На Западе о Сен-Жермене написано много, в России – мало. Зато русскими написано много такого, под чем Сен-Жермен непременно подписался бы. Да взять хотя бы книги Агни-Йоги!

Сколько бы нитей ни вплелось в необъятное полотно, которое можно назвать попыткой проникновения в жизнь таинственного графа, там почти нет красно-бело-зеленых красок – это цвета венгерского флага.

Именно об этом я думала летом 1995 года, когда мой поезд приближался к украинско-венгерской границе и вдали на холме показался старинный родовой замок Ракоци в городе Мункач, теперь Мукачево. На стенах этого грозного замка стояла когда-то отважная мадьярка Илона Зрини, мать будущего героя Венгрии, князя Ферко, или Ференца Ракоци Второго, «нашего князя», как назвал его восставший венгерский народ.

Князь Ферко... и... граф Сен-Жермен. Можно ли соединить эти два имени? Для меня ответ был однозначен: не только можно, но и нужно, настала пора сделать это.

Я не сводила глаз с мункачской крепости и думала о том, что совсем скоро увижусь с руководителем Венгерского Теософского Общества, которому позвонила накануне отъезда прямо из Москвы и который был крайне удивлен и насторожен моим звонком. Особенно его смутило то обстоятельство, что я, русская, практически без акцента говорю по-венгерски... Принять меня, однако, согласился. Но согласится ли ответить на вопросы, особенно касающиеся загадочных сторон деятельности Сен-Жермена, связанных с Венгрией? Кто знает? Теософы, как русские, так и зарубежные, – народ неразговорчивый, иначе какие же они теософы? Хотя у меня с собой письмо за подписью председателя Российского Теософского Общества – «Сезам, откройся».

Венгрия – страна, отметившая в 1996 году 1100 лет обретения родины. Что приходит в голову, когда упоминают Венгрию? Воинственный князь Арпад и блистательный король-просветитель Матьяш Хуняди. Потомки гуннов, каковыми считают себя сами мадьяры, и чисто европейская нация, расположившаяся в самом сердце Европы, но всегда помнящая о своей древней прародине.

Когда-то замечательный русский поэт Николай Клюев, размышляя о связи культур России и Индии, назвал Россию «Белой Индией». Две великие державы, две великие культуры. Но мне не хватало здесь третьей составляющей. В конце концов, треугольник, триада, Троица – самый что ни на есть эзотерический символ! И в качестве третьей составляющей я взяла Венгрию. Не с потолка, не потому, что люблю ее, будто вторую родину (хотя и поэтому тоже!), а прежде всего на основе тех размышлений, которыми хочу поделиться с читателем. Исследование только одной жизни Сен-Жермена уже, смею надеяться, дает мне право предполагать, что мой выбор не так уж произволен, как может показаться на первый взгляд!

Я ни в малейшей степени не претендую на то, чтобы это исследование затронуло стороны обширной деятельности графа Сен-Жермена. Я также ни в коем случае не настаиваю на своем монопольном праве на истину. Возможно, кому-то мои утверждения покажутся слишком смелыми, ассоциативный ряд – слишком произвольным, источники, на которые я ссылаюсь, – не вызывающими доверия, а выводы – сомнительными. Я не собираюсь навязывать читателю свои убеждения. Если же у него возникнет желание поспорить или высказать иную точку зрения – я буду считать свою задачу выполненной, потому что это поможет расширить наши знания о Сен-Жермене.

Считаю очень важным выразить огромную благодарность моему мужу, поэту Леониду Володарскому, чьи стихи, бесспорно, украшают эту книгу. Сама идея ее создания принадлежит ему. Не будь его постоянной и тактичной помощи, его вдохновляющего руководства, эта книга просто не родилась бы на свет Божий.

И, возвращаясь к имени Ференца Ракоци, это небольшое вступление (с чисто русским словом «зачин» в заголовке) мне хочется закончить обращенными к нему словами великого венгерского поэта и героя революции 1848 года Шандора Петёфи:

Я попробую ответить на этот вопрос и венгерскому гению, и русскому читателю, и исследователям из любой другой страны.

Кто не знает продолжения этой роковой истории? Только одни посчитали бы ее плодом воображения писателя, а немногочисленные другие... Словом, именно на них и рассчитано наше небольшое исследование.

Впрочем, вернемся к Пушкину. По словам Нащокина, Пушкин, читая ему повесть, говорил, что в основе сюжета – истинное происшествие, что старуха-графиня Наталья Петровна Голицына сказала проигравшемуся внуку три карты, названные ей в Париже Сен-Жерменом. Молодой Голицын поставил на эти карты и отыгрался.

«Пушкин – наше все», – писал Аполлон Григорьев. У Пушкина, чьи слова мы взяли в качестве эпиграфа к нашему исследованию, в повести все соответствовало действительности. В том числе время действия: если предположить, что эта история рассказывается Томским в начале 30-х годов XIX века, то описываемая встреча «московской Венеры» с графом Сен-Жерменом происходила в Париже «лет шестьдесят тому назад», то есть в начале 70-х годов XVIII века. Сам Пушкин еще раз подтверждает это в главе II: «...Графиня... строго следовала модам семидесятых годов и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад». В это время, согласно документальным свидетельствам, Сен-Жермен действительно был в Париже: «В начале 1768 года он вновь появился в малых апартаментах (Версальского дворца)», – пишет графиня д’Адемар в своих «Воспоминаниях о Марии-Антуанетте». Речь о ее мемуарах еще впереди. О пребывании Сен-Жермена в Париже между второй половиной 1770 и первой половиной 1774 годов свидетельствуют записки голландца ван Сипштайна.

Пушкин точен и в описании внешности «замечательного человека». Сравним это описание с другими портретами Сен-Жермена, которые запечатлены его современниками:

«Выглядел он лет на пятьдесят, телосложения был умеренного, выражение его лица говорило о глубоком интеллекте, одевался он очень просто, но со вкусом; единственной уступкой роскоши являлось наличие ослепительнейших бриллиантов на его табакерке, часах и туфельных пряжках. Таинственное очарование, исходившее от него, объяснялось, главным образом, его поистине царственным великодушием и снисходительностью».

Вот еще одно описание: «Сен-Жермен среднего роста и изысканных манер. Черты его смуглого лица правильны. У него черные волосы и энергичное одухотворенное лицо. Его осанка величественна. Граф одевается просто, но со вкусом, роскошь проявляется только в большом количестве бриллиантов, входящих в его туалет. Они надеты на каждый палец, украшают табакерку и часы. Однажды он появился при дворе в туфлях, пряжки которых были сплошь покрыты алмазами...»

Свидетельствует г-н Дьедонне Тьебо: «Во внешности Сен-Жермена сквозили изящество и интеллект. В нем чувствовалось благородное происхождение и знание светских условностей... История же Сен-Жермена являет нам образцовый пример истории человека мудрого и предусмотрительного, остерегавшегося нарушить правила общепринятого поведения или оскорбить мораль. Чудес о нем рассказывают великое множество, однако они не скандальны и не низменны».

И наконец, слово вновь графине д’Адемар: «Было это в 1743 году. Слухи донесли, что в Версаль только что прибыл некий несметно богатый, судя по украшавшим его драгоценностям, чужеземец. Откуда он прибыл? Об этом никто не знал. Самообладание, достоинство, интеллект поражали с первой минуты общения с ним. Он обладал гибкой и элегантной фигурой, руки его были нежны, ступни ног по-женственному малы, изящность икр ног подчеркивалась облегающими шелковыми чулками. Очень узкие панталоны также свидетельствовали о редчайшем совершенстве его телесных форм. Его улыбка обнажала прекраснейшие зубы, симпатичная ямочка красовалась на подбородке, волосы его были черны, а глаза – добры, взгляд – проницателен. О! Что это были за глаза! Я никогда не встречала равных им. На вид он казался лет сорока пяти».

Очевидно, что все весьма разные прямые сходятся в одной безусловной точке. Замечено и другое: этот облик не меняется в течение десятилетий. Вновь обратимся к источнику, который мы будем использовать чаще других; и думается, что у нас имеются все основания более всего верить именно ему. Забегая далеко вперед, сошлемся на одну из книг Учения Живой Этики – на «Надземное». Вот что там сказано: «Такие архивы, как Шуазёля, Гёте, Строганова, содержат немало полезных сведений. Такие данные особенно показательны для внутренней жизни Нашего Братства. Нужно благодарить Адемар за оставленные записи, без них многие страницы деятельности Сен-Жермена не были бы оповещены. И кто-то будет изумляться, к чему понадобились записи Адемар, когда Мы могли пояснить все еще полнее? Но люди ценят показания их современников, и такие записи будут в глазах человечества доказательством гораздо более действительным, нежели Наше анонимное извещение^[1] ».

Итак, графиня д’Адемар – о событиях 1788 года: «Так, значит, он жив – тот, о котором говорили, что он умер в 1784 году и о котором я не имела сведений долгие-долгие годы – он вновь неожиданно появился – и в такой момент, в такую эпоху! Зачем он вернулся во Францию? Как удается ему так долго жить, не старея? Ведь я знала пожилых людей, которые видели его сорока-пятидесятилетним в самом начале XVIII века...Да! Он выглядел так же, как и в 1760 году, а моего лица время не пощадило...»

Согласно одной истории, связанной с таинственным графом, пожилая графиня де Жержи, жена бывшего французского посла в Венеции, с величайшим изумлением узнала в одном из гостей маркизы де Помпадур своего давнего венецианского знакомого, который еще в те дни, 50 лет тому назад, был по крайней мере сорокапятилетним. На ее вопрос, не бывал ли в Венеции в 1710 году его отец, граф невозмутимо отвечал, что в это время в Венеции был он сам, и привел остолбеневшей графине неопровержимые доказательства своих слов. На том же вечере граф демонстрировал дамам спрятанный в рукаве его платья миниатюрный портрет невероятно красивой женщины, одетой в странного вида костюм. Ни эпохи, ни национальной принадлежности этого костюма присутствующие угадать не смогли. Сам же Сен-Жермен никаких объяснений не дал и непринужденно заговорил о других предметах.

В истории с госпожой де Жержи даты намеренно или по ошибке перепутаны и искажены. Возможно, речь идет о событиях 1760 года, на что указывает ряд деталей этой истории. Но тогда запись никак не может относиться к 1750 году, как об этом говорится. Если же тот памятный прием у маркизы Помпадур в действительности имел место в 1743 году – время первого появления Сен-Жермена в Париже, – то за 50 лет до описываемых событий был 1693 год. В 1693 году в Венеции на масленичном карнавале мадам Жержи могла встречаться с неким знатным иностранцем, путешествовавшим под вымышленным именем, которое было, однако, слишком похоже на настоящее и потому легко узнаваемо. Речь идет о князе Ференце Ракоци II – правда, в ту пору ему было около 18 лет – одном из самых известных и любимых национальных героев Венгрии.

Теперь мы надолго оставим Францию и перенесемся в страну, появление которой в нашем рассказе ожидалось менее всего. Перед нами целая галерея портретов персонажей, которые сопровождают это повествование и имеют ярко выраженные венгерские черты. Разные нити их судеб странным образом сплетутся в единый и эзотерический по своей сути венгерский узел, к тому же загадочно поблескивающий всеми красками Востока.

О роде Ракоци следует рассказать подробно, так как к нашей теме он имеет самое прямое отношение. Ведь наиболее распространенная версия происхождения Сен-Жермена утверждает, что он был сыном Ференца Ракоци II. Кроме того, следует вспомнить кое-какие эпизоды из истории Венгрии. Прежде всего, в 1996 году эта страна широко отмечала знаменательный юбилей в своей национальной истории – 1100-летие обретения венграми родины. Согласно самому раннему источнику – хронике XII века, – венгры, или, как они сами себя называют, мадьяры, появились на своих нынешних землях в 896 году. Эта дата и является отправной точкой их европейской истории. Многое можно было бы рассказать о предыстории появления венгров в Карпатском бассейне, но это отдельная тема, которая увела бы нас далеко в сторону от основного предмета нашего исследования. И если в первые десятилетия воинственные варвары-мадьяры наводили ужас на Европу своими разбойничьими набегами, то уже на рубеже нового тысячелетия, в 1000 году, европейские страны с удивлением обнаружили вместо орд кочевников, живущих в юртах и пасущих стада своих коров и овец экзотического вида на раздольных степях Среднедунайской низменности, христианское государство во главе с королем Иштваном Святым, получившим корону из рук самого Папы Римского. С этого времени Венгрия прочно занимает свое место среди наиболее влиятельных королевств Европы, вершивших ее исторические судьбы. Расположение в самом сердце Европы тем не менее часто обязывало венгерское королевство быть форпостом, противостоявшим иноземным завоевателям. В XIII веке о стены венгерских крепостей разбилась волна монголо-татарского нашествия. В XV веке Венгрия спасла страны Запада от турецкого ига. Но в 1526 году после поражения при Мохаче – трагическая дата в истории страны! – сама Венгрия пала жертвой: крупнейшее государство Европы XV века распалось на три части. Западная часть королевства, включая Южную Австрию, Штирию, Каринтию, Силезию, Богемию, а также Краину, Хорватию и Славонию – отошла к Габсбургам. Среднюю часть захватила Османская империя. И только восточная часть – Трансильвания, по-венгерски Эрдей, что означает «лесной край», – осталась независимой. Правящие князья Трансильвании, выбираемые государственным собранием королями Венгрии, вели кровавую битву на два фронта – с Габсбургами и с османами. Одним из героев этой битвы стал комендант пограничной крепости Сигетвар Миклош Зрини, происходивший из знатной далматинской семьи и ставший позднее воеводой (баном) Хорватии. Именно Трансильванское княжество целых два столетия – XVI и XVII века – хранило традиции венгерского королевства: язык, культуру, обычаи, свободолюбивый и гордый нрав народа. Но по условиям мирного договора между императором Священной Римской империи Леопольдом I Габсбургом и Османской империей вся территория домохачской Венгрии перешла под власть Габсбургов, провозгласивших себя отныне венгерскими королями. Венгрия стала наиболее жестоко угнетаемой вотчиной австрийских феодалов. Но ее народ ненавидел Габсбургов. Еще трансильванский князь Дьёрдь Ракоци I в 1644–1646 годах начал борьбу против габсбургского владычества, и эта борьба стала семейной традицией рода Ракоци. Тогда же, в 1646 году, Дьёрдь Ракоци I приобрел могущественного союзника для Трансильванского княжества – самого Людовика XIV. В 1670 году другой представитель рода Ракоци – Ференц Ракоци I – в своем родовом замке Шарошпатак возглавил крупный заговор венгерских магнатов против Габсбургов, известный впоследствии как заговор «sub rosa» – «под розой», так как тайные встречи заговорщиков в 1666–1671 годах происходили в зале, украшенном готическим изображением розы на потолке. Однако заговор был раскрыт, все его участники, в том числе хорватский воевода Петер Зрини, тесть Ференца Ракоци I, были казнены. Сам он чудом избежал этой участи, и только потому, что его семья заплатила казне неслыханный выкуп в 400 000 форинтов.

После смерти Ференца Ракоци I его вдова Илона Зрини повторно вышла замуж, на этот раз за князя Имре Тёкёли (так, на старинный лад, правильно произносится его фамилия, которая пишется Thцkцly), также непримиримого борца с Австрией. Из мелких дворян, воинов пограничных крепостей, беглых крепостных крестьян, именовавших себя «скитальцами», он создал повстанческую армию «куруцев» («крестоносцев»). Армия Тёкёли успешно боролась с войском Габсбургов, и ему даже удалось основать в 1680 году в северных комитатах^[2] Венгрии собственное независимое княжество. Но эта борьба окончилась поражением, и князь Тёкёли был вынужден бежать в османскую Турцию, оставив свою жену Илону Зрини и двух ее детей от первого брака в осажденном врагами замке Мункач (современный город Мукачево, Украина). Почти 3 года, с 1685-го по 1688-й, эта цитадель выдерживала осаду австрийских наемников, а ее хозяйка, облачившись в шлем и панцирь и ведя за руку детей, ежедневно обходила крепостные стены, вызывая бессильную ярость осаждающих. Однако силы были слишком неравны. Самоотверженная княгиня поехала в Вену подписывать капитуляцию. Но ее не пустили в резиденцию князей Ракоци на улице Химмельпфорт, а поселили под домашним арестом в августинском монастыре. Дети, разлученные с матерью, так никогда ее и не увидели. 15-летнюю дочь Юлианку насильно увезли в монастырь святой Урсулы, 11-летнего сына Ференца (будущего Ференца Ракоци II) втайне отправили в иезуитский колледж Нойхаус под Прагой. По желанию своего крестного отца императора Леопольда I Габсбурга и опекуна – кардинала Леопольда Коллонича мальчик должен был избрать духовную стезю. И хотя святые отцы преуспели в том, чтобы молодой князь Ракоци, блестяще овладев латынью, немецким, французским, позабыл родной венгерский, они не смогли заставить его забыть, что он наследник венгерского престола и знатнейшей аристократической фамилии Европы, в чьих жилах течет королевская кровь. Его бабушка Жофия Батори была последней представительницей той самой ветви этого княжеского рода, откуда вышел Иштван Батори, трансильванский князь, избранный в 1576 году королем Польши и называемый в русской исторической традиции Стефаном Баторием.

Достигнув совершеннолетия, князь Ферко потребовал у кардинала-опекуна возврата всех своих владений. За это всемогущий министр Габсбурга добился, чтобы Ференца Ракоци удалили из империи и отправили на год в Италию под предлогом обучения подобающим аристократу манерам. Но вернувшись из принудительного путешествия, строптивый юнец оскорбил правящий дом Австрии еще одной «выходкой»: в конце 1694 года он женился в Кёльне на 15-летней дочери герцога Карла Гессен-Рейнфельского принцессе Шарлотте Амалии. Тетка невесты принцесса Лизелотта была женой Людовика XIV.

