ГЛАВА 1

Все началось с примитивного анекдота.

Нет, с Женьки, который его тогда рассказал.

Нет, с Лешки, что неприлично над ним хохотал.

Хотя, это началось тогда, когда я решила, что не желаю быть больше анекдотичной блондинкой, и купила в подземке краску. Черт возьми, я до сих пор не знаю точно, когда именно все началось!

Но это случилось: что-то начало меняться. Неуловимо, вскользь, исподтишка. Это был обычный июньский день, когда я надумала превратиться в брюнетку. Уж коль не имела возможности придушить Женьку. Тот, понимаешь ли, не мог простить моего отказа выйти за него замуж. Вот и мстил исподтишка.

Третье июня не было исключением.

— …между прочим, интеллектуальные способности у блондинов выше, — скороговоркой пробубнила в мою защиту моя подруга Верка. — Не хмыкай зря, это я тебе серьезно заявляю.

Я скромно промолчала. Ей лучше знать. Она же у нас детский психолог, применяющий свои неоспоримые знания в детсаду, где работает второй год, дослужившись до почетного звания генеральши горшков.

— Но бывают и исключения из правил, — лаконично подвела черту под защитой Верка. — Женька прав. Ты, Денька, дура. Такому пацану отказать! В твоем-то незавидном положении! Где логика?

— А как же любовь? — спросила я, спускаясь по лестнице в подземку. — Неужели в наше время она ничего не значит?

— Любовь – лишь прихоть гормонов, обычная химия и неподтвержденная теория вероятности. А вот квартира, мотоцикл и состоятельные пожилые родственники в Германии – это уже кое-что! Так сказать, основа для порождения сердечных чувств.

Проживая с родителями, бабкой, сестрой и племянницей в двухкомнатной квартире, дожидаться столь эфемерного чувства, как любовь, Верка конечно же не станет.

Мы долго стояли перед коробками с краской. Решали, в кого мне обратиться: в шатенку, брюнетку, рыжую? Словно от этого зависела вся дальнейшая жизнь. Впрочем, отчасти, наверное, так и было. Я решила рискнуть и стать брюнеткой, еще не представляя, как буду смотреться со своими сивыми бровями и бесцветными ресницами. Верка, с ее неиссякаемым оптимизмом заверила, что мне терять нечего. Дескать, хуже, чем есть, все равно не будет. Потому великодушно заплатила за тюбик с краской для ресниц и бровей.

Распрощавшись с ней, я свернула в переулок и поплелась к дому. Недавно я поселилась в квартире маминой подруги. Та оставила меня присматривать за владениями, пока она отдыхает в санатории, поддерживать чистоту, поливать цветы и ухаживать за ее пекинесом Пешкой. Ее отъезд оказался очень кстати, потому как добираться до работы с двумя пересадками мне было очень неудобно. Радовалась я этому недолго, так как вскоре ушла в отпуск. Ездить мне теперь никуда не надо! С друзьями могу видеться каждый день.

У подъезда с книжонкой в руках сидел сосед в своей любимой сиреневой рубашке, заляпанной коричневыми цветочками. Застать его не читающим мне не доводилось. И еще ни разу он не ответил на мое врожденно-вежливое приветствие. До сих пор не знаю, зачем вообще с ним здороваюсь. Просто не могу пройти молча, хоть этот неприятной наружности, пожилой соседушка меня порядком раздражает.

Замедлив шаг, я, как в далеком детстве, загадала: если и на этот раз промолчит, то быть мне завтра фальшивой брюнеткой. Видимо, я еще набиралась смелости кардинально изменить свою безликую внешность.

— Здравствуйте, — сказала я, проходя мимо недобро посмотревшего на меня мужика.

«Старый козел, — подумала следом, окунаясь в прохладу подъезда. — Эх, быть мне завтра крашенной».

Открывая дверь, я услышала тявканье Пешки, перебивавшее телефонные звонки. Бросив пакеты с покупками на бельевую тумбу, скинув туфли, я прошла в зал и подняла трубку. Звонила мама. И снова все темы вела к одному! Я скоро не выдержу и неблагопристойно взорвусь!

— …надумала умереть старой девой? Хочешь, чтобы мы с отцом состарились, так и не дождавшись внуков? С каждым годом тебе все труднее будет найти не разведенного, не обремененного алиментами мужика! Чего ты дожидаешься? Другие в твоем возрасте уже детей в сад водят! Какого принца в наше-то время ты ищешь? Вон Женя, такой славный парень, чем не жених? И крыша над головой есть, и зарабатывает неплохо, и женат не был. Да где ты еще такого найдешь? Да с твоей внешностью и талантами ничего не делать — радоваться бы, что хоть кто-то на тебя позарился! А этот дурак, в смысле, молодой человек, еще и замуж позвать осмелился!

— Мам, а я собираюсь перекраситься, — зачем-то не в тему ляпнула я.

— …тебе уже двадцать шесть скоро, а ты даже яичницу пожарить не можешь так, чтобы она у тебя не подгорела! И лень свою, что вперед тебя родилась, даже не пробуешь обуздать! Думаешь, целлюлит и морщины тебе не грозят? А рожать когда? Погоди, что ты там сказала? Сдурела? Еще чего не хватало! Знаешь ведь, как я не выношу этих брюнеток и шатенок! Не прощу, если единственная дочь станет похожей на одну из тех гадюк, что по молодости охаживал твой папаша! Я столько лет воевала с этими черными сучками…!

Ну конечно, как же я могла забыть? «Эта черная сука Г, крашенная стерва Н, синяя головешка Ю», вросшие в страницы дневников моей воительницы-завоевательницы. Все темноволосые дамы по ее мнению были отмечены дьяволом, в то время как на нее, платиновую блондинку, снизошел луч просветленности! Я так и положила трубку, не отыскав промежутка тишины, куда можно было бы вставить: «пока, мам».

Поставив греться чайник, чтобы залить кипятком брикет лапши-пятиминутки, я отправилась принимать душ. Несмотря на то, что подобные разговоры с матерью были делом обычным, систематически-обязательным, каждый раз у меня возникало ощущение… «несовместимости индивидуальной личности с прогрессирующим декадансом нашего мира». Примерно так однажды выразилась на мой счет подвыпившая Верка и добавила: «убежденность в несовместимости с реальностью навеяна многочисленными заверениями, заключенными в неопровержимую фразу: не от мира сего». Такого канцеляризма я от нее еще не слышала. Наверное, все дело в моей рассеянности?

И вот тому доказательство!

О гревшемся чайнике, свистевшем с полчаса, я, конечно же, забыла. Вода вся выкипела, потому я решила обойтись стаканом молока. Уставившись в окно, жевала черствый пирожок, купленный в той же подземке, когда в дверь позвонили. Озадачившись, кто бы это мог быть, я пошла открывать. Оказалось, соседка со второго этажа.

— А что вы хотели? — спросила я, когда ответила, что Марья Сергеевна еще отдыхает в санатории.

— Да хотела попросить об одолжении. К нам родственники приехали. В квартире теснота. Нельзя ли оставить у вас на пару недель кое-какие вещи?

— Ну, оставляйте, раз такое дело, — равнодушно пожав плечами, разрешила я и отогнала в зал визгливо брехавшего Пешку.

Минут через десять в узкой прихожей воцарились две квадратные коробки, клетчатая сумка фарцовщика и нечто полутораметровое, обмотанное грубой мешковиной.

«М-да, — подумала я, обозревая вытеснившие пространство элементы. – Дай людям волю!»

Под вечер, дважды споткнувшись о сумку и напоровшись на угол коробки, я решила расчистить прихожую. Не то и за две недели умудрюсь покончить с жизнью.

Пока мне так и так нужно было выждать время, за которое окрасятся волосы, я решительно ухватила сумку за веревки и затащила ее в зал, определив место у батареи. Одну коробку, обливаясь потом, кряхтя и задыхаясь, притолкала в кухню и задвинула под столик. Так, теперь осталось разобраться с полутораметровым Нечто.

Бросив взгляд на часы, я выругалась и побежала смывать краску. Руки после таскания тяжестей лихорадочно тряслись, а поясница противно ныла. Кое-как выстояв, согнувшись под краном, я обессиленная выползла в прохладу коридора. В зале бубнил телевизор, на кухне кипела преданная забытью картошка, а возле стоявшего в углу Нечто крутился Пешка. Вид у паршивца был хитрющий! И неспроста: на серой мешковине темнели мокрые разводы.

— Ах ты, вредитель! — притопнула я на него, припомнив, как этот курносый клоп пометил и мой чемодан, оставленный в коридоре в первый день приезда.

Вначале я бросилась выручать картофель, превратившийся в печеное пюре. Позже, собравшись с силами, думала замыть следы преступления Пешки, но…

С четверть часа я стояла напротив опоясанного веревкой предмета, гадая, что же это может быть. Дверца шкафа? Спинка кровати? И только после поймала себя на мысли, что не решаюсь приблизиться к свертку. Искала причины совершенно нелепой робости. Что меня останавливает? Высота в полтора метра? Зловещая мешковина, опутанная веревкой так, что в переплетениях угадываются странные рисунки? Темное пятнышко краски, в полумраке прихожей напоминающее кровавый мазок? Или все же черная дырка, обрамленная расползшимися нитками? Да, она напоминает бешеный глаз, слепо уставившийся в пол. Ну и что? Черт возьми, это засохшие подтеки злодеяний пекинеса! Так почему же мне они кажутся слезами дыры-глаза?

Бездумно расчесывая волосы, я смотрела в фальшивое око, а оно свирепо пялилось на мои трусливо подбирающиеся пальцы ног.

Я так и ушла в спальню, завалилась на кровать и уснула при включенном бра.

Среди ночи проснулась с дико колотящимся сердцем. Приподнявшись и замерев, прислушалась, усиленно вспоминая, заперла ли входную дверь. И вдруг полную тишину снова разорвал визгливый собачий лай, перешедший в отчаянное завывание.

Соскочив с кровати, я бросилась в прихожую и врезалась в коробку, оказавшуюся на пути к включателю. Зажгла свет и позвала Пешку, но тот не откликнулся. Не понимая, что происходит, зашла в зал и обнаружила пса забившимся под диван.

— Пешка, Пешка, — позвала я, похлопав себя по ноге.

Тот скалил клыки, тряс усатыми щеками и пятился от меня, готовый врасти в стену. Я знала этого паразита с первых месяцев его жизни. Марья Сергеевна везде таскала его с собой. Даже к нам с ним приходила, когда оставалась с ночевкой, дабы перетереть на пару с мамой в пыль, пух и прах героинь своих дневников. За три года мне еще не доводилось видеть этого наглого паразита испуганным. Сейчас же он то жалобно скулил, то отчаянно рычал и смотрел на меня расширенными до предела зрачками. Мне пекинесы и тойтерьеры всегда казались до неприличия несимпатичными, но я и представить не могла, какими они могут быть жуткими в своей отчаянной боязни!

Мне еще вчера было не по себе от этих соседских котомок, а после непонятного выпада Пешки все захолодело внутри. Стыдно признаться, но этим чувством был обыкновенный страх. Обматерив соседей, сто раз пожалев, что сочла неудобным отказать в просьбе, я рассмеялась в надежде на собственное ободрение. Ведь не маленькая девочка, чтобы во всякую чертовщину верить. Тем более что для этого нет ни малейших оснований. И все же, включив во всех комнатах свет, я согрела чайник и хлобыстнула чашку кофе. Затем поставила перед собой будильник и отсчитывала каждый час, нетерпеливо ожидая рассвета.

В первых лучах солнца, осыпавших кухню и прихожую, все вечерние и ночные вспышки необъяснимого страха выглядели смешными. Да что там, безобразно нелепыми!

Накинув спортивную куртку и шагнув в шлепанцы, я сняла с вешалки поводок и затрясла им, приглашая Пешку на прогулку. Обычно он на этот звук несся со всех лап, но в это утро я с трудом выманила его из-под дивана и даже с опаской надела ошейник. Мне показалось, что я совсем не знаю этого пса. Он больше не вилял мне хвостом и не норовил лизнуть в пятку. Что могло с ним случиться?

Выйдя из подъезда, я чуть не столкнулась с соседушкой, возвращавшимся домой с пустым ведром и книгой. Надо же, моя безмолвная критика подействовала! Он сменил сиреневую рубашку на лоснящийся синий пиджак и полосатую майку. Но брюкам с нечеткими стрелками и жирным пятном на коленке он остался верен.

Пешка, как обычно, приветствовал соседа лаем, готовый вывихнуть мне палец, обмотанный тоненьким поводком.

— Здравствуйте, Игорь Яковлевич! — дернув на себя пса, словно извиняясь за его намерения вцепиться ему в штанину, сказала я и взглянула в бесцветные жабьи глаза.

«Языком подавишься, если хоть раз ответишь?» — мысленно обратилась я к лоснящейся худой спине, так и не дождавшись ответа.

Пешка еще долго лаял в сторону подъезда, прежде чем сосредоточился на кустах. Проветрившись на свежем воздухе и приободрившись, я даже показала язык уже не кажущемуся таинственным свертку и решила поведать о вчерашнем Верке. Насыпав Пешке шариков корма, я с чистой совестью вооружилась бутербродом и завалилась в кресло.

— Ае! — услышала я, набрав номер Верки.

— Привет, Ракушка, — улыбнулась я в трубку, одним глазом уставившись в телевизор. — А ты почему не в саду?

— А я боею, тетя Надя! — жизнерадостно, но гундося отчиталась Ракушка. — Я в фонтане ыбак авила, а потом Веэка купиа мне моожено, и я вся застыа, аж глаза посинеи!

— Ну давай лечись и скорее поправляйся.

— Не, я не хочу в сад! Там нам дают гадкую кашу! А че ты кушаешь? А как Пешка? А ты мне дашь с ним погуять? Я его крепко буду держать! Не убежит! А когда? А чего?

Заверив Ракушку, что разрешу ей погулять с псом, едва она выздоровеет, я попросила позвать Веерку.

— Веэка! Веэка-а! Это тетя Надя в теефоне!

Послышался топот, бряканье посуды, звук льющейся воды, голос диктора и глухое бормотание. Верка всегда говорила так, будто держала во рту горячую картофелину, при этом выдавая триста слов в минуту.

— Приветик, Денька! — затарахтела с чавканьем и придыханием Верка. — Как провела вечер заслуженного отпуска? А я вчера, прикинь… — и еще с полчаса я угукала в подтверждение того, что слушаю о ночных похождениях всей неразлучной компании.

Только после всех пробубненных впечатлений поведала о своем времяпрепровождении заядлой домоседки. Как я и ожидала, Верка подняла меня на смех.

— И ты до сих пор не утолила любопытство? Ох уж твое извечное воздержание! Ты меня заинтриговала. Я через полчасика заскочу, и мы вместе вытряхнем «кота из мешка»!

Верка всегда держит слово. Ровно через полчаса мы уже стояли в прихожей напротив вечернего пугала. Верка, приложив палец к выпяченной губе, пребывала в задумчивости.

— Не понимаю, что тут могло разбудить твое сонное воображение? Какая-то доска, завернутая в старый мешок!

— Сейчас я и сама не нахожу в нем ничего странного, а вот вечером, когда с Пешкой случился припадок…

— Да все кобели с приветом! Может, сучка ему понадобилась? Вон у нашей соседки пес так выл и на дверь кидался, что весь дом на рога поставил. Ну? Готова, мисс Марпыл?

— Да стыдно как-то. Позорное мы дело затеяли. Не привыкла я рыться в чужих вещах. Совесть не позволяет.

— Да мы потом так же замотаем!

— Умеешь ты убедить, коварный психолог! Гипнос применила, признавайся?

Верка принялась развязывать узлы. Я стала ей помогать. В итоге, чуть не переломав все ногти, разрезали затянутые насмерть путы к чертовой матери и стянули грубое суровье. Несколько минут мы тупо смотрели на неполированную, закругленную сверху доску. В середине торчала стальная петля, напоминающая формой замочную скважину. Так и хотелось подобрать к ней ключик.

Верка ощупала неопознанный объект и развернула его другой стороной. Котом в мешке оказалось настенное зеркало, вправленное в украшенную резьбой раму. Впору рассмеяться. Допотопное зеркало с несколькими веснушками подпорченной амальгамы. И из-за этого соседского барахла я не спала всю ночь, дав вволю разгуляться своей фантазии.

Стерев пыль и засохшие следы Пешкиных преступлений, мы оттащили зеркало в зал и приставили его к свободной стене. С интерьером Марьи Сергеевны эта старинная вещица абсолютно не сочеталась, выделяясь на фоне ковра черным овалом. Ничего, пусть постоит здесь, а я тем временем выстираю и высушу мешковину.

Если бы Верка не обмолвилась о запланированной на вечер гулянке, то я бы и не вспомнила. Может, и не пошла бы, но сдуру пообещала Либре принести причитавшийся с меня торт. Распрощавшись с Веркой, я лишь к полудню опомнилась, увидев в ведре перчатки. Окрасилась, а результата еще не видела! Сняв кепку, я встала перед зеркалом и долго приходила в себя. Вначале ужаснулась, потом рассмеялась, а после чуть не всплакнула. Смоляные лохмы спадали на плечи, и на их фоне лицо выглядело бледным. Даже веснушки обиженно померкли. Почти невидимыми стали брови и серые ресницы.

Какого труда мне стоило стереть со своего лица прежнюю Деньку! Ту рохлю, беспамятную «старую деву», что жила на свете еще вчера, уверяя всех в том, что она не от мира сего. Я смотрела на себя и не узнавала, с горьким сожалением думая, что распрощалась с той смехотворной блондинкой навсегда. Похоронила и даже не оплакала.

Нечто подобное я ощутила лишь раз, когда рассталась с девственностью. Такое же чувство невозвратной потери и осознание того, что плата не стоила товара. Из глубины зеркала на меня смотрела зеленоглазая черноголовка Ю, крашенная сука Н, отмеченная дьяволом — Г. Кто угодно, но только не я!

«Мать мне этого не простит, — подумала я, ухмыльнувшись. — Я перебралась на вражескую территорию. Отныне я предатель и перебежчик, и не имею права на жизнь».

Завешав голову папильотками, которыми с год не пользовалась, я влезла в свои традиционные джинсы и футболку. Покрутившись перед зеркалом, обнаружила, что любимые вещички неприлично грязные. Уж кто бы подтрунивал над неряшливым соседушкой!

Отыскав в чемодане джинсовую юбку и топик, я наспех их выгладила и примерила. Решила, что для нашей компании сойдет и, расчесав завившиеся локоны, вышла из дома.

На скамейке, как стало привычным, сидел со своей книжечкой Игорь Яковлевич, игнорирующий бегавшую рядом малышню. На этот раз соседушка ощупал меня долгим изучающим взглядом, прежде чем перевернул страницу. Я заметила на его руке татуировку: будто случайно отпечатавшийся крест. Синее кольцо, пресловутое женское имя и то было бы уместнее на его сожженных солнцем руках, но только не этот опрокинутый крест.

«Может, по молодости бесовскими делишками баловались? — принялась я про себя издеваться над соседом в отместку за его стойкое нежелание со мной здороваться. — И вас припалила крестом какая-нибудь бравая воительница из святого ордена Потомственных Блондинок, вроде моей матери? Попроси у такой, Мария Магдалина, помиловать!»

Либру я встретила у магазина и долго махала ей, не понимая, почему она меня игнорирует. Обиделась, что пришлось долго ждать? Со зрением стало плохо?

— Либра! — подойдя вплотную, окликнула я. — Привет.

— Денька? — изумилась та, осмотрев меня с ног до головы. — Я тебя не узнала! Думаю, что за идиотка стоит там и руками машет? Ну-ка, повернись!

Либра, с которой я дружила лет с пяти, посмотрела на меня с завистью. Чему она могла позавидовать? Тому, что я отважилась кардинально изменить внешность? Ей, конечно, есть на что пожаловаться Афродите, но на ее фоне я всегда была не больше чем тенью.

Мы на двоих несли огромный торт, дабы хватило на всю нашу ораву, и впервые надолго и без причины замолкали. Между нами росла стена обоюдного недоумения. Либра напомнила мне враз охладевшего Пешку: она тоже словно не узнавала меня. Я уже начала жалеть о своем первом и последнем выпаде против собственной природы.

С подпорченным настроением я вошла во двор Лешкиного дома. В толпе приглашенных гостей увидела Верку, цедящую шампанское, огненно-рыжую Лариску, кувыркающую в пальцах зажигалку, и любителя химичить – Али. Он первым подошел к нам и, поправив очки, протянул руку и представился. Таким я его видела впервые. Раньше и не замечала, какие у него большие черные глаза, и этот блеск в них – что-то новое.

— Кончай чудить, Алик! — сказала я и рассмеялась, увидев, как вытянулась его физиономия. Он так и не донес до губ мою руку, которую хотел поцеловать с вышедшей из долгой летаргии обходительностью.

— Денька? — выдохнул, наконец, когда я уж подумала, что он задохнется от переизбытка непосильного удивления.

Передо мной снова стоял превратившийся в близорукого крота Алик, морщившийся от света и заученным жестом поправляющий очки, съезжающие с горбинки носа. Куда делись его только что сиявшие, широко раскрытые глаза? Куда втянулись и без того маленькие губы? Неужели он и вправду меня не узнал? Принял за новую подружку Либры? Судя по всему, так оно и было.

— Кибелая? — неспешно подошла к нам похожая на манекен Лариска. — Сменила имидж? А мозги заменить не пробовала?

— Эх, завидую я тебе, Лара Фобия. Тебя-то никакие проблемы с мозгами не беспокоят: у кукол же их нет.

— Да пошла ты, фригидная дура!

— Только после тебя, — ласково улыбнулась я, хотя так и хотелось дать пинка под тощий зад этой Барби.

Выпустив в мою сторону струйку дыма, мастерски катая между пальцами потертую зажигалку, она отошла к дружкам Лешки. Встретилась бы такая рыжая ведьма на пути моей матери! Волос бы не смела, ногтей бы не склеила, костей бы не собрала.

В течение часа я была предметом обсуждений, чувствуя себя блохой под микроскопом. Еще и удостоилась пристального внимания Алика, сопровождавшего меня всюду. Он помогал мне резать торт и раскладывать его по блюдцам, перетаскивал чашки с кипятком, высыпал в вазы конфеты из принесенных коробок. Словом, был готов на все, лишь бы отираться поблизости. Небывалый случай!

— Слышь, День, я тут хотел спросить… — начал было он, расставляя в третий раз блюдца на столе.

— Дуреха, — услышала я за спиной Женькин голос.

— Привет, — мельком оглянулась я и продолжила сервировать стол. — Ты чем-то огорчен, мой любезный друг?

— Конечно, он теперь в полной жопе! — протарахтела подошедшая Верка и толкнула Женьку бедром. — Плакали теперь его блондинки!

— Накапаю анекдотов про брюнеток! — пригрозил Женька.

— Эй, парни, ну скоро там шашлык будет? Костя, неси шампанское! Где-где! Холодильник на кухне, как зайдешь — налево! Леха, ну ты чего? Двигай сюда! Затерся среди винограда! Нечего его обжирать! Ну и что, что дикий!

— Глядя на Алика, даже не верится, что у мужиков не бывает критических дней, — подошла сзади и прошептала мне на ухо Либра.

— Если судить по Алику, то еще как бывают. Причем не дни, а критические месяцы и кретинические года.

Давно отказалась от спиртных напитков. Никогда не ела шашлык, опасаясь выломить продымленным, резиновым мясом зубы. В этот вечер я изменила своим принципам. Женька заявил, что я дважды остолопка, так как ему нравилась сивая размазня, а не эта стерва, в которую я превратилась. В подтверждение тому, что я и не хочу ему нравиться, делала все, на что была неспособна стертая с лица Денька.

Лезущая из бутылок пена, с хлопком улетающие пробки шампанского, темнеющее в стаканах вино, поблескивающая в рюмках водка. Запах духов, дыма, еды, сладостей и вечера – все так знакомо и странно чуждо. Вьющиеся в воздухе комары, грохочущая на всю улицу музыка и пытающиеся переорать друг друга гости. Все стандартно, кроме фейерверка, устроенного Лешкой в честь грядущего Нового года. Я уже и не различала, что мне подливали в фужер: то ли шампанское, то ли морс, то ли пиво. Какой-то парень, выделявшийся в сумраке ослепительно белой рубашкой и черным галстуком, заключил меня в объятья, когда я, наступив на пробку, вознамерилась распластаться.

Либра обвивала руками и своей женственностью шею Женьки, плавно двигаясь с ним в танце. Тут же бегала с поросячьим визгом Верка, закрываясь от летящего в нее конфетти. Кто-то плескал друг в друга шампанским. И среди беспокойного роя прыгающих, кружащихся, выплясывающих силуэтов я различила стоявшего в стороне совершенно трезвого Алика. Единственное в чем была уверена – он смотрел именно на меня.

— Де… Денька! — окликнул меня Лешка, и я повернулась, увидев, что он протягивает мне вазочку с конфетами. — Бери, по… пока «птичье молоко» не… не утекло, а то ведь не надоим больше. Ра… райские птицы все на… на фиг разлетелись.

Я кивнула вместо благодарности, чтобы не перебивать рыданий вечного страдальца Иглесиаса, ноющего в огромных колонках. Во время его затянувшихся страданий Верка споткнулась о провода и чудом не оставила всю улицу в ожидаемой соседями тишине.

Лешка от испуга чуть не перестал заикаться.

А я ли это? — не раз за вечер задавалась я вопросом. Кокетничаю с Женькой, танцую с «белой рубашкой – черным галстуком» и при этом запиваю шоколад водкой? Или я водку закусываю шоколадом? Да, подруга, ты и надралась! Зачем? Чтобы спрятаться, стыдливо сбежать от второй раз преданной Деньки? От этой уже с год праведной трезвенницы, терпеливой и всепрощающей блондинки. Как тогда, когда перешагнула через нее, отдавшись парню лишь потому, что сочла неприличным и дальше оставаться девственницей? Позор! И точно так же на следующий день налакалась, горькими слезами оплакивая расставание с детством, оставшимся невероятно далеко. Где-то среди кукол и наборов пластмассовой посуды, подаренной родственниками, среди паровозиков и машинок, купленных папой. Та Денька, которой я была еще совсем недавно, отделилась, отслоилась, оторвалась и медленно вросла в прошлое. Она осталась там, где пахнет пасхальными куличами, где до сих пор витает запах ели и новогодней мишуры, вытащенной из старой коробки.

А сейчас я расправилась и с обликом той Деньки.

Теперь я оторвалась от нее.

Отделилась, отслоилась и вросла в чужой образ.

Подойдя к столу, я не нашла среди прочих фужеров свой и налила водки в первую попавшуюся рюмку. Ну что у меня за дурная привычка смеяться и плакать одновременно? Наверное, не зря частенько мама подмечала мою двойственность натуры. Собравшись с духом, я намеревалась выпить, наплевав на все приличия. Но помедлила, снова глянув на вставшего в нескольких шагах Алика.

Стрельнув у кого-то сигарету, он поднес к лицу горящую спичку, и ее свет выхватил из тьмы его огромные неподвижные глаза. Они пугающе поблескивали за полыхающими костерками линзами и в упор смотрели на меня. Я поставила на место рюмку, еще раз напомнив себе, что впредь не стоит смотреть фильмы о вампирах и оборотнях. Вечно Верка таскает меня на каждую премьеру в кинотеатр, обожая выискивать кино-ляпы! Ну и зачем я, спрашивается, все же выпила эту чертову рюмку водки? Ага, для храбрости! Чтобы не морозило от пугающего взгляда Алика! И с чего он мне показался сегодня странным? Да мы же с ним лет пять знакомы! Я знаю его как облупленного и уверяю, что безобиднее существа не сыскать. Типичный близорукий крот. Все, я абсолютно спокойна!

А может, он всю жизнь притворялся? Что-то не похож он сейчас на флегматичного очкарика, пропитанного душком канифоли с примесью пластилина. Сейчас это – замерший на паутине терпеливый паук, наблюдающий из темноты за порхающими поблизости мухами.

Да что я в самом-то деле?! Немедля подойду к нему и развею свои долбаные страхи! Только этого мне еще не хватало!

Налив в два фужера уже прилично выдохшегося шампанского, я неспешно, боясь кого-нибудь облить, подплыла к объекту моих пьяных подозрений. И почувствовала, как трепет моих мушиных крылышек побеспокоил натянутые нити насторожившегося четырехглазого паука.

— Составишь компанию? — спросила я, кивнув на бокалы.

— Спасибо, я пью пиво, — взяв стоявшую на заборе банку, отозвался Алик и легонько стукнул жестянкой мой фужер.

— Раньше никогда не видела тебя с сигаретой, — сделав глоток, заметила я, глянув на задрожавший в пальцах уголек. А ведь Алик был за здоровый образ жизни! — Начал курить?

— Никогда не видел тебя пьяной. Начала выпивать?

Нет, меня больше не проведет твой елейный голосок. И улыбочки твои смущенные не прокатят. И можешь не щуриться робко и не нагонять на веки «гусиных лапок». Наверняка именно такие незаметные тихони чаще всего оказываются у истоков разрушений. Может, ты подпольно изготавливаешь какие-нибудь химикаты? Или взрывные устройства, блеща своим гением злодея? А при нас всегда скромненько стоишь в сторонке и… наблюдаешь своими паучьими глазами. Ух, кажись, круто меня занесло на повороте. Пора домой!

Я рассмеялась и допила шампанское, не сразу сообразив, что это за скрежет возник в пробеле между двумя песнями. Оказалось, это с таким стоном сжалась и скривилась пивная банка в руке Алика.

Пожалуй, мне и впрямь пора.

Не помню, как так вышло, но с гулянки я сбежала с Женькой. Ему приходилось меня поддерживать, поскольку я порывалась свернуть с намеченной траектории. Не могу сказать точно, но, кажется, с нами шел и опять отошедший на задний план Алик. Он всегда болтался в хвосте компании, и его было принято не замечать.

— Ну и наклюкалась же ты, — своевольно остановив у двери, развернул меня к себе Женька. — Зачем ты ее убила?

— Кого? — упрямо выискивая ключом скважину замка, между делом удивилась я, торопясь по мелкой нужде в туалет.

— Ее. Деньку.

— Это ты ее убил, мой любезный друг.

Наконец я справилась с дверью и вошла, споткнувшись о коробку и поморщившись от визгливого лая Пешки. Точно, Алик был с нами: его Женька вытолкнул в подъезд, прежде чем зажал меня в углу прихожей.

— Почему, Денька? — хрипло спросил он, все сильнее сжимая мои не знавшие тяжелого труда плечи. — Почему ты меня кинула? Я до сих пор ломаю голову, что сделал не так, чем тебя обидел! Ответь же мне.

Я внимательно посмотрела на него, вдруг поняв, что уже очень давно его не видела. Так близко, так серьезно. Ответа ждали ореховые глаза, брови цвета серебра и даже выпирающий кадык. Ему никогда не понять, почему я смывалась после каждой проведенной вместе ночи. Им всем, от кого я сбежала, этого не понять.

Мне хотелось, чтобы он меня обнял, поцеловал и остался до утра. Но знала, что после снова буду от него бегать и делать вид, что мы мало знакомы. Потому вежливо попросила его уйти. А когда закрыла за ним дверь, то вошла в ванную и долго смывала вместе с тушью пьяные слезы. После даже не заметила, как уснула на коврике, свернувшись между ванной и раковиной.

Под утро меня разбудил Пешка. Пока я соображала, где нахожусь, и что происходит, он перестал скрестись в дверь. Но спустя пару минут завыл так, что у меня мурашки побежали по спине. Я вышла в коридор и увидела пса топчущимся напротив соседской сумки. Он смотрел на нее и рычал, иногда лаял и подвывал.

Я цыкнула на него, попробовала выманить мячиком, но он продолжал с таким сосредоточенным видом смотреть на сумку, что мне стало жутко. Что может быть в этом проклятом бауле? Чего боится Пешка? Чего боюсь я? Наверное, я и впрямь дура, но мне захотелось уйти. Утром же поднимусь к соседям и попрошу забрать эти вещи!

Силой вытянув Пешку за поводок, я закрыла в зал дверь и просидела до рассвета, опохмеляясь чашкой кофе. Дернуло же меня оказывать услуги соседям! Не так я намеревалась провести первые дни отпуска. Хотела для начала отоспаться.

Часов с девяти я мерила шагами прихожую, выдумывая предлог, под которым попрошу соседей забрать их барахло. Ничего дельного на ум не приходило. Ну что я, в самом-то деле? Скажу: заберите свои котомки, потому что я и моя собака их боимся? Тогда мне точно припишут белую горячку. Это все – дурной пекинес! Это он меня пугает своим странным поведением, а вовсе не сумка.

Взяв со стола ножницы, я устремилась в зал с твердым намерением разрезать веревки и узнать, что внутри этого тряпичного комода. Но так и не решилась. Нет-нет, вовсе не из опасений, а из соображений этики. Люди доверили мне сохранность своих вещей, для верности хорошенько опутав веревками. Вдруг заметят, что я рылась в их поклаже? Позорище!

Отложив ножницы, я уперлась взглядом в задвинутую под стол коробку. Припав рядом, долго не решалась к ней притронуться, но потом все же разрезала скотч и раскрыла створки «короба Пандоры». Внутри была обмотанная тряпками посуда. Стопки тарелок, бокалы, блюдца с цветочно-ягодным мотивом росписи. Во второй коробке тоже наверняка посуда, а значит, и в сумке нет ничего такого. Конечно же, нет и быть не может! Получит у меня Пешка, если снова вздумает устраивать ночные представления. Чуть не выставил меня шизофреничкой перед ничего бы не понявшими соседями.

Я собралась отстирать мешковину, но не дошла до ванной, услышав телефонный звонок.

— Приезжай, — велел мне подавленный голос матери. — Навести родного отца. У него ночью был сердечный приступ.

— Сейчас приеду, — не вдаваясь в подробности, пообещала я и следом вызвала такси.

…Спустя полчаса я уже поднималась по лестнице родного подъезда и со страхом ждала нагоняя. Как мать встретит вражью перебежчицу, переметнувшуюся на сторону коварных «черноголовок»? Ко всему прочему чувствовала себя виноватой. Вчера я развлекалась, цеплялась к очкарику, лакала водку и спала в ванной. А мать всех на уши поставила, отчаянно сражаясь с самой свирепой брюнеткой.

Встав у двери, я вздохнула и нажала на кнопку звонка. Вряд ли меня спасет натянутая на брови кепка. А может, минует? Воительнице сейчас не до меня, все мысли об отце…

Мать открыла дверь и в полном недоумении воззрилась на принесенные мной пакеты с фруктами, овощами, конфетами и фиг его знает, с чем еще. Я и сама не помнила, что сгребла с полок магазина. Бродила, как в тумане, ничего не понимая.

— Как отец? — спросила я, разуваясь.

— Говорит, что с ним все прекрасно. А то ты его не знаешь. Он и в гробу лежа поспорит с патологоанатомом, что уж говорить о врачах при жизни. Я не понимаю, ты о чем думала, набирая все это? Как всегда в облаках летала? Зачем приволокла соленых огурцов?

Я поспешно сбежала в зал, а оттуда – несмело вошла в спальню. Отец полулежал, привалившись к нескольким подушкам, и читал газету в окружении таблеток, метровой ленты снятой кардиограммы и наставленных на табурете пузырьков.

— Привет, пап, — сказала я и поцеловала его в колючую щеку. — Зачем же ты нас так пугаешь?

— Ну уж прости старика! — отложив газету и устроившись удобнее, улыбнулся отец – вылитый К.У Черненко. — Не молодеем ведь. Да ничего, я прекрасно себя чувствую. Подумаешь, кольнуло пару раз! Мама наша такая паникерша, всегда все преувеличивает. Из любой мошки таких слонов раздует, а те потом еще и расплодятся. Сама-то как? Давно к нам не заглядывала. Так и отпуск бы пролетел. Как дела на работе, мой садовод-любитель? Не все еще в колючки превратила?

— Папа! — возмутилась я, уверенная, что он никогда не перестанет меня подковыривать. — Сколько можно?

— А что, папа? И в кого ты такая балда уродилась? Наверняка в мать, потому что в нашем роду никого ленивее тебя еще не было. За что бы ни взялась, ничего не можешь до ума довести. Эх, Денька, позор ты на мою седую голову. Другие же как-то приспосабливаются в жизни? Пробиваются, достигают правдами и неправдами намеченных целей. Как сорняки, вьюны, повилика, эпифиты, в конце концов! А ты, тепличное растение, все ждешь, когда тебя польют, удобрят и культивируют. Верка вон и та, крутится как-то. Да еще и родителям помогает. Уж не думаю, что на одну зарплату воспитателя.

— Верке бой-френды подпирают.

— Вот и я о том же. А ты чем хуже? Есть у тебя хоть какой-нибудь захудалый женишок? Тебе скоро двадцать шесть, а ты еще ни с кем серьезно не встречалась. Ты у нас не… это самое… случайно?

— Пап, ну что за бестактные вопросы? — попыталась возмутиться я, при этом не отрываясь от изучения своих заусенцев. — Я считаю, что вам с мамой не следует столь активно вмешиваться в мою личную жизнь. Я уж как-нибудь сама разберусь.

— Да ты пойми, Денька, мы же уже немолоды. Хотим, чтобы ты была пристроена. Чтоб еще поглядели на твое счастье, справили свадьбу, дождались внуков. А ты, видать, не поторопишься. С твоей ленью, с твоим нежеланием ничего…

— Я тебя утомила, — поцеловав его в ту же щеку, прервала я поучения отца. — Ты побольше отдыхай и сильно не храбрись. Слушайся маму. Я по возможности еще заскочу.

— Ну, ну, беги. Никогда не выслушаешь, что тебе говорят, — проворчал отец и, встряхнув газету, продолжил читать.

— Я чай заварила. Садись, выпьем по чашке, — приказным тоном пригласила меня в кухню мама и добавила: — Хорошо похмелье снимает. Вдали от родительского дома совсем распустилась.

— Угу, — уткнувшись в чашку, не собиралась спорить я.

— Гляжу я на тебя, и не пойму, что не так. Кстати, джинсы свои могла бы и постирать. С год ходишь грязью наверх. И в этой гадкой бейсболке! Сто раз говорила, что она тебе не идет. Лишний раз голову вымыть не можешь, вот и прячешь жирные сосульки под эту срамоту. Давай угощайся конфетами, которые для себя и везла. Кому ты килограмм лимонов накупила? Отцу, у которого повышенная кислотность? Или матери назло?

Как же она мне напоминала Отараант-вдову! Если бы я знала, зачем это накупила! Просто подумала, что неприлично явиться к родителям с пустыми руками. И как я не миновала эти греховные по ее разумению плоды? Неужели никогда всерьез не воспринимала ее подпольно-религиозные выпады? Эти тайные собрания, переписки, просвещения, познания истины в кругу верящих. Для меня это было не больше чем уравнение: приходы плюс пропаганда, равно – заходы.

— Ну-ка посмотри на меня, — велела мать и хлопнула по руке, брякавшей ложкой по краям чашки с давно размешанным сахаром. — Ослушалась? Сними кепку! Никаких «мам»! Живо!

Так, засланный казачок попался. Да провались оно! Как работать, жить отдельно, выходить замуж, – так я взрослая, а чтобы перекрасить волосы – требуется разрешение, которое еще и не выпросишь! Что они оба развивают во мне инфантилизм, в самом-то деле?

Но, несмотря на мой праведный гнев и негодование, я молча стерпела подзатыльник и смиренно выслушала все, что обо мне думала мамуля. Разумеется, она помянула и Верку, и Либру, и крашенную суку Г, и дьяволу подстилку Н. И не дочь я ей больше, и с головой у меня не лады, и вообще на африканку стала похожа!

— Вот, посмотри! — притащив меня к отцу, возмущалась мама. — Вот чем закончились твои похождения на сторону! Единственная дочь не желает быть похожей на мать! Ты мне в душу плюнула! Дожили! На кого ты теперь похожа? Ни на отца, ни на мать! Будто мы тебе и никто!

Моему терпению пришел конец. Забрав сумку и кепку, я молча вышла в подъезд, демонстративно хлопнув дверью. Следом от злости наградила пинком перила, отчего те заходили ходуном на всех этажах.

Пока я плелась до остановки, меня душили слезы. Я даже пропустила нужный автобус. Сколько себя помню, всегда ощущала, что не возместила родителям вложенных в меня и напрасно потраченных средств. Не оправдала взваленной надежды, не воплотила в реальность чужие планы. Всегда от меня чего-то требовали, ждали, просили. Лучше других знали, что мне нужно!

Поняв, что сама я не принесу ни богатства, ни славы, родичи вознамерились выдать меня замуж. Чтобы до конца своих дней получать законные проценты с отданного в пользование товара. Вначале искали богатого зятя, потом – хоть какого-нибудь. Ныне упорно навяливали Женьку. Конечно, кто же еще осмелится жениться на такой рохле? На садоводе-любителе, работающем на кондитерской фабрике, которая вот-вот закроется.

— С вами все в порядке? — коснулся кто-то моего плеча. Я вздрогнула и посмотрела на возникшего рядом парня.

— Да-да, — размазывая по щекам слезы, поддакнула я. Каким идиотом надо быть, чтобы задавать подобные вопросы! Неужели не видит, в каком я порядке?

Он нерешительно протянул мне платок, потому что свой я так и не нашла, хоть и перерыла содержимое сумки.

— Вы кого-то ждете?

— Как вы догадливы! Я жду автобус.

— Ждете, чтобы пропустить?

— Ну а тебе, что за печаль?

— Хотел предложить подвести. Мне как раз по пути. Вы меня, Надя, кажется, не узнали?

— А мы знакомы? — удивилась я, зная, что и сама бы себя не узнала в новом образе отмеченной дьяволом.

— Мы познакомились вчера у Лехи. Не помните разве?

Нет, я не помнила. Хотя, с моей рассеянностью это и не удивительно. Впрочем, что-то мелькнуло в памяти.

Белая рубашка – черный галстук.

Молодой человек представился Константином. Среди всех неудачников, окружавших Лешку, этот странно выделялся. Эдакая громоздкая белая ворона… с черным галстуком. Меня бы не удивила подобная куртуазность, если бы она исходила от заикавшегося, выглядевшего отпрыском интеллигента Лешки. Учтивость Кости же была какой-то… средневековой, а оттого казалась фальшивой. Странный тип. Едва не трещавшая на мускулах рубашка, платиновый крест на груди и солнце в небесных глазах с заутюженными уголками.

Я согласилась быть подвезенной и немедля навлекла на себя осуждающие взгляды присматривающихся ко мне соседок. Остались, старые клячи, жариться на солнцепеке и зашушукались: ушла, потаскуха, с первым встречным, предложившим утешить…

Пока мы шли к машине, я гадала, что же с этим Костей не так, коль он примкнул к нашей странноватой компании. Думала, увижу, на чем он колесит по городу и все пойму, но не тут-то было. У Женьки и Лехи были мотоциклы с обклеенными потертыми вкладышами рулями, а у Кости — новенькая серебристая «Ауди». Это никак не поспособствовало раскрытию тайны приятельских уз.

— Откуда ты знаешь Лешку? — полюбопытствовала я, открывая дверцу. Плюхнувшись на переднее сидение, посмотрела на безделушку, висевшую на зеркале. Хм, поднявшийся на дыбы стальной единорог? И впрямь занятный парень.

— Я встречался с его кузиной.

— С Либрой? — не поверила я. — В смысле, с Любой?

— Если у него есть еще кузины, то он об этом нагло умолчал. Кстати, почему вы называете ее Либрой? Это от слова – весы, что ли?

— Потому что она непостоянна, потому что у нее днюха в октябре, — растерянно дернула я плечами, пристегивая ремень. — А если честно, я точно не знаю. Либра и все тут.

— У вас с ней несколько натянутые отношения?

— До вчерашнего дня нас было пивом не разлить.

— Да? — усомнился Костя. Дескать, а о том, что она встречалась с таким вот расчудесным парнем, ты узнала лишь сейчас.

Интересно, как долго Либра смогла вытерпеть этого не вписывавшегося в ее программу бой-френда? И кто стал инициатором разрыва? Наверняка наша капризуля. Если он и ее так допрашивал…

Костя предложил съесть по порции мороженого, заверив, что горечь заедают сладким. Неподалеку от дома было летнее кафе, куда мы и направились. Заняв пластиковый столик, принялись заедать горечь. Я подумала, что это неспроста и ждала, когда Костя начнет исподволь расспрашивать о Либре. Такое уже не раз случалось. Меня звали на свидания, только чтобы больше узнать о моей подруге, попросить устроить встречу, организовать знакомство. Я настолько свыклась с ролью парламентера, что перестала обращать внимание на предложения выпить кофе или съесть по пломбиру.

