Книга: Я – меч, я – пламя!



Я – меч, я – пламя!

Василий Кононюк

Я – меч, я – пламя!

Жене, матери и всем женщинам нашей страны посвящаю эту книгу

Я – меч, я – пламя! В темноте я путь вам освещал.

В бою, в труде я был всегда началом всех начал.

Кругом лежат мои друзья, мечами сражены,

Родные села, города, врагами сожжены.

Но мы восстанем вновь и вновь, без стона и без плача,

Отвоевать свою страну – вот наша задача![1]

Глава 1

Первым, что услышала Оля, были голоса, раздающиеся где-то невдалеке, затем она почувствовала свет, проникающий сквозь ее закрытые веки, и попыталась открыть глаза. «Не открывай, – посоветовал незнакомый решительный голос, прозвучавший в ее голове. – Сначала послушай, о чем говорят», – целеустремленно продолжил он.

– Петр Михайлович сказал, в конце недели меня уже выпишут, так что передай товарищам на работе, в первый день следующей шестидневки буду, пусть готовят торжественную встречу.

– А эта что, так и лежит?

– Третий день уже. Петр Михайлович осматривал, сказал, голова цела, давно уже должна была в себя прийти. Если, говорит, в ближайшие сутки не очнется, в психиатрию переведут, у них дальше лежать будет.

– А хоть узнали, кто она?

– Узнали! Вчера следователь участкового приводил из района, где ее в подворотне нашли. Опознал ее участковый, Ольга Стрельцова, сказал, известная личность.

– Даже так!

– Ага! Мать пьяница, уборщицей работает, отца нет, отчим пьяница, девка эта с придурью, вроде не умалишенная, но недалеко от того, была бы в нашем захолустье школа для таких, давно бы туда определили, а так ходит в обычную. Шалаву эту местное хулиганье пользует, видно, не дала кому-то, вот и получила по голове.

– А ты что, знаешь того участкового?

– Дура! Это он следователю рассказывал, а я притворилась, что сплю, вот они тут и балакали при мне. Следователь матерился, мол, что у него, дел других нет, как этой дурочкой заниматься. А знаешь, сколько ей лет?

– Сколько?

– Вот угадай.

– Ну с виду лет семнадцать-восемнадцать…

– Ты представляешь, этой корове всего пятнадцать лет, а жoпа уже больше, чем у меня!

– Ну это ты, Любка, зря. Ей до тебя еще подрасти надо.

– Знаешь что, Галка! Не все такие доски стиральные, как ты. Да и что-то я не вижу, чтобы наши мужики на тебя бросались. Васька твой, как ты его прогнала (он, правда, всем брешет, что сам от тебя убежал), тоже пошире тебя нашел.

– Дрянь ты, Любка! Лежи тут одна, Виталька твой сюда не ходит, у него дела веселее есть, только я навещаю, как дура!

– Галка, подожди! – виновато попросила та, которую называли Любкой, явно сообразив, что перегнула палку.

– Иди в задницу!

Две пары ног протопали по полу, видно, Любка не оставляла попыток продолжить разговор. Хлопнула дверь, стало тихо.

«Так ты у нас, Ольга Стрельцова, оказывается, местная знаменитость. Ладно, это потом. Тебе хорошо, ты хоть знаешь, как тебя зовут, а я ничего не помню, даже не понимаю, мужик я или баба, вот где засада». Оля уже не обращала внимания на постоянно что-то рассказывающий ей голос, мать после перепоя тоже жаловалась, что голоса слышит. Голос, постоянно звучащий в сознании, Ольга объясняла последствиями травмы. Она тоже не могла вспомнить, кто ей дал по голове и за что, но не расстраивалась по этому поводу. Оля вообще редко расстраивалась, она отличалась редким спокойствием, лежащим далеко за гранью нормального, но, когда кто-то выводил ее из себя, он рисковал ознакомиться со второй ипостасью Ольги Стрельцовой, совершенно невменяемым существом, идущим до конца. В такие моменты на девушку было страшно смотреть. Огонь безумия, горящий в глазах, и искривленное ненавистью лицо не оставляли сомнений – если ее не остановить, обидчику придется плохо. К счастью для окружающих и для нее самой, никогда в такие моменты Оле под руку не подворачивался нож, с которым ее научили очень неплохо обращаться, а то сидела бы она в колонии для несовершеннолетних, а может, и лежала бы в совсем другом месте, тихом и спокойном. Сознание в такие моменты отключалось, оставались лишь желания: выцарапать глаза, вырвать волосы, разодрать физиономию, откусить ухо…

Мысли вообще редко посещали ее голову. Отгороженная от внешнего мира коконом спокойствия и безразличия, она с покорностью следовала за тем, кого судьба назначала ей на роль хозяина, и жила в своем особом мире тишины и бездумья. Поэтому непривычная череда мыслей и образов, которые проносились в голове, совершенно сбила с толку, и ей никак не удавалось нащупать под кроватью какую-нибудь обувь. Найдя наконец хоть что-то, она с отвращением стала разглядывать свои старые тупоносые туфли, которые давно было пора выкинуть. Причем одна часть ее сознания не видела в них ничего нового и необычного, а вторая решительно возражала, что долгого похода или хорошего удара такими туфлями не осуществишь, и их нужно срочно менять. Бросив точно такой же задумчивый взгляд на обшарпанные стены, окна, двери и пять пустых коек, Оля пошла в разведку. Организм настойчиво требовал более детального ознакомления с планировкой здания.

На откровенный вопрос, где находится интересующее ее помещение, встретившийся молодой человек покраснел и, махнув рукой в нужном направлении, поспешно ретировался. Удивившись его неадекватному поведению, Оля наконец обратила внимание на то, что под больничным халатом на ней ничего нет, а верх одежды довольно широко распахнут. Приведя себя в относительный порядок и раздумывая над вопросом, куда подевалось ее нижнее белье, девушка продефилировала мимо сидящей за столом и читающей газету медсестры. «Правда!» – машинально отметила Оля. «А какое сегодня число?» – очень настойчиво хотела узнать ее новая половина, тогда как старой это было совершенно до лампочки.

Обнаружив желаемый объект, уже на обратном пути в палату Оля остановилась и внимательно вчиталась в мелкие буквы. Двадцать второе апреля тысяча девятьсот тридцать пятого года. Передовица была посвящена шестьдесят пятой годовщине со дня рождения вождя мирового пролетариата. Она остановилась, пытаясь разобраться в мыслях, которые стремительной лавиной неслись в голове, затем развернулась и пошла в палату, опираясь одной рукой о стену. В голове начало кружиться, все тело стало невесомым, чувствуя, что сейчас сознание оставит ее, девушка сползла по стене и уселась на пол. «Хоть не упаду!» – эту спокойную мысль прервал испуганный крик медсестры:

– Больная! Почему вы встали с постели?

– Писать очень хотелось, – честно призналась Оля. Услышав такой ответ, молоденькая медсестра презрительно скривилась, вскочила со стула и с криком: «Петр Михайлович!» – убежала по коридору.

Размышляя над тем, почему эту мымру так перекосило, Оля поднялась по стенке на ноги и, с трудом доковыляв до кровати, улеглась. Прибывший Петр Михайлович, жизнерадостный колобок лет сорока, быстро осмотрел пострадавшую, поставил диагноз – легкое сотрясение головного мозга, дал распоряжение медсестре готовить к концу недели больную на выписку. Затем спросил:

– Деточка, ты помнишь, что с тобой произошло?

– Нет, доктор, сколько ни стараюсь вспомнить, тот день вообще не припоминаю.

– Ничего, деточка, это у тебя амнезия от удара. Не напрягайся, должно само восстановиться. Я сейчас позвоню следователю и все ему расскажу.

Следователь не стал откладывать дело в долгий ящик и появился сразу после обеда. Был он хмурый и худой, из младшего начсостава. Забрав Олю из палаты, в которой все соседки уже старательно изображали послеобеденный сон, надеясь поприсутствовать на бесплатном и редком представлении, завел ее в кабинет врача.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, сословие, – буркнул работник НКВД и приготовил лист бумаги.

– Стрельцова Ольга Михайловна, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, из рабочих.

– Рассказывай, гражданка Стрельцова, где ты была двадцать первого апреля, с кем была и кто тебе дал по голове.

– Ничего не помню, товарищ милиционер, память отшибло начисто. Сколько ни старалась, ничего не могу вспомнить.

Буравя ее злым взглядом, следователь постучал карандашом по столу и сказал:

– Ладно, напишем, что ничего не помнишь. – Он заскрипел карандашом по бумаге. Поскрипев, пододвинул к ней листок: – На, напиши здесь: «С моих слов записано верно». Поставь дату и подпись.

Ладонью он прижал листок к столу, закрыв верхнюю часть, а второй рукой протянул ей карандаш, тыкая им в пустую строчку. Оля, уцепившись за свободный край листа, старательно потянула его к себе.

– Отпустите листок, товарищ милиционер, он сейчас порвется, – простодушно обратилась она к следователю. Глянув на нее зло, тот бросил карандаш на стол, достал из кармана пачку папирос «Казбек», закурил и стал буравить девушку взглядом. Оля внимательно читала написанное.

– Вы меня неправильно поняли, товарищ милиционер, вот у вас написано: «Пьяная возвращалась домой, споткнулась и ударилась головой». Такого я не говорила и такого не могло быть, потому что не пью. Я еще несовершеннолетняя, мне нельзя курить и употреблять спиртное.

– А что, босота, с которой ты шляешься, тебя не угощает?

– Раньше пробовали угощать, теперь перестали.

– И верно, зачем тратиться, если ты им и так даешь. Подписывай! – разглядывая ее, словно насекомое, прошипел следователь, аж мурашки прошли по коже.

– Я вспомнила, действительно, правильно вы говорите, товарищ милиционер. Споткнулась, головой ударилась, но трезвая, потому что никогда не пью, это вам любой подтвердит.

– Ты что решила, тварь подзаборная, ради тебя я буду протокол переписывать? Встать! – вдруг заорал следователь.

«Сейчас под дых ударит!» – Оля инстинктивно напрягла пресс, развернулась в сторону, сбивая левой рукой в сторону кулак, несущийся к ее животу. На какое-то мгновение ее пронзило острое желание воткнуть растопыренные пальцы в выпученные глаза следователя, проваливающегося вслед за своей правой рукой, скользнувшей по ребрам. Но вместо этого она развернулась в сторону двери и, крича благим матом: «Убивают!» – побежала к себе в палату.

Больше в больнице ее не трогали. Соседки обходили девушку как чумную, а Оля гуляла по больничному парку, грелась на весеннем солнце и старалась разобраться в тысячах мыслей и воспоминаний, заполнивших ее. Иногда она жадно читала брошенные газеты, и ее охватывало желание немедленно написать письмо товарищу Сталину, рассказать все, что она уже вспомнила и поняла. Но, успокоившись, Оля понимала, что еще рано и нужно решать текущие проблемы.

Между делом она вспомнила злополучное воскресенье, да заодно и всю предыдущую свою жизнь. Листая страницы немногих прожитых лет, Оля удивлялась: девушку не оставляло впечатление, что прошлую жизнь жила не она, ну не могла Ольга быть такой непроходимой дурой и так бездарно гробить саму себя. Она не была гулящей, как по незнанию решил следователь. Она была подругой блатного семнадцатилетнего хулигана Ростика по прозвищу Кочерга, успевшего отсидеть год в зоне для малолетних преступников. Вспоминая свою первую и единственную любовь, Оля никак не могла понять, как это ничтожество, этот моральный урод смог получить над ней такую власть. Вспоминала все, что делала ради того, чтобы заслужить его похвалу, как по первому слову ложилась под его дружков, и ее неудержимо тянуло на рвоту, а безумная жажда разрушения волной накрывала сознание. И только спокойный голос, шепчущий: «Спокойно, девочка, это не беда. Все, что не убивает, делает нас сильнее!» – заставлял продолжать вспоминать.

В это воскресенье, совпавшее с выходным очередной шестидневки, он зашел за ней вечером домой. Мать припахала Олю со стиркой и уборкой. Ростик договорился с мамашей, сунул ей в руки чекушку и забрал Ольгу с собой. По дороге объяснил ей, что нужно обслужить одного важного барыгу, за это он ей купит мороженое и поведет в кино, а если она будет послушной, то, может, даже там ее и отдерет.

Барыга не понравился Оле с первого взгляда, она сразу почувствовала странный запах – от барыги пахло смертью. Плохой смертью. Когда он, поставив ее на колени в подворотне и схватив одной рукой за волосы, заткнул ей рот своим членом, а второй рукой зажал нос, уже задыхаясь, она вдруг успокоилась. Страх и паника в ней сменились волной ярости, и, вместо того чтобы шире открывать рот, пытаясь втянуть глоток воздуха, она просто сжала зубы. Сильно.

Последнее, что она запомнила, перед тем как удар по голове отключил сознание, – тонкий поросячий визг, заполнивший пустую подворотню.


«Да, вот теперь, Олечка, вляпалась ты всерьез! – весело сообщил внутренний голос. – За такое или на ножи посадят, или рожу распишут, так просто с рук тебе это не сойдет. Но есть один положительный момент. Ни барыга, ни Ростик об этом трепать не будут, не в их это интересах. Закопают тебя по-тихому, и все. Так что не зевай, подруга. Как увидишь своего ненаглядного, смотри за ним в оба и, чуть что, бей первой».

Составить приблизительный план развития событий и нейтрализации потенциальных угроз оказалось нетрудно, более того, планирование принесло ощущение чего-то знакомого, чем занимаешься подолгу и с удовольствием.

В четверг с утра ее выписали из больницы, вручив повестку в милицию на четырнадцать часов. Переодевшись в свое платье не первой молодости и коротенькую курточку, Оля направилась домой. Почему-то ее совсем не удивило, когда она услышала до боли знакомый голос:

– Привет, шмара, что, уже очухалась? Ты знаешь, что ты натворила, паскуда! Ты барыге хозяйство чуть не отгрызла! Он тебя закопать велел! Знаешь, сколько мне стоило тебя отмазать? Ты со мной за всю жизнь не расплатишься!

– Ростичек, миленький, я не виновата. Он меня задушить хотел! Это его закопать надо!

– Молчи, дура! Ты на кого прешь? Знаешь, какие люди за ним? Короче! Ты мне должна, сyчка, поняла?

– Поняла, Ростик! Я все сделаю!

– Это другой разговор! Идем в посадку на железку, мне охота тебе засадить по самые гланды. Давно тебя не видел, соскучился, – не скрывая иронии, добавил он.

Выглядел Ростик неважно, глаза испуганно бегали, он потащил ее в сторону железной дороги, уводя с центральной улицы и явно опасаясь, что их увидят вместе.

– Так давай лучше к тебе, у тебя ведь до вечера хата свободна, – наивно заглядывая ему в глаза, предложила Оля.

– Хочу на природе! Давай иди, тварь, куда сказано.

Они пошли в сторону железной дороги, где, описав довольно затяжной поворот, рельсы выходили в зеленую посадку и бежали дальше, в направлении рабочего поселка. «Скорее всего, даст по голове и положит на рельсы за поворотом!» – подумала она. Железка не устраивала Олю по многим причинам. По ее плану Ростик должен был исчезнуть, а в том районе подходящих мест не было. Да и людно там, случайных прохожих встретить нетрудно. Только такой придурок, как ее друг, мог планировать в этом месте силовую акцию.

– Нет, там людей много, мешать будут, пошли к карьеру, к озеру.

– Может, ты еще на Луну захочешь? Сказано тебе, в посадку, шмара, значит, вали в посадку!

– Пройдем еще немного до озера, Ростик, вот увидишь, тебе понравится. Вон поезд как раз, подцепимся!

Оля легко и стремительно побежала к грузовым вагонам, входящим в поворот и значительно замедлившим движение. Подцепиться здесь не составляло особого труда, что они не раз проделывали. Вскочив на подножку одного из вагонов, девушка громко закричала:

– Ростик, давай быстрее, вагоны пропустишь – будешь ножками топать!

Взбешенный Ростик, запрыгнув на подножку третьего от нее вагона и вцепившись в ручки закрытых на амбарный замок дверей, мог только мечтать, как он даст по роже этой шмаре, из-за которой у него столько неприятностей.

Ему с трудом удалось договориться с барыгой, что Ростик не будет должен, если закопает эту сучку и будет поставлять более сговорчивых, даже удалось денег срубить на это дело. Поскольку более сговорчивых, чем Оля, Ростик еще не встречал, а барыга был при деньгах, то и у Ростика появилось горячее желание познакомиться с ним поближе. Но попозже, тот был не простой. Ростик знал, надо решать этот вопрос, барыга ему такой позорняк не забудет и при случае найдет возможность, как его зарыть. Ждать этого Ростик не собирался, уже вынюхивал подходы к его хате и думал, на кого бы спихнуть вину после того, как разберется с барыгой.

За этими размышлениями парень и не заметил, как они подъехали к рабочему поселку, пора было спрыгивать. Отсюда до озера оставалось совсем недалеко, минут десять ходу, но эта дрянь начала упрашивать, чтобы он дал денег на бельевую веревку.

– На что тебе веревка?

– Ростичек, миленький, я сегодня постираться хочу, а белье повесить не на чем, ну пожалуйста, она ведь дешевая, я даже мороженое у тебя просить не буду.

– Ладно, будем обратно идти, тогда куплю.

– Нет, сейчас купи, я тебя знаю, у тебя как попросишь что-то после того, как ты меня вжаришь, так только по роже получишь.

Проклиная эту шалаву с ее загибами в голове и рисуя в уме картинки, как он ее посадит на пику, Ростик купил моток бельевой веревки, после чего поспешил вслед за Олей. Эта дура вприпрыжку, как дите, правда довольно быстро, углублялась по тропинке в посадку, ведущую к старому карьеру. Там раньше добывали гипсовый камень, пока не дорылись до воды, которая тут же затопила карьер, поднялась метров на десять и образовала глубокое озеро с практически отвесными каменными стенами. Посадка оказалась совершенно безлюдной, вода в озере была еще ледяной, поэтому в будний день желающих пойти покупаться не нашлось. Ростик только начал догонять эту дуру, чтобы покончить с делом, место было хорошим, никакого смысла переться к озеру не имело, как она заорала:



– А давай наперегонки! – и побежала, только пятки засверкали.

– Ну погоди, гадина, ты меня уже достала! Я тебя долго резать буду, – накручивая себя, прошипел Ростик и прибавил шагу.

Подойдя к краю карьера, он увидел Олю, спускающуюся на нижнюю, последнюю перед водой террасу по крутой, выдолбленной в склоне тропинке. Вода темнела на два метра ниже, и, поскольку стены обрывались практически отвесно, можно было, разогнавшись, нырять прямо с террасы в воду. Пока Ростик спускался, Оля разделась и призывно закричала:

– Ростичек, иди быстрее, я по тебе соскучилась!

Она встретила его совершенно голой, если не считать туфель и носочков, впрочем, они добавляли какой-то неуловимый шарм в открывшуюся его взору картину. Ростик успел подумать: «Красивая девка, хоть и дурная, надо ее вжарить перед тем, как в озеро бросить». Оля устремилась к нему, распахнув объятия, и со словами:

– Где же ты ходишь, противный, иди ко мне! – со всего маху всадила ему ногой, обутой в старую туфлю, промеж ног.

После такого удара в уличных драках обычно хватают противника за волосы и насаживают головой о колено. Ростик сам поступал так неоднократно, поэтому инстинктивно развернулся спиной к Оле, пытаясь прийти в себя. Он уже не видел, как она, подобрав заготовленный камень, аккуратно тюкнула его по затылку.

Пришел он в себя оттого, что кто-то сильно крутил ему ухо. Руки были надежно связаны за спиной бельевой веревкой, отогнать обидчика не представлялось возможным. Замычав от боли, Ростик открыл глаза и увидел сидящую перед ним на корточках обнаженную Ольгу. Одной рукой девушка крутила ему ухо, а другой играла с его финским ножом. Заодно он заметил, что лежит такой же голый, как она, даже более того, его лишили и носков, и туфель.

– Ты что делаешь, тварь, ты знаешь, что с тобой будет? – на автомате заорал он.

До Ростика всегда все трудно доходило. Оставив в покое его ухо, девушка схватила парня за волосы, несильно ударила затылком о каменный склон, возле которого он сидел, затем легонько тыкнула ножом в подбородок. Капли крови, обильно засочившись из раны, потекли ему на грудь и на живот. Весело воскликнув:

– Надо прижечь, чтобы инфекция не попала! – Оля схватила его самодельную бензиновую зажигалку и начала жечь Ростику подбородок. Когда он от боли попытался дернуть головой, еще раз приложила его о стенку. – Не дергайся, придурок, я же о твоем здоровье забочусь.

Он посмотрел в ее глаза и застыл от страха: в них плескалось холодное безумие, готовое вырваться наружу разрушительным ураганом.

– Ты меня лучше не зли, Ростик, на меня после больницы иногда такое находит, сама себя боюсь. Теперь слушай внимательно. Правило первое. Ты говоришь только после того, как услышишь мой вопрос, и отвечаешь только на него. Правило второе. Ты всегда говоришь правду, только правду и ничего, кроме правды, и пусть тебе, Ростик, поможет в этом Бог. Правило третье. Когда ты нарушаешь первые два правила, я отрезаю кусочек твоего члена и прижигаю рану, чтобы не занести инфекцию. А поскольку он у тебя и так не слишком большой, подумай, что от него останется. А ты ведь еще молодой, Ростик, он тебе еще может пригодиться. Ты меня хорошо понял?

– Да.

– Молодец, слушай дальше. Убивать я тебя не собираюсь, мне расстрельная статья ни к чему, барыгу тоже живым оставлю, только отрежу все лишнее, чтобы дурные мысли ему в голову не лезли. Ну и лавэ мне надо, Ростик. Надоел мне наш город, злые вы, уеду я от вас. Поэтому ты мне сейчас расскажешь про барыгу все, что знаешь, как зовут, где работает, где живет, семья, когда кто домой приходит. И вот еще что. Я тут по твоим карманам порылась, так у тебя полные карманы лавэ. Откуда? – Ее глаза требовательно заглянули в его глаза. Пока Ростик мучительно думал, что бы наврать по поводу двух тысяч рублей, которые он получил от барыги за то, что ее мочканет, Оля, не дожидаясь ответа, продолжила: – Можешь не говорить, дураку понятно, барыга дал, чтоб ты меня к нему привел, видно, додушить меня захотелось сучонку, ничего, еще не вечер. Пой мне соловьем все, что про него знаешь, Ростик, только помни наш уговор. – Нож в ее руке недвусмысленно указал на объект, который ждали большие неприятности.

Внимательно выслушав рассказ, Ольга задала не меньше сотни дополнительных вопросов. Про соседей, есть ли возле подъезда лавки, кто на них сидит, куда выходят окна, имеется ли в доме черный ход, куда выходит, закрыт ли и на какие запоры, после чего удовлетворенно хмыкнула.

– Вот видишь, а ты боялся. Теперь последний вопрос. Какие у тебя в хате нычки, Ростик, и что там лежит?

– Нет у меня в хате ничего.

Оля молча зажала в кулак его член, так, чтобы виднелся лишь небольшой кусок головки, вторая рука с ножом угрожающе приблизилась.

– Стой, не надо! Возле моей кровати, под задней ножкой, возле плинтуса, две паркетины ножом отковырнуть можно, под ними нычка.

– Что в ней?

– Котлы и нож одного фраера, я его замесил недавно, и рыжья немного, со шмары в парке снял.

Не отпуская его члена, Оля задумчиво крутила нож между пальцами.

– Ладно, будем считать, что ты успел. Но наказать тебя надо. – Она отпустила член, схватила парня за волосы, ударила головой о стену и прижала острие ножа плоскостью к его глазу. – Какой глаз вынуть, левый или правый, говори быстро!

– Не надо! Не надо! Я правду сказал!

– Шучу я, Ростик. – Ольга отвела нож в сторону и посмотрела на него холодным, колючим взглядом. – Я ведь тебя люблю… – Она о чем-то ненадолго задумалась. – Ладно, время – деньги. Идем побалуемся, кто его знает, когда свидимся. Будет хоть что вспомнить. Встал и пошел вон туда, видишь пятачок ровный возле воды, от камней чистый, не помнишь его? Это я осенью его расчистила, когда вы втроем меня тут драли.

«Слетела с катушек, тварь, сейчас мне кранты настанут, живого не отпустит! – пронеслось в голове у Ростика. – Раньше за три года столько бы не сказала, сколько сегодня наплела… что же делать? Дать бы ей с разворота ногой и головой добавить, замесить бы ногами, но стерва далеко идет и за веревку держит, как бычка».

– Чего встал?

– Не могу идти, посмотри, что с ногой, наступить не могу.

– Хорошо, сейчас подойду. Повернись спиной и согни ногу в колене! – Положив вещи на землю, Оля подняла камень, взвесила в руке, не приближаясь, запустила его Ростику в затылок, затем подошла и воткнула нож под левую лопатку лежащего на земле парня. Предсмертная судорога свела мышцы. – Дурак ты, Ростик, слушался бы меня, покайфовал бы перед смертью. Вот так с тобой всегда, ни себе ни людям. – Оля помолчала, потом добавила: – Тебе уже хорошо, а у меня еще столько работы.

Она выдернула нож и начала с его помощью аккуратно сдирать кожу в тех местах, где были наколки. Затем отделила кисти рук. Левую вместе с кусками кожи выбросила в воду, а правую положила отдельно. Затем вспорола живот по линии ребер и разрезала диафрагму, отделяющую легкие от желудка. Найдя большой камень, несколько раз с силой опустила его, ломая лицевые кости. Обвязав камень веревкой, прикрепила к ногам и засунула в дырку на животе, чтобы не мешал сбрасывать тело. Подтянув труп к обрывистому берегу, столкнула его в воду. Убедившись, что труп нигде не зацепился и ушел на глубину, подобрала правую кисть, нашла выдолбленный в отвесном берегу спуск и малюсенькую площадку возле самой воды. Занимаясь на ней эквилибристикой, отмыла от крови кисть, нож, свои руки, ноги и туфли.

Вытерлась Ростиковыми трусами (все остальное нужно было в сухом виде), порезала их ножом на тряпки и засунула между камнями. Оделась, спрятала кисть в туфлю Ростика, смотала его вещи в узелок и направилась в сторону крутой тропинки, ведущей наверх. Не дойдя до тропинки нескольких шагов, остановилась. Ее начала бить крупная дрожь, слезы навернулись на глаза, девушка начала громко реветь, размазывая сопли по лицу ладонью свободной руки.


– Что, наревелась? – спросила Оля саму себя. Больше разговаривать было не с кем. – Тогда снимай курточку, платье – и вперед, умываться.

Раздевшись и умывшись, промокнула лицо тыльной стороной платья и подставила его жарким лучам солнца, успевшего за это время добраться до зенита. Достав из кармана курточки часы, оставшиеся ей вместе с ножом в память о Ростике, глянула на них и продолжила разговаривать с самой собой:

– Двенадцать десять, чуть больше полутора часов, должна успеть.

Взяв узелок, Оля вылезла из карьера и, бросив прощальный взгляд на темное зеркало озера, пошла к железной дороге через пустынную посадку. Выйдя из посадки с тыльной стороны хозмага, спрятала узелок в кустах и направилась в магазин, где купила хозяйственную сумку, молоток без ручки, набор английских булавок и гвоздодер. Ручку к молотку изобретательные советские граждане должны были сами вырезать из подходящего куска ветки. «Но и без ручки, – подумала Оля, – этой железякой можно сделать много полезного». Сложив узелок в сумку, Ольга бодро направилась по тропинке вдоль полотна обратно в город.

Идти нужно было от силы двадцать – тридцать минут быстрым шагом. Без десяти час Оля уже оказалась неподалеку от своего дома. Пройдя дворами, нырнула в черный ход Ростикового подъезда и на лестнице чуть не столкнулась с Наташкой, которой она уже пару раз цеплялась в волосы за то, что та лезла к Ростику. Испуганно вскрикнув, Наташка пулей полетела наверх и скрылась в своей квартире этажом выше. Открыв ключом Ростика входную дверь, глянула в пустой общий коридор и быстро прошла к двери в каморку, где Ростик жил с отцом и матерью. Один из его братьев сидел за грабеж, а второй переехал в Днепропетровск.

Ключ в замке каморки повернулся легко. Забрав все из тайника в хорошо знакомой ей комнате и закрыв за собой двери, Оля вышла через парадный ход и направилась к своему подъезду. В подъезде пошла к ведущей вниз деревянной лестнице и спустилась в кромешной тьме в подвал, разбитый на множество каморок. Поскольку карточки на основные продукты питания отменили лишь в начале этого года, никаких заготовок и ничего ценного в подвалах никто не держал, даже замки на каморки никто не ставил. Любую закрытую дверь тут же взламывали несознательные личности, с которыми никак не могло справиться Советское государство. Им было интересно, что же запрятали глупые граждане в таком легкодоступном месте.

В одной из каморок с выбитым окном была оборудована ее нычка, там Оля хранила свои ценности и деньги, которые ей перепадали за различные криминальные дела. Самыми удачными были грабежи пустых квартир. Ростик потом через своих знакомых сбывал краденое и выделял ей определенные деньги. Самые хорошие или зимние вещи, которые удавалось купить на «заработанные», Оля не рисковала заносить домой, поскольку мать или отчим вполне могли все продать и оставить дочку голой.

Оля сняла лифчик, пару раз обмотала куском полотна грудь поверх майки, чтобы не торчала, быстро переоделась в шмотки Ростика. Он был чуть выше ее, но с помощью английских булавок девушка быстро укоротила брюки и рукава куртки, спрятала короткие волосы под широким картузом и, положив во внутренний карман куртки гвоздодер, вышла через черный ход. Дворами пробралась на улицу, копируя походку Ростика, направилась в сторону описанного им дома. Через десять минут, выйдя на нужную улицу и сверившись с номерами, зашла в большой арочный подъезд, ведущий в четырехугольный двор, окруженный со всех сторон домами. Сразу определив нужное направление, обошла по дуге детскую площадку и скамейки со старушками, нырнула в подъезд и быстро спустилась к черному ходу. Взглянув на него, облегченно вздохнула: дверь оказалась закрыта так, как описал Ростик. В створку двери и в дверную коробку были забиты большие скобы, через которые пропустили кусок железной цепи, соединенной в кольцо навесным замком.

Не трогая конструкцию, Оля вытащила гвоздодером одну из скоб, а затем затолкала руками на место. С виду ничего не изменилось, но теперь, если толкнуть цепь через неплотно закрытый проем в правильном направлении, скоба вылетит и дверь откроется. Если просто толкать дверь, скоба будет держаться, цепь потянет ее в сторону. Крайне довольная грамотно проведенной операцией, Оля поспешила к выходу. Вылетев из подъезда, чуть не сбила с ног бдительную старушку, которая попыталась перекрыть дорогу:

– Вы к кому, гражданин?

– К Степанычу, гражданка, – на ходу буркнула себе под нос, огибая бабулю по дуге и двигаясь в сторону выезда со двора.

– К кому, к кому? – не унималась бдительная соседка.

– Да пошла ты… к доктору, глухая тетеря! – не прекращая целеустремленного движения, порекомендовала старушке Ольга.

– Хулиган! – сделала окончательный вывод бабуля и шустро нырнула в подъезд искать признаки причиненного ущерба.

В тринадцать сорок, обогнув по дуге знакомых старшего поколения, которые в свою очередь не горели желанием общаться с Ростиком, Оля нырнула через черный ход в подвал. В тринадцать пятьдесят она уже шагала в сторону здания, адрес которого был указан в повестке. Впрочем, здание это в городе любой нашел бы и так. По дороге, в аптеке, купила порошки аспирина. Кто его знает, как там, в милиции, дело обернется. Предусмотрительность и стремление прогнозировать незаметно становились главными чертами ее нового характера.

Предъявив повестку дежурному на входе, Ольга остановилась – пришлось ждать, когда следователь придет за ней на проходную. Он пришел такой же хмурый и худой. Завел ее в кабинет и усадил на стул, привинченный к полу посреди комнаты.

– Рассказывай, – коротко обронил, описывая круги вокруг нее. Оля старательно вращала головой.

– Я все вспомнила, товарищ милиционер! В воскресенье, двадцать первого апреля, была на свидании с Ростиком. Ну и он, впервые за все время, что со мной водится, пообещал жениться, как только мне шестнадцать стукнет. Видно, от волнения у меня, когда домой возвращалась, в голове закрутилось, вот я и ударилась. Бытовая травма, товарищ милиционер, никого из посторонних рядом не было.

– Бытовая травма, говоришь. А откуда ты такие слова знаешь?

– Ростик сказал.

– Сегодня Ростика своего уже видела?

– Видала, товарищ милиционер, правда, недолго, убежал куда-то, сказал – дела у него. Велел после четырех часов во дворе ждать.

– Какие у него дела?

– Он мне про свои дела никогда не рассказывает. Говорит, что я дура, всем все выбалтываю.

– А что еще говорил?

– Говорил, если вы меня вжарить захотите, чтобы я не выдрючивалась и внимательно рассмотрела, какие у вас особые приметы на теле есть, а потом бы ему рассказала.

Следователь буравил ее глазами, и взгляд не обещал ничего хорошего.

– Совсем нюх потерял, сучонок. А скажи, Стрельцова, это он сам придумал или советовался с кем-то?

– Как я ему сообщила про повестку, так он сразу велел мне сделать то, что я вам рассказала.

– Хорошо, Стрельцова, так и напишем, как ты тут пропела. – Следователь заскрипел карандашом. – А что, Стрельцова, ты совсем врать не умеешь?

– Нас в школе учат, что врать нехорошо, товарищ милиционер. Враньем – полсвета пройдешь, а назад не вернешься. Комсомольцы никогда не врут!

– А ты разве комсомолка?

– Нет, не приняли меня. Но я стараюсь во всем быть похожей на комсомольцев.

– Понятно. Расскажи еще что-нибудь, Стрельцова, пока я пишу, чтобы нам не скучно сидеть было.

– Отчим мне проходу не дает, лапает и пристает, хоть домой не появляйся.

– Так напиши заявление, мы его мигом приструним.

– Мать сказала, если я на него пожалуюсь, на порог не пустит. А еще я будущее знаю. Вот всем говорила, что с Нового года карточки отменят, никто мне не верил. А их отменили! Не все, правда, остальные осенью отменят. А еще в этом году шахтер по фамилии Стаханов трудовой подвиг совершит и о нем вся страна узнает.

– Ты вот что, Стрельцова, об этом лучше никому не говори, а то положат тебя в психушку, поняла?

– Нет, товарищ милиционер, не могу я. То, что я знаю, нужно нашей Родине. Я напишу и отправлю письмо товарищу Сталину. – По мере того как она говорила, лицо следователя теряло свое флегматичное выражение, он смотрел на нее с удивлением, как будто видел впервые.

– Все мне казалось, что ты хитрая сyчка и просто дурочку из себя корчишь… Ладно, Стельцова, есть у меня приятель, малолетней шпаной занимается, попрошу его, может, он тебе поможет. На, читай протокол, тут напишешь: «С моих слов записано верно». Дата и подпись.

После того как Оля с отмеченной повесткой вышла из кабинета, следователь долго смотрел на закрывшуюся дверь. Он ничего не понимал, и это раздражало до зубовного скрежета. Его совершенно не успокаивала мысль, что все, связанное с ней, выеденного яйца не стоит и у него есть масса более важных дел. С девкой было что-то не так. Чаще всего ему казалось, что она наглая стерва, которая это не особо скрывает и прикидывается дурочкой. В иные минуты следователь был уверен, что у нее серьезные проблемы с головой. Но последняя фраза, даже не столько сама фраза, сколько то, как она была сказана – без фальши, без патетики, по-взрослому, – перечеркивала все остальное.



– Жаль девку. Пропадет ни за понюх табака. А деваха вроде правильная, мог бы толк из нее быть.

Следователь записал в настольном перекидном календаре: «Позвонить Женьке насчет Стрельцовой». Сложил протоколы и поставил папку в сейф. У него имелись другие дела, которые нужно было закрывать, к тому же, Ванька сегодня именинник, пригласил к себе на день рождения. Говорил, невеста подружек своих приведет. Задерживаться на работе не было резона.

Оля, выходя из здания, взглянула на часы в фойе: стрелки показывали начало четвертого. Время еще было. Барыга, в гражданской жизни директор продуктового магазина, имеющий оригинальное хобби – скупку краденого у братвы и реализацию оного через своих знакомых в других городах, в обычный день уходил с работы ровно в пять. Сегодня был предпоследний рабочий день очередной шестидневки. Для планов Оли сегодняшний день подходил больше, чем завтрашний. В предвыходной вокруг слишком людно и слишком неопределенно. У людей возникают неожиданные планы, кто-то приходит в гости, кого-то где-то ждут. Слишком много случайных факторов, способных разрушить задуманное. Сегодня спокойнее. Впереди у всех рабочий день, поэтому вероятность непредвиденных случайностей намного меньше. Надолго откладывать задуманное тоже не было возможности, тогда вся стройная логическая схема накрывалась медным тазом.

Зашла домой. Мать с отчимом уже вовсю отмечали окончание трудового дня. Оля взяла хозяйственную сумку, такую же, как купленная сегодня, только постарее, сказала родичам, что пойдет купить хлеба, в хате жрать нечего, а она ничего не ела целый день. В подвале положила сумку в сумку, добавила туда же одежду Ростика, женский чулок телесного цвета, правую кисть дружка, замотанную в тряпку, нож, найденный у Ростика в нычке, головку молотка, замотанную в тряпку. Выйдя во двор, направилась к столикам, за которыми любила сидеть их компания. Кое-кто из ребят уже вышел во двор, несколько пацанов сидели за столом, играли в очко на щелканы. Побыв с ними до полпятого, Оля попросила передать Ростику, что она пошла в магазин и скоро придет. Не торопясь, подошла к дому барыги со стороны двери, выходящей в узкий проход, образованный стенами двух домов. Этот колодезь соединял два двора с выходами на разные улицы, поэтому тут постоянно шастали посторонние, срезали дорогу. Подгадав момент так подойти к черному ходу, чтобы рядом никого не оказалось, и толкнув острием ножа цепь в нужном направлении, Оля проскользнула в дверь, забила скобу на место обмотанной в тряпку головкой молотка и начала переодеваться в мужскую одежду. Переодевшись и приготовив чулок, стала ждать. Дважды за это время хлопали двери подъезда, люди возвращались с работы, но не те. В пять часов пятнадцать минут, выглянув на очередной хлопок входных дверей, девушка увидела знакомую фигуру. Барыга был пунктуален, как всегда. Ольга надела на голову чулок, сверху нацепила картуз, дала барыге подняться на один пролет, с обмотанной железякой в одной руке и сумкой в другой неслышно двинулась к лестнице. Жил обидчик на втором этаже. В нишу слева от лестничного пролета выходили двери трех квартир, в том числе и его. Как только барыга поднялся и повернул налево, Ольга стремительно и бесшумно преодолела два пролета. Уже на втором услышала:

– Сеня, это ты?

– Да, Милочка, открывай.

Щелкнули замки, скрипнула дверь, Оля показалась из-за поворота и стремительно всадила железяку в затылок входящего в квартиру, ничего не подозревающего человека. Барыга рухнул на свою жену. Та ничего не видела. Пытаясь удержать мужа, она наклонилась вслед за выскальзывающим из рук телом и не успела заметить стремительную тень, тюкнувшую ее по затылку. Что-то загремело и упало с вешалки, но Оля, не обращая на это внимания, закрыла входную дверь и положила ключ в карман куртки.

– Мама, что случилось? – послышался голос дочки, которая вышла в коридор, услышав шум падающих тел и предметов.

Дочка успела закричать перед тем, как получила ногой в живот и чем-то тяжелым в голову. Разобравшись с ожидаемыми объектами, Ольга быстро осмотрела квартиру на предмет неожиданных посетителей и других неприятных сюрпризов, но, кроме толстого белого кота, никого не обнаружила. Связав руки и ноги, заткнув рты и завязав глаза всем лежащим без сознания, девчонка, пытаясь унять выскакивающее от избытка адреналина сердце, собрала все ценное, что лежало сверху, и покидала в сумку. Часы, золотые украшения, деньги – все, что нашлось при беглом осмотре. Затем оттащила за ноги дочку и хозяйку в комнату девочки, а барыгу по натертому паркету отволокла на кухню. Привела мужика в чувство и начала выяснять, какие еще материальные ценности имеются в доме. Барыга отвечать отказался.

– Давайте, уважаемый, поговорим серьезно, как умные люди. Поверьте мне на слово, здоровье дороже денег. А здоровье родных и близких – дороже любых денег. У вас есть дочь и жена. Если будете упорствовать, допрошу вашу жену. Уверен, она знает многие места, где лежат деньги. К сожалению, мне придется нанести ущерб и ее здоровью, а ваша дочь вряд ли сможет ухаживать за двумя инвалидами. Поэтому предлагаю сделку. Вы показываете мне свои нычки, я беру ровно половину, половину оставляю вам и вашей семье. Всем нужно жить. Карл Маркс учил нас делиться. Мы расстанемся легко и просто, довольные друг другом. В противном случае придется забрать все и доставить вам много неприятных минут.

Когда Оля вытащила кляп, этот придурок попытался кричать. Это ее расстроило, и она подумала: «Верно говорят, не стоит метать бисер перед свиньями». Пришлось вдумчиво поработать с товарищем, загнать иголки под ногти, вывернуть пальцы из суставов, а потом вставить их на место, использовать зажигалку не по назначению.

Люди напрасно считают, что они герои и способны долго выносить боль. Как правило, среднестатистический взрослый мужчина готов все рассказать через пятнадцать минут правильного допроса, и редко кто продержится больше часа. Завмаг поплыл минут через тридцать, но вечер был испорчен. Наверное, он не все показал, что у него было спрятано, но и того, что обнаружилось, оказалось более чем достаточно.

Оля воткнула лежащему мужчине в спину нож и занялась уборкой помещения. Протерла полотенцем все поверхности, к которым могла прикоснуться, достала из сумки заготовленную для этого случая кисть, потерла пальцы о голову барыги и поставила пару отпечатков в местах, которые невнимательный человек пропустит при уборке. Закрыв квартиру на ключ, сняла чулок, стремительно выскочила из парадного подъезда и быстрым шагом направилась к выходу со двора. Было шесть часов вечера, на улице светло, людно. Пройдясь по улице, Оля заскочила в один из подъездов, убедилась, что черный ход закрыт на замок, а значит, случайных зрителей можно не опасаться, переоделась и поспешила домой, купив по дороге две булки хлеба. Одну из них сразу принялась щипать: голод не тетка.

Открыла входную дверь коммунальной квартиры, в которой они обитали, подергала дверь в коморку бабы Кати. Как и следовало ожидать, той не было дома. В это время она с соседками соответствующего возраста сидела во дворе и перемывала кости общим знакомым и местной молодежи. Дверь в коморку бабы Кати закрывалась на очень интересный замок, любой ключ, который влезал в замочную скважину, его открывал. Оля могла открыть замок и своим ключом, и ключом от общей двери. Она обнаружила этот эффект случайно. У бабы Кати были больные ноги, она часто эксплуатировала безотказную Олю, посылала ее за покупками и давала ключ, прося занести тяжелые сумки в комнату. Как-то, задумавшись, Оля открыла ее дверь, а потом увидела, что не тем ключом. Теперь пришло время воспользоваться запретными знаниями.

После революции пару зим подряд баба Катя очень мерзла, угля не было, жгли все, что могли найти. С тех пор она все лето собирала дрова и складывала у себя на балконе, а зимой сжигала. Последние годы проблем с углем не возникало, и куча дров на балконе у бабы Кати лежала без движения. Но она их не выбрасывала. Так и человек, переживший голод, складывает под подушку сухари. На всякий случай.

Вытащив пустую сумку и переложив в нее хлеб, Оля аккуратно зарыла вторую сумку в дрова. Теперь та могла стоять на балконе до зимы. Если подозрение упадет на Ростика, а она сделала для этого все возможное, вполне могут пройтись с собакой по подвалам: подъезд Ростика совсем рядом, поэтому она оставила в подвале, в нычке, только свои вещи и пару рублей.

Осталась кисть руки, замотанная в тряпку и не попавшая ни в одну из сумок. Взяв в коридоре общий ключ от чердака, Оля выбросила ее через слуховое окно на крышу. Кошки или вороны разберутся, что делать дальше. Отнесла родичам сумку с хлебом, выбежала во двор и, узнав, что Ростик не появлялся, села играть с ребятами в карты.


Играли в переводного дурака, на деньги, проигравший клал рубль, остальным игрокам получалось по двадцать копеек. Ребята хотели сыграть на желания, но Оля порекомендовала засунуть свои желания друг другу в одно место, причем место могут выбрать сами, а у нее никаких желаний нет, но на мороженое не хватает. Играть три на три тоже не вышло, никто не хотел брать ее в команду, поэтому решили играть каждый за себя, но в переводного. Стараясь много не проиграть, но при этом и не выиграть, Оля думала. Занятие это оказалось для нее новым и необычайно интересным. Раньше она сама с собой не разговаривала.

«В лучшем для нас случае, – говорило ей ее второе «я», – милиция будет у барыги завтра утром. С работы позвонят домой, никто не возьмет трубку, пошлют кого-нибудь, благо от работы минут десять хода, бабушки доложат, что со вчерашнего дня никто из квартиры не выходил, и милиция явится тут же. В худшем случае то же самое произойдет еще сегодня. Акцию мы с тобой провели на четыре с минусом. Про кисть можно было раньше подумать и найти для нее более подходящее место. Но вечно голодные бездомные коты от нее все равно ничего не оставят. За всем не уследишь, да и времени на подготовку практически не было.

На Ростика выйдут либо по пальцам, либо по описанию. Интересно, когда его в колонию отправляли, фотографию делали? Если есть фотография, его начнут искать завтра к вечеру, если нет, то в выходной. Это, конечно, ежели хорошо работать будут. В любом случае за три дня найдут пальчики в картотеке. А как только начнут искать Ростика, так сразу весь наш двор на уши поставят. Поэтому думай, Олечка, что ты будешь рассказывать.

Итак, утром прямо из больницы ты направилась к Ростику домой, надеялась, что он еще никуда не ушел. Столкнулись вы на выходе со двора, Ростик хотел тебя послать подальше, но ты вцепилась в него как клещ. Он спешил по делам в рабочий поселок возле старого карьера. Вышел от железки, зашел в хозмаг и купил моток бельевой веревки. Затем вы отправились в посадку, где немножко покувыркались. Ростик дал тебе пару рублей, послал купить сумку, гвоздодер и молоток без ручки. После этого отправил домой и велел ждать его после четырех во дворе, а сам пошел в поселок, сказал, что у него там дела. Вернувшись, ты пошла в милицию, а затем сидела во дворе и ожидала ненаглядного, только в магазин сбегала за хлебом. Точка.

С кем Ростик встречался, не знаешь, знакомых и друзей у него половина поселка, бандитский район. Если спросят, кого помнишь, назовешь, пусть ищут. Что он делал в последние дни, ты не знаешь, в больницу к тебе не заходил. Пусть пацанов трясут. Наверняка он возле дома барыги в последние дни крутился. А Ростик так все делает, что слепой заметит. Недаром бабуля такая заводная была, небось не первый раз его возле дома увидела.

За это сочинение четверку получишь, хуже другое сегодняшнее сочинение, которое ты следователю писала, переписывать заставят, скажут, чересчур короткое вышло. А тут имеется небольшая засада. Надо придумать очень правдоподобную историю: за что Ростик мог тебе дать по голове. Впрочем, зачем выдумывать, чем больше выдумываешь, тем легче запутаться. Такому кадру, как Ростик, особых причин не нужно. Просто вышло неудачно, ты отлетела к стене и добавила головой.

Бандюкам, а они обязательно опросят всех, тоже все рассказать придется. Впрочем, может, и не успеют спросить. Валить отсюда надо в любом случае. После того как дашь показания, сам Бог велел. Не сразу, недельку посидеть придется. А потом уезжать далеко-далеко. Тут пускай народ себе дальше ломает голову. Оборудовать хорошую нычку, все с собой не заберешь, спрятать нажитое непосильным трудом, собрать вещи – и на поезд. Из документов у тебя только свидетельство о рождении, а больше ничего и не нужно. Как говорится, новую жизнь лучше начинать с чистого листа».

Пацаны пошли шляться по городу, Оля осталась во дворе ждать Ростика, но вскоре отправилась домой спать. Пьяный отчим получил по печени за то, что распускает руки, следом полились клятвенные обещания познакомить его с Ростиком поближе. Оля грустно подумала: Ростик, конечно, был большая сволочь, но без него ей тут не жить. Как только станет ясно, что он исчез, пацаны начнут выяснять между собой, кто из них Ленин. Поскольку явного лидера нет, разборки затянутся. А Олей будут пользоваться коллективно. И ничего тут не поделаешь, выберешь одного, остальные на него ополчатся, он вынужден будет делиться. Даже Ростику приходилось иногда это делать. Ее мнение вообще никого не будет интересовать. Силовые методы мало помогут, начнешь гасить, расстреляют, тут уж концы в воду не спрячешь, а бить не насмерть… так против всех не повоюешь. И ничего нельзя поделать, кроме как свалить, трясина очень неохотно отдает свою добычу, и редко кому удается из нее выбраться.

Несмотря на напряженный и хлопотный день, Оля легко заснула бы, она отличалась крепкой нервной системой, но внутренний голос все поражался, как ей удалось так спокойно прикончить людей, и не давал заснуть. Она не понимала: чего он все время зудит, покоя не дает, ведь она все делает, как голос велит, а тот еще удивляется. Действуя, Ольга вообще не ощущала раздвоенности, и голос переставал звучать. Она просто знала, что нужно сделать в следующее мгновение, и делала. «Понимаешь, – объяснял голос, – когда ситуация напряженная, мы действуем как одно целое, а когда ситуация спокойная, каждый может осознать себя». Олю эти премудрости не интересовали, ей хотелось спать. «Да, вот чем голое знание отличается от практики, – задумчиво сказал голос, – ты, Оленька, у нас просто терминатор, нервы как канаты, аж завидно». Засыпая, Оля думала, можно ли самой себе завидовать, мучительно пыталась вспомнить ускользающую мелодию и слова песни, как-то связанные с этим вопросом. Но не могла.

«Странный этот голос, попробовал бы он терпеть, когда тебя пользуют те, кого охота убить, вот где нервы нужны, а тут что, вогнал нож в спину, и всего дел-то», – подумала она, засыпая.

Утром, после того как мать с отчимом ушли на работу, Оля постирала все, что на ней было, кое-как помылась в домашних условиях. Голос рассказывал про сыскных собак, но ее это не интересовало, постираться и помыться всегда приятно. Затем, переодевшись, впервые в жизни пошла в читальный зал городской библиотеки. Посещать школу в последние дни пребывания в городе голос считал непозволительной роскошью. Взяла с собой чистую тетрадку и карандаш, попробовала писать левой рукой. У нее неожиданно легко стало получаться. «Наверное, в прошлой жизни я была левшой!» – мелькнула в голове странная мысль. Их много стало мелькать в последние сутки. Затем Оля начала просматривать различные учебники, пыталась разобраться, какие эмоции и воспоминания возникают у нее о прошлой жизни. Она была уверена, что рано или поздно должна вспомнить. Все, что она просматривала, вызывало ощущение узнавания, мысли, обрывки воспоминаний вновь нахлынули волной, в голове закружилось.

Выйдя из библиотеки, Ольга направилась домой варить суп и перерабатывать информацию, пытаться из обрывков выстроить цельную картину. Каши на всех домочадцев она наварила еще с утра. Заодно нужно было посмотреть на обстановку: не появилась ли уже милиция, жаждущая с ней пообщаться. Поев луково-картофельного супа на постном масле и закусив ячневой кашей, тут же решила, что нужно более серьезно относиться к запросам растущего организма. Но к сожалению, пока приходилось обходиться тем, что было в доме. А в доме было немногое.

Цельной картины пока не появлялось, но все, связанное с физикой и математикой, вызывало ощущение чего-то родного. «Значит, будем поступать в университет на физфак, – подытожила Оля, – а там разберемся». Она уже чувствовала, что это не самое трудное из того, что ей предстоит сделать в ближайшее время.

Вышла во двор, пошла к местным старушкам посмотреть в газету, которую читала вслух единственная грамотная бабуля на всю компанию, и узнать последние местные новости. Пока никто ничего нового не знал, старушки обсуждали соседей. На просьбу Оли дать ей почитать газету все отреагировали открытыми ртами.

– Ты ж никогда не читала газет, Оля.

– Не знаю, что со мной делается, баба Катя. После больницы так и тянет газету почитать. Может, у меня с головой что-то случилось.

– Ничего, девочка, бывает и хуже. Заодно газетку нам дочитаешь, а то Томочка устала.

– А Ростика не видели?

– Не видели, и слава богу, дался тебе тот Ростик.

– Я люблю его, баба Зина.

– Ничего, еще пару раз головой ударишься, разлюбишь, хотя, кто его знает, по-разному бывает. Давай, читай уже.

Почитав газету, Оля наткнулась на короткое сообщение: нарком иностранных дел Литвинов выехал с официальным визитом во Францию. Череда мыслей и воспоминаний замелькала калейдоскопом, в голове закружилось. Договор с Францией, с Чехословакией, Мюнхенский сговор, война, в ее голове выстраивалась хронологическая картина событий.

– Что с тобой, Оля?

– Все хорошо, голова закружилась.

– Да, тяжело тебе с непривычки читать, раньше-то не пробовала, иди отдохни, мы без тебя остальное прочтем.

Пацаны из ее компании уже начали собираться во дворе. Сегодня в парке перед выходным днем на танцевальной площадке допоздна играл оркестр, такое событие никто не пропускал, погода была отличной, но немного парило, ночью обещали дождь.

Дефилируя по парку в ожидании оркестра, Оля пришла к выводу, что построенная логическая схема нуждается в последнем элементе, персонаже из поселка возле старого карьера. А то нехорошо выйдет, начнет милиция искать, никого не найдет, и может возникнуть недоверие ко всему ее рассказу. А дело ведь надо закрывать, начнут Олю на допросы тягать, мешать ей, а уедет, в розыск объявят. Значит, ее задача состоит в том, чтобы это дело было закрыто, виновные наказаны, а материальные ценности возвращены семье. Не все, конечно, кто их там считал, но хоть некоторые, все ж подспорье в трудные времена.

Перебирая в памяти всех знакомых в поселке, Оля радостно улыбнулась. Она уже знала, к кому пошел вчера утром Ростик после того, как они расстались.


Следователь младшего начсостава Петр Цыбудько курил папиросу на лестничной площадке и радовался, что он просто входит в группу, занимающуюся этим делом, а не руководит ею. За все отдуваться будет следователь прокуратуры в должности среднего начсостава Илья Шапиро. Дело, на которое они выехали в последний рабочий день шестидневки, обещало стать крайне неприятным. Начать с того, что жена убитого, отправив дочку в больницу, наотрез отказалась покидать квартиру, несмотря на то что пролежала всю ночь связанной на полу, а перед этим достаточно сильно получила по голове. Она сразу начала названивать по телефону, затем подозвала к телефону Илью и дала ему трубку. По тому, как вытянулся в струнку с телефонной трубкой в руке Илья, нетрудно было догадаться, что особа, с которой он общается, весьма представительная, а значит, дело будут держать на контроле. После разговора Илья запретил делать обыск в квартире, аргументировал это тем, что у них нет санкции прокурора, и велел ограничиться поверхностным осмотром места преступления. Петро и не подозревал, что для обыска квартиры, где произошло убийство, нужна дополнительная санкция прокурора. За все пять лет работы в милиции он как-то обходился и без нее, но работникам прокуратуры виднее. Осмотрев квартиру и три взломанных тайника, узнав должность и зарплату покойного, Петро прикинул, что даже того, что он увидел в квартире, достаточно, чтобы завести на покойника уголовное дело, поскольку на свою зарплату купить этого нельзя. А что бы они нашли, разреши им устроить в квартире полноценный обыск? Об этом Петро и думать не хотел. Поэтому ни жалости к покойнику, ни особой неприязни к его убийце следователь не испытывал. Его больше занимали несколько головоломок этого дела. Факты не ложились в логический ряд.

К примеру. Все мокрушники, которых он видел за эти пять лет, убив хозяина, никогда бы не оставили живых свидетелей, и милиция нашла бы не один, а три трупа. Далее. У жены и дочери руки были примотаны к туловищу, а у хозяина туго связаны за спиной в кистях и локтях. А это означало, что убийца заблаговременно все продумал и позаботился даже о том, чтобы не калечить хозяйку и дочку. Не встречал он до этого таких заботливых убийц.

Петро только что закончил осматривать подъезд, лестничную клетку и опрашивать соседей. Доложив Илье о том, что узнал, он курил папиросу и раздумывал над второй несуразностью. Старушка соседка, сидевшая весь прошлый вечер во дворе, божилась, что ни до, ни после убитого никто подозрительный в подъезд не входил. Около шести вечера из подъезда выбежал молодой человек с сумкой в руках. Он несколько раз за последние дни попадался ей на глаза, несколько раз заходил в этот подъезд. Осмотрев черный ход, Петро пришел к выводу, что преступник или преступники попали в подъезд через него.

Совершенно непонятно было, почему молодой человек, которого заметили соседки, не вышел затем из подъезда через черный ход, а поперся через парадный, зная, что во дворе есть люди, которым он уже примелькался, и они, несомненно, его заметят. То, каким хитрым образом преступник подготовил черный ход, совершенно не вязалось с его глупым поведением после убийства.

Но была у Петра версия, которая объясняла все эти и многие другие странности. По этой версии организовал и осуществил ограбление умный и хитрый преступник, нашедший себе в подельщики молодого фраерка. Этот фраерок по заданию напарника следил за будущей жертвой, разведывал пути к подъезду, при этом активно светился перед соседями. Даже начало ограбления было обставлено так, чтобы засветить подельщика. Затем основной фигурант, Петро назвал его Бугор, провел допрос, изъял материальные ценности, убрал квартиру так, чтобы остались отпечатки пальцев второго фигуранта, которого Петро условно назвал Лох. Бугор вышел через черный ход, заставил Лоха все привести в прежний вид, а тот вынужден был выйти через парадный, прямо на глаза свидетелей.

Петр уже чувствовал в себе охотничий азарт. Он должен был найти Бугра и доказать свою правоту Илье, который отмахнулся от версии и сказал, что Петр ищет сложности там, где их нет. Преступник молодой, первое убийство, перенервничал и убежал. Вот и все объяснение надуманным загадкам, а Петру пора подобрать список возможных фигурантов по описанию, пока эксперты будут возиться с отпечатками.

Петро уже созвонился с Женькой из отдела несовершеннолетних, передал ему имеющуюся информацию и теперь поджидал, когда тот придет со списком подходящих под описание местных босяков.


Как только раздались первые звуки оркестра, вся публика потянулась к танцевальной площадке. Оля высматривала кандидата на роль подельщика Ростика. Перед тем как определять человека на такую ответственную должность, необходимо было убедиться, что он жив и здоров. Зная характер будущего актера, делать такие допущения без проверки было бы безответственно.

Среди поселковых хулиганов имелся некто Толик по прозвищу Рама. Был он шире обычного человека раза в два, физически очень сильный, но природа отыгралась на другом. Ума, если так можно сказать, он был недалекого, а характер имел скверный, вспыльчивый и несдержанный. Все это приводило к затруднениям в вербальной коммуникации с окружающими, и Толик с удовольствием переходил к невербальной. По вышесказанным причинам из всего богатства невербальных методов он использовал только кулаки. Полгода назад вышел из тюрьмы, отсидел два года за хулиганку и был досрочно освобожден за примерное поведение. Все долго ржали, услышав такую формулировку.

Но имелся у него особый пунктик, из-за которого Толик был определен Олей на эту должность. У него были проблемы в отношениях с женщинами, бил он их смертным боем. То ли это его возбуждало, то ли…

Оля знала это не понаслышке. Прошлой осенью по инициативе Ростика, который имел с Толей какие-то дела, ей пришлось очень близко познакомиться с этим уродом и даже по роже разок получить, несмотря на заступничество любимого. Если с Толиком все в порядке, он обязательно должен был прийти на танцы с остальными поселковыми хулиганами. Оля хотела зайти к нему завтра с утра и как воспитанная девушка собиралась предупредить его сегодня о визите.

Жил Толик в частном доме вместе со своими родителями, но те, справедливо считая, что чем реже они будут видеть свое чадо, тем дольше проживут, отгородили ему одну комнатку и пробили отдельный вход так, что посетить его инкогнито не представляло труда. Определенный труд представляло отбиться от Толика сегодня, любую бабу, которая попадала ему под руки, он тут же старался вжарить или как минимум дать ей по роже. А лучше и первое и второе.

Потанцевав немного по очереди со всеми своими пацанами и дав себя немного полапать (начнешь из себя недотрогу строить, можно сразу схлопотать!), Оля убежала в дамский домик. Ей нужна была свобода маневра, делать предстоящий разговор достоянием общественности совершенно не хотелось. Дождавшись очередного танца, в котором Толику не досталось партнерши, Оля двинулась к нему. Толян часто оставался один: все знакомые девки вешались на шею любому, как только видели Толика, двигающегося в их направлении. Незнакомых он не приглашал, как уже отмечалось, разговаривать не любил, а лапать чужих баб опасался. Вокруг танцплощадки было полно милиции, а милиции Толик побаивался. Она могла его безнаказанно отметелить, а это было неприятно.

– Толик, ты знаешь, Ростик пропал.

– Ну…

– Его легавые везде ищут.

– Ну.

– Я приду к тебе завтра утром. – Оля развернулась и быстро пошла в глубину аллеи.

– Стой!

– Тихо! Меня тоже могут искать. – Прибавив шагу, она почти побежала к одному из боковых выходов. Завтрашний день обещал быть трудным, придется рано вставать, нужно было выспаться.

Дома веселье было в полном разгаре, перед выходным днем отчим гулял с корешами. Соваться туда было опасно. Но на этот случай, регулярно повторяющийся в ее жизни, у Оли уже имелись домашние заготовки.

– Можно я у тебя сегодня переночую, баба Катя? – спросила она, заглядывая в кастрюли. Родичи уже вымели и суп, и кашу, пришлось ограничиться хлебом и чаем. «При интенсивной работе мозга требуется другое питание!» – мрачно подумала Ольга.

– Ночуй, мне не жалко. Что-то ты рано сегодня.

– Голова кружится, танцевать не могу. Ростик пропал, второй день уже нету.

– Кабы того горя.


Пришел Женя, притащил с собой списки, в которых значилось около двадцати фамилий и адресов неблагополучных подростков, подходящих под описание и состоящих на учете. Часть из них уже успела побывать в колонии. Выбрав шестерых, чьи адреса указывали на проживание в ближайшей округе, доложили Илье.

– Женя, с твоим начальством уже договорено, до окончания следствия ты прикреплен к нашей группе. Делайте, товарищи, что хотите, но завтра вы должны определиться и, если подозреваемый в городе, арестовать его. Послезавтра с утра жду вашего доклада. Петро, ты старший, в помощь вам никого дать не могу, привлекайте участковых и дежурных, у вас есть необходимые полномочия. С транспортом тоже помочь не могу. На задержание вызовете в помощь оперативную группу. Если все поняли, то свободны, идите работайте. Если найдете подозреваемого, послезавтра получите отгул, а может, и два.

Выйдя из квартиры, в которой Илья продолжал работать с вдовой, Петро только сплюнул от злости. Пошел бы лучше в больницу, с дочкой переговорил, та хоть что-то видела, но у дочки нет подруг, вышедших замуж за местное начальство, которым она сможет рассказать про доблестного следователя прокуратуры в должности среднего начсостава Илью Шапиро. «Ладно, и это надо, хуже бы было наоборот. А Илья начальник неплохой!» – Петро разных повидать успел за свою недолгую службу.

– Как делить список будем, Женя?

– Чего его делить. Я многих в лицо знаю. Большинство сейчас на танцах в парке. Там и дежурных по городу полно. Идем туда, собираем кого найдем, опрашиваем на месте, а потом определяемся. Если повезет, завтра загорать пойдем.

– Твоими бы устами да мед пить.

– Есть у меня еще один паренек с соседнего двора. Должен он мне, помог я ему в колонию не загреметь.

– Да не будет он тебе стучать, можно подумать, ты эту публику хуже меня знаешь.

– А я его и просить не буду. Нет у тебя, Петя, воображения. – Женя радостно заржал от какой-то придуманной пакости.

– Зато я старушек убалтывать умею. Возьмем ту сознательную соседку на опознание. Она преступника в лицо видела.

– Лучше бы ты молодушек убалтывать умел, Петро.

– Не скажи, от старушек для дела больше пользы. Глаз у них наметанный и пролетарское чутье развито.

В парке Женя с дежурными милиционерами пошел собирать нужный контингент, Петро инструктировал соседку:

– Вы сядете на эту лавочку, Любовь Ильинична. Ребят будут мимо вас проводить, по одному, вон к той, следующей лавке, мы их опрашивать будем. Как только узнаете кого-то, просто вставайте и уходите домой, а мы знать будем, что его-то вы во дворе и видали.

Пока все приготовил, появился Женя с тремя дежурными и десятком ребят. Он по одному приводил ребят к Петру. Соседка продолжала сидеть. Задав пару вопросов: где был вчера, что делал, ребят отпускали. Третьим Женя привел пацана лет пятнадцати из соседнего двора.

– Антон, вчера у вас квартиру ограбили, а хозяина убили. Возле дома и двора вашего фраер последнюю неделю крутился, все его видели, и ты видел. Мы его все равно возьмем, Антон. У меня к тебе одна просьба. Я хочу быть уверен, что не зря сегодня и завтра жoпу рвать буду. Посмотри этот список. Если он там есть, просто скажи, мне не надо знать – кто, мы все равно всех проверим. А если нет, то нет, пацанов отпустим и прессовать лишний раз не будем. Только уговор такой: не хочешь – не бери список в руки, я не обижусь. Соврешь – пеняй на себя, я тебе этого не забуду, понял?

– Понял, – буркнул Антон, поколебался, но взял список. Пробежав глазами первые пять фамилий, положил список на стол и сказал: – Есть он тут.

– Спасибо, Антон, можешь идти, значит, не зря мы тут с вами время гробим.

– Ну, что скажешь, – улыбнулся Женя после того, как Антон ушел.

– Шестой по списку.

– И у меня так вышло, а это у нас Ростислав Селезнев по прозвищу Кочерга. Нет его в парке. Компанию его видел, а его нет.

– Давай так, этих по-быстрому пропускаем, чтоб Антона не светить, а потом приводишь компанию Кочерги, будем их прессовать, где он может быть и с кем дела имел в последнюю неделю. Ты, кстати, Ольгу Стрельцову знаешь?

– Слыхал, что с Ростиком последний год таскается, но ко мне не попадала.

– Если сможешь, помоги девчонке, говорил я с ней, пропадет, а она деваха правильная. Так мне показалось.

– Ладно, еще поговорим, давай дело делать.

Ребята из компании Ростика рассказали, что последний раз его видели выходящим со двора вчера утром. После этого во дворе он не появлялся. Ольга Стрельцова была с ними на танцах, но потом ушла, никому ничего не сказав. Ушла еще до того, как Женя с милицией начал собирать пацанов.

– Надо бы ее отыскать, она мне вчера показания давала, говорила, что с Ростиком виделась, надо ее подробно расспросить.

– Где ты ее сейчас отыщешь? Фигуранта нашли? Нашли! Пора отдохнуть. А завтра утром ее прямо в постели, тепленькую, возьмем. Она как, хорошенькая?

– Она несовершеннолетняя, Женя.

– Жалко…

– А то ты не знал. А про отдых забудь. Санкцию на обыск у Ростика взять, экспертов предупредить, собаку с инструктором заказать, чтоб подвалы и чердаки обыскала, это кто вместо нас делать будет?

Проснулась Оля очень рано. Она, быть может, еще бы поспала, но баба Катя, как обычно, встала с первыми лучами и оккупировала кухню, пока все спали. Таская туда необходимые продукты, она постоянно приговаривала:

– Спи еще, девочка, не обращай внимания.

– Я сейчас, встаю уже, баба Катя, за хлебом пойду, – сонно ответила Оля.

– Спи спокойно, я уже заходить не буду, какой хлеб, магазин только через час откроется. – Баба Катя, плотно прикрыв дверь, пошла вдоль длинного коридора на кухню.

Оля, встав и одевшись, быстро отрыла сумку, достала из нее три свертка, которые лежали в тайниках. В двух на ощупь были пачки денег, в третьем – замотанная шкатулка. Затем быстро просмотрела содержание сумки. Все, что надо, было на месте, и даже более того. Подумав, Оля достала две пары часов, Ростиковы и вытащенные из его тайника, небольшой сверточек, в котором лежали золотое кольцо и серьги. Замотав все это в тряпку, она добавила четвертый сверток к первым трем и зарыла обратно в дрова. Затем пошла к себе – взять сумку для хлеба. В комнате стоял непередаваемый запах бычков от папирос, перегара и потных тел.

Отчим в обнимку со своим корешем спал на ее постели, а второй его дружбан крепко обнимал мамашу. Поскольку отчим с корешем спали одетыми, в отличие от второй пары, вся одежда которой была в беспорядке свалена перед кроватью, платонической эту сцену назвать было трудно.

А поутру они проснулись,

Кругом помятая трава.

То не трава вокруг помята,

Помята молодость моя.

Оля тихонько мурлыкала, осматривая помещение. Найдя сумку, она легонько растолкала мать. Та уставилась на нее непонимающим взглядом.

– Одевайся, собери своего хахаля, тихонько выпроводи и ложись обратно. Я пойду хлеба куплю. – До матери потихоньку начал доходить весь ужас положения: неопохмелившийся отчим особой толерантностью и широтой взглядов не отличался.

– Ой, Боже милосердный, как же это, – запричитала та, пытаясь прикрыться одеялом.

– Тихо, ты. Подробности потом расскажешь, я пошла.

Оставив мать вспоминать прошлый вечер, Оля, закинув вторую сумку в первую, весело выскочила на улицу и бодро пошла в направлении поселка. До нужного ей места было около получаса ходьбы широким шагом. Напевая веселую песенку, Ольга вышла в ту же посадку возле железной дороги, которая шла к рабочему поселку. Сегодня ей не повезло, попутного состава видно не было. Переодевшись в одежду Ростика, зашагала по узкой тропинке, вьющейся среди деревьев.

Оля вышла к домам поселка со стороны огородов. Так их осенью вел к своей норе Толик. Старалась угадать нужный дом, с тыла они все выглядели одинаково страшно, облепленные сараями и прочими нужными строениями. Некоторые из них так и назывались – нужники. Выбрав один из домов и подойдя к нему по тропинке в огороде, Оля поняла, что не угадала. Это ее не расстроило, и она прямо через огород пошла к соседнему. Нужный дом должен был быть где-то здесь. Летающих домов в природе не существует. Убедившись, что на этот раз не ошиблась, Оля постучала в окно, сняла картуз, встряхнула волосы, достала из кармана финку Ростика и спрятала ее в правый рукав, придерживая острие согнутыми пальцами.


Толик лег спать поздно и в плохом настроении. Ему не удалось найти себе девку или попользоваться чужой, в конце вечера все куда-то разбежались, и он один, как последний лох, вернулся домой. Когда утром его разбудил стук в окно и он увидел Ростикову сучку, которая пришла, как вчера и обещала, он, обрадовавшись, как был в майке и трусах, затащил ее в хату. Толик не задавался вопросами, зачем она пришла и чего это вдруг он ей понадобился. Это были для него слишком сложные умопостроения. Переходя сразу к сути вопроса, он коротко и ясно сказал:

– Бери в рот!

Поставив сумку на землю и схватив его торчащий в трусах член левой рукой, она, заглядывая ему в глаза, спросила:

– Рама, а ты меня любишь?

Пока он раздумывал, дать ей в рыло или просто обматерить, она тыкнула его правой рукой в бок. Сильно закололо слева, грудь сдавил спазм, трудно стало дышать. Оля отскочила, кривая улыбка исказила ее уста.

– Бедный Толик.

Только теперь он заметил, что у него слева, в боку, торчит рукоятка ножа, а вокруг нее тонкой струйкой бежит кровь.

– Сyка, – прохрипел он, шагнув к ней, но девушка шустро рванула вбок, обежала вокруг стола и, весело смеясь, повторила:

– Не догонишь, не догонишь.

«Она сумасшедшая, – пронеслось в голове. Потемнело в глазах. Падая на землю, он еще успел с удивлением подумать: – Неужели я умираю?»

Обойдя Толика, выгнувшегося в предсмертной судороге, Оля достала из сумки гвоздодер и начала внимательно осматривать доски пола. Найдя подходящую и освободив ее по всей длине, стала максимально осторожно ее поднимать, сначала расшатала, используя гвоздодер как рычаг и подцепив им доску через щель возле стены, затем повытаскивала гвозди. Вытащив вторую сумку и переложив в нее свою одежду, Оля еще раз пересмотрела содержимое. В первой сумке лежали: остатки бельевой веревки, головка молотка, замотанная в тряпку, золотые побрякушки, деньги и часы, которые Ольга собрала в квартире барыги. Взяв немного денег (а то за хлеб не будет чем рассчитаться!), Оля добавила в сумку гвоздодер, протерла его тряпкой, а головку молотка забрала. Засунув сумку под пол, аккуратно забила гвозди на место. Затем затерла грязными подошвами все свежие царапины. Критически рассмотрев дело своих рук и ног, вынесла окончательный вердикт:

– Для сельской местности сойдет и так.

Натянув картуз на голову, взяла свою старую сумку с одеждой, кинула туда молоток. Глянув еще раз, не забыла ли чего, хлопнула себя свободной рукой по лбу:

– Дура!

Протерши тряпкой рукоятку ножа, вздохнула:

– Бедный Толик.

Закрыв тряпкой же за собою дверь, быстро пошла обратно. Больше часа ходить за хлебом – это явный перебор. Утешало, что никто не знал, когда она вышла за ним из дому. Глаза застилали слезы, губы дрожали.

– Если бы ты, скотина, не покалечил ту девку, которую мне Ростик показывал, я бы тебя не тронула. Ты же ей не рожу, ты ей душу поломал. Ростик рассказывал, она умом повредилась. Ты бы все равно кого-то убил, и тебя бы расстреляли. А так, в следующей жизни у тебя будет счастливая судьба. Наверное.

Пройдя полдороги, Оля переоделась в свою одежду, зашвырнула подальше обмотанную в тряпку головку молотка и, попрятав через каждые сто метров элементы одежды Ростика в кусты, с пустой сумкой вышла из посадки и направилась домой. Даже если милиция найдет одежду (в чем она очень сомневалась: глазастые граждане, скорее, к себе домой унесут), это будет для них означать лишь то, что Ростик переоделся в новую. Купив по дороге две булки хлеба и отламывая от одной из них кусочки, она жевала и думала, все ли сделано правильно, не осталось ли висящих хвостов. Раздумья прервала соседка:

– Ты где ходишь, Оля! Тебя милиция ищет! Уже полчаса тут с собакой, все облазили, и подвалы и чердаки! У Ростика были, тоже с собакой.

– Так где они, нет никого.

– Уехали уже все. Двое осталось, во дворе сидят, всех по очереди опрашивают. Иди бегом туда!

– Уже бегу. Аж подпрыгиваю.

– Заберут тебя, и правильно сделают.

– А я им расскажу, что вы из деревни самогон десятилитровыми банками возите.

– Гадина ты, Оля!

– А ты, тетка Люба, женщина честная и верная, я и твоему мужу могу кое-что рассказать. – Громко расхохотавшись, Оля направилась через черный ход во двор, оставив изумленную женщину провожать ее глазами.

– Совсем умом повредилась после больницы, – сделала свой вывод тетка Люба.


Когда Петро увидел ее, неторопливо идущую к группе соседей и жующую по дороге кусок хлеба, он не понял, почему не может оторвать от нее глаз. Поднявшееся над домом солнце запуталось в коротких волосах, раздело ее, просветило насквозь тонкую ткань платья, и он смущенно отвел глаза в сторону. Вдруг понял, почему ему так хочется смотреть на нее. Девушка излучала покой, щедро разливала его вокруг себя, все затихало, попадая в его сень. Если бы у Петра было время, он сравнил бы родившееся чувство с покоем, исходящим от каменных баб, стоящих на высоких курганах в безбрежной степи. В нем затихли злость, азарт, волнение схватки. Он смотрел на нее.

– Стрельцова, – позвал тихо.

Продолжая жевать, девушка неторопливо подошла к столу, положила на лавку сумку с хлебом и села напротив них. Ее большие синие глаза сегодня были красными от слез, грустными и задумчивыми.

– Где ты ходишь, Стрельцова? Сказали, ты за хлебом пошла, мы уже скоро час как здесь крутимся, а тебя нет. Что случилось? – Женя подозрительно смотрел на ее красные глаза.

– По улицам ходила, плакала, – просто сказала она, – Ростик пропал, теперь некому меня защитить.

– Нашла из-за чего плакать. Вот, Женя над тобой шефство берет, и ко мне всегда можешь обратиться. – Ему показалось, что искра бешенства молнией промелькнула в ее глазах. Глядя на него в упор, Ольга сказала:

– Помоги мне, товарищ милиционер, вон, видишь того высокого и худого, это Сеня Жердь. Он вчера на танцах мне сказал, если до следующих выходных я ему добром не дам, зароет меня.

– Да ничего он тебе не сделает, а если пальцем тронет, скажешь мне, я с ним разберусь.

– А если я буду лежать в канаве с проломленным черепом, какой мне от этого толк?

– Пойми, Стрельцова, есть закон, то, что ты говоришь, – это слова, у тебя даже свидетелей нет.

– Через два переулка отсюда, на улице Ленина, живет начальник горкома партии. Там милиционер часто возле дома дежурит. У него дочь, моя одногодка, я ее видела несколько раз. Вот если бы Сеня ей такое сказал, знаете, что бы с ним было? Его бы забрали в милицию, и оттуда он попал бы в больницу или на кладбище. Такой вот у вас закон, товарищ милиционер. – Она грустно посмотрела на него. – Спрашивайте, пока я тут. Уеду отсюда, на фабрику ученицей пойду. Здесь мне не жить.

– Ты, Стрельцова, думай, что говоришь. За такие слова можно уехать очень далеко и надолго.

– Так арестуйте меня.

– Вот если бы это еще кто-то слышал кроме нас, тогда бы сразу арестовали, а так потерпишь пока, нет у нас свидетелей. Но будешь болтать – долго не погуляешь. Женя, постарайся пристроить ее к комсомольской компании, чтобы она других людей увидела, не только босоту эту дворовую.

– Сделаем. А чтоб ты не думала, что у нас граждане двух сортов в стране живут, сейчас я с этой жердью побеседую, он тебя десятой дорогой обходить будет. – Женя поднялся и решительно направился к парню.

Записывая ее показания и обдумывая услышанное, следователь постепенно успокоился, в поселке было немало персон, которым по плечу роль Бугра в его пасьянсе. А то, что она тут наговорила, – это, конечно, правда, такова жизнь, так было и так будет. Но не вся правда. Мы меняем ее, жизнь становится лучше, при коммунизме подобного не будет, говорят, и милиции при коммунизме не будет. Но оперуполномоченный младшего начсостава Петро Цыбудько никак не мог представить, когда и, главное, как это произойдет. На его жизнь работы точно хватит.

Когда они с Женей, закончив опрос, направились в управление просмотреть дела названных Олей поселковых бандитов и примерить, на кого из них подойдет роль Бугра, возле них затормозила дежурная машина.

– Залезайте, – крикнул выглянувший Илья, – едем в поселок. Убийство. Анатолий Караваенко по кличке Рама, слыхали о таком?

Женя с Петром переглянулись. Это был один из знакомых Ростика в поселке, с которым у того раньше водились дела.


Пока Илья сравнивал найденные ценности со списком пропавшего, Петро с Женей, закончив опрос свидетелей, курили на улице.

– Не мог Ростик Раму кончить, никогда я в такое не поверю. Это все равно что я пошел бы с Поддубным бороться и победил. Кто в такое поверит?

– Илья поверит, слыхал, Ростика объявили в розыск, ценности найдены, убийцы известны, дело закрыто. Точка. Премию получим, за два дня такое раскрутили!

– А ты что думаешь?

– Что тут думать, Женя. Вот скажи мне, кто положит в сумку с золотом и деньгами кусок веревки и гвоздодер? На гвоздодере, обрати внимание, ни одного отпечатка. Дураку понятно, что это подстава. Но Илья у нас умный, поэтому ему непонятно. Зато понятно, что за раскрытие в трехдневный срок ограбления с убийством очень много можно получить. Илья уже сказал, что сегодня вечером гуляем.

– На какие шиши?

– Вдова угощает. Сегодня похороны были. Илья уже ей отзвонил, что ее побрякушки нашлись. Так она нас на радостях всех троих в гости пригласила.

– Старовата она…

– Ничего, выпьешь, будет в самый раз.

Они молча курили дальше, а Петро думал, что Бугор оказался чересчур хитрым. Он нашел не одного, а двух Лохов, но не это поражало. Все виденные им за пять лет грабители, умные или глупые, имели одну общую черту: все они были жадными. Оно и понятно, не будет щедрый человек рисковать своей свободой ради денег. Никто бы из них, придумай он такой финт, не отдал всех побрякушек.

Понятно, в тайниках наверняка скрывалось намного больше. Но все равно, подбросить малую часть – это еще было возможно, на это могли пойти, чтобы отвести подозрение. Но отдать больше, чем значилось в списке… было там несколько мелочей, которые вдова забыла указать при составлении списка пропавшего, а теперь признала, – это было за гранью возможного.

Поскольку все ценности найдены, любая причина держать дело открытым отпадала. Петро вдруг понял, что они видят лишь ту картинку преступления, которая нарисована и поставлена пред ними, а что за ней, даже не догадываются. А заниматься этим у него уже не будет времени. На нем чуть меньше десятка незакрытых дел, сроки поджимают. Последний раз пробежался глазами по списку знакомых Ростика в поселке и вспомнил, что он о них знает. Потянет ли кто на роль Бугра? Перед глазами Петра постоянно возникала картинка – девушка, жующая горбушку хлеба и купающаяся в ярких лучах весеннего солнца.

Если бы Оля знала об этом, ее внутренний голос, постоянно о чем-то спрашивающий и что-то рассказывающий, глубокомысленно сказал бы: «Какие странные пути выбирает подсознание, чтоб натолкнуть нас на правильную мысль…»

Но Оля, планируя свои последние дни в родном городе, напряженно думала о том, что писать, а что не писать в своем первом письме Системе и как это все так устроить, чтобы рыбку съесть и никуда не сесть.

Глава 2

Остаток выходного дня Оля потратила на то, чтобы вырыть в подвале яму, куда собиралась спрятать лишние ценности. У соседа нашлась в кладовке небольшая пехотная лопата, с войны привез. Поскольку днем, как правило, кладовка была открыта, не составило особого труда незаметно вытащить лопату и поставить на место. Вечером в парке ожидались танцы, и компания начала собираться во дворе после обеда. Оле никуда не хотелось идти, но дома скоро должны были собраться друзья отчима – продолжать вчерашние посиделки, поэтому, решив, что танцы – это меньшее из зол, девушка вышла во двор и подсела к ребятам, играющим в карты. Парни уже знали, что Ростик мочканул барыгу, снял с него лавэ и слинял из города. Оля задавала наивные вопросы, а ребята с умным видом все ей объясняли.

Затем все дружно направились в парк. Когда подошли к площадке, Ольга сразу заметила, какие взгляды бросают в их сторону ребята из поселка, стоящие тесной группой, мрачные и агрессивные. «Уже знают, что милиция на Ростика убийство вешает, могут нам отомстить!» – мелькнуло в голове. Подойдя к знакомой девчонке с другого двора и перекинувшись с ней парой общих слов, Оля вернулась к ребятам.

– Светка рассказала, Раму в поселке на нож накололи. Легавые на Ростика валят. Поселковые забожились, что мстить будут. Зыкают на нас как на врагов народа. Подрежут после танцев. Линять надо втихаря.

– Шо ты гонишь? Не мог Ростик Раму пырнуть. Они кореша были.

– Так пойди поселковым скажи, я это и так знаю.

– И пойду!

– Ты че, Жердь, понтуешь, хочешь пику в кишки получить? Кто тебя слушать будет? Они за Раму нас на части порвут, им по фигу все! Девка дело говорит, линяем врассыпняк возле легавых, во дворе соберемся. Как музыка начнет играть, так и валим.

– Хочешь валить, Лось, вали сам. Кто ты такой, чтобы мне указки давать?

– Так оставайся, мне по фигу!

– Кончайте базар, хочешь с ними толковать, иди уже, пока музыки нет. При легавых они не рыпнутся, – предложил Витя Желудь.

Оля хотела сказать, что после разговора с поселковыми так просто не уйдешь, они будут постоянно за ними наблюдать, но промолчала, не было смысла напрягаться. Жердь расхлябанной походкой направился к тесной группе парней. «Придурок!» – подумала Оля. Видимо, ее мнение совпало с мнением тех, с кем тот попробовал поговорить. Не прошло и минуты, как Жердь с вытянутым лицом и сжатыми зубами вернулся назад.

«Ну что, Оля, погуляли, и хватит, участие в потасовке с поножовщиной, которая здесь явно назревает, в наших планах на сегодня не значится!» – ехидно прокомментировал последние события внутренний голос. Она развернулась в направлении общественного туалета и неторопливо пошла по аллее, затем свернула в сторону и прибавила шагу. Но так просто уйти не удалось. Поселковые всей командой бросились к их группе, ребята врассыпную рванули в темень. Оля с удивлением отметила, что и о ней не забыли. В ее сторону довольно резво несся невысокий, плотно сбитый парень.

«Долго так не пробежит, но догнать сумеет», – хладнокровно отметила она и бросилась наутек. Бежала по прямой, худой и верткой назвать ее было трудно. Оля не рисковала резко менять траекторию, реально оценивала свои шансы. Но и в таком соревновании она явно проигрывала, шумное дыхание становилось все ближе. Когда она спиной ощутила вытянутую руку, готовую вцепиться ей в волосы, рухнула на четвереньки под ноги преследователя, разодрав до крови ладони и коленки об утоптанный грунт. После непродолжительного полета тело ее преследователя довольно громко приземлилось на нашу Землю. Надо отдать парню должное, с помощью рук, ног и какой-то матери он попытался вскочить на ноги, но у Оли был в запасе тот краткий миг полета, поэтому она успела первой.

Всадив с ходу парню туфлей в правый бок, Оля добавила еще раз между ног, поскольку противник на адреналине все-таки умудрился вскочить. Глянула на скрутившегося в три погибели соперника, успела подумать, что удар пальцами в глаза или в шею привлечет к ней ненужное внимание. Текущая тактическая задача по обезвреживанию противника была решена, и Оля, на ходу отряхнув побитые колени, быстро направилась к центральному входу. Там всегда было людно, присутствовал дежурный милиционер. В парке слышались громкие свистки, крики, раздался даже револьверный выстрел. Увидев милиционера, девушка направилась к нему:

– Товарищ милиционер, меня в парке хулиган сбил с ног.

– Разберемся, гражданка. Если хотите написать заявление, вам нужно пройти в отделение милиции, это в трех кварталах по улице. Там у нас и медпункт есть, вам окажут помощь.

– Большое спасибо!

Направившись в указанном направлении, Оля свернула в знакомый проходной двор и вскоре уже сидела в каморке бабы Кати, рассказывала ей последние события и мазала йодом побитые коленки.

– Уеду я отсюда, баба Катя. Тут мне не жить. Сегодня убежала, а завтра какой-нибудь придурок из поселковых ножом пырнет, даже заметить не успею. Сразу после майских праздников уеду, ученицей на завод пойду.

– На какой?

– Да на какой возьмут, мало заводов в области, что ли?

– И то верно. Ладно, утро вечера мудренее, давай спать ложиться, может, с утра другое надумаешь.

Утром Оля отрыла в куче дров спрятанные свертки и, перебравшись к себе (мать с отчимом уже ушли на работу), рассмотрела, что оказалось в ее руках. В первом свертке лежали шесть пачек купюр достоинством в червонец, во втором восемь пачек купюр достоинством в пять червонцев, в третьем небольшая шкатулка, наполненная царскими золотыми червонцами и пятерками. Подумав, девушка отобрала две пачки десяток и одну пачку пятидесяток, остальное положила обратно. Отложила из одной пачки двадцать десяток на текущие расходы. Отобранные пачки обернула кусочками ткани и пришила к белью. Две пачки к трусам, одну к бюстгальтеру, там, где ложбинка, удобное место для того, чтобы деньги прятать, с давних времен используется женщинами. Собрала в старую сумку нижнее белье. Сверху положила полотенце, чистую тетрадку и карандаш. Остальные ценности отнесла в подвал, сложила в выкопанную ямку, засыпала, притоптала, набросала сверху мусора. Перебрала весь свой немногочисленный гардероб, выбрала самое новое и надела. Подумала, положила в сумку еще одно платье, чтобы было во что переодеться. Все остальное собрала и отнесла в комнату, в подвале ничто не должно было напоминать о ней.

Окинув взглядом их с матерью комнатушку, присела на дорожку, затем, шепотом выругавшись, полезла на полку, где хранились различные бумаги, нашла свое свидетельство о рождении и спрятала его во внутренний карман курточки.

– Вроде бы все, – сказала Ольга и закрыла за собой дверь.


В городе Стрельцова купила небольшой чемодан, в который переложила вещи, несколько чистых тетрадей и карандашей, учебники по физике и математике для восьмого класса, несколько листов копировальной бумаги. В продуктовом взяла булку хлеба и немного колбасы. Затем, устроившись в малолюдном в это время дня парке на лавочке со столиком, написала левой рукой под копирку письмо следующего содержания.

Секретарю ЦК ВКП(б)

тов. Сталину И. В.

Копия в Генштаб РККА

Ольги

докладная записка № 1

Довожу до Вашего сведения, что в ближайшие двенадцать месяцев произойдут следующие события.

1. В мае Советский Союз заключит договоры с Францией и Чехословакией о совместном отражении агрессии со стороны третьих стран. Чехословакия настоит на внесении в договор пункта о том, что Советский Союз может ей предоставить помощь лишь в том случае, если соответствующую военную поддержку чехам окажет Франция.

2. Летом весь Советский Союз узнает о человеке по фамилии Стаханов, многие захотят взять с него пример.

3. Осенью фашистская Италия начнет войну в Эфиопии.

4. Зимой в Испании, на очередных выборах, победит блок левых партий.

5. Нацистская Германия примет четырехлетний план подготовки к войне.

6. Летом следующего года в Испании произойдет военный путч и начнется гражданская война.


Товарищ Сталин, Европа неуклонно движется к военному конфликту с вовлечением в него многих участников. В оснащении РККА существует ряд проблем, как объективных, так и вызванных неправильной оценкой Генштабом РККА соответствующих угроз. В данной записке укажу лишь на некоторые из них, требующие немедленного решения.


Авиация возможного противника приняла на вооружение пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87», задача которого – наносить бомбовые и пулеметно-пушечные удары по колоннам войск и бронетехники на марше и на боевых позициях с высоты четырехсот пятидесяти – пятьсот метров. Аналогичные летательные аппараты разрабатываются в других странах. Зенитные средства РККА для борьбы с низколетящими и пикирующими самолетами противника на базе пулемета «максим» не в состоянии причинить этим самолетам существенного ущерба. Возникает острая необходимость замены имеющихся зенитных пулеметов на крупнокалиберный пулемет ДШК – 12,7 мм. Срочно следует заняться разработкой скорострельной зенитной артиллерии калибром от 23 до 40 мм, создать самоходные зенитные установки для сопровождения всех, в том числе и бронетанковых, войсковых колонн, как на марше, так и на поле боя. Аналогичными зенитными установками должны быть защищены все аэродромы.