Молодые уехали в Венгрию, в комитат Шарош, где находились многие из родовых замков семьи Ракоци и Ференц Ракоци по праву был ишпаном. Слово «ишпан» восходит к славянскому «жупан» и находится в употреблении примерно с XI века, обозначая наместника провинции, принадлежащей к королевским владениям. В семье Ракоци родилось несколько детей: в 1695 году – дочь Шарлотта, 28 мая 1696 года – сын Дьёрдь-Липот (Леопольд Людовик Георг), 17 августа 1700 года – сын Йожеф (Иосиф), а в апреле 1701 года, когда Шарлотта Амалия ждала четвертого ребенка, ее муж был арестован по обвинению в государственной измене и препровожден в Австрию. Шпионы перехватили письмо князя Ракоци к Людовику XIV с напоминанием о его союзническом долге, расцененное властями как свидетельство нового антиправительственного заговора. Князя намеренно заточили в ту самую темницу в местечке Бечуйхей, где 30 лет назад был обезглавлен его дед Петер Зрини. Молодая княгиня Ракоци устроила мужу побег. Несколько месяцев князь скрывался в Польше, под Ченстоховом, у своего родственника гетмана Адама Щенявского. В Польше Ракоци заручился поддержкой шляхты и короля Августа II, курфюрста Саксонии.

В Венгрии давно было неспокойно. Куруцкая гвардия Имре Тёкёли то и дело бралась за оружие, время от времени вспыхивали крестьянские мятежи. Надежды народа на освобождение от ненавистного гнета Габсбургов и возврат древних венгерских свобод были связаны с Ференцем Ракоци II. И когда разразилась общеевропейская война за испанское наследство, в которой главным противником Австрийской империи стал французский абсолютизм, в начале мая 1703 года Ференц Ракоци II выпустил свой манифест из 24 пунктов, призывавший народ к восстанию. Он содержал гневные обвинения в адрес угнетателей и начинался словами: «Recrudescunt diutina inclytae gentis Hungariae vulnera...^[3] » Эти слова и сейчас можно прочитать на постаменте конного монумента Ференца Ракоци II, который установлен напротив Парламента на главной площади Будапешта.

Как только войска под знаменем «Pro patria et libertate!^[4] » перешли через перевал Верецкеи в Карпатах, как когда-то на пути обретения новой родины это сделали мадьярские племена под предводительством князя Арпада, и вступили на территорию Венгрии, пожар восстания быстро охватил ее северные области и перекинулся в Трансильванию. Это было истинное народно-освободительное движение, где в одних рядах сражались представители родовитейших дворянских фамилий и их крепостные. Война длилась почти 8 лет.

В сентябре 1705 года в городке Сечень дворянское государственное собрание избрало Ракоци правящим князем Венгерской конфедерации, в апреле 1707-го в городе Марошвашархей (Тыргу-Муреш, Румыния) – князем Трансильвании, а в июне 1707 года в местечке Онод объявило о свержении Габсбургов с венгерского трона и провозгласило князя Ракоци королем Венгрии.

Но Ференцем Ракоци руководили не честолюбие и жажда власти, а высшие интересы родины. В свое время он отказался от заманчивого предложения нового императора Австрии Иосифа I стать правящим герцогом провинций Бургау и Лихтенберг в обмен на отказ от титула князя Трансильвании и обещание сложить оружие. Впоследствии он отверг и польский трон.

Европа сочувствовала восставшим. Людовик XIV вначале расценил движение Ракоци как внутреннее дело Австрии и отказался вступать в союзнические отношения с подданными, поднявшими мятеж против законного государя. Однако позднее «король-солнце» признал Ференца Ракоци II князем Трансильвании и стал оказывать ему финансовую, военную и дипломатическую поддержку. Англия и Голландия через своих послов при венском дворе также советовали дому Габсбургов заключить мирный договор с восставшими. Куруцы Ференца Ракоци отвоевали большинство венгерских крепостей и держали в страхе всю Австрию, совершая набеги даже на предместья Вены. Напрасно карательные войска императора выжигали и вырезали целые деревни. Даже победы регулярной армии над войском куруцев не могли поставить Венгрию на колени.

Тем временем, помимо дунайских княжеств Валахии и Молдовы, у Ракоци появился еще один могущественный союзник. Русский царь Петр I направил к Ференцу Ракоци своего специального посла с предложением стать польским королем вместо свергнутого в ходе войны со Швецией Августа II. 15 сентября 1707 года в Варшаве Петр I и Ференц Ракоци II подписали союзный договор, по которому русская сторона обещала военную, финансовую и дипломатическую помощь для достижения независимости Трансильвании и Венгрии. Тогда же Россия открыла для себя токайское. Это великолепное вино, которое производят только в городке Токай, издавна принадлежавшем семье Ракоци, очень пришлось по вкусу Петру и с его легкой руки стало зваться «Самородным».

Но военные неудачи Петра в войне с Карлом XII помешали ему выполнить условия Варшавского соглашения. Крупное поражение потерпели и войска Ракоци в августе 1708 года под городом Тренчень (Тренчин, Словакия). Европа, а за нею и военное счастье отвернулись от венгерских повстанцев. В феврале, марте и апреле 1711 года их предводитель князь Ракоци вновь вынужден был искать помощи у своего русского союзника, но безуспешно. В это время Петру I пришлось вести войну на два фронта: со Швецией и с Портой. В разгаре был Прутский поход, в ходе которого сам Петр и его командование попали в плен к туркам под деревней Станилешти и сумели освободиться только ценой огромных контрибуций. Да и Карл XII, разгромленный под Полтавой и искавший убежища в Турции, не оставлял своих надежд на победу в Северной войне.

Поэтому в апреле 1711 года в городе Сатмар (Сату-Маре, Румыния) главнокомандующий Ференца Ракоци граф Шандор Каройи в его отсутствие заключил мир с императорским генералом венгром Яношем Палфи (таких венгров – сторонников императора в отличие от венгров-повстанцев презрительно именовали лабанц). Ференц Ракоци не хотел принимать этот мир, но его войска сдавали крепости одну за другой. Последней 24 июня 1711 года сложила оружие крепость Мункач. (Ее замок, разрушенный австрийцами, в настоящее время отреставрирован и так же гордо возвышается на холме над украинским городом Мукачево. Его прекрасно видно из окна поезда, идущего в Венгрию.)

Ференц Ракоци стал изгнанником, скрываясь одно время в Польше, затем во Франции.

Своеобразно отразились в сознании французского читателя воспоминания о его пребывании в их стране. Напомню поклонникам знаменитой серии романов Анн и Сержа Голон (выходцев из России) о неукротимой Анжелике и не менее популярных фильмов, поставленных по мотивам их книг, один эпизод из первого, еще не дублированного, а шедшего с синхронным переводом в советском прокате фильма «Анжелика и король». В покои прекрасной супруги графа Жоффрея де Пейрака в Версале внезапно входит молодой и весьма обаятельный иностранный дворянин. Завязавшаяся беседа становится все более непринужденной. Когда же гость Анжелики сетует, что вынужден скрываться, она спрашивает:

– Но от кого вы бежите?

– От моего родственника.

– Кто же этот родственник, что преследует вас?

– Король Людовик.

– Всего лишь? – ответствовала дама.

Как только случайный посетитель стремительно оставляет недоумевающую Анжелику, в дверь барабанят:

– Именем Его Величества откройте! У меня предписание арестовать князя Ракоци как беглеца и преступника. Мне известно, что он здесь. Где вы его прячете, мадам? Где мадьяр?

А этот самый мадьяр, покинув негостеприимную Францию, оказался в Турции, где и закончил свой бурный земной путь. Он оставил мемуары о своей жизни и борьбе, по его распоряжению книги об истории движения куруцев были написаны и изданы на многих языках. А Венгрия осталась под пятой Габсбургов еще на полтора столетия.

Сыновья князя Ференца Ракоци II и Шарлотты Амалии Гессен-Рейнфельской остались в Вене заложниками правящего дома Габсбургов. Большая часть замков, принадлежавших фамилии Ракоци, была взорвана по приказу императора, в оставшихся разместили австрийские гарнизоны. Наследники мятежного князя не имели права носить родовое имя, которое, по замыслу завоевателей, должно было быть стерто из памяти народов империи. Поэтому они получили имена соответственно Санкт-Карл и Санкт-Элизабет.

Последнее имя многое говорит венграм. Святая Елизавета (Эржебет по-венгерски) – любимейшая святая в Венгрии и считается покровительницей страны. Она славилась своим милосердием и помощью нищим и убогим. Это реальное историческое лицо – принцесса, старшая дочь короля Эндре II, жившая в XIII веке. В 1211 г. ее выдали замуж за Людвига, сына маркграфа Тюрингии Германа. Вскоре после смерти принцессы Папа Григорий IX буллой от 1 июля 1235 г. провозгласил ее святой. Недалеко от города Шарошпатак сохранился красивейший храм XIII века, выстроенный в ее честь. Кроме того, Шарлотта Амалия, жена Ференца Ракоци, знала, что святая Эржебет была ее прабабкой в четырнадцатом колене. Первый же сын выбрал имя Санкт-Карл, вероятно, в честь правящего императора Карла, пожаловавшего ему титул маркиза. Как пишет немецкий историк Георг Хезекль, «старший сын, назвавшийся маркизом Сан-Карло, бежал из Вены в 1734 году. В этом году, после долгих лет бесплодной борьбы, умер в Родосто на территории Турции его отец и был похоронен в Смирне». (По данным венгерских источников, точная дата смерти князя Ференца Ракоци II – 8 апреля 1735 года). Позднее старший сын получил от Турции причитающийся его отцу пенсион (и право на трансильванский престол) и стал известен под именем принца Зибенбюргена (Трансильванского). Он пошел по стопам отца, стал бороться против угнетателей, но был разбит принцем Фердинандом Лобковиц и умер, эабытый всеми, в Турции. Младший брат не принимал участия в борьбе старшего и находился поэтому в хороших отношениях с австрийским правительством».^[5]

Мы не случайно столь подробно остановились на личности князя Ференца Ракоци II. Дело в том, что существует версия, будто его смерть в Родосто (ныне Текирдаг) была инсценирована. Это было достаточно просто сделать. Изгнанник жил весьма замкнуто. При нем находился только один человек – его паж Келемен Микеш, беззаветно преданный князю. Слуга исполнил все распоряжения князя относительно организации его похорон. Факт смерти Ракоци установлен только на основании свидетельства Микеша. Вот оно (перевод с древневенгерского): «Родосто, 8 апреля 1735 г. Чего мы опасались, тому мы уже стали причастны. Господь обрек нас на сиротство и сегодня отнял у нас нашего милого господина и отца, в третьем часу поутру. Нынче Страстная пятница, и должно нам оплакивать смерть и Отца нашего Небесного, и отца нашего земного. Господь отсрочил на сегодня кончину нашего господина, чтобы освятить его смертную жертву заслугою того, кто сегодня принял смерть свою за нас. Таково было житие его, и такова была кончина его, что полагаю, было ему сказано: сегодня будешь со мною в раю. Прольем слезы обильные, ибо воистину окутал нас мрак отчаяния. Но не нашего отца-благодетеля станем оплакивать, ибо его Господь после премногих страданий взял на пиршество небесное, где поит из кубка наслаждения и радости, но нас самих, кому выпала участь сиротства великого. Невозможно изъяснить, сколь велики стенание и кручина тут, среди нас, и меж самых малых холопьев». После своей мнимой смерти Ференц Ракоци принял другое имя, принадлежащее его сыну. По словам Мэнли Палмера Холла, «теософ Фрэнсис Адни полагает, что граф Сен-Жермен не был сыном князя Ракоци из Трансильвании, но, учитывая его возраст, он не мог быть никем иным, как самим князем Ракоци, который был известен как натура, склонная к философии и мистицизму». Этот писатель верит, что Сен-Жермен прошел через «философскую смерть» в 1784 году, как это сделал Фрэнсис Бэкон в 1626 году и Ференц Ракоци в 1735-м».^[6] Предположение сенсационное и многозначительное! Имя Ракоци соседствует в книге М. П. Холла с именем Фрэнсиса Бэкона, и это отнюдь не случайно. Сравните: «Когда Сен-Жермен воплотился... как Френсис Бэкон (1561–1626), он был внебрачным ребенком королевы Елизаветы и лорда Лэйсестера, законным наследником английского престола. Он перевел Библию (в варианте короля Джеймса) и написал „Novum Organum“ и шекспировские пьесы, в которых зашифрованы многие из святых тайн Братства, так же как и история его жизни. Завершив дело, для которого он был послан в этом воплощении, он совершил свой уход с присущим ему хорошим чувством юмора, присутствуя на собственных похоронах в 1626 году (тело в гробу не было телом Фрэнсиса Бэкона)».^[7] О связи между именами Сен-Жермена и Бэкона будет сказано более подробно в главе девятой, а сейчас вернемся к рассказу о венгерском князе.

В венгерских источниках мы обнаружили упоминание о том, что останки князя Ференца Ракоци II были впоследствии погребены в главном католическом соборе города Кашша (Кошице, Словакия). Однако, согласно его воле, сердце князя в специальной урне покоится во Франции, в саду монастыря августинцев (камальдульцев) Буасси-Сен-Леже (Boissy-Saint-Lйger) в лесу Гробуа (Grobois) на юго-восток от Парижа, где в 1715 году он жил изгнанником и гостем Людовика XIV. В предисловии к переводу на венгерский язык написанных Ференцем Ракоци в тот период на латинском и французском языках записок под заглавием «Aspirationes principis Christiani», впервые опубликованному в Венгрии в 1946 году, переводчик Бела Вардаи приводит еще один интересный факт: «Его влекли к себе монастыри, и вначале он думал избрать своим пристанищем августинскую обитель Сен-Жермен-ан-Лэ (Saint-Germain-en-Laye) под Версалем». Кстати, обращает на себя внимание совпадение, вовсе не кажущееся нам случайным. Молитвы и размышления, посвященные мистерии Страстной недели и ее главного дня – Страстной пятницы, являются содержанием записок «Aspirationes...». Смерть князя Ференца Ракоци на Родосто 8 апреля 1735 года пришлась на Страстную пятницу. «Господь отсрочил на сегодня кончину нашего господина, чтобы освятить его смертную жертву заслугою того, кто сегодня принял смерть свою за нас» – эти слова из письма Келемена Микеша представляются нам ключевыми. На основе приведенных фактов мы предлагаем читателю самостоятельно решить, насколько реальна физическая кончина князя Ракоци и случайно ли появление имени Сен-Жермен.

Но вернемся к тому, кто вошел в историю Европы под именем Сен-Жермен. Правда, это имя было далеко не единственным. Вот неполный список имен, под которыми появлялся Сен-Жермен в разные годы: маркиз де Монферра (marquis de Monferrat), граф Белламар или Аймар (comte Bellamarre, count Aymar) в Венеции, шевалье Шёнинг (chevalier Schoening) в Пизе, граф Уэлдон или Велдон (earl Weldom, Welldone, Veldon) в Милане и Лейпциге, граф Салтыков или Солтыков (comte Soltikov, Saltikov, Soltikoff) в Генуе и Ливорно, граф Цароги (graf Tzarogy) в Швабахе и Тройсдорфе, принц Рагоци (prinz Ragotzy) в Дрездене, граф де Сен-Жермен (comte de St.-Germain) в Париже, Гааге, Лондоне и Санкт-Петербурге. Сен-Жермен появлялся также инкогнито как господин де Сен-Ноэль, купец Нобле, господин де Сюрмон и, наконец, просто «американец из Фелдерхоффа (или Федальхофа)».

Некоторые из этих имен являются законными титулами, которыми имел право именоваться владелец имений с соответствующими названиями. Так, например, в «Теософском Словаре» Е. П. Блаватской есть сведения, что загадочный граф купил поместье Сен-Жермен (Сан Джермано) в итальянском Тироле и заплатил Папе Римскому за этот титул. Что же касается имени Цароги (Tzarogy), то оно является анаграммой немецкой формы имени Рагоци (Ragotzy) или Ракоци (Rakуczi), согласно современному венгерскому написанию и произношению.

Примечательно, что о своем настоящем происхождении и подлинном имени граф де Сен-Жермен рассказал лишь незадолго до своей смерти, точнее, ее официальной даты февраля 1784 года, то есть в 1777 году. Эти сведения, открытые Сен-Жерменом его другу и сподвижнику в оккультных науках ландграфу Карлу Гессен-Хассельскому, неоднократно цитировались в разнообразных источниках. Они почерпнуты из «Воспоминаний о моем времени» ландграфа. На эти воспоминания, в частности, ссылаются Е. П. Блаватская в своей статье «Сен-Жермен», написанной в 1881 году, а также Мэнли Палмер Холл, издатель теософского альманаха «Феникс», Изабель Купер-Оукли и другие, писавшие о Сен-Жермене. Вот эта цитата:^[8] «Он (Сен-Жермен) поведал мне о том, что в наши края прибыл, будучи уже восьмидесяти восьми лет от роду, и является, вне всякого сомнения, плодом брачного союза принца Рагоци из Трансильвании с первой его женой по имени Текели.^[9] Совсем еще ребенком отдан он был на попечение в дом последнего герцога де Медичи (Джованни Гасто, Великий герцог Тосканский, правивший с 1723 по 1737 год), который обожал младенца и укладывал его на ночь в своей опочивальне. Когда же подросший Сен-Жермен узнал о том, что два его брата, сыновья принцессы Гессен-Ванфридской (Рейнфельской), оказались подданными императора Карла V и получили по титулу, называясь отныне Санкт-Карлом и Санкт-Элизабетом, то решил наречь себя Sanctus Germanus, то есть Святым Братом».

У нас есть своя версия объяснения имени «Сен-Жермен», точнее, не привычной нашему слуху офранцуженной его формы, а латинского «первоисточника». «Святой брат» – это же весьма распространенный эвфемизм для обозначения члена монашеской общины или – шире – духовного ордена. Так что Sanctus Germanus можно расшифровать как «член Святого Братства», то есть один из тех Братьев Обители Света, что бессменно стоят на страже судеб человечества. Таким образом, само имя графа ясно указывает – тем, разумеется, кто способен прозревать за поверхностной оболочкой суть вещей – кто он и откуда.

