки. Предполагается, что в 3 километрах на восток от Жабмбека появилась немецкая группа. По утренним данным, около 100 человек подошли к Сомору.

Этим подтверждается вчерашняя картина, что вырывающиеся из Будапешта части выбрали не длинный, более безопасный путь через Пилишские горы, а более короткий, но более обороняемый врагом… Последующие сообщения авиаразведки говорят о шуме боя, артиллерийском огне и пожарах в западной части Будапешта. Кажется, там еще находятся наши части… Пришло около 600 человек, как сообщает командующий армейской группой Бал к, в 21 час 40 минут. Ожидается, что группы будут пробиваться еще три дня…

15 февраля 1945 года. Четверг.

…Накануне прибыло сообщение, что группа солдат собралась у Пербаля. Один из прорвавшихся утверждает, что вся линия обороны противника обращена против прорывающихся частей. По этой причине советский кавалерийский корпус внезапно прекратил атаки на позиции, удерживаемый 3-й кавалерийской бригадой. Тем не менее, атака, предпринятая на противника, привела к потере 100 собственных солдат и 50 прорывающихся из Будапешта. Поэтому он (командующий. — Авт.)не мог решиться на наступление в направлении Пилишских гор, чтобы тем самым деблокировать якобы окруженные у Кестёльца группы прорывающихся солдат. Он полагает, что наступление через Дунай, предпринятое в рамках операции «Южный ветер», имеет большее значение и не сопряжено со столь большими потерями… в 17 часов 40 минут авиаразведка докладывает, что не обнаружила в районе Пилишских гор никаких немецких военных групп… Больше никто не добирается до нашей линии фронта. Командующий армейской группой Балк придерживается точки зрения, что просачивание небольших групп прорывающихся солдат может только помешать нашей операции.

16 февраля 1945 года. Пятница.

Из полета над Будапештом авиаразведка не доставила никаких новых сведений. Впрочем, авиация продолжает поиск групп, которые могут располагаться между линией фронта и Будапештом. Количество добравшихся до нашей линии фронта значительно сократилось. Сегодня прибыло только 14 человек, что в целом составляет 624 человека.

В тот же самый день пехотный генерал Вёлер передавал в Верховное командование сухопутных войск заключительную сводку. В 23 часа он вообще не упомянул Будапешт.


Один из советских офицеров, служивший в 297-й стрелковой дивизии, так изображал события, связанные с прорывом (дело в том, что штаб дивизии располагался в доме № 386 по улице Вираньош, которая лежала на основном направлении прорыва): «Около 23 часов венгры-добровольцы привели немецкого солдата, которому удалось вырваться из кольца окружения. После того, как он потерял свою группу, он натолкнулся на венгров, которые готовились принять ванну. Он полагал, что они сражаются на их стороне… Мы попытались выяснить у пленника, как он попал на наши позиции. Он бормотал что-то несвязное, а потому мы направили его в штаб дивизии. Но где-то полтора-два часа позже в различных частях города стала усиливаться стрельба из винтовок и пулеметов. Она двигалась в северном направлении, то есть к нам. Мы уже стали различать разрывы гранат и снарядов.

Ночью, около 3 часов наши разведчики и связисты, которые служили в нашем корпусе, задержали группу немцев численностью 7 человек. Ею командовал обер-лейтенант. В темноте эта группа оказалась на земельном участке за недостроенным домом. Обер-лейтенант пояснил, что получил приказ любой ценой вырваться из котла. Мы решили подготовить здание к круговой обороне. Для этого связались со штабом расположенного по соседству минометного батальона… На следующее утро появилась большая колонна противника численностью 1500–2000 человек. Вражеские солдаты двигались перебежками, стреляли во все окна и закидывали здания гранатами. На соседней улице Сарваша Габора появился немецкий бронетранспортер. Он был подбит из противотанкового орудия. Через несколько минут артиллеристы уже устанавливали миномет 120-миллиметровый, который позаимствовали у соседей. Пустующий земельный участок позволял вести прицельный огонь, так что мы накрыли вражескую колонну плотным слоем мин. У дверей мы соорудили баррикаду и начали вести огонь из окон, без проблем попадая в толпу перепуганных и мечущихся врагов… Несмотря на огромные потери, гитлеровцы не прекращали попыток вырваться из города. Вскоре их встретил залп нашей артиллерии».