Тактика будущих войн предполагает широкое использование танков и механизированных частей для прорыва оборонительных рубежей и окружения сухопутных войск возможного противника. В связи с этим насыщение сухопутных войск противотанковыми средствами вплоть до уровня взвода – чрезвычайно актуальная и сложная задача. На данном этапе вдобавок к противотанковой артиллерии самым дешевым и эффективным вариантом является разработка и широкое внедрение противотанкового ружья калибра 14,5 мм. Это оружие позволит с расстояния тысячи метров поражать броню до двадцати миллиметров толщиной, а с разработкой патрона на основе карбида вольфрама поражать броню до тридцати пяти миллиметров толщиной с расстояния трехсот метров. Такое оружие окажет существенную помощь диверсионным командам при атаках на колонны снабжения. Цистерны с горючим, автотранспорт и локомотивы противника ружье сможет поражать с расстояния полторы тысячи метров, позволяя небольшим группам диверсантов полностью парализовывать пути снабжения войск. Ведущаяся Рукавишниковым разработка данного вида оружия не лишена ряда недостатков (вес и технологическая сложность изготовления), которые он так и не сможет в дальнейшем устранить. Необходимо в короткие сроки дать задание на разработку данного оружия в другие КБ, в том числе Дегтярева, выбрать и запустить в производство оптимальный вариант, так, чтобы через четыре года иметь в войсках не менее ста тысяч экземпляров данного оружия. За это же время необходимо разработать и запустить в производство бронебойно-зажигательные боеприпасы данного калибра.


Условием эффективного ведения боя, взаимодействия различных родов войск в современных условиях является надежная и защищенная связь. Необходимо в ближайшее время оснастить радиосвязью и простыми системами шифровки и дешифровки радиограмм сухопутные войска до уровня батальона, а бронетанковые войска и авиацию до уровня взвода, обучить работе со связью командный состав РККА.

Ольга30.04.1935 г.

Перечитав письмо еще раз, Оля сожгла испорченные листы и копирку в пустом мусорном ящике, сложила исписанные страницы в тетрадку, спрятала в чемодан и тут же начала читать учебники, попутно решая в другой тетрадке задачки, которые не удалось решить в уме. Перекусив всухомятку здесь же, на лавочке, Ольга после обеда пошла на вокзал, взяла билет на ночной поезд в Киев, отходящий в восемнадцать тридцать, в спальный вагон. Остальное время провела в зале ожидания, выпила в буфете чаю и вновь принялась штудировать учебники. В восемнадцать сорок, в понедельник, двадцать девятого апреля, девушка, глядя в окно спального вагона, попрощалась со своим городом. Со своей юностью, если это время можно было так назвать, она попрощалась неделей раньше.


Ей досталась верхняя полка. Попив с попутчиками чаю, отказавшись от вина и других напитков, которые пассажиры уже успели принять по дороге, Оля пыталась односложными, уклончивыми ответами на вопросы дать понять, что не желает дальнейшего общения. Однако попутчики либо не понимали, либо делали вид, что не понимают ее.

– А куда ты едешь, Оля?

– В Киев.

– У тебя родственники в Киеве?

– Да.

– А кто?

– Отец.

– А он что, с вами не живет?

– Нет.

– А чем занимается?

– Работает.

– А где работает?

– На заводе «Арсенал».

– А чем он там занимается?

– Простите, товарищ, как ваша фамилия?

– Витя меня зовут, Олечка, я же тебе говорил, а зачем тебе моя фамилия?

– Отец просил узнавать фамилии тех, кто интересуется его работой, он о них обязан в Особый отдел сообщать. Так как ваша фамилия?

– Так мне все равно, чем он занимается, Олечка, давай сменим тему. Ты уже окончила школу?

– Вы мне скажете свою фамилию, гражданин, или мне милиционера позвать? – Ее взгляд стал холодным и колючим, как февральский ветер.

– Егоров Виктор Павлович, – еле слышно проговорил попутчик, лоб которого мгновенно усеяли капельки пота.

– Спасибо, Виктор Павлович, я еще подумаю, стоит ли сообщать отцу об этом вагонном разговоре. Надеюсь, и вы подумаете в следующий раз, о чем спрашивать незнакомых людей, а о чем нет.

Взобравшись на верхнюю полку, Оля дочитала учебник по физике за восьмой класс. «Завтра придется учебник за девятый искать!» – подумала она и уснула.

Город Киев, столица Советской Украины с тысяча девятьсот тридцать четвертого года, встретил Ольгу многочисленными стройками, трамваем, биндюжниками, ловящими грачей, вездесущими рикшами с узкими возами на двух колесах и номерными блямбами, прибитыми сзади на возах. Из-за перекопанных улиц, заваленных кучами стройматериалов, никакой другой транспорт в большинство мест города попасть не мог. Позавтракав в буфете на вокзале и сдав чемодан в камеру хранения, Ольга оставила при себе старую сумку с книжками и тетрадями. Колбасу и хлеб доела еще вчера. Девушка купила билет в Москву на ночной поезд, отходящий в шестнадцать двадцать. «У нас не так много времени!» – в очередной раз констатировал голос, постоянно комментирующий любое событие и засоряющий ее бедную голову кучей сведений, большинство из которых она считала ненужными.

Вот и сейчас голос не переставал зудеть, почему так важно отправить письмо заказным и что для этого нужно сделать. «Понимаешь, – говорил голос, – если мы отправим обычным, письмо сначала попадет в местное отделение НКВД и, скорее всего, пойдет дальше в Москву, никто не захочет оставлять себе такое письмо. Но есть небольшая вероятность, что его воспримут как анонимку, каковой оно, по сути, и является, тогда бумага может застрять в Киеве. Хотя… трудно представить себе работника местного уровня, рискнувшего не отправить письмо такого содержания дальше. Тем более что практики рассмотрения на месте писем, адресованных в Генштаб, не было, копия пойдет по назначению. Тут уж не отправить оригинал адресату – серьезное превышение полномочий. Любой переправит документ в секретариат Сталина, пусть у них голова болит, что делать с таким письмом. Так что попадет послание по адресу в любом случае. Нам важно, как воспримут его в самом секретариате. А вот тут отношение к заказному письму будет совсем другим, чем к простому. Серьезное письмо никто в ящик просто так не бросит. Как минимум серьезный человек пойдет на почту и отправит письмо заказным. Единственная проблема: работник почты, приняв такое письмо, может потребовать предъявить паспорт, чтобы проверить, правильно ли заполнен адрес отправителя. Любой бы так сделал, поэтому маловероятно, что без паспорта письмо примут. Надо найти человека с паспортом».

Оля считала, что вместо всего этого бесконечного трепа достаточно было сказать последнее предложение. Весело помахивая сумкой, она гуляла по городу. Попала на большой базар, который назывался Евбаз, нашла себе почти новые туфли и тут же надела их, оставив старые в подарок продавцу. Купила учебники за девятый класс, отыскала районное отделение почты, недалеко от которого располагался магазин, торгующий винно-водочными изделиями. Расположившись в ближайшем дворе на лавочке, до обеда изучала учебники, а потом направилась в сторону магазина. Там, в связи с наступающим обедом, а также наступающим праздником освобожденного труда и солидарности всех трудящихся, уже кучковался народ, мечтающий достойно отметить грядущие события. Как обычно, не у всех имелась в наличии необходимая сумма, люди искали близких по духу и финансовым возможностям. Встречались и лишние на этом празднике жизни. Неторопливо приближаясь к мужскому товариществу, Оля еще издали приметила двух человек, к которым несколько раз подходили возможные партнеры и потом шарахались к другим группам. Настроение у товарищей было совсем никудышным.

С серьезным выражением лица, стараясь казаться старше своих лет, что ей неплохо удавалось, девушка решительно приблизилась к ним и сказала:

– Мужчины, нужно помочь!

– Ну, – вяло отозвался один.

– Паспорт у кого-то из вас есть?

– Ну.

– Чего ты нукаешь? Мне нужно срочно заказные письма отправить, а я паспорт дома забыла, времени нет возвращаться. У кого есть паспорт, идемте со мной на почту, отправим письма, я вам трояк дам.

– Не, трояк мало.

– Ладно. – Оля решительно развернулась, оглядывая остальных претендентов. Второй что-то зашипел на ухо товарищу.

– Да погоди ты, а писем много отправить надо?

– Два, – холодно ответила Оля и подвинулась к другой паре мужчин.

– Рубль еще добавишь, и пойдем.

– Пошли, все, что останется с пятерки, тебе дам, может, там и больше будет.

На почте Оля купила конверты, заполнила строчки адресов и имя отправителя, потом повела клиента к окошку. Мужчинка ей попался лет тридцати пяти, как она правильно решила с самого начала, с грамотностью у него были большие проблемы. Возле окошка Ольга поглядела честными и наивными глазами на работницу, с удивлением рассматривавшую странную пару, протянула ей письма, паспорт и пятерку. Ничего не сказав, та приняла письма, заполнила квитанцию, протянула им.

– Распишитесь, гражданин.

Оля вложила в пальцы мужчины карандаш, показала, где поставить закорючку. Мужчинка обрадованно загреб четыре рубля шестьдесят копеек сдачи и в сопровождении Оли выскочил на улицу. Дело было сделано, первое письмо Системе начало свой путь.

Пообедав по этому поводу в кафе, Ольга вздохнула и подумала: «В заначку придется лезть значительно раньше намеченного срока!» Она не спеша пошла в сторону вокзала. Приближалось время отправления поезда.


Первого мая, прибыв без приключений в Москву, на Киевский вокзал, Оля сразу начала решать жилищный вопрос. Поскольку без паспорта в гостиницу никто поселить не мог, оставались варианты общежития и частного сектора. Общежитиям часто разрешалось принимать посетителей при наличии мест, там вполне могли поселить, проверив свидетельство о рождении, а в частном секторе, как правило, никто и документов не спрашивал. Покрутившись по вокзалу и не найдя желающих поделиться жилплощадью, Ольга начала спрашивать носильщиков, не знают ли они, где может одинокая девушка притулиться на ночь, но так, чтобы никто не угрожал ее чести и достоинству. Ей отвечали, что обычно приходят после обеда на вокзал желающие за небольшую мзду разделить жилплощадь с нуждающимися, но сегодня праздник.

А в такой праздник люди не склонны думать о материальном, больше размышляют о бедных рабочих из других стран, мучающихся под гнетом капиталистов, пьют за их здоровье и победу коммунизма во всем мире.

Это был серьезный аргумент, но Оля не отчаивалась, она уже знала, что написано в старой книге – стучите, и вам откроют, просите, и будет вам дано[2].

И хотя в данный исторический период эту книжку было принято считать вредной для рабочего класса, некоторые мысли, изложенные в ней, лично ей были глубоко симпатичны.

Действительно, не прошло и часа, как очередной носильщик, которого Ольга встретила, послал ее, но недалеко, поскольку жил в коммунальной квартире совсем рядом с вокзалом. Носильщик предложил несколько дней перекантоваться у них, пока девушка не устроится. Старший сын две недели назад ушел в армию на три месяца, его койка пустовала. Теперь Оля шла знакомиться с его женой и утрясать с ней детали проживания, а носильщик остался на вокзале – заработать еще пару рублей. В праздничные дни носильщики устанавливали двойной тариф.

Жена Оле понравилась, была она в меру неприветлива, видимо, компенсировала избыточную душевность мужа. Вторая половина Олиного «я» по этому поводу прочла лекцию, что устойчивой является та семья, где достоинства одного супруга компенсируются недостатками второго, и наоборот, тогда мы получаем форму шара, а это очень устойчивая фигура. Можно еще так сказать, что все вектора взаимно компенсируются, и в результате мы получаем ноль как суммарный вектор эмоций. То есть наружу эмоции не вытекают, семью никуда не тянет.

Жена Олю не прогнала, но четко оговорила правила поведения:

1. Деньги платить за неделю проживания вперед, по рублю в день.

2. Ключа своего у нее не будет, утром ушла, после шести пришла.

3. Завтракаем и ужинаем вместе, продукты в складчину, готовка совместная.

Голос заявил, что простые и понятные правила социалистического общежития – залог спокойной и бесконфликтной жизни. Выложив из сумки остатки продуктов, Оля загрузила туда книги и тетрадки, заявила, что вернется к шести часам, и спросила, что нужно купить на ужин. Ей заказали буханку хлеба и сто грамм масла. Отдав хозяйке семь рублей и пересчитав остаток, девушка облегченно вздохнула, пошла любоваться на праздничную Москву и читать учебники.


Сергею Петровскому, работнику секретариата, вышедшему после праздников на работу с тяжелой головой, это письмо не понравилось с самого начала. Как только он прочитал в шапке докладной записки строку: «Копия в Генштаб РККА», настроение у него испортилось. В секретариате ни для кого не было секретом, что отношения Сталина и Тухачевского в последнее время весьма далеки от дружественных. Несмотря на то что Тухачевский в данный момент работал заместителем наркома обороны Ворошилова, с которым у него тоже не сложились отношения, он оставался неформальным лидером Генштаба. У него там работало много друзей, а Егоров являлся, по сути, формальным руководителем, пытавшимся не портить отношения ни с Тухачевским, ни со Сталиным, ни с Ворошиловым.

Так что одной ссылки на Генштаб было достаточно для того, чтобы отправить это письмо на стол Сталину. Представлять себе ситуацию, когда Тухачевский или кто-то другой из военных ссылается на копию письма и рассказывает Сталину, что он думает о нем, а Иосиф Виссарионович делает вид, что понимает, о чем идет речь, Сергей не хотел и не мог, от одной мысли об этом его кидало в пот. С другой стороны, передать Поскребышеву письмо, о содержании которого ты ничего не сможешь сказать по существу, если у Сталина возникнут вопросы, тоже приятного мало. Куда ни кинь, всюду клин, поэтому, сделав несколько звонков знакомым, Сергей понес письмо своему непосредственному начальнику. Тот прочитал и с мрачным выражением лица обратился к подчиненному:

– Докладывай.

– Ну договор с Францией и Чехословакией – это не секрет, переговоры ведутся давно, хотя о том пункте, который отмечен в записке, я не слышал, а без вашей санкции звонить в наркомат иностранных дел не стал. О Стаханове никто ничего не знает, однако я спрашивал только своих знакомых из соответствующих наркоматов в частном порядке. Остальные вопросы, отмеченные в первой части письма, без соответствующих указаний даже зондировать не стал. Никто мне такой информации не даст. По поводу трех пунктов относительно армии. С радиостанциями ситуация известна, их мало, качество армию не устраивает. Относительно шифровки и дешифровки радиограмм ничего внятного мои знакомые сказать не смогли. Разрабатывается зенитная пушка калибра 37 мм, но пока никаких положительных результатов нет. В наркомате промышленности сказали, что патрон 14,5 мм разрабатывается, как обстоят дела, тот, с кем я говорил, не знает. По противотанковому ружью то же самое, работы ведутся, а в каком они состоянии, сказать не может. Единственное, что сказал знакомый, Тухачевский противотанковую винтовку за оружие не считает. По пулемету. В данный момент существует пулемет ДК данного калибра, Дегтярева, крупнокалиберный, в этом году из-за недостатков снят с производства. О пулемете ДШК знакомый ничего не слыхал.

– Давай так. Ты сегодня выясняешь все, что можешь, по последним трем пунктам, звонишь и требуешь предоставить тебе официальную справку, пока устную, по телефону. Я постараюсь узнать все, что смогу, по первой части письма. Завтра оно пойдет на стол, приготовься сидеть здесь до вечера, пока не вызовут. Если все понял, работай, вечером доложишь.

Вечером Сергей снова пришел на доклад. Не слушая его, начальник отдела сказал:

– Идем к Поскребышеву. Товарищ Сталин еще работает. Отдадим письмо, сегодня получили, сегодня и отдадим, береженого… дальше сам знаешь. А там как скажут, домой идти или ждать, посмотрим.


Сталин прочитал письмо и задумчиво ходил по кабинету. Ему письмо тоже не понравилось, но по другой причине. То, что копия направлена в Генштаб, было ему на руку. О письме, скорее всего, станет известно Тухачевскому, а зная его, нетрудно догадаться: он не упустит возможности высказать свое самое умное мнение по этому вопросу. Тухачевский раздражал Сталина давно, еще с Гражданской, раздражал своими зазнайством, безапелляционностью суждений, наплевательским отношением к работе.

Сказывалось тут и то, что были они полными противоположностями. Сталин любой вопрос тщательно изучал, советовался с другими, узнавал их точку зрения и лишь после этого принимал решение. Михаил Тухачевский всегда поступал наоборот. На основании гениальных прозрений, пришедших в голову, спешил провести в жизнь свои планы. Иногда, достаточно редко, решения действительно оказывались правильными, Тухачевский был далеко не дурак. Но значительно чаще, как в Варшавской операции, решения приводили или могли привести к катастрофе.

Сталину в письме не понравилась та уверенность, с какой автор писал о будущих событиях. Предопределенность будущего – вот что задело его за живое. О том, что было написано в первой части записки, с той или иной степенью достоверности могли знать французская и английская разведки, но никто не стал бы писать столь уверенно о грядущих событиях. Оставался еще один загадочный пункт с человеком по фамилии Стаханов. Подставлять своих агентов, чтобы добавить достоверности письму, – это не лезло ни в какие ворота. Поэтому первое, что он спросил:

– Что вы выяснили по Стаханову?

– НКВД ничего не известно о человеке с такой фамилией, который имел бы шанс внезапно прославиться.

– Что известно по остальным пунктам?

– По первому…

– По первому не надо, давайте дальше.

– Слушаюсь! По третьему пункту письма наркомату иностранных дел и отделу внешней разведки ничего не известно. Четвертый пункт. По их данным, уверенности в победе блока левых партий нет, хотя такой исход не исключен. По пятому и шестому пункту информации не имеется.

– У вас все?

– Да, товарищ Сталин.

– Товарищи Литвинов и Артузов ничего не знают… а вы, товарищ Петровский, что можете добавить?

– Я занимался теми тремя пунктами докладной записки, которые касаются РККА, товарищ Сталин.

– Докладывайте.

– По первому пункту. Внешняя разведка подтвердила данные по пикирующему бомбардировщику «Юнкерс-87», принятому в этом году на вооружение Германией. Пулемета калибра 12,7 ДШК в настоящее время не существует. Пулемет ДК дорабатывает в Коврове конструктор Шпагин, возможно, авторы записки так назвали будущий пулемет. По словам Дегтярева, работы над пулеметом ведутся, но он затруднился назвать время их окончания. По автоматическим зениткам несколькими группами разработчиков ведутся работы по калибру 37 мм. Работы далеки от завершения. По пункту два. Противотанковая винтовка Рукавишникова еще не готова, трудно сказать, какие недостатки ей будут присущи. Я консультировался с Дегтяревым, он сказал, его КБ готово взяться за разработку противотанковой винтовки. Через год обещал завершить разработку и представить опытный образец на испытания. Рукавишников заявил, что ему нужно не меньше года на доработку своей винтовки. По пункту три ситуация сложная. Армия недовольна как качеством, так и количеством выпускаемых радиостанций. Разработчики обещают устранить недостатки, но сроки называют немалые – год и больше. Разработкой систем шифровки и дешифровки радиограмм для нужд армии никто не занимается. Системы, принятые во внешней разведке, чересчур громоздки, для нужд армии не годятся.

Сталин молча ходил по кабинету, над чем-то думал.

– Что выяснили по поводу автора письма?

– Пока ничего, товарищ Сталин, письмо получено сегодня, мы весь день работали по содержанию.

– Хорошо, товарищи, можете идти. Вам принесут фотокопию письма, держите на контроле первые пункты. Произойдут вышеуказанные события или нет, в любом случае докладывайте мне. Если получите еще письма от Ольги, сразу несите мне на стол.

– Есть!

Задумчиво посмотрев на закрывшуюся дверь, Сталин попросил соединить его с Ворошиловым и пригласить к нему наркома внутренних дел Ягоду.

– Клим, есть мнение, что работа над противотанковым ружьем ведется недостаточно быстро и результаты будут не те, которые нужны нашей армии. Мои секретари советовались с товарищем Дегтяревым. Он готов в течение года предоставить свой опытный образец. Пошли ему через наркомат промышленности техническое задание, которое вы подготовили товарищу Рукавишникову. Заодно поинтересуйся, как идет работа по устранению недостатков пулемета ДК. И еще, держи под контролем разработку автоматической зенитной пушки. Да, пока все. Мнение товарища Тухачевского по этому вопросу мне известно.

Положив трубку, Сталин пригласил в кабинет наркома внутренних дел.

– Товарищ Ягода, выясните все, что возможно, об авторах письма. Если это разведка, то какой страны. Может, это наша внешняя разведка такие фортели выкидывает. Никаких арестов и допросов по этому делу без моего ведома. Автор письма дэлает вид, что хочет помочь Советскому государству. А ми, пока, будэм дэлать вид, что ему вэрим. Нам в первую очередь нужно понять, кто автор и чего он хочет. Через неделю жду результатов. Фотокопию письма оставьте в моем секретариате. Оно будет на контроле. Я вас больше не задерживаю, товарищ Ягода.

Акцент пропал так же внезапно, как и появился. Сталин не доверял товарищу Ягоде. Он уже не раз думал над тем, когда и кем заменить Ягоду на его посту. Слишком близкие отношения были у того с товарищем Троцким и товарищем Тухачевским, хотя он это тщательно скрывал. Глава государства не может равнодушно относиться к таким вещам. Они нарушают систему противовесов и могут легко привести к тому, что глава государства перестанет являться таковым. По причине отсутствия у него своей собственной главы.


На следующий день доклад о полученном письме выслушивал начальник Штаба РККА Егоров. В Штаб РККА, который все уже называли Генштабом, но официально это название ему еще присвоено не было, трудящиеся не писали. Поэтому развитого секретариата по работе с корреспонденцией в нем не имелось. Одного заголовка докладной записки было достаточно, чтоб порученец сразу доложил Егорову о письме.

Прочитав послание, тот сразу распорядился уточнить некоторые детали относительно пунктов, касающихся РККА. И так получилось, что практически по всем телефонам, по которым вчера звонили из Секретариата ЦК ВКП(б), сегодня начали звонить из РККА. А с глубокой древности известно, что ничто так не стимулирует работу, как нездоровый интерес начальства. Тут действуют две причины сразу: с одной стороны, неохота получать пилюли, с другой стороны, раз есть интерес, то за хорошую работу может что-то обломиться. Это, так сказать, то, что лежит в области грубых материальных интересов. Но ведь люди, которые интересуются состоянием дел, не преминут рассказать, как важно для страны и для победы коммунизма сделать это побыстрее. Тут уж любой, кому дали понять, что ключи к победе коммунизма у него в руках, приложит все силы, чтобы никто его не мог попрекнуть: ты, мол, виноват, что коммунизм еще не победил.

Выслушав доклад порученца, командарм Егоров задумался – звонить или ждать, пока тебе позвонят. Время как раз было такое, что Сталин уже должен был появиться в Кремле. Как человек военный, он, естественно, принял решение звонить. Настоящий военный сам выбирает место и время сражения.

– Слушаю вас, товарищ Егоров.

– Товарищ Сталин, сегодня мы получили копию письма, адресованного вам от имени кого-то, назвавшего себя Ольгой. В письме имеется ряд вопросов, касающихся армии. Если вам уже доложили и у вас есть вопросы к этой части послания, я готов на них ответить.

– Что вы думаете о вопросах, изложенных в записке?

– Для меня ничего нового в записке нет. Эти проблемы известны, над их решением ведется работа.

– Вы можете сказать, когда эти проблемы будут устранены?

– Это зависит не от меня, а от разработчиков.

– И от того, какие задачи вы им поставите. Может, пришла пора отказаться от динамо-реактивных пушек и от противотанковой зенитки и поставить разработчикам такие задачи, с которыми они могут справиться?

– То, о чем вы говорите, товарищ Сталин, не мои предложения.

– А хотелось бы узнать и ваши предложения, товарищ Егоров. Вы ведь у нас начальник штаба армии, верно?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Надеюсь, недели вам хватит?

– Так точно!

– Тогда у меня больше вопросов нет. Письмо передайте товарищу Ягоде.

В трубке раздались короткие гудки. Смахнув рукой пот, командарм Егоров понял, что видимый мир между Сталиным и Тухачевским пришел к концу. Нужно выбирать, на чьей ты стороне.


Первым делом Оля, записавшись в седьмой класс одиннадцатой средней школы, которая обслуживала район, где проживала девушка, познакомилась с учителями и директором. Директор Стрельцовой не понравился. На предварительный, осторожный разговор о том, что она хотела бы сдать экзамены экстерном и поступить в вуз, он ответил отказом. Аргументировал это тем, что ученица должна хотя бы год проучиться в школе. Оля пока не отчаивалась, она собиралась добыть бумагу, которая могла бы поколебать мнение директора.

Следующие несколько дней Ольга выходила из районной библиотеки только в обед, в столовую, все остальное время до семи вечера проводила в читальном зале, где изучала учебники по физике и математике, решала задачи. Подготовившись по курсу средней школы и чувствуя себя уверенно в этих двух предметах, девушка пошла в Московский университет. Теоретически вход в корпуса университета был по студенческим билетам, но практически вахтеры их не спрашивали, и кто не выделялся из студенческой массы, мог свободно зайти и выйти.

Олю интересовал преподавательский состав кафедры общей физики. Как объяснил ей ее внутренний голос, она должна была найти преподавателя-революционера и фаната физики, а не флегматичного ретрограда. Оля не совсем понимала значение этих слов, но была уверена, что нужного ей преподавателя узнает с первого взгляда. Это у нее заняло немного времени. Больше всего ей в качестве кандидата на борьбу с ретроградством и косностью понравился профессор Гинзбург Лев Яковлевич. Было ему лет пятьдесят, физика для него являлась, как говорили древние, альфой и омегой его жизни.

В ее средней школе учителем физики работал Ильин Виктор Павлович. Стараясь, чтобы ее почерк выглядел резким и угловатым, Стрельцова написала письмо следующего содержания:

Профессору кафедры общей физики

Гинзбургу Л. Я.

Глубокоуважаемый Лев Яковлевич!

Пишет Вам Ваш бывший студент, Ильин Виктор Павлович. Прошли годы с той счастливой поры, когда я слушал Ваши лекции, дорогой профессор. И хотя жизнь тогда была не в пример тяжелее, чем сегодня, вспоминаю те дни как одни из самых счастливых в моей жизни. Ведь Вы открывали перед нами волшебный мир физики, о котором мы еще вчера даже не догадывались. И еще раз по прошествии всех этих лет хочу Вам сказать – большое спасибо за Ваш труд!

Лев Яковлевич! Посылаю к Вам свою ученицу Олю Стрельцову. Девочке всего пятнадцать, а она уже полностью освоила физику и математику за среднюю школу и проявляет при этом не только упорство и трудолюбие, но и незаурядный талант. С моей точки зрения, ей пора поступать в университет, в школе в следующем году Оле делать нечего. Остальные предметы она знает в достаточном объеме и легко сдаст экзамены. К сожалению, у директора свое мнение, он считает, что ей нужно еще год провести в наших стенах. У меня это вызывает опасения. Мозг как мотор, оставишь его без нагрузки, наберет обороты и пойдет вразнос.

Не сочтите за труд оценить знания Оли по физике и, если наши мнения совпадут, подписать ходатайство, черновик которого я взял на себя смелость сочинить и предложить Вашему вниманию. С Вашей подписью я надеюсь изменить мнение директора и добиться досрочной сдачи экзаменов.

С глубоким уважением,Ильин В. П.

Подписавшись замысловатой закорючкой, Оля удовлетворенно перечитала письмо и засунула его в чистый конверт. Затем сочинила еще одну бумагу.

Директору СШ № 11

Звягинцеву Н. В.

профессора кафедры общей физики МГУ

Гинзбурга Л. Я.

ходатайство

Проверив знания Вашей ученицы Ольги Стрельцовой, могу констатировать, что, с моей точки зрения, любой университет страны будет рад видеть ее в своих стенах. Прошу разрешить ей досрочную сдачу экзаменов за среднюю школу и дать возможность еще в этом году поступить в высшее учебное заведение. Надеюсь, что она выберет физический факультет Московского университета. Нашей стране нужны такие специалисты, молодые строители коммунизма.

С искренним уважением,профессор Гинзбург Л. Я.

Добавив свой шедевр бюрократической мысли в тот же конверт, заклеив его и подписав сверху: «Профессору Гинзбургу Л. Я.», Оля, напевая: «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер!» – направилась в МГУ.


Читая вчера расписание занятий, она обратила внимание, что у профессора сегодня есть окно, значит, в это время он будет не занят и его можно попробовать поймать. Дождавшись после лекции момента, когда настырные студенты оставили профессора в покое, она подошла к нему в коридоре, робко протянула письмо и, с восторгом глядя ему в глаза, сказала:

– Здравствуйте, профэссор, я так рада вас видеть, мой учитель так много рассказывал о вас. Он просил передать вам вот это письмо.

– Здравствуйте, очаровательное создание. А кто ваш учитель?

– Ваш бывший студент, Ильин Виктор Павлович.

– Как же, помню, помню. Ну-с, давайте почитаем. Садитесь, эта аудитория свободная, я тут всегда готовлюсь к следующей лекции.

«Попробовал бы ты не вспомнить. Ильиных на каждом потоке по несколько штук учится!» – ехидно прокомментировала Оля. Про себя.

Открыв конверт, профессор углубился в чтение письма, изредка кидая заинтересованные взгляды на девушку, которая не сводила с него восторженных глаз. «Как смешно она выговаривает слово профессор!» – мелькнула посторонняя мысль.

– Оля, вы знаете, о чем речь в этом письме?

– Учитель сказал, что, если у вас будет время, вы меня немножко поспрашиваете по физике, профэссор.

– Ну что ж, давайте для разминки решим детскую задачку. Поезд проехал полпути со скоростью тридцать километров в час, а полпути со скоростью шестьдесят километров в час. Какая у него была средняя скорость?

– Сорок километров в час, – практически без паузы ответила девушка, не сводя глаз с Гинсбурга.

– А почему?

– Потому что сто двадцать разделить на три – будет сорок.

Хмыкнув, Лев Яковлевич занялся девушкой всерьез. Что-то она решала быстро, что-то медленно, на чем-то застревала, и он, неизменно повторяя:

– Дома дорешаешь, деточка, а пока давай вот это попробуй, – подкидывал ей следующее задание. Минут через сорок он удовлетворенно улыбнулся, поставил дату и подпись во второй бумаге, положил оба листка обратно в конверт.

– На первый раз хватит, Оля. Отдашь конверт Ильину. Надеюсь, ты будешь поступать в МГУ?

– Это моя мечта!

– Когда подашь документы в приемную комиссию, скажешь мне, я прослежу, чтобы не было никаких неожиданностей.

– Спасибо вам! – Оля взяла конверт, подскочила, поцеловала профессора в щеку и выбежала за двери.

«Какой она еще ребенок!» – подумал Лев Яковлевич, провожая взглядом ее покачивающиеся бедра. На следующей лекции он был непривычно жизнерадостным и веселым, о чем студенты не преминули ему сказать.

– Работа с молодежью подымает настроение, – ответил профессор.

Студенты задумались. Кого он имел в виду? Если их, то почему он был так весел только сегодня? Но задавать эти вопросы молодежь не решилась. Они не имели отношения к теме лекции, а профессор очень не любил вопросов на посторонние темы.


Выйдя из корпуса, Оля села на трамвай и поехала в школу. По дороге купила газету «Вечерняя Москва», переписала в тетрадку номер телефона редакции и фамилию одного из репортеров.

– Могу я поговорить с товарищем Аносовым?.. А когда он будет?.. А не подскажете, как его имя, отчество?.. Спасибо большое!

Записав полученную информацию в тетрадку, Оля порвала первое письмо, а ходатайство переложила в новый конверт. Затем направилась в кабинет директора. Школа была пустынной, первая смена закончила свою работу, вторая еще не пришла. Оля уже знала – директор обычно сидит в школе до пяти, затем уходит домой. Постучав в кабинет, девушка вошла и достала ходатайство.

– Здравствуйте Николай Васильевич!

– Чего тебе, Стрельцова?

– Николай Васильевич, я вас очень прошу, вот ходатайство из МГУ, разрешите мне сдать экзамены за среднюю школу. Поверьте, это очень важно не только для меня.

Внимательно прочитав ходатайство, директор откинулся в кресле и стал разглядывать Ольгу как какое-то диковинное животное. В глазах его светилась та непередаваемая смесь презрения и превосходства, которые испытывает ничтожная личность, имеющая власть над другим человеком.

– Шустрая ты девушка, Стрельцова. Без году неделя в Москве, а уже ходатайство профессора принесла.

– Вы знаете, Николай Васильевич, я еще разговаривала с одним из журналистов «Вечерней Москвы», Аносовым Виктором Степановичем. Он обещал о вас и о нашей школе репортаж написать и сказал, что придет на выпускные экзамены посмотреть, как меня будут спрашивать. Я сказала: «Только самым строгим образом». Николай Васильевич! Допустите меня к экзаменам, поверьте, я никогда этого не забуду и в недалеком будущем сделаю и вам и школе много полезного.

– Напрасно ты это делаешь, Стрельцова. Я тебе сказал, раньше чем через год ничего у тебя не получится. Можешь сюда хоть всех журналистов приводить. Мы еще посмотрим, откуда ты приехала, попросим характеристику прислать. Почитаем, что они нам напишут. Может так случиться, что и через год я не смогу тебе дать разрешения на досрочную сдачу экзаменов. А не нравится, иди в другую школу. Посмотрим, что тебе там скажут.

Николай Васильевич с удовольствием рассматривал готовую расплакаться девочку, стоящую с опущенной головой, и думал, что она будет делать – дальше просить или начнет плакать. А вот когда она начнет плакать, он поставит на ходатайстве этого профессора резолюцию: «Вернуться к рассмотрению вопроса через год». Его подмывало написать это, но нужно было дождаться, пока ученица расплачется. Иначе не будет настоящего педагогического эффекта. Оля должна почувствовать строгость и научиться подчиняться.

Николай Васильевич оскорбился бы, если бы кто-то посмел назвать его скрытым садистом. Он педагог! А то, что он испытывает удовольствие от своей работы, просто означает, что это его призвание – воспитывать детей, учить их послушанию.

Оля молча рассматривала дощатый пол, покрашенный коричневой краской, стараясь ничем не выдать своего состояния. Она понимала, все разговоры напрасны, у нее ничего не выйдет. Этого человека интересует только возможность показать свою власть, ничем другим его не купишь. Это для него самое большое удовольствие и радость в жизни. Девушка резко подошла, так, что директор инстинктивно откинулся, ловко сдернула ходатайство со стола и спрятала в сумку. На ее глазах выступили слезы. Со словами:

– Вы же мне жизнь ломаете, Николай Васильевич! – Оля вышла из кабинета.

«Не успел! – со злостью подумал директор. – Хитрая, дрянь, наверняка пойдет в другие школы ходатайство показывать. Ничего, все равно мне позвонят, посмотрим, кто рискнет из-за этой малявки портить со мной отношения».

Смахнув слезы, Оля криво улыбнулась, ее взгляд стал злым и холодным. Она зашла в библиотеку, поздоровалась с работницей читального зала, которая ее уже узнавала, набрала книг, немного почитала и вышла на улицу с пустой старой сумкой, которую использовала вместо портфеля. На дне лежала газета «Вечерняя Москва». На улице было жарко, она сняла свою серую полотняную курточку и осталась в легком платье, подпоясанном матерчатым пояском. Зайдя в магазин готового платья, девушка купила темные мужские штаны, большой носовой платок и белый картуз. Выйдя из магазина, двинулась в сторону своей школы, зашла в первый попавшийся подъезд, быстро поднялась на площадку перед чердаком и переоделась. Надела штаны, курточку прямо на майку, белый картуз на голову, спрятала платье и бюстгальтер в сумку и продолжила движение в сторону школы, усиленно высматривая что-то по дороге.

Недолго поискав, Оля нашла в куче крупной щебенки более-менее круглый камень величиной с кулак, замотала его в носовой платок и кинула в сумку. Подойдя к школе, выбрала подъезд дома, расположенный напротив центрального входа в школу, поднялась на пролет между первым и вторым этажом, окно которого смотрело в нужную сторону.

«Обидно будет, если опоздала, завтра все придется менять!» – подумала девушка. Усевшись на подоконник, она достала газету и начала ее читать, поглядывая на центральный вход. Между делом достала из сумки камень. Два противоположных по диагонали конца платка затянула сильно, завязав мертвым узлом, два других соединила узлом с небольшой слабиной. Под неплотно завязанными концами пропустила полотняный ремешок от платья. Сделав на концах ремешка петли, надела их на правую руку. Получился своеобразный кистень длиной чуть меньше пятидесяти сантиметров. Выпуская из кулака камень на пояске, потренировалась сразу проводить верхний круговой удар кистенем. Посидев около десяти минут, встала и перешла в соседний подъезд, где заняла аналогичную позицию. За все время мимо нее прошел лишь один человек, от которого она полностью закрылась газетой. На второй точке ей повезло больше. Когда она уже собралась в очередной раз менять местоположение, директор с портфелем в руках вышел из школы и не спеша направился к остановке трамвая. Следом за ним двигался невысокий паренек в белом картузе с сумкой в руке. Он сутулился и смотрел вниз, прохожим был виден в основном его большой картуз с широким козырьком. Сойдя с трамвая, парочка пошла дальше, паренек достал что-то из сумки и взял в правую руку, переложив сумку в левую. Он шел сзади, значительно отстав, и ни разу не глянул на мужчину, идущего впереди. Никто не мог бы сказать, что он его преследует. Лишь когда мужчина явно направился к одному из подъездов, паренек прибавил шаг, сокращая дистанцию.

Он нагнал директора уже на лестнице. В подъезде было тихо, мужчина инстинктивно прижался к стенке, пропуская быстро поднимающегося паренька, разглядывающего ступеньки под ногами и демонстрирующего свой белый картуз.

– Здрасте! – буркнул под нос паренек, проходя мимо.

– Здравствуйте, – облегченно ответил директор, разглядывая спину в серой куртке.

Не то чтобы он боялся, но в пустом подъезде каждый из нас чувствует себя неуверенно. И в тот момент, когда, казалось бы, ничего не могло произойти (расстояние между ними уже увеличилось до шести ступенек), паренек вдруг начал стремительно поворачиваться, одновременно взмахнув правой рукой. Когда он полностью развернулся, чуть наклонившись в сторону директора, тот в последний момент заметил, что перед рукой стремительно несется что-то белое и грозит упасть ему на голову. В последнем движении директор вскинул вверх руку, уже зная: не успевает! – и дернулся к стенке так же, как он сделал это несколько мгновений назад.

После того как директор неловко упал, соскользнув по стене на ступеньки, паренек, скинув петли пояска с руки, быстро выдернул его из платка и кинул в сумку. Спустившись на несколько ступенек вниз, наклонился, снял с правой руки у лежащего часы, вытащил из кармана кошелек, ключи, вытряхнул содержимое портфеля. Забрав ручку-самописку и пару бумаг с резолюциями, быстро выбежал из подъезда и направился к остановке трамвая. Выйдя через несколько остановок, заскочил в ближайший подъезд.

Через несколько минут из подъезда вышла девушка в легком платье, подпоясанная матерчатым пояском, встряхнула короткими светлыми волосами, мурлыча под нос песенку: «Крепко-накрепко дружить, школьной дружбой дорожить, учат в школе, учат в школе, учат в школе!» – весело зашагала в сторону районной библиотеки. Но мысли у нее были невеселые.

«Все плохо, – холодно думала Ольга, – клиент дышал, и дышал ровно. Скорее всего, выживет. А добивать нельзя было категорически. С одной стороны, это хорошо, рыть носом меньше будут, с другой – все непонятно. Рисковать в данной ситуации, продолжать задуманное, не менять планы или пробовать действовать по-другому?» Подумав несколько секунд, она решительно кивнула и зашла в библиотеку.

Около семи вечера Стрельцова вышла из библиотеки и направилась в школу. Вторая смена заканчивала занятия через час, школа закрывалась. Открыв ключом директорский кабинет, она подкинула в папку, где лежали разнообразные заявления с резолюциями, еще одну бумагу. На подставку перекидного календаря положила директорскую самописную ручку, предварительно протерев ее белым картузом. Иронически подумала: «Могла и не вытирать, если так будут копать, вряд ли проскочишь!» Единственное, что утешало: все заумные расследования проводятся обычно в книгах и в кино. Жизнь, она другая.

Выйдя из школы, погуляла по парку и близлежащим кварталам, выбросила в мусорные ящики и забыла на лавочках разные вещи. Штаны, наступив на одну штанину, разорвала практически пополам, потом, пройдясь по ним ногами, закинула в выбитое окно подвала.

«Как интересно устроена жизнь! – рассуждала Оля, возвращаясь домой. – Жил себе на свете мелкий пакостник, скоро мы многое о нем узнаем, пакостил помаленьку и думал – так будет всегда. А почему? Потому что верил в советскую милицию. Ведь как получается. Если тебе сделали мелкую гадость – ты бессилен. Ответить тем же ты не можешь, иначе сам станешь гадом. Дать в рожу – запрещает милиция. Дуэли давно вне закона, и выходит – порядочный человек не может защитить свою честь. А гад, которому вовремя не дали в рыло, что могло бы привести к серьезному терапевтическому эффекту, начинает терять чувство меры. И это плохо кончается либо для него, либо для общества, которое не находит противодействия такого рода индивидуумам. Данный конкретный случай мы кое-как разрулили. Но глобально проблема пока человечеством не решена».

«Проблемы в общении будут нарастать, – грустно подумала Оля через минуту, – они живут еще в мирное время, а для меня уже началась война».


Открыв дверь общего коридора коммунальной квартиры, она зашла в каморку, где жила последнюю неделю. Анна Петровна, приветливо глянув на жиличку, сказала:

– Что-то припозднилась ты сегодня, или уже устроилась в библиотеке ночным сторожем?

– Не положено им сторожа, тетя Аня, а то бы я уже там ночевала. Просто прогулялась после библиотеки, голова болеть начала.

– Ну садись, сейчас чай пить будем. Я уже чайник поставила, тебя не дожидаясь, а ты тут как тут.

– Так хороший нос за неделю выпивку чует.

Встретились они с Анной Петровной случайно, хотя в каждой случайности есть своя закономерность. Погуляв в день приезда по праздничной Москве и почитав на ее лавочках учебники по физике, Оля решила перед ужином посоветоваться с женой носильщика, тетей Катей, как ей жить дальше.

– Я тебе сколько масла сказала купить? – сразу напала на нее Катерина Савельевна.

– Так там больше, тетя Катя.

– Вот и я о том! А оно до утра испортится!

– Сегодня съедим. Вы мне лучше другое скажите. Я думала завтра на электрозавод поехать, ученицей устроиться. Может, в общежитие поселят и в вечернюю школу рабочей молодежи устроят. Мне не деньги нужны, мне учиться надо, хочу досрочно экзамены сдавать, в университет поступать.

– А зачем тебе в вечернюю школу идти, иди в такую, – сразу вставила свои пять копеек Наташка, младшая дочь Катерины Савельевны. – Вон в нашем классе уже месяц Танька из Нижнего Новгорода учится. Ее мать в часть к отцу уехала, а там только семилетка, вот ее к тетке в Москву и отправили учиться.

Наташка училась в восьмом классе и считала себя самой умной в семье.

– Молодец, дочка, хоть иногда от тебя что-то умное услышишь, – похвалила Катерина Савельевна и быстро объяснила Оле, как она может попасть в обычную школу.

Постоянную московскую прописку получить было сложно. Но Москве требовались рабочие руки. Все, кого брали на работу и селили в общежитии, получали временную прописку. Такую же прописку получали родственники москвичей, приезжающие погостить больше чем на шесть дней. Этой же лазейкой пользовались многочисленные работники, снимающие угол в Москве при отсутствии свободных мест в общежитии. Сдающие жилплощадь на длительные сроки оформляли жильцов как родственников, приехавших к ним в гости. И хотя все понимали, что это незаконные приработки, власти закрывали на такие случаи глаза. Нужны были рабочие, а тем нужно было где-то жить.

Поэтому получить временную прописку оказалось делом несложным, школа была обязана учить всех, законно проживающих на территории ее района.

– И еще, Оля, ты с утра езжай на вещевой рынок, там поспрашивай, может, кто тебе угол сдаст. И условия получше найдешь, и цену. На вокзал раньше трех часов смысла нет идти, никого не будет.

Так и познакомилась Оля с Анной Петровной, продающей свои последние ценные вещи, чтобы отправить дочку на лечение в санаторий. Дочь ее уже была замужем, когда у нее обнаружили туберкулез в ранней стадии. Понадобились хорошее питание, лечение, деньги. Анна Петровна давно хотела взять студентку или работающую девушку к себе на проживание, но люди, когда слышали о туберкулезе дочки, уходили искать другое жилье.

Туберкулеза боялись, от него не было спасения. Выживали единицы, остальные, кто раньше, кто позже, проигрывали борьбу. Смертельных болезней много, но одно дело сгореть за две недели от воспаления легких, а другое – годами бороться со смертью и проигрывать, знать, что жить тебе осталось год, полгода, месяц.

Оля туберкулеза не боялась, она вообще ничего раньше не боялась, лишь после того, как с ней случилось это, появился страх. Она боялась не успеть сделать за оставшиеся шесть лет то, что возможно, все остальное было не страшно. Раньше, когда ей еще казалось, что она слышит голос, ее странный собеседник сказал: «Каждый твой неправильно прожитый день – это десять тысяч человек, которые могли бы остаться жить. Поэтому не бойся ничего, страшно будет потом, если мы не успеем».

Оля дала Анне Петровне триста рублей, на год вперед, и попросила побыстрее оформить бумаги, чтобы можно было пойти в школу. Она сама отправилась с хозяйкой к паспортистке и рассказала, оставив той большой кулек конфет, как хочет снова учиться, ведь скоро экзамены. Через день они забрали справку, выданную для предъявления в школу, о том, что Ольга Стрельцова действительно проживает по такому-то адресу. После этого, предъявив свидетельство о рождении завучу школы и оставив полученную справку, быстро решили вопрос с зачислением в ученицы седьмого класса. Анна Петровна знала завуча, Ермолаеву Лидию Федоровну, еще со времени учебы своей дочери. Лидия Федоровна, быстро задав Оле несколько вопросов по программе и узнав, что девочка готовится сдавать экзамены за десятый класс, зачислила ее в седьмой. «Все остальное может решить только директор!» – сказала она. Директора в тот день на работе не было, Оля познакомилась с ним на следующий, когда пришла на уроки. Она сразу поняла: будут проблемы, но не думала, что настолько крупные.

Сейчас, лежа на кровати, она еще раз прокручивала события последних нескольких часов, пытаясь определить, все ли учтено и где возможны неожиданные трудности. Идея операции пришла ей в голову, когда Стрельцова стояла в кабинете и слушала этого придурка, а перед ним лежало ходатайство. Мысль была простая и очевидная – если на этой бумаге появится положительная резолюция, а автор резолюции умрет от травм, полученных в результате бандитского нападения, проблема будет решена. Лидию Федоровну наверняка назначат исполняющей обязанности, та знает Анну Петровну, Олю считает ее племянницей, она отменять резолюцию не будет. Да и причин ее отменять нет. Тем более, чтобы временно исполняющему обязанности отменить резолюцию безвременно почившего шефа… да такого еще в обычной жизни никто не слышал! В политике да, такое случалось сплошь и рядом, но в средней школе подобное событие нечто из области ненаучной фантастики.

План оказался хорош, и резолюцию поставить особого труда не составило. Для этого рекомендовалось знать оптику в объеме средней школы или просто быть наблюдательным человеком. Если на листе бумаги что-то написано, а вы накроете его другим листом и поставите на оконное стекло, в которое светит заходящее солнце, отчетливо увидите буквы на просвет. Отметьте точечками остро отточенного карандаша пунктирные линии будущих букв и подписи. Лучше всего это сделать несколько раз на разных листках, для тренировки.

Резолюция получилась на славу, только специалист после длительного исследования смог бы заподозрить, что это подделка. С первого взгляда даже пострадавший не отличил бы ее от других своих резолюций. А вот силовая акция подвела. Больно нетипична была реакция клиента. Нормальный человек отклонился бы назад, и это движение Оля могла легко скомпенсировать, чуть нагнувшись вперед. Удар пришелся бы в центр макушки. В дальнейшем жертва нападения обычно падает на спину, вниз на ступеньки, нанося себе дополнительные травмы, несовместимые с жизнью.

«Этот придурок так часто шарахался к стенке в своем подъезде, что выработал условный рефлекс! – со злостью подумала Стрельцова. – Удар пришелся не по центру макушки, а сбоку, там череп намного крепче, вдобавок это чудо умудрилось сползти по стенке и не шарахнуться головой о ступеньку. А добивать нельзя, любой дурак поймет: целью был не кошелек, а сам директор».

Тогда, перед библиотекой, девушка решила продолжить выполнять план и сейчас считала, что поступила разумно. В лучшем случае директор выйдет на работу не раньше следующего учебного года, так что проблемы придется решать одну за другой. Пока все было сделано правильно. «Надо только завтра с утра не забыть уничтожить черновики и образцы с подписями, а то ношу с собой в тетрадке, как дура!» – подумала Оля, засыпая.


Руководителя следственной группы, работника среднего начсостава Тарасова Виктора Федоровича, прибывшего с остальными членами группы и работавшего на месте преступления уже два часа, больше всего волновал вопрос, насколько тяжелые травмы получил пострадавший. Уже через час беготни по квартирам этого и соседних домов стало ясно – сие дело из разряда «глухарей». Подозреваемого видела только одна бабушка из дома напротив и дала исчерпывающее описание – невысокий паренек в белом картузе с хозяйственной сумкой в руке. Виктор Федорович с тоской думал, сколько человек подходит под такое описание. Одно «радовало»: бабуся готова была опознать любого, кого покажут, главное – белый картуз на голову надеть.

Доктор «скорой помощи», увозивший пострадавшего, сразу сказал: жить будет, но, судя по вмятине в голове, нужна срочная операция. Травма черепа налицо, но мозг осколками не поврежден. Операция непростая, разговаривать больной начнет не раньше чем через неделю. А то и через две.

Узнав, что пострадавший – директор школы, Виктор Федорович с тяжелым сердцем написал: «Ограбление, умышленное нанесение тяжких увечий под видом ограбления» – таковы были возможные мотивы преступления. Он был честным человеком и не мог поступить иначе, хотя понимал, какой геморрой берет на свою голову, добавляя последнюю фразу. Если можно так сказать. «Завтра проведу опрос в школе и попрошу начальство отложить это дело до дачи показаний потерпевшим. Тогда уже ясно станет, средней ли тяжести травмы получил директор…» – подумал Виктор Федорович, дописывая протокол. Заодно надо будет опросить свидетелей возле школы, не исключено, что преступник пас его возле работы и проводил до подъезда. Конечно, имелась гипотетическая возможность, что директор приглянулся какому-то фраеру возле дома, и тот решил по-быстрому его «раздеть», но Виктор Федорович в это не верил. Он сам учился в свое время и знал, как могут дети «любить» своих учителей.


Тарасову пришлось ехать в школу в тот же вечер. Когда они собирались расходиться по домам, прибежала из больницы жена потерпевшего и начала кричать, что у мужа пропали из кармана ключи. У Тарасова тогда мелькнула мысль – с трупом бы он такую деталь никогда не пропустил. Пострадавшего забрали до того, как он приехал, ему доложили, что исчезли бумажник и часы, из портфеля все вытряхнули, но вроде бумаги были на месте, преступник, убедившись, что ничего ценного нет, скрылся. Ключи участковый упустил, и лишь когда жене в больнице отдали вещи мужа, а его увезли на операцию, та вспомнила о пропаже. Жена требовала, чтобы с ней и с дочкой кто-то остался на ночь, пока она не вызовет слесаря поменять замки. Старший сын служил в армии, родственников в Москве не имелось. И хотя Тарасов был уверен: никто в квартиру не полезет, ключи нападавший наверняка схватил инстинктивно, так случалось при каждом втором ограблении, но ведь не оставишь женщину одну на ночь после такого! Участковый согласился переночевать, перезвонил домой и дал жене телефон директора, на случай, если его будут искать. Тарасову пришлось еще ехать в школу, находить сторожа и опечатывать кабинет, оказалось, в похищенной связке был ключ и от кабинета. Естественно, версия с похищением или заменой документов мелькнула в голове, но он ее отбросил. Во-первых, в этом случае никто бы не оставил директора живым, а во-вторых, это выяснится сразу, как только пострадавший вернется на работу, а без него ковыряться в бумагах… Виктор Федорович был честным и ответственным работником, но мазохистом он не был.

Прибыв с утра в школу, следователь проинформировал о случившемся завуча, та сразу начала звонить начальству. Дождавшись своего помощника Федьку Кострыгина, опросил учителей о конфликтах директора с учениками как нынешними, так и предыдущего выпуска, глубже решил не копать, и без этого от величины списка резко испортилось настроение.

Собрав адреса, Федька побежал выяснять и писать протоколы по прошлому выпуску, а Тарасов, оккупировав кабинет директора, опрашивал всех, кто пока учился. Оба подумали с тоской: «Этот день из жизни можно смело вычеркнуть!»


Выслушав доклад товарища Ягоды о том, как продвигается дело о заговоре и попытке убийства товарища Сталина (в будущем эти события назовут «Кремлевское дело»), вождь в который раз подумал, что Ягоду надо менять. После убийства Кирова Иосиф Виссарионович был крайне недоволен его работой. Энергия, которую тот проявлял при раскулачивании и строительстве руками заключенных канала «Волга-Дон», вдруг куда-то исчезла. Даже это плевое дело, основной целью которого было тихо проверить и реорганизовать охрану Кремля, до этого напоминавшего проходной двор, перебрать всех сотрудников, выявить неблагонадежных и очистить от них территорию, Ягода мурыжил уже полгода и никак не мог довести до конца. Сталину не требовалось много времени, чтобы увидеть, что в борьбе с троцкистами Ягода пытается и рыбку съесть, и ног не замочить, если можно так выразиться. А убийство Кирова вдруг отчетливо показало вождю, как глупо может погибнуть человек, даже занимающий такой высокий пост.

Сталин приехал в Ленинград на следующий день, он не мог доверить это дело никому. И только лично поговорив с Николаевым, убедился: это банальная бытовуха. Ревнивый неудачник, мелочный, ничтожный человек, не особо напрягаясь, смог подойти к Кирову на расстояние протянутой руки. Тут любой озаботится простым вопросом. Если человека, которого любила вся страна, можно вот так просто пристрелить, как обстоят дела с охраной вождя? В том, что желающих его смерти в сотни раз больше, чем желающих смерти Кирова, Сталин не сомневался ни секунды.

Конечно, в результате проверки Иосиф Виссарионович ожидал услышать, что охрана организована из рук вон плохо. Работая в Кремле, трудно было этого не заметить, но то, что он узнал о Енукидзе, человеке, которому доверил свою безопасность, другу молодости, – не могло его не потрясти. Он рекомендовал Енукидзе в партию, на автобиографии, которую тот написал, стояла его визирующая подпись.

Вождь простил бы соратнику даже то, что тот спал с женщиной, вслух говорившей: «Пора бы новой Каплан обратить внимание на Сталина!» – и на глазах ответственного за охрану Кремля общавшейся с консулом английского посольства. Но окружение потребовало крови, и Сталин понял: если он оставит в живых человека, который его предал, это поймут неправильно…

Когда по данному делу было сказано все, Сталин спросил:

– Что вы выяснили по письму, которое я вам передал?

– Пока немного, товарищ Сталин. Нам связывает руки данное вами распоряжение ограничиться расспросами. Есть уже ряд граждан, которые, по мнению следователей, должны быть взяты под стражу.

– Давайте вы все расскажете, а тогда уже будем решать, кого брать под стражу, а кого нет.

– Конотопко Василий Иванович тысяча девятьсот третьего года рождения, беспартийный, рабочий, и Коваленко Михаил Ярославович тысяча девятьсот пятого года рождения, беспартийный, рабочий, оба принимали участие в отправке письма.

– Что значит «принимали участие»?

– По их словам, тридцатого апреля они стояли возле почтового отделения, когда к ним подошла незнакомая гражданка. Сказав, что забыла дома паспорт, она попросила помочь отправить заказные письма. За услугу Конотопко и Коваленко получили от нее четыре рубля шестьдесят копеек. Это подтверждают и свидетели возле винного магазина, и приемщица в почтовом отделении.

– И что еще вы хотите от них узнать? Впрочем, детали отправки письма меня мало интересуют. Что известно про автора письма?

– Есть подозрение, что авторы письма работают в нашей внешней разведке и товарищ Артузов их знает.

– Как вы пришли к такому выводу?

– В результате личной беседы с товарищем Артузовым. У меня сложилось впечатление, что он многого недоговаривает. Артур все время улыбался, а в конце сказал интересную фразу: «Ни одна разведка мира не могла написать такое письмо». Он догадывается, кто автор! Я в этом уверен! А значит, это кто-то из его работников.

Сталин подумал, что товарищ Ягода как был бухгалтером, так им по большому счету и остался. Как организатор он показывал неплохие результаты, но к оперативной работе его лучше было не допускать. Ягода даже не заподозрил, что Артузов его играет, провоцирует именно для того, чтобы в разговоре с вождем он передал эту фразу. Хитрый Артур уже что-то придумал, головоломки и сложные многоходовые комбинации – это его конек, тут ему нет равных. Что ж, придется с Артузовым поговорить.

– У вас письмо с собой? Оставьте его. Все действия в отношении поиска автора письма прекратить. Я вас больше не задерживаю.

У Сталина сложились нормальные рабочие отношения с Артуром Артузовым. Но Иосиф Виссарионович в людях больше всего ценил личную преданность, такое было время, желающих сесть на его кресло имелось более чем достаточно. Поэтому так и получалось, что в первую очередь он приближал людей преданных и умных, но таких было мало, очень мало. Дальше в иерархии шли преданные и не очень умные, таких было больше. Преданных дураков имелось в избытке, можно было выбирать.

Почему-то особенно нравились вождю люди фактурные: Киров, Павлов, Кулик… Если поставить их рядом, сразу бросались в глаза общие черты: большие, жизнерадостные, не шибко умные или просто глупые, умеющие погулять до утра, выпить литра по полтора высокоградусных напитков, сказать здравицу в честь вождя, неважно, искренне или приторно-сладко. Все шло в зачет. Ну и по бабам не дураки сходить.

Артур Артузов не был похож на товарища Кулика ни внешне, ни по характеру, поэтому особым расположением у вождя не пользовался. Но Сталин умел ценить профессионалов, когда они были нужны, даже если они оставались независимыми по характеру и не произносили хвалебных речей на застольях. Вызвав Артузова к себе, вождь показал письмо.

– Товарищ Ягода уже показывал вам это письмо, товарищ Артузов?

– Да, я знаком с этим письмом, товарищ Сталин.

– Что вы можете сказать об авторах этого послания?

– Чем больше я думаю над этим, товарищ Сталин, тем непонятней ситуация. Если обсуждать только приведенную информацию, то французская и английская разведки могли бы обладать нужными сведениями, и то не всеми, но зачем им писать в такой странной форме? Зачем городить весь этот огород, если после второго-третьего письма нам все станет ясно: и кто автор, и зачем шлют письма. Для меня это послание полная загадка, товарищ Сталин.

– А в своих ведомствах вы уверены, товарищ Артузов? Не может ли это быть результатом работы группы ваших сотрудников из ИНО или Разведупра РККА?

– Нет, товарищ Сталин, это невозможно. В ИНО только я и Слуцкий обладаем всей полнотой информации, большей части мы и теперь не знаем, а за это время пришло подтверждение по Италии, действительно, идет подготовка к интервенции в Эфиопию. Нынешнюю обстановку в Разведупре РККА вы знаете не хуже меня. У них проверенных данных меньше, чем в ИНО. Да и в чем смысл? Кому из сотрудников и зачем затевать такие непонятные игры? Повторюсь, для меня пока это письмо – полная загадка, нужна дополнительная информация.

– А как отгадать эту загадку, вы уже знаете, товарищ Артузов?

– У меня есть план, товарищ Сталин.

– Слушаю вас.

Выслушав предложения начальника внешней разведки, Сталин долго ходил по кабинету. Это было не то, чего бы он хотел, сроки и результаты игры Артузов отказался назвать и охарактеризовал предложенное как предварительный этап по сбору информации. Только затем можно будет перейти к выявлению и захвату корреспондента, если будет кого захватывать.

Сталин снова подумал: во главе НКВД должен стоять волевой, энергичный руководитель, способный проламывать головой стены, а не вышивать крестиком.

– Хорошо, товарищ Артузов, начинайте, посмотрим, что у вас получится. Тем более что ИНО вы вскоре оставите и сосредоточитесь на Разведупре РККА, время на это дело у вас будет. Я позабочусь, чтобы письма от Ольги попадали мне на стол. По пунктам, касающимся РККА, работа проведена, она на контроле у Ворошилова. Так что Ольга заметит нашу реакцию на ее записку. Если у вас все, я вас больше не задерживаю.

– До свидания, товарищ Сталин.

После ухода Артузова Сталин попросил соединить его с Ежовым.

– Товарищ Ежов, у вас есть что доложить?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Зайдите ко мне.

– Слушаюсь!

Ежов был назначен проверяющим со стороны ЦК по «Кремлевскому делу» и проявил себя с лучшей стороны. Сталин начал внимательно присматриваться к этому невысокому человеку. Справится ли он с задачей, которую вождь собирался в недалеком будущем возложить на его плечи? Такое дело любому не доверишь. Однако стало понятно: Ягоду надо менять, он не потянет.

Глава 3

Работник НКВД младшего начсостава Петр Цыбудько курил папиросу на берегу озера и с отвращением рассматривал труп, возле которого возились судмедэксперт и Илья Шапиро. На дворе стоял жаркий день конца мая, выходной день очередной шестидневки.

– Что скажешь? – Побледневший Илья подошел к нему и с удовольствием затянулся папиросой, протянутой товарищем. – Тьфу, хорошо, что позавтракать не успел, а то бы оконфузился перед гражданскими.

– Все мы гражданские, товарищ работник среднего начсостава. Чего тут говорить, Илья, тебе самому все ясно. Ростислав Селезнев по прозвищу Кочерга, собственной персоной. Говорили тебе тогда, не мог он Раму убить, подставили нам Раму.

– Ты не лезь, куда не просят, Петро. Может, это и Селезнев, а может, и нет. Мы из примет имеем только рост и цвет волос. Все остальное – сам видишь. А если перед нами и Ростик, ничего это не доказывает. Свои же урки нашли раньше нас и приговорили. Так что в протоколе напишем: по нашему району с аналогичными приметами разыскивается Ростислав Селезнев по прозвищу Кочерга. А дальше пусть эксперты работают. Сам понимаешь, дело – «глухарь», премии за него не получим. Будем снова его команду прессовать. Если урки мочканули, слухи должны были пойти, может, за кончик ниточки и уцепимся.

– А что эксперты говорят?

– А что они тебе скажут за полчаса? Пролежало в воде тело от трех до пяти недель, точнее покажут лабораторные анализы, но сразу тебе говорю, на многое не надейся, дату укажут с точностью до недели, о причине смерти сам можешь догадаться: с такой дырой в животе люди не живут.

– Живот ему разрезали, чтобы не всплыл.

– А то я не знаю! Тебе поможет, если в нем еще пару дыр найдут?

– Если огнестрел, очень даже поможет.

– Размечтался, ты лучше скажи, как его отсюда наверх вытащить?

– А то ты не знаешь, Илья. По старой дороге пойдем, тут с ним не вылезем. Ты, да я, да Павлик, а четвертого… товарищей рыбаков попросим подсобить, которые, вон, наглядеться не могут. Будут потом подругам своим хвастать, как труп с работниками НКВД и прокуратуры выносили.

– Тогда собираемся и идем. Павлик! У себя в морге смотреть будешь, нечего тут на жаре стоять, трудящихся будоражить.

– Надо к машине кому-то подняться, сказать, чтобы шофер ехал к старой дороге встречать.

– Вот найди добровольных помощников органам и веди сюда. Одного наверх к машине отправь. Ну и жара! Поехали в управление, там протоколы писать будем.


Две недели прошли в непрерывной учебе. После приказа о допуске экстерном к экзаменам за среднюю школу Олю записали в десятый класс. Каждый учитель считал своим долгом основательно поспрашивать ее по своему предмету. Это было неудивительно, ведь они должны были определить знания ученицы не только по текущему материалу, но и за предыдущие классы. Одноклассникам нравилось: как правило, после опроса Оли у учителя не оставалось времени определять знания остальных учащихся. Вела она себя скромно, когда ее не спрашивали, руку не тянула, давала списывать домашние задания. Внешне от десятиклассниц практически не отличалась, так что крупных проблем в общении не возникало. Мелких имелось в избытке, но на них Оля просто не реагировала.

Здоровье директора было еще одной темой, которую ежедневно обсуждали в школе. Ученики на каждом уроке спрашивали очередного учителя о здоровье пострадавшего и заставляли подробно рассказывать о происходящем. Но вскоре попытки уйти от темы урока учителям надоели, и те стали ограничиваться односложными ответами. Тем не менее информация поступала исправно.

Операция прошла тяжело. Хоть серьезных повреждений мозга не было и осколки черепа удачно миновали крупные кровеносные сосуды, мелких, при всем желании, они миновать не могли, что и вызвало многочисленные микроинсульты. За это время состояние больного стабилизировалось, директора готовили к следующей операции – нужно было закрыть дырку в черепе пластиной, специально изготовленной из нержавеющей стали. Происходящее вызвало бурные обсуждения в школе, ученики гадали, как будет выглядеть директор с куском железа на голове, и интересовались, сталкивался ли кто в своей жизни с подобными прецедентами.

К пострадавшему, кроме жены, категорически никого не пускали. В виде исключения один раз с больным побеседовал следователь. Как сразу стало известно в школе, директор ничего вспомнить не смог, слова «ретроградная амнезия», смысл которых оставался тайной не только для учеников, были несколько дней самыми популярными словами среди школьников. Потом их лексикон обогатился словами «посткоммоционный синдром». Ссылаясь именно на этот диагноз, жена директора запрещала всем, кто ей звонил, даже появляться рядом с больным. Она категорически объявила, что до приезда из санатория не даст никому подойти к ее мужу и воздействовать на его тонкую нервную систему. Ситуация вызвала сильное недовольство учительского коллектива, считающего, что они имеют на директора прав не меньше, чем супруга, а может, и больше.

Оля подумала, что придурку повезло с женой. Настоящая женщина. Спроси ее, почему так поступает, она расскажет вам про посткоммоционный синдром, про то, что мужу нельзя напрягаться, а на самом деле подсознательно знает: беда пришла оттуда, с работы, и, если позволишь этой работе приблизиться, беда может прийти снова.

И пришла бы. У Оли уже был готов план, простой и изящный, как довести до логического конца начатое, но мешали два обстоятельства, и оба были связаны с супругой объекта. Во-первых, жена с утра до вечера торчала в больнице и не отходила от больного, что усложняло дело. Оля опасалась, что та может заподозрить неладное и поднять крик, просто почувствовав: что-то не так. В этом отношении женщины намного чувствительнее мужчин. Во-вторых, она своим поведением отсрочила непосредственную угрозу и почти свела ее к нулю. Единственное, чего опасалась Оля при беседе учителей с директором, – это упоминания о своей особе и разговора о резолюции на заявлении. Вполне может так быть, что этот эпизод из памяти ударом не выбило, в таком случае директор мог прийти к неправильным выводам о ее участии в своем горе.

«Ладно, живи пока, придурок, и благодари свою женщину за то, что ты ей нужен. Жалко, такой план летит коту под хвост. Я уже приготовила настойку конского навоза на гороховом отваре и соды немножко не забыла добавить. Оставалось ее через промокашку процедить и тебе в задницу вколоть. Медсестры, они ведь так друг на друга похожи. Все в белых халатах, белых шапочках, с марлевыми повязками на лице. И каждая имеет право тебе что-то уколоть. А ты через пару недель благополучно скончался бы от целой кучи болезней… Через три месяца посмотрим, что с тобой делать. Жаль, что убить тебя просто так нельзя. Сразу станет всем ясно – причина связана с работой, начнут бумаги трясти. Уж лучше рискнуть и оставить тебя в живых. Придут новый учебный год, новые заботы, а про дела минувшие если и вспомнят, то мельком. Проще всего выкрасть ходатайство с резолюцией после того, как аттестат получу. И все. Тогда останутся одни твои слова. То, что у директора после удара проблемы с головой, любой врач подтвердит, а поезд ушел, жизнь уже доказала: резолюцию ты поставил правильную. Но ведь может и несчастный случай произойти, не будет же жена все время сидеть с тобой, ей тоже на работу после отпуска придется выйти».

Мысль о несчастном случае сразу подняла Оле настроение, и она с удовольствием углубилась в биологию, которую сегодня усиленно штудировала. Закончив заниматься, девушка, как обычно перед уходом из библиотеки, взялась просматривать свежие газеты. Основное внимание Оля всегда уделяла «Правде», пыталась сопоставить изложенные в ней статьи и факты со своими воспоминаниями. Остальные издания проглядывала мельком, никогда не знаешь наперед, какие фраза или событие вызовут цепочку воспоминаний и добавят новые сведения.

Своя голова представлялась Оле такой огромной копилкой, наполняющейся разнообразной информацией, постепенно всплывающей в ее сознании, и она часто с удивлением рассматривала себя в зеркало, не понимая, как под черепом все помещается.

Просматривая газету «Вечерняя Москва», Стрельцова среди частных объявлений наткнулась на текст, который вызвал у нее целую гамму чувств. Перечитывая его снова и снова, девушка не могла унять мелькающие в голове мысли.

ОЛЬГА, где ты? ОТЗОВИСЬ.

ПИСЬМО твое ПОЛУЧИЛ, ОЧЕНЬ интересно.

ТО, ЧТО ты пишешь об ИТАЛИИ и ГЕРМАНИИ,

мне УЖЕ подтвердили. СТАХ. никто НЕ знает.

ТО, что ТЫ рассказала ПРО ИСПАНИЮ, очень странно.

Откуда тебе это известно? Твои замечания учтены, находятся на контроле. Что ты еще хочешь сказать? Напиши мне или позвони.

А. А.

«Два, три, четыре, три, четыре… – автоматически отметила про себя Оля странные слова, написанные заглавными буквами. – Похоже на номер телефона. А. А. – это, наверное, Артур Артузов. Он в НКВД один из самых умных сотрудников. Других А. А. я не знаю. Звонить или не звонить?»

Оля взяла подшивку «Вечерней Москвы» и пролистала последние газеты. В номере недельной давности обнаружился тот же текст. Она собрала книги и газеты, расставила их по полкам, взяла тетрадки, попрощалась с библиотекарем и пошла домой. Задумавшись, Стрельцова шла по улицам, освещенным заходящим солнцем, и ничего не видела вокруг, затем, что-то решив, стремительно прибавила шаг.

«В игрушки не наигрался, товарищ Артузов, – зло подумала Оля, – все у тебя кроссворды в голове… Хорошо. Завтра получишь свою игрушку».

На следующий день, придя в библиотеку после школы, она оставила тетрадки на столе, взяла сумку и вышла на обед. После обеда в столовой, пройдясь по магазинам, Ольга зашла в подъезд. Вскоре оттуда вышла взрослая девушка с высокой грудью, одетая в простое, нарядное платье, популярное среди молодых женщин в этом сезоне. Большой берет прятал ее волосы и скрывал лицо. Пройдя несколько кварталов, девушка подошла к таксофону, вытащила монетку, держа ее за ребра, зачем-то протерла обе стороны носовым платочком, который держала в правой руке. Этим же платочком сняла трубку, бросила монету и продиктовала оператору нужный номер. Ее долго не соединяли.

«Адрес выясняют, пинкертоны!» – весело подумала Оля. До ближайшего отделения милиции было около пяти минут бега, счет пошел. Наконец в трубке послышались какие-то звуки.

– Слушаю вас, – раздался приятный мужской баритон.

– Товарищ Артузов?

– Да. С кем имею честь?

– Не строй из себя идиота, Артур. Слушай меня внимательно. Тебя расстреляют в тридцать седьмом году. Если хочешь изменить свою участь, бросай молодую сучку, которая своими зарубежными вояжами и мелкобуржуазным нутром повесит на тебя большой кусок дерьма, и возвращайся к жене. Скоро придут тяжелые времена, Артур, нужно будет выбирать, с кем ты. Самому по себе жить не дадут. И куска дерьма хватит, чтобы поставить тебя к стенке. Будут вопросы – задавай через газету. И не играй со мной в игрушки, Артур, я не Савинков.

Повесив трубку, Оля прошлась по ней платочком, быстро скрылась в соседнем переулке и, выйдя из подъезда пятнадцатилетней девчонкой, весело побежала в библиотеку.

«Мелкая пакость ближнему почему-то всегда подымает тебе настроение, Оля!» – В последнее время девушка начала часто разговаривать сама с собой. «Она его так любила, а он ее бросил, козел!» – «Это жизнь, девочка, так бывает…» – «Дерьмо это, а не жизнь!» – констатировала Оля. «Наверное, по-своему ты права!» – грустно согласилась с ней ее вторая половина.


Побледневший Артур Артузов, играя желваками, стоял с телефонной трубкой в руке. Стенографист, одной рукой прижимая слуховую трубку к уху, второй сосредоточенно чертил свои крючки и галочки, стараясь не отрывать глаз от листа бумаги. Артузов, бросив трубку, повернулся к нему и сказал:

– Можете быть свободны. Когда вернутся Иван с Валентином, сразу ко мне, напечатанную стенограмму тоже. То, что ее никто не должен видеть, это, надеюсь, вам понятно?

– Так точно! – Побледневший секретарь вылетел из кабинета.

Связавшись по прямому телефону с приемной Сталина, Артузов подождал, пока его соединят.

– Слушаю вас, товарищ Артузов, – раздался в трубке знакомый голос.

– Мне звонила Ольга, товарищ Сталин. К сожалению, разговор не получился. На место звонка выехали мои сотрудники и работники ближайшего отделения милиции. На большие результаты мы не надеемся, но кое-что узнаем.

– Заедете ко мне после восьми со всеми материалами.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

Выслушав вернувшихся сотрудников, Артузов отметил что-то на листке бумаги и полвосьмого выехал в Кремль.

Сталин принял его почти сразу, внимательно прочитал стенограмму телефонного разговора, задумчиво пройдясь по кабинету, сказал:

– Докладывайте, товарищ Артузов.

– Согласно плану, который был с вами согласован, в газете «Вечерняя Москва» дали частное объявление с текстом, понятным лишь тому, кто имел дело с окончательным вариантом первой докладной записки от Ольги. Несложным кодом был зашифрован новый номер телефона, который мы выделили для этой операции. В тексте объявления было задано два прямых вопроса. Цель операции – выявить, изберет ли объект полностью пассивный способ поведения или пойдет на контакт. Если пойдет, то в какой форме. Объявление повторялось раз в неделю. Вчера вышла очередная газета с текстом. Сегодня в четырнадцать двадцать зазвонил выделенный телефон. Связавшись с оператором, мы выяснили адрес таксофона и, позвонив в ближайшее отделение милиции, направили сотрудников туда. К ним тут же выехало два наших работника, а я начал по телефону разговор, стенограмму которого вы прочитали. Звонила молодая девушка, по голосу не старше восемнадцати лет. К сожалению, объект беседовать со мной не пожелал. Избрав жесткий, доминантный тон разговора, он фактически хотел донести до меня следующую мысль: «Ты тут третий лишний, не путайся под ногами. Нам про тебя все известно, разговаривать с тобой не о чем». По крайней мере, так я понял суть того, что было сказано. С другой стороны, объект хотел показать, что совершенно нас не боится и не откажет себе в удовольствии продемонстрировать превосходство, несмотря на очевидный риск. С этой целью он снова использовал тот же психологический прием, что и в докладной записке, – продемонстрировал уверенность в своем знании будущего, в данном случае даты моей смерти. Несмотря на полную абсурдность такого заявления, должен признаться, оно меня сбило с толку, и я не смог изменить течение и схему разговора. По месту звонка посланные сотрудники смогли получить только схематическое описание молодой женщины в берете, с большой грудью, на которую никто не обратил особого внимания. Отпечатки пальцев также снять не удалось, трубка оказалась чистой, более того, чистой оказалась даже брошенная в автомат монетка. Все свидетели утверждают – женщина была без перчаток. Это говорит о том, что корреспондент все заранее продумал. Положительными моментами, которые мы выяснили, можно считать готовность объекта идти на контакт и самоуверенность, проявляемую в оценках будущих событий. Попробуем подобрать целенаправленные вопросы и уточнить степень его знаний, возможные источники информации. С моей точки зрения, после звонка можно в ближайшее время ожидать новое письмо, адресованное вам, товарищ Сталин.

– Правильная у вас точка зрения в этом конкретном случае, товарищ Артузов. Возьмите, ознакомьтесь.

Вождь протянул конверт. На нем знакомым почерком, левой рукой было написано: «Кремль, Сталину». Отправителем числилась Ольга Иванова, написали и московский адрес. Внутри оказался второй конверт, на котором большими буквами вывели: «Товарищу СТАЛИНУ от ОЛЬГИ». В верхней части конверта стояла предупреждающая надпись: «Внимание! Текст содержит секретную информацию! Рекомендуем срочно связаться с секретариатом тов. Сталина». Внутри лежали несколько листов из ученической тетрадки, исписанных тем же почерком.

Секретарю ЦК ВКП(б)

тов. Сталину И. В.

Ольги

докладная записка № 2

Товарищ Сталин, отвечаю на заданные мне в газете вопросы.

1. Откуда мне известно, что произойдет в Испании в ближайшем году.

Пока отвечать на этот вопрос рано. В процессе работы у ваших сотрудников возникнут различные версии ответа. Когда они приблизятся к истине, можно будет предметно обсудить этот очень непростой вопрос.


2. Что еще мне хочется сказать.

В моем распоряжении находится достаточно много информации, которая представляет определенную ценность. По мере подготовки материалов я буду простой почтой из Москвы отправлять письма на Ваш адрес в двойном конверте, как было сделано сегодня. На втором конверте будет стоять предостережение о важности сведений и рекомендации немедленно связаться с вашим секретариатом. Со своей стороны, через газету, Вы можете задавать мне вопросы, которые Вас интересуют в данный момент. Если в моем распоряжении окажется необходимая информация, она будет незамедлительно предоставлена.

Придется на Ваш адрес высылать и техническую информацию, имеющую определенную ценность, поскольку адреса соответствующих заводов и КБ мне неизвестны.

Некоторые дополнения к поднятым в первой записке вопросам

Противовоздушная оборона

Товарищу Логинову как образец рекомендуем 25 мм зенитку фирмы «Бофорс» 1933 г. выпуска. Если взять ее за базу для разработки 37 мм зенитки, это сэкономит много усилий. Фирма «Бофорс» в следующем году выпустит 40 мм зенитку, желательно раздобыть чертежи и опытные образцы. От всех остальных заданий КБ Логинова следует освободить. Поставьте перед ними самые жесткие сроки. Было бы очень желательно до конца 1936 г. получить опытный экземпляр на испытания, до конца 1937 г. подготовить изделие к серийному выпуску. Снаряды 37 мм следовало бы уже начинать выпускать в трехсменном режиме.

Перед Дегтяревым и Шпагиным желательно поставить задачу до конца 1936 г. провести испытания пулемета ДШК 12,7 мм и представить изделие к серийному выпуску.

На сегодняшний день самым эффективным методом обнаружения самолетов противника и наведения зенитной артиллерии на цель является радиолокация. Наиболее близки к созданию действующих образцов данных устройств английские конструкторы. Нужно в кратчайшие сроки изучить их опыт и передать его нашим изобретателям и разработчикам подобных изделий.

Противотанковое оружие

Наиболее эффективной бронебойной пулей для противотанкового ружья (ПТР) калибра 14,5 мм будет пуля на основе карбида вольфрама, способная поражать броню до 35 мм. Такие же, а может, и лучшие показатели окажутся у пули из урана. Поскольку по урану будет представлена отдельная докладная и он вскоре станет стратегическим материалом, целесообразно начать его геологическую разведку. Со своей стороны добавлю, что богатые месторождения данного материала имеются в Казахстане. Для повышения эффективности заброневого действия бронебойной пули нужно предусмотреть в донной части место для капсулы со слезоточивым газом. Слезоточивый газ можно заменить порошком красного перца, он дает аналогичный эффект. Бронебойно-химические пули до войны желательно держать на складах, в секрете от противника. Разработанные и готовые к серийному выпуску боеприпасы требуется получить до конца 1936 г.

Разработку противотанковой пушки калибра 45 мм целесообразно от КБ Логинова забрать и перепоручить КБ Грабина. ТЗ по бронебойности увеличить до 60 мм по нормали. При разработке бронебойного боеприпаса особое внимание нужно уделить раскалыванию снаряда и рикошетам при попадании снаряда под углом. К докладной записке прикладываю описание двух новых типов бронебойных снарядов: с локализаторами деформации и подкалиберный. Они должны помочь в решении вышеуказанной проблемы и повысить бронебойность всех орудий. Боеприпасы и пушку 45 мм требуется подготовить к серийному выпуску не позже конца 1937 г.

Связь

Для улучшения работы радиостанций и устранения эффекта «уплывания» частоты приема необходимо закупить за рубежом, а в перспективе наладить выпуск своих кварцевых резонаторов. Типы и характеристики таких изделий хорошо известны специалистам по радиосвязи. Проблема в плохом руководстве данными работами и отсутствие в ТЗ на радиостанции соответствующих требований.

Проблема шифровки и дешифровки радиопередач, особенно передаваемых открытым звуком, в условиях современного боя, требующего мгновенной реакции командира на изменение обстановки, является сложной. Как один из методов ее решения можно предложить следующее. Выбрать малочисленную народность СССР, живущую компактно в достаточно отдаленном районе (Сибирь, Дальний Север). Выбор должен стать сов. секретной информацией. Во время мобилизации к каждой рации прикрепить бойца данной национальности в качестве переводчика и в эфире разрешить проводить всю оперативную связь открытым звуком только лицам данной национальности. При кажущейся простоте такого решения получить доступ к информации противнику окажется крайне сложно. Если учесть, что для эффективного перехвата и использования сообщений на всех фронтах противнику придется задействовать сотни переводчиков, то на первом, определяющем этапе войны такая задача окажется просто нерешаемой.

Ольга29.05.1935 г.

Прочитав основной текст, Артузов внимательно просмотрел два листка с рисунками и пояснениями, касающиеся боеприпасов. После этого, сложив страницы вместе, вернул их в конвертах Сталину.

– Что вы скажете, товарищ Артузов?

– На внешнем конверте нет почтовых штемпелей…

– Да, вы поняли верно, письмо было брошено сегодня после обеда в кремлевский ящик, около четырех часов. Как вы, наверное, знаете, выемка писем производится каждый час. За ящиком наблюдает сотрудник охраны Кремля. Он не следит за гражданами, его задача – порядок возле почтового ящика. Сотрудника опросили работники моего секретариата. Думаю, письмо опустила та же особа, которую заметили возле таксофона. Запомнились ему ее большая грудь и берет. На все остальное внимания не хватило. Впрочем, вы можете сами с ним побеседовать, возможно, вам как профессионалу удастся получить больше сведений. Хочу, чтобы вы знали, никаких наблюдателей я вам ставить у почтового ящика не разрешу.

– Я это понимаю, товарищ Сталин, и не вижу в этом смысла. Из текста докладной однозначно следует, что в дальнейшем письма будут вбрасываться в простые почтовые ящики Москвы. Что касается самого текста, то он очень интересен и требует тщательного анализа. Что можно сказать сразу, так это то, что текст полностью противоречит моей рабочей гипотезе. Придется выработать новую. Мы предполагали, что это работа английской разведки, направленная на то, чтобы в будущем содействовать конфликту СССР и Германии. Завоевав доверие и правильно подбирая информацию, можно было бы попытаться содействовать установлению враждебных отношений и возникновению вооруженного конфликта. Хотя… это все шито белыми нитками… Но с другой стороны, и затрат никаких, пиши письма, чем загадочнее, тем лучше. Предоставляя правдивую, но тенденциозно подобранную информацию и акцентируя внимание на ее проверке, всегда можно чего-то добиться, даже если все уже поняли, кто ты. Тем более что формально Англия союзник Франции, а значит, косвенно и наш союзник. Но если в первой записке не было ничего такого, чем нельзя поделиться, факты приведены интересные, но особой ценности не представляющие, то здесь есть данные, которыми никто за просто так не поделится. Более того, как вы знаете, товарищ Сталин, новые виды вооружений – это приоритетная задача нашей службы. И мы следим за всем очень внимательно. Так вот, о такого рода боеприпасах я ничего не слышал, по нашим данным их нет даже в перспективных разработках ведущих стран. Высказанные идеи я, как человек, разбирающийся в броне и бронетехнике, могу охарактеризовать как очень перспективные. Не знаю, что на это скажут разработчики.

– Товарищ Гартц, с которым я уже обсудил этот вопрос, высказался очень положительно и с нетерпением ждет копий, которые ему будут отправлены.

– По остальным пунктам тоже высказаны очень интересные идеи. Патрон с красным перцем – звучит смешно, но я не сомневаюсь, эффект будет, и очень хороший. Что можно сказать. По роду своей работы я знаю, сколько денег тратит государство, покупая такие сведения у людей, готовых их продать. Дорого платит. Поэтому на данный момент у меня разумных объяснений происходящему нет. Кто и с каким умыслом делится с нами за просто так подобными сведениями, непонятно. Нужно дальше работать, тем более что поступающая от объекта информация полезна, хотя я не готов сказать даже приблизительно, откуда она взялась. Одно можно утверждать наверняка: Ольга пытается повысить боеспособность нашей армии при вооруженном конфликте. В первом письме была указана Германия как вероятный противник. Если рассматривать логику действий, то можно сказать, что корреспондент предполагает конфликт с Германией в недалеком будущем.

– Вот об этом и спросите ее в следующем письме. Теперь о ваших заданиях, вытекающих из этого послания. Нужны документация и опытный образец сорокамиллиметровой зенитки фирмы «Бофорс». Хотелось бы выяснить, что известно в Англии по радиолокации. Наведите справки о противотанковых пулях и снарядах, нет ли схожего с тем, что нам предлагают, а если есть, то у кого. И еще – вы сегодня вернетесь к своей старой жене.

– Но, товарищ Сталин…

– Это приказ. – Взгляд Сталина отбивал всякую охоту обсуждать этот вопрос. – Вы сами настаивали, товарищ Артузов, на том, что по возможности на все рекомендации Ольги нужно реагировать. На эту среагировать проще всего. – Иосиф Виссарионович замолк, задумался о чем-то, затем остановился и, глядя в глаза Артузову, продолжил: – Вы что, не понимаете, это было послание не вам, а в первую очередь мне. Спросите и об этом тоже, почему вас расстреляют в тридцать седьмом.

– Так она вроде бы объяснила…

– Ерунда это, никого у нас за то, что от жены ушел, еще не расстреляли, не вижу причин начинать с вас, товарищ Артузов. Подпишите буквой «К». Надеюсь, поймет, кто ее спрашивает. Перед тем как отправлять текст в газету, согласуете со мной. Объявление дадите через месяц. Торопиться не надо.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

После того как Артузов ушел, Сталин вызвал к себе Ворошилова:

– Клим, зайди ко мне, нужно кое-что обсудить по твоему ведомству, блокнот захвати.

Вспоминая разговор, Сталин улыбнулся в усы: «Сейчас озадачу Климента. Нужно техническое задание писать на патрон с красным перцем. Интересно, что он скажет. Придется товарища Тухачевского взять на испытания нового оружия и предложить посидеть в танке». Сталин еще не знал, что до испытания этого оружия товарищ Тухачевский не доживет…


Следующий месяц пролетел для Оли незаметно. Она успешно сдала все экзамены, получила «хорошо» лишь за русский язык и теперь готовилась к выпускному вечеру. На экзамены приходили представители наркомпроса, однажды даже явился приглашенный корреспондент «Вечерней Москвы». Посидел и послушал ее ответ на экзамене по химии, затем взял интервью. Оля настояла, чтобы ее имя и фамилия в статье были изменены. Можно, например, назвать девушку Аленой Пушкаревой. Аргументировала она это тем, что заметка в газете даст ей незаслуженное преимущество при поступлении в вуз, а Оля как будущая комсомолка этого не хочет. Корреспондент очень удивился, но навстречу пошел.

Директора две недели назад выписали из больницы, он уехал с женой продолжать лечение на природе. Перед выпиской с ним снова беседовал следователь. Директор очень смутно представлял события того дня, но при упоминании белого картуза отчетливо вспомнил эпизод в подъезде. Он подробно описал следователю происшедшее, уверенно заявив, что парень был ему незнаком, разглядел он его хорошо и опознает при встрече. Как выяснилось в дальнейшем, это заявление было весьма опрометчивым. Хорошо запомнились директору синие, холодные, злые глаза нападавшего и кривая улыбочка, мелькнувшая на губах. Художник, работавший с потерпевшим, вскоре доложил следователю, что тот мало что помнит, воображение дорисовало картину многими образами. Кое-какой портрет они соорудили, но он, скорее всего, далек от реальности. Посмотрев на рисунок, следователь расстроился. На нем изобразили подростка с жестоким лицом, на губах которого змеилась кривая улыбка. Не нужно было иметь большого опыта, чтоб понять: в жизни таких персонажей не встретишь, в кино, конечно, так загримировать могли. «Сильно бедняге по голове досталось, если такие ужасы мерещатся!» – грустно подумал следователь. Ему предстояло как-то разобраться с этим делом, травмы, полученные потерпевшим, были признаны тяжелыми. На всякий случай он передал копию портрета в школу, чтобы показать ученикам: а вдруг кто-то видел похожего типа.

Полюбовавшись на рисунок и констатировав для себя, что по портрету ее никто не опознает, Оля с сожалением передала это произведение дальше, честно сказав учителю, что такого страшного юноши в своей жизни еще не встречала.

На вокзал директора пришла провожать делегация учителей и лучших учеников. Жена, верная своим принципам, не дала возможности всем желающим вдоволь пообщаться с выздоравливающим. Она затолкала мужа в купе и разрешила большинству присутствующих помахать ему ручкой. Оля так и сделала, скрывшись за широкими спинами своих учителей и одноклассников. Ей хотели поручить дарить директору цветы, но она категорически заявила, что от учеников это должен делать комсорг школы, чем заслужила не только благодарный взгляд комсомольского лидера.

На выпускном вечере он уже приглашал ее на третий танец подряд, а между танцами занимал дурацкими разговорами, чем привлек внимание не только своей подруги, которая, впервые в жизни столкнувшись с непостоянством мужчин, чуть не плача, наблюдала за парочкой, но и остальных участников торжества. А лишнее внимание – это последнее, в чем нуждалась Оля летним вечером двадцать второго июня тысяча девятьсот тридцать пятого года. Она слишком долго готовилась к этому торжеству.

В отличие от остальных девушек кроме нового платья, босоножек и прически Оля позаботилась о фонарике и ключе от директорского кабинета, который так и лежал вместе с другими ключами в углублении между двумя ветками в парке. Тогда, чисто интуитивно, ей не захотелось ключи выбрасывать. Она не планировала их использовать, но и выкинуть просто так не сумела. Во-первых, связку могли найти и отнести в милицию, что уже само по себе было нежелательно, во-вторых, ключи, даже ненужные, психологически трудно выбросить. А теперь они очень даже пригодились.

Когда неуемный комсорг и после третьего танца продолжил ей рассказывать о задачах союза молодежи по строительству нового общества, Стрельцова была вынуждена его невежливо прервать:

– Миша, извини, мне нужно прогуляться, я скоро вернусь.

– Подожди, я тебя проведу!

– Нет, Миша, туда ты меня не проведешь, – с легкой иронией, вгоняя комсомольского лидера в густой румянец, сказала Оля, взяла свою сумочку и вышла из зала.

Запершись в кабинете директора, она открыла папку с приказами, нашла документ о допуске ее к сдаче экзаменов за среднюю школу, к которому скрепкой было подколото ходатайство с резолюцией директора. Спрятав ходатайство в сумку, подколола к своему документу заявление, снятое с соседнего приказа, а на место того приколола какой-то относительно ровный листок из мусорного ящика. Наведя порядок с документами, Оля закрыла за собой дверь и пошла обратно в зал. Обиженный комсорг больше с ней не танцевал, но дурной пример заразителен, остальные ребята начали наперегонки приглашать местную знаменитость на танец, пока внимание не стало ее раздражать. Дождавшись, когда объявят белый танец, Оля подошла к невысокому нескладному пареньку, который почти не танцевал, так как в классе девушек было меньше, чем парней, и всем партнерш не хватало. Она даже не знала, как его зовут, ее знакомили с классом впопыхах. Впрочем, чтобы поболтать с парнем во время танца, его имя знать необязательно. После вечера Ольга решительно отказалась гулять по ночной Москве и отправилась домой. Обиженный Толик, так звали ее застенчивого одноклассника, пошел ее провожать.