Долгое время считалось, что граф Сен-Жермен – старший сын Ференца Ракоци II, или Великого Ракоци, как зовут его венгры. Есть сведения, что мальчик умер в 1700 году в городе Лёче в северной Венгрии (ныне Левоча, Словакия). Однако эти сведения приведены биографом князя Ракоци Эмилем Хорном на основании лишь собственных мемуаров князя «Confessions» (оригинал написан по-французски), где говорится буквально, что трехлетнее дитя угасло, как свечка, от неведомой болезни. Многие исследователи склонны видеть в этом лишь указание на то, что ребенок был укрыт от преследователей отца и втайне отправлен с верными людьми в надежное место.

Изабель Купер-Оукли добавляет,^[10] что в старинной немецкой хронике «Genealogishe Archivarius aus das Jahr 1734–1736» она обнаружила завещание Ференца Ракоци II (названного ею Франц-Леопольд Рагози), где упомянут также и третий его сын, по имени принц Карл Гесский, находящийся под покровительством последнего Медичи. По завещанию ему полагалась весьма внушительная доля наследства; за исполнением последней воли завещателя должны были следить душеприказчики герцог Бурбонский, герцог Менский и герцог Шарлеруа-Тулузский – внук и два внебрачных сына Людовика XIV. Видимо, это завещание было составлено в период с 1712 по 1717 г., во время пребывания князя Ракоци во Франции. Однако в копии немецкого архивиста есть некоторая путаница или неясность: имя последнего сына Ференца Ракоци, родившегося 8 августа 1701 г., то есть уже после того, как отец был арестован, – Дьёрдь (Георг) Ракоци. Он проживал вместе с матерью вплоть до ее смерти в 1722 году. В 1727 году Георг Ракоци навестил своего опального отца, князя Ференца Ракоци II, которого никогда до этого не видел, в его изгнанническом убежище в Родосто. Отец и сын говорили между собой по-французски, так как воспитанный при австрийском дворе Георг не знал венгерского. После этого 5 лет спустя, в 1732 году, Ференц Ракоци пишет завещание, в котором все свое наследное имущество и титул герцога Маковицкого оставляет Георгу. Йожеф (Иосиф), который после смерти первенца оставался старшим сыном князя Ракоци, в завещании упомянут всего один раз, причем не по имени: князем указано только, что у него два сына. Известна дальнейшая судьба сыновей Великого Ракоци. Иосиф скончался 10 декабря 1738 года в местечке Чернавода (сейчас находится в Болгарии), оставив после себя незаконнорожденную дочь Жозефу Шарлотту, плод его связи с баронессой Перраве (de Perravex). Георг, герцог Маковицкий, обосновался в Париже, где и умер 17 июня 1756 г., не имея наследников. Однако обращаем внимание: имя «Георг» сначала было дано первенцу Ференца Ракоци (у него было, впрочем, три личных имени, два остальных – Леопольд и Людовик). Затем в 1700 году этот Георг умирает (или его скрывают, объявив о его смерти). В августе 1701 г. то же самое имя «Георг» получает – в отсутствие отца – его самый младший сын. Что это: случайное повторение? Скорбь по недавно потерянному любимому сыну? Хитрая маскировка, чтобы запутать и замести следы? Упомянутый наряду с Медичи в книге И. Купер-Оукли Карл Гесский, скорее всего, не кто иной, как ландграф Карл Гессенский, который знал, что будущий Сен-Жермен воспитывался у Медичи. Возможно, он каким-то образом причастен к тому, что завещание Ференца Ракоци попало в немецкий генеалогический справочник, неизвестно, в каком году составленный (или исправленный, дописанный). Более того, сами мемуары князя Гессенского, согласно мнению некоторых историков, подложны или содержат подделки, внесенные другим лицом. Суммируя все сказанное, остается предположить одно: ко двору Медичи мог быть отправлен только первый сын четы Ракоци, Дьёрдь-Липот (Георг-Леопольд), о котором говорилось, что он умер трех лет от роду.

Тем не менее о детских годах Сен-Жермена и о его юности (если разделять предположение о том, что он первенец Ференца Ракоци II) никаких более подробных сведений нет, кроме замечания, что он получил образование в Сиенском университете.

Примечательно, однако, что дата первого появления Сен-Жермена в европейских столицах – 1735 год: «Мы располагаем точными сведениями о том, что граф Сен-Жермен посещал Вену в 1735 году, а также и позднее этой даты», – пишет австрийский историк А. де Майи;^[11] хотя, как нам кажется, здесь вкралась опечатка и следует читать «в 1785 году»). Голландец ван Сипштайн утверждает, что «в одной немецкой биографии указываются точные даты его визитов в эту страну (Голландию): 1710, 1735, 1742, 1748, 1760 и 1773-й (правда, он же выше упоминает, что последняя дата посещения Сен-Жерменом Голландии – 1774 год, май, так что быть абсолютно уверенными в точности всех приведенных здесь дат нельзя)».

Значит, более 30 первых лет жизни графа Сен-Жермена никому в точности не известны! Хотя у различных мемуаристов, известных в качестве близких друзей Сен-Жермена, есть глухие намеки на изучение им оккультных наук в Египте, Персии и Индии, где он бывал неоднократно. Но обращаем внимание на одну странность: дата первого появления Сен-Жермена под этим именем совпадает с официальным годом смерти его предполагаемого отца Ференца Ракоци II. Не забудем, что смерть эта некоторыми считается мнимой.

Интересно, что четыре классических книги Нового Завета весьма скупо сообщают о детстве и юности Иисуса из Назарета, а содержащее хоть некоторые подробности Евангелие от Луки указывает: «Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати...» (Евангелие от Луки, III:23). Конечно, где-то продолжают существовать Евангелия апокрифические, когда-то отвергнутые церковными соборами и запрещенные как ересь. Но даже они об этом периоде жизни Иисуса молчат, за исключением «Евангелия детства». Это не случайность. Исполняются сроки, и Знание приходит в мир. По некоторым утверждениям, в 1996 году планета вступила в новую астрономическую эру – началась эпоха Водолея. И вот именно сейчас у нас в России вышло в свет написанное в конце прошлого столетия «Евангелие Иисуса Христа эпохи Водолея». Полное название этой книги таково: «Евангелие эпохи Водолея об Иисусе, который есть Христос эпохи Рыб». Оно-то и восполняет дотоле неизвестные страницы детства и начальных деяний Иисуса. Перечислим названия только некоторых частей этого нового Евангелия, каждая из которых обозначается буквой древнееврейского алфавита:

Лишь в наше время, время рубежа эпох и смены рас, мы можем узнать истину о многих обстоятельствах деятельности той Величайшей Божественной Сущности, которая многие века почитается человечеством как Спаситель, Христос, Мессия. И мы можем только догадываться, чем объяснить, что совпадают очень многие места путешествий духовных подвижников во имя человечества и посланников, приходивших учить Свету и Любви.

Следует оговориться, что дипломатическим талантам графа некоторые европейские монархи, такие, как Людовик XV и Фридрих II, отдавали должное. Были они осведомлены и о высокородном происхождении Сен-Жермена. Поэтому у них имелись все основания для поручения ему некоторых заданий особо тонкого и деликатного характера.

Мадам д’Адемар, рассказывая о лицах, пользовавшихся доверием Людовика XV, пишет: «...Благосклонностью со стороны монарха долго пользовался знаменитый и таинственный граф Сен-Жермен, мой не оцененный еще по достоинству друг... С 1749 года король неоднократно поручал ему выполнение различного рода дипломатических миссий и оставался им весьма доволен».

Это же подтверждает и госпожа Оссе (madame de Hausset) в своих мемуарах: «Король и госпожа Помпадур были очень внимательны к графу. Господин Кено однажды в Высочайшем присутствии заявил, что Сен-Жермен шарлатан, тогда король публично одернул его и посоветовал впредь воздерживаться от подобных замечаний. Его Величество, видимо, совсем ослеплен талантами Сен-Жермена и временами говорит о нем, словно о человеке высочайшего происхождения».

А представил Сен-Жермена королю Людовику XV маршал Бель-Иль, весьма влиятельный политик и государственный деятель Франции. Ван Сипштайн пишет о Сен-Жермене: «Он роскошно жил в Вене с 1745 по 1746 год, был вхож в любое общество, а премьер-министр императора,^[12] принц Фердинанд Лобковиц, был его лучшим другом. Он же и познакомил его с французским маршалом Бель-Илем, посланным королем Людовиком XV с особой миссией к венскому двору. Бель-Иль, состоятельный внук Фуке, был столь очарован блистательным и остроумным Сен-Жерменом, что не замедлил пригласить его посетить Париж».

Возвращаясь чуть назад, упомянем, что с 1743 по 1745 год, до поездки в Вену, Сен-Жермен находился в Англии. Сведения об этом обнаружены Изабель Купер-Оукли в письме графа Оксфордского Горацио Уолпола к сэру Горацио Манну от 9 декабря 1745 года: «На другой день был арестован очень странный человек, который назвался графом Сен-Жерменом. Вот уже два года он находится в Англии, однако неизвестно, кто он и откуда, но, по собственному его уверению, имя, которым он пользуется, не является настоящим». Аресту он подвергся по навету: «Некто, приревновавший его к даме, опустил в карман графа фальшивое письмо будто бы от претендента на британскую корону, в котором выражалась благодарность за некие услуги и пожелание о продолжении сотрудничества, и не замедлил указать на него представителям власти. Невиновность его, однако, была полностью доказана на допросах. Он был освобожден из-под стражи и тут же приглашен на обед к лорду Х.^[13] ».

Вероятно, с этого случая и пошла «добрая традиция» считать Сен-Жермена шпионом, «работающим» сразу на несколько стран и вынюхивающим при дворах Европы государственные секреты. Клевета и зависть – неизбежные спутники выдающихся личностей при их земной жизни.

В это время в Англии имела место так называемая Якобитская^[14] революция 1745 года, представлявшая собой очередную неудачную попытку сторонников прежней королевской династии утвердить на престоле ее представителя. Отсюда и компрометирующее письмо в кармане Сен-Жермена. Обратим внимание: где происходит революция, там оказывается и Сен-Жермен. И все его усилия направлены, как мы полагаем, на то, чтобы эти исторические потрясения прошли, по возможности, без больших жертв.

Вернемся во время, о котором уже говорилось – период после возвращения Сен-Жермена из Индии, где он был вместе с генералом Робертом Клайвом, то есть период после 1755 года.

На авансцену истории Европы середины XVIII века выдвигается противоборство двух держав – Англии и Франции. Между ними идет ожесточенная борьба за колонии. Эти страны делят сферы влияния в Новом Свете, главным образом в Канаде (вооруженный конфликт 1754–1755 годов), и на Востоке. И наконец в 1756 году страны-соперницы и в Европе развязали войну, в которую мало-помалу оказались втянутыми практически все ее страны, включая Россию, – Семилетнюю войну 1756–1763 годов.

Возвратившийся из Индии Сен-Жермен вновь появляется в Париже в 1757 году. И он настолько завоевывает расположение Людовика XV своим новым чудесным искусством плавления алмазов, что весной 1758 года король предоставляет в распоряжение Сен-Жермена свой замок в Шамборе с прекрасно оборудованной лабораторией для его естественнонаучных опытов.

С 1757 по 1760 год Сен-Жермен живет в Париже. Он в центре внимания великосветского общества. Его наперебой приглашают на свои званые вечера самые именитые и знатные парижане и иностранцы. Среди друзей Сен-Жермена барон Гляйхен, маркиза д’Юрфе, немецкая принцесса Анхальт-Цербстская, мать будущей российской императрицы Екатерины II. Таланты графа превозносят, его искусству пытаются подражать, его тайны стремятся разгадать. В своих «Неизданных мемуарах в дополнение к истории XVIII и XIX веков» графиня де Жанлис пишет: «Он был неплохо осведомлен в физике, а химиком был совершенно превосходным. Мой отец, признанный специалист в этих областях науки, весьма высоко отзывался о его талантах... Ему ведома поистине удивительная тайна цвета, и благодаря этой известной только ему тайне его картины выделяются среди прочих непостижимым блеском и сиянием красок».

Все это время Семилетняя война продолжалась. Ставший новым министром иностранных дел Франции герцог Шуазёль стремился любыми путями достичь своих целей и свалить противника – Англию. Союзницами Франции в борьбе против Англии и присоединившейся к ней Пруссии прежде всего являлась Австрия, а затем и Россия. Война затянулась, совсем опустошив казну и разоряя французский народ, а выхода из тупика не предвиделось, так как ни одна из сторон, преследуя свои корыстные интересы, не желала идти на уступки. И там, где сила оружия ничего не решала, в ход шла тайная дипломатия. Секретные агенты с неопределенными заданиями, но облеченные личным доверием своих высокопоставленных патронов и монархов, посылались туда, где решалась судьба Европы. Одним из таких пунктов была Гаага. В марте 1760 года по просьбе Людовика XV с подобной деликатной миссией в Гаагу отправился и Сен-Жермен. Об этом свидетельствует барон Гляйхен: «Маршал (Бель-Иль) погряз в бесконечных интригах, стараясь заключить сепаратный договор с Пруссией и разбить тем самым альянс между Францией и Австрией, который покоился на авторитете герцога Шуазёльского. Людовик XV и госпожа Помпадур страстно желали этого сепаратного мирного договора... Маршал приготовил все необходимые рекомендации. Король лично вручил их вместе с шифром господину Сен-Жермену».

Но придворные казнокрады и интриганы, в чьих интересах было продолжение войны – герцог Шуазёльский и французский посланник в Гааге граф д’Аффри – сделали все, чтобы миссия Сен-Жермена не удалась. Чтобы опорочить Сен-Жермена и скомпрометировать его как уполномоченного королем к ведению переговоров, они применили обычные подлые средства: клевету и беспринципность. В результате оказанного на него давления и угроз Людовик XV, который к тому же был в полной финансовой зависимости от всемогущего премьер-министра Шуазёля, предал Сен-Жермена и трусливо подписал предписание о его аресте как авантюриста, и выдаче французским властям.

Однако арест не удался. Честные и благоразумные люди, понимавшие к тому же тайные пружины политики Франции, такие, как президент Совета полномочных представителей провинций Голландии граф Бентинк Роон, помогли Сен-Жермену бежать в Англию в конце апреля 1760 года. Имеются сведения о том, что английская сторона уважала в Сен-Жермене посредника, прекрасно разбирающегося во всех тонкостях положения дел во Франции и полномочного от ее лица вести мирные переговоры. Переписка между британским послом в Гааге генералом Джозефом Йорком и министром иностранных дел Англии лордом Холдернессом подтверждает, что Сен-Жермен был благожелательно выслушан, хотя отношение к его миссии было весьма осторожным. Документы о дипломатической миссии Сен-Жермена в Гааге обильно представлены в книге И. Купер-Оукли, где им выделена специальная глава и несколько приложений. Желающих ознакомиться с фактами подробнее отсылаем к этой книге. Кропотливая работа по изучению архивных материалов, проделанная английской исследовательницей, наиболее интересна, на наш взгляд, тем, что приводит оценки личности Сен-Жермена и его дипломатической миссии с точки зрения обеих противоборствующих сторон, то есть дает его портрет и глазами сочувствующих, и глазами соперников.

В Англии Сен-Жермен был арестован и содержался под стражей, но допрос и досмотр не дали никаких улик. Он, по-видимому, покинул Англию на несколько недель, «направляясь во владения прусского короля, скорее всего в Голландию». Однако потом по сообщениям газет стало ясно, что в конце мая 1760 года Сен-Жермен вновь вернулся в Англию. Есть сведения о том, что он вообще ее не покидал. И. Купер-Оукли предполагает, что у политиков и дипломатов могли быть свои веские причины намеренно вносить путаницу в сведения о Сен-Жермене, изменять даты, искажать маршруты его поездок. Как бы то ни было, его близость к различным дворам Европы единодушно подтверждается самыми разными источниками.

В частности, неоспоримым является факт, что Сен-Жермен находился в России в 1760–1762 годах и вместе с братьями Орловыми сыграл заметную роль в дворцовом перевороте, который 28 июня 1762 года возвел на российский трон новую императрицу. Конечно, речь идет о Екатерине II. И опять можно предвидеть обвинения в адрес легендарного графа относительно того, что он способствовал политическим катаклизмам, что отстранение Петра III от власти в конечном итоге привело к отстранению его от жизни, а значит – к насилию, к пролитию крови. Такие же обвинения, но куда в большем масштабе будут предъявляться графу в связи с французской революцией. И как всегда, люди будут «правы» с точностью до наоборот. Посланник Великого Братства как раз и стремился к тому, чтобы наиболее мирными средствами добиться принципиальных изменений в жизни такой важной для мира страны, как Россия!

Попробуем на секунду представить себе, что было бы, если б царствование Екатерины II не состоялось вовсе или существенно отодвинулось по времени. Россия оказалась бы придатком реакционной и политически отсталой Пруссии, рьяным поклонником которой был Петр III, она бы во всем слепо следовала по пути, указанному ей дядюшкой Фридрихом, бездарным внуком двух великих предков: Петра I и его главного противника Карла XII. А у России были иные задачи и иная, сужденная свыше, миссия. Она должна была играть все большую роль в европейской и мировой истории как материк грядущей цивилизации Новой Эпохи, как фундамент, на котором здание этой Эпохи наиболее прочно могло бы стоять.

Ни один, даже самый дальновидный, политик того времени и представить себе не мог, что где-то далеко в снежных горах Тибета существуют Великие Души, которым открыто все прошлое, настоящее и будущее нашего мира. Именно они направляют подлинно эволюционное развитие планеты, а вовсе не те, кто в гордыне своей мнит себя «сильными мира сего».