100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Казнь Ференца Салаши


Ничто не говорит лучше о стремительности начала прорыва, как тот факт, что командованию 37-го стрелкового корпуса пришлось вступить с противником в ближний бой. «Это была жестокая ночь. Канонада, разрывы гранат смешивались с ужасными криками бегущих немцев и хрипами умирающих раненых… Для обороны каждый солдат тут же схватил винтовку. Командиры всех званий, а также штабные офицеры были вынуждены прореживать ряды врагов из автоматов и винтовок. Все без исключения занимали позиции в окопах, вдоль улиц, за деревьями».

Если подводить итоги прорыва, то можно сказать, что 12 февраля советские части осторожно возвращались на свои прежние позиции. Только к полудню они заняли часть аллеи Олас и больницу Святого Яноша. И лишь во второй половине дня были взяты площадь Селля Кальмана и Сенная площадь. Будайский добровольческий полк сыграл в этих событиях не последнюю роль. Именно венгерские добровольцы захватили здание королевского дворца. Именно они стали организовывать массовую сдачу в плен немецких солдат. Кроме этого, некоторые из венгерских добровольческих частей приняли участие в боях на горе Ремет и в прилегающих к ней лесах.

К 17 февраля 1945 года очистка Будапешта от немецких солдат полностью закончилась. Уже двумя днями ранее советское командование квалифицировало прорыв как военную операцию, которой закончилось сражение за Будапешт. В целом Красная Армия взяла в плен 22350 солдат и офицеров. К началу прорыва в распоряжении Пфеффера- Вильденбруха имелось 43900 человек. Четыре дня спустя почти все они были убиты или взяты в плен. По приблизительным подсчетам, в это время еще около 3 тысяч солдат скрывалось в горах.

Как уже говорилось выше, немецкой линии фронта смогли достичь около 700 человек. Если прибегнуть к несложной военной арифметике, то можно обнаружить, что во время прорыва немецко-венгерская группировка потеряла убитыми 19250 человек. Это соответствует сведениям, которые значатся и в советских, и в немецких документах. Но если посмотреть на эту страшную цифру с точки зрения общей численности окруженной группировки, то получится, что всего за 4 дня боев она потеряла около 40 % своего состава. До настоящего момента не известны места всех захоронений. Официально установлено только 5 тысяч могил солдат из состава немецко-венгерской группировки.

Сам прорыв, пожалуй, не был неожиданностью для советского командования. Немцы уже предпринимали подобные попытки, а потому советские войска были готовы к очередному «сюрпризу». С этой точки зрения провал прорыва может рассматриваться как убедительная военная победа советского командования. В конце концов, до немецкой линии фронта смогли добраться только единицы. В этом есть большая заслуга Толбухина, который, в отличие от Малиновского, ориентировался не на захват города, а на уничтожение вражеской группировки. Толбухин был вообще не заинтересован в том, чтобы выпускать немцев из города. Он прекрасно понимал, что вражеская оборона должна была рухнуть с минуты на минуту. Это произошло бы вне зависимости от того, одобрил бы Пфеффер-Вильденбрух план прорыва или нет. Следуя прежней тактике, можно было без проблем уничтожить немецкие части, оставшиеся в Буде.

Прорыв из Буды был самой безнадежной операцией за всю Вторую мировую войну. Из окружения смогли выйти только 2 %, причем доля венгров из них составляла только 10 %. Почти 20 тысяч солдат погибло за пять дней боев. Причем большая часть из них пала во время шестичасовой бойни, которая происходила между площадью Селля Кальмана и Холодной долиной. Горы трупов, которыми были завалены все центральные улицы Будапешта, являли собой воистину апокалипсическую картину. Следы этих ожесточенных боев до сих пор можно видеть на некоторых будапештских домах.