– Как же так, Оля, это же традиция – после выпускного встречать рассвет, какие могут быть завтра дела.

– Я не могу, Толик, поверь. Если бы я могла, с удовольствием погуляла бы с тобой.

– Но почему?

– Скоро война, Толик, тяжелая война, мне надо успеть подготовиться.

– Красная армия разобьет любого врага, трусиха. Не бойся!

– Учись стрелять, Толик, разговорами никакого врага не испугаешь. Хочешь, пойдем в понедельник запишемся в кружок стрельбы при Осоавиахиме.

– Пойдем! А пойдешь со мной после в кино?

– Вот когда будешь лучше меня из винтовки стрелять, тогда пойду.

Они уже стояли возле ее подъезда. Оля обняла паренька и поцеловала на прощание. Пока Толик думал, что ему делать, девушка убежала в подъезд.

– Стой! А где мы встретимся?

– Приходи в понедельник в районную библиотеку, в читальный зал. Я там каждый день.

Зайдя в подъезд и достав из сумочки последний «корпус деликти»[3] этого дела, Оля порвала бумажку на мелкие кусочки и выбросила из окна подъезда во двор.

Как бы она хотела вместе с обрывками выбросить из головы и директора. Но тот мог в будущем узнать о ней из разговоров учителей и вспомнить, что не ставил положительной резолюции на заявлении, а это было совершенно ни к чему. Ключ от директорского кабинета Стрельцова засунула под карниз окна. Он был ей больше не нужен. Но трудно выкинуть ключи просто так. Есть в них такое необъяснимое свойство.


Шагая по кабинету, Сталин внимательно слушал доклад Артузова.

– …Таким образом, в настоящий момент мы рассматриваем две рабочие гипотезы. О первой я вам докладывал. Гипотеза предполагает, что с нами ведет игру английская разведка. Зная планы Гитлера по обеспечению жизненного пространства для немецкого народа на Востоке, а именно на территории СССР, англичане содействуют возникновению вооруженного конфликта между нашими странами. Это соответствует многовековой традиции английской дипломатии, которую хорошо описывает известная китайская пословица: «Два тигра бьются под деревом, а умная обезьяна сидит на ветке и вкушает плоды». Можно предположить, что в Лондоне считают нашу армию недостаточно боеспособной, и одна из целей данной операции – поднять ее боеспособность до уровня, обеспечивающего в случае конфликта значительное ослабление обеих сторон.

– Вы тоже считаете Красную армию слабой, товарищ Артузов?

– Товарищ Сталин, в данный момент я пытаюсь найти объяснение действиям объекта. Он может исходить из ошибочных представлений. Я считаю Красную армию сильной армией, хотя определенные недостатки, в том числе и отмеченные объектом, имеют место быть. Также одной из целей может стать наша агентурная сеть в Англии. Возможно, нас хотят заманить в ловушку, давая приманку в виде радиолокации. Это станет видно в результате оперативной работы. Наши возможности в Англии позволяют не только узнать нужную информацию, но и определить, не было ли там заготовленной ловушки для советских агентов.

– Что ж, выглядит логично. А какая ваша вторая гипотеза?

– С нами ведет переписку некто, тайно симпатизирующий нашей стране и занимающий ответственный пост в одной из трех стран: Англии, Франции или Германии. Неизвестный не желает идти на прямой контакт и потому избрал такой своеобразный путь, желая оказать посильную помощь в рамках своих возможностей.

– Интересная мысль. Вот уж не думал, что в правительстве этих стран есть неизвестные нам сторонники социализма.

– Да, мы работаем и знаем многих. Как вы понимаете, товарищ Сталин, большинство из них не меньше социализма любит деньги, но есть и такие товарищи, которые работают практически бескорыстно. Поэтому и возникла такая гипотеза.

– Я прочитал текст, который вы собираетесь поместить в газете. Считаете, что объект владеет информацией по полезным ископаемым?

– Приведенная информация по урану очень странная, товарищ Сталин. Если какая-то экспедиция наткнулась на месторождение, должно быть известно точное место. Казахская ССР слишком большая, то, что указано объектом, похоже на блеф. Либо он знает данные по ископаемым, тогда пусть делится координатами, либо пусть не морочит нам голову.

– Хорошо. Размещайте текст, посмотрим, как быстро придет ответ.

– Чтобы продемонстрировать объекту, что мы заинтересованы в сотрудничестве, неплохо было бы дополнить текст короткой информацией о работе с его предложениями.

– Что ж, в этом есть смысл. Можете написать, что по всем предложениям ведется работа. У Логинова забрали разработку сорокапятимиллиметрового противотанкового орудия, передали Грабину, его ориентировали на разработку тридцатисемимиллиметрового зенитного орудия в максимально сжатые сроки. Гартц обещал до конца тридцать шестого года дать опытные образцы снарядов на основании переданных ему сведений. Прошло совещание по связи, вам, кстати, товарищ Ворошилов уже передал задание по технологии изготовления кварцевого резонатора?

– Да, я уже передал задание товарищам в САСШ. Думаю, там получить необходимые данные по технологическому процессу будет проще всего.

– Значит, вы все знаете. Разработчикам 14,5 мм патрона я лично звонил. Сказал, что если к концу тридцать шестого года не сделают патрон с перцем, я им лично перца под хвост насыплю. Обещали не подвести.

– Тогда я сегодня доработаю текст, привезу вам на согласование и завтра утром передам в редакцию.

– Отправляйте сразу в редакцию, все основные вопросы мы обсудили. Не забудьте отметить, что рекомендацию Ольги вернуть Артузова к старой жене мы тоже учли.

Криво улыбнувшись ехидной шутке вождя, Артур Артузов вышел из кабинета. Он не хотел говорить Сталину, но его мысли в последнее время занимало несоответствие формы и способа отправки посланий их содержанию. То, что объект использует для внешних контактов одну и ту же особу, листки из ученической тетради, текст, написанный левой рукой,– все это было гротескно, примитивно и находилось в разительном контрасте с содержанием текста. Для чего это делалось и что хотел подчеркнуть объект подобными поступками, оставалось совершенно непонятно, а потому раздражало своей вопиющей бессмысленностью. Артузов был уверен – смысл в этом есть, просто никак не удается его уловить. И это раздражало вдвойне. Но он был опытным работником и знал: нужно терпеть, терпеть и думать. Рано или поздно объект засветится, круг лиц, имеющих доступ к информации такого рода, будет сужаться, и станет ясно, кто этот доброхот и чего он хочет на самом деле.


На следующей неделе после выпускного вечера в очередном номере «Вечерней Москвы» Оля нашла заметку следующего содержания:

Ольга, где ты, отзовись.

Получил второе письмо. Твои замечания учтены, находятся на контроле. Ар вернулся, Лог и Граб получили новые задания. Кулинары готовят блюда по твоим рецептам.

Очень понравились пельмени с красным перцем. То, что ты пишешь про планету Уран, очень интересно. Если можешь, уточни координаты. Что тебе известно о координатах других планет? Знаешь ли, когда над Германией пролетит комета?

Почему Ар и 37? Стах. никто не знает. Напиши мне. К.

«Где же я вам этих планет и координат наберу, мне к экзаменам готовиться нужно!» – с неудовольствием вздохнула Оля, снимая с полки «Большой географический атлас» и книги по экономической географии.

«Толик опять приставать начнет, зачем мне это надо? – подумала она. – Поскорее бы его в казармы в училище закрыли». Толик собирался поступать в артиллерийское училище. После седьмого класса его не приняли, плохо знал математику, а теперь, имея среднее образование, парень надеялся поступить. Они в понедельник записались в стрелковый кружок при Осоавиахиме и уже успели за эту неделю два раза пострелять. В кино не пошли, оба раза Оля выбила намного больше очков, чем Толик. Инструктор по стрельбе пригласил ее серьезно заняться стрелковым спортом, но Ольга сказала, что сначала сдаст вступительные экзамены.

Толик теперь каждый день приходил в библиотеку и даже пытался сесть с ней за один стол, но Оля, решительно заявив, что ей одной стола мало, усадила его за соседний, откуда парень иногда, оторвавшись от книг, с тоской смотрел на нее. Замечая такое безобразие, Оля показывала ему кулак, и приятель, вздохнув, снова принимался за учебу.

Читая книги о полезных ископаемых, Стрельцова старалась вспомнить, знает ли она что-нибудь конкретное из этой области и что именно. Затем начинала рассматривать географический атлас, пыталась найти или увидеть знакомое название. Просидев над книгами целый день и выписав кое-что, она решила прекратить бесполезные поиски. Другие вопросы требовали не меньшего внимания.

Чмокнув Толика на прощание после того, как он проводил ее домой, Оля заявила, что завтра будет занята по хозяйству и в библиотеку не придет. Она знала в Москве еще несколько библиотек, о которых Толик не догадывался, и не хотела, чтобы кто-то из знакомых видел, как она пишет левой рукой. Нужно было поторопиться с ответом. Ольга знала, К. долго ждать не любит.

Расстроенный Толик пошел домой, а девушка задумалась. То, что она в ответе за тех, кого приручила, это понятно, но когда и как она приручила Толика, осталось для нее самой загадкой. «Надо поменьше целоваться с малознакомыми парнями, – подсказывала ей какая-то часть ее сознания, – тогда и загадок меньше будет». – «А без загадок жизнь скучная!» – отвечала другая ее часть. Оля часто в последнее время разговаривала сама с собой. Ей нравилось: какой-никакой, а отдых. При таком разговоре не нужно было врать и притворяться.


Отложив послание Ольги в сторону, Сталин вызвал к себе начальника отдела по работе с письмами.

– Ваши сотрудники читали это письмо?

– Нет, товарищ Сталин. Ни второе, ни третье письмо никто не читал. После того как мы получили распоряжение все письма Ольги приносить вам на стол, я запретил сотрудникам прикасаться к ним. Раз послание идет к вам в приемную, какой смысл анализировать текст. У нас много работы с корреспонденцией, требующей наших решений.

– Спасибо, я вас больше не задерживаю.

Возвращаясь к себе, начальник отдела облегченно вздохнул: «Все-таки опыт не пропьешь!» – и попытался не думать, что бы было, прочитай кто-то это письмо. Но не думать не получалось.

– Соедините меня с Артузовым, – тут же потребовал Иосиф Виссарионович. – Товарищ Артузов, когда вы сможете ко мне приехать? Хорошо, я вас жду.

Усадив прибывшего Артузова за стол и протянув ему конверт, вождь, как всегда, стал прогуливаться по кабинету, потягивая неизменную трубку. Обычно он ее крутил в руках пустую, сегодня трубка дымила. В первом конверте, который был подписан знакомым почерком, левой рукой, находился второй, тоже знакомого образца, на нем большими буквами было выведено: «Товарищу СТАЛИНУ от ОЛЬГИ. СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». В верхней части конверта стояла предупреждающая надпись: «Внимание! Текст содержит сов. секретную информацию! Рекомендуем срочно связаться с приемной тов. Сталина». Внутри лежало несколько страниц из ученической тетрадки, исписанных тем же почерком:

Секретарю ЦК ВКП(б)

тов. Сталину И. В.

Ольги

докладная записка № 3

Товарищ Сталин, отвечаю на заданные мне в газете вопросы.


1. Какие месторождения полезных ископаемых мне известны и где они находятся.

Урана – Казахская ССР, Южно-Казахстанская обл., Сузакский район, с. Степное.

Нефти – Татарская АССР, Лениногорский район, с. Тимяшево.

Алмазы – Якутский АО, река Вилюй, с. Крестях, верховья рек Далдын и Сытыкан.


2. Вопрос можно расшифровать так: когда с Германией случится беда?

Если понимать данный вопрос буквально, это неизвестно. Германия в начале 1936 г. примет четырехлетний план подготовки к войне, проведет необходимую подготовку и к военным действиям приступит не раньше 1939 г. Первыми ее целями станут Чехословакия и Польша как наиболее слабые противники. При этом Гитлер всевозможными политическими маневрами начнет добиваться такой международной ситуации, когда совместная защита этих стран со стороны Англии, Франции и Советского Союза будет исключена.

Поскольку стратегическая цель Англии и Франции – военный конфликт между Германией и Советским Союзом, они легко пожертвуют этими странами, чтобы дать Германии выход к рубежам СССР. Если анализировать дальнейшие действия Германии, можно предположить, что она, учитывая уроки Первой мировой войны, сделает все возможное, чтобы не оказаться снова между Францией и СССР. Поскольку Франция более слабый соперник, Германия пойдет на договор с СССР еще до конфликта с Польшей на весьма выгодных для СССР условиях.

Потом нападет на Францию и вступит в войну с Англией, которая связана с Францией союзным договором. После разгрома Франции в 1940 г. перед Германией в 1941 г. встанет выбор: либо продолжить войну с Англией, либо напасть на СССР и, разгромив его, получить выход к большинству английских колоний по суше. Влиятельные силы в Германии и английская разведка станут подталкивать Гитлера к войне с Советским Союзом. Его решение будет зависеть от многих факторов, но два из них окажутся решающими.

Первое – насколько он может быть объективно уверен, что СССР не ударит ему в спину.

Второе – насколько будет готова РККА к отражению агрессии.

Исходя из сегодняшней ситуации и рассматривая планы развития РККА, можно сделать вывод: вероятность конфликта очень высока. Правильней будет сказать – конфликт неизбежен. Насколько конфликт окажется затяжным, зависит от того, как сложится начальный период войны. Если РККА сможет выстоять, измотав противника в обороне, то весьма вероятно, что войну удастся окончить относительно быстро. Если РККА проиграет в начале конфликта и понесет большие потери, то Гитлер, безусловно, захочет вести войну до победы.


3. Почему товарища Артузова могут расстрелять в 1937 г.

Товарищ Сталин, в стране объективно существует конфликт между троцкистами и приверженцами Вашей линии на построение социализма в отдельно взятой стране. К сожалению, товарищ Троцкий, проигрывая идеологическую борьбу, начал открыто призывать своих сторонников к перевороту в СССР с целью отстранить Вас от власти. Тов. Ягода как руководитель НКВД откровенно не справляется с задачей противодействия троцкистскому заговору и сам является скрытым троцкистом.

В ближайшем будущем Вы переведете его на другую работу, а руководителем НКВД назначите тов. Ежова и поручите ему борьбу с троцкизмом. Сначала это будет иметь положительные последствия. НКВД сможет быстро выявить и обезвредить несколько троцкистских групп, готовящихся к проведению активных действий. Например, будут обезврежены крупные военачальники-троцкисты (Примаков, Путна, Тухачевский), которые имеют связи либо с германским, либо с японским генштабами. В их среде нередки разговоры о том, как сместить Вас с занимаемой должности и вернуть в страну тов. Троцкого. Внешняя разведка, скорее всего, сможет найти подтверждение этим данным.

В дальнейшем, однако, тов. Ежов, увлекшись выявлением врагов народа, начнет фабриковать заговоры против Вас и прибегать к внесудебным методам вынесения приговоров, вследствие чего расстреляют сотни тысяч людей, основная вина которых будет заключаться в том, что они не смогли вынести побоев следователя. Если по отношению к военным и работникам НКВД такой подход хоть частично оправдан, человек, у которого нет силы воли отстоять свою точку зрения под воздействием силовых методов, вряд ли сможет быть хорошим командиром. Однако стоит отметить, после десяти – пятнадцати суток без сна и непрерывных побоев редкие люди сохраняют ясность сознания. Если говорить о гражданских специалистах, то такой подход нанесет огромный вред народному хозяйству страны. Тов. Ежова через два года расстреляют как врага народа, хотя его основная вина будет заключаться в слепом обожании вождя, в желании угодить своему кумиру и быть все время у Вас на виду.

Окончательное решение, безусловно, будете принимать Вы, товарищ Сталин, но, с нашей точки зрения, расстрел можно и целесообразно применять лишь к врагам народа, занимающим высокие государственные посты, либо к лицам, виновным в совершении конкретных тяжелых преступлений, нанесших вред народному хозяйству. Приговор можно выносить только в результате судебного решения, когда вина обвиняемого полностью доказана. Внесудебные методы вынесения приговора могут применяться лишь в исключительных случаях, когда суды не могут обеспечить оперативного решения вопроса. Вынесенные таким образом приговоры должны лишать обвиняемого свободы, но не более. В стране есть что делать и где использовать рабочие руки, даже если это руки врагов. Одна только реконструкция старых и строительство новых УР-ов вдоль западной границы страны может обеспечить полезной работой всех врагов народа на несколько лет вперед. Об этом будет подробно сказано в отдельной докладной. С другой стороны, военного конфликта высокой интенсивности в недалеком будущем не избежать, поэтому у всех найдется возможность кровью смыть свою вину и принести пользу Родине.

Более того, с нашей точки зрения, было бы целесообразно дать тов. Ежову следующую партийную установку. Если выявленный троцкист является хорошим командиром, хорошим работником, положительно характеризуется трудовым коллективом, если партийная организация по месту работы берет на себя обязательства по перевоспитанию данного товарища, имеет смысл оставить его на рабочем месте. Возможно, с понижением в должности, под надзором партийных и других компетентных органов, запретив внешние контакты, но все же стоит дать такому человеку возможность добросовестным трудом искупить вину перед народом. Выявленный враг, находящийся под пристальным вниманием, не составляет угрозы. С другой стороны, недобросовестный работник, пьяница и разгильдяй, – это уже невольный пособник врагов. К таким товарищам не может быть снисхождения.

Подобный подход даст каждому советскому человеку четкую ориентировку. Если он добросовестно трудится, отдает свои силы на благо общества, ему нечего бояться анонимки или доноса недоброжелателей и ошибок со стороны следствия. К сожалению, многие захотят воспользоваться моментом и свести счеты со старыми обидчиками. В этом вале доносов и анонимок очень трудно будет отличить правду от лжи, и только четкие партийные установки помогут избежать ошибок либо свести их к минимуму. С другой стороны, такие принципы оценки вины обвиняемого положительным образом отразятся на общей дисциплине руководящих кадров и рабочих.

Что касается непосредственно тов. Артузова, то он, отличный работник и верный ленинец, осуждающий идеи троцкизма, к сожалению, не понял, что у работника такого уровня не может быть личной жизни, которая входит в противоречие с его работой. Его новая пассия не соответствует роли жены руководителя внешней разведки. В течение следующего года Артузов потерял бы свою должность, так как ни руководство РККА, ни руководство НКВД не оставили бы без внимания поведение новой жены начальника внешней разведки, ее частые поездки за границу, неразборчивость в контактах с иностранцами, среди которых легко выявить работников иностранных спецслужб. В результате Артузов занял бы малозначительную должность в НКВД. Зная неуемный характер тов. Ежова, можем предположить, что борьба с троцкизмом неминуемо коснулась бы внешней разведки, что было бы очередной ошибкой, так как внешние агенты не могут участвовать в заговорах внутри страны, а жизнь сама докажет и уже доказала ошибочность теории тов. Троцкого. Несомненно, среди внешних агентов есть и те, которые еще этого не поняли, но они добросовестно работают на Советское государство. Тов. Артузов, пренебрегая личной безопасностью, бросился бы на защиту своих бывших сотрудников и сам бы попал под движущийся локомотив. А поскольку его новая должность не состояла бы в списке тех, о ком должны докладывать лично Вам, товарищ Сталин, Вы бы даже не знали о его расстреле.


Проблема троцкизма требует, с нашей точки зрения, и своего внешнего решения. Если хочешь покончить с врагом, нужно рубить голову, а не пальцы. Поэтому было бы желательно разработать план ликвидации тов. Троцкого и при возможности привести его в исполнение.


Некоторые дополнения к сведениям, приведенным во второй записке


Для бронебойных пуль и сердечников подкалиберных снарядов наиболее подходит сплав урана с 2% молибдена.


В заключение хотим отметить следующее. На сегодняшний день у всего военного и партийного руководства страны существует несколько преувеличенная оценка боеспособности РККА и недооценка ее потенциальных противников. В своих дальнейших материалах мы постараемся представить иной взгляд на ситуацию в этой сфере и обосновать его.

Не стоит надеяться, что стране удастся избежать военного конфликта. Слишком серьезные силы будут направлены на его разжигание, отсидеться в стороне не удастся. Мы не на острове. Поэтому нужно в первую очередь объективно проанализировать сильные и слабые стороны, как свои, так и противника, выработать правильную стратегию ведения боевых действий.

Ольга28.06.1935 г.

Прочитав письмо, затем перечитав его снова, Артузов сложил листки в конверты и протянул их Сталину.

– Товарищ Артузов, что вы можете сказать по поводу этого письма?

– Письмо нужно тщательно проанализировать, – осторожно начал тот. – Что касается первого пункта, то это все требуется проверить, товарищ Сталин. Иностранцы до революции провели много экспедиций по России, возможно, кто-то обнаружил то, о чем пишет объект, но все это весьма странно… мне кажется, мы бы об этом уже давно знали. Если находятся люди, которые ищут контактов с нашим посольством, чтобы продать секреты своей страны, то особам, имеющим доступ к информации такого рода, давно пора было с нами связаться. Это не уран, который никому не нужен, это алмазы и нефть. Любому понятно, что подобная информация дорогого стоит, а доступ к ней наверняка имел бы не один человек. Для начала нужно проверить, есть ли вообще на карте такие названия, если есть, отправить экспедиции, только тогда я поверю, что все это правда. Если бы не информация, приведенная в первых посланиях, я был бы склонен считать, что все это блеф. Но в данном случае есть смысл рискнуть, приведены достаточно точные ориентиры. По второму пункту. Объект, как обычно, очень свободно, без тени сомнения, предсказывает будущие события. Не отрицая, что есть вероятность такого развития ситуации, я бы мог набросать еще три-четыре возможных варианта. Что касается третьего пункта, обвинения против военных звучат серьезно, их нужно проверять. Хотя нельзя исключать, что это провокация с целью подрыва обороноспособности РККА. Что касается прогнозов о будущем нашей страны, которые с такой легкостью делает объект, я не хотел бы их обсуждать, тем более что они касаются решений, которые принимаете лично вы, товарищ Сталин. В том, что объект низко оценивает боеспособность РККА, нет ничего нового, это было понятно и раньше, а вот мелочи по урану меня как металлурга по образованию просто удивили. Мы достаточно точно знаем, что уран никто толком не исследует – ядовитый и вредный материал. Насколько известно, никто его не использует, тем более как бронебойный материал в сплаве с молибденом. Если это не блеф, как металлург могу сказать: для получения такого результата нужны годы напряженных исследований. Сохранить эти исследования в тайне… это очень странно и фантастично…

– А что вы скажете по поводу той части письма, которая касается лично вас, товарищ Артузов?

– Мне трудно быть объективным в этом вопросе. Хотя определенная логика в изложении присутствует, можно придумать десятки других вариантов возможного развития событий. Будущее неопределенно, мы строим его своими руками.

– Вы оптимист, товарищ Артузов, это хорошо. Коммунист должен быть оптимистом. Как видите, я не ошибся, это действительно было послание мне. Когда поймаете Ольгу, не забудьте поблагодарить ее. Может быть, она вам жизнь спасла, – задумчиво сказал вождь. Было видно, что он напряженно думает над чем-то. Иосиф Виссарионович долго ходил по кабинету, не обращая внимания на Артузова. Затем внезапно повернулся к нему и продолжил, внимательно глядя тому в глаза, как будто и не было этой продолжительной паузы: – Но это потом, это не главное. Теперь слушайте меня внимательно, это дело, назовем его дело военных, пока будете вести вы. Подберите себе сотрудников для оперативной работы, самых надежных, в которых полностью уверены, список принесете мне на утверждение. Я согласую с Ягодой, люди перейдут в ваше полное распоряжение. За Примаковым и Путной установите наблюдение, соберите материал. Я дам указание отозвать Путну из Англии домой. Накидаете список высших командиров РККА, которые могут быть замешаны в связях с Троцким. Список согласуете со мной. Всех, кто в списке, – под наблюдение. Агенты в Германии и Японии должны раздобыть материалы о связях наших командармов с генштабами вероятных противников и возможном заговоре. Пусть разобьются в лепешку, но добудут эту информацию. Желательно, чтобы до осени были результаты. Ольгу бросьте, пока не до нее. Она сама напишет. Услышите о Стаханове, тихо все разузнайте, конечно, если время будет. Если нет вопросов, я вас больше не задерживаю.

Когда Артузов направился к двери, Сталин окликнул его:

– Товарищ Артузов!

– Да, товарищ Сталин.

– Запомните, это дело самое важное из тех, которые вы вели. Задействуйте всех, кто может дать достоверную информацию. И подумайте над предложением Ольги по Троцкому. Только так подумайте, чтобы никто из работающих у вас троцкистов и коминтерновцев в этом не участвовал.

– Вы сами всегда отклоняли такие предложения, товарищ Сталин, не желали портить отношения с Коминтерном.

– Плевать на Коминтерн! Если подтвердятся сведения о перевороте, этого прощать нельзя.

– Слушаюсь, товарищ Сталин!

– Вы слышали разговоры о том, что я собираюсь менять товарища Ягоду?

– Нет, я был уверен, что вы довольны его работой. Очень удивился, прочитав это. Так это правда?

– Идите, товарищ Артузов, жду вас завтра со списками. Я знаю, вы профессионал и не раз на деле доказывали это, но о содержании письма не должна узнать ни одна живая душа… Мне придется сослаться на внешнюю разведку как на источник информации по возможным месторождениям. Пришлите официальную докладную и оформите это как-то в своем ведомстве. Экспедиции – дело не дешевое.

После того как закрылась дверь, вождь еще долго ходил по кабинету. Послание вывело его из равновесия. С одной стороны, подарки были царские: алмазы, нефть, данные о готовящемся заговоре военных. Это дорогого стоило. Очень дорогого. Но то, что кто-то знает его планы наперед, планы, которые он только обдумывал, и дает свои рекомендации по вопросам, которые Иосиф Виссарионович привык решать единолично, – не могло не раздражать.

Он собирался дать Ягоде поработать еще минимум полгода, пока Ежов как куратор от ЦК не ознакомится поближе с вопросами, которые решает НКВД, но информация о военных требовала решительных действий. У Сталина имелась одна особенность, которая позволила ему выжить и успешно справляться со всеми трудностями: он интуитивно ощущал опасность. В данный момент интуиция подсказывала, что приведенные в докладной сведения о военных не провокация, это реальная угроза и ее надо устранить как можно быстрее. Доверить такое дело людям Ягоды Сталин не мог, и под рукой никого, кроме Артузова, не оказалось.

«Ничего, до осени дело терпит», – подумал вождь. Осенью на очередном пленуме он поставит во главе НКВД Ежова, не станет откладывать это дело до весны. Ягоду переведут на другую работу. Тогда можно будет дело военных у Артузова забрать. «Артур – хороший профессионал, но он сам по себе и не чувствует, насколько вероятен тот сценарий, который описала Ольга». Прочитав письмо, Сталин, в отличие от Артузова, почувствовал: да, так могло быть. Прошлый раз его задело – как кто-то смеет предсказывать то, что зависит только от него, он был согласен с Артуром, дата смерти – это просто психологический прием, позволивший захватить инициативу в разговоре. Но вместе с тем это был и намек ему. Вождь этот намек понял. Ему намекали – спроси, откуда я это знаю, и я тебе такое расскажу...

«Но как эта ведьма могла узнать, что я Ежова планирую взять на место Ягоды?!» – в который раз подобная мысль причинила Сталину почти физическое беспокойство. Некоторые высказанные идеи были очень рациональны, его хозяйский ум оценил и «бережливость» Ольги в плане разбазаривания человеческого материала, и смешную попытку убить двух зайцев сразу, учитывая трудолюбие и добросовестность обвиняемого при определении меры наказания.

Все это Сталин прочитал с легкой улыбкой – когда решается судьба страны, не до таких мелочей. Лес рубят – щепки летят. Но то, что в письме было написано про Артузова, заставило его задуматься. Артур не являлся врагом. Да, он не стал близким другом и доверенным человеком, но он был классным профессионалом, и вождь знал: он бы никогда не дал разрешение на расстрел такого сотрудника. То, как легко, в два хода, ситуация может выйти из-под контроля, неприятно удивило его. Трезвый ум вынужден был признать: да, так могло быть. А значит, Ежова придется так или иначе ограничить и контролировать. «Держать Ежова в ежовых рукавицах!» – Сталин улыбнулся такому каламбуру, над которым придется поработать. «Ведьма!» – снова подумал он, но без злости. Со стороны Ольги не ощущалось угрозы. Вождь знал – рано или поздно рыбка попадет в сети и все расскажет. А пока имелись дела поважнее. После того как информация получена, дело политиков ее использовать, а не выяснять источник. «Скорее всего, это работа французов, – решил Сталин – Там и сторонников социализма намного больше, чем в Англии, и недооценка мощи РККА, скорее, характерна для них, чем для англичан. Вдобавок договор с союзниками уже заключен. Почитать, какие недостатки они заметили, будет интересно. Взгляд со стороны всегда отметит что-то новое. Но чтобы француз предрекал поражение своей стране от немцев в 1940 году…» – это было невозможно. Головоломка не хотела решаться, и Сталин занялся другими делами, их было слишком много, и все требовали его внимания.


– «Вот и лето прошло, словно и не бывало, – грустно сказала Оля, возвращаясь из Центральной библиотеки, – мне, конечно, везло, только этого мало»[4].

Вместе со студенческим билетом Стрельцова смогла получить доступ к фондам. Взяв несколько книг за первый и второй курс, направилась завершить одно неоконченное дело. Потом начнется учеба, времени и возможностей станет значительно меньше.

Зайдя по дороге в магазин, Ольга выбрала модный в этом сезоне большой берет в тон платью и, спрятав его в сумку, направилась дальше. «Девушке менять внешность намного проще, чем парню, – думала она по дороге. – Стоит надеть головной убор, чуть изменить форму груди, и ты сразу выглядишь на пять лет старше, чем на самом деле». Сегодня девушка накрасила глаза, что делала нечасто, надела нарядное платье, все-таки первый раз идти в Центральную библиотеку – это праздник.

Оля заметно выросла и окрепла за это лето, ежедневная зарядка, упражнения на растяжку и комплекс странных, плавных движений, который неожиданно вспомнило ее тело, не пропали даром. Комплекс она выполняла только при отсутствии зрителей, понимала, что сразу привлечет к себе внимание. Стрельцовой очень нравилось стрелять из винтовки, хотя она не могла уделять этому много времени. Тем не менее девушка уже выполнила норматив и с гордостью носила значок «Ворошиловский стрелок». Но сегодня она его не надела, в библиотеке и других местах, которые ей нужно было посетить, эта деталь была лишней.

Сев на нужный трамвай и полюбовавшись из окна на многочисленные стройки, Оля вышла на одной из остановок и неторопливо пошла по улице, вспоминая маршрут. Зайдя в знакомый подъезд, быстро поднялась на последний пролет, ведущий на чердак. Выбрав место так, чтобы через нижнее от нее окно лестничного пролета видны были все, кто направляется в этот подъезд, Оля занялась собой. Поместила в бюстгальтер прихваченные из дому подкладки, заметно увеличила свою грудь, так, чтобы та сразу бросалась в глаза, надела на голову берет. Убрала под него волосы, придав лицу более решительное и энергичное выражение. После этого Оля, положив на ступеньки сумку с книгами, взяла одну из них в руки и села напротив окна. Поглядывая на открывшийся ее взору участок дороги, принялась читать. Больше всего девушка боялась зачитаться и пропустить нужного ей гражданина, но все обошлось, знакомую фигуру даже с такой точки обзора, почти с птичьего полета, она узнала сразу. Было около трех часов дня. Стрельцова улыбнулась. Время она почти угадала.

Сегодня директор после длительных больничного и отпуска вышел на работу. В школе он не появлялся почти четыре месяца. Завуч передала ему все дела, но времени разобрать бумаги не было. Практически весь день пришлось бегать по зданию, осматривать, что готово к новому учебному году, подгонять мастеров, заканчивающих последние дела.

Директор думал, что эту кобру, завуча, нужно выжить, уж больно хорошо у нее получилось его замещать. За целый день он не нашел к чему придраться, но ничего, когда доберется до бумаг, там наверняка найдет, к чему прицепиться. Бумаг, к которым нет претензий, на свете не бывает. Эту истину он усвоил хорошо.

Подойдя к дому, директор испуганно оглянулся, не идет ли кто следом. Он не знал, что это называют фобией, ему было просто страшно входить в подъезд. Подымаясь по лестнице, обрадовался, услышав стук каблучков где-то наверху. В этот момент он не думал о том, как часто соседи шумом и топаньем нарушают его покой. Он был рад, что в подъезде есть еще кто-то знакомый. Молодая женщина с большой грудью, идущая ему навстречу, оказалась незнакомой, но приветливо улыбнулась и издали поздоровалась:

– Здравствуйте, Николай Васильевич!

– Здравствуйте, – удивленно ответил директор, пытаясь вспомнить, знает ли женщину. После травмы он уже не был уверен в своей памяти.

Его насторожило, что незнакомка, улыбаясь, движется прямо на него. Он попытался посторониться, и, лишь когда от движения ноги взметнулась широкая юбка ее платья, в голове успела мелькнуть паническая мысль: «Что она делает?» Удар ногой в горло сломал кадык и бросил его вниз, головой на ступеньки.

Выйдя из подъезда, Оля подумала, что бедная жена сильно расстроится. «Любовь зла, полюбишь и козла, надо будет ей как-то помочь, она ведь ни в чем не виновата!» – грустно подумала девушка. Сев в трамвай, Оля проехала несколько остановок, зашла в подъезд и, выйдя из него пятнадцатилетней девушкой, пошла домой. У себя в подъезде она достала из-под карниза спрятанный ключ, вышла на улицу и случайно уронила его в канализацию.

«Из-за глупой головы ногам работа!» – подумала Ольга.

Затем пошла в парк и села на скамейку читать книжку. Обычно к ней на лавочку никто не садился, но сегодня почти сразу подошли двое парней и начали разговор. Может быть, сегодня Стрельцова, в отличие от других дней, бросала из-за книги заинтересованные взгляды на парней, может быть, другие невербальные сигналы привлекли к ней внимание, но вскоре она уже весело болтала с Сережей и Александром, который не любил, когда его называют Сашей. У Александра в коммунальной квартире оказался телефон, номер которого Оля записала себе в тетрадку. А вдруг пригодится.

«Как обидно, что Толика сегодня не выпустили из училища! – думала девушка. – Теперь придется тратить время на этого Александра». Оля очень дорожила своим временем, ей постоянно казалось, что она чего-то не сделала, а могла бы уже сделать. Попрощавшись с парнями и пообещав позвонить, направилась в библиотеку. «А ведь придется звонить хотя бы раз в неделю, чтобы он про меня не забыл!» – думала она. Это ее расстроило.

С некоторых пор Оля начала вести дневник. У серьезной девушки, будущего советского ученого и молодого строителя коммунизма, обязан быть дневник, в котором она отмечает, что сделано за день. Дневник у нее получался скучным, в нем преобладали записи типа: «Сидела в библиотеке, изучала учебник по мат. анализу за первый курс». Напротив сегодняшнего числа она непривычно долго писала: «Записалась в ЦБ. Сидела в парке, читала механику за первый курс. Познакомилась с Сережей и Александром. Они такие смешные – уже на втором курсе, но, вместо того чтобы целый день учиться, только к девушкам в парке пристают. Александр оставил свой телефон: В2639. Не знаю, буду ли ему звонить…»

Собираясь домой, она, как обычно, взяла свежий номер газеты «Правда». На передней полосе красовалась большая статья о шахтере Стаханове, который в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое августа нарубил за смену сто две тонны угля. Взволнованная Оля присела на стул, у нее закружилась голова. Она точно помнила: событие должно было произойти с тридцатого на тридцать первое августа, в последний день лета. Окружающая ее действительность вдруг стала казаться сном, и девушка изо всех сил попыталась проснуться. Но ничего не вышло.


– Товарищ Сталин, с военного аэродрома звонит товарищ Артузов, он прилетел из Сталино, спрашивает, когда вы сможете его принять.

– Соедините меня с ним. Слушаю вас, товарищ Артузов.

– Иосиф Виссарионович, я разговаривал со Стахановым и его товарищами по шахте в Макеевке. Думаю, вам будет интересно то, что мне удалось узнать.

– Хорошо, приходите после восьми.

Сталин выглядел усталым, но довольным.

– Подтвердилась информация Ольги по урану. Мне сегодня звонили из Алма-Аты. По нефти тоже скоро узнаем. Оборудование для бурения уже завезли, скоро начнут монтировать. По алмазам информация поступит не раньше лета. Зимовать там будут, на месте, в Якутии, а со следующего сезона начнут искать. Докладывайте, что у вас нового.

– По делу военных пришло сообщение от агента «Венера», подтверждающее неофициальные контакты ряда наших военачальников, в том числе Тухачевского, с генштабом Германии. Такие материалы существуют, и он может их купить через свои каналы. Но цену назвал очень высокую, порядка двухсот тысяч наших рублей в германской валюте. Я думаю, если поторговаться, можно цену сбить вдвое.

– Не надо мелочиться в этом деле, товарищ Артузов, переводите деньги, и пусть немедленно передает фотокопии самым надежным каналом связи.

– Это по морю, через Амстердам, товарищ Сталин. Займет до двух месяцев.

– Не страшно. Мы должны исключить любую вероятность попадания этих материалов в чужие руки. Что вы хотели рассказать по Стаханову?

– Двадцать восьмого числа я прочитал статью и сразу послал двух доверенных сотрудников под видом корреспондентов одной малоизвестной отраслевой газеты на шахту с заданием собрать максимум информации о том, какая подготовительная работа предшествовала установлению рекорда, кто был задействован и каким образом. Полученная информация настолько противоречила любым моим представлениям, что я посчитал необходимым лично ее проверить. В результате могу уверенно утверждать, что впервые мысль о такой организации труда на шахте, которая помогла установить рекорд, посетила товарища Стаханова в конце июня этого года. До того никто ни в семье, ни среди его сослуживцев не слышали ни слова о реорганизации труда шахтеров с целью повышения производительности труда. Я совершенно определенно утверждаю, хотя это звучит невероятно, что в начале мая только Ольга знала, что Стаханов станет известен. Для самого Стаханова это была бы новость.

– Как вы это объясняете?

– Единственное рациональное объяснение, которое мне пришло в голову, – это гипноз. Выбрав по каким-то признакам товарища Стаханова и желая убедить нас в правильности своих прогнозов и продемонстрировать собственные возможности, Ольга в июне под гипнозом дала ему установку на изменение методов работы, что привело к установлению рекорда производительности труда и подтверждению ее прогноза. Можно было бы попробовать под гипнозом восстановить память шахтера и узнать, как было дело. Но как человек, по долгу службы имевший дело с этим методом, я бы не рекомендовал этого делать. В лучшем случае мы получим подтверждение данной теории, если результатов не будет, это всегда можно будет объяснить поставленными в сознании блоками, не дающими возможности вспомнить данный эпизод. А бесследно для психики такие процедуры никогда не проходят. Что касается мотивов, зачем Ольге устраивать весь этот спектакль, тут уже моей фантазии не хватает. Объективно говоря, все ее действия приносят пользу, но какой смысл в такой таинственности, понять трудно. Еще одно хотел вам сказать. Я проверил указанные Ольгой места, предположительные месторождения полезных ископаемых. По утверждениям местных товарищей, туда никогда не ходили экспедиции, как русские, так и иностранные. Тут мне тоже сложно найти объяснения. Хотя… есть одна гипотеза, способная объяснить без гипноза все имеющиеся факты, включая и все мелочи, на которые мы пока не обращаем внимания, но она, как бы это сказать, не совсем рациональна.

– Поясните свою мысль, товарищ Артузов.

– Понимаете, товарищ Сталин, каждый новый факт заставляет нас что-то менять. После первого письма казалось, что с нами работает иностранная разведка, все факты касались международных событий, а некоторые общие рекомендации – РККА. Второе письмо было посвящено деталям, которые знают только разработчики бронебойных боеприпасов. Его мог написать только человек, глубоко знающий эти области, но никак не разведка. Следовательно, предполагая разведку, мы приходим к выводу, что она пользовалась услугами экспертов из области вооружений. Кстати, проверка показала: такие бронебойные снаряды никому пока не известны. Мы будем первыми, принявшими их на вооружение. Третье письмо заставило нас искать иностранные экспедиции, которые обнаружили полезные ископаемые и десятилетиями хранили открытия в тайне. Не говоря о том, что в этом письме корреспондент угадывает и неплохо комментирует будущие события. И наконец случай со Стахановым заставил нас привлекать к объяснению гипноз. Но все это требует вовлечения в деятельность большого количества людей и экспертов. Мы долго выстраивали нашу внешнюю разведку, и я ответственно заявляю: у нас хорошая разведка, операция такого масштаба не осталась бы незамеченной. Информацию от наших агентов, которая позволила бы связать ту или иную страну с письмами Ольги, мы бы наверняка получили. Таким образом, исключив внешние источники, я вижу только одну возможность. Если предположить, что Ольга провидица, все становится на свои места. Письма, написанные левой рукой на ученических листках, отсутствие каких-либо следов за рубежом, бескорыстное желание помочь. Стаханов, кадровые перемещения, мой расстрел, смелые прогнозы на годы вперед – все выстраивается в непротиворечивую цепочку, звенья которой дополняют друг друга. Хочу сказать, что в этой области есть множество шарлатанов, но встречаются и в наше время выдающиеся личности. Наши агенты из САСШ сообщали, что их газеты публикуют много материалов о местном ясновидце, который по фотографии определяет болезнь и выписывает рецепты. Он спас уже тысячи больных, от которых отказались врачи. Я лично считаю, что ясновидение не противоречит теории диалектического материализма Маркса и Ленина. У человеческого мозга еще много тайн. Фактически провидцы не предсказывают будущее, а дают наиболее вероятный прогноз, по крайней мере, из писем Ольги это очевидно, и она их пишет, чтобы этот прогноз изменить.

– Очень смелое утверждение, товарищ Артузов. Люди от бессилия всегда начинают искать ведьм и сжигать их на кострах. Хотя, когда читал последнее письмо, у меня самого несколько раз мелькала подобная мысль. Значит, вы считаете, нам пишет ведьма?

– В некотором смысле слова – да, товарищ Сталин, ее можно назвать ведьмой.

– А вы встречались в своей жизни с ведьмами, товарищ Артузов? – В глазах Сталина мелькнула ирония.

– Нет, товарищ Сталин, думаю, что нет.

– Вам очень повезло, товарищ Артузов, а вот мне приходилось встречаться. Поэтому мой вам совет, оставьте пока ясновидцев в покое. Ищите реальных персонажей. Мне все равно, ведьма это или чей-то агент, найдите эту Ольгу, которая решила поиграть с нами в кошки-мышки.

– Это будет очень трудно, товарищ Сталин, объект крайне осторожен, и ему ничего от нас не надо.

– Я уверен, товарищ Артузов, у вас получится. Но не сейчас, Ольга сейчас не главное. Главное – достаньте доказательства военного заговора из германского генштаба. Ни о чем другом пока не думайте, разве что про японцев не забывайте.

– Из Японии жду сообщения на этой неделе.

– Как только будут новости, сразу докладывайте. Идите, я вас больше не задерживаю.

Возвращаясь от Сталина, Артузов подумал: как все странно в политике и как хорошо, что он ею не занимается. Еще в тысяча девятьсот тридцатом году было доказано, что Тухачевский – троцкист и недоволен политикой Сталина. Но вождь тогда вступился за него лично и вывел из-под огня. С тех пор руководителю ИНО поступало немало сигналов и от агента «Сюрприз», и от агента «Илинич» о связях Тухачевского с германским генштабом. Он информировал и Менжинского, и Ягоду, но ему всегда велели искать возможную провокацию и двойную игру. А теперь вопрос, как об этом доложить Сталину. «Ладно, главное – достать фотокопии, а там… победителей не судят. Что касается Ольги, то мне велели искать реальных персонажей, будем искать. Никто не запрещал разрабатывать версию ясновидящей».

Артузов слегка преувеличил трудности. На самом деле он уже тогда, в Макеевке, когда понял, кого следует искать, практически поймал Ольгу. Молодая девушка от шестнадцати до восемнадцати лет, судя по письмам, незаурядного ума, вдобавок к другим своим способностям. Да, Москва большой город, но мест, где можно встретить таких девушек, очень мало. Сообщать кому-либо о своих планах он не собирался. Во-первых, пока Ольга на свободе и идет игра, он нужен, а во-вторых, Артузов понял – то, как описала его судьбу Оля, могло случиться. А когда он понял, что девушка ясновидящая, слегка испугался. Эта возможная судьба ему очень не понравилась, и к тому же не было уверенности, что она уже прошла мимо. Выходит, за ним должок, а такие долги нужно отдавать. Найти эту девушку Артузов собирался для того, чтобы иметь козырь в запасе и научить ее не делать глупостей, больше не писать того, что явно указывает на ее таланты. В смутные времена это лишним не будет. Для поисков необходимо прикрытие, ведь придется использовать сотрудников. Кое-что Артур уже придумал. Для работы в разведке нужно срочно привлечь несколько молодых, талантливых девушек, мечтающих о лаврах Мата Хари. Артузов был уверен: вместе с ними он найдет еще одну, которую у него было много резонов оставить на свободе. Основной из резонов заключался в том, что внимания к ее информации после того, как ее поймают, никто уделять не будет. Пропадет тайна, пропадет интерес.

Глава 4

Руководителя следственной группы, работника среднего начсостава Тарасова Виктора Федоровича, прибывшего на место преступления с остальными членами группы, больше всего волновал вопрос: в чем же таком мог быть замешан директор школы, если его дважды пытались убить. Во второй раз, к сожалению, намного удачней, чем в первый. Опрос жителей этого и соседних домов ничего не дал. Даже бабушка из дома напротив, видевшая в свое время преступника, была в это время занята по хозяйству и в окно не смотрела. Так что слова «невысокий паренек в белом картузе с хозяйственной сумкой в руке» так и остались единственным описанием преступника. Портрет, нарисованный художником со слов потерпевшего, никакого толку не дал, никто подобного человека никогда не видел, и возникали обоснованные сомнения в том, что он существовал. Они даже не пробовали показывать рисунок, поняли, что это плод фантазии бывшего директора.

Виктор Федорович с тоской думал, сколько же версий убийства нужно рассмотреть, чтобы распутать дело. Как опытный работник он понимал: никто ему столько людей и времени не даст. Кое-что они уже проверили после первого эпизода. Исключили жену и сослуживцев. На работе явно прослеживались два типа отношений к потерпевшему: часть коллектива его расхваливала, другая о его талантах и достоинствах отзывалась очень сдержанно.

Ничего странного в этом не наблюдалось, кого-то начальство любит, кого-то не очень. Тех, кого потерпевший не любил, он доставал мелкими придирками, но все в пределах нормы, за такое не убивают. С учениками ситуация сложилась похуже. Нашлись ребята, которые имели с директором серьезные конфликты, вплоть до того, что не получили в свое время аттестата. Кое-какую работу в рамках отпущенного времени провели, но результатов она не дала. Опросили несколько человек, более-менее подходящих под описание, но никто из них на роль убийцы не тянул как по характеру, так и по мотивам. «Придется трясти бумаги по месту работы, может, там след найдем!» – с грустью подумал Виктор Федорович. В первую очередь нужно было разобраться в хозяйственной деятельности директора, а этого Тарасов не любил больше всего на свете. Не имелось у него ни способностей к бухгалтерии, ни усидчивости, и он размышлял, кого из сослуживцев попросить у начальства для помощи в этом «глухом» деле.


Оля зябко куталась в платок, притоптывала ногами, улыбалась и думала: только конец сентября, а скоро придется покупать зимнее пальто – такая пришла холодина. Однокурсники-москвичи обещали, что еще будет тепло, но в такую стужу в это не очень верилось. Восемь часов вечера, а на улицах уже темнота, отступающая лишь перед светом редких фонарей. Все, кто был на остановке и ждал, как и Ольга, трамвая, поворачивались спиной к холодному северному ветру, дующему уже третий день подряд и принесшему с собой стужу.

Но душа Оли пела невзирая на погоду, радость, которая охватила ее, можно было сравнить только с далекими детскими воспоминаниями, когда на утренник в канун Первого мая приходили представители завода, взявшего шефство над школой, и раздавали детям по кусочку сладкого сахара-рафинада.

Последние полтора месяца оказались очень тяжелыми для Стрельцовой, она знала: нужно определиться с тем, чем она будет заниматься в ближайшее время. Но это как раз никак не получалось. Девушка понимала: тема ее будущей работы должна быть связана с радиосвязью, которая в настоящий момент в РККА хромала на обе ноги как в количественном, так и в качественном отношении. Оля знала: в результате именно она должна кардинально решить вопрос.

Но чем больше проходило времени, тем сильнее ее охватывали беспокойство и раздражение. Даже присущих ей спокойствия и уравновешенности не хватало, чтобы справиться с этим зудящим беспокойством, выматывающим немым вопросом: то ли я делаю, тем ли занимаюсь. Дни, проскальзывающие мимо однообразной чередой и не приносящие ничего нового, давили на сознание тяжелым грузом бесполезности и поднимали в душе волны лихорадочного нетерпения, которое только мешало сосредоточенно искать зацепку, позволявшую найти решение поставленной задачи.

Вдобавок не получалось со стрельбой. Тренировки по выполнению нормативов «Ворошиловского стрелка» второй категории и, как следствие, переход на стрельбу из боевой трехлинейки с ее сильной отдачей и задиранием ствола вверх были очень трудными. Инструктор сочувственно поглядывал на девушку и говорил, что нужно набрать вес. Без веса, мол, с трехлинейкой не совладать. Вес Оля набирать категорически не соглашалась, обоснованно считая, что и так, несмотря на ежедневную зарядку, килограмм пять у нее явно лишних, так что ситуация складывалась тупиковая. Лишь неделю назад ей пришло в голову, как можно улучшить ситуацию. Она изготовила и передала через инструктора в адрес руководства местного отделения Осоавиахима чертежи трехкамерного дульного тормоза – компенсатора с дополнительной функцией частичного гашения звука выстрела. У Осоавиахима хорошие связи с заводами столицы, разместить такой заказ у своих шефов им особого труда не составит. Тем более что для упрощения токарных работ Оля разбила изделие на три отдельных части, соединяемые резьбой друг с другом. В результате такие детали можно было выточить на любом токарном станке. Сначала инструктор начал над ней смеяться, с важным видом объяснил, что никакого особого гашения звука не будет: сверхзвуковая пуля издает при движении звук, сравнимый по громкости с самим выстрелом. Кроме этого, у снайперов уже есть на вооружении прекрасный прибор «Брамит». На что Оля нахально заявила, мол, сельские мы, никаких «Брамитов» не знаем, но для реального боя ее изделие, несомненно, лучше. И чтобы доказать это, она готова вызвать инструктора на соревнование.

Соревнование, максимально приближенное к боевым действиям. Каждому участнику выделяется участок: сто метров шириной и метров пятьдесят глубиной. Между передними рубежами участков – расстояние двести метров. Таким образом, как бы участники ни выбирали свои позиции, между ними по прямой всегда останется меньше четырехсот метров в пределах уверенного прицеливания из боевой винтовки. У каждого на участке есть окопы, из которых помощники время от времени выдвигают мишени и держат их ровно три секунды, затем прячут.

Судьи приводят участников с завязанными глазами на заранее оговоренную позицию, маскируют – и соревнование начинается. Задача участников – набрать максимальное количество баллов из десяти выстрелов. За поражение выдвигающейся мишени начисляется десять баллов, за обнаружение соперника и поражение мишени, которая есть над каждой возможной позицией снайпера, – пятьдесят баллов. В мишень над участником нужно ставить пиропатрон, для большей зрелищности. Ну и по времени ограничить, соревнование должно длиться не более тридцати минут, чтобы было динамично и зрелищно.

Инструктор сразу загорелся, ведь настоящему стрелку скучно состязаться с соперником на мишенях. Он хочет увидеть его в перекрестие своего прицела. Ну а если не его самого, так хотя бы мишень с фейерверком над его головой. Это хорошо, тело должно гудеть от адреналина, чувствовать, что ты лежишь на поле под прицелом и нужно бороться, искать соперника среди пожухшей травы, кустов и камней.

Вот только, опасался инструктор, не разрешит начальство стрелять друг в друга боевыми патронами. Рука дернется, прицел собьется – и на поле труп. Неизвестно, разрешат ли в армии такое соревнование, а с гражданскими и подавно. Оля резонно заметила, что нужно послать начальству сначала «жесткий» вариант, потом можно будет изменить. Пошлем сразу «мягкий», все равно к чему-то прицепятся. И чего, собственно, бояться, соревнуются люди, получившие значок второй ступени, винтовку видят не в первый раз, а несчастные случаи и в шахматах бывают, не говоря уже про другие виды спорта. Теперь Оля с нетерпением ждала, когда будет готов ее компенсатор и что скажет по поводу нового вида соревнований высокое начальство.

Сегодня ей повезло, она готова была прыгать от охватившей ее радости. После двух месяцев блуждания по книгам и научным статьям девушка случайно наткнулась на статью малоизвестного автора, напечатанную в журнале по проблемам металлургии в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Темой статьи было описание нового метода очистки железа, который автор назвал «методом зонной плавки». Собственно, дальше Оля не читала. В ее голове щелкнуло, и ясно вырисовались две схемы зонной плавки для получения чистых кристаллов германия и кремния, а также несколько методов их дальнейшей обработки с целью получения npn или pnp транзисторов. Стрельцова поняла, именно это и есть та работа, которую она так долго искала.

Теперь нужно было выбрать место и организацию, которая бы удовлетворяла нескольким основным требованиям. Во-первых, нужно было обеспечить необходимый режим секретности, хотя Оля ясно понимала: для такой простой технологии секретность можно сохранить максимум на два-три года. После начала массового производства полупроводников одного устного описания идеи будет достаточно для того, чтобы в развитых странах повторили этот процесс. Но, как говорится, лиха беда начало. Зная основное направление дальнейшего развития, можно постараться снять сливки в самом начале, а потом не дать себя обогнать.

Во-вторых, эта организация должна иметь в наличии необходимое оборудование, и хотя его для этой технологии нужен самый минимум, но минимум очень специфический, собирать все приборы с нуля было делом неблагодарным, это могло превратиться в длинную историю. В-третьих, на месте должна иметься возможность обеспечить скорейший переход от научных экспериментов к опытному и массовому производству.

Проанализировав все как следует, Оля решила, что лишь одна организация в Московской области удовлетворяет этим требованиям, и эта организация называется завод «Радиолампа» во Фрязине, которому еще нет и года. Как читала Оля в газетах, сдали его в эксплуатацию в декабре. Скоро годик новорожденному праздновать будут. Все три пункта там выполнялись как нельзя лучше. Кое-чего из оборудования может не хватать, но недостающее местные умельцы легко сделают из доступных материалов. Определенные вопросы вызывала кинематическая часть будущей установки, но и тут у Оли имелись идеи, как обойти трудности, если на заводе не будет приспособлений, позволяющих обеспечить медленное и непрерывное движение нагревателя или колбы.

Имелась еще одна немаловажная причина делать ставку именно на «Радиолампу». На новом заводе во Фрязине не могло не быть проблем с качеством, выполнением плана, квалифицированными кадрами. Насколько Ольге было известно, его создали, чтобы помочь ленинградской «Светлане». В настоящее время ленинградское предприятие являлось основным производителем электронных ламп, которые были в СССР остродефицитной позицией. Впрочем, не они одни. Наверняка директора постоянно клюют, заставляя наращивать выпуск продукции хотя бы до плановых показателей. Ведь, судя по материалам прессы, планы у наркомата связаны с «Радиолампой» огромные. Поставка американского оборудования, строительство производственных площадей и бытовых объектов. За небольшим заводиком вырисовывался будущий гигант радиопромышленности.

Кроме того, для улучшения технологического процесса и оказания помощи цехам в ликвидации возникающих затруднений здесь были организованы лаборатории: вакуумная, физическая, химическая, метрики. Эти лаборатории должны были способствовать освоению коллективом завода технологии производства серии металлических приемно-усилительных ламп. В дальнейшем, так же как и в лабораториях «Светланы», планировалось вести на их базе научно-исследовательскую и опытно-конструкторскую работу по разработке новых ламп для нужд промышленности и РККА.

Оля нацелилась устроиться туда на работу пока лаборантом, а там как получится. Придется перевестись на заочный, а если удастся быстро окончить вуз, максимум за три года, но лучше за два, можно стать начальником лаборатории, а то и всего завода – ха! ха! ха! – жизнь покажет.

Наверняка в лабораториях нехватка кадров, а если, не приведи господи, полный комплект, Оля планировала оставить свой адрес и телефон в отделе кадров. Мало ли что бывает. Несчастный случай с любым случиться может.

Устроившись и сделав несколько рацпредложений, легко можно договориться с начальством, что она в свободное время на базе лабораторных приборов будет проводить научные опыты по кристаллическим элементам, которые могут стать дополнением к лампам. И выбить под это дело необходимые материалы.

То, что Стрельцова предложит, позволит в будущем кардинально решить вопрос с количеством выпускаемых элементов. Выращивать транзисторы – это не лампы клепать, тут легко счет на миллионы перевести. С точки зрения руководства завода риск минимален, запрашиваемые материалы никуда не денутся, их всегда можно вернуть, и даже если не будет обещанных результатов, удастся написать пару научных работ. Научные работы тогда и пишутся, когда никаких результатов нет. Про исследования, которые дали результаты, десятилетиями никто ничего не слышит. Хотя по-всякому бывает. Да и основная работа не страдает. Еще одним положительным пунктом в пользу избрания завода было то, что заводскому начальству некогда следить за новым в науке, никто не спросит: «А откуда ты, девушка, все это знаешь?»


Сталин ждал Артузова с фотокопиями полученных сегодня из Германии пленок. Рано утром пароход из Амстердама прибыл в Ленинград, оттуда пленки самолетом прилетели в Москву, в фотолабораторию ИНО.

Несколько дней назад закончился внеочередной закрытый пленум ЦК, на котором заслушали отчет товарища Ягоды по борьбе с троцкистскими группами и вражескими организациями. Содокладчиком выступал товарищ Ежов. Как сообщили докладчики, по итогам неоконченной проверки партдокументов в связи с исключением из партии на первое октября тысяча девятьсот тридцать пятого года арестовано двенадцать тысяч триста шестьдесят девять врагов народа, разоблачено свыше восьмидесяти вражеских организаций и групп. Вместе с тем товарищ Ежов отметил, что чистка рядов не завершена и среди исключенных из партии остались враги, все еще не привлеченные к судебной ответственности. Товарищ Ежов подверг острой критике работу товарища Ягоды и отметил, что ему как представителю ЦК, контролирующему работу НКВД, приходится постоянно вмешиваться в работу следствия, чтобы явные враги Советской власти понесли заслуженное наказание. Все выступавшие в прениях отмечали мягкотелость и нерешительность, проявляемые товарищем Ягодой весь период после убийства товарища Кирова, с декабря прошлого года по сегодняшний день, и предлагали перевести его на другую работу. На его место выступающие рекомендовали направить товарища Ежова. Решение по этому вопросу было принято единогласно.

Пленум ЦК заслушал доклад генерального прокурора СССР товарища Вышинского «О пересмотре дел осужденных крестьян». Прокурор в своем выступлении отметил, что с 29 июля 1935 года по настоящее время судимость была снята с девяноста двух тысяч девятисот двадцати шести колхозников, кроме этого, двести двенадцать тысяч сто девяносто девять колхозников были освобождены от судимости в 1934 году на Украине по решению правительства республики. Вместе с этим товарищ Вышинский подчеркнул, что в одной только Челябинской области подлежит рассмотрению больше сорока тысяч дел. По предложению Вышинского пленум ЦК продлил сроки проведения мероприятия до 1 марта 1936 года.

Генеральный прокурор также доложил пленуму ЦК, как идет выполнение утвержденного Политбюро постановления ЦИК от 10 августа 1935 года о снятии судимости и всех связанных с ней правоограничений с должностных лиц, осужденных в 1932 – 1934 годах за саботаж хлебозаготовок и выпуск денежных суррогатов (местных трудовых займов, бон и т. п.). Необходимость освобождения из заключения и снятия судимости с этой категории осужденных объяснялась тем, что совершенные указанными выше должностными лицами преступления не были связаны с какими-либо корыстными мотивами и являлись в подавляющем большинстве случаев результатом неправильного понимания осужденными своих служебных обязанностей. Как сообщил товарищ Вышинский, в соответствии с решением об амнистии должностных лиц по предварительным данным от наказания уже было освобождено тридцать четыре тысячи и представлено к освобождению более четырнадцати тысяч человек. Работу планировалось закончить до 30 декабря.

Кроме этого, по представлению генерального прокурора пленум ЦК принял обращение к ЦИК и СНК СССР «О проверке дел лиц, осужденных по постановлению ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». В нем рекомендовалось ЦИК и СНК СССР принять соответствующее постановление и поручить Верховному суду, Прокуратуре и НКВД проверить правильность применения постановления от 7 августа в отношении всех лиц, осужденных до 1 января 1935 года. Специальные комиссии обязаны были проверить приговоры на предмет соответствия постановлению Президиума ЦИК от 27 марта 1933 года. Комиссии имели право ставить вопрос о сокращении срока заключения, а также о досрочном освобождении. Пересмотр дел рекомендовалось провести в шестимесячный срок.

И это было только начало. Сталин понимал – будущую войну может выиграть только единое, сплоченное государство. В том, что война либо с Германией, либо с новой Антантой будет, он не сомневался ни минуты. О том, что Англия настроена на войну с СССР и постоянно ищет союзников на роль «пушечного мяса», в последние годы постоянно сигнализировала внешняя разведка. Пока никто, кроме Польши, горячего желания воевать не высказал.

В связи с этим ни на какие мирные соглашения и взаимные обязательства Англия не шла, несмотря на старания Советского Союза. Более того, Англия никак не реагировала на откровенно реваншистскую политику, проводимую Гитлером, и надеялась с его помощью организовать «крестовый поход» против коммунистов.

С другой стороны, наличие в стране около миллиона семей так называемых «лишенцев» – людей, лишенных основных гражданских прав, в число которых входили высланные кулаки, казачество, представители правящих до революции классов и т. д., – не соотносилось с проектом новой Конституции. Над Конституцией вождь уже начал работать и собирался принять ее в течение будущего года.

Задачу, стоящую перед властью, Сталин видел в том, чтобы пойти навстречу всем слоям населения, а сама Конституция должна была стать нерушимым воплощением его основной идеи – в советском обществе все равны, нет больше социально близких классов и социально чуждых классов. Прошлое принадлежит истории, а отныне все имеют одинаковые гражданские права и могут наравне с другими принимать участие в построении нового общества.

Поэтому Иосиф Виссарионович в недалеком будущем планировал следующие шаги. Все дети «лишенцев» по достижении совершеннолетия получат равные права с остальными гражданами. Скоро станет знаменитой фраза – «сын за отца не отвечает».

Вышинский получил задание вместе с новым наркомом внутренних дел подготовить циркуляр об использовании на работе лиц, высланных и сосланных в административном порядке, о приеме их детей в учебные заведения. Циркуляр должен был разрешить использовать по специальности в учреждениях и на предприятиях (кроме оборонных) инженеров, техников, врачей, агрономов, бухгалтеров и пр., сосланных в административном порядке по постановлению Особого совещания при НКВД, а также квалифицированных рабочих (за исключением тех случаев, когда Особое совещание специально запрещало использование их по специальности). Научные работники должны были получить право работать в своих отраслях в местах ссылки и высылки в том случае, если они высланы или сосланы из столиц, промышленных пунктов и пограничной полосы для очистки этих местностей от социально опасных элементов. Дети, высланные или сосланные как иждивенцы своих родителей, подлежали приему в учебные заведения по месту ссылки в порядке перевода. Также Вышинскому поручалось подготовить проект постановления ЦИК и СНК СССР о новых правилах приема в высшие учебные заведения и техникумы. Если раньше прием в высшие учебные заведения и техникумы детей нетрудящихся и лиц, лишенных избирательных прав, не допускался, то по новому закону все ограничения при приеме, связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в эти учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей, отменялись.

Сталин понимал, что часть старых партийцев, особенно с партийным стажем больше восемнадцати лет, примет эти нововведения в штыки. Уж больно привыкла за прошедшие годы эта прослойка к своему привилегированному положению и уравнивания в правах с остальным народом совершенно не желала. Сталин все эти годы наблюдал, как бывшие революционеры превращались в новых бояр, считая, что им одним положено решать судьбы страны. О своем материальном положении они тоже не забывали.

Без боя, просто так, они свои привилегии не отдадут. А как эти товарищи умеют бороться с существующим режимом, совершенно наплевав на судьбу страны, вождь знал не понаслышке. Поэтому цацкаться с теми, кто не поддержит линию партии, он не собирался. По его прикидкам, до миллиона человек должны были быть реабилитированы и возвращены из ссылки в течение этого и следующего года. Так что места для перевоспитания сомневающихся будет в достатке. На этой неделе Ежов должен был представить вождю свои предложения по повышению эффективности работы НКВД, и Сталин с интересом ждал, что же он придумает.


Оля собиралась на завод. Вчера, найдя в газетах за последнюю неделю объявление о том, что заводу «Радиолампа» срочно нужны… – дальше шел длинный перечень профессий, в котором фигурировали и лаборанты со средним или средним специальным образованием, – она переписала телефон и связалась с отделом кадров. Молодой, довольно дотошный голос выяснил, какое у нее образование, почему она хочет бросить учебу и пойти на работу, откуда узнала про эту вакансию. В конце разговора Стрельцову пригласили явиться завтра на завод с документами. Когда она нахально поинтересовалась, когда и где ей можно будет сесть на автобус, который возит на завод работников, на том конце провода после продолжительной паузы начали выяснять, откуда ей об автобусе известно. На ее объяснение, что в объявлении обещали работников из Москвы доставлять к проходной завода на автобусе, ей ответили, что автобусы завод вот-вот получит, а пока надо будет добираться на пригородном поезде.

«Вот так всегда! – подумала Оля. – Наобещают, а как на автобусе проехаться, так сразу и пошлют на железнодорожный вокзал или еще куда подальше!»

Первым делом она купила в магазине «Оптика» оправу с простыми стеклами, ведь в образе умной молодой студентки каждая деталь имеет значение. А умная студентка без очков – это нарушение образа. Перед встречей Оля надела блузку, длинную юбку, тяжелые башмаки, повесила на грудь значок «Ворошиловский стрелок» второй ступени и полюбовалась на себя в зеркале.

На нее смотрела девушка среднего роста с выразительными округлостями, которую многие представители противоположного пола издали примечали, пока не встречались с ее тяжелым холодным взглядом. Взглядом, углубленным в себя и безразлично скользящим по прохожим, не замечая их и одновременно взвешивая на каких-то внутренних весах. Весы редко способны были показать нечто стоящее, что могло бы всерьез заинтересовать их хозяйку.

Надев пальто, Оля отправилась на вокзал. То, что не было обещанного автобуса, напрягало, но вместе с тем говорило о том, что очереди желающих поработать на заводе возле кабинета начальника отдела кадров не будет.

Она смотрела в окно пригородного поезда, и мысли свободным потоком неслись в ее сознании.

«Так всегда в этой жизни, Оля, стоит внимательно взглянуть на любое событие, и ты уже не знаешь, плакать или смеяться… Если я сохраню хотя бы пятнадцать, может, Бог даст, семнадцать из двадцати миллионов, буду только радоваться и больше ничего, только радоваться… Как знать, ведь тогда не будет этих песен, которые возникают в сознании как кусок горящего угля в руке и не гаснут, пока ты не потушишь их своей кровью… Ничего, проживут и без них… Проживут… но как?»

Колеса вагона мерно стучали, за окном проплывали окутанные в багрянец леса Подмосковья, а слезы, выступившие на глазах, размазывали картину за окном в импрессию, замешенную на реальных образах и чувствах.

– Почему вы плачете, девушка?

– Глаза слезятся… Ветер холодный…


Начальник отдела кадров, молодой работник младшего начсостава НКВД Анатолий Бортников, долго рассматривал автобиографию, написанную на вырванном из тетрадки листке бумаги, студенческий билет, копию аттестата за среднюю школу, заверенную в МГУ, и свидетельство о рождении, лежащие у него на столе.

– Гм, значит, родилась ты, товарищ Стрельцова, пятого января двадцатого года в городе Н-ском Днепропетровской области?

– Совершенно правильно, товарищ начальник отдела кадров.

– Гм, можешь называть меня Анатолий Степанович. А как же ты умудрилась в пятнадцать лет десять классов окончить?

– Я вам уже вчера рассказывала, Анатолий Степанович, вы, наверное, забыли. Досрочно сдала в этом году экзамены и поступила на первый курс физического факультета МГУ. Там, в автобиографии, я все написала.

– Гм, а почему ты хочешь бросить учебу и пойти работать?

– Я вам уже вчера рассказывала, Анатолий Степанович, вы, наверное, забыли. Я у тетки живу, мать не помогает, учиться на дневном отделении и подрабатывать – не вижу смысла, лучше сразу работать по специальности и учиться заочно. За время учебы изучишь производство, будешь лучше понимать, чему уделять особое внимание.

– Гм, а почему ты к тетке переехала?

– Я вам уже вчера рассказывала, Анатолий Степанович, вы, наверное, забыли. Мать начала к отчиму ревновать и отправила меня к тетке в Москву.

– Гм, понятно… в автобиографии ты, товарищ Стрельцова, пишешь: «Кто отец, не знаю, со слов матери, конармеец армии Буденного».

– Совершенно правильно, Анатолий Степанович.

– Гм, расскажи об этом поподробней, фамилию, имя, отчество, год рождения, кто у него командиром был. Все, что знаешь, расскажи.

– Да что рассказывать… Я как мать об отце спрашивать начну, она бутылку достает, выпьет и говорит: «Не знаю ничего, дочка, день один они у нас стояли, потом дальше ускакали. Обещал ко мне вернуться, если жив останется. Видать, убили соколика моего!» – водку пьет и плачет. Фамилию, говорит, я его не спрашивала, а как звали… один раз Митрофаном назовет, другой раз Михаилом… Михаилом чаще называла.

– Гм, понятно… ладно, товарищ Стрельцова. Об уголовной ответственности за правдивость изложенных в автобиографии сведений я тебя предупреждал?

– Совершенно правильно, Анатолий Степанович.

– Тогда распишись вот здесь. Заведующего лабораторией у нас пока нет. Иди к главному инженеру, Заварницкому Виктору Андреевичу, он совмещает обязанности, после него обратно ко мне. Документы пока у меня побудут.

Секретарша, девчонка немногим старше Оли, узнав, что Анатолий Степанович послал ее к Виктору Андреевичу, начала звонить по всему заводу и в конце концов направила ее в цех оксидных ламп.

Виктор Андреевич оказался симпатичным мужчиной лет тридцати пяти с неглупым лицом. Вместе с начальником цеха он бегал между работницами, самой старшей из которых было лет восемнадцать. Виктор Андреевич пытался что-то втолковать начальнику цеха, а тот постоянно разражался какими-то речами и начинал махать руками как пропеллер. Шел нормальный рабочий процесс. На появление Оли Виктор Андреевич отреагировал оригинально:

– Почему ты не в рабочем халате? Товарищ Зубов, почему у вас работницы ходят по цеху в верхней одежде?

– Это не моя работница, я не знаю, из какого она цеха! Почему вы сразу кричите? Я не знаю, в каком это цеху у нас вот так ходят в верхней одежде! Почему я у вас всегда во всем виноват? – При этом Зубов снова начал размахивать руками, которые то и дело мелькали в опасной близости от Олиного носа. На всякий случай она сделала шаг назад.

– Не кричите, товарищ Зубов, разберемся. Ты из какого цеха, товарищ?

– Меня к вам Анатолий Степанович направил, я пришла на работу устраиваться, лаборантом в лабораторию.

– А, тогда другое дело. Подожди меня пять минут возле выхода.

Рассматривая издали заводское начальство, Оля сделала вывод, что главный инженер – мужик толковый и за дело болеет, а начальник оксидного цеха – начинающий алкаш. Ей трудно было бы объяснить кому-то другому, почему она сделала такие выводы, их диктовало нечто неосознанное, на уровне инстинктов.

– Давай знакомиться. Расскажи мне о себе. – Внимательно выслушав ее автобиографию в сокращенном варианте, Виктор Андреевич задал следующий вопрос:

– А что ты знаешь, товарищ Стрельцова, об электронных лампах? – Сначала он с интересом слушал, как девушка рассказывала теорию диодных ламп, потом теорию триодов, потом перешла к отличиям приемно-усилительных триодов от генераторных ламп. Тут главный инженер уже не выдержал и остановил Олю. – Откуда ты это все знаешь, Стрельцова?

– Книжку Бонч-Бруевича прочитала, Виктор Андреевич.

– А вакуумное оборудование видела? Знаешь, как к нему подойти? Про физическое не спрашиваю, раз с лампами разобралась, значит, и с генераторами, и с вольтметрами разберешься.

– Книжку по вакуумным насосам прочитала. Покажет кто – хорошо, а нет – по инструкции разберусь.

– Понятно… значит, ты твердо решила перевестись на заочный и идти к нам работать?

– Да, Виктор Андреевич.

– Хорошо, тогда пошли со мной. – Проведя экскурсию по лабораториям, познакомив Ольгу с лаборантками, показав оборудование и расспросив, что она о нем знает, инженер задал совсем другой вопрос. – А почему ты решила к нам идти? Скажу тебе честно, товарищ Стрельцова, в Москве есть много организаций, куда тебя с твоими знаниями возьмут на работу, и условия у них будут не хуже, чем у нас, а может, и лучше. Поведаю тебе коротко нашу историю. Организовать на заводе производство электровакуумных приборов было поручено нашему небольшому коллективу отдела электронных ламп, который работал на московском электрозаводе. Тараканова, нашего начальника, назначили директором нового предприятия. В конце тысяча девятьсот тридцать третьего года весь отдел переехал на «Радиолампу», во Фрязино. Так вот, товарищ Стрельцова, чуть больше года прошло с тех пор, а половина сотрудников уже уволились и нашли работу в Москве.

– Я не уволюсь, – твердо заявила Оля, глядя ему прямо в глаза. – Скажу вам по секрету, Виктор Андреевич, только вы не смейтесь, у меня мечта есть: создать лучшую электронную лампу в мире, чтобы буржуазные ученые нам завидовали и убедились, что советская наука самая передовая.

– Понятно… – В глазах главного инженера появилось легкое сомнение, он еще раз глянул на девушку, потом вздохнул и сказал: – Могу предложить тебе, товарищ Стрельцова, должность старшего лаборанта, оклад – сто пятьдесят рублей в месяц плюс премии в конце квартала за выполнение плана. Кроме того, можешь бесплатно жить в общежитии. Правда, условия там не очень, комнаты на десять, а то и на пятнадцать коек. И баней заводской можно бесплатно пользоваться раз в шестидневку. В баню нужно записываться заранее, на какой день хочешь. Коллектив у нас в основном женский, так что четыре дня из шести – женские. По твоей будущей работе. У нас, как ты видела, четыре лаборатории: вакуумная, физическая, химическая и метрики. В каждой работает по одному лаборанту. Все девочки со средним образованием, но в приборах пока ориентируются слабо. Ты как старший лаборант, пока нет начальника лаборатории, будешь отвечать за работу всех лабораторий и за подготовку лаборантов. Так что тебе, Стрельцова, придется не только самой разобраться с техникой, но и научить других. Хотя бы дотянуть их до своего нынешнего уровня. Как с нашей техникой познакомишься, сразу их подтянешь. Голова у тебя соображает хорошо, нового ты не боишься. Девчат видела. Девчата хорошие, боевые, но знаний не хватает. Ваша основная задача – способствовать освоению коллективом завода технологии производства приемно-усилительных ламп и контролировать технологические процессы. Если видите отклонения, сразу докладывайте начальнику цеха и совместно устраняйте причины. В данный момент мы выпускаем двадцать девять типов радиоламп. Основные наши изделия – это бариевые лампы УБ-107, УБ-110, УБ-132, разработанные лабораторией завода «Светлана» и переданные для освоения на наш завод. Скажу тебе честно, в настоящий момент от лабораторий заводу ни помощи, ни толка нет. Твоя задача – изменить это состояние дел и организовать работу лабораторий. Фактически ты должна исполнять обязанности начальника лаборатории. На меня не надейся, времени у меня нет. Сама видишь – работы полно. Заведующего, после того как бывший от нас ушел, уже четыре месяца найти не можем. Справишься?

– Если я правильно поняла, вы хотите мне дать в подчинение четырех человек?

– Ты правильно поняла.

– Я никогда никем не руководила, Виктор Андреевич.

– У тебя получится, я по глазам вижу.

– В одной книжке было написано: чтобы руководить людьми, нужно иметь два инструмента: поощрение и наказание. У меня они будут?

Главный инженер с нескрываемым интересом посмотрел на девушку.

– Это была старорежимная книга. Чтобы руководить советскими людьми, этого не нужно.

– Значит, не будет, – вздохнула Оля. – Но я все равно согласна, Виктор Андреевич.

– Не надо так вздыхать, товарищ старший лаборант. Есть комсомол, есть премия, всегда можно придумать, как зажечь работника. Если все понятно, иди в отдел кадров, расскажешь товарищу Бортникову, до чего мы тут договорились, он тебя направит дальше. С начала следующей шестидневки приступишь к работе. Надеюсь, ты меня не подведешь? – задав этот риторический вопрос, главный инженер попытался убежать, не дожидаясь ответа, но Оля остановила его на бегу:

– Еще одно, Виктор Андреевич.

– Слушаю тебя.

– Завод в две смены работает, а как мы?

– Правильный вопрос, товарищ старший лаборант, но, как видишь, у меня персонала в лаборатории даже на одну смену не хватает. Так что девочки твои работают пока только в первую. Если оборудование не в порядке, вторая смена оставляет на утро сообщение. А почему ты спрашиваешь?

– Я бы хотела вас попросить временно разрешить мне работать два дня в две смены, а третий в одну, тогда бы у меня осталось два свободных рабочих дня для того, чтобы решить все вопросы с учебой и утрясти другие дела.

– Только временно, как студентке, могу тебе такое разрешить. Оставишь заявление секретарше. В заявлении напишешь: «Временно разрешить работать подряд две смены в дни, согласованные с руководством завода». Поняла?

– Конечно, Виктор Андреевич. А вы мне разрешите в свободные дни приходить и проводить опыты на лабораторном оборудовании, чтобы новую лампу изобрести?

– Руководство завода не только разрешит тебе, товарищ Стрельцова, но и поможет. Ведь это наша цель – так же как и «Светлана», разрабатывать лампы для советской промышленности. Но пока главная задача – научиться делать то, что уже изобрели.

Из отдела кадров Ольга с запиской в руке пошла в общежитие и, возвращаясь в Москву, уже имела новую работу с начала новой шестидневки и койку в комнате на десять человек.

Под стук колес ей пришло в голову, что у нее есть неплохая кандидатура на должность начальника лаборатории. Только надо найти его и уговорить переехать. «Умный народ в таком случае говорит: осталось начать и кончить!» – подумала Оля, но почему-то совершенно не расстроилась.


– Товарищ Сталин, прибыл товарищ Артузов. – Голос Поскребышева, как всегда, оставался негромким и спокойным.

За это и ценил его вождь – тишина и спокойствие, олицетворением которых был его личный секретарь, создавали у посетителей нужное настроение.

– Скажите, пусть заходит.

– Показывайте, что вы нам привезли, товарищ Артузов, – коротко приказал Сталин, после того как они поздоровались.

– Перевод еще не готов, товарищ Сталин, но я надеюсь, моих знаний языка будет достаточно.

После просмотра всех документов вождь долго молча ходил по кабинету, не обращая внимания на Артузова.

– Подготовьте к передаче все материалы по делу военных. Сколько вам нужно времени?

– Дня хватит. Но я бы хотел обговорить с вами еще один вопрос, товарищ Сталин. Он касается Троцкого.

– Докладывайте.

– Как мы знаем, Троцкий ищет прямой выход на высших командиров РККА, но у них пока хватает ума с ним на контакт не идти. Кроме того, как нам стало известно, в планы Тухачевского и Уборевича не входит возвращение Троцкого в СССР. Они не собираются делиться с ним властью, но этого явно не декларируют, поскольку влияние Троцкого на ряд командиров достаточно велико. Если представить себе ситуацию, в которой один из близких и доверенных людей привозит Троцкому известие, что Михаил Тухачевский просил о личной встрече на территории Германии, я практически не сомневаюсь, он сразу же отправится туда. Поэтому предлагаю такой план. Михаил Тухачевский отправляется в командировку в Германию. Получив фальшивое известие, Троцкий отправляется туда же, надеясь на личную встречу. Имея информатора в лице его доверенного человека, мы сможем организовать ему торжественный прием.

– Нельзя ли это организовать в другой стране?

– Германия лучший вариант по целому ряду причин. Во-первых, немцам Троцкий доверяет и, по нашим сведениям, несколько раз выезжал туда за последний год. Во-вторых, Тухачевский в Германии частый гость, никого не удивит его командировка. В-третьих, в Германию относительно легко переправить группу исполнителей. Равноценной замены нет.

– Это может усложнить наши отношения.

– Насколько мне известно, они в данный период и так далеки от дружеских. Если отношения начнут улучшаться, никто про этот эпизод вспоминать не будет. Мы постараемся сымитировать несчастный случай, но полной гарантии, что все получится, я дать не могу. Операция сама по себе очень сложная, провести ее придется в кратчайшие сроки.

– А как вы собираетесь перевербовать доверенного человека Троцкого и кто это? Я его знаю?

– Знаете, товарищ Сталин. Это Карл Радек.

– Вы уже с ним разговаривали?

– Нет.

После непродолжительного молчания, прогулки по кабинету и потягивания пустой трубки Сталин практически воткнул ее Артузову в грудь.

– Вы увэрены, товарищ Артузов, что он вас не подведет?

– Уверен, товарищ Сталин.

– Объясните, на чем зиждется ваша увэренность.

– Во-первых, мы работали с Радеком по линии ИНО, нам известно, что он неравнодушен к деньгам. Во-вторых, я еще год назад докладывал товарищу Ягоде, что имею обоснованные подозрения в двойной игре Радека на французскую или английскую разведку, а то и на обе вместе. Со своей стороны, я предлагал устроить ему несчастный случай, чтобы не будоражить Коминтерн, но согласия от руководства не получил. Когда месяц назад товарищ Ягода затребовал у меня все материалы по Радеку, стало понятно, что он попал под прицел. Думаю, и он это уже понял. Поэтому, если предложить ему деньги и возможность выехать с семьей за океан, он не откажется и сделает все, что нужно.

– А он вас не обманет и не убежит с деньгами?

– Нет, такого в моей работе не было и не будет, никто ему на слово не поверит. А ему придется верить мне на слово, другого выхода у него нет.

Подумав, вождь сказал:

– Вы придумали очень рискованный план, товарищ Артузов. Но если берете на себя ответственность за его выполнение, я готов его утвердить! – Желтые глаза Сталина требовательно уперлись в Артузова, но он выдержал этот взгляд.

– Мой план, мне и отвечать, товарищ Сталин.

– Хорошо, что вы это понимаете. Сколько вам нужно времени?

– Согласовать все детали с Радеком, и можно начинать. В Германии у нас практически все готово. Еще несколько человек отправим, как только станут известны сроки командировки Тухачевского.

– Тогда приступайте, товарищ Артузов, и помните – эти два человека уезжают за границу под вашу ответственность. С Радеком делайте что хотите, но я бы вам посоветовал вспомнить свое старое предложение. Тухачевский должен вернуться. Если он согласится и пойдет на встречу с Троцким, а там с ним случится несчастье, это тоже всех устроит. Как только проведете беседу с Радеком и у вас будет все готово, сразу докладывайте мне. А мы подготовим командировку товарищу Тухачевскому. Пора ему изучить детально, как организована зенитная оборона в различных родах войск германской армии, и провести сравнение с нашей. А мы послушаем.

Подумав еще немного, Сталин сказал:

– Дело военных до завершения этой операции пусть будет у вас. Коней на переправе не меняют. Я поговорю с Ежовым, чтобы Радека не трогали. Если у вас нет вопросов, товарищ Артузов, можете идти. Подготовьте наградные листы на товарищей, отличившихся при работе с немецким генштабом. Материалы, которые они добыли, очень важны.

Сталин еще долго ходил по кабинету после ухода Артузова. Он думал над тем, не поспешил ли дать добро на эту сомнительную операцию. Минусов было очень много, а плюс только один. Зато большой и жирный.

«Германия будет недовольна, но дело того стоит. Мы неоднократно обращались к ним с просьбой посодействовать высылке Троцкого из Турции. Никто палец об палец не ударил. Наоборот, их спецслужбы увеличили его финансирование. Если все получится, Артузову за такую операцию Героя давать надо. Головой рискнул».

– Соедините меня с Литвиновым. – Нужно было подготовить будущую командировку. Люди такого уровня, как Тухачевский, с бухты-барахты в зарубежные командировки не ездят.


Работник НКВД младшего начсостава Петр Цыбудько курил папиросу и готовил материалы по делу о неопознанном трупе для передачи в архив. Как верно предсказал Илья, ничего кроме головной боли из этого дела не вышло. Не удалось даже доказать, что это труп Ростислава Селезнева. Опрос его бывших корешей ничего не дал. Поселковые устроили на них настоящую охоту, двое попали в больницу с различными травмами и молчали как рыбы, а остальные просто убежали из города.

Информаторы тоже не рассказали ничего интересного. Похоже, криминал знал не больше, чем милиция и прокуратура. Хотя кое-какие сведения от них поступили. Стало ясно: убитого торговца и пропавшего Селезнева связывали дела по реализации награбленного. Один из информаторов доложил, что его кореш, знавший барыгу, проболтался по пьянке, что тот имел с ним разговор следующего содержания. Барыга жаловался, что Селезнев его обидел, и спрашивал, можно ли найти кого-то, кто бы того приговорил. Кореш барыге ответил, что у Селезнева старшие братья в авторитете и никто просто так на него не попрет. Если у барыги имелись вопросы, все надо было делать как положено. За беспредел придется отвечать. Чем Селезнев обидел барыгу, как они ни копали, узнать не удалось. Это еще раз подтвердило, что у Селезнева могли иметься веские причины для убийства. Кто еще участвовал в этом деле, осталось загадкой. Информаторы однозначно утверждали, что никто из местных урок третьим в этом деле быть не мог. Приезжие фраера обязательно засветились бы, даже если бы безвылазно сидели на хате. Все равно кто-то бы их увидел, людей-невидимок не бывает.

Петро чувствовал, разгадка этой головоломки где-то рядом, но в руки она даваться не хотела. И еще одна мысль уже месяц не давала ему покоя: откуда эта девчонка, выехавшая из города в неизвестном направлении, могла знать про Стаханова? Прочитав в газете про рекорд, он сразу вспомнил тот странный разговор и ее слова: «А еще я будущее знаю. Вот всем говорила, что с Нового года карточки отменят, никто мне не верил. А их отменили! Не все, правда, остальные осенью отменят. А еще в этом году шахтер по фамилии Стаханов трудовой подвиг совершит и о нем вся страна узнает».

«И по радио недавно объявили, что карточки через месяц отменят… все бабы ведьмы!» – подумал Петро, захлопывая папку.


В автобусе, который вез на завод работников, проживающих в Москве, было людно. Все места заняли, несколько человек стояли в проходе.

«Как странно, – подумала Оля, – на заводе в большинстве своем трудятся девушки, а в автобусе одни мужики». В основном это были инженеры, но не только. Ехало много квалифицированных рабочих, работающих на точных станках. Например, навивающих тонкую проволоку на траверсы, чтобы получить сетку радиолампы, или вырезающих изоляторы нужной формы из слюды, в которой крепятся электроды лампы. Два автобуса были выделены заводу, чтоб собирать работников по Москве, но народу в них набивалось плотно. В Олином было более-менее, при желании еще десяток человек впихнуть можно, а во втором, идущем другим маршрутом, даже пару человек добавить было бы непросто.

Уже больше двух недель прошло с тех пор, как девушка начала работать на заводе. За это время она успела внести два рацпредложения, за первое ей начислили пятьдесят рублей, за второе пятьсот, еще пятьсот или больше обещали через год, когда сосчитают экономический эффект от внедрения.

Первое предложение было совсем простым: отдать по заводу приказ всем работникам иметь сменную обувь и переобуваться перед заходом в цех. Заставляли работниц надевать косынки и рабочие халаты, а то, что обувь вся в грязи, сколько ее ни чисти, так это же под столом, ног не видно! Ног не видно, а грязища в цехах, как в хлеву.

– Впрочем, может, в хлеву и грязнее, – объективности ради сказала Оля. Ей еще не приходилось работать в хлеву. Но о том, что в цехе радиоламп должна быть чистота, в книжке написано. Рацпредложение приняли, директор отдал приказ, но, поскольку экономический эффект от такого рацпредложения посчитать трудно, Оле выдали только поощрительную премию. Ее давали в любом случае, даже за самые абсурдные предложения, видно, государство платило работникам за сам процесс мышления и изложения своих соображений понятным языком на бумаге.

Второе касалось организации труда. На сборке ламп до вакуума была одна операция, требующая особенно тонких и ловких пальцев. У одних она получалась лучше, у других хуже. Суть предложения состояла в том, чтобы объединить рабочие места трех человек так, чтобы две работницы готовили лампы для самой сложной операции, а третья, у которой эта операция получалась лучше, занималась исключительно ею. За квалификацию платили надбавку, ну и, поскольку суммарная производительность выросла, а число бракованных ламп уменьшилось, каждая из троих в результате стала зарабатывать больше. Предложение внедрили, никаких расходов оно не требовало, результат стал ощутим на следующий же день, обрадованный директор записал Олю в число стахановок и распорядился начислить ей премию.

Оксидный цех, в котором производились лампы с катодом, покрытым окисью бария, давал основную продукцию завода. Технология была довольно сложной и многоступенчатой. Сперва на керн катода наносился карбонат бария в смеси с карбонатами стронция и кальция. Затем собиралась лампа, и на конечной стадии, при откачке, катод разогревался, карбонаты разлагались на окисел и углекислый газ. Газ удалялся. Кроме катода дорогим элементом в устройстве лампы была сетка. Тонкие сетки тянули из вольфрама, попроще – из никеля. Траверсы могли делать из никеля или из меди. У них на заводе золочение сеток не применялось, не доверили ленинградские товарищи такую ответственную технологию, а на «Светлане», по рассказам инженеров, для некоторых ламп вольфрамовые сетки дополнительно золотили.

Когда Оля ознакомилась с этой непростой и очень дорогостоящей технологией, ей показалось, что она знает, как сделать процесс производства проще, а сами лампы поменьше. Но лишь через несколько дней ей в голову пришла простая мысль. Если сделать катод нитевидным, а сетку приблизить, то от сетки останутся только траверсы – штырьки, на которые сетка навивается. Тут до Оли дошло, что лампа может быть на штырьках, причем правильней всего будет сразу делать пентод, эффект от внедрения станет максимальным. И цена, и объем лампы уменьшатся раз в десять.

Осталось правильно рассчитать положения штырьков и подаваемые напряжения. Стрельцова знала, расстояния и потенциалы электродов нужно подобрать так, чтобы образовалась электростатическая линза, фокусирующая электронный поток в точку между стержнями второй сетки. В результате этого ток второй сетки будет мал, а значит, небольшие колебания напряжения на ней приведут к заметным колебаниям тока анода.

Сейчас окончательно стало ясно, что ей необходимы помощник и внешняя ширма, чтоб не очень светиться с тем, чем она занята. У Оли уже был кандидат на эту должность. Еще раньше в журнале по радиотехнике она натолкнулась на статьи Олега Владимировича Лосева и сразу поняла – ей нужно найти этого человека. Звонок в редакцию журнала с просьбой дать рабочий адрес или телефон Лосева мало что принес. Организации, в которой работал Лосев, уже не существовало. Куда устроились бывшие сотрудники, никто не знал. Олю это не остановило. Несколько дней назад, узнав номер телефона редакции «Красная газета. Вечерний выпуск», которую со временем переименуют в «Вечерний Ленинград», Оля позвонила и продиктовала частное объявление, затем переводом отправила деньги. Объявление было простое и понятное:

«Всем, кто знаком с радиофизиком Лосевым Олегом Владимировичем. Пусть позвонит с восьми ноль-ноль до шестнадцати ноль-ноль в Москву, по телефону Г5762, Стрельцовой Ольге. Ему хотят предложить интересную работу по специальности».