Великие Духовные Учителя, никогда не допускающие грубых вмешательств в судьбы человечества и соблюдающие закон Свободной Воли, тем не менее всегда старались всячески корректировать «жесткий курс» человеческой истории.

Но вернемся к России, где Сен-Жермен занимает подобающее ему блестящее положение в свете, покоряет дам своими талантами в музыке, живописи и искусстве обработки драгоценных камней, а заодно делает стремительную военную карьеру и (или за особые заслуги перед монархией?) получает чин генерала русской армии. Вот какую информацию «нашего русского друга» приводит И. Купер-Оукли: «Граф Сен-Жермен был в этих краях в эпоху Петра III и покинул Россию по восхождении Екатерины II на престол... В Санкт-Петербурге Сен-Жермен жил вместе с графом Ротари, известным итальянским художником, автором прекрасных портретов, украшающих Петергофский дворец. Проживали они, предположительно, в Графском переулке близ Аничкова моста, по соседству с дворцом на Невском. Сен-Жермен был восхитительным скрипачом, он играл „как оркестр“. Господин Пыляев видел своими глазами... нотный листок с несколькими мелодиями для арфы и посвящением графине Остерман, сделанным рукой Сен-Жермена... Имеющаяся дата указывала на 1760 год». (Тетрадь с этим листком, приобретенная Пыляевым на аукционе, впоследствии была им подарена «прославленному композитору Петру Чайковскому».)

Кстати, об игре Сен-Жермена на скрипке. Стоит вспомнить, что спустя почти столетие о великом маэстро Паганини говорили, по свидетельству Е. П. Блаватской, что «это Сен-Жермен в теле итальянского скелета». Отсюда можно сделать вывод, каково было исполнительское мастерство графа. Нам известно, что некие энтузиасты в наше время заняты поисками утраченных музыкальных произведений и живописных полотен, созданных Сен-Жерменом. Поистине, бесценный подарок был бы всем нам, если бы эти поиски увенчались успехом!

Через несколько лет, в 1774 году, когда Сен-Жермен под именем графа Цароги проживал в замке Тройсдорф в немецком княжестве Ансбах, будучи гостем и близким другом маркграфа Бранденбург-Ансбахского, он получил письмо, доставленное курьером от графа Алексея Орлова-Чесменского. Граф Орлов возвращался из Ливорно в Италии проездом через Германию и назначил Сен-Жермену встречу в Нюрнберге. Рассказ об этой встрече И. Купер-Оукли нашла в сборнике «Curiositдten der Literaturisch-historischen Vor – und Mitwelt», Weimar, 1818: «Маркграф немедля отправился с графом Цароги в указанный город, где их уже дожидался граф Алексей Орлов. По прибытии этих двух особ им навстречу вышел с широко распростертыми объятиями сам Орлов, поприветствовал и крепко обнял графа Цароги, который впервые появился в форме русского генерала. Причем Орлов несколько раз назвал его „caro padre“ и „caro amico“. Граф Алексей Орлов со всевозможной учтивостью принял маркграфа Бранденбург-Ансбахского и не однажды поблагодарил его за покровительство, оказываемое его достойнейшему другу; в полдень был подан обед. С милой непринужденностью завязалась в величайшей степени интересная беседа. Довольно много говорилось о недавней Архипелагской кампании, однако еще больше – о различных полезных усовершенствованиях и научных открытиях. После обеда граф Орлов зазвал графа Цароги в соседнюю комнату, где оба и провели достаточно долгое время в конфиденциальной беседе... По возвращении в Ансбах граф Цароги впервые предоставил маркграфу документ, который удостоверял, что он русский генерал. Впоследствии он признался маркграфу, что он вынужден пользоваться именем Цароги, а настоящим его именем следует считать Рагози (Ракоци), и что он является единственным представителем этого рода и прямым потомком принца-изгнанника, некогда управлявшего Зибенбюргеном времен императора Леопольда».

Позже при путешествии маркграфа Бранденбург-Ансбахского по Италии ему довелось наслушаться самых невообразимых сплетен и небылиц о Сен-Жермене, подвергающих сомнению все то, что знал о нем маркграф, и прежде всего его порядочность и высокое происхождение. По возвращении в Швабах маркграф потребовал объяснений у Сен-Жермена. Тот подтвердил, что он действительно пользовался именем генерала Салтыкова, будучи в Италии, по определенным причинам.

Из других источников также явствует, что в 1770 году Сен-Жермен находился в Италии под именем генерала Салтыкова.

Английская исследовательница Дж. О. Фуллер высказывает и весьма остроумно доказывает гипотезу о непосредственном участии Сен-Жермена в Архипелагской кампании русского флота под командованием графов Алексея и Федора Орловых и адмирала Петра Румянцева и даже предполагает участие графа в Чесменской баталии. (К сожалению, ее собственные розыски в Военно-морском музее Ленинграда, предпринятые в 80-х гг. через запрос в советское посольство в Лондоне, ничего не дали.) Тогда ясно, почему А. Орлов был так рад встрече со старым боевым товарищем. И следует признать совершенно ошибочным предположение Поля Шакорнака^[15] относительно того, что тут под графом Сен-Жерменом следует понимать графа Клода-Луи де Сен-Жермена. Этот второстепенный военный и исторический деятель XVIII в. находился на французской военной службе и заслужил чин генерала, отличившись в ходе Семилетней войны; затем, после своей отставки, по разрешению Людовика XV он перешел на службу Дании и был назначен генерал-фельдмаршалом. Как пишет Шакорнак, «ему было приказано сдерживать русских. Заняв Любек, он собирался захватить Варрен – продовольственную базу русских. Если бы этот город был взят, русским пришлось бы вернуться в Пруссию». Хорошенькая помощь русским, стоящая присвоения чина генерала русской службы! Совершенно неубедительна версия о том, чтобы этот Сен-Жермен «нападал на русские войска и отвлекал Петра III, что позволило Екатерине II и братьям Орловым подготовить заговор, в результате которого она оказалась на престоле». Якобы именно поэтому Клод-Луи Сен-Жермен мог быть «дорогим другом» Алексею Орлову, да еще вдобавок таким, «который сыграл большую роль в нашей революции».

Вообще, когда речь заходит о Сен-Жермене, и особенно – о его связях с Россией, мне почему-то вспоминается недостроенный дворец в Царицыно, заказанный Екатериной II прославленному зодчему и отвергнутый ею же. Не понравился он ей, слишком уж странную архитектуру и символику он являл. Тут и мальтийские кресты, и масонские символы, и чисто русские приметы! Даже просвещенной государыне показалась мудреной сия загадка, и она предпочла предложить самое простое решение: Господь с ним! А дворцовый ансамбль вот уж два века стоит себе да стоит и привлекает многочисленных любопытных как из России, так и из-за рубежа. Были попытки достроить дворец. Закончить то, что начали Василий Баженов с Матвеем Казаковым. И кое-какие неосновные здания совсем недавно привели в «завершенный» вид. А к юбилею Москвы закончили и большой дворец. Да только будет ли новодел тем, чем хотели его видеть масоны Баженов и Казаков? Рассказывают, что там, в Царицынском парке, все признаки геопатогенной зоны налицо, лозоходцы с рамкой проверяли – аккурат под дворцом разлом проходит...

Такую аллегорию, может, слишком нарочитую, захотелось мне привести здесь для того, чтобы понять, как смотрелся Сен-Жермен глазами даже самых передовых современников, от которых и мы-то не слишком далеко ушли.

Царицынский дворец... Это было потом, намного позже переворота, который поставил у власти Екатерину. Как и те поездки графа, о которых мы здесь говорили. Но отведем часовую стрелку чуть-чуть назад и поговорим еще о событиях 1762 года.

Как это хорошо известно из истории, после вступления на российский престол Петра III внешняя политика Российской империи круто изменилась: вместо войны с Пруссией, в которой до этого Россия неоднократно одерживала победы, и совместных действий с Австрией произошел резкий разрыв с прежними союзниками, возврат Пруссии без всяких контрибуций всех отвоеванных у нее территорий, заключение с нею договора о союзничестве и вступление России в войну теперь уже на прусской стороне против Австрии. Перемена политики России сразу же отразилась на расстановке сил европейских государств. Агрессивность юнкерской Пруссии Фридриха II получала слишком сильную опору в лице России. От антипрусской коалиции отвернулись прежние союзники – например, Швеция вышла из войны.

Устранение Петра III было необходимо также в интересах внутриполитических, сословно-дворянских. Появление же на российском троне Екатерины II, как показала история, стало явлением прогрессивным и для России, и для Европы. Со сменой власти Россия не возобновила своего участия в Семилетней войне, которая вскоре, через полгода с небольшим, закончилась. Значение этой войны историки усматривают в том, что она наметила будущих новых «лидеров» в европейской истории – Англию и Россию. Таким образом, как и всегда, Сен-Жермен добился выполнения «общестратегических» целей эволюции и дальнейшего развития нашего континента и всего мира.

И еще одна важная деталь, если говорить о связи Сен-Жермена с Россией. Из всех, кто наиболее полно представлял себе масштабы миссии и личности графа Сен-Жермена, самым осведомленным был русский граф Воронцов. О Воронцове и его отношениях с Сен-Жерменом писала Елена Рерих в письме от 17 декабря 1936 года: «...Один из эпизодов жизни Сен-Жермена в связи с русским именем. Так, Воронцов был одним из тех русских, которые после встречи с графом Сен-Жерменом при дворе Екатерины обратились к учению жизни... Воронцов прибыл вместе с Сен-Жерменом в Индию. Можно представить себе, как близко он мог подойти к Твердыне Света. Но три обстоятельства привели его обратно на родину. Первое – его чрезмерное увлечение обрядами магии, второе – его привязанность к родственникам и третье, когда стало ясно, что он не может остаться в Индии без вреда для своего духовного развития, ему было поручено предупредить декабристов о неверном задании. В роду Воронцовых сохранилась память о странном предке, когда-то исчезнувшем, но так как все около Белого Братства связано с кличкой шарлатанства, то имя Воронцова было между мистиками и шарлатанами. Часть его писем в Публичной библиотеке в Петербурге, но некоторые были впоследствии извлечены оттуда. Во всяком случае, Воронцов был одним из немногих, кто знал о Гималайском Братстве и распространял сведения о Махатмах. Среди частного архива наместника Кавказа Воронцова-Дашкова имелись письма об Учителях Индии. И в семейных архивах Фадеевых, родственников Блаватской, хранились любопытные документы о Воронцове; так, у меня имелся ритуальный кинжал, принадлежащий Воронцову, и в детстве я любила повторять отрывки привезенных им из Индии ритуальных напевов, каким-то образом дошедших до нашей семьи. Конечно, никто уже не помнил их происхождения и значения. Также и имение семьи моего мужа носило название Извара, данное этим самым Воронцовым, ибо оно раньше принадлежало ему».

Выполнив свои политические задачи в России, Сен-Жермен вновь оказывается в Европе. Устав воевать, европейские государства обращаются к активной созидательной деятельности. Недаром тогда же граф Карл Кобенцльский, заинтересовавшись поразительными способностями графа Сен-Жермена и прознав о его научных изысканиях, привлекает его к сотрудничеству при устройстве фабрики по производству шляп в городе Турне в Бельгии. И вот что пишет граф Кобенцль господину Кауницу: «Прошло вот уже три месяца с тех пор, как особа, известная под именем графа Сен-Жермена, почтила меня своим визитом. Мне он показался самым оригинальным из всех людей, которых я имел счастье знать ранее... Ему известны, по-видимому, все науки. И вместе с тем в нем чувствуется человек справедливый и порядочный, обладающий всеми достойными похвалы душевными качествами. Демонстрируя свои многочисленные таланты и способности, он проводил в моем присутствии некоторые эксперименты, наиболее примечательными из которых, на мой взгляд, был опыт по превращению железа в чудесный металл, весьма похожий на золото и в той же степени пригодный для ювелирных изделий... И, наконец, следует упомянуть продемонстрированный им способ удаления стойкого запаха масляных красок и превращения в наилучшее прованское посредственных масел Неветты, Кольсата и других, гораздо более худших, чем эти...»

В Турне случайно оказался легендарный сердцеед Казанова, путешествовавший в то время по Европе под именем шевалье де Сейнгал, который с настойчивостью добивался аудиенции у Сен-Жермена. И добился-таки. Их встреча весьма живо описана в статье Е. П. Блаватской «Сен-Жермен»: «В Турне его „интервьюирует“ знаменитый шевалье де Сейнгал, который находит его в полном костюме чародея: в армянской мантии, остроконечной шляпе, с длинной бородой до пояса и с палкой из слоновой кости в руках. Сен-Жермен окружен легионом бутылок и занят развитием производства шляп на основе химических законов. Так как Сейнгал нездоров, граф вызывается бесплатно вылечить его и предлагает принять в качестве лекарства эликсир, оказавшийся эфиром, но тот в любезных выражениях отказывается. Это сцена двух авгуров.^[16] Раз ему не позволили действовать как врачу, Сен-Жермен решает показать свою силу как алхимик, берет у другого авгура монету в 12 су, кладет ее на раскаленный докрасна древесный уголь и работает паяльной трубкой; монета расплавляется и оставляется остывать. «Теперь, – говорит Сен-Жермен, – забирайте свои деньги». – «Но они же из золота!» – «Из чистого». Второй авгур не верит в превращение и смотрит на всю операцию как на трюк, но тем не менее кладет монету в карман и впоследствии дарит ее прославленному маршалу Кейту, тогдашнему губернатору Невшателя».

Неверие Казановы в способности Великого Адепта стало как бы символом тогдашней Европы, которая с головой ушла в сугубо «материальную» науку, совершенно забыв о ее духовном элементе. Отсюда и все неудачные попытки осмыслить правильно все происходящее в мире, отсюда же и неудачи в создании алхимического золота без веры в необходимость применения при этом психической энергии, целенаправленного потока мыслей. Сам Сен-Жермен так говорил об этом: «Блага Божественной мудрости остаются неведомы для многих, предполагающих, что старые знакомые теории соответствуют требованиям часа и что нет нужды ни в чем, выходящем за рамки эмпиризма и эмпирического метода. В действительности принципы, признанные современной наукой, являясь только частично истинными, неполны и потому представляют недостаточные основания, на которых можно было бы основывать исследования на высоком уровне и управление элементами».^[17]

Между прочим, стоило бы обратиться к знаменитым бриллиантам Сен-Жермена, украшавшим его туфли и производившим сильное впечатление на современников. Ведь любой кристалл, а тем более такой, как бриллиант, является концентратором энергии, так что наличие у Сен-Жермена именно бриллиантов, а не золотых украшений, говорит о том, что ничего у знаменитого графа не было «просто так»!

Но опять возьмем на вооружение строгий повествовательный стиль.

После 1763 года граф Сен-Жермен целый год живет в Берлине, видимо, занимаясь научной и просветительской деятельностью. Вероятно, он много ездит и по другим странам и городам. Сведения об этом периоде его жизни в различных источниках весьма отрывочны и разрозненны. Мадам д’Адемар упоминает, что в 1768 году граф появлялся в Версале, хотя, впрочем, она редко указывает верно даты.

В конце 1769 – первой половине 1770 года Сен-Жермен путешествует по Италии с канцлером австрийского императора Иосифа II графом Ламбергом, давним своим знакомым, с которым они встретились в Венеции, где Сен-Жермен под именем маркиза д’Аймара, Эмара или Белламара занимался научно-производственными разработками, касающимися выделки льна. В 1770 и 1771 годах в Ливорно зимует русский флот, и, видимо, там и тогда Сен-Жермен встречается с Алексеем Орловым.

В 1773 году Сен-Жермен посещал Мантую, Голландию, после отставки герцога Шуазёльского появлялся в Париже и уехал оттуда после смерти Людовика XV (10 мая 1774 года), отправившись в Гаагу и далее в Швабах. В этом немецком княжестве он знакомится с маркграфом Бранденбург-Ансбахским и принимает его приглашение посетить Ансбах. В конце мая 1774 года он приезжает в замок маркграфа Тройсдорф и поселяется там до 1776 года.

Затем он переезжает в Лейпциг в мае 1776 года как граф Уэлдон, а в июне 1777 года едет в Дрезден уже под своим настоящим именем князя Ракоци. Вероятно, между 1776-м и 1777 годом он инкогнито посещает Париж, назвавшись господином Сен-Ноэлем. Об этом посещении очень подробно рассказывает в своих дневниках графиня д’Адемар. По просьбе Сен-Жермена графиня устраивает для него встречу с королевой Марией-Антуанеттой. В беседе с королевой Сен-Жермен впервые в открытую предупреждает королеву о грядущих грозных событиях, в том числе предсказывает падение монархии и братоубийственную гражданскую войну, говорит о бойне, разврате, грабеже и повальном изгнании граждан. «Времени мало, впереди всего несколько лет обманчивой тишины», – сообщает вестник. Но, как пишет д’Адемар, «королева, не способная вести долгих серьезных разговоров», была не в состоянии отнестись к пророчествам с надлежащей ответственностью. А ведь историки отмечали, что в семье нового монарха Людовика XVI именно она была «единственным мужчиной». Что уж говорить о короле, который оказался настолько слабым и трусливым, что не решился принять вестника один, без присутствия королевы, хотя Сен-Жермен просил об аудиенции и через мадам д’Адемар, и через королеву. Монарх пересказал содержание беседы Марии-Антуанетты с Сен-Жерменом своему министру графу Морепа, давнему его недругу и завистнику, и тот предпринял меры к аресту Сен-Жермена. Когда же сей напыщенный царедворец явился к графине д’Адемар с расспросами о местонахождении «жулика», Сен-Жермен вдруг вошел в комнату собственной персоной. Вот его суровая отповедь министру, запечатленная пером графини: «Граф Морепа, король изволил испросить у вас совета, а вы думаете лишь о сохранении своего собственного авторитета. В вашей борьбе против моей встречи с королем вы теряете монархию, так как осталось совсем немного времени, чтобы спасти ее. По истечении же этого срока я не появлюсь в этих краях, пока не сменят друг друга три следующих поколения. Я рассказал королеве все, что мне позволено было сказать. Мои откровения королю могли быть более подробными. Но, к сожалению, вы встали между мной и его величеством. Мне не в чем будет себя упрекнуть, когда ужасная анархия опустошит Францию. Что же касается ожидаемых бедствий, то вам не суждено их увидеть, но подготовка к ним будет достойным для вас памятником... Не ждите благодарности от потомков, пустой и беспомощный министр! Вы встанете в ряд тех, кто послужит причиной гибели империи».