Заключение

Штурм Будапешта был одной из самых кровавых городских битв за всю историю Европы. Потери Красной Армии в ходе осады венгерской столицы и связанных с ней операций составили 24056 человек ранеными и 80026 — убитыми. Эта цифра приблизительно соответствует половине всех потерь, которые понесли советские войска в Венгрии в годы Второй мировой войны. То есть можно говорить о том, что каждый второй советский солдат, погибший в Венгрии, пал во время освобождения Будапешта. Не меньшими были и материальные потери. В течение 108 дней, пока длилась Будапештская операция (советская историография традиционно начинает отсчет с 29 октября 1944 года, а европейская — с 24 декабря 1944 года), войска 2-го Украинского фронта под командованием Малиновского, а затем подключившиеся к ним войска 3-го Украинского фронта под командованием Толбухина в целом потеряли 135 тысяч единиц стрелкового оружия, 1766 танков и самоходных орудий, 4127 орудий и 293 самолета. Сюда также включены данные операций в Эрчи и Хатване. По этой причине точно нельзя сравнить уровень противоборствующих сторон, тем более, что уровень потерь немецко-венгерской группировки можно установить только приблизительно.

Согласно подсчетам К. Унгвари, советские потери, связанные со штурмом Будапешта, имеют следующие пропорции. 25 % потерь пришлось на операции «Конрад», 55 % — собственно на штурм города и 20 % — в остальных боевых действиях в окрестностях Будапешта. За время этого сражения 382 человека были удостоены наивысшей награды СССР — звания Героя Советского Союза. Если посмотреть на статистику награждений по отдельным этапам боевых действий в Венгрии, то получится очень интересная картина.

Таблица 17

ПРИСВОЕНИЕ ЗВАНИЯ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ВО ВРЕМЯ ВОЕННЫХ ОПЕРАЦИЙ В ВЕНГРИИ (в границах 1938 года)

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Об уровне немецких и венгерских потерь можно судить только на основании косвенных подсчетов. Тем более, что неизвестно, касаются ли эти потери только немцев или же в них уже включены венгерские потери. В целом потери немецко-венгерской группировки составляют приблизительно 60 % от советских потерь. Подсчет этих данных затрудняется тем, что в период с ноября по 24 декабря 1944 года многочисленные подразделения перебрасывались из Будапешта на другие участки фронта, в то же время в венгерскую столицу посылались другие, более свежие части.

Вспыхнувшая ожесточенная битва за Будапешт, которая притянула к себе огромное количество советских войск, была выгодна немецкому командованию, поскольку нестабильная политическая обстановка в Венгрии в любой момент могла привести к тому, что Венгрия фактически без боя вышла бы из войны. А в этом случае советское командование было на время отвлечено от всех остальных театров боевых действий. С тактической точки зрения — это был успех немцев, вне зависимости от исхода битвы. Но, с другой стороны, немецкое командование оказалось неспособно противопоставить советским войскам более или менее адекватное количество войск, что стало стратегическим поражением. Даже после переброски в Венгрию дополнительных танковых дивизий в Германии перестали рассматривать Будапешт как «крепость» в значении, которое в это слово вкладывал Гитлер. Из-за огромных трудностей в снабжении немецко-венгерская группировка даже не смогла реализовать свое численное преимущество. Соотношение сил 1:2,5 при штурме такого крупного города можно рассматривать как преимущество обороняющейся стороны.

После неудачных попыток деблокировать город стало очевидно, что полное уничтожение 4 немецких дивизий, равно как и 100 тысяч немецких и венгерских солдат, было расплатой нацистского режима за то, что до конца декабря 1944 года стабилизировался фронт в Юго-Восточной Европе. Действительно, операция по захвату Австрии началась Красной Армией лишь в 1945 году, а не осенью 1944 года. Будапешт стал пешкой, которой пожертвовали, чтобы извлечь краткосрочную тактическую выгоду.

Вообще положение в Венгрии было симптоматичным хотя бы потому, что здесь сконцентрировалось в три раза больше резервных частей, нежели в самой Германии. К чести советского командования, Красная Армия почти каждый раз упреждала контратаки немецких дивизий. В итоге огромная концентрация немецких войск оказалась неким «огнетушителем» у «пожарной команды». Операция «Пробуждение весны», начатая немцами весной 1945 года у озера Балатон, еще раз подтвердила это. Недостаток горючего и боеприпасов мог поставить крест на любых стратегических инициативах. В итоге немцы сами уничтожали собственные же танки, лишь бы они не достались Красной Армии.