Теперь Ольга всегда в первую смену находилась в цеху, приемная могла переправить туда любой звонок, так что она обоснованно надеялась на положительный исход. С директором договорилась еще после внедрения рацпредложения. Пользуясь ситуацией, Стрельцова заявила, что есть прекрасная кандидатура на место начальника лаборатории – Лосев Олег Владимирович, и начала рассказывать, какой он выдающийся ученый. Это в его работах по кристадину Оля нашла основную идею своих будущих исследований. Дальнейший прогресс без него немыслим, а вместе они поставят буржуазную науку на колени.

Директор сразу согласился, заявив, что слышал о Лосеве, но сомневается, что такой ученый согласится приехать к ним на завод. А чем мечтать о победе над буржуазной наукой, лучше еще подумать об улучшении работы оксидного цеха. Все нужно делать постепенно.

Трясясь в автобусе и пересматривая бумаги, на которых были выписаны длинные формулы для потенциала штырьковой лампы, полученные в приближении бесконечно длинных стержней, она тоскливо думала, что без вычислений тут не разберешься. Вместе с тем ее не покидало ощущение, что есть простой способ узнать положение стержней в лампе, дающее оптимальные характеристики. Ее взгляд упал на натянутую юбку между разведенными коленями, на которую она складывала свои листки, постоянно толкая левым коленом молоденького инженера, который испуганно вжался в сиденье и внимательно рассматривал дождливый пейзаж середины осени, плывущий за окном. Видно, боялся, что его начнут о чем-то спрашивать. Глядя на свою юбку, Оля начала смеяться и громко повторять:

– Дура, какая же я дура!

– Сразу видно, что ты в университете учишься, – спокойно заметил слесарь-наладчик дядя Толя, сидящий с противоположной стороны. – Моей бабе уже сорок минуло, а никак не поймет, что она – дура!


Сталин слушал доклад Ежова. С 1933 года по 31 декабря 1934 года при Ягоде проводилась генеральная чистка ВКП(б). В ходе чистки из партии, насчитывавшей почти два миллиона членов, было исключено триста пятьдесят тысяч семьсот девятнадцать человек. По завершении чистки, в мае 1935 года, началась проверка партийных документов, продолжавшаяся и в настоящее время. Ежов планировал закончить чистку в декабре 1935 года. В настоящее время в результате проверки из партии исключили еще около четырнадцати тысяч человек. По словам Ежова, как чистка, так и проверка документов при Ягоде велись формально, учитывалось только происхождение. Фактически все троцкисты, находящиеся в партии и занимающие высокие руководящие посты, остались членами партии, и только сейчас начиналась настоящая работа. Поэтому он предлагал с начала 1936 года провести замену партийных документов и закончить ее к сентябрю 1936 года.

– Ну что ж, в этом есть смысл, товарищ Ежов, так и сделаем. Но в первую очередь, не дожидаясь этого, начните работу у себя в НКВД. Нужно очистить его состав от явных и скрытых троцкистов.

– Будет сделано, товарищ Сталин. Для повышения результативности работы НКВД было бы очень желательно расширить полномочия «троек» НКВД хотя бы до уровня, который имела судебная коллегия ОГПУ.

В этот период в составе НКВД имелся внесудебный орган – Особое совещание при наркоме внутренних дел, имевшее полномочия выносить приговоры о заключении, ссылке или высылке на срок до пяти лет или выдворении из СССР общественно опасных лиц. Особое совещание заменило упраздненную судебную коллегию ОГПУ, при этом его полномочия были существенно сокращены. 27 мая 1935 гда приказом НКВД СССР в республиках, краях и областях организовали «тройки» НКВД, в состав которых входили начальник Управления НКВД, начальник Управления милиции и областной прокурор. Тройки принимали решения о высылке, ссылке или заключении в лагерь сроком до пяти лет.

Вождь не собирался расширять полномочия НКВД. Он прекрасно знал, что власть всегда держится на равновесии полномочий тех органов и инструментов, которые она создает для выполнения своих функций. Стоит одному из органов получить дополнительный вес, и точка равновесия может выйти за пределы созданной конструкции, опрокинуть ее.

– Каждый руководитель, товарищ Ежов, считает, что результативность его работы зависит от полномочий, которые ему даются. Это грубая ошибка. На самом деле все обстоит с точностью до наоборот. Те полномочия, которые получает руководитель, зависят от результативности его работы. Партия дала НКВД очень большие права и ждет от вас результативной работы. Я думаю, вопрос о дополнительных полномочиях НКВД поднимать перед Политбюро преждевременно. Вы должны сначала своей работой доказать, что достойны занимать тот пост, который доверила вам партия, товарищ Ежов.

– Сделаю все возможное и невозможное, товарищ Сталин.

– Нэвозможного нэ нада. Сделайте все возможное, товарищ Ежов, этого будет достаточно. И еще одно. ИНО сейчас проводит одну очень ответственную операцию под моим личным контролем. Вскоре вы будете посвящены во все ее детали. А пока вам нужно знать следующее. Есть такой известный журналист и троцкист Карл Радек. Не трогайте его. Выезд за рубеж – разрешить. ИНО использует его для дезинформации иностранной разведки. И троцкистов из военных пока не трогайте. По военным вы скоро получите исчерпывающие инструкции.

– Все ясно, товарищ Сталин.


Оля держала в руках первый опытный образец маленькой стержневой лампы, два сантиметра в диаметре, высота около семи сантиметров. Девушка не решалась начинать измерять ее характеристики. Она протянула лампу Лосеву.

– Олег Владимирович, измеряйте без меня, я сейчас от волнения какой-то… ерунды наделаю.

– Не волнуйтесь, Олечка, все будет хорошо, идите прогуляйтесь, вернетесь, уже все станет известно, но я и так уверен, что характеристики будут замечательные.

– Вашими бы устами да мед пить, Олег Владимирович.

– А это уже от вас зависит, Олечка, что мы нашими устами пить будем. Вы – автор, вам и выставляться по поводу открытия.

– Опять вы начинаете. Я уже вам говорила, кто будет фигурировать в официальных бумагах и почему.

– От того, что вы впишите в заявку на открытие меня, главного инженера и директора, чтобы мы охотней участвовали в ваших будущих наполеоновских планах, никак не изменится тот простой факт, что автор изобретения – вы. Вам, товарищ Стрельцова, и надлежит банкет организовывать.

– Так вы же не пьете.

– Почему? Чай пью с удовольствием, а если с медом, то меня как медведя не оттащите, пока весь медок не съем.

На улице стояла ясная сухая погода с легким морозом, характерная для конца октября. Гуляя по старому парку вдоль озера и вспоминая прошедшие две недели, Оля подумала, что сложнее всего было достать большой кусок тонкой резины для имитации потенциала электрического поля. Поскольку вещь нужна была достаточно необычная, Оля сначала попыталась напрячь заводское начальство, но быстро поняла, что ждать придется долго. Больно нетипичной для их Главэкспрома, которому подчинялась «Радиолампа», была заказанная позиция. А нетипичные позиции нужно заказывать в других совнархозах, но для начала необходимо знать, в каком из них можно найти такой кусок резины. Поскольку она сама не знала, где это искать, сильно сомневалась, что аппарат товарища Лютова, начальника Главэкспрома, при всем желании, а вернее, при отсутствии оного, найдет на необъятных просторах нашей родины кусок упругой резины нужного размера.

Поэтому Оля решила испробовать на практике метод больших чисел. Отправившись на московскую барахолку, она начала опрашивать людей, где можно достать или купить большой кусок тонкой резины не меньше метра в диаметре, а лучше метра полтора. По прошествии нескольких часов, когда она совершенно охрипла и отупела от многократного повторения одного и того же, мужчинка, в чьем облике чувствовалась жажда, сжигающая его изнутри, обрадовал, сообщив, что может помочь ее беде. И помог. Договорившись с ним о цене, Оля через час стала обладательницей квадратного куска резины со стороной чуть больше метра. Заказав столярам на заводе раму полтора на полтора и подняв ее над землей на метр сорок, она собрала отряд добровольцев, которые натянули резину на раму и закрепили сверху планками. Теперь осталось заказать столярам с десяток черенков от лопат и стойки, на которых их можно было закрепить на требуемой высоте. Тоже задача нетривиальная, но выполнимая множеством способов.

Ольга определилась, что катодный потенциал будет имитировать с помощью штырей, поднимая резину над нулевым уровнем, а анодный с помощью гирек, прогибая резину, и, командуя коллективом лаборанток, начала двигать штыри. Бросая сухой горох, изображающий движение электронов, и увлеченно рассматривая, как тот катится в направлении потенциальной ямы анода, Оля стала решать задачу по будущему расположению штырьков в электронной лампе.

Как раз в это время зазвонил телефон. Секретарша директора сообщила, что соединяет ее с Лосевым. Это в очередной раз подтвердило известную истину: если пришла беда, открывай ворота. Но народ скромно умалчивает: и противоположное имеет место быть. Если пошла светлая полоса, то удача идет за удачей.

Оля откуда-то знала: разговор с ученым нужно начинать с его научных работ, их важности для всего человечества и для нее лично, тогда разговор получится. Так она и сделала.

– Олег Владимирович, сначала я хочу поблагодарить вас за ваши научные труды, которые восхитили меня и стали основой для собственных исследований. Несколько дней назад у меня возникло к вам несколько вопросов, и я обратилась в журнал с просьбой дать ваш рабочий телефон. Когда узнала, что ваша лаборатория расформирована, и рассказала об этом нашему директору, он сразу попросил меня вас разыскать. Вопрос вот в чем – не захотите ли вы занять у нас должность начальника лаборатории? У нас лабораторий фактически четыре – вакуумная, физическая, химическая и метрики, но начальник один. В каждой работает лаборант. Штат получается такой: четыре лаборанта, старший лаборант – это я, и начальник, надеюсь, это будете вы. Оклад – двести пятьдесят рублей, плюс премия, плюс бесплатное жилье. По этому вопросу вам нужно с директором выяснить детали. Занимается лаборатория кроме контроля технологии на производстве также и научной работой. Вот сейчас мы разрабатываем новый тип ламп, а в перспективе у нас изучение кристаллов с целью создания новых диодов и других видов устройств. Соглашайтесь, Олег Владимирович, мы с вами вместе горы свернем и докажем, что советская наука самая передовая.

– А какие кристаллы вы хотите исследовать?

– Это будем решать потом, Олег Владимирович. Вы наш руководитель, вам и решать. Если заинтересовало предложение, я переключу вас на директора, чтоб вы с ним обсудили остальные вопросы.

– Если вам нетрудно, буду признателен.

– Алла Владимировна, если можно, соедините Олега Владимировича с директором.

Лосев появился у них на работе всего пять дней назад, но сразу разрешил все ее мучения с резиновой конструкцией. К его приезду оптимальное местоположение штырьков было определено, но их количество перевалило за десять. Во-первых, ученый предложил заменить стоящие рядом штыри с одинаковым потенциалом на полоски. Во-вторых, высказал совершенно здравую мысль: сколько с резинкой ни играй, лампы не получится. Надо пробовать поработать в металле, тем более что у них все под рукой: производство катодов, штырьков, каких душа пожелает, и стеклодувы есть, любой баллон можно изготовить.

Устройство первой опытной стержневой лампы вышло таким.

Нитевидный катод, покрытый оксидным слоем, с двух стоpон от него расположены металлические полоски-пластины первой сетки. Электроны имитируются в промежутки между пластинами первой сетки, формируя два ленточных пучка. Фактически первая сетка служит экраном, переправляющим электроны в пучок. Далее, с обеих стоpон каждого из двух ленточных электронных пучков находятся стержни второй сетки, затем стержни третьей сетки, соединенные с катодом и создающие минимум потенциала для подавления динатронного эффекта. Далее идет полоска анода, на которую попадает электронный пучок. По бокам анодной полоски – стержни экрана, соединенные с катодом и обеспечивающие направление всего электронного пучка на полоску анода. Поскольку расстояния и потенциалы электродов подобраны так, что образуется электростатическая линза, фокусирующая электронный поток в точку между стержнями второй сетки, колебания напряжения на ней существенно влияют на прохождение тока.

Сразу стал понятен недостаток такой конструкции. Токоотбор в направлении анода будет значительно больше, чем в направлении полосок первой сетки, а это приведет к неравномерному износу катода и сократит время его эксплуатации. Несмотря на этот недостаток, размеры, стоимость и экономичность новых ламп были несомненны, и Оля обоснованно надеялась, что новое изделие быстро вытеснит лампы с навитой сеткой в тех приложениях, где их можно будет заменить стержневыми пентодами.

Второй несомненный плюс заключался в том, что практически на том же оборудовании с небольшими изменениями можно было в разы поднять выпуск ламп и уменьшить их себестоимость.

– У вас, Олечка, с первого раза получились характеристики классического пентода. От всей души поздравляю. Честно говоря, сам не верил, что такое возможно. Но я уже придумал, как по-другому расставить стержни. – Лосев начал увлеченно демонстрировать новую схему потенциальных полей.

«Видно, еще вчера палки двигал под мембраной, пока я бегала к стеклодувам, стержни в баллон заваривала и воздух откачивала!» – подумала Оля.

– У нас получились. У нас, Олег Владимирович, без вас я бы образец еще месяц собирала и штырьков бы двадцать всунула с распайкой, которую трудно выполнить. Посмотрели бы все на это и сказали: трудозатраты те же, выпуск ламп не вырастет, не время, товарищ Стрельцова, твоим лампам, будем выпускать те, которые уже освоили. Так что готовьтесь к докладу, я пойду наше начальство проинформирую, думаю, сразу смотреть прибегут.

– И не подумаю. Вы автор – вы и докладывайте.

– Вы начните, все-таки вы начальник, под вашим руководством проходил последний этап, а дальше дадите мне слово. Хорошо? – Не слушая ответа, Оля стремительно убежала в административную часть здания искать директора и главного инженера.

Ее отношения с Лосевым складывались нормально. С первого взгляда она поняла, что Олег Владимирович – это реинкарнация лорда Кавендиша. Даже внешне он был на него похож. Такой же худой, неразговорчивый и углубленный в себя. Единственное отличие заключалось в том, что если лорд Кавендиш не считал даже нужным информировать других о своих открытиях, то Олег Владимирович делал это с удовольствием. Он сразу собрал часть приборов и начал что-то измерять, записывая результаты в большую тетрадь, с которой никогда не расставался.

Только лично познакомившись с ним, Оля поняла, как можно остаться без работы в Ленинграде, имея такие знания и опыт. Она сразу запретила девчонкам-лаборанткам тревожить Олега Владимировича, когда тот работает. Но какая женщина поверит в дружеское расположение другой женщины? Ее добрый совет был воспринят как узурпация отношений с начальством, и с такой несправедливостью тут же начали бороться. Правда, после того, как первая нарушительница спокойствия выбежала от Олега Владимировича в слезах, все стали ходить возле него на цыпочках. То богатство русской речи, с которым познакомилась и остальная часть женского коллектива лабораторий, лучше всего охарактеризовала пострадавшая, после того как выплакалась:

– Лучше бы обматерил, чем такое говорить.

Все обязанности начальника выполняла Оля, Олег Владимирович воспринимал это как нечто само собой разумеющееся. Для него было главное, чтобы его не трогали и не отрывали от исследований. Так он понимал свою должность. Но когда его просили помочь, никогда не отказывал, забрасывал свои измерения и уделял работе столько времени, сколько было необходимо для решения проблемы. Появление пробной лампы, выполненной в железе, являлось целиком его заслугой. Когда дело доходило до тонкостей, Оля понимала, что не знает, как быть дальше, каким припоем паять, из какого материала что делать, в какой последовательности выполнять операции: все это дается только многолетним опытом. Но училась быстро, как будто вспоминала что-то знакомое, но основательно забытое.

Директор и главный инженер в работу лаборатории не вмешивались, к характеру Лосева относились с пониманием, видно, тоже ученых видали, недаром столько лет проработали в отделе электронных ламп московского электрозавода. Раз лаборатория оказывает практическую помощь цехам, значит, все в порядке.

Выслушав с улыбкой взаимные обвинения Лосева и Оли в изобретении стержневой лампы, они сами сели за приборы и начали измерять характеристики.

– Наработку на отказ проводили?

– Нет, Павел Митрофанович.

– Ваша задача изготовить пробную партию таких ламп. Хорошо бы, чтобы завтра, в конце дня, лампы уже были готовы. Половину требуется поставить на испытания, половину выдать мне или Виктору Андреевичу. И примите мои поздравления, товарищи. Вы сами не понимаете, какое дело сделали для страны. Твое мнение, Виктор Андреевич?

– Трудно оценивать на глаз, Павел Митрофанович, но, думаю, себестоимость будет меньше раз в пять, лампа очень технологична, намного меньше сборки и пайки. Такой лампы нет ни у кого. Надо срочно пересылать в «Светлану», Сергею Аркадьевичу. Пусть смотрят, проверяют и начинают менять схемы своих приборов, а нам требуется Главэкспром поставить в известность.

– Я разве тебе не говорил? Лютов сам к нам после выходных пожалует с проверкой перед октябрьскими праздниками. Так что будет, чем обрадовать. За работу, товарищи! Виктор Андреевич, помоги продумать, какую оснастку сделать, надо готовиться к опытному производству. Может так статься, что и в план на следующий год нам уже это изделие включат. Если не с начала года, то во втором полугодии наверняка. Фактически это готовый маломощный пентод, можно практически сразу применять в старых схемах, думаю, его характеристики подойдут. Только питание катодное поменять – и готово.

– Схему все равно перерабатывать придется…

– Переработают. Лютов прикажет – переработают. «Светлана» по три новых лампы в год создает, сразу схемы под них меняют и в план включают. Так что с этой тоже подсуетятся. И еще, Виктор Андреевич, прикинь, сколько мы таких ламп сможем выпустить в следующем году, сохранив выпуск остальных на достигнутом уровне.

– Так ты, товарищ директор, задумал весь прирост в следующем году на новое изделие перебросить. Хитер, однако!

– А кто мне две недели назад при ознакомлении с планируемой в следующем году номенклатурой и количеством изделий доказывал, что мы эти планы не выполним?

– Не выполним, я от своих слов не отказываюсь.

– А это выход. Тем более что лампы такой во всем мире нет. Схемы перерабатывать все равно придется. Чем раньше освоят, тем им же легче будет. Через три года такой выпуск радиоэлементов по стране запланирован, что уже ничего не поменяешь. Главное начальство убедить, чтобы нам вместо прироста старой номенклатуры новое изделие в план включили.

– Товарищ директор, а у нас к вам просьба есть, даже две.

– Какие у вас просьбы, товарищ Стрельцова?

– Вот мы тут с Олегом Владимировичем список материалов набросали для перспективных исследований. И еще новый способ изготовления радиоприборов придумали и хотим его продемонстрировать на конкретном примере. Если нам разрешат, спроектируем с Олегом Владимировичем и изготовим рацию по новой технологии. Это будет лучшая рация в мире. Чтобы буржуазные ученые убедились в превосходстве советской науки.

– Понятно… проектируйте рацию, посмотрим, что у вас получится. Поставьте в известность товарища Бортникова. Он вам расскажет, как работать с такими изделиями. Храниться оно будет у него в сейфе. Для работы станете у него получать и приносить в конце дня обратно… Или вам сейф поставят. А зачем понадобился германий?

– Так я читала в журнале, что опыты проводят с германием, хотят диод на контакте с металлом получить. И мы такие опыты проведем. Олег Владимирович первым в мире радиоприборы на кристаллах получил, нам отставать от буржуазных ученых нельзя.

– Понятно…


После приветствия, усадив Артузова за стол, за которым уже сидел Ежов, Сталин спросил:

– Есть ли у вас новости по нашему делу, товарищ Артузов?

– Нет, товарищ Сталин, последней была шифровка нашего резидента из Стамбула, о которой я вам докладывал.

– Три дня, как Троцкий выехал из Турции, а у нас никаких известий.

– Исполнители получили всеобъемлющие инструкции, нами предусмотрены все вероятные и невероятные события. Товарищ Сталин, операция подготовлена очень солидно, я думаю, в ближайшие дни, а может, и часы мы получим исчерпывающую информацию.

– Что с Тухачевским?

– Визит проходит в рамках утвержденного плана. Товарищ Тухачевский находится под постоянным наблюдением.

– Хорошо, значит, будем ждать. Вы подготовили материалы по делу военных?

– Как вы знаете, товарищ Сталин, мне для работы была выделена группа работников НКВД, которые вели оперативное расследование по этому делу. Как я понимаю, вместе с делом эти работники переходят в непосредственное подчинение товарищу Ежову. Материалы собраны, в настоящий момент это около сорока томов по восьми фигурантам. Люди ждут команды, куда им переезжать вместе с материалами. Грузовые машины я заказал, так что все готово. Я со своей стороны готов доложить, какие результаты нам удалось получить за почти четыре месяца работы.

– Нэ нужно. Я ввел товарища Ежова в курс дела. Скажите свое мнение, товарищ Артузов, какие шаги нужно предпринять дальше?

– Для начала я бы назначил всех восьмерых на новые должности так, чтобы отправить их из Москвы по разным районам СССР. Потом можно приступать к арестам и допросам. Материалов в деле и вещественных доказательств вины достаточно для судебного процесса.

– Кого в первую очередь следует отправить из Москвы, с вашей точки зрения?

– Уборевича и Тухачевского.

– Вы их считаете самыми опасными?

– Да, товарищ Сталин. У них большой авторитет в войсках. И как следует из последних данных оперативного наблюдения, Уборевича и Тухачевского встревожила отставка Ягоды. Теперь уже ясно, Ягода несколько последних лет прикрывал их, те данные по Тухачевскому, которые он получил от меня больше года назад, он ни вам, ни Ворошилову не передал. Поэтому медлить нельзя. Но арестовывать их в Москве я бы не советовал.

– Ну что ж. В этом есть смысл. Товарищ Ежов, определите сотрудников, занятых по этому делу, раз люди ждут. У вас готовы помещения, куда они могут переехать с материалами дела?

– Все готово, товарищ Сталин.

– Тогда распорядитесь, а вы, товарищ Артузов, пока почитайте это письмо, которое получил товарищ Ежов.

Сталин протянул Артузову несколько листов бумаги, отпечатанных на машинке. Просмотрев их, Артузов отметил, что машинка, судя по шрифту, новая. Ни даты, ни подписи нигде не стояло. По смыслу этот документ являлся анонимкой на него самого, причем события и факты были искусно подобраны для того, чтоб подтвердить основную мысль. Ягода – тайный троцкист, Артузов – его пособник, покрывает во внешней разведке двойных агентов и троцкистов. Дальше шел перечень агентов, отмеченных этим несмываемым пятном.

– Что вы можете сказать по поводу изложенных фактов, товарищ Артузов?

– Факты все изложены точно, товарищ Сталин, перечисленные агенты безусловно троцкисты, некоторых из них мы обоснованно подозреваем в двойной игре и соответственно используем. Это особенность внешней разведки, у нас мало рыцарей и достаточно много грязи.

– Мы это все знаем, товарищ Артузов. Что вы скажете по поводу автора этой записки?

– К сожалению, из текста можно сделать единственный вывод – это мой бывший заместитель по ИНО, временно исполняющий обязанности начальника ИНО, товарищ Слуцкий. Никто другой не обладает такой полной информацией.

– А почему к сожалению?

– Неприятно разочаровываться в людях, товарищ Сталин, я уважал товарища Слуцкого, он опытный работник и профессионал.

– В таких случаях говорят – «к счастью», товарищ Артузов. Когда знаешь, кто твой враг, а кто твой друг, – это большое счастье.

Сталин замолчал и стал задумчиво ходить по кабинету, не обращая внимания на Артузова. Затем внезапно остановился и, направив на него трубку, спросил:

– Как вы оцениваете состояние дел в Разведупре РККА?

– Дела наладились. Конспирация, методы работы сотрудников изменились к лучшему. Я доволен проведенной работой, товарищ Сталин.

– Значит, вы можете вернуться на прежнюю должность. Завтра получите приказ. Думаю, для товарища Слуцкого это будет приятной неожиданностью.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.


Оля сидела с Толиком в кинотеатре, на последнем ряду. Они смотрели фильм «Чапаев». Толик сегодня сдал на норматив «Ворошиловского стрелка» первой ступени, и Оля в честь этого согласилась на культпоход в кино. Поскольку фильм шел уже второй год подряд, вся страна знала его практически наизусть. Поэтому они мало смотрели на экран, а в основном целовались. Распалившись, Оля пыталась подобраться поплотнее к Толику, но он отбивался, не давал чинить над собой насилия и смущенно шептал:

– Ну что ты делаешь, Оля, люди кругом! – а она упорно лезла к его ремню, пыталась его расстегнуть, приговаривая:

– Перестань, Толик, что ты как маленький, люди кино пришли смотреть.

– Это ты перестань! Что ты лезешь ко мне, как гулящая девка!

Мир поскучнел, в груди что-то тупо заныло. Оля взяла пальто и, выбежав из кинотеатра, заскочила в первый же подъезд. Через пару минут из дверей кинотеатра выбежал одетый в шинель и застегнутый на все пуговицы Толик. Осмотрев пустынную улицу, освещенную редкими фонарями, бросился к ближайшей трамвайной остановке.

Подождав, пока парень скроется за поворотом, Оля вышла из подъезда и пошла в противоположную сторону. Ее губы шептали незнакомую песню со странной мелодией:

Вечером в городе

Мираж неоновых огней…

Знаешь, я сильная,

Но одиночество сильней…

Но сильней пустота, губ сухих немота.

Меня ты выслушать сумей…

Школьница,

Я все-таки в душе – все та же школьница,

От обид все так же под лопаткою болит.

Школьница,

Мне так тебе в любви признаться хочется…[5]

– Но, видно, не судьба, – грустно сказала Оля и попыталась разобраться, куда это она забрела. – Если поворачивать все время направо, выйдешь из любого лабиринта. Вот хороший случай проверить математику практикой, – сказала она вслух и повернула в ближайший правый переулок.

Была у Оли мысль, что надежней все-таки развернуться на сто восемьдесят градусов, но возвращаться – плохая примета, твердо сказала она самой себе. Переулок оказался темный и пустынный. Оля твердо знала – отважные герои всегда идут в обход, поэтому смело продолжила путь. Не успела найти следующий поворот направо, как дорогу ей заступила темная фигура.

– Быстро снимай котлы и побрякушки, шмара!

– И трусы тоже снимай, гы, гы, гы, – радостно заржал над своей такой удачной шуткой второй персонаж, стоявший слева.

– Хорошо, – просто и спокойно согласилась Оля, продолжая двигаться к темной фигуре.

– Стой, шмара, – согнул в локте правую руку первый, демонстрируя заточку из напильника.

– Стою, – покорно согласилась Оля. Подойдя практически к острию, она сильно ударила указательным пальцем правой руки в глаз вымогателя. Левой рукой схватила заточку, чтобы та не упала вместе с хозяином, и легко перебросила в правую руку, словив ее обратным хватом.

– Ты что творишь, стерва! Ты что с Коляном сделала?

– Убила, – негромко сказала Оля, двигаясь к противнику так, чтобы оказаться напротив и чуть левее.

– Получай! – Он резко выбросил свою правую руку с финкой к ее груди.

Подбив своей левой его руку с ножом вправо от себя, Оля резко развернулась, уходя от лезвия, и, не глядя, ударила себе за спину, попав нападающему заточкой в правый бок. Потом, отпустив рукоятку, развернулась и начала выворачивать нож из слабеющей руки.

– Отдай! Не будь таким жадным, – ласково просила она, стараясь не порезаться.

Вывернув нож, подняла его двумя пальцами за гарду и, подойдя к первому телу, аккуратно всадила в поврежденный глаз, нажав левой рукой на оголовье рукояти. Выдернув из тела второго участника поножовщины, свалившегося к этому времени на землю, окровавленную заточку, вложила ее в левую руку первого, логично рассудив, что левой рукой проще пырнуть соперника в правый бок.

– Вот теперь полный порядок, – радостно объявила она.

Достав из кармана платок, протерла гарду и оголовье рукояти финского ножа. Только после этого Оля заметила кровь на своей левой руке.

«Видно, порезалась, когда сбивала руку в сторону! – подумала она. – А нож грязный, йода рядом нет, не хватало еще от заражения крови загнуться. Пенициллина в аптеках тоже нет. Его еще не изобрели. Почему не изобрели?»

Пенициллин, грибки, доктор Флеминг, Лондон. Мысли замелькали в голове, вызвали знакомое головокружение.

«Не хватало еще тут в обморок грохнуться!» – подумала Стрельцова. Замотав платком руку, она решила больше не испытывать судьбу, развернулась и быстрым шагом направилась обратно к кинотеатру.

«Все, что не убивает, делает нас сильнее. Вот и пригодилась мне, Ростик, твоя наука…»

Драться на ножах ее научил Ростислав. Вернее будет сказать, он невольно сделал это, используя ее вместо груши. Ростика учил старший брат, но когда тот сел за грабеж, парню стал нужен партнер по тренировкам. Пацанов он в секреты боя на ножах посвящать не хотел, боялся, что превзойдут. Ростик был парень самолюбивый. Вот и заставлял Олю брать в руку кусок палки, нападать на него и защищаться. Единственное, что заметила Ольга по сегодняшнему приключению, она стала намного быстрее двигаться. «Суммарный нервный импульс наших сознаний сделался намного сильней, вот тебе и результат!» – мелькнула в голове странная мысль.

Настроение после того, как девушка вспомнила про доктора Флеминга, немного улучшилось, она снова запела:

Маленькой искоркой

Мелькнет по небу самолет.

Верю я искренне,

Что одиночество пройдет,

Белый бант повяжу

И тебя приглашу,

Мы встретим вместе Новый год.

Недалеко от кинотеатра она заметила фигуру в шинели. Незадачливый ухажер крутил во все стороны головой.

«А вот и наш застенчивый герой, – грустно подумала Оля, – сейчас извиняться будет, скажет, что пошутил».

И хотя все, что произошло, теперь ей виделось совершенно пустым и незначительным, никакого желания выслушивать то, что ей сейчас будет говорить Толик, не возникало. Да и твердой уверенности в том, что парень будет извиняться, не было. Ссориться с ним окончательно Оле не хотелось. Одиночества доставало и без этого. Завернув в ближайший подъезд и дождавшись, пока Толик скроется за поворотом, она быстро побежала на остановку трамвая. Завтра будет трудный выходной день.

Оля перечитала письмо, вздохнула и положила его в приготовленный конверт. Послание получилось большим и сумбурным. Но исправлять его, думать над формулировками не было времени. Время просачивалось как песок сквозь пальцы, убегало без возврата. Прошло уже полгода, а единственным результатом, которого она добилась, оставалась досрочная отставка Ягоды.

Выходной день подошел к концу, скоро начнут выгонять из библиотеки поздних посетителей. Пора домой. На завод завтра утром должен был приехать начальник Главэкспрома, товарищ Лютов – поздравить коллектив с октябрьскими праздниками и перевыполнением плана за октябрь, что позволило несколько сократить годовое отставание и нацелить завод на новые трудовые подвиги.

Конечно, его приведут посмотреть на новые, лучшие в мире лампы, проходящие программу тестов. Кто-то из сотрудников лаборатории должен будет дополнить то, что расскажет директор завода. Оставлять Лосева наедине с начальником Главэкспрома было чревато: лабораторию могли расформировать, как и предыдущее место работы Лосева, а это в планы Оли не входило. Установка для зонной очистки уже была готова, оставалось дождаться материалов. Вот об этом она и хотела попросить наркома после успешной демонстрации лучших в мире радиоламп. Чтобы накрутил хвосты своему секретариату и побыстрее добыл для завода хотя бы полкило германия.

Перед уходом Ольга по привычке начала просматривать последние газеты. В «Правде», на передней полосе, бросилось в глаза заглавие статьи: «Бесславный конец своры контрреволюционеров». В ней ссылались на германскую прессу и рассказывали о том, что в берлинском отеле приняли яд и закончили жизнь самоубийством Лев Троцкий, его сын и двое телохранителей. В предсмертной записке, подготовленной заранее и отпечатанной на машинке с русским кириллическим шрифтом, Троцкий признавался в своих ошибках, винился перед родиной и призывал последователей отдать все силы построению социализма в Советском Союзе.

Оля довольно улыбнулась, это уже был какой-то результат. В ее видении будущего Троцкого должны были убить в Мексике в тысяча девятьсот сороковом году. Стрельцова знала это точно. А значит, история постепенно меняла русло. Стукнув себя по лбу, Ольга достала из конверта письмо и что-то дописала в конце.

Секретарю ЦК ВКП(б)

тов. Сталину И. В.

Ольги

докладная записка № 4

Довожу до Вашего сведения, что в ближайшие двенадцать месяцев в дополнение к изложенному в первой записке произойдут следующие события:


1. В марте германские войска займут демилитаризованную Рейнскую область, грубо нарушив условия Версальского договора.

2. Летом в СССР начнется суд над контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической группой.

3. В конце ноября закончатся переговоры между Германией и Японией. По результатам переговоров будет подписан «Антикоминтерновский пакт», под флагом борьбы против Коминтерна создающий блок государств, стремящихся к завоеванию мирового господства. Кроме открытой части пакта подпишут и секретное соглашение. В секретном Дополнительном протоколе будет предусмотрено, что в случае возникновения или угрозы войны между СССР и одной из договаривающихся сторон другая сторона не предпримет никаких мер, осуществление которых сможет облегчить положение Советского Союза. На период действия «Антикоминтерновского пакта» стороны также договорятся не заключать с СССР каких-либо политических соглашений, противоречащих духу договора. Срок действия пакта – пять лет.

4. В конце следующего года примут новую Конституцию СССР, объявляющую Верховный Совет высшим исполнительным органом страны.


Таким образом, после заключения соглашения Германии с Японией международное положение СССР усложнится. Возникнут возможности конфликтов на востоке и на западе. В свою очередь Советскому государству, несмотря на все его попытки, не удастся заключить договор о противодействии Германии ни с Англией, ни с Польшей.

В связи с этим имеет смысл рассмотреть, как обстоят дела в РККА и насколько армия готова к отражению возможной агрессии со стороны империалистических государств.

В самом начале нашего анализа хочется отметить одну фундаментальную особенность ситуации. Троцкий имел непосредственное отношение к формированию РККА и в силу этого троцкизм проник во все теории, которые изучаются в наших военных академиях. Возникли совершенно неверные по своей сути теории приграничных войн. Любой военный твердо уверен в том, что лучшая оборона – это нападение. Добавим к ситуации бытующую в армии уверенность, что сражаться вообще не придется, поскольку рабочие и крестьяне противника не будут стрелять в своих классовых братьев, а при появлении РККА повернут оружие против угнетателей. К сожалению, в реальной жизни, а не в фантазиях троцкистов все будет совершенно по-другому. Как видим, троцкизм не только способствует принятию пагубных по своей сути военных доктрин, но и разъедает армию изнутри, подрывая ее боеспособность.

На самом деле в военной теории существуют наступление и отступление, два различных по своей сути маневра, каждый из которых требует определенных знаний и умений. Существуют атака и оборона. Армия, которая полностью игнорирует один из видов тактических действий и базирует стратегию лишь на наступлении, похожа на одноногого инвалида, пытающегося выиграть соревнования по бегу.

Но в реальности и наступление не является сильной стороной нашей армии. Прошедшие в этом году киевские учения показали: на сегодняшний день армия может участвовать только в массовых театрализованных выступлениях перед иностранными журналистами. Товарищ Ворошилов честный коммунист и не будет скрывать, сколько сил было потрачено, чтобы подготовить эти учения, перед которыми каждое подразделение долго репетировало свою роль, как артист перед спектаклем.

Война мало похожа на театр. Враг не даст репетировать ни наступление, ни оборону. Чтобы увидеть реальную картину боеготовности нашей армии, достаточно поднять по тревоге любую из танковых дивизий и заставить совершить марш-бросок на сто километров.

Таким образом, с нашей точки зрения, начинать нужно с переосмысления общей стратегии РККА в пользу большего баланса между наступательными и оборонительными действиями. Так, чтобы стратегическая концепция РККА вписывалась в общую концепцию построения социализма в отдельно взятой стране. В связи с новой стратегической концепцией должна быть доработана и тактика действий различных подразделений, доучен либо переучен весь командирский состав.

Рекомендуем создать в РККА постоянно действующий орган, куда командиры смогут посылать свои предложения по улучшению боевых уставов и тактических приемов.

Боевую выучку подразделений РККА нужно постоянно контролировать независимыми проверками. Возможно, есть смысл создать при НКВД постоянно действующую группу военных специалистов, проводящих совместно с представителями Генштаба РККА неожиданные проверки в различных частях и предоставляющих руководству отчеты о результатах работы. На основании этих отчетов совместная комиссия НКВД и РККА могла бы улучшать состояние дел в данной военной части.


Остановимся кратко на некоторых системных недостатках в организации РККА


Насыщение войск техникой должно подчиняться определенной стратегической цели. Наиболее полно и точно она сформулирована в концепции, разработанной Гудерианом, о выравнивании маршевой скорости различных родов войск. По этой теории в армии создаются бронетанковые бригады, усиленные мотопехотой, самоходной артиллерией и самоходными зенитными установками.

Для бригад рассчитывается необходимое количество бензовозов, автотранспорта, ремонтных подразделений, оснащенных необходимым количеством запасных частей, тягачей, вытаскивающих с поля боя неисправную технику, и тысячи других мелочей, без которых данное механизированное подразделение не сможет функционировать. Цель всего этого – обеспечить данному подразделению скорость на марше, равную скорости танков. Стрелковые подразделения старого образца, осуществляющие пешие марши, автомобильной техникой не комплектуются. Снабжение и транспортировка приданной артиллерии таких частей осуществляется гужевым транспортом, имеющим одинаковую с подразделением маршевую скорость.

С нашей точки зрения, именно такой подход к применению техники в войсках должен быть взят за основу. Еще раз хочется подчеркнуть: механизированный корпус, усиленный бронетехникой, – это комплексное образование, состоящее из многих компонентов. Отсутствие какого-либо из них, неполная комплектация всем необходимым недопустимы. Ведь в этом случае проще не тратить средства и оставить старую организацию. Два механизированных корпуса, полностью укомплектованных всем необходимым, легко разобьют в бою три недоукомплектованных. Как верно говорил товарищ Ленин, «лучше меньше, да лучше». К мехкорпусам это относится в полной мере.

Мы должны перейти к призывной армии. Без этого качественную армию создать сложно. С нашей точки зрения, для пехоты достаточно полутора лет службы. Для технически сложных частей (танковые, авиация, связь, артиллерия, морской флот) время службы может быть увеличено до двух-трех лет.

Отдельные пожелания по организации различных родов войск

Авиация

Истребителям следует перейти на совместные полеты в паре, а не тройками. Всех летчиков, которые будут отстаивать полеты тройками, нужно немедленно переводить из истребительной авиации в бомбардировочную. Следует стимулировать скорейшую разработку истребителя И-17 с мотором водяного охлаждения.

Необходимо разработать и принять на вооружение пикирующий бомбардировщик, выполняющий функции, аналогичные функциям германского самолета «Юнкерс-87».

Следует разработать и принять на вооружение штурмовик поля боя, защищенный противопульной броней, поддерживающий сухопутные войска в атаке и при обороне.

Все самолеты нужно оборудовать качественной связью как для координации действий между собой, так и для разговоров с землей, наведения на цель, получения полетных заданий.

Требуется начать отрабатывать тактику сопровождения бомбардировщиков истребителями и взаимодействие с пехотными подразделениями.


Танковые подразделения

Запретить применение танков без сопровождающей пехоты. В состав каждого танкового корпуса включить необходимое число мотопехотных или драгунских частей, артиллерии и самоходных зенитных установок. Драгунские части от мотопехотных отличаются лишь тем, что в случае недостатка автотранспорта пехота сопровождает танки на конях. Комплектация и вооружение совпадают. Расчет автотранспорта и бензовозов для таких частей производят с учетом наличия лошадей в данном корпусе. При имеющем место недостатке автотранспорта данное решение будет правильным, поскольку конница способна поддерживать маршевую скорость танков.

Обучить новосформированные корпуса действовать слаженно в атаке и в обороне, внести соответствующие изменения в боевые уставы.

Большую часть легких танков модернизировать в самоходные зенитные установки, вооруженные крупнокалиберным пулеметом. Существенно уменьшить выпуск танка Т-26, вместо этого насытить части достаточным количеством запчастей к уже имеющимся на вооружении.


Конница

Конницу ликвидировать, то есть отобрать у всех шашки. Часть состава перевести в драгунские корпуса, часть состава – в войска особого назначения (см. ниже).


Пехота

Командование отделениями возложить на сержантов. Сержантов набирать из отличившихся солдат и направлять в сержантские школы. Задача сержантов – обучать новобранцев всему, что обязан знать солдат.

Снять штыки с винтовок. Постоянно примкнутый штык не только символ концепции бездумного наступления, но и серьезная помеха при стрельбе из укрытия. Часть состава следует вооружить пистолетами-пулеметами (см. ниже). Винтовки следует постепенно заменять карабинами. Необходимо проводить регулярные стрелковые соревнования между частями. Командиров отличившихся частей премировать, показавших слабый уровень стрелковой подготовки – наказывать.

Для борьбы с танкобоязнью у солдат пехоты в процесс обучения ввести «обкатку» окопавшейся пехоты танками. Это заставит солдат рыть окопы как положено и покажет, что в хорошем окопе нечего бояться танка.

Командиров нужно обучить пользоваться радиосвязью и отработать взаимодействие с артиллерией, авиацией.


Артиллерия

Разработать самоходную гаубицу на базе танка Т-28.

Принять на вооружение 82 мм ротный миномет.

Ввести звукометрические подразделения для определения координат вражеских батарей по звуку выстрела. Наладить качественную связь и отработать взаимодействие с пехотой.


Военно-морской флот

Нужно немедленно прекратить строительство линкоров. Ближайший военный конфликт на море покажет, что время линкоров прошло, их место займут авианосцы. Поэтому самым правильным решением будет продать все построенные и недостроенные линкоры, а также часть эсминцев. В будущей войне ВМФ никакой роли играть не будет. Все основные события развернутся на суше. Поэтому тратить ресурсы на флот в данной ситуации неразумно.

Есть смысл развивать только подводные лодки разного класса, как малотоннажные, так и имеющие запас автономного плавания в несколько тысяч километров, а также быстроходные торпедные катера и миноносцы. Авиации, взаимодействующей с ВМФ, дать команду отрабатывать новые тактические приемы борьбы с кораблями противника, как, например, топ-мачтовое бомбометание (описание прилагается).


Войска особого назначения

По сравнению с предыдущими периодами развития вооруженных сил механизированная армия стала значительно сильнее зависеть от бесперебойного снабжения. Фактически наступать она может только вдоль дорог, по которым к передовым частям с тыла поступают непрерывным потоком горючее, боеприпасы и многое другое, без чего наступление, да и оборона механизированной армии невозможна. Актуальной становится задача создания подразделений, которые, действуя в тылу врага небольшими группами, хорошо скоординированными друг с другом и с основными частями, устраивали бы террор на путях коммуникаций противника. А также: вели бы разведку, наводили авиацию на цель и выполняли многие другие задачи, пытаясь нарушить снабжение передовых частей врага и соответственно препятствовать вражеским планам. Тактика действия таких летучих отрядов известна с давних времен, она получила символическое название: «Закованный в доспехи рыцарь бессилен против роя пчел». Эта фраза наиболее точно передает характер и смысл действий таких подразделений.

С другой стороны, любая европейская армия возможного противника сильна своей организацией, умением использовать передовую технику, взаимодействием различных родов войск. При борьбе с отрядами особого назначения войскам противника придется воевать в лесу, без поддержки артиллерии, авиации, танков, лицом к лицу с врагом, попадая в засады, на минные поля, под огонь снайперов. К такого рода войне армия возможного противника плохо подготовлена, она будет чувствовать себя неуверенно и понесет большие потери, особенно при хорошей координации действий между различными отрядами особого назначения.

Безусловно, диверсионные отряды существуют и в настоящее время, но здесь, как учит марксизм-ленинизм, имеет место переход количества в качество. Массированное применение таких отрядов в ближнем и дальнем тылу противника создает ситуацию, когда враг должен либо бросить значительные силы на борьбу с подобными отрядами, ввязавшись в изнурительную и кровопролитную борьбу, либо отступить. В такой борьбе им придется платить впятеро, а то и вдесятеро дороже за каждого нашего бойца.

Перед механизированными частями противника остро встанет проблема – контролировать территорию бездорожья он не сможет, на место одного обезвреженного отряда завтра прибудет новый, и всю армейскую операцию придется повторять.

Таким образом, мы превратим бездорожье из нашей беды в наше стратегическое преимущество, навяжем врагу войну, к которой он не готов. В такой войне лучшие качества советского бойца: личное бесстрашие, выносливость, инициативность и героизм – могут проявиться в полной мере.

Спектр применения таких войск чрезвычайно широк – от диверсионной работы в тылу до обороны и штурма городов, при которых эффективно использовать автономные высокоманевренные отряды.

Примерный состав и вооружение взвода особого назначения: сапер, радист, три снайпера, два расчета противотанковых ружей, два расчета ручных пулеметов, стрелки, вооруженные пистолетами-пулеметами (ПП).

Должна быть обеспечена качественная связь на уровне взвода.

Некоторые замечания и рекомендации по вооружению РККА

Авиация

С вооружением авиации ситуация в целом удовлетворительная. Таких систем, как ШКАС и ШКАП, нет ни в одной армии мира.


Что бы хотелось иметь еще.

В американской армии разрабатывается очень эффективный прицел для бомбометания. Желательно озадачить ИНО и раздобыть техническую документацию и все необходимое для производства таких прицелов.

Следует разработать противотанковые авиабомбы (ПТАБ) на основе кумулятивного эффекта. Эскиз и короткое описание прилагаются.

По аналогии с двадцатимиллиметровым боеприпасом, созданным на базе гильзы 12,7 мм патрона, рекомендуем на базе гильзы 14,5 мм патрона создать двадцатитрехмиллиметровый боеприпас и дать задание нескольким группам разработчиков на конкурсной основе создать автоматическую авиапушку калибра 23 мм. По возможности, конкурсную основу для разработки новых систем оружия следует применять всегда. Лучше оплатить несколько неудачных проектов, чем массово выпускать неэффективное оружие. Тем более что и в неудачном проекте могут иметься какие-то технические новинки, которые потом с успехом можно будет применить в следующем проекте. Не следует делать ставку только на известных разработчиков. Дегтярев и Шпитальский, безусловно, выдающиеся изобретатели, но человеку свойственно почивать на лаврах, а у нас десятки Дегтяревых и Шпитальских, которые хотят послужить своей стране.

Обязательно требовать от разработчиков технологичного оружия. Хорошее дорогое оружие сделать нетрудно. Трудно сделать хорошее недорогое оружие.


Средства ПВО

На базе 14,5 мм патрона следует разработать крупнокалиберный зенитный пулемет и переделать по крайней мере половину имеющегося парка Т-26 в самоходные зенитные установки, оснащенные этим пулеметом. Такое оружие будет эффективным и в борьбе с бронетехникой противника.

Нужно разработать полноценный 23 мм патрон с гильзой, обеспечивающей начальную скорость около 850 – 900 м/с, создать на его основе зенитную автоматическую пушку. На базе танка Т-28 требуется создать самоходную зенитную установку, оснащенную таким орудием.


Танки

В проект среднего танка Т-34 необходимо внести следующие изменения.

Башня на три человека с командирской башенкой наверху. Расположение мотора поперек корпуса танка. На вооружении – 76 мм длинноствольная пушка.

Стрелковое вооружение

Нужно создать дешевый, технологично простой ПП на базе пистолетного патрона. ПП Дегтярева слишком дорогой и сложный. Эскиз и короткое описание принципиальной схемы ПП прилагается. Цена ПП должна быть сравнима с трехлинейкой.

ТТХ: скорострельность – от 400 до 500 выстрелов/мин.

Прицельная дальность – 200 м.


Вооружить ПП необходимо не менее трети состава сухопутных войск. Основанием такой рекомендации служат следующие соображения. Станковые пулеметы начинают эффективную борьбу с пехотой противника с расстояния 1000 м. С дистанции 800 м подключаются ручные пулеметы. При массированной атаке противника пулеметы будут подавлены либо артиллерийским, либо минометным огнем, либо огнем из стрелкового оружия. ПП позволяют на решающей дистанции в 200 м создать пулеметную плотность огня, которую пехота противника преодолеть не сможет. В атаке ПП позволят бойцу на этой же дистанции, на бегу, создать высокую плотность прицельного огня по обороняющемуся противнику и тем самым обеспечить успех атаки.

Требуется модернизировать станковый пулемет «максим» аналогично модернизации, проведенной англичанами. Для этого ИНО нужно поручить раздобыть соответствующую документацию.

Объявить конкурс на разработку нового станкового пулемета с воздушным охлаждением и меняющимся стволом, после чего рассмотреть и выбрать лучший проект, прошедший самые строгие испытания.

Автоматическую винтовку Симонова лучше не производить. Слишком дорогая и ненадежная. Рекомендуем провести ей и ДП повторные испытания, приближенные к боевым. В любом случае, если цена АВС сравнима с ДП, лучше выпустить дополнительно пулеметы, а не винтовки: огневая мощь подразделений вырастет намного больше.

Необходимо разработать дульный тормоз-компенсатор для упрощения стрельбы из трехлинейки, взяв за основу дульный тормоз АВС. С нашей точки зрения, это значительно повысит общую меткость стрелков и ускорит обучение.

Увеличить выпуск снайперских винтовок до шестидесяти – восьмидесяти тысяч в год. Никаких новых снайперских винтовок не изобретать, от добра добра не ищут. Стоит упростить прицел до кратности 3 – 3,5, уменьшив вес и стоимость. Кронштейн для прицела нужно переделать, вынести прицел влево от ствола, чтоб обеспечить возможность заряжать винтовку обоймой патронов. Эскиз кронштейна прилагается.

В перспективе надо начать разработку нового патрона для стрелкового оружия. Совершенно очевидно, что существующий патрон – слишком сильный для автоматического оружия, а пистолетный патрон – слишком слабый. Сама собой напрашивается идея промежуточного патрона. Со своей стороны можем порекомендовать как лучший из возможных калибр 6,25 мм.


Противотанковое оружие

Курчевского следует отдать под суд как афериста и казнокрада. Надо создать переносное, гладкоствольное, динамо-реактивное оружие, стреляющее противотанковыми кумулятивными гранатами – ручной гранатомет (РГ). Эскизы двух вариантов таких устройств с пассивной и реактивной гранатой прилагаются.


Медицина

В современной войне на одного убитого приходится по статистике три-четыре раненых. От того, насколько быстро и качественно они будут вылечены и возвращены в строй, во многом зависит боеспособность современной армии.

Доктор Флеминг, работающий в одной из больниц Лондона, открыл, что один из грибков плесени в процессе жизнедеятельности вырабатывает вещество, подавляющее развитие бактерий, в особенности гнилостных, опасных при ранениях. Полученное вещество будет очень эффективным лекарством при сепсисах, заражении крови и других осложнениях, возникающих от огнестрельных ранений и являющихся основной причиной смерти раненых бойцов. Кроме этого, данный препарат эффективно применять против целого ряда других серьезных заболеваний (воспаление легких, гнойная ангина, гонорея и т. д.).

До сих пор лекарство не получило широкого распространения по одной простой причине. Доктор Флеминг занимается наукой в свободное от работы время, никаких финансовых возможностей для привлечения химиков и микробиологов к дальнейшим исследованиям у него нет. На его публикации в научных журналах никто пока внимания не обратил. Нужно немедленно поручить ИНО раздобыть образец культуры, выявить наиболее продуктивный штамм этого вида и в кратчайшие сроки развернуть широкое производство лекарства. Это хорошо известный микробиологам процесс. Действующее вещество остается растворенным в воде, которую необходимо очистить и, не нагревая, испарить путем вымораживания и выпаривания в вакууме. Если удастся первыми в течении двух-трех лет получить лекарство в промышленных масштабах, страна может заработать значительные средства, продавая излишки за рубеж. Объем производства следует рассчитывать, исходя из минимальной потребности в лекарстве – сто тонн готового вещества в год.


Связь

Еще раз о самом главном. Армия без управления и взаимодействия различных частей превращается в толпу вооруженных людей и становится легкой добычей противника. Управление и взаимодействие немыслимы без надежной связи. Понимая, что с решением этой проблемы и без того делается все возможное, хотим обратить Ваше внимание на открытие, сделанное Лосевым и Стрельцовой на фрязинском заводе «Радиолампа». Разработанные радиолампы нового типа и исследования кристаллических аналогов радиоламп могут в недалеком будущем полностью устранить дефицит радиоэлементов и вывести Советский Союз в лидеры радиотехники.


Бензин

В следующем году американцы закончат работы над катализаторами и начнут создавать установку по каталитическому крекингу нефти, дающему значительно больший выход качественного бензина. Такого рода установки и завод по выпуску тетраэтилсвинца в качестве антидетонационной добавки смогли бы решить назревающую проблему с нехваткой качественного бензина в Советском Союзе. Рекомендуем обратить на проблему самое пристальное внимание. Нехватка бензина – стратегическая проблема, сводящая к нулю все усилия по модернизации армии.


Еще раз хотим подчеркнуть, что через несколько месяцев в Германии примут четырехлетний план подготовки к войне. Немцы – народ очень пунктуальный. Раз намечено через четыре года начать войну, значит, так оно и будет. Поэтому следует исходить из того, что на подготовку и реализацию намеченных мероприятий у нас есть четыре, максимум пять лет.

Ольга30.10.1935 г.

Р.S. Как нам стало известно, перед отъездом в Берлин Лев Троцкий отправил своим сторонникам в Советском Союзе следующее указание. При аресте любой из его последователей должен на допросах оговорить всех знакомых ему специалистов и руководителей, не имеющих к нему и троцкистской организации никакого отношения. Оговаривая ключевых специалистов и руководителей, троцкисты будут стремиться нанести максимальный ущерб промышленности и РККА. Следует обратить на это внимание НКВД.

Р.Р.S. Месторождения алмазов с кимберлитовыми трубками кроме Якутии имеется также в Архангельской области. Примерно сто километров на север, северо-восток от Архангельска. Можно попробовать предложить Германии совместную разработку в обмен на моторы, станки и т. п. Зная острую потребность Германии в технических алмазах, стоит предположить, что реакция ее руководства на такое предложение лучше любой разведки продемонстрирует ближайшие планы этой страны.

Глава 5

Перечитав еще раз лежащее на столе письмо и пересмотрев эскизные наброски, Сталин долго ходил по кабинету и пытался унять раздражение.

В этом письме вождя раздражало многое. Во-первых, противоречие между очевидной небрежностью и торопливостью, с которой оно было составлено, и масштабностью поднятых в нем вопросов. Во-вторых, противоречие между знанием того, чего никто в мире знать не мог, и совершенно нелепыми ошибками. Особенно возмутило вождя описание месторождения алмазов.

Вспомнилась автору письма такая мелочь, как новое месторождение алмазов, решил написать, пока помнит, а то ведь до следующего письма и запамятовать можно! Такие приписки уместны только в письмах к хорошим знакомым и совершенно недопустимы в докладных записках! Но не это было самым раздражающим.

В торопливости написанного, в схематичности изложения, в количестве поднятых тем, часто лишь грубо намеченных и бессистемно изложенных в виде тезисов, чувствовалось неумолимое дыхание уходящего времени. И предыдущие письма касались в первую очередь приближающейся войны. И в самом первом из них, и в последующих называлась приблизительная дата: сороковой – сорок первый год. Но в этом письме впервые совершенно отчетливо ощущался страх автора не успеть, и он наложился на то же чувство, которое постоянно гнал от себя Сталин: чувство неподъемности поставленной перед страной задачи. Ощущения дней, мчащихся мимо, дней, которых постоянно не хватало для того, чтобы разогнать локомотив и, вдыхая бьющий в лицо упругий воздух, сказать самому себе: «Вот теперь порядок, пусть только попробуют!»

Накопившееся раздражение требовало выхода.

– Соедините меня с Ворошиловым.

– Клим, пятая мехбригада – одна из лучших в Белоруссии, правильно я думаю?

– …

– Звони им, подымай по тревоге, командуй выдвинуться полным составом в юго-восточном направлении и занять позиции возле населенного пункта. Пункт назначения выбери сам, километрах в ста от места дислокации. Пусть составят полный отчет обо всех неполадках, возникших во время марша, по минутам. С ними поедут наблюдатели от НКВД. Сравним отчеты, сам знаешь, со стороны видней. Сейчас у нас четырнадцать сорок восемь. Будем считать, что сигнал тревоги получен в пятнадцать ноль-ноль. Командуй.

Сталин тут же потребовал у Поскребышева соединить его с Ежовым.

– Товарищ Ежов, в пятнадцать ноль-ноль пятая мехбригада будет поднята по тревоге и совершит учебный марш в заданном направлении. Приставьте к ним несколько своих товарищей в качестве наблюдателей. Их отчет передадите мне. В действия командования не вмешиваться… Да, пока все. Действуйте… Соедините меня с Артузовым… Товарищ Артузов, у вас готов список отличившихся в последнем деле?

– …

– Когда вы сможете его предоставить?

– …

– Хорошо, жду вас… Соедините меня с товарищем Лютовым… Здравствуйте, товарищ Лютов. Как обстоят у нас дела с новым радиозаводом?

– Здравствуйте, товарищ Сталин! Я был позавчера на заводе во Фрязине, интересовался, с какими достижениями коллектив подошел к октябрьским праздникам. Могу смело доложить правительству, что завод состоялся, наши усилия дали результат. В октябре предприятием не только перевыполнено плановое задание. Недавно созданная у них лаборатория порадовала изобретением новой радиолампы, аналогов которой нет нигде в мире. Себестоимость ее в пять раз меньше себестоимости самой простой радиолампы из выпускаемых на сегодняшний день. Мы ждем завершения испытаний по наработке на отказ, чтоб включить это изобретение в измененный план на следующий год. Также в случае удачного завершения испытаний хотим срочно переработать схемы выпускаемых изделий с использованием новой лампы. Изобретатели обещали не успокаиваться на достигнутом и предоставить в течение месяца образец рации, созданный с использованием новых элементов. Обещали, что, как и лампа, это будет лучшая рация в мире. Правда, придется начать выпуск целого ряда новых резисторов, конденсаторов и других элементов, но с этим нет принципиальных трудностей. Товарищи с соответствующих предприятий заверили меня, что в случае включения в план быстро наладят их выпуск. Не дожидаясь окончания испытаний, я отдал распоряжение разрабатывать экспериментальные образцы новых элементов, так, чтобы мы были готовы по всем позициям начать опытное производство, а после Нового года – серийный выпуск новых элементов.

– Это хорошие новости, товарищ Лютов, поздравьте от моего имени коллектив завода. Кто там отличился в лаборатории?

– Там совсем новый руководитель, радиофизик из Ленинграда, кажется, его фамилия Лосев, и старший лаборант, совсем молоденькая девочка, еще студентка, не могу вспомнить ее фамилию…

– Стрельцова.

– Совершенно верно! Извините, товарищ Сталин, вылетело из головы…

– Ничего, товарищ Лютов, с каждым бывает. Доложите, когда будет готова рация, я хочу на нее посмотреть. Те разработки, которые имеются на сегодняшний день, не устраивают наших военных. Мы слышим от них постоянные жалобы на низкое качество поступающих в войска радиоприборов. Не только раций. Как обстоят дела с кварцевыми резонаторами?

– Получили подробное описание технологии, необходимое оборудование, но дело упирается в монокристаллы кварца необходимой степени чистоты. Мы озадачили геологов поиском месторождений горного хрусталя, они уже докладывают о начале работ в некоторых перспективных местах Южного Урала. Все добытые кристаллы отправляются на Загорский оптико-механический завод, там налажена их резка и предварительная обработка. Товарищи из Фрязина тоже поднимали вопрос кварцевого резонатора для своей разработки, поэтому принято решение передавать им подготовленные пластины. У них на месте есть все необходимое оборудование, чтобы выпускать готовые изделия. Обещали в течение месяца предоставить первые образцы на пробу. Очень на них надеюсь. В дальнейшем проблема дефицита кристаллов кварца будет сохраняться, если геологи не порадуют нас в ближайшее время новыми открытиями. Возможно, вскоре придется писать докладную с просьбой наладить закупку необходимого количества кристаллов кварца за рубежом. А пока надеемся уже в декабре наладить выпуск кварцевых резонаторов из отечественного сырья, товарищ Сталин.

– Хорошо, жду вашего доклада через две недели. Обеспечьте товарищей из фрязинской лаборатории всем необходимым.

Сталин с нетерпением ждал Артузова и размышлял над письмом. Договор между Германией и Японией был кошмаром, который пока только снился советскому наркомату иностранных дел. Этот кошмар должен был стать реальностью через год. По крайней мере, так было предсказано. Мало того, в письме подробно излагалось, чем эти переговоры закончатся. Этого не мог знать никто. Можно было предположить, что кто-то мог переговоры планировать, можно было догадаться, что речь на них пойдет в первую очередь о совместном нападении на Советский Союз. Но такого итога, в целом положительного для СССР, не мог предположить никто.

Еще одну дату не мог знать никто в мире просто потому, что ее знал только один Иосиф Виссарионович. Речь шла о дате принятия новой Конституции. Недавно созданная конституционная комиссия вынесла предварительное решение закончить работу над текстом в июне следующего года. Дальше Сталин предполагал провести всенародное обсуждение Конституции, а в ноябре собрать внеочередной съезд народных депутатов и на нем ее утвердить. Вождь знал совершенно точно, что этими планами пока не делился ни с кем.

«Артузов был прав, – устало признал Сталин. – Никакая разведка в мире этого знать не может. Придется смириться с невероятным фактом: мы имеем дело с ясновидящей. Весь этот материал нужно обработать со специалистами, а для этого его необходимо обосновать. Откуда-то он должен появиться. Артузову необходимо будет поручить провести эти факты через свою документацию как сведения, полученные от внешних агентов».

Несмотря на раздражающий тон письма и некоторые рекомендации, с которыми Сталин был категорически не согласен, полученные сведения оказались важны и требовали целого комплекса решений в промышленности.

– Соедините меня с товарищем Орджоникидзе. Здравствуй, Серго. Как у нас обстоят дела с гексогеном?

– …

– Возьми этот вопрос под свой личный контроль. Если нужно что-то от внешней разведки, особенности технологии, документация, оборудование, пусть твои разработчики напишут, что им необходимо для того, чтобы ускорить работу. Это дело государственной важности.

– …

– Хорошо, до конца года жду от вас подробный план. Соедините меня с товарищем Ворошиловым.

– Товарищ Сталин, прибыл товарищ Артузов.

– Пусть заходит.

– Клим, товарищи из внешней разведки передадут тебе несколько эскизов очень интересного вооружения, которое значится в планах разработки наших потенциальных противников. Надо составить технические задания и дать указания нашим конструкторам провести подобные работы.

– …

Вошедший Артузов, недоумевая, слушал этот короткий разговор. Сталин молча указал ему на стул и опять обратился к Ворошилову:

– Как это у них не хватает бензина, Климент? Какое имеет значение, что у них только что закончились плановые занятия с экипажами? Вы считаете, товарищ Ворошилов, что враг будет обращать на это внимание? Меня это не интересует! Пусть выполняют приказ. Все остальные вопросы будем решать после анализа отчетов.

Вождь положил трубку и стал молча ходить по кабинету, затем развернулся к Артузову:

– Здравствуйте, товарищ Артузов. Как проходит эвакуация всех занятых в операции агентов? Вы принесли список отличившихся?

– Здравствуйте, товарищ Сталин. Как я уже докладывал вам по телефону, возвращение занятых в операции агентов проходит успешно. Два основных исполнителя плывут на пароходе, который следует рейсом Амстердам – Ленинград. Вспомогательная группа ликвидаторов, так и не принявших участие в операции, сегодня вернулась поездом из Чехословакии в СССР. Наши постоянно действующие агенты в Германии, занятые на предварительных этапах проведения операции, продолжают свою работу.

– Вы уже можете нам точно рассказать, как протекала операция и кто отличился при ее проведении?

Артузов подумал, что ему трудно даже представить чувства, которые испытывал вождь к Троцкому. Он уже дважды рассказывал о приблизительном ходе операции, ее уточненная версия мало чем будет отличаться от предыдущих. Но что в этой жизни радует нас больше, чем вид поверженного врага?

– Как я и предполагал, товарищ Сталин, сообщение о прибытии Троцкого в Берлин наши агенты получили от информатора из гестапо. Вместе с Троцким прибыли двое его телохранителей, его сын Седов и Карл Радек. Радека, скорее всего, плотно опекали телохранители Троцкого, он не смог выйти на связь, что было нами предусмотрено. Проследив за сопровождающей Троцкого машиной гестапо, наши агенты установили два важных факта, на которых строилась дальнейшая операция. Все пятеро прибывших разместились вместе в двухкомнатном люксе, а гестапо оставило только внешнее наблюдение за гостиницей, не поселив никого рядом с номером Троцкого. Основные исполнители операции, агент «Голландец» вместе с агентом «Мария», которая играла роль его жены, сразу поселились в ту же гостиницу под видом супружеской пары, прибывшей из провинции. Дождавшись, когда официантка понесет кофе в номер к Троцкому, они предъявили ей удостоверение гестапо, обыскали ее под видом обычной проверки лица, идущего к охраняемому объекту. Пока «жена» обыскивала официантку, «Голландец», отобрав поднос, незаметно всыпал в кофе яд, действующий через несколько минут после принятия. После того как официантка вышла из номера, они, открыв дверь специальным устройством, использующим ключ, вставленный с противоположной стороны, проникли внутрь. Один из телохранителей и Карл Радек кофе не пили и были живы. Остальных как раз начали бить судороги. Застрелив телохранителя из нагана, оснащенного прибором «Брамит», агенты попытались придать происшедшему вид коллективного самоубийства. Выпустив Радека первым из отеля, они вышли следом. За Радеком гестапо наверняка пустило хвост, как от него отделались и усадили Радека в машину, подробностей не знаю. Участники событий смогут рассказать это по приезде. По дороге в Голландию они остановились перекусить в придорожном лесочке. Там, к сожалению, с Радеком произошел несчастный случай, так что границу они пересекали уже вдвоем. Такова краткая версия событий, которую мне сообщили. Ну а полную смогут рассказать непосредственные участники событий. Наша агентура в Европе сейчас подбрасывает в прессу различные версии происшедшего. Сейчас в работе версия, по которой Троцкий получил от гестапо крупную сумму для ведения подрывной работы в СССР. Радек, из корыстных побуждений частично отравив, частично перестреляв своих попутчиков, завладел деньгами и скрылся в неизвестном направлении.

– Что ж, можно сказать только одно: блестяще проведенная операция, товарищ Артузов, впрочем, как и все остальные, проведенные вами. Хочу сообщить, что руководство приняло решение представить вас к высшей награде нашей Родины – званию Героя Советского Союза.

– Служу трудовому народу! Приложу все свои силы, чтобы оправдать такую высокую награду, товарищ Сталин!

– Садитесь, товарищ Артузов. Есть еще одно дело, которое я хотел с вами обсудить.

Сталин подошел к своему столу, взял и молча положил перед Артузовым конверт, подписанный характерным почерком, в котором легко угадывалось: корреспондент писал левой рукой. Внимательно изучив внешний конверт со штемпелями, Артузов достал из него еще один, с уже привычными предупреждающими надписями. В нем обнаружилось семь страниц, исписанных с двух сторон знакомой рукой. Некоторые содержали схемы и рисунки с пояснениями. Пока Артузов читал, вождь молча ходил по кабинету, раздумывая о чем-то.

«Не успел я тебя найти! – грустно подумал Артузов, повторно перечитывая письмо и с интересом изучая представленные эскизы. – После этого письма любой дурак догадается, что это не иностранная разведка, а то, что мы называем ясновидением. А товарищ Сталин далеко не дурак». Прочитав письмо, он отложил его в сторону.

– Что вы можете сказать по поводу этого письма, товарищ Артузов? – Иосиф Виссарионович с любопытством смотрел на подчиненного.

– Судя по штемпелям на конверте, письмо брошено в почтовый ящик либо поздно вечером тридцатого октября, в конце выходного, либо рано утром следующего дня. Можно предположить, что автор работал над посланием целый выходной, но в силу сложности и большого количества поднятых тем не успел доработать его до уровня прошлых посланий, текст письма вышел несколько сумбурным. Часть поднятых тем лишь схематично намечена и до конца автором не раскрыта. Письмо вышло излишне резким и декларативным, часто отсутствует аргументация. Не думаю, что так было задумано, автор спешил и не захотел оставлять послание для дальнейшей работы над ним, отправил в том виде, в каком получилось. Об этом также свидетельствуют постскриптумные сноски, когда автор, вспомнив, дописывал важные сведения в конце письма. Отсюда следует ряд выводов, которые можно сделать с той или иной степенью точности. Скорее всего, наш корреспондент где-то работает и может думать над текстом послания только по выходным. Автор хотел отправить текст до октябрьских праздников, можно считать, что он или она спешили сделать руководству страны подарок в честь годовщины революции. Постскриптумные сноски говорят, что в ближайшее время автор не планирует писать новые письма, иначе он изложил бы эту информацию в следующем послании. С другой стороны, отправив такое сырое письмо, автор дал нам много разгадок, связанных со своей личностью. Если можно так сказать, не успел спрятаться за сухостью канцелярских фраз и формальностью общего построения. Большое количество мелких ошибок, допущенных автором, даст много информации.

– Вы считаете, что Ольга не будет писать в ближайшем будущем? Почему вы сделали такой вывод?

– Я хотел сказать, если мы не будем задавать вопросов, следующее послание получим не скоро. На поставленные вопросы неизвестный, безусловно, ответит.

– Что вы можете сказать об авторе этих писем?

– В письме дан прогноз по четырем событиям, два из которых входят в компетенцию ИНО. Ни о том, что Германия собирается ввести войска в Рейнскую область, ни о будущих переговорах с Японией ИНО ничего не известно. Чем закончатся такие переговоры? Рискну предположить, что Ольга – единственный человек в мире, которому это известно. А откуда ей это известно и насколько можно доверять ее прогнозам, покажет время. Пока что она не ошибалась. Укажу на еще один любопытный факт. План подготовки к войне руководство Германии планировало принять до Нового года. Как недавно стало известно, представленный план Гитлер отправил на доработку, и теперь уже ясно, что он будет принят в начале следующего года, как и прогнозировала Ольга в первом письме. Да и одной ошибки в фамилии товарища Шпитального для меня было бы достаточно, чтобы уверенно сказать – разведки и спецслужбы не имеют к автору этих посланий никакого отношения. Я уже высказывал предположение, которое объясняет изложенные факты. Ольга угадывает, предсказывает будущий ход событий. От того, как это назвать, суть не меняется. Откуда у нее сведения по вооружению и полезным ископаемым, сказать трудно. История не оставила нам свидетельств такого рода предсказаний, а может быть, они забылись. С моей точки зрения, самым правильным будет прагматический подход к представленной информации. Все полученные сведения необходимо проверять и использовать. Хочу добавить еще одно. Как нам стало известно, английские военные наблюдатели представили командованию свое заключение по результатам киевских учений. Проведенные учения ими охарактеризованы как подготовленное представление, не дающее возможности оценить реальную боевую подготовку РККА. Также отмечалось, что даже в этом случае действия обороняющейся стороны в ряде эпизодов были неграмотными. Полный текст заключения находится у переводчика и вскоре будет представлен руководству.

– Вы считаете, что приведенный в этом письме анализ состояния дел в РККА соответствует действительности?

– У меня нет соответствующего образования, деятельность внешней разведки имеет мало общего с действиями армии, поэтому я не берусь судить, насколько правилен представленный анализ. Мне только хотелось подчеркнуть, что некоторые выводы Ольги совпадают с выводами, сделанными другими специалистами. Так что, с моей точки зрения, подумать над ее предложениями имеет смысл. По крайней мере, опыт Трои нас учит, что пренебрегать советами ясновидящей чревато.

– …что вы хотели этим сказать, товарищ Артузов?

– Извините, неудачная шутка, товарищ Сталин.

– Действительно, неудачная. Что ж, ваша точка зрения нам понятна. Чтобы у вас не было времени на неудачные шутки, товарищ Артузов, давайте наметим, какие задачи стоят перед ИНО, исходя из сведений, приведенных в этом письме. Первое и самое главное – это лекарство. Найдите доктора Флеминга и раздобудьте этот грибок. Проконсультируйтесь с биологами, как его перевозить. Следующие пункты будут такие: документация по модернизации пулемета «максим», прицел для бомбометания у американцев. И дайте задание своим агентам в САСШ, пусть следят за изобретениями по катализаторам. Бензин действительно может стать проблемой в связи с резким ростом количества моторов в стране. Возьмите с собой фотокопию письма и на основании изложенного в нем от своего имени, со ссылкой на оперативные данные разведки подготовьте ряд докладных. Ежову по поводу троцкистов. Ворошилову по поводу новых видов вооружения. Ему же – анализ английских наблюдателей по киевским учениям. Чего у англичан будет не хватать в анализе по сравнению с письмом Ольги, добавьте. Копии докладных – мне.

– Все добавить, что здесь изложено, товарищ Сталин?

– Да, все. Будем советоваться с военными и принимать решения.

– Там есть некоторые неясные моменты…

– Так спросите через газету. Она ведь отвечает на вопросы. Не забудьте уточнить по поводу Т-34. Это легкий двухместный танк. Все работы по нему свернуты, поскольку там даже крупнокалиберный пулемет не помещается. И еще одно, товарищ Артузов, найдите ее, я хочу с ней поговорить.

– Зачем искать, товарищ Сталин? Я думаю, если вы пригласите, она придет на встречу с вами. Ведь Ольга пишет эти письма для того, чтобы иметь возможность изменить то, что должно случиться. Точнее – как ей кажется, то, что должно случиться. Для начала можно поговорить по телефону. Попрошу ее перезвонить на тот же номер, по которому она уже звонила, и потом соединю с вашей приемной.

Сталин долго о чем-то думал, затем сказал:

– Хорошо, давайте попробуем. Согласуете со мной текст объявления. Докладные подготовьте и подайте завтра. С объявлением в газете тоже не затягивайте. Если нет вопросов, я вас больше не задерживаю.

Тихою грустью, запахом дыма

Осень на сердце заронит тревогу…

Кружится время неумолимо,

Листья, как дети, уходят в дорогу…[6]

Тихая мелодия, звучащая в сознании, и пейзаж середины ноября за окном пригородного поезда принесли в душу Оли умиротворение, почти забытое за суетой, в которой она жила последние семь месяцев.

После приезда товарища Лютова вместо кварцевых резонаторов они получили первую партию заготовок: нарезанных пластинок кварца с кучей инструкций на английском языке, объясняющих, как из них получить резонаторы. Как-то так вышло, что главный инженер все заботы по разработке новой технологической цепочки переложил на нежные Олины плечи. Видимо, в отместку за то, что она подняла этот вопрос, и на завод свалились требования наладить выпуск нового вида продукции в кратчайшие сроки.

Нужно было приспособить установку, обжимающую металлические корпуса ламп под корпуса кварцевых резонаторов. Две шестидневки, включая выходные и праздники, Оля боролась с установкой и инструкциями к резонаторам. С первого взгляда казалось, никаких проблем не будет. Напылил проводящие дорожки на кварцевую пластину, напаял контакты, засунул в корпус – вакуум, холодная сварка, и резонатор готов. Но тысячи мелочей, которые нужно было учесть, чтобы все это функционировало, съедали время, сжигали нервы, и, когда вся технологическая цепочка в конце концов начала работать, Оля почувствовала: нужно удирать с этого завода, пока она еще стоит на ногах. За эти две недели кроме работы она могла вспомнить только митинг в честь годовщины революции, на котором ей вручили грамоту, и посиделки с девчонками в общежитии в честь праздника. Под незамысловатую закуску они серьезно выпили в честь годовщины новой эры в истории человечества, перемыли кости знакомым. Потом девки начали сетовать на то, как тяжело жить в деревне. Зная, что такие разговоры легко заканчиваются пятью годами в спецпоселении, Оля объяснила несознательным элементам, что трудно всем, страна готовится к войне с империалистическим агрессором. В конце своего выступления она предложила тост за Красную армию, чтобы та с их радиолампами стала непобедимой. Разговор перешел на другую тему: как хорошо выйти замуж за командира РККА и где этих командиров ловить. Девчонки продемонстрировали неожиданно хорошее теоретическое знание предмета, хотя с практикой у всех были проблемы. Как-то незаметно обсуждение коснулось самого важного вопроса – какие сволочи мужики – и уже с него не сходило. У всех присутствующих нашлись многочисленные и веские аргументы в пользу этого утверждения. Тут даже Оле имелось что сказать. Со слезами на глазах она поведала, как Толик начал распускать руки в кинотеатре, покушаясь на ее девичью честь, а когда она отказала, ушел и после этого не появлялся, видно, нашел себе другую.

К Олиному удивлению, подружки ее поведение осудили как тактически неграмотное. Правильным, с их точки зрения, было бы постепенное отступление с занятых позиций с целью добиться стратегического преимущества, а именно: клятвенного обещания со стороны Толика жениться. После этого рекомендовалось прекратить сопротивление, дескать, на таком ограниченном пространстве никаких серьезных угроз девичьей чести не существует. Оля несколько раз даже покраснела во время занятий по «тактической подготовке», но пообещала непременно воспользоваться полученными знаниями.

По приезде в Москву она первым делом отправилась в свое отделение Осоавиахима, чтобы узнать, нет ли новостей по их переписке с Ворошиловым о новых соревнованиях. В последнем письме они значительно изменили правила с целью повышения безопасности участников, кроме того, предварительно обговорили текст еще в нескольких низовых организациях, собрали больше сотни подписей. Теперь это уже была коллективная просьба лучших стрелков столицы, и те обязались при необходимости собрать тысячи подписей в поддержку нового состязания.

Инструктор обрадовал Стрельцову: разрешение получили, но как и где оборудовать стрельбище, соответствующее новым правилам, никто не знал. У всех было полно своих забот, так что ей предстояло побегать по заводам, которые оказывали Осоавиахиму шефскую помощь, и поискать площадку. С его точки зрения, лучше было искать площадку за городом, в городской черте все площадки рано или поздно отберут. Строительство все поглотит. Если учитывать, что им требовалась площадка, на которой стрельба будет вестись в две стороны, такую можно было найти только в пригороде.

По новым правилам индивидуальные и командные соревнования проводились следующим образом. Оборудовались две идентичные площадки сто на сто метров, сдвинутые относительно друг друга параллельно направлению стрельбы. На каждой площадке имелось десять фиксированных, пронумерованных позиций, которые мог занять участник. Напротив каждой площадки на расстоянии двухсот метров от ее ближнего края располагались траншеи с помощниками, которые выставляли десять неподвижных пронумерованных мишеней. В одной из них, соответствующей номеру позиции, занятой противником, в центр мишени вставлялся пиропатрон десяти сантиметров в диаметре. Кроме этого, после начала соревнований помощники ровно на три секунды хаотически выставляли из траншеи ростовые фигуры, после чего убирали их обратно. Одни ростовые фигуры появлялись чаще, но оценивались меньше, вторые появлялись реже, но по очкам были вдвое ценнее.

Таким образом, соперники видели площадки друг друга под углом не меньше чем в сорок пять градусов. Участникам выделялось по десять патронов и по пятнадцать минут времени. По сигналу арбитра они одновременно с противоположных сторон скрытно пробирались на свою позицию, номер которой сообщали судье до начала движения. Соответственно эти номера по телефону передавались в траншею соперника, и помощники устанавливали на нужном номере пиропатрон. После этого участники должны были выбить максимум очков за десять выстрелов и при этом, по возможности, не дать сделать того же сопернику.

Чтобы выбить противника из игры, нужно было, определив номер его позиции, поразить в центр соответствующую неподвижную мишень, выставленную напротив. Взрыв пиропатрона сигнализировал, что один из них определил позицию соперника и попал точно в центр, а второй может возвращаться и сдавать неиспользованные патроны. За такой подвиг начисляли пятьдесят очков. За ростовую фигуру начисляли десять очков за «рядового» и двадцать за «офицера». Поэтому тактика участников могла быть самой разнообразной, выигрывал тот, кто за эти пятнадцать минут набирал больше очков, при этом не имело значения, поразил его соперник или нет.

Аналогично проходили командные соревнования пять на пять. Единственное различие – при поражении очередного соперника у него сгорали только патроны. После того как выбывший участник соревнований покидал свою площадку, его команда заявляла очередной номер позиции снайпера и выпускала на поле следующего стрелка. Естественно, в правилах было много пунктов по технике безопасности, спортсмены заряжали винтовку только после занятия огневого рубежа на заявленной позиции. Каждый находился под постоянным наблюдением судьи с биноклем, возвращаться мог, только услышав разрешение по динамику, разрядив винтовку и открыв затвор. За любое нарушение техники безопасности очень строго карали штрафными баллами, вплоть до запрета принимать участие в подобных соревнованиях. Зрителей приглашать запретили, но всегда остается категория зрителей, которая, собственно, эти запреты и создает. Наивно было бы думать, что люди соблюдают правила, которые выдумывают для других. У этих людей есть родственники, взрослые дети, жены, которым тоже хочется новых зрелищ вдобавок к хлебу с маслом. Причем при наличии масла зрелищ хочется особенно сильно. В связи с такими очевидными соображениями было ясно, что ограниченное количество мест с перспективой их кардинального расширения нужно предусмотреть.

Задача была непростая, но выполнимая. Возле сети железных дорог Подмосковья хватало колхозов и совхозов, которые могла сильно заинтересовать перспектива появления в их краях начальства, выехавшего на отдых. Человек, приехавший отдыхать, в корне отличается от того же человека, приехавшего с проверкой. Во-первых, на отдыхе он интуитивно хочет быть лучше, человечнее, чем вчера на очередной проверке; во-вторых, никогда не откажется от угощения хозяина этих мест, тем более что альтернативы никакой: ресторан в окрестностях будущего стрельбища в ближайшей перспективе не планировался. Для хозяйства от такого соседства находилось еще сто тысяч плюсов. Тут важно уметь их перечислить и подходить к будущему партнеру с правильных позиций. Ты пришел не просить милостыню, а предлагать птицу удачи, которая так редко залетает в подобные уголки.

В первый же день Оля отправилась в Подмосковье на пригородных поездах и записала в блокнот подходящие участки, их расстояние от ближайших станций и интуитивную оценку предполагаемого места в баллах от пяти до десяти. Следующий день посвятила сортировке материала, выбору самых привлекательных участков и обсуждению со своим начальством, на сколько лет заключать договор аренды и что обещать колхозу. Начальство хотело посоветоваться со своим начальством. Оле с большим трудом удалось уговорить руководителя районного отделения Осоавиахима сначала попробовать заключить с колхозом стандартный договор о шефской помощи, подобные Осоавиахим заключал с предприятиями. Дескать, если колхоз даст участок безвозмездно, все только похвалят.

Созвонились с председателем и договорились о встрече, на следующий день утром уже сидели в конторе колхоза, рассказывали председателю о будущих перспективах Нью-Васюков, открывшихся после того, как Осоавиахим обратил свое внимание на это Богом забытое место.

– Стрельба-то дело доброе, знамо дело, помочь вам, товарищи, надо. И участок вы холмистый подобрали, не используем мы его, но больно далеко от села, поэтому я хотел бы, чтобы вы еще один участок осмотрели, тут, недалече. И от железной дороги до него меньше версты будет, и до села так само. Почитай, на полпути. А горбов там не меньше, чем на вашем.

– Ты хозяин, Степан Порфирьевич, тебе решать, мы так выбирали, чтобы хозяйству твоему от нас неудобств не было. Возле села земля всегда в деле. Если пахать там нельзя, то скот пасти можно.

– У каждого свой расчет, Иван Петрович. Вы ведь у железной дороги будете просить новую остановку поближе к будущему стрельбищу устроить?

– Попробуем договориться. Железная дорога – наш шеф, напишем ходатайство, думаю, нам не откажут в таком деле.

– Да… говорят, у семи нянек дитя без глазу. Врут люди, все от дитяти зависит. Ежели, к примеру, такое, как Осоавиахим, так совсем наоборот выходит. Я уже больше года им письма пишу, прошу остановку для нашего села поставить, а воз и нынче там… так что у каждого свой расчет, Иван Петрович. Ну что, поедем на моей бричке место смотреть? Поди, еще в такой бричке не ездили?

– Обижаешь, Порфирьевич. Я в Гражданскую на тачанке пулеметчиком был. Еще как в контору заходил, сердце екнуло: моя тачанка возле конторы стоит.

– Так мы с тобой, брат, полный расчет пулеметной тачанки. Я ездовым всю Гражданскую отмахал. Ольгу Батьковну – вторым номером тебе на пулемет. Сейчас, Петрович, молодость вспомнишь. А ты с кем воевал?..


…Решив вопрос с участком, нужно было приступать к оборудованию стрельбища необходимым. Оля сидела в библиотеке, рисовала план будущего стрелкового аттракциона, составляла список необходимых материалов, перечитывала прессу за последние две недели. Пробежав скупые заметки о новых назначениях некоторых военачальников, в результате которых они очутились в разных концах Советского Союза, Ольга в одном из последних номеров «Вечерней Москвы» нашла короткое объявление:

Ольга, где ты, отзовись.

Получил третье и четвертое письмо.

За координаты планет – спасибо, некоторые уже обнаружены.

Твои рецепты, как всегда, интересны.

Но к некоторым много вопросов, особенно к 34.

Нужно поговорить. Позвони мне.

Телефон тот же. К.

Было около восьми вечера, библиотека вот-вот должна была закрыться. «Хорошее время звонить по телефону. Интересно, где я сегодня буду ночевать? Жаль, что о своей судьбе мне ничего не известно…» – грустно подумала Стрельцова.

Невысокая молодая девушка с удовольствием закрылась в телефонной будке от порывов холодного ноябрьского ветра и продиктовала телефонистке номер. Потом, не дождавшись ответа, вдруг повесила трубку, зачем-то потерла ее шарфиком и, выйдя из телефонной будки, продолжила свой путь.

– Знаем мы эти разговоры, – весело сказала Оля самой себе. – Задурят бедной невинной девушке голову, наобещают три короба, поматросят и бросят. Нет и еще раз нет! Честная девушка должна избегать соблазнов.


– Здравствуйте, товарищ Сталин. Разрешите доложить?

– Докладывайте, товарищ Артузов.

– Сегодня после восьми вечера зазвонил телефон, номер которого знала только Ольга. К сожалению, телефонистка сообщила, что звонившая повесила трубку. С ее слов, это была молодая девушка. Выехавшие на место звонка сотрудники ничего не обнаружили. Отпечатки пальцев с трубки были удалены. Но есть и положительные результаты. Звонили из того же района города, что и прошлый раз. Есть основания предполагать, что Ольга живет поблизости. Я закончу анализ писем, набросаю приблизительный психологический портрет, прибавлю к нему описание, сделанное охранниками возле кремлевского ящика, в результате у нас будет достаточно материала, чтобы побеседовать с местными участковыми.

– Вы считаете, она больше не позвонит? – Голос в трубке звучал неожиданно довольно и добродушно.

– Думаю, что нет, товарищ Сталин, мне кажется, вскоре вы получите от нее письмо.

– Я так и предполагал, что она не пойдет на прямой контакт, но не хотел вам говорить. И все же это хорошо, что и вы иногда ошибаетесь, товарищ Артузов, это способствует трезвости мышления. Что еще у вас нового?

– Как вы уже знаете, товарищ Сталин, несколько дней назад поездом Амстердам – Париж – Москва доставлен образец грибка, который был любезно выделен доктором Флемингом для экспериментов нашему агенту. Тот представился ему химиком. Как сообщили мне сегодня из института биохимии, культура в работе, дорогу пережила. Первых результатов ожидают примерно через два месяца. Работу над письмом Ольги закончил, докладные поданы. Товарищ Ворошилов, прочитав перевод заключения английских наблюдателей, который я дополнил анализом из Ольгиного письма, долго матерился. Особенно его возмутил вывод о влиянии троцкизма на военные теории, изучаемые и применяемые в РККА.

– Он мне уже жаловался, что вы ему буржуазные пропагандистские материалы, очерняющие РККА, подсовываете в качестве заключения. Я ему велел разобрать заключение вместе со специалистами по пунктам и предоставить мне свой отчет. Тогда будем разговаривать дальше.

– Докладную по ПП с эскизами не хотел брать. Матерился, что один ПП у нас уже есть, этого больше чем достаточно. Я плюнул и написал заявку на конструкторскую разработку от НКВД. Нам тоже такое оружие пригодится.

– Хорошо, что сказали, сейчас я поинтересуюсь у него, как обстоят дела. У вас все?

– Да, товарищ Сталин.

– Хорошо, работайте. Будет письмо от Ольги, я вам сообщу.

Секретарю ЦК ВКП(б)

тов. Сталину И. В.

Ольги

докладная записка № 5

Товарищ Сталин, сначала попытаемся объяснить, почему мы не позвонили товарищу Артузову.

Во-первых, Артузов дал в объявлении старый номер телефона, который уже известен телефонисткам на станции как специальный номер НКВД, что может вызывать к нему живой интерес у широкого круга лиц. Поэтому велика вероятность, что телефонный разговор могут услышать те, кому его слушать не следует. Поскольку мы не знали, о чем пойдет речь в этом разговоре, решили от него отказаться.

Во-вторых, в прошлый раз, воспользовавшись телефонным звонком, товарищ Артузов предпринял попытку силового захвата звонившего, не исключено ее повторение, что нежелательно по целому ряду причин.

Товарищ Сталин, хотим обратить Ваше внимание на то, что любые попытки найти нас с Вашей стороны помогут иностранным разведкам обезвредить нас как важный источник информации. В отличие от врагов Советского государства, Вам искать нас не имеет никакого смысла. Конечно, Вы удовлетворите человеческое любопытство, что естественно, но можете навредить делу. Привлечение лишних людей только увеличит шансы того, что о нашем существовании станет известно тем, кому об этом знать не следует. Люди, занятые в поисках, безусловно, зададут себе вопрос: «А кого и почему мы ищем?» Хотим подчеркнуть, что даже в Вашем ближайшем окружении достаточно лиц, для которых личные интересы стоят выше интересов страны. Чтобы не быть голословными, приведем для примера товарища Литвинова. Осознавая его пользу для страны на посту наркома иностранных дел, хочется отметить, что в первую очередь товарищ Литвинов служит международной плутократии и финансовому капиталу. Если товарищу Литвинову станет известно о нашем существовании, он приложит все силы для того, чтобы либо поставить нас под свой контроль, либо уничтожить. А недооценивать силы товарища Литвинова вредно для здоровья. При этом количество охраняющих нас лиц не будет иметь никакого значения. Наоборот, чем их будет больше, тем легче станет найти предателя, который выполнит заказ.

Если нам не удалось убедить Вас и активные попытки познакомиться с нами поближе не прекратятся, мы будем вынуждены в целях личной безопасности и в интересах СССР покинуть столицу, что, безусловно, в дальнейшем затруднит нашу работу и обмен информацией. Но хочется надеяться, что этого не случится и мы сможем работать в прежнем режиме. Также должны отметить, что мы не скрываемся от советского руководства и в недалеком будущем встретимся с Вами, товарищ Сталин, по вопросу, не имеющему к нашей переписке никакого отношения. В этом случае появится возможность раскрыться Вам при получении гарантий личной безопасности.