Предсказание адепта оправдалось. Морепа не дожил до революции, так как умер в 1781 году – это исторический факт.

В 1779 году Сен-Жермен отправляется в Гамбург, затем живет в Шлезвиге у принца Карла Гессенского как желанный и почетный гость. Оттуда он совершает многочисленные поездки, связанные с регулированием деятельности масонских, розенкрейцеровских и других оккультных лож Европы. Он почетный член и духовный наставник целого ряда таких лож. Известно также, что Сен-Жермен основал ряд духовно-мистических обществ, например «Орден Святого Иоахима» в Богемии.

Именно в тот период, в 1783 году, в коллекции д’Юрфе появилась гравюра на меди с портретом Сен-Жермена с французской надписью:

Можно прочесть эти стихи, как обычную салонную похвалу, а можно увидеть и их эзотерический, тайный смысл. Тогда становится ясно, что те, кто владел портретом, знали, что Сен-Жермен – посланник Братства Учителей, работающих на благо человечества.

Только этих знающих было в Европе до смешного мало, да и мыслили они все-таки в пределах ортодоксальных христианских представлений. Конечно, были сведения и о том, что пирамиды хранят великие секреты и что Братство в Гималаях – это нечто, без чего человечество просто не может двигаться к прогрессу. Но менталитет тогдашнего столетия еще не позволял европейцам вместить в свое сознание представление о том Космосе, который открывался за горными вершинами, куда должен был после завершения своей миссии устремиться тот, кого звали Сен-Жерменом.

И только наша эпоха, несмотря на все ее пороки и недопущения, пользуясь силой новых энергий, прорвавшихся к планете, дала возможность людям Запада (во всяком случае, в лице лучших их представителей) стремительно приблизиться к Истине.

И Сен-Жермен, вернее, Великий Учитель Ракоци, сделал все, чтобы за два столетия до нас заложить первые камни в основание блистательного Храма Новой Эпохи, где все науки и все искусства, вместе с духовным порывом сердца человеческого, сольются в Единый Элемент Прозрения!

Есть запись в церковной книге о смерти и похоронах Сен-Жермена в городе Эккернфёрде 27 февраля 1784 года, в период отъезда ландграфа Гессенского, «доброжелательного немецкого принца», как назван он в письме одного из Махатм Востока к Синнетту. Но эта официальная и документированная версия убедительно опровергается целым рядом свидетельств о том, что Сен-Жермен появлялся в различных местах Европы и спустя много лет после этой даты.

Прислушаемся к словам Елены Ивановны Рерих (письмо от 18.06.1936 года): «Во все эпохи можно найти пустые гробницы или замененных покойников. Так, существует могила Сен-Жермена, а на самом деле там похоронен заместитель».

Пусть нас не смущают точные сведения о кончине и погребении Сен-Жермена. Вот что пишет Е. И. Рерих в письме от 2 сентября 1937 года: «В книге „Агни-Йоги“ параграф, в котором говорится о пустых гробницах, нужно понимать дословно. Именно, имеются пустые гробницы. Ибо при окончании миссии и наступлении срока ухода для адепта, находящегося среди людей, ухода, чтобы присоединиться к Твердыне в физическом теле, часто происходило мнимое погребение его. Иногда тело уносилось после погребения, ибо оно находилось в состоянии как бы летаргии. Бывали случаи погребения заместителя, как, например, при отъезде великого Учителя Ракоци».

Видимо, здесь следует прямо сказать (для тех, разумеется, кто этого еще не знает), что Сен-Жермен и один из Семи Величайших Учителей человечества, Членов Белого Братства Шамбалы – одна и та же индивидуальность. Письмо Елены Ивановны Рерих от 18 ноября 1935 года возвещает эту истину: «В древнейшие времена среди Посвященных оккультных школ можно было встретить великие воплощения Семи Кумар, или Сынов Разума, или Сынов Света. Так, Орфей, Зороастр, Кришна (Великий Учитель Мория); Иисус; Гаутама Будда; Платон, он же Конфуций (предыдущий владыка Шамбалы); Пифагор (Учитель Кут Хуми); Ямбликус, он же Яков Бёме (Учитель Илларион); Лао-Цзы, или Сен-Жермен (Учитель Ракоци) и другие были этими Воплощениями».

Е. П. Блаватская пишет о графе Сен-Жермене: «Говорят, что в 1785 или 1786 году у него было наиважнейшее конфиденциальное совещание с русской императрицей и что он являлся принцессе де Ламбаль, когда она предстала пред судом и за несколько мгновений до того, как она была повержена на плаху и палач отрубил ей голову; и возлюбленной Людовика XV Жанне Дюбарри, ожидавшей на эшафоте удара гильотины в дни террора 1793 года в Париже».

Но особенно впечатляет дневник графини д’Адемар, где описываются ее встречи с загадочным графом во Франции во времена и предреволюционные, и революционые, и даже наполеоновские. Снова дадим слово Елене Рерих: «Также такие страницы о Сен-Жермене, которые отмечаются в дневнике маркизы д’Адемар, можно считать вполне достоверными, и они особенно ценны тонким изложением фактов, которые принято обходить презрительным молчанием или же сопровождать невежественной усмешкой. Не случайно она была поставлена свидетельницей их...» (письмо от 19 декабря 1939 года).

Дневник графини и так является желанным объектом для цитирования в нашем повествовании, и об упомянутых его фрагментах речь пойдет чуть ниже, в следующей главе, где их привести будет уместнее, а потому обратимся к другому источнику – к книге Эндрю Тома «Шамбала. Оазис света».^[18] К одному из любопытных эпизодов этой книги и приглашаем читателя:

«Другим историческим персонажем, о котором думают, что он разыграл псевдосмерть и погребение для того, чтобы исчезнуть в Центральной Азии в XIV веке, был Никола Фламель. Этот ученый мог с помощью алхимических процессов производить золото. Тем не менее он жил своей профессией нотариуса, и большие богатства, которые ему давала алхимия, были великодушно употреблены на постройку больниц и гостиниц для бедняков Парижа и других французских городов.

Надгробная плита Никола Фламеля и его жены Перпелль была еще видима в церкви Сент-Инносант в Париже в XVII веке. Вместе с секретом производства золота Фламель и его жена открыли также эликсир молодости, способный продлить их жизнь. Очень возможно, что в могиле Фламелей покоится прах других людей.

В XVIII веке аббат Вилэн писал, что Фламель нанес визит послу Франции в Турции.

И это почти через 400 лет после своей предполагаемой смерти!

Впрочем, этот случай не единственный. В своей «Истории французов различных сословий», издаваемой в Париже начиная с 1825 года, Аман Алексис Монтейв пишет об одном клерке по имени Марсель, который также встречал Фламеля и беседовал с ним спустя века после его предполагаемой смерти в XIV веке.

А один дервиш в XVIII веке сказал господину Полю Люка: «Вы действительно верите, что Фламель умер? Нет, нет, мой друг, не обманывайтесь. Фламель жил все время, и ни он, ни его жена еще не познакомились со смертью. Прошло не более трех лет, как я покинул их в Индии, и он является одним из лучших моих друзей».

Не аналогичная ли история произошла с Сен-Жерменом?

А чтобы объяснить его непостижимое долголетие и вечную молодость, современники чего только не выдумывали! В частности, многие были уверены, что он владеет секретом эликсира бессмертия, а самые досужие даже утверждали, будто знают людей, которым довелось получить это снадобье из рук самого графа и выпить его. Ведь удивительное долголетие мадам де Жержи надо же было чем-то объяснить! Да и мадам д’Адемар прожила исключительно долгую жизнь. Правда, сама она, охотно пересказывая светские разговоры об эликсире, нигде не пишет, что пробовала его или хотя бы слышала о нем из уст Сен-Жермена.

Безусловно, Сен-Жермен мог сколь угодно долго оставаться неизменно в одном и том же возрасте, и никаких колдовских эликсиров не требовалось тому, кто умел управлять своей физической оболочкой – умение, которым владеет каждый адепт.

Подтверждения того, что Сен-Жермен появлялся и после 1784 года, есть также в документах из истории оккультных движений Европы.

Дело в том, что традиция тайных знаний, передаваемых только посвященным, никогда не прерывалась в Европе. Искатели истины всегда были в меньшинстве, часто гонимы, преследуемы как шарлатаны и еретики. Но несмотря на все старания преследователей (нередко ими были клерикалы), жажда духовных поисков не умирала. Вспомним альбигойские войны на юге Франции в XIII столетии, вспомним XIV век, когда был уничтожен Орден тамплиеров, вспомним поиски утраченной святыни – чаши Грааля, вспомним розенкрейцеров и Мальтийский орден. К концу XVIII века все эти движения были разрозненны, оторваны друг от друга, а их поиски Высокой Истины выродились в увлечение ритуалами и попытки получить золото алхимическим способом. Мистерии посвящения потеряли свой глубокий смысл, перестали быть таинством, сделавшись поверхностной обрядовостью. Более того, членство в масонских обществах стало разменной монетой в политической карьере – ведь их членами были сплошь именитые сановники. Необходимы были глубокие преобразования, обновление традиций и очищение источников Знания. Тайные общества должны были вернуться к тем идеалам, ради которых восходили когда-то на костер их предшественники – адепты тайных школ: беспредельность совершенствования духовной природы человека, выполнение духовной миссии как задача каждой из инкарнаций, познание скрытых сил природы и человека, поиск Божественного идеала в жизни, постижение тайн сотворения мира и человека. Философские системы ранних эзотерических школ Европы основывались на древних знаниях Востока. Энергичному человечеству Запада свойственно излишнее погружение в дела чисто материальные, созерцательной восточной цивилизации присуща другая крайность – излишняя инертность. Известно, что великий реформатор буддизма Цзон-Ка-Па, живший в XIV веке, оставил завет, согласно которому духовные цивилизации Востока и Запада должны развиваться в слиянии. Для того чтобы поддерживать гармонию обеих цивилизаций и помогать духовному просвещению человечества Запада, Махатмы Востока в каждом веке посылают в мир своих вестников. Посланники Света несут зерна новых знаний, указывают пути дальнейшего развития, предупреждают о бедах и опасностях, поджидающих тех, кто свернул с пути. Вот как излагал это Морис Магр в книге «Маги и иллюминаты»:^[19] «Этот закон устанавливал необходимость соизмеримости двух противоположных, но одинаково верных принципов: Истина должна быть сохранена в тайне – Истина должна быть возвещена. Ибо для невежественного человека преждевременное знание столь же фатально, сколь губителен свет для того, кто долго находился в темноте. И вот Цзон-Ка-Па напомнил, что в конце каждого столетия должна быть сделана попытка просветить людей Запада, заботящихся исключительно о власти и материальном благополучии...»

Мы с полным основанием можем утверждать, что Сен-Жермен был одним из таких Вестников. Одной из его задач было духовное просвещение. Поэтому он ведет обширную деятельность по укреплению связей масонских, розенкрейцеровских и других мистико-философских обществ Франции, Австрии, Германии, Богемии и Венгрии. И. Купер-Оукли приводит списки тайных лож, возглавлявшихся «Неизвестными Мастерами», где явно обнаруживается влияние Сен-Жермена.

В письме графу Герцу, церемониймейстеру Саксонского двора, граф Уэлдон (то есть Сен-Жермен) говорит прямо, что разрабатывает систему «Строгого Чина» – посвящения для Ордена Франкмасонов в аристократическом духе».

О деятельности Сен-Жермена среди тайных лож Европы мы поговорим позже. Следующую главу мы специально посвятим одному из самых загадочных оккультных движений – братству Розы и Креста.

Элифас Леви указывает, что Сен-Жермен был тамплиером и розенкрейцером. Немало о мистической миссии Сен-Жермена пишет Е. П. Блаватская в «Тайной Доктрине». Она упоминает, что он обучал последователей «Числам» и их тайным значениям, и это обстоятельство связывает его с Пифагорейской школой, учение которой было чисто восточным. Основатель школы Пифагор, как теперь нам известно из писем Е. И. Рерих, – воплощение одного из Учителей Шамбалы, Махатмы Кут Хуми...

Рассуждая о мистических значениях святых чисел Декады Пифагора, одной из основ святой науки гностиков, Е. П. Блаватская цитирует отрывки «из манускрипта, приписываемого Сен-Жермену, включенного Рагоном в его труд» («Orthodoxie Maзonnique suivie de la Maзonnerie occulte et de ll’Initiation Hermиtique»).^[20] Жан-Мари Рагон, по характеристике «Теософского Словаря»^[21]  – «французский масон, выдающийся писатель и великий символист, пытавшийся вернуть масонству его первоначальную чистоту». Известен Рагон тем, что «именно он положил начало знаменитому масонскому обществу Тринософистов – тех, кто изучает три науки» и писал об оккультных значениях линий или сторон равностороннего треугольника, символизирующего последовательно для изучения: Минеральное царство (для ученика), Растительное (для сочлена) и Животное (для мастера). Хотя, как пишет Мэнли Холл, комментируя это место «Тайной Доктрины», из характера текста не совсем ясно, какие именно фрагменты цитируются из «Манускрипта», тем не менее понятно, что речь идет о зашифрованных символических значениях чисел в традициях пифагорейцев и египетских мистерий посвящения, что имело впоследствии продолжение в герметической философии.

В связи с розенкрейцерством Сен-Жермена вернемся еще раз к одному яркому персонажу, о котором речь уже заходила ранее, в главе четвертой («Вокруг имени Сен-Жермен»). Это Фрэнсис Бэкон, герцог Веруламский, виконт Сент-Олбани (1561–1626). Этот выдающийся философ, считающийся родоначальником английского материализма, впервые выдвинул принцип проверки умственных построений эмпирическим опытом и последующим осмыслением этого опыта посредством индукции, провозгласил главной задачей науки овладение тайнами природы и увеличение власти человека над ее явлениями. Однако, признавая примат материи и движения как основного атрибута ее существования, Бэкон утверждал как несомненность и присутствие Божественного Начала.

Однако эта фигура привлекает внимание не только влиянием на формирование мировоззрения европейских мыслителей XVII в. Имя Фрэнсиса Бэкона часто упоминается в эзотерической литературе. Есть свидетельства, что его похороны были ложными и что, оставив Англию, он под другим именем поселился в Германии, посвятив свою жизнь служению секретному обществу розенкрейцеров и распространению его доктрин. У сторонников этой версии нет сомнений, что он был незаконнорожденным сыном королевы Елизаветы и графа Лейсестера.

Однако на этом тайны, связанные с ним, не кончаются. Существуют предположения, что сэр Фрэнсис Бэкон был истинным автором шекспировских пьес, как и одного из главных трактатов розенкрейцеров «Алхимическая свадьба Христиана Розенкрейца».^[22]

Если Бэкон действительно позаимствовал имя Уильяма Шекспира, он мог после ложных похорон и переселения в Германию взять себе и новое имя – Иоганна Валентина Андреа. Считается, что Андреа родился в 1586 году в Вюртемберге, однако в его биографии есть много неясностей. Непонятно и то, как он мог написать в 15–16 лет «Алхимическую свадьбу» – произведение, столь богатое символической и философской мыслью. Наличие в немецком тексте некоторых английских слов говорит о том, что автору был знаком этот язык.

Есть портрет Андреа, который имеет большое сходство с портретом Бэкона. Более того, четыре буквы на раме, если их перевести в числовой эквивалент, дают 33, как и имя Бэкона. Удивительно сходство портрета Бэкона в начале его труда «О достоинстве и преумножении наук» (1590) и портрета У. Шекспира кисти Дроушаута на первых четырех титульных листах его пьес. И у этого портрета есть надписи, числовой эквивалент которых соответствует числовому эквиваленту имени Бэкона (то есть 33)».

Это достаточно убедительное подтверждение известной гипотезы о том, что Ф. Бэкон был истинным автором пьес У. Шекспира, нас в данный момент не занимает. Интереснее связь Ф. Бэкона и И. В. Андреа – знаменитого розенкрейцера и автора одного из главных зашифрованных трактатов их ордена. Не является ли имя И. В. Андреа условным именем, под которым скрывался Ф. Бэкон?

Безусловно, это смелое допущение, которое кому-то покажется натяжкой, но с нашей позицией оно согласуется. Тем более что еще одна точка пересечения Ф. Бэкона и И. В. Андреа – активные занятия алхимией, что впоследствии было амплуа и знаменитого графа Сен-Жермена.

Братство Розенкрейцеров самым прямым образом связано с алхимическими устремлениями адепта. В № 8 журнала «Наука и религия» за 1995 год Феликс Эльдемуров, автор статьи «Великий квадрат Сатор», писал: «Сходство с розой вызывает в памяти легендарную эмблему средневекового ордена розенкрейцеров. Адепты этого братства, согласно авторитетным свидетельствам, овладели непостижимыми для обычных смертных тайнами Космоса, в частности – решили загадку бессмертия... Символом братства была роза в центре креста, причем крест мог быть как обычным (прямым), так и „косым“ – андреевским... В семейном гербе одного из влиятельных лиц этого ордена – Иоганна Валентина Андреа – мы видим даже не одну, а четыре белые и красные розы, расположенные меж лопастей андреевского креста...» Некоторые ученые считают, что андреевский крест с четырьмя розами – символами тайны – был вообще гербом ордена розенкрейцеров. Напрашивается предположение, что и родовой герб, и само имя «Андреа», «отсылающее» к Св. Андрею Первозванному – мученику, одинаково чтимому и католиками, и православными, от имени которого происходит название его орудия казни – косого креста, носят отчетливо знаковый характер. О самом И. В. Андреа автор статьи пишет также в примечании: «Андреа опубликовал в начале XVII в. манифесты розенкрейцеров. Под этим именем, как полагают некоторые, скрывался не кто иной, как лорд Фрэнсис Бэкон, увлекавшийся поисками эликсира бессмертия и издавший в 1590 году в Лондоне книгу, где указывал на препараты из золота, жемчуга и драгоценных камней как на средство продлить человеческую жизнь».