Я заметила остановившуюся напротив Лариску. Она как всегда крутила в пальцах одну из своих зажигалок. У нее их была целая коллекция – штук двести, если не больше.

Подойдя к нам, она обдала меня воной презрения и откинула крышку зажигалки.

— Мороженое кушаем? Горлышко не простудите. Дорогой, тебе передалась ее заразная болезнь? Слабоумие, забывчивость. Какие там еще симптомы у нашей Деньки?

— О, и ты была в инкубационном периоде, Лара Фобия? Прогрессирующее обострение врожденного порока развития?

— Извини, милый, мы на минутку отойдем, — склонившись и поцеловав Костю, сказала Лариска. — Нам по-девичьи надо посекретничать.

— Спасибо за угощение, — улыбнулась я несколько растерявшемуся Косте и поднялась. Мы неспешно отошли в сторонку.

— Слушай сюда! — сквозь зубы прошипела Лариска, щелкая зажигалкой. — Еще раз увижу с моим парнем – до старости парик носить будешь.

— Попроси его свозить тебя в серпентарий. Может, свидание с родичами пойдет тебе на пользу?

Хлопок откидываемой крышки, щелчок, шипение, хлопок. И снова одно и то же, одно и то же заученное движение. В очередной раз выпустив шипящее пламя, Лариска повременила с остальными манипуляциями, и мне показалось, что она метнет мне в лицо эту трепещущую огнем струйку. Но она ограничилась посланием на три буквы. Видно других не знала: алфавит не по ее части.

Я оглянулась на Костю, что чудом разглядел с высоты своего роста эту худосочную пигалицу. Ох, и комичная комбинация гормонов, как высказалась бы Верка об этой нелепой паре.

Заглянув по дороге к дому на мини-базар, я купила все для салата. Пока стояла возле хлебного ларька, увидела Игоря Яковлевича, волокущего в авоське яблоки, бутылку кефира и связку сушек. И как он в какой-нибудь люк не свалится, читая на ходу? Уткнется «рубильником» в свою книжонку и ничего не видит. Сколько ее можно читать? Интересно, он и спит с ней в обнимку? Так, снова я принялась издеваться над соседом, мстительная, злопамятная натура, кроющаяся за обликом порядочности! Какое мне до него дело?

Купив булку хлеба, ныряя из тени в тень, я добралась до дома и с досадой вздохнула при виде примостившегося на своем излюбленном местечке соседа. Сегодня праздничный день? Иначе с чего бы ему так прифрантиться? Никогда не видела его столь элегантным! Наверное, я отстала от жизни! Не знала, что нынче в моде повязывать галстук на голую шею и носить спущенным на майку в дуэте с мятым пиджаком. Впрочем, мои ухмылки ему до лампочки. Жует себе сушку, навесив на черные усы крошек, и запивает кефиром, при этом бегая глазами по строчкам. Похоже, он и впрямь спит со своим любимым бестселлером.

Буркнув приветствие, уже не ожидая на него ответа, я вошла в прохладу подъезда, и устало поднялась на первый этаж. Открыв дверь, воцарилась в прихожей. Какое облегчение, как приятно скинуть туфли. Пешка почему-то не выбежал меня встретить и даже не облаял. Только настороженно покосился на принесенный пакет. Похоже, стал бояться сумок.

Когда я готовила простейший ужин, как попало рубя-кромсая огурцы и помидоры, позвонила Либра. Пообещала занести деньги, что брала в долг месяц назад. Через четверть часа я увидела ее из окна. Проплыв мимо соседа, она пираньей нырнула в подъезд. Увидев меня, вздрогнула и рассмеялась. Неужели еще долго будет привыкать к моему новому имиджу? Мы устроились за чаем в кухне и традиционно сплетничали. Я рассказала о поездке к родителям, о встрече с Костей и о том, что он утешается Лариской Зажигалкой.

— Да, было дело, мы с ним встречались, — равнодушно или скорее кисло призналась Либра. — Но знаешь же, я люблю разнообразие. И вообще не мой типаж: я боюсь всего громоздкого, а он выше меня на голову, даже когда я в туфлях на самом высоком каблуке. Почему рассеклись по параллелям? Ревность его меня достала. Я – существо свободолюбивое, не терплю, когда кто-то пытается ограничить мое личное пространство. Эти его сообщения с тупыми фразами: «Где плаваешь, Русалка? Не тяни на дно неведением. Я в сетях ревности и вот-вот утону». Und so weiter. А он спрашивал обо мне? Ну и не больно надо. Кстати, между мной и Лешкой что-то намечается.

— Между тобой и кем? — изумилась я, чуть не захлебнувшись горячим чаем. — Он же твой брат!

— Тьфу, типун мне на язык! — поспешно отмахнулась Либра. — Я хотела сказать, между мной и Женькой. Он как проводил тебя домой, от меня до утра не отставал.

— Этого следовало ожидать, — с легкой обидой отозвалась я и принялась полоскать под краном чашки. — Они все, рано или поздно, оказываются в тебя влюблены. Так было всегда. У тебя с давних пор дело чести – заставить каждого признать, что ты им интересней той, с кем они ходят на свидания. Свидание – такая гадкая формулировка.

— Де-е-енька! — затянула Либра почти искренне, почти жалостливо и, подойдя ко мне, ласково обняла за плечи. — Просто я лишний раз доказываю, что парень тебя не стоит. Проверки чувств еще ни один не выдержал. Так на кой такие тебе сдались?

— Я привыкла, что парни время от времени говорят: «Прости, Надя, ты хорошая девчонка, но я люблю Либру». И я их понимаю, черт подери. Будь я пацаном, тоже бы не устояла.

Либра звонко рассмеялась, и мы еще какое-то время стояли в обнимку. Потом она вспомнила, что обещала с кем-то встретиться и засобиралась уходить. Взяв на прогулку Пешку, я вызвалась проводить ее до остановки и заодно купить рыжему клопу банку корма, так как грызть мясные сухари он напрочь отказался.

— Я люблю тебя, Денька, не забывай об этом, — сказала Либра, когда мы дошли до остановки. — О, мой автобус едет! Опять забит, как банка кильками. Ладно, пока!

Я видела, какими глазами смотрели на Либру стоявшие рядом мужики. Видела, как один парень хлопнул ее по ягодице, когда она поднималась по ступенькам автобуса. Шикарные длинные волосы, закрашенные пудрой веснушки, разные брови и слегка раскосые светло-карие глаза. Все это – наша Либра. Роковой красавицей ее не назовешь, но есть в ней что-то особенное, к чему рвутся все ее воздыхатели. Она мастер скрывать свои недостатки. Никто, кроме нас с Веркой, не знает, что она сутулая, что у нее торчат уши, и что грудь у нее на размер меньше, чем кажется остальным. И при этом ей просто не давали прохода. В нее влюблялись, ее ненавидели, ей завидовали, к ней ревновали и хотели на нее походить.

«Сущая Клеопатра», — подумала я, помахав ей, вставшей у окна, и пошла к круглосуточному магазинчику за подарком для Пешки.

…Задержавшись у подъезда, я заметила лежавшую на скамейке книжку. Ту самую, что видела в руках, подмышкой и в авоське соседушки. Как же это он мог с ней расстаться? Наверное, так поддал кефирку с бубликовой закусью, что до второго этажа едва добежал. Странно, уже почти стемнело, а свет нигде не горит.

Равнодушно пожав плечами, я дернула Пешку и пошла дальше, но остановилась и оглянулась на пухленький цветной квадратик. Не зря, наверное, соседушка не выпускал этот бестселлер из рук. Женский, иронический, эротический роман? Да уж конечно не советы рыболова и не биография Сталина! Впрочем, кто его знает? У всех свои заходы.

Пока никого поблизости не было, я вернулась к скамейке и прихватила книжонку с собой. Поднявшись на второй этаж, позвонила в дверь с намерением вернуть пропажу соседу, раз он ею так дорожит. Постояв немного и предположив, что дома никого нет, спустилась к себе. Отнесу днем или милосердно толкну в почтовый ящик.

Сняв с негаданно расплясавшегося пекинеса поводок, я вошла в кухню, на ходу открывая банку с собачьим лакомством.

— Ты давай не дури, а то мне твоя хозяйка по возвращении уши надерет, если с тобой что-нибудь случится.

Я бросила несколько ложек паштета в миску и погладила рыжего клопа по хребту. И вовремя успела отдернуть руку! Пешка чуть не впился в нее, лязгнув зубами и зарычав. С грохотом поставив банку на табурет, я недоуменно смотрела на паразита, с трудом сдерживая порыв открыть дверь и дать ему пинка под хвост. Но он хозяин, а я – квартирант и живу здесь лишь потому, что он есть в жизни одинокой Марьи Сергеевны.

Закинув банку в холодильник, я вышла в коридор. Глянув на брошенную на тумбочку книжку, поборола охватившее любопытство. Заглянуть в аннотацию удерживала брезгливость к ее владельцу. Да и какой смысл начинать читать, если завтра собираюсь вернуть ее наверняка горюющему по ней соседу?

Пощелкав по каналам, посмотрев отрывки уже идущих фильмов, рекламы, новостей  я разочарованно выключила телевизор и снова бросила взгляд на бельевую тумбу. В конце концов, если чтение меня хоть немного увлечет, верну книгу, когда дочитаю. А соседушка пусть помучается, поищет всюду, где мог ее оставить. Будет знать, как игнорировать мои скромные: «здравствуйте».

Я честно хотела привязать себя к культурной библиотеке Марьи Сергеевны, но ничего путного из этого не вышло. Стыд и позор мне! Хоть убейте, терпеть не могу классику. Полгода мусолила «Войну и мир», примерно столько же листала «Униженных и оскорбленных», что уж говорить о том, по кому звонил колокол. Наконец нашла в себе силы признать поражение. И как же стало хорошо! Сколько же после того я проглотила дешевых, отвратительно написанных псевдо-детективов!

Вытолкнув себя из кресла, я взяла тряпку и тщательно обтерла книжку. Присмотрелась к довольно красочной, местами помятой обложке. На ней была изображена приоткрытая дверь, украшенная стальными вьюнами. У основания застыла переливающаяся росой изумрудная трава. В небольшой проем сочился яркий бело-золотой свет, затмевающий все то, что таилось по другую сторону.

Я долго стояла, уставившись в эту сияющую щель. Хотелось дотянуться до витой ручки и дернуть ее на себя. Распахнуть эту дверь, окунуться в золото лучей, шагнуть за порог и узнать, что же там скрыто! Я поняла, что дико злюсь на художника, сотворившего такой ядовитый соблазн. И вдруг опустилась меланхолия. Такое впечатление на меня производили разве что картины Хуго Симберга. На обложке не было ни раненых ангелов, ни садов смерти. Но она являла собой недозволенное искушение.

Когда я немного пришла в себя, в который раз удивляясь очнувшейся впечатлительности, обнаружила, что у книжонки нет ни названия, ни имени автора, ни привычного анонса. Ни строчки об издательстве, формате и заверений автора, что все герои и события вымышлены. В ней не было место ничему лишнему, даже страницы не были пронумерованы. Это – плоть, не тронутая печатью повседневности. Но ведь так не бывает. Если только эту книжонку не сотворили на каком-нибудь самопальном оборудовании.

Пройдя в зал и завалившись в кресло, я включила бра и несколько нерешительно погрузилась в чтение. Каким-то из незадействованных органов чувств ощущала, как меня стремительно затягивает в феерический мир. Я спускалась по лестнице слов, иногда обрываясь в глубину пробелов и утопая между берегами строк. Я медленно погружалась в поделенное страницами пространство, вдыхала столь ощутимый запах знакомых цветов и почти осязала предметы. Зная, что сижу в кресле кататоником, мысленно шла по тропам и щурилась от закатных лучей солнца, смаковала сладость выпитых напитков. Я была странствующим рыцарем, скачущим на огромном коне, была влюбленной в него девой, шорохом листьев и росой.

Частью разрастающейся вселенной.

Из непередаваемого ощущения меня выдернул Пешка. Я вздрогнула, вынырнула из хмельного плена и, еще плохо соображая, уставилась на пекинеса. Тот стоял в середине зала и лаял на сумку, как мне показалось вначале. Но вскоре я поняла, что Пешка смотрит в сторону телевизора. И когда я подняла глаза на выключенный «ящик», меня чуть не парализовало от ужаса. За телевизором стояло соседское зеркало, в котором отражался зальный проем. А в нем, в полумраке прихожей, стоял Игорь Яковлевич. Именно на него лаял Пешка, не решаясь подойти ближе.

Не знаю, как удержалась от крика. Не помню и того, что делала, поняв, что в квартире никого нет, а входная дверь закрыта изнутри. Выпив валерьянки, расплескав половину, я включила свет в ванной, в туалете, в кухне, в спальне и зале. Люстры, ночники, бра и даже фонарь. Осталось еще дверцу холодильника распахнуть! Я искала спасения в свете. Мне нужен был хоть один лучик того закатного сияния, что сочился в «незапертую дверь».

— Что это могло быть? — слоняясь по залу, бубнила я. — Может, заснула? Померещилось на почве просмотренных недавно фильмов? Тогда почему бы мне ни увидеть вампира? И Пешка! Он лаял на отражение, он видел… кого? Соседа? Если бы соседушка действительно был в квартире, а потом по-молодецки выскользнул в форточку кухонного окна, то Пешка, учуяв чужака, лаял бы в сторону коридора. Соседушку этого он терпеть не мог, и не преминул бы вцепиться ему в штанину. Но нет, он спокойно лежал в своей корзине и вдруг кинулся прямиком в сторону телевизора.

Пришла к выводу – я сошла с ума. Накинула на зеркало полотенце и села возле телефона. Мне хотелось позвонить Верке, но посмотрев на мирно тикающий будильник, не поверила глазам. Пятнадцать минут четвертого. Читать я села в начале одиннадцатого, с час бродила по комнатам, устраивая светопреставление на радость энергосбыту. Неужели я часа три была погружена в события выдуманного мира? Той мне, сидевшей в кресле кататоником, показалось, что время пробежало бусинами по наклонной плоскости. Отделившаяся от тела вторая я, плававшая среди символов, звуков, запахов, прожила отрезок чужой жизни, так глубоко проникшей в душу.

Запрыгавший на полочке мобильный хотел меня доконать. Снова за такой короткий перерыв тело словно пронзило молнией. Обычно я немногословна, но на сей раз, отдышавшись, материлась так, что покраснела от стыда. Мой дед, ярый поклонник матерщины, мной бы наверняка гордился. Будь он художником, сломал бы свои кисти, признав, что ученик в мастерстве его переплюнул.

Ответив на звонок, я заверила пьяного мужика, что он ошибся номером, а после гордо удалилась в кухню и выпила еще одну рюмку валерьянки.

В ожидании спасительного рассвета, под радостные щелчки лихо мотающего счетчика, я нечаянно заснула, уронив голову на край стола. Разбудили меня поздним утром звонки в дверь. Встрепенувшись, я потерла затекшую руку и поспешила узнать, кто ко мне пожаловал.

— Что случилось, Денька? — взволнованно пробубнила вошедшая с Ракушкой Верка и осмотрела включенные плафоны. — Я уже полчаса до тебя достучаться не могу. И на звонки не отвечаешь! Ладно, потом расскажешь, а то я и так катастрофически опаздываю. Пригляди за Ракушкой, лады? Ее Светка в другой детсад переводит, пока все уладит, ну короче, я ушла, буду часов в пять! Пока!

Вот так, прибежала, вылила ушат скороговорок и посеменила по делам. Пока я очухалась, Ракушка уже играла с Пешкой, радостно вилявшим хвостом.

Похоже, он охладел лишь ко мне.

— А где почтайон Печкин? Он всегда  на авочке сидел, а сегодня нету! Тетя Надя!

Я усердно пыталась понять, о чем лопочет Ракушка, снявшая сандалики и утащившая в кухню пакет. И только после всех объяснений поняла, что речь идет о Игоре Яковлевиче. А он и впрямь похож на мультяшного героя любимого Ракушкой «Простоквашино». Воспоминания пережитого минувшей ночью ворвались в меня снежным вихрем, и я даже передернула плечами. С трудом верилось, что все это было на самом деле.

Сунув Ракушке старую кассету с записанными с телевизора мультфильмами, я поспешила в душ. Сонно жуя зубную щетку, долго наводила запоздалый марафет. Когда освежилась и вытерлась, твердо решила избавиться от чертовой книги. Засуну ее в почтовый ящик «Печкина» и открещусь от странно влияющего на психику рисунка. И от непронумерованных страниц, гладких и теплых на ощупь, как человеческая кожа. И от мира и его героев, живущих в дебрях предложений.

Накинув халат, я вышла в прихожую, причесалась и, взяв книгу, открыла дверь.

— Ты куда? — встрепенулась Ракушка.

— К соседям. Сейчас вернусь. Смотри свои мультики.

— Аадно, — смилостивилась Ракушка, с маленькими хвостиками, торчащими над ушами, похожая на чертенка.

Я вышла в подъезд и спустилась до стены с давно забытыми ящиками, подернутыми пылью и паутиной. Отыскав почти стертую четверку, занесла книжонку над прямоугольной пастью ящика.

Господи! Даже представить себе не могла, как непросто будет с ней расстаться! А ведь я едва в нее заглянула. Теперь понимала Печкина, над которым еще недавно подсмеивалась, встречая его и ранним утром, и днем, и поздним вечером с этой… заразой. Никогда ни с чем подобным не сталкивалась.

Я втолкнула ее в щель и решительно вернулась в квартиру.

— Ты завтракала? — спросила я у Ракушки, хотя все мысли были о содержимом ящика, который вскоре опустеет.

— Ага. Тетя Надя, а когда мы пойдем гуйять с Пешкой?

— Я совсем о нем забыла. Бери, надевай на него поводок.

— Тока я буду его водить! Ты обешшала! Пешка! Ко мне!

Впрыгнув в джинсы, я натянула футболку, и мы отправились на прогулку. Если бы не ответственность за Ракушку, я бы надолго застряла у ящика, уверяя себя в том, что глупо избавляться от интересной книги, не узнав, что было дальше. И в то же время понимала, что это не просто книга. В голове вертелось два варианта. Либо же страницы пропитаны каким-то наркотическим веществом, вызывающим галлюцинации, либо же… Мне было страшно озвучить второе предположение. Не верят во всякого рода чертовщину лишь те, кто не сталкивался с ней лично, не испытал на собственной шкуре это чувство бесконтрольности происходящего. Я ведь сама еще на днях называла себя атеисткой!

— Почему ты на меня так смотришь? — спросила я, заметив изучающий взгляд Ракушки, прижавшей к себе пса.

— Ты стаа совсем дхугой, тетя Надя, — пролепетала девчонка, мастерски коверкая слова своей картавостью и страстью избегать нелюбимых букв.

— Лучше или хуже?

— Ты теперь красивая. Но аньше ты мне бойше нравиась.

Бросив мячик и опустив на аллею Пешку, она побежала за ним следом, а я осталась сидеть на лавке, обескураженная подобным высказыванием. Раньше я не замечала, как Верка и ее племянница похожи. Даже нижняя губа у Ракушки так же выдавалась вперед. Те же лучистые, голубые глаза, темные волосы, выгоревшие на солнце, и корявая скороговорка речи. Ей повезло, поскольку Светка – сестра Верки – обладала заурядной наружностью.

Так, и кого я пытаюсь обмануть? Рассуждаю о чем угодно, только бы не думать о том, чтобы рвануть в подъезд и начать выковыривать из ящика эту проваленную книгу! Если я этого в ближайшее время не сделаю, ее выпрет соседский пацан, давненько отирающийся у забытой всеми стены. Поглядывая в мою сторону, ждет, когда я уйду. И тогда примется за взлом замка, малолетний медвежатник! Вот паршивец, решил не дожидаться! В наглую принялся ломать донышко!

Я не выдержала и в момент оказалась рядом.

— Тебе родители не говорили, что чужое брать нехорошо?

— Я папе пожалуюсь! — обиженно пригрозил пацан, попятился от меня и вдруг рванул наверх.

Глубоко вздохнув, я дала себе шанс одуматься, но, уступив соблазну, поспешно вытащила едва не потерянное сокровище и облегченно вздохнула. Закрыла глаза, прижав эту дрянь к груди. Мне не терпелось поскорее оказаться в кресле, на диване, на стуле, где угодно, только чтобы погрузиться в то нечто, пугающее и влекущее в равной степени. Но я упорно держала себя в руках. Не торопила игравшую с псом Ракушку, и даже вернувшись домой, вначале принялась за уборку, оттягивая сладостный момент. Закаляла волю, показывая Ей свой характер. Выскоблив квартиру, я нашла себе новое занятие, но уже все чаще поглядывала на столик, где лежал цветной квадратик.

Ракушка все болтала, помогая мне варить борщ.

— Тетя Надя! — дернув меня за штанину, окликнула она, вырвав из размышлений. — А моя мама никогда не кэадет в борщ огухцы.

— И правильно. Огурцам там делать нечего.

— А зачем ты их тогда кэадешь?

— Еб… кэ, лэ, мэ, нэ… — посмотрев на стреляющие в поджарке кружочки огурцов, высказала я свое удивление. Когда я их под шумок нарезала, когда бросила жарить – фиг знает.

— Тетя Надя! А ты суп уже посыпаа сойю.

— Правда? — бухнув ложку соли, не поверила я и, сняв пробу, перечислила и остальные буквы алфавита.

— У тебя появился воздыхатей?

— С чего ты взяла?

— Мама говоит, что когда Веэка становится ассеянной, значит, она снова вьюбиась. Ой, я возьму! Можно?

Ракушка умчалась в зал, отвечать на звонок.

— Тетя Надя! Там в теефоне баба Маша! Она оттуда говорит, чтобы я тебя позвала! Тетя Надя, я тебя зову!

Вытерев руки и увернув огонь, я пришла в зал и подняла болтающуюся на проводе трубку, свесившуюся до пола.

Марья Сергеевна, естественно интересовалась, все ли в порядке с ее любимчиком. Потом расспрашивала, как поживают мои родители. Вспомнила и о цветах, полить которые я забываю уже третий день. И еще долго рассказывала о своем скучном лечении. После мне пришлось выслушать заученные рекомендации по уходу за Пешкой. Что он любит, что не любит! Чем кормить, чем не кормить! Все это время я, закатив глаза, вымученно кивала и ждала развязки.

— Ну смотри, Денька, не дай бог, что случится с моим Пешкой, я тебя до самой смерти не прощу! — припугнула напоследок Марья Сергеевна.

Заверив, что у нас все просто чудесно, я поспешила закончить разговор. Вернувшись к борщу, горестно вздохнула при виде залитой плиты и решила ничего не переваривать. На это у меня уже не осталось сил.

Все. Больше ничто не стояло между мной и «Незапертой Дверью», как я за неимением названия, окрестила этот пухленький покет-бук. Строго-настрого наказав Ракушке не крутиться у плиты с кастрюлей кипятка, я забралась с ногами в кресло и с трепетом взяла книгу, отыскав момент, на котором мое чтение прервал Пешка. Или же явившийся из глубины зеркала зловещий образ Игоря Яковлевича – ныне Печкина?

И снова я была частицей иной вселенной! Ветром в пепельно-русых волосах странствующего рыцаря, его думами о другой, которую он не мог забыть. Да, она обрекла его на мучения, но я была в объятьях их воспоминаний – его страстью, ее стоном, дрожью влажных ресниц, оборванным вздохом. Я заигрывала с ним, ревновала, предавала и наслаждалась такими теплыми, солеными слезами его безликой, безнадежно влюбленной спутницы. И снова мои пряди подлетали, когда рыцарь несся на своем вороном коне, чувствовала удары копья в его щит. Мне в лицо летели брызги ихора побежденных его отвагой и мечом чудовищ. Я была вином, пьянящим души, горела пламенем свечей в темном коридоре, и я же была тьмой, борющейся со светом. Мне показалось, что я больше не дышу. Смутно понимаю, что сижу сейчас в кресле и в то же время осознаю, что меня там нет. И вот я нехотя возвращаюсь в себя, начинаю различать поверхность строк, буквы, знаки препинания, которые были только что движением, эмоциями, возгласами.

Всем тем, чем мне удалось побывать.

Я подняла голову и увидела сидящую напротив Ракушку. Она смотрела на меня с настороженностью, удивлением и робостью.

— Что с тобой, тетя Надя? — делая вид, что занята Пешкой, спросила она.

— А что со мной? — отозвалась я не своим голосом и спешно прокашлялась.

— Ты быа какая-то стэанная. Не шевеиа гэазами и стонаа.

— Стонала? — поперхнулась я и положила раскрытую книжку на столик, чувствуя, что начинаю краснеть. — А, так это у меня спина затекла. Я шевельнуться не могла от боли.

— Да? А почему ты тогда не мохщилась? И уыбаась, пока стонаа? Почти как Веэка, когда мама ей массаж деает. Или как моя подружка, когда ест морожено.

— Еб…! Пэ, рэ, сэ, тэ… — спохватилась я, глянув на часы. Начало пятого. — Ракушка! Я же тебя обедом не накормила! Что ж ты мне не напомнила? Твоя тетя меня придушит.

— Не бойся, тетя Надя! Я тебя зваа, зваа, а ты меня не сыышаа. Сказаа тока, чтобы я борщ поставиа гьется, а ты скоро пьедешь.

— Я так и сказала?

— Да. Ты что, забыа? Я не хотеа борщ. Я ела хэопья с мооком. Веэка пьинесла.

— Молоко холодное было? — убитым голосом спросила я, подумав, что Верка меня повесит, если Ракушка снова сляжет с ангиной.

— Неа. Я его на окно поставиа. На соонце греться.

— Какая же ты молодец! А руки после Пешки мыла?

— Ты как моя баба. Я уже бойшая. Мне скоро четыре. Ты подаришь мне подарок?

— Конечно! Когда я забывала о твоем дне рождении?

— Мама говоыт, что всегда! Тетя Надя, я хочу сок! Пойдем пить сок!

Я завела ее в ванную, где бежала в раковину струйка воды – почерк Ракушки, никогда не закрывавшей кран, и, подхватив ее подмышки, поставила на табурет. Не знаю почему, но мне всегда было неприятно прикасаться к детям. Их мягкая, чуть липкая кожа напоминала мне лягушачью шкуру. Ракушка, которую я знала с рождения, не стала исключением. Вначале она была для меня головастиком, теперь стала лягушонком.

— А где твои бойшие сеежки? — вдруг спросила она, ухватив меня за волосы и заглянув под них.

— Какие сережки? — удивилась я, потрогав торчащие в мочках крошечные золотые гвоздики. — Я всегда эти ношу.

— Не, эти маенькие, а те во-от такие! С жуткими змейками. Я их видеа, когда ты смотрела в книжку и стонаа.

— Не придумывай. У меня таких и серег-то нет.

— Я не вру! Они у тебя быи.

Понятия не имею, о чем она говорит. Ни за что не угадаешь, когда дети говорят правду, а когда выдумывают. А может, им иногда кажется то, чего нет на самом деле?

Мы пришли в кухню. Забравшись на стул, Ракушка уткнулась в стакан и, болтая ногами, высунулась из окна.

— А где почтайон Печкин? — снова спросила она.

И правда, где он? Без него скамейка выглядела пустой. Сегодня он еще ни разу не попался мне на глаза. Нет, меньше всего я бы хотела видеть этого заядлого чтеца. Особенно в отражении соседского зеркала!

— Веэка идет! — встрепенулась Ракушка, поспешно поставив стакан на стол. — Теть Надь! Там Веэка идет! Я открою?

Ну и попадет мне, если эта болтушка проговорится о том, как тут за ней присматривала бесплатная нянька.

— Привет! Как у вас дела? — начала с порога Верка.

— Есть хочешь? — в лоб спросила я, чтобы избежать ответа. — Я борщ сварила. Могу разогреть.

— Нет, спасибо. У меня еще полно дел. Ракушка, обувайся. Спасибо, День, выручила. Все, мы побежали, а то ателье закроют, не успею брюки забрать. Пошли! Все, пока!

— Пока, тетя Надя! Пока, Пешка! Я с ним еще погуяю?

— Обязательно.

Закрыв за ними дверь, я переступила через визжащую гордость и позвонила родителям. Как я и ожидала, мама холодно отчеканила, что у них все хорошо, что отец поправляется, и положила трубку. Мой белый флаг, поднятый капитуляцией, снесло ветром перемен настроения моей грозной воительницы. Глянув на зеркало, я вспомнила о замоченной мешковине, которую пора бы и отполоскать. В общем, нашелся весомый предлог не дать себе уткнуться в книгу.

Когда я была на балконе, развешивая драное полотно, позвонила Либра. Усиленно звала составить ей компанию. Хотела познакомить с дружком своего нового воздыхателя. Я думала только о рыцаре, о его блестящем шлеме, о забрале, на котором играют блики солнца. Сидеть в каком-нибудь кафе, болтаться по городу или кормить комаров на чьей-нибудь даче мне совсем не хотелось. Все это мне порядком надоело. Либра, конечно же, разобиделась.

— Тебе просто лень, да? Привести себя в порядок неохота. Готова все лето ходить в одних и тех же джинсах, лишь бы не утруждать себя эпиляцией!

— Я вовсе не ленивая. Мне просто неохота.

— Вот поэтому у тебя до сих пор нет парня!

— И что? — начав злиться, подтвердила я очевидное. — Это мое личное дело, не находишь? Мне для проповедей подобного характера хватает родичей, чтобы еще и от тебя нотации выслушивать.

— Как хочешь, — спешно попрощалась Либра.

Я тут же пожалела, что отказалась. Стоило представить крадущийся на цыпочках вечер и по спине побежали мурашки. Опять до ночи буду сидеть одна!

Вернувшись в кухню, я принялась мыть тарелку из-под недоеденных Ракушкой хлопьев. Когда открыла навесной шкафчик, поняла, что девчонка даже с табурета не достала бы до расставленной в сушилке посуды! И только сейчас разглядела, что вымытая тарелка – чужая. Такие же я видела в коробке, оставленной соседями. Деловитая Ракушка, не достав до шкафа, вышла из положения, расковыряв стоявший под столом короб. В прошлый раз я не обратила внимания на цветочный мотив, украшавший кайму посуды. Теперь же узнала волчью ягоду, принятую поначалу за смородину. Черные бусины в оправе сорняков, перевитых с листиками полыни. Ничего себе! Шутником, однако, был расписывавший этот набор мастер. Кто знает эти растения, тому подобная роспись вряд ли улучшит аппетит.

Перевернув тарелку вверх дном, я ожидала найти на нем печать рисунка с почти традиционной надписью «made in China» или кругляк с иероглифами. Дно было чистым и белым, как нетронутый снег. Его не запятнала никакая отметка. Я смотрела в нее и крутила, почти уверенная в том, что вижу едва заметное движение листиков, блеск росы на пузатых ягодах, гусеницу, ползущую по вьюну. Игра света? бликов? отражений? Или я уже грежу наяву, не спав две ночи? Чувствуя, что у меня закружилась голова, я отложила тарелку и вытащила чайное блюдце. На нем сидела бабочкой белена черная, распустившаяся во имя смерти. Странный юмор. Только мне почему-то не смешно. Я усиленно размышляла, как все эти вещи могут быть связаны. Зеркало, посуда, сосед, Пешка. Нет, не тот порядок построения. Пешка, книга, Печкин, тарелки.

И в самом конце – тронувшаяся умом я.

— Так, все, пора с этим завязывать, — сказала я самой себе, положила на место тарелки и заклеила коробку скотчем.

Если я и дальше буду обо всем этом думать, то проведу остаток жизни в психиатрической больнице. Как говорится, если долго всматриваться в бездну, то она начнет всматриваться в тебя. Этого нельзя допустить.

Взяв Пешку, я отправилась с ним на прогулку с целью проветрить дымящиеся мозги.

Несмотря на то, что жара еще не спала, и осколок солнца осыпал округу золотом лучей, город просто кипел жизнью. Он впервые увлек меня, затянул в свою колоритную круговерть. Обычно, выгуливая Пешку, я не отходила далеко от дома. В этот раз и сама не заметила, как оказалась на площади. У играющего струями фонтана бегали визжащие дети. Взрослые застолбили все скамейки, а молодежь сидела на бордюрах клумб. На остановке ждали своих автобусов неместные, толпилась очередь за мороженным и газировкой.

Я медленно шла по аллее, намотав на мизинец поводок Пешки, игнорирующего своих курносых приятелей. Случайно увидела у газетного ларька кузена Ваньку. Не ожидая его здесь встретить, тотчас решила подойти.

Сократив довольно внушительное расстояние, я наткнулась на Алика, увидевшего меня чуть раньше и вставшего на пути. Привет-привет, как дела и все такое. Оказалось, что Ванька приехал к нему, а я и не знала, что они знакомы! Алик почему-то сконфузился, словно не хотел, чтобы я была в курсе их дел. Удивил всех сам Ванька, попросив Алика нас представить. Пока тот недоуменно щурился и поправлял очки, я протянула руку и назвалась Надей. Заверила в ответ, что тоже рада познакомиться. Я хотела подшутить над ним, с трудом сдерживая улыбку, но вскоре начала сомневаться, что он меня узнает. Сказал, конечно, между делом, что его кузину тоже зовут Надей. Заметил, что ему знаком мой голос, поинтересовался, не встречались ли мы раньше, но на том и успокоился.

Алик снова плелся сзади и смущенно помалкивал.

Ванька был такой же отбившейся от отары овцой, как и я. Подрабатывал то тут, то там, с натягом закончив восемь классов. Что его могло связывать с Аликом? Исподволь поинтересовалась и чуть не лопнула от смеха. Ванька такого наплел, что бедный Алик залился краской. Так за болтовней и куражом мы забрели в обжитый подвал, облюбованный нашим кротом. Попутно купили по две бутылки пива на каждого, не считая Пешки, и внушительных размеров пиццу. Алик принес пластиковые стаканы и расчистил захламленный столик.

Я все с нетерпением ждала Ванькиного прозрения, хотела увидеть его вытянутую физию. Вот уж сядет прямо в лужу, когда я выведу его на чистую воду! Впредь подумает, прежде чем брехать направо и налево. Очкарик же старательно пытался скрыть не свойственную ему нервозность. Он сто раз переложил с места на место чертежи и схемы, подвигал во всех направлениях пирамидку на занятом раскуроченным компьютером столе. Когда же Ванька, подсев ко мне, обнял за талию, Алик пролил свое безалкогольное пиво, опрокинув трясущимися пальцами мятый стаканчик. Не пойму, то ли в нем завелась ревность, то ли опасения, что я случайно узнаю об их тайных делишках. Я же нагло испытывала его терпение: мне понравилось их обоих поддразнивать. Несколько раз, конечно, порывалась раскрыть карты, но игра меня не на шутку увлекла.

Я начала прогуливаться по подвальным раздольям, мимоходом заглядывая во все укромные места, выискивая компромат на сверхсекретные деяния Алика. Когда взяла с полки стопку журналов, продолжая подыгрывать Ваньке, Алик подошел ко мне и отнял свое глянцевое имущество. Поднял на меня снова ставшие большими глаза и заявил, что мне пора домой. Я, походя, погладила его по гладковыбритому подбородку, сделав вид, что не расслышала. Тогда он ухватил меня за руки, отвел в сторону и почти взмолился:

— Надя, прошу тебя! Иди домой, пожалуйста! Это просто не… — он не договорил, хотя мне показалось, что такого запала, с каким он начал вступительную речь, хватило бы на то, чтобы на одном дыхании пересказать всю Лениниану.

Я была несколько растеряна. Он никогда не называл меня Надей. Никогда так не трясся и не выражал нежелание меня видеть с таким страдальчески-возмущенным видом.

— Хватит, — продолжил он спокойнее, но еще задыхаясь. Отвел взгляд от моего озадаченного лица. — По-моему, ты заходишь слишком далеко. Он ведь тебя клеит!

— Ну и что с того? — улыбнулась я, с трудом веря, что это и впрямь говорит Денька. Не я ли захлебнулась чайком, когда подумала, что Либра закрутила роман с Лешкой?

— Ты позволила ему себя обслюнявить, — процедил сквозь стиснутые зубы Алик, все так же глядя в сторону.

— Какая грубая интерпретация! Подумаешь, поцеловал разок.

— Что ты сделала с Денькой? Я ее не узнаю.

— Вы чего это уединились, братцы? — спросил подошедший Ванька, с чувством собственника притянув меня к себе, отчего Алик вновь принялся лихорадочно наводить порядок на полке. — Как водится, больше двух – говорят вслух.

— Уже поздно. Наде пора домой.

— Жаль-жаль. Я тебя провожу, а то и впрямь темно, а собака у тебя – обхохочешься.

— Я с вами! — мигом отреагировал очкарик, похоже, панически боясь оставить нас наедине.

«Вот сейчас, перед тем как распрощаться, я шокирую бедного Ваньку», — злорадно думала я, пока мы петляли по освещенным переулкам. В предвкушении собственного разоблачения была навеселе, словно и не я вовсе. Мне не хотелось оказаться одной в темной квартире, потому до последнего оттягивала момент расставания.

«Что за ящичек привез Ванька своему дружку?» — попутно вертелось у меня в голове. Уж не в контрабанде ли какой замешаны эти обалдуи, умело прикидывающиеся простачками-неудачниками? И вообще, что нас всех объединяет? Мы такие разные! Почему я этого раньше не замечала?

Я так ни в чем и не призналась, намереваясь добить оставшегося у подъезда крота, дрожащей рукой подносившего к губам сигарету. Еще и дала под дых, ответив на Ванькин поцелуй, на четверть часа задержавшись на лестнице. После просто не осмелилась сказать, кто я, иначе бы и Ваньку хватил удар. И лишь войдя в квартиру, оставшись наедине с собой, ошарашенная не свойственными мне действиями, плюхнулась в кресло и забарабанила пальцами по коленке. И правда, что со мной случилось?

Что-то блеснуло, привлекло мое рассеянное внимание. Я посмотрела на свое отражение – на прыгающую по коленке руку. На безымянном пальце блестело обручальное кольцо. Я замерла, не доверяя своим глазам. Всматриваясь, медленно подалась вперед. На обвившей шею веревочке висел серебристый ключик, а над плечами покачивались массивные серьги – два пучка извивающихся змеек, рассыпающих лучики граненых глаз. Я с ужасом посмотрела на свое лицо. Мои губы… Боже! Мои губы застыли в надменной, полной превосходства ухмылке! И только после этого я осознала, что смотрюсь в соседское зеркало, на котором больше не висело полотенце. Оно, скомканное, валялось на полу.

Через миг я уже была в прихожей. Стараясь отдышаться, трогала свои безобидные «гвоздики». Но ведь я только что ощущала этих змеек, шевелящихся над плечами! Их видела сегодня и Ракушка, но вовсе не в старом зеркале. И обручальное кольцо… Оно жгло мне палец! И ключика, что только что висел на груди, у меня никогда не было!

Неужели я схожу с ума? Или все это действительно происходит? Если дело не во мне, и если отмести всю чертовщину, то остается одно. Нечто, вызывающее галлюцинации. Какой-то не имеющий запаха, испаряющийся состав, витающий в воздухе? Возможно, стоит сузить круг «подозреваемых»? Откинуть кажущееся зловещим зеркало, тарелки с ядовитыми растениями в узорах и оставить только книгу. Очевидно, что она – очаг, подогревающий мистицизм. Лежит себе скромненько, испуская ядовитые пары, сказывающиеся на нервной системе! Но как тогда быть с заверениями Ракушки? Или она, сидевшая рядом, тоже надышалась? Могут быть видения одними и теми же и направленными на один объект?

В общем, я уже не знала, что и думать. Пятилась, пятилась, пока не оказалась в спальне. Повернувшись к балкону, вскрикнула, остолбенев от страха. На веревке раскачивалось отстиранное полотно, а чья-то волосатая рука держалась за переплетения решетки, ограждавшей балкон. Вторая такая же лапа ухватила висящую мешковину и стянула ее вниз, начав усиленно протаскивать между витыми прутьями. Следом мелькнул серый кончик, и мешковина исчезла в темноте, оставив испуганно дрожащую веревку.

Я скакнула к включателю, зажгла люстру и выбежала на балкон, увидев улепетывающего вдоль дома бомжа, часто слонявшегося у мусорных баков. Снова, второй раз за сутки, я воззвала к гордости моего матерщинника деда и на подкашивающихся ногах дошла до кухни. Вынесло этого убогого бомжа! И надо было ему стащить именно эту тряпку! Что подумают соседи? Зачем я разрезала веревки, сняла с зеркала мешок? Не буду же я им объяснять, что его пометил пес, а потом стащил бомж? Насплетничают Марье Сергеевне, нажалуются на домовничавшую у нее особу, больную нездоровым любопытством, беспардонно ковырявшуюся в чужих вещах! Больше не представится возможности пожить отдельно от родителей! Стыдоба.

Добив оставшуюся валерьянку, подтянув трясущиеся поджилки, я вернулась в зал и поспешно включила свет. Потом смело подошла к зеркалу, взяла полотенце и снова накрыла соседское пугало. Посмотрев на притаившуюся книжку, сгребла ее и заперлась в спальне. Я вовсе не собиралась читать! Вру, это я и намеревалась сделать, боясь в том признаться.

Она может окончательно свести меня с ума, — уверяла я себя, протягивая к ней руку. — Она разрушит до основания мою пошатнувшуюся психику! Я становлюсь зависимой! От нее не закодируешься! Все, ничего не могу с собой поделать! Нет сил устоять. Хотя бы одну страничку. На пять минут. Я сумею остановиться. Всего один раз, последний, а завтра выкину ее в мусорный бак, сожгу, изорву, утоплю в унитазе. Но сейчас…

Я поставила будильник, что запиликает через пять минут, перевернула книжку…

… и меня не стало.

Странствующий рыцарь бился с соперником на ристалище за возможность повидать знатную даму, тайно присутствующую среди зрителей. Удар копья в треугольный щит, и копье с треском сломано. На белом единороге, нарисованном на щите, – маленькая трещинка, похожая на вертлявую змейку.

Тайная встреча под покровом ночи. Зеленые глаза под сеткой вуали, черные кольца вьющихся волос, завлекающая улыбка. Нерешительное, заманивающее прикосновение рук. Ярко-красный гривилат куки, приколотый к кайме бархатного платья. Два фужера с бордовым вином в белых пальцах. Рыцарь, не зная, что грудь дамы таит в себе его смерть, бросает взгляд на вырез ее наряда. Женщина отворачивается и незаметно вытаскивает из корсета хрустальный сосуд. Роняет из него несколько капель в один фужер и, медленно поворачиваясь, протягивает его рыцарю.

Его безликая спутница, предчувствуя беду, бежит по разветвлениям коридоров, путается, не знает, где искать попавшего в западню возлюбленного. На каменных стенах полотна: на белом фоне изогнувший тулово черный лев. Худшее, что может быть!

«Она ведьма, — шепчет встревоженное пламя свечей. — Тебе ее не одолеть. Что ты есть по сравнению с ней? Она убьет вас обоих».

«Я найду тебя, — обещает несчастная спутница рыцаря. — Я не дам тебя погубить. Вино! Оно отравлено! Остановись!»

Она поспешно врывается в потайную залу, вызывая на себя поворот головы рыцаря, собирается крикнуть, но…

Твою мать! Долбанный, распроклятый будильник! Очнувшись от жужжания и громкого пиликанья, я с трудом сдержалась, чтобы не швырнуть его об стену. Вот, блин, на самом интересном месте! Мне хотелось наплевать на собственную установку лимита, но я все же не дала себе сорваться. Толкнув между страницами обертку от жвачки, я бросила книгу на прикроватную тумбочку и едва не раздавила кнопку, отключая бьющийся будильник. Какое-то время меня одолевала одышка. Словно сама носилась по коридорам! И ревность такая забурлила в жилах! Так хотелось охаять отравительницу!

— Олух! — высказалась я вслух, адресуя негодование рыцарю. — Идиот! Кому ты поверил? Ну кому? Она же Черная Львица! В их планы не входит твоя жизнь!

Разрази меня гром! Я уже говорю сама с собой. И злюсь, возмущаюсь, будто все это происходит наяву. Я вру себе, как безнадежный наркоман. У меня не хватит воли, чтобы избавиться от этой заразы. Может, все прекратится, когда я дочитаю книгу до последней точки? Или я ищу предлог продолжить это, что никак не назовешь чтением?

Вспомнив, что не поставила в холодильник свое кулинарное новшество, не накормила Пешку и до сих пор не полила цветы, я решила не откладывать дела на потом. К тому же, от валерьянки потянуло в сон, а спать еще рано. Опять проснусь среди ночи, и все мысли будут ТАМ.