Разрешите остановиться на некоторых вопросах, недостаточно полно обозначенных в прошлой записке. Как уже отмечалось, следующим летом в Испании будет военный путч, начнется гражданская война. Советский Союз, безусловно, окажет помощь испанскому народу, но шансов на победу левых сил нет. Англия, Франция и САСШ станут неявно, а Германия с Италией явно и активно помогать путчистам, которые в результате одержат победу. Такому исходу будет способствовать крайняя разобщенность левых сил, наличие в их среде многих лидеров со своими амбициями и интересами. Боевые действия в основном пройдут в условиях бездорожья, преимущественно в горной или сильно холмистой местности, поведут их автономные боевые отряды, слабо взаимодействующие один с другим. О необходимости подготовки такого рода войск в Советском Союзе мы писали в прошлой записке. К подобным боевым действиям наши командиры привычны еще со времен Гражданской войны, советская военная техника тоже покажет себя в этом конфликте неплохо, что может вызвать неоправданный оптимизм по поводу боеготовности РККА.

Вместе с тем война в Испании выявит определенные недостатки. Наши истребители не смогут противостоять германским «мессершмиттам», которые через два года, в конце войны в Испании, появятся на фронте. Сразу станет видно их преимущество перед И-16. Хочется отметить, что опытный экземпляр «мессершмитта» уже готов, в мае этого года этот самолет был представлен на конкурс от мюнхенской фирмы летательных аппаратов.

Считаем крайне важным срочно раздобыть документацию на этот самолет и озадачить КБ Поликарпова, поручив ему доработать истребитель И-17 с мотором водяного охлаждения. Хочется отметить, что в силу разных причин (доносы, анонимки) КБ находится под пристальным вниманием НКВД, что не способствует его полноценной работе, в результате чего страна может не получить вовремя новый истребитель. С нашей точки зрения, правильное стимулирующее средство для улучшения работы любого КБ – перевод его полным составом на казарменное положение до окончания работ. Это, с одной стороны, поднимет производительность труда, с другой – поможет скорейшему перевоспитанию троцкистов и перерожденцев. У трудового коллектива появится достаточно времени и стимулов для активной работы с отдельными несознательными товарищами.

Проблема качественных истребителей непосредственно смыкается с проблемой дефицита алюминия. Этот вопрос нужно срочно прорабатывать, пока есть время. Самое простое решение на сегодняшний день – строить тепловые электростанции и алюминиевые производства на Кузбассе, рядом с открытыми месторождениями угля. Хочется подчеркнуть крайнюю важность этого вопроса. Потеря паритета в воздухе может иметь катастрофические последствия для ведения боевых действий на земле, поскольку наши движущиеся колонны будут находиться под непрерывными бомбовыми атаками, и мы не сможем вовремя перебрасывать подкрепления в направлении танкового удара противника. Поэтому нужно резать все остальное – ВМФ, дальние бомбардировщики, танки, но истребители и подготовка пилотов в стране должны быть не хуже, чем у противника.

Вторая проблема, которую вскроют боевые действия в Испании, – это высокая эффективность полуавтоматических 37 мм противотанковых пушек против легких и средних танков, оснащенных противопульной броней. Со временем станет понятной необходимость разработки среднего танка с противоснарядным бронированием. Такой танк разработают на ХПЗ коллективом конструкторов под руководством тов. Кошкина, который в настоящее время трудится в Ленинграде. Танк получит название Т-34. Эскизы и ТТХ танка прилагаются. Мы изобразили уже усовершенствованную версию танка с командирской смотровой башенкой и башней на три человека. Хочется отметить, что танк полностью на гусеничном ходу, подвеска Кристи заменена на торсионную. Это потребует ряда исследований по увеличению долговечности гусеничного хода и разработки новых сортов стали с высоким содержанием марганца, резкого увеличения производства торсионов и соответствующих сортов стали.

Товарищ Сталин, как Вам уже, наверное, стало ясно, у нас есть определенные возможности прогнозировать ближайшее будущее. Будущее неопределенно, мы его строим своими руками. Но предвидеть наиболее вероятную цепочку событий можно.

В настоящий момент, к сожалению, наиболее вероятное развитие событий приводит к войне с Германией в 1941 году. То, насколько мы будем подготовлены к ней, определит ее длительность и интенсивность.

Есть такое упражнение по тактике. Учащемуся задают полосу и глубину обороны. На него наступают силы, вдвое превышающие его собственные. Его задача, обороняясь и отступая, организовывая засады, заслоны, контрнаступления, используя любые тактические приемы, измотать соперника, выровнять силы или получить преимущество.

К сожалению, это у нас плохо получается. Считается, что Красная армия отступать никогда не будет, поэтому изучать оборону и отступление как тактический маневр идеологически вредно.

Если так будет идти и дальше, за первые три месяца будущей войны РККА умудрится от Бреста добежать до Москвы, потерять четыре миллиона солдат, девять тысяч танков и все остальное в придачу. Потом три года придется отбирать то, что за три месяца отдали, расплачиваясь миллионами жизней. Еще есть время и возможность изменить подобное развитие событий и закончить войну на фазе интенсивного пограничного конфликта, но для этого нужна всесторонняя подготовка. То, что нами написано до сегодняшнего дня, лишь элементы мозаики, которые предстоит выстроить в цельную картину. Главный же залог будущей победы – изучение РККА тактических приемов противодействия «блицкригу» – концепции ведения войны, которая разрабатывается немецкими военными специалистами и будет успешно претворена в жизнь. На этом мы постараемся подробно остановиться в ближайшей докладной записке.

В заключение хочется отметить несколько несвязанных между собой фактов, имеющих определенное значение.

В ближайшее время Вы убедитесь, что Ворошилов не тянет должности наркома обороны, что серьезно сказывается на боеготовности РККА. Эту должность займет Тимошенко. С другой стороны, на должности командующего войсками особого назначения нужен человек, на которого можно полностью положиться.

В настоящее время товарищ Ежов борется с вражескими элементами в рядах НКВД. Хотим отметить, что многие из тех, кого товарищ Ежов определит на спецпоселение, являются хорошими специалистами и могли бы принести стране пользу как инструкторы войск особого назначения. Если для этих персон внешние контакты нежелательны, можно перевести их на казарменное положение по месту работы, под надзор компетентных органов.

Нужно планировать кадровую и промышленную политику исходя из того, что в 1941 году Гитлер сосредоточит возле наших границ пятимиллионную армию. Нам придется поставить под ружье сравнимые с этой цифрой силы. Насколько качественно мы сможем за эти годы подготовить резерв командиров и красноармейцев, во многом определит ход будущей войны.

Для промышленного производства лекарства из грибка Флеминга важно определить его самый продуктивный подвид. Его следует выделить из плесени, образующейся на среднеазиатской дыне.


Ольга22.11.1935 г.

Оля запечатала письмо в приготовленные конверты и задумалась, все ли написано правильно и сделаны ли нужные акценты. Подарков в этом письме имелось мало, на каждое послание по месторождению алмазов не напасешь. Близко познакомиться с высшим руководством страны было, конечно, заманчиво, но девушка чувствовала: слишком рано. Логику людей, облеченных властью, часто понять трудно, поскольку они действуют на основе интуитивной оценки рисков и желании их минимизировать. А посему получить гарантии безопасности из уст высшего руководства никогда не лишнее.

Кроме всего этого, у писем было извечное преимущество записанного перед устным рассказом. Не будут взрослые дяди с тем же интересом слушать откровения молодой девчонки, с каким они читают ее письма. Недаром говорят: «Что написано пером, не вырубишь топором».

Еще один вопрос помимо будущей войны не давал ей покоя. В том варианте развития событий, который постоянно крутился у нее в голове, после отставки Ягоды и назначения Ежова на пост наркома внутренних дел на протяжении всего следующего года нарастала волна репрессий, принявших совершенно неуправляемый характер. Информации имелось слишком много, разобраться в ней оказалось крайне трудно. А разобраться было нужно, чтобы хоть как-то влиять на ситуацию. Устранять причины событий, смотреть на реакцию Системы. Если причины отыщутся, ситуация начнет меняться.

Оля выделила для себя несколько пунктов, которые ей показались достаточно важными для понимания происходящего.

Пункт первый. Любой правитель, и Сталин в том числе, должен иметь здоровую дозу паранойи в характере, иначе ему не выжить.

Пункт второй. Любой правитель воспримет крайне болезненно, если о заговоре в стране сообщит не его тайная служба, а правитель соседней страны.

Пункт третий. Любой правитель предпримет после этого все возможное, чтобы ситуация, когда на непорядок в доме ему указывают со стороны, больше никогда не повторилась.

Получалось, что основным спусковым крючком для репрессий послужили документы о заговоре в высшем командовании РККА, переданные немецким посольством. А дальше НКВД начал штамповать признания об участии в заговорах со скоростью печатного станка, все привыкли к виду крови и начали искать, кого бы еще расстрелять. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет…

Возможная причина начала репрессий, связанная с внешним источником информации о заговоре военных, была ею заблаговременно устранена. Конечно, можно долго спорить, стоит ли называть полноценным заговором беседы, в которых высшие чины РККА обсуждают, что для страны будет лучше. Правда, высказывая при этом идеи: мол, если нынешнего бестолкового главу государства расстрелять, а власть в стране взять в свои крепкие руки, практически сразу наступит коммунизм на всем земном шаре. У Оли на этот счет была твердая уверенность: если такая поганая мысль пришла в голову военачальнику, он должен хотя бы полчаса биться головой о стенку, чтобы выбить ее раз и навсегда. А ежели военный чин произнесет такое вслух, первый, кто это услышит, обязан расстрелять его без суда и следствия.

Теперь основной ее задачей было обозначить в сознании вождя угрозу, которая превышала бы по своему масштабу те, которые ему будут предъявляться Ежовым, и заставляла бы его держать под контролем работу НКВД, не давая репрессиям принять масштаб, причиняющий ощутимый вред обороноспособности страны. Работа непростая, в конце тридцать пятого года трудно было себе представить, какую мощную армию сумеет создать Германия в ближайшие четыре года. Но в обстановке, когда все были уверены, что социалистическому государству империалисты не дадут жить спокойно, основной психологический фон уже был создан, оставалось только акцентировать внимание на признаках приближающейся войны и обрисовать ее масштабы.

Ожидать, что Сталин сразу поверит в возможность настолько катастрофических событий, было бы глупо, но вода камень точит, в совокупности с другими проверенными прогнозами любая, даже самая невероятная, перспектива будет восприниматься серьезно.

Опустив конверт в почтовый ящик, Оля направилась домой, к «тетке». Нужно было выспаться. Завтра утром она с еще двумя помощниками отправлялась на площадку – размечать будущие окопы и позиции. А послезавтра, в выходной, около сотни энтузиастов пулевой стрельбы с кирками и лопатами должны были, перевернув тонны земли, подготовить будущее стрельбище к приему первых участников нового состязания, получившего неофициальное название «Дуэль снайперов». Официальное название начальник районного отделения Осоавиахима изменил на «Поединок снайперов».

Тридцатого числа, в следующий выходной, должны были состояться открытие стрельбища и первые отборочные соревнования. Восемь первых пар, соревнуясь по системе проиграл – выбыл, должны были определить участника финального соревнования. В результате отбора планировалось набрать тридцать два финалиста. Чтобы успеть за зиму провести первый финальный тур, отборочные соревнования собирались проводить практически через день. Многие участники хотели познакомиться со стрельбищем до соревнований. Так что его будущим работникам до открытия второго стрельбища пришлось бы несладко.

Заглянув по дороге в магазин, купив бутылку водки и немного продуктов, Оля довольно ухмыльнулась. Хороший руководитель, а завтра ей предстоит такая роль, должен заботиться о подчиненных. Тогда они с удовольствием подчинятся.


Сталин раздумывал над прочитанным. То, что Ольга не горит желанием встречаться, пока не получит гарантий личной безопасности, его совершенно не удивило. Это был образ мышления близкий ему и понятный. Иосиф Виссарионович, может быть, и согласился бы отложить эту встречу на будущее, но короткое описание катастрофического начала войны, приведенное в письме, требовало немедленной реакции. Он не мог отмахнуться от сообщенного как от досужего вымысла по одной простой причине. Несколько дней назад Орджоникидзе доложил, что буровая бригада мастера Твердохлебова после трех месяцев бурения на глубине тысяча девятьсот метров дошла до нефтеносного слоя в месте, указанном в письме. Дебет скважины точно пока не измерен, на трубу надета запирающая муфта, и до конца строительства всей инфраструктуры по вывозу нефти никто ее точно измерять не будет. Но по оценкам мастера, руководившего работами, показатели как минимум втрое превышают дебет бакинских скважин. Так что, несмотря на то что нефть находится глубже, чем в Баку, себестоимость ее получится значительно ниже. Качество нефти очень высокое. Учитывая, что стратегически данное месторождение, в отличие от Баку, полностью недоступно для авиации любого возможного противника, район нужно было срочно развивать.

Была еще одна существенная причина вкладывать деньги именно в новое месторождение. Для каждого месторождения нефти можно посчитать оптимальное количество скважин, которое позволит, с одной стороны, выкачать всю нефть, а с другой – выкачивать ее достаточно много, не превышая допустимого уровня добычи на одной скважине. В Баку сверлить дополнительные скважины смысла уже не имело. Это привело бы к тому, что месторождение истощилось не через двадцать лет, как было просчитано, а значительно раньше. Оптимальное количество скважин там уже давно было достигнуто и превышено. За последние два года открыли несколько мелких месторождений в Башкирии, но такой лакомый кусок, как указанный Ольгой, не попадался. Открытие обещало существенно уменьшить назревающие проблемы с нефтью и бензином. Сталин сразу велел Серго строить ветку железной дороги и искать кредиты за рубежом на разработку данного месторождения.

После всех подтвердившихся фактов, имевшихся в письмах, уже трудно было отмахнуться от самых фантастических предсказаний. Еще одно обстоятельство давило холодной тяжестью, не давая возможности отвергнуть прочитанное. Было совершенно очевидно, что Ольга знала о поражении с самого начала, все ее действия приобрели окончательный смысл только после этих нескольких фраз, нарисовавших полный разгром РККА в первые три месяца войны.

И в том, что она коснулась этого обстоятельства только теперь, долгих семь месяцев готовя почву для того, чтобы к написанному отнеслись серьезно, чувствовался тот холодный неумолимый расчет, который напрочь отметал любую попытку списать известия о будущих военных действиях на гипертрофированное восприятие или психическую неуравновешенность.

Вождь не собирался ждать еще семь месяцев, чтобы узнать окончательные детали. Они были нужны ему сегодня. Сталину требовались мелочи, которые сделали бы картину объемней и заставили поверить: да, такой фантастический вариант развития событий возможен, нужно начинать действовать. Действовать, чтобы похоронить этот сценарий как можно глубже, изменить будущее, пережить грядущие события совсем по-другому и забыть о написанном как о кошмарном сне.

– Садитесь, товарищ Артузов, читайте.

Прочитав письмо, Артузов долго рассматривал эскизы танка и приведенные ТТХ.

– Что вы можете нам сказать по поводу этого письма, товарищ Артузов?

– Я думаю, что основную причину своих действий Ольга нам раскрыла. Ее беспокоит ее дальнейшая судьба, при этом она хочет, чтоб в ней ничего существенно не менялось.

– Вы уверенны, что она одна? Почему она всегда пишет в своих письмах «мы»?

– Элементы маскировки, да и текст выглядит солидней, привлекает внимание.

– Все это неважно, товарищ Артузов. То, что она сообщила в этом послании, слишком серьезно для того, чтобы дальше играться в игры. Договоритесь с ней о встрече, ее безопасность и возможность дальше заниматься своей работой я гарантирую.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

– Не затягивайте с этим, мы должны разобраться в причинах катастрофы. Каким образом Гитлер сможет за столь короткое время создать пятимиллионную армию? Это не укладывается ни в какие рамки!

– Может, мы слишком серьезно к этому относимся? И ясновидящие могут ошибаться, товарищ Сталин. Слишком все это невероятно звучит. Я полагаю, Ольга слегка преувеличивает, чтобы привлечь внимание к этому вопросу.

– Вот это все мы должны немедленно выяснить, товарищ Артузов. Про «мессершмитт» вы прочитали, надеюсь, вам не нужно объяснять, чего мы ждем от ИНО в связи с этим?

– Никак нет, товарищ Сталин.

– Работайте, товарищ Артузов, жду от вас сообщений в ближайшие дни.


Отработав три дня в две смены, Ольга ехала пригородным поездом в столицу. Через пару суток она должна была выступать в соревнованиях среди первых восьми пар. Нужно было сшить белый комбинезон, чехол для оружия, чтобы не бросалось в глаза, пока ползешь на позицию, сходить в Осоавиахим на стрельбище, вспомнить, как винтовку держат в руках. Последний раз Оля стреляла еще до праздников.

Первый снег уже припорошил осенний пейзаж, все вокруг засверкало девственной белизной. Три прошедших дня были наполнены разными событиями, как приятными, так и не очень. Получилось, что опытное производство новых ламп, которое она курировала на неопределенных основаниях, в качестве добровольного помощника главного инженера, разместили в оксидном цеху, где начальником был начинающий алкоголик и разгильдяй товарищ Зубов. В очередной раз сцепившись с ним по поводу дисциплины и порядка, Оля не выдержала и накатала пространную телегу директору, а копию отправила в комсомольскую организацию завода.

Директор вызывал ее к себе и потребовал забрать заявление и решать свои проблемы с Зубовым в рабочем порядке, но она уперлась и нахально заявила, что ее никто не учил лечить пьяниц, и если вы, дескать, Павел Митрофанович, взяли его на работу, то вам и решать, что с ним делать. Директор поскрипел зубами, затем сухо объявил, что завтра из Ленинграда приезжает Векшинский смотреть новую лампу. Добавив, что если смотрины пройдут не на должном уровне, то кто-то останется без премии, он отправил Олю готовить Лосева к завтрашнему визиту.

Сергей Аркадьевич Векшинский был выходцем из древнего казачьего и дворянского рода. Он закончил Петроградский политехнический институт и свободно владел несколькими языками – английским, немецким, французским. Судьба привела его на завод «Светлана», где Сергей Аркадьевич прошел путь от завлабораторией до главного технолога и главного инженера завода. В лаборатории, располагавшейся на чердаке, которую называли «чердак Векшинского», и были заложены основы его научных достижений. Мало кто знает, что понятие «вакуумная гигиена» было введено именно им.

Векшинский только что приехал из Америки, с очередных переговоров о закупке оборудования для производства электронных ламп. С улыбкой выслушав объяснения Лосева и Оли, в которых каждый пытался переложить вину за сделанное открытие на другого, инженер внимательно осмотрел имитатор движения электронов, опытное производство новых ламп, поинтересовался планами на будущее. Попросив всех сопровождающих разойтись по рабочим местам, Сергей Аркадьевич пожелал в одиночестве пройтись по заводу и осмотреть все свежим взглядом. Тогда действительно можно будет улучшить технологические процессы, поскольку он сможет заметить что-то, к чему все привыкли как к неизбежному злу.

Оля не удивилась, когда Векшинский появился в лаборатории и попросил ее уделить ему немного времени.

– Сергей Аркадьевич, у нас есть к вам огромная просьба. – Оля решила взять инициативу в свои руки, девушка подозревала, о чем может пойти разговор.

– Слушаю вас, Ольга Михайловна.

– Называйте меня просто Оля, если вам нетрудно, мне так привычней. Сергей Аркадьевич, мы вас очень просим, чтобы дальнейшие разработки новых модификаций штырьковых ламп взяла на себя ваша лаборатория в Ленинграде. Нам с Олегом Владимировичем не хватает специальных знаний для того, чтобы производительно и результативно работать в этом направлении, да и, честно говоря, наши дальнейшие интересы лежат в области кристаллических аналогов радиоэлементов. С другой стороны, у вас сосредоточены лучшие специалисты по радиолампам, как говорится, сам Бог приказал вам развивать эту тему дальше.

– Интересная просьба, Оля, совершенно неожиданная. Как-то мне привычней наблюдать изобретателя, готового в глотку вцепиться, когда ему предлагают помощь со стороны. Каждому чудится, что у него хотят его детище отобрать и передать в чужие руки.

– Это старорежимный взгляд на вещи. При социализме мы все работаем на общее благо.

– Как сказать, как сказать… ведь у нас принцип – каждому по труду, а вы мне свой труд отдаете.

– Правильней будет сказать, доверяем, чтобы вы к нему еще свой добавили, а потом положенные нам всем блага разделили, как старший и опытный в этом деле товарищ.

– Правильно ли я вас понял, Оля? Если я вдруг предложу вам переехать в Ленинград и работать в моей лаборатории, то вы откажетесь, какие бы золотые горы я вам ни сулил?

– Вы очень мудрый и прозорливый человек, Сергей Аркадьевич. Поверьте, мне искренне жаль, что я не буду работать рядом с вами. Но на это есть свои причины.

– Вы позволите полюбопытствовать, какие именно?

– Зачем вам это? Во многих знаниях много печали…[7] Неужели вам мало своих забот? Правду знать опасно, а врать мне как-то не хочется. Вы только не волнуйтесь, контрреволюционной деятельностью я не занимаюсь, чтобы вы чего лишнего не подумали.

– В мыслях такого не было. Может, хоть намекнете на причину, почему я должен отказаться от такой сотрудницы, как вы, и не применять власть?

– Проявлять власть в таком вопросе вы бы сами не стали, это самодурство, но фокус в том, что никакой власти в этой ситуации у вас и нет. Это совершенно лишнее знание для вас, Сергей Аркадьевич, давайте считать, что вы ничего не спрашивали, а я вам ничего не говорила. Вопрос о передаче вам всех материалов я с Олегом Владимировичем согласовала. Если будет потребность, вызовете меня в командировку на недельку, я введу ваших сотрудников в курс дела. Буду рада с вами снова увидеться.

– Жаль, что так все складывается… хотел раз в жизни посамодурствовать, и то вы не даете. Поверю вам на слово, несмотря на молодость, вы умеете быть убедительной.

Вспоминая эти разговоры, она купила по дороге домой все необходимое и стала прикидывать: наносить выкройку сразу на материал или потренироваться на газетах. Поскольку это была первая выкройка в ее жизни, Оля подумала, что газеты будут правильным решением.

Накупив в ближайшем киоске газет, она воспользовалась отсутствием Анны Петровны, вооружилась сантиметром и ножницами, периодически обмеряя себя, что-то делила, умножала, вычитала и кромсала газеты ножницами, пока не уперлась глазами в короткую заметку:

Ольга, где ты, отзовись.

Получил пятое письмо.

Слишком много вопросов. Нужно поговорить.

Все гарантии, о которых пишешь, ты получишь.

Тебе волноваться не о чем. Любое промедление

с твоей стороны будет нами воспринято негативно.

Надеемся на твое благоразумие. К.

– А день так хорошо начинался, – пробурчала Оля, продолжая кромсать ножницами газеты.

Любимое дело успокаивает нервы. Даже если ты его полюбил десять минут назад. Скрепив газетную выкройку булавками и примерив на себя, девушка осталась довольна и начала переносить профиль на белое полотно. Сшила выкроенное на живую нитку, примерила комбинезон. Осталось застрочить его на машинке. Машинка у Анны Петровны была, и хозяйка постоянно на ней строчила, подрабатывала швеей. Анна Петровна очень дорожила своей машинкой, сама с нее пыль сдувала и никогда не давала в чужие руки, так что оставалось ждать, когда она вернется с работы.

Время было пополудни, самое время покушать и подумать, как жить дальше. Видимо, во время обеда какая-то мысль посетила Олю, потому что она вышла, решительно направилась к телефонной будке и продиктовала телефонистке номер.

– Слушаю вас, – раздался удивленный знакомый мужской баритон.

– Здравствуйте, товарищ Артузов. Я бы хотела услышать то, что написано в заметке о гарантиях, лично от товарища Сталина.

– Здравствуйте, Ольга. Я правильно к вам обращаюсь?

– Совершенно правильно.

– Сейчас попытаюсь вас соединить. Зря вы сомневаетесь, хотя это ваше право. У меня тоже есть к вам ряд вопросов, так что, надеюсь, мы продолжим разговор. Одну минуту…

– Здравствуйте, товарищ Сталин, мне звонит Ольга по параллельной линии. Она хочет поговорить лично с вами о гарантиях.

– Хорошо, соедините.

– Здравствуйте, товарищ Сталин! – Молодой девичий голос, раздавшийся в телефоне, был радостным и слегка напряженным.

– Здравствуйте, Ольга. Все, что вы прочитали в объявлении, санкционировано лично мной, можете не сомневаться.

– Если я правильно поняла, вы мне обещаете, что я завтра утром, как обычно, выйду на работу?

– Да, вы все правильно поняли, товарищ Ольга… – Вождь выразительно затянул паузу.

– Моя фамилия фигурирует в четвертом письме, товарищ Сталин, я бы не хотела называть ее по телефону. – Голос в трубке произнес это легко и без напряжения.

– Вот оно как… – Последовала продолжительная пауза. – Ну что ж… все это нужно обговорить. – В трубке раздалось несколько щелчков.

– Слушаю, товарищ Сталин, – послышался в трубке голос Артузова.

– Товарищ Артузов, я думаю, нам нужно не откладывая встретиться с Ольгой и обсудить все назревшие вопросы. Лучше всего – у меня на даче. Машина за вами сейчас выедет. Договоритесь с девушкой, где вы ее подберете, охрана будет предупреждена. Я скоро приеду.


Правительственная машина лихо глотала километры. Оля под любопытными взглядами шофера куталась в шелковый шарф и думала, что в первом поколении все далеки от совершенства. Даже правительственные шоферы, а что уж говорить про красноармейцев и командиров.

Охрана, ничего не спрашивая, пустила их в ворота. Выйдя из машины, они зашли в большой дом. Их бегло осмотрели, помогли снять верхнюю одежду, потом Ольгу отдельно тщательно осмотрела молчаливая женщина и усадила их после этого за большой стол. Долго они не ждали. Не успели толком накрыть на стол, как приехал Сталин и увел их в небольшой кабинет.

– Слушаем вас, товарищ Стрельцова, – коротко, без приветствия обронил вождь и зашагал по кабинету. Артузов удивленно поднял брови, потом опустил их.

– Родилась я в городе Н-ском Днепропетровской области. До пятнадцати лет росла умственно отсталой, инфантильной девочкой, проводила большую часть времени с дворовой шпаной. Двадцать первого апреля сего года в результате неудачного стечения обстоятельств я получила сильный удар по голове. В себя пришла только на третий день в больнице. С тех пор в моей голове постоянно возникают новые знания. Это происходит спонтанно, помимо моей воли, читая или делая что-то, я вдруг обращаю внимание на какое-то слово или действие, и во мне возникает лавина новых сведений и фактов. Как правило, в такие моменты у меня сильно кружится голова, я могу потерять сознание на короткое время. Иногда удается определенные сведения «вспоминать» целенаправленно, читая нужную литературу, но, как правило, все происходит помимо моей воли, и неизвестно, какие действия или книги вызовут информационный всплеск. После этого приходится долго, иногда неделями, разбирать и осознавать полученные сведения, чтобы иметь возможность их использовать. Больше всего информации на сегодняшний день у меня по радиотехнике и будущей войне с Германией, которая может сложиться для нас катастрофически. Интуитивно я чувствую, какие сведения совершенно точны, а какие требуют дальнейшей проверки и до конца мной пока еще не поняты. В своих посланиях я, безусловно, ограничивалась только достоверными данными.

– Это все, что вы нам хотите сказать, товарищ Стрельцова? – Тон вождя был достаточно жестким.

– Да, товарищ Сталин, – девушка осталась совершенно спокойной, – к сожалению, я не могу сказать определенно, откуда у меня эти знания. Хотя в исторической литературе встречаются упоминания о феноменах, аналогичных моему, так что я не первая провидица на планете.

– Хорошо… расскажите нам максимально подробно все, что вы знаете про будущую войну с Германией, – с легким напряжением в голосе попросил вождь. – В первую очередь нас интересуют причины, приведшие к ней.

– Основные события следующего года вам известны. Тридцать седьмой будет беден на громкие события, так всегда бывает перед бурей, все замирает, ожидая грозу.

– Если можно, товарищ Стрельцова, обойдитесь в своем рассказе без лирических отступлений.

– Извините, товарищ Сталин, первый раз вам докладываю, а как известно – первый блин комом, еще не знаю, что говорить, а что нет, надеюсь, в следующий раз у меня лучше получится. – Голос Ольги оставался спокойным и приветливым. – Если разрешите, я продолжу.

– Продолжайте, – буркнул вождь, продолжая ходить по кабинету.

– Самым значимым событием тридцать седьмого можно считать полномасштабное вторжение Японии в Китай, что, если рассматривать данный факт прагматически, снимет напряжение на Дальнем Востоке, поскольку у Японии явно нет сил воевать на два фронта. Начиная с тридцать восьмого события понесутся галопом. Будет мелкое столкновение на Дальнем Востоке, но основные события развернутся в Европе, вокруг Чехословакии. Сначала Гитлер присоединит к Германии Австрию. Затем судетские немцы, подстрекаемые Гитлером, начнут требовать автономии и присоединения к Германии. Первая попытка, которую назовут Первым судетским кризисом, окажется неудачной. На угрозу Гитлера ввести войска Франция и СССР продемонстрируют готовность помочь Чехословакии в отражении агрессии согласно заключенным между ними договорам. Германия пойдет на попятную, опасаясь войны на два фронта. Казалось бы, такой очевидный успех совместных действий должен открыть новые пути для коллективных усилий по сдерживанию агрессивных притязаний германского руководства. Но реальная политика Англии изначально направлена на создание предпосылок к вооруженному конфликту Германии и СССР. Поэтому Англия предпримет все возможное, чтобы разрушить единственный договор с участием СССР. И ей это удастся. Ей удастся убедить Францию нарушить договор и в Мюнхене, без участия СССР подписать позорное соглашение, заставить Чехословакию добровольно отдать Судеты Германии. Причем руководству Чехословакии будет прямо заявлено, что обращение за помощью к СССР приведет к совместному походу всех европейских стран против коммунизма. Бенеш согласится, и Чехословакия перестанет существовать на карте Европы. Кусок оторвет себе Польша, которая подпишет с Гитлером сепаратный договор, кусок хапнет Венгрия. Отделят Словакию, в ней посадят марионеточное правительство, полностью зависимое от воли Гитлера. Оставшиеся две области прихватит Германия вдобавок к Судетам. СССР объявит себя свободным от всех обязанностей перед Францией и начнет зондировать почву для заключения договора с Германией. Польша в свою очередь будет пытаться склонить Германию к совместному нападению на СССР.

Франция и Англия пообещают отнестись к такой затее с пониманием и ничем не мешать. Но Гитлер будет уверен: никто ему до конца довести поход не даст, в самый благоприятный момент Англия с Францией и Польша в придачу ударят ему в спину. Поэтому он предложит СССР очень выгодный договор. Вы, товарищ Сталин, до конца будете пытаться заключить обязывающий договор о совместных действиях против агрессора с Англией и Францией, но дальше разговоров ничего не пойдет. К этому добавится достаточно крупный военный инцидент с Японией на Дальнем Востоке в тридцать девятом. События вновь напомнят, что войну на два фронта для СССР никто не отменял. Этот конфликт мы закончим на четыре с минусом по пятибалльной шкале, победой без блеска. В конце августа СССР заключит договор с Германией, сразу после этого Германия нападет на Польшу. Согласно заключенному договору мы займем Западную Белоруссию до Бреста и Западную Украину до Львова. Затем присоединим к СССР прибалтийские страны и начнем переговоры с Финляндией, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда. По вине Англии переговоры зайдут в тупик, и СССР начнет зимнюю войну с Финляндией. По многим причинам, в первую очередь из-за шапкозакидательских настроений у командования РККА и отсутствия какой-либо осмысленной подготовки к этой войне, события сложатся крайне неудачно для СССР и окончательно убедят Гитлера, что РККА не сможет на равных бороться с вермахтом. В сороковом году Гитлер разгромит Францию и начнет воздушную войну с Англией. Расчет у него будет такой. Если он сможет захватить превосходство в воздухе, то весной высадится на остров и захватит Англию. Если нет, то развернется на восток, разгромит СССР и через нашу территорию ворвется в английские колонии по суше. К сожалению, ПВО Англии окажется ему не по зубам, и в сорок первом он нападет на СССР. Если в РККА все будет идти так, как до сегодняшнего дня, начальный период войны сложится катастрофически. Умея только атаковать, Красная армия будет бросаться на объективно более сильного противника и гибнуть в окружении и встречных боях.

– А почему вам так весело, товарищ Стрельцова? – Желтые глаза Сталина жгли как расплавленная лава, а голос дрожал от еле сдерживаемой ярости.

– А мне не весело, это я хорохорюсь, товарищ Сталин, чтобы не расплакаться. Трудно говорить об этом, я ведь вижу, как они гибнут в окружении, под бомбами, пытаясь выполнить идиотские приказы, которые им дают их паникующие военачальники. Я слишком долго уже это переживаю, вот и научилась отгораживаться от этого знания, жить ведь как-то надо. – Оля замолчала, сглотнула ком в горле. – У меня ведь теперь цена каждого прожитого дня – десять тысяч жизней. Правильно день прожила – спасла десять тысяч, зря день прошел – десять тысяч погибнет. – Голос Ольги звучал спокойно и приветливо, она никак не реагировала на ярость вождя.

В комнате воцарилась тягостная тишина, прерываемая лишь шагами Сталина.

«А может, это просто обыкновенная сумасшедшая девчонка, угадавшая несколько событий. Напрасная трата времени выслушивать все это. – Мысли мелькали, ум желал перечеркнуть услышанное, придумать любое объяснение, почему девушке не надо верить. – Нет, слишком много совпадений, чтобы просто отмахнуться. Или все-таки англичане? Загипнотизировали девочку и используют для дезинформации…»

Но все эти мысли легко сметались фактами, которые не хотели укладываться в предложенные схемы. Несмотря на это, заставить себя поверить услышанному Сталин не мог.

– Разрешите задать вопрос, товарищ Сталин, – прервал затянувшуюся паузу Артузов.

– Спрашивайте.

– Если следовать вашим расчетам, товарищ Стрельцова, выходит, что Советский Союз потеряет в будущей войне двадцать миллионов человек. Однако это превышает наши мобилизационные возможности. Не могли бы вы объяснить, как это случится?

– Я не утверждаю, что это случится, наоборот, каждый должен сделать все возможное и невозможное, чтобы этого не случилось. Вы правы в том, что если ничего не менять, так и будет. Двадцать миллионов не превышают мобилизационный потенциал на конец войны, сорок пятый год. Все зависит от того, как проводить мобилизацию. Плюс большие потери мирного населения. Немцы целенаправленно будут уничтожать мирное население на оккупированных территориях. Только в Украинской ССР сожгут больше десяти тысяч сел вместе с жителями. В Белорусской ССР еще хуже. Там будет уничтожен каждый третий житель.

– Товарищ Стрельцова, вы хотите нас убедить, что РККА ни на что не годная армия, но это неправда, вы можете хоть как-то обосновать, почему произошли такие потери и поражения?

– Могу, товарищ Сталин, я сама долго думала над тем, как такое могло случиться. Не знаю, насколько убедительными покажутся вам мои рассуждения и предположения, но хочу обратить ваше внимание на то, что я работаю над этими знаниями лишь семь месяцев…

– Вы можете не делать такого длинного вступления, товарищ Стрельцова, партия и правительство высоко ценят все, что вами сделано, иначе бы никто вас не слушал. Давайте, начинайте.

– Слушаюсь, товарищ Сталин. Как учит нас народная мудрость, причины поражений нужно искать в прошлых победах.

– Я не слышал такой народной мудрости.

– Может, она и не народная, товарищ Сталин, но по смыслу верная, – спокойно продолжила Оля. – Как я уже писала, после победы левых сил этой зимой в Испании летом там произойдет военный путч и начнется гражданская война…

«Нахальная стерва, надавать бы ей по заднице, не понимает, дура, что по лезвию ножа ходит!» – со злостью подумал Артузов, слушая ее спокойный голос.

«Смелая у нас молодежь растет, а может, просто непуганая, ничего, это дело поправимое. Но язык как подвешен, точно без костей, трудно поверить, что ей всего пятнадцать лет. Все это надо проверять, каждое ее слово надо проверять. Тут что-то не так, такие подарки даром не дарят. Должна быть простая и понятная причина, объясняющая, почему это случилось», – подумал вождь, слушая ее.

Сталин остановился и стал долго, внимательно смотреть Оле в глаза. Они были совершенно спокойными и немного грустными. Давить ее взглядом не получалось, он проваливался внутрь глаз, не встречая сопротивления.

– Продолжайте. – Вождь шагал по комнате, пытаясь понять, что напоминает ему этот взгляд.

– Рассмотрим тактику, используемую РККА и вермахтом в предполагаемом конфликте. Немцы в настоящее время разрабатывают систему ведения войны мобильными танковыми соединениями, которая получит название «блицкрига». Если коротко описать ее суть, то, прорывая оборону противника танковыми клиньями, соперник стремится, не ввязываясь в бой с основной массой войск, окружить их и, разрушив снабжение, управление, разбить уже ослабленную, окруженную группировку войск, дополнительно разрезав ее на части и не давая возможности вести организованные войсковые действия. Аналогичные приемы разработаны советскими военными теоретиками. Соответственно будут выработаны и рекомендации обороняющейся стороне, как противостоять в таких ситуациях действиям противника. Задачи обороняющейся стороны заключаются в том, чтобы, во-первых, мобильными соединениями резерва одновременно нанести удар по основанию клиньев, восстанавливая прорванную линию обороны и отрезая противника от снабжения. Во-вторых, поставить соединения на пути движения прорвавшихся дивизий противника, не давая им соединиться и в свою очередь окружая, уничтожая их по частям. Эта, в общем, совершенно правильная тактика неявно подразумевает паритет в воздухе как необходимое условие беспрепятственного маневра мобильными соединениями.

К сожалению, правильной тактики ведения обороны при отсутствии паритета в воздухе выработано не было, а попытки маневров при господстве противника в воздухе привели к той катастрофической картине, которую я описала вначале. К этому добавилось полное отсутствие у РККА современных средств связи и связистов, умеющих ими пользоваться, простых и надежных средств шифровки радиограмм. Сказалось и отсутствие навыков грамотного отступления, организации засад и заслонов на пути противника. Таким образом, суммируя все, сказанное ранее, можно выделить три основные причины возможного катастрофического начала войны с Германией. Первое. После сравнительно удачного дебюта советской военной техники и военных специалистов в Испании и в связи с раскрытием внутри страны ряда заговоров руководство страны ослабит внимание к армии. Второе. Серьезное отставание в истребительной авиации может привести к потере паритета в воздухе, что является недопустимым для ведения современной маневренной войны. Третье. Тактические разработки РККА должны учитывать все возможные ситуации, войска должны быть управляемы в любой ситуации, научены грамотно воевать в любой обстановке, нанося максимально возможный урон врагу. Говоря человеческим языком, РККА должна овладеть приемами грамотных отступления и обороны. Ну и система отбора кадров. Кадры решают все. Нужно ввести несколько новых, объективных факторов в систему формирования кадров РККА.

– Вы закончили?

– Я могу еще долго рассказывать о всевозможных тактических приемах противодействия тактике «блицкрига», которые мной разработаны, и о системе отбора командиров РККА, придуманной мной, но думаю, это несколько преждевременно, товарищ Сталин.

– Правильно думаете, товарищ Стрельцова. Всем нам нужно немного отдохнуть. Прошу к столу.

За столом все молчали. Сталин почти ничего не ел, видно было, что он над чем-то напряженно размышляет. Когда вернулись в кабинет, вождь неожиданно спросил:

– Скажите, товарищ Стрельцова, возможно ли избежать этой войны? – Вопрос был скользкий, правду было говорить преждевременно. Правда, она очень тяжелая и жесткая – убить может. И чаще всего убивает того, кто ее говорит.

– Думаю, что возможно, товарищ Сталин. Для этого необходимо, чтобы всем, в том числе и Гитлеру, стало ясно, что мы готовы к обороне и нападать не собираемся. Мир должен увидеть силу РККА и понять, что никаких быстрых побед на востоке не будет. Для этого нужно военные действия на Дальнем Востоке в тридцать девятом провести немного лучше, а зимнюю войну в тридцать девятом – сороковом намного лучше. Об истребителях я писала. Следует приложить максимальные усилия, чтобы И-17 с мотором водяного охлаждения был через год готов к полетам, так, чтобы в тридцать восьмом можно было сравнить его способность противостоять «мессершмитту», ну а потом совершенствовать, видоизменять под более мощные моторы. Затем придется довести до ума проект И-180. Оборону западной границы уже надо начинать готовить. Дороги и объезды, по которым могут проехать грузовые автомобили, прикрывать стационарными оборонительными сооружениями, приспособленными к круговой обороне. Оборону в этих направлениях готовить значительной глубины, минимум тридцать – сорок километров. Территорию бездорожья контролировать подвижными отрядами особого назначения, в том числе с задачей разрушать коммуникации противника, в случае если он продвинется в глубь нашей территории. Готовить пограничные города к круговой обороне. Если противник прорвался – не паниковать, наладить связь с соседями и одновременными ударами с флангов закрыть прорыв, отрезав прорвавшуюся группировку от основных сил. Нужно каждый год проводить учения на западной границе, проверяя укрепрайоны, это покажет слабые места в обороне и даст войскам необходимый опыт. Но все это станет возможно, только если в наличии будут командирские кадры, способные выполнить поставленные задачи. Предлагаю в систему движения кадров РККА и НКВД ввести два объективных критерия, которые будут способствовать качественному отбору кадров.

– Интересно, интересно, – промолвил вождь, шагая по кабинету, хотя видно было, что ему это совершенно неинтересно. Но Оля бодро продолжила, не обращая на это внимания:

– Первое – это спортивная подготовка. Хорошо бы разработать нормативы по возрастным группам. Два раза в год все командиры РККА и работники НКВД будут сдавать нормативы. Кто два раза подряд не смог выполнить норму – уходит в отставку или на педагогическую работу. Второе – это наличие интеллекта. Чтоб перейти из младшего командного состава в средний, кроме выслуги лет предлагаю выполнить второй разряд по шахматам и попасть в верхнюю половину турнирной таблицы шахматных соревнований младшего комсостава дивизии. Чтоб перейти из среднего комсостава в высший, аналогично, предлагаю выполнить первый разряд по шахматам и войти в верхнюю половину турнирной таблицы шахматных соревнований среднего комсостава военного округа. Таким образом, мы поставим два фильтра, первый будет отсеивать случайных людей, неспособных командовать даже собой и поддерживать свое тело в боевой форме, второй будет отсеивать дураков, пытающихся пролезть по карьерной лестнице не на свое место. Всех проблем это не решит, но остальные станут решаться значительно проще.

– Значит, вы нам предлагаете превратить РККА в армию шахматистов?

– Жаль, что вы меня не поняли, но я должна была попытаться предложить вам это.

– Не забывайтесь, товарищ Стрельцова!

– Извините, товарищ Сталин, виновата, больше такого не повторится.

Он остановился, пристально посмотрел ей в глаза, ожидая увидеть иронию, но вновь в них были лишь безбрежное спокойствие, легкая усталость и грусть.

– Разрешите задать вопрос, товарищ Сталин? – Артузов старался разрядить несколько накалившуюся атмосферу.

– Спрашивайте.

– Скажите, Оля, зачем строить укрепления возле старой границы, если граница отодвинется больше чем на двести километров на запад?

– Это будет основная линия обороны. Основная масса войск сосредоточится здесь. За ней – танковые и мотострелковые части резерва, готовые прикрыть прорыв или перейти в наступление. За новой границей будут стоят только войска, необходимые для круговой обороны опорных пунктов, которые мы успеем построить до весны сорок первого, и войска особого назначения, осваивающие леса и бездорожье этого региона с целью террора на коммуникационных артериях противника. Но кроме этого нужно готовить базы и для будущей деятельности отрядов особого назначения в глубоком тылу противника с целью паралича железнодорожного сообщения на территории Польши и наведения на цель наших ночных бомбардировщиков. Более того, в настоящее время нетрудно организовать в Польше и Румынии ремонтные фирмы и за небольшую мзду, данную соответствующим чиновникам, получить контракты на текущий ремонт железнодорожных мостов. Во время этих работ заминировать их радиофугасом, который можно будет подорвать после начала войны. В шахматах часто выигрывает тот, кто сделал первый ход. У нас есть такая возможность. Таким образом, если мы убедительно покажем Гитлеру готовность защищаться, одновременно демонстрируя при этом, что никто не готовится нанести ему удар в спину, если мы намекнем, что у нас имеются для него очень неприятные сюрпризы, никакого смысла начинать эту войну для Германии не будет. Тем не менее, учитывая сильное английское влияние в германском генералитете, даже в этом случае исключить возможность крупномасштабной провокации на границе нельзя. Но вероятность того, что приграничный конфликт не перерастет в войну, будет очень высока.

– У вас все, товарищ Стрельцова?

– Если нет вопросов…

– Есть один самый главный вопрос. Почему вы уверены, что все будет так, как вы сказали? Да, до сегодняшнего дня все, что вы писали, подтвердилось. И нефть нашли, месторождение действительно богатое, это очень большое дело для страны. Но я сегодня в очередной раз звонил в наше посольство в Испании. Все ответственные работники убеждены, что выиграют правые, и не просто убеждены, а приводят веские аргументы в пользу такого развития событий. Вся провинция будет голосовать за правых, а это намного больше, чем население городов, где левые имеют перевес. Поэтому победа левых сил в Испании невозможна. Что вы можете сказать по этому поводу, товарищ Стрельцова?

– Левые победят, этого никто не может изменить. Победят по одной простой причине, которая лишний раз подчеркивает глупость этой системы выборов. Ваши сотрудники, товарищ Сталин, совершенно упускают из виду, что в это время в Испании, в отличие от европейской части СССР, самый разгар полевых работ, и вся провинция, которая должна голосовать за правых, просто не придет на выборы. Вот такой получится зигзаг демократии. Что касается вашего вопроса, я на него ответить не могу. Я просто знаю, что так будет. И готова отвечать головой за то, что говорю. Правда, история нас учит, что ясновидящие теряют голову именно за правильные предсказания, которые никто не хочет слушать. Потом, когда все сбывается, а эта ведьма перед глазами маячит как живой укор, ей, как правило, сносят голову.

– Вы на что-то намекаете, товарищ Стрельцова?

– Нет, товарищ Сталин, просто историю вспомнила.

– Говорите, готовы головой отвечать… это хорошо, что готовы… а скажите, товарищ Стрельцова, что вы собираетесь делать дальше?

– Ближайшие год-полтора я собираюсь работать на радиозаводе, пока не будут внедрены все необходимые изобретения для массового производства качественных радиостанций. За это время планирую…

– Меня интересуют ваши планы на ближайшие несколько дней.

– Завтра у меня отгул, тридцатого соревнования, потом на работу. Я понимаю, товарищ Сталин, что оставить меня без внимания вы не можете. Поэтому хочу предложить вариант, который всех устроит. Очень бы этого хотелось. Товарищ Артузов приводит к нам на завод своего сотрудника с заданием следить за мной, дескать, иностранные разведки интересуются моими изобретениями. Тот начинает за мной ухаживать, я не возражаю, мы везде ходим вместе, все под контролем. Если надо, я его подселю в нашу коммуналку, соседка жильцов ищет, будет в соседней комнатушке жить.

– Значит, вы хотите, товарищ Стрельцова, чтобы мы вам жениха нашли?

– Да, товарищ Сталин, можно и так сказать. Специально берегла это место для своего охранника. Вот и пригодится.

– Мы подумаем над вашим предложением, а что вы собирались делать сегодня?

– Если я вам больше не нужна, то поеду к тетке, мне нужно комбинезон дошить. Послезавтра соревнования. «Поединок снайперов». Приглашаю вас на открытие, я их хочу выиграть.

– Спасибо. Товарищ Артузов, возможно, посетит эти соревнования. Не будем вас больше задерживать, товарищ Стрельцова, машина отвезет вас в город, завтра в девять ноль-ноль позвоните товарищу Артузову, возможно, вам нужно будет встретиться. – Вождь вышел за дверь и отдал короткое распоряжение.

– Спасибо вам, – обратилась Оля к обоим, когда Сталин вернулся. – На душе легче стало. А то одной это на плечах носить… сил уже не хватало. До свидания! – весело промолвила она и быстро вышла за дверь.

Артузов с удивлением посмотрел на Сталина. Тот молча ходил по комнате.

– Вы что-то хотели мне сказать, товарищ Артузов?

– Она что, так просто уедет?

– Я свои обещания привык исполнять, товарищ Артузов, чего бы это мне ни стоило. Ничего с ней за ночь не случится. А завтра найдите кого-то из молодых и приставьте к Ольге.

– Удивительно предусмотрительная девушка… и самообладание редкое, я бы даже сказал, выходящее за разумные нормы…

– А чего ей бояться… вот вы чего боитесь, товарищ Артузов?

– Больше всего я боюсь совершить ошибку, товарищ Сталин. На моей должности из-за моей ошибки может пострадать вся страна. Это единственное, чего я боюсь, – не раздумывая, ответил начальник ИНО. Видно было, что над этим он думал не раз и не два…

– Вот, – трубка почти уперлась в грудь Артузову, – а она уверена, что не ошибется. Она боится не успеть, все остальное ей не страшно. И товарищ Сталин для нее просто один из элементов в ее мозаике, которую она строит. Когда я смотрел на нее, я никак не мог вспомнить, о чем напоминает мне ее взгляд… потом вспомнил… – Сталин задумался, набил трубку и закурил. Заговорил он совсем о другом: – Принято решение ваше ведомство, товарищ Артузов, вывести из состава НКВД и организовать на его базе отдел стратегической информации при Совнаркоме. Соответствующий приказ вы получите. Форма и звания работников НКВД за вами сохраняются. Формально будете в подчинении председателя Совнаркома, а фактически пока что в моем.

– Это большая честь для нас – работать под вашим непосредственным руководством, товарищ Сталин!

– Зачислите Ольгу в свое ведомство на какую-нибудь должность и присвойте ей звание лейтенанта.

– Ей только пятнадцать лет…

– Займетесь этим вопросом. Это слишком бросается в глаза. Добавьте ей года три-четыре. Познакомитесь поближе, наведете справки. Пусть она напишет все подробно, все, что знает… поработаете, нам нужно разобраться, что и как с ней случилось. У всего есть своя причина. Мы должны точно знать, кто и зачем дарит нам эти подарки. Подарки просто так никто не дарит, товарищ Артузов. Этот вопрос беспокоит меня больше всего. Вы должны будете найти на него ответ. Это очень важно.

– Товарищ Сталин, я сделаю все возможное, но тут мы можем и не найти ответа. Кто и зачем подарил Франции Жанну д’Арк и как поменялась бы история, если бы она не появилась, тут мы можем только гадать.

– Из того, что французы и англичане в Средние века не разобрались с этим вопросом, совершенно не следует, что мы должны делать то же самое, товарищ Артузов, а ответ рано или поздно, но найдется…

Глава 6

Начальник королевской службы Интеллидженс сервис адмирал Хью Синклер закончил читать годовой отчет своего резидента в Москве, одного из малозаметных помощников атташе при посольстве Великобритании, и откинулся на спинку стула. Во многом текст повторял отчет посла в СССР, лорда Чилстона, с которым адмирал успел ознакомиться накануне. Но были и существенные отличия. Так, знаменитая речь Сталина, которую тот произнес в начале тридцать шестого года на Всесоюзной конференции командиров РККА, со знакомой Синклеру дотошностью была разобрана на составляющие по всем возможным параметрам.

В результате резидент делал неожиданный вывод. Если в отчете лорда Чилстона было отмечено, что речь, несомненно, готовил сам Сталин, то резидент, не ставя под сомнение первое утверждение, тем не менее заявлял, что без заметного постороннего влияния вождь такую речь написать не мог. Несмотря на долгую историю противостояния Сталина и Троцкого, наступательная тактика РККА всегда получала его полную поддержку и одобрение. И столь резкий разворот к обороне, критика теории приграничных войн не могли произойти, с его точки зрения, без постороннего влияния. Провели анализ ближайшего окружения, для которого эта речь оказалась полной неожиданностью и которое явно не могло играть роль вдохновителей. Отмечалось, что даже Шапошников, выступавший за Сталиным, защищал наступательную тактику РККА и согласился лишь с тем, что необходимо ликвидировать перекосы и уделить достаточное время для изучения тактических приемов при обороне.

Затем в отчете внимательно анализировались другие решения Сталина, принятые в этом году касательно РККА. К ним относились: процесс по делу военных, приведший к расстрелу восьми высших командиров, организация нового рода войск, смена Ворошилова на Тимошенко, назначение Ворошилова командующим войсками особого назначения, сдача обязательных спортивных нормативов всеми без исключения командирами РККА и НКВД, начало планирования серии новых и реконструкции старых укрепрайонов вдоль западной границы СССР. Каждое решение было тщательно проанализировано, и два из них – организация войск особого назначения и обязательные спортивные нормативы для всех чинов по возрастным категориям – были отнесены к разряду тех, которые Сталин самостоятельно принять не мог. И вновь в его ближайшем окружении не нашлось претендента на авторство в этих нововведениях.

Не обошел резидент в отчете и последние месторождения, открытые в СССР. О крупном месторождении нефти, обнаруженном год назад, у него были проверенные данные, по которым выходило, что никакого изучения региона геологами не проводилось, место точно указала внешняя разведка. По двум месторождениям алмазов ему ничего выяснить не удалось. НКВД вышел на его агентуру и практически полностью ее разгромил. Но по тем обрывочным данным, которые он собрал, можно было сказать, что экспедиции направлялись в точно указанные места. И хотя оставалось неизвестно, кто указал на эти места, но по косвенным данным получалось, что и здесь отметилась внешняя разведка. Внезапное приближение Артузова к Сталину, вывод внешней разведки из состава НКВД – все это казалось резиденту крайне подозрительным.

Также в отчете приводилась подробная стенограмма разговора резидента с наркомом иностранных дел Литвиновым. Прежде нарком всегда помогал англичанам, если мог, и в непринужденной беседе легко делился секретными сведениями, представляющими интерес для Интеллидженс сервис. В этот раз он искусно наводил тень на плетень, смеялся над предположениями резидента и откровенно врал, объясняя происшедшее самыми тривиальными причинами.

Реформа в армии давно планировалась, СССР провозгласил, что будет проводить миролюбивую политику, войска особого назначения – простое развитие идеи десантных войск, месторождения – пришли Сталину письма от промысловиков, вот и направили поисковые партии по указанным местам. Все, дескать, имеет простую и понятную причину, а искать черную кошку в темной комнате можно очень долго, особенно если ее там нет. В результате разговора был сделан вывод, что Литвинов самостоятельно ищет этот новый источник информации и центр влияния на Сталина ввиду его несомненной ценности и ничем не поможет в этом вопросе.

В конце отчета резидент неожиданно коснулся слухов, которые ходили по столице. Кроме традиционных: о близком конце света, голоде, неурожае, скором начале войны с поляками – появились в столице две новые и, с точки зрения резидента, весьма интересные темы для разговоров. Первый слух гласил, что советские ученые разработали лекарство от всех болезней и уже лечат им кремлевское начальство, второй – что Сталину пишет письма великая прорицательница. А напророчила она, конечно, близкий конец света, голод, неурожай и скорое начало войны с поляками. К сожалению, сетовал резидент, у него нет в настоящий момент достаточных сил и средств, чтобы досконально проверить слухи, касающиеся писем и лекарств, но они согласуются с теми обрывочными данными, которые он смог самостоятельно раздобыть, и, несомненно, имеют под собой реальную основу. В конце отчета резидент вспомнил историю Григория Распутина, появившегося перед Первой мировой войной, и туманно намекнул: история любит повторяться и, возможно, в настоящий момент имеет место аналогичная ситуация. Резидент попросил разрешения задействовать для изучения последних двух вопросов свои знакомства в Коминтерне, предупредив, что это может стоить немалых денег.

«Придется менять… а менять не на кого… проклятая страна, Арчибальд подавал такие надежды! – устало подумал адмирал. Другого выхода у него не было. Если резидент начинает пересказывать базарные сплетни в качестве доказательств своих фантастических идей и просит денег, чтобы нанять жуликов, значит, пришла пора поменять обстановку. – Менять не на кого… отзову я его на месяц в Англию, пусть отдохнет, побеседуем с глазу на глаз, тогда будем принимать решение». Адмирал удовлетворенно вздохнул и спрятал отчет в сейф.

Потерять такую агентурную сеть – это был тяжелый удар. Вал репрессий, поднявшийся в СССР, агентам пережить удавалось редко. По сообщениям Арчибальда, НКВД особо поощрял людей, раздобывших вещественные доказательства сотрудничества подозреваемых с иностранными разведками, поэтому, когда натыкались на реальный случай, цеплялись мертвой хваткой и жали до тех пор, пока не выжимали все, что можно. Такие случаи обычно доводились до суда, по непроверенным данным только расстрельных приговоров было вынесено в тридцать шестом больше сорока тысяч. Число сосланных в лагеря или на спецпоселения достигало сотен тысяч. Как ни странно, репрессии получили широкую поддержку у населения, видимо, потому, что коснулись в первую очередь руководящих кадров, людей, получивших должности после революции. Часть из них была откровенно слабыми руководителями и беззастенчиво злоупотребляла служебным положением. Причем действительно хороших руководителей не трогали, но если ты не попадал в этот разряд (ведь большинство людей показывают средние способности и средние результаты), то в лучшем случае отправлялся на пять лет осваивать новые земли северных областей Казахской ССР.

Адмирал тяжело вздохнул, дни, когда половина руководства СССР, РККА и НКВД были английскими или германскими шпионами, а то и работали на обе разведки сразу, подошли к концу.


Нарком иностранных дел Литвинов перебирал в уме кандидатов на очень ответственное и сложное задание, которое у него возникло, и с досадой думал, что еще год назад никаких затруднений с кадрами не возникло бы. Но после того как Ежов перестрелял больше четырех тысяч и отправил в лагеря и спецпоселения еще тысяч двадцать бывших работников НКВД, найти достойную кандидатуру было затруднительно.

Фактов в копилке у наркома было значительно больше, чем у помощника атташе, который, скорее всего, являлся резидентом Интеллидженс сервис в СССР. Наркома мало удивили перемены в РККА – когда обнаруживают заговор в вооруженных силах, можно ждать и не таких изменений. Но вот разительное изменение интереса Сталина к внешней политике не могло не броситься ему в глаза. Внешне все шло как прежде. На заседаниях Совнаркома Литвинов, как обычно, выступал первым, потом все долго обсуждали международную обстановку, но наркома не покидало чувство, что Сталина происходящее совершенно не интересует и он знает его наперед.

Обращать внимание на это нарком стал после выборов в Испании. Литвинов хорошо запомнил, когда Сталин впервые задал ему вопрос: какие шансы у левых выиграть эти выборы. Это было летом тридцать пятого, за полгода до событий. После этого вождь еще несколько раз интересовался, не поменялась ли обстановка. Последний раз в конце ноября прошлого года он долго расспрашивал посла в Испании, о чем тот сразу доложил наркому. Это практически совпало по времени с памятным заседанием Совнаркома, на котором утверждался бюджетный план на тысяча девятьсот тридцать шестой год, потому Литвинов так точно запомнил дату. Сталин предложил внести в план существенные изменения. Они касались начала проектных и строительных работ на новом нефтеперерабатывающем заводе, а также инфраструктуры, которую планировалось построить в течение ближайших двух лет рядом с новым нефтеносным районом. Выделялись немалые средства на закупку и строительство завода по производству тетраэтилсвинца, а также планировался ввод в строй в ближайшие три года новых мощностей по производству алюминия. При этом существенно сокращались статьи, связанные с ВМФ, дальними бомбардировщиками, сокращался выпуск танков, но была поставлена задача обеспечить имеющийся парк достаточным количеством запчастей, передвижных ремонтных мастерских, увеличить выпуск бензовозов и тягачей. Сталин особо подчеркнул приоритетное значение развития нового месторождения нефти в связи с возможным дефицитом бензина в ближайшие годы.

Когда стали известны сенсационные результаты выборов в Испании, о которых никто не мог предположить, Литвинов лично приехал к Сталину, чтобы сообщить ему последние известия. К своему удивлению, он не увидел никаких проявлений эмоций со стороны вождя, только озабоченность, которая явно читалась на лице.

– Приготовьте поздравительную телеграмму испанским товарищам от имени советского руководства. – Помолчав, Сталин через некоторое время продолжил: – Товарищ Литвинов, мы получили достоверные данные от нашей внешней разведки. Весной Гитлер займет демилитаризированную Рейнскую область. Ваша задача – выяснить, на какие действия готовы французы и англичане. От нашего имени можете сообщить, что Советский Союз присоединится к любым коллективным усилиям вплоть до военных действий. Жду вашего доклада по этому вопросу в ближайшее время.

После доклада Литвинова, в котором тот сообщил, что у англичан и французов нет такой информации, Сталин коротко сказал:

– Передайте, что состояние их разведслужб нас не интересует. Информация достоверная. Нас интересует их возможная реакция.

Сам факт того, что вождь безоговорочно доверяет данным внешней разведки, был удивителен, а то, что никто не мог понять, откуда у Сталина эти данные, оставалось необъяснимым. Совершенно спокойно Иосиф Виссарионович воспринял в дальнейшем и полное бездействие французов и англичан.

Вождь заранее предупредил новое испанское руководство о возможности военного переворота, сослался на данные внешней разведки, хотя для резидента ИНО в Испании эта информация была полной неожиданностью. Ведущиеся в настоящее время переговоры Японии и Германии вызвали вместо озабоченности насмешливую улыбку. Литвинову казалось, что Сталин уже знает, чем они закончатся. Все это не могло не тревожить.

Кроме внезапного интереса к укрепрайонам на западных границах СССР характерным и показательным было резкое изменение отношения вождя к Поликарпову, которое долго обсуждалось в кремлевских коридорах. Литвинов хорошо знал – Сталин недолюбливает Поликарпова, впрочем, не он один. Тот был грубоватый, несдержанный, неважный администратор, не мог держать коллектив в узде. С Поликарповым было нелегко, и должны были появиться серьезные причины, чтобы Сталин в начале тридцать шестого года вдруг занялся налаживанием работы данного КБ. Вплоть до того, что договорился с Поликарповым – все хозяйственные вопросы, распределение работ и их контроль возьмет на себя другой человек, а Поликарпов сконцентрируется на конструкторской работе.

Ванникову поручили подобрать для КБ толкового администратора, а КБ предписывалось в течение тридцать шестого года довести проект И-17 до стадии испытательных полетов, а в течение тридцать седьмого начать их серийный выпуск и наметить план модернизации части имеющегося парка И-16.

Эти и множество других фактов убедили Литвинова, что у Сталина появился серьезный источник информации, пользующийся его доверием, который независимо информирует его по международным событиям и, по-видимому, предсказывает войну после тридцать девятого года. Нужно было познакомиться с этим источником, а дальше решать, можно ли его использовать или как минимум привести ситуацию к управляемой – эта задача стояла перед наркомом и требовала немедленного решения. Он знал, где нужно искать. Вся новая информация, часто неожиданная, приходила из ведомства Артузова. Это было тем более странно, что деятельность ИНО полностью контролировалась Литвиновым. Не только потому, что резиденты разведки, как правило, были сотрудниками посольства. Агенты ИНО оказывались под контролем Литвинова через Коминтерн, с которым у него были отличные отношения. Большинство внешних агентов являлись одновременно агентами Коминтерна и полностью дублировали полученную информацию. Все вроде шло как всегда, но сведения откуда-то приходили к Артузову, и не простые сведения, а вот откуда они брались, в этом был вопрос. И еще одна информация дошла до его ушей. Один из уже бывших сотрудников секретариата вождя разболтал, выпив лишку, что у Сталина есть свои глубоко законспирированные секретные агенты, которые пишут прямо ему, и эти письма работникам секретариата запрещается читать. Но он одно из них читал, в нем писалось еще весной, что в Испании на выборах победит блок левых партий.

К сожалению, состав секретариата почти полностью сменился, но нарком сумел узнать, что в прошлом году вождь получил несколько писем за подписью «Ольга», которые проверялись, как все, на наличие ядов и взрывчатых веществ, а после этого попадали прямо на стол вождю. Читать их категорически запрещалось.

Это было немного, но это было кое-что. Теперь он хотел задействовать специалиста, который сможет найти агента «Ольга», связанного с ИНО, возможно, напрямую с Артузовым, и поставляющего важные сведения Сталину, пользуясь при этом его полным доверием, что было весьма нехарактерно и удивительно. А дальше… дальше Литвинов решил смотреть по обстоятельствам.


Оля собиралась несколько ближайших дней провести в Москве. На носу были очередные экзамены, и хотя она уже несколько раз задумывалась, стоит ли заканчивать университет, но мужественно отгоняла малодушные мысли и грызла дальше гранит науки. Этим летом Оля уже сдала экзамены за первый и второй курсы и в ближайший месяц планировала сдать все экзамены зимней сессии третьего и четвертого курса, а через год, если получится, все, что останется, и защитить диплом.

За прошедшее время удалось в основном воплотить в жизнь все задуманное. Химики научились штамповать гетинаксовые пластинки, нашли рецепт фоторезиста, который был открыт, как оказалось, еще в начале столетия. Это составило основу технологии фотографического монтажа, такое название совместно с Лосевым они дали новой методике изготовления радиоприборов. Оля предлагала назвать это технологией печатных плат, но согласилась с предложением шефа.

С внедрением было и просто, и непросто. Помогла новая радиостанция, приведшая военных в восторг. Их с Лосевым назначили консультантами по внедрению новейшей технологии с неограниченными полномочиями на номерной завод в Москве, паявший радиостанции для армии. Директор давал показания в НКВД, пытался объяснить, почему он выпускал негодные радиостанции, которые теперь пойдут в разборку. Военные потребовали все без исключения аппараты заменить новыми.

Консультантам пришлось временно взять на себя директорские обязанности. Они отобрали десяток самых толковых сотрудников, которых Лосев начал обучать проектировать радиостанции по новой технологии, а Оля взяла себе еще пятерых самых нудных и дотошных. Остальных освободили от занимаемых должностей, оставив только разнорабочих, с которыми начали устанавливать оборудование по штамповке гетинаксовых пластин, изготовлению штамповочных форм согласно схеме (так, чтобы гетинаксовая пластинка получалась с готовыми дырками в нужных местах) и остальное оборудование для изготовления на пластинке проводящих дорожек. Отобранных сотрудников Ольга распределила по технологическим процессам и заставила подробно описывать каждую операцию, вплоть до того, где что должно лежать. Затем Оля набрала два десятка девочек, усадила их за длинный стол на пронумерованные места. Возле каждого места лежала схема с двумя, реже с тремя отмеченными элементами, которые работница должна была вставить на свое место в готовой пластинке с нанесенными проводящими дорожками, переходящей из рук в руки. Затем две самые толковые работницы, способные заметить ошибку, проверяли собранную конструкцию, контролируя друг друга, и лишь после этого плата отправлялась на пайку и на проверочный стенд.

Со смежниками тоже не возникало проблем. Рассылая им чертежи новых внешних коробок для радиостанций и технические требования на элементы питания, Оля по секрету рассказывала, как Олег Владимирович руководит перестройкой завода, что нарком дал ему полномочия вмешиваться в работу смежников, если она будет требовать улучшений. Впрочем, все знали, что работа по организации выпуска новых радиостанций находится на контроле Кремля, а нерадивые руководители в последнее время часто меняют профессию и пробуют проявить себя в качестве колхозников, осваивая целину Северного Казахстана.

Но, конечно, не все было так розово. Военные требовали выполнения плана и не хотели понимать, что выпуск новых изделий невозможно наладить за одну ночь. Оля никак не могла понять, то ли этот завод отобрали у Главэкспрома, то ли военным было просто побоку гражданское руководство, но вели они себя как полные хозяева. Ей грозили всевозможными карами, один раз дошло до того, что пришлось звонить Артузову, когда на завод явился новоназначенный директор, стал размахивать бумагами и качать права. Пришлось побеседовать с Тимошенко, и она с грустью подумала: «Ворошилов бы понял быстрее. Поменяли по моему совету шило на мыло».

– Товарищ Тимошенко, повторяю: еще полтора месяца завод ничего выпускать не будет, зато потом начнет выпускать изделий в четыре раза больше прежнего плана. Если вы возьмете карандаш и посчитаете, к концу года получите два годовых плана. Для этого нужно одно – дать нам спокойно поработать шесть недель.

– …

– Нет.

– …

– Нас направили на этот завод лично по поручению товарища Сталина и по просьбам военных товарищей, желающих скорейшим образом наладить выпуск новых изделий. Можете на нас жаловаться, но будет так, как я сказала.

– …

– Мы уберемся с этого завода, когда получим распоряжения от нашего начальства, но не раньше, чем доведем начатое дело до конца. Потом можете отдавать нас под трибунал. Для этого придется призвать нас на действительную службу. Я давно об этом мечтаю. С детства обожаю военных. А наркомы обороны вызывают у меня такой восторг, на ногах устоять не могу.

– …

– Приезжайте с личной проверкой. Обещаю, увидите такое, чего раньше никогда не видели. Но через шесть недель, не раньше. Мы все будем готовиться к событию.

– …

– Своя рука владыка. Поменяйте в планах старые цифры на те, что я назвала. Еще раз повторяю: перед тем как ввязываться в это дело, мы всех предупреждали – три месяца завод выпускать продукцию не будет. Все об этом знали, и товарищ Сталин тоже. Я удивляюсь, что для вас это новость. Вам нужно улучшить коммуникативные связи в своем ведомстве.

– …

– Не хотелось мне этого говорить, но скажу. Баба ребенка девять месяцев носит, родит раньше – редко когда добром закончится. Не надо торопить. Шесть недель – это не срок для такого дела. Если у вас нет больше вопросов, ждем вас через шесть недель.

– …

– Я очень уступчивая, товарищ нарком обороны, попросите меня о чем-нибудь другом, я сразу уступлю.

После этого разговора их оставили в покое, но Сталину наверняка нажаловались. «Хорошо, когда ты в танке и тебя прикрывают, можешь наркома посылать, а что делать другим? Любое мало-мальски значимое дело нужно обговаривать через самый верх. Изменить номенклатуру, план выпуска продукции совершенно невозможно, даже если все понимают, что это необходимо. Кому нужна такая плановая экономика, когда не план для людей, а люди для плана?» – подумала она тогда.

В Ленинграде новую технологию внедрили еще на стадии разработки, Векшинский лично занимался вопросом ее дальнейшего распространения на смежных предприятиях, использующих продукцию «Светланы» и выпускающих готовые изделия. Так что за перспективы технологии фотографического монтажа переживать не приходилось. Но не будь у них поддержки Сталина и Векшинского, пришлось бы долго биться лбом о стенку. Оля не расстраивалась: «Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова…»[8] Расстраиваться по этому поводу было совершенно непродуктивно.

Новые маломощные радиолампы и технология фотомонтажа хорошо дополняли друг друга. Во-первых, в связи с уменьшением размеров элементов схемы изделий легко располагались на плоскости, не выходя за рамки допустимых линейных размеров. Во-вторых, легко осуществлялся отвод избыточного тепла, так, чтобы гетинаксовая плата не перегревалась. Большим плюсом являлось то, что отрасль только начала создаваться, не имелось раскрученного маятника устоявшейся номенклатуры элементов и изделий, выпускаемых массовыми партиями. Вот тогда внедрять революционные технологии было бы и больно, и трудно.

– Много славных дел нами сделано, но главное впереди! – пропела Оля придуманные слова на мелодию марша и побежала на зарядку.

Жила она теперь в двухкомнатной квартире чуть ли не напротив проходной завода. В ней раньше квартировал бывший начальник оксидного цеха Зубов, которого все-таки выгнали, а вместо него на работу взяли толкового выпускника МГУ. В помощники ему определили Сергея Столетова, с которым Оля делила жилплощадь, живя то ли в гражданском браке, то ли что-то вроде этого. О том, что она вдруг стала старше на три года и получила вместо паспорта удостоверение лейтенанта НКВД, знал только завкадрами, но никому об этом не рассказывал. Не положено. А большинство и раньше не догадывалось о ее возрасте, все пребывали в уверенности, что ей восемнадцать.

Сережа, работник НКВД младшего начсостава и ее телохранитель, был высокий, кудрявый, не шибко умный, но и не глупый, жизнерадостный балагур и бабник, видимо, в прошлой жизни – павлин или петух, что в общем-то одно и то же. В своей людской ипостаси он мало чем отличался от тотемного зверя. Где его нашел Артузов и почему выбор пал на него, оставалось для Оли полной загадкой. Вначале она не могла спокойно смотреть, как Сергей любовно и неторопливо выглаживал стрелки на своих брюках, расчесывал кудри перед зеркалом, а потом привыкла и начала ценить его за легкость характера и безудержный оптимизм. Девки в цеху просто млели от нового замначальника и злобно поглядывали на Олю, захомутавшую такого красавца. Впрочем, Сережа, как мог, старался поднять им настроение, и у него это часто получалось. Но, надо отдать ему должное, порядок среди своих куриц держал железный. Отсутствие специальных знаний ему компенсировала Ольга, курировавшая цех своего «мужа».

«Вот так они и жили… – подумала она. – Только у нас с Сережей все наоборот». Иногда они спали вместе, но чаще раздельно. Большая часть времени прошла мирно, Оля не реагировала на его многочисленные романы, лишь иронически думала: на кой сдался такой телохранитель, который только и думает, как бы оставить охраняемый объект и заняться более приятными вещами.

Дважды за их совместную жизнь Сергей сумел вывести ее из себя. Первый раз – когда пьяный приперся домой с двумя девками под ручку. Ближе всего стояла кочерга. Пытаясь не искалечить девок и бить только по мягким частям, она легко обратила их в паническое бегство, а ржущего от этой сцены Сережу привела в себя быстрым и точным тычком в промежность. Ржать он перестал, но начал сдавленным голосом материться. Когда Сергей через несколько минут, едва передвигая ногами, зашел в дом, он был почти трезвым и очень злым.

– Ты что, стерва, творишь? Мне ж еще детей заводить нужно! Ты что, дура, не могла мне по голове кочергой дать? – Голос у Сергея уже полностью восстановился. Он направился к ней неуверенной походкой, со сжатыми кулаками и явным желанием надавать по роже.

– Можно и по голове, – спокойно заявила Оля. В стремительном, неуловимом движении ее рука с кочергой нанесла укол, как в фехтовании, и ударила его под нос, в верхнюю губу. Из глаз полились слезы, а изо рта – кровь. Острая боль размыла окружающее, и только холодный, спокойный голос Ольги доносился до сознания. – Угомонись, Сергей, а то я тебя или убью, или покалечу, как получится. И мне ничего за это не будет.

– Стерва ты, Олька, не жизнь с тобой, а каторга сплошная, вот где ты у меня уже сидишь, жаба холодная, иногда так хочется тебя прибить, еле сдерживаюсь. Ты ж не баба, ты бог знает что. С тобой же в койку лечь невозможно, ты ж не спишь с мужиком, ты воюешь. Ты пока его до полусмерти не ухайдокаешь, не успокоишься никогда. Холодно с тобой, как в могиле… завтра Артуру заявление подам, пусть хоть на Дальний Восток посылает… лишь бы тебя не видеть.

– Иди спать, Сережа, я тебе второе одеяло принесу, согреешься.

– Стерва – она стерва и есть… второе одеяло принесет… ты тут душу перед ней выматываешь…

– Держи ее при себе, Сереженька, мне и без нее жить тяжело, а еще твои сопли вытирать… извини, сил нет.

– Пошла на фиг…

– И тебе спокойной ночи.

Вторая серьезная размолвка у них случилась после того, как Артузов порылся в ее короткой биографии и начал выяснять подробности.

– Оленька, расскажите поподробней, что за история приключилась после вашего выхода с больницы.

– Да не о чем рассказывать, Артур Христианович. Ростик, дружок мой бывший, вместе с Толиком Рамой решили барыгу ограбить, ну и не поделили чего-то. Пацаны рассказывали, Ростик подрезал Толика и убежал. Поселковые мстили, начали нашу компанию давить, так что и мне пришлось в бега податься. Вот и вся история.

– Удачно как все вышло, правда, Оля?

– Не пойму, о чем это вы…

– Оленька, ну что вы дурочку из себя строите, не получается из вас дурочка! Расскажите лучше, как вам удалось это дело провернуть и дружков своих так удачно ликвидировать?

– Артур Христианович, вам книги писать, столько фантазии! Если бы вы Толика Раму живым видели, вас бы они быстро оставили. Представьте себе гориллу, только значительно дурнее и злее, а теперь попробуйте ее убить, мне интересно, что у вас получится.

– Ну тех-то ладно, хоть не жалко, а директора своего вы зачем убили?

– Это вы мне должны сказать, Артур Христианович. Я в книге по криминалистике читала: самое главное, что должен сделать следователь, – найти мотив преступления. А если мотива нет, то и суда нет. Впрочем, не лучше ли нам поменять тему, и вы, и я прекрасно знаем, что убил директора его двоюродный брат-троцкист, когда тот хотел доложить о нем соответствующим органам. Насколько мне известно из рассказа моей одноклассницы, его уже осудили и расстреляли.

– Не доверяете вы никому, Оля, а психолог ясно сказал: для того чтоб понять, что у вас в голове, нужно все блоки удалить из сознания, – задумчиво разглядывая ее, сообщил Артузов.

– Так что ж он не удалил, великий психолог? Полчаса у меня перед глазами медальоном шатал, так и не усыпил.

– Такая вы у нас особенная, ничего вас не берет…

– Артур Христианович, поверьте, меня мучит больше всего, что я уже несколько месяцев не могу ничего нового рассказать руководству страны. И вроде крутится что-то в голове, не все я еще выудила, а ничего толком понять не могу. Так что к тому, что уже написала и рассказала, мне добавить пока нечего.

– Никто вас не торопит, Оля, хотя вы сами написали, что САСШ начнут разрабатывать урановую бомбу в сороковом году…

– Артур Христианович, это уже только от вас зависит, чтобы исследования в ненужном для СССР направлении начались как можно позже и не зашли слишком далеко. Все научные работы на начальном этапе будут открытыми, результаты станут печататься в научных журналах. Достаточно отслеживать публикации на определенную тему и менять направление исследований того или иного ученого. Самых молодых и умных приглашайте на работу к нам.

– Это легко сказать, но трудно сделать. Как вы, наверное, понимаете, никто ждать не намерен. Принято решение начинать подготовительные работы. Поэтому перед вами поставлена задача: предоставить максимально возможную информацию по этой теме.

– Артур Христианович, я еще раз убедительно прошу донести до руководства страны мою мысль. Стоимость разработки такого оружия – астрономическая, поэтому работы нужно вести с умом и не спеша, чтобы не надорваться. То, что мне удалось осознать и описать, самые общие указания, которые задают лишь основное направление работ. Трудностей будет очень много. Поэтому экономически намного выгодней идти вторым номером. Рано или поздно американцы начнут проект урановой бомбы и выделят на это колоссальные средства. Используя их опыт, не повторяя их ошибок, мы пройдем тот же путь, потратив в пять раз меньше средств на выполнение программы. А самое главное, никому не дадим сигнала начинать такие разработки. Работы подобного масштаба невозможно скрыть. Поэтому для начала достаточно освоить технологию подземной добычи урана, которую я схематически изложила, подготовить инфраструктуру, завод по производству серной кислоты…

– Оля, вы же не попугай, не нужно повторять то, что мы все знаем.

– Повторенье – мать ученья, Артур Христианович.

– Да… прав был Лермонтов… «от сих троих избавь нас, Боже»…

– Если ко мне больше нет вопросов, то я пойду на стрельбище. Кстати, Артур Христианович, посоветуйтесь с психологом. Раньше мне стрельба здорово помогала. Иногда прямо на рубеже накатывало, как волной. Стрелять мешало, но знаний прибавлялось… Может, специалист подскажет, чего мне не хватает…

После этого разговора прошло около двух недель. В конце очередной шестидневки Сережа после смены стал приходить прямо в лабораторию, там сидел, ждал и таращился на Олю влюбленными глазами. Такое уже было несколько раз в их совместной жизни: Сергею надоедали курицы, и его тянуло к чему-то родному и опасному. Оля всегда относилась благосклонно к таким приступам, человек, с которым ты умудрился прожить под одной крышей почти год, поневоле становится близким, даже если вы редко спите в одной постели. В своей короткой жизни Оля поняла простую истину: на любое искреннее внимание нужно отвечать таким же вниманием. Жизнь очень строго карает заносчивых.

Когда пришел выходной, они встали рано утром и пошли на Лысую горку, прихватив с собой пару бутылок вина и закуску. Пришлось в лесу собрать дров для костра и тащить с собой, но оно того стоило. Во-первых, никто так далеко не забредал, все любители природы концентрировались в лесу. Кто грибы собирал, кто просто культурно отдыхал, расположившись на полянке. Во-вторых, на горке не было комаров и росло полно земляники, вид на округу открывался просто замечательный. Был смысл натрудить ноги. День выдался теплым, не жарким, ранняя осень щедро поделилась желтым и рыжим цветом с некошеными травами в лугах, но деревья еще стояли зелеными под голубым высоким небом, по которому редко проплывали белые хлопья облаков.

Когда они, усталые и радостные, лежали обнаженными под ласковыми лучами сентябрьского солнца, Сергей вдруг спросил с холодным презрением в голосе:

– Оля, а расскажи, как тебя в детстве шпана пользовала?

Темная волна накатила на сознание, она опомнилась, уже сидя на нем, одной рукой выкручивала сломанный в суставе палец, ножом в другой руке давила на горло и чужим, хриплым голосом спрашивала:

– Отвечай, гад, кто это придумал?

Кровь отхлынула от его лица, губы побледнели, глаза закатились. Болевой шок временно унес Сергея далеко от его взбешенной подруги. Убрав нож от его шеи, Оля долго смотрела на парня, словно впервые увидела. Алая кровь лентой сочилась из неглубокого пореза.

– Везучий ты, Сережа…

Выбрав ровный кусок палки и слегка остругав его ножом, Ольга примотала оторванным от портянки куском тряпки его палец к палке, предварительно выровняв на глаз. Ото всех этих манипуляций Сережа застонал и открыл глаза. Оля как раз заматывала вторым куском портянки порез на горле.

– Ты мне палец сломала, – удивленным голосом произнес Сергей, рассматривая импровизированную шину на своей руке.

– Пожалуешься на меня в милицию. Собирайся, Сережа, домой пойдем, отдохнули мы с тобой тут с перевыполнением плана. Полдня прошло, а мы уже и подраться успели. Нормальные семьи только к вечеру мордобой начинают.

– Погоди, у нас еще бутылка вина в сумке, не нести же обратно, да и мне в себя прийти не помешает. А горло ты мне зачем замотала?

– Догадайся с трех раз.

– Быстрая ты… я же знал, что ты взбрыкнешь, готов был, а даже понять ничего не успел…

– Не ври, Сережа… не можешь говорить – не говори. Все ты знал, какая я быстрая, еще по прошлому разу с кочергой. Ты даже не пробовал сопротивляться, поэтому и жив… пока… если бы дернулся, тут бы и остался…

Сергей помолчал, выпил вина, а потом неохотно начал говорить:

– Артур Христианович рассказывал: психолог ему советовал, тебе, мол, сильные эмоции нужны, тогда у тебя прорыв будет. Вот я и придумал, как тебя расшевелить… думаю, до смерти не забьешь, а вдруг получится… вон сколько ты для страны за год сделала, а я хожу по цеху как баран, без тебя толком наладить ничего не могу…

– Горе ты луковое, Сережа, на тебя, дурака, даже обидеться не получается. Экспериментатор хренов, пожертвовать собой решил, чуть-чуть тебе до покойника оставалось. А замначальника из тебя получился отличный, зря на себя не наговаривай, в любом деле порядок важен, что в армии, что в НКВД, что на заводе, а порядок у тебя железный. – Оля хлебнула вина и задумчиво пробормотала: – Но Артур силен, силен… жестокий профи… только когда на себе почувствуешь его методы, тогда понимаешь… будешь ему докладывать о нашем маленьком семейном скандале, скажи, пусть психолога спрячет: найду – убью на месте.

– Психолога-то за что?

– А за то, что не знает и вякает. Сказал бы, не знаю, товарищи, что делать, так нет, начинает ерунду всем рассказывать с умным видом. Этих ученых козлов нужно держать в ежовых рукавицах, иначе – амба.

– Так ты сама – ученая!

– Потому и говорю, что знаю… ладно, твое здоровье, Столетов, желаю тебе долгих лет, и не кашляй, пока не проживешь столько, сколько тебе по фамилии положено.

– Спасибо! Еще раз спасибо, Оленька, что не прибила, покалечила слегка, но жизненно важные органы сохранила…

Они долго допивали сладкое крымское вино, закусывая земляникой, растущей повсюду на холме. Солнце повернуло на запад, и Оля снова принялась собирать разбросанные вещи.

– Оля, размотай эту повязку на шее, душит, сил нет… – прервал ее занятие пострадавший, сидя на одеяле в костюме Адама. Он обхватил склонившуюся Олю и легко усадил ее себе на ноги, прижимая к своему рельефному торсу.

– Сережа, руки убери, я же занята, а то еще тебе что-нибудь сломаю…

– Олька, мне ребята рассказывали, кто в переделках бывал, я не верил…

– Столетов, угомонись, что ты делаешь!

– Да не дергайся, Оля! Слушай дальше, у тех, кто рядом со смертью побывал, стоит… железно! Чувствуешь? Думаешь, зря раньше командиры бойцам город на три дня отдавали? Знали, что иначе нельзя. Видно, у меня то же самое, видишь, что творится? Ты должна мне оказать первую медицинскую помощь и не допустить, чтоб я тут умер от разрыва… сердца и всего остального… ложись на спинку, родненькая…

– Не… на спинке ты у нас лежишь, больной, а я тебе помощь оказывать буду…

– Вечно ты сверху скачешь… не научила тебя мамка, что баба должна под мужиком лежать…

– Это старорежимный взгляд, Столетов. Советская власть равноправие мужчин и женщин провозгласила, слыхал?

– Равноправие – это значит поровну, если ты уже про равноправие заговорила… от тебя дождешься равноправия…

– Будет и на твоей улице праздник, Сереженька…


С тех пор прошло уже несколько месяцев, приближался тридцать седьмой. За прошедший год Стрельцова видела Сталина всего два раза. Первый раз – когда написала докладную по атомному оружию. Записка вышла обширная, Оля попыталась изложить все, что она знала по истории вопроса, по технологии производства урановой и плутониевой бомб, по добыче урана, а также влиянию данного оружия на политику и стратегию.

– Скажите, товарищ Стрельцова, вы уверены, что мы не должны начинать разработку этого оружия?

– Как я уже писала, товарищ Сталин, это оружие такое же бесполезное, как химическое или биологическое. Единственное его достоинство – никто не применит атомное оружие против тебя. Цена его – колоссальна. Поэтому, с моей точки зрения, самая разумная тактика – не давать его создавать другим, а коль случилось, создавать с минимальными затратами небольшое количество. Это деньги, выброшенные на ветер.

– Деньги, потраченные на оборону, на неприкосновенность Советского государства, называть выброшенными на ветер – это глубокая ошибка, товарищ Стрельцова…

– Единственным способом доставки такого оружия в ближайшее время будут только бомбардировщики. Поэтому развитая система ПВО просто не даст возможности противнику доставить атомное оружие по месту назначения…

– Ваша докладная по развитию системы ПВО детально изучена руководством РККА и в основном одобрена. Были жаркие споры, но это уже в прошлом. На основе докладной разрабатывается план развития ПВО страны. Не надо думать, что ваши записки выбрасываются в мусорный ящик, товарищ Стрельцова. Однако в вопросе урановой бомбы сделанные вами выводы слишком пассивны. Может, они и правильны с точки зрения экономии народных средств, но со стратегической точки зрения сидеть сложа руки – это ошибка.

– Я убедительно прошу только одного. Можно проводить любые подготовительные работы, но два слова – «урановая бомба» – должны знать в стране только те три человека, которые знают их сегодня. Ведутся работы по организации добычи урана – ответственные товарищи должны знать, что уран будет использоваться в производстве бронебойных снарядов и пуль. Организован институт по выделению радиоактивного изотопа из урана – все его работники должны знать, что радиоактивность вредна для здоровья, поэтому правительство поставило перед ними задачу – извлечь вредный изотоп. Патроны и снаряды, изготовленные из урана, не должны вредить здоровью бойцов РККА. А вот когда мы этому научимся и вредного изотопа насобираем килограмм двести – двести пятьдесят, тогда можно будет всем сказать: из этих радиоактивных отходов мы сделаем урановую бомбу.

– Вам нужно подумать о работе учителем, товарищ Стрельцова. Вы нам как нерадивым ученикам одно и то же повторяете. Но я рад, что наши позиции совпадают и вы не возражаете против начала подготовительных работ.

Второй раз они встретились осенью, после того как Оля подготовила свою последнюю докладную с рекомендациями в области продовольственной безопасности, сельского хозяйства и строительства. Рекомендовалось ввести в севооборот несколько новых культур. В северных районах Нечерноземья, на площадях со средней урожайностью десять центнеров зерновых с гектара и ниже, перейти на выращивание топинамбура как технической культуры для производства этилового спирта и кормовой для животноводства. В перспективе большую часть производства этилового спирта в стране перевести на топинамбур, освободив соответствующие объемы зерновых и картофеля для продовольственных нужд. В южных районах страны, обеспеченных влагой, часть площадей занять под сою и кукурузу.

В качестве поощрения колхозников рекомендовалось в колхозах, выполняющих план, выделять семье колхозника для ведения подсобного хозяйства от двадцати пяти до пятидесяти соток земли с возможностью торговать излишками продукции на колхозных рынках в пределах области.

По строительству предлагалось в силу острого дефицита кирпича и цемента внедрить метод деревянного каркасного строительства с наполнением саманом в комбинации со скользящей опалубкой. Даже расчеты были приведены. Оля утверждала, что данная технология не панацея, но «расшивает» три узких места в капитальном строительстве. Транспорт, кирпич, цемент. А это значит, что при тех же мощностях, увеличив лишь выпуск кровельных материалов, можно резко поднять объемы строительства.

Разговор был короткий.

– Товарищ Стрельцова, кто, по вашему мнению, и как должен докладывать об этих материалах?

– Лучше всего будет, если я доложу.

– И как вас представить? Студентка-радиофизик будет учить профессоров сельхознаук?

– Представьте меня как работника НКВД, вернувшегося из командировки в САСШ. Я надену форму, немножко загримируюсь, чтобы никто не узнал. К мнению НКВД у нас все прислушиваются, даже профессора сельхознаук.

– Ну что ж… давайте попробуем.

Через неделю они собрались в гораздо более представительном составе. Оля не знала пришедших людей, но предполагала, что носящие звания ниже профессора в приемную не попали.

Заседание начал Сталин:

– Товарищи, мы собрались сегодня обсудить доклад по вопросу улучшения дел в сельском хозяйстве, подготовленный нашими сотрудниками внешней разведки. Давайте дадим им слово. Товарищ Артузов, введите присутствующих в курс дела.

– Товарищи ученые, сейчас перед вами выступит наша молодая сотрудница, которая, выполняя задания советского правительства, работала определенное время в САСШ, где самостоятельно провела анализ, с результатами которого сейчас вас ознакомит. Я передаю слово Надежде Павловне.

– Спасибо. – Ольга встала. – Товарищи ученые, я постараюсь надолго не задерживать вашего внимания. Вначале освежу в памяти несколько цифр, которые вы либо знаете, либо обязаны знать.

От ее голоса в кабинете заметно упала температура. Молодая женщина непонятного возраста с иссиня-черными волосами до плеч и с холодными, пронзительными глазами, очерченными темными тенями, смотрела на собравшихся характерным взглядом опытного следователя. От такого взгляда у любого гражданина начинали трястись колени, и он судорожно вспоминал, нет ли за ним грехов. Оля начала перечислять цифры валовых сборов кукурузы, сои в Южной и Северной Америке, а также топинамбура в Австрии, САСШ и Канаде. Затем коротко коснулась использования этих культур в пищевой и перерабатывающей промышленности.

– Товарищи, закономерно возникает вопрос: какой вклад нашей страны в мировой валовый сбор этих культур? Страны, занимающей одну шестую поверхности суши и удерживающей лидерство по количеству пахотных земель.

Она замолчала, неторопливо переводя взгляд с одного лица на другое. Каждый, кто встречался взглядом с ее ледяными пронзительными глазами, судорожно пытался найти что-то в лежащих перед ним на столе бумагах.