Как видим, круг замкнулся – мы вернулись вновь к исходному положению: Ф. Бэкон и И. В. Андреа – одно лицо. И как характерная деталь опять всплывает «ложная смерть». Теософ Мэнли П. Холл в «Энциклопедическом изложении...» пишет в связи с Ф. Бэконом: «Высший Совет Братства Розенкрейцеров состоял из лиц, которые умерли так называемой „философской смертью“. Когда приходило время для инициации человека в члены Ордена и время потрудиться во славу его, он „умирал“ при непонятных обстоятельствах. На самом деле он менял дом, имя, и вместо него в могилу клали мешок камней или песка...» Как это перекликается со свидетельством Е. И. Рерих о замененных покойниках и пустых гробницах, как напоминает и приведенный в начале предыдущей главы рассказ о Никола Фламеле!

А вот еще одна интересная выдержка из «Энциклопедического изложения...», как нельзя лучше иллюстрирующая связь Сен-Жермена и Христиана Розенкрейца»: «[Мистик] верит, что истинное Братство Розенкрейцеров, состоящее из „Сверхлюдей“ (весьма похожих на знаменитых Махатм в Индии), – это институт, существующий не в видимом мире, но в его духовном двойнике, который можно назвать „внутренними плоскостями Природы“. То есть Братства могут достичь только те, кто способен преодолеть ограничения материального мира. Для подкрепления этой точки зрения мистики цитируют следующие слова из „Confessio Fraternitatis“:^[23] «Тысячу раз недостойные могут издавать крики, тысячу раз они могут представать перед нами, а все равно Бог говорит нашим ушам не слушать их, и окутает он нас своим облаком, чтобы не было причинено нам, его слугам, вреда, дабы не потерпеть насилия от недостойных, так что не будем мы видимы человеческому глазу, если он не достигнет орлиной зоркости». В мистицизме орел является символом инициации (Духовный Огонь в спине), и этим объясняется неспособность невозрожденного мира понять секретный Орден Розы и Креста. Сторонники такой теории считают графа Сен-Жермена высшим адептом и утверждают, что он и Христиан Розенкрейц были одним и тем же человеком».^[24]

Возвращаясь к розенкрейцерам, укажем, что в «Тайной Доктрине» Елена Петровна Блаватская упоминает и о некоем «зашифрованном Розенкрейцеровском манускрипте», принадлежавшем Сен-Жермену; обладание этой очень редкой рукописью доказывает занимаемое им высокое положение Учителя и Мастера мистических тайных обществ Европы.

В альманахе международного Теософского общества «Феникс», издававшемся Мэнли Палмером Холлом в Адьяре, нам впервые удалось отыскать более подробные сведения об этой рукописи. Судя по всему, это «La Trйs Sainte Trinosophie» («Святейшая Тринософия»), манускрипт об оккультных тайнах Каббалы, единственный экземпляр которого находится во Франции в библиотеке Труа (de Troyes). Ученый Грийо де Живри (Grillot de Givry) в своей работе «Музей колдунов» (Musйe des Sorciers) на основании пометок на рукописи пришел к выводу, что ее автором был Сен-Жермен: «This volume, artistically written, was bought at one of the sales de Massena, and carries at the head of it a note of a philisopher whose name is J. B. C. Philotaume, who announces that the manuscript once belonged to and is the only existing copy of the famous Trinosophie of Count de St.-Germain» (Сей том, написанный изящным почерком, был найден в одном из залов [библиотеки генерала Наполеоновской армии] Массена, и на нем были пометки, сделанные рукою философа по имени И. Б. К. Филотом, из которых явствовало, что этот манускрипт является единственной сохранившейся копией знаменитой «Тринософии» графа де Сен-Жермена). Эта рукопись принадлежала в свое время Калиостро, ученику Сен-Жермена, который был арестован инквизицией в 1789 году в своем доме в Риме; тогда же была конфискована и эта рукопись, полученная Калиостро в дар от Учителя во время его посещения супругов Калиостро в их замке в Гольштейне.

Далее предоставим слово Мэнли Палмеру Холлу, автору предисловия к первому изданию «Святейшей Тринософии» с параллельным переводом французского текста оригинала на английский, вводной статьей о личности Сен-Жермена и комментариями. Позволим себе поместить здесь приблизительный (авторизованный) перевод некоторых выдержек из этого издания (которое пока не публиковалось на русском языке).^[25]

«Трудно переоценить значение этого уникального манускрипта для всех изучающих масонство и оккультные науки, – не только потому, что это единственное известное мистическое произведение, написанное Сен-Жерменом, но и потому, что оно является просто исключительным по своей важности документом, связанным с различными положениями учения герметизма. Библиотеки европейских розенкрейцеров и каббалистов содержат немало редких сокровищ древней философской мудрости, но этот манускрипт и здесь уникален потому, что ни одно из этих сокровищ не сравнится с ним по важности и значению содержащихся в нем великих тайн. Само его существование является явным доказательством того, что Сен-Жермен обладал великолепной библиотекой и подготовил некоторое количество манускриптов по тайным знаниям для своих учеников. В момент его смерти... или исчезновения... эти книги и бумаги были спрятаны, вероятно, в архивах общины. И нет никакой достоверной информации относительно их вероятного местонахождения в настоящее время.

Таинственный Сен-Жермен, как известно, имел в своем распоряжении копию Ватиканского рукописного списка Каббалы – труда необычайной глубины, авторство которого принадлежит посвященным из числа люцифериан и гностиков.

Том II «Тайной Доктрины» Е. П. Блаватской содержит два извлечения из некоей зашифрованной рукописи, приписываемой Сен-Жермену (о которой предполагается, что она была исполнена Сен-Жерменом). Части параграфов, принадлежащие венгерскому адепту, не указаны ясно и определенно (Блаватская дает косвенное изложение их, т. е. свой собственный пересказ), однако по некоторым признакам (поскольку текст связан с толкованием оккультных значений чисел в Пифагорейской школе) здесь уместно предположить, что его комментарии являлись мистическими интерпретациями цифр от 1 до 7.

Некоторые параграфы по существу тождественны с «Истолкованием системы чисел по системе Пифагора» (Puissanse des nombres d’aprйs Pythagore) Жана-Мари Рагона. В одном из своих писем к Синнетту Махатма К. Х. упоминает манускрипт, зашифрованный буквами MS (сокращение от «манускрипт») и несколькими цифрами, который был передан Сен-Жерменом в дар его близкому другу и патрону, немецкому принцу Карлу Гессен-Хассельскому: («Rosencrauz taught orally. Saint-Germain recorded the good doctrine in figures and his only ciphered MS remained with his staunch friend and patron the benevolent german Prince from whose house... he made his last exit – HOME». Вот перевод этого места из письма от 5 августа 1881 года в русском издании «Писем Махатм» 1993 года: «Розенкрейц учил устно. Сен-Жермен записал благое учение в цифрах, и эта зашифрованная рукопись осталась у его верного друга и покровителя, доброжелательного германского принца, из дома которого и в чьем присутствии Сен-Жермен совершил свой последний выход – ДОМОЙ». Мы специально привели параллельно английский текст оригинала и русский его перевод: так очень наглядно видно, насколько вольно обошелся переводчик с самым существенным местом письма, где весьма недвусмысленно указываются опознавательные знаки искомой рукописи. К нашему большому сожалению, неточный перевод, подчас до неузнаваемости искажающий исходный текст, постоянно служит источником самых диких недоразумений в исследованиях о Сен-Жермене; особенно неприятно, что эти переводческие «ляпы» кочуют из одного источника в другой, переводятся с одного языка на другой, из-за чего смысл в конце концов затемняется настолько, что понять что-либо без знания оригинала совершенно невозможно.

Еще несколько слов из книги Холла о «Святейшей Тринософии» и ее истории: «Представленная в этой книге первая публикация и перевод (на английский язык) „Святейшей Тринософии“ является первой возможностью получить в свое распоряжение труд, отображающий в привычно завуалированной и символической манере эзотерические учения Сен-Жермена и его учеников.

«Святейшая Тринософия» – это рукопись с шифром MS 2400 во Французской библиотеке в Труа (Troyes). Труд невелик по размеру, он состоит из 96 страниц, исписанных только с одной стороны. Почерк писца превосходен. За вычетом некоторых погрешностей в пунктуации и диакритических знаках, его французский является академически правильным и драматически выразительным, кроме того, текст украшен многочисленными рисунками и фигурами, хорошо прорисованными и блестяще раскрашенными. В дополнение к иллюстрациям на титульном листе имеются также маленькие символические значки в начале и конце каждого из разделов. Внутри французского текста вкраплены буквы, слова и целые фразы на нескольких древних языках. Некоторые из находящихся там символов и фигурок напоминают египетские иероглифы, а некоторые из слов – значки клинописи. В конце рукописи есть номера страниц, написанные причудливыми цифрами, возможно, это код, использовавшийся в тайной общине Сен-Жермена. Работа, вероятно, выполнена в последней четверти XVIII века, хотя большая часть материала восходит к относительно более раннему периоду.

Об истории этой рукописи, к сожалению, известно очень мало. Знаменитый мученик-масон, граф Алессандро Калиостро, захватил эту книгу с собой в свою злосчастную поездку в Рим. После заключения его в крепость Св. Льва (Сан Лео) следы манускрипта на время теряются. Каким-то образом литературные труды Калиостро попали в руки генерала наполеоновской армии», – пишет М. П. Холл. Затем, как установил уже другой современный исследователь, Рене Алло, автор предисловия и редактор научного издания «Тринософии» на французском языке, с полным воспроизведением оригинальной рукописи, эти книги перешли к его сыну, князю Массена, в чьей библиотеке и была обнаружена рукопись, о которой мы сочли уместным столь подробно рассказать.

Эта глава практически неразрывно связана с предыдущей и прямо проистекает из нее. Невозможно говорить про адепта и не иметь при этом в виду его учеников. И мнимая смерть Учителя делает учеников еще более деятельными, еще более ответственными за свои помыслы и поступки, и таинственная завеса, отделяющая загадочное имя от обывателя, делается еще более плотной.

О Калиостро в «Теософском Словаре» Е. П. Блаватской говорится: «:знаменитый адепт, настоящее имя которого, как утверждали (его враги), было Жозеф Бальзамо».

Помимо графа Калиостро, у Сен-Жермена были и другие не менее знаменитые ученики и сподвижники. В частности, Сен-Жермен стоял у истоков рождения теории Фридриха Антона Месмера о животном магнетизме, т. е. у истоков того самого месмеризма, явления которого затем столь ярко описали Эдгар Аллан По и Елена Петровна Блаватская. Присутствие и направляющая рука Сен-Жермена ощущались и в «Ордене Всемирной Гармонии», основанном Месмером в Париже в 1783 году. Вот что говорит о Месмере «Теософский Словарь» (вышедший впервые в 1892 году): «Он был посвященным членом Братств „Fratres Lucis“ („Братья Света“) и „Луксор“, египетского ответвления последнего. Именно совет „Луксора“ избрал его – согласно указам Великого Братства – для деятельности в XVIII столетии с целью просвещения небольшой части западных народов в области оккультного знания. Именно Сен-Жермен наблюдал за развитием событий в этом случае; а позднее Калиостро был послан для содействия... Из этих трех людей, которые сперва считались шарлатанами, Месмер уже реабилитирован. Оправдание двух других последует в следующем столетии». Это оправдание произошло на страницах Учения Живой Этики и писем Е. И. Рерих, хотя для обывателя все они по-прежнему носят ярлык авантюристов и шарлатанов.

Между прочим, преследование людей, чьи знания превосходили уровень подавляющего большинства, далеко не всегда хорошо кончалось для преследователей. И костры инквизиции, если говорить о Средних веках, часто становились погребальными кострами для тех, кто их зажег. Вот один из примеров, связанный со знаменитым и трагическим Орденом тамплиеров.

13 октября 1307 года король Франции Филипп Красивый и папа Клемент V начали преследование Ордена тамплиеров, польстившись на их богатства. Тысячи тамплиеров во Франции были замучены пытками и казнены. А сам Великий Магистр Ордена Жак де Молей был сожжен живым 18 марта 1314 года после чудовищных пыток. Его последними словами были: «Франция помнит о наших последних мгновениях, мы умираем невиновными. Декрет, предавший нас, – несправедливый декрет, но на небесах есть Священный трибунал, который никогда не оставит напрасной жалобу слабого. На этот трибунал в сорокадневный срок я вызываю тебя, римский Первосвященник. О Филипп, мой король! Я напрасно прощаю тебя, потому что твоя жизнь осуждена Божественным трибуналом. В течение года я тебя жду!»

И действительно, папа Клемент V умер от неизвестной болезни через 31 день. Филипп Красивый умер в невыносимых муках в конце 1314 года. Так работал Закон космической справедливости – карма, воздавая тем, кто служил тьме и пытался закрыть ею свет. Стоит вспомнить и процесс Жанны д’Арк, когда печально знаменитый епископ Кошон, предавший Орлеанскую деву смерти, очень скоро ушел из жизни, чтобы в мире ином заглянуть в лицо преданной им святой, а потом тоже долго и тяжело отрабатывать свою незавидную карму.

Век XVIII, как и наш век, не зажигает зримых костров, но устраивает преследования, травлю, организует клевету, ложь, церковные анафемы тем, кто пытается ликвидировать чью-то монополию на право общения с Высшим. Потому последователи эзотерического мировоззрения часто находятся под подозрением обывателей и клерикалов. И быть учеником адептов по-прежнему не только почетно, но и небезопасно. Ведь поплатился же Калиостро жизнью за распространение оккультной мудрости!^[26]

Но вернемся к теме нашего повествования. Многое воспринял от Сен-Жермена и его Учения маркиз Луи Клод де Сен-Мартен, «выдающийся мистик и писатель», «усердный ученик Якоба Бёме и истинный теософ», как аттестует его Е. П. Блаватская. Сен-Мартен состоял в ложе «Ритуал Филалетов и Искателей Истины», а затем основал мистическую полумасонскую ложу «Исправленный ритуал Сен-Мартена» с семью степенями посвящения.

Имя Сен-Жермена упомянуто в списке членов «Ложи Обществ Согласия Святого Иоанна Экосского», которая прежде называлась «Ложей Справедливости», а еще ранее «Ложей Святого Лазаря», состоявших в ней с 1775 по 1789 годы.^[27] Сен-Жермен в сопровождении Сен-Мартена присутствует на Конвенте (конференции) масонов в Вильгельмсбаде 15 февраля 1785 года, в июне 1785 года на Великом конгрессе масонов в Париже мы вновь встречаем Сен-Жермена (вместе с Сен-Мартеном и Месмером) среди представителей французской стороны.

Итак, эти последние два появления Сен-Жермена происходят уже после его так называемой «смерти».

Е. И. Рерих, которая принесла нашему веку свет нового космического учения «Агни-Йоги», или Живой Этики, не случайно пишет об «отъезде Учителя Ракоци», как за несколько десятилетий до нее писал в своем письме Махатма Кут-Хуми о том, что Сен-Жермен «отправился домой» (то есть в Гималаи, в Твердыню Шамбалы). Слово «смерть» неприменимо к Бессмертным. Учитель Ракоци, действуя под именем Сен-Жермена, говорил о себе австрийскому масону и розенкрейцеру Францу Грёфферу: «Я ухожу... Когда-нибудь мы еще увидимся... Я очень нужен сейчас в Константинополе. Затем отправлюсь в Англию, где мне предстоит подготовить два изобретения, о которых вы услышите в следующих столетиях... К концу этого столетия я исчезну из Европы и отправлюсь в Гималаи. Мне необходимо отдохнуть. И я должен обрести покой. Ровно через 85 лет я вновь предстану перед людьми. Прощайте. Да пребудет с вами любовь моя».

Эта «поистине незабываемая» встреча в Вене, в лаборатории розенкрейцеров на Ландштрассе, произошла «в 88, 89 или 90 году этого столетия».

Относительно многочисленных встреч с «живым» или «воскресшим» Сен-Жерменом, о которых рассказывают авторы предыдущих разделов сборника, нам кажется уместным процитировать отрывок из письма Махатмы, где говорится о Планетных Духах, подобных Будде: «...его божественное Я настолько совершенно освободилось от материи, что оно могло по желанию создавать себе внутреннего заместителя и оставлять его в человеческой оболочке днями, неделями, иногда годами, никоим образом не повреждая такой заменой ни жизненный принцип, ни физический ум своего тела. Кстати сказать, это высочайшая ступень адепта, которую может надеяться достичь человек на нашей планете».^[28]

И говоря о деятельности Сен-Жермена в смысле просветительской работы среди масонских лож Европы, нельзя не остановиться на вопросе о русских масонах. XVIII век был и для русских масонов временем блистательного расцвета. Он дал целую плеяду тех людей, которых по праву можно назвать национальной гордостью страны. Это и Суворов, и Кутузов, и Новиков, и Херасков, и многие другие русские аристократы, немало сделавшие для процветания своего Отечества. А Суворов и Кутузов, выиграв для России несколько принципиальных сражений, стали великими охранителями России. И невозможно представить, чтобы успехи русского масонства были возможны без тесной связи с братьями по духу из Западной Европы. А это означает только одно: всюду ощущалась рука Сен-Жермена, Великого Адепта. Учение Живой Этики свидетельствует, что Сен-Жермен напутствовал великого русского полководца М. И. Кутузова, имевшего масонскую степень «Зеленеющего Лавра»: «Зеленеющий Лавр», о котором вы часто беседовали, умел соединять водительство с чуткостью к советам Братства. Наставление Сен-Жермена он принял с полным доверием, в этом заключалась удача его. Может быть, Сен-Жермен и приезжал, чтобы приготовить будущего вождя».^[29]

Следовательно, Сен-Жермен сыграл роль не только на внешней русской сцене, где присутствовали политические декорации, но и на сцене внутренней, духовной, где незримые тонкие ткани постепенно сшивались в огромное полотно России Грядущей как Материка, которому суждено стать точкой отсчета новой истории человечества.