Пока проводила несложные манипуляции, решила завтра наведаться к Алику. Отнесу ему эту чертову книгу. Возможно, он поможет мне разобраться в происходящем. Да, он не особо тактично выпер меня и дал понять, что я лезу не в свое дело. Да, он явно разочарован и обескуражен моим поведением, но я переступлю через эти мелочи. Сделаю вид, что ничего и не было. Будто он и не представал передо мной пауком-наблюдателем, а я даже мысли не допускала, что он мог быть замешан в темных делишках.

Он вроде бы учился на фармацевта? Проходил практику на каком-то заводе? Кто-то говорил, что он немного разбирается в живописи. Или в составах красок? Или в растворителях? С чем он там обычно химичит-то? Как же я, оказывается, мало о нем знаю. Все настолько поверхностно и окутано туманом. Раньше меня совершенно не интересовало, где он бывал и что делал. Всегда давала понять, что мне скучны разговоры о паяльниках, каких-то там платах, сплавах, клеммах. Пресекала в зародыше все его начинающиеся в этом направлении разговоры. А еще туда же – знаю его как облупленного!

Едва не заснув со щеткой во рту, я, наконец, покончила с наведением лоска и, шагнув в коридор, собралась отправиться в спальню. Остановилась возле зала, и сонливость с меня разом слетела. Я увидела полотенце, снова лежащее на полу. Знаю, что прижала его к стене рамой зеркала, и оно не могло упасть само. Или мне это мерещится? Я все еще под действием прочитанного? Нужно подойти и потрогать. Если это – очередное видение, то я ощупаю голый пол.

Я включила ночник и минут пять преодолевала несчастные два метра. Добралась, опустилась на корточки и потянулась к полотенцу, наблюдая за своим отражением. Полотенце действительно лежало на полу и казалось неестественно холодным. Ну не может зеркало само оголяться! Тогда как объяснить, что полотенце оказалось на полу второй раз?

Снова как следует приткнув края, подергав и удостоверившись, что ничего само не свалится, я отправилась в спальню и вскоре заснула.

  

ГЛАВА 2

Неприлично проспав, я скоренько выгуляла Пешку, выпила чашку кофе и позвонила Алику. Судя по медлительности и хрипотце голоса, крот только проснулся.

— Ничего, если я сейчас подойду? У меня к тебе одно важное дело. Возможно, ты сможешь мне помочь. Это, конечно не срочно, но лучше встретиться как можно скорее!

Я специально говорила много и быстро, чтобы не дать ему очухаться. Спросонья он обычно заметно тормозил.

— Давай через полчаса, ладно? — услышала я, наконец, ответ, после которого женский голос вяло поинтересовался: — Кто это в такую рань, Али?

— Буду через час, — сказала я и положила трубку, чтобы еще больше не смущать нашего робкого парня.

Надо же, никогда бы не подумала, что он встречается с какой-то кралей. Так вот, в чем дело! Он пытался столь поспешно вытурить меня из своего подвала, потому что должна была придти его баба. И могла не так понять мое нахождение в его холостяцкой берлоге. Если честно, я настолько привыкла, что он ни с кем не встречается, что перестала воспринимать его как парня. Да уж, начал курить, привел какую-то зазнобу. Можно сказать, пустился во все тяжкие. И это наш примерный крот?

Заметив время, я положила книгу в сумку и отправилась в путь. Солнце едва взошло, а жарило уже вовсю. Спасал только прохладный ветерок и сырая тень плакучих ив. В запасе от обещанного часа оставалось двадцать минут, когда я была в трех шагах от дома Алика. Меня покалывали нервозность, нерешительность, сомнения. После вчерашнего встречаться с очкариком не очень-то хотелось. К тому же, опасалась, что и его затянет, если он возьмется обследовать книгу на возможное содержание в страницах специфического состава. Какого-нибудь глюко-дуратысама-натрия. И все же посчитала, что других вариантов докопаться хотя бы до подобия истины, у меня нет. И, возможно, не представится. Это если, конечно, Алик окажется в состоянии помочь мне в этом деле.

— Здравствуй, Надя, — услышала я за спиной в тот момент, когда порывалась достать книгу и отключиться на оставшиеся пятнадцать минут.

Повернувшись, я взглянула на стоявшего рядом Костю. Узнала его исключительно по белой рубашке, черному галстуку. С гладко зачесанными волосами, в солнцезащитных очках, он показался мне совсем другим. Какая странность встречаться в разных концах большого города.

— Каким сквозняком тебя сюда задуло?

— У меня здесь дела. А что ты?

— И у меня здесь дела!

Ага, разбежалась тебе обо всем докладывать, когда ты скрытничаешь, лепишь из себя партизана. Ну давай, спрашивай уже то, зачем, собственно, подошел. Ведь по очкам вижу, что тебя интересует Либра! Только не знаешь, как подкатить, воздыхатель.

— Как дела? — издалека начал Костя, и мне его стало жаль. Эх, Либра, моя роковая Клеопатра, что ты делаешь с парнями?

— Нормально.

— Помирилась с подругой?

— А мы и не ссорились, — улыбнулась я. Наконец-то, осмелился. Еще немного, и лопнул бы от любопытства!

— А она как поживает?

— Лучше всех, как всегда. Окрылена новым чувством.

Что, съел? Приятного аппетита. Ну вот, только ее здесь не хватало!

— Приветик! Вот так совпадение! — подошла к нам Лариска, улыбаясь застывшей, зубастой улыбкой манекена. — Видно мне придется раз и навсегда вылечить твою амнезию, коль доктора опустили руки. Итак, упражнение номер один. Реакция к самосохранению.

Я заметила, как рука Кости, подобно кинувшейся на жертву змее, ухватила запястье Лариски, метнувшей мне в лицо гудящее пламя зажигалки. Я отшатнулась, но все равно почувствовала, как подобралась скрутившаяся, едва не вспыхнувшая прядка челки. Лариска застонала и изогнулась, разжав пальцы и выронив свой «врачебный инструмент».

— Ой! Ай, отпусти! Мне больно!

— Иди отсюда, — зло велел Костя, откинув ее руку. — Я тебе говорю? Шагай давай.

— Совсем офигел? — воззрилась на него Лариска, выкатив свои голубые глазищи. — Смотри не пожалей. А ты, стерва, свое еще получишь! Так и знай! Сука драная!

Торопливо подняв зажигалку, она еще раз оглянулась и стремительно зашагала к остановке. И что я ей такого сделала? Нужен мне ее Костя, как Березовскому юань!

— Извини, — виновато сказал Костя, двумя пальцами подергав меня за челку, снимая съежившиеся волоски.

Я равнодушно отмахнулась и, вытащив из сумки зеркальце, заглянула в него. Ничего серьезного: просто немного укоротить челку и купить топорик.

Солнечный зайчик пробежал по очкам Кости. Я вдруг уставилась на него, не понимая, что меня кольнуло. Такое чувство, будто желудок сжался гармошкой. Того и гляди, что-нибудь сыграет.

— С тобой все в порядке? — решил уточнить Костя.

— Как видишь. Извини, я должна идти. Пока.

Наверняка он подумал, что я испугалась Ларискиных угроз. Плевать, пусть что хочет, то и думает. Меня же взволновал не вполне предсказуемый выпад этой рыжей Барби, а блик от пудреницы, пробежавший по лицу этого громилы, по его зеркальным очкам… напомнившим забрало странствующего рыцаря. Черт подери! У меня было пятнадцать минут. И я потратила их впустую.

Ровно в десять часов, как и обещала, я спустилась в подвал, частенько служивший ночлежкой приятелям крота. Алик открыл дверь и отошел в сторону, явно смущенный тем, что я недавно застукала его с бабой.

— Будешь что-нибудь пить? — спросил он, попутно натягивая халат и выискивая очки.

— Воды, если можно, — сказала я, пробираясь в центральную комнату, где мы сидели вечером. — И похолоднее. Пока сюда дошла, от жары кровь забурлила.

— Что за дело, о котором ты говорила? Я, если честно, не совсем понял. Вернее, совсем не понял.

Отхлебнув принесенной в железной кружке воды, я составила на пол бутылки из-под пива, коробку с засохшими корками пиццы и взгромоздилась на стул. Нерешительно вытащила из сумки книгу и протянула ее Алику, пояснив, какого рода пособничества я от него жду. Суслик, отыскав в бардаке очки, долго осматривал книгу со всех сторон. Тер пальцем уголок глаза, зевал, чавкал, вздыхал, пытаясь сосредоточиться. Наверное, я обратилась не по адресу, и он мне ничем не поможет. Сейчас с унылым видом разведет руками и скажет… Похоже, он собирался направить меня к психотерапевту, но окинув рассеянным взглядом еще раз, все ж таки смилостивился.

— Давай так сказать, аb origine. Начнем с обложки. Точнее, с рисунка.

— Давай, с аборигенов, — не стала спорить я, несколько воодушевившись и устроившись удобнее.

Пошарив в ящике, Алик достал несколько луп, подсел к настольной лампе и устроил тесное свидание стекла с горным хрусталем. Я думала, он заснет, уткнувшись клювом в книгу, но он продолжал усиленно тянуть брови вверх и ломать зевотой челюсть. Не трудно было догадаться, что он болел с похмелья. А ведь обычно избегал крепких напитков. Даже пиво пил безалкогольное.

Я внимательно за ним наблюдала, отмечая каждое движение и не давая халтурить. Произведет ли на него впечатление этот рисунок или я одна такая восприимчивая? Я больше часа ждала результата. Гадала, что он делает. Зачем, спрашивается, притащил бутылку с уксусом? Зачем потер им какой-то элемент на обложке? Лезть с расспросами не решалась. Не стоило отвлекать человека от работы. А то, чего доброго, пошлет куда подальше.

От яркого света добавившихся светильников болели глаза. Противно воняло уксусом. Начинало першить в горле.

— Хм-м, — согнувшись вопросительным знаком над увеличительными стеклами, невнятно выразил недоумение Алик. — М-да… это что-то новенькое.

— Ну что там? — не выдержала я, умирая от нетерпения.

— Ничего не понимаю! — подняв очки на макушку и взъерошив ими мягкие волосы, выдал удивленный крот. Прищурившись, присмотрелся к книге «голыми» глазами. — Никогда ничего подобного не видел. Это не картина, а окрошка какая-то! Винегрет, в котором смешаны вроде бы несовместимые ингредиенты. Но в итоге получается оригинальное блюдо с неоспоримыми доказательствами того, что с нужным соотношением продуктов можно добиться завершенности... Ой, извини, кажется, я не туда погнал. Просто еще не совсем проснулся и до сих пор не завтракал.

— Ты меня добить решил? — нависнув над его плечом, сдержанно поинтересовалась я. — Говори толком, кулинар недожаренный!

— Э, что я могу сказать со своими-то скромными познаниями в живописи? Это не компьютерная графика. Настоящая картина, написанная… комбинированными красками. Масляными и акриловыми, полагаю. Будто ее создавали частями, с большими перерывами. Холст явно льняной и, наверное, загрунтован так же акрилом. Но слои почему-то не везде одинаковы. У меня создалось впечатление, что ее доводили до ума несколько художников. Один использовал свинцовые белила, другой — цинковые. Склоняюсь верить, что вот это – настоящий ультрамарин. И золотистая охра, глянь… Свиная щетина и соболь.

— Какая щетина и соболь?

— Я о кистях. Вот здесь порхали ювелирами соболиные кисти. А вот насчет возраста затрудняюсь что-либо предположить. Быстро сохнущие краски, используемые в этой части, могут потрескаться и через несколько лет.

— Ты мне голову морочишь или и впрямь по фотографии можешь разложить на молекулы состав красок?

— Тут вот в чем странность. Видишь, здесь такой хребетик, словно был пузырек, который лопнул?

Я склонилась с лупой над книгой и с трудом разглядела в зеленой траве трещинку.

— Эта трещинка на самом полотне, которое сфотографировали, ввели в компьютер, а потом перенесли на обложку, так? А теперь потрогай эту «ранку» пальцем.

Я потрогала, ощутив выпуклость с острыми краями, полностью совпадающими с внешними расходящимися линиями. Она была на самой обложке! Я ничего не понимаю.

— Это холстина, Надя, — уже не веря глазам, очкам и лупам, сказал Алик. — Эта дверь не напечатана, она изображена на самой обложке. Мне кажется, ткань не кустарной выделки, ей была отведена особая роль. И переплетение у нее своеобразное, словно подготовленное заранее под каждый мазок. Будто кто-то знал, что на нем будет написано.

— Чтобы избежать осязаемой рельефности, что ли? –  наобум предположила я и развела руками. — Чтобы не каждый мог сразу определить, что это настоящая картина?

— Да кто его знает.

— Чьей кисти может принадлежать сие творение? — спросила я, чувствуя как заколотилось сердце. Вдруг это картина и впрямь Хуго Симберга? В мозгах зазвенели монеты, запорхали бабочками стодолларовые купюры, развернулась цветами местная волюта. И, как любой бренный человек, я вообразила себя богатой!

— Руке неизвестного автора современности, — осадил меня Алик, беспардонно выдернув из сладких грез. — Гениальному экспериментатору-любителю.

— Издеваешься? По-твоему, обладатель такого таланта может оставаться неизвестным? Сейчас и из окурков, и из рыбьих костей мастерят «шедевры», а это… это… не поддается описанию! А что если полотно висело в каком-нибудь зарубежном музее? Представь, его кто-то спер, сделав из него обложку книги, чтобы незаметно вывести в другую страну! Что «хм»? Разве такого рода воровства не может быть?

— Ну, не знаю, Надя. Я в подобных делах не сведущ.

Сказал бы ты мне это вчера, когда Ванька передал тебе секретную коробочку, кою ты запрятал под журналы. А потом выхватил их у меня из рук и дал понять, что уже стемнело!

— Ладно, не будем сразу отметать и такой версии, — снисходительно посмотрев на меня, негаданно сжалился Алик. — Поищи по галереям в Интернете. Узнай, были ли какие выставки, и не пропало ли чего. А я пока схожу к себе, принесу чего-нибудь съестного.

Он завел свой компьютер, вываливший наружу потроха, и дал мне возможность гончей псиной рыскать за его счет по киберпространству.

Я побывала на всех доступных галереях и галерейках, просмотрела кучу статей за разные года о выставках, выискивая в уменьшенных картинках знакомые очертания. Напрасно! Все равно, что тыкать пальцем в небо. Ни имени художника, ни названия, ни года. Попытка поймать что-нибудь стоящее на позывной «незапертая дверь» тоже не дала результатов. В полном отчаянии я даже забрела на сайт, посвященный фэнтези, просмотрев и там все арт-старания любителей и профи. Ничего похожего. У меня уже одеревенели пальцы, возившие мышь-инвалида по истертому до дыр «коврику». Затекла шея от неудобной позы, заслезились глаза. Ну не может такая картинка остаться незамеченной!

И вдруг я подумала о Печкине. Откуда у него взялась эта книга? Может, все ответы в квартире номер четыре? Хотя, вряд ли. Сам он картину эту написать не мог, напечатать книгу – тоже. Скорее всего, как и я, где-то ее спер. Если заявлюсь к нему с расспросами, лишусь этого сокровища. А вдруг обложка стоит бешеных денег? Как прорыв в творчестве нового поколения? Как экспериментальное творение нескольких мастеров?

— Ну что там у тебя? — спросил Алик, отвлекшись от луп.

— Ничего, все впустую, — устало привалившись к спинке стула, выдохнула я. — Пять часов потерянного времени.

— Может, стоит обратиться в соответствующие инстанции?

— В какие такие инстанции? В «скорую психиатрическую помощь»? А если это и впрямь представляющее ценность произведение? Настучат на нас твои инстанции. Будет нам небо в клеточку, друзья – в полосочку, а будущее – в елочку!

— Ну а что тогда? Поставишь книгу на полку, рядом с Толстым и Лермонтовым?

— Нет, положу под бочок Шагинян и укрою Хайямом! Давай вначале сами, что сможем, попробуем узнать об этой книге.

Я еще долго размышляла вслух, шагая туда-сюда по комнате, пока не заметила, что крот меня не слушает. Примостившись на припертом Женькой парикмахерском кресле, он уткнулся в подопытную книгу, трусцой бегая глазами по соблазнительным строкам.

Дорвался, прохиндей!

— Алик, — позвала я ласково, заподозрив, что и его подцепило на крючок. — Алик? Али Махмуд Бора-Герасимов! — подойдя ближе, рявкнула я, отчего он вздрогнул и посмотрел на меня осоловело.

— Ты иди домой, Надя, а я займусь страницами. Если узнаю что-нибудь интересное, позвоню…

— Нет уж! Ты сейчас уткнешься в нее и забудешь обо всем. Я приду к тебе завтра, и мы сообща продолжим. Все, пока!

Я с трудом выдрала из скрюченных пальцев Алика книгу и покинула его берлогу. А ведь во мне взыграла ревность! Я не хотела делить тот мир, что был за «Незапертой Дверью». Вспыхнула жажда обладания каждой строчкой, каждой порой дышащего мистикой романа.

Но я одернула себя и вернула к реальности. Все дело исключительно в той гадости, что пропитала страницы. А может, тайна кроется в неком специфическом лаке, покрывающем краски? Вдруг эти неизвестные экспериментаторы намешали что-нибудь особенное в масло, в грунт, в закрепители? Или напоили свои соболиные кисти наркотическим веществом? А эта дрянь пропитала всю книгу-алиби. Но появляется закономерный вопрос – зачем? Может, это вещество обладает способностью сохранять гибкость полотна или защищает от света и сырости?

Уставшая и опустошенная, я плелась к дому, не обращая внимания ни на раскаты грома, ни на молнии. Неповоротливые тучи ползли по небу каракатицами. Начинал накрапывать дождь, разукрасив асфальт серыми звездочками. Завернув в переулок, я заставила себя поспешить, чтобы не угодить под ливень. Почти забежав в подъезд, шагнула на лестницу и остановилась. Медленно развернулась, осмотрев пустую скамейку. В последний раз, когда я видела на ней Печкина, мне что-то показалось странным в обычном зрелище. Наконец, дошло, что это было! Печкин жевал сушку и запивал ее кефиром прямо из бутылки. А бутылка-то была допотопной, давно вытесненной тетрапакетами! Пол-литровая, с зеленовато-полосатой крышкой, которая вдавливалась пальцем внутрь! Я и поняла, что это кефир, а не молоко или сливки, исключительно по цвету крышки. Она, смятая, валялась рядом! Где соседушка прикупил выпивку пятнадцати годов выдержки?

И куда он после этого делся?

Немного ошарашенная непониманием происходящего, я вошла в квартиру, скинула туфли и завалилась в кресло. Можно было бы и эту странность списать на зловредные испарения, но тогда у меня еще не было этой книги. Что-то начало происходить еще раньше, когда… После того, как я окрасилась? Или после того, как в прихожей возникли шмотки соседей? Или ни то, ни другое не имеет к этому отношения? Или же все в совокупности?

Я вытащила из сырой сумки книгу, дернула за веревку висящее над столиком бра и, пройдя по ступеням нескольких слов, оборвалась в пропасть событий.

…Я была в зале, освещенной огнем камина. В просторном кресле сидела молодая женщина с длинными темными волосами, опутанными жемчужной нитью. На красивой шее переливался кулон, похожий на трезубец. Она всегда, задумываясь, касалась пальцами блестящих губ, напоминающих рыбьи хвостики.

Перед ней стояла невысокая рыжеволосая девушка в золотистой накидке и держала в руке огненный шар.

— План с отравлением рыцаря провалился, — с досадой сказала огненная ведьма, служившая жемчужной даме. — И все из-за этой проклятой девчонки! Опоздай она хоть на одно мгновение, и он был бы мертв! Отец будет в гневе! О, как он будет недоволен!

— Ничего, — успокоила жемчужная дама, загадочно улыбнувшись. — Им не судьба долго радоваться. Их ждет маленький сюрприз от повелительницы вод.

Теряющаяся в темноте незаметная фигура мага обозначилась на стене похожей на крысу тенью, и он впервые вышел на свет, решив подправить нюансы.

Да что же это?! Второй раз такой облом! Положив книгу на столик, я пошла к двери, цыкая на лающего Пешку. Потом опомнилась и глянула на часы. Половина одиннадцатого! Кого это принесло так поздно?

— Кто там? — строго тявкнула я через дверь.

— Я, День, — услышала в ответ голос Либры.

— Что случилось? — спросила я, впустив ее в прихожую. С мокрым зонтиком, со спортивной сумкой на хрупком плече, она выглядела жалкой. Давно ее такой не видела.

— Могу я пожить у тебя несколько дней? Я поругалась с братом и ушла из дома. Не хочу, чтобы они с матерью знали, где я.

— Проходи.

— Ты на меня не обижаешься за наш последний разговор?

— Проехали.

Разложив вещи и переодевшись в пижаму, Либра налила себе стакан молока и расположилась у телевизора. А я, вспомнив, что не выгуляла Пешку, поморщилась перспективе мокнуть под дождем. Но смиренно оделась и отправилась к заброшенному палисаднику. К счастью, пекинес не любил лужи, поэтому, поспешно сделав свои дела, без конца отряхиваясь, потрусил домой.

— Читаешь новую книжку? — оглянувшись на меня, спросила лежавшая на диване Либра и кивком указала на журнальный столик. — Фэнтези, что ли?

— Вроде того.

— Ну и как, интересная?

— Даже очень, — как можно равнодушнее отозвалась я, вытирая грязные лапы Пешки. — Ты лучше расскажи, что у тебя опять стряслось? Из-за чего поссорилась с братом?

— Ой, я как вспомню, меня трясти начинает!

С час Либра изливала душу, жалуясь на придирки и издевательства своего братца. Тот уже не раз позорил ее перед друзьями, отыскивая и набивая всем подряд физиономии. Мать заставляет дочь приходить домой не позже девяти, а Либра иногда слоняется по городу всю ночь. А потом брат награждает ее пощечинами, таскает за волосы и обзывает потаскухой. После того, как он обнаружил повесившегося отца, погубленного равнодушием молодой любовницы, у него и начались эти заходы. А расплачивалась за смерть отца Либра. Похоже, она напоминала чокнутому братцу разрушившую их семью девицу.

Вполуха слушая давно известную историю, я вдруг подумала: а не дать ли моей Клеопатре почитать «Незапертую Дверь»? При этом, не раскрывая всех странностей, связанных с ней. Как она отреагирует на обложку и содержание? После, сверю ее ощущения со своими. Странно, но к Либре я книгу не ревновала.

— Хочешь тоже почитать? — спросила я, когда мы укладывались спать.

— Вообще-то я фэнтези не люблю, — равнодушно дернула плечом Либра, и я почему-то подумала о Косте, что был бы счастлив, окажись сейчас на моем месте. — Предпочитаю женские романы. Чтобы сплошная любовь-морковь, охи-вздохи, хэппи-энд. А эти гоблины всякие, гадливые чудовища, потные мужики в бренчащих сетках… да-да кольчугах. Фу.

— Я тоже фантастику и фэнтези не особо жалую. Но стала читать и просто оторваться не могу! Там все замешано на любви, но она не набивает оскомину, в отличие от твоих женских романов. Тебе понравится.

— Да? Тогда лады. В свободное время загляну.

На этом и закончили, прежде чем расцеловаться, отвернуться и приготовиться ко сну. Но тут я вспомнила о Ваньке, о Косте и Лариске Зажигалке и мы с Либрой проболтали почти до утра, хихикая и ворочаясь под покрывалом. О, господи, как я по ней, оказывается, соскучилась! Она и Верка – две половинки меня.

Две створки единого триптиха.

В промежутках между хихиканьем и залпом повествования, я мысленно возвращалась к полотну-обложке, к героям книги и окольцевавшим их событиям.

* * *

Я не слышала, как Либра собралась и ушла на работу. Проснулась около одиннадцати от требовательного скулежа Пешки, просившегося по нужде на улицу. Выбравшись из-под опутавшего ноги покрывала, я нехотя сползла с кровати. Натянула джинсы, снова вспомнив, что их надо бы постирать, и заткнула нечесаные волосы под бейсболку. Промочив горло, нацепила очки, подхватила Пешку на поводок и отправилась на прогулку. Выходя из дома, вздрогнула, увидев полосатое изваяние, застывшее на скамейке. В первый момент, когда пес принялся лаять, я приняла знакомую фигуру за Игоря Яковлевича. Оказалось, это был Алик, с какого-то перепугу сидевший у подъезда.

— Привет, Денька, — увидев меня, несколько ожил крот.

— Гюнайдын! А ты что здесь делаешь? Пешка! Фу!

— Я… думал, что ты придешь сегодня. Мы же вроде договорились? Я тебя подождал, затем позвонил, а когда ты не ответила, решил узнать, все ли у тебя в порядке.

— Ой, извини! Я проспала. И звонков не слышала. Ко мне Либра нагрянула пожить. Ну ты же нас знаешь. Болтали всю ночь, а потом я вырубилась и с концами. Спасибо за беспокойство. А что, я и дверных звонков не слышала?

Судя по тому, как крот замялся, я поняла, что он не поднимался ко мне. Просто не осмелился, наверное, подумав, что я могу быть не одна. Подхваченная где-то в местах скопления народа вежливость держала его на лавке больше часа. На его счастье он летом не испытывал дискомфорта даже на жутком солнцепеке.

Мы вместе прогулялись по аллее, останавливаясь почти у каждого дерева и куста, пока Пешка проверял свои владения. На обратном пути, тщательно избегая тем о книге, купили бутылку минералки, булку хлеба и полкило печенья.

— Я тебя здесь подожду, — собравшись вновь сидеть на лавке несчастной статуей, сказал Алик.

— Мне понадобится не меньше часа, чтобы привести себя в порядок. Чо ты будешь на жаре сидеть? Идем.

Нехотя согласившийся Алик последовал за мной, великодушно взяв мои покупки, приобретенные на его деньги.

— Есть хочешь? — скидывая в прихожей шлепанцы, спросила я и оглянулась на застрявшего в углу крота. — А чай пить будешь? Тогда посмотри телевизор. Я скоро.

Пока я ставила греться чайник, наспех заправляла постель, кидала в миску Пешки паштет и искала, что бы надеть, Алик горел от нетерпения. Я это чувствовала, хотя он, наверное, был уверен, что ничем себя не выдал. Он выискивал взглядом то место, где могла лежать книжка. Я поняла это, когда он задержался у полки, отираясь у Хайяма и Шагинян.

Взяв чистую одежду и скакнув в ванную, решив быстренько сполоснуться, я нашла лежавшее на поверхности объяснение тому, что привело Алика к этому дому. До того, как я уничтожила в себе блондинку, он появлялся рядом со мной довольно редко. Как-то не получалось состыковываться: как-никак я жила на другом конце города. И он не очень-то волновался, а тут вдруг забеспокоился, что я не пришла. Нет, крот, тебя привело сюда постыдное, непреодолимое желание снова коснуться шелковистых страниц, сладость которых ты вчера едва-едва пригубил. И этот «глоток» растравил твою жажду, разбудил желание поглощать и быть поглощенным. И тебя, флегматичного анахорета, ведущего обыденно-скучный образ жизни, она поймала в свои коварные сети. Ах, Алик! Терпеливый паук больше не мог ждать, когда бабочка подлетит к нему сама?

Вспомнив о поставленном греться чайнике, я поспешно вытерлась и оделась. Расчесывая мокрые волосы, выскочила в коридор и завернула в кухню. Крот, оказывается, его уже выключил. Даже заварил свежий чай, налил кипятка в мой любимый бокал и высыпал в пиалу печенье.

— Ты такая рассеянная, Надя, — в оправдание себе сказал Алик, одарив меня вдруг снова большеглазым взглядом. — Извини, что похозяйничал на чужой кухне.

— Ой, спасибо! — запрыгнув на табурет, в умилении выдохнула я.

Думаешь, я поверю? Как же! Не дождешься, дорогой! Я прекрасно поняла мотив, что толкал энтузиазм твоего домоводства. Ты хотел сэкономить время, которое ушло бы у меня на приготовление завтрака! А тебе же не терпится оказаться в своей норе, прильнуть к увеличительным стеклам и погрузиться в сладостное изучение потайных уголков книжонки. Открыть завлекательно незапертую дверь и проникнуть внутрь, чтобы смущенно овладеть каждой частичкой потустороннего мира.

Опять меня понесло!

Издеваясь над кротом, я пила чай маленькими глотками, регулярно подливая добавки. Отказавшийся составить мне компанию Алик от нетерпения часто вздыхал. Как мне показалось, даже промокнул проступившую на лбу испарину. Сколько его знаю, он никогда не потел. Даже в тридцатиградусную жару облачался в байковые рубашки, застегиваясь на все пуговицы. Дважды он учтиво поинтересовался, не разбавить ли мне чай холодной водой, чтобы я смогла пить его быстрее. Один раз намекнул, что придется идти в самое пекло. А небо-то вновь начало заволакивать пузатыми, растрепанными тучами!

Я всячески над ним глумилась, негаданно войдя во вкус. Никогда за мной таких грешков не водилось. Или я просто не замечала? Распоясалась в последнее время!

Покончив с завтраком, я задержалась у зеркала. Минут пять выбирала, какой бы помадой накрасить губы. Потом поинтересовалась у крота, какие ему больше нравятся духи. О, каких же трудов ему стоило держать себя в руках! Нет, в шкуре крота, из которого рвался наружу черноглазый паук! Наконец, сжалившись над ним, я пошла за книгой, дав ему возможность облегченно вздохнуть.

Зашла в зал, поискала на столике, на диване, на шкафу. Потом заглянула в спальню, но ловушки для кротов не оказалось и там. Я была уверена, что вчера оставила ее у телефона. Может, ее взяла с собой Либра? Решила в обеденный перерыв почитать?

— Что случилось, Надя? — обеспокоился Алик.

Снова я стала для него Надей! Как надену кепку, спрятав под нее волосы, скрою глаза солнцезащитными очками, – так я Денька. Словно разделил меня на две персоны.

— Да нигде не могу найти эту чертову книгу! — заглянув во все тайники, ошарашила я Алика. — Наверняка ее прихватила с собой Либра. Я спала, когда она собиралась.

Я взяла почти разрядившийся мобильный, который забыла поставить на зарядку, и позвонила Либре.

— Недоступна, — перезванивая, пояснила я Алику. — Видать, отключила, чтобы обожатели не закидывали в рабочее время сообщениями.

— Как это неосмотрительно с твоей стороны, — сжав кулаки и отвернувшись, пожурил меня Алик. — Такую вещь, ценность которой под вопросом, давать кому попало.

— Минуточку. Либра, прошу заметить, не кто попало.

— Извини, я не так выразился. Но ты же знаешь Либру! Ей ничего не стоит дать ее кому-нибудь почитать, забыть в автобусе или в столовой. Не ты ли вчера говорила о полотне, как о бесценной находке? Мне ты книгу не доверила, а Либре значит, можно?

— Во-первых, я забрала ее совершенно по другой причине. Во-вторых, я не знала, что Либра может взять ее с собой. В-третьих, не пойму, что ты из грамма килограмм делаешь? Не страдай эмоциональным гигантизмом. Я попробую дозвониться до нее позже. Уверена, вечером она ее обязательно принесет. Так что, займемся ею завтра.

Я не могу ждать до завтра! — читалось во всем облике Алика, в отчаянии сжимавшего кулаки. Он топтался в прихожей, но не уходил, лелея слабую надежду, что Либра заедет на обед, дабы лишний раз не тратиться на столовую. Он панически выискивал предлог, чтобы остаться. Задержаться хоть на часок и узнать о судьбе его… прелести. Он нерешительно ждал от меня руки помощи, а я, нагло потешаясь, стояла у двери, ожидая, когда он уйдет.

Его спасла природная катавасия. Нависли тучи, заметно потемнело. Опять началась гроза, а следом меж его дуплом и моим обиталищем встал стеной ливень.

Алик был почти что счастлив! Как весело отражались всполохи в его очках, когда я предложила ему остаться и переждать непогоду!

Никогда не любила грозу. Боялась молний, не выносила этого электрического отсвета, сырости и запаха мокрой пыли. Сама себе подивилась, вдруг отыскав в ненастье будоражащие душу нотки. А когда отключили электричество, как частенько бывало в грозу, мне и вовсе стало невероятно хорошо.

— Можно закурить? — спросил Алик, облюбовав, как и положено пауку, угол между столом и холодильником.

— А как же здоровый образ жизни? — подвинув пиалу с печеньем и сев на угол стола, попробовала съехидничать я. — Ладно, валяй. Только приоткрой форточку.

Я давным-давно бросила баловаться сигаретами, а тут вдруг позавидовала, вытащила из пачки одну и прикурила от тяжелой зажигалки, составив Алику компанию.

Почему у него дрожат руки и губы? И длинные, кажущиеся через очки сантиметровыми ресницы? Почему он бросает настороженные взгляды на мою руку, играющую зажигалкой? Глянув на нее и присмотревшись, я поняла, что видела такую же в шустрых пальцах Лариски. Да не такую, а эту же самую! Как она могла оказаться у Алика? Лара Фобия его не слишком жаловала, чтобы одаривать своей коллекцией. Кажется, я начинаю догадываться. Та баба, что была вчера у крота – рыжая Барби. Она-то и забыла у него одну из своих игрушек, когда он поместил ее сборы в рамки ограничения! Поэтому-то она и шла со стороны его дома. Откуда бы ей там взяться в такое время, за пятнадцать минут до моего прихода? Эх, Алик, как низко ты пал! Связаться с такой дрянью…

— С Лариской воду мутишь? — глядя на зажигалку, безразлично спросила я.

— Ad cogitandum et agendum homo natus est, — сокрушенно вздохнув, выдал непонятную тираду Алик.

— Чего-чего? — с улыбкой подув в сторону окна, переспросила я. — Можно то же самое, только в доступной форме для не столь одаренных граждан? Я, знаете ли, Алик-бей, турецкий плоховато понимаю.

— Для мысли и действия рожден человек. И это латинский, вообще-то.

Ага, значит, мои предположения оказались верными. Могла бы поспорить, что Лариска присоединилась к тем, кого Алик стыдливо называл «май мистейк». А кем теперь для Фобии стал наш крот? My error? Конечно, после Кости снизойти до этого зануды…

— Может, еще раз попробуешь дозвониться? — выбросив окурок в палисадник, нерешительно предложил он.

— В грозу опасно пользоваться сотовым, — не помиловала я не находящего себе места крота. — Сколько тебе лет?

— М-мне? — часто заморгав и прищурившись, переспросил Алик и воззрился на меня с легким недоумением. — Двадцать семь. Кстати, гроза уже стихает. Пожалуйста, позвони Либре еще раз. Узнай, у нее книга или нет.

Так и быть, позвоню, — решила я и ушла в зал за телефоном. Алик последовал за мной, едва не наступив в сумраке на Пешку. Споткнулся, слезно извинился и нетерпеливо задышал мне в затылок. С трудом, но мне удалось дозвониться до Либры. Оказалось, что она и впрямь прихватила книжку с собой. Но заверила, что та в сохранности, и вечером она ее обязательно привезет. Алик улыбнулся, но следом огорчился, узнав, что похитительница не приедет на обед. А значит, ему придется ждать сутки. Его надежды с грохотом рухнули, и он словно стал еще меньше. По его виду я поняла, что он готов ждать Либру хоть до ночи, лишь бы снова оказаться вблизи творения неизвестных мастеров. Гроза стихла, ливень перешел в скучное капанье, а назойливый очкарик все топтался у двери.

Как перед виселицей.

— Обедать будешь? — прищемив свою ухмылку, бросила я утопающему ненадежную соломинку.

— С удовольствием!

Другого я и не ожидала. Разве мог он отказаться? Посмотрим, какое ты сейчас испытаешь удовольствие!

Вытащив свой кулинарный шедевр, я поставила его разогревать.

— Ты ведь читаешь эту книгу? — вернувшись в облюбованный уголок, не расставался с мыслями об этой бумажной заразе Алик. — О чем она? Расскажи немного.

— Она о странствиях паладина, у которого были когда-то шашни с повелительницей вод. Он занят поисками врага, прибравшего его королевство, где он по неизвестным пока причинам не был с год. Сам понимаешь, тиран – колдун, привлекший на свою сторону чародеек, властвующих в обителях стихий. И цель у них одна – не дать парню жизни.

— Дашь почитать? — разгорались все ярче очки Алика, а за линзами начинали блестеть азартом черные глаза.

— Становись в очередь, мой любезный друг! — наливая в тарелку борщ, хмыкнула я. — Ее уже двое читают. Приятного аппетита.

Нет, видно я не собиралась прекращать глумления над бедным кротом. Уселась напротив и наблюдала, как он растерянно гоняет по тарелке жареные дольки огурцов. И пробует скрыть, что бурда для него слишком соленая.

— Сама готовила? — спросил он, наконец. — Никогда такого рассольника не пробовал.

Он явно не понял, над чем я засмеялась и, выждав деликатную паузу, принялся расспрашивать о героях романа. Якобы, хотел таким образом получить представление о том, на каком языке она была написана. Мол, перевод это или нет.

— Это не исторический роман, — заверила я, несколько подустав от его негаданной страсти. — Обращения в основном вымышлены. Месяцеслов, города, названия королевств – тоже. Даже невозможно предположить, что это когда-то где-то было. Но стоит окунуться в тот мир, и он становится более реальным, чем наша плоская повседневность. Все, что остается по эту сторону, блекнет, растворяется и просто перестает существовать.

Мы проговорили, взгромоздившись на одну темную лошадку, до шести часов. Паука от бабочки Либры отделяли каких-то полчаса. Максимум минут сорок. Украдкой, взволнованно поглядывая на часы, Алик пытался заговорить мне зубы. Поняв это, я собралась его извести: заявила, что ему пора, так как мне нужно заняться домашними делами, пока не совсем стемнело. Холодильник потек, знаете ли! Продукты надо бы прибрать.

Обуваясь, он тянул время, как только мог. Я подала ему неслучайно забытые сигареты и собралась выпроводить за дверь, мельком бросив взгляд в темный зал. И содрогнулась, увидев стоявшего за телевизором Печкина! Лишь несколько секунд спустя поняла, что он не в зале, а в глубине вновь оголившегося зеркала. Так же, как и в прошлый раз, он стоял вполоборота. Медленно поднял руку, погрозил мне пальцем и исчез. Я нырнула вперед и ухватила за байковую рубашку шагнувшего в подъезд Алика. Поспешно затащила его обратно в квартиру и развернула к себе.

— Это ты сбросил с зеркала полотенце?! — вжав его в угол и взяв за отвороты, потребовала я ответа.

— С какого зеркала? Какое полотенце? — удивился ничего не понявший Алик.

— Обещай, что все, что я тебе расскажу, останется между нами! И ты не усомнишься в моей вменяемости!

— В чем дело? Да, да, я обещаю. Что происходит?

Я заставила его разуться (обувался он тринадцать минут, а разулся в две секунды) и завела в зал. Вот уж не думала, что отважусь поведать кому-нибудь о творящейся в этом доме чертовщине. Реалистка Верка сочла бы меня свихнувшейся. Либра бы в скором порядке переехала, боясь всякого рода аномалий. Пацаны бы долго ржали, не поверив ни слову. Алик стал первым, кому я выложила почти все. Может, потому что не могла переживать это в одиночку, а может, боялась оставаться одна после очередного визита Печкина.

Пока я с одышкой рассказывала о происходящем, Алик часто моргал и потирал костяшки пальцев. Иногда возникало ощущение, что он меня не слушает, размышляя о чем-то другом. В какой-то момент я перестала возмущенно махать руками и взглянула на него, так и не дождавшись никакой реакции. Оказывается, он просто разглядывал меня. Я не поняла в чем дело и щелкнула пальцами.

— Ты меня слушаешь? — подойдя ближе, решила я пристыдить его, но вместо этого только вывела из ступора.

— Д-да, я просто думаю, — пролепетал он, облазав пересохшие губы и опустив глаза. — Мне кажется, рано делать какие-то выводы. Я не знаю, может ли книга быть причастна ко всему творящемуся здесь. Вот если бы у меня была возможность…

Снова-здорово. Он готов признать что угодно, лишь бы свести все концы к книге, которую жаждет заполучить под любым предлогом. Москит-кровопийца.

— А как тогда быть с полотенцем? — желая щелкнуть пальцем по носу очкарика, не согласилась я с избитой версией. — Зеркало не желает быть укрытым! Наверное, именно поэтому его опоясали веревкой! Да так, что нам с Веркой пришлось ее разрезать. А как быть с тем, что Пешка тоже видел в зеркале Печника?

— Почему бы тебе просто не избавиться от этих вещей?

— Выставиться перед соседями грубиянкой или вовсе сумасшедшей? Нет уж. К тому же, теперь я и сама хочу знать, что именно здесь морочит мне голову!

Вернувшаяся к кроту флегматичность начинала действовать мне на нервы. Часы уже показывали семь, а Либры до сих пор не было. Электричество еще и не собирались давать, а в квартире уже было темно.

Мне смертельно захотелось крепкого вина.

— Составишь компанию? — после продолжительного молчания спросила я, сдернув с вешалки куртку. — Давай прогуляемся.

Только покинув квартиру, я вздохнула с облегчением. К счастью дождь прекратился. Заметно похолодало, в воздухе повисла сырость, но я обрадовалась случаю оказаться подальше от дома. Мы неторопливо прошли два квартала, и я силком затянула Алика в именуемую кабачком забегаловку – «13 стульев». Алик покосился на вывеску и с неохотой согласился осесть в этом полупустом, темном заведении.

Устроившись за столиком у окна, мы купили по фужеру лже-хереса и выпили за раскрытие всех тайн. Наплевав на укоризненный взгляд трезвенника, я выковырнула пальцем брошенный в вино квадратик шоколада и заела им, ставшим похожим на пластилин, слишком уж очевидный привкус спирта.

— Давай закажем лучше красного вина.

— Денька! — подавшись вперед, принялся увещевать меня Алик. — Ты сегодня с утра только чашку чая выпила. Ты же сейчас и с одного глотка шампанского окосеешь. К тому же, здесь не вино, а чернила. Черт знает, что они в эту бурду подмешивают, то для запаха, то для цвета.

— Ну что, мне тебя упрашивать, в самом-то деле?

Алик вынужденно смирился, пробурчав что-то о прохвостке Либре. В чем-то он, конечно, прав. Мое пристрастье к спиртному мне привела Любка еще в двенадцать лет, когда и девятиградусная наливка была запрещенным нектаром – привкусом взрослости. На Либре эти два-три глотка в течение года богатой жизни родителей никак не сказались, а вот я неожиданно для себя «подсела». Теперь же глоток вина и долька шоколада, навевая меланхолию, возвращали меня в то время, когда я наивно строила планы на будущее, не зная, что им не сужено сбыться. Разве думала тогда, что в двадцать пять лет буду завидовать подросткам? И осознавать, что уже старею. Что уже никогда меня не будет поблизости с теми пятнадцатью-шестнадцатью годами, которые не ценила.

Крот расщедрился на фужер вина и плитку шоколада. Себе же заказал рюмку ликера, которую я увела у него из-под носа, пока он корчил недовольные рожи. Поставив перед собой пустую рюмку и фужер, я размышляла над тем, как вино и ликер совместимы. Как Наполеон и Кутузов, а над ними Александром Первым – вкус шоколада, словно из того же тысяча восемьсот двенадцатого года. Да… Россия мне этого не простит. И печень с селезенкой – тоже.

Алик силой увел меня уже затемно и усердно пыхтел, петляя черными переулками до дома, подхватывая каждый раз, когда я намеревалась свалиться. Оправдывая свое позорное состояние, я продолжала измываться над парнем, домогаясь его и обзывая Елизаветой-девственницей. Видимо, сказывался просмотр фильмов в стоявшем под боком кинотеатре. Но Алик готов был стоически выдержать все, лишь бы оказаться возле моего обиталища. И, пользуясь моим горизонтальным положением, увести принесенную Либрой книжку.

Добравшись до подъезда, я увидела в зальном окне тусклый отсвет и поняла, что Либра уже приехала. Пять метров отделяли нас от цветного пухленького квадратика!

Либра открыла дверь и впала в оторопь от моего вида. Я весело водрузила ей на голову свою кепку. Пока, приплясывая, разувалась, велела ни за что не давать Алику книгу. Может, мне спьяну показалось, но Алик впервые посмотрел на меня с ненавистью. От поддевшего меня испуга я даже малость протрезвела. И зачем я дала ему вгрызться в запретный плод? Зачем позволила прикоснуться к этому восхитительному безумию? Если он, только надкусив, весь день кружил голодным стервятником, то что с ним будет, когда он целиком сожрет весь описанный мир? Он, как и я, жаждет обладать всеми богатствами страничных царств. Может пойти на все, убрать любые преграды, дабы заполучить книжку. Или картинное полотно? Или все вместе?