– С удивлением находишь ответ на этот вопрос – ноль целых ноль десятых процента. Наша страна этих культур в промышленных масштабах не выращивает. Кто отвечает за такое состояние дел? Я думаю, подавляющее большинство ответственных товарищей собрались за этим столом. Как охарактеризовать такое на двадцатом году Советской власти? Ища ответа на этот вопрос, мне не пришлось долго думать. Потому что известно только одно слово, адекватно отвечающее на поставленный вопрос. Саботаж! В конце своего доклада хочу ознакомить вас, товарищи ученые, с моими рекомендациями руководству страны по исправлению положения. – Голос молодой женщины заметно повеселел. Она сделала небольшую паузу. – Пункт первый. Руководство и ответственных работников сельскохозяйственных научных учреждений арестовать и отдать под суд как саботажников и вредителей. Пункт второй. Перевести соответствующие научные учреждения на казарменное положение. Обязать новое руководство в двухмесячный срок разработать перспективный пятилетний план внедрения вышеозначенных культур в севооборот климатически соответствующих им регионов страны, а с весны следующего года приступить к его практическому выполнению. Пункт третий. Вынести сельскохозяйственные научные учреждения из Москвы в регионы, соответствующие им по профилю. К примеру: подразделения зерновых культур – в Кубань, соя, кукуруза – Кировоградская область, картофель – Минская и так далее, принцип, думаю, всем понятен. Мне кажется, в Москве у товарищей ученых слишком много занятий, имеющих мало общего с их служебными обязанностями. У меня все, – жизнерадостно сообщила докладчица.

Видно было, что сделанные предложения заметно подняли девушке настроение. Но из собравшихся в кабинете, похоже, лишь Сталин разделял ее оптимизм. Во время доклада вождь ходил по кабинету, попыхивал пустой трубкой и прятал в усы улыбку.

– Если к товарищам из разведки нет вопросов, то, думаю, следует их поблагодарить за проведенную работу. Хочу особо подчеркнуть, работу инициативную, выполненную за счет своего свободного времени, сна, дополнительно к основному заданию, с которым они успешно справились. Я думаю, мы товарищей отпустим, у них много другой важной работы, а с вами обсудим доклад и услышанные рекомендации по исправлению положения.

Когда они вышли из кабинета, Артузов, задумчиво поглядывая на Стрельцову, сказал:

– А ведь вы не шутили, Оля, будь ваша воля, вы бы их всех расстреляли… вредители, как директор школы, верно?

– Ну что вы, Артур Христианович, просто ваш метод вспомнила. Как вы Сережу учили? Сильные эмоции активизируют работу мозга. Вот я и применила ваш прием, активизировала им работу мозга, как могла, вот только не знаю, насколько хватит. Вы извините, но мне нужно зайти в дамскую комнату, снять парик и смыть грим, а то нас не выпустят и личное оружие не вернут.

Когда Ольга вернулась и они сели в машину, Артузов, улыбнувшись, сказал:

– А грим вам удался, я просто поражался, как они смотрели на вас во время выступления, словно кролики на удава. Кто вас научил?

– Вы такое спрашиваете… любая женщина рождается с умением раскрасить себе физиономию, дай ей краски в руки. Черный парик, черная тушь возле глаз, помада поярче – вот и готова маска ведьмы. А у мужиков страх перед ведьмами заложен на подсознательном уровне. Так что никаких чудес, Артур Христианович, голый расчет.

– С расчетом я согласен. Чем больше вас узнаю, Оленька, тем больше меня поражает ваша расчетливость. А это очень нехарактерно для провидцев. Все, что мне удалось найти в письменных источниках, характеризует ясновидцев как людей крайне эмоциональных, неуравновешенных, склонных к истерии и припадкам конвульсий.

Они выехали из ворот Кремля, машина двигалась в сторону центральной конторы ИНО. Что Олю всегда поражало, так это разговоры в машине, которые начальники вели в присутствии своих шоферов. Была в этом какая-то мистика. Начальник ИНО, зубы съевший на конспирации, сейчас говорил, пусть вполголоса, то, что никому слышать не следовало. «Видимо, шофер подсознательно воспринимается как часть собственной личности или как часть машины, поэтому никакого предупредительного сигнала о посторонних мозг не посылает!» – подумала Оля и решила: если ей в будущем предложат свою машину с шофером, от шофера она обязательно откажется.

– Артур Христианович, тут по дороге столовая есть, давайте зайдем, попьем чаю, я хочу с вами поговорить, если у вас есть время.

– Для вас, Оля, всегда. Но почему не у меня в кабинете?

– Нет, только не там. Какой это разговор, когда через каждые пять минут кто-то вбегает и выбегает.

– Да, вы правы. Иван Терентьевич, остановите возле столовой, а сами езжайте в управление. Скажете Слуцкому, я буду через час.

Они зашли в полупустую столовую, где редкие посетители выбирали себе блюда для позднего обеда или раннего ужина. Осенние сумерки уже хозяйничали на улице, но стройка напротив, за окном, возле которого они сидели, не замолкала. Отхлебнув крепкого чая и насмотревшись на деловито снующих рабочих, Оля начала:

– Артур Христианович, я совершенно забыла про ваше любопытство настоящего ученого и могла за это дорого заплатить. Вижу, что ваши психологические эксперименты становятся все рискованней, и у меня нет другого выхода, как попытаться вам объяснить то, что мне самой непонятно. Но вначале несколько небольших просьб. Вы меня не перебивайте и попытайтесь найти смысл в моих словах, даже если его там не будет.

– Я весь внимание, Оля, и не бойтесь…

– «Говорить правду легко и приятно…»[9]

– Совершенно верно. Очень точная фраза, нужно запомнить.

– Представьте себе, Артур Христианович, девушку с сознанием ребенка, не знающего понятий добра и зла, девушку очень спокойную и уравновешенную. Если изобразить макет личности этой девушки, то ее внешнюю оболочку составляла броня безмятежных спокойствия и тишины, а внутри этой брони играл с игрушками ребенок. Игрушки у него были странные, но ребенку ведь все равно, чем играть. Я не буду подробно описывать ее жизнь, в ней нет ничего особо интересного или трагического. Сейчас она вспоминается мне как сон… возле девушки толкались неспокойные, злые и не очень ребята, с которыми она инстинктивно пыталась выстроить отношения, приводящие к минимальному ущербу и беспокойству. Интуитивно девушка искала и находила защиту у самого влиятельного из ее окружения. Все изменилось в тот день, когда Ростик велел обслужить одного нужного ему человека. Человека с очень грязными мыслями, одержимого страстью доминировать, презирающего себя и, как следствие, все вокруг себя. Девочка постоянно чувствовала исходящее от него желание уничтожить ее, растереть в порошок, раздавить. Ее броня дала трещину, она испугалась и наделала глупостей. Вместо того чтобы просто попытаться убежать, сделала ему очень больно и неприятно. Когда она лежала в коме, получив по голове и чудом оставшись в живых, в ее сознание ворвалось что-то стремительное, беспокойное, решительное и агрессивное. Оно пыталось перестроить все под себя, разрушить ее, но оказалось бессильным перед тем, что составляло основу ее личности. Под броней ее спокойствия начался процесс перерождения ребенка в новую сущность, в удивительную суперпозицию ребенка и беса, вселившегося внутрь.

– Беса?

– Не придирайтесь к словам. Это рабочее название. Наши предки считали, что в человека вселяется бес. Как правило, это оканчивалось трагически, человек сходил с ума, и его тем или иным способом добивали, освобождая душу. Сейчас закрывают в психиатрические клиники. Люди эти, как правило, очень буйные, долго не живут, но часто демонстрируют знания, которых у них быть не может. Начинают разговаривать на иностранных языках, иногда на таких, которых уже не знает никто на земле и которые называют мертвыми, или играют на скрипке. Силу и быстроту реакции демонстрируют исключительную. Много разного показывают, чего мы сейчас обсуждать не будем, поскольку оно уведет разговор далеко в сторону. Примем как рабочую гипотезу то, что девочке удалось укротить беса и переродить его в новую сущность, которую вы видите сидящей на стуле перед собой. Поскольку я и есть эта новая сущность, позволю себе дальше говорить от первого лица. В процессе становления моей новой личности я начала разбираться с записями, которые бес распихал куда попало, и первый «ящик» сознания, попавшийся в руки, касался будущей войны. Информация, которую узнала, настолько потрясла меня, что желание изменить открывшийся ход событий стало определяющим мотивационным фактором моего поведения. С тех пор вот уже полтора года я все свои действия измеряю этим критерием: поможет то, что я делаю, изменить канву истории или нет. Можете считать, что это навязчивая идея, полностью формирующая мое поведение.

– Расскажите поподробней о той сущности, которую вы называете бесом.

– Практически во всех существующих религиях есть понятие души. Это некая субстанция, покидающая тело после смерти и несущая в себе, по крайней мере на начальном этапе, воспоминания данного индивида. Рискну предположить, что в меня залетела другая душа. Как она проникла ко мне? Вопрос к тем силам, которые за это отвечают. Может, это ее персональный ад или чистилище так выглядит, кто его знает, ведь я фактически уничтожила старую личность. Что можно сказать о том, кем была эта личность? Персональные воспоминания, если они существуют, пока мне недоступны. Видимо, профессионально занималась радиофизикой, назовем это так. Знания в этой области достаточно подробные, детальные, ими легко и просто пользоваться. Я уже составила перспективный план работ лет на десять вперед. Не знаю только, под каким соусом это Лосеву преподнести, он и так на меня смотрит как на восьмое чудо света. Все остальные знания, а их очень много, это, скорее всего, результат всевозможных увлечений. Из того, что я поняла и в чем более-менее разобралась: военная история, стратегия и тактика различных родов войск, шахматы, огнестрельное и прочее оружие, а также многое другое. Такое ощущение, что во всем этом предстоит еще долго копаться. Как уже отметила, практически отсутствуют личные воспоминания, либо я на них еще не наткнулась. Отдельно хочу еще раз подчеркнуть – все это мои домыслы, гипотезы, с помощью которых пытаюсь описать то, что происходит. Истина может быть совершенно другой.

– Правильно я понимаю, вы считаете, в вас вселилась душа, пришедшая к нам из будущего?

– Не знаю… иногда мне кажется – это другой мир, очень похожий на наш… у меня нет ответа на ваш вопрос.

– Значит, вы, Оля, верите в переселение душ, рай и ад и с этих позиций объясняете происшедшее, правильно я вас понял?

– Артур Христианович, можете считать, что эти знания мне под гипнозом внушили инопланетяне, жаждущие победы социалистического строя в СССР. Этот вопрос не имеет никакой практической ценности. Я веду разговоры с вами по двум простым причинам. Во-первых, ваше любопытство начало мешать моей работе, я покалечила Сергея, а могла убить. Во-вторых, наши судьбы оказались достаточно плотно связаны, поэтому любопытство правомерно, вы должны знать, чего от меня можно ожидать. Как вы это воспримете, мне все равно, важно, чтоб вы поняли – я от вас ничего не скрываю.

– В том, что случилось, есть и ваша вина. Нужно себя в руках держать. Я считал вас более уравновешенной. Хотя, если стать на вашу точку зрения, никакого смысла сдерживать себя с Сергеем не было, поскольку для победы он величина малозначимая. С этой точки зрения важней было быстро устроить допрос и добыть нужные сведения. Когда я вас довожу неприятными вопросами, вы просто включаете дурочку и смотрите на меня наивными глазами, поскольку считаете меня для победы величиной значимой и нужной, радикальные методы экономии времени, как с Сергеем, задействовать не представляется возможным.

– Вы все правильно поняли, я рада, что этот разговор был не напрасным.

– А директор для победы величина просто нулевая, уперся, глупый, не захотел вас допускать к экзаменам, вот и нашел свой конец…

– Артур Христианович, вы хоть факты не извращайте, ведь все знают, что покойный директор ходатайство профессора Гинзбурга удовлетворил и к экзаменам меня допустил. Ходатайство с его положительной резолюцией должно в бумагах лежать, на основе этого меня к экзаменам допустили. Мне кажется, с этим директором у вас навязчивая идея, может, вам стоит о чем-то другом подумать? Засиделись мы с вами, а у вас еще много дел, да и у меня немало.

Оля решительно встала из-за стола.

– Сядьте, Оля. Может, и формально, но я ваш начальник, не нужно нарушать субординацию.

Она послушно села.

– В мыслях не было такого. Просто я вас пригласила и начала разговор. Только поэтому решилась обозначить, что с моей стороны он завершен.

– А с моей – пока нет. Скажите, почему вы упорствуете? Вы мне не доверяете? Или все-таки чувствуете, что это деяние вас не красит, и поэтому отнекиваетесь?

– Давайте рассмотрим возможные причины вашего интереса к этому делу. Предположение первое. Вам дали задание найти на меня компромат. Порывшись в моей биографии, вы отыскали несколько эпизодов. Поскольку притянуть меня за уши к разборкам уголовников в нашем далеком городке довольно проблематично, да и на компромат этот эпизод не тянет, вы отчаянно пытаетесь повесить на меня смерть директора. Доказательств никаких нет, и вы пытаетесь добиться от меня добровольного признания. Согласитесь, что идти у вас на поводу с моей стороны было бы верхом безрассудства. Предположение второе. Вам нужно знать мои способности для будущих заданий. Поскольку вероятность использования меня в качестве ликвидатора равна нулю и поскольку у вас и без этого достаточно данных о моих способностях, то, как и в первом случае, подыгрывать вам нет смысла. Если вы хотите продолжать разговор, сформулируйте внятно любую причину, которая может заставить меня добровольно взять на себя ответственность за расстрельное преступление.

– Взаимное доверие, как вам такая причина?

Ее синие, холодные глаза вдруг заволокла пелена, они стали грустными и влажными, казалось, вот-вот девушка расплачется. С трудом улыбнувшись, Оля сказала чуть дрогнувшим голосом:

– Удачная шутка, Артур Христианович. Знаете, я совсем недавно поняла: удачная, глубокая шутка должна обязательно быть чуть-чуть грустной. Вам удалось… вы не можете доверять мне, этого и не требуется. – Она замолчала, задумалась о чем-то. – Важно, чтобы и вы, и руководство страны обращали внимание и проверяли то, о чем я говорю.

– Ну что ж, в таком случае нам действительно лучше закончить этот разговор. Я проинформирую вас, когда планируется заседание со строителями. – Его голос был сух и спокоен.

– Рада была повидаться. Жаль, что наш разговор вас расстроил.

– Зачем врать, Оля, вам совершенно не жаль.

– Так положено, Артур Христианович, это люди назвали правилами хорошего тона, но если вы хотите… мне не жаль, что наш разговор вас расстроил, – спокойно произнесла она. В ее холодных глазах промелькнуло что-то, похожее на уважение.

– Уже лучше. Передайте привет Сереже, пусть выздоравливает, скажите, все женатые сотрудники радуются, что он вкусил прелестей семейной жизни, а холостые сочувствуют.


Этот день был таким же, как и многие другие. Начиналась третья шестидневка января тысяча девятьсот тридцать седьмого года. На прошлые выходные они праздновали ее день рождения. Двадцатый по документам и семнадцатый в действительности. Утром Оля выбежала на зарядку, предварительно выслушав все, что Сергей думает про жен, занимающихся с утра таким безобразием, вместо того чтобы готовить мужу завтрак, пока тот с гирями разминается. «Во сне с гирями разминаться легко и приятно!» – ехидно подумала Оля, оставив его лежащим в постели.

Попив чаю, они, как обычно, взяли личное оружие и пошли на работу. Таскать с собой личное оружие, куда бы ты ни шел, ее долго приучал Сергей, проявляя при этом несвойственные ему занудство и бескомпромиссность. Постепенно пистолет в кармане или сумке стал столь привычным, что его отсутствие создавало ощутимый дискомфорт. Олю в этом случае охватывали зудящее беспокойство, чувство, что она забыла нечто важное и должна его немедленно найти.

Последнюю неделю Ольга возилась с установкой по искусственному выращиванию кристаллов кварца, изготовленной по ее заказу. Установка напоминала большой автоклав, загружались в нее обломки кристаллов ни на что не годного молочного кварца, которые геологи находили в неограниченных количествах, и щелочной раствор. Все это нагревалось до температуры четыреста градусов, создавая давление внутри установки в тысячу атмосфер. Кристаллы постепенно растворялись в щелочи, нагреватель располагался снизу, когда нагретый раствор поднимался к затравочным кристалликам кварца, расположенным вверху автоклава, он, охлаждаясь, создавал так называемую перенасыщенную зону. Кварц, осаждаясь на затравках, потихоньку рос со скоростью один миллиметр в сутки. Затравки размещались в четыре этажа, по дюжине на одном уровне. Теоретически установка должна была выдавать сырья на десять тысяч кварцевых резонаторов в год, что было много, но недостаточно и не могло покрыть потребности страны. Но, как говорится, лиха беда начало, хотя установка была дорогой, ее пришлось изнутри золотить, чтобы изолировать сталь от агрессивной среды, но оно того стоило, а повторить то, что уже сделано, всегда проще. Кварцевые резонаторы постоянно росли в цене за рубежом в силу ограниченного количества натурального кристаллического кварца, пригодного для изготовления резонаторов. Так что перспективы у этого изобретения были очень радужные.

Прибор для зонной очистки германия она собрала и испробовала еще летом. «Сейчас, разглядывая мою рабочую установку, каждый скажет: «Что там собирать, детская игрушка!» – а на самом деле пришлось побегать!» – подумала она, вспоминая прошедшие дни.

Собрать кинематическую часть, опробовать колбу, вакуумирование, изготовить графитовую лодочку, достать кристаллик германия, узнать ориентацию осей, приклеить на подложку. Частично она решала эти вопросы на заводе, частично в МГУ, а кинематику заказала старому часовщику. Даже привод оставила пружинный. Графитовую лодочку несколько часов отжигали в электрической печи, чтобы выгнать все летучие примеси.

Когда главный инженер принес ей полученные вещества, германий, индий и сурьму вместе с накладной на подпись, установка уже была готова.

– Когда новое мировое открытие будем праздновать, Оля? – с легкой иронией спросил он, разглядывая ее сооружение. Выглядело оно невзрачно.

Колба из кварцевого стекла на подставках была вставлена в тонкое нагревательное кольцо шириной два сантиметра. Кольцо представляло собой отражатель из нержавейки, внутри которого была проложена вольфрамовая спираль. Крепилось оно к маленькой тележке на колесиках, которую тонкой ниткой тянул странный механизм, смонтированный из многих шестеренок в простом деревянном ящике.

– Дня через два-три, Виктор Андреевич, – спокойно ответила Оля.

– Так ты ж говорила, через полгода!

– Вы бы мне не поверили, решили бы, что у меня с головой непорядок.

– После твоих штырьковых ламп я во все поверю. Директор рассказывал, он Лютову твои чертежи для новой установки передал, так тот удивился, что автоклав на полкуба нужно весь изнутри позолотить. Но как узнал, что для тебя, взял сразу. Он Павлу Митрофановичу рассказал, что шестьдесят второй завод стал выпускать в пять раз больше радиостанций в день, после того как вы с Лосевым там похозяйничали. – Виктор Андреевич со значением посмотрел на Олю.

– Так мы же там новую технологию внедрили.

– Все равно нехорошо получается. Наш завод за год с трудом в три раза увеличил выпуск штырьковых ламп по сравнению с планом на старые изделия. А тут вы за три месяца, трах-бах, и в пять раз увеличили выпуск. Для своего завода нужно больше работать, Стрельцова.

– Страна у нас одна, Виктор Андреевич.

– Несправедливо это. Мы для них новую технологию разработали, а завод с этого ничего не имеет.

Олю всегда удивляла эта особенность людей – стоять в рядах победителей и долго бить себя кулаком в грудь, рассказывая, сколько ночей они лично не спали ради этого события.

– Так выставьте счет Лютову за разработанную технологию и список отличившихся на награждение подайте, он счет переправит военным. По факту внедрения те с удовольствием оплатят, они нарадоваться новым изделиям не могут. Завод получит деньги на премирование. Ну и ордена дадут каждому. Только это уже ваша с директором забота.

Главный инженер, задумавшись, пошел к кабинету директора.

– Приходите через три дня, проверим, что получилось, – весело сказала ему вслед Оля, загружая графитовую лодочку германием.

Тот непонимающе качнул головой, занятый своими мыслями.

Оля, вставив наполненную лодочку в колбу, отправилась к стекольщикам заделывать основное отверстие. Затем отдала колбу на вакуумную установку, через специальный стеклянный отвод откачать воздух и заварить емкость. Можно было начинать зонную очистку. Она оценивала: придется осуществить не менее шести проходов вдоль будущего слитка, перед тем как измерять зависимость сопротивления от температуры и сравнивать параметры проводимости с теоретическими кривыми. По отклонению можно грубо оценить количество примесей, вносящих вклад в проводимость. Оля знала: чтобы достичь в будущем устойчивых параметров полупроводниковых диодов и триодов, нужно к тем двум девяткам чистоты материала, которые уже есть, добавить еще семь, а желательно восемь после запятой. Одна примесь на десять миллиардов атомов основной решетки – такой степени чистоты материала еще никто не получал. Естественно, глядя на ее колбу, трудно было поверить, что через двенадцать часов значительная часть загруженного в нее вещества приобретет такие параметры.

«Настоящие чудеса никогда не бросаются в глаза и не собирают толпы народа. Природа щедро дарует их нам, а мы жадно глотаем все подряд, не замечая, не разбирая вкуса и цвета. И вечно ноем, как скучна и неинтересна наша жизнь… Надо хоть немного вздремнуть, мысли какие-то странные в голову лезут!» – подумала Оля. Она завела будильник, чтобы проснуться через два часа, села поудобнее, положила голову на книжку в мягком переплете.

В деревянном ящике тикал странный механизм, наматывая нитку на вал со скоростью двадцать сантиметров в час. Сорокасантиметровую графитовую лодочку нагревательное кольцо должно было пройти от одного края до другого за два часа. Потом следовало выставить кольцо на начало. И так шесть раз подряд. «Точно как в том анекдоте про грузина!» – подумала Оля, засыпая.


На следующий день она уже демонстрировала Лосеву очищенный слиток и его проводимость. Десять девяток получить не удалось, впрочем, это уже было вопросом дальнейшего совершенствования технологии. Полученного результата вполне хватало для изготовления полупроводниковых диодов и транзисторов. Для этого зонным выравниванием нужно было получить исходный материал. В один конец графитовой лодочки помещали соответствующим образом ориентированный затравочный кристалл германия, прижатый к слитку поликристаллического очищенного материала. В торце слитка со стороны затравки имелась прорезь с вложенными в нее небольшими пластинками германия n-типа, либо просто была вложена щепотка сурьмы. Проводя однократное прохождение по слитку расплавленной зоны металла, получали равномерно легированный сурьмой материал. На фронте охлаждения зоны оставалось ровно столько сурьмы, сколько нужно было для получения требуемого удельного сопротивления базы n-типа.

Основной слиток Оля отнесла оптикам. За этот год удалось создать на заводе свою оптическую лабораторию и взять на работу пару толковых студентов, специализировавшихся в кристаллографии. Так что резку и ориентацию кристаллов проводили на месте. Порезав слиток на тонкие пластинки, Стрельцова получила заготовки для изготовления сплавных плоскостных транзисторов и диодов. Сплавной плоскостной транзистор представлял собой тонкую пластинку германия, в которую с разных сторон вплавлялись два шарика из индия, один поменьше, второй побольше, образующих соответственно эмиттер и коллектор. Если подобрать режимы так, чтобы ширина базы между эмиттером и коллектором была минимальной, такая технология позволила бы изготавливать надежные низкочастотные транзисторы с максимальной частотой до одного мегагерца.

Германиевые диоды они уже демонстрировали всем желающим и предлагали промышленности. Лютов обещал на следующий год включить некоторые виды заводу в план. Транзисторы, которые Лосев тут же назвал кристодами, никому не демонстрировались. Предстояло еще несколько лет отрабатывать различные технологии изготовления высокочастотных кристодов. Работа была в самом начале. Дело в том, что германиевые диоды выпускали и за границей на грязных кристаллах, поэтому никакого особого внимания они не должны были привлечь. Как не привлекли пока внимание ни новые лампы, ни технология фотомонтажа. Безусловно, о них уже знали, оба открытия были защищены международными патентами, но покупать их никто пока не спешил.

Оля объясняла это инерцией налаженного производства. Если у вас есть налаженное массовое производство старых ламп и различных изделий из них, вы не можете просто так, с сегодня на завтра, внедрить новую технологию. У вас имеются договоры, которые нужно выполнять, вы вложили большие деньги, чтобы создать производство, и только жесткая конкуренция с чем-то новым, ситуация, когда старые изделия становятся ненужными, может подвигнуть владельца на перестройку. Раскрученный маховик производства делает внедрение новых технологий достаточно сложным.

Вспоминая все это, Стрельцова стояла возле двери и бездумно смотрела через стекло на работу десятков девчонок в соседнем цехе. Сотрудницы склонились над рабочими столами. Вдруг входная дверь открылась, и в цех вошли главный инженер с двумя мужчинами в форме работников НКВД. До них от дверей лаборатории оставалось метров тридцать. Один был лет тридцати трех, со шпалами старшего лейтенанта. Второй моложе, лет двадцати пяти, имел звание лейтенанта. Главный инженер, показывая рукой на дверь лаборатории, за которой стояла Оля, порывался двинуться дальше, но старший чекист мягко остановил его. Лейтенант легкой стелющейся походкой пошел к лаборатории первым. Отойдя в сторону открывающейся двери, Оля достала свой «вальтер ППК», сняла с предохранителя, передернула затвор и спрятала руку за спину.

– Таня, сядь за стол, спиной к двери. Быстро! – зло прошипела она лаборантке, смотревшей на нее с непониманием в глазах. Та упала на стул и замерла с напряженной спиной.

Все, что Оля увидела в эти пару секунд, ей категорически не понравилось. Не понравилось, что Виктора Андреевича достаточно бесцеремонно отправили обратно, не понравилось, что молодой сотрудник первым направился к ее двери, не пропустив вперед старшего по званию. Так ведут себя оперативники при задержании опасных преступников. А особенно ей не понравилось, как двигался молодой чекист. Легко и стремительно. Красиво двигался, другой раз и полюбоваться не грех, но не тогда, когда к тебе, щелкая хвостом, легко и стремительно движется голодный леопард.


Зиновий Борисович ждал. Операция, которую он готовил уже два с половиной месяца, вступила в свою завершающую фазу. До сегодняшнего дня все развивалось без сyчка без задоринки. И это беспокоило больше всего, не одну он провел операцию и знал: никто не может отменить закон сохранения подлости. Пусть он не сформулирован и никем не доказан, людям с жизненным опытом это ни к чему. Они его своей печенкой прочувствовали.

Началась история после неожиданного звонка Литвинова к нему в Киев.

– Зиновий Борисович, свяжитесь со мной, когда будете в Москве, у меня есть к вам одно предложение.

Поскольку редкая неделя проходила без командировки в Москву, очень скоро он уже сидел вечером в гостях у наркома иностранных дел, пил чай и вел достаточно откровенную беседу.

– Зиновий Борисович, я не буду ходить вокруг да около. У меня есть к вам деловое предложение. Если вы выполните мое поручение, я переправлю вас и вашу семью в САСШ, и вы получите на месте сто тысяч долларов.

– Максим Максимович, давайте я скажу так. Для Советского Союза это очень приличное вознаграждение. Америка – совсем другое дело. Не зная сути вашего предложения, позволю себе следующее замечание. Если мне и моей семье в результате выполнения этой работы придется эмигрировать, то сумму вознаграждения следует удвоить. Поймите меня правильно. Может, работа того не стоит, но мне сниматься с места за меньшую сумму тоже смысла нет.

– Понимаю вас правильно. Принимаю ваши условия, Зиновий Борисович. Надеюсь, мы о деньгах больше говорить не будем. Теперь выслушайте, что от вас требуется.

Выслушав Литвинова, Зиновий Борисович надолго задумался. С Артузовым связываться не хотелось по многим причинам. Во-первых, в ИНО работал его двоюродный брат. Лева очень уважал начальника и много рассказывал и об Артузове, и о Слуцком. Вся эта история могла брату повредить. А дела у него шли неплохо. «Швед» вместе с послом СССР в Испании блестяще провели операцию по вывозу золотого запаса Испании в более надежное место. А что может быть надежней госбанка СССР? Об этом вот уже несколько недель ходили разговоры в кулуарах. «Швед», фактически, руководил созданием испанского аналога НКВД и был у своего начальства на самом хорошем счету.

Во-вторых, Зиновий Борисович, выполнив этот заказ, наступал на ногу слишком могущественным людям. И Сталин, и Артузов такого не прощали и мстили очень жестоко. Лева не раз участвовал в ликвидации предателей и невозвращенцев, так что Зиновий Борисович знал об этом из первых рук. Но имелось несколько соображений, которые заставляли его продолжать разговор и не отказываться от сделанного предложения…

Не был Зиновий Борисович уверен в завтрашнем дне. Более того, практически не сомневался, что чистка рядов НКВД рано или поздно коснется и его. Обладая трезвым умом и проводя сравнение биографий и послужных списков тех, кого уже не было рядом, со своими данными, он понимал – особых отличий не видно. А это значило, что рано или поздно и его возьмут под белые руки и в лучшем случае отправят на пять лет вместе с семьей подымать целину в Казахстан, а в худшем – расстреляют, как это случилось со всеми, кто участвовал в хлебозаготовках на Украине в тысяча девятьсот тридцать третьем. Зиновий Борисович был из их числа.

– Максим Максимович, я возьмусь за выполнение этого поручения, но с некоторыми оговорками. Как вы сами понимаете, первая часть задания весьма похожа на сказочное: «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что». Вторая его часть – завербовать или устранить найденную особу – уже более конкретна. Поэтому хотелось бы разбить задания на два. Если мы находим интересующую вас персону и вы подтверждаете, что это та особа, которая вас интересовала, вы помогаете выехать за рубеж моей семье и выплачиваете половину суммы. Перед таким делом надо иметь надежный тыл, да одному и проще выбраться… если получится.

– Сам хотел вам это предложить.

«Само собой. И ключ от квартиры, где деньги лежат!» – иронично ухмыльнулся Зиновий Борисович. Не заметив ухмылки, Литвинов продолжил:

– Вам понравится в Соединенных Штатах. Это великая страна. Ей суждено править миром…

– Максим Максимович, в данный момент меня интересуют несколько иные вопросы. Насколько знаю, у вас хорошие отношения со Слуцким, и я не сомневаюсь, что вы предлагали ему эту работу. Мне очень важно, чтобы вы как можно подробней пересказали мне состоявшийся между вами разговор.

Литвинов недовольно взглянул на собеседника и отвел взгляд.

– Слуцкий отказался. У нас с ним вышла размолвка чуть больше года назад. Он на меня затаил обиду, решил, что я его специально поставил в такую ситуацию, в которой он оказался. Когда позвонил ему, он отказался от встречи. Вот, собственно, и вся история. Дела у него, насколько мне известно, идут неплохо, недавно провел отличную операцию и содрал с фирмы «Дэ Бирс» полмиллиона долларов только за то, что СССР не будет раздувать в европейской и американской прессе информацию о новых месторождениях алмазов, открытых у нас в стране. Это им грозило крупными качелями на бирже. Вот и все, что я могу сказать. Думаю, и с вами он не будет обсуждать никаких дел, связанных с работой. Надо отметить – степень секретности вокруг ИНО после отделения от НКВД очень высокая. Ходят слухи, Артузов всем сотрудникам запретил общаться с посторонними на любые темы, связанные с работой. Контакты отслеживаются собственной службой безопасности. – Литвинов, пожевав губы, продолжил: – На закрытых дачах вокруг Москвы не ищите. Таких немного, и нет там ее. Я тоже надеялся, что Артузов ее там держит, но он оказался умнее.

– Но почему она в ведомстве Артузова, а не в НКВД? Есть у вас сведения по этому поводу?

– Достоверных нет. Есть данные, что сперва люди Ягоды занимались ее поисками, но Сталин буквально через две недели отобрал у них дело. Скорее всего, поручил Артузову, хотя Артур в то время не был в обойме. Но, видно, никого другого не нашлось, а Артузов как раз специалист по таким делам. Ягоде Сталин уже не доверял.

– Понятно… Максим Максимович, я приступаю к работе и буду вас информировать, если разузнаю что-то интересное. Еще одно. Мне необходимы деньги на проведение следственных мероприятий. Думаю, для начала тысяч двадцать пять рублей. Если нужно будет еще, я вас заранее проинформирую.

Литвинов недовольно скривился, но промолчал. Он любил литературу и хорошо помнил некоторые произведения. Фраза «Торг здесь неуместен!»[10] очень хорошо подходила к сегодняшнему разговору. Достав из письменного стола, одна из тумбочек которого была переоборудована под сейф, пять толстых пачек купюр, он вернулся в столовую.


Зиновий Борисович поручил раскапывать это дело двум своим самым доверенным и толковым сотрудникам. Леню Панфилова он взял в семью из детдома. С тех пор мальчик вырос, выучился и успел стать лейтенантом НКВД, личным шофером и телохранителем, а также одним из лучших оперативников в обойме Зиновия Борисовича. Леня был не только специалистом в силовых захватах, но и обладал прекрасным чутьем. Вторым являлся старший лейтенант Заварницкий, отличный аналитик и следователь. В свое время Зиновий Борисович очень помог ему, подправив биографию и скрыв кое-какие подробности происхождения старшего лейтенанта, поэтому мог полностью ему доверять.

Как правильно говорят, глаза боятся, а руки делают. Любая работа, которая кажется невыполнимой, начинает странным образом меняться после того, как вы за нее взялись с твердым намерением сделать. Месяц они осаждали ИНО, знакомились с родственниками и друзьями мелких служащих, старались попасть на семейные праздники и вечеринки, ничего не расспрашивали, а только слушали, задавая перед этим нужную тему разговора и искусно ее поддерживая.

Ищите – и найдете, стучите – и вам откроют… Последние, решающие элементы, позволившие собрать головоломку, Леня раздобыл в гараже, к которому были приписаны машины ИНО. На какой-то пьянке, где речь зашла о бабах, к которым ездит начальство, шофер Артузова брякнул, что подвозил молодую светловолосую девушку на вокзал. Она спешила, сказала Артузову, мол, еще дела сегодня в лаборатории. Эта фраза стала решающей. Поскольку внешность девушки совпадала с данными, полученными из других источников, было изучено расписание пригородных поездов в указанное шофером время. Им не пришлось долго ломать голову, чтобы найти в Подмосковье лабораторию. Такая оказалась в единственном экземпляре на заводе «Радиолампа» во Фрязине. А определиться после этого с объектом было делом техники, с которым справился бы и ленивый.

Последующие несколько недель они занимались тем, что выясняли все возможное о делах Ольги Стрельцовой за последние полтора года и копали основные события ее короткой жизни. Чем больше они узнавали, тем яснее становилось – они не ошиблись, именно Ольга несколько раз появлялась в Кремле. У кого она была на приеме, они не выясняли, это превышало уровень разумного риска, но практически не сомневались, что девушку принимал Сталин.

Зиновий Борисович и Леня радовались, а Заварницкий все чаще думал, как выкрутиться из ситуации, в которую он попал. Ему хватало ума понять, что просто так все это не закончится. Задание, поставленное перед ними, было: найти объект и перевербовать. Найти-то они нашли, но вот с «перевербовать» ожидались большие трудности. Как решаются такие трудности начальством, Заварницкий знал не понаслышке. И не желал этого категорически.

Некоторые еще называют этот орган очком, но Заварницкий был уверен – он чувствует будущие неприятности душой. Чем больше он узнавал об объекте, тем тревожнее становилось. И дело не в том, что Стрельцова оба раза, и зимой и летом, единственной из женщин попала в финальную часть соревнований «Поединок снайперов», добиралась до полуфинала. Дело было не в том, что девочка, считавшаяся слабоумной, вдруг стала ученым и изобретателем. Каждому эпизоду ее жизни по отдельности можно было найти объяснение. Но, собранные вместе, эпизоды создавали весьма странную картину, которая не хотела складываться из этих кусочков во что-то понятное и узнаваемое.

Борисович доложил все, что они узнали, куда-то наверх, вернувшись, сообщил: Ольга Стрельцова – английский агент, втерлась в доверие к руководству страны. Поскольку арестовать или завербовать объект не представляется возможным, его надо ликвидировать. Им предстояло в кратчайшие сроки разработать план ликвидации и осуществить его, причем, как подчеркнул Борисович, надеяться на помощь не приходилось. Никто им не поверил бы. Исходя из этого факта, нужно было планировать акцию и пути отхода.

Выслушав эту чушь, Заварницкий позволил себе усомниться в сказанном. Странный агент получался из Стрельцовой. Только того, что они узнали (а Заварницкий подозревал, что это вершина айсберга), хватало, чтобы о такой выдающейся девушке писали все газеты. Как минимум два ордена должно было висеть у нее на груди, за изобретение новых радиоламп и новых радиостанций, которые начали поступать и в войска, и в пограничную службу НКВД. Некоторые из них он уже видел лично и держал в руках. Так что мог сравнить изделия английской шпионки с прежними радиостанциями. То, что станции стали в три раза легче, еще можно было бы объяснить происками английской разведки, направленными на подрыв физической формы советского радиста. Но то, что любого солдата за один час можно было выучить работать, что вместо треска и шума в наушниках отчетливо был слышен голос собеседника… с этим уже возникали сомнения. Непонятным оставалось, чего хочет добиться английская разведка такими операциями.

Борисович позаботился и о них. Леня с повышением отправлялся на Дальний Восток, Заварницкий, тоже с повышением, в Симферополь. И там, и там начальство уже поменялось, состав местных отделений НКВД тоже перетрясли, так что сотрудники были нужны, а новых чисток не предвиделось. Борисович вручил парням по десять тысяч рублей подъемных и выбил дополнительный месяц отпуска, в котором они и находились в данный момент.

За планирование операции Борисович взялся сам, никому не доверял. Обсудив все стандартные возможности и поняв, что в таком городке, как Фрязино, где все на виду, при наличии охраны планы неосуществимы, стали думать дальше, пытаясь найти возможность в течение ближайшей недели осуществить задуманное с приемлемым риском. Срок в одну неделю выставил Зиновий Борисович. Он уже отправил за границу семью и не строил иллюзий, что ее отсутствие можно будет долго хранить в тайне. Учитывал, что ему для безопасного пересечения границы тоже нужно время, а его-то как раз и не было.

Эту комбинацию придумал Заварницкий, когда они вечером пили водку и закусывали. Все были мрачными. Не получалось у них с налета ликвидировать объект, нужно было внедрять осведомителя, узнавать повторяющиеся маршруты, изучать охрану и исходя из этого составлять планы. Реально на подготовку операции требовалось не меньше двух месяцев. Двух месяцев не было. Если с ребятами Борисович мог решить вопрос, то представить себе, что отсутствие семьи пройдет мимо внимательных глаз его конторы, – было абсурдом. Вот тогда Заварницкий и ляпнул об идее, которая пришла в его голову. Ляпнул, чтобы народ немного расшевелился, критикуя его планы, а не сидел мрачный и трезвый после второй бутылки. Но, к его удивлению, товарищи начали увлеченно достраивать конструкцию. Заварницкий предложил лечь поспать, а с утра продолжить обсуждение, надеясь, что за ночь они поумнеют. Не поумнели. С Леней все было понятно, план был достаточно авантюрным, чтобы ему понравиться. Зиновий Борисович пояснил свою позицию просто:

– План на три с плюсом. Но беда в том, что, посади мы наблюдателя, через два месяца этот план по-прежнему будет самым лучшим. Не знаю, как у вас, а у меня имеется устойчивое подозрение. Никаких постоянных маршрутов у Ольги нет. Мы и так больше месяца с нее глаз не спускаем. Леня уже половину девок того завода знает, а толку? С квартиры она сразу идет на завод, с завода обратно. Дом под охраной, незнакомым даже дверь подъезда не открывают. В Москву только на заводском автобусе ездит, посторонних внутрь не пускают. Где выходит, никто сказать не может, останавливает автобус каждый раз в новом месте. Ну и что нового мы узнаем через два месяца?

– На заводе за ней тоже присматривают, – возразил автор, незаметно становясь единственным критиком своего плана.

– Ты же сам сказал: охрана сопутствующая. Не думаю, что больше двух человек. Муж ее и еще кто-то на страховке. У всех на заводе свои дела. Никто им поблажки за то, что они ее охраняют, не делает, потому что никто об этом не знает. Пока сообразят, что к чему, дело будет сделано. – Леня, как всегда, совершенно беззаботно воспринимал будущие трудности.

– Ничего лучшего мы не придумаем. План реальный. Эту шестидневку готовим детали, в начале следующей – выполняем. После выходного пойдут беготня, совещания, пятиминутки. Как раз то, что нам надо, – подвел итог дебатам Зиновий Борисович. С тяжелым сердцем Заварницкий согласился с доводами товарищей.

Машину и поддельные номера им организовал Борисович. На ней же они должны были добраться обратно в Москву, поменять номера на родные и оставить недалеко от его московской квартиры. Удостоверения московского НКВД на чужие фамилии у них были давно. По дороге обрезали телефонные провода, идущие из завода в Москву, и через пять минут подъехали к проходной.

– К товарищу Бортникову.

Проверив документы, охрана соединила их с завкадрами завода.

– К вам товарищи из московского НКВД, даю трубочку.

– Товарищ Бортников, старший лейтенант Захарчук и лейтенант Окрошкин, московский НКВД. Не могли к вам с утра дозвониться, нам нужно поговорить по поводу одной из ваших работниц оксидного цеха. Мы подъедем к входной двери корпуса.

– Я уже спускаюсь.

Встретив у входа, Бортников повел товарищей к себе в кабинет.

– Кто вас интересует?

– Пирогова Татьяна Семеновна.

– Гм, но она не работает в оксидном цеху. Она лаборантка в новой лаборатории. Там пробуют кристаллы кварца выращивать. Им просто каморку выделили на территории оксидного цеха.

– Видно, нас неточно информировали.

– Заходите, товарищи. – Бортников открыл ключом двери своего кабинета, пропуская гостей. Они зашли и разошлись в стороны, оставляя между собой большой проход. Когда Бортников проходил между ними, он с удивлением услышал, как старший лейтенант радостно обратился к нему.

– Ну здравствуйте, товарищ Бортников!

Удивленно обернувшись и протянув руку, Бортников хотел сказать, что они только что здоровались, но что-то укололо слева, и он услышал хлопок.

«Шампанское? Вроде не было у него бутылки! – Боль слева стала невыносимой, перед глазами поплыло. Анатолий еще успел понять уплывающим сознанием, что он падает на пол. – Я умираю, – спокойно подумал он, – так быстро…»

Леня спрятал в широкий карман галифе свой наган с прикрученным прибором «Брамит». Кармана фактически не было, была дырка и специальная открытая кобура, пристегнутая к внешней поверхности бедра, куда прятался наган вместе с глушителем. Заварницкий поднял ключ, выпавший из руки убитого. Закрыв за собой кабинет и выбросив ключ в мусорный ящик, стоящий на лестничной площадке, они спустились на первый этаж и пошли к входу в оксидный цех.

– Вам кого, товарищи? – обратился к ним высокий мужчина лет сорока.

– Пирогову Татьяну ищем, – не останавливаясь, ответил Леня и открыл дверь в цех.

– Она в лаборатории работает, я вас провожу, а где товарищ Бортников?

– Занимайтесь своими делами. У нас к ней несколько вопросов, не волнуйтесь.

Заварницкий бесцеремонно развернул прыткого товарища на выход и поспешил за легконогим Леней, преодолевшим уже половину расстояния до двери. Краем глаза он отметил бегущего из дальнего угла молодого человека и девушку, вставшую из-за своего рабочего стола и направившуюся к двери. «Муж наверняка влетит в дверь, а девка будет страховать снаружи. Ленчик его сделает. Валим всех внутри, потом я выйду, ручкой ей махну, заходи, мол. Пойдет как миленькая. Закроем двери отмычкой на замок – и в машину». Настроение начало подниматься, тревога, грызшая всю неделю, показалась смешной и несерьезной. Леня уже вошел внутрь. Заварницкий остановился перед дверью, загородив ее, и грозно обратился к Сергею:

– Вам куда, товарищ?

– Туда, – прозвучал короткий ответ, и Сергей как лавина обрушился на Заварницкого. Ожидавший этого старший лейтенант сместился внутрь и влево по ходу двери, пропуская Сергея внутрь, закрыл за ним дверь и нырнул рукой в правый карман широких галифе.


Войдя в лабораторию, Леня сразу почувствовал недобрый взгляд и ствол, направленный в его спину. Как и чем он это чувствовал, оставалось для всех, кто его знал, загадкой.

– Пирогова Татьяна Семеновна? – спокойно спросил он сидящую девушку.

– Да… – с плохо скрытым страхом в голосе промолвила, вскочив со стула, круглолицая девчушка с карими глазами и курносым носом.

– Вам куда, товарищ? – послышался голос старшего лейтенанта.

– Вам… – Не успел Леня промолвить заготовленную фразу, как в двери ворвался Сергей, практически перекрыв Оле направление стрельбы. А что оставалось открытым, тут же исчезло после того, как Леня сделал выверенный шаг в сторону, развернулся и нырнул рукой в карман.

Время спрессовалось для Оли в плотную, обволакивающую субстанцию, через которую она продиралась, пытаясь успеть. Мыслей не было. Было что-то другое, знание того, что произойдет и происходит. На основе этого знания тело само двигалось, Оле казалось, она наблюдает со стороны за происходящим, вместе с тем активно в нем участвуя. Стрельцова понимала: этот улыбающийся, симпатичный светловолосый парень сейчас выстрелит прямо из кармана своих галифе. Сережа прыгнет вправо. Противник уже видит это и прыгнет одновременно с ним, продолжая прикрываться его телом. Ему удобней, он-то прыгает влево, правая рука снаружи. У нее был только один шанс не проиграть. Отскочив вправо, в сторону вошедшего старшего лейтенанта, закрывшего дверь, Оля выстрелила через Сергея. Выше правой почки, через живот. Светловолосый был почти на голову ниже, практически ее роста, пуля вошла ему в левую часть груди. Что-то дернуло в левом плече. Несмотря на боль, девушка смогла ухватиться левой рукой за гимнастерку старшего лейтенанта, используя его как опору, подобрать под себя ноги и прыгнуть обратно, влево. Светловолосый еще жил, его пистолет в галифе непрерывно двигался за ней, чуть-чуть не успевая.

«Быстрая, тварь!» – подумал Ленчик, из последних сил поворачивая наган, ставший таким тяжелым и неудобным из-за глушителя, и снова нажимая на курок. «Будь у него время вытащить его, я бы уже имела бледный вид! – подумала Оля, стреляя противнику в лоб. Что-то свистнуло возле правого уха. – Чуть-чуть – не считается!» Она прыгнула обратно и от души врезала старшему лейтенанту рукояткой своего «вальтера» по голове.

В углу громко всхлипывала Таня. В дверь, которую Ольга прижала спиной, кто-то пытался войти. Отскочив от двери, Оля увидела работницу оксидного цеха Светлану Цветкову, по совместительству сержанта НКВД и Сережину подстраховку, облегченно вздохнула и отвела пистолет в сторону.

– Света, вон аптечка, перевяжешь Сергея, потом меня. Таня, закрой рот и иди помогать. – Набрав номер начальника охраны завода, она решительно скомандовала: – Николай Трофимович? Лейтенант НКВД Стрельцова, вы меня знаете как старшего лаборанта Стрельцову. Вооруженное нападение на лабораторию. Ранен лейтенант НКВД Столетов, известный вам как замначальника цеха. Один из нападавших убит, второй в норме. Направить в оксидный цех четырех человек с двумя носилками. Подогнать к входу директорскую машину с шофером. Погрузить Столетова и доставить в Москву, в больницу Склифосовского. Выполнять. У вас пять минут.

Положив трубку, она начала снимать рабочий халат и промокшую от крови рубашку. Ранение было сквозным, задело только мягкие ткани.

– Таня, брось мне бинт.

Возле дверей толпились работницы, живо обсуждая картину, открывшуюся их взору.

– Валя, иди сюда, поможешь, остальные – бегом по рабочим местам, а то сейчас кому-то задницу прострелю! – Оля угрожающе провела пистолетом по галдевшим девкам.

Связи с Москвой не было. Перевязав рану, одевшись и обыскав старшего лейтенанта, который уже пришел в себя, но притворялся обморочным, они через десять минут уже выезжали из ворот проходной. В директорскую машину на заднее сиденье положили Сергея, впереди сел начальник охраны. Труп засунули между сиденьями, в багажное отделение он не помещался. Свету Цветкову посадили за руль машины, на которой прибыли исполнители. Она очень волновалась, потому что ее учили ездить на грузовике. Оля и один из охранников зажали с боков на заднем сиденье Заварницкого, сидящего в центре. Увидав, что охранник тычет дрожащей от напряжения рукой наган старшему лейтенанту под ребра, она скомандовала:

– Револьвер в кобуру! Держи его крепко за правую руку, чтоб не дергался. – Сама взяла его левую руку. – Рассказывай, старший лейтенант, все рассказывай подробно, обещаю, жив останешься.

Заварницкий криво улыбнулся.

– Не веришь мне?

– Не нужно, девочка, обещать того, чего ты не можешь сделать.


Она начала читать стихи и ломать ему пальцы на левой руке:

…И ветер умолкнет ночью,

обряженный черным крепом.

Но ветер оставит эхо,

плывущее вниз по рекам.

А мир светляков нахлынет —

и прошлое в нем утонет,

и крохотное сердечко

раскроется на ладони[11].

Несколько раз он терял сознание, но она приводила его в себя, продолжая читать и выкручивая пальцы.

– Смотри, – радостно сказала Стрельцова, закончив декламировать и подняв к его лицу искалеченную левую руку.

В ее синих глазах металось еле сдерживаемое безумие. Указательный и средний пальцы левой руки были изломаны и сложены в виде сердца.

– А крохотное сердечко раскроется на ладони, – радостно рассмеялась Оля. – Я очень люблю стихи, – доверчиво сказала она, доставая из сумочки небольшие плоскогубцы, иголки, щипцы и другую мелочь, которую побросала туда перед отъездом. Заварницкий отвел глаза, не в силах справиться с дрожью. – Будешь рассказывать?

– Да. – Он был твердо уверен в двух вещах: лучше умереть здоровым, чем жить калекой, Бога нет, если бы он был, никогда бы не допустил того, что ему пришлось повидать на своем не слишком долгом веку.

Пока Оля читала стихи, стало понятно: нет смысла молчать, этим он только поможет Борисовичу сделать ноги. А Борисовича в этот момент он очень не любил. Пока они ехали до Москвы, Ольга успела узнать все, что нужно. Продиктовав телефонистке номер, она молила Бога, чтобы Артузов был на месте.

– Слушаю вас, – раздался в трубке голос заместителя. «Эх, как все некстати!» – подумала она. Когда Артузов уходил, он переключал свой прямой телефон на Слуцкого. Обычно в таких случаях Стрельцова бросала трубку и перезванивала позже. Сейчас такой возможности не было.

– Абрам Аронович, вы можете соединить меня с Артуром Христиановичем?

– А кто его спрашивает?

– Ольга.

– Какая Ольга?

– Qui pro quo, Абрам Аронович[12].

– Могу.

– Та самая, о которой вы слышали всякие небылицы. У меня мало времени. Соедините, я вам потом расскажу что-то, не пожалеете.

– Хорошо.

«Действительно не дурак, не зря его Артур хвалит», – мелькнуло в голове.

– Что случилось? Почему вы… – раздался в трубке недовольный голос Артузова. Невежливо прервав его тираду, Оля начала рассказывать:

– Артур Христианович, слушайте внимательно и не перебивайте. На меня совершено покушение. Один из нападавших убит, второй задержан, организатор – Кацнельсон Зиновий Борисович, замначальника НКВД Украины. Заказчика знает только он. Сергей серьезно ранен, его везут в больницу Склифосовского, организуйте, чтобы там все было на высшем уровне. Позвоните микробиологам, которые занимаются грибком. Пусть везут минимум десять грамм вещества в больницу и колют ему по полграмма каждые шесть часов. Минимум пять дней подряд. Запишите адрес московской квартиры Кацнельсона. Возле подъезда машина. Он ждет звонка и прибытия исполнителей. Пошлите туда двух толковых человек, больше не надо. Мы ему позвоним через десять минут. Договоримся, что через двадцать пять минут будем возле подъезда. У ваших ребят есть тридцать пять минут на подготовку и прибытие. Было бы неплохо, чтобы и вы приехали.

– Мало времени.

– Тянуть нельзя. Заподозрит – пустит себе пулю в лоб. Не успеваете – приезжайте позже, мы его сами возьмем.

– Кто это – мы?

– Старший лейтенант Заварницкий – это один из исполнителей, Света Цветкова и я на подстраховке, снайпером. Никакого риска. Если поверит звонку, возьмем, сто процентов. Не поверит – дивизия ему не помешает застрелиться.

– Хорошо, действуйте самостоятельно, мы не успеем. Ты уверена в Заварницком?

– Я ему пообещала, что останется жив.

– Напрасно.

– Артур Христианович!

– Посмотрим. Работайте, нас не ждите.

После того как он положил трубку, Оля стучала по рычагу, пока не отозвался Слуцкий.

– Абрам Аронович, весной, лучше всего в марте, берите путевку в санаторий. Ваша задача – похудеть килограмм на десять и укрепить сердце. Иначе очень скоро помрете от инфаркта. – Тут до нее дошло, что раньше она не знала об этом. Положив трубку, Оля тихо сказала сама себе: – Прав был, скотина. Видно, не самый глупый психолух Артуру попался.

Подойдя к машине, Оля обратилась к задержанному:

– Твой выход, старший лейтенант. И не волнуйся, мое слово крепкое.

Он снова криво улыбнулся и пошел к телефону.

– Слушаю, – раздался в трубке знакомый голос Зиновия Борисовича.

– Все сделано. Будем через двадцать пять минут возле подъезда. Леня ранен, плечо зацепило, сквозная рана, мягкие ткани, нужен врач.

– Сделаем.

Положив трубку, Зиновий Борисович окинул взглядом комнату. Он все собрал еще с утра, спешить было некуда. Созвонился со знакомым врачом-пенсионером. Присел на дорожку. Что-то зацепило его в разговоре, но он никак не мог понять что. Голос старшего лейтенанта был спокойным, немного усталым, таким он и должен был быть. Но не чувствовалось привычного расслабления, которое должно быть после удачно проведенной операции. Это можно было понять, Леню зацепило, значит, уходили с шумом, волны уже пошли, нужно было выяснить обстановку. Но все равно, слишком уж озабоченным казался старший лейтенант.

Зиновий Борисович позвонил на завод. Связи не было. Позвонил нескольким знакомым, поговорил за жизнь, поспрашивал, что новенького в Москве и области. Все оказалось спокойно, никто ни о каких ЧП не рассказывал. Он встал со стула, достал из нагрудного кармана маленькую стеклянную ампулу и засунул себе за щеку, – береженого Бог бережет. Замначальника НКВД Украины улыбнулся черному юмору, взял чемодан и захлопнул дверь. Возвращаться сюда уже никто не будет, ребята свои чемоданы еще с утра забросили в багажник его машины.


Охранника они оставили в машине, запретили ему покидать ее под страхом смертной казни. Свете подарили небольшую полотняную сумку, куда положили пачку соли. Дарить пустую сумку – моветон.

– Света, станешь в восьмом подъезде, возьмешь зеркальце и будешь поправлять волосы так, чтобы была видна его машина. Первым делом он поставит в багажник свой чемодан. Ты выйдешь и пойдешь по тротуару в его сторону. Смотри куда хочешь, но не на него. Пройдешь мимо, сразу с разворота дашь ему сумкой по затылку. Он будет глядеть на старшего лейтенанта, тот как раз появится из-за поворота. Главное, чтобы ты на него не взглянула. Он жук тертый, сразу все поймет.

– Да знаю я все, не маленькая.

– Я тебя подстрахую, если что, прострелю ему колено или локоть.

– Да я его скручу на раз-два, не переживай. Меня Сережа тренировал.

– Знаю, как он тебя тренировал, – ядовито заметила Оля. – Вряд ли тебе удастся на улице применить эти приемы. Зрителей набежит – тьма.

– Не волнуй бойца перед заданием, командир, – пришел на выручку густо покрасневшей Свете Заварницкий, – ей сосредоточиться нужно.

– Вот я и учу ее сосредотачиваться в неблагоприятных условиях. Сержант Цветкова, перестать краснеть и выдвинуться на исходную позицию. Старший лейтенант, я в подъезде напротив. Увижу Борисовича – махну тебе рукой. Ты выходишь и идешь к нему, дальше действуем по обстановке.

– Три раза – это еще понять можно, но повторять пять раз одно и то же…

– Есть такое дело, все ругаются. Ни пуха.

– К черту.

Зиновий Борисович вышел из подъезда, осмотрелся, поставил чемодан в багажник и достал папиросу. Из соседнего подъезда вышла незнакомая молодая девушка с сумкой и пошла в его сторону. Ее лицо было озабочено, она смотрела себе под ноги, губы шевелились в такт мыслям. «Не встречал ее раньше!» – подумал он. Борисович отступил подальше от траектории движения незнакомой девушки, пристально рассмотрел ее и переложил капсулу на язык. Из-за поворота показался старший лейтенант Заварницкий. Уверенным, широким шагом тот двигался в его сторону. Девушка прошла мимо. Он проводил ее внимательным взглядом. Она вдруг резко взмахнула сумкой. Борисович дернулся вперед, пытаясь уйти от летящей в голову сумки: «Заварницкий продал, тварь!» Сумка просвистела рядом с затылком, он потянулся к кобуре, но удар сзади в пах, между ног, скрутил его, а яркие звезды перед глазами и последующая темнота стали следствиями второго удара сумкой.


Очнулся Зиновий Борисович в своей машине. На заднем сиденье рядом с ним устроилась светловолосая девушка с пронзительными голубыми глазами. Она держала его за указательный палец левой руки. Девушка было мало похожа на фотографию, которую видел Борисович, но он ее узнал. Его правая рука оказалась привязана веревкой к дверной ручке.

– Рассказывайте, кто заказал вам найти меня и убить?

Борисович презрительно хмыкнул и тут же взвыл не своим голосом от невыносимой боли. Девушка, радостно улыбаясь, аккуратно всовывала иголку, зажатую в небольших плоскогубцах, ему под ноготь. Он дернулся, но стало только хуже, иголка выломала ноготь с мясом. От острой боли ему свело дыхание, в голове закружилось. Девушка, не выпуская пальца, отложив плоскогубцы, левой рукой начала крутить ему ухо.

– Зиновий Борисович, послушайте меня и постарайтесь поверить. Через пять минут вы обделаете салон своей машины, а через пятнадцать расскажете мне все, что знаете. Но я серьезно искалечу вам руки, и все оставшиеся вам на этом свете дни превратятся в сплошную муку. Подумайте, стоит ли. Для меня это ничего не решает, результат будет один и тот же. У вас десять секунд, пока я достаю вторую иголку.

– Я вам все скажу. – «Если эта дрянь покалечит мне руки, я не смогу воспользоваться ампулой. Все, что я скажу ей, не имеет никакого значения», – подумал Кацнельсон.

– Я вас слушаю.

– Пять лет назад, во время поездки во Францию, меня завербовала французская разведка. – Она вогнала ему вторую иголку под тот же выломанный ноготь, забила ее до сустава. Борисович, с трудом удержав мочевой пузырь, понял, что пять минут – это с большим запасом.

– У вас десять секунд, пока я достаю третью иголку.

Ольга схватила его средний палец.

– Я вас обманул. На самом деле меня завербовала английская разведка. – Борисович, закрыв глаза, приготовился терпеть, но ничего не происходило. Открыв глаза, он увидел, что девушка с интересом смотрит на него.

– Он уже переправил вашу семью, и вы боитесь его выдать. Поверьте, Борисович, вы не того боитесь. Он уже свое дело сделал и деньги перевел, иначе бы вы не пыжились. Давайте договоримся так. Вы рассказываете всю правду, а я приложу все усилия, чтобы вашу семью не искали. Будете молчать – все будет наоборот.

– Тварь, – с ненавистью глядя в ее равнодушные глаза, сказал он как выплюнул.

– Это ваши игры, Зиновий Борисович, я просто соблюдаю правила. И не переживайте вы так. То, что вы сейчас подпишете, – только для меня. Моему начальству значительно больше понравятся ваши сказки. Я так понимаю, вы волнуетесь из-за денег. Могу пообещать, что никто не покажет это Литвинову еще несколько недель. Ваше решение?

– Если вы мне обещаете, что мою семью не тронут и месяц эта бумага не попадет Литвинову на глаза, то я согласен.

– Честное комсомольское?

Он криво улыбнулся и откинулся на спинку сиденья.

– Записывайте.

– Света, бери бумагу, садись на переднее сиденье и записывай. Дай свой платок, я арестованному палец завяжу. Чего ты кривишься, ногтя оторванного не видела?

Стрельцова спрятала подписанные листы во внутренний карман пальто. Сильно кружилась голова. Через пять минут прибыл Артузов с оперативниками. Сдав им задержанных, Оля получила невероятный втык от перенервничавшего начальства. Повод оно имело отменный.

– Лейтенант Стрельцова! – От голоса Артузова двадцатиградусный мороз на улице понизился еще градусов на сорок. Все замерли, стараясь не привлекать к себе внимания бригадного комиссара. – Почему вы не доложили, что ранены?

– Забыла, Артур Христианович, – обезоруживающе улыбалась Оля, – так много всего доложить нужно было, мысли в голове путались.

– У вас голова есть на плечах? Немедленно в больницу!

– Не надо на меня кричать, покричите лучше на своего шофера, это он меня продал за бутылку водки, на секретаршу свою покричите, у которой язык как помело. Поговорите со старшим лейтенантом Заварницким, он вам много интересного расскажет о ваших сотрудниках. Кстати, голова у мужика работает как швейцарские часы, операцию подготовил на пять с плюсом, получите истинное удовольствие.

– Иван Терентьевич! Подойдите сюда! Сдать оружие, вы арестованы. Савельев, определи его к тем двоим. Стрельцова, немедленно в больницу. С вами поедут лейтенант Аносов и Цветкова. Аносов, глаз с нее не спускать. Езжайте на этой машине, потом доставите в управление. Вашу мы заберем. Найдете лаборантку Ермольевой, фамилия то ли Кузакина, то ли Кузыкина, она с лекарством для Столетова будет сидеть в приемном покое. Ожидайте меня в больнице, я приеду или позвоню.

– Там, в машине, возле охранника, сумка с их оружием.

– Это все потом, выезжайте немедленно!

В больнице их окружила сонная тишина, невыносимо раздражающая после бурного потока событий последних нескольких часов. Оле промыли рану, перевязали, вкололи полграмма дефицитного лекарства, видно, Артузов не забыл перезвонить. Сережа еще был в операционной, о его состоянии никто ничего не говорил. Все обещали, что операция вот-вот завершится и доктора сами все расскажут. Они по очереди сходили в столовку покушать и ждали вердикта врачей.

Оля, прислонившись к стене, вспоминала схватку, движения симпатичного светловолосого парня, которого ей с таким трудом удалось застрелить. Странные слова странной песни звучали в ее голове.

Запомнился номер твой четко,

Мгновенно, почти буквально,

Сердце кипит, волнуется,

Чую – влюбилась фатально я

В тебя, ты странный, скуластый

И веришь в себя безумно.

Ты – волк, я – волк, закапали кровью,

Слезами друга друга мы…[13]

Ей хотелось напиться. «Ёкарный бабай! Боже! Почему у тебя такое извращенное чувство юмора? Почему человека, который мог стать близким, я видела всего минуту и через прорезь прицела?.. Надо взять себя в руки, день еще не закончился, вечером наверняка на ковер к вождю, народ будет думать, как мне жить дальше. Упекут под стражу на какую-то закрытую дачу, где меня месяцев за шесть-семь кокнут. Думай, Оля, думай, неприятности проще предотвратить, чем потом исправлять». Совершенно дикая идея пришла ей в голову, и чем больше она над ней думала, тем больше идея ей нравилась.

– Это единственный вариант, нужно только еще раз продумать все аргументы.

– Какой вариант?

– Не обращай внимания, это я сама с собой от волнения говорить начинаю. Скорей бы операция закончилась…

Оле жалко было Сергея, вместе с тем она испытывала глухое раздражение от его совершенно идиотского поведения. Ворвавшись в помещение, он должен был сразу уйти вправо, так, чтобы держать в поле зрения обоих. Вместо этого он, оставив старшего лейтенанта за спиной, перекрыл ей сектор стрельбы, оружие к бою не подготовил, спрашивается, какого дьявола ты бежал? «Не на кого тебе злиться, подруга, кроме как на себя. Могла и натаскать парня, время было, чуть меньше в лаборатории сидеть, но кто знал… на открытом пространстве он вел себя совершенно грамотно. Специальные упражнения для работы в закрытых помещениях, видно, в НКВД еще не изобрели. Да и действовал нормально, единственное, не остановился вовремя, старший лейтенант его ловко пропустил мимо, но Сергей сразу прыгнул в сторону, понял, что я сзади. Зря злюсь, видно, выверты подсознания, чтобы оправдать свой выстрел. Ведь это я его ранила…»

– Это они! Товарищи, как там Сергей наш?

– А вы кто будете ему, товарищи?

– Лейтенант НКВД Аносов, сержант Цветкова, мы сослуживцы.

– Я его жена.

– В рубашке ваш Сергей родился. Сквозное ранение в живот, но ни один жизненно важный орган не задет. Жена – молодчина, видно, завтракать не дала мужу, желудок пустой оказался. Операция прошла хорошо. Ему пять дней будут колоть новое лекарство, я уже с ним работал, чудо, а не лекарство. Не стану загадывать, но пока скажу так – причин волноваться нет, можете идти домой. Нести больному ничего не надо, пять-шесть дней у него в рационе только кипяченая вода. Если вопросов нет, до завтра, и извините, меня ждут больные.

– Доктор, а когда его можно будет увидеть?

– Завтра, все завтра…

– Ну вот, два слова сказал и убежал. Сидишь тут два часа, волнуешься, а у них времени нет пару слов сказать.

– Все нормально, Света, не волнуйся. Вот если бы он нас минут пятнадцать успокаивал, тогда надо было бы волноваться. А пару слов он как раз нам и сказал, так что претензий не выставляй.

К ним по коридору быстрым шагом шла медсестра.

– Вы лейтенант Аносов?

– Так точно, красавица!

– Вас к телефону.

Вернувшись, он сообщил:

– Звонил товарищ Артузов. Интересовался, как дела у Сережи. Нам приказано отвезти тебя в Кремль. Пропуск заказан. Товарищ Артузов будет ждать тебя в приемной товарища Сталина. – Он с нескрываемой завистью посмотрел на Олю. «Вот они, недостатки знаний в области классической русской литературы! Не знает лейтенант про барский гнев и барскую любовь. А может, и знает, просто такая аналогия ему не придет в голову никогда».

– Поехали.


По дороге она спохватилась, что под пальто у нее облитые кровью рабочий халат и рубашка. Являться в таком виде перед предстоящим разговором… во-первых, охрана не пропустит, во-вторых, лучше сразу застрелиться. Одежда Светы тоже была в крови: Сергея перевязывала, вся измазалась. Денег ни у кого не оказалось. Вспомнив про чемодан Зиновия Борисовича, решила покопаться в нем, хотя это было чревато. Формально говоря, это уже не чемодан, а вещдок. «Может, там деньги есть, грабанем Борисовича на новую одежду, в конце концов, по его вине я в таком виде».

В багажнике она с удивлением обнаружила три чемодана. В каждом оказалась толстая пачка денег, тысяч по десять рублей, в одном запасная форма лейтенанта, в другом – старшего лейтенанта. «Предусмотрительные оба. Кто знает, что на задании случится, а тут свежая форма наготове». Схватив гимнастерку и галифе лейтенанта, она нырнула в подъезд. Вернувшись, коротко скомандовала:

– В военторг.

– Зачем?

– Мне фуражка к форме нужна. Не пойду же я в лейтенантской форме без фуражки.

Охранник на входе в Кремль придирчиво рассматривал ее удостоверение лейтенанта НКВД.

– В пропуске указано старший лаборант завода «Радиолампа».

Оля молча вытянула удостоверение лаборанта и подала охраннику.

Он рассматривал его вдвое дольше, чем первое. Затем вызвал начальника караула. Минут через десять пришел недовольный капитан. Выслушав сержанта, осмотрел удостоверения, пропуск и объект, на который этот пропуск выписан, и задал неожиданный вопрос:

– Фамилия вашего непосредственного начальника и телефон, по которому с ним можно связаться.

– Бригадный комиссар Артузов Артур Христианович. В настоящий момент ждет меня в приемной товарища Сталина. Позвоните товарищу Поскребышеву, он в курсе.

Капитан задумался на секунду, протянул ей удостоверения с пропуском:

– Проходите, товарищ Стрельцова.

В приемной было, как всегда, прохладно, тихо и спокойно. На кожаном диване сидел Артузов и просматривал газету. Она села рядом. С трудом узнав ее, он прошипел:

– Что это за фокусы, Стрельцова?

– Мне что, надо было в рабочем халате и в кофточке, залитой кровью, прийти?

– Где вы взяли мужскую форму?

– Знакомый лейтенант одолжил.

– Вы знаете, что ему за это будет?

– Ему не страшно.

Артузов заинтересованно смотрел на нее. Через секунду в его глазах появилось понимание.

– Смотрите, а размер почти ваш.

– Что может иметь совершенно неожиданные последствия.

На этот раз Артузов смотрел на нее две секунды. Затем рассмеялся:

– Нет, даже не мечтайте, хотя… – Он задумался. – Мысль, нужно признать честно, очень оригинальная, но вы не понимаете, какие трудности в быту вас ожидают.

– Посылаете Свету Цветкову, я селюсь к ней, и все трудности позади.

– Вы даже это успели продумать… знаете, мне ваша идея нравится, но, боюсь, это ничего не значит. Товарищ Сталин будет вопрос с вами решать лично, тем более что свое обещание он сдержал.

– Да, осталось начать и кончить, – грустно вздохнула Оля.

– Товарищи Артузов и Стрельцова, заходите.


Максим Максимович ждал звонка. Прошло больше трех месяцев после памятного визита Арчибальда Смита, который своими осторожными расспросами обратил внимание Литвинова на некоторые факты. Сложив их с тем, что было известно ему, он поделился подозрениями со своими английскими и американскими друзьями. И хотя это все было бредом с точки зрения материализма, друзья отнеслись к этому очень серьезно и велели искать причину, не считаясь с затратами.

Давным-давно, когда Максима Максимовича звали совсем по-другому, он вступил в партию большевиков по совету отца. Английские и американские партнеры его семьи вкладывали серьезные деньги в русскую революцию и просили найти человека, которому можно доверять и который понимает, как вести учет и сколько стоят деньги. Отец сказал:

– Это хороший шанс, сын. Ты будешь иметь дело с людьми, которые крутят сотнями миллионов. Как бы ни сложилась твоя жизнь потом, поверь, эти люди, если ты проявишь себя, в беде никогда не бросят.

Так Максимович стал главным банкиром революции. Он организовывал работу газет, рассчитывал финансовую часть любой операции. Когда денег не хватало, советовался со своими друзьями. Если операция того стоила – деньги находились. Никто не знал, откуда он берет деньги, впрочем, революционеров такие приземленные вопросы интересовали редко.

Его английские друзья хотели порвать Россию на части, но возражали американские. Резкое ослабление России привело бы к усилению какой-то из европейских держав, а это САСШ было совершенно не нужно. Единственное, в чем сходились их интересы, – оторвать от России Кавказ и Закавказье с единственным крупным источником нефти, куда были вложены немалые средства. Это давало возможность, накинув нефтяную удавку, полностью контролировать темпы развития и политику будущего правительства России.

Сколько пароходов с оружием он переправил на Кавказ и в Закавказье, кому оно поставлялось и откуда брались на это деньги, никто в партии не знал. Известно было только, что два парохода сели на мель, и груз был арестован. Но десятка два, а то и больше пароходов благополучно добрались. И вроде все было продумано по уму, сто раз просчитано, но все деньги пропали. Не захотели гордые горцы бороться с большевиками за свою свободу. Видимо, поняли, что борьбы не получится, а даром гибнуть неохота никому. Сложили борцы за независимость с таким трудом доставленное оружие по первому требованию новой власти и влились в дружную семью народов СССР.

После революции Максимович по совету друзей занялся внешней политикой. Его знали, с ним не боялись откровенно говорить, понимали, что и ему тоже что-то надо, пытались найти компромисс между своими интересами и интересами новой страны, которую он представлял. Да и особого интереса к этой стране не было до тридцать третьего. Все изменилось после прихода к власти в Германии нацистов с их явно реваншистской идеологией. В Европе запахло новой большой войной. Это очень обрадовало его американских друзей и несколько расстроило британских. Американские друзья вкладывали большие деньги в военную промышленность и экономику Германии. Они просили выстроить союзные отношения в Европе по образцу Первой мировой – Россия, Франция, Англия против Германии, государств, входивших в бывшую Австро-Венгрию, и Италии, примкнувшей к этому традиционному союзу.

Новый курс Рузвельта в САСШ уже начал буксовать, требовались дальнейшие, значительные вливания денег в экономику, а это означало, что деньги будут дешеветь. Если для тех, у кого их нет, это просто слова, то для тех, у кого их много или очень много, это уже первые звуки похоронного марша. Выходить из кризиса за счет инфляции и обесценивания своих состояний никто не хотел, и поэтому война в Европе была спасением. Продавать обеим сторонам конфликта все, что нужно для войны, новые перспективы после ее окончания, возможность что-то хапнуть у обессиленных друзей, что может быть прекраснее? Нужно долго думать, так сразу на ум ничего не приходит.

Английские друзья ни о каких союзах с коммунистами и слушать не хотели, но требовали, чтобы все отношения СССР с нацистской Германией были свернуты. Он старался, как мог. Все развивалось прекрасно до открытия татарской нефти и месторождений алмазов. Нетрудно было посчитать, что бакинской нефти на двоих не хватит, и очень скоро Советский Союз будет вынужден сокращать поставки в Германию, что станет лишним поводом для войны. Немцы соглашались давать деньги и оборудование только под поставки нефти, зерна и другого сырья, необходимого их промышленности. То, что Боливар не вынесет двоих, было понятно давно.

Но последние открытия резко усилили экономические связи с Германией. Советский Союз получил крупный кредит, буровое и другое оборудование для быстрейшего развития нового нефтяного района. Предложение совместно развивать Архангельское месторождение алмазов пока встречало упорное сопротивление Гитлера, но посол в Германии сообщал: давление промышленников нарастает, и вполне возможно, что канцлер уступит. Все это уже было не очень хорошо. К происходящему добавились интенсивное планирование и начало строительства оборонительных сооружений вдоль западной границы СССР, развитие истребительной авиации и регулярные проверки боеготовности воинских частей, что тоже не способствовало уверенности потенциального противника в легкой победе. А кто будет воевать, если не уверен в победе?

Все эти события странным образом совпали с приездом в Москву этой таинственной девушки, с которой Максимовичу даже не удалось познакомиться. Зиновий Борисович наотрез отказался проводить с ней любую работу, кроме устранения.

– Максим Максимович, первую часть операции мы провели. Вы помогли моей семье выехать и перевели им на счет половину суммы. Никто никому ничего не должен. Объект вам известен. Хотите ее разрабатывать – у вас есть для этого масса возможностей. За вторую половину суммы я могу провести только ее ликвидацию. Выбор за вами.

– Мне нужно подумать. Завтра я дам вам ответ.

Максимович пытался уговорить своих американских друзей не спешить и организовать похищение такой ценной персоны. Ведь если их подозрения оправданны и эта девушка действительно имеет отношение к событиям последних полутора лет, то трудно даже представить, какие тайны могут быть ею раскрыты. Но ему ответили, что могут помочь только деньгами, все остальное он должен организовать самостоятельно в течение относительно короткого времени. Пытался Максимович воспользоваться своими кавказскими связями, как-никак воровать девиц – это давняя традиция горных народов. Но и там не обломилось. Едва только речь заходила о том, что девушка знакома с вождем и находится под охраной, как интерес к деньгам и прочим обещанным благам гас на глазах, и Максимовичу мягко отказывали. С тяжелым сердцем он был вынужден дать добро Зиновию Борисовичу на проведение операции. Рисковать было нельзя. Большая часть денег его семьи была вложена в американские ценные бумаги, которые, вместо того чтобы дорожать и приносить доход, подешевели в три-четыре раза. Подъем американской экономики – сфера жизненных интересов Максимовича и его семьи.

Литвинову нравились САСШ. Это была пока единственная страна в мире, которой правили финансисты, и так, по его мнению, должно было быть везде. Только людям, умеющим считать деньги, можно доверять такое ответственное дело, как руководство страной.

Прошло одиннадцать часов, крайний назначенный срок, телефон звонил часто, но звонка от Зиновия Борисовича не было. В час дня Максим Максимович вынужден был признать очевидное: операция провалилась, Кацнельсон не позвонит. Это было неприятно, предстояли новые хлопоты, чего Литвинов крайне не любил. Хлопоты мешали радоваться жизни. За себя Максимович не переживал. Ежов уже давно точил на него зубы и приносил Хозяину горы показаний, в которых Литвинова обвиняли во всех смертных грехах. Даже если Зиновий Борисович выдаст его, это не будет отличаться от тех папок, которые Сталин ему уже показывал. Без полноценного «корпус деликти» его не тронут, это будет грозить очень серьезными осложнениями с САСШ, на что никто не пойдет. Последние три-четыре года САСШ оставалась единственной страной, продававшей СССР высокотехнологическое оборудование, в котором отказывала Германия. Была еще Франция, но по ряду позиций она серьезно уступала и Германии, и САСШ. Так что за себя Литвинов не переживал. Спускаясь по ступенькам в наркомовскую столовую, где у него был отдельный кабинет для спокойного приема вкусной и здоровой пищи, Максим Максимович напряженно думал, кто ему может помочь в его деле.


Сталин встретил их как обычно, шагая по кабинету. Поздоровавшись, он, не слушая возражений, усадил прибывших за длинный стол, а сам продолжил ходить.

– Товарищ Артузов, доложите, что у вас случилось?

– Сегодня в девять часов восемнадцать минут на завод «Радиолампа», предъявив фальшивые удостоверения работников НКВД, проникли двое злоумышленников с заданием ликвидировать Ольгу Стрельцову. Связи с Москвой не было, они предварительно перерезали провода, возможности проверить их полномочия у представителя НКВД на заводе, товарища Бортникова, не было. Убив его, злоумышленники закрыли кабинет и двинулись в направлении лаборатории, где работает Стрельцова. К счастью, Ольга заметила их первой, заподозрила неладное и успела приготовиться к схватке. В результате перестрелки один из нападавших, Леонид Панфилов, убит, второй взят живым. Тяжело ранен один из Ольгиных охранников, лейтенант Столетов. Ему сделали операцию, доктора характеризуют его состояние как удовлетворительное. В результате показаний задержанного, старшего лейтенанта НКВД Заварницкого, которые он дал по дороге, Ольгой Стрельцовой совместно с сержантом Цветковой был арестован его непосредственный начальник, организатор покушения, замначальника НКВД Украинской ССР Кацнельсон Зиновий Борисович. Кацнельсон был допрошен и дал показания. Показания у меня с собой, можете ознакомиться.

– Позже, скажите коротко, что он рассказал.

– Согласно показаниям он полгода назад по своей инициативе связался с резидентом английской разведки помощником атташе Арчибальдом Смитом. Его цель была сбежать из СССР за границу. Смит обещал помочь и якобы готовил документы для него и семьи. Три месяца назад Смит дал Кацнельсону задание найти агента «Ольгу», связанную с ИНО или со мной лично и встречавшуюся несколько раз с вами, товарищ Сталин. Со слов Кацнельсона, Смит догадался о ее существовании по косвенным данным. Слухи, анализ ваших выступлений и принятых решений в том и в этом году, дошедшие до него сплетни работников секретариата относительно первых писем. В показаниях это подробно описано. Сотрудникам Кацнельсона выйти на Ольгу удалось благодаря длинному языку моего шофера. На одной из пьянок он сказал фразу, которая послужила ключом для определения места работы Ольги и в дальнейшем ее идентификации. Это, вкратце, все, что рассказал Кацнельсон на первом допросе. Отдельно он добавил, что товарищ Стрельцова, применив противозаконные методы допроса, сразу после задержания заставила его подписать показания против товарища Литвинова, от которых он официально отказывается. Видимо, это те листочки, которые вы держите в руках? – Артузов с ехидной улыбкой обратился к Ольге.

– Так точно, товарищ бригадный комиссар. Извините, забыла вам сразу отдать.

– Расскажите подробно, товарищ Стрельцова. – Сталин недовольно нахмурился.

– После задержания Кацнельсона мне удалось задать ему несколько вопросов до приезда товарища Артузова. Очень интересовал вопрос, кто и почему хотел меня убить. Я читала в какой-то книжке, что допрос непосредственно после задержания очень эффективен, так как у преступника нет времени сочинить достаточно правдоподобную историю. Мне удалось выяснить, что задание на мои розыск и ликвидацию Кацнельсон получил от Литвинова. Почему меня нельзя оставить в покое, тот ему, естественно, не рассказывал, но это нетрудно угадать, думаю, такое задание он получил от своих английских и американских хозяев, которые хотят стравить СССР и Германию. – Оля не могла не заметить, как недовольно скривился Сталин, услышав о Литвинове.

– У вас есть какие-то доказательства таких обвинений, кроме этих бумажек, подписанных Кацнельсоном?

– Доказательства при желании можно получить, но это непросто. Нужно добиться от Кацнельсона показаний, под какой фамилией его семья выехала за рубеж, выяснить, кто способствовал оформлению документов и виз. Тогда сразу станет ясно, к кому тянется ниточка, к Литвинову или Смиту. Хочу только подчеркнуть, что басня про Арчибальда Смита не выдерживает никакой критики. Начнем с простых вопросов: откуда Кацнельсону могло быть известно имя Смита? Каким образом ему удалось выйти с ним на контакт так, чтобы этого не заметили сотрудники НКВД, следящие за Смитом? Ну и самый непонятный момент: какую помощь может оказать Смит в вопросе пересечения советской границы замначальника НКВД Украины? Зачем Кацнельсону его помощь, если он при желании вполне мог самостоятельно решить этот вопрос? Совершенно очевидно, что первая часть басни искусственно прилеплена, чтобы скрыть имя настоящего заказчика. Вторая часть рассказа правдива полностью, что еще раз подчеркивает – основная задача Кацнельсона скрыть имя настоящего заказчика.

– Хорошо, следствие разберется. Я думаю, своему начальнику вы достаточно доверяете и не будете настаивать на собственном участии в расследовании? За обезвреживание столь опасных врагов, проявленный героизм и находчивость, я думаю, мы представим вас к очередному званию и правительственной награде.

– Служу трудовому народу!

– Сейчас мы должны решить вопрос, как вам жить и работать дальше, чтобы исключить подобные инциденты. Надеюсь, вы понимаете, что после того, как ваши данные стали известны врагам, дальнейшая работа на заводе «Радиолампа» невозможна?

– Это мне совершенно ясно.

– Хотелось бы сначала выслушать ваши предложения, товарищи. Что вы думаете по этому вопросу? Начнем с вас, товарищ Стрельцова, у вас имеются какие-то конкретные пожелания?

– Есть, товарищ Сталин!

– Ну что ж… интересно… мы вас внимательно слушаем.

– Во-первых, хотелось бы отметить, что ничего страшного не случилось. Все происшедшее совершенно закономерно. Наивно думать, что такой объем проделанной работы останется незамеченным нашими врагами и они не начнут искать причины. Было первое письмо, которое читало много людей. Там я предсказала ряд событий. Когда они начали сбываться, кто-то вспомнил, кому-то сказал, этого достаточно, чтобы поползли слухи. И то, что это случилось только через полтора года и в форме попытки ликвидации, говорит о хорошей работе НКВД. Хочу отметить, что моя ликвидация ничем Советскому государству не угрожает, это уже жест отчаяния со стороны врагов. Намного логичней было бы подготовить попытку захватить и переправить меня на территорию, где можно бы было выяснить, какой информацией я располагаю. Но наши противники, понимая всю утопичность такой идеи, действовали по принципу: «Так не доставайся ты никому». В ситуации, когда никакой новой информацией я с руководством страны поделиться не могу, это, как я уже сказала, не представляет никакой угрозы. Для меня лично такой конец представляется несколько преждевременным, но обо мне речь не идет.

– Товарищ Стрельцова, вы бы не могли закончить свое затянувшееся вступление и перейти к сути вопроса?

– Слушаюсь, товарищ Сталин. Для себя я вижу два желательных варианта и третий, который в математике называют тривиальным. Первый из них назовем – «Золотая клетка». Живу в строго охраняемом месте, все мои маршруты заранее известны моей охране, которая от меня не отходит ни на шаг. Не буду долго описывать очевидное. Для того чтобы этот вариант был для меня приемлемым, необходимо участие в делах государства, адекватное способу жизни. Не знаю, как вы назовете мою должность, доверенное лицо, личный консультант, секретарь-референт, придворный шут – это не имеет значения. Для меня важно принимать участие во всех вопросах жизни страны и иметь возможность высказывать свое мнение.

Глядя на кислые выражения лиц обоих слушателей, красноречиво говорящие: «Что себе воображает эта девчонка!» – Ольга улыбнулась, затем продолжила:

– Второй желательный вариант назовем «Фальшивая золотая клетка». Хочу кое-что акцентировать. Для всех нас и в первую очередь для страны важно одно – чтобы я смогла осознать и осмысленно изложить те знания, которые крутятся в моей голове. Я чувствую, что мне для этого нужны смена места и вида деятельности, все остальное мы с Артуром Христиановичем перепробовали. Если смотреть на мое задание с этой точки зрения, то предлагаемый вариант самый перспективный. На закрытую охраняемую дачу селят девочку – моего двойника. Она редко выезжает, делает вид, что работает, к ней иногда возят Лосева. Раз в три-четыре месяца двойника отвозят в Кремль и назад, делают вид, что она встречается с вами, товарищ Сталин. Сережу Столетова селят туда же после выздоровления. Иногда к двойнику приходит Товарищ Артузов. Идеальная ловушка для будущих злоумышленников и проверка – сколько проживет «Ольга» в золотой клетке и насколько серьезны намерения ликвидировать ее у наших врагов. Я тем временем становлюсь Леонидом Панфиловым в звании лейтенанта НКВД с перспективой стать старшим лейтенантом, отбываю согласно полученному предписанию на Дальний Восток и занимаюсь проверкой боеспособности Дальневосточной армии. Поработаю два-три месяца – отзовете обратно в Москву, я закончу досрочно военную академию и буду проверять командный состав РККА на умение действовать в сложной обстановке. Почему-то мне кажется, что это у меня будет хорошо получаться! – Оля холодно улыбнулась. – И самое главное, я уверена, что эта деятельность активизирует в моей голове новые знания, имеющие очень большое значение для страны. С другой стороны, этот маскарад даст практически полную гарантию, что меня никто не найдет.

– Да… от скромности не умрете, товарищ Стрельцова. А какой третий вариант вы имели в виду?

– Тривиальный вариант подразумевает мою ликвидацию. Пользы никакой, но и вреда не будет.

– Понятно… интересные у вас мысли в голове… товарищ Артузов, что вы думаете по этому поводу?

– Хочу отметить, что оба предложенных варианта с точки зрения безопасности объекта хорошо продуманы. Уверен, что не ошибусь, если предположу – товарищ Стрельцова еще до покушения думала над этими вопросами. Третий вариант пока обсуждать не буду, мне кажется, он в данный момент не актуальный. – Артузов улыбнулся, Оля и Сталин оставались серьезными. – В первом варианте помимо непосредственной охраны, ее будет оберегать то обстоятельство, что она станет публичной персоной. Как вы понимаете, товарищ Сталин, покушение на публичную особу – это вызов государству, любой тридцать раз подумает, перед тем как решиться на такой шаг. Второй вариант нужно хорошенько обдумать, но сама идея заняться проверкой войск мне понравилась. Даже если раскроется, что в золотой клетке сидит не та птица, враги станут искать девушку с соответствующими приметами, и будут искать по специальности – радиофизика. Мысль выдать себя какое-то время за парня, с моей точки зрения, слишком авантюрная и избыточная. Конечно, то, что она может вести жизнь под видом мужчины, никому в голову не придет, но вероятность обоснованных подозрений у тех, кто с вами будет постоянно общаться, товарищ Стрельцова, очень высока. Даже если вы не совершите ни одной ошибки. Представим ситуацию, когда кто-то случайно толкнет вас в грудь или в пах и с удивлением обнаружит в первом случае и не обнаружит во втором весьма существенных деталей организма. Сразу поползут слухи, которые провалят весь план. С другой стороны, у женщины достаточно возможностей легко поменять внешность, поэтому выдавать себя длительное время за мужчину – излишество. Предлагать что-то свое я не готов, не думал над этим вопросом. Кроме того, если правильно понял товарища Стрельцову, для нее все остальные варианты равны расстрелу.

– Для меня, конечно, разница есть, Артур Христианович. Но с точки зрения пользы для страны, буду ли я сидеть под замком или выращивать огурцы, разницы никакой. Еще раз хочу подчеркнуть: важны знания, все остальное, в том числе и моя безопасность, должно рассматриваться лишь в контексте этой основной задачи. Со своей стороны могу только сказать, что готова жить и работать в любом месте, куда пошлют меня партия и товарищ Сталин!

– Вам достаточно было произнести эту фразу в самом начале, товарищ Стрельцова. Всего остального можно было не говорить. Учитесь краткости, вам это очень пригодится, вы человек военный, лейтенант НКВД – это высокое звание. – У вождя было задумчивое выражение лица. – Подождите в приемной, товарищ Стрельцова, вас позовут.

Оля сидела в приемной на кожаном диване и думала, какую судьбу сочинят ей за дверью. Все, что могла, она сделала, теперь оставалось только ждать, какой из предложенных вариантов: скучный, надежный и не обещающий никаких новостей или рисковый, но с возможным выигрышем – предпочтет вождь. Насколько Стрельцова знала его характер, Сталин был человек осторожный, но на оправданный риск шел легко и с удовольствием.

– Товарищ Артузов, вы хорошо подумали?

– Решать вам, товарищ Сталин, я лишь высказал свои предположения и поделился с вами мнением медиков по поводу ее психического состояния.

– Не слушайте врачей, они любого запишут в ненормальные. Им дай только возможность. Если ваш врач характеризует ее как буйнопомешанную, грош цена такому врачу. Она в опасной обстановке продемонстрировала такие выдержку и самообладание, что любой мужчина позавидует.

– Я плохо объяснил, врач только сказал, что интенсивность ее мозговой деятельности сравнима с показателями буйнопомешанных пациентов. С его точки зрения, она постоянно сдерживает чувства, которые бушуют внутри. Поэтому работает на износ, сутками напролет. А это очень опасно. Но не только поэтому я не рекомендую делать из Ольги общественную фигуру. Она для нее не подходит. Я с девушкой много общался – Стрельцова натура в какой-то мере асоциальная. Дело в том, что у Ольги очень искаженное восприятие людей. Любую личность она оценивает с точки зрения ее роли в подготовке к будущей войне. Если она, к примеру, невысокого мнения о человеке и если он будет мешать осуществлению ее планов, возможна любая реакция. И если ей представится возможность его убрать – она это сделает не задумываясь. Кроме этого, в ее биографии есть моменты, которые, если станут известны, могут быть пищей для многочисленных пересудов. Поэтому я склоняюсь к идее отправить Ольгу в командировку под видом секретаря одного из высокопоставленных членов комиссии. Отправить подальше, по крайней мере, месяца на два. Сдержит слово, поможет ей это порядок в своей голове навести – хорошо, нет – вернем обратно. За это время нужно действительно подготовить охраняемое место и проверить его. Идея с двойником хорошая, но чересчур очевидная. Мы ее слегка доработаем и попробуем половить на живца. Я думаю, на такого живца мы поймаем крупную рыбу, товарищ Сталин.