Истинной правдой являются слова Е. П. Блаватской в «Теософском Словаре»: «Граф Сен-Жермен, безусловно, был величайшим Восточным Адептом, которого Европа видела за последние столетия. Но Европа не узнала его». Не поверила его пророчествам и Мария-Антуанетта, когда Сен-Жермен в последний раз появился в Париже в 1788 году, чтобы предупредить королевскую чету о надвигающейся катастрофе.

Мы, спустя 200 с лишним лет, легко узнаем в этих строках точную картину событий Великой французской революции: свержение монархии и провозглашение Республики, казнь королевской четы, якобинскую диктатуру, термидорианский переворот, Директорию, гражданскую войну, Империю Наполеона Бонапарта и последующую Реставрацию монархии Бурбонов.

Это одно из последних свидетельств графини д’Адемар о Сен-Жермене. Она была одной из тех аристократок, которых вымел с родины вихрь революционных событий. В 1822 году графиня умерла в Одессе, куда ее занесла судьба, как и отпрыска знатнейшей фамилии герцога Ришельё. На груди этой древней, иссохшей, как мумия, старушки, которая под конец жизни вместо дорогих шелков носила какие-то кацавейки и лохмотья и не покидала своей каморки несколько месяцев, при обмывании ее тела после кончины нашли засаленную рукопись, бумага которой от долгого ношения на теле стала как пергамент. К титульному листу дневника булавкой была приколота записка, начертанная собственной рукой графини 21 мая 1821 года: «Я виделась с Сен-Жерменом еще не раз, и каждая встреча сопровождалась обстоятельствами, которые повергали меня в крайнее удивление: в день убийства королевы (16 октября 1793 года); накануне 18 брюмера (9 ноября 1799 года); день спустя после кончины герцога Энгиенского (1804 год); в январе месяце 1813 года; и в канун убийства герцога Беррийского (1820 год)...»

В книге «У порога Нового Мира» – авторизованной биографии Елены Ивановны Рерих – есть такая запись: «Так называемый Сен-Жермен руководил революцией, чтобы посредством ее обновить умы, но и создать единение Европы. Вы знаете, какое направление приняла революция. Тогда создался план символизировать единение в одном человеке. Наполеон всецело найден Сен-Жерменом. Звезда, о которой он любил говорить, принесла ему неожиданные возможности. Правда, многие из Братства не верили, как можно войною вносить объединение, но Мы все должны были признать, что сама личность Наполеона, усиленная Камнем, символизировала в себе поглощение всех деталей». Так что появления Сен-Жермена в узловые моменты становления империи Наполеона, засвидетельствованные записями мадам д’Адемар, связаны с его задачей объединения Европы, возложенной им на Наполеона Бонапарта. Это позже, когда Наполеон нарушил завет не идти на Россию, он лишился помощи и советов Братства. Агрессивные захватнические устремления Наполеона, направленные на Россию, вошли в противоречие с законами эволюции. И тотчас же стрелка Высшей поддержки неумолимо сместилась в противоположную сторону: советы и наставления, как одержать победу теперь уже над Наполеоном, стал получать его русский противник – фельдмаршал Кутузов.

Интересно, что мемуары графини д’Адемар, как пишет Э. Тома, были изданы в 1836 году под редакцией барона Этьена Леона де Ламот-Лангон, который «мог изучать многочисленные документы, связанные с Сен-Жерменом, которые он мог найти в Париже». Исследователь пишет, что связанные с деятельностью Сен-Жермена «вещи были собраны в библиотеке полицейской префектуры, где целый зал был специально предназначен для бумаг и писем, относящихся к жизни Сен-Жермена. К несчастью, корреспонденция и рукописи были сожжены в 1871 году во время Коммуны». Этим, видимо, отчасти объясняется и трудность поисков достоверных свидетельств о жизни и миссии Сен-Жермена. Так, И. Купер-Оукли долгое время безуспешно разыскивала мемуары госпожи д’Адемар по книгохранилищам Европы. И только, как она пишет, «по счастливой случайности нам удалось узнать о том, что в Одессе в библиотеке г-жи Фадеевой, тети и друга г-жи Е. П. Блаватской, имеется искомый экземпляр». Интересно и другое пересечение: «Мадам Блаватская побывала [у семьи д’Адемар] в Шато-де-Адемар в 1884 году. Уважаемая графиня де Адемар, принадлежащая к одной из многочисленных аристократических фамилий, разоренных революцией, сейчас [начало XX века] живет в Америке, [касающиеся Сен-Жермена] документы хранятся в ее семейном архиве».

В заключение добавим, что книгу И. Купер-Оукли Елена Ивановна Рерих в письме от 6 ноября 1939 года назвала «очень интересной».

Что ж, человеческая склонность идти от частного к общему (хотя эзотерическая традиция, идущая еще со времен Платона, призывает делать как раз обратное – от высоких сфер спускаться к более низким) заставляет и нас попытаться сделать некоторые важные выводы и обобщения. Снова во главу угла становится великое и емкое слово «Миссия», с большой буквы. О Миссии Сен-Жермена Е. И. Рерих сказала: «Можете указать истинно ищущим душам, что Твердыня Великого Знания существует с незапамятных времен и стоит на бессменном дозоре эволюции человечества, наблюдая и направляя в спасительное русло течение мировых событий. Все Великие Учителя связаны с этой Обителью. Все Они Члены Ее. Многообразна деятельность этой Твердыни Знания и Света. История всех времен, всех народов хранит свидетельства этой помощи, сокрытой от гласности и обычно приходящей в поворотные пункты истории стран. Принятие или уклонение от нее неизменно сопровождались соответственным расцветом или падением страны.

Помощь эта в виде предупреждений или советов и целых Учений появлялась под самыми неожиданными и разнообразными аспектами. По истории красной нитью проходят эти предупреждения. За малыми исключениями, все подобные предупреждения оставались без внимания. Так, можно вспомнить, как шведский король Карл XII получил сильное предупреждение не начинать рокового похода против России, положившего конец развитию его государства. Со времени опубликования дневника графини д’Адемар, придворной дамы, состоявшей при злосчастной Марии-Антуанетте, стал широко известен факт предупреждения королевы путем писем и личного свидания, через посредство той же графини, о грозящей опасности стране, всему королевскому дому и многим друзьям их. И, неизменно, все эти предупреждения шли из одного источника, от графа Сен-Жермена, Члена Гималайской Общины. Но все спасительные предупреждения и советы его принимались за оскорбления и обман. Он подвергался преследованиям, и ему не раз грозила Бастилия. Трагические последствия этих отрицаний всем хорошо известны».^[30]

Поговорим немного о предполагаемой деятельности Сен-Жермена в XIX и ХХ веках. Вспомним, что Сен-Жермен обещал Францу Грёфферу вернуться вновь в Европу через 85 лет. Э. Тома считает, что эта беседа состоялась в 1790 году. Мадам д’Адемар в 1788 (?) году граф говорил, что его не увидят во Франции, пока не сменят друг друга три последующих поколения. Сопоставив эти сроки, получим 1875 год. Именно тогда, 17 ноября 1875 года в Нью-Йорке Елена Петровна Блаватская и полковник Олкотт основали Международное Теософское общество.

Развивать дальше эту мысль нам представляется преждевременным, потому что иначе легко скатиться к домыслам и всевозможным «интригующим» и «будоражащим» версиям – их предостаточно в литературе о Сен-Жермене... Впрочем, теософская традиция, возможно, знает, что Сен-Жермен стоял у колыбели Международного Теософского общества наряду с двумя другими Великими Учителями, о роли которых в основании и деятельности Общества свидетельствуют непреложные факты (мы имеем в виду прежде всего письма Махатм к Синнетту, доказывающие непосредственное участие Учителей в становлении теософского движения. Факт «причастности» Учителя Ракоци, более известного как Сен-Жермен, к деятельности Блаватской (помимо того, что об этом упоминал в «Листах старого дневника» полковник Олкотт) отразился в картине американского художника Поля Кагана (Paul KAGAN), созданной, правда, гораздо позже – предположительно в 20 – 30-х гг. ХХ столетия. На этой картине все три Учителя в характерных одеждах изображены вместе с Е. П. Блаватской, сидящей на переднем плане. Фотография с этой картины была предоставлена обществом «Храм Человечества» для сборника «New World Utopies. The photographic history of the Search for Comunity», представляющего американские религиозные общины и общества конца XIX – начала ХХ века. Книга была передана директором Музея Н. К. Рериха в Нью-Йорке Дэниэлем Энтином в дар Российскому Теософскому обществу, репродукция картины передана нам для этой публикации.

Картина П. Кагана являет собой, по выражению председателя Российского Теософского общества, «свидетельство традиционного отношения к Е. П. Блаватской и Великим Учителям», которые представлены на ней в своих привычных образах, то есть так, как их принято изображать в теософской традиции. При первом взгляде на картину поражает тот факт, что Сен-Жермен изображен на ней в том же костюме и той же позе, что и князь Трансильвании Ференц Ракоци II на своем парадном портрете. Таким образом, это, на наш взгляд, самое красноречивое подтверждение того факта, что для теософов Ференц Ракоци II и граф Сен-Жермен являются одной Индивидуальностью.

Что касается века двадцатого и якобы имевших место появлений графа Сен-Жермена в физическом теле, о чем пишут, например, Ч. У. Ледбитер (кстати, не забудем, что если в ранние годы его деятельности Учителя поддерживали его, то позднее они охарактеризовали его как «свихнувшегося адепта») и некоторые из современных исследователей, то можно обратиться к источнику, абсолютная истинность которого не вызывает сомнений – к письмам Елены Рерих. А она пишет вот что: «Очень велики воплощения Н. К. (Николая Константиновича Рериха), но Сен-Жермен, или Учитель Ракоци, находится сейчас в Твердыне». Это написано в 1937 году.

Мы знаем также, что в эпоху Армагеддона, или последней битвы Сил Света с воинством тьмы, все Воины Света сосредоточились в Главной Твердыне. Конечно, Великие Учителя проявляли и будут проявлять самое пристальное внимание к тому, что происходит на планете. Но насколько целесообразно бывать Им, а особенно в физических телах, среди людей, судить мы не можем. Во всяком случае, говоря о Втором Пришествии Христа, Елена Ивановна Рерих вслед за Махатмами делала особые пояснения по поводу того, что ходить от селения к селению в наше время Мессия уже не будет. Речь идет о действии на тонких планах, которые постепенно все больше и больше становятся Реальностью нашего физического плана.

Вот и получается, что некоторые наши выводы и обобщения вполне логически и обоснованно приводят нас к мысли о том, что как Главная Твердыня Света имеет определенные координаты на физической и эзотерической карте мира, так и поле деятельности каждого из ее Великих Членов, хотя и проходит через разные страны, все-таки где-то носит более выраженный, более очерченный характер.

Снова предоставим слово Елене Ивановне Рерих: «Скажу, именно Е. П. Б. была огненной посланницей Белого Братства... Именно она была великим духом, принявшим на себя тяжкое поручение дать сдвиг сознанию человечества, запутавшемуся в мертвых тенетах догм и устремлявшемуся в тупик атеизма... И теперь... наша великая соотечественница в своем огненном устремлении, почти сейчас же после смерти воплотившаяся в Венгрии, уже 10 лет как прибыла в физическом теле в Главную Твердыню и сейчас под именем Брата Х. работает на спасение мира», – пишет она в письме от сентября 1934 года.

Вот цитата из другого письма Е. И. Рерих, на этот раз от 18 ноября 1935 года: «Много черных предателей знали и ближайшие к нашему времени носители света, Е. П. Блаватская и граф Сен-Жермен, но от этого их имена только стали больше».

Есть нечто общее в биографиях Е. П. Блаватской и Сен-Жермена, чьи имена стоят рядом в только что приведенной цитате. И о той, и о другом известно, что они редко жили подолгу в одном и том же месте. Их путешествия казались современникам хаотичными метаниями, маршруты поездок – случайными или избираемыми под давлением обстоятельств. Но, как пишет Э. Тома, Николай Константинович Рерих узнал от ученых лам Тибета, что «те, кто работает с Шамбалой, посвященные и посланники, не живут в уединении – они путешествуют повсюду».

Венгрия – еще одно звено, которое соединяет на физическом плане этих двух великих посланников Твердыни Света. Каково же место, занимаемое этой небольшой по географической площади страной на эзотерической карте мира?

Но прежде всего о «большом» и «небольшом». Если бы мы рассматривали Грецию с точки зрения географических масштабов и количества населения, то оказались бы в весьма затруднительном положении. С чего бы это маленькая страна занимает столь впечатляющее место в мировой культуре и в духовных исканиях человечества? Естественно, что приходится учитывать совсем иные критерии вклада того или иного народа в мировую мысль. Духовное пространство Греции – Древней Эллады куда больше, чем территория всей недолговечной империи Александра Македонского. Практически те же слова можно отнести и к маленькой Иудее, где протекала величайшая Миссия Христа.

Именно такой подход необходим при эзотерическом, да и чисто историческом взгляде на Венгрию. Сама по себе история Венгрии уже представляет немалый интерес для исследователя; баталии, в которых она принимала участие, часто имели всеевропейское значение. Чего стоит хотя бы разгром турок в 1456 году под Белградом (который тогда звался Нандорфехервар, что значит «Белый город Нандора», и был с 1214 г. пограничной крепостью венгерских владений)! Стоит вспомнить и просветительскую деятельность младшего сына «сокрушителя турок», нандорфехерварского триумфатора воеводы Яноша Хуняди – короля Матьяша, основавшего в XV веке университет в тогдашней венгерской столице Пожони (Братиславе), который стал одним из первых маяков просвещения на землях венгров и славянства!

Но вернемся к основной теме наших размышлений. Припомним, что в художественной прозе Елены Петровны Блаватской неоднократно встречаются венгерские персонажи – маги и месмеризаторы (достаточно сослаться, например, на ее рассказы «Пещера Долгого Эха» и «Неразгаданная тайна»). Напомним тем, кто читал роман Конкордии Антаровой «Две жизни», что и на его страницах мудрецы Востока неким образом оказываются связанными с той же Венгрией. Приведем некоторые любопытные страницы этого произведения, ставшего столь популярным среди русского читателя, интересующегося теософией и Агни-Йогой. Вот цитата: «Но что это? Как могло очутиться здесь это? Однажды мой дядя подарил мне точно такое же кольцо, но оно исчезло на другое утро бесследно, и найти его никто не смог. Это оно, оно самое. Вот здесь надпись на языке пали и буквы „С. Ж.“. Как вы его нашли?» – спрашивал Ананда, пристально рассматривая кольцо капитана и все более удивляясь». Ананда здесь – один из загадочных восточных мудрецов, как бы Махатма, но не просто Учитель, а Учитель... – словом, буквы «С. Ж.» говорят о многом. Но все-таки проясним нашу мысль и обратимся к другой цитате из того же романа: «Как только смолкли звуки, Ананда подошел к Анне, почтительно, но так нежно, что у меня заныло сердце, поцеловал ей руку и сказал:

– Старые, венгерские, последние, что я вам прислал.

Еще никто не успел приготовиться, опомниться, а уже снова полилась песня. Но можно ли было назвать это песней? Разве это голос человека? Что это? Какой-то неведомый инструмент... Он пел на непонятном мне языке».

И, наконец, третья цитата из того же произведения, чтобы совсем раскрыть «все карты»: «Вдруг он вскрикнул, упал перед Анандой на колени и прошептал:

– Какой ужас! О Боже мой, что я наделал? Что меня ждет теперь?

– Ты вернешься в Венгрию. И уедешь к моему другу, если действительно хочешь заново начать поиски пути к самообладанию и встрече со мной».

Как видим, путь к самопознанию и возвращению на путь самосовершенствования пролегает через Венгрию, и назначен он Учителем, таинственным образом связанным с ней.

К. Е. Антарова не слишком-то интересовалась Венгрией, зато, по ее собственному признанию, писала роман как бы под диктовку Высокой Сущности.

От художественной прозы, пусть даже и такой увлекательной, вернемся к более научным фактам, к авторитетам более очевидным.

Вот интересные свидетельства Елены Ивановны Рерих о венгерских медиаторах в письме от 7 января 1950 года к А. М. Асееву, издателю альманаха «Оккультизм и Йога», выходящего в городе Асунсьон, Парагвай: «За последнее время повсеместно начали появляться личности, одаренные разнообразными психическими способностями. Среди них большинство, конечно, медиумы, но имеются и замечательно ценные медиаторы. Так называемые медиаторы – те же медиумы, но они отличаются большими накоплениями психических способностей на протяжении прошлых жизней. Сейчас такие медиаторы очень нужны для сдвига сознания с мертвой точки узкого материалистического мировоззрения. Так, недавно я вошла в контакт с малой группой сотрудников замечательного медиатора в Венгрии. Медиатор этот в трансе читает Акашные рекорды, большей частью Атлантических времен, и автоматически записывает их. В течение двух-трех лет у них накопилось большое количество законченных книг и манускриптов. Книги пишутся по-венгерски, и один сотрудник, замечательный лингвист, переводит их на английский язык. Одну из этих книг, в переводе, они надеются скоро выслать мне на просмотр по указанию их Руководителя. Руководитель их дал им свое Имя, которое звучит близко к тибетскому, но, конечно, все эти имена относятся к далекому прошлому, и настоящее Имя этого Руководителя может оказаться нам знакомым. Явление крайне любопытное и мощное в своем проявлении...»