Таблица 18

ЧИСЛО НЕМЕЦКИХ ДИВИЗИЙ, ВХОДИВШИХ В СОСТАВ ГРУППЫ АРМИЙ «ЮГ»

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Этот прирост наводит на мысль, что немецкое командование пожертвовало 4 дивизиями. К марту 1945 года половина всех танковых дивизий, сражавшихся на Восточном фронте, оказалась в Венгрии, что составляло треть всех немецких танковых дивизий. Напомню, что в тот момент советские войска находились в 60 километрах от Берлина.

Несмотря на то, что Красная Армия все-таки взяла Будапешт, само советское командование рассматривало эту битву как серию мелких поражений. Малиновскому не удалось взять венгерскую столицу ни 7 ноября, ни две недели спустя, ни в начале, ни в конце декабря 1944 года. Малиновский был взбешен этими неудачами. «Если бы мне не надо было доставить Вас в Москву, Вас бы уже давно повесили на главной площади Буды!» — кричал он в лицо Пфефферу-Вильденбруху на первом допросе.

Когда немцы перебросили в Венгрию 6-ю армию, то планы советского командования поменялись в корне. Генерал-полковник Штеменко, в 1945 году начальник Генерального штаба Красной Армии, в своих мемуарах признавался, что затянувшаяся осада изменила все планы командования. «Наши планы — в конце декабря войти в Вену, а в марте в Южную Германию — оказались разрушены долгой осадой». Становилось ясно, что Красная Армия не сможет продвинуться до Рейна, а стало быть, она не станет освободительницей всей Германии.

Взятие городов и крупных населенных пунктов с тактической точки зрения очень сильно отличается от прочих военных действий. В запутанных городских кварталах значительно сложнее ориентироваться, тогда как оборону вести значительно проще. Нередко исчезает единое командование штурмом города, а сама битва распадается на дюжину отдельных боев. В данных условиях командование переходит в руки командиров небольших боевых групп, состоящих из 50–250 человек. При этом существенно падает значение тяжелой артиллерии, а вся главная роль отводится пехоте, которая ведет ближние бои. Все это позволило продержаться 30 дней восставшему Варшавскому гетто, несмотря на то, что повстанцы располагали только ручным стрелковым оружием, в то время как у немцев в распоряжении были огнеметы, бомбардировщики и танки. Характерно, что даже бомбардировки в американском стиле не смогли уничтожить все население крупных немецких городов. Так, например, в Штутгарте было уничтожено 80 % зданий. Американские военные эксперты полагали, что после разрушения городской инфраструктуры и системы снабжения жизнь в этом городе не могла продолжаться. Насколько же было велико их удивление, когда на подходе к городу они убедились в обратном. Тот факт, что при вступлении в город сила сопротивления его защитников временно возрастает, так как сокращается площадь обороняемых территорий, объясняется многократной концентрацией сил защитников городов. Следствием этого становится увеличение интенсивности боев. Поскольку значительно сокращается линия обороны, то значительно возрастает доля тяжелой артиллерии, приходящаяся на одного защитника. В Будапеште длина кольца окружения в течение 7 недель сократилась на 90 %. При этом количество защитников венгерской столицы отнюдь не убавлялось такими же темпами.

В битвах, происходящих на открытом месте, кровавая развязка обычно наступает очень быстро. В условиях городских боев она может откладываться на недели и даже на месяцы. К тому же в ходе этих боев достаточно сложно одним ударом разрушить городскую инфраструктуру. Но следствием этого становится продление страданий мирного населения и обороняющихся солдат. Вспомнить хотя бы десятки тысяч ленинградцев, замерзших и умерших от голода во время блокады. Но город так и не сдался на милость немцев.

С этой точки зрения надо вспомнить практику обороны, которую немцам приходилось осваивать с чистого листа. Зимой 1941/42 годов немецкие части оказались частично или полностью окружены под Демянском и Великими Луками. Именно тогда Гитлер объявил о внедрении практики «крепостей». В мае 1944 года фюрер категорически запретил сдавать Красной Армии города, объявленные «крепостями». Он полагал, что генералы вермахта были недостаточно убеждены в правоте идей «тотальной войны». С другой стороны, именно применение практики «крепостей» позволило Красной Армии летом 1944 года почти полностью уничтожить группу армий «Центр». После нескольких недель обороны подобных городов их гарнизоны нередко отделял от основной линии фронта не один десяток километров. Деблокирование подобных «крепостей» было невозможным. Самим немецким солдатам было весьма затруднительно пробиться из окруженного города. Но именно тогда, летом 1944 года, возникло понятие «прорывающийся солдат». Некоторые из них совершали марши длиной 700 километров.