– Наконец-то я понял, почему вы хотите отправить Ольгу подальше: чтобы не мешала вам шпионов ловить. В чем состоит ее искаженное, с вашей точки зрения, восприятие людей, я, честно говоря, не понял. Из всех наших разговоров у меня сложилось прямо противоположное мнение – она очень переживает, чтобы не пострадали лишние люди, в каждом разговоре требует тщательней вести судебные разбирательства по расстрельным приговорам.

– Это не потому, что ей их жалко, товарищ Сталин. Она надеется использовать спасенных в случае войны как смертников.

– А какая разница, товарищ Артузов? Какая разница человеку, если его не расстреляют, а отправят в лагеря и дадут возможность кровью искупить свою вину? Обратите внимание, фамилии перспективных командиров, которые, с ее точки зрения, отличатся в будущей войне, она назвала, а тех, кто не справится с заданиями, – не назвала.

– Назовет, товарищ Сталин. Для чего она, по-вашему, так рвется боеспособность частей проверять? Кто ей не понравится, тех она сразу запишет в неудачники.

– Вы сомневаетесь в ее объективности или в ее компетентности?

– Нет, в этом я как раз не сомневаюсь, поэтому поддерживаю идею определить ее временно в состав группы, проверяющей войска Дальневосточной армии. По ее словам, боевые действия начнутся там уже через полтора года.

– Вы сможете так организовать эту операцию, чтобы мне не пришлось ставить в известность Ежова? Как вы сами понимаете, это было бы совершенно лишним.

– Конечно, товарищ Сталин. Я уже знаю многих товарищей, назначенных Ежовым, у меня с ними хорошие рабочие отношения. Нашу контору уважают. Ведь они нас проверять не могут, мы подотчетны Совнаркому, а мы их проверить можем. Проверяющих всегда уважают. Создать группу для контроля боевой подготовки пограничных частей и войск Дальневосточного округа, усиленную несколькими нашими сотрудниками, труда не составит. Напишу официальную бумагу от ИНО, что по нашим данным японцами готовятся провокации на границе в следующем году, думаю, через одну-две недели группу уже можно будет сажать в поезд. За это время подготовим двойника Стрельцовой. Присвоим обеим очередные звания и при выдаче новых удостоверений произведем обмен. Стрельцова получит документы двойника со своей фотографией и отправится на Дальний Восток, а двойник под ее именем поедет на объект в Подмосковье. Никто не будет знать, что Ольга Стрельцова отправилась на Дальний Восток под чужими документами. Естественно, кроме нас с вами. Даже новым охранникам ее настоящее имя знать не надо. Отличная маскировка, товарищ Сталин. А тут, в Подмосковье, организуем два охраняемых объекта с двумя Ольгами Стрельцовыми. Пусть враги поломают голову, которая из них настоящая. – Артузов мечтательно улыбнулся. Сталин недовольно скривился.

– Товарищ Артузов, скажите правду, почему вы так хотите ее отправить подальше?

– У нас с ней нормальные отношения, я ее не так часто вижу, чтобы она мне надоела, хотя в больших количествах ее выносить достаточно трудно. Сергей Столетов, ее охранник, жаловался, что у него постоянное ощущение, будто он живет рядом с ядовитой змеей. Несколько раз просил перевести его куда угодно, лишь бы подальше от нее. Но поверьте, я Стрельцову переношу нормально. Меня больше всего интересуют дополнительные сведения по проекту «Манхэттен», товарищ Сталин. Она никак не может вспомнить фамилии основных фигурантов. А это чрезвычайно важно, если мы хотим вовремя среагировать и оттянуть его начало. Ведь нужно их найти, спланировать операции, кого устранить, кого сманить в СССР. На это нужно время, много времени. Ведь все придется проводить так, чтобы Коминтерн ничего не узнал, а у нас большинство агентов в САСШ работают и на Коминтерн, и на французских троцкистов, которые пыжатся объединить под своим руководством все троцкистские организации. Внедрить дополнительную агентуру – задача не одного дня.

– Я бы предпочел иметь ее под рукой и использовать в качестве консультанта… может, не так, как она это представляет: мол, сможет крутиться на каждом заседании и постоянно что-то советовать с умным видом, но без работы бы не осталась. Но и в ваших словах есть смысл. Ради любой информации по проекту «Манхэттен» стоит рискнуть. Имейте в виду – вся ответственность за безопасность Стрельцовой лежит на вас лично, товарищ Артузов… надеюсь, ваши охранники проинструктированы, как действовать в чрезвычайных обстоятельствах?

– Безусловно, товарищ Сталин, но это исключено. Стрельцова никогда на это не пойдет. Я хорошо осознаю свою ответственность, но, с моей точки зрения, отправить ее на Дальний Восток более безопасно, чем держать под стражей. Кстати, она просила у меня рекомендацию, хочет в партию вступать. Я обещал с вами посоветоваться. По документам ей двадцать, но на самом деле – семнадцать.

– Это хорошо, что вы осознаете свою ответственность, товарищ Артузов. Мне было бы спокойней знать, что она под надежной охраной… но раз вы оба настаиваете на поездке… я возражать не буду. Что касается вступления в партию, мы же не формалисты. Раз ей по документам двадцать, значит, имеет право подавать заявление. – Сталин молча ходил по кабинету, потом, остановившись, направил трубку в грудь Артура. – Скажите, а вы не думали над тем, что она просто нам голову морочит, а сама все помнит?

– Думал, товарищ Сталин, и уверен, тут она не врет. Она часто врет, особенно по поводу своей биографии, кожей чувствую, без этого чувства я бы не смог руководить разведкой. Но в этом вопросе она говорит правду.

– Ну что ж… вам виднее… готовьте документы… – Помолчав, вождь продолжил: – И готовьте охраняемую территорию, где ее можно будет поселить по приезде. Не век ей на Дальнем Востоке сидеть. Что думаете относительно Литвинова?

– Вполне возможно, что Ольга добыла более правдивую информацию. Но те показания, которые получил я, меня вполне устраивали. Арчибальд Смит – очень умный противник. И того, что у нас есть на руках, вполне достаточно, чтобы объявить его персоной нон грата и отправить подальше. А потом можно копать глубже. Если ниточки поведут к Литвинову, рекомендую его на первом этапе взять под колпак.

– Не надо ждать ниточек, товарищ Артузов, сделайте это немедленно. Товарищ Поскребышев, пригласите Ольгу Стрельцову.

Ее встретил требовательный и твердый взгляд вождя.

– Товарищ Стрельцова, нам очень нужны дополнительные сведения по проекту «Манхэттен». Что вы можете сказать по этому вопросу?

– Товарищ Сталин, я подала докладную записку по урановой бомбе и проекту «Манхэттен» в апреле прошлого года. С тех пор Артур Христианович не реже чем раз в месяц напоминает мне о дополнительной информации. Я перечитала кучу литературы по стимулированию памяти и безропотно отдавалась в руки всевозможных психологов, но воз, как говорят, и ныне там. Мне кажется, путешествие поможет, есть у меня такое чувство. В конце концов, попытка не пытка. Ничего другого, к сожалению, обещать не могу.

– Мы верим, у вас получится. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра. Но мы ждем от вас результатов завтра, товарищ Стрельцова, послезавтра может быть поздно, а опаздывать мы не имеем права.

– Я приложу все силы, товарищ Сталин.

– Где вы ее устроите на эти несколько дней, товарищ Артузов?

– Прямо в управлении. У нас есть комната для приезжих, которым нежелательно показываться в городе и ночевать в гостиницах.

– Хорошо, можете идти. Доложите, когда подготовите все бумаги.

Глава 7

Двадцать пятого января на Ярославском вокзале незадолго до отправки поезда Москва – Владивосток встретилась вся группа, направляющаяся проверять Дальневосточную армию. Познакомили их друг с другом вчера. Комиссия подобралась солидная. Возглавил ее не кто-нибудь, а «Главный проверяющий» Сталина, Лев Захарович Мехлис, занимающий в данный момент должность заместителя наркома обороны и начальника Главного политуправления Красной армии. В комиссию вошли как представители Генштаба, так и бывшие военные из различных родов войск, перешедшие работать в новый отдел НКВД, занимающийся совместно с Генштабом проверкой воинских подразделений. Заместителем Мехлиса назначили слушателя академии Генштаба, полковника Ватутина Николая Федоровича. Ольга приложила к этому определенные усилия. Она долго перебирала в уме фамилии военачальников, которые всплывали в ее памяти, пытаясь понять, с кем из них можно попробовать обсудить будущую войну и попытаться проверить свои идеи. Ведь то, что она с уверенным видом предлагала вождю, было плодом ее личных размышлений.

На бумаге все получалось гладко, но Олю постоянно мучила мысль, нет ли по дороге оврагов, о которых она забыла. То, что Сталин обсуждал это с Шапошниковым и, возможно, не только с ним, перед тем как принять окончательное решение, сомнений не вызывало, да и, кроме укрепления западных границ СССР, где работы уже начались, и некоторой реорганизации войск, в нужном направлении в настоящий момент ничего не происходило. А планы имелись. Нужны были исполнители, и хотелось, чтоб они эти планы воспринимали как свои, тогда и дело будет. К сожалению, пока что доктрина ведения войны от обороны встречала активное сопротивление высших военачальников, несмотря на поддержку с самого верха. Никто в открытую оппозицию не становился, тихий саботаж тоже отсутствовал по причине того, что можно было легко лишиться всех званий и загреметь на пять лет в лагеря. Но одно дело, когда исполнитель уверен в правильности своих действий, и другое дело, когда он все делает из-под палки. Ольга с удовольствием пообщалась бы с Рокоссовским, но он и тут умудрился попасть под следствие, которое, впрочем, буквально через месяц было прекращено по личному распоряжению Сталина. Рокоссовского назначили на должность командира первого корпуса войск особого назначения. Узнав про эту историю, Ольга долго думала, как такое могло случиться, ведь список командиров РККА, на которых следует обратить внимание, у Сталина был давно. Потом решила – это можно рассматривать как пример трудностей управления большой Системой в ручном режиме, хотя не исключено, что запоздалая реакция имела другие причины. Ясно, что такого человека, как Рокоссовский, заместителем Мехлиса никто не поставит во избежание высоковольтных напряжений, которые, безусловно, возникнут между этими двумя фигурами. Да и занят он был по завязку. Становление нового рода войск – непростая история. Боевые уставы, стратегия и тактика применения, состав, вооружение и тысячи других не менее важных деталей нужно было создать и свести в единый механизм. И всем высокопоставленным командирам нового рода войск доставался свой кусок работы.

Поэтому выбор пал на Ватутина. Он был не только отличным штабистом, но прошел путь от солдата до слушателя академии Генштаба. Да и в практическом руководстве войсками проявил себя неплохо. Был, как и все, приверженцем атакующих действий, но выбрал тему научной работы «Роль укрепленных районов в современной войне», а это уже являлось темой возможных дискуссий. Самое главное, что о нем знала Ольга: Ватутин умел замечать таланты и давал им расти. Черняховский, Семен Павлович Иванов, Гречко, Хетагуров, Курочкин – все эти имена в воспоминаниях Ольги были связаны с Ватутиным. А эта особенность у руководителей встречается крайне редко. Куда чаще приходится видеть, как начальник душит толкового подчиненного изо всех сил.

Пока Ватутин был у вождя на примете, и не только потому, что его отметила Ольга. Полтора года назад сводный отряд 28-й Горской особой дивизии под командованием Ватутина, в полном составе, без отстающих, взобрался на вершину Казбека вместе с артиллерией, пулеметами и установил там бюст Сталина. Потом бойцы провели учебные стрельбы и без потерь спустились обратно.

Включить его в комиссию на роль заместителя было нетрудно. Олю определили секретарем к Ватутину, поскольку реальной работой по проверке Дальневосточной армии должен был руководить он. Кто и как объяснял ему ее назначение на эту должность, Оля не знала, но Артузов заверил, что Ватутин будет прислушиваться к ее советам. Остальные члены комиссии о ней ничего не знали. Кто ее охраняет, Артузов не сказал, но одного она вычислила сразу. Вместе с Ольгой к Ватутину приставили нового порученца. То, что он новый человек, было заметно по их общению. Почему-то Оля решила – по совместительству он является ее телохранителем. Лейтенант Виктор Степанов – хмурый шатен выше среднего роста, осматривающий всех и все подозрительным взглядом, от которого хотелось сразу отвести глаза в сторону. Кому еще было вменено в обязанности за ней присматривать, она не знала, претендентов хватало. Была у нее еще одна страховка в виде кусочка белого шелка с текстом, подписью и печатью, вшитая в подкладку полушубка, но пользоваться ею не советовали. Только в совершенно безвыходной ситуации. Наверняка и телохранителей снабдили чем-то аналогичным для разруливания непредвиденных ситуаций.

Мехлису вменялось в обязанности осуществлять общее руководство, проверить местные партийные органы и совместно с Фриновским проверить работу НКВД. Фриновский должен был приехать чуть позже и привезти с собой бригаду поддержки из сотрудников НКВД. Вот тогда по всему Дальнему Востоку начнется сплошное веселье. Что-то вертелось в голове у Ольги, связанное с крупным чином НКВД, перебежавшим к японцам в результате такой проверки, но фамилия и должность не всплывали. В СССР события уже пошли по несколько другому течению, и все, что она знала, нужно было подвергать сомнению. Репрессии, если можно так сказать, имели место быть, но, объективно анализируя те факты, которые были в ее распоряжении, Оля находила, что пользы от них больше, чем вреда. Основная масса осужденных получала пять лет лагерей – это максимум, что могли присудить «тройки» вне судебного разбирательства. На суд тянули только тех, на кого могли собрать хоть какой-то материал. Заявление рабочего коллектива и партийной организации принималось во внимание как «тройкой», так и судом, и часто человек оставался в коллективе отбывать наказание условно, с понижением в должности или звании. Но кроме этого, Ежов умудрился за год навести порядок с милицией, так же безжалостно перетряхивая кадры и отправляя в ссылку или в небытие тех, кто не справился со своими задачами. И в городах стало спокойно. Исчезли беспризорные, попрошайки, карманники и другая мелкая шушера. Можно было без опаски гулять ночью по темным окраинам. Предполагать, сколько еще Ежов просидит в кресле наркома внутренних дел, было трудно.

Оля считала, что в конце тридцать седьмого Сталин его заменит. Логика «мавр сделал свое дело – мавр может уходить» действует в любой реальности. Инвариантом процесса замены наркомов она выбрала время, проведенное в кресле. Там за два года сгорел на такой работе, скорее всего, и тут будет то же самое.

Она осталась в своем прежнем звании – лейтенант НКВД, но звали ее по-другому – Татьяна Ивановна Захарова. Волосы ее потемнели до темно-каштанового цвета, приходилось наносить темные тени вокруг глаз, чтобы выглядеть старше – годков ей по новым документам было двадцать три, но это ее не портило. Пронзительные голубые глаза на фоне темных волос вспыхивали холодным огнем, невольно привлекая взгляд. Но ненадолго. Долго смотреть не хотелось. И любезничать с ней тоже не хотелось. За тот недолгий миг, когда чей-то взгляд встречался с ее взглядом, смотревшему становилось ясно: нужно срочно заняться чем-то содержательным, иначе недоумение, сквозящее в глазах этой девушки при виде пялящегося на нее бездельника, заставит чувствовать себя дураком.

Вручив своему новому шефу его билет и оставив его дымить папиросой на перроне, Оля, забравшись на верхнюю полку, достала из чемодана «Боевой устав пехоты» и продолжила его изучение, ставя пометки в местах, которые требовали обсуждения.

Больше года прошло с тех пор, как Ольга предложила создать при Генштабе отдел, задачей которого было бы обобщать свой и чужой опыт ведения боевых действий и вносить изменения в боевые уставы различных родов войск. Но дело двигалось туго. С горем пополам за этот год удалось внести только несколько существенных изменений: истребители стали летать парами, танкам запретили атаковать укрепленные позиции противника без сопровождения пехоты или кавалерии, разрешили везти десант на броне. Для этого на все танки, способные нести десант, наварили скобы. В танковые бригады включили мотопехотные или драгунские части так, что отправить куда-то танк без пехоты стало невозможно или, по крайней мере, очень трудно.

Но это было только начало. Никак не удавалось изъять из уставов понятие штыковой атаки, которое Ольга считала крайне вредным. Атакуешь вражеские окопы – закидай их гранатами, добей сверху из винтовки или пистолета-пулемета и беги дальше. Рукопашная схватка – это из разряда писательских сказок, но никак не из реальной жизни. При современной плотности огня, которое развивает боевое подразделение из станковых, ручных пулеметов, ПП и винтовок, серьезно рассуждать о рукопашном бое как о тактическом приеме мог только фантазер. К сожалению, таких в Красной армии было с достатком. Рукопашные столкновения на поле боя возможны, но только как отдельные эпизоды, никак не влияющие на окончательный результат. Учить бойцов рукопашному бою нужно обязательно, даже если они эти знания не применят в реальном бою. Рукопашный бой в первую очередь воспитывает характер, стойкость, чувство уверенности в своих силах. А это даже более важно, чем умение метко стрелять. Но бежать с примкнутыми штыками на врага, вместо того чтобы давить его огнем из всех имеющихся огневых средств, – это был тактический прием девятнадцатого века. Атаковать обороняющегося противника в современном бою рекомендовалось совсем по-другому.

О штыковой атаке она и спорила в данный момент с полковником Ватутиным. Постоянно примкнутые штыки к винтовкам удалось отменить под шумок заговора военных, когда началась борьба с троцкизмом в армии. Теперь штык носился отдельно, винтовка пристреливалась без оного. Тогда же удалось пробить приказ о значительном увеличении шанцевого инструмента в пехотных частях. Полнопрофильный окоп можно вырыть и пехотной лопаткой. Если очень постараться, то и детским совком можно вырыть. Но большой лопатой значительно быстрее и проще. На этом прогресс закончился. Пробить Ольгину мечту – простой компенсатор к трехлинейке, чтобы ее так вверх при выстреле не уносило, пока не удалось. Военные отчаянно сопротивлялись, рассказывали любые небылицы, дескать, он будет мешать штык надевать, звук выстрела от него резче становится, это безобразие будет портить эстетическую картину бойца с винтовкой, и так уже изгаженную отсутствием штыка. Соглашались с ними и люди потолковей, в том числе и оружейники. Аргументы были другими, а именно: ничего компенсатор не улучшит, лишь удорожит и утяжелит винтовку. Снайперам для скрытости позиции компенсация эффекта задирания важна, им на винтовки решили ставить доработанный прибор, за основу которого была взята ее разработка.

Также трудно продвигалось и новое вооружение. Деталей Ольга не знала, никто ее специально не информировал. Артузов вооружением не интересовался, Ольга это понимала. Внешняя разведка должна интересоваться вооружением потенциального противника, а не новейшими разработками отечественных оружейников. Если бы не короткий телефонный разговор со Сталиным накануне отъезда, она бы и не знала, что противотанковое ружье Дегтярева и пистолет-пулемет уже прошли военные испытания.

– Товарищ Стрельцова, вы уверенны, что противотанковое ружье и пистолет-пулемет необходимы нашей армии? Все военные в один голос утверждают, что данное вооружение совершенно бесполезно на поле боя.

– Могу я спросить, какая будет цена изделий при массовом производстве?

– Цена и качество изделий нас полностью устраивают, товарищ Стрельцова, я вас о другом спрашиваю.

– Товарищ Сталин, если пистолет-пулемет в массовом производстве будет стоить не дороже шестидесяти рублей, можете смело заказывать два миллиона для мобилизационного резерва и для текущих нужд армии. Соответственно, если ПТР выходит дешевле тысячи рублей, нужно иметь запас не менее пятидесяти тысяч единиц. Все это нужно изготовить за четыре года.

– Не слишком ли смелые цифры вы называете, даже не глянув на изделия?

– Военные комиссии у нас дотошные. Раз вы меня спрашиваете о целесообразности выпуска данных типов вооружения, можно смело предположить, что военную комиссию опытные образцы прошли. Поэтому для меня основным вопросом является цена. Что касается вопроса, полезное оружие или бесполезное, то это всем станет ясно после первого реального боя, а его ждать уже недолго. Не исключено, что названного мной количества окажется мало, и вы еще с меня будете спрашивать, почему я не назвала бо́льшие цифры.

– Так почему вы не называете бо́льшие цифры, товарищ Стрельцова?

– Надеюсь, что этого количества хватит, товарищ Сталин.

– Выпускать по пятьсот тысяч ППС в год – это очень много, у нас нет свободных мощностей на такое количество.

– ППС?

– Пистолет-пулемет Симонова – сокращенно ППС. Он отказывался от авторства, говорил, что по вашим рисункам любой оружейник опытный образец создал бы. Но мы его убедили.

«Какие интересные кренделя выписывает судьба. И в этой действительности его назвали ППС, колдовство какое-то. Впрочем, все, что со мной случилось, можно назвать колдовством, мне ли удивляться…» – устало подумала Ольга.

– Меньше двух миллионов никак, товарищ Сталин. Сократить выпуск винтовок, пистолетов, расширять производство. Когда припечет, будем в год по полтора миллиона клепать. Ну и соответственный запас патронов к ним не забыть, минимум по полторы тысячи на ствол. А лучше по три.

– Значит, вы уверены в том, что нужно разворачивать выпуск этого оружия?

– Абсолютно уверена, товарищ Сталин. Поверьте, тут ошибка исключена.

– Хорошо, ваша точка зрения нам понятна…

Как обстоят дела с другими рекомендованными видами оружия, Ольга совершенно не представляла. По ее расчетам, 45-миллиметровая противотанковая пушка уже могла проходить испытания, и ДШК тоже должен был быть готов. Начался ли выпуск этих изделий, надобность в которых не вызывала сомнений, она не знала. Никто с Ольгой по этому поводу не разговаривал и ее мнения не спрашивал.

– Николай Федорович, вы видели образец пистолета-пулемета?

– Нет, я лично не видел, но мне рассказывали о ППД. Дорогая, сложная в разборке и никому не нужная игрушка.

– Хорошо, представьте себе, что у вас половина состава вооружена ПП, который имеет простую конструкцию, безотказен, легко обслуживается. О какой рукопашной может идти речь? Вы представляете, какую плотность огня может развить такое подразделение как в обороне, так и в атаке?

– Таня, современный бой начинается стрелковым оружием с дистанции в километр, что будет делать, по-вашему, половина бойцов, вооруженных ПП, если они могут вести прицельную стрельбу с дистанции в сто метров? У вас половина подразделения выключена из боевых действий, потому что вооружена пукалками, а не полноценным оружием!

– Николай Федорович, не надо давить авторитетом. У нас с вами научный спор по тактике. Вы ведь согласны, что тактика такая же точная наука, как и математика, и подчиняется своим объективным правилам, как игра в шахматы. Еще в четырнадцатом году пехота беспрепятственно подбиралась к укреплениям противника на расстояние триста – четыреста метров под прикрытием огня своей артиллерии. Дальность прицельного огня ПП – двести метров. Именно на этом участке вам необходимо создать максимальную плотность огня, не давая противнику подобраться на дистанцию броска ручной гранаты. С другой стороны, солдат солдату рознь. Уверена, больше половины бойцов типичного подразделения РККА на дистанции триста – четыреста метров не попадут из трехлинейки в ростовую мишень. Хорошо, если с двухсот метров попадут, в чем я сильно сомневаюсь. Так вооружите ту половину подразделения, которая неважно стреляет, автоматами, это я так называю ПП. Пусть они стреляют с дистанции уверенного попадания, но стреляют много и часто. Вторая половина, умеющая стрелять метров на четыреста, вооружена винтовками и начинает заградительный огонь сразу после артподготовки противника. А если у вас есть бойцы, умеющие стрелять на восемьсот метров, их нужно вооружить снайперскими винтовками, замаскировать в стороне от основных позиций так, чтобы они могли вести огонь по командному составу противника до и во время артподготовки. Тогда можно будет сказать, что вы правильно распорядились составом подразделения.

– Вот когда это будет в уставе записано, тогда и будем так делать, а пока, увы, все, что вы говорите, – это ваши фантазии.

– Тогда напишите предложение в отдел Генштаба, который правит уставы, или мне прикажете это сделать?

– Конечно, вам, Таня. Вы это придумали, вы и пишите.

– Я-то напишу, хоть и не женское это дело, а чем будут заниматься наши доблестные командиры?

– Будут готовиться за вас жизнь отдать на поле боя!

– Вот мы и добрались до основной проблемы командного состава РККА. Вам не кажется, Николай Федорович, что наш народ, отдавая все возможное Красной армии, требует от ее командиров не того, чтобы они отдавали жизнь на поле боя, а того, чтобы они забирали жизни у врагов Советского Союза. Чтобы они побеждали, а не умирали. Отдать жизнь – много ума не надо. Победить и остаться в живых, сохранить своих бойцов – вот задача командира. А штыковые атаки, желание отдать жизнь на поле боя – все это троцкизм, который въелся в кровь и плоть РККА, его нужно выжигать каленым железом. Или вы со мной не согласны, Николай Федорович?

– То, что с троцкизмом нужно бороться, тут я с вами согласен, Татьяна Ивановна. Со всем остальным – нет. Может, мы отложим пока наши споры и пойдем подкрепимся? Ребята, думаю, уже все в ресторане. И Лев Захарович уже там.

– Ну раз Лев Захарович, тогда конечно. – Не скрывая иронии, Ольга поднялась и направилась к выходу.

– Вижу, вы не очень любите Льва Захаровича?

– Я очень товарища Сталина люблю, на других не хватает.

– Язычок у вас, однако… сочувствую вашему будущему мужу, Татьяна Ивановна.

– Спасибо за то, что не исключаете такой возможности… – Оле почему-то стало грустно, вспомнились Сергей и ее «семейная» жизнь, продолжавшаяся так недолго.

– Что ж вы так взгрустнули, Таня… найдется и на вашу голову счастье. Мы, мужики, народ рисковый, нас длинным языком не испугать. Хотя учиться его придерживать – это вам не помешает, и до того, как счастье свое найдете, и после, – с задумчивым видом заметило начальство.

Вагон-ресторан был заполнен меньше чем наполовину. До обеда еще оставалось время, для завтрака было слишком поздно, но комиссия во главе с Мехлисом оккупировала несколько столов, наполнив вагон-ресторан командными голосами, широкими галифе, блеском ромбов и шпал. Заказав плотной официантке не менее плотный завтрак, плавно перетекающий в обед, товарищи военные руководствовались проверенным принципом: раньше начнешь – позже кончишь. Недовольно глянув на опоздавших, начальство решило отметиться.

– Почему опаздываем, товарищ полковник?

– Так не было приказа, товарищ армейский комиссар второго ранга. Да и товарищ лейтенант меня не выпускала.

Народ дружно заржал.

– Почему вы не выпускали товарища полковника к нам, товарищ лейтенант?

– Обсуждали боевой устав пехотных войск РККА, товарищ армейский комиссар второго ранга! – Звонко отчеканила Оля правдивый ответ, который вызвал еще более продолжительный хохот присутствующих. Даже вытаращенные глаза Мехлиса подобрели. «У него проблемы со щитовидкой, надо бы вождю намекнуть, чтобы к врачам отправил, может, не будет такой психованный. Хотя… он ему такой и нужен».

– Это другое дело. Будем считать причину уважительной.

Но на этом внимание к ее скромной особе не иссякло. Заметив, что девушка демонстративно отодвинула рюмку и налила себе в стакан минералки, начальство продолжило расспросы.

– Почему вы не пьете, товарищ лейтенант?

– Врачи запретили – умру, если выпью, товарищ армейский комиссар второго ранга.

– Что ж это с вами такое?

– Мне бы не хотелось об этом…

– Хватит вам стесняться, тут все свои.

– У меня зашита в вену капсула со специальным составом. При наличии алкоголя в крови она превращается в смертельный яд.

Все примолкли, сочувственно глядя на нее, представили себе жизнь с такой штучкой внутри и мысленно содрогнулись от страшной перспективы.

– Зачем это?

– Радикальный способ излечить от алкоголизма. Трудное детство, товарищ армейский комиссар второго ранга.

– Даже не знал, что такие методы существуют у наших медиков… а кто ваш непосредственный начальник?

– Капитан Сушко, киевское отделение НКВД.

– Слышал я, начальник ваш, товарищ Кацнельсон, умер?

– Да, но подробности мне неизвестны, меня как раз в Москву, в отдел контроля боеготовности РККА, вызвали, когда это случилось.

Все примолкли. Когда внезапно и при странных обстоятельствах умирает начальник, как правило, бывшим подчиненным это ничем хорошим не светит. Оля знала достаточно много подробностей скоропостижной кончины Кацнельсона, но информация была крайне секретна. Насколько ей было известно, даже Ежов остался вне круга посвященных. После того как Кацнельсона через сутки после ареста нашли в камере мертвым и поняли, что он разгрыз ампулу с ядом, его быстренько одели и доставили на московскую квартиру. Оставив труп и осколки ампулы, вызвали милицию, и теперь следователи НКВД искали причины самоубийства своего высокопоставленного сотрудника. Артузов ходил мрачный и нервный, получив серьезную «клизму» от вождя. Последние дни перед отъездом все бегали наскипидаренные, но следы жены с детьми нашли. Видимо, это было принципиальное условие Сталина. После этого все повеселели и начали копать, кто и как помог этой гражданке покинуть первое в мире социалистическое государство.

– Так вас что, переводят в Москву? – Мехлис все не успокаивался, глядя на нее характерным взглядом, обвиняющим во всех мыслимых и немыслимых проступках.

– Начальник группы, майор Валентинов, к которому я была отправлена, сказал, если проявлю себя хорошо, заберут меня насовсем к себе, говорил, у них не хватает специалистов моего профиля, но его смущает, что я женщина. Решил пока к товарищу полковнику в помощницы определить.

– А какая у вас специальность?

– Связь и войска особого назначения.

– Ну наконец-то разобрался. А то читаю список личного состава комиссии, а у полковника РККА секретарем – лейтенант НКВД, и никто толком не знает, откуда вы появились.

Мехлис продолжал сверлить ее недоверчивым взглядом. «Тертый калач, наверняка считает, что у меня спецзадание от Ежова собирать компромат на всех, а на него в особенности. Эти двое обожают друг друга беззаветно. Так бы и удушили в объятиях. Но вождь не дает. Любит создавать в Системе наборы противовесов, чтобы без него ни один конфликт нельзя было разрулить. Люди, считающие, что Сталин стремится к абсолютной власти, ошибаются хотя бы потому, что таковой в природе не бывает. Руководитель всегда зависит от подчиненных. Он может менять людей, но изменить их он не в силах. В этом вся проблема. Изменить себя человек может только сам. Но это мало у кого получается».

– Служба у нас такая, товарищ армейский комиссар второго ранга, чтобы никто ничего не знал, – радостно сообщила ему Оля, преданно глядя в выпуклые глаза. В них мелькнула угроза, но затем Лев Захарович натянул на лицо выражение бесконечной скуки.

– Посмотрим, какой из вас специалист. Ну что ж, товарищи, предлагаю первый тост выпить за вождя мирового пролетариата, дорогого товарища Сталина!

Вскочив первой со стула, подняв стакан минералки, Оля громко крикнула:

– Ура!

Ее дружно поддержали, слегка напугав официантку, несущую поднос с первым блюдом, грохотом падающих и отодвигаемых стульев. Но опыт не пропьешь, тарелки официантка донесла в целости и сохранности. Борщ испытал на себе сильное влияние грузинской кухни, и Оля, задумчиво глядя на него после нескольких съеденных ложек, пыталась разобраться, чему он больше обязан красным цветом – свекле или красному перцу, плавающему на поверхности. Но под тосты Мехлиса, которых он знал множество, и ни один из них нельзя было проигнорировать, перченое большинству заходило хорошо. Выловив из первой тарелки только мясо и овощи, глядя на принесенную аппетитную отбивную с картошкой, Оля подумала – если мясо будет таким же, как борщ, она обязательно сломает повару палец для повышения его личного кулинарного мастерства. Но повар был опытный и, видно, чувствовал угрозы еще до их зарождения. С удовольствием смакуя второе блюдо, Оля улыбнулась своим мыслям.

– Над чем вы смеетесь, товарищ лейтенант, я сказал что-то смешное? – Лупоглазый Мехлис снова уперся в нее своим тяжелым взглядом.

– Я не смеюсь, я от радости улыбаюсь. От ваших слов, товарищ армейский комиссар второго ранга, радость на сердце. – Оля преданно посмотрела в его глаза: «Чего ты, зараза, ко мне прицепился?»

– А у меня сложилось впечатление, что вы меня не слушаете.

– Ошибочное впечатление. Я вас очень, очень внимательно слушаю, товарищ армейский комиссар второго ранга. Должна отметить, что обычно люди уже после третьей рюмки начинают заговариваться, а вы седьмую подымаете и такие умные, правильные вещи говорите. – Ее глаза стали холодными и колючими. Оля в упор смотрела в глаза Льва Захаровича, пытаясь понять, вождь дал ему задание проверить ее на вшивость или это главный комиссар затеял от своей вредности. – С вашего разрешения, я покину вашу дружную мужскую компанию, у меня еще до вечера много работы. – Рядом с Мехлисом сидела его секретарь, пышная брюнетка в чине лейтенанта, но Оля этот факт проигнорировала. – Товарищи командиры, если кто в шахматы играть умеет и любит, прошу вечером ко мне на партию. Приглашаю только трезвых, с пьяными не играю. Приятного аппетита.

Не дожидаясь разрешения, Оля направилась к себе. По реакции главного комиссара ей стало ясно, что это не последняя стычка. Формально она была из другого ведомства и могла посылать Мехлиса по всем вопросам, не касающимся деятельности комиссии, достаточно далеко. Но это было бы нехорошо. Ссориться с руководителем в ее задание не входило. «Да пошел он. Делать мне нечего – из-за каждого придурка расстраиваться. Между прочим, сейчас рабочий день, за который всем зарплату платят, так что тут еще как посмотреть, кто из нас прав».

– Где ты такую язву себе в секретари нашел, товарищ полковник?

– Вопрос не по адресу. Начальство позвонило, приказало любить и жаловать. – Полковник в подробности не вдавался, всем своим видом демонстрируя отсутствие желания обсуждать эту тему. Все задумались над емким ответом и возможными заданиями нового секретаря полковника.

Мехлис пытался вспомнить все детали разговора со Сталиным, касающегося данной командировки. Он вспомнил фразу, которой сперва не придал значения, но та заиграла вдруг новыми оттенками в свете последних событий. «Товарищ Мехлис, вы только среди членов комиссии врагов народа не ищите. Все товарищи проверенные. Ваша задача – Дальневосточная армия, партийные органы на местах, НКВД и пограничная служба». Главный комиссар раздраженно поморщился: «Непростая эта девка. Глазищами так и сверкает. На нее вождь намекал. Ладно, оставим пока ее в покое, но присматривать надо, неспроста девицу сюда приставили, неспроста. Раз мне Сталин ничего не сказал, значит, и за мной присматривает, дрянь».

– Ну что ж, товарищи, пора и честь знать, – вдруг после продолжительной паузы комиссар встал со стула, демонстрируя всем своим видом, что обед закончен. – С организацией и штатным расписанием Дальневосточной особой армии все ознакомлены. Завтра с утра обсудим планы проверки отдельных подразделений, которые вы сегодня подготовите каждый по своей специальности. Я договорюсь, чтобы нам забронировали ресторан с семи до полвосьмого. Другого подходящего помещения здесь нет. У каждого будет по три минуты для доклада. Вопросы имеются?

– Никак нет, товарищ армейский комиссар второго ранга, – дружно ответил народ, срываясь со стульев.

На следующий день Мехлис спокойно, без придирок выслушал и ее доклад. Прошлой весной согласно присланным из Москвы указаниям была проведена реорганизация отдельных частей Дальневосточной армии. Из одной кавалерийской, одной пехотной дивизии и отдельного десантного батальона в результате реорганизации были созданы: отдельная дивизия войск особого назначения, а также мотострелковые и кавалерийские батальоны, вошедшие в новый состав танковой бригады.

Проверка боеготовности отдельной дивизии особого назначения, согласно Олиному плану, включала в себя постановку перед ее командиром боевой задачи по проникновению в тыл условного противника с целью дезорганизации путей снабжения, обнаружения и ликвидации штабов противника. Проникновение в тыл должно было быть спланировано либо путем локального прорыва обороны противника с помощью приданной танковой бригады и артдивизиона, либо с помощью просачивания в тыл противника через труднопроходимые участки местности. Еще планировались проверка работы штаба дивизии по подготовке плана выполнения боевой задачи, развертыванию и выдвижению частей на рубеж перехода линии фронта, проверка организации связи на марше и при выполнении боевой задачи, проверка организации снабжения подразделений на этапе выполнения боевой задачи. Нужна была проверка взаимодействия авиации и отдельных частей в процессе выполнения боевой задачи. Заключительный этап – проверка боевых навыков личного состава. Срок проверки – три недели. На этапе проверки плана операции Олей было отмечено, что ей будет нужна помощь специалистов – пехотинца, танкиста и артиллериста.

Аналогичные планы предоставили остальные члены комиссии. Тех, у кого в плане отдельной строкой не стоял пункт «проверка связи», Ольга заставляла его вносить, а поскольку чистых связистов в составе комиссии не было, то она оказалась задействована во всех проводимых мероприятиях. Планы были отданы Ватутину для сбивки по срокам и задействованным специалистам с целью сверстать общий план проверки.

После этого делать всем стало нечего, и командиры занялись каждый своим любимым делом. Часть разбрелась по поезду в поисках одиноких женщин, нуждающихся в мужской ласке, часть – борьбой с зеленым змием, а третья часть пыталась выиграть у Ольги в шахматы. Состав этих групп динамически менялся, но все три постоянно существовали в пространстве и во времени. К Ольгиному удивлению, на следующий день после проигрыша первых двух претендентов на ее шахматную корону замахнулось аж четверо соперников. Чтобы не затягивать это удовольствие, она попросила еще одну шахматную доску у проводника и, записывая что-то в большую тетрадь, давала сеанс одновременной игры на двух досках, возле каждой из которых стояло несколько командиров и гражданских из поезда, бурно обсуждающих дальнейшие ходы. Когда противники делали ход, они громко об этом сообщали, Ольга, оторвавшись на секунду от тетради, подходила к доске, мельком глянув на позицию, делала свой ход и возвращалась, оставляя публику на следующий раунд дискуссии, которая сопровождалась поглощением пива из буфета, перекурами и постоянной руганью участников. Но всем нравилось. Начали они после завтрака, на обед сложили доски, быстро пообедали, и соперники начали просить Олю продолжить.

– Нет, товарищи. Народ обедать хочет, а мы будем столик занимать.

– Танечка, да кто ж тут обедает, дорого и перченое все. Тут на каждой станции бабуси такую вкуснятину продают, удивляюсь, как сюда вообще кто-то заходит. Давайте так: не будет мест – мы сразу шахматы сворачиваем, а пока места есть – играем.

– Хорошо, что вы напомнили. Еще вчера хотела познакомиться с этим врагом народа, который тут поваром устроился. Вчера он только борщ переперчил, а сегодня и гуляш умудрился испортить. Официант! Срочно позовите к нам шеф-повара ресторана и несите полную порцию первого, не знаю, как это блюдо назвать.

– Суп-харчо у нас на первое.

– Вот его и несите.

Вскоре пришел плотный розовощекий гражданин в белом фартуке с явно славянским лицом.

– Присаживайтесь, гражданин. Фамилия, имя, отчество, год, место рождения, сословие.

Мужчину бросило в пот, он дрожащим от волнения голосом начал отвечать:

– Соловьев Иван Афанасьевич, тысяча восемьсот девяносто первого года рождения, москвич, из мещан.

– Гражданин Соловьев, довожу до вашего сведения, что вы являетесь подозреваемым во вредительстве. Этот суп вы варили?

– Да, но мне помогали…

– О ваших пособниках мы поговорим позже, кушайте.

– Что?

– Суп свой кушайте.

Когда нервничаешь, кушать острые блюда особенно трудно, когда очень нервничаешь – практически невозможно. Неудивительно, что Иван Афанасьевич тут же закашлялся, покраснел, как свекла, и начал судорожно вдыхать воздух. Когда он немного отдышался и продолжил махать ложкой, Ольга начала задавать ему вопросы, чтобы это не получалось у него так легко.

– Скажите, гражданин Соловьев, где и когда вы учились на повара?

– Да я, собственно, нигде специально не учился…

– Официант! Немедленно найдите начальника поезда, скажите, его вызывает для дачи показаний лейтенант НКВД Захарова. Верно я вас поняла, гражданин Соловьев, что имел место преступный сговор и вы травите советских граждан в сговоре с начальником поезда? Для этого он вас принял на работу, игнорируя то, что у вас нет соответствующего образования? Почему вы не едите? Пища отравлена? – Понятное дело, что аппетита такой диалог не добавил.

– Я до этого тоже поваром работал, – пытался оправдаться повар, не зная, то ли ему кушать, то ли отвечать.

Прибежал взволнованный начальник поезда.

– Присаживаетесь, гражданин. Если я правильно поняла, вы пока исполняете обязанности начальника поезда. Назовите фамилию, имя, отчество, год, место рождения, сословие.

– Скалкин Петр Кузьмич, тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения, родился в Туле, из мещан.

– Гражданин Скалкин, почему вы не питаетесь в вагоне-ресторане своего поезда?

– Дело в том, что у меня гастрит, в молодости любил остренького покушать, теперь нельзя. А у Ивана Афанасьевича кухня острая, м-да…

– Что ж, этого достаточно, прочитайте, внизу напишите: «С моих слов записано верно», – поставьте дату и подпись. Вот вам обоим по листу, пишите: «Сим удостоверяю, что предупрежден лейтенантом НКВД Захаровой Т. И. о запрете выхода из поезда. Выход из поезда приравнивается к попытке бегства и будет пресечен огнем на поражение», поставьте дату, подпись, в кавычках разборчиво напишите свою фамилию. Вы оба обвиняетесь в преступном сговоре с целью отравления и подрыва здоровья советских граждан путем систематического приготовления вредной пищи. Ваше чистосердечное признание вам, конечно, зачтется, гражданин Скалкин.

– Это недоразумение, нет никакого преступного сговора…

– Товарищи из местного отделения НКВД разберутся. Хотя ваши показания не дают мне никакой возможности сделать другие выводы. Посудите сами, гражданин Скалкин, вы своими показаниями подтвердили, что блюда, приготовленные гражданином Соловьевым, приводят к развитию кишечно-желудочных заболеваний. Почитайте сами то, что вы подписали: «…у Ивана Афанасьевича кухня острая…», предыдущее предложение: «…у меня гастрит, в молодости любил остренького покушать, теперь нельзя». Вы, гражданин Скалкин, зная, к чему приводит употребление подобной пищи, ничего не сделали, чтобы оградить советских людей от такого повара и таких блюд. Свободны пока оба. Вы остаетесь при исполнении служебных обязанностей до конца маршрута под мою ответственность.

– Это недоразумение, люди любят такую пищу…

– Официант, книгу отзывов, быстро! Гражданин Скалкин, сколько времени работает у вас гражданин Соловьев?

– С марта прошлого года…

– Найдите мне хоть одну благодарность за это время, я порву протоколы и принесу вам обоим свои извинения.

– …

– Вы сами все видите, гражданин. С сегодняшнего дня и до конца пути вы оба первыми, перед завтраком, обедом и ужином, съедаете свои порции, демонстрируя остальным, что это съедобно. Вы свободны, пока.

В зале стояла полная тишина, все замерли на своих стульях, даже ее коллеги по комиссии притихли, поглядывали на нее округленными от удивления глазами. Сидящие перед ней мужчины начали подниматься со стульев. На их лицах читалась странная смесь растерянности, непонимания и отчаяния.

– Знаю, вы думаете, я стерва, но вы ошибаетесь. Если бы каждый из вас на своем рабочем месте думал о том, как лучше выполнить свою работу, как сделать жизнь советских людей, едущих в вашем поезде, немножко лучше, немножко веселей, этого разговора не было бы. Идите работайте. Я буду наблюдать за вами. Если люди останутся вашей работой довольны, если напишут в эту книгу хоть десяток благодарностей до конца маршрута, тогда мы с товарищами подумаем, что делать с этими бумагами.

– Спасибо вам!

– Пока не за что. Товарищи, а почему шахматы еще не расставлены?

Игра возобновилась, но гражданских консультантов стало значительно меньше. Испугались происшедшего разговора на повышенных тонах. Тем удивительней было для Оли, когда подошедший мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти попросил ее сыграть с ним одну партию. В это время как раз стало ясно, что одна из партий ее соперниками практически проиграна и можно смело расставлять фигуры на исходные позиции. Оля смотрела на нового соперника и вспоминала, подходил ли он раньше к ним и как реагировал. Результаты своих раздумий она решила выразить словами, разыгрывая на шахматной доске ферзевой гамбит. Ее противник играл черными.

– Вот ведь как в жизни бывает – подходит к тебе в поезде незнакомый товарищ, просит партию в шахматы сыграть и так запоминается своими умом и интеллигентностью, и нет у тебя другого желания, как найти его и сыграть с ним снова. Простому человеку показалось бы – невозможно найти на просторах нашей родины случайного попутчика, сыгравшего с тобой партию в шахматы. Но не все так страшно, товарищи. Спросите любого лейтенанта НКВД – ну хоть меня, к примеру, и вам помогут. – Оля сделала небольшую паузу и, переставив очередную фигуру, продолжила: – Итак, что мы знаем о нашем случайном противнике. Несколько раз он уже проходил мимо нашего стола с шахматами, обычно в сопровождении весьма плотной женщины лет пятидесяти. Плотных женщин у нас в стране много, это нам мало поможет, а вот то, как смотрел он на шахматные позиции, говорит опытному глазу о многом. Во-первых, моему противнику достаточно беглого взгляда на доску для того, чтобы понять происходящее. Во-вторых, увиденное его ни разу не заинтересовало. Тем не менее противник попросил об отдельной партии, явно намекая, что в коллективном творчестве участвовать не желает и помощь ему не нужна. Какие можно сделать из этого выводы? Вывод достаточно простой и очевидный. Поскольку я играю где-то на уровне первого разряда, да и некоторые мои предыдущие противники вполне дотягивают до второго, можно смело определить уровень моего противника минимум как мастера спорта. Кандидат в мастера не смог бы так быстро разобраться и понять, что наш уровень игры для него интереса не представляет. Итак, кое-что определенное про нашего противника мы уже можем предположить.

– Извините, но в ваших словах нет логики, – возразил незнакомец, стараясь казаться невозмутимым, – я ведь сел с вами играть.

– Вот над этим мы сейчас и подумаем. Почему вы несколько раз прошли мимо, явно неодобрительно оценивая нашу манеру ведения игры, а в этот раз тем не менее сели играть? С моей точки зрения, ответ лежит не в области шахмат. Здесь, за столом, с шахматными досками ничего не поменялось. Те же участники, те же зрители, активно и громко обсуждающие партии и дающие кучу советов.

– Можно подумать, что вам нравится этот базар.

– Игра для людей, а не люди для игры, уважаемый. По древней индийской легенде, бог Шива подарил кшатриям эту игру, чтобы они оттачивали свое военное искусство, не причиняя простым людям вреда. Если исходить из того, что игра похожа на битву, то грамотный военачальник посоветуется со своими командирами, как лучше поступить в конкретной обстановке. Таким образом, с этой точки зрения коллективное обсуждение больше соответствует духу игры, чем молчаливое передвижение фигур двумя снобами. Но мы отклонились от нашей основной темы. – Оля сделала очередной ход. Было заметно, ее противник нервничает и не может сосредоточиться на партии. – Итак, почему вы, уважаемый противник, сейчас сделали исключение и решились наказать нахальную задаваку-лейтенанта НКВД? Поскольку, кроме инцидента с руководством поезда и поваром вагона-ресторана, ничего интересного не произошло, то логично допустить, что это и послужило движущим мотивом вашего поступка. Тут сразу напрашивается вывод, что вы недолюбливаете органы НКВД, поэтому происшедший разговор так вас раззадорил. А кто у нас в стране испытывает такие чувства? Правильно, тот, до кого добралась беспощадная рука пролетарского правосудия. Видимо, эта сцена всколыхнула ваши воспоминания, и вы бросились в бой. Шахматный. Рискну предположить, что у вас посадили сына на пять лет исправительных работ. Вы спросите – почему сына, а не дочку, зятя или брата? Отвечаю. Есть такая наука – статистика. Поскольку женщин у нас сажают редко, остается сын, зять или брат. Жизненный опыт говорит мне – вариант зять или брат не вызвал бы таких сильных эмоций. В вашем возрасте особенно сильные чувства к брату – редкость. Про зятя и говорить не стоит, вы бы, скорее, радовались по этому поводу, чем переживали. Так что максимум вероятности набирает вариант – сын. Почему на пять лет? Та же статистика, уважаемый. Подавляющее большинство осужденных получают именно этот срок. Итак, подытожим. Нам нужно найти, скорее всего, ленинградца, возможно переехавшего в Москву, пятидесяти пяти – шестидесяти лет от роду, мастера спорта по шахматам, сын которого отбывает наказание на Дальнем Востоке. Куда вы, уважаемый, сейчас и едете вместе с супругой, для чего взяли отпуск в конце января. Вы спросите, почему ленинградца? Не московский у вас говор. И еще несколько мелких деталей, которые я раскрывать не буду. Думаю, если мне еще раз захочется сыграть в шахматы, найду возможность связаться с вами в течение двух часов. Как вам понравился мой анализ?

– Я не буду комментировать ваши рассуждения. – Противник явно пытался держать себя в руках, но капельки пота, выступившие на лбу, выдавали его волнение.

– Да бросьте вы эту таинственность. Смотрите, как все зрители напряжены, все желают знать – есть ли хоть капля истины в моих допущениях?

– Могу сказать только одно: я недооценил вас, признаю свое поражение. – Мужчина порывисто встал и быстро вышел из вагона-ресторана.

Оля облегченно вздохнула. У нее имелось небольшое позиционное преимущество после нескольких поспешных ходов соперника, но до победы было как до солнца. Более того, Ольга не сомневалась, что при спокойной игре соперник легко бы выпутался из сложившейся ситуации.

– Вот вам, товарищи, наглядный пример эффективности психологического воздействия на противника при ведении боевых действий. Даже у сильного врага можно выиграть, если найдешь его слабую точку. Кто следующий?

– Неспортивно вы выиграли у этого товарища, Татьяна, неспортивно, – сразу начал сетовать бывший майор артиллерии, а теперь капитан НКВД. Он играл заметно лучше остальных и очень переживал, что никак не может ее обойти, хотя несколько партий с его участием закончились вничью.

– А на войне нужно побеждать, товарищ капитан. Побеждать любыми средствами.

– А если с вами так? Вам это понравится?

– Неважно, понравится мне это или нет. Важно, что я к этому готова. Можете попробовать.

Пока народ пробовал ее как-то морально достать, Оля улыбалась и продолжала записывать свои воспоминания. Писала так, чтобы никто из посторонних, прочитав ее записи, не понял, о чем идет речь. Фактически это были просто ориентиры, вешки, понятные только ей, которые при повторном чтении позволили бы не мучиться и сразу описать проблему. После покушения она поняла – эта встряска всколыхнула сознание, а относительное безделье последних недель давало предостаточно возможностей попытаться выудить из головы нужные сведения. Естественно, Ольга в первую очередь пыталась систематизировать те детали, которые удалось вспомнить по истории создания атомной бомбы. А вспомнилось многое. Ее в холодный пот бросило, когда она поняла, как мало времени осталось, чтобы попытаться предотвратить преждевременный интерес к урану и делению ядра. Ведь исходя из прежних воспоминаний, Стрельцова самоуверенно заявляла, что до сорокового года ничего существенного не случится. Все было далеко не так.

Начал эту страницу в истории человечества итальянский ученый Энрико Ферми в 1934 году экспериментами по бомбардировке ядер урана нейтронами. Он выдвинул ошибочную теорию, что в результате этого образуются так называемые трансурановые элементы с порядковым номером больше девяносто второго в таблице Менделеева. На сегодняшний день, январь 1937 года, эта теория являлась общепризнанной. Распад тяжелых ядер на более легкие элементы считался невозможным.

Но такое удовлетворительное для Советского Союза состояние продлилось бы весьма недолго. В эпопею по бомбардировке урана тяжелыми и очень неприятными частицами уже включились немецкие физики и химики – Отто Ган вместе с Лизой Мейтнер и Фриц Штрассман. Этой компании в конце 1938 года удалось бы доказать, что ядра урана не выдерживают такого безобразия и от бомбардировки нейтронами разваливаются на более легкие осколки. У Лизы Мейтнер окажется в наличии очень шустрый племянник – Отто Роберт Фриш, он давно интересовался работой своей тетки. В январе 1939 года Фришу и Мейтнер удастся создать первую теоретическую модель деления ядер урана при бомбардировке нейтронами и впервые рассчитать энергетический выход реакции деления. В Копенгагене Фриш экспериментально проверит это предположение при помощи камеры Вильсона, подключив к опытам талантливого экспериментатора Георга Плачека. Плачек придумает и предложит схему опыта, способного доказать существование крупных осколков деления урановых ядер.

На этом деятельный племяш не успокоится и в 1940 году даст совместно с Рудольфом Пайерлсом первую оценку критической массы урана-235 для атомной бомбы, которая окажется не столь велика, как считалось ранее. Этот результат будет изложен в так называемом «меморандуме Фриша – Пайерлса», который во многом инициирует широкомасштабные исследования возможности создания ядерного вооружения. Все остальные фамилии из ее списка, которые она наковыряла за прошлый год, роясь по физическим журналам различных стран, оказались вторичными с точки зрения хронологии и не имели непосредственного отношения к инициации процесса. Все эти ученые будут привлечены к работам позже.

Итак, есть пять основных инициаторов ядерной гонки. Энрико Ферми – у этого вряд ли в скором времени получится что-то существенное. Неточная теория, которую он стремится доказать, недостаточная химическая очистка исходных материалов и многие другие мелочи, с которыми вскоре справятся дотошные немцы, еще долго не дадут ему возможности сделать правильные выводы из своих опытов. А вот четверку немецких физиков и химиков: Отто Гана, Лизу Мейтнер, Фрица Штрассмана и Отто Роберта Фриша – нужно в ближайшее время аккуратно нейтрализовать, не привлекая к ним лишнего внимания. Только после этого можно заняться Ферми. Но все следует делать крайне незаметно. К счастью, времена наступают бурные, никто в Германии судьбой нескольких физиков и химиков, пострадавших от несчастных случаев, особо интересоваться не будет.

Потом ей пришло в голову, что Ферми и Гана грубо трогать нельзя: слишком значимые величины в мире физики. Если они, к примеру, скоропостижно скончаются, то на оставленную ими тему бросится туча последователей, резонно полагающих, что столь известные люди ерундой не интересовались бы. Единственный вариант – содействовать тому, чтобы они занялись чем-то другим, более важным для их страны в столь неспокойное время. А к урану смогут вернуться попозже. Или нет.

Эти сведения нужно было срочно передать в Москву. Написав письмо, Стрельцова на ближайшей станции отправила его заказным по московскому адресу инспекции с труднопроизносимым названием. Адрес ей дал Артузов перед самым отъездом. В письме Оля особо подчеркнула, что вся дальнейшая история Манхэттенского проекта после этого вмешательства пойдет по-другому, а любое подозрение в интересе чужих спецслужб к ученым, изучающим уран, может иметь непредсказуемые последствия.

Естественно, прочитав это письмо, никто бы не понял, о чем в нем действительно идет речь. Перед отъездом ей дали выучить словарь ключевых слов и их «синонимов» для переписки. На всякий случай.

Радостная от хорошо исполненного дела, которое давно не давало покоя, Оля возвращалась к себе в купе, прикидывая, успеет ли прийти письмо в Москву до ее приезда в конечный пункт. Встретившийся по дороге член комиссии обрадовал известием, что ее разыскивает Мехлис.

Из-за кустов, как из-за стен,

Следят охотники за тем,

Чтоб счастье было кратко[14],—

мелькнули в голове чьи-то слова.

– Товарищ лейтенант, что это за представление вы сегодня устроили в ресторане?

– Улучшала обслуживание советских граждан в вагоне-ресторане, товарищ армейский комиссар второго ранга! – звонко отрапортовала Оля.

– Мне не нравится ваше поведение, товарищ лейтенант. Еще одна такая выходка, и вы будете отчислены из комиссии. Я надеюсь, у нас с вами последний разговор на эту тему!

– Так точно, товарищ армейский комиссар второго ранга! Больше такого не повторится.

– Очень на это надеюсь, – ядовито заметил Мехлис. – Можете быть свободны. О вашем поведении я обязательно сообщу начальству.

– Слушаюсь, товарищ армейский комиссар второго ранга!

После этого Оля практически из купе не выходила, проводила все время за книгами или своей тетрадкой. Записывать было что. Иногда они спорили с Ватутиным по поводу правильной организации укрепрайонов, размещения дотов и дзотов, организации засад и ловушек. Особо Оля не усердствовала, поскольку все свои мысли по этому поводу она уже давно отправила Карбышеву, руководителю проекта укрепления западной границы стационарными оборонными сооружениями. Более того, она даже видела подготовленный им проект строительных работ и написала вождю свои замечания.

Иногда они играли с Ватутиным в шахматы, и Оля постоянно объясняла полковнику, что атака на короля противника имеет смысл, только если ты позаботился о прочной обороне своей позиции. Это не очень помогало, Ватутин оставался приверженцем атакующего стиля, хотя уровень его игры рос на глазах.

На перроне их встречала внушительная делегация из представителей РККА и местного отделения НКВД. Как выяснила Оля, начальником Дальневосточного отдела НКВД в настоящий момент являлся Люшков Г. С., сменивший на этом посту Дерибаса Т. Д., отбывающего в настоящее время пять лет лагерей. Догадаться, чьими стараниями он туда попал, было нетрудно. Фамилия Люшков замкнула на себя часть нейронов ее мозга, и она отчетливо поняла, какие события могут вскорости произойти. «Еще одну загадку разгадывай, как себя поведет этот кадр в нынешних условиях. С одной стороны, стреляют сейчас меньше. Наглядный пример Дерибас. Не смог его под статью упечь, посадил на пять лет. Скорее всего, и его это ждет в ближайшем будущем. С другой стороны, сотрудников НКВД, а особенно высокопоставленных сотрудников, стреляют достаточно часто, и Дерибас, скорее, исключение из правила. Так что вполне возможен вариант с попыткой перехода границы. Предавший один раз – всегда предатель. Надо срочно позвонить Артузову, узнать, прочитал ли он мое послание, и рассказать, что я знаю о товарище Люшкове. Пусть у начальства голова болит». План на ближайшие несколько часов был понятен, и Оля поехала со всеми устраиваться в местную гостиницу.


На центральном почтамте было людно, у многих после рабочего дня появилось желание позвонить на Большую землю, которая как раз проснулась и начала новый трудовой день.

– Захарова, кабина номер семь, говорите. Повторяю, Захарова, кабина номер семь, – высоким, противным голосом объявила дежурный оператор.

«Специально ведь тренируется, дура. В быту послушаешь – нормальный голос, а тут как железом по стеклу тянет. Надо и ее вредительством попугать, ха, ха, ха. Не смешно».

– Алло, здравствуйте, позовите Анатолия Степановича к телефону.

– А кто его спрашивает?

– Захарова, из Хабаровска звоню.

– Одну минутку подождите, сейчас позову. – В трубке что-то щелкнуло, знакомый голос Артузова приветствовал ее:

– Здравствуйте, Татьяна, как добрались?

– Все нормально, Анатолий Степанович. Письмо мое получили?

– Вчера пришло. Очень вы нас порадовали, не забываете про стариков, нашли время черкнуть пару строк. Давно пора было, – ядовито добавило начальство. – Времени-то у нас в обрез осталось.

– Два года – не два месяца, Анатолий Степанович, а могло ведь и так получиться или еще хуже. Но я звоню по другому вопросу. Встретился мне тут товарищ один. Ответственный товарищ. Оказалось, много я про него знаю интересного. Очень может такое произойти, Анатолий Степанович, что этот товарищ в ближайшее время рванет к тете.

– К тете? – недоуменно переспросил Артузов, не понимая, о чем идет речь.

– К тете, она тут недалеко, совсем рядом расположилась, карга узкоглазая. И бумаги важные с собой прихватит. Очень нехорошо может получиться. Записывайте: Любимов, Шкуро, Коровин, Врублев. – Через десяток секунд догадливый Артузов наконец-то понял, о чем идет речь.

– Насколько это точно?

– Когда рванет, тогда станет совсем точно, а пока очень даже вероятно.

– Хорошо, перезвоните мне завтра в это же время. И вот еще что. Держите себя в руках, Татьяна Ивановна, а то обратно поедете. Пока о ваших художествах знаю только я, но, надеюсь, вы не настолько наивны, чтобы думать, что это надолго.

– Я вам так скажу, Анатолий Степанович: «Не пренебрегайте мелочами, ибо от них зависит совершенство, а совершенство – это не мелочь!»[15]

– Я передам ваши слова, – холодно прокомментировал Артузов ее эмоциональное выступление, – но вам лучше прислушаться к тому, что я сказал.

– Прислушаюсь, куда ж я денусь, – пробурчала Оля. «Даже спасибо не сказал за мое письмо, сухарь, а мог бы медалью «За доблестный труд» наградить», подумала она обиженно.

– Вот и ладненько. Жду завтра вашего звонка.


– Так вы считаете, что это достоверные данные?

– Так точно, товарищ Сталин. Нам была известна только группа под руководством Ферми, занимающаяся бомбардировкой урана. Они уже открыли несколько новых изотопов.

– Что это значит и насколько это опасно?

– Изотопом, товарищ Сталин, называется тот же элемент, но имеющий другой атомный вес. Это нам ничем не угрожает. А вот сообщение Ольги о том, что Отто Ган собрал группу и начал проводить похожие опыты, было для нас полной неожиданностью, как и ее информация, что именно эта группа через два года добьется успеха. Мое мнение – нужно приступать к внедрению агентуры и планированию операции.

– Какие действия вы собираетесь предпринимать?

– Пока никаких. Только сбор и анализ информации. Дальше попробуем, влияя на руководство, изменить тему работ, прекратить финансирование этих проектов и добиться финансирования исследований с другой тематикой. Физическое устранение названных Ольгой персон, с нашей точки зрения, может навредить. Поскольку финансирование проекта не прекращено, придут другие люди, а череда несчастных случаев только привлечет внимание соответствующих органов. Вот тогда мы можем получить большие неприятности.

– Хорошо. Начинайте операцию. Обо всех новостях немедленно докладывайте. Но помните, это очень ответственное дело. Каждый выигранный год даст нам возможность спокойно наращивать нашу промышленность, не отвлекая огромные средства на сдерживание будущих агрессоров. Поэтому миндальничать не надо. Это все?

– Нет, товарищ Сталин. От Ольги получена неожиданная информация, касающаяся руководителя Дальневосточного отдела НКВД, товарища Люшкова. Ольга утверждает, что он может попытаться сбежать к японцам, прихватив с собой бумаги особой важности. Во всяком случае, я ее так понял.

– Что вы хотите этим сказать?

– Она опасалась говорить открыто по телефону, поэтому прибегала к иносказательной речи. Но никаких других толкований сказанное ею не допускает.

– Почему он это сделает, она объяснила?

– Нет, она этого вопроса не касалась, но нетрудно предположить – отправленная комиссия собирает факты, руководство решает его арестовать и привлечь к ответственности за допущенные ошибки, а он собирает бумаги и переходит границу.

– Бросив семью?

– Подробности мне неизвестны, товарищ Сталин. Как вы сами понимаете, в условиях, когда к ее фигуре нежелательно привлекать излишнее внимание, она может разговаривать со мной только с почтамта. Вероятность того, что разговор услышит еще кто-то, кому это вменено в обязанности, очень высока.

– Ольга уверена в том, что он сбежит?

– Нет, но считает такое развитие событий очень возможным.

– Хорошо, мы примем меры, пусть не волнуется и занимается своими делами.

– Правильно ли я вас понял, она не должна вмешиваться, даже если Люшков на ее глазах будет переходить границу?

– Если она такое увидит, то должна, как и каждый советский человек, помешать предателю, товарищ Артузов. – Глаза вождя недобро сверкнули. Он не любил таких вопросов. – Но я надеюсь, что она этого не увидит и никто такого не увидит. У вас все?

– Все, товарищ Сталин.

– Тогда я вас больше не задерживаю.

Оставшись один, Сталин набил и закурил трубку, погрузился в долгое раздумье. Люшкова он знал лично и неплохо. Совсем недавно, около двух лет назад, тот организовывал охрану его дачи на Черном море и соседствующего комплекса правительственных зданий. Поверить, что этот человек способен на такую подлость, было непросто, тем более он был у Ежова на хорошем счету.

Сталину как руководителю часто приходилось принимать важные решения, полагаясь на мнение специалистов. Но этому всегда предшествовала широкая дискуссия. Только выслушав все мнения и все аргументы сторон, он делал окончательные заключения. С Ольгой все было несколько иначе. Уже несколько раз ему приходилось продавливать решения, встречая всеобщее непонимание и сопротивление. Все, что она предлагала по реформированию РККА, встречало единодушный отпор практически всех военачальников. Концепция войны от обороны, предложение отступать, засадами и неожиданными контрнаступлениями изматывая противника, война на своей территории, войска особого назначения, массово действующие в тылу врага, – все это было чуждо командованию РККА и насаждалось из-под палки под видом борьбы с влиянием троцкизма. В открытую никто против новой линии не выступал, но недовольных было много.

Совсем недавно ему снова пришлось продавливать решение о ППС и ПТР своим авторитетом, выслушивая красочные сравнения и язвительные характеристики, даваемые новому оружию. С трудом пришли к компромиссному решению. Согласились вооружить ППС половину состава войск особого назначения, половину состава погранвойск, внутренние войска НКВД, танкистов, артиллеристов, четверть состава пехоты и треть состава конницы, выбирая тех бойцов, которым не удается справиться с трехлинейкой. А таких в составе Красной армии насчитывалось немало, что были вынуждены признать все присутствующие. Побывав на полигоне, командармы убедились: научиться стрелять и попадать из нового оружия на дистанциях до двухсот метров несравнимо проще, чем из трехлинейки.

С ПТР было еще проще, так как оно прошивало лобовую броню танков всех моделей, состоящих на вооружении потенциального противника. Конструкторам пришлось повозиться с дульным тормозом, пламегасителем, но в конце концов удалось создать конструкцию, не поднимающую облака пыли. В результате долгих споров решили: каждый пехотный батальон помимо противотанковой артиллерии, которая вот-вот должна была пройти военную приемку и начать поступать в войска, необходимо усилить отдельным противотанковым взводом, имеющим на вооружении девять ПТР. Войска особого назначения получали по одному ПТР на взвод для уничтожения из засад бронированных целей и железнодорожных составов противника. Таким образом, судьба этих видов оружия была решена, их выпуск вошел в планы этого года, теперь осталось ждать подтверждения: насколько оружие оправдает себя на поле боя.

Но эта борьба одного со всеми стоила сил, нервов и глухо раздражала, поскольку вождь часто сам не был до конца убежден в правильности рекомендаций. И только предсказанные Ольгой события, сбывающиеся строго в назначенный час, результаты заключенных соглашений, как, например, недавний германо-японский пакт, убеждали в том, что военный конфликт в 1941 году неотвратимо приближается и надо быть к нему готовым. В небе Испании наши летчики уже схлестнулись с будущими противниками. Пока и техника и подготовка позволяли без боязни искать встречи с врагом в синем небе. Но у Сталина была хорошая память, он читал об этом больше года назад в одном из посланий Стрельцовой и знал, что реальное соотношение сил в воздухе будет видно только через год, когда встретятся в бою новый И-17 с мотором жидкостного охлаждения и новый «мессершмидт». Помощь, оказанная конструкторскому бюро Поликарпова инженерными и руководящими кадрами, дала хорошие результаты, и первый вариант И-17 был практически готов. Со дня на день ждали начала испытательных полетов. Противотанковая 45-миллиметровая пушка прошла испытания и была принята военной комиссией. Пушка пробивала броню 60 мм на расстоянии 500 метров при условии попадания по нормали к поверхности, и броню 50 мм на расстоянии 1000 метров. При попадании под углом в тридцать градусов от нормали снарядом, оснащенным локализаторами напряжения, пробивалась броня до 40 мм толщиной. Испытания, однако, показали, что стальная болванка без локализаторных насечек при попадании в броню часто раскалывается или рикошетит даже при малых углах отклонения от нормали. Всем заводам, производящим боеприпасы этого калибра, было запрещено выпускать бронебойные снаряды без локализаторных насечек. Все выпущенные бронебойные боеприпасы предписывалось в течение двух лет отправить на переделку. Специально созданной межведомственной комиссии поручили определить предприятия, способные произвести необходимые работы, составить график отгрузки боеприпасов и предоставить заводам возможную помощь по изучению технологии выполнения локализаторных насечек на патроне снаряда.

Значительно хуже обстояли дела с пулеметами. Кроме незначительной модернизации ручного пулемета Дегтярева, устранившей некоторые недостатки конструкции, выявленные при повторных испытаниях, разработки пока не двигались, несмотря на пристальное внимание к ним руководства и НКВД.

У Шпагина никак не выходило модернизировать крупнокалиберный пулемет Дегтярева, ни у кого из разработчиков не получался новый станковый пулемет под винтовочный патрон, работы над пулеметом калибра 14,5 мм только начинались, как и над авиапушкой калибра 23 мм на базе гильзы от патрона 14,5 мм.

Работы над зенитной автоматической пушкой калибра 23 мм только планировались, так как еще не был готов полноценный снаряд. Разработчики обещали закончить испытания новой гильзы до марта месяца.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы посчитать: вооружение, разработку которого закончат позже конца тридцать седьмого, будет к началу сорок первого в дефиците. Военная приемка наверняка обнаружит недостатки, которые придется устранять. В лучшем случае изделие допустят к серийному выпуску через полгода. Чтобы завод смог подготовить полноценную технологическую оснастку под массовое производство, нужно дать ему еще полгода. Остается два года для насыщения войск новым изделием. Если мощностей завода-разработчика недостаточно, для повторения технологической цепочки на другом предприятии нужно время от полугода и больше. Двух лет полноценного серийного выпуска, как правило, достаточно для насыщения армии новым вооружением, войска имеют время ознакомиться с оружием и подготовить рекомендации по его применению. Но если у тебя нет этих двух лет спокойной работы – начинется аврал и все, что с ним связано. На разработчиков давили, и давили жестко. Часть КБ уже работала в казарменном режиме, другая часть фактически находилась в схожих условиях.

Иногда Сталину, глядя на непонимающие лица, хотелось крикнуть: «Война на носу, а вы думаете, у вас есть время! Мы не успеваем! Не успеваем!» Эта фраза рефреном звучала в голове, когда приходилось настаивать на более сжатых сроках и отклонять все, даже очень нужные и перспективные, дела, которые не укладывались в заданный отрезок времени. На них просто нельзя было тратить силы и средства.

Больше всего Сталину хотелось, чтобы хоть что-то случилось не так, как предсказывала Ольга, увидеть хоть одну ошибку и снова знать: будущее не определено, можно не верить в этот назначенный срок, в возможную катастрофу, которой просто не может быть. В настоящий момент на континенте нет армии, которая способна противостоять РККА. Что может измениться за это время? Ведь мощь РККА растет с каждым днем. Не успеет Германия совершить такой рывок, это невозможно.

Но события происходили как по расписанию, и даже тайный протокол к германо-японскому договору, который с большим трудом раздобыла внешняя разведка, повторял то, о чем рассказала Ольга. Приходилось смиряться с неизбежностью и готовить страну к конфликту.

Сталин еще раз после памятного разговора на даче расспрашивал Стрельцову о возможностях предотвращения конфликта, и она повторила практически то же:

– Товарищ Сталин, будущее не определено, теоретически возможность предотвращения конфликта существует. Для этого противник должен быть уверен в двух важных для него обстоятельствах. Во-первых, то, что мы не собираемся на него нападать ни сейчас, ни в будущем. Во-вторых, противник должен понимать, что мы достаточно сильны, чтобы не дать себя победить. Это необходимое условие предотвращения конфликта, и мы в силах выполнить два этих условия комплексом экономических, военных и политических мер. Но кроме объективных факторов, к сожалению, существует фактор психологический. И если рассматривать психологическое состояние германского руководства в сорок первом году, то после целого ряда блестящих побед и будущего покорения всей Европы мысль, что в этом мире существует достойный соперник Германии, просто не в состоянии посетить их умы. Поэтому я не сомневаюсь, конфликт будет. Интенсивность и продолжительность его определят несколько факторов, а именно: первое и основное – соотношение сил в воздухе. Если мы удержим паритет в небе, продемонстрируем упорную оборону на земле и активные действия в тылу противника, конфликт удастся быстро прекратить. Мы перейдем к мирным переговорам. Ведь всем станет очевидно – продолжение войны послужит интересам Великобритании и САСШ, но никак не СССР и Германии.

– Неужели вы не понимаете, что это ничего не решает? Гитлер сделает перерыв, наберется сил и ударит по нас снова.

– У него в отличие от нас висит на шее война с Англией и формально война с САСШ, которую ни шатко ни валко, а вести нужно. Мы тоже не будем сидеть сложа руки, и, если четко продемонстрируем два условия, названных мною ранее, никакого желания повторять печальный опыт у Гитлера не возникнет. Кроме этого есть фактор внутренний. Немецкие генералы тихо ненавидят Адольфа Гитлера, который подвинул их вниз на исторически сложившейся иерархической лестнице германского общества. Так что не исключен вариант смены власти при первой же неудаче нынешнего канцлера.

– Так это еще хуже. Они сразу попытаются объединиться с Англией и САСШ против нас.

– Попытаться-то попытаются, но у них ничего не получится. Не будем забывать, что к этому времени Германия завоюет всю Европу. Для Англии и САСШ такое положение дел совершенно недопустимо, ибо означает их геополитическое поражение в недалеком будущем. Поэтому они станут требовать освобождения всех захваченных территорий. Кто бы ни пришел к власти в Германии, он на это не пойдет. Отдавать завоеванное – это противоречит самой сути германского характера. Народ не поймет. Поэтому, после того как Германия получит от нас по носу, у нее останется единственный выход – возобновить и углубить заключенный с нами мирный договор независимо от того, кто будет стоять у власти. Что касается идеологии национал-социализма…

– Не нужно считать товарища Сталина глупее, чем он есть на самом деле. То, что идеология национал-социализма не жизненна и само руководство Германии будет вынуждено ее сменить, понятно и ребенку.

– Я считаю вас гениальным руководителем, товарищ Сталин. Уже то, что вы больше года доверяете моим рекомендациям, несмотря на собственные сомнения и возражения вашего окружения, говорит о многом. Я в самых смелых своих мечтах не надеялась, что вы измените наступательную доктрину РККА на оборонительную.

– После того как вы записали всех сторонников наступательных действий в троцкисты, у меня просто не было другого выхода. – Сталин спрятал в усы улыбку. – Что ж, ваше мнение, товарищ Стрельцова, нам понятно. Не буду вас больше задерживать.

Никто не знал, как тяжело ему было ломать себя. Как он перечитывал вновь и вновь описание хода событий первых месяцев той, воображаемой войны, изложенное Ольгой по его требованию, ее анализ действий командования РККА. Скрупулезный разбор ситуации и вывод – в условиях столкновения с противником, имеющим количественный и качественный перевес, единственно верным решением было с первых дней перейти к обороне, а еще лучше – готовить ее заранее, до нападения противника. Готовить не только оборону, но и саму территорию к возможной оккупации и организации партизанской войны. Как тяжело далось ему понимание: единственный способ борьбы с немецкой армией на первом этапе – это война от обороны. Но после памятного марша минской танковой бригады, когда двадцать процентов техники осталось на территории воинской части, так как она была поломана и ждала отсутствующих запчастей, чуть больше четверти единиц выехавшей техники сломались по дороге, а до места добралось около половины числящихся в бригаде единиц, Сталин сделал серьезные выводы. А что уж говорить о том, что бензин комбриг реквизировал в соседней МТС, взяв под стражу директора.

Иосиф Виссарионович, узнав подробности марша, приказал комбрига не трогать, созвал комиссию из производственников, военных техников и засадил их писать двухгодичную программу обеспечения танковых бригад ремонтными подразделениями и запасными частями. Он был вынужден признать правоту Ольги, объективность ее анализа первых месяцев войны. Начинать соревноваться с немцами в ведении маневренных, атакующих действий нужно постепенно, всегда имея козырь в запасе.

Но все это в прошлом, сейчас нужно было решить, как поступить с Люшковым. Сомнения в очередном Ольгином прогнозе оставались. Впрочем, это касалось всех ее прогнозов.

– Соедините меня с товарищем Ежовым. Здравствуйте, товарищ Ежов. Скажите, что вы думаете о товарище Люшкове?

– Здравствуйте, товарищ Сталин. На товарища Люшкова за последние полгода поступило несколько нехороших сигналов от местных товарищей. Причем не только анонимных, но и от сотрудников. Фриновский уже выехал на Дальний Восток, в его задание входит в том числе и проверка сигналов товарищей. Если подтвердится то, что пишут, будем менять.

– Вот как… тут такое дело… Из внешней разведки получили данные, что Люшков завербован японцами и готовится передать им важные материалы. Но беда в том, что данные непроверенные, и существует опасность, что это целенаправленная дезинформация. Арестовав Люшкова, мы провалим нашего товарища в Японии, а этого делать никак нельзя. Поэтому люди из внешней разведки просят нас под любым предлогом отозвать Люшкова в Москву и здесь с ним работать, но так, чтобы об этом никто не узнал.

– Будет сделано, товарищ Сталин. Я завтра дам приказ о назначении его на другую должность и вызову в Москву.

– Торопиться не надо. Пусть он встретится с Фриновским, доложит, а тогда вызывайте.


На следующий день Хабаровск порадовал их мокрым снегом и пронзительным ветром. Свинцовые тучи проносились над головой, осыпали тяжелыми хлопьями. Изредка пробивалось солнышко, но тут же пряталось за одной из новых туч, которые с завидным постоянством пригонял колючий северо-восточный ветер. Город, как и многие другие города СССР, напоминал большую стройку, приостановленную зимой из-за плохой погоды.

Проверка началась со штаба армии. Ольге особо пока делать было нечего, она записывала в новую тетрадку звания, фамилии, должности командиров, которых ей довелось увидеть, и ставила напротив значки. Понравился ей человек своим умом, сообразительностью, умением реагировать на вопрос, внутренним достоинством, которое всегда отличает смелого от труса, – получал в тетрадку плюс или два плюса. Не понравился – получал минус. Если в оценке сомневалась, ставила рядом знак вопроса. Оля еще не знала, как она дальше распорядится этим трудом, но лиха беда начало, будет список, будем думать, а пока нужно было всматриваться, вслушиваться и ставить отметки. Поскольку все что-то записывали в свои тетради, эта деятельность внимания не привлекала.

Вечером она позвонила в Москву, выслушала начальство и восхитилась, как даже в таком незначительном эпизоде проявилось искусство Сталина сформулировать задачу так, чтобы при любом варианте действий с ее стороны всегда была возможность как похвалить, так и отругать за все, что бы она ни сделала. Это с одной стороны. С другой – такой постановкой задачи вождь подстраховывал основных исполнителей. Если у них что-то пойдет не так, ей давали карт-бланш на исправление ситуации. А значит, Иосиф Виссарионович верил, что в критической ситуации она сможет помочь. Это дорогого стоило, и ошибиться она не имела права.

Никто Ольге слова не скажет, ведь ей было велено заниматься своими делами, но той веры уже не будет. А на вере в то, что она не только знает будущее, но и чувствует, как его можно изменить, все и держалось эти полтора года. Именно поэтому, несмотря на сопротивление окружающих, Сталин настаивал и принимал решения, опираясь на предложенный ею план подготовки к войне.

Возвращаясь в гостиницу, девушка раздумывала над тем, как не дать Люшкову перебежать к японцам. Арестовывать человека в такой должности при исполнении обязанностей никто не будет, практика была немножко другой. Обычно перед арестом человеку меняли место работы. Когда он прибывал по новому назначению или прямо по дороге следовал арест. Командиров РККА сначала выгоняли на гражданку, а потом арестовывали и начинали следствие. Люшков эту кухню знал хорошо. Значит, если увидит подозрительные признаки, касающиеся его особы, может решиться на побег. С другой стороны, это означало, что на своей территории он пока чувствует себя в относительной безопасности, и за ее телодвижениями никакого ненужного внимания не будет. А вот за людьми Фриновского, прибывающими послезавтра, следить будут обязательно. Особенно если Люшков почувствует – проверка имеет своей целью его утопить.

Ольге нужен был информатор из ближайшего окружения Люшкова, и она после долгих раздумий в обеденный перерыв рванула из штаба армии в краевой отдел НКВД, благо здание было в десяти минутах ходьбы. Задача оказалась очень непростой, но Ольге вспомнился исторический опыт. Иногда сложные узлы проще разрубить. Бдительный сержант на входе проверил ее удостоверение и задал закономерный вопрос:

– Вы к кому, товарищ лейтенант? – Он приготовился записывать ответ в большую тетрадь дежурного.

– В столовую. Рядом проходила, дай, думаю, проверю, как тут кормят местных товарищей.

– По ступенькам вниз. – Дежурный отреагировал на это заявление каменным выражением лица и записал цель визита в журнал.

– Спасибо, – улыбнулась ему Оля и пошла по ступенькам вверх.

– Вы куда, товарищ лейтенант?

– В графе «цель визита» допиши «проверка дамской комнаты», – не оборачиваясь, ответила нахальная москвичка, продолжая подниматься по ступенькам.

– Откуда вам известно, что она на втором этаже? – не унимался подозрительный дежурный.

– Типовая планировка зданий, товарищ сержант, и жизненный опыт, – донесся до него голос со второго пролета лестницы.

«Столичная стерва!» – решил дежурный. «Какой настырный, сразу видно, начальник здешний – параноик, помешанный на безопасности!» – подумала Оля. Не мудрствуя лукаво она направилась в приемную. «Люшков, скорее всего, обедает, а в приемной скучает его секретарь. Ждет, когда начальник вернется и отпустит его утолить муки голода». Но все оказалось несколько иначе.

– Здравствуйте, а товарищ Люшков у себя?

– Здравствуйте, он уже собрался на обед, у нас перерыв, вам придется подождать или прийти попозже.

– Может, вы мне сможете помочь. У меня совсем простой вопрос. Вот список командиров РККА из штаба армии. Мне бы хотелось побеседовать с сотрудниками из нашего ведомства, которые их знают лично. Частная беседа не более пяти минут. Меня интересует постороннее, но откровенное мнение. Нигде я на него ссылаться не буду, но нужно проверить свои выводы.

Из кабинета вышел невысокий кругленький мужчина с залысиной на макушке, пухлыми губами и близко посаженными бегающими глазами. Глаза непрерывно прыгали с одного предмета на другой.

– Здравствуйте, товарищ, вы ко мне?

– Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга! – сразу вскочил со стула секретарь. – Товарищ лейтенант из московской комиссии, проверяющей Дальневосточную особую армию. Пришла с просьбой помочь найти наших сотрудников, знакомых с командирами штаба армии. У нее целый список. Хочет с ними побеседовать, узнать их мнение об интересующих ее командирах и сравнить со своим.

– Понятно… а кто вас к нам послал?

– Никто, это моя инициатива.

– Понятно… хорошо, товарищ Пашковский вам поможет. Товарищ Пашковский, посмотрите список, подумайте, с кем стоит поговорить, созвонитесь. Потом доложите. Если меня будут спрашивать, буду через полчаса, в тринадцать сорок.

– Есть!

Люшков быстро вышел из приемной. Заметив прикрученный на дверях оконный шпингалет, играющий роль импровизированного засова и позволяющий закрыться изнутри, Оля затворила дверь в приемную, задвинула защелку и повернулась к изумленно наблюдающему за ее манипуляциями старшему лейтенанту.

– Послушайте меня внимательно, товарищ Пашковский, и не перебивайте. Во-первых, ознакомьтесь с одним документом. У вас ножницы есть? Спасибо.

Взяв протянутые ей ножницы, она подпорола подкладку своего полушубка, висевшего на вешалке, и протянула ему кусок белого шелка с текстом, подписью и печатью. Внимательно рассмотрев документ, секретарь, не сказав ни слова, отдал его обратно.

– Есть подозрения, что в скором времени Люшков сбежит к японцам, прихватив с собой документы стратегической важности. К сожалению, обоснований для ареста недостаточно, а Люшков не та фигура, которую можно трогать без доказательств. У него имеются могущественные знакомые, которые за него вступятся. Нам остается только реагировать на возможные действия вашего начальника. Если вы заметили, нервы у него уже на взводе. Скоро приедет Фриновский с комиссией, начнет копать, а вы сами знаете, если ищешь, то всегда найдешь. Вот в этот момент, мы подозреваем, его нервы не выдержат, и начальник Дальневосточного отдела НКВД товарищ Люшков попытается перебежать к японцам. Мы этого допустить не можем. Надеюсь, что вы тоже. От вас требуется только одно. Каждый день я буду сообщать вам номер телефона, по которому вы меня сумеете найти. Вы позвоните мне только тогда, когда ваш начальник соберется выехать с проверками на пограничные заставы. За содействие я вам гарантирую неприкосновенность, сохранение звания и возможность продолжать работу в НКВД.

– Скажите, товарищ лейтенант, а кто учил вас вербовать агентов? – Секретарь за иронией попытался скрыть свою растерянность и выиграть время на обдумывание ситуации. До него еще не совсем дошло, что из могущественного первого помощника Люшкова он после услышанного превратился в пособника потенциального изменника.

– Вы, видимо, меня неправильно поняли, товарищ старший лейтенант. Я вас не вербую, я делаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.

Он поразился, как изменился ее взгляд, голубые веселые глаза сразу стали холодными и колючими, как февральский ветер.

– Не знаю, знакомы ли вы с такой идиомой, поэтому поясню детально. Достаточно мне заподозрить, что вы рассказали об этом разговоре Люшкову или что в вашу голову закралась мысль попытаться меня обмануть, я сразу арестую не только вас, но и всю вашу семью. И поверьте мне на слово, вам не понравится то, что я сделаю. Никто вас не защитит. Если вы надеетесь на своего начальника, то я удивляюсь вашей наивности. Он пальцем не шевельнет, чтобы вам помочь, и будет делать все, пытаясь выиграть время и подготовиться к побегу. Хочу предостеречь от всяких необдуманных решений, которые могут прийти на ум. Они ничем не помогут ни вам, ни вашей семье, только навредят. Я намекаю на мысль пустить себе пулю в висок или, подумать страшно, поднять руку на женщину. Я имею в виду себя. На самом деле вы еще не поняли, как вам повезло. Позже поймете. И запомните. Я очень ответственно отношусь к своим словам. Совсем недавно пообещала одному гражданину, что останется жив, он мне не верил, а в том случае расстрел был неизбежен. Но умный уж очень гражданин попался. Неравнодушна я к умным мужикам. Вы можете мне не верить, но добилась своего. Сидит в одиночке, сидеть будет долго, но работает своей головой на благо страны и трудового народа. Искупает вину. А с вами куда проще. Вы виноваты только в том, что вовремя не заметили, как ваш начальник переродился во врага народа. Это тоже еще не доказано, многие сомневаются, но мой нюх меня еще не подводил. Рассказала вам даже больше, чем надо. У вас есть две минуты на размышления. Пистолетик я свой достану, чтобы вы глупостей не наделали, а то бледный совсем и блеск нездоровый в глазах. Держите руки на столе, успокойтесь и думайте головой. Вы человек умный, интеллект в глазах так и светится. Я как вас увидела, сразу вы мне понравились.

Видя, что секретарь не дергается, Оля опустила руку с пистолетом себе на колени: зачем нервировать товарища и сбивать с мысли.

Старший лейтенант, Пашковский Семен Давыдович, смотрел на сидящую перед ним девушку и пытался избавиться от дурацкого ощущения: все происходящее ему снится. Умом он понимал – все более чем серьезно. За десять лет работы в НКВД он хорошо научился чувствовать опасность. Это чувство сейчас зашкаливало. Печать и подпись под документом оказались настоящими, и сотрудница, их предъявившая, была настоящая. Но поведение этой сотрудницы не укладывалось ни в какие рамки. Казалось, перед ним выступает неумелая актриса, играющая роль работника НКВД, и только лед в глазах отрезвлял и заставлял задуматься, зачем ей разыгрывать эту сценку.

– По тому, как вы себя ведете, товарищ лейтенант, складывается впечатление, что вы не очень хотите услышать мое согласие.

– Вот, о чем я и говорю. Если бы не этот грубый отпечаток интеллекта, обезобразивший вашу личность, товарищ Пашковский, я бы вас сразу арестовала. Вы не понимаете, насколько для меня это было бы проще и понятней. Шеф ваш сразу ударится в панику, понимая: копают конкретно под него, а вы про него очень много можете рассказать интересного, если вас вдумчиво и неторопливо расспрашивать. Времени у него мало, надо на что-то решаться. Через день-другой собрал бы он документы в портфель, взял бы пару самых послушных, доверенных волкодавов и махнул бы с инспекцией на заставу. А мы тихонько следом, и волкодавы ему бы не помогли. Никто бы не помог… так вот простенько и незамысловато. Но недаром в народе говорят: «простота хуже воровства». Грязно получится, шуму много, много лишней крови. Начальство ничего не скажет, но запомнит, а там, глядишь, и ты уже не нужен… такие дела необходимо делать тихо, чтобы никто не узнал…

Она смотрела сквозь него, словно не видя, задумавшись о чем-то. Потом ее глаза потеплели и стали похожи на поверхность горного озера в солнечный день, голубые и искристые. Взглянув на часы, девушка сказала:

– Две минуты давно прошли. Ваше решение, товарищ Пашковский.

– Я буду с вами сотрудничать, в конце концов, это моя обязанность как работника НКВД, даже если я уверен в том, что вы ошибаетесь. Я пять лет работаю с Генрихом Самойловичем и знаю его лучше других. Он неспособен на такой поступок.

– Отлично. – Оля проигнорировала его реплику. – Когда вам лучше звонить?

– Я прихожу на работу полвосьмого. Звонить лучше до восьми. Товарищ Люшков, как правило, приходит между восемью и полдевятого.

– Понятно. Вот фамилии командиров. Подумайте, с кем мне поговорить, и расскажите, где его найти. – Она отодвинула защелку, открыла дверь в приемную.

– Старший лейтенант Савельев, двенадцатый кабинет, направо по коридору. Я сейчас с ним созвонюсь, думаю, он уже на месте. Если нет, вам придется подождать.

– Не страшно. Я буду рада ошибиться в вашем начальнике. Лично попрошу у вас и у него прощения. Иголка с ниткой найдется? – Спрятав шелк, быстро зашив подкладку, забрав свой список и полушубок, Ольга направилась в указанном направлении.

Вернувшийся из столовой, Люшков первым делом спросил:

– Где наша гостья?

– У Савельева. Как закончит с ней, придет к вам и все доложит.

– Хорошо. О чем спрашивала?

– Только про командиров. Показала мне список из пяти фамилий. Я о них ничего не знал и отправил ее к Савельеву. Он у нас штабом армии занимается.

Вскоре пришел Савельев, но ничего нового не добавил.

– Типичная столичная стерва. Расспросила про командиров, я ей говорю, давайте встретимся после работы, в кино сходим или в ресторан, может, я еще чего вспомню. А она мне: «Извините, у меня на такие глупости времени нет!» И ушла.

– Хорошо, можете быть свободны. Товарищ Пашковский, соедините меня с товарищем Мехлисом, он в штабе армии.

– Слушаюсь.


Вернувшись в штаб армии, Оля, вместо того чтобы разбираться с системой организации связи штаба армии с подразделениями в случае боевой тревоги, была вызвана на ковер к начальству.

– Товарищ Захарова, мне звонил товарищ Люшков. Что вы можете сказать по этому вопросу?

– В тринадцать часов я направилась в местное отделение НКВД. Там пообедала, пообщалась с местными товарищами по интересующему меня вопросу и в тринадцать пятьдесят вернулась обратно, приступила к изучению системы связи штаба армии с воинскими подразделениями.

– О чем вы спрашивали товарищей из НКВД?

– Меня интересовала их характеристика некоторых командиров штаба армии.

– Кто вам это поручал?