Между прочим, о Тибете. Тут уместно вспомнить о знаменитом путешественнике и первом исследователе Тибета, на авторитет которого часто ссылаются Блаватская и Рерихи. Он венгр, и его имя правильно звучит как Шандор Чома Кёрёши. Этот венгерский ученый первым из европейцев изучил язык заповедной страны в Гималаях и составил грамматику тибетского языка и тибетско-английский словарь. Он пришел пешком в Тибет из далекой Трансильвании и умер во время своей последней экспедиции на пути в Лхасу 11 апреля 1842 года. На его могиле в Дарджилинге установлен памятник – восьмигранная мраморная стела в духе тибетской ступы.^[31]

Случайно ли, что Шандор Чома из села Кёрёш родился 27 марта 1784 года, то есть спустя месяц после официальной даты смерти Сен-Жермена (и между прочим, в тот же день, что и Ференц Ракоци II)? Случайно ли, что его миссия – открыть истинную прародину венгров – обернулась открытием литературы Тибета и сближением европейской культуры с загадочной и дотоле вовсе не исследованной тибетской культурой? Случайно ли те, кто впервые увидел портрет Шандора Чомы Кёрёши, заметили разительное сходство с изображением Сен-Жермена? Случайно ли, наконец, что стела из белого – первоначально – мрамора стала желтой? Только ли во времени и в климате здесь дело? И самое последнее и удивительное – одна из русских исследовательниц Индии, побывав в Дарджилинге, увидела на боковой грани этой стелы надпись: «Ракоци».^[32]

Из оккультной литературы известно, что Семь Владык имеют каждый свой Луч. В «Огненном опыте» Елена Рерих писала, что Луч Учителя Ракоци – желтого цвета. Ученики подбираются Учителем тоже по строгому соответствию его Лучу. Учитель может действовать через посредство своего ученика. Мы предполагаем, что миссия Шандора Чомы Кёрёши шла под Лучом Учителя Ракоци, ведь Высокие Сущности могут работать сразу в нескольких странах и с разными людьми.

Безусловна и кармическая связь Сен-Жермена с Блаватской, которая, по словам Елены Рерих, воплотилась в Венгрии: «В самой же Твердыне Белого Братства число учеников в физическом теле невероятно ничтожно, кроме того, все они уже адепты. В столетие, может быть, один или два присоединяются к Белому Братству в физическом теле. Так в 1924 году присоединилась к Ним наша соотечественница Е. П. Блаватская, в мужском теле венгерской национальности. Осмеянная, оклеветанная, опозоренная и гонимая, она заняла свое место среди Спасителей Человечества. Так повторяется история, и так творит Космическая Справедливость».

И еще из писем Елены Рерих, где впрямую говорится о кармической связи графа Сен-Жермена и Блаватской: «Истинно, Воронцов подвергался большой опасности, когда, пользуясь сходством с Сен-Жерменом, он принял на себя его вид и тем навлек на себя преследование, которое назначалось Сен-Жермену. Конечно, Белое Братство помнит тех, кто помогал Им и подвергался за них опасности... И в семейных архивах Фадеевых, родственников Блаватской, хранились любопытные документы о Воронцове...» С этими документами, несомненно, Блаватская была знакома. И хотя мы знаем, что Блаватская, как и Елена Рерих, работала под непосредственным руководством двух Великих Учителей – Мории и Кут-Хуми, она, конечно, могла иметь нужные контакты и с Учителем Ракоци, тем более что, как мы уже упоминали, сам он предрек свое появление в Европе как раз в 1875 году – году основания Международного Теософического общества.

И еще немного из художественной прозы. В начале нашего века в Венгрии жил и творил писатель Антал Серб, у нас в России не слишком известный и мало переводившийся. У него есть рассказ «Белый Маг», суть которого заключается в том, что где-то в труднодоступных вершинах Карпат, куда давным-давно забыты дороги, обитает некий могущественный Белый Маг, способный возвращать умерших к жизни.

Антал Серб не был писателем-мистиком, но вдруг написал странный рассказ. А если учесть, что по представлениям многих эзотериков Ашрам Учителя Ракоци находится на Тонких Планах где-то над Карпатами (об этом, в частности, писала Алиса Бейли), то это обстоятельство более чем любопытно!

Но та же эзотерическая традиция учит, что Великий Учитель Ракоци воплощался не только в Венгрии, он имел и такое воплощение, как Лао-Цзы.^[33] Да и можно ли всерьез говорить о «национальности» тех, кто воплощается среди самых разных народов, чтобы выполнить какую-либо миссию? Нет, но... Это «но» означает, что на каком-то этапе своей деятельности Учитель выбирает некую конкретную точку, где и «собирает» тот народ, который должен сыграть дальнейшую роль в развитии истории континента, как на плане физическом, так и на Тонком.

Известно, что Великий Владыка Шамбалы, много раз воплощавшийся в древности, был воплощен и в России как Сергий Радонежский. Именно святой Сергий является заступником Земли Русской. И в русском сознании он прежде всего глубоко русский святой, чисто русский человек по своему характеру, житию и образу мышления. Преподобный Сергий – наш национальный святой, как бы символ русского народа, та энергетическая точка духовного пространства мира, через которую должна была пройти линия русской истории, чтобы русские, сплоченные общей идеей и общим нравственным идеалом, стали действительно великой и единой нацией.

Влияние Учителя Ракоци на судьбы Европы можно сравнить с влиянием Сергия Радонежского на судьбы России.

И если вновь говорить об Учителе Ракоци, то можно было бы сказать, что не венгерский народ призвал Учителя, а Учитель призвал венгерский народ в Европу, когда в этом возникла исторически-энергетическая необходимость! И с этой точки зрения место Венгрии на эзотерической карте мира достойно, велико и ответственно.

И как знать, какое слово предстоит сказать венгерскому народу в истории Грядущей Европы?

По утверждению руководителя Венгерского Теософского общества, с которым мне удалось встретиться в Будапеште, Учитель Ракоци переносил свои Высшие Жизненные Принципы в физическое тело (говоря проще, выступал в облике) выдающегося венгерского полководца Яноша Хуняди, который 22 июля 1456 года под стенами крепости Нандорфехервар (Белград, Сербия) разбил огромное турецкое войско султана Мехмеда II и тем самым спас Западную Европу от турецкого нашествия. О нандорфехерварском сражении уже заходила речь в предыдущей главе. Масштаб и историческое значение этой победы для судеб Запада сравнимы разве что с Куликовской битвой и ее значением для судеб Руси. Именно потому в память о Белградском триумфе благодарная Европа ежедневно в полдень звонит в колокола.

И еще раз вернемся к вопросу об Ашраме Учителя Ракоци. В легендах карпатских народов есть отзвук эзотерической мудрости. Народы верили, что в снегах Карпат живет Великий Светлый Маг, которому подвластны тайны жизни и смерти. На эти предания и опирался, по-видимому, Антал Серб, создавая рассказ, где повествуется о попытке воскрешения кудесником из ледяного дворца дочери византийского императора Юстиниана царевны Зоэ, умершей от загадочной болезни.

По мнению венгерских теософов, Ашрам Учителя Ракоци в Карпатах находится на тонких планах над родовым замком семьи Хуняди в Трансильвании, в Вайдахунядваре (ныне город Хунедоара, Румыния). Жители Будапешта могут видеть фрагмент этого замка в городской роще Варошлигет, где он был воспроизведен ровно век назад, к юбилею тысячелетия Венгрии.

Выше мы сравнивали влияние Учителя Ракоци на европейскую историю с влиянием Сергия Радонежского на судьбы Руси. И как Троице-Сергиева лавра выдерживала осаду в Смутное время благодаря незримому присутствию Преподобного, которого видели многие из осажденных, так и знаменитая осада крепости Эгер, события которой описал венгерский романист Геза Гардони в романе «Звезды Эгера», в 1552 году, когда маленький венгерский гарнизон отбросил и разгромил громадную армию турок, возможно, не обошлась без незримой помощи венгерского Учителя. И легендарный комендант крепости Эгер Иштван Добо как бы впитал в себя всю мощь воли Учителя, понимавшего всю историческую ответственность происходящего.

«Мы были с ним, как два солучья», – сказал когда-то русский поэт Игорь Северянин. Хотя сам он не был эзотериком ни творчески, ни духовно, у него получилась удивительно меткая и полная эзотерического смысла фраза.

И самое последнее. Пусть не удивляет читателей, что здесь шла речь и о Ференце Ракоци II, и о его сыне Георге Леопольде Людовике как о Сен-Жермене. Венгерские теософы знают, что Сен-Жермен – это Ференц Ракоци II, который не умирал. Нельзя не верить и словам самого Сен-Жермена о том, что он сын князя Ракоци. Правда, какого из князей Ракоци? Теперь, когда я тщательнее изучаю источники, мне думается, что версия о том, будто Сен-Жермен – сын Ференца Ракоци II, скорее основана на неверном истолковании или искажении слов Сен-Жермена, сказанных ландграфу Карлу Гессен-Хассельскому и приведенных ландграфом в «Воспоминаниях о моем времени»: «Он [Сен-Жермен] поведал мне о том, что... является, вне всякого сомнения, плодом брачного союза принца Рагоци из Трансильвании с первой его женой по имени Текели». Зная исторические факты и учитывая, что «Текели» (Тёкёли) на самом деле является фамилией отчима князя Ференца Ракоци II, и что его мать состояла в первом брачном союзе с князем Ракоци (Ференцем Ракоци I), эту цитату можно «расшифровать», то есть восстановить ее подлинный смысл, так: «...плодом брачного союза графини Тёкёли с ее первым мужем принцем Ракоци из Трансильвании», или несколько иначе: «...плодом брачного союза принца Ракоци из Трансильвании и его жены, имя второго мужа которой было Тёкёли» – и тогда совершенно очевидно, что речь идет однозначно о Ференце Ракоци II.

Да и само сочетание «граф Сен-Жермен»: не странно ли, что никто, нигде и никогда не упоминал, как звали по имени этого человека (ведь «Сен-Жермен» – это титул или родовая фамилия)? Странности не будет, если допустить, что словосочетание «граф Сен-Жермен» не просто один из псевдонимов, а условное обозначение миссии, выполняемой его носителем. Подобные условные обозначения, составленные из латинских или греческих корней, типа Филалет, Филотом, Космополит и т. д., не редкость среди авторов оккультных трактатов. В переводе с латыни comes Sanctus Germanus может означать «товарищ Святой Брат». Это толкование подсказала нам работа П. Шакорнака, который также приводит дополнительное значение «правдивый» для слова germanus,^[34] и чтобы проверить латинское написание имени «граф Сен-Жермен», мы воспользовались не известным латинско-русским словарем Дворецкого, а латинско-венгерским словарем Алайоша Дьёркёши.^[35] И тут нас ждало любопытное открытие: оказывается, во-первых, что слово germanus в качестве имени прилагательного имеет второе значение «истинный, настоящий, подлинный», а вовсе не «правдивый»; во-вторых, слово comes имеет 5 значений, а именно:

1) компаньон, сопровождающий, участник, спутник, (дорожный) товарищ;

2) вождь, ведущий, воспитатель, наставник, руководитель, учитель;

3) мн. ч. свита, кортеж, сопровождающие лица;

4) Hung. ишпан (правитель, властитель)... (далее перечисляются наиболее часто употреблявшиеся прилагательные, которые в сочетании с данным словом образовывали латинские эквиваленты сугубо венгерских должностей и титулов);

5) граф.

Как видно, именно во всей совокупности своих значений многозначное (и многозначительное!) наименование comes Sanctus Germanus (которое мы привычно переводим «граф Сен-Жермен») самым недвусмысленным образом раскрывает природу носящего его: ведь оно указывает, что тот, кому принадлежит это имя, а лучше сказать, звание, может быть иначе назван истинным Учителем и наставником, ведущим и руководящим на пути Святой Истины, сопровождающим в поисках Святого Знания – то есть налицо все то многообразие смысловых оттенков, которое вкладывается в понятие «Великий Учитель». Более того, Учитель еще раз косвенно указал на «венгерский след»: если читатель помнит, князь Ференц Ракоци II был ишпаном комитата Шарош, а этот венгерский титул передается на латыни опять же словом comes (значение 4).

Хотя мнение, что Сен-Жермен – сын Ференца Ракоци II, прочно устоялось среди теософов, это традиция, которая тоже может иметь право на существование. Тогда получается, что и сын, и отец – одно лицо? Эта точка зрения поначалу казалась нам слишком парадоксальной, чтобы быть истинной. Однако и она может быть совершенно неожиданно подкреплена. Напомним весьма похожий эпизод из книги Е. П. Блаватской «Из пещер и дебрей Индостана», когда полковник Олкотт никак не мог понять, как может их спутник Гулаб Лал-Сингх (в котором без труда угадывается Махатма Мория) и его дед, живший за добрую сотню лет до этого, быть одним и тем же лицом:

«Взглянув ему [полковнику Олькотту] в лицо, я еще больше испугалась. Красный, как вареный рак, с белыми пятнами по лицу, с которого катились крупные капли пота, он стоял похожий на статую ужаса. В его широко раскрытых глазах ясно читался страх, изумление и какая-то беспомощная растерянность... Я заметила, что он держит картину рисунком вниз и что его полный ужаса взгляд устремлен на оборотную сторону.

– Да что же вы видите, наконец, такого ужасного на обороте этого пергамента?.. – продолжала я, потрясая его изо всей силы за руку. – Да скажите хоть слово!..

Мой почтенный президент испустил нечто вроде слабого мычания и пальцем левой руки ткнул в написанную золотом на языке урду надпись; незнакомая с закорючками этого диалекта, я ровно ничего не поняла.

– Что же тут написано?.. Скажите.

Вместо прямого ответа он прошептал слабым голосом:

– Нараян!.. Нараян!.. идите сюда!..

В одну секунду наш верный спутник стоял возле нас и смотрел на него с таким же удивлением, как и я сама.

– Я не очень хорошо знаю эти буквы... Я, быть может, ошибаюсь... Прочтите, Нараян, мой сын, прочтите, – тихо шептал он слабым голосом.

– «Дурбар Шах-Адума. Передача его величеством падишахом Бенгальского Девуани Ост-Индской компании, а также провинций Бехара и Бриссы... Встреча раджпутских послов... примирение... по воле благословенного пророка Магомета... после горького поражения при Патне в 1173 году. Писал Ахмед-Дин 1177 года».

– Что ж в этом страшного?.. И нам-то что до их несчастья? – спрашиваю я.

– Нам-то что? – почти закричал полковник. – Нам?.. нам?.. А вот сейчас увидите что!! По геджре это ведь 1177 г. – не так ли?

– Кажется, что так, – отвечал, глядя на него с изумлением, Нараян.

– Ну, а 1177 год геджры каким будет годом по нашему европейскому летоисчислению?

Нараян, подумав с минуту, отвечал:

– 1765 год, кажется; т. е. около 114 лет назад...

– 1765 год! Сто четырнадцать лет! – прокричал, сильно напирая на каждый слог, побагровевший полковник. – Да? Ну так смотрите же оба, узнавайте... называйте!.. а затем мне остается одно: приказать посадить себя в сумасшедший дом!..

Быстро выхватив картину из рук Нараяна, он перевернул ее рисунком вверх и, указывая на стоящую возле падишаха фигуру, прошептал хриплым голосом:

– Смотрите... вот, вот он... несомненно, он... Да и разве есть во всем мире другой такой? Он!.. – повторял он, указывая пальцем...

Перед нашими глазами между 70 или 80 фигурами придворных мусульман и браминов, у трона падишаха стоял, несомненно, образ Такура Гулаб-Синга!..

– Вероятно, это... портрет деда его!.. – пробормотал, будто извиняясь за Такура, Нараян.

– Деда? – презрительно передразнил наш президент. – А почему же не вашего и не моего деда?.. Разве бывает такое, даже фамильное, сходство?.. Нет, нет... Не деда и не прадеда, а его самого...».^[36]

Если же принять теософскую точку зрения, то нет ничего удивительного в том, что Махатма, или Сущность, достигшая высочайшей ступени в духовной Иерархии, может свободно менять – сбрасывать или принимать – любое физическое тело (плотную оболочку), то есть его бессмертная «часть» (Высшие Принципы) переходит из одного тела в другое, условно говоря, перевоплощается. Для внешнего наблюдателя создается эффект «смерти». «Рождение» же возможно, но необязательно, прежде всего потому, что воплощение в тело по такой схеме, как это обычно происходит: зачатие, рождение младенца, постепенное взросление ребенка – непременно сопровождается, даже для самых Высоких Духов, периодом «адаптации», во время чего постепенно восстанавливается память о прежних знаниях и самоосознание, неизбежно «помутняющееся» при нисхождении в плоть. В подтверждение наших соображений приведем цитату из письма Махатмы: «Чан-чуп (адепт, который силою своего знания и озарения души освобождается от проклятия БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО перевоплощения), вместо того чтобы воплотиться после телесной смерти, может по своей воле и желанию совершить это [перевоплощение], и неодократно, в течение своей жизни, если сочтет это нужным».^[37]

Так что в случае с двумя Ракоци возможны два варианта: либо Учитель перенес Высшие Жизненные Принципы в тело своего физического сына (который не умер, но был укрыт до поры до времени надежными людьми), либо же продолжал существовать в той же физической оболочке, но принял имя другого человека – своего сына. Собственно, разница тут чисто внешняя: в любом случае это одна и та же Индивидуальность.

Эзотерическое единство Отца и Сына соблюдается не только на высших планах космического бытия, но и на земном плане. Законы Космоса универсальны. Вспомним слова Иисуса Христа: «Я и Отец – одно», «Отец во Мне и Я в Нем» (Евангелие от Иоанна, Х:30–38).

Такая концовка не только не располагает к тому, чтобы отложить книгу с чувством полного удовлетворения от проясненных вопросов, но, наоборот, ставит перед океаном еще более Неизведанного, Загадочного, Многопланового.