Таблица 19

ОБОРОНА ГОРОДОВ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ В 1945 ГОДУ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

В последние недели Второй мировой войны немецкие солдаты проявляли чудеса «военного духа». В буквальном смысле слова они сражались за каждый дом до последнего патрона. О причинах подобного фанатизма говорилось в основном тексте. Но при этом нельзя отрицать факта, что самопожертвование немецких солдат лишь откладывало крушение нацистской диктатуры. Тоталитарная политическая система не считала необходимым во имя собственного выживания сохранять жизнь своим солдатам. Традиционные установки немецкой армии были весьма существенно «скорректированы» теорией тотальной войны, когда солдатам не оставляли права выбора. Невообразимые бомбардировки американцев, которые было бы проще назвать террором; нацистская пропаганда, которая внушала страх перед врагом, — все это заставляло ожесточенно сражаться даже тех солдат, которые воспринимали гитлеровский режим со многими оговорками. У солдат оказалась парализована личная воля, которая не могла прийти в согласие с совестью.

Совершенно иную картину являли собой венгерские части, которые не воспринимали войну как вопрос жизни и смерти, как борьбу за выживание.

Таблица 20

НЕМЕЦКО-ВЕНГЕРСКИЕ ВОЕННЫЕ ПОТЕРИ ВО ВРЕМЯ ОСАДЫ БУДАПЕШТА

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

За последние 500 лет Венгрия, пожалуй, проиграла все войны, в каких только участвовала. Но при этом данные поражения не травмировали венгерский национальный менталитет в отличие от немецкой национальной психики. На военном духе венгров не очень хорошо (с точки зрения немцев) сказалось то, что им было нечего терять. Большинство из солдат были бедняками. Кроме этого, венгры были хуже вооружены. Они не возлагали особых надежд на успех военной кампании на Восточном фронте, в отличие от своих германских союзников.

Таблица 21

СООТНОШЕНИЕ ВОЕННЫХ ПОТЕРЬ, ПОНЕСЕННЫХ ВО ВРЕМЯ ШТУРМА БУДАПЕШТА

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Во время Второй мировой войны взятие городов и населенных пунктов составило где-то 30 % от всех боевых действий. Значительной частью из них были осады городов — самые кровопролитные сражения. На Итальянском фронте в период 1943–1944 годов немцы за неделю в среднем теряли 400 человек. На Западном фронте эта цифра составляла 1 000 человек. Подавление Варшавского восстания «стоило» немецкому командованию 1250 человек еженедельно. В Будапеште немецкая группировка сократилась с 45 тысяч до 24 тысяч человек, что означало — каждую неделю в среднем гибло по 3 тысячи немцев. Эти потери были в три раза выше, чем на Западном фронте! Штурм Будапешта привел к огромным потерям и в рядах Красной Армии. В нижеприведенной таблице изложены данные о пяти крупных операциях, во время которых Красная Армия брала или обороняла большие города.

Таблица 22

ПОТЕРИ КРАСНОЙ АРМИИ ВО ВРЕМЯ КРУПНЫХ ВОЕННЫХ ОПЕРАЦИЙ

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Как можно увидеть из этой таблицы, Красная Армия только в этих пяти операциях потеряла убитыми и ранеными 1 690 000 человек, 24100 танков, 7700 орудий и минометов, а также 2670 самолетов. Всего же в советской историографии зафиксирована 51 крупная военная операция. Указанные потери превосходят уровень потерь США и Англии за всю Вторую мировую войну!

По хронологическим рамкам осаду Будапешта превосходили только Сталинградская битва, битва за Кавказ и операция по освобождению Украины (соответственно 125, 160 и 116 дней).

Из-за безнадежности ситуации и невообразимых лишений битва за Будапешт в сознании немцев отпечаталась как «второй Сталинград». Подобно Сталинградской битве, бои шли до последнего патрона.