Сомнения, опасения, сожаления промчались по мне галопом. Пронеслись за несколько секунд, и никто не понял, что я в этот момент почувствовала. Если бы Либра, привыкшая обращаться с парнями, как повар с картошкой, не выпроводила Алика за дверь, он понял бы, что я его боюсь. Ха, боюсь, это ж надо! Приехали. Кто бы сказал, что подобное когда-нибудь произойдет, не поверила бы. Но я сама оказалась очевидцем стольких странностей, что не удивлюсь, если из шкуры крота выберется тарантул.

Я ничего не сказала Либре. Состроила рожу каждому ее вопросу. Наказала погулять с Пешкой и навести порядок в холодильнике. Сама же с трудом дошла до кровати, рухнула на подушки и покатилась в сон. Это был единственный способ объявить тайм-аут моим вконец распоясавшимся мыслям.

* * *

В половине двенадцатого меня разбудил телефон. Выползая из-под подушки, я оглядела жуткий беспорядок, творящийся в спальне, и пробралась в зал. Положив руку на трубку, помедлила, уверенная, что это Алик, не дождавшийся меня в назначенное время. Спросонья никак не могла найти подходящий предлог, чтобы отмахаться от встречи.

Точно, это был он! И уже не раз.

Поставленный заряжаться мобильник запиликал опознавательной мелодией. Непринятых звонков насчитывалось восемь. Уверена, все с интервалами, что к полудню все больше сокращались. Видимо, очкарику было уже невмоготу. Извелся холостым ожиданием.

Уверившись, что он от меня не отстанет, я ответила на его девятый звонок.

— Извини, Алик, сегодня мы встретиться не сможем. У меня появились срочные дела. Я целый день буду занята. Меня не будет дома. Так что давай отложим на завтра. Если не возникнет непредвиденных обстоятельств, я тебе звякну! Все, мне надо бежать! Пока!

Ух, думала задохнусь от такой скороговорки! В ином случае, как не дать кроту вставить слово? Выдернув шнур из розетки, я огляделась. Похоже, Либра проспала и жутко опаздывала, пройдясь смерчем по квартире. Поискав книгу среди разбросанных вещей, поняла, что Либра вновь взяла ее с собой. Ладно хоть Пешку выгуляла.

Голова казалась чугунной. Я выпила чашку кофе, с трудом осилив два огромных, как канапе, бутерброда, и принялась за уборку. Мне просто необходимо было занять себя делом, чтобы не злиться на Либру, не думать о книге, не вспоминать вчерашнего безобразия и не ковыряться в своих ощущениях. Отстирав джинсы, по большей части довольно плачевного вида, я собралась выйти на балкон и развесить их на веревках. Шагнув за порог, поспешно присела и ругнулась сквозь зубы. На скамейке, отняв у запропавшего соседа его любимое местечко, скромненько сидел Алик. Провалиться бы ему! Я же сказала, что меня нет дома, что я буду занята весь день! Неужели ждет Либру, надеясь, что та придет на обед? Если Либра объявится, а он увяжется следом, то поймет, что я ему соврала.

Будто я ему что-то должна!

Я так и заползла обратно в спальню вместе с тазом, вытерла об себя руки и позвонила Либре. К счастью, ее на обед пригласил коллега, и она не собиралась заезжать ко мне. Я облегченно вздохнула. Паук посидит часов до трех, поймет, что ничего не дождется и уберется восвояси.

Как я на его счет ошибалась! Вот уж воистину паук! Сколько выглядывала из окна – все сидел, даже не сменив позы. Пестрел тут своей полосатой рубашкой. Дважды возрадовалась, подумав, что наконец-то ушел. Но следом он снова появлялся, то с одной стороны, то с другой. Впервые я почувствовала себя загнанной в ловушку. В зале – чертово зеркало, в кухне – тарелки, а у подъезда – этот…

Во второй половине дня снова отключили электричество. К вечеру разыгралась гроза, поднялся жуткий ураган, кореживший и ломавший ветви тополей. Я сидела в полумраке, забившись в кресло, и наблюдала, как сквозь шторы озаряется голубым отсветом зал. Одно утешало – моего кротокосиножку смыло дождем или сдуло ветром.

Выбрав подходящий момент, когда дождь немного стих, я впрыгнула в кроссовки, накинула куртку и, выудив из-под дивана Пешку, уговорила его на вечерний променад. Чтобы потом в темноте не лазать, когда из дома и носа высунуть не захочется.

Вредоносный пекинес и не думал торопиться. Пока я дожидалась, когда он бросит попусту отряхиваться, снова вдарил ливень. Да еще такой! С бешеным ветром! Шквальный порыв толкнул меня в спину. Заскрипели кроны деревьев, загрохотал по крыше пласт сорванного шифера. С меня несколько раз сдергивало капюшон. Куртка насквозь промокла, а с волос текли ручьи, когда я уступила рванувшему к дому псу. Шагнув в подъезд, отпрыгнула от вставшей на пути фигуры.

— Здравствуй, Надя!

Мать твою в пизанскую башню, в парижскую фанеру, в медный таз!

— Али Махмуд Бора-Герасимов! — испуганно приложив руку к груди, возмущенно выпалила я. — Хочешь заикой сделать? Нельзя же так пугать! Что ты здесь делаешь? Мы же договорилась увидеться завтра!

Я бы потребовала ответа, зная, что этому… маньяку, как и мне, крыть нечем. Но меня обескуражил его странный вид. Или то чувство, что возникло во мне от его взгляда? Я даже попятилась и вжалась спиной в стену, когда он шагнул мне навстречу и оказался недозволительно близко. А ведь раньше никогда не пренебрегал стандартной субординацией. Его вновь широко распахнутые глаза отражали бегущие струйки дождя, толстые ресницы за стеклами очков подрагивали, и он смотрел сквозь них, ощупывая торопливым взглядом каждый сантиметр моего лица. Он огладил воздух, обрисовав мои волосы и плечи. Но так и не осмелился прикоснуться и разрушить нечто иллюзорное.

Судя по его сухой одежде, он все это время торчал в подъезде. Я жутко разозлилась на собственное разоблачение, и эта злость закипела, расходясь паром по всему телу.

Я ненавидела Алика за то, что он так и не посмел запустить руки под мою куртку; за то, что кусал губы, наблюдая за тем, как бегут капли по моей шее; за то, что не смог преодолеть разделявший нас единственный шаг. Еще бы немного, и я не…

Меня спас телефонный звонок, резко вырвавший нас обоих из оцепенения. Пролепетав, что мне нужно идти, я на безвольных ногах забрела в квартиру, скинула обувь, загнала Пешку в ванную и вошла в зал.

— Алло, я слушаю, — прокашлявшись, хрипло сказала я.

— Денька? — встревожено откликнулась мама. — Что у тебя с голосом? А что тогда дышишь, как загнанный бизон? Я тебя что, от твоей разгульной жизни оторвала? Развлекаешься, да? Наплевала на родителей и даже не поинтересуешься, как мы тут. Живы ли еще отец с матерью или уж богу душу отдали. Тебе же теперь все равно. Давай, развлекайся дальше. Считай, что отныне ты – сирота! Похоронила родителей при жизни!

Я молча положила пикающую трубку и еще долго сидела в темноте. Впервые осталась удивительно равнодушной к высказываниям матери. Я чувствовала смешанный с дождем запах Аликова дезодоранта, канифоли, парафина и черт его знает, чего еще. Сердце бешено колотилось, и я с ужасом поняла, что если бы не вампиризм моей воительницы… Проклятье, полно вилять! Я готова была отдаться этому очкарику прямо в подъезде! Под неистовый шум дождя, поглощая прерывистыми вздохами вечерний мрак, разливающийся по городу! За пять лет, сколько мы знакомы, у меня ни разу даже мысли не возникло, что между мной и кротом может случиться подобное. Да и он никогда не обращал на меня внимания. Впрочем, он со всеми был холоден. По крайней мере, все свои «мистейки» тщательно скрывал.

Мне нужно придти в себя. Очнуться от затмения рассудка.

Встав с кресла, промокшего от куртки, я поплелась в уборную. Открыв дверь, отшатнулась при виде трех мужиков, стоявших на краю ванны. Оказалось, это были мои развешанные на веревке джинсы. Вот уж правда, пуганая ворона под кустом обделалась!

Вытирая Пешку, я громко рассмеялась, а когда переодевалась, выбираясь из сырой одежды, разревелась от осознания собственной ничтожности.

Так, фонарь сдох. Один огарок догорел еще вчера, и мне пришлось перерыть на ощупь все склянки Марьи Сергеевны, чтобы найти воткнутую в бутылку запыленную свечу. Фитиль дымил и плевал искрами. Разжечь его удалось только с третьей попытки.

За окном висела тьма, и лишь некоторые окна тускло мерцали желтоватым светом. Треклятый холодильник снова пришлось вытирать.

В начале восьмого явилась Либра, просидевшая в чьей-то машине больше получаса.

— Ты там Алика случайно не встретила? — спросила я, импровизируя ужин из принесенных ею полуфабрикатов. — Кстати, кто это тебя привез? Новый ухажер?

— Костя. Мы пересеклись возле почтамта. Он предложил подвести. Как раз такой ливень начался! Прикинь, он, оказывается, кинул Лариску! Я поняла, что он при мне до сих пор неровно дышит. Великодушно позволила ему надеяться на то, что я к нему вернусь.

— Ты намерена вновь с ним встречаться? — удивилась я, высыпав Либре в тарелку поджаренные макароны-ракушки.

— Еще чего. Любовь, как паротит: один раз переболеешь, больше не заразишься. Я им переболела, выздоровела и получила от его заразного обольщения стойкий иммунитет.

— Тогда я не понимаю, зачем ты морочишь ему голову?

Сев напротив, я посмотрела на помедлившую с ответом Либру, заметив в ее привычной внешности что-то новое. Но что именно, так и не поняла.

— Он никому не достанется, — сухим, ломким голосом проговорила Либра, глядя поверх моей головы и со всей силы сжимая вилку. — Его сердце будет принадлежать мне одной. И где бы, с кем бы он ни был, как бы высоко не летал, купаясь в лучах славы, его будет манить на темное дно, к своему похищенному Русалкой сердцу!

Мне стало неуютно. Да, она была коллекционером мужских сердец, но никогда особо не дорожила ни одним экземпляром. В этот раз все было иначе. О, как она вонзила зубья вилки в макаронную ракушку! Как заблестели в глазах слезы, отражающие свет стоявшего рядом огарка! Мне расхотелось есть, у меня пересохло во рту, а по спине пробежали колючки. Как же я позволила себя обмануть ее наигранным пренебрежением, равнодушными заверениями, что любовь, как паротит? Бедная моя Русалка. Она ведь влюблена в этого Костю по самые жабры! Но никогда не выдаст себя, не признается ни словом, ни взглядом, оставаясь для всех неприступным айсбергом. О-о, на него наткнется еще не один «Титаник»! И Костя лишь в своих мечтах может вообразить, что любим ею, что владеет ее чувствами…

— Либра, — сочувственно шепнула я, когда та вышла из-за стола и ускользнула в спальню, оставив нетронутым ужин.

Я пошла за ней и нашла сидящей у кровати. Сунув свечку на тумбу, опустилась напротив.

— Прости, — всхлипнув, сказала Либра, укрывшись волосами. — Я врала тебе, моей лучшей подруге. Я пыталась обмануться. До сегодняшнего дня мне это удавалось, но…

— О чем ты?

— Я ни с кем из тех парней, с которыми встречалась, никогда не была близка.

— То есть…

— Я девственница.

Вот вам, здравствуйте! А врала, расписывая, как все прошло, очень даже правдоподобно. И все же я догадывалась, смутно подозревала, что все сказанное – ложь.

— Я никому не буду принадлежать, потому что не могу отдаться нелюбимому мужчине. Это сильнее меня. Но и с любимым я быть не могу. Для меня это равносильно признанию в слабости. Я всегда для всех была неприступной скалой. Никто не смел похвастать тем, что завоевал меня. Я страдала, но утешалась своей несокрушимостью. Если я откроюсь Косте, а он потом меня предаст, то я не переживу такого унижения.

Ой, ба-а! Не одна я полна сюрпризов. Советовать Либре, как Верка мне, обратится к психологу, я не стала. Знаю, что это бесполезно. Ни я, ни она, не можем и себе-то признаться в своих проблемах, что уж говорить о чужих дядях-тетях. К тому же, нет никакой гарантии, что тебе после этого полегчает. Скорее наоборот: начнешь сожалеть, что трепался о своей жизни с тем, кому нет до тебя дела. Кто тайком поглядывает на часики, пока ты изливаешь душу, и с умным видом думает, что прикупить на полученные за сеанс деньги. Так что, остается надеяться, что однажды все пройдет само.

Я позавидовала самообладанию Либры. Она решительно вытерла слезы и уже спокойно отправилась доедать ракушки, а чуть позже, как ни в чем не бывало, мыла посуду и рассказывала о курьезе своего коллеги. Она вызвала у меня неподдельное восхищение.

Когда готовились ко сну, напрочь забыв о вечерних откровениях, я поерзала на кровати и посмотрела на Либру. Вновь уловила едва заметные изменения, но вот чего именно? Не поняла и того, что она шептала, заплетая перед зеркалом косу. В полумраке, при свете огарка, наверное, многое кажется немного другим.

— Что ты там нашептывала? — спросила я, уступив ей место.

— Я? Когда? Ничего. Ой, ладно, давай спать, а то я вчера полночи не могла от твоей книжки оторваться, а утром жутко проспала. Чуть не опоздала на работу. Получила бы выговор. Кстати, а кто автор? Хотела прикупить какие-нибудь романы этого писателя.

— Без понятия. По-моему, обложка не родная. Я нашла ее на улице. Кто-то забыл на остановке. Кстати, ты не заметила ничего странного? Не возникало подозрительного чувства, когда ты окуналась в описанный мир? Ты заснула, что ли? А что сопишь? Ладно, спи-спи.

Я погасила свечу, отвернулась к балкону и тоже покатилась в сон. Почти следом очнулась оттого, что Либра теребила меня за плечо и шепотом молила проснуться.

— Что случилось? — так же тихо, испуганно спросила я.

— Ты слышишь? Пешка на кого-то рычит! Иди, посмотри, что происходит. Нет, лучше не ходи! Ты форточку на кухне закрыла? Вдруг кто-то забрался в квартиру? Денька… что делать? И света, как назло, нет. Слышишь? Это в зале! Какой-то шорох! Может, в милицию позвонить? Где мой телефон? Черт, не могу найти! В зале оставила!

— Да погоди ты со своей милицией! — полушепотом велела я, откинув простынь и отыскивая тапки. Если бы дело было только в каком-нибудь потенциальном воре, решившем воспользоваться отсутствием электричества во всем районе!

Вытащив из кармана халата зажигалку и взяв в другую руку увесистую статуэтку, я начала двигаться к прихожей. Либра, дрожавшая всем телом, заверила, что пойдет со мной и прильнула к спине, впившись в плечи своим акриловым маникюром. Мы шагнули в коридор, и я щелкнула зажигалкой, осмотрев доступное пространство. Рычание Пешки стало отчетливее. Я остановилась у проема в зал, не решаясь сунуться в эту черную прямоугольную дыру.

С трудом отдышавшись, я ступила на порог, готовая встретиться лицом к лицу с домушником. Но увидела Пешку, вцепившегося зубами в край полотенца, которым было накрыто зеркало. На наших глазах пес его сдернул, чудом не опрокинув на телевизор раму, нагло уволок в свою корзинку и принялся сосредоточенно жевать. Пекинесов сын! Так это он каждый раз его сдергивал, а я навыдумывала, хрен знает что! Раньше я не замечала за ним таких чудаковатостей. Бешенство подхватил?

Каких только матов я на него не обрушила! А после сквозь смех накидала этому гаду полную миску паштета. Зеркало не устраивало стриптиз, а значит, и веревкой замотано оно было вовсе не поэтому. Я бы вздохнула с облегчением, если бы не происходящее с псиной. Я специально не стала больше накрывать зеркало. Если Либра не заметит в его отражении ничего подозрительного, то станет ясно, что свихнулись на этой почве только мы с Пешкой.

К утру я готова была поверить в свое сумасшествие, если бы не одно «но»…

Порхавшая по залу Либра собиралась на работу, предвкушая завтрашний выходной. Встав перед нагим зеркалом, мастерила прическу. Я подумала, что она в полголоса напевает. Но, проходя мимо, направляясь в туалет, услышала ее злой шепот: «…колдуница, что в гробу лежит и свой гроб сторожит…»

Признаться честно, на этот раз я даже не осмелилась спросить, что бы это значило. Из уст боящейся мистики Либры этот шепот звучал более чем зловеще.

— А, доброе утро, Денька! — увидев меня, весело сказала она, прильнув к зеркалу и вдевая в мочку уха сережку. — Я уже сейчас убегаю. Закроешься за мной, коль встала?

— Ага, — повременив с посещением туалета, с опозданием кивнула я. — Ты сегодня книжку оставь, а то мне днем заняться нечем.

— Лады, — мелькнув мимо, согласилась Либра, взяла сумку и ринулась в ванную. — Кстати, держи свою оригинальную закладку. Я ее чуть не потеряла, когда она выпала из книжки.

Либра протянула мне вытащенную из сумки книгу и отдельно вручила висевший на бархатном шнурке серебристый ключик.

— Все, пока! До вечера!

Я закрыла за ней дверь и, не отрываясь, смотрела на лежавший на ладони ключик. Именно его я видела в отражении зеркала. Это он висел на шее обладательницы обручального кольца и роскошных подвесок! Обладательницы. Я могла думать о ней, как о черной суке Н, о крашенной твари Г, о черноголовки Ю, но только ни как о себе. Меня самой почти не осталось. Ни Кибелой, как меня звали некоторые, почему-то сравнивая с фригидной богиней, ни размазни Деньки. Теперь, благодаря кроту, я стала просто-напросто Надей.

Меня прошиб холодный пот. Я с трудом сдвинулась с места и положила книжку на бельевую тумбу, а сверху – ключ. Сдернув с веревок многострадальные джинсы, встала под душ и долго хлестала себя горячими струйками, иногда поглядывая на дверь. Думала, вот сейчас выйду и удостоверюсь, что никакого ключа, служившего закладкой, нет и не было. Если он прятался в книге все это время, почему я на него до сих пор не наткнулась?

Завернувшись в полотенце, я осторожно толкнула дверь. Та медленно отошла в сторону, оголив угол тумбы. Черт! На книге по-прежнему лежал этот странный предмет. Я взяла его двумя пальцами и посмотрела на его фас. Почти такой же ключик был у меня от паровозика с тремя украшенными цирковыми афишами вагончиками. Я смотрела в предназначенную для выступа дырочку, и она напоминала мне открытый рот с волнистой козлиной бородкой. Он словно орал что-то, чего никто не мог слышать. От чего он? Какой механизм заводит? Уж явно не детский, ездящий кругами паровозик!

Я спешно положила его на место, чтобы перебороть желание повесить себе на шею.

Ключик и Либра не выходили у меня из головы целый час, пока я гуляла с Пешкой, понапрасну выискивая логическое объяснение происходящему. В итоге, все свела к книге и решилась, хоть и кряхтя, доверить ее Алику. Возможно, вместе нам удастся найти хоть какую-то ниточку, чтобы распутать этот безумный клубок. Поэтому я затолкала книгу в сумку и отправилась к кроту.

Ну кто боится пауков раз в неделю? — попутно негодовала я, с укором вопрошая у самой себя. — Ну кто хочет раз в пять лет? Ну кто меняет свои решения по три раза на дню?

На все укоризненные вопросы – виноватое, коротенькое – я.

Обходя горящие огнем лужи, вдыхая запах мокрой земли и перепрыгивая через выползших улиток, я оказалась на людной площади с алыми от умытых роз клумбами.

— Надька, стой, стрелять буду! — услышала я сзади.

Ко мне шел Макс – брат Либры. Только его мне не хватало!

— Как делишки, как детишки? — спросил он, подавшись вперед и обнюхав меня. — Так я и знал, что Любка была у тебя. Не гони, я знаю ее духи. Твои? Ха, а то я твою дешевую «Марианну» от «Шанель» не отличу? Так где Любка, я тебя спрашиваю?

— Полагаю, на работе, где и должна быть в такой час.

— Передай, если она не вернется домой, я ей косы укорочу. Ну бывай, покуда жива!

Мерзостный субъект. Мокрица! Я посмотрела ему вслед и передернула плечами. Сколько себя помню, всегда его боялась. Все детство портил нам с Либрой игры.

— Ну кто там еще? — откликнулась я на пиликанье телефона, вытаскивая его из сумки. — Алло!

Оказалось, Верка. В обычной скороговорочной форме спросила, не могу ли я присмотреть за Ракушкой, так как ей срочно нужно по делам, а девчонку оставить не с кем. Светка на работе, бабку сплавили за город к сестре, родители – на даче. А Верка не хочет таскать ее весь день по жаре. Так уж вышло, что Светка с Сашкой родили Райку для меня.

— А ты сейчас где? — спросила я, решив, что как-то неудобно отказать. — Я на полпути к Аликовой берлоге. Недалеко от остановки.

— Хорошо, мы сейчас подойдем. Отыщем тебя там.

Что я могла сказать? Только ни к чему не обязывающее – тьфу, блин горелый. Выискивая взглядом Верку, я позвонила Алику и обрадовала его, заверив, что скоро приду. И снова внутри неуклюже заворочалось дурное опасение, ощущение, будто я мошкой лечу в раскинутую сеть паутины. Если вкачусь в подвальную нору паука, то непременно влипну. Мои крылышки безмозглой букашки увязнут в тенетах, и я уже не освобожусь от них.

Я жутко обрадовалась, увидев бегущую ко мне Ракушку, одетую в желтый костюм. Уж не знак ли это свыше? Цвет ожидания. Она дала мне повод прервать иносказательность мыслей, цепляющихся друг за друга звеньями. Или вагончиками, паровозик к которым – внутренняя тревога? Ключик с козлиной бородкой! Нет, мне и впрямь пора лечиться.

— Тетя Надя! А где Пешка? — начала с места в карьер Ракушка. — Пойдем гуйять?

— Привет, — устало вздохнула подоспевшая Верка. — Спасибо, День! Что бы мы без тебя делали! Ну все, я побежала! Если что, звони.

Вручив девчонке пакет с хлопьями и молоком, Верка послала мне воздушный поцелуй и умчалась на остановку. Только каблуки красных туфель замелькали!

— А куда мы идем, тетя Надя?

— В гости к дяде Али.

— А зачем?

— Надо. Давай сюда пакет.

— А у него есть собачка? Ему мама не разрешает? А мне мама обешшала на день аждения щеночка. А баба говорит, что нам тока собаки не хватает. Самим повернуться некуда…

Взяв Ракушку за липкую лягушачью лапку, я не слушала ее писклявую болтовню, подумывая: а не повернуть ли назад? Да кто же боится пауков два раза в неделю?

Мы подошли к погруженному в тень дому и спустились к подвальной двери.

— Стучи, — велела я Ракушке.

Алик явно не ожидал увидеть меня с ребенком. Как-то заметно стушевался и замешкался, пропуская нас в свое логово. Кстати, а как он относится к лягушатам? То есть к детям? Ему они тоже кажутся созданиями инопланетного происхождения? Выдался случай это выяснить.

— Км, Денька, на мой взгляд, ребенку здесь не место.

— Тогда давай займемся книгой на следующей неделе, — состряпав равнодушно-смиренную физию, сказала я, с трудом сдерживая улыбку.

— Нет! На следующей неделе я могу быть занят! — испуганно возразил Алик и обернулся на Ракушку. — Эй-ей! Не трогай там ничего! Положи на место. Это не пластилин. Рая! Давай я поставлю тебе мультики, хочешь?

— Ты подсел на мультяшки? — с удовольствием выпустив на волю ухмылку, спросила я, следуя за ним к компьютеру.

— Лешка закачал. Эй! Не трогай кнопки! Пожалуйста.

— Ты будешь классным папашей, Алик! — похлопала я его по плечу и усадила Ракушку в парикмахерское кресло.

Но разве Ракушка будет смотреть жуткую Масяню, когда вокруг столько всего интересного! Алик только успевал выдирать у нее из рук то свои журналы, то паяльники, то коробки с канифолью. Эх, кто не доверяет человеку-пауку раз в месяц? Я. Потому и рассказала о проделках Пешки, о странностях Либры, о реальном ключике, найденном в книжке. Дав предостаточно пищи для размышлений, собралась идти домой, так как Ракушка все равно не давала покоя своими вопросами и самоуправством. Немного подумав, я разрешила Алику оставить книжку на пару дней, исключительно в исследовательских целях.

Таким счастливым я его видела впервые! Он готов был на руках вынести нас на лестницу, чтобы следом запереться в подвале, кинуться к книге и прошмыгнуть в нарисованную лазейку. С каким же нетерпением он помогал Ракушке обувать сандалики! Как же ему хотелось, чтобы мы поскорее ушли.

И желательно навсегда.

Пройдясь по городу и съев по мороженому, мы вернулись домой. Впервые за неделю на обед заскочила Либра и поинтересовалась, где безымянная книга. Ей вдруг захотелось почитать в перерыв. Значит, и в тебя она вцепилась, впилась ядовитым жалом?

— Я оставила ее у Алика, — сказала я, и губы Либры недовольно поджались. — А потом разрешила ему почитать. Через пару дней вернет. Он ее быстро проглотит. Кстати, я видела твоего братца. Велел передать, что косы тебе обрежет, если не вернешься домой.

— Да пошел он! Есть будешь? Я сегодня вечером задержусь. Встречаюсь с Костей. Он позвал меня на прогулку.

После того, как Либра ушла, я накормила хлопьями Ракушку и, усадив ее рисовать, решила позвонить бывшей соседке, дружившей когда-то с моей бабушкой. Отыскав номер, я набрала его и с трудом дождалась, когда возьмут трубку. Неужели переехала? Или, не дай бог, померла?

— Здравствуйте, Антонина Антоновна! — радостно и громко приветствовала я старушку, когда та сняла трубку. — Это внучка Лидии Михайловны. Вы меня помните?

— А, ну конечно, Наденька, как же не помнить? Ты же у меня на глазах выросла…

И еще минут сорок я поддакивала, вторила ее светлым воспоминаниям. Когда речь зашла о снохе, тут-то я и вклинилась, дождавшись подходящего момента.

— А я как раз хотела спросить, как ваша сноха избавилась от полтергейста. Помните, вы часто рассказывали об этом, когда приходили к нам в гости?

— А тебе-то зачем, милая? Ты даже в детстве была, как твой дед-атеист, и в приведений не верила. Как сейчас помню, зашли вы ко мне с твоей бабушкой, а по телевизору мультфильм шел. Дай бог памяти, что-то там про гномов. Нет, про домовых. Так ты тогда нам прямо заявила, что таких животных не бывает. Ой, как мы смеялась! Сама-то только-только ходить начала! О чем мы, кстати? Что ты у меня спросила?

— Да тут такое дело. У моей подруги похожая история. Какие-то странные вещи начали происходить. Чертовщина, в общем. Вы не подскажете, что можно сделать? Вы говорили, что ваша сноха как-то смогла от этого избавиться.

— Погоди, Наденька, у меня же там, кажись, чайник кипит!

— Тетя Надя! — подбежала ко мне Ракушка с листами. — Кыасиво? Тока честно! Это осень, а это ысточки падают. Я еще щас маму с папой доысую.

— Але! — проскрипела вернувшаяся Антонина Антоновна.

Я ей рассказала, что именно происходит в квартире якобы моей подруги, несколько раз повторяя одно и то же, так как старуха недослышала.

— Ты вот что скажи ей. Пусть они найдут черную кошку. Запустят ее, значит, в комнату, где чертовщина эта, и пару деньков за ней понаблюдают. Где кошка облюбует себе место, там, стало быть, и темнота водится. Если вещица какая придется ей по нраву, водой ее пущай обрызгают, прежде над ней «отче наш» прочитав. Ежели пол или угол какой, на том месте мелом крест пусть нарисуют, трижды молитву прочитав. Вот посмотрите, все пройдет. Моя сноха с сыном уж что только не делали. И квартиру хотели продавать, да покупателей не сыскалось. И по гадалкам ходили, деньги тратили. Только когда им моя давняя знакомая посоветовала так сделать, свет увидели!

— Большое спасибо!

— Да пустяки. Ты уж как все сделаете, позвони и расскажи, как прошло. Ну давай, маме с папой привет от меня.

— Обязательно передам. Не болейте. До свидания.

Так, надо не забыть. Крест и трижды «отче наш», если на полу, подоконнике и так далее. Если на мебели, тогда один раз прочитать молитву над водой и обрызгать. Чушь собачья, — сказала бы я еще две недели назад. А сейчас до таких обрядов готова опуститься. Где найти черную кошку? О! У соседки тети Глаши есть молодая кошечка, почти черная, если не считать белого пятнышка на лапке. И она ничуть не боится Пешку. Она вообще никого не боится. Забредает ко всем вместе со своей вездесущей хозяйкой.

— А давай пригласим к нам в гости Лизавету? — предложила я Ракушке, что-то малюющей в альбоме.

— А кто такая Изавета? — откликнулась та.

— Кошка бабы Глаши. Пешка у нее был в гостях, а она у него нет. Так невежливо. Еще обидится на него.

— Давай!

В два счета собравшись и прихватив с собой пекинеса, мы отправились на поиски кошки. Обошли вокруг дома, заглянув во все отдушины и позвав у всех палисадников. Решили, что Лизавета в один из редких случаев сидела дома.

Мы поднялись на первый этаж, и Ракушка с моего позволения постучала в дверь.

— Кто там? — недоверчиво вопросила баба Глаша.

— Баба Гыаша, отпустите Изавету к Пешке в гости! А то Пешка был у нее в гостях, а она у него не быа!

Наконец, старуха соизволила открыть запертую на сто замков, щеколд и цепочек дверь.

— Здрасьте, теть Глашь, — примирительно улыбнулась я. — Как поживаете?

— А, Денька! Все чужих детей нянчишь? Когда уж своими-то обзаведешься? Этих сколько не холь, подарками не задаривай да жопу не вытирай, а все шиш благодарности. Да, вот что! Пока не забыла. Ты скажи своему хахалю, чтобы он больше под окнами не отирался.

— Какому хахалю? — удивилась я, вскинув плечи.

— Да этому твоему Гари Потиру очкастому. Три дня штанами лавку вытирает да в чужие окна заглядывает! Ежели надо, к себе веди, нечего по подъездам обжиматься. Бродит тут, как кот вокруг сметаны! Я уж хотела участкового позвать, чтоб он его в шею гнал. Будет здесь лазать, точно в милицию угодит! Вот посмотришь! Будешь тогда хмыкать. За хулиганство сядет!

— За какое же хулиганство, теть Глашь?

— А за такое! Пожилым людям сериал посмотреть не дает! Лазает вокруг дома, как маньяк, все чего-то выискивает! На него смотреть или в телевизор? Шея и так болит, а тут еще головой туда-сюда крутить! Давеча из-за него интересный момент пропустила!

— Так мы возьмем Лизку погулять? — глянув на выскочившую на площадку кошку, поспешила я закончить разговор.

— Да ради бога! Она мне только мешает. Я там готовлю, а она, зараза, под ногами путается. Дважды через не нее чуть не упала! Кто бы взял, без оглядки бы отдала. Да кому нужна эта зараза? От нее же толку, как от старика моего, не будь тем помянут…

Черную кошку мы заполучили. Ракушка долго таскала ее на руках, катала верхом на Пешке, пока не стало невыносимо жарко. В середине дня мы вернулись в прохладу квартиры и на пару угощали Лизавету полуфабрикатами. Кошка чувствовала себя как дома, и вскоре, наевшись до отвала, потерлась о зеркало, поточила когти о диван и запрыгнула на соседскую сумку. Легла на ней безразличным сфинксом! Уж не первый ли намек это? Вся чертовщина заключена в клетчатом бауле? Нет, киса, ты морочишь мне голову.

— Тетя Надя! — Ракушка влепилась мне в ноги и положила на колени свои аляповатые рисунки. — Это мама и папа. Это я у садика. А это наша воспитатейница. Это Изавета и Пешка.

— А это что за дядя? — спросила я, подняв упавший на пол листок.

— Это почтайон Печкин.

Никогда страшнее детского рисунка не видела! Огромный нос, веники черных усов, круглые синие глаза. Худой и сутулый, сидящий на лавке с повернутым в фас лицом! Брр!

— Почему он у тебя в халате?

— Это не хаат, это же пойто!

— Ты какого Печкина рисовала?

— М-м-м, — задумалась Ракушка, делая сотню лишних движений. — Того, который всегда сидел на авочке.

— А почему он у тебя такой страшный?

— Потому… потому что я его чуточку боюсь. Тетя Надя! Звонят! Это Веэка приехала!

Да, это действительно была Верка, которой Ракушка бросилась рассказывать о том, как мы пригласили в гости Лизавету и чем ее потчевали. В довесок сунула свои художественные проявления чувств. Верка, как всегда, проигнорировала детские порывы и отмахнулась, заверив, что потом выслушает и все посмотрит. Вылакав стакан воды, она опрокинулась в кресло, начав обмахиваться газетой.

— Денька, у меня есть одна новость, — ненормально медленно для нее, осторожно проговорила она. — Мне Роман сделал предложение.

— Какое?

— Не мазанное – сухое! Просил руку, сердце и всю остальную органику!

— Да ты что? — выразила я несколько фальшивую радость. — И что ты ответила?

— Согласилась! Свадьбу решили справлять осенью. Где-то в середине сентября. Будешь моей дружкой?

— Это, конечно, большая честь, но ты же знаешь, что я не справлюсь с такой ролью. Просто не гожусь для этого.

— Так я и знала. Попрошу Либру, с условием, что она не затмит своим шиком красоту невесты!

— Поздравляю. Я очень рада за тебя.

— Если бы подсуетилась вовремя, могли бы вместе свадьбу сыграть. Но ничего, и тебе найдем парня!

Не знаю почему, но Верка мне в этот вечер, несмотря на ее эйфорию, показалась постаревшей. Раньше я не замечала этих столь ярко выраженных морщинок вокруг губ и лучиков, разбегающихся от уголков глаз. А ведь она моя ровесница. В свои двадцать пять я выгляжу на двадцать четыре. Либра в двадцать три – на  восемнадцать, а Верка – на все тридцать с виляющим хвостиком. А когда-то нам казалось, что мы всегда будем бесшабашными девчонками, у которых вся жизнь впереди.

О помолвке, о том, какой будет свадьба, мы проговорили больше часа, пока Ракушка не начала проситься домой, соскучившись по матери. Распрощавшись с ними и проводив до остановки, я осмелилась позвонить родичам.

— Алло, мам, привет, — как побитая собака начала я.

— Вы, девушка, ошиблись номером. Здесь ваша мама не живет!

Мне объявили бойкот, это и ежу понятно. Не представляю, как мы будем ладить, когда я вернусь домой. Они меня изведут, особенно теперь, когда узнают, что Верка выходит замуж раньше меня.

Глянув на Лизавету, дремлющую на сумке, я уверилась, что кошки ничего не смыслят в магии, и пошла обедать. День без книги показался муторно-длинным. Пробовала читать что-нибудь другое, но куда там, конечно же, не увлекло. После «Незапертой Двери» все казалось неживым. Алик же сейчас, наверное, упивается, уткнувшись в дебри символов.

Решив хоть малость обломать халяву, я позвонила ему на мобильный. Как и предполагала, счастливец мне вежливо не ответил. Ладно, фиг с ним. Может, прочитает и перестанет досаждать своими блужданиями тете Глаше.

И снова я мысленно обращалась к ключику и зловещему шепоту Либры. Эти загадки не давали мне покоя.

Весь вечер я проводила наблюдение за кошкой. Она отиралась у зеркала, прогуливалась до Пешкиной миски и возвращалась к сумке. Очевидно, что та влекла ее, но в чем причина? Конечно же, негативная энергия! Значит, в пугавшем меня больше всего зеркале по ее кошачьему мнению негатива куда меньше, чем в бауле с барахлом.

Ох уж эти бабушкины рецепты!

Либра заявилась в одиннадцатом часу, когда я смотрела не особо интересный боевик, прежде выслушав угрозы ее матери. Пришлось сказать, что Русалка действительно заплыла ко мне и не желает возвращаться домой. Тут кораллы удобнее, вот так-то, Макс!

— Ну и как погуляли? — поинтересовалась я, оглянувшись на нее, разувающуюся в прихожей. — Слышала новость? Верка выходит замуж. Собирается осенью сыграть свадьбу. Хочет, чтобы ты была ее дружкой.

— Лишь потому, что ты отказалась, — проворчала Либра и скрылась в ванной.

Да, она была явно обижена и на Верку, и на меня. А на меня-то за что? Ах да, я лишила ее удовольствия дочитать книжку. Вот уж не думала, что она из-за этого скуксится.

— Так как прошло свидание с Костей?

— Прекрасно! — несколько оживилась Либра, вернувшись в зал. — Мы здорово провели время.

— Ну-ка повернись! Откуда у тебя эти серьги?

— Он мне их сегодня презентовал. Во время ужина в ресторане. — Либра покрутилась перед зеркалом, демонстрируя мне подвески с двумя белыми жемчужинами.

— Настоящие? Давай проверим? Кинем в уксус на недельку-другую, а?

— Злобствуешь? Какая разница? Главное – красиво.

— Ты же всегда считала жемчуг и бусы старомодным украшением бабушек. И так резко изменила своим вкусу, мнению и пристрастиям?

— Что ты жужжишь? Я же для Кости – Русалка. С него и спрашивай. И да, мне стал нравиться жемчуг! Разговор окончен! Не порти настроение!

Я пожала плечами и вскинула руки, дав понять, что сдаюсь. Либра сегодня определенно не в духе. Какие мальки ей плавники покусали?

Выключив телевизор, так и не дождавшись окончания рекламы, за время которой забыла о чем был фильм, я пошла укладываться спать. При свете, наконец-то, поняла, что неуловимо изменилось в Либре. Нос. Его переносица странно утончилась, выявив легкую горбинку, какой раньше не было. И губы стали четче, чем еще пару недель назад. Ох уж это баловство новомодной косметикой. Скоро Либра перестанет быть похожей сама на себя.

Натянув на плечо простынь, я отвернулась от люстры, прислушиваясь к шороху одежды переодевающейся подруги. Она мутно отражалась в оконном стекле, и я украдкой наблюдала за ней. Когда она распустила волосы и, взяв в руки щетку, начала расчесываться, я снова услышала ее торопливый шепот.

«…вершила свое колдовское дело, счастье собирала, у других воровала и себе даровала…»

Я медленно повернулась и посмотрела на нее, улыбающуюся своему отражению, вплетающую непонятный шепот в косу. У меня захолодело в желудке. Я отчетливо почувствовала, как этот холод расползается по венам и поднимается к голове.

— Почему ты на меня так смотришь? — заметив мое окаменение, обычным тоном спросила Либра и забралась на кровать. — Словно мы сто лет не виделись!

— Ты какими-нибудь любовными заговорами пользуешься?

— Нет, конечно! А то ты не знаешь, как я отношусь к подобным глупостям. А что?

Не пойму, то ли она мне голову морочит, то ли… Что в ином случае это может быть? Но ведь не мерещится же мне!

— Да так, забудь. Какие планы на завтра?

— Днем приводим себя в надлежащий вид, а вечером идем к Лешке. Он пригласил Романа на, так сказать, смотрины жениха. Завтра Верка не открутится и представит своего тайного воздыхателя. Как думаешь, почему она его от нас так долго скрывала? Или очень уж красивый, и она боялась, что я его отобью, или же старый и безобразный. Потому и стыдилась выводить его из тени.

Либра выключила ночник и приготовилась ко сну. Перспектива завтрашнего дня немного отвлекла меня от новоявленных странностей Русалки, и я, гадая, каким окажется таинственный Роман, заснула.

Встав среди ночи в туалет, я увидела, что Либры нет в комнате. На кухне горел свет. Неужели ее опять Пешка разбудил? Или кошка запросилась на улицу?

— Либра? — позвала я, выйдя в коридор. Заглянула по пути в зал и в ванную. Прошла на кухню. Нигде нет!

Посмотрела на часы — 3:48. Куда она могла уйти среди ночи? Входная дверь закрыта на ключ изнутри. Не в форточку же вылетела?

Я подошла к зальному проему и нашла ее в кресле, свернувшуюся в маленький комок. Такой маленький, что я в первый раз ее даже не разглядела за спинкой и подлокотниками. Обняв себя за плечи, она сидела перед соседским зеркалом и держала на коленях Лизавету. Взгляды обеих были устремлены вглубь отражения.

Мою сонливость окончательно сбило. Я поспешно включила люстру, ударив по включателю кулаком. Либра вздрогнула, поморщилась и прикрыла глаза рукой. Лизавета спрыгнула с ее колен и принялась отираться о мои голые ноги.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я, с трудом узнавая свой охрипший голос.

— Не спалось. Боялась тебя разбудить вот и решила посидеть здесь. Чо ты встала?

— Ты так меня напугала! Почему ты сидишь в этом кресле, если твое любимое место, как я заметила, на краю дивана?

— Что с тобой? — обеспокоилась Либра, вскинув на меня глаза. Показалось мне или они и впрямь стали намного темнее? — Просто села, да и все. В чем дело-то?

— Пошли спать, сомнамбула!

Либра изогнула свои разные брови, дернула плечом, но последовала за мной. Больше мы не сказали друг другу ни слова, но заснули только под утро.

* * *

Весь следующий день мы «чистили перья», стараясь избегать щекотливых тем, которые могли выстроить между нами стену. Дважды звонила Верка, чтобы напомнить о торте. Торт всегда оставался за мной. Алика, скорее всего, среди гостей не будет. Он не променяет и часа чтения на очередную гулянку. На мой звонок он снова не ответил. Я уже начала подумывать: а не смылся ли он куда-нибудь, прихватив с собой, возможно, стоявшее немалых денег картинное полотно? Эх, надо было хоть паспорт в залог взять. Докатились! Но когда дело касается денег — дружба плавно округляется в ноль.

Вытряхнув из чемодана шмотки, я искала что-нибудь приличное, раз уж такое дело. Как-никак, Верка представит своих лучших подруг тайному жениху. Неудобно ударить в грязь пятаком.

На дне чемодана нашлось коротенькое черное платье и серебряный крестик на потертой, не особо чистой нитке. Как много времени прошло с тех пор, как я перестала его носить.

Сколько мне было, когда я в последний раз его сняла? Одиннадцать лет прошло. Даже страшно подумать, невозможно представить. Да, мне исполнилось четырнадцать, когда на мой день рождения у меня умерла любимая собака, а кошка преподнесла в подарок калечного котенка, что мучительно умирал целые сутки. Мама тогда все твердила, что это меня Иегова наказывает. В тот же день меня кинул пацан. С ним я встречалась год и считала, что влюблена в него до гробового гвоздя. Вот тогда-то я и отреклась от бога. Наглядно сдернула с шеи крест, заливаясь слезами у холмика свежей земли. Под ним мы с отцом оставили спать вечным сном нашего верного Рекса.

В тот день я забросила Христа так далеко, что он до сих пор не попадался мне на глаза. Сейчас я опять в нем нуждалась, но не желала этого признавать. В то время мне казалось, что тем самым я предам моего пса и того безымянного котенка, а сейчас…

Что мне мешало повесить крест на шею сейчас? Опасения, что бог не примет меня обратно? Неверие в собственную искренность? Неверие в то, что бог вообще существует?

Либра забраковала мой единственный праздничный наряд и настояла, чтобы я примерила одно из ее платьев. Покончили с марафетом мы лишь к восьми часам, и это притом, что весь день был в нашем распоряжении. Расфуфыренные и довольные собой, выпустили вперед кошку, не особо заботясь о приметах, и пошли в магазин.

Я, глянув на пустую скамейку, вспомнила о пропавшем Печкине. Уехал куда, что ли? Даже не кинулся искать свою книжонку. Или она его отпустила, проведя по всем тропам к эпилогу? Не пойму, почему именно он дважды являлся мне в зеркале? И Либра. Что происходит с ней? Неужели все из-за того, что я дала ей почитать «Незапертую Дверь»? Теперь я уже об этом молча сожалела.

Отстояв очередь и купив два самых больших торта, мы пошли к особнячку гостеприимного Лешки. Судя по хору развеселых голосов, гости уже набежали. Вскоре выяснилось, что мы пожаловали в числе последних. Верка отважилась представить своего ненаглядного. Мы с Либрой удивленно переглянулись. Подумали, что она вперед решила познакомить нас с будущим свекром. Но это и оказался ее Роман! Пятидесяти лет от роду, довольно респектабельной, но малость поношенной наружности. БУ, в отличном состоянии.

— Добрый вечер, — поздоровался Роман, внимательно осмотрев нас и поцеловав нам с Либрой руки. — Очень рад познакомиться. Верочка о вас так много рассказывала.