– Никто. Это мой личный интерес к понравившимся мне командирам, который я удовлетворяла во время своего обеденного перерыва. Об этом было совершенно четко сказано товарищу Люшкову. Не понимаю его желания сообщить об этом вам. Если ко мне нет больше вопросов, разрешите удалиться для выполнения основной работы.

Мехлис задумчиво рассматривал стоящую перед ним молодую девушку и пытался побороть раздражение и злость, бурлившие внутри. Весь его немалый жизненный опыт кричал: «Не трогать! Опасно для жизни!» – но умом он не мог в это поверить. Чем может быть опасна ему эта девчонка, возомнившая что-то из себя только потому, что ей дали задание за ним присматривать. Вела она себя внешне очень прилично, выказывала должное уважение начальнику комиссии. Но никогда не опускала глаза и всегда выигрывала в гляделки, чем бесконечно раздражала Мехлиса, привыкшего опускать глаза только перед Сталиным. Все остальные избегали его взгляда, чем он страшно гордился. Эта молодая стерва смотрела на него с легким, веселым любопытством, как смотрят дети на пойманного резвого жучка и решают, дать ему еще побегать или раздавить. «Ничего, ничего, приедет Фриновский, посмотрим, как ты тогда попрыгаешь, тварь».

– Идите пока. Послезавтра приезжает товарищ Фриновский, подготовьте свой отчет, я думаю, он захочет с вами встретиться.

– Это большая честь для меня! – Восторженно воскликнула девица, не особо скрывая иронию и, как показалось Мехлису, с трудом сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Четко развернулась и, печатая шаг, вышла из комнаты. Сидевшие в комнате командиры с трудом удерживали каменные мины на лицах. Выскочив из комнаты, Мехлис, успокоившись, вдруг остановился как громом пораженный и зло рассмеялся. «Она меня провоцирует! Всю дорогу она меня провоцирует на необдуманную реакцию, ведь формально к ней не придерешься. Работает чуть ли не сутки напролет. Даже когда к ней приходят в номер в шахматы поиграть, продолжает что-то писать в свои тетрадки, которых у нее полчемодана. К поведению тоже не придерешься. И я, как последний дурак, чуть не попал в ловушку. Видно, Сталину на меня нажаловались, и он решил проверить, насколько объективно я действую. Нет, голубушка, твой номер не пройдет. Но когда мы вернемся, тогда посмотрим, кто будет смеяться последним».

Последующая неделя прошла спокойно. Работы оказалось много, состояние организации связи в подразделениях было на уровне Средних веков, громким голосом и посыльными. Телефонная связь могла действовать только в мирное время, когда провода висели на столбах и их не резали диверсанты. В военное время, теоретически, связь могла быть установлена в сухую погоду. Матерчатая изоляция проводов приводила к тому, что лужи, дождь и слякоть становились несовместимыми с понятием военной телефонной связи. В войска начали массово поступать новые радиостанции, по крайней мере, Дальневосточная особая армия была уже укомплектована радиосвязью процентов на восемьдесят на уровне батальона и выше – на все сто. Но толку от этого оказалось немного. Практически все аппараты лежали на складах нераспакованными. Все ждали: кто-то приедет, научит или выдадут приказ, в котором четко объяснят, что делать с этими хреновинами.

Делать было нечего, приходилось собирать командиров и показывать. Концепция радиосвязи, разработанная специалистами для РККА, включала в себя радиостанции нескольких типов. Самый массовый образец со сменным кварцевым резонатором мог быть нескольких модификаций, разной выходной мощности и позволял осуществлять голосовую связь на расстояниях до десяти километров. Предназначался он, в зависимости от рода войск и мощности аппарата, для связи взвод – рота, рота – батальон, батальон – штаб полка, для артиллерийской батареи с корректировщиком, авиации и танков поддержки с соответствующими пехотными частями. Маломощные аппараты использовались для связи экипажей внутри одного подразделения друг с другом, как танков, так и самолетов.

Голосовые радиостанции предназначались для передачи актуальной информации, ценность которой терялась в течение часа или раньше. Передача велась: открытым текстом, эзоповым языком, с использованием радистов, владеющих редким языком одного из народов СССР. Конкретное решение по голосовой связи принималось командиром полка или батальона в зависимости от наличия нужного контингента.

Штаб полка и командование, стоящее выше, снабжались мощными радиостанциями соответствующей дальности, принимающими текстовые сообщения. Тут разработчики концепции не стали изобретать велосипед и дали рекомендацию разработать советский аналог шифровальной машины «Энигма». С ее помощью разрешалось шифровать сообщения, актуальность которых терялась в течение нескольких суток. Для всей остальной информации предполагалось использовать шифры повышенной сложности.

Как обычно, чего-то не хватало. Если радиостанции уже были в частях, то шифровальных машин или таблиц кодирования для специальных шифров не было вообще. Но Ольгу это не остановило. Попросив собрать командиров связистов из штабов дивизий, танковой бригады и авиаотряда, с которыми должен поддерживать связь штаб армии, она прочитала короткую лекцию по основам шифрования.

– Товарищи командиры, чтобы не толочь воду в ступе, мы сразу с вами займемся делом. Первым нашим заданием будет научиться составлять таблицы кодирования. На столе лежат книги, которые я взяла на сегодня в местной библиотеке. Прошу каждого подойти и выбрать себе одну. На доске я изобразила буквы алфавита, но не по порядку. Что вам напоминает эта запись?

– Клавиши печатной машинки, – крикнул самый сообразительный.

– Правильно. А кто знает, почему я так записала? Почему клавиши печатной машинки расположены именно в таком порядке?

– Так легче печатать, – дружно отозвались командиры. Связистов учили работать на печатной машинке.

– В целом правильно. Легче печатать потому, что в центре сосредоточены буквы, чаще всего встречающиеся в тексте, а по бокам те, что используются редко. Это обстоятельство нам нужно будет обязательно учитывать при составлении кодовой таблицы. Возьмите лист бумаги, карандаш и перерисуйте таблицу алфавита. Откройте книгу на произвольной странице и зашифруйте каждую букву четырехзначным числом. Первые две цифры – номер строки, вторые две – номер буквы в строке. Чем ближе буква к центру таблицы, чем чаще она встречается в тексте, тем большее количество чисел нужно поставить ей в соответствие. Для начала определимся так: для букв двух центральных столбцов – находите их в тексте страницы не менее восьми раз и записываете под ними по восемь четырехзначных чисел. Соответственно, двигаясь от центра таблицы, для букв других столбцов по шесть, четыре, два, и по одному числу для букв крайних столбцов. Не забудем также про такой символ, как пробел. Пустое место в тексте встречается чаще любых других символов. Так же, как ноль встречается чаще других цифр… а среди людей… не будем о грустном. Поэтому пробелу вы найдете в соответствие не меньше десяти чисел. Это нетрудно. Куда ни плюньте, вы попадете в пустое место. В тексте то же самое. Только плевать не надо, книги библиотечные. Но это еще не все. С обратной стороны листа мы запишем другую таблицу. Здесь вы внесете полученные числа, обязательно в порядке возрастания, а напротив – соответствующую букву. Если вы все правильно сделаете, получится больше ста чисел. Это и будет кодовая таблица. Одна сторона для шифровки, другая для дешифровки. Сразу все рисуйте под копирку, в двух экземплярах. Десять минут на выполнение задачи. Кто готов, подходит ко мне и показывает результат. У кого есть вопросы, зовет меня, я подхожу и объясняю. Время пошло, товарищи командиры.

– У меня вопрос, товарищ лейтенант. Я не понял, что вы про ноль говорили. Его тоже кодировать?

– Нет, товарищ капитан. Только буквы. Цифры будем писать прописью.

Не сразу, но постепенно дело пошло. Засадив их на два часа изготавливать кодовые таблицы, у кого сколько выйдет, но обязательно больше десяти, через какое-то время Оля продолжила обучение:

– Итак, мы готовы начинать составлять шифрованные сообщения. Мы используем так называемый код подстановки, когда буква сообщения заменяется другими символами. Вы должны знать, что это самый примитивный из возможных принципов кодирования и в простом виде применять его опасно. Если вы используете самую простую кодовую таблицу, один символ – одно и то же число, такую шифровку взломает любой студент, изучивший основные принципы дешифровки, и сделает это очень быстро. В нашем варианте, когда мы используем вместо одной буквы целый набор чисел, так, чтобы одно и то же число встречалось в шифровке редко, это уже значительно трудней. Но для того чтобы дешифровка стала невозможной, в обозримый промежуток времени мы должны сделать еще одно усложнение, а именно – запутать структуру шифровки. Ведь если человек, разгадывающий шифр, поймет, что букве соответствует четырехзначное число, это существенно упростит его работу. Структуру путают различными способами.

Самый простой – добавление перед каждым словом кодированного сообщения заранее оговоренного числа незначащих цифр, которые при дешифровке игнорируются. Тут каждый вправе выдумать свой собственный принцип. Например: перед парным словом вы ставите три произвольных цифры, перед непарным две. Либо перед первым словом – три цифры, перед вторым – две, перед третьим – одну и снова – три, две, одну. Незначащие цифры ставите после кода пробела. Поэтому пробелу нужно всегда ставить в соответствие максимальное количество чисел, так, чтобы они, по возможности, не повторялись. Запутав таким образом структуру сообщения, вы значительно затрудните расшифровку, сделав ее невозможной в обозримый период времени. А зачем мы создали столько таблиц, надеюсь, каждому ясно без пояснений. Каждое последующее сообщение кодируете новой таблицей. Если таблицы закончились, используете, начиная с первой, по второму кругу, одновременно готовя новые. Какие ко мне будут вопросы?

– А откуда тот, кому я пишу радиограмму, будет знать, какой таблицей закодировано сообщение?

– Еще раз повторяю. Есть два экземпляра таблиц, одна у вас, другая у вышестоящего связиста. Каждый новый сеанс в вашем радиообмене кодируется следующей по порядку таблицей. И вы, и ваш собеседник самостоятельно определяете номер нужной таблицы. Можете записывать номер использованной таблицы в специальный блокнот, который хранится вместе с другими секретными материалами в вашем сейфе. Еще вопросы?

– С этими цифрами, которые нужно вставлять, не до конца понятно. Кто и куда их вставляет?

Народ весело рассмеялся.

– Вопрос, конечно, непростой. В других случаях сама природа нам помогает разобраться с тем, кто и куда вставляет, и то бывают проблемы. Вроде и понятно, что вставлять и куда вставлять, а не получается. С шифровками все значительно сложнее, тут думать надо. Но ничего, товарищ капитан, сейчас мы с вами попрактикуемся, и вы увидите – в этом случае вставлять ненамного труднее, чем в других, а может, даже легче и приятней. – Подождав, пока слушатели обсудят эту животрепещущую тему, она продолжила: – Давайте создадим трехуровневую систему, вы четверо будете изображать связистов уровня штаба полка, вы двое – штаба дивизии, а вы, товарищ майор, остаетесь на своей должности – будете отвечать за связь штаба армии. Копии своих таблиц передаете вышестоящему командиру связи. С каждым из вас он обязан проводить радиообмен сообщениями только при помощи ваших таблиц. Таким образом достигается основной принцип шифрованной радиосвязи – любую шифровку способны прочитать лишь те двое, кто передает и принимает сообщение. Никто другой, ни свои, ни чужие, этого сделать не могут. Вы, товарищ майор, свои кодовые таблицы передаете мне, я буду командиром связи Генштаба. Я вам сейчас составлю шифровку. Ваша задача – ее расшифровать, на основе полученных распоряжений поставить задачи дивизиям и передать им соответствующие шифровки. Ну а вы, товарищи связисты дивизии, расшифровав сообщение штаба армии, поставите задачи перед своими полками.

До вечера с горем пополам интенсивный курс обучения был окончен, народ разъехался по своим частям, оставив копии таблиц в штабе армии. Все получили задание в течение суток развернуть радиостанции, послезавтра выйти на реальную радиосвязь и обменяться шифрованными радиограммами. После нескольких удачных сеансов связи, когда полученные знания закрепятся на практике, провести аналогичные занятия в своих дивизиях с командирами связи полковых штабов.

Каждое утро Оля звонила Пашковскому, оставляла свой телефон и узнавала новости. Пока никакой подозрительной активности клиент на проявлял, хотя Фриновский уже несколько дней как приехал. Оля тоже ждала встречи с грозным первым заместителем Ежова. Она не верила, что Мехлис так просто оставит ее в покое. Наверняка уже нажаловался Фриновскому на непонятную подчиненную во время очередного застолья, которое с завидной регулярностью устраивала для руководства комиссий местная руководящая братия.

Затем начались проверки в подразделениях. Со связью везде картина была приблизительно одинакова, без пинков дело не шло, но после пинка никаких особых проблем не возникало. «Со связью нужно решать. Требуется постановление наркома обороны, предписывающее хотя бы раз в неделю отключать все телефоны в войсках и пользоваться исключительно радиосвязью. Тогда дело пойдет. Иначе радиостанции будут пылиться на складах, пока кто-то не приедет и не настучит по ушам. Когда этот кто-то уедет – сложат в коробки и сдадут обратно на склад. А приказ есть приказ. Отключив телефоны, вынуждены будут осваивать новую технику. С этим все ясно, но с Люшковым ничего не ясно. Фриновский уже несколько дней трясет управление, а Генрих Самойлович никаких подозрительных движений не предпринимает, то ли выжидает и у него уже все готово, то ли вообще об этом не думает. Обидно будет не успеть. Еще неделю мы покрутимся в близлежащих частях, а потом – суп с котом. Придется сообщить начальству, чтобы на меня не рассчитывали или выделили для захвата персональный самолет и парашют!» – устало подумала Стрельцова.

Вечером разболелись зуб и голова. У дежурной по этажу нашелся порошок аспирина, но помог не сильно, видно, продуло непривычную к такой погоде девушку холодным февральским ветром. Не успела она усесться за вечернюю работу по анализу всего, что ей за день пришло в голову, как прибыл посыльный от Фриновского с сообщением, что ее желают видеть.

Заместитель Ежова разместился в двухкомнатном люксе, первую комнату которого оборудовал под временный кабинет. Михаил Петрович сидел за письменным столом и что-то писал. Был он мужчиной большим, сильным, излучающим надежность и уверенность. Лишь слишком мягкие, брезгливо изогнутые губы портили его внешность, выдавая натуру подозрительную и беспринципную.

– Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, лейтенант Захарова по вашему приказанию прибыла.

– Присаживайтесь, товарищ лейтенант. Я хотел с вами побеседовать неофициально по поводу того представления, которое вы устроили в поезде. Так как мне это рассказал товарищ Мехлис, все говорит о проступке, который может иметь для вас самые серьезные последствия.

– Докладываю по существу: я заметила, что повар умышленно делает пищу излишне острой, видимо, с целью увеличить продажу пива и вина. Не запивая, его блюда есть было просто невозможно. Начальник поезда знал это, но не предпринимал никаких мер к исправлению ситуации. После сделанного мной внушения и объяснения того, как можно трактовать такие действия, ситуация исправилась, повар впервые за восемь месяцев работы получил от трудящихся четыре благодарности с записью в книгу предложений. Начальник поезда стал регулярно дегустировать блюда своего вагона-ресторана. Это все.

– Хм… в вашей интерпретации это выглядит совсем не так, как рассказал товарищ Мехлис. Чем вы это объясните?

– Товарищ Мехлис при этом разговоре не присутствовал. Насколько мне известно, свидетелей не расспрашивал. Кто и какую информацию ему предоставил, мне не сообщал. Я ему объяснила то же, что и вам, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга.

– Понятно… а что там у вас за вопросы появились к местным товарищам? Мехлис рассказывал, что ему жаловался на вас товарищ Люшков.

– Рискну предположить, что товарищ Мехлис неправильно понял товарища Люшкова. Не сомневаюсь, товарищ Люшков просто перепроверял то, что услышал от меня.

– И что же он от вас услышал?

– Я собирала сведения о некоторых командирах штаба армии. Это одно из моих заданий.

– Расскажите поподробнее о ваших заданиях.

– Мне поручено в свободное от основной работы время выполнить несколько дополнительных заданий. О сути этих заданий приказано никому не докладывать. Я думаю, вас этот запрет не касается, но я обязана выполнять приказ. Если это вас интересует, можете попытаться выяснить детали у моего начальства в установленном порядке.

– Кто вам давал задание?

– Я не имею права об этом говорить. Вы это можете выяснить в установленном порядке, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга. Мне очень жаль, что приходится вам отказывать, но приказ есть приказ. Прошу меня правильно понять.

– Я вас понимаю… одно хочу заметить. Ваши отношения с товарищем Мехлисом, с моей точки зрения, не способствуют выполнению вашего задания, каким бы оно ни было.

– Вы правы… это моя грубейшая ошибка. С самого начала не заладилось, а потом уже поздно было. Я приложу все силы, чтобы исправить положение.

– Не нужно себя так ругать. Товарищ Мехлис человек не простой. Если будут трудности, обращайтесь, думаю, смогу вам помочь.

– Спасибо, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга. Для меня большая честь познакомиться с вами. Надеюсь, что мы еще не раз встретимся.

– И мне было интересно познакомится с вами, товарищ Захарова.

Когда она выходила за дверь, он задумчиво осмотрел ее ладную фигуру, двигающуюся внешне плавно, но на самом деле быстро и стремительно. Все, что он сегодня успел о ней узнать по телефону, сделав несколько звонков в Москву, привело в легкое изумление. Ему достаточно быстро удалось установить – ее перевод в столицу был организован по неофициальной протекции Артузова, более того, как только лейтенант Захарова уехала в командировку, Артузов распорядился передать ее личное дело в ИНО, при этом оставив на работе в отделе, проверяющем боеспособность частей РККА. В данный момент она являлась сотрудником ИНО, прикомандированным к отделу НКВД, а значит, неприкасаемой. Фактически, после реорганизации ИНО и подчинения его непосредственно Сталину, только он мог дать добро на арест сотрудника этой организации. Но такого еще не было. Сотрудник ИНО мог бесследно пропасть, стать жертвой несчастного случая или разбойного нападения, но обвиняемым он не становился никогда.

Все эти изменения в карьере ничем не примечательной ранее сотрудницы НКВД произошли в течение последних трех недель. «Интересно девки пляшут… – подумал Фриновский. – Чем же она так Артузову сподобилась?» Как только осторожный комиссар госбезопасности увидел рядом с девушкой торчащие уши Артузова, сразу прекратил дальнейшие расспросы. Слишком тесные отношения связывали Сталина с Артузовым в последнее время, чтобы лезть в его дела, когда видно невооруженным глазом – ИНО не хочет привлекать внимания к этой сотруднице. «А девушка непростая, сразу видно. Как их только Артузов находит, талант у него на девок…»

Его мысли невольно вернулись к недавнему покушению на Ольгу Стрельцову.

Та неожиданно для всех, в том числе и ее непосредственного руководителя, который замучил следователей рассказами, какая она гениальная ученая, оказалась сотрудником ИНО. Артузов ее после покушения где-то спрятал, так и не показав следователям, как не показал нападавших, ни убитого, ни арестованного. На жалобу Ежова вождь коротко ответил:

– Артузов сам разберется, не надо ему мешать.

Фриновский тем не менее по распоряжению Ежова покопал немного это дело, официально никто не мог этого запретить, попытался разобраться, что же от них скрывают. Когда разобрался, никому ничего не сказал, Ежову доложил официальную версию про английских диверсантов. Слишком пахло смертью от того, что он раскопал. Доказательств у него не было, но он не сомневался: та Ольга, которую в свое время поручали искать Ягоде и копия письма которой до сих пор оставалась в деле, и Ольга Стрельцова, сделавшая за полтора года карьеру от уличной шалавы до крупного специалиста в радиолампах, – одно и то же лицо. Найдя ее и взяв под свое крыло, Артузов стал для Сталина не просто начальником ИНО, а доверенной особой, охраняющей объект стратегического значения.

С тех пор у первого заместителя Ежова появилась мечта встретиться с Ольгой Стрельцовой и расспросить ее о своем будущем. Он был уверен – она его знает. Михаил Петрович не спешил, жизнь длинная, рано или поздно ему удастся поговорить с девушкой. Поэтому, поняв, что у Захаровой задание от Артузова, решил помочь, если получится. Как говорят в народе, ни одно доброе дело не остается безнаказанным.


Возвращаясь от заместителя Ежова, Оля подумала: хитрый Фриновский первым делом навел справки о ней после того, как ему нажаловался Мехлис. И что-то узнал, раз вел себя столь доброжелательно. Даже отказ ввести его в курс дела по ее нынешним заданиям воспринял как нечто само собой разумеющееся. «Хоть тут проблем не будет, а в том, что, испортив отношения с Мехлисом, я допустила грубую ошибку, он прав на все сто. Нужно исправлять положение, покривляться, показать, как я его вдруг начала бояться. Хотя… актриса из меня еще та. Как бы хуже не сделать».

Встала Оля злой и невыспавшейся. Болела голова, глаза, нос подозрительно хлюпал. Позвонив Пашковскому, она даже не обрадовалась, когда тот взволнованным голосом доложил, что вчера вечером получили телеграмму из Москвы. Люшкову предписывалось сдать дела заместителю, а самому явиться в главное управления для получения новой должности. Прочитав телеграмму, начальник, по словам порученца, сильно побледнел и хриплым голосом приказал приготовить билеты в Москву на послезавтра. Также он дал указание Пашковскому сегодня с утра перезвонить на заставу 53-го погранотряда и сообщить, что он к ним приедет не позже четырнадцати часов. Это особенно удивило Пашковского, так как не прошло и трех недель с тех пор, как 53-й погранотряд они с шефом и еще несколькими сотрудниками проверили вдоль и поперек. На вопрос Пашковского, ехать ли и ему на заставу, Люшков ответил отрицательно, велел им с заместителем подготовить список вопросов по текущим делам, на которые нужно дать пояснения до отъезда в Москву. До 53-го погранотряда было не меньше двух часов езды на автомобиле. Сильных снегопадов в последнее время не наблюдалось, так что дорога к заставе должна была быть сносной.

Комиссия сегодня проверяла штаб одной из дивизий, расположенный в двадцати километрах от Хабаровска. Штабы не любят располагаться далеко от цивилизации. Оставив Пашковскому телефон штаба дивизии, Оля попросила сразу же перезвонить, когда станет точно известно время отъезда Люшкова на заставу. В восемь утра автобус должен был забрать всех проверяющих из гостиницы и отвезти на место. Ватутина и Степанова она встретила на лестнице.

– Товарищ полковник, я вчера звонила в Москву, мне поручили взять с собой Степанова и к обеду быть в пятьдесят третьем погранотряде, провести там плановую проверку боеготовности. Езды туда три часа. Поможете нам в штабе дивизии найти транспорт, чтобы добраться?

– Если поездка на грузовике вас не испугает, найдем легко. Сани с лошадьми тоже найдем, медленней, но надежней. А что за срочность такая?

– Сама удивляюсь.

– Ну-ну…

Она успела еще два часа позаниматься со связистами. В одиннадцать часов прибежал порученец комдива и сообщил, что звонил Пашковский, просил ей передать – выезд через час.

О транспорте было договорено с утра, забрав у Ватутина порученца, они сели в грузовик. Степанову пришлось забраться в кузов. К сожалению, штаб дивизии лежал в другой стороне от 53-го погранотряда, и им пришлось возвращаться обратно в город. С учетом скорости легкового автомобиля, на котором поедет Люшков, они отставали, но Ольга не волновалась. «Сразу за линию не рванет. Должен на заставе покрутиться, потом придумает предлог и с небольшим сопровождением тронется в путь. Скорее всего, на лыжах. Дальше возможны варианты. Если убедит сопровождение отпустить его одного на секретное дело, то просто рванет без крови, если не убедит – будет стрелять. Бежать на лыжах они не станут, пойдут шагом, догнать особых проблем не будет. Если повезет, то возьмем просто в расположении погранотряда, тепленьким».

Но не все сталось, как гадалось. Встретил их на заставе лейтенант погранвойск Любашкин, назвавшийся заместителем начальника 53-го погранотряда. Узнав, что Люшков с начальником отряда больше чем полчаса назад ушли по делам, пообещав через три часа вернуться, она поведала заместителю цель их приезда на заставу.

– Товарищ лейтенант, по только что полученным оперативным данным японскими милитаристами готовится захват начальника Дальневосточного отдела НКВД товарища Люшкова. Нам поставлена задача – не допустить этого. Запомните – как бы ни складывалась обстановка, товарищ Люшков не должен попасть живым в руки врага. Подымайте заставу в ружье. Нам с лейтенантом нужны лыжи и две пристрелянные снайперские винтовки. Еще – пять лучших лыжников сопровождения. Мы пойдем вперед, остальные за нами. Возьмите несколько санок, возможны убитые и раненые. Ветра и снега нет, лыжня должна быть хорошо видна, искать след не придется. У вас пять минут, выполняйте. Как ты стреляешь, лейтенант? – поинтересовалась Оля у напарника, не произнесшего за все это время ни одного слова.

– Хорошо, – обстоятельно и развернуто ответил на поставленный вопрос лейтенант Степанов.

– Почему-то я в этом не сомневалась, – буркнула себе под нос Оля, затягивая ремешки крепления лыж.

Подошедшая к ним пятерка включала в себя и лейтенанта Любашкина. У него за спиной висела снайперка, в руках он нес еще две снайперские винтовки. Все они были старого образца, с четырехкратной оптикой и кронштейном над стволом. Заряжались по одному патрону. Дульный тормоз с компенсатором ее конструкции, после доделки Симоновым получивший гордое название «Компенсатор Стрельцовой – Симонова», отсутствовал, хотя уже пошел в серийное производство. Все новые снайперки поставлялись в войска с привинченными компенсаторами. Но выбирать было не из чего.

– Винтовки пристреляны, товарищи. К сожалению, наши снайперы, кроме меня, с лыжами не очень дружат.

– Ничего, нас троих будет достаточно. А патроны, смотрю, вы нам обычные даете?

– Отборные только у меня есть, я их сам, руками, откатываю из общей кучи. И то чуть больше десятка осталось.

– Дай хоть по паре штук. Кто знает, с какого расстояния стрелять придется. Ну что, побежали.

Минут через тридцать быстрого бега, взобравшись на очередную невысокую сопку, они увидели внизу одинокую фигуру в офицерском полушубке.

– Капитан наш, – коротко, на выдохе сказал бежавший сзади Оли боец. Она молча кивнула.

– Где товарищ Люшков? Как давно ушел? – первым делом спросила Оля у начальника отряда.

– Еще четверти часа не прошло. Сказал, с агентом важным у него здесь встреча. Вернется через час-полтора. А что случилось?

– Получены агентурные данные о возможной засаде. Наша задача – не допустить захвата товарища Люшкова. В крайнем случае приказано стрелять на поражение. Надеюсь, до этого не дойдет. Вперед, товарищи. Далеко он уйти не мог.

Минут через пятнадцать наткнулись на место, где одинокая лыжня встретилась с другой. Следами от лыж был вытоптан солидный участок пространства.

– Сколько их? – выдохнула Оля.

– Двое или трое, так сразу не скажешь, – оценил следы лейтенант.

– Трое, японские пограничники, – мрачно уточнил побледневший капитан.

– Вперед, смотреть в оба, они далеко не ушли, топтались тут долго.

«То, что мы давно уже на чужой территории, никого не волнует. Интересно, часто тут нарушают границу? Надо будет потом спросить. Капитан уже все понял, а заместитель еще нет, в горячке погони деталей не прочувствовал. Место открытое, ни кустов, ни деревьев. По лыжне видно, Люшков даже не пытался свернуть в сторону, выстрелов тоже не было. Добровольная сдача в плен налицо. Каждый из пограничников расскажет, какие следы видел. А сложить два плюс два любой сможет. Комедию ломать не будем, арестуем его на месте сразу как догоним».

Выскочив на очередной холмик, они увидели впереди четырех лыжников. Первым шел японец, к нему на веревке был привязан за пояс Люшков. Руки ему оставили свободными, и он, работая лыжными палками, бодро двигался сзади. Замыкали процессию двое японских пограничников.

– Мой первый. Степанов, тебе третий, последний твой, лейтенант. Я стреляю первой, вы сразу за мной, – коротко распорядилась Оля, бросила палки, сняла винтовку и стала двигаться в сторону от лыжни, пытаясь увеличить угол стрельбы, чтобы задние фигуры не экранировали первого.

Долго рассусоливать не было времени. До противников оставалось метров четыреста. Пока они двигались спокойно, не оглядываясь. Но так долго продолжаться не могло. Упав в снег и быстро прицелившись, Стрельцова нажала курок. Почти сразу прозвучало еще два выстрела. На ногах остался привязанный Люшков.

– Стреляные гильзы в карман. Вы двое к Люшкову. Не отвязывать, тащить на веревке сюда. Осторожно с японцами. Вроде никто не шевелится, но могут притворяться. Если что, добить, не приближаясь. Выстрелом больше, выстрелом меньше – разницы нет. Обыскать, забрать оружие Люшкова и все документы. Лейтенант, ты с двумя бойцами остаешься поджидать санки. Ваша задача – вывезти трупы на советскую территорию. Если заметите японцев, бросаете все и бежите за нами. Никаких перестрелок. И без того дел натворили серьезных. Все наши следы уничтожить. Троих в японских лыжах поставишь замыкающими. Пусть новую лыжню на нашу сторону прокладывают. А ты, капитан, веди нас кратчайшим путем на нашу сторону, но так, чтобы на японцев не нарваться. Мы мирные люди.

– «Но наш бронепоезд стоит на запасном пути», – продолжил заметно повеселевший начальник заставы.

«Рано радуешься. В лучшем случае вылетишь на гражданку, в худшем – поставят к стенке. Не имел ты права, капитан, его самого отпускать. Должен был нарушить приказ и незаметно идти следом. Увидев добровольную сдачу в плен – сразу застрелить предателя. Жаль, толковый ты с виду погранец. Я-то словечко за тебя замолвлю, да вряд ли меня слушать будут», – устало подумала Ольга. В это время отошедший от шока Люшков склонился над одним из лежащих. Оля сразу всадила в японца пулю. Труп дернулся, Люшков упал.

– Капитан, что здесь происходит! Почему твои бойцы в меня стреляли? Немедленно развязать, вернуть оружие и командирскую сумку! – сразу начал кричать Люшков, как только его подтащили поближе.

– Товарищ капитан выполняет мои распоряжения. Гражданин Люшков, вы арестованы по подозрению в добровольной сдаче в плен врагу с целью передачи документов особой важности, находящихся в вашей командирской сумке. По прибытии на заставу мы составим опись. И в голове вашей тоже что-то есть. Тоже придется описать, но это попозже, спешить не будем.

– Это провокация! Лейтенант! Немедленно арестуйте своего бывшего начальника и этих двоих. Мы разберемся, кто и зачем их послал! Вы видите – я же связан! Это они выдали моего агента и подстроили мой захват японцами!

Оля резко ткнула дулом винтовки ему в рот, раскроила губу и выбила два передних зуба. Люшков упал, шапка слетела с его головы.

– Все видели твои следы, гад. Степанов, зажигалку.

Зажав его шею между ногами и схватив одной рукой за волосы, Стрельцова прижгла огнем зажигалки кровоточащую губу. Запах паленого и тоскливый вой обезумевшего от боли человека заставили всех, кроме Степанова, замереть от ужаса. Убрав зажигалку, Ольга что-то прошептала Люшкову на ухо. Он замолк, со страхом посмотрел в ее лицо.

– Это еще цветочки. Скоро ты узнаешь всю ярость пролетарского правосудия, – весело пообещала улыбающаяся Оля. – Что вы на меня уставились? – Ее радостное лицо искривилось, а глаза наполнились холодной яростью. Все испуганно отвели взгляды, только Степанов продолжал, как прежде, осматривать окрестности, не реагируя на происходящее. – Мне нужно было срочно ему кровь остановить: залил бы всю обратную дорогу. Вперед! Не стойте столбами! Мы с вами не на своей земле.

Через несколько мгновений все пришли в движение. Двое и начальник отряда потащили пошатывающегося Люшкова по старому следу. Оля со Степановым замыкали колею.

– Капитан, беги вперед, пришли пятерку самых выносливых с санками, – обратилась Оля к начальнику погранотряда. – Остальных оставь на нашей стороне. Нечего тут табунами бегать.

– Не волнуйтесь, товарищ лейтенант. На одиночные выстрелы никто не реагирует. В наших местах это не редкость. Рядом с тем японским разъездом, который мы уложили, никого быть не может. У нас тут на десять километров границы всего один пограничник. Тех выстрелов никто и не слышал. Как он на японцев напоролся, это просто чудо какое-то, – успел рассказать капитан, отвязываясь от веревки и передавая ее Степанову.

«Чудес на свете не бывает, до тебя еще не дошло – он предатель. У тебя такое в голове не помещается!» – подумала Оля, провожая взглядом удаляющуюся фигуру.

«Он еще в прошлый раз все захронометрировал и маршруты их движения просек. У японцев, как у немцев, все по минутам. Знал он, куда идти и когда идти. Еще один твой прокол, капитан. Ты ведь тоже должен был знать, когда и где бродят японские дозоры, но либо не знал, либо не придал этому значения».

Вскоре они повстречали пятерку бойцов с тремя большими санками. На одни из них уложили связанного, находящегося в шоке Люшкова, уж больно тот неохотно перебирал ногами, несмотря на стимулирующие тычки лыжной палкой в спину. Тут Оля не скупилась. А на троих мелких японцев двух санок достаточно. Два трупа положили на одни санки. Темп движения существенно вырос, и вскоре бойцы, радостно вздохнув, сообщили:

– Все, мы дома, товарищ лейтенант, с той стороны речки уже наша земля.

– А где здесь речка?

– Так вот же она, замерзла, снегом занесло, поэтому не видно.

Если бы Оле не сказали, она бы эту низину между очередными холмами никогда от другой не отличила. Но в том, что граница здесь проходила по руслу реки, логика была. Границы часто привязывают к рекам. Меньше территориальных споров. На вершине холма с нашей стороны показался командир пограничников и заскользил по склону навстречу.

– Где твои бойцы, капитан?

– Сразу за склоном.

– Есть кому вместо тебя их расставить вдоль границы по тревоге?

– Сержант справится.

– Командуй. Степанов, ты с бойцами тащи Люшкова к заставе. Мы вас догоним.

– Без меня потащат, – сообщил он, явно не желая оставлять в одиночестве такую привлекательную девушку.

– Ты мне тоже очень нравишься, Степанов, – буркнула Оля внимательно осматривающему окрестности лейтенанту. – Вы двое, тащите арестованного в направлении заставы. В разговоры не вступать, не развязывать. Мы вас догоним. Индпакеты есть? Оставьте мне один. Вперед.

Перевалив через вершину и проводя взглядом удаляющихся бойцов, она обратилась к начальнику погранотряда:

– Послушай меня, капитан. Если хочешь остаться в живых и заставу свою сохранить, запомни, как все было, и своих бойцов научи. Ты с Люшковым на нашей территории наткнулся на трех японских пограничников, нарушивших границу. Они, увидев вас, открыли огонь и бросились бежать. Люшкова тяжело ранили. Ответным огнем из снайперской винтовки ты не дал уйти врагам. После боя обнаружил, что и тебя задело. Сейчас мы тебе окажем первую помощь. Раздевайся до пояса.

Криво улыбнувшись, капитан начал молча раздеваться. Оля аккуратно положила на снег застегнутый полушубок, сверху застегнутую гимнастерку, на гимнастерку исподнюю рубаху. Поправив все, достала пистолет, пальнула метров с шести в сторону лежащей на земле одежды.

– Дырки в одежде есть. Осталось тебе дырок наделать. Захвати двумя пальцами кожу на левом боку и тяни в сторону, чтобы я тебе чего-то важного не повредила. Не дергайся.

Быстро прицелившись, она сделала еще один выстрел, подошла, макнув пальцы в струящуюся из раны кровь, измазала исподнюю рубаху и гимнастерку возле дыр от выстрела.

– Степанов, не стой, перевяжи раненого. Все, капитан. Счастливо оставаться. Лейтенанта и пару бойцов оставишь здесь. Если японцы сунутся по следу на нашу сторону, пусть еще парочку подстрелят. Мы повезем товарища Люшкова в госпиталь. Ему срочно нужна операция. Запомни: правду расскажешь только комиссару госбезопасности третьего ранга Фриновскому. Ты еще с ним увидишься. Всем, кто чином ниже, в том числе и своему начальству, расскажешь про неравный героический бой с японскими милитаристами. Постараюсь, чтобы тебя сильно не спрашивали, но обещать ничего не могу.

Быстрый бег успокаивал прыгающие мысли. «Не самый лучший вариант получился, но что есть, то есть. Победителей не судят. В конце концов, могли сразу, после моего сигнала, прислать пару волкодавов и его арестовать. Но видно, не все так просто… Люшков был у Ежова в любимчиках, косил врагов народа как заводной. Полгода не прошло, как он всех корейцев из Хабаровска выселил и Дерибаса в лагеря задвинул. Тот, говорят, кристальной честности человек, детей бы родных расстрелял, как Тарас Бульба, если бы узнал что-то про них. Но такие, конечно, никому в ножки кланяться не будут». – Поток ее сознания прервал неожиданный вопрос Степанова:

– Ты что ему на ухо сказала?

– O quam cito transit gloria mundi[16], – с трудом сообразила Оля, вытаращившись на спину шедшего впереди.

– Надо запомнить, хорошо действует. А то верещат иногда, уши пухнут, – сказала спина.

Желания расспросить разговорившегося напарника у Оли не возникло.

Глава 8

С трудом открыв дверной замок коммуналки, Оля включила свет, поставила чемодан в угол и начала снимать полушубок. Конец ноября тридцать седьмого года выдался снежным, но сильных морозов еще не было. Тем не менее, сняв полушубок, она тут же надела его обратно. Грустно вздохнула, взяла ведро и совок, вышла во двор к своему сарайчику за углем. У нее имелась небольшая отдельная комната в восемнадцать квадратных метров. Стены – кирпичные и сплошные. Соседей было практически не слышно, но и тепло от их печей к ней не добиралось. Последний раз она топила печку три недели назад, вечером шестого ноября…

Седьмого было празднование двадцатой годовщины Великой Октябрьской революции. С утра Оля пошла на парад, накричалась до хрипоты вместе с другими трудящимися.

– Ура-а-а! – летало над площадью после каждого приветствия, звучавшего из мощных динамиков, развешанных на столбах. Потом включили музыку, и все начали кружиться в вальсе. Она полюбовалась немного танцующими парами. Стрельцову никто не приглашал, как обычно, количество девушек, желающих танцевать, намного превышало аналогичное количество представителей противоположного пола. Вздохнув, Оля пошла в гости к Артузову. Он вчера приказал ей явиться к нему домой сразу после парада.

Ей открыла дверь худощавая русоволосая женщина лет сорока, излучающая доброту и покой. Большие серые глаза доброжелательно рассматривали Олю.

– Здравствуйте, Лидия Дмитриевна. Я – Татьяна Захарова. Артур Христианович уже вернулся?

– Здравствуйте, Таня. Нет еще, но должен вот-вот быть.

– Извините, я попозже зайду.

– Об этом не может быть и речи. Заходите. Мы с вами пока чаю попьем. Я как раз заварку кипятком залила. Согреемся.

– Я не замерзла, на улице не холодно.

– А то я не знаю, как там не холодно. Четверти часа не будет, как в дом зашла, и горло вы себе совсем сорвали, хрипите, сейчас я вам хлеба с маслом дам, сразу поможет.

Они сидели в большой комнате за столом, пили чай с вареньем. Лидия Дмитриевна рассказывала о детях, которые уже выросли, они убежали с утра на парад и сказали, что домой придут поздно, а может, даже утром. Придется им с Артуром вдвоем праздновать или идти в гости к Слуцким. Абрам Аронович накануне праздника вернулся из санатория – лечил сердце. Хвастался, что похудел на семь килограммов.

Зазвонил телефон.

– Артур, ну где ты? Мы тебя давно ждем. Таня? Да, пришла, уже давно. Мы с ней чай пьем. Сейчас позову. – Она повернулась к Оле. – Артур Христианович просит вас к телефону.

– Здравствуйте, Артур Христианович. С праздником!

– Спасибо, взаимно. Татьяна Ивановна, вы сегодня ничего подозрительного не заметили?

– Заметила. Парад, музыка, люди на площадях танцуют. А кроме этого – все нормально.

– Вы можете не кривляться? – С чувством юмора у начальства были явные проблемы. – За вами сейчас приедет машина. Дверь откроете только Степанову.

– За мной или за нами?

– За тобой. Дай Лиде трубку.

Выслушав мужа, Лидия Дмитриевна удивленно сказала:

– Велел ехать к Слуцким, сказал, скоро за мной Абрам заедет… что-то случилось… пойду собираться.

Минут через пятнадцать в дверь постучали.

Машина повезла их в направлении родной конторы. Оля ничего не спрашивала, по опыту понимала: то, что ей надо знать, Степанов расскажет сам, а вопросы задавать – себе дороже. Откуда-то она знала – нервные клетки не восстанавливаются. Наверное, в какой-то книге вычитала.

Артузов закрыл дверь кабинета. Он был немногословен.

– Убита одна из девушек, игравшая твою роль. Отравлена. Кроме нее убиты трое охранников. Один из них – отравитель. Начинается следствие, подключен НКВД. Придется работать вместе с ними, наших сил недостаточно. Расследование пока поручено мне…

– Что, все так плохо?

– Не надо меня перебивать, товарищ лейтенант!

– Извините…

– И постарайтесь в дальнейшем не задавать риторических вопросов. Вы не хуже меня знаете, как любит руководство такие новости. И еще в такой день! Вы со Степановым поживете здесь. Тебе запрещено покидать пределы здания. По управлению тоже не шатайся. Сиди в комнате и работай. Через несколько дней в составе комиссии вы отправитесь с проверкой в Минск. Теперь ложка меда в бочке с дегтем. – Артузов открыл дверь в коридор. – Товарищ Степанов, зайдите.

Артузов быстро нашел три стакана, тарелку, нож и поставил все это на стол. Из портфеля появились: бутылка водки, колбаса и хлеб. Порезав колбасу и хлеб крупными кусками, налив в стаканы грамм по пятьдесят, он обратился к изумленным зрителям. Даже у Степанова слегка отвисала челюсть.

– Давайте сначала помянем наших товарищей, которые сегодня погибли… вечная им память…

Они встали и выпили молча, не чокаясь. Артузов разлил оставшуюся водку.

– Теперь о приятном. Товарищи чекисты! Разрешите вас поздравить от имени всего советского народа и лично товарища Сталина. Товарищ Захарова Татьяна Ивановна!

– Я!

– За проявленные мужество и находчивость при задержании особо опасного преступника, врага народа гражданина Люшкова вы награждаетесь орденом Красного Знамени, вам присвоено очередное звание старшего лейтенанта НКВД.

– Служу трудовому народу!

Артузов кинул в ее стакан орден и шпалы старшего лейтенанта.

– Товарищ Степанов Виктор Петрович!

– Я!

– За проявленное мужество вы награждаетесь нагрудным знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ»!

– Служу трудовому народу!

– Выпьем за ваши успехи, за товарища Сталина, за годовщину Великой революции, ура!

– Ура!

Быстро закусив бутербродом с колбасой, Артузов вручил Ольге тарелку с продуктами.

– Идите располагайтесь в гостевой комнате, мне уже пора. Совсем забыл. Завтра в четырнадцать ноль-ноль за вами заедет машина. При себе иметь документы. Поедете в ЗАГС, распишетесь. Удостоверение старшего лейтенанта тебе уже будет выписано на фамилию Степанова. – Артузов ядовито усмехнулся.

– Злопамятный вы человек, Артур Христианович!

– Разговорчики! Повторить приказ!

– Завтра выйти замуж за Степанова.

– Другое дело. Свободны. Я вас больше не задерживаю, молодожены. – Ехидная улыбка не сходила с его лица.

– Чем бы дитя ни тешилось, – промычала Оля себе под нос.

– Вы что-то сказали, товарищ Степанова?

– Никак нет, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга!

– Тогда почему вы еще здесь?

Оля поставила чай, они со Степановым доели бутерброды с колбасой в гостевой комнате, от которой получили ключи у дежурного. Потом Оля постелила единственную большую постель.

– Идем, Степанов, мыться, тут настоящая ванна есть с горячей водой. Помою тебе спинку, а ты мне.

– Не хочу. – Напарник чувствовал себя явно не в своей тарелке. «Такие вот угрюмые, внешне неприветливые люди часто очень нежны и ранимы!» – подумала Ольга, а вслух сказала:

– Не бойся, не поцарапаю, там мочалка такая большая и мягкая. Я когда из Киева приезжала, тут останавливалась. Идем, видишь, белье чистое, а мы на него грязными завалимся.

– Ты, это, Татьяна, будешь дальше с Ватутиным гулять – морду набью.

«Муженек начинает строить!» – мелькнувшая мысль развеселила.

– Что ты, Витенька, я ж теперь мужнина жена, я от тебя ни на шаг. То так, баловство было, для дела старалась. Теперь ни-ни. Идем, мой победитель. Помоемся, а потом я тебе отдамся на этой постели в позе полного подчинения. Тебе понравится.

– Курва ты, Татьяна.

– А не понравится – разведешься. Советская власть разрешила разводы. Знаешь этимологию слова «курва»?

– Чего? – Будущий муж был, как обычно, хмурым и угрюмым. Никакой радости от предстоящего бракосочетания он, похоже, не испытывал.

– Ну откуда слово «курва» пошло, знаешь?

– Нет…

– Был такой царь на Руси – Петр Первый. Многих немцев привел в Россию экономику поднимать. Идут немцы по улице, увидят красивую бабу и говорят: «Шене курве». Сейчас проверим, как ты знаешь язык потенциального противника. Что я сказала? – Олю сложившаяся ситуация развлекала. Она и раньше пробовала доставать молчаливого телохранителя, на что он, не понимая такого заигрывания, вставал и уходил. «Теперь не убежишь!» – весело подумала девушка.

– Не учили нас такому…

– Работать над тобой, Степанов, и еще раз работать. Дословный перевод – красивые линии, используется в понимании как красивая фигура. А бедная русская женщина, живущая под гнетом царизма, думает: лается немчура немытая. Запомнит новое слово и соседке как выдаст: «Курва ты, Варвара!» – а та от изумления и заткнется. Так и прижилось словечко немецкое. А на самом деле – комплимент.

– Болтаешь много! Не люблю я этого.

– Теперь послушай меня внимательно. Если в твою дурную голову придет мысль, что со мной можно так разговаривать, – бейся об стенку, пока не выбьешь. За языком следи, а то вырву, ресницами хлопнуть не успеешь! – Ее глаза стали недобрыми. Суетившаяся по комнате и наводившая уют девушка сразу подобралась, чуть наклоненная вперед фигура и опущенные руки излучали угрозу.

– Не лезь, зашибу. – Тон Степанова был примирительным. Видно, драться со старшими по званию ему не хотелось.

– Ладно, раз просишь, пока не буду. Но кое-что покажу. В ладошки играть умеешь?

– А то.

– Ты бьешь первым. Правила помнишь? Мажешь по моей руке – ставишь свои. Потом я бью, пока не промажу. Чтобы не было совсем в одни ворота, сделаю тебе поблажку. Бью тебя по рукам пять раз, потом снова ты бьешь, пока не промахнешься, думаю, у тебя с первого раза получится. Еще одно поощрение тебе, Витя. За каждый раз, что ты мне по руке попадешь, любое твое желание исполню.

– Болтаешь много, клади ладошки.

Промахнулся он, как она и предсказывала, с первого раза. Пришлось класть свои ладони сверху ее. «Быстрая, ведьма! А ладони твердые, как дерево, бьет, дрянь злая, так, что руки немеют!» – подумал он.

– Пять. Пробуй теперь ты еще раз.

– Бей дальше, – угрюмо буркнул Степанов, бесполезно пытающийся вовремя отвести свои ладони от ее беспощадных ударов.

– Ты свое получишь. Бей давай, чтобы не думал, что случайно смазал.

После трех серий по пять ударов он в очередной раз попробовал попасть по ее неуловимым рукам, и ему это удалось. В азарте еще раз хлопнул, потом до него дошло – она и не пробует оторвать свои ладони от его рук.

– Твоя рабыня готова исполнить два любых желания, о, мой победитель! – Ее голубые глаза искрились весельем, она стала похожа на расшалившуюся девчонку. Он убрал руки, отошел и, нахмуренный, молча сел на кровать. Радость в ее глазах потухла. Стрельцова, ссутулившись, села рядом. – Все, что ты сейчас видишь, это просто сон, Степанов. Короткий, счастливый сон. Через три с половиной года нам будет стыдно, что мы его поганили из-за таких мелочей. Давай не будем этого делать, а?

– А что случится через три с половиной года?

– Мы все проснемся… и поймем, как были счастливы. И муж-обормот, и жена-стерва, и соседи, которых хочется застрелить из нагана, мы все поймем, как мелко все, что мы делали друг другу, и как нам было хорошо… но будет поздно…

– Почему?

– По кочану… давай я тебе лучше стихи почитаю, вспомнились вдруг. Хорошие стихи…

Я сейчас лежу ничком

– Взбешенная – на постели!

Если бы Вы захотели

Быть моим учеником…

Я бы встала в тот же миг,

– Слышите, мой ученик? —

В золоте и серебре

Саламандра и Ундина.

Мы бы сели на ковре

У горящего камина…

Ночь, огонь и лунный лик…

– Слышите, мой ученик? —

И безудержно – мой конь

Любит бешеную скачку! —

Я метала бы в огонь

Прошлое – за пачкой пачку:

Старых роз и старых книг.

– Слышите, мой ученик?[17]

Ее глаза подозрительно заблестели.

– Ты, это, не реви. Идем лучше в твою ванную. И это, не болтай так много, хорошо?

– Так мне за нас двоих приходитс говорить, Степанов. – Стрельцова грустно улыбнулась.

– За двоих я потерплю. Ты за пятерых не болтай.

Он был неловким и очень волновался. Они лежали под одеялом, Оля рассказывала о своем детстве в детдоме, невольно смешивая историю Захаровой со своими воспоминаниями, и как бы случайно касалась его своим телом, пока он не успокоился и природа не взяла свое.

«Неуклюжий как бычок и торопится как на пожар. Неужели в первый раз? И не спросишь ведь… мужики на такие вопросы реагируют очень нервно. Ладно, лиха беда начало. В следующий раз лучше будет. Наверное. Главное, чтобы человек был хороший, а дурное дело нехитрое, научится».

– Нет, мой победитель, курить будешь в коридоре. А лучше бросай курить, а то целоваться с тобой не буду.

Ее мысли вернулись к разговору с Артузовым.

«Интересно, какого хрена ему в голову стукнуло меня замуж выдать? Кроме как фамилию сменить, других причин не видно. Мог и так сработать. Но зачем делать просто так, если можно сделать с особым цинизмом. Типичный Артузов. Хотя ему сочувствовать надо и переживать за начальство. Артуру не позавидуешь. Если по официальной версии отравили меня, то, чтобы не вызвать подозрений у тех, кто это сделал, Артузова должны сослать в лагеря. Хотя нет, считается, что он входит в ближний круг вождя. Близких людей Сталин карает помягче. Но снять его с начальников ИНО Иосиф Виссарионович просто обязан, иначе всем станет понятно – это была подстава. И тут получается смешная история – заменить его в данный момент невозможно. На нем висят: блокировка исследований урана в Германии и Англии, подставные фирмы в САСШ, через которые будут поступать оптовые партии антибиотика на американский рынок. Его люди к тому же как-то задействованы в организации строительства и финансировании нового нефтеперерабатывающего завода на основе каталитического крекинга нефти в Татарии и завода по выпуску тетраэтилсвинца. Кажется, через подставную фирму в САСШ еще два года назад Артузов умудрился вложить деньги в исследования катализаторов и стать владельцем блокирующего пакета акций этой фирмы. И еще на нем десяток заданий, возникших в результате моих прогнозов, которые он лично держит на контроле. Интересно, как они со Сталиным выкрутятся из этой ситуации?» – невесело думала Стрельцова.

Будущий супруг, лежавший прежде тихо, вдруг сделал несмелую попытку ее обнять. Укусив легонько за ухо, она ловко опрокинула его на спину, очутилась сверху.

– Сейчас мы будем изучать с тобой, Степанов, позу наездницы. Для тебя она интересна тем, что, исполняя свой супружеский долг, ты сможешь слегка сачкануть.

– Бесстыжая ты…

– Какая есть…

«В этот раз вышло намного лучше, хотя это пока не твоя заслуга, мой победитель. Верно народ подметил, хочешь что-то сделать хорошо – сделай это сама!»

Он заснул, а ее мысли приняли совсем другой оборот.

Вдруг стало больно, захотелось узнать, кто из двоих погиб, Захарова или другая девушка, фамилии которой она и не знала, жив ли Сережа…

«Кто же умудрился подсунуть Артузову такую свинью? НКВД… Ежов, говорят, запил в последнее время, но Сталин уже месяц назад поставил Берию заместителем, там все под контролем, Литвинов как активный противник отпал. Есть над чем Артуру Христиановичу поломать голову…»

Еще зимой, в феврале, когда она была на Дальнем Востоке, спустя месяц после скоропостижной кончины Зиновия Борисовича, Литвинов связался с Заковским, которого как раз перевели из Ленинграда в Москву. Заковский был назначен заместителем Ежова и начальником Московского управления НКВД. Чего не знали ни Литвинов, ни Заковский, беседуя вечером за чашкой чая в уютном домашнем кабинете наркома иностранных дел, так это того, что за стенкой их разговор внимательно слушали и стенографировали. Заковский не торговался и долго не раздумывал. Видимо, понимал, раз выдернули из родного Ленинграда, то его дальнейшая судьба покрыта мраком, тем более что он был одним из немногих высших чинов НКВД, сохранивших свое звание после отставки Ягоды. Единственным условием, которое Леонид Михайлович поставил перед Литвиновым, было перевезти по дипломатическим каналам два очень тяжелых и ценных чемодана. Артузов потом рассказывал, что даже руководство Украины лет десять назад возмутилось размерами контрабанды и конфиската, оставленными Заковским в свое личное пользование.

Тогда обошлось легким внушением. Осталось загадкой, была ли известна бывшим начальникам Заковского фраза: «Кто без греха, пусть первым бросит в нее камень»[18].

В свое время не спросили, а сейчас уже и некого. Но интуитивно они поступали в строгом соответствии с этой непростой мудростью.

Заковского арестовали прямо перед домом Литвинова, вместе с водителем и телохранителем увезли в ИНО. После легкой стимуляции он признался во всех грехах. Встал вопрос, как быть дальше. По большому счету, следовало арестовывать Литвинова, проводить очную ставку и закрывать в камере до суда. Материалов на него еще по делу Кацнельсона набралось достаточно, тогда удалось раскрутить, кто и как помог семье Зиновия Борисовича выехать за рубеж, а со стенограммой записанной беседы и показаниями Заковского суд любой страны дал бы наркому двадцать пять лет исправительных работ, а то и побольше.

Когда Артузов, доложив Сталину суть дела, попросил разрешения на задержание Литвинова и очную ставку с Заковским, вождь, подумав, ответил:

– Товарищ Артузов, а ви меня не путаете с товарищем Вышинским? Мне кажется, по этому вопросу ви должны к нэму обращаться.

– Хорошо, товарищ Сталин, завтра обратимся. Разрешите идти?

Вождь ходил по кабинету, думал о чем-то, игнорируя последний вопрос.

– Скажите, товарищ Артузов, а почему ви у меня не спрашивали разрешения, когда арестовали Заковского? Как я понимаю, у товарища Вышинского ви тоже разрешения не спрашивали.

– Я не мог поступить иначе, товарищ Сталин. Он узнал слишком много об Ольге, была опасность, что даст задания своим людям, пока мы будем утрясать все формальности.

– Я скажу по-другому, товарищ Артузов. – Вождь направил чубук своей трубки ему в грудь. – Ваша совесть коммуниста не дала вам возможности действовать по-другому. Ви пошли на серьезное нарушение, потому что знали: нельзя дать возможности действовать врагу, ибо последствия могут быть такими, что ви себе этого никогда не простите. Почему же ви теперь спрашиваете меня? Спрашивайте свою совесть.

– По совести, его надо было задержать еще месяц назад.

– Так почему же ви этого не сделали? Вас никто за руки не держал. Ви можете идти, товарищ Артузов.

«Умеет товарищ Сталин поставить задачу… что бы ты ни делал, захочет – наградит, а захочет… не будем о грустном. Но желание свое он дал понять недвусмысленно». Выйдя в приемную, Артур Христианович, воспользовавшись одним из многочисленных телефонов, стоящих на столе у Поскребышева, позвонил в свое управление.

– Анатолий, это я. Бери группу, встретимся возле подъезда, в котором ты уже сегодня был. Вернее будет сказать – был вчера. Я подъеду туда через пятнадцать минут.

В подъезде поднялись на нужный этаж. После громкого стука последовала команда ломать дверь. Литвинова в одной пижаме упаковали в пальто и потащили вниз по лестнице, а дамочке, громко орущей на смеси русского с английским и пытающейся перекрыть своим телом проход, легонько дали под дых, чтобы не мешала. Артузов подумал: если бы у него были таланты к рисованию, он бы непременно постарался передать то выражение на лице наркома, с которым его вывели из квартиры.

Когда Литвинова усадили в пустой комнате с единственным столом посредине на прикрученный к полу стул, дар речи вернулся к нему, и он начал кричать и требовать. Стоящий рядом молчаливый сержант по едва заметному кивку Артузова сильно ударил арестованного открытой ладонью по макушке, грубо прервав начавшуюся речь.

– Максим Максимович, перед вами бумага и чернила. Ваша задача: вначале изложить разговор, который состоялся у вас сегодня с гражданином Заковским, а затем все, что привело к этой беседе…

– Вы по… – На этот раз его хлопнули по макушке без сигнала Артузова.

– Через пятнадцать минут на очную ставку с вами приведут гражданина Заковского. Постарайтесь к тому времени написать достаточно, чтобы не разочаровать нашего сотрудника, который будет дальше с вами работать. Иначе придется познакомиться с одним из наших немногочисленных заключенных. У него на вас очень большой зуб. Числится он без вести пропавшим, как и его напарник, зарытый в подмосковном лесу. По плану и он должен был лечь рядом, но та самая девушка, которую вы мечтаете сжить со свету, уговорила всех принимавших решение не торопиться и дать человеку возможность проявить себя. Чтобы вы понимали, о ком идет речь, подскажу – начальником у них был безвременно усопший Зиновий Борисович. Я с вашего разрешения удалюсь часа на два, день был сумасшедший, а потом почитаю показания.

– Я ничего не буду писать, пока мне не дадут возможность поговорить с товарищем Сталиным! Вам это с рук не сойдет! Очень скоро вы горько пожалеете, что связались со мной!

Артузов весело засмеялся:

– Приятно, что вы в такие годы сохранили юношеский максимализм и детскую наивную веру в свою несгибаемость. Но пришла пора взрослеть. И еще одно. Я, безусловно, польщен вашей заботой о моем будущем, но настоятельно рекомендую вам подумать о своем настоящем. Вы не представляете, какой долгой бывает ночь и как много может измениться до утра в вашем моральном и физическом облике. Не старайтесь заполнить эти пробелы в своих знаниях, Максим Максимович, воспользуйтесь добрым советом, беритесь за ручку и бумагу.

Он вышел из комнаты, оставив Литвинова размышлять над поворотами судьбы. А Максим Максимович был человек упрямый, свято верящий в свою неприкосновенность.

«На понт меня решили взять! – ему вспомнилась фраза из далекого белостокского детства. – Ничего у вас не выйдет. Айви не тронули, значит и английское, и американское посольства уже в курсе дела. Посмотрим, как вы завтра запоете».

Через несколько минут в камеру заглянул мужчина с капитанскими ромбами.

– Не пишет? – задал он риторический вопрос сержанту, стоящему за спиной. – Веди в камеру. Заковский еще минут сорок будет писать, потом перечитывать все, подписывать. Как раз гражданин настроится на продуктивное сотрудничество.

Бесцеремонно подняв Литвинова со стула, сержант потащил его вдоль подвала к двери, в маленьком окошке которой виднелся свет. В небольшой камере стояли двухэтажные нары. Верхняя полка была занята, лежащий на ней мужчина лет тридцати читал какую-то книгу. Взглянув на вошедших, он ловко спрыгнул вниз, обул толстые разбитые войлочные шлепанцы и радостно поздоровался.

– Наконец-то компания! Здравствуйте, Максим Максимович! Не чаял вас увидеть. Надолго? Если надолго, надо белье принести, – обратился он к сопровождающему сержанту.

– Через сорок – пятьдесят минут на допрос.

– Вот так всегда. Стоит появиться хорошему собеседнику, как его сразу забирают. Но грех жаловаться. Могло и такого не быть.

Сержант закрыл дверь камеры, оставив Литвинова наедине с этим странным человеком. В его глазах, устремленных куда-то вдаль над головой наркома, мелькало что-то знакомое. Максим Максимович вспомнил: таким же взглядом закрытый в клетке зверь провожал любопытных зрителей. Молча, резко и жестко Литвинова ударили под дых. Пока он судорожно хватал воздух побледневшими губами, «постоялец» вытащил из-под матраца связанные из порванной простыни веревки. Одной из них ловко скрутил наркому руки за спиной и завел за нары, где оказалась прикрученная к полу табуретка перед небольшим столом.

– Это мое рабочее место. Табуретка чуть далековато стоит, приходится выкручиваться. – Сказав непонятную фразу, неизвестный нырнул Литвинову за спину и сильно потянул за веревку связанные руки вверх, заставляя того согнуться. Когда лицо наркома почти коснулось края табуретки, он зафиксировал веревку к верхней перекладине нар. – Вот о чем и говорю. Чуть-чуть ближе стояла бы – и прямо по центру бы вышло. А так приходится тазик одной рукой придерживать.

Связав ему ноги вместе, зафиксировав веревку на ножке кровати, он принес тазик, наполовину наполненный водой, и поставил его на табуретку. Отдышавшийся Литвинов начал громко возмущаться происходящим, но получил очень болезненный удар по почке.

– Сейчас голову помоем. Шутка. Голова у вас и так чистая. Эту водную процедуру придумал покойный Зиновий Борисович. Надо сказать, голова у него варила здорово. Жаль, что так все вышло… я с ним почти пятнадцать лет проработал, неплохой был мужик… Так скажу. В Бога он не верил – это его и сгубило… – Странный заключенный задумался, забыв о своем госте, стоящем в интересной позе над тазиком с водой. – Что-то заговорился я с вами. Продолжим то, что важно знать сейчас. Назвали мы эту водную процедуру «Взгляни в глаза». Вы сейчас сами поймете почему.

Схватив его одной рукой за волосы, другой, придерживая тазик, он резко макнул Максима Максимовича головой в воду, прижав его лицо ко дну. Судорожные дерганья привели лишь к тому, что кислород в легких сгорел быстро. Не в силах бороться, нарком судорожно открыл рот и вдохнул воду, острыми иглами вонзившуюся в бронхи и легкие. Рука отпустила его волосы, и Литвинов, стараясь очутиться как можно дальше от тазика, начал судорожно выплевывать воду. Ему казалось, легкие рвутся на клочки и лезут наружу через горло. Мужчина извлек откуда-то папиросу, закурил и пристально посмотрел недобрым взглядом.

– Это была разминка, Максим Максимович, чтобы сердце привыкло. Мы сначала по незнанию сразу давали возможность гражданам заглянуть в глаза. Не все выдерживали. Мужики покрепче вас от разрыва сердца Богу душу отдавали. В любом деле, Максим Максимович, опыт нужен. Ничего, еще два-три подхода, и вы увидите ее глаза.

– Нет! Не нужно! Я все понял! Я все напишу!

– Ты это сержанту скажешь, мне это по фиг.

Мужчина докурил папиросу и направился к Литвинову. Тот страшно завыл на одной ноте.

– Дурень. Вдохни поглубже.

В этот раз рука не отпустила его, когда он вдохнул воду в легкие, держала, пока ужас, заполнивший его, не начал выдавливать глаза наружу. Все затянулось кровавым туманом. Рука выдернула наркома из воды, и, когда, судорожно кашляя, он смог различать окружающие предметы, в его глаза уперся заинтересованный взгляд мучителя.

– Нет, еще не увидел, – разочарованно сказал тот и, потянув носом, с улыбкой глянул на пижамные штаны Литвинова, потом удовлетворенно произнес: – Но мы на правильном пути. В следующий заход ты увидишь ее.

Его взгляд стал мечтательным. Он решительно направился к едва откашлявшемуся Литвинову.

– Товарищи! Спасите! Заберите меня отсюда!

– Чего ты кричишь? У нас еще пятнадцать минут в запасе. Вдохни поглубже.

Но видно, ангел-хранитель или какой-то другой, более земной персонаж посчитал: на первый раз достаточно. В коридоре послышался шум шагов.

– Верь после такого людям, – раздраженно произнес жестокий мучитель, быстро развязал руки и ноги Литвинову, спрятал веревки и, заскочив наверх, продолжил чтение книги. Зашедший сержант подозрительно спросил:

– Чем это у вас так пахнет?

– Максим Максимович поужинал, видно, чем-то плотным. Как пернул, боюсь, что обделался, вот – тазик с водой принес, подмыться, наверное, хочет.

– Идемте, гражданин Литвинов, я вас из шланга помою и кальсоны чистые дам.


Максим Максимович писал без остановки уже несколько часов подряд. Разболелась спина, слипались глаза.

– Можно мне где-нибудь прилечь хоть на полчаса? – спросил он сидящего перед ним капитана.

– Конечно. Сержант, отведите гражданина в камеру.

– Нет! Не нужно! Я буду дальше работать.

– Как хотите. Сержант, сварите нам кофе.

В эту февральскую ночь не спалось многим. Жена Литвинова, британская подданная Айви Лоу, развила бурную деятельность по информированию всех влиятельных знакомых своего мужа. А таковых хватало. Когда стало понятно, что на звонки американского и английского послов во все правительственные учреждения СССР никакой реакции не будет (их мягко отшивали дежурные, обещая с утра разобраться), настала пора звонить властям предержащим. И такой звонок последовал. Среди ночи пообщаться с руководством СССР захотел госсекретарь САСШ. Трубку взял Молотов. Главу наркомата часто корили, что он не знает дипломатических протоколов и прочих экивоков, но никому бы и в голову не пришло обвинить его в том, что после беседы с ним его собеседник не понял, чего хочет этот человек.

– Здравствуйте, господин госсекретарь! Очень рад вашему звонку. Накопилось много вопросов, которые, к сожалению, наши подчиненные решить без нас не могут. И эти вопросы существенно влияют на весь ход советско-американского сотрудничества. Во-первых, и это самое важное, вот уже на протяжении года затягивается вопрос с разрешением на строительство в СССР завода по производству тетраэтилсвинца. Для нас это особенно болезненно, поскольку нацистский режим Германии, открыто провозгласивший реваншистские цели, такое разрешение получил, и строительство уже завершено. Такое положение дел легко можно трактовать как желание определенных кругов руководства САСШ предоставить одностороннее преимущество нашему потенциальному противнику. Мы надеемся, что эта проблема уже положительно решена и нам об этом просто забыли сообщить. Во-вторых, нам известно, что практически все европейские страны, в том числе и Германия, получили право беспошлинно ввозить на территорию САСШ медицинские препараты, получившие соответствующую лицензию министерства здравоохранения вашей страны. Мы подали соответствующую заявку, чтобы и Советскому Союзу было предоставлено такое право, но пока не получили ответа. Просим сообщить нам, в какие сроки можно ожидать положительного решения по этому вопросу. В-третьих, постоянно задерживается оформление документов на экспорт в Советский Союз оборудования, заказанного и оплаченного нашим правительством, из-за чего мы несем существенные материальные потери. Мы надеемся, что вы поможете в кратчайшие сроки устранить эти препятствия на пути развития плодотворных отношений между нашими странами.

– Уважаемый премьер-министр, я вижу, эти вопросы действительно очень волнуют вас, раз вы не удивились моему столь позднему звонку…

– Насколько мне известно, сейчас в САСШ утро. В последние дни я несколько раз пытался поговорить, но, как сообщали ваши сотрудники, вы были в разъездах и они не могли с вами связаться. Вот я и обрадовался, что вы наконец-то нашли в своем плотном графике время для беседы со мной. Чему же было удивляться? Или я ошибаюсь и причина вашего звонка совсем иная?

После некоторой паузы, видимо связанной с переводом, госсекретарь продолжил разговор:

– …Поставленные вами вопросы, уважаемый премьер-министр, находятся на контроле, и мы прилагаем все усилия для их скорейшего решения, но…

– Не нужно прилагать никаких усилий, господин госсекретарь. Нет никаких юридических препятствий на пути этих решений. Нужна политическая воля руководства САСШ. Я надеюсь, что при нашем следующем разговоре мы с вами будем касаться уже других, более приятных тем, и отношения между нашими странами перейдут на более высокий уровень. Но это зависит от руководства САСШ. Если у вас нет ко мне вопросов, не смею больше занимать ваше время.

– Есть еще один вопрос, господин премьер-министр. Как нам стало известно, сегодня ночью был арестован министр иностранных дел СССР господин Литвинов. Руководство нашей страны очень обеспокоено. Мы ценим господина Литвинова и хорошо его знаем, у него очень много влиятельных друзей в нашей стране, они все обеспокоены и убеждены в его невиновности. Президент просил меня передать его личную просьбу внимательно разобраться в этом деле.

– Господин госсекретарь, нам, безусловно, приятно, что руководство САСШ так обеспокоено судьбой одного из граждан нашей страны. К сожалению, ничего утешительного в данный момент вам сообщить не могу. Литвинову предъявлены серьезные обвинения в попытке организации заказного убийства. Следы ведут в деловые круги вашей страны, господин госсекретарь. Если обвинения подтвердятся, гражданина Литвинова ожидает расстрел… – Сделав небольшую паузу, Молотов продолжил: – Существует маленькая вероятность, что его использовали втемную и он по просьбе одного из своих американских друзей познакомил того с будущим исполнителем, не зная сути дела. В этом случае ситуация меняется. Это, безусловно, снимет с него вину. Следствие будет работать над этими вопросами. Пока это все, что я могу вам сказать.

– Мы верим в невиновность господина Литвинова и надеемся, что следствие придет к такому же мнению.

– Будем ждать. Еще раз хочу обратить ваше внимание, господин госсекретарь, на решение затронутых мной вопросов. Они существенно затрудняют работу во всех областях, представляющих взаимный интерес.

На следующий день гражданин Литвинов был предъявлен целым и здоровым послам Великобритании и САСШ и помещен под домашний арест до окончания следствия. Все три вопроса, упомянутых Молотовым в беседе с госсекретарем, решились в течение двух недель. С товарища Литвинова были сняты все обвинения, и он вернулся на работу. Обвинявший его гражданин Заковский умер в камере от разрыва сердца. Сокамерник рассказал, что Заковский как раз умывался, когда ему стало плохо. Перед смертью он произнес: «Какие прекрасные у нее глаза…» – видимо, умирающий уже начинал бредить.

Молотов, замещавший наркома иностранных дел эти две недели, пока велось следствие, продолжил и дальше активно вмешиваться в работу наркомата. В конце концов, он был начальником Максима Максимовича и имел на это право. После случившегося к Литвинову боялись заходить в кабинет даже его сотрудники, и он просто исполнял роль свадебного генерала. Под плотной опекой ИНО, которую уже никто особо не скрывал, его возможности организовать покушение равнялись нулю.


Все это Оля узнала, уже приехав с Дальнего Востока. Там ее после поимки и отправки Люшкова в Москву (сопровождающих выделил Фриновский) больше никто не трогал. Единственное задание, полученное от Артузова в одном из телефонных разговоров, было необычным. Он просил вспомнить фамилии всех оружейников, которые могли проявить себя в будущем, в первую очередь в области автоматического оружия. Нетрудно было догадаться, что разработки в этой области идут не лучшим образом. Ольга перечислила всех, кого помнила, пытаясь не пропустить кого-либо. Владимиров, Горюнов, Березин, Симонов, Токарев, Шпагин, Судаев – автоматическое оружие.

Шпитальный, Нудельман, Волков, Ярцев – мелкокалиберные автоматические пушки. Больше половины и так известны, но раз сказали, писала всех подряд.

Зацепившись за оружие, она начала перечислять все, что ей бросилось в глаза при работе непосредственно в войсках.

Первое, что пришло в голову при знакомстве с вновь сформированными подразделениями особого назначения, – это отсутствие бесшумного оружия. Не мудрствуя лукаво, Оля предложила выпускать укороченную трехлинейку с глушителем, снаряжаемую патроном с утяжеленной пулей и уменьшенной засыпкой пороха, так, чтобы оптимальной комбинацией этих факторов добиться дозвуковой скорости пули. И обязательно – сделать хороший прицел, как на снайперской винтовке.

Второе – гранаты. Имелась на вооружении РККА граната одного типа – наступательная с крайне неудачным взрывателем, дорогим, взводящимся после броска, крайне ненадежным, что приводило к недопустимо высокому проценту невзорвавшихся снарядов. Увидев эту пародию на взрыватель, Ольга долго представляла себе, как она найдет изобретателя такого чуда, засунет ему это изделие в одно из естественных отверстий организма и выбросит этот симбионт человека и взрывателя со второго этажа. Если его изобретение сработает, значит, смерть будет легкой, если нет, придется продолжать попытки, меняя отверстия. Это вернуло ей душевное равновесие.

Описав, насколько вспомнилось, требования к взрывателю и его принципиальную конструкцию, коротко остановилась на оборонительной гранате. Отметила, что корпус чугунный, литой, с насечками, у французов должен быть уже аналог такой гранаты. Минимальные потребности на начало сорок первого года: наступательной гранаты пять миллионов штук, оборонительной – десять миллионов.

Затем взялась за мины. Противопехотные мины в войсках практически отсутствовали, как и противотанковые. А действительно, зачем противопехотные и противотанковые мины армии, которая собиралась только наступать до полной победы или до полного разгрома, тут уже как получится. Поэтому и отношение к этим видам вооружения было соответствующим. То ли дело танки. Их нужно наклепать десятки тысяч и бить врага на его территории. Но Оле мины были нужны, и то, что она еще полтора года назад не подумала их отметить в своих посланиях, доводило до бешенства. Но откуда она могла знать, что такая простая вещь, как противопехотная мина, практически отсутствует на вооружении РККА и промышленно не выпускается. Теоретически присутствовала какая-то сложная и дорогая разработка, но в силу своей дороговизны и сложности в наличии имелось крайне незначительное число вышеупомянутых изделий. А нужны были миллионы, десятки миллионов мин. Нарисовав принципиальную схему самой примитивной противопехотной мины, деревянный корпус, минимальное количество взрывчатки, достаточное, чтобы искалечить ногу, самый простой взрыватель нажимного действия, написала требуемое количество на начало сорок первого года – тридцать миллионов штук. Этого было мало, но писать большее число она просто боялась. Потом подумала и исправила на пятьдесят миллионов, будь что будет. Без мин никак не получится достойно встретить «дорогих гостей». А готовиться придется долго и тяжко. Но одно было совершенно понятно: воевать на местности, подготовленной тобой к войне, значительно приятней, чем на неподготовленной.

В конце работы комиссии на Дальнем Востоке, когда все готовили отчеты о замеченных недостатках и путях их устранения, Ольга кроме рекомендаций по улучшению состояния радиосвязи и анализа частей особого назначения предоставила на утверждение комиссии три списка. В первом числились командиры, которых она рекомендовала уволить из рядов РККА как не соответствующих данной работе либо в силу слабого характера, либо в силу слабого здоровья. Именно она настояла в конце работы комиссии, чтобы в их присутствии была проведена обязательная сдача командирами норм по физической подготовке. Во втором списке значились командиры, не соответствующие занимаемой должности, которых рекомендовалось понизить в звании. В третьем – командиры, показавшие хорошие результаты в работе с вверенными подразделениями, которых предлагалось повысить в звании и должности.

В первом списке на первом месте стоял командующий Дальневосточной особой армией командарм Блюхер. Напротив него значилось две причины увольнения, как по физическому, так и по моральному состоянию: переродившийся толстопузый мещанин, заботящийся исключительно о благополучии своей персоны. Когда Ольга зачитала этот пассаж из своего отчета и сделала паузу, в комнате, где собрались члены комиссии, повисла тягостная тишина. Неожиданно ее поддержал Мехлис, заявивший, что он собирался ставить вопрос касательно Блюхера перед Тимошенко, но будет лучше, если к такому же мнению придет комиссия. Затем в том же духе выступил Ватутин. После этого, получив сигнал, высказались остальные и единодушно отрапортовали, что это целиком и полностью совпадает с их мнением. Ольга потом долго раздумывала, почему ее поддержал Мехлис, и решила, во-первых, он при всех своих недостатках честный и принципиальный человек, а во-вторых, он просто не мог допустить, что кто-то будет зубастее, чем он.

Оля опасалась, что, прочитав ее отчет о состоянии дел и предложения по улучшению ситуации, руководство ее все-таки где-то закроет от греха подальше, но нет, Сталину понравилась работа Стрельцовой во время инспекции Дальневосточной особой армии, он оставил девушку и дальше инспектировать части.

С тех пор так и пошло: председатель Мехлис, с которым у нее сложились практически нормальные рабочие отношения; заместитель Ватутин, с которым она иногда разрешала себе расслабиться от изматывающей работы; лица, мелькающие чередой, в которые нужно было внимательно всматриваться, чтобы не ошибиться; записи в тетради, которые после поездки оформлялись и частично предназначались руководству, частично превращались в рекомендации для внесения изменений в уставы. Кое-чего удалось добиться. Появились «учебки», куда командиры направляли отличившихся бойцов. После нескольких месяцев учебы они получали звание сержанта и командовали отделением. Со следующего года в командирские училища рекомендовано было принимать курсантов преимущественно из числа сержантов, прошедших службу в армии. Остальных специальная комиссия должна была проверять на психологическую способность к работе командиром в армии. Вроде бы уже приняли постановление о введении со следующего года призыва на три года в части особого назначения, танкистов, связистов, артиллеристов, рядового состава авиачастей. В пехотные и кавалерийские части начнут призыв в конце тридцать восьмого или в начале тридцать девятого, но решение еще не принято.

Кавалеристов в РККА стало даже больше. Чтобы не ссориться с частью военных, которые были категорически против уменьшения количества кавалерийских частей, Сталин проявил гибкость, и в РККА теперь имелись кавалерийские части трех типов. Старого образца, которых становилось все меньше. Появились кавалерийские части поддержки танковых войск. Согласно написанному для них уставу это были фактически драгунские части, использующие коней лишь на марше. Им оставили шашки, и даже были предписания по их использованию: «При преследовании отступающего в панике противника». Также появились кавалерийские части особого назначения. Если обычные части особого назначения могли иметь в составе вьючных лошадей и мулов, а могли и не иметь, то кавалерийские были обеспечены лошадьми по полному штату. Но шашек им не оставили, время засад с шашками давно закончилось.


Разжигая огонь в печи, Оля подумала, что так и не знает, чем завершилось расследование и что с Артузовым. Единственное, что им сообщили за три недели пребывания в Минске, – это то, что коммуналку у Степанова отобрали. Вещи его пока сложили в подвале, а по приезде он должен был перебраться к жене, так как у нее жилплощади больше, а в его комнату уже заселили нуждающихся. Квартирный вопрос в Москве стоял остро еще со времен Ивана Грозного.


Начальник королевской службы Интеллидженс сервис адмирал Хью Синклер, выслушав отчет своего бывшего резидента в Москве, а теперь руководителя отдела, занимающегося Советским Союзом, Арчибальда Смита, откинулся на спинку прямого стула. Наконец-то он сможет доложить, что выполнил прямое распоряжение премьер-министра, хотя это и заняло более восьми месяцев. Адмирал чувствовал удовлетворение от хорошо выполненной работы, и только постная физиономия Арчибальда выводила его из состояния блаженного покоя. Он с грустью подумал, что Арчибальд очень изменился за несколько лет, проведенных в Москве. С ним стало трудно разговаривать, в самых простых вещах он научился находить двойное или тройное дно, и это жонглирование смыслами и понятиями, с точки зрения адмирала совершенно бесполезное и никчемное, приносило ему истинное удовольствие.

Казалось бы, что должен чувствовать человек, чьи гениальные догадки, над которыми все смеялись, через несколько месяцев блестяще подтвердились? И неважно, что его самого русские под надуманным предлогом выслали из страны. Ведь Арчибальд почти сразу получил повышение и стал начальником своего преемника. Посол в СССР, лорд Чилстон, переслал в начале марта дипломатической почтой личное письмо Литвинова Арчибальду. Вместе с письмом он передал короткий отчет о произошедших событиях с наркомом иностранных дел. На следующий день их с Арчибальдом вызвал премьер-министр. Выслушав адмирала, он внимательно ознакомился с письмом Литвинова, в котором была небольшая черно-белая фотография молоденькой девушки лет шестнадцати от роду и ее краткая биография.

– Скажите, господин Смит, это та особа, о которой вы беседовали с господином Литвиновым осенью прошлого года?

– В том, что я прочитал, сэр, нет ни одного факта, который можно было бы расценить как доказательство этого. Несколько необычная биография девчонки, вдруг проявившей способности к наукам. Ни одного примера, описывающего ее паранормальные способности. А их очень трудно спрятать, если они есть. Таких фактов должно было быть множество. Но, видимо, господин Литвинов считает, что это так, сэр. Иначе трудно объяснить смысл послания, хотя нигде не видно, что оно адресовано мне и что его написал Литвинов, текст машинописный.

– Надеюсь, вы не будете сомневаться в словах лорда Чилстона?

– Нет, сэр. Но меня очень интересуют детали, мне хотелось бы побеседовать об этом с лордом Чилстоном, сэр.

– Вы не хуже меня знаете, что это невозможно. Телефоны прослушиваются большевиками, а в Москву вас не пустят.

– Разрешите вопрос, сэр.

– Слушаю вас.

– Вами уже принято решение по этому делу?

– Господа, я вам сейчас дам почитать полный текст письма лорда Чилстона о разговоре с господином Литвиновым. Господин Литвинов был очень откровенен, видимо, чувствовал, что это последняя услуга, которую он сможет оказать Великобритании. После этого я сообщу вам о своем решении. – Адмирал, прочитав письмо, передал его Арчибальду. Когда тот вернул бумагу премьер-министру, господин Чемберлен продолжил: – Господа, может, у нас нет стопроцентной уверенности, но и времени у нас тоже нет. Раз господин Литвинов рискнул дважды организовать убийство, к сожалению, оба раза неудачно, значит, у него были очень веские причины ставить на карту свою судьбу. Для него это могло закончиться значительно хуже. Хотя Сталин довольно выгодно обменял его жизнь, получив разрешение на строительство завода тетраэтилсвинца, чему мы препятствовали всеми силами на протяжении года. Поэтому я принял решение довести до конца дело, начатое господином Литвиновым. Не сомневаюсь, что это пойдет на пользу интересам нашей страны. От вас я хочу узнать, что нужно для проведения такой акции и в какие сроки ее возможно осуществить?

В комнате стояла тягостная тишина. Наконец ее решил прервать адмирал:

– На этот вопрос определенно ответить может только господин Смит, сэр. Он лучше других представляет себе стоящую задачу и наши возможности.

– Слушаем вас, господин Смит.

Все взоры уперлись в Арчибальда.

– Господа, чтобы подготовить и осуществить задачу такой сложности, необходимо много времени, много денег и надежные исполнители. У нас в наличии только деньги.

– И это говорит человек, настойчиво предлагавший устранить Сталина!

– Если это возможно, сэр, прошу выслушать меня до конца. Хочу также напомнить, что предлагал я это двадцать три месяца назад, а именно в марте тысяча девятьсот тридцать пятого года. К сожалению, мое предложение было отклонено. Сегодня у нас нет ни возможностей, ни приемлемой альтернативы Сталину. Продолжу. Представим себе, что эта особа действительно та, кого мы ищем. Девушка, способная находить полезные ископаемые, предсказывать будущее и кто его знает, что еще. Как следует из полученных нами сведений, она уже активно работает и имеет контакт со Сталиным не менее полутора лет. Не говоря о том, что на подготовку операции нужно время, даже за эти полтора года она могла столько рассказать, что ее ликвидация теряет всякий смысл. Мы все равно окажемся в проигрыше. Есть смысл потратить больше времени и усилий на похищение и допрос объекта. В этом случае мы, по крайней мере, сравняемся в наших знаниях и возможностях.

– Вы сможете переправить ее в Великобританию?

– Нет, реально допросить ее на территории СССР и передать полученные сведения.

– Тогда я не вижу в этом смысла. Мы всегда будем сомневаться в достоверности полученных данных, а значит, время и усилия, затраченные на их получение, себя не оправдают. Остановимся на более простом задании. Если я вас правильно понял, господин Смит, у нас есть не только деньги, но и исполнители?

– Пока нет, сэр. Те люди, о которых я думаю, ничем нам не обязаны. И еще одно, сэр. Литвинов их знает даже лучше меня. Я не сомневаюсь, что он уже смог им переправить те же сведения, что и нам. Если мы к ним обратимся, не исключено, что они дважды получат деньги за одну и ту же работу.

– Мы можем узнать, о ком идет речь, господин Смит?

– Безусловно, сэр. Речь идет о некоторых моих знакомых в Коминтерне. Они мне уже оказывали услуги за определенное вознаграждение. Я старался лишь изредка к ним обращаться, эти люди очень дорого себя ценят.

– Начинайте операцию. Лучше переплатить и спать спокойно.

– Как скажете, сэр.

С тех пор прошло восемь месяцев, задание было выполнено, а главный исполнитель стоял перед ним и демонстрировал свою кислую физиономию.

– Арчибальд, скажите, почему вы стоите передо мной с такой постной физиономией?

– Написать прошение об отставке, сэр? Как вы понимаете, заменить физиономию мне нечем.

– А вот чувство юмора у вас осталось английским, Арчибальд. Вы провели блестящую операцию, я уверен, вас за нее наградят. Несмотря на все свои сомнения, вы согласились, что мы в конце концов нашли нужный объект.

– Я откажусь от этой награды, сэр. Если быть точным, я сказал: вероятность того, что во второй найденной даче находится Ольга Стрельцова, весьма велика. Хочу также напомнить, что на поиске настоящей Ольги настаивал я один, иначе второй объект никто не искал бы. По-прежнему не уверен, сэр, что это та девушка, которую мы ищем. Исполнители не предоставили ни одного убедительного доказательства.

– Это не объясняет вашего настроения. Подумайте сами, ведь вы были против ликвидации. Если произошла ошибка, значит, вы еще сможете попытаться ее украсть. Девушка с необычными способностями рано или поздно даст о себе знать, ее надолго не запрячешь.

– А ведь вы правы, сэр. Почему такая простая мысль не пришла мне в голову?

– Вы слишком долго были в России, Арчибальд, и разучились просто мыслить. Ничего, это пройдет. Вы упомянули, что у русских и в прошлом году, и в этом существенно уменьшился выпуск танков? С чем это связано, с вашей точки зрения?

– Я могу только предположить, что они увеличили выпуск запасных частей и переходят на новые модели. Разговоры об этом велись еще год назад. К сожалению, детали нам неизвестны. Но с моей точки зрения, сэр, и об этом я уже писал, нам следует думать не о русских танках, а о лекарстве, которым они собираются обеспечить весь мир. В газетах уже истерика. Выясняется, что похожие исследования вел какой-то наш врач еще десять лет назад, кажется, его фамилия Флеминг. Наши умники пытаются направить общественное мнение в нужное русло и доказать, что подлые коммунисты украли английское изобретение, но, даже если это и так, сути дела происходящее не меняет. Это намного страшнее танков. Минимум три года, по оценкам специалистов, у них не будет достойной конкуренции. По тем данным, которые нам удалось получить о предполагаемом экспорте лекарства и его оптовой цене, вырисовывается совершенно безрадостная картина. Русские уже умудрились взять в американских банках крупные кредиты и закупают у них новейшие технологические линии по производству моторов всех видов, как для самолетов, так и для тракторов и грузовых автомобилей. А мы ничего не делаем!

– Вы не хуже меня знаете, Арчибальд, мы ничего не можем сделать! В САСШ кризис. Русские заказы ни один политик заблокировать не может, если не хочет, чтобы его завтра линчевала разъяренная толпа безработных.

– Ленин когда-то сказал: «Капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их повесим...», чем мы и занимаемся, сэр.

– Не все так грустно, Арчибальд. Премьер-министр настроен склонить французов к идее отдать Гитлеру Судетскую область. После последующего развала Чехословакии Германия получит в союзники Польшу и выйдет к границам России. У вас будет много работы.

– Боюсь, после разгрома Коминтерна, а он последует после этого убийства, несколько следующих лет до организации новой сети агентов мы будем лишены какой-либо информации о происходящем в СССР.

– За все приходится платить, Арчибальд…

«А дороже всего обходится глупость… надо будет записать. В старости издам сборник афоризмов!» – решил начальник отдела Интеллидженс сервис Арчибальд Смит.


Она смотрела на пламя в печи, ждала мужа с вещами и думала о том, как мало осталось времени. Последний по-настоящему спокойный год в жизни страны (двадцать пять тысяч расстрелянных и около трехсот тысяч сосланных в лагеря!) подходил к концу. Это было мало по сравнению с тем, что могло быть, и ничтожно мало по сравнению с тем, что будет. В следующем, 1938 году будущая война пошлет своего первого гонца. Оля сделала все от нее зависящее, чтобы встреча на Дальнем Востоке была подготовлена. Наладила связь между пограничными и воинскими частями. Рекомендовала организовать специальный парашютный батальон возле аэродрома, где базировались бомбардировщики, с задачей за два часа приготовиться к вылету и поддержать пограничников, подвергшихся нападению, до прихода основных частей. Оставалось ждать и трудиться. А несделанной работы с каждым днем становилось все больше. Пока ничего не делаешь, не знаешь, как много всего вокруг, что ждет твоего вмешательства…

В ее голове хриплым голосом, берущим за душу и выворачивающим наизнанку, повторялись заезженные пластинкой слова:

Он не вышел ни званьем, ни ростом,

Не за славу, не за плату —

На свой, необычный манер

Он по жизни шагал над помостом

По канату, по канату,

Натянутому, как нерв.

Посмотрите – вот он

без страховки идет.

Чуть правее наклон —

упадет, пропадет!

Чуть левее наклон —

все равно не спасти...

Но должно быть, ему очень нужно пройти

четыре четверти пути[19].

Она вдруг подумала: если в этой песне «он» заменить на «она» – песня будет не только о ней, Ольге Стрельцовой, а обо всей Cтране Советов станет эта песня.

И еще она поняла: если не поменять в ней концовку, то все остальное пустая суета. Какая разница, от чего умирают люди – от пуль, от голода, от пьянства, от безнадеги… и какая разница – умрут они или их дети…

Слезы размыли языки пламени и потекли по щекам. Странная девушка, которой этой зимой исполнится восемнадцать, сидела в холодной комнате и плакала, глядя на огонь в печи. Наверное, ей впервые стало ясно, что в действительности стоит за словами «во многих знаниях многие печали»…

Примечания

1

Генрих Гейне. «Гимн» (перевод Марии Шутак). – Здесь и далее примеч. авт.

2

Ольгина неточная цитата из «Евангелия от Матфея».

3

Улика, вещественное доказательство.

4

Арсений Тарковский. «Вот и лето прошло…».

5

И. Николаев. «Школьница».

6

В. Цокуренко. «Осеннее танго».

7

Так Ольга трактует известную фразу из Екклезиаста: «...потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

8

Владимир Костров. «Жизнь такова».

9

М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита».

10

И. Ильф, Е. Петров. «Двенадцать стульев».

11

Ф. Г. Лорка. «Прелюдия» (перевод А. Гелескула).

12

Одно вместо другого (лат.).

13

Группа «Ночные Снайперы». «Юго-2».

14

В. С. Высоцкий. «Баллада о коротком счастье».

15

Эти слова приписывают Микеланджело Буонарроти.

16

О, как скоро проходит мирская слава (лат.).

17

М. Цветаева. «Я сейчас лежу ничком...».

18

Евангелие от Иоанна.

19

Владимир Высоцкий. «Натянутый канат».


на главную | моя полка | | Я – меч, я – пламя! |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 105
Средний рейтинг 4.5 из 5



Оцените эту книгу