В общем количестве потерь венгры значительно «отставали» от немцев и Красной Армии. Но даже эта жертва оказалась бессмысленной. Венгерский солдат, безотносительно от того, на чьей стороне он сражался, был только статистом на сцене разрушаемой страны. Многие из венгров понимали это, но продолжали сражаться за немцев, так как полагали, что должны следовать присяге и воинскому долгу. Им оставался выбор между большим и малым злом. Выжидание только продлевало войну. Но и переход не значил полного освобождения. Показательно, что 12 лет спустя после «союзнической оккупации» Венгрии немецкими войсками, в 1956 году подобный шаг предприняли и части Советской Армии.

Список использованной литературы

Gosztonyi, Peter. Der Kampfum Budapest 1944-45. Munchen, 1964

Gosztonyi, Peter. Der Kampf um Budapest 1944-45. // Studia Hungarica, 1964

Gosztonyi, Peter. Die militarische Lage in und um Budapest im Jahre 1944. //Ungarn Jahrbuch, Band 8, Separatum. 1977

Gosztonyi, Peter. Endkampf an der Donau. Miinchen, 1969

Gosztonyi, Peter. Ungarns militarische Lage im Zweiten Weltkrieg. // Wehrwissenschaftliche Rundschau 2–5, 1982

Maier, Georg. Drama zwischen Budapest und Wien. Der Endkampf der 6. Panzerarmee 1945. Osnabruck: Munin, 1985.

Ungvary, Krisztian. Die Schlacht um Budapest: Stalingrad an der Donau 1944. Munchen: Herbig, 1999.

Tolstoy, Kutuzov-Myrian. Budapest 1944–1945. Marburg: Blue Horns Publishing-House, 1987.

Jester, Werner. Im Todessturm von Budapest 1945. Romerberg, Eigenverlag W. Jester, 1985

9 Мая 1945 года. — M.: Наука, 1970.

Андрющенко С.А. Начинали мы на Славутиче… — М.: Воениздат, 1979.

Бирюков Н.И. Трудная наука побеждать. — М.: Воениздат, 1968.

Вайнберг А.А. Неизвестные будни войны.

Зюськин В.К. Истребители танков. Екатеринбург: Средн. — Урал. кн. изд-во, 2005.

Зайцев А.Н. На острие красных стрел. — М.: Воениздат, 1988.

Короли диверсий. М.: Прибой, 1997

Костин Б.А. Маргелов. М.: Молодая гвардия, 2005.

Кривицкий А.Ю. Не забуду вовек. — М.: Воениздат, 1964.

Куманичкин А.С. Чтобы жить… Купцов Н.С. Воздушные рабочие войны. Николаев М.А.

Добровольцы, шаг вперед! М.: Молодая гвардия, 1987.

Лоза Д.Ф. Танкист на «иномарке». М.: Яуза, Эксмо, 2005.

Пляченко П.Ф. Дан приказ… М.: ДОСААФ, 1984.

Прочко И.С. Артиллерия в боях за Родину. М.: Воениздат, 1957.

Роменский А.П. Глазами и сердцем солдата. М.: Воениздат, 1979.

Скорцени, Отто. Неизвестная война. М.: ООО «Попурри», 2003.

Фриснер Г. Проигранные сражения. М.: Воениздат, 1966

Чхеидзе А.А. Записки дунайского разведчика. М.: Мол. гвардия, 1984.

Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М.: Воениздат, 1989.

Примечания

1

В силу того, что защитники Будапешта употребляли разные названия для одних и тех же объектов: немцы — Маргаретен, венгры — Маргит, в тексте книги приводится русский вариант названия — Маргарита.

2

Хонвед — самоназвание венгерской армии.

3

Ополченцев.

4

Немецкое название самоходных артиллерийских установок.

5

Когда писались эти строчки, ему еще не было присвоено звание подполковника.

6

Видимо, Хинди подразумевал органы НКВД.

7

Маргит — венгерское название острова Маргариты (по-немецки Маргаретен).

8

Слова капитана Гельмута Фридриха о первой атаке.

9

Речь идет о событиях Первой мировой войны.

10

Так венгерские солдаты прозвали Билльницера.

11

На самом деле Чертова канава не была коллектором — это было специальное сооружение, которое должно было отводить талые воды.


на главную | моя полка | | 100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»? |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 12
Средний рейтинг 4.2 из 5



Оцените эту книгу