Он явно чувствовал себя среди молодежи не в своем корыте. Верка, похоже, тоже несколько смущалась, хоть и не подавала виду. Мы же выразили радость так умело, что Роман Викторович поглядел на нас с обожанием.

Кто-то щипнул меня за бок. Я обернулась. Женька. Даже не припомню, когда видела его в костюме. Неужели причесался? Ждите, граждане, снегопада! Он состроил гримасу в адрес Романа и передразнил его, поцеловав мне руку. За что получил подзатыльник от Верки.

К Либре вышли белая рубашка – черный галстук.

— Здравствуй, Надя, — сказал Костя и, обняв нас обеих за талии, повел к уже накрытому, как всегда во дворе, столу.

Весь вечер Женька и Лешка подкалывали Романа. То расспрашивали о чем-то, ссылаясь на его многолетний опыт. То не ставили плясовой попсы, чтобы у старичка не прихватило сердечко. Верка готова была всех распотрошить, пообещав пацанам встретить их в темном переулке в хэлоуин. Бедный Роман! Стоило ему чихнуть, и все в один голос принялись желать ему здоровья, напоминая, что в его возрасте нужно беречься. От Верки любовью, конечно, не разило, но чувствовалось, что она уважает этого человека и ждет от нас только одного – чтобы мы приняли ее выбор.

Я отошла в сторонку, чтобы положить себе еще кусочек торта, и увидела на подоконнике прыгающий и мигающий мобильник Либры. На дисплее висело: «Работа». Взяв телефон, я осмотрела набитый людьми двор, выискивая фигуру в длинном платье. Не увидела и пошла искать, предположив, что коль звонят в выходной, значит, дело важное. Возможно, какие-то изменения на завтра. Да мало ли что? Работа ведь.

— Жень, ты Либру не видел? — проорала я, толкнув того в плечо.

— Она с Ко… Костей за ворота вы… выходила, — пришел на помощь Лешка, кивком указав на дверь.

Перешагнув через провода, я отправилась к открытому проему и вышла на темную улицу. Возле серой «Ауди», привалившись к капоту, стоял Костя.

— А где Либра? — спросила я, подойдя к нему.

— Чего? — подавшись вперед, переспросил он, жестом дав понять, что из-за грохочущей музыки не расслышал.

— Я Любку ищу! — подойдя вплотную, проорала я.

— Она сейчас вернется. Говорю, сейчас подойдет!

Я не знала, где она будет пудрить носик, потому решила подождать ее вместе с Костей. Конечно, могла бы оставить телефон ему. Но кто его знает? Сопрет еще, и скажет, что так оно и было. Помнится случай, попросила я своего кавалера подержать мою сумку. С тех пор не видела ни кавалера, ни сумки.

Какое-то время мы стояли визави и орали, делясь впечатлениями. Дважды переспрашивали и смеялись над тем, что не понимаем друг друга. Не знаю, как я оказалась в его объятьях. Наверное, когда он обнял меня, не придала этому значения. Когда же его прохладные пальцы легли мне на затылок и стекли на шею, я посмотрела ему в лицо совсем иначе. И поняла, что это неизбежно. Еще немного, и на землю яркой вспышкой обрушится метеорит. А земля подчинится, уступит сверкающей силе. Я замерла в ожидании, глядя в небесные глаза с заутюженными уголками век.

Метеорит коснулся земли на всей своей необузданной скорости. Это было ослепительное столкновение губ. Сублимация! Мистификация! Коллапс! И… резкое выпадение в осадок. Я отшатнулась от Кости, увидев остановившуюся у ворот, опешившую Либру. Посмотрев на Костю, она перевела красноречивый взгляд на меня. После развернулась и вошла во двор, проигнорировав наш дуэтный окрик. Я жестом остановила собравшегося ринуться следом Костю, а сама побежала за потерявшейся среди гостей подругой. Отыскав ее, намеревающуюся уходить, хотела все объяснить, но поняла, что спасаться мне нечем. Что я могла сказать нам с Костей в оправдание? Ничего!

Либра не проронила ни слова, забрала сумку, сцапала протянутый телефон и ушла. Выскользнула с другого хода, чтобы не столкнуться со своим Посейдоном. Я торопливо попрощалась с Веркой и Романом, извинилась за нас с Либрой и, еще раз пожелав счастья, выбежала следом. Моя Русалка уплыла вперед, а я не смогла ее догнать. Куда уж мне, полудохлой плотве! Когда, запыхавшись, ввалилась в квартиру, Либра собирала вещи, швыряя их в сумку. И при этом каждый раз, проходя мимо, пинала ее в дерматиновый бок.

— Либра, прошу тебя, останься! — взмолилась я, растерянно наблюдая за ее хаотичными движениями. — Куда ты пойдешь, на ночь глядя? Остановись хоть на минуту!

— Денька, которую я знала с песочницы, никогда бы так не поступила, — сказала Либра, осмотрев меня как гусеницу. Дала понять – такую крашеную тварь она не желает больше видеть.

Хлопнув дверью, едва не прибив проскочившую в щель кошку, она гордо ушла из моей жизни, оставив на растерзание совести. Всю ночь я просидела на полу в прихожей, размазывая подмытую слезами косметику. Я потеряла ее, половину своей жизни, одну створку нашего единого триптиха. Я себе этого не прощу. Если бы не полночное, случайное откровение Либры, все могло бы прокатить, но не теперь, когда мне была доверена вся изнанка ее души.

* * *

Два дня я не находила себе места, так и не узнав, куда ушла Либра. Ни у Лешки, ни у Женьки, ни у родителей ее не было. На звонки она не отвечала. Все остальное, что в последнее время занимало и тревожило, отошло на задний план. Верка и Женька выспрашивали, что между нами произошло, но я не стала посвящать их в детали ссоры. Точнее, моего предательства.

Спонтанного, бездушного, необузданного.

Ближе к вечеру второго дня моих бесплодных попыток взять себя в руки, когда я бездумно жала на кнопки пульта, зазвонил телефон. Я поспешно схватила трубку, не особо надеясь, что это Либра.

— Приходи в подвал, Денька! — пророкотал взволнованный голос Алика. — Это насчет нашей книги. Я жду!

Я не успела и слово вставить, а крот уже бросил трубку. Что ж, может и к лучшему, что он соизволил проявиться. Возможно, хоть немного отвлекусь. Хотя, признаться честно, я во всем винила эту чертову книгу. Нашла козу отпущения!

Пересадив с колен прижившуюся у меня Лизавету, я взяла сумку, сотовый, ключи и покинула одинокий склеп.

Через двадцать минут я уже спускалась к подвальной двери кротовой норы. Алик, кипящий нетерпением, ждал меня в подъезде.

— Наконец-то ты пришла, — втащив меня внутрь, затараторил он. — Ты не поверишь, ты просто не поверишь тому, что я тебе расскажу!

Запыхавшийся Алик присосался к бутылке минералки. Пальцы его лихорадочно тряслись, да и вообще появилась в нем не свойственная ему суетливость. На большом столе, утыканном подвесными светильниками, лежали фотографии. Алик вручил мне лупу и принялся рыться в записях, распечатке книжной обложки и некоторых страниц.

— Так, начнем, как обычно, аb origine. Мы с моим знакомым, он работает в лаборатории, так и сяк подкатывали и к полотну, и к краскам, и к шрифту, и к маслам, и к бумаге. Короче, пытались проверить ее на наличие… Нет, мы ничего не нашли. Я думаю, она чиста и невинна, как святая дева. Но! Ты не поверишь! Смотри! Видишь на этом листе дату? Десятое, так? Внимательно просмотри вот эту распечатку.

Подгоняемая его нетерпением, я, ничего не понимая, согнулась с лупой над листом, всматриваясь в ставшие огромными буквы. Я усердно пялилась сквозь стекло, несколько раз прочитав незаконченную строчку. Искала в ней заковырку, но ничего не нашла. В итоге сдалась, пожав плечами и буркнув: и что? Алик вытащил второй лист и положил сверху. Тот же самый отрезок.

— Теперь посмотри на этот, за двенадцатое число.

И снова я со старением школьницы-отличницы просмотрела гигантские буквы. Алик терял терпение, злясь на мою тупость. Впрочем, я и сама уже начинала раздражаться. Все порывалась расспросить, как крот с приятелем проводили анализ листов, а он мне тут…

— Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я нашла в этой обрубленной фразе! Я ее сто раз перечитала!

— Посмотри еще раз на лист за десятое, а теперь за двенадцатое. Неужели не видишь разницы? Действительно ничего? Они же отличаются как spiritus от espiritus!

— Если ты мне не скажешь, что я тут должна найти, я устрою тебе дэ профундис!

— Ой, извини, — опомнился крот, выдернул у меня из рук лупу и всучил другую.

Когда я в очередной раз склонилась над листами, тут же поняла, что мне надлежало увидеть. На первом листе была бумажная страница с печатными символами, а на втором… Я помотала головой, зажмурилась и снова приникла к лупе.

Первое, о чем я подумала: Алик решил надо мной подшутить. Вторым было: я не иначе как сплю. На листе за двенадцатое число все буквы были вытканы шелковыми, тончайшими нитями, прилегающими друг к другу так близко, что сливались в лоскутки. А страница, первоначально бумажная, походила на материю, только очень уж странную. Явственно напоминающую человеческую кожу с паутинками морщинок и с суженными порами! У меня даже перехватило дыхание. Мне показалось, что она живая, теплая, дышащая и реагирующая на прикосновения. Вот еще немного, и из дырочек, оставленных иглой, строчившей буквы, начнут выбираться крошечные капельки крови. Я поспешно откинулась на спинку стула, с грохотом положив на стол лупу.

— Она видоизменяется! — подняв на макушку очки, всплеснул руками Алик. — Ты тоже это видела! Когда открываешь книгу – внешне бумага не очень хорошего качества, но стоит к ней прикоснуться, и просыпается ее истинный вид! Она преображается буквально под пальцами! Она будто живая, Надя! И это еще не все!

— Погоди! — выскользнув из кресла, отмахнулась я и принялась шагать по комнате. — Мне еще нужно от первого сюрприза отойти! Боюсь, второго не выдержат нервы!

Алик, проявив небывалую заботу, сбегал к себе, принес валерьянку и бухнул половину бутылька в пластиковый стакан. Нервически наполнив его водой, сунул мне под нос. Ему не терпелось привести меня в чувство, чтобы продолжить экзекуцию. Влив в себя полстакана неимоверной гадости, остатки я отдала кроту, и тот их благополучно вылакал, видно тоже находясь на гране срыва. Вряд ли мы чокнулись одновременно.

— Прочти отрывок текста! — протянув мне очередной лист, нетерпеливо велел Алик.

Я не могла смотреть на этот лист, еще так отчетливо чувствуя то, что кроится под личиной внешней обыденности. Перечитав с десяток строк, я так и не смогла вникнуть в смысл и понять, какой реакции от меня ждет крот.

— Ну? Надя! Ну как же! Это отрывок из описания внешности одной из героинь – чародейки Элпис, что собиралась отравить паладина! Ну, помнишь, с алым цветком на вырезе бархатного платья, в корсаже которого она припрятала сосудик с ядом? Вспомнила?

— Еще бы не помнить! Ее и странствующего лоха я полвечера материла. И что?

— О, боже! Дай мне терпения! Ты меня добьешь.

Алик выхватил лист, водрузил на горбинку носа очки и принялся читать:

— «…сидела на роскошном троне, с надменною улыбкой на губах. Беспокойный отсвет каминного огня ласкал лепестки кроваво-красного цветка, впившегося иглой в темный бархат платья. Возле нее лежала черная кошка с хризолитовыми глазами. Такими же, как у ее хозяйки. Всякий раз, когда чародейка пребывала в печальной задумчивости, ее холеные пальцы охватывала странная дрожь. Обручальное кольцо разгоралось золотом, бросая блики на ключик, висящий на лебяжьей шее, и на змеящиеся массивные подвески…»

— Не может быть! — воскликнула я, следом усомнившись в ценности своего заявления. — Это ведь ее я видела в отражении соседского зеркала, поначалу приняв за…

— Приняв за самою себя? Ты это хотела сказать?

— М-м-м… да. Я ничего не понимаю!

— Надя! — Алик рухнул рядом и ухватил меня за колени, безумно глядя в лицо. — А что, если ты действительно видела в отражении себя? Ту, кем ты была в своей прошлой жизни! Знаешь, как переводится Элпис? Нет, имя не вымышлено! С греческого это слово означает: надежда! Что, если эта книга – проводник? Мост, соединяющий твою прошлую жизнь и нынешнюю. Элпис и ты держите единую нить судьбы. Кто кого перетянет? Иногда она дергает сильнее, а иногда ты подтягиваешь ее к себе так близко, что можешь увидеть в отражении старого зеркала. Кто знает, сколько ему лет? Вдруг, именно оно висело в «темной зале», и именно в нем отражался трон с восседавшей на нем чародейкой?

Я вылетела из кресла, как пробка из бутылки шампанского. Принялась кружить по комнате, пытаясь проснуться. Оказалось, что не сплю. Засмеялась и долго не могла остановиться. Это ж надо! «Неправдоподобно», – сказала бы безразличная ко всему Кибелая. «Маловероятно», – фыркнула бы Денька, решив, что и Алик насмотрелся мистики.

— Но ведь описанный мир вымышлен! — только и всего сказала я нынешняя, ставшая просто Надей. — Допустим, это и впрямь я в своей прошлой жизни. Тогда я должна была находиться в определенном месте, в определенном времени. Предположим, четырнадцатый век. Англия или Шотландия. Даже Польша, на худой конец. Времена, когда устраивались рыцарские турниры, когда рыцари носили цвета своих дам. Но как бы я могла оказаться в выдуманном мире? В королевстве Темный Рай! Описанная природа! Такой здесь просто нет места. По крайне мере, в той совокупности, в какой все растения благополучно соседствуют там друг с другом. Понимаешь?

— Ты веришь в существование ада? — вполне серьезно спросил Алик.

— Нет! — не очень, уже не очень уверенно рявкнула я.

— А в существование рая?

— Тоже нет!

— А в существование нашего мира?

На первый взгляд идиотский вопрос вдруг застал меня врасплох. Я замерла, удивленно уставившись в пол. Алик понял, в чем дело и победоносно улыбнулся.

— Нет, — прошептала я чуть слышно. — Я не верю в существование этого мира, когда погружаюсь в чтение. Когда я там, реальность выглядит вымышленной. Черт косолапый! И то, что флоксы не растут вместе с котовником, кажется неправдой!

— Тогда согласись с тем, что два временных пространства существуют параллельно. Ты и Элпис живете в разных мирах, но соединены той самой нитью, о которой я говорил.

— Вроде пуповины? А есть другие версии?

— Автор книги наделен особой силой. Он – властелин своего написанного мира. Уподобившись богу, он населил его героями, одарив каждого юдолью, и управляет ими.

— Чепуха! — все еще спорила я.

— И все же представь, что человеческая душа угождает в книжное царство и становится описанным персонажем. Эта картинная дверь должна была быть закрытой. Но страж врат той вселенной, а для нас – таинственный художник – оставил ее приоткрытой.

— И произошло соприкосновение двух пространств?

— Да.

Столкнувшись не единожды с дьявольщиной, начинаешь верить во всякую ерунду. Все это лишь предположения, но никто не знает, как обстоят дела на самом деле. Алик пытается нащупать правду, слепо тыкая пальцем в звезды. Но, тем не менее, кажется, что он топчется рядом с истиной. А я начинаю ему поддакивать.

Я никак не могла придти в себя. Рой вопросов кружил и кружил, превращая голову в гудящий улей. Как эта книга оказалась здесь? Кто мог выткать ее тончайшим волосом? Кто создал обложку? Как внутри оказался ключик? Как она воздействует на сознание читателя?

И тут ко мне подползла крамольная мысль. А в нашем ли бренном мире ее создавали? Уверена, что нет и еще раз нет! Эти ее теплые листы, словно кожа заключенного в страницы грешника, татуированного предложениями… Такое невозможно сделать!

Все представлялось более чем нереальным. Реальным был лишь страх – четкий, горячий, отвратительный.

— …раз книга и зеркало существуют, мы уже не можем утверждать, что тот мир полностью вымышлен и неосязаем, — продолжал вдохновенно размышлять Алик.

— А где сейчас книга? — после долгих раздумий спросила я.

— Либра упросила дать ей ее дочитать.

— Что? Либра была у тебя? Когда?

— Позавчера. Она пришла уже в двенадцатом часу, попросила разрешения переночевать в подвале. Я пустил ее в квартиру, а сам, так как был занят текстом, остался здесь. Вчера ближе к вечеру она ушла.

— Не сказала, куда?

— Я не интересовался. Сама понимаешь, мне было не до нее. А что?

— Да так, ничего. А когда она обещала вернуть книгу? И кому – мне или тебе?

— Сказала, что передаст через Лешку. Надеюсь, она ее не посеет. Клятвенно пообещала вернуть в ближайшее время.

— Так, у тебя ко мне все? Тогда я пошла, а то уже поздно.

— Я тебя провожу.

— Не надо. Сама доберусь.

Мне нужно было побыть одной, очухаться после всего увиденного и услышанного. Я надеялась, что завтра меня уже не будет так пугать найденное кротом объяснение-предположение происходящего.

Я небывало долго плелась до дома, не замечая ничего вокруг. Огни фонарей, подсветка рекламных вывесок, фары мелькающих машин сливались в цветные полосы. Яркие звезды, светящиеся тут и там голубые экраны мобильников и фонарики зажигалок показались мне непривычно чуждыми.

Едва не заблудившись, я вывалилась из раздумий и, вытащив ключи, увидела сидящую у моей двери Лизавету. Почему говорят: влюблена, как кошка? Иногда мне кажется, что им не ведомо, что значит любить. Лизавета, по крайне мере, выглядела бездушной стервой, тут же променявшей хозяйку на сытные полуфабрикаты.

Я открыла дверь, и Лизавета заскочила в прихожую. Я надела на Пешку ошейник, пристегнула поводок и отправилась на прогулку, снова погрузившись в размышления.

«Элпис», – повторяла я вначале пораженно, потом – раздраженно. А позже осознала, что произношу это слово с трепетным восхищением. Ужаснувшись тому, что будто зову ее, решила вернуться и немедля лечь спать. На следующий день после долгого сна все события блекнут и уже не воспринимаются так остро.

Так я и сделала, прежде позвонив Лешке и упросив его сообщить мне, когда к нему заглянет Либра.

  

ГЛАВА 3

На этот раз мой испытанный способ смягчать ощущения не сработал. Даже после долгого сна и дремы, продержавшей меня в кровати до полудня, вчерашний разговор с Аликом не стал бледнее. А досада от расставания с Либрой только окрепла.

Лет пять я почти каждый день пила кофе, но в этот полдень он мне впервые показался отвратительным пойлом. Я даже удивленно заглянула на дно чашки, выплеснув остатки в раковину. Может ли человек, пять лет пивший кофе, вдруг в один день взять и разлюбить этот напиток? Это все равно, что сразу бросить курить. Впрочем, неважно. О чем я думаю? Моя подруга, почти что сестра, на меня смертельно обиделась и ушла в неизвестном направлении, а я размышляю о своем пристрастии пить эту гадость! Зла не хватает!

Когда наводила в шкафчике порядок, наткнулась на макароны-ракушки. Как дура расплакалась, прижав к себе пакет и рассевшись на полу в кухне. Немного успокоившись, открыла холодильник и снова скривилась в гремучей смеси злости и раскаяния при виде карася, купленного Русалкой. Раньше она ненавидела возиться с разделкой и жаркой рыбы. Не припомню, чтобы она ее вообще когда-то любила.

Все, что мне напоминало о ней, кроме ее роскошного платья, я собрала в блюдо и отнесла тете Глаше. Та впервые встретила меня, как родную дочь. Затем, правда, сощурилась, поинтересовавшись, что это я вдруг подлизываюсь. Но узнав, что мне взамен ничего не нужно, осталась довольна. Все, Либра, коль меня больше нет в твоей жизни, то и тебя в моей останется по минимуму! Ну, это я, конечно, со зла да на саму себя. Либра продолжала сидеть во мне занозой. Мне никогда от нее не избавиться. Моя Русалка как в воду канула, ушла на дно, игнорируя все мои sms с извинениями.

После обеда я пошла в ближайший магазин за продуктами и картой, так как истратила на мольбы все единицы. Но не дошла, нечаянно завернув в «13 стульев». Молодой бармен Фарух улыбнулся и подмигнул, предложив новомодный напиток. Услышав о компонентах: горячий шоколад, взбитые сливки, ликер я передернула плечами и велела принести холодного лимонада. Мне хотелось вина, он это прекрасно понял, иначе могла бы купить бутылку колы и уйти. Наверняка он думал, что неказистая, спивающаяся бабенка дошла до ручки. Бухать среди дня в одиночестве! То есть, в компании самой себя.

— За счет заведения, — поставив передо мной высокий стакан с пепси, сказал Фарух, и снова подмигнул. Нервный тик подхватил, что ли? — А это лично от меня, — добавил он, сунув в пенящийся напиток пластиковую соломинку.

Мне хотелось спросить, с чего вдруг такая любезность, но я промолчала, увидев за соседним столиком Костю. Поздно было натягивать на нос козырек бейсболки. Он меня узнал и подошел, хоть я и уткнулась в стакан. Глядела в окно, прикинувшись невидимкой.

— Здравствуй, Надя, — сказал он, встав рядом, огромный, как башня.

— Привет! — лицемерно радостно откликнулась я, не поднимая головы. Закусив соломинку, с жутким бульканьем втянула пепси.

— Мы можем поговорить? О Либре, — спешно уточнил Костя, сев напротив.

Как же мне хотелось провалиться сквозь землю. Я ни разу не взглянула ему в лицо, якобы поджидая кого-то, выискивая глазами на безлюдной улице.

— Я хотел извиниться за случившееся.

— А что случилось? — прикидываясь, как обычно дурой, переспросила я.

— Ну… я о том недоразумении…

Вот козел двурогий! Значит, меня можно поцеловать только по недоразумению. Скажи еще, что это твоя вина, твоя ошибка, и т.д, и т.п, и е-пэ-рэ-сэ-тэ! В знак протеста его порыву сказать что-то еще, я дунула в трубочку, и побежавшие наверх стакана пузырьки сбили его с мысли. Наверное, напомнили о Русалке, залегшей на илистое дно обид.

— Ты знаешь, где сейчас Люба?

— Нет, она тактично отошла в сторону. Не желает меня больше знать. У меня теперь нет подруги. И кто бы мог подумать, из-за того самого недоразумения.

Вот так тебе, щелчком по лбу! В конце концов, это ты меня поцеловал, ты во всем виноват, а расхлебываем вместе. Это из-за тебя я мучаюсь совестью. Ты утешишься другой, а мне что делать? Либру никем не заменить.

— Она мне этого не простит, ведь так? — усмехнувшись, глядя в стол, спросил Костя, наверное, ожидая от меня утешений. — Знаю, что не простит.

— Чего не простит? — начала я тихо, но стремительно раздражаться. — Чего? Подумаешь, один раз поцеловал и то по недоразумению! С кем не бывает! Из килобайта мегабайты раздувать! Чего здесь нельзя простить, скажи на милость?

— Того, что я влюбился в ее подругу, — словно окатил меня холодной водой Костя, и я впервые воззрилась на него, не поверив своим ушам. Но в этот момент он поднялся, кивнул и вышел из кабачка, оставив меня в полном недоумении.

Не помню, как допила свою шипучку, как слонялась по магазину и что набрала в два пакета. Лишь дома опомнилась, что я существую, а не парю в астрале меж колючих звезд.

Лизавета с хитрющим видом бездушной дамочки томно отиралась у принесенных авосек, но потеряла ко мне интерес, едва получила порцию халявы. После, оправдывая свое назначение, отправилась в зал и разлеглась на клетчатой сумке. Ну-ну, доказывай, что баул – источник всех моих неприятностей!

Под вечер позвонил Женька и позвал покататься на его престарелом ИЖе. Словно бес меня дернул согласиться! В каком-то безрассудном отчаянии хотела бросить вызов и найти утешение, ворвавшись в поток воздуха.

Ворвалась и нарвалась.

Около восьми вечера Женька заехал за мной, вызвав недовольство соседей, пристальное внимание сидевших поблизости девиц и пересуды зашептавшихся старух. Впрочем, меня не особо волновало их шушуканье и косые взгляды. Едва я устроилась сзади, Женька лихо рванул с места, устремившись по узкой аллее к полупустой дороге.

Никогда не понимала, как пацаны справляются с этим рычащими монстрами. Я всегда считала и велосипед-то громоздким! С трудом научилась маневрировать и держать равновесие. А Лешка, внешне утонченно-хрупкий, катает четверых, и еще ни разу не подверг никого серьезной опасности. Просто удивительно!

Через два квартала к нам присоединился незнакомец. С давних пор, при виде парня в черном блестящем мотошлеме, меня бросало в трепет. Но со дня, как стала кататься с Женькой и Лешкой, это чувство ушло. Они игнорировали положенную экипировку, предпочитая щекотать нервы опасением нарваться на ГАИ. И вот спустя столько времени, меня вновь охватило это будоражащее ощущение: смесь страха, эстетического удовольствия и безотчетного влечения. Этот некто поравнялся с нами и глянул в мою сторону. Скрытый под пластиком взгляд впился в меня до боли, и я вцепилась в бока Женьки, похолодев до кончиков пальцев.

— Ты чего? — оглянувшись, озадаченно спросил Женька.

— Я хочу сесть спереди!

Женьку явно удивил мой неожиданный порыв, так как обычно я боялась сидеть у руля, полагая, что мешаю водителю. В тот момент мне было все по фигу. Когда Женька пристроился на обочине, я поспешно перебралась вперед, и мироощущение враз изменилось. Раскинув руки, я рассекала хлещущий меня ветер, и мне казалось, что я господствую над стихиями. Я снова проваливалась в ТОТ мир, балансируя между сном и явью, и эта грань была такая тонкая и острая!

Грань между мной и мной. Одна я летела на мотоцикле, вторая — подпрыгивала на огромном коне, всем телом ощущая сидевшего сзади паладина. Я поймала свое отражение в «забрале» «черного рыцаря» и даже не ужаснулась восторженной улыбки, вьющимся волосам и хризолитовому блеску глаз. Это было не мое лицо, не мой смех, не моя улыбка! «Элпис…» – прошептала я, наслаждаясь звуком этого слова. Оно меня больше не пугало. Оно было моим именем!

Да кто же устраивает пикники в голом поле у лесопосадки? Только наши сумасброды до этого додумаются! Туда-то мы и приехали, чтобы организовать благотворительный ужин голодающим комарам.

Загадочным парнем во всем черном, что подрезал Женьку и возникал то с одной стороны, то с другой, оказался Лешка. Моему разочарованию не было словесного описания. Как я могла его не узнать? Или в тот момент я была Элпис, которая не знает моих дружков?

— Ки… Кибелая, — подойдя ко мне, заговорил Лешка. — Познакомься, это да… Даша.

Я скептически осмотрела худосочную девочку лет восемнадцати, которую Лешка уломал с ним встречаться. Такая правильная, скромная, стеснительная! Еще недавно она и представить не могла, что осмелится ослушаться мамочку и взгромоздиться на мотоцикл, чтобы гонять в такой компании. В компании взрослых дядек!

— Очень рада, — протянув руку и подергав холодные пальцы Даши, сказала я. — Лешка давно обещал нас познакомить. Но решил лучшее оставить на потом, вначале представив Марину, Катю, Дину, Соню. Я никого из твоих девочек не пропустила, Леха?

— Даша! — кинулся за своим дистрофиком Лешка, но обернулся и одарил меня возмущенно-удивленным взглядом. – Подожди, ты…

— Надо же, обиделась, бедняжка, — хмыкнула я, направляясь к остальным. — Вирус! Привет! А где твой старичок-боровичок? Никак радикулит прихватил?

— Значит, и ты туда же, — пробурчала Верка, взбалтывая безалкогольное пиво. Как они с Али пьют эту бурду? — Думала, хоть ты воздержишься.

— Ты же знаешь, мне твое счастье превыше всего! Не могу тебя представить с этим престарелым женишком. Со старикашкой! Двадцать пять лет разницы. Ты собираешься замуж или намереваешься записаться в сиделки до самой кончины нанимателя? У него сын – твой ровесник. Через пять-шесть лет ты на него без жалости или отвращения не взглянешь. Неужели ты этого не понимаешь?

— Он хороший человек. Он заботится обо мне и помогает всему моему семейству. И многого от меня не требует.

— Ну что же, тогда давай выпьем за ваше семейное благополучие и простимся. Ведь скоро ты отойдешь от всего этого. Никаких гонок на мотоциклах по ночному городу, сумасшедших пикников и посиделок в кафетериях. Ты будешь ездить на зеленом, как жаба, «Фольксвагене», поправлять тех, кто будет принимать твоего мужа за отца, и нянчиться с ребенком, которому его отец будет годиться в деды. А станет постарше, начнет стесняться своего старого родителя и врать дружкам, что это – его помешанный дедушка. Ах да, и еще говорить, что тот ничего не понимает в жизни.

Верка посмотрела на меня так, словно сомневалась, что перед ней ее подруга, желавшая им с Романом счастья. Искренне желавшая. Ничего не сказав, она всучила мне свое пиво и отправилась к остальным.

— За… зачем ты это сделала? — так и не уговорив вернуться Дашу, обиженно спросил дернувший меня за локоть Лешка. — Рехнулась со… совсем, что ли?

Да, я рехнулась. Однозначно и бесповоротно. Остается пенять на зеркало, на отражение девицы, живущей в книжном царстве. Я не властна над своими деяниями и мыслями. Я уже не принадлежу себе. Денька вечно все собирала по кусочкам. Я же яростно стремилась к разрушению. Потому увлекла за собой Лешку и заставила откликнуться на мой безмолвный приказ, перечеркнув десять лет дружбы.

Поработила, завладела, взяла свое.

Эх, видел бы Лешка вернувшуюся за ним Дашу-растеряшу! Да куда ему, он же был страшно занят упрямыми пуговицами моих шорт. Я сладостно улыбнулась, когда он прижал меня к дереву и принялся оторопело целовать в шею. Даша помотала головой, закрыла рот ладонью и убежала. Ох, как помчалась! Только каблуки засверкали. Настоящая газель… маршрутная газель…

Лешка был в шоке. Вряд ли понимал, что это происходит с нами наяву. Этот страх в широко распахнутых зрачках! Блаженный ужас от моего незнакомого смеха, которым я заливалась в его неуклюжих, скованно-нервозных объятьях! Секунды, как бусины, нанизанные на нить. Первая – ликую, вторая – ужасаюсь, третья – паникую, четвертая – сожалею. Наверное, я в какой-то момент потеряла сознание, прежде до крови оцарапав Лешке лицо. С трудом поборов сотрясающий конечности озноб, шатаясь и потирая виски, я побрела домой, даже не вспомнив, что до него – несколько километров. Мне смертельно хотелось плакать и молить о прощении. Лешку и его Дашу, Женьку и Верку, Либру и даже Романа, кого всяко выставила.

Меня догнал Женька и по одному моему виду понял, что произошло. Пришлось стыдливо потупиться и для верности шмыгнуть носом.

— Ну и дура же ты, Денька, — единственное, что он мне сказал, прежде чем я попросила его отвезти меня домой.

Он без слов выполнил мою просьбу, оставив у подъезда с тяжелым грузом раскаяния.

Всю ночь, зарывшись в подушки, я буду лить слезы, а позже забудусь крепким сном.

* * *

Меня разбудил звонок мобильного, брошенного на кровать. Дотянувшись до него, я увидела номер Лешки. Ответить мне не хватило духу. Следом пришло сообщение: «Либра у меня». Я кубарем слетела с кровати, впрыгнула в джинсы, натянула футболку и выскочила из дома. Знала, что это мой последний шанс. Но как же я не хотела попадаться Лешке на глаза! Теперь с месяц не смогу его видеть. И если бы не желание встретиться с Либрой…

Примчавшись к особнячку, где проходили все мероприятия разгульного направления, я остановилась, не решаясь войти во двор, хотя дверь в воротах и не была закрыта. Осталась ждать снаружи, привалившись спиной к забору. Либра появилась минуты через три. Шагнула на асфальтную аллею и, увидев меня, замерла. Гордо вскинув голову, собралась демонстративно пройти мимо, но я ухватила ее за локоть, заставив остановиться.

— Отпусти, — велела Либра, с презрением осмотрев мою заспанную морду.

— Я отпущу, отпущу, если ты скажешь, что нашей дружбе пришел конец. Что ничего не значащий для меня и Кости поцелуй смог так легко перечеркнуть все хорошее, что было. Клянусь, я больше никогда не побеспокою тебя ни визитом, ни звонком. Одно твое слово, и я кану в прошлое. Если ты уверена, что не пожелаешь меня больше видеть, я отстану.

Либра сжала губы и смотрела вдаль, повернувшись ко мне боком. Я внимательно ее разглядывала, словно не видела не три дня, а целый год. Как она изменилась за эти примерно шестьдесят пять часов! Эта ее горбинка на заострившейся переносице, коралловые губы, перламутровые ногти. Я потерла ладонь, на которой отпечатались бусины браслета, сковавшего ее запястье, и глянула на заколку, похожую на раковину устрицы. Несмотря на то, что она не желала больше знать своего Посейдона, от его подаренных серег не отказалась.

— Я не знаю, когда смогу тебя простить, — нарушила долгое молчание она. — Но я очень постараюсь.

Этого мне было предостаточно. Она оставила за собой мост, по которому могла вернуться. Облегченно вздохнув, я проводила ее взглядом и собралась идти домой, но наткнулась на Алика. Как он учуял, что книга уже у Лешки?

— Хорошо, что я тебя встретил! — сказал он, подойдя ближе. — У меня есть, что рассказать. Ты забрала книгу?

— По-твоему, я ее в штаны упрятала? Не видишь, у меня даже сумки нет, — в возмущении развела я руками.

— Да кто вас разгадает? Деньги же прячете в бюстгальтере и за резинкой чулок?

— По своему опыту знаешь?

Крот хмыкнул и нырнул во двор. Я осталась снаружи, гадая, что этот гад еще откопал. Мне уже заранее страшно. Не ждет ли меня ку де грас?

Алик не заставил себя долго ждать: сказывалось нетерпение. Только вот, странно посмотрел на меня, заспешив в свою берлогу. Неужели Лешка ему все растрепал? Если да, то уже можно дымиться от стыда.

Когда мы оказались в подвале, мне стало дурно. Я почувствовала себя погребенной в бетонной усыпальнице. В спертом воздухе, прокаленном лампами, висела убийственная смесь запахов.

— Что на этот раз? — полюбопытствовала я, заняв кресло. — Выкладывай. Какие у тебя хаберлеры?

Алик выбрал из разложенных на столе листов нужный и водрузил на нос очки.

— Послушай… «…и тогда белокурая спутница паладина Ядан, увидев тень на стене, испуганно воскликнула: о, боги, я его знаю! Клянусь еловой ветвью, он являлся мне во снах!». Речь идет, как ты понимаешь, о том, кого мы называем автором сей шедевры.

— Я до того момента еще не дочитала. И что с того?

— Ох, Надя! — сокрушенно покачал головой Алик и разве что не постучал пальцем по виску. — Ну разве можно быть такой…? Белокурая Ядан – это ты!

— Разве я связана одной пуповиной не с Темной Львицей – госпожой Элпис? Ты же сам меня в этом уверял! И я в этом, кстати, убедилась!

— Я этого и не отрицаю. Если прочесть «Ядан» с конца слова, то что получится?

— Надя… — выдохнула я и начала внимательнее прислушиваться к кроту.

— Вот именно. Это, во-первых. Во-вторых, по описанию она очень похожа на тебя. Ту тебя, какой ты была, пока не надумала сменить имидж. В-третьих, ее называют провидицей. А знаешь, почему? Да потому, что она читала эту книгу и наперед знает, что будет в жизни героев! Поэтому она сорвалась с места и побежала искать паладина, когда ему грозила опасность. Балда! Когда его намеревалась отравить чародейка Элпис! То есть, ты сама, только в ином воплощении. Получается, Ядан оказалась там уже после того, как ты прочитала книгу! Понимаешь?

— Хочешь сказать, что я попаду в то царство? Моя мятежная душа угодит в клеть книжного плена?

Я не верила ни кроту, ни себе, стараясь говорить с пренебрежением. Но мне почему-то стало холодно. Возникло ощущение, что я стою на краю дышащей морозом бездны и вот-вот оступлюсь.

— Слушай дальше. «…он меня не помнит, но я его узнала!» Эта фраза Ядан свидетельствует о том, что тебе был знаком их зловредный колдун, захвативший власть над королевствами. Ты знаешь их обоих.

— Погоди, а кто второй?

— Тот, кто выткал эту книгу! — вышел из себя Алик, впервые повысив голос. — Кто заточил в ее царство людские души! Ты встречалась с автором, Надя! Или еще встретишься.

— Мы ведь остановились на версии, что книга неведомо как попала сюда из иного измерения! А теперь ты заявляешь, что творец этой книги находится среди нас!

— Он может так же, как и ты, жить двумя параллелями.

Несмотря на то, что в подвале было душно, меня зазнобило. Даже руки припадочно затряслись оттого, что все это происходит на самом деле. Впервые меня ужаснуло то, что я окажусь среди книжных героев. К тому же, в скором времени. То есть, умру молодухой!

«Ядан было около двадцати шести лет, но выглядела она гораздо моложе».

— Надя? — обеспокоился Алик. — Что такое?

— Мне плохо. Принеси валерьянки. Живей!

Алик бросил стопку листов и умчался в свою квартиру. Я откинулась на спинку кресла, пытаясь сладить с дрожью, одышкой, сердцебиением и алыми звездочками. Мне даже показалось, что это и все, что еще немного, и я окажусь на месте Ядан. Только панической атаки мне не хватало! Скоро, чего доброго, заработаю тахикардию.

Я даже не слышала, как вернулся крот. Отдернулась, когда он сунул мне под нос ватку с нашатырем и почти насильно выпоил треть стакана разведенного валокордина. Какое-то время спустя я начала приходить в себя. Увидела сквозь марево сидящего напротив, сжавшего мои руки Алика. На лице – вполне очевидный испуг.

— Ну как, очухалась? — спросил он. — Фу, и напугала же ты меня. Я уж хотел «скорую» вызывать.

— Ты меня когда-нибудь добьешь своими умозаключениями.

Я выдернула из лап крота свои пальцы, вдруг уловив тайный смысл сказанной фразы. А что, если именно он станет моим убийцей в самое ближайшее время? Просто доведет до сердечного приступа! А там и до инфаркта – мышцей дернуть, рукой подать, глазом моргнуть. И никаких следов насильственной смерти! Чистенько, опрятненько, а главное – крот вне подозрений. Неужели мне жить осталось всего ничего, а я так и не узнала, зачем была рождена? Зачем нужно было утруждать медперсонал, детского врача, нянек, учителей, бабушек? Зачем было меня рожать, если в двадцать шесть я уже должна откинуть каблуки?

Хотя, всегда же присутствует процент вероятности. Даже если безумные вариации Алика на тему моей кончины имеют под собой почву, то я могу ведь помереть и старухой, а в царстве вновь буду молода душой! Прыткой Ядан! Но верилось в это с трудом.

— У тебя все? — спросила я крота, медленно выбираясь из кресла.

— Пока, да. Если что нарою, дам знать.

Ага, ненавязчиво подведешь ко второму приступу, подготавливая почву к инфаркту.

— Я тебя провожу. Выглядишь ты неважно.

Не дождешься, — буркнула я, но Алик не понял, что я имела в виду. От сопровождения я вежливо отказалась. Хотелось еще немного пожить, ведь отправиться ad patres никогда не поздно. Заверив, что со мной все прекрасно, я покинула берлогу, с наслаждением вдыхая прохладный воздух. Все небо было заволочено синими тучами. Город, утопая в сером полумраке, затих в предгрозовом ожидании. Запах дождя, звук нарастающего грома, металлический отсвет молний. На ватных, подкашивающихся ногах я брела вслепую и зачем-то села на скамейку остановки. Один за другим подходили, останавливались и ехали дальше автобусы. Люди менялись, напоминая струи ливня: моросили, капали, бежали. Никому не было до меня никакого дела. Я завидовала их обыденной суете и планам, намерениям и незнанию того, что ходят по лезвию ножа. Я же, как ни глупо это звучит, хожу по острию страничного листа, рискуя угодить в параллельный мир.

Посмотрев на остановившийся автобус, я вдруг запрыгнула в него и облегченно вздохнула. Скатилась с горы! Радуюсь тому, что успела оказаться в пыльном «Икарусе», который довезет меня до родного дома, прежде чем я укроюсь саваном. Мне вдруг жутко захотелось повидаться с родичами, выслушать с благоговением нотации, упреки, осуждения. Вдруг всего этого, что было составляющей моей жизни, совсем скоро не станет?

Устроившись на заднем сидении, я смотрела в окно, ощупывая взглядом проплывающий мимо пейзаж. Кто бы мог подумать, как он, оказывается, мне дорог! Мой родной город, столько лет игнорируемая красота, незамеченные детали, до боли знакомые места. Наверное, точно так же начинает прозревать человек, узнавший, что неизлечимо болен, или тот, кому гадалка предрекла несчастный случай. Совершенно иначе начинаешь относиться ко всему, что тебя окружает, лишь когда возникает риск все это в одночасье потерять. Я чувствовала себя приговоренной. И как бы ни старалась отыскать брешь в идефикс Алика, ничего не получалось.

Когда я увидела свою остановку, с которой десять лет уезжала в школу, потом – на курсы и на работу, изнутри кольнуло и, выходя из автобуса, я не сдержала слез. Теперь уже напомнила себе Ядан, любящую всплакнуть по любому поводу. Может, я просто внушаема?

Никогда мой путь от остановки до дома не был таким долгим и болезненным. Минут десять я только смотрела на песочницу, где мы с Либрой и Веркой играли в продавцов и покупателей. Продавали за конфетные фантики состряпанные из сырого песка «пирожные», украшенные камушками или панцирями улиток. У Либры уже тогда проявлялась слабость к подводному миру. Разве она думала в то время, что однажды ее будут называть Русалкой, что она будет носить жемчуг – украшение бабушек? И уходить на темное дно от своей подруги. А Верка? Предполагала ли она, что будет воспитателем и соберется замуж за пятидесятилетнего кавалера? Мы все получили что угодно, но только не то, о чем мечтали.

«Пути господни – неисповедимы», — частенько говорила моя бабушка, только тогда я никак не могла понять суть этой фразы. Да и сейчас не особо врубаюсь. Нечто вроде, от судьбы не уйдешь? Сколько веревочке не виться…? Впервые за десять лет мне стало стыдно перед богом за свое отречение. И за проклятья, и за валявшийся в чемодане крестик. Рекс, умерев, отмучался, потому как долго и тяжело болел. Калека-котенок только бы страдал всю жизнь, если бы выжил. А пацана, что меня тогда кинул, я бы все равно разлюбила. Может, не плакала бы так горько, но пережила бы разлуку. И вот теперь я снова, признав, что Ему с небес виднее, пристыженная, кающаяся, трясущаяся за свою шкуру, возвращаюсь к вере в собственное спасение. Сегодня же, признав, что пути господни неисповедимы, вновь повешу крестик на грудь, затянув потуже ниточную петлю. Пусть ведет меня высший разум, пусть спасет от преждевременной кончины. Пусть убережет от зла. Или хотя бы от маразма.

Шагнув в подъезд, я остановилась у стены. На ней до сих пор осталось вырезанное на известке уравнение: «Денька+Люба+Вера = дружба навсегда». Ниже была более поздняя надпись, брошенная с Веркиного мировоззрения: «Надежда, Вера и Любовь – основа всего сущего». Тогда мы были едины, а сейчас разбились на три осколка.

— Здравствуйте, теть Зина! — наткнулась я на высунувшуюся из-за двери старуху.

— Ой, Денька? Ты ли? Не узнала! Перекрасилась, сама на себя стала непохожа. А я думаю, что это за девица под окнами бродит? Как душа неприкаянная!

Как же странно сейчас прозвучала эта последняя фраза. При других обстоятельствах я бы даже не обратила на нее внимания. Но сегодня это выглядело очередным подтверждением того, что мы с Аликом добрались до правды.

Я поднялась на второй этаж и вытащила ключи. В один из редких случаев дверь не была закрыта на щеколду. Я подумала, что родителей нет дома. Но когда шагнула в прихожую и увидела маму в цветном переднике и с завязшими в тесте руками…

Подойдя к ней, я обняла ее и расплакалась от возможности оказаться дома, простить все обиды и самой за все извиниться.

— Что это еще такое? — возмущенно спросила мама и развела в стороны испачканные руки. — Что случилось? Ага, скулишь, как побитая собака? Соизволила объявиться и попросить прощения? Могла бы не утруждаться.

— Простите меня за все. За то, что такая непутевая уродилась, за то, что не оправдала ваших надежд. Примите такую, какая есть. Другой мне уже не стать. Не на помойку же выкидывать? Сгожусь на что-нибудь.

Мама поворчала и, отстранившись, ткнула мне пальцем в нос, повесив на него кусок теста. Потом сочувственно кивнула и обняла, обляпав отпечатками всю футболку. Припомнила, что ее давно пора постирать.

Вечер мы провели за чаепитием, вспоминая наше некогда спокойное, почти радужное прошлое. Мама впервые велела надеть бейсболку: видимо, так я ей напоминала старую Деньку. Смотреть на мои черные волосы она по-прежнему не могла.

В квартиру Марьи Сергеевны я вернулась в начале десятого и повела Пешку и Лизавету на прогулку. Чуть позже объявился Роман и пригласил к ним с Верочкой на новоселье. Я с радостью согласилась, только потом подумав, как явлюсь к ним с помороженными глазами после того, что наговорила Верке. Нужно загладить свое свинство. Скажу, что просто позавидовала. А ей с Романом и впрямь будет спокойно. Он позаботится и о ней, и о родителях, и о Светке, и о бабке, и о Ракушке. Господи! Я уже думаю, на кого их всех оставлю, словно заранее зная, что меня в скором времени не станет! Зачем я подобрала эту долбанную книжку? Зачем подсунула ее Алику? Ведь всех этих мыслей могло и не возникнуть в моей пустой голове!

Когда я собиралась ложиться спать, гадая, стоит ли тратить драгоценное время на такую ерунду, позвонила Верка и пожаловалась, что не может выловить Либру. Не знает, получила ли та sms с приглашением, и будет ли в назначенное время. Понятно, Либра не желала столкнуться со мной. Но почему она не сочла нужным перезвонить Верке и сказать, что не сможет приехать? Неужели не могла найти подходящего предлога? Я набрала ее номер и долго слушала равнодушные гудки. Потом оставила несколько сообщений с просьбой откликнуться. Прождала до двенадцати, но Либра так и не проявилась.

 …До полудня три раза звонила Верка, озадаченная, обиженная, взволнованная. Дабы ее успокоить, я рассказала, что могло стать причиной молчания нашей капризули.

— Это не оправдывает ее! Игнорировать мое приглашение! Это ваши косяки, вот и разбирайтесь сами. А я в чем виновата, чтобы терпеть такое свинство? Леха отказался, сославшись на срочные дела. Костя что-то промямлил: ни да, ни нет. Так еще и Либра. Вы, ребята, кончайте дурить, не то я на вас конкретно разобижусь! Встретитесь мне еще в темном переулке поздним вечерком! Все, пока. Жду тебя, и без опозданий, пожалуйста!

Слава богу, Лешки там не будет. Надеюсь, что и Костя не приедет. Может, и Женька случайно забудет? А не для того ли, чтобы увидеть их всех (кто знает, сколько мне осталось?) я так сразу согласилась приехать? А теперь на попятную?

Я снова оставила Либре сообщение и поехала за подарком. Бродила по этажам универмага и наткнулась на слонявшегося с пустым пакетом Алика. Вид у него был такой, словно его позвали на похороны любимого дяди… что был самых строгих правил.

— Привет, — шепнула я, остановившись рядом. Была, ни была! Кротов бояться – по магазинам не ходить!

— Здравствуй, Надя! — подозрительно обрадовался очкарик. — А я вот никак не могу выбрать подарок. Понятия не имею, что в таких случаях дарят.

— Разжалобил, так и быть, помогу. Кстати, у тебя Либра не показывалась?

— Думаешь, я бы ходил здесь, пялясь на витрины?

— Не поняла, пардон!

— Либра нагрянула ко мне вчера. Меня не было. Прихожу и вижу записку: я взяла книжку, хочу перечитать. Верну – как только, так сразу. Но ведь так не делается! Едва вернула, а следом явилась и забрала! Она ее что, по кругу до бесконечности читать будет?

А-а, ну теперь все ясно. Понятно, почему до Либры никто не смог дозвониться. Ох, Алик, кто бы говорил, а ты, книжный маньяк, помалкивал. Прекрасно знаешь, как непросто оторваться, отказаться от соблазна проникнуть в неизведанные просторы.

Вчера мне было жутко, одиноко, больно, а сегодня – карт-бланш.

Никогда не задумывалась над тем, откуда у Алика деньги, если он работает раз в полгода. Увидев пухленькую пачку банкнот, запихнутых в потертый кошелек, лет двенадцать назад подаренный кем-то из пацанов, я решила раскрутить его в полную силу. Верка заслужила хороший презент. Или скорее, утешительный приз?

Алик, конечно, скис. Принялся скрупулезно пересчитывать капитал, домогался каждой бумажки и мямлил, что не может позволить себе большие траты. И все же я изловчилась воззвать к его совести и не скупиться по такому случаю. Должен же он понять бедную Верку? И Алик, представив себя на ее месте, нехотя уступил.

Итогом моего вымогательства стала пара наручных часов с заказной надписью: «цените время своей любви». Алик отсчитал деньги, впал в уныние, а я, нездорово веселая, купила набор постельного белья. На него Верка уже давно положила свой лучисто-голубой глаз. После, подхватив крота под лапу, заспешила к остановке: приказано явиться вовремя.

— Блин, опять разрядился, — пожаловался Алик, потыкав кнопки мобильного. — Можно с твоего позвонить?

Я порылась в сумке, заглянула в пакет с подарками и вспомнила, что оставила телефон на полочке в ванной. Пока протирала туфли, сунула, как говорится, на видное место, чтобы не забыть! То-то думаю, что это Верка так долго не дает о себе знать. Обычно сто раз напомнит о торте, зная не понаслышке о моей природной рассеянности.

Мы приехали по указанному адресу и, осмотрев довольно уютный двор, поспешили к центровому дому. Роман вышел нас встретить и, видать, давненько поджидал у подъезда. Ну не умею я никуда приходить вовремя! Каюсь-каюсь.

— Здравствуй, Наденька, — обрадовался наш залежавшийся жених и пощекотал мне руку седыми усами. — Спасибо, что приехали. Верочка будет очень рада. Прошу сюда. Зря вы не захотели, чтобы я за вами заехал. Простите, у нас тут лифт сломался. Идемте.

Мы поднялись на восьмой этаж, едва не дойдя до самого бога, чтобы заодно отдать ему душу. Хватая ртом воздух, застряли на площадке, не осилив один лестничный пролет. У Алика запотели стекла очков, и он принялся протирать их кипенно-белым платочком. Собравшись с силами, вползли-таки в квартиру. Двушка показалась жутко тесной из-за скопления народа.

— Тетя Надя идет! — прибежала из кухни Ракушка.

Следом вышла Светка, похожая на приведение: сивая, худая, бледная. Еще и в бежевом брючном костюме. Присеменила из зала и Верка в алом платье, похожем на искусственную розу. Ну и пошло-поехало: охи-ахи, поздравления-пожелания, благодарности и восторженные возгласы от пришедших по душе подарков. Поцелуи в щеки, рукопожатия, обмен шаблонными улыбками.

— Прости меня, Верка, — промямлила я, обняв мою синтетическую фею. — И забудь обо всем, что я тебе недавно наговорила. Я уверена, ты найдешь свое счастье в семейном покое и благополучии. Роман позаботится о тебе. Я могу быть за тебя совершенно спокойна.

— Ты говоришь так, словно мы расстаемся! Я всего лишь выхожу замуж, а не уезжаю на Аляску! День, только я тебя прошу, не нажрись сегодня до поросячьего визга, ладно?

— Ты меня обижаешь. Кто тебе сказал, что я могу напиться?

— Кто? Твои глаза.

Признаюсь, Верку мне не обмануть. Я заявилась сюда, желая забыться, но увидев всех этих дорогих людей, среди которых меня уже в скором времени может и не быть…

Пока родители и Светка готовили стол, Роман устроил нам экскурсию по квартире. Рассказал чуть ли не до пятого колена, кто здесь жил до них с Верочкой. Даже поведал о том, когда был сделан ремонт, какой вид открывался из окон.

Пока были родители Верки, я вела себя примерно, как и подобает, но когда остались все свои, милые, такие знакомые рожи… меня снова сорвало с тормоза. Чего я только не желала нелепой паре! Таких сопливых глупостей наговорила, заставив Романа и Верку опасаться за мою вменяемость. Под конец гулянки слезно со всеми распрощалась, попросив не поминать лихом и ценить каждое мгновение жизни.

Верка всерьез обеспокоилась и уговаривала остаться у них с ночевкой. Я отказалась, сославшись на обязательства перед Пешкой и Лизаветой. Роман вызвался меня отвезти, чтобы Верочка не волновалась за свою подружку-алкоголичку, имеющую в наличии комплект чудаковатостей. Спускаясь по лестнице, снисходя, так сказать, с небес на землю, мы подобрали сидевшего на ступеньке крота, вышедшего с горя покурить.

— И часто у вас лифты не работают? — спросила я, разыскивая ногой потерянный туфель. — Благодарю, Роман Сергеевич! Вы так галантны! Пообещайте заботиться о Верке. О, какой пол холодный. Ой, и скользкий! Так о чем мы, Роман Петрович?

— Он Викторович, — ткнув меня локтем в бок, буркнул Алик. — И вообще, замолчи, пожалуйста.

Не понимаю, почему я всем кажусь пьяной? Выпила три фужера шампанского. Подумаешь. Я ведь все соображаю, просто сказать не могу. И идти, как выяснилось, тоже.

Устав подбирать мои сваливающиеся без конца туфли, Роман выдохнул, прикинул на глаз мой вес и взял на руки. Оставшиеся несколько этажей я проспала. Проснулась в машине и поначалу серьезно струхнула, не понимая, как оказалась в ограниченном пространстве. Но узнав Романа, подъезжающего к дому Марьи Сергеевны, успокоилась. Они с кротом выгрузили меня из «Фольксвагена» и повели к подъезду. Алик заверил, что сам позаботится о моих удобствах, потому Роман распрощался и уехал.

— Куда-куда? Стой! — привалив меня к стене, затарахтел Алик, когда я потянулась к звонку тети Глаши. — Вот же твоя дверь! Не узнала, что ли? Где ключи?

— Какие ключи? Ах, ключи! От сейфа, где деньги лежат? В сумке. Ой, Алик, какой же ты милый! Слов не найду! Дай поцелую!

Тяжело вздохнув, Алик терпеливо наблюдал за тем, как я, шатаясь из стороны в сторону, роюсь в карманах сумки. Потом не выдержал и сам выудил ключ. Вставил в замок, и в этот момент подъезд утонул во мгле.

— Включите свет! — потребовала я и пошла искать включатель.

— Тише! — свистяще прошипел крот, вернув меня на место. — Всех соседей поднимаешь! Это не лампочка сгорела, это электроэнергию опять вырубили. Стой смирно. Пожалуйста, перестань меня щекотать! Оставь мои пуговицы в покое!

— Гады. Фиат люкс! Я сказала, да будет свет!

— О, боже, — простонал Алик и, сладив с дверью, заволок меня в квартиру.

— Ах ты, медвежатник! Как легко чужую дверь открыл, а? Подрабатываешь квартирными стражами? Тьфу, то есть, кражами?

— О, боже!

— Не знала, что ты такой набожный! Деве Марии – привет!

Послышалось цоканье когтей по линолеуму. Прибежавший пес принялся лаять, бросившись под ноги споткнувшемуся об него Алику.

— Ненавижу этого пса! — сквозь зубы процедил он, щелкнув зажигалкой и подняв висящего на его штанине пекинеса. — Где-нибудь есть свеча или фонарь? Надя!

— А? Я тут. Ничего не вижу. Темно, как у турка в жо…

— Ну, спасибо!

— Ой, прости, я забыла, что ты – на четвертину турок.

Я пробралась в ванную и, зависнув над раковиной, долго плескала в лицо холодной водой. Очухавшись, выползла в кухню, манимая тусклым отсветом найденной кротом свечи. Тот, хозяйничая, заварил черный чай и велел выпить, заверив, что это поможет мне протрезветь. Вылакав пару чашек, я и впрямь почувствовала прояснение сознания. Выбралась из серого тумана и как сквозь вымытое стекло посмотрела на происходящее вокруг. За окном – непроглядная мгла. На кафельной стене кухни – тень сияющего линзами Алика. Чайник с кипятком в его руке, застывший над чашкой, выглядел как-то странно. Неуместно, что ли? А ведь недавно я записала его в потенциальные убийцы! Я наедине с ним в пустой квартире, без света, поздним вечером. Самоубийца! Русский вариант камикадзе!

Ну кто боится кротов три раза в месяц?

— Что-то не так, Надя? — заметив мою внутреннюю перемену, очнулся от задумчивости Алик и поставил чайник на газ-плиту.

Да, очень подходящее выражение. Что-то не так! Знать бы только, что именно.

— Если ты в норме, тогда я, пожалуй, пойду.

— Можно попросить об одолжении? — остановила его я, видимо, решив подохнуть не своей смертью. — Выгуляй Пешку, пожалуйста.

Крота будто несколько раз переехал грузовик, но он не смог отказать.

Пока я переодевалась, Лизавета начала имитировать Витаса. Меня покорежило от этого взволнованного, пронзительного мяуканья. Взяв свечу, я подошла к проему. Кошка стояла на сумке и смотрела в сторону зеркала. В сумраке я с трудом ее узнала: обычно гладкая и лоснящаяся, как угорь, сейчас она походила на дикобраза. Шерсть стояла дыбом, хвост – толстенной елкой, а на спине топорщился острый гребень. Она явно была напугана и озлоблена, как если бы столкнулась с соперницей, решившей обидеть ее котят.

— Лизка! — прикрикнула я на нее, чувствуя сжимающий желудок спазм. — Мало мне было Пешки! Еще ты туда же!

Кошка нервно дернула хвостом, отмахнувшись от моих неуместных бредней, и улеглась на сумке, глядя на мое отражение в зеркале. Я едва не выронила свечу, когда рядом со мной открылась входная дверь. Если бы вовремя не увидела забежавшего Пешку, вскрикнула бы, подумав, что кто-то ворвался в квартиру. Так, кажись, я уже становлюсь параноиком. Если Алик и впрямь задумал меня доконать, то он на верном пути.

— Что случилось? — спросил он, когда я отобрала у него ключ и закрыла дверь. — Что ты делаешь? Я же собираюсь уходить. Зачем ты за…?

— Останься у меня сегодня! — добровольно накинула я себе петлю на шею. В сравнении с тем, что творилось, кротовые заскоки казались детскими шалостями.

— Ты серьезно, что ли?

— Переночуешь в зале. Там раздвижной диван! Я боюсь остаться одна. Пожалуйста!

— Но… я… это несколько… Ладно, раз ты просишь.

Крот пожал плечами и начал раздеваться. Я отошла к стене и осмотрела его, так сказать, оценила воображаемую опасность. Для бонуса, прилагавшегося к турне по городам Турции, где путешествовала его мать, он был и впрямь необычным экземпляром. Живой пример дружбы народов мира! Бабка – еврейка, дед – эстонец, отец – наполовину турок, на другую половину – грек. Какой национальности сам Алик – я всегда затруднялась ответить, а вот паспорт смело заявлял, что он – русский. Горючая смесь не сочетаемых компонентов. Или наоборот уравнивающая все дозированные пропорции? И это я думаю о своем предположительном душегубе? Или спасителе, за которого прячусь от заходов кошки? Черт те что!

Забрав с собой свечу и пожелав спокойной ночи, я ушла в спальню и легла. Долго прислушиваясь, удостоверилась, что Алик лег на скрипучий диван. В воцарившейся тишине я покатилась в хрупкую прострацию сна. От каждого шороха просыпалась и вымученно открывала глаза, всякий раз видя часть комнаты, безмятежно дремлющей в свете стоявшей на тумбе свечи. И так снова и снова, пока не уверовала в то, что мне опасаться нечего.

И все же что-то выдернуло меня из сгустившейся дремы, и я открыла глаза, всматриваясь в глубины полумрака. Вначале я не поняла, что изменилось в обычной картине.

Ага, вот что! Свеча больше не горела! С трудом разняв слипающиеся веки, я оцепенела, увидев рядом с кроватью четко очерченный силуэт Алика. Он стоял совсем близко, сжимая в руках маленькую подушку, и поблескивающие стекла его очков были направлены в мою сторону. У меня занемели ноги от вида этой неподвижно-осторожной фигуры, созерцавшей свою жертву.

Вот сейчас он сделает всего один шаг и опустит подушку мне на лицо, чтобы не пришлось искать другую возможность подорвать мое здоровье. Я ждала, не выдав себя, и готовилась завопить, как только он сделает хоть одно движение в мою сторону. И это ожидание было невыносимым. Алик просто стоял и смотрел на меня, словно кошка, впиваясь ногтями в подушку, сжимая и разжимая пальцы. Вот так, а еще недавно, всего пару часов назад, мои опасения выглядели бредом! А выходит, у меня и впрямь есть повод не доверять Алику.

Неожиданно он попятился и вышел из комнаты. Я глубоко вздохнула и почувствовала, как остывает проступившая на лбу испарина. И руки стали холодными и влажными. Да и вся я начала походить на лягушку! Предполагаемая смерть стояла от меня в двух шагах. Сейчас я могла бы уже не дышать, а я все еще глотаю пропитанный свечным дымом воздух! Какая же я дура! Так рисковать!

Зря стыдилась необоснованной на первый взгляд подозрительности. В тихом омуте Алики водятся. Но что его остановило? Не хватило смелости, оснований, желания? Нет, удержало то, что вчера нас привез Роман, попросивший позаботиться обо мне. Сдохни я сегодня, и все концы сразу бы потянулись к кроту. Зачем ему так рисковать? Вот и поборол толкнувший к убийству импульс. Я считаю себя обладательницей книги. Я претендую на нее, желая, чтобы она была в моем безраздельном пользовании – и в этом все дело! Я торчу костью в горле, я – препятствие на пути к сокровищу, которое крот жаждет заполучить любой ценой. Решил стать единственным, неоспоримым хозяином всех припрятанных секретов?

Не понимаю, как я после такого потрясения могла заснуть! Даже не заметила, как окунулась в пустоту, наверное, успокоенная тем, что Алику нет резона меня душить. По крайней мере, сегодняшней ночью.

Проснулась я поздним серым утром. Вспомнив о случившемся ночью, подскочила, как ужаленная осой в одно место. Крот оставил на кухонном столе записку, в которой (какая наглость!) желал мне доброго утра и приятного аппетита! Ключ от двери лежал на подоконнике с внешней стороны окна. Я помахала листком и осмотрела заботливо приготовленный завтрак. Чайник – горячий, печенье – накрыто салфеткой.

Судя по оставленному в углу ведерку, крот позаботился и о холодильнике. Ну-ну. Некоторые, кажется, скальные пауки тоже прикармливают зверьков зернышками одуванчиков, прежде чем сожрать, едва те попривыкнут к выжидающим момент оборотням. Этот лицемер перевел меня в разряд более крупной добычи?

Растаявшее масло и варенье были отправлены в мусор. Вода в чайнике – вскипячена заново. В унитаз вылита и свежая заварка. Зная о талантах паука химичить, я не могла исключить отравление продуктами. Бес его знает, что он мог в них подмешать! Может, хотел подлить чего или подсыпать в гостях у Верки да не получилось? Состряпал бы себе алиби, а я бы протянула грабли от какого-нибудь простенького сердечного приступа. Наверное, уже сейчас предвкушает радостное событие, связанное с организацией моих похорон! Окрылен перспективой, дорогой? Шиш тебе! Ай вилл сорвайв!

Обычно томная Лизавета сегодня была эмоционально расшатана. Нарезала круги возле моих ног, когда я готовила ей угощение, но от предложенного фарша отказалась. Пешка тоже был несколько озадачен: прислушивался, вынюхивал что-то и скулил. Впрочем, немудрено нервничать! Время – одиннадцать, а я еще и не думала вести его на прогулку.

Подцепив его на поводок, я взяла с подоконника ключ, открыла дверь и вышла из квартиры в дружной звериной компании. Как одинокая женщина преклонного возраста.

— Здравствуйте, теть Глашь! — отчеканила я, увидев высунувшуюся из прихожей соседку. — Как поживаете?

— Ты еще спрашиваешь! — возмутилась та и вышла на коврик, трогая перетянувший голову платок. — Думала, меня удар хватит! Я тебе говорила, Денька, предупреждала, но тебе все хихоньки, да хахоньки. А еще немного, и хоронили бы вы тетю Глашу!

— А что случилось? — зная о склонности соседки преувеличивать, озадачилась я.

— Да твой хахаль, которого ты к себе ночевать водишь, Гари этот Потир несчастный, меня чуть до приступа не довел!

Не вас одну, тетя Глаша, — подумала я. Может, у старушки есть в наличии какая ценная реликвия, на которую паук заточил когти, охаживая сразу двух дурочек? Чем-то же Клавдия Никифоровна дорожит, запираясь на десяток замков? Не таблетки же стережет, не вставные челюсти и не ночной горшок?

— А что он сделал?

— Да что и всегда! Бродит тут! Всплывает, как говно в проруби! Вот и сегодня ночью. Я приехала от родственников ночным рейсом. Гляжу, света нет, темнота кругом, вхожу в подъезд, и так вся напрягшись. Зажигаю спичку, а мне навстречу он, Гари твой Потир, провалиться бы ему! Да тут этот самый, ну мобильник или дебильник, как там вы его зовете, у него в руках как заиграет! Тьфу! Думала, богу душу отдам прямо на площадке. А он зыркнул на меня, как ненормальный, и двухвосткой нырнул за дверь. Ох, приедет Маша, нажалуюсь ей на тебя. Безобразие какое! Молодежь пошла! Ни стыда, ни совести. Ты, Денька, эту срамоту прекращай. Взяла моду мужиков к себе водить! Здесь порядочные люди живут. Не проходной двор!

Я, как обычно, заверила, что это было в последний раз, и торопливо выпорхнула из подъезда, опасаясь, что Пешка нагадит на чужой коврик. Интересно, куда Алик выходил ночью? Неужели бегал в свое дупло за каким-нибудь составом, чтобы и впрямь сдобрить мой завтрак? Наверняка это было после того, как он отказался от затеи придушить меня подушкой. Но и здесь его план провалился! Соседка видела его входящим в квартиру, и останься там на утро труп, то сразу бы позвонила в милицию. Неужели я еще жива? Обломись, паучья морда! Сейчас вернусь и пошлю тебе благодарственное сообщение с теплыми откликами о заботе и вкусном завтраке! Скисни с утра!

Я гуляла с Пешкой и Лизаветой больше часа, пока не начал накрапывать мелкий дождь. Вернувшись домой, поискала мобильник и вспомнила, что оставила его в ванной. Я была удивлена, обрадована и озадачена увиденным. Мне пришло три смс от Либры. Дважды она мне звонила, когда я была у Верки. Позже прислала странное сообщение с просьбой перезвонить. Вначале я приняла это за протянутую руку примирения. Но когда прочла второе и третье, меня наполнило тревогой: «Денька, перезвони. Нужно поговорить». «Где ты? Прошу, позвони, я должна с тобой увидеться!» Было и голосовое сообщение, прослушав которое, я начала спешно перезванивать Либре. Но на звонки она так и не ответила.

Схватив сумку, ключи и телефон, я, ничего перед собой не видя, выскочила из дома. Пока неслась к остановке, в голове звучал тихий, испуганный голос. «Я в квартире бабушки. То, что я должна сказать, очень важно!».

Распроклятого автобуса все не было. Такси и попутки нагло игнорировали мои отчаянные взмахи руки. Минут через двадцать я плюнула и отправилась пешком. Либра была напугана. Только в отчаянии она могла переступить через свои обиды.

Сердце у меня колотилось так, что казалось, треснут ребра. Я предчувствовала беду. Прокручивая в памяти рубленые фразы, понимала, что голос Либры становился все холоднее, дальше, глуше, словно она уплывала вдаль. Я попусту стремилась ее догнать.

Увидев дом, где жила когда-то бабка Либры, я уже не могла сдерживаться и побежала, не обращая внимания на оглядывающихся людей. Забежав на второй этаж, едва не снеся перила, резко остановилась и позвонила в дверь. Следом постучала, а потом жала на пуговицу звонка с секундным интервалом, попутно слушая гудки в телефоне.

— Эй, девушка! Вы чего шумите? — возмутился спустившийся на площадку старик, когда я в отчаянии била кулаком в дверь. — Что еще за безобразие такое?

— Где найти слесаря?

— А что?

— Нужно ломать дверь! Там моя подруга! С ней что-то случилось! Позовите кого-нибудь! Если с ней, не дай бог…

Старик перекрестился и бросился вверх по лестнице. Следом спустился вместе с внуком, довольно объемистым субъектом, заверившим, что он не в ответе за сломанную дверь. Одним махом он укротил хлипкий замок, и мы оба ворвались в прихожую.

— Либра! — крикнула я, заглянув в зал, тонувший во мраке опущенных штор. — Либра! Ты здесь?!

В спальне и на кухне ее тоже не было, и я уже готова была обрадоваться. Но тут увидела в прихожей почерневшую и оплавившуюся розетку. От нее тянулся шнур, заведенный под дверь ванной комнаты. На полу валялся фен, а рядом с ним лежала на сыром кафеле Либра. Напоминающий пень юноша подхватил меня под руку, когда я едва не рухнула. Я вырвалась и опустилась на колени рядом с моей Русалкой, откинула с ее лица мокрые волосы и завопила, чтобы дед с внуком звонили в «Скорую». Тех как ветром сдуло.

Я смотрела на скрючившиеся пальцы Либры, впившиеся жемчужными ногтями в пол. На съехавшие бусины, оплетшие волосы, на сережки. На… Черт возьми! Под ее плечом, скрытая наполовину, лежала «Незапертая Дверь». Я протянула дрожащую руку и ухватила книгу, вытащив и инстинктивно толкнув ее в сумку.

Мне показалось, что «скорая» ехала целый час. Вернувшийся старик причитал и качал головой. Его внук, убедившись, что Либра жива, исключительно потому, что та была теплой и мягкой, пошел встречать врачей. Я взяла ее за правую руку, неосознанно расправляя пальцы. На ее ладони был красноватый отпечаток, будто она изо всех сил сжимала в кулаке какой-то предмет. Но куда он делся?

Боже, о чем я думаю! Моя подруга, моя роковая Клеопатра, створка нашего триптиха лежит без сознания в таком состоянии, а я…

Прибежали с носилками двое мужиков, врач и медсестра. Меня оттеснили, попросив не мешать, но следом принялись между делом атаковать вопросами. Я, мало что соображая, отвечала, глотая ставшую традиционным напитком валерьянку. Позже позвонила Верке, путано объяснив, в чем дело. О чем меня допытывала медсестра? Что-то об имени пострадавшей, фамилии, месте проживания? Все тонуло в тумане, я брела в нем на ощупь, не понимая, где нахожусь, что вокруг происходит. В голове навязчиво звенело одно: ее убила книга, ее убила книга. Почему убила? – следом одергивала я себя. – Она жива! Она поправится! Это несчастный случай. Ее ударило током, когда она собиралась сушить волосы.

Что она хотела сказать такого важного? Именно мне? Ведь Верке она не позвонила. Нервничая и ожидая моего звонка, стала бы она принимать ванну? Да, она всегда так делала: забиралась в теплую воду с солью, пеной, духами и уходила в свою стихию. Погрузившись в воду, она ждала моего звонка, так как мобильный лежал на ванне.

— Мне очень жаль, Наденька, — пожав мою безвольную руку, сказал Роман. Прибежали все, кроме Кости и Алика.

Верка, Женька и Лешка взяли на себя ответственность сообщить о случившемся матери Либры, а мне велели отправляться домой. Но, несмотря на мою бесполезность, я все же поехала с ними в больницу.

Либра впала в кому. Это все, что я поняла. Выйдет она из нее или нет, одному богу известно. Верка попросила Романа отвезти меня домой, так как сама бы я не добралась.

— Косте кто-нибудь сообщил? — спросила я перед уходом из пропитанного запахами медикаментов коридора.

— Женька ему не дозвонился. Оставил сообщение.

Я велела держать меня в курсе и поплелась к машине. За всей этой кутерьмой даже не заметила, что уже начало темнеть. Пока ехали, не обменялись ни словом. Я смотрела в окно, но перед глазами маячила лежавшая на полу Либра. Эта ее сведенная судорогой рука, впившаяся в кафельную плитку… Увидев эту руку, застывшую, окоченевшую, я была почти уверена, что Либра уже мертва. Что она хотела сказать такого, что забыла о гордости? Что не дало ей заснуть и толкнуло мыться среди ночи? Что не могло подождать до утра?

— Наденька, ты в порядке? — коснувшись моего плеча, спросил Роман, и я поняла, что мы уже приехали. — Могу я оставить тебя одну? Точно? Если что, звони.

Я покивала, шмыгнула заложенным носом и выбралась из машины. Руки тряслись, и я с трудом открыла дверь, вползая в прихожую. И тут-то я дала волю чувствам! Наревелась досыта, считая себя виноватой во всем, что произошло с Либрой. Эти ее метаморфозы, а теперь еще и кома. Это я подсунула ей книгу, оставила зеркало открытым, ранила своим мимолетным приступом страсти!

Отыскав в аптечке Марьи Сергеевны флакон корвалола, я натрясла его в стакан и запила им свои всхлипы. Осоловевшая, ничего не чувствуя, уселась посреди зала, заново листая смс. Последний раз она звонила мне в 3:23. Почему я не слышала звонков? Да, мобильник, забытый, лежал в ванной, но все равно, в ночной тишине… И проклятый крот. Готовил мое убийство, а ответить не мог. Стоп! Алик!

Его сотовый разрядился, когда мы ехали к Верке. Он просил позвонить с моего, а я опомнилась, что у меня его нет! А тетя Глаша сказала, что он среди ночи, стоя в подъезде, держал в руках зазвонивший телефон, чем и перепугал ее до полусмерти! Значит, он брал мой, куда-то ненадолго отлучаясь. Зачем ему среди ночи телефон? Звать в помощь сообщников, чтобы зачистить следы? Вынести труп, отвезти в лесополосу, сообразить могилу? А может, он вышел в подъезд и вынес сотовый, чтобы тот не разбудил меня? Чтобы я не ответила на призыв Либры. Он не хотел, чтобы я узнала то, что она так срочно намеревалась мне сказать. А что, если он догадался, что это касается его персоны, и побывал у Либры, организовав ей видимость несчастного случая? Дабы она уже ничего не смогла рассказать!

Он мог бы стереть входящие, чтобы я даже не узнала, что она мне звонила. Но у моего искупанного телефона появились странные заскоки – последние сообщения и не принятые звонки не удаляются. Я стираю все первые, освобождая место для новых. Алику об этих тонкостях неизвестно. Если он был чист, то почему не чиркнул в своей записке, что мне кто-то звонил? Более того, Либра! Значит, он и впрямь хотел меня убить. Значит, и к случившемуся с моей Русалкой имеет отношение!

До дома Либриной бабки быстрым шагом – полчаса. Туда и обратно – час, и немного времени на то, чтобы попытаться устранить новую преграду на пути к книге. Представляю, каких усилий ему стоило не соблазниться и не забрать ее, дабы я подумала, что и в несчастье Либры виновата эта дрянь. К тому же, оставленная в квартире книга – его алиби. Ведь зная его тягу к ней, не поверишь, что он мог быть рядом и не забрать ее. Теперь я уверена, он рассчитывал, что бедняжка скончается задолго до того, как ее найдут.

Стоп!

Его алиби не «Незапертая Дверь», а запертая! Запертая изнутри. Я помню, что связка ключей торчала в замке. Все мои выстроившиеся подозрения живенько сели в колошу. Допустим, Алик не причастен к беде Либры, но как тогда объяснить остальные заскоки?

С чего начала, тем и закончила.

Положив рядом с собой телефон и книгу, я растянулась на полу, ожидая свет разгадки, но так и заснула, не дождавшись.

Снизойдя на меня, в прямом смысле, с дивана, Пешка принялся топтаться по животу. Я заворочалась, чувствуя себя словно переломанной, и столкнула его с себя, вытирая облизанную щеку. Лошадиная порция седативного до сих пор валила с ног. Тянуло в сон, но я подняла себя за шиворот. Натянула кепку, посадила на нос очки и повела живность на прогулку.

— Денька…

Мать твою в пизанскую башню! Я даже отскочила в сторону, увидев сидевшего на скамейке крота. Нет, хитроумного паука!

Человек, но паук, враг ты мне, или друг?

Пара ног и пара рук, ты человек, но паук!

— Что ты здесь делаешь? — не очень вежливо осведомилась я.

И сама же ответила: книга же теперь у меня! Лучшая приманка для кротов. Уже пронюхал? Знал, что я обязательно ее прихвачу, когда окажусь у Либры.

— Сожалею о случившемся. Я не смог поехать в больницу. Вчера меня не было в городе. Каковы ее шансы?

Как же мне хотелось вмазать ему между глаз! Не было его! Конечно, стряпал алиби! Могло быть два трупа, а его нет! Трясется теперь, что моя Русалка придет в себя и поведает, как все случилось, сдаст с потрохами! Тьфу ты, черт! Я совсем забыла о своих умозаключениях, что уперлись лбами в закрытую изнутри дверь! А что, если ключи висели на самом кончике и не помешали бы запереть замок снаружи? Дверь выбивали, они могли вроде как от ударов выскользнуть. А если держались на самом краю, то выпали бы. Нет, значит, Алик не при делах. Но ведь меня-то хотел придушить? Я должна держаться от него как можно дальше! Нет, врагов нужно держать ближе друзей. Я не подам виду, что многое знаю. О подушке, о телефоне, о жалобах соседки. Возможно, исподволь докопаюсь до истины. Кошмар! Считаю убийцей, пусть и не состоявшимся, своего друга, которого знаю пять лет. Хотя, как оказалось на деле, ничего я о нем не знаю! Поспешила обозвать другом.

Я с трудом сменила тактику, накинув на себя маску Пьеро.

— Да, такая нелепость, — медленно уступив Пешке, сказала я, увлекая за собой и крота. — Я до сих пор в себя придти не могу. Сколько раз ей говорила, чтобы она не хватала мокрыми руками свой бешеный фен! Он и меня дважды бил током. Его уже сто раз чинили. Ему место на свалке. Так нет, не могла от него избавиться. Подарок покойного отца.

О книге, что была рядом с Либрой, я промолчала, и Алик разочарованно сник. Сукин сын! Его только это волнует! Даже если он не собирался убивать Либру, то явно и не сожалел о произошедшем с ней. Впрочем, я тоже – дрянь еще та. Либра была между жизнью и смертью, а я, опасаясь, что книгу сопрут соседи, поспешила ее спрятать!

— Вера сказала, что это ты нашла Либру? — после затянувшегося молчания заговорил Алик. — Подбила соседей выломать дверь?

— А что мне оставалось делать?

Ты же знал, что я так и поступлю, разве нет? Знал, что я и среди ночи сорвалась бы и побежала на помощь своей Клеопатре, потому-то и выволок мой мобильный в подъезд!

— Не видела книгу, пока была у Либры?

Сволочь! Осмелился-таки заговорить о том, что волновало в первую очередь. Ведь ради этого явился в такую рань? Пусть хоть весь мир сгорит, а тебя будет волновать только книга и ее картинное полотно!

— Она у тебя, не так ли?

Последний вопрос и пытливо-остановившийся взгляд прижали меня к стенке. От того, что я сейчас отвечу, будет зависеть дальнейшее поведение нас обоих. Если совру, крот сделает вид, что поверил, но будет копать исподтишка. А если вдруг поверит, то дистанцируется. Тогда я не узнаю, что было на самом деле. Остается один вариант.

— Как тебе не стыдно? — для видимости возмутилась я. — Тебя только эта книга волнует? О чем ты думаешь, Али Махмуд Бора-Герасимов! Не знала, что ты такой бессердечный тип.

Интересно, что он подумал обо мне, честной и сердобольной девушке, которая даже в такой ситуации прихватила, возможно, ставшую причиной несчастья книгу?

— Извини, — виновато промямлил Алик и опустил глаза. — Просто мне кажется, что я близок к разгадке еще одной тайны. Это имеет отношение к несчастью Либры. Я уверен, этому найдется объяснение в книге. Нам только нужно отыскать подсказки.

Да-да, заливай дальше. Сочиняй небылицы, лишь бы заполучить сокровище-убийцу! Знаешь ведь, гад, что Либру бы своими россказнями, исследованиями и экспериментами не пронял. А на моих чувствах и любопытстве, значит играть можно, да?

Дважды сволочь!

— Возможно, мы сумеем узнать истинную причину несчастного случая! — продолжал окучивать меня Алик, и стекла его очков разгорались. — Ведь книга была рядом с ней?

— С чего ты взял? — снова насторожилась я.

— В ином случае ты бы ее не взяла. Специально бы не искала: ведь было не до того.

— А я и не сказала, что вообще видела ее. Почему ты так уверен, что она у меня?

— Думаю, Либра не выпускала ее из рук. Ты по себе знаешь, что это за вещь, и каким магнетизмом обладает. Значит, она должна была быть поблизости. И ты просто не могла оставить ее там. Так поступил бы любой, кто хоть раз окунулся в ее вселенную.

Ты прав, очковый змей. Защищаться мне нечем: щит порядочности сломан покет-буком. Что ж, догадывайся, утверждайся в собственной правоте, а я промолчу. И книгу в ближайшее время тебе не видать, как собственного копчика!

Он это понял, когда я заявила, что должна идти. Мне показалось, что он не переживет столь внезапный облом. Это все равно, что умирающему от жажды протянуть чашу с водой, но опустошить ее самому. Так тебе. Будешь знать, как задумывать удушение ничего не подозревающей подруги!

— Ты все же подумай, — посоветовал или припугнул меня Алик, и убрал с моего плеча мусор, собранный валянием на паласе.

— Конечно! Ведь сейчас у меня все мысли только об этой чертовой книге! Вы оба отравили мое и без того не особо счастливое существование! А теперь и это!

Я решительно шагнула в подъезд, и уже оттуда услышала предостережение, трансформировавшееся в полунагую угрозу:

— Ты можешь стать следующей, Надя!

Эти слова влепились мне в спину как дротики. Алик сказал что-то еще, но остальное я уже не разобрала, оглушенная предыдущей фразой. Я на бешеной скорости влетела в квартиру, едва не споткнувшись о нырнувшую вперед Лизавету, и закрыла дверь на все замки. Только после вздохнула с облегчением. Следом зазвонил телефон, заставив меня подпрыгнуть.

Звонила мама с целью разузнать подробности произошедшего с Либрой. Мне было не до нее, но чтобы не обострять отношения, я рассказала все, что знала. Когда мама свела разговор в русло волнующей ее темы – предстоявшей свадьбы Верки – я быстро распрощалась. После дозвонилась Роману, спросив, как обстоят больничные дела. Пока без изменений. Им с Веркой, за все хорошее, досталось от матери Либры, заявившей, что мы сбили ее девочку с праведного пути. Из-за нас она ушла из дома и осталась без присмотра, а ведь она совсем еще ребенок, неприспособленный к самостоятельной жизни. Нет, виновата одна я. Если бы не надоумила ее читать «Незапертую Дверь», сейчас она наверняка была бы жива и здорова.

Я долго сидела за кухонным столом, а потом уткнулась в скрещенные руки и отключилась. Сквозь морок сна слышала, как горланит Лизка, видимо, требуя жратвы. Слышала и лай поддерживающего ее голодного Пешки. И только спустя какое-то время до меня дошло, что они никогда не просили есть в зале, потому как кормила я их на кухне, где сама в данный момент и сидела. Голодными, они обычно отирались у ног, а сейчас…

Я испуганно вскинулась, да так, что голова закружилась, а по одеревеневшим рукам побежали мурашки. Прислушалась и посмотрела на дверь. Закрыта. Глянула на будильник: 15:40. За окном снова хлестал дождь. Пешка замолчал, а Лизавета продолжала орать.

Я выбралась из-за стола и, шатаясь, добрела до зала. Пешка нервно стучал хвостом по полу, рассевшись посреди комнаты. Лизка, на которую он внимательно смотрел, с урчанием вцепилась в так полюбившуюся ей сумку. Мне сразу представился гепард, заскочивший на хребет антилопы с единственным намерением – задрать насмерть и сожрать.

Все, с меня хватит!

Я схватила покрывало и, подойдя к кошке, накинула его на нее. Торопливо закутав, отнесла в прихожую, открыла дверь и вытряхнула на площадку. И едва успела закрыться! Эта взбесившаяся дура в прыжке уже летела обратно и с воплями врезалась в ручку. Меня всю трясло. Еще бы немного, и эта паршивка вцепилась бы в меня точно так же, как только что – в проклятущую сумку. Куда только девалось ее хладнокровие?

Придя в кухню, я налила в стакан воды и, как учила Антонина Антоновна, прочитала над ней молитву. Поймала себя на том, что почти забыла «отче наш». И устыдилась, усомнилась, что заслуживаю прощения.

Отыскав свой крестик, как и собиралась, повесила его на шею, затянув петлю веры. Приблизившись к сумке, окуная пальцы в стакан, начала обрызгивать ее водой. Чтобы улучшить результат, дабы уж наверняка подействовало, решила отставить сумку и начертить под ней крест. Подойдя ближе, не решилась притронуться к помятым клетчатым бокам, которые… едва заметно вздымались! Я отскочила, наступив Пешке на хвост, выронила стакан и пролила остатки воды. Присев на корточки, уставилась на подозрительный баул. Могу поклясться, что видела движение внутри, под этими клетками и переплетениями грубой ткани. Словно за ней кто-то дышал.

Нет, ну чушь, конечно! Только вот в неровностях угадывался силуэт выгнувшегося дугой человека! Но ведь этого просто не может быть! Что, у меня две недели в зале стояла сумка с полуживым незнакомцем? И вдруг он зашевелился, потому кошка и кинулась на него?

Глубоко вздохнув, я схватила с полки ножницы, подошла к сумке и принялась с остервенением разрезать веревки, с твердым намерением узнать, что же там внутри. Больше меня не могли удерживать опасения, что соседи наябедничают Марье Сергеевне. Я должна узнать! Сейчас, пока еще не стемнело, и я смогла наскрести толику храбрости.

Я освободила баул от пут и рывком дернула язычок «молнии». Была готова увидеть что угодно: огромную дохлую собаку, гору наркотиков, молодого парнишку, ставшего похожим на скелет.

Не было никакого полудохлого незнакомца. Не было и горы «белой смерти». И даже придуманной моим ужасом собаки.

Я принялась вытаскивать мужскую одежду. Старые, поношенные, не проглаженные вещи. Один слой, второй, третий. Не могла остановиться, желая добраться до самого дна, чтобы убедиться, что под тряпьем ничего не спрятано.

И тут меня словно ошпарили! Я вытащила сиреневую рубашку в коричневый цветочек. Следом достала синие брюки с жирным пятном на штанине, лоснящийся пиджак, галстук с вытершимися ворсинками у узла, и несколько маек. Я просто не могла не узнать все это! Просто не могла! Это ведь вещи пропавшего соседушки! Игоря Яковлевича Печкина! Но как такое может быть? Они были на нем, когда он мне попадался на глаза. Я же про себя посмеивалась над его прикидом. Он рядился в этот пиджак и галстук, когда сумка уже была у меня, стояла у батареи, опутанная веревками! Я ничего не понимаю. Может, не проснулась? Что это значит? Уж не то ли, что я свихнулась? Очень на то похоже!

Обалдевшая и растерянная, я сидела на полу в окружении вещей и будила себя. Ведь все это неправда, просто не может быть правдой. Попытки очухаться не дали результатов. Я поняла, что не сплю. Поднявшись и забросив все барахло обратно, я подошла к двери и посмотрела в глазок. Потом дернула за ручку и в щелочку осмотрела лестницу. Лизаветы не было, и я осмелилась выбраться на площадку. Сжав кулаки, пошла наверх за ответами, еще толком не сформулировав вопросы. Остановилась напротив пластиковой четверки и постучала по ней костяшкой пальца.

После долгого ожидания и шорканья ног мне открыла дверь благообразная старуха, державшая в дрожавшей руке черный бумажный конверт. В таком же мои родители хранили старые, черно-белые фотографии – далекий привет молодости.

— Здравствуйте, — сконфуженно улыбнулась я. — Могу я поговорить с Игорем Яковлевичем? Он дома?

Старушка посмотрела на меня озадаченно. Потом, изучая мое лицо, прищурилась. И, наконец, сочувственно вздохнула.

— Сожалею, милая, но свидеться тебе с ним уже не придется. Игорь Яковлевич помер двадцать шестого мая. Царство ему небесное.

Я помотала головой и подалась вперед.

— Как двадцать шестого? Я же видела его уже вот, в июне, в начале месяца!

— Ты его с кем-то спутала, милая. В мае он помер, в мае.

— Кто там пришел, баб Нюра? — спросил кто-то из глубины квартиры, и следом в прихожую вышла женщина.

Я вспомнила ее. Это же она попросила у меня разрешения оставить вещи! А я и не знала, что она живет здесь.

— А, это вы… — разочаровалась она, подойдя ближе и вытирая руки о висящее на плече полотенце. — Насчет вещей? Вы извините, пожалуйста, что до сих пор их не забрали. Все заставлено, ступить некуда! Родственники из Саратова приехали, решили остаться уж и на сорок дней. Вас не затруднит еще немного подержать вещи у себя?

У меня слов не было. Ну конечно, она же тогда была в черном платке, но я на это не обратила внимания. Думала, что она всучила мне вещи переехавших к ним родственников, а оказалось… покойника! Которого я, выходит, две недели встречала уже после его смерти!

— Да-да, хорошо, пусть лежат. Мои соболезнования. А я ведь и не знала о вашем горе. Марья Сергеевна ничего мне об этом не сказала.

— Да вы проходите, что стоять на пороге, — предложила соседка. — Маша не знает, что Игорь скончался. Это случилось как раз в день ее отъезда.

— А что случилось? — пройдя за бабкой в тесный зал, спросила я.

— Сердечный приступ, — поспешно вставила женщина и убежала на кухню, вспомнив, что у нее там что-то кипит.

— Да, сердце прихватило, — поддакнула старуха и, глянув в сторону кухни, полушепотом добавила: — Мне никто не верит, слушать не желает. Говорят, что я из ума выжила. А я вот уверена, что его книжка доконала!

— Книжка? — Хорошо хоть раньше не вылезла с языком. — Какая книжка?

— Да шут его знает. Приволок откуда-то и целыми днями от нее не отрывался! Домашними делами совсем перестал заниматься и хозяйство забросил. Не будь тем помянутый! Ночью, сколько в туалет вставала, как не гляну – лежит, а не спит. Все глазами бешенными по листам бегает. В магазин, бывало, за продуктами пойдет – все, можно не ждать. Пропадет на день! Мы уж с Галей грешным делом думали, что бабу какую себе под старость лет завел! А оказалось, что он где ни сядет, везде в эту книжку уткнется и читает. А там хоть трава не расти! Я Гале говорила, что такое дело до добра не доведет. Да он, сколько его помню, никогда ничего не читал, а тут вдруг как с ума сошел. Так его и прихватило. Мы уже привыкли, внимания не обращали: ругаться-то было бесполезно, что об стену горох. Ну и в этот раз, сидит он себе на балконе, книжку эту свою на колени положил и все – немая просьба не беспокоить. Час прошел, два. Потом, когда на ужин пошли его звать, обнаружили, что он уж остыл. Преставился, пялясь в картинку на обложке. Дверь на ней была нарисована. Красивая такая. Так вот будто ушел он душой за эту дверь, оставив нас, горемык, без главы семейства. Всю жизнь она из него высосала! Он за неделю килограмм пять сбросил, осунулся и заострился. Я ее только виню. Сколько знаю, он никогда ни на что не жаловался. Сроду таблеток в рот не брал, а тут на тебе…

— Ты там опять за свое? — послышался из кухни строгий голос Галины. — Вы ее не слушайте, она такое насочиняет!

— Вот-вот! — ткнув в сторону пальцем, проворчала баба Нюра. — Мне никто не верит. Дурочку из меня делают. А я-то точно знаю, что погубила нашего Игоря эта книжка!

— А где она сейчас? — чувствуя, что едва держусь на ногах, спросила я, подумав о Пешке, который лаял на… призрака?

— Я ее в день похорон в гроб положила. Раз уж он семью на нее променял, пусть, думаю, с собой в могилу унесет, чтоб никого больше не сгубила, зла людям не принесла. Вот я как раз до твоего прихода его вещи перебирала, фотокарточки смотрела.

Старуха подвинула коробку и жестом пригласила сесть рядом. Очень вовремя: я еле держалась на ногах. Бабка вытащила из конверта фотографии с похорон. Я принялась их просматривать. Да, это действительно Печкин лежал в гробу, обложенный гвоздиками. Его жена Галина в черном платье склонилась над ним с застывшими на губах причитаниями. Баба Нюра поправляла угол подушки. Остальные, все незнакомые люди, стояли в сторонке. Теть Глаша, правда, тоже была среди людей, с повязанным выше локтя платком.

На других фотографиях было запечатлено кладбище. И вдруг я впилась пальцами в отложенный в сторону, мельком просмотренный снимок. На пару секунд зажмурилась и снова посмотрела. Гроб был заснят сбоку, а рядом с ним, прижимая к носу салфетку, стояла Лариска Зажигалка! Хоть она и была повернута в полупрофиль, хоть и прятала часть лица за салфеткой, я все равно ее узнала. По рыжим волосам, собранным в короткий жидкий хвостик, по широкому лбу и бесцветным глазам, уставившимся на лицо покойника. Но что она, черт возьми, делала на кладбище?

— А кто эта девушка? — спросила я у замолчавшей старухи и показала фото, ткнув пальцем в Лариску. — Ваша родственница?

— На поминках ее не было. Я точно помню. Наверное, дочь какого-нибудь знакомого Игоря. Родители, поди, прислали. Сама-то молодежь сейчас не разбежится выразить уважение.

Я поддакнула, заговорила бабке зубы, а сама тайком сунула фото под футболку. Заверив, что мне пора, распрощалась с соседками и вышла в подъезд. Усевшись на ступеньку, принялась изучать снимок. Баб Нюра сказала, что положила книгу в гроб. Я же нашла ее на скамейке, уверенная, что ее забыл в тот же день Печкин. Сама она ходить не умеет. Стало быть, кто-то помог ей вернуться, если только ее не принес с того света сам Печкин. Если бы я знала, что в зеркале мне являлся его призрак, меня бы точно положили в больницу. Он все это время был мертв, вот почему ни разу не ответил на мое приветствие. Вот почему дети, игравшие рядом, ему не докучали. Они его не видели, в отличие от меня и Пешки.

Заскочив в прихожую, я обула кроссовки, натянула куртку и, сунув в карман обернутую пакетом фотку, отправилась искать Лариску. Я должна узнать, какое отношение она имеет к Печкину! Может, она оказалась на кладбище, рядом с гробом только для того, чтобы вытащить из него книгу. Дабы покойник не умыкнул ее собой в могилу. Тогда она должна быть в курсе, что та окажется там. Откуда бы ей это знать? Но даже если и так, почему она не оставила ее себе? Как эта «путешественница» оказалась вновь у подъезда? И почему никто больше не прихватил ее, проходя мимо? Или она предназначалась мне, поэтому никто другой ее попросту не видел? В незапертую дверь уже проскользнул один смертный. Теперь и Либра шагнула одной ногой в тот книжный ад. Я хотела верить, что у соседа не выдержало сердце от слишком ярких впечатлений. Иначе… Кому-то было выгодно, чтобы убийцей считали книгу? Сплошные вопросы!

И не единого ответа.

Что я только не думала, пока рыскала по всем забегаловкам, где обычно зависала рыжая Барби. Никакого путного объяснения я так и не нашла. Не нашла я и Лариску. Никто ее не видел, где живет – не знал, где могла находиться – даже приятели были не в курсе. Когда не надо, так всплывала, а понадобилась – днем с зажигалкой не сыщешь!

Домой я возвратилась уже затемно. Промокшая, замерзшая, злая и растерянная. Идти в квартиру, где лежали вещи покойного и книга-убийца, побывавшая в гробу, мне совсем не хотелось.

Увидев сидевшую, как ни в чем не бывало, у моей двери Лизавету, я выскользнула обратно на улицу. Обошла сторонкой облюбованную призраком скамейку и зашагала к остановке. Поеду к родителям, переночую у них. Правда, начнут осыпать вопросами… Нет, напрошусь лучше к Верке.

— Денька! — окрик в тишине полупустого парка. Я отыскала взглядом бегущего ко мне, прыгающего через лужи Женьку. — Привет. Ты куда это?

— Переночевать пустишь? — уклонилась от ответа я. — Только без всяких там задних и передних мыслей! Нечего тут глазами сверкать.

— Замуж за меня пойдешь? — воспользовавшись моим зависимым положением, пошел в атаку Женька.

— Просила же обойтись без шантажа. Все, иди на фиг.

Женька хмыкнул, подхватил меня под локоть и увлек в компанию новых дружков, с которыми сидел на сырой лавке у фонтана. Психи! К счастью, я долго там не задержалась: двое начали ко мне подкатывать, а Женька заревновал и поспешно меня увел.

Только возле своего дома он заговорил о Либре. Я вспомнила о Косте, что так и не объявился. Неужели страсть к Русалке прошла, едва та вильнула хвостом и обдала пеной равнодушия? Но просто по-человечески мог навестить ее в больнице, узнать, что случилось?

Наконец, мы с Женькой оказались в тепле! Я стянула с себя мокрую куртку и раскинула ее на спинке стула. Включив в зале свет, обшарила взглядом бардак, выискивая, что можно надеть, пока мои джинсы и футболка не высохнут. Случайно наткнулась на алую ночную сорочку. Это ведь Веркина! Что она здесь делает?

— Жень? — взяв ее за кружевные лямки, пошла я в кухню, где Женька ставил греться чайник. — Откуда у тебя это?

— Алик дал потаскать. А я ему помаду одолжил! Красный – мой любимый цвет.

— Женька! Я серьезно!

— Я что, не могу привести к себе девчонку? Мы еще не женаты, так что не устраивай сцен ревности.

— Ты прекрасно понял, о чем речь. Это комбинация Верки. Я ей ее подарила.

— Ну и что? Да, это Верка ее здесь забыла. Чай будешь?

— Ты с ней спал?

— Нет, дремал. Ну а ты, как думаешь? Что я с ней в геймы среди ночи резался?

— До или после того, как она объявила о своей помолвке?

Женька глянул на меня обиженно. Я опомнилась, но было уже поздно. Что ж я не додумалась хотя бы для проформы сделать вид, что умираю от ревности?

— А тебе не все равно? После. Могу даже дату назвать, если тебе это так важно. В тот вечер, после пикника у лесопосадки. Когда ты наговорила Верке о ее женихе такого, что она, прежде чем закабалить себя семейными узами, бросилась прощаться с радостями жизни. Учитывая твою беспамятность, кину еще одну подсказку. В тот вечер ты, в порыве звериной страсти исцарапала Леху, которого объездила в присутствии его девчонки.

— Да, мы оба хороши, — усевшись на табурет, с усмешкой сказала я, нагло пододвигая к себе чашку с чаем.

Женька ухватил мою чашку и отодвинул в сторону, вынудив посмотреть на него. Какой же холодной, бездушной тварью я себе показалась, отразившись в его карих глазах! Я так полосонула его лезвием своей негаданной страсти, что он попытался затушить вскипевшее чувство в объятьях Верки. Просто, чтобы сравнять счеты. И узнать, что чувствовала я с тем, к кому всегда относилась как к младшему брату. С кем пережила то, что никогда не испытывала с самим Женькой. В руках Лешки я неистово плескалась, завывая морской сиреной, содрогаясь от дьявольского смеха и теряя сознание.

Ну в чем я виновата, Женька? Лишь в том, что не могу в тебя влюбиться. Что не могу смотреть на нас обоих после проведенной вместе ночи. Что не научусь никак пересиливать отвращение к самой себе. Я не приспособлена даже к тому, чтобы просыпаться в чьих-то объятьях. Глупо, но я стыжусь своего… бесстыдства. Я без вины виноватая.

Я придвинула к себе чашку и продолжила размешивать давно растаявший сахар. Женька удрученно вздохнул и, обреченно махнув рукой, ушел в ванную. И снова все мои мысли обступили любопытными зрителями события сегодняшнего дня. Кошка, сумка, вещи. Новость о том, что Печкин умер еще в мае, не иначе как доведенный книгой, после вернувшейся из гроба. Фото, на котором запечатлена Лариска. Либра, лежавшая на книге, угроза Алика, что я могу быть следующей, разгаданные им тайны приоткрывшегося мира. И автор-дьявол, находившийся среди нас. Я буду следующей жертвой. Но кого? Книги, Элпис или маньяка Алика? С какой стороны ждать опасности? Я загнана в ловушку, не имеющей дверцы. Моя жизнь крошится. Медленно разлагается, буквально из-за ничего.

Из зала посыпались маты. Я убрала с лица ладони и открыла глаза, утонув в непроглядной тьме. Снова вырубили электричество. А Женька только вошел во вкус какой-то геймы. Мог бы уж разориться и купить себе нормальный источник бесперебойного питания.

Я добралась до зала и, сдвинув в сторону шмотки, села на разложенный диван, занимавший половину комнаты. Женька, включив на мобильном фонарик, свалив попутно стопку дисков, посветил мне в лицо. Я, прищурившись, смотрела на него, не понимая, чего он застыл.

— Может, ты уже перестанешь светить мне в глаза? — спросила я, заметив, как он вздрогнул. — В чем дело? Жень, я с тобой, кажется, говорю? Алле, ты меня слышишь?

Женька опустил фонарик и, спотыкаясь, натыкаясь на углы, вышел в прихожую. Час от часу не легче! С ним-то что такое? Думала, только Алик страдает подобными заходами.

Судя по грохоту, Женька искал на кухне свечу, но разве в таком беспорядке найдешь что-нибудь быстро и вовремя? Я отправилась ему на помощь. Общими усилиями откопали захудалый огарок и подожгли его, потеснив кухонную тьму.

— Что ты на меня так смотришь? — поймав на себе изучающий взгляд Женьки, осведомилась я.

— Хочу понять, что стало с Кибелой. Куда она пропала? Кто занял ее место? Эту девушку я совсем не знаю.

— Ты любил во мне свет, почему же не можешь полюбить мой мрак? – Я рассмеялась и поднялась, двинувшись к нему. – Он влечет тебя, окутывает неизвестностью, но и страшит. И в этом мороке охотник вдруг превращается в добычу.

— Э-э, ты чего? — попятился от меня Женька и уперся ногами в подоконник.

— Я буду звездой в твоей непроглядной ночи. Ты будешь принадлежать мне.

— О чем ты говоришь? Ты меня пугаешь.

— Один грамм жертвенности взамен двадцати одному грамму твоей души.

Женька присел на подоконник: пятиться уже было некуда. Я оказалась рядом с ним, уплывая в глубины цветных отражений его зрачков. Я ощущала покачивающихся над плечами змеек, вдыхала аромат гривилат куки и властвовала над влюбленным сердцем. Сердцем шута. Уверена, Женька тоже видел и цветок, и серьги, и висящий на груди ключик, отражающий свет огарка. Чувствовал на ощупь теплый бархат платья, острые пуговицы и колючие стразы, выложившие завиток на обнаженном плече. Но тому, что он прошептал, запустив пальцы в мои еще сырые волосы, я почему-то придала значение намного позже.

ГЛАВА 4

Ранним утром я как обычно бросилась в бега, незаметно выскользнув из предрассветной тишины. Я брела по пустынным дворам, чувствуя себя потерянной и несчастной сволочью. Думала о Женьке, с которым расстанусь на месяц-два, о бедной Либре, о хитроумном Алике. Выползая на свет, искала в нем надежду и утешение. Солнечные лучи пробуждали город. Может, и Либра очнется от холодной тьмы и вернется в жизнь?

Вывернув из переулка и собираясь пересечь площадь, я разглядела напротив еще закрытых заведений знакомый мопед. Ларискин. Не зная, откуда эта змея может выползти, я осталась ждать ее неподалеку, сев на кирпичный бортик клумбы. Так я просидела, как круглая дура, больше часа, уже начав дремать в скуке затянувшегося ожидания.

— Надя? — спросил кто-то сбоку. Морщась от слепящего солнца, я повернулась к возникшей рядом высокой фигуре. — Что ты здесь делаешь?

— Сижу, как видишь.

Костя подозрительно посмотрел на часы. Да-да, 6:10 утра, и что? Самое подходящее время, чтобы торчать напротив закрытых забегаловок и ждать улов.

— Ты знаешь, что случилось с Либрой? — с укором поинтересовалась я.

— Да. Я вчера вернулся из поездки. Прослушал оставленные Женькой сообщения. Мне очень жаль. Как она сейчас?

— Стабильно в коме, — зло отозвалась я и потеснилась, когда Костя присел рядом. — Хоть бы навестил, если пустят.

— Непременно. Ты кого-то ждешь?

— Лариску. У меня к ней имеется ряд вопросов. Вчера ее везде искала, но так и не нашла. Сейчас увидела ее мопед. Вот жду, когда она объявится. Ты знаешь, где она живет?

— Нет. Она – девушка скрытная. Ты уверена, что тебе стоит встречаться с ней?

— Она – звено длинной цепи необъяснимых событий, заковавших меня в кандалы.

— Это как-то связано с Любой?

Я пристально посмотрела на взволнованное лицо Кости, вглядываясь сквозь черные стекла его очков. Ему тоже показался странным этот несчастный случай?

— С чего ты взял?

— Леха рассказал, что она настойчиво звонила тебе среди ночи. О чем-то хотела поговорить. О чем-то очень важном и срочном. А после эта нелепость… На мой взгляд, подозрительное совпадение.

— Словно кто-то не позволил встретиться со мной и поведать нечто, что ей стало известно? О ком-то или о чем-то?

— Да. У тебя есть какие-нибудь предположения? Что она хотела тебе сказать? Что могло ее так обеспокоить?

— Есть одна догадка. Но я ни в чем не уверена. Думаю, что это как-то связано с книгой, которую я дала ей почитать.

Я замолчала, вообще не зная, зачем обмолвилась об этом. К тому же, ответ выглядел более чем глупо. Я должна была отразиться в очках Кости кромешной дурой. Язык бы мне откусить!

— Ты о той книге, что она оставила у Лехи? — вместо того, чтобы покрутить пальцем у виска, вполне серьезно уточнил Костя.

— Откуда ты знаешь?

— Он сказал, заметив, что при этом она выглядела чудаковато, словно не могла оторваться от нее. И даже попросила Лешку забрать у нее книгу силой, если понадобится. Что это? Люба стала меняться, когда начала ее читать. Ведь ты это тоже заметила? Надя? Расскажи, что тебе известно. Может, вместе нам удастся понять, что происходит.

Мне нужен был сообщник в таком странном деле, на которого я могла бы положиться в случае острой надобности. Для меня одной всех событий было слишком много. Я лишалась пособничества Алика, оттолкнулась от Женьки и Лешки, а Верке припудривать мозги чертовщиной – бесполезно. Она вручила бы мне градусник и велела бы измерить температуру. Наверное, поэтому я все выболтала Косте, хоть совсем его не знала. Переложила на него всю ответственность, на случай, если окажусь следующей. Опасность окружает меня повсюду, врагами становятся близкие люди и даже предметы. И я сама, в своей иной жизни, заключенной в дьявольской книге.

Костя слушал меня с повышенным вниманием и настороженностью, но когда я вытащила из целлофана фото, похоже, уверовал в правдивость моих россказней.

— Ты полагаешь, Алик способен на такое?

— Он помешался на этой книге и готов пойти на все, чтобы заполучить ее. И Лара Фобия может быть с ним заодно.

— Лара? Но ведь они практически не общаются.

— Что вовсе не мешает им иногда проводить вместе ночи. А публично они друг друга просто не выносят! Странно, да? Негаданно появляется на кладбище, на похоронах Печкина, роняет слезы у его гроба, а потом эта книга оказывается на скамейке у моего подъезда!

Костя ткнул меня локтем в плечо и кивнул в сторону. Я повернулась и увидела незнакомку, усаживающуюся на Ларискин мопед. Мы с Костей торопливо поднялись и подошли. Оказалось, ждали напрасно: Лариска несколько дней назад продала свой мопед. Но к счастью, девчонка ее знала. Они вместе работали в одном ресторанчике официантками. Костя, включив свое обаяние, уломал красавицу дать нам адрес забегаловки.

— Ты возвращайся домой, Надя, — сказал он мне. — А я в перерыв заскочу в это местечко и поговорю с Ларой.

— Держи меня в курсе. Позвони и отчитайся. Договорились?

Костя кивнул, пожал мне руку, которую собирался поцеловать, но вовремя опомнился, и пошел к оставленной на обочине машине. Я устало поплелась к дому, гадая, правильно ли поступила. Вдруг Костя – сообщник Алика и этой рыжей прохвостки? А если крот подослал напарника, чтобы тот втерся в доверие и добрался до книги? А я ему подробности относительно попыток убийства выложила! И фото отдала! Какая же я дура! Черт дернул раскрыть пасть! Что же я наделала? Теперь они сообща меня придавят. О-ой, как же хотелось надавать себе тумаков.

Когда дошла до дома, полностью уверилась в том, что Костя заодно с Али. Развел меня, как пасечник пчел! Выведал все, что мне известно и поехал докладывать о проделанной работе злому гению. Ведь не зря же он оказался в шесть часов утра на площади? Наверное, он следил за мной с вечера. Караулил у Женькиного дома? Тьфу, целлюлит на вашу задницу! Почему же я раньше до этого не додумалась?

Как и следовало ожидать, Пешка нагадил в прихожей и сделанным гордился. Отомстил за мое к нему пренебрежение. Оглядываясь и прислушиваясь, я быстренько выгуляла его в ближайшем палисаднике и заперлась в квартире, опасаясь скорой расправы. Посмотрев на сумку с барахлом Печкина, не смирившись с ее нахождением в зале, перетащила на балкон. Зеркало отвернула к стене. И все равно ощущение, будто меня окружили со всех сторон ядовитые твари, по-прежнему не отпускало.

Собираясь идти завтракать, я посмотрела на безобидно лежавшую в сторонке книгу. Мне хотелось облить ее керосином и поджечь, чтобы от нее ничего не осталось. Но знала, что она этого не позволит. Она имеет надо мной, как и над другими, всепоглощающую власть. Я ненавижу ее, но робею в омуте ее совершенства. Перед глазами так и вставал образ сидящего на балконе Печкина, вперившегося остекленевшими глазами в полотно. Книга по глотку выпила его жизнь. Вобрала в себя волю, затянула целиком в описанный мир.

Представлялась мне и Либра, стоявшая в ванной и погруженная в чтение. Не глядя, чтобы не отрываться, она протянула руку к фену, на ощупь щелкнула кнопкой и… А если она тоже смотрела на обложку, манимая удивительным светом? Пытаясь выяснить, открытой была книга или нет, я вытащила первый попавшийся детектив в похожей обложке. Несколько раз уронила его на пол. М-да. Трижды книга упала, закрывшись на лету, дважды смялись листы и обложка, и лишь единожды она легла вниз страницами.

Что заставило сердце Печкина остановиться? Если не переживаемые героями приключения, то эта самая дверь, на которую он, по рассказам соседки, смотрел.

Допив чай, я села перед кроватью, положила на нее книгу и уставилась на золотящуюся полоску, решив на себе испытать силу рисунка. Рядом на тумбе отсчитывали минуты маленькие часы, но ничего не происходило. Разве что, после бессонной ночи меня потянуло в дрему. Я смотрела и смотрела на яркую траву, даже чувствуя ее влажный запах. Вдыхала крупицы витающего в воздухе света и, бросая вызов роскошным вратам, уже тянулась к изогнутой ручке, чтобы распахнуть их и ворваться внутрь. Книга… в ней нужно искать ответы на вопросы. В ней Либра узнала нечто такое, что касалось… меня или ее? Кого-то из наших общих знакомых? Пусть это окажется именно так! Пусть это окажется бывалым несчастным случаем по неосторожности, а не замаскированной попыткой убийства.

Я привалилась к холодным рюшкам покрывала и вырубилась. Медленно просыпаясь, с трудом вспомнила, что проводила рискованный эксперимент и всполошилась. Не верила тому, что по-прежнему жива! Отпрянув от кровати, посмотрела на все так же невинно покоящуюся рядом подозреваемую. Почему же меня она не убила? У нее была прекрасная возможность. Или дело в том, что я не дочитала ее до конца? Но ведь Алик ее проглотил, и ему, гаду очкастому, хоть бы хны. А что это я положила ее, побывавшую в гробу рядом с покойником, себе на кровать? Она наследила всюду! Оставила отпечатки своего присутствия по всей квартире!

Взяв ее двумя пальцами, собираясь переложить на трюмо, я заметила торчащий между листами язычок закладки. Тот самый фантик, которым я отмеряла пройденные километры населенных душами земель. Но до того места я еще не дочитала. Значит, его туда переложила Либра. Может, она тем самым оставила мне подсказку того, что собиралась рассказать? Почему он не вылетел, когда книга выпала у нее из рук? Или книга вовсе не была уронена, а подложена под бессознательное тело уже после удара током?

Я осторожно раскрыла книгу на указанном месте и начала читать, мгновенно погрузившись в прохладу пасмурного вечера. Мрачный лес, серебристый песочный берег и неподвижная иссиня-черная гладь озера. У самой кромки стояла чародейка – повелительница вод. Ее длинные волосы были обвиты нитью жемчуга, над плечами покачивались бусины подвесок, а в глазах дрожали ледяные слезы. Она так устала казаться всем несокрушимой! Больше не осталось сил для притворства.

Припав на колени, она впилась жемчужными ногтями в песок, сжала горсти в кулаках и посмотрела в сторону озера.

— «Что ты сделал со мной? — спросила она, разведя руки в стороны и подняв лицо к небу. — Ты даровал мне одиночество. Ненависть сжигает меня изнутри. Но я хочу, чтобы ты вернулся, чтобы был со мной. Прах. Вот что ты мне оставил. Пепел, в котором бьется еще живой феникс! Ты так и знай, мой суженый, твоя любовь будет принадлежать мне одной. И как бы высоко ты ни летал, кружась в лучах славы, тебя будет манить на темное дно! К своему похищенному мною сердцу»!

Владычица вод поцеловала кулак и бросила в воду горсть песка, по которому когда-то в ее обитель приходил рыцарь. Поднявшись с колен и приложив ладонь к кулону-трезубцу, висящему на груди, злорадно проговорила, глядя вдаль:

— «Ни одна женщина не родит тебе дитя! Да превратятся все младенцы, что коснулись света и те, что лежат во тьме чрев своих матерей, в лягушек! Да будет так!»

Меня выдернуло с озерного берега, и я снова вернулась в комнату, озираясь в попытке понять, что не так. Краем уха уловила шорох и поспешно обернулась. Никого и ничего. И опять шур-шур, цок-цок. Отложив книгу, я поднялась и подошла к окну. Заглянула на балкон. Размытое пятно пробежалось по сумке, заскочило на подоконник и врубилось в стекло. Я в ужасе отскочила, готовая звать на помощь соседей. Следом ужас сменился совершенно другим страхом: осознанным, взращенным суеверием.

По балкону летала птица, ошалело бьющаяся в стекло, решетку, потолок в попытке вырваться из ловушки. Привалившись к откосу, прижав руку к груди, я наблюдала за агонией, пока пернатая дурында не обрела свободу. Как она могла залететь на балкон? И что ее туда завлекло? Уж не соседская ли сумка, черт бы ее побрал? Или это всего лишь примета, предостерегающая об опасности? Сулящая мне несчастье! Неужели Либра…

Я ринулась в зал, повалилась в кресло и начала звонить Верке. Два раза ошибалась номером, трясущимися пальцами нажимая не на те кнопки. Наконец, дозвонилась. Нет, у Либры все без изменений. Мать и брат церберами стерегут ее покой, не позволяя никому из друзей даже приблизиться к палате. Что ж, наверное, несчастье грозило лично мне.

От заигравшего мобильника я едва не подскочила. Сладив с нервами, долго не решалась ответить. Дал о себе знать Костя, с которым мы утром обменялась номерами. Так, ладно, посмотрим, что будет дальше.

— Алло, — сказала я почти будничным тоном.

— Я был сегодня в том ресторане, — перешел сразу к делу Костя. — Лара действительно там работала, но недавно уволилась. Я пробил ее адрес. Съездил к ней домой, но мне никто не открыл. Соседка сказала, что та не объявлялась дома уже несколько дней. Оказывается, она снимает эту квартиру. Понятия не имею, где ее теперь искать. Если случайно увижу, поговорю и дам знать, как и что. Ну ладно, пока.

Сочиняет или все сказанное – правда? Могу я ему доверять или нет? Как я устала от этих вопросов! Как человек может нажить себе неприятностей на ровном месте! Другим бы стоило у меня поучиться.

Быстренько собравшись, я заскочила в автобус и поехала в ресторан, чтобы лично удостовериться в правдивости сказанного Костей. А то знаю я этих сказочников!

Как ни странно, он не соврал. Таким обаянием, как он, я не обладала, потому адрес Лариски мне заполучить не удалось: бывшая напарница сочла меня подозрительной. Вначале один пришел и допытывал, следом другая пожаловала за теми же ответами. Если Костя знал все заранее, (находясь в одной связке с Лариской и Аликом) стал бы ехать сюда и пытать эту недоверчивую зануду? Вероятно, мои опасения касаемо его персоны были напрасными. Иначе уже подтвердились бы сейчас.

Пока стояла на остановке, прокручивая в голове отрывок прочитанного, я вдруг поняла, почему прикосновение к детской коже вызывало во мне легкое отвращение. Почему дети напоминали мне лягушек! В мире Элпис они по велению владычицы вод все обернулись жабами, головастиками, лягушками! И эти слова отчаявшейся женщины! То же самое говорила (цитировала) Либра! Она стала нездорово подражать полюбившейся героине. Начала носить украшения, напоминающие подводное царство: жемчуг, бисер, заколку-ракушку. Даже губы красила так, чтобы заострились кончики. И эти ее изменения… перламутровые ногти, утончившаяся переносица, потемневшие глаза. Она с каждым днем все больше походила на владычицу Лайбе! Что же я наделала? Сама протянула ниточку Элпис, да еще и Либру свела с Лайбе! Боже мой! А ведь мы и впрямь загнали себя в западню.

Едва не проворонив автобус, я заскочила в него. Прошла в самый «хвост» и, заняв свободное место, притулилась у окна.

— Девушка, а девушка? Можно с вами познакомиться?

Только когда меня кто-то ткнул в плечо, я поняла, что обращаются ко мне. Собираясь дать отпор, я со свирепым видом оглянулась. Оказалось, Ванька, демонстрировавший в улыбке тридцать два зуба. Нет, тридцать три – один он давно точил на отчима.

— Привет! — спешно занял он освободившееся сидение напротив. — Как делишки? А я тут к Алику намылился. Махнем вместе? Купим по пути пива, посидим в тесной компании! Я тут диски прикупил. Посмотрим!

— Да поздновато, — посмотрев в окно, выискивала я отговорку. Как ему сказать, что мой дружок будет рад пришлепнуть меня, такую остолопку, что сама то и дело напрашивается? Но, как бы то ни было, Ванька меня не кинет. В любой момент признаюсь, что я – его кузина. А крота мне нужно пощупать. Пойду ва-банк! Мне уже нечего терять.

— Да мы же тебя проводим! — продолжал уламывать меня Ванька, игнорируя сопение вставшей рядом дамочки. — Доставим точно по адресу! В целости и сохранности!

— Ладно, — нехотя согласилась я и первой уступила даме место.

Представляю, как вытянется морда крота, когда я завалюсь в его нору! Наверное, таких наглых самоубийц ему встречать пока не доводилось. Я сбросила Верке сообщение, в котором не к месту дала понять, где буду находиться. На всякий случай, чтобы знали, где искать, если пропаду.

По пути к Аликову дому мы купили упаковку баночного пива, соленый арахис и сухарики. Ванька трепался о чем-то, а я думала, как поведет себя мускусный крыс, когда поймет, что мне известно больше, чем он предполагал. Кажется, я не собиралась подавать виду? Плевать. Если Костя с ним заодно, то уже поставил в известность. И будет только хуже, если я и дальше стану притворяться.

А если Костя на моей стороне и, соответственно, не перелил ему мои утренние откровения? Тогда я сама сдамся с потрохами. И неизвестно, какими будут последствия.

Так, признайся, Денька, что ты боишься. Трусишь, как маленькая! Трясешься перед каким-то облезлым кротом! Ты, что правит воздушными стихиями в роли Элпис! Ты, которая противостоит всему и всем в шкуре Ядан! Стыдно.

Мы спустились в подвал, и я постучала в дверь. Алик, похоже, поджидал своего дружка: открыл почти сразу и опешил, когда увидел мою рисковую персону нон-грата.

— Над-дя?

— Привет! — сказала я и ввела его в ступор своей улыбкой, такой же негаданной и не уместной, как посланная Верке смска.

Мы вошли в его дупло и начали устраиваться за столиком. Алик постоял у двери, потом опомнился, торопливо крутанул в скважине ключ и пришел к нам. Начал разбирать место под пиво, принесенные Ванькой диски и скользкие пакеты с закуской. Все, что имело какое-либо отношение к книжным делам, было убрано с глаз долой, чтобы избежать ненужных вопросов. Значит, Ванька не в курсе тайной страсти своего приятеля? Что, боишься, как бы кто не посягнул на твою «прелесть», Голлум проклятый?

С час мы просто болтали. В основном, конечно, брехал мой братец. Потом за пивом и орехами смотрели фильмы. Пока я пыталась разорвать пакетик с сухариками, Ванька с Аликом о чем-то пошептался, одобрительно подмигнул и неожиданно смылся. Подобного финта после его заверений, что он меня непременно проводит, я никак не ожидала. Неужели и он в шайке облепивших книгу паразитов? Почему крот не хотел его отпускать? А я, такая смелая и глупая, осталась наедине с чудовищем, в его подпольных владениях.

В сетях паутины. Ладно, пауков бояться…

— А где Ванька? — беспечно спросила я, удобнее укладываясь на кушетке. — Ушел, что ли?

— У него возникли срочные дела.

— В туалет никак? А какие еще у него могут быть срочные дела?

Крот не смотрел в мою сторону, делая вид, что увлечен фильмом и пивом. Что, разве не поспешишь взяться за подушку, гнусный притвора? Чего время зря тянешь? Или боишься, что я подниму шум и привлеку внимание соседей? Так сделай звук погромче! Боевиков не смотрел, что ли? Так, ну это уже безобразие! Неслыханная наглость! Так игнорировать того, кого намереваешься убить! Долго мне еще сидеть без внимания со стороны убийцы?

— Зачем ты пришла, Надя? — не оборачиваясь, спросил Алик, с умным видом пялясь в ползущие титры.

Нет, это уже ни в какие ворота…! Какого ответа он от меня ждет? Я пришла, чтобы ты меня придушил! Я – жертва с доставкой на дом, мать твоего деда в турецкую баню!

— Зачем? — переспросила я, хрустя сухариком. — У меня к тебе предложение.

— Предложение? — действуя на нервы своей безучастностью к моей дальнейшей судьбе, монотонно откликнулся Алик.

Поднявшись, я прошлась по комнате, выключила монитор, чтобы он не отвлекал крота бесконечным списком, и встала возле столика, пальцем двигая банки с пивом.

— Помнится, ты советовал мне подумать? Говорил, что близок к разгадке очередной тайны? Причем, имеющей отношение к тому, что случилось с Либрой.

Я выждала немного, внимательно наблюдая за кротом. Уловит ли он двузначность последней фразы? Эта тварь ничем себя не выдала, хоть и заинтересовалась.

— И нам будет легче добраться до истины, если у тебя в распоряжении будет «Незапертая Дверь»? Так вот, я хочу ее продать.

Алик часто заморгал, забегал очумевшими глазами по полу, хрипло кашлянув и нервно облизав губы.

— Сколько ты за нее хочешь?

Он явно не ожидал от меня подобного, удивленный тем, что я намереваюсь расстаться с этим чудом и передать ему право обладания книжкой. И всем потусторонним миром.

— Штуки баксов будет достаточно, — немного подумав для видимости, продолжила я переговоры. — Уступлю по старой дружбе. Так-то ты же знаешь, ей цены нет. Но с условием, что ты будешь оповещать меня о продвижении своих открытий.

— Да-да, конечно! Только мне нужно время, чтобы собрать такую сумму. А ты можешь отдать мне ее вперед? А чуть позже я с тобой рассчитаюсь.

Разделаюсь, ты хотел сказать? Расплачусь сполна? Нет уж, вначале деньги, потом кресла, мой дорогой. За удовольствие надо платить. А ты мне за моральный ущерб о-го-го сколько задолжал! Тебе она еще по дешевке достается! Не надо никого убивать, избавляться от тела, заметать следы и стряпать алиби! Неужели моя жизнь и того не стоит?

— Хм, какой ты ушлый! — усмехнулась я, игриво погрозив пальцем и мимоходом подумав, что во мне подохла неплохая актриса. — Нет, ты пока собирай деньги, а я как раз ее дочитаю.

— Хорошо, — все же возликовал крот, предвкушая сладостный момент. Даже улыбнулся так, что можно было пересчитать все его мелкие зубки. — Жаль только время терять. Может, ты хотя бы будешь ее приносить сюда, как раньше, чтобы у меня была возможность…?

— Договорились!

Алик глянул на меня и недоуменно заморгал, сомневаясь в моей вменяемости. Разве не этого ты добивался? Да, я сдалась, испугавшись за свою еще совсем неизношенную, бывшую в употреблении двадцать пять лет шкуру. И готова отдать за нее книгу, хоть видит небо, я словно отрываю от себя кровавый кусок плоти. Ты прекрасно понял, что запрятано под мой мелкий бизнес. Я отдам тебе земли с лягушками, рыбами, чародеями и лошадьми, лишь бы ты не помышлял больше о расправе со мной или еще с кем бы то ни было.

— Ты чем-то озадачен? — спросила я, привалившись к столу.

— Да, если честно. В нашу последнюю встречу мне показалось, что ты… мне не доверяешь?

— По-моему, вполне понятно. Как-никак я застала тебя в своей спальне, замершим над моей кроватью с подушкой в руках. Чего же ты от меня ждал? Я ведь просто трусливая девица.

Никогда прежде не замечала, чтобы Алик, вечно болезненно-бледный и мерзнущий, так заметно краснел. Вот уж не думала, что убийцы умеют смущаться. А крот, прижатый каблуком, стушевался, как невинная барышня. Но не такой отдачи я ожидала, дав ему понять, что мне известно о его намерении расправиться со мной.

— Признавайся, что ты делал в моей комнате той ночью? — продолжала я шутливо и, склонив голову, наблюдала за ним. — Никак придушить меня хотел?

— Да ты что, Надя! — возмутился крот, начав протирать рукавом внезапно вспотевший лоб. — Я просто не мог уснуть: не привык спать в чужом доме. Пошел на кухню покурить. Проходя мимо комнаты, увидел, что ты забыла погасить свечу. А рядом с ней лежала сдвинутая на тумбу подушка, что в любой момент могла загореться. Вот я и решился, опасаясь пожара, убрать ее и заодно потушить свечу.

Врешь, падла. Сочиняешь басни, Крылов, блин! Допустим, так и было. Ну подошел, задул свечу, забрал подушку и иди! А ты еще несколько минут стоял рядом и пялился на меня, вцепившись в орудие готовящегося преступления!

— Спасибо, ты такой заботливый, а я – жутко рассеянная! А почему же ты не вышел сразу, как только устранил опасность возгорания?

— Не пойму, ты мне что, не веришь? — занервничал Алик, начав, как обычно в таких случаях, наводить порядок.

— Да я пошутила, Алик! Неужели ты думаешь, что я могу заподозрить своего друга в том, что он и впрямь собирался меня удушить? Оно, конечно, есть за что… Кстати, ты зачем пожилых людей пугаешь? На невинных старушек среди ночи охотишься?

— О чем ты?

— А кто шугнул мою соседку из третьей квартиры? Не помнишь, как стоял среди ночи в темном подъезде, когда она на тебя наткнулась? У тебя в руках еще мой сотовый в тот момент зазвонил. Вспомнил?

Вот теперь я дождалась соответствующей реакции. Алик поднял на меня глаза, показавшиеся неживыми, и холодным взглядом впился в лицо. Стиснул свои мышиные зубки так, что заходили желваки. На меня уставился совершенно незнакомый тип, медленно сжавший лежавшую на коленке руку. Так, словно приготовил ее для удара. У меня по спине побежала струйка пота, похожая на спугнутую змейку. Ну, вот и все, нарвалась, ядрена вошь, со своим выпендрежем и играми в рейнджеров. А могло бы все закончиться тихо и мирно. Алик заполучил бы книгу, и надобность в моем убийстве отпала бы сама собой. Мы расстались бы чуть ли не лучшими друзьями, источая фальшивое радушие, поддерживая взаимную недосказанность и избегая прямолинейности. А теперь что?

— Что ты делал ночью в подъезде? Да еще с моим телефоном?

Алик медленно поднялся, глядя вниз, и я невольно попятилась, зажав за спиной увесистую банку с пивом.

— Мне нужно было позвонить. Я взял твой телефон, так как мой разрядился, ты же знаешь. И чтобы тебя не побеспокоить, вышел в подъезд. А тут эта тетка, откуда ни возьмись, вынырнула из темноты.

— И Либра позвонила следом. Не так ли? Почему ты не ответил?

— Она звонила не мне.

— Тогда отчего же не разбудил меня?

— Не хотел зря беспокоить.

— Хм, а тебя не насторожило, что она звонит среди ночи? Не натолкнуло на мысль, что с ней могло что-то случиться?

— Да ей нет ничто, звякать без всякого повода в любое время суток. Она ночами лазает по дискотекам и вообще не обращает внимания на время. Не впервой. Я подумал, что не стоит тебя будить из-за ее очередного приступа безрассудства.

Тут мне возразить было нечего. Либра действительно частенько нарушала все правила приличия, забывая о часах, когда была взбудоражена своими похождениями. К тому же, крот не знал, что мы с ней в ссоре.

— А тебя-то, блюститель порядка, что за срочность толкнула звонить кому-то в столь поздний час? Либре пеняешь, а сам?

— Меня ждала девушка. Я собирался провести с ней ночь, — начиная открыто злиться, продолжал оправдываться Алик. — Но ты упросила меня остаться. Должен же я был предупредить ее, что не приду? Иначе бы она всех на уши подняла. А раньше возможности не представилось.

— Я сорвала твое рандеву? Пардон! Если бы я только знала! А кто эта дама?

Сто пудов, твоя соумышленница – Лара Фобия. Что молчишь? Не знаешь, как отвертеться? Или ты слету это сочинил, и никакой бабы у тебя нет?

— Какое это имеет значение? К чему эти расспросы?

— Любопытно. Ну, так ты позвонил ей?

Алик вытащил из кармана телефон, потыкал по кнопкам и протянул мне, велев самой спросить об этом у некой Анны. Я для видимости отмахивалась, но быстро уступила. Анечка, поверив, что я сестра Алика, подтвердила, что крот ей и впрямь как-то звонил среди ночи. Они собирались встретиться, а когда он не пришел, она ему пыталась дозвониться, но абонент был вне зоны доступа. Потом Алик объявился. Она еще заметила, что он звонит с чужого телефона.

Подстава или правда? Может, крот подговорил эту девочку подтвердить все, если в этом появится необходимость? Уж больно охотно Анечка выкладывала нужную информацию гипотетической сестре приятеля. Впрочем, что это меняет? Он мог поговорить с ней, тем самым оправдав свой выход в подъезд. На самом же деле, он мог возвращаться от дома Либриной бабки, когда его нечаянно застукала тетя Глаша. Стоп! Если он уже побывал у Либры и организовал ей несчастный случай, как она могла после этого звонить? Кажется, я заигралась в детектива! Тоже мне, нашлась Настя Каменская! Пора завязывать. Аналитик из меня, как из ишака верблюд. И все же, не убедил ты меня, паучья морда! Слишком уж заметены следы. Все твои оправдания шиты белыми, сургучовыми нитками. Ладно, сделаю вид, что поверила.

— Ну что, успокоилась? — наведя порядок на столике, пробурчал Алик, избегая моего взгляда.

— Извини. Просто все эти события сводят меня с ума! Сама не знаю, что говорю. Ладно, я пойду.

— Проводить?

— Не надо. Спасибо.

— А что насчет завтра?

— Часов в десять буду у тебя. И кое-что расскажу. Возможно, это поможет нам разгадать еще одну загадку.

Алик с недоверием посмотрел на меня, и я подумала, что переигрываю. Прикидываться наивной простачкой, видно, мне не идет.

Забрав с собой одну банку пива, я выскочила из подвала и только сейчас почувствовала, как сладок вечерний воздух. О, звездное небо! Деревья, фонари! Я могла бы вас уже не увидеть. После усиленно скрываемой тревоги, я позволила себе расслабиться и вволю потрясти коленками. Ах, как они поплясали в нервозном ознобе!

Медленно двигаясь вдоль дороги, я случайно заметила крадущуюся вдоль обочины «девятку». Мне сразу показалось, что пасут именно меня, одиноко бредущую по пустынной площади. Не оглядываясь и не подавая виду, я ускорила шаг. «Девятка» ползла следом, держась на расстоянии. Я свернула на аллею погруженного в темноту парка, и машина завернула следом.

Ясно, значит, и впрямь хвост тянется за мной. Но кто? Сообщники Алика? Ванька, подозрительно смывшийся без объяснений? Ну все, мне кранты. Сейчас прижмут в подворотне, затолкают в машину и вежливо попросят отдать им книгу. Алик все же решил меня грохнуть? Но ведь у меня нет никаких доказательств, даже если он к чему-то и причастен! Ему с моих слов ничего не припишут. А-а, не хочет платить штуку баксов! О чем я думаю? Нашла время! Надо сматываться!

Меня колотило от ужаса, я чувствовала на себе взгляд сидящих в тачке, и тело сковывало от предчувствия, что меня вот-вот подрежут. Не зря же билась в окно птица? Должна же примета оправдать себя? Неспроста же их придумывают.

Я даже не поняла, когда мой быстрый шаг перешел в бег. Петляя по всем закуткам, я мчалась к дому бешеной козой. На ходу выискивая ключи, молила об одном – успеть открыть замок, заскочить в квартиру и закрыться изнутри.

Оглянувшись, я поискала свет фар, но поняла, что от меня отстали. Заблудились в этом лабиринте стоявших зигзагами домов? Значит, не местные. Вот он мой шанс! Отдышусь потом! Сейчас нужно брать дрожащие ноги в руки. Если за мной гонится не паранойя, то я успею скрыться.

Я выбежала из-за угла, намереваясь обогнуть палисадник, и вскрикнула при виде машины, остановившейся у подъезда. Внутри все оборвалось, когда я увидела выросшего на аллее высокого, крепкого парня. Земля размякла и ушла из-под ног.

— Надя! — крикнул он мне, торопливо взмахнув рукой.

Я чуть не села на асфальт, когда этот громила подбежал ко мне и оказался Костей. От испуга я не узнала его даже по голосу. На фига он надел кепку?! Нашел время рядиться Шерлоком Холмсом! Доктора Ватсона на твою голову!

— Что случилось? — спросил он, пока я хватала ртом воздух в попытке отдышаться. — От кого ты убегала?

— Да это я вечерней пробежкой занимаюсь! Полезно для здоровья! А ты что, следишь за мной?

— Да, — просто ответил Костя. — Я был с Верой и Романом, когда ты прислала сообщение. Написала, что будешь у Алика. Я обеспокоился. Решил подстраховать и проводить до дома. Зачем ты рисковала, отправившись к Алику одна? Ты же уверяла, что…

— А иначе побеспокоиться о моей безопасности ты не мог?! — заорала я, огрев его по плечу банкой и пнув по ноге. — Ты хоть представляешь, что я сейчас пережила?! У меня сердце могло остановиться!

Не встретив сопротивления, я принялась хлестать Костю изо всех оставшихся сил, всхлипывая, икая и задыхаясь. Вначале он защищался руками и пятился, оторопело глядя на меня, а потом поймал за запястья и прижал к себе.

— Прости меня, прости! Я не хотел тебя напугать, — погладив меня по голове, виновато проговорил он. — Думал, так будет лучше. Успокойся, все хорошо.

Я притихла, хоть и продолжала всхлипывать и икать. Только поверила, что спасена и вновь подумала: а что, если Костя заодно с шайкой книгоедов? Влез в доверие, дабы я нашла в нем поддержку и ничего не опасалась. Как это ужасно – не доверять даже своей тени.

Мы подошли к соседнему подъезду и сели на лавку.

— Чье это авто? — вытирая слезы, поинтересовалась я.

— Приятеля. Мою тачку сеструха угнала. Так зачем ты ходила к Алику?

— Предложила ему купить эту чертову книжку.

Я рассказала Косте все, как было: о попытке вывести крота на чистую воду, о его увертках и объяснениях. Послушав себя со стороны, пришла к выводу, что отговорки выглядят малоправдоподобными. Все какое-то неубедительное. Хотите – верьте, хотите – нет. Не доказать, не опровергнуть. Зацепиться не за что.

Мы распили на двоих помятую банку пива, и Костя вернул, как ни странно, фото Печкина. И не стал напрашиваться в гости, не просил показать ему книгу. Хм, не покусился на ключи и даже не огрел на прощание по затылку. Подозрительный тип! У него, если он сообщник Алика, была завидная перспектива. Он мог заполучить то, чем крот так жаждет обладать уже сегодня. Но он этого не сделал. Тактика? Или он в моем лагере? Наверное, я до конца своих дней теперь буду гадать.

Успокоившаяся, но несколько озадаченная таким разгильдяйством воров-кровопийц, я вошла в квартиру и отправилась в душ. Мне нестерпимо хотелось смыть с себя сегодняшний день.

После я и впрямь почувствовала себя обновленной и даже не устрашилась поздним вечером выгулять Пешку. И спала в эту ночь, как беззаботный младенец.

…Утром, разбуженная поставленным на девять часов будильником, я сидела в кухне с бокалом чая. От кофе я окончательно отказалась – он был чужд Элпис. Все думала о предстоящей встрече с Аликом. Неизвестно почему, ручейки моих мыслей стекли к соседскому зеркалу. Что мне опять не давало покоя? Отвернутое к стене, оно больше не пугало. Почему я вспомнила о нем?

Взяв с собой бокал и надкусанную вафлю, я пришла в зал и посмотрела на этот живущий собственной жизнью предмет. И поняла, что мне не давало покоя. Петелька, походившая на замочную скважину. Теперь я была уверена, что это не случайная схожесть.

Подойдя ближе, я коснулась ее и вспомнила о ключике Элпис. Наверное, он подошел бы в идеале к этому «замочку». Но какой смысл? Ключик и замочек, которые ничего не отпирают? Или так было лишь по эту сторону? Может там, где висело это зеркало, оно служило потайной дверью в чьем-нибудь замке? В том, что оно стояло на двух параллелях, я уже не сомневалась. Надо будет забрать у Алика ключик и примерить. Ведь неспроста же он оказался в книге? И, вероятно, неспроста его обнаружила именно Либра. Им пользовалась владычица вод Лайбе? Но ведь он всегда висел на шее Элпис. Мне следовало бы дочитать книгу до конца, но я уже опасалась, что это завершит мое пребывание в этой жизни. Чем, как говорится, чудак не шутит.

Собравшись с духом, поцеловав нательный крестик, я отправилась к Алику, ободренная хорошей погодой. Наверное, все еще ждала, что солнце вытянет за хвост с сонного дна мою бедную Русалку. И кротов-пауков в ярком свете дня я уже не так боялась. С трудом верилось, что это я вчера удирала со всех ног от криминального вида «девятки» и закатила истерику Косте.

Почувствовав, что в глаз попала ресница, я вытащила пудреницу и заглянула в зеркало. Пока избавлялась от досадной помехи, обратила внимание, что у меня совсем не отросли волосы. После окрашивания прошло достаточно времени, но даже на висках не проклюнулся мой естественный цвет. Словно во мне что-то кардинально изменилось, и я стала натуральной брюнеткой. Поумнеть бы еще и можно жить!

Несколько стушевавшись, я пошла дальше, и вскоре оказалась перед дверью кротовой норы. Ну кто нормальный систематически сует ногу в один и тот же капкан? Только я.

Алик дожидался меня с нетерпением. Точнее, не меня, а книгу, конечно. Интересно, существует для него хоть что-то святое? Верит ли он в Аллаха? Или скорее, в Тора и Одина?

— Ну, что ты собиралась мне поведать? — спросил Алик, торопливо заправляя кушетку, на которой, поди, всю ночь ворочался, предвкушая сладостный момент встречи с книгой.

— Прежде у меня к тебе один вопрос.

— Какой? — Крот явно был согласен на что угодно.

— Ты веришь в бога? Нет, не в того фальшивого создателя, сотворившего мир «Незапертой Двери». А в некий высший разум, пред которым мы предстанем на пороге смерти, пред которым ответим за все свои грехи? В то, что еще осталось святого в нас?

Алик угодил в замешательство, не ожидая, что я врублюсь в подобную тему: ведь прежде всегда избегала разговоров о боге, а недавно заверяла, что не верю в существование ада и рая. О чем он подумал, интересно? Что я таким образом взываю к его тайной религиозности? Мол, не убоишься ли гнева Божьего, тварь ползучая, задумавшая взгромоздить на себя грех убийства ближнего своего?

— Конечно, я верю в бога, Надя, я ведь смертен.

Странная психология. Все мы смертны, но далеко не каждый признает, что его жизнью распоряжается всевышний!

— Ты считаешь, что убийство человека – смертный грех?

— Ну а ты, атеистка, иного мнения?

— И ты бы никого не грохнул даже за большие «бабки»?

А за книгу, интересно? Давай же, разубеди меня.

— Еще ни одному не удалось прихватить деньги на тот свет. Знаешь кого-нибудь, кто смог откупиться баксами от бога? Избежать кары небесной, дав взятку архангелу Гавриилу? То, что у нас светлого в душе, вот истинная ценность, которая имеет значение. Лично я не хочу, чтобы за мои грехи расплачивались близкие мне люди. Моя мать, сестра или мои друзья. А с чего ты вдруг заговорила об этом?

Я пожала плечами и махнула рукой, дав понять, что это неважно. Но, как ни странно, все сказанное Аликом произвело на меня впечатление. Вчера я была почти уверенна, что он способен на все, а сейчас будто увидела его в ином свете. Не во тьме моих опасений, накрученных догадок, взращенного подозрения, а в дневном свете обыденности. Все это время он балансировал на двух плоскостях – черной и белой, наступая то на одну, то на другую. И теперь вдруг окончательно, решительно вышел к свету, из жуткого паука вновь превратившись в безобидного крота. Мне почему-то стало легко. Я даже вздохнула, едва ли не поблагодарив небо за то, что ошибалась. Возможно, это временное помешательство, но я хваталась за него всеми щупальцами мятежной душонки. Черное облако безумного сна развеялось, разлетелось клочьями дыма, прояснив небосвод прежнего доверия.

Я рассказала кроту о прочитанном отрывке книги, предположив, что и Либра угодила в выдуманный мир. Выложила все и о покойном соседушке, что по уверениям бабы Нюры, скончался по вине книги. Показала и фото. Алик, либо хорошо умел притворяться, либо и впрямь был удивлен увиденным. Во все лупы просмотрел и признал, что я права: это и впрямь Лариска Зажигалка. И тут же бросился фотографировать каждый сантиметр этого снимка.

— Либра начала ассоциироваться у меня с чародейкой подводного царства вскоре после того, как эта героиня появилась в книге, — между делом размышлял вслух Алик.

— Почему? — удивилась я, наблюдая за его манипуляциями.

— Ох, Надя! А то, что чародейку зовут Liebe, тебя ни на что не натолкнуло?

— А на что оно должно было меня натолкнуть?

— Liebe по-немецки – любовь. Слово намеренно искажено не то для красоты звучания, не то для того, чтобы не сразу обратили внимание на оригинал. Это была очередная закамуфлированная подсказка, оставленная нам писателем. Кстати, я тут подумал. Что, если автор, его живущая здесь половина, увидела тебя и Либру. Он представил вас чародейками, додумал по-своему ваши взаимоотношения, раскрасив в более яркие цвета внешность. Изменил характеры, сплел по-своему судьбы…

— Вряд ли! — отмела я с ходу новую догадку. — Если это действительно так, то этот писарь должен был нас хорошо знать. Слишком хорошо для случайного прохожего! Скажем, он мог бы украсить платье Элпис астрой или розой – всем известными цветами, так? Но он выбрал гривилат, чтобы я, хренов садовод, его узнала. А моя привычка барабанить пальцами по коленке? Он должен был изучить меня, прежде чем вшивать в свою книжную эпопею! И имена! Не каждый знает, что за Денькой кроется Надежда, а за Либрой – Любовь. Либра учила в школе немецкий. Для нее он назвал повелительницу вод Liebe. Он и это знал о ней!

— Ты говоришь о нем, как о простом смертном. Если ему подвластно сотворить такую вещь, неужели он не может считать с вас всю нужную информацию?

Я согласно кивнула. Алик кивнул в ответ, закачивая с фотоаппарата снимки в компьютер, чтобы потом поковыряться в каждом пикселе.

— А что ты думаешь насчет Ларискиного отирания у гроба Печкина? Ты ведь ее лучше знаешь. Что ее с ним связывало? А если дело в книге, то как она узнала, что та будет в гробу? И если вытащила, почему не оставила себе? Могла она подбросить ее на лавку у моего подъезда?

— Остановись, Надя! — повернувшись ко мне, рассмеялся Алик. — Я не могу ответить сразу на столько вопросов. Дай мне время. Я должен подумать. Чуть позже, ладно?

— А мне что прикажешь делать?

— Подумай над тем, что стало причиной вражды двух подруг – Элпис и Лайбе. Найди на это ответ.

Хм, легко тебе говорить! Да тут сам черт копыто сломит, пытаясь разобраться в тесном сплетении полуправды. Я послушно уселась в кресло и принялась вспоминать прочитанное. Где-то мельком упоминалось, что когда-то в прошлом Элпис и Лайбе были очень близки, но позже вели себя то как чужие, то как враги. Может, я не дошла до того момента, где эта тайна раскрывается?

Получив задание, я честно старалась с ним справиться, но все сводилось к ключику и петельке-держателю.

— Слушай, ты тут долго будешь возиться. Я пока схожу домой. Чуть позже вернусь, ага? Дай мне ключ, что я у тебя отставила. Потом скажу, зачем он мне.

Пока крот занимался поиском, припоминая, куда он его спрятал, я незаметно вытащила из его папки паспорт, взяв его в залог оставленной книги. Эх, крот, не нужно держать в подвале документы, когда к тебе захаживают такие дамочки, как Элпис!

Заполучив странное украшение, я поспешила вернуться домой. Уложившись в обычные двадцать минут, вдохновенно ввалилась в квартиру, скинула босоножки и прошла в зал. Прекрасно осознавая идиотизм своих намерений, не находя объяснений своему внезапному порыву, подошла к зеркалу и потянулась ключиком к петельке.

Воткнула. Подошло, как тут и было. И даже не выглядело глупо, хотя вроде бы, совсем не в тему – торчащий ключик в спинке зеркала. Повернула вправо, как если бы хотела открыть дверцу секретера. Что-то внутри крепежа щелкнуло и скрипнуло. Я потянула ключик, подергала, но он намертво застрял. Буквально вгрызся своей козлиной бородкой, присосался орущей пастью.

Выругавшись, я дерзко применила силу и перестаралась, оторвав от рамы спинку, закрывающую изнанку зеркального полотна. С чего, спрашивается, дернуло меня дурью маяться?

Кое-как выдернув ключ, я пошла за клеем. Искала больше часа, уже собралась плестись в магазин, но наткнулась на мятый тюбик «Момента». Перешагнув через Пешку, вернулась в зал, заметать следы своей безалаберности, чтобы соседи потом не подумали, что я из вредности доломала их антиквариат.

Обмазывая клеем края щербатой поверхности доски, я обнаружила немного стертую белую надпись. Можно было предположить, что это номер, лот или серия. Что угодно, что лепят на мебель и прочие деревянные изделия. Если бы эти меловые буквы не оказались внутри и не были выведены с такой вычурностью.

Я подтянула к себе валявшийся на диване листок бумаги. Подобрала забытый Ракушкой фломастер и списала эту непонятную надпись, уже во всем и везде отыскивая оставленные подсказки. Что может значить это сборно-наборное: «ЮА И-3-Е СВR»? Ну ведь ясно же, что ничего. По крайней мере, ничего такого, что может иметь хоть какое-то отношение к книжному делу.

Пришлось снова обмазывать все клеем и сидеть в обнимку с двумя половинами единого целого, сжав их в крепких объятьях. Клей оказался старый и тянулся жидкой резиной, не желая скрывать следы моего насилия. Пыхтя и матерясь, я провозилась с ремонтом до самого вечера. После пошла мыться, а там уж и ужинать – самое время. В общем, только в восьмом часу я собралась идти к кроту, надеясь, что, может, он взломает новую головоломку.

Подобрав лист с кодом или шифром, увидела, что записала его на обратной стороне рисунка Ракушки – ее художественной интерпретации внешних данных Печкина. От этой жуткой карикатуры меня, как и в первый раз, бросило в дрожь.

Когда обувалась, позвонил Костя.

— Я узнал, где сегодня будет зависать Ларка. Сейчас собираюсь туда. Поедешь со мной?

— Да! — скоропалительно изменила я планы, открывая дверь и выскакивая в подъезд.

— Жду тебя у остановки.

Петляя по тенистым закоулкам просторного двора с прогуливающимися мамашами и сидевшими на лавках бабками, я вышла к площади и отыскала у остановки «Ауди». Костя стоял у газетного киоска, читая журнал и попивая минералку. Заметив меня, улыбнулся и кивнул на машину.

— Привет, — сказала я, открывая пышущую жаром дверцу. — Ну что, едем устраивать охоту на золушку?

Расположившись на переднем сидении, я открыла окно и поморщилась от сухой, дышащей выхлопом и пылью жары. У дороги уже не чувствовалось непередаваемого аромата играющего на площади фонтана, обрызганных холодной влагой цветов и переливающихся лужами плит. Кряжистые, бледно-зеленые ивы сменились тополями и карагачами, смиренно соседствующими с потоками проносящихся мимо автомобилей.

Район, куда мы держали путь, я знала очень плохо, потому целиком положилась на умение Кости ориентироваться в городе и понимать сумбурные подсказки прохожих. Нам удалось найти нужную улицу и разыскать среди сотен домов нужный. Заехав непонятно с какой стороны, мы остановились на аллее, под тенью кленовых крон. Возле одного из подъездов стоял бывший Ларискин мопед. Нам оставалось только дождаться, когда она появится, так как подъездная дверь с кодовым замком была закрыта. Да и врываться в компанию ее дружков совсем не хотелось.

— Будем ждать? — спросила я, отстегнув ремень безопасности.

— Время позволяет, — глянув на часы, равнодушно ответил Костя.

Пока все равно попусту теряли время, я рассказала о сегодняшнем посещении кротовой норы. Костя собрался меня отчитать, а я заявила, что начинаю верить, что мои подозрения насчет Алика были надуманными. Костя не стал спорить, пожал плечами и сказал: «И в бесплодной земле может вырасти чудовищное дерево, если ты ожидаешь его прорастания». Интересная поговорка для молодого современного человека.

Я вытащила из кармана рисунок, рассчитывая, что Костя подскажет мне, что это может быть за код или лот, списанный с внутренней стенки зеркала. Но и он понятия не имел. И на то похоже, и на се, но все и не то, и не се. Ни туда и ни сюда. Абракадабра.

— Надя, ты ищешь то, чего там просто не найти, — заверял меня Костя, но я не желала сдаваться. — Ты же сама знаешь.

— Но ведь не зря же эта надпись была спрятана? И не просто так в ней дышит такая каллиграфическая утонченность. Если бы не место, не способ, и не изящество, с которым она была нанесена, я бы тоже не придала ей никакого значения. Может, «юа» это – «ты есть»?

— А дальше? «И-3-Е», что это? Ты есть, и, три, е. И непонятное си-би-ар в конце.

— Да я понимаю, этим буквам удобнее сидеть на бытовой технике, но не в таком витиеватом виде и не под деревянной створкой навесного зеркала. Ладно, забудь.

Свернув листок, я затолкала его в карман шорт и отвернулась к открытому окну, раздосадованная собственным упрямством. Далась мне эта непутная надпись!

Наше молчание затянулось, причем крепким узлом. На улице нехотя темнело, полупустой двор стал еще более безлюдным и погруженным в непривычную тишину. Вдыхая остывающий воздух летнего вечера, мы упорно ждали с моря тумана. Вот подъездная дверь распахнулась, и в лужу растекшегося света вывалилась развеселая толпа. Уже знакомая девчонка, помахав кому-то, пошла к мопеду. Вскоре появилась и Лариска.

— Я сама поговорю с ней, — остановив собравшегося выйти из машины Костю, не терпящим возражений тоном сказала я.

Открыв дверцу и шагнув на аллею, я вытащила фотку и побежала к прощавшейся с дружками Лариске. Увидев меня, она удивленно хмыкнула и бросила взгляд на стоявшую неподалеку «Ауди». Эх, зря мы там остановились.

— Чего тебе надобно, старче? — опершись на сидение мопеда, насмешливо спросила «позолоченная рыбка».

— Спросить кое-что желаю, — в тон ей проговорила я, протянув фотографию.

— Как челобитную царице подаешь! — продолжала куражиться Лара Фобия и рядом не сидевшая с портретом самой захудалой царицы.

— Что ты делала на похоронах этого человека?

— А кто это? — заглянув в фотку, спросила у Лариски нынешняя владелица мопеда.

— Понятия не имею, — нагло глядя мне в глаза, ухмыльнулась Лара и протянула снимок. — С чего ты взяла, что я могу знать этого преставившегося старикана?

— С того, что ты стоишь рядом с его гробом!

— Я стою? А с чего ты взяла, что это я?

— Кончай придуриваться. Любой, глядя на эту фотографию, с уверенностью скажет, что это – ты. Еще раз спрашиваю, что ты делала на кладбище в тот день?

— Что делала? — прикидываясь, будто вспоминает, продолжала ломать комедию Лариска. — А, это же я с могил свежие цветы собирала и торговала ими неподалеку. Мне на норковую шубку не хватало!

Как же мне хотелось выдрать ее жидкие рыжие космы! А что мне будет, если я это сделаю? Ей же сошла с рук эскапада с моей подожженной челкой? За мной должок. Пора бы и вернуть.

Так я и сделала. Вцепилась этой кукле в начес и отволокла к дому, толкнув к стене и ухватив за длинную сережку, чтобы не рыпалась. Морщась и ойкая, Лариска собралась щелкнуть своей зажигалкой, но та своевременно сдохла.

— Порванная мочка будет болеть, — злорадным полушепотом заверила я изогнувшуюся Лару. — Пока доберешься до дома, налипнет пыль, осадят микробы. А после может и начать гноиться. Тебе это надо?

— Отвали, сука! — процедила сквозь стиснутые зубы Лара.

— Отвалю, когда узнаю, что ты делала на похоронах. Откуда ты знаешь покойного? Это ты вытащила из гроба книгу? Это ты мне ее подкинула? Отвечай!

Тут вмешалась защитница-подружка, а вскоре подбежал и Костя, ухватив меня за талию и оттащив от завопившей Лариски. Я швырнула в нее оставшуюся у меня в руке сережку, настаивая сказать мне правду. В итоге Костя увел меня к машине силой, а Лариска, зажимая порванную мочку, осыпая нас матами, укатила на мопеде.

— Не ожидал от тебя такой дипломатичности! — с укором проговорил Костя, когда я зло побилась головой о кулаки.

Что ж, признаю, для выуживания нужных сведений я не приспособлена. Я вообще мало, на что пригодна. Вся наша операция потерпела крупное фиаско. И все из-за меня. Хотя, эта затея была обречена на провал с самого начала. И на что я только рассчитывала? Забыла, что представляет собой Лариска? Ее голыми руками не сцапаешь – обожжешься.

— Ладно, не грузись, — примирительно сказал Костя, выруливая на дорогу. — Найдем другой способ. Если для тебя это так важно, все равно узнаем. Мороженое будешь?

— Лучше водки! — обижено откликнулась я и, вздохнув, покосилась на профиль улыбнувшегося Кости.

Эта случайная улыбка ворвалась в меня, поселилась в решетке ребер бьющей крыльями птицей. Белая, яркая, лучом утреннего света она пронзила каждую клетку, вытесняя мрак, смывая ползущие гусеницами мысли. Я даже на миг зажмурилась и затаила дыхание, не понимая, что со мной происходит. Что за диво дивное?

Все оказалось до банальности просто. Я всего-то… влюбилась. Подлец Амур сидел со своим луком на плече Кости, и когда я совсем того не ожидала, пустил стрелу, угодившую прямиком в сердце. Конечно, как тут промахнуться с такого-то расстояния? Вот лучник-пакостник, так подло нагадить! Эх, чтоб тебе… ныне пресно и вовеки веков облом!

— Эй, ну ты чего? — сквозь снисходительно-сочувствующую улыбку спросил Костя, когда я додумалась распустить нюни.

Конечно, тебе-то чего? Думаешь, я разревелась потому, что не смогла добиться от Лариски объяснений? Тебе даже в голову не придет, над чем я тут так неуместно горюю.

Остановившись на обочине, он протянул мне бутылку минералки, и я надолго присосалась к горлышку.

— Ты как-то сказал, что горечь заедают сладким? — немного успокоившись, смущенно напомнила я.

— Значит, по порции мороженого?

— По рюмке ликера. С арахисовым грильяжем.

— Договорились.

Не пойму, он решил меня сегодня доконать? Метает ножи своих острых взглядов с такой одержимостью! Никакого снисхождения! А какого снисхождения ждать мишени?

Мы вышли из машины, окунувшись в подхвативший нас поток свежести. Я подставила лицо ветру, наслаждаясь прикосновением бьющейся по телу футболки.

— Куда пойдем? — спросил Костя, поравнявшись со мной.

— В «13 стульев».

В несколько душной забегаловке народу было немного, потому Фарух, увидев нас, оскалился и начал расхваливать дорогущие коктейли.

— Мне один ликер и арахисовый грильяж, — охладила я пыл бармена, устраиваясь за любимым столиком у окна.

— А мне чашку зеленого чая, если можно.

— Так нечестно! — возмутилась я.

— Я за рулем, Надя, — виновато напомнил мне Костя и развел руками. — Рядом с тобой я и без того пьянею. А если еще и выпью…

Откуда-то из полумрака выплыл Ванька. Шумно поприветствовал Костю, обменявшись с ним дурковатым рукопожатием и кулакохлопаньем. После настал и мой черед. Братец едва стоял на ногах. Никогда не видела его пьяным.

Вначале я не поняла, что он так бешено орет, пока не увидела шнурки наушников, торчащие из-за ворота футболки.

К счастью, долго за нашим столиком он не задержался, хоть уже и уселся, пододвинув чужой стул. Раскрасневшиеся девчонки и трое пацанов, отмечавших здесь что-то, подхватили его и выволокли на улицу.

— Ты знаком с Ванькой? — удивилась я, посмотрев на Костю, проводившего взглядом шумную компанию.

— Он одно время встречался с моей сестрой. Родители были против, а я содействовал их тайным встречам. Не мог отказать влюбленным. Не знал, что вы тоже знакомы.

— Как тесен наш город! Как переплетены судьбы.

Я дождалась ставшего для меня чем-то особенным напитка. Не могу понять, что же он мне напоминает. Каждый глоток, как жидкий шелк с мелкими стразами. Как прикосновение к атласу с точками бархата…

Костя со своим сообщником Амуром, все еще сидевшим на плече, цедил из белой чашки чай и как-то исподтишка наблюдал за мной. Я же не столь стеснительно изучала его, хватаясь, как бес за грешную пятку, за каждый ненадежный изъян. Я повисала и срывалась с заутюженных уголков его небесных глаз, поскальзывалась и балансировала на тонкой переносице, запутывалась в мягкой светлой щетине и напарывалась на острие кадыка. Не спастись, не погибнуть! Каким оружием он меня побеждал? Скрытое обольщение, вот что он так умело использовал. Он напоминал мне льва своей светлой гривой и силой, скрывающейся за ленивой грацией.

— Кто ты по знаку зодиака? — разделавшись со второй конфетой, как бы между прочим спросила я.

— Лев, — ничуть не удивил меня Костя. — А ты?

— По зодиаку-то я Дева, а вот по жизни – свинья.

Я взяла Костю за запястье и повернула к себе его часы. Е-мое! Половина одиннадцатого. Вот это посидели!

— Мне пора. Негоже и дальше испытывать терпение заждавшегося меня Пешки. Поди, изошел уже на нет от ревности.

Костя вызвался меня проводить. Когда мы покинули кабачок, поинтересовался, кто такой Пешка. Вот умора, он подумал, что это мой гражданский муж! Вообще-то, учитывая планомерность моих личных отношений, на большее мне рассчитывать не стоит.

Несмотря на то, что Костя не ехал, а полз, до моего дома мы добрались минут за семь и остановились напротив жуткой пасти подъезда. Наверное, опять перегорела лампочка. Или какой злоумышленник вывернул, чтобы удобнее было сидеть в засаде. Нет, влюбленная парочка, решив уединиться, доказывала, что темнота – лучший друг молодежи.

Что бы там ни было, совесть не позволила Косте отпустить меня одну в эту черную воронку в столь позднее время. Дойдя в тусклом свете телефонов до двери, я ненадолго скрылась в прихожей. Вышла с зажатым подмышкой пекинесом.

— Когда мне было лет восемь, у меня жила огромная овчарка, — посмотрев на бегающего от дерева к дереву пса, заговорил Костя, когда мы вывернули на аллею. — А у одной девчонки, моей соседки, была маленькая такса. Мы часто гуляли вместе, представляясь окружающим нелепой парой. Потом девчонка, посадив передо мной наших собак, заявила, что мы вот такие же разные и по определению не можем дружить.

Что-то я не догоняю. На что он тем самым намекает? Дает понять, что мне не стоит обольщаться. Мол, куда такой дворняге задирать лапу на породистого кобеля! Успокойся, дорогой, у меня и в мыслях не было затягивать строгач и учить тебя ходить рядом. Будь на твоем месте другой…, но между тобой и мной постоянно маячат мысли о Либре.

— Ты в нее влюблен? — после долгого молчания спросила я, почувствовав, как рука Кости коснулась моих пальцев.

— Да, — тихо ответил он, но не отпустил ласково окольцованное запястье.

Нет, ну это ж надо быть таким садистом, а? Неужели он надеется найти в моем лице утешителя? Фиг тебе, вампир. Поищи того, кто приласкает, в другом месте!

— Надя? — окликнул меня этот правнук Дракулы, когда я отстранилась от него и собралась уйти домой.

Собраться-то собралась, а уйти так и не смогла. Боялась признаться, что не хочу разрывать эту предательскую теплообменную близость. Нужно обладать неприступностью, крепкой совестью и истинной верой в свет, чтобы противостоять соблазну тьмы. Я была уверена, что хочу заплакать от обиды, от вины перед Либрой, от голой жопы то и дело вертящейся фортуны. Но чувствовала, как губы охватывает всемогущая, насмешливо-презрительная ухмылка. Ощущала, как видоизменяется мое понуро-несчастное лицо, словно из глубины меня выбирается совершенно другой человек. Элпис.

Похоже, Костя это тоже заметил, удивленный столь негаданной, кардинальной переменой моего поведения.

— Ducunt volentem fata, nolentem trahunt, — остановившись у стены в подъезде, проговорила я, позволив своей наглой руке змеей проползти по плечу Кости и обвить его шею.

— Что ты только что сказала? — подавшись вперед, прошептал тот, ухватив лишь последнее слово, прозвучавшее несколько неприлично.

Вот и мне хотелось бы знать, что я сказала, зачем и на каком языке. Но если честно, другого в этот момент мне хотелось гораздо больше. Какая разница, что слетело с языка в самый неподходящий момент! Внук Дракулы, судя по всему, придерживался того же мнения. По крайней мере, дожидаться ответа на заданный вопрос он не стал. Лишил меня возможности говорить, наложив на губы печать поцелуя.

Какая же ты стерва, Элпис, — думала я, отодвинутая ею на задворки, оттесненная в темный угол. — Целует-то он тебя, разглядев под безликой личиной коварную красотку, а мне опять расхлебывать последствия сварливой совести.

— Ты мой maritus! — ухватив Костю за его гриву и оттянув от себя, почему-то грозно проговорила я. — А я – твоя femina!

Если Костя подумал, что у меня приличные нелады с головой, то явно не мне его разубеждать. Объяснить самой себе, что происходит, я тоже не могла, потому молча подхватила Пешку и забежала в квартиру. Закрывшись, привалилась спиной к двери. Пес осуждающе покосился на меня красными глазами, помотал головой и посеменил к миске, доедать костяные сухари. Даже он понимал, что в няньки ему досталась идиотка.

* * *

Утром, как и следовало ожидать, я побитой собакой побежала в больницу. С трудом уговорила Макса, этого змея Ермунганда, позволить мне навестить Либру. И пожалела об этом, как только увидела ее. Мне показалось, что она далеко от этого мира. Здесь осталось от нее лишь тонкое, хрупкое очертание. Коралловые губы, ставшие еще больше похожими на два рыбьих хвостика, сменили свой цвет. Натянувшаяся на скулах кожа поблескивала перламутром чешуи, а рука, скрюченная судорогой, так до конца и не расправилась.

«Что ты хотела мне сказать, Либрушка? — думала я, боясь прикоснуться и потревожить живущее в ней странное умиротворение. — Простишь ли за то, что не услышала твой зов? За то, что стала причиной твоего одиночества? За то, что дважды предала».

Я больше не могла находиться в этом больничном Етунхейме. Мне не хватало воздуха и силы воли. На прощание я взяла Либру за руку, погладив ее по ладони с не сошедшим, врезавшимся в кожу отпечатком. И как ни странно, в противовес моей меланхолии, я была уверена, что она обязательно придет в себя, и мы опять будем вместе.

— Могу я вам помочь? — нерешительно спросила я у Макса, когда вышла в коридор.

— Опоздала, — дал мне пинка под зад Макс. — Генеральша горшков и ее старикан уже побеспокоились об этом. Так что, проваливай и не мозоль глаза, пока не схлопотала.

Такой удивительной вежливости я от него не ожидала. Обычно, если он кого-то посылал, то без матерщины и грязной пошлости не обходилось. Может, он и строил из себя крутого Тора, разъезжающего на козлах, но смерть сестры, которую он вечно доводил до слез, страшила его не меньше, чем меня.

Я долго плелась до ближайшей остановки, изнемогая от сорокоградусной жары. С час ждала нужный автобус. И все это время боролась с душившими меня слезами. Запечатлевшийся в памяти облик Либры, выскользнувшей в озаренный лучами проем «Незапертой Двери», постоянно возникал перед глазами.

Приткнувшись на свободный краешек скамейки, я позвонила Верке, зная, что сейчас она должна быть на обеде. Рассказав, что побывала в больнице, поблагодарила и ее, и Романа за оказанную помощь.

— Да нам-то не за что, — смущенно протарахтела Верка. — Мы не особо чем могли помочь-то. Это Костя через нас передал Анне Николаевне внушительную сумму. От него они не хотели ничего принимать, поэтому он попросил нас уладить это дело. Ты же знаешь, этот Макс как упрется! Кстати, День, нам как-нибудь надо… поговорить.

— Ты о том, что произошло между тобой и Женькой?

— Так ты в курсе? День, понимаешь, тут такое…

— Не беспокойся, от меня Роман ничего не узнает.

— Не в том дело. Ты же уже год встречаешься с Женькой. Время от времени.

— Это ни его, ни тебя, ни меня ни к чему не обязывает.

— Спасибо. Ну все, мне пора бежать.

Я пожелала ей доброго дня, затолкала телефон в сумку и поднялась навстречу соизволившему явиться автобусу. Протиснувшись между горячими телами пассажиров, я зависла в неудобной позе. Предоставила карманникам случай покопаться в застрявшей у дверей сумке. Так проехала несколько остановок, после людей стало поменьше. Мне удалось добраться до открытого окна и подставить горящее лицо пыльному ветру.

— Девушка… Эй, мадам в панамке! Тебе звонят!

Я обернулась, поняв, что обращаются ко мне. Тетка с авоськами показала на мою сумку, в кармане которой мигал мобильник. Терпеть не могу, когда приходится разговаривать по телефону в магазинах, банках и автобусах, где полно навостренных ушей.

Звонил крот. Неужели заподозрил, что это я увела его паспорт? На кого же подумать?

— Здравствуй! — взволнованно дыхнул мне в ухо Алик. — Когда сможешь заглянуть? Я тут кое-что наскоблил насчет Ларки. Как подкатишь, расскажу подробнее.

— Буду через два часа, — прикинув, сколько мне еще ехать, сколько уйдет на принятие душа и обед, сказала я.

— Заметано. До встречи.

По правде сказать, после утомительной дороги, посещения больницы и разговора с Веркой, хотелось хлобыстнуть стакан воды, вымыться и завалиться спать. Но любопытство, как всегда, взяло верх и подтачивало изнутри оставшиеся двенадцать остановок. К тому же, я хотела сунуть кроту ничего не давший нам с Костей листок с надписью. Я считала его самым умным в нашей нелепой компании. Так пусть оправдает мои нехорошие подозрения!

Опустившись на раскаленное сидение, я посмотрела из окна. На остановке стоял Ванька, лакавший с похмелья лимонад и тыкавший кнопки МР3-плеера. Подняв осоловелые после гулянки глаза, он заметил меня и показал свою красивую игрушку. Что-то прокричал вслед тронувшемуся автобусу. Я дернула плечом и дала понять, что не расслышала. По жестикуляции предположила, что он хочет дать мне послушать плеер. Я в ответ кивнула. Ладно, как-нибудь пересечемся, и я сделаю вид, что тащусь от «черного бумера» его фаворита Сереги. Кстати, нужно узнать у крота, если он в курсе, что за ахинею я гнала вчера Косте. Сегодня с утра ее повторяю, чтобы не забыть. Даже записала, пока стояла в очереди.

Наконец, я высвободилась из автобусной утробы и пошла к дому, явно не укладываясь во времени. Но торопиться не стала. Приняла ванну, потом пообедала, накормила Пешку и полила загнувшиеся от невнимания цветы. Да, влетит мне, недоделанному садоводу, за сгубленные традесканции и герани Марьи Сергеевны. У чужих дядей ухаживала за штамбовыми розами, а тут не могла даже вовремя полить!

К пяти часам я была готова отправиться к Алику, названивающему мне уже с полчаса. Затолкав рисунок Ракушки в карман джинсов и прихватив паспорт крота, я вывалилась на раскаленную асфальтовую сковородку и поджаривалась двадцать минут. Спускаясь в подвал, опасалась услышать нечто такое, после чего придется пить надоевшую валерьянку.

— Наконец-то! — вздохнул и надул щеки Алик, когда я нарисовалась на пороге его обиталища. — Куда пропала?

— В больницу к Либре ездила, — с укором проговорила я, отбив у крота желание возмущаться. — Что тут у тебя?

— Кое-что насчет Лариски. Иди сюда и посмотри на это.

Снова-здорово. Я подошла к компьютеру, возле которого приткнулся Алик, и пригляделась к растянутому на весь монитор профилю рыжей Барби. Алик ткнул карандашом Лариске в шею, туда, где торчал из-за ворота край побрякушки. Каких дифирамбов дожидался от меня крот, уставившись поверх очков на мой подбородок?

— Видишь брелок на мобильнике, что Лара держит в руке вместе с салфеткой?

— Ну, — подтвердила я. — И что дальше?

— Приглядись к нему. На что он похож?

— На пламя костра. Именно его он имитирует.

— А теперь я увеличу. Гляди, что на нем.

Я уперлась локтями в стол, всматриваясь в дутые буквы на брелке. Л.О.

— Полагаю, это ее инициалы, — повернулась я к кроту в ожидании объяснений.

— Правильно. Она Лариса Огнева. Обрати внимание на сочетание букв. Их можно объединить в одно слово. Ло. Ее фамилия тебя ни на что не наталкивает?

— Огнева, — повторила я, устало вздохнув и закатив глаза. — От этого слова просто веет огнем и искрами чистого пламени. Это ты хотел от меня услышать?

— Фамилия, цвет волос, это ЛО на брелке в форме пламени, пристрастие к зажигалкам – все это отголосок ее второго «я», живущего за «Незапертой Дверью».

Я развернулась и села на край стола, нахмурившись и забегав глазами по вдохновленному лицу Алика. Добегалась и споткнулась об очки.

— Помнишь главу, где Лайбе обещала, что счастье уцелевшего паладина и Ядан не продлится долго?

— Да-да! — ожив, воскликнула я. — С ней рядом стояла рыжеволосая колдунья в золотистой накидке! Она постоянно катала в ладонях огненный шар! На шее у нее был талисман в виде пламени! И называли ее – Ло! Неужели и она тоже? Кто еще угодил в эту ловушку? Может, весь наш город? А какие версии насчет того, что она делала на кладбище? Я с ней, кстати, встречалась, но выбить правду так и не смогла.

— У меня есть одно предположение.

— Так выкладывай!

Крот стеснительно раздвинул мои ноги и вытащил из ящика стола стопку распечатанных листов. Поискал что-то и ткнул пальцем в нужный абзац.

— Вот! Момент, когда Ло делится с Лайбе досадой по поводу провалившегося отравления паладина. «…Опоздай она хоть на одно мгновение, и он был бы мертв. Отец будет в гневе!» Отец, о котором она говорит, – захвативший их мир чародей Ихор. Так вот, я тут подумал, что твой Печкин – это он и есть, правящий всеми королевствами колдун. По эту сторону Лара его могла и не знать, но Там – он ее любимый отец. И когда он здесь умер, Ло не могла остаться равнодушной, пребывая в Лариске, как Элпис в тебе. Поэтому, возможно, не осознавая толком, что делает, она пришла на похороны, чтобы попрощаться с ним.

Зная, какое влияние может оказывать держащая меня на поводке Элпис, я не сомневалась, что так могло быть и с Лариской. Просто в какой-то момент тебя отодвигают в сторону, загоняют во тьму, и ты уже не можешь противиться чужой воли. Но порой совсем не хочется расставаться с правящей тобой темной половиной! Но Печкин! Игорь… Ихор.

— Это пока не все, — видимо подумав, что я собираюсь уйти, предупредил Алик. — Я наткнулся на то, что покажется тебе просто невероятным. Прежде чем дочитать книгу, я сфотографировал и распечатал последние страницы. Как такового конца у «Незапертой Двери» нет. Она оканчивается ни на чем. Ядан с трудом добирается до чародейских врат, пронеся на себе таинственный груз. По ту сторону ее ждет главный злодей. Она должна покончить с ним, чтобы освободить из плена всех порабощенных жителей. Касается холодной витой ручки и на этом все.

— Как? — взбунтовалась я, перестав ходить по комнате. — Да этой сволочи, что ее создала, за такие издевательства надо башку свернуть! Что за мастер глума!

— Погоди, Надя, — остановил мои словесные излияния крот, вытащив другую стопку листов. — Эта концовка не давала мне покоя. Вчера я открыл книгу и перечитал последнюю страницу. Вначале не обратил внимания, а потом меня что-то подстегнуло и я вернулся к прочитанному. Я тебе зачитаю то, что я распечатал, а потом – то, что в книге.

Я перебралась в кресло и приготовилась слушать. Посмотрев на свою прыгающую по коленке руку, зажала ее ногами, так как теперь видела в этой привычке Элпис.

— Вот слушай. «…и в тот момент Ядан увидела эти коронованные светом, прекраснейшие врата. Достигнув их, она собрала в кулак бежавшую по щеке слезу, набралась мужества и, дотянувшись до витой ручки, коснулась ее холодной поверхности». А теперь я прочитаю то же самое, только с самой книги. На-на-на, так, вот отсюда. «…дотянувшись до витой ручки, коснулась ее холодной поверхности и дернула на себя».

— Дай посмотреть! — не веря на слово, велела я, вырвав лист и книгу из лап крота. — Черт возьми! Не может быть!

— Я тоже вначале не мог поверить. Ведь своими же глазами видел, точно знал, как оканчивается последняя строка. Я думаю, что не только книга может влиять на судьбы читающих ее людей, но и люди воздействуют на книгу. Только не знаю, какие: читающие или живущие в ее глубинах. Возможно, и те, и другие. Но важно другое. У книги нет концовки. Она остается за героями. Ее сотворят они сами. От них, а вполне может быть, только от одной Ядан зависит, чем закончится вся эта история.

Все чудесатее и чудесатее. После смерти я буду жить по ту сторону «Незапертой Двери» и творить финал. Почему-то меня это больше не страшило. Я уверовала в то, что одна из немногих не окончу свой путь на дне гроба. А оказаться в том по-своему совершенном мире – не самое худшее. Только пусть я попаду туда лет через восемьдесят!

— Алик? — окликнула я крота и заметила, что он посмотрел на меня с завистью. Конечно, ведь мне предстояло сотворить эпилог его любимого сказа. — Ты не знаешь, что это может означать? На каком это языке?

Я протянула ему кассовый чек из магазина, на котором утром написала выданную Элпис фразу, адресованную Косте. Алик водрузил на нос очки и пригляделся к моим каракулям. Потом задумчиво почесал затылок, взъерошив волосы, и откатился с креслом к компьютеру. Сказал, что напоминает пословицу.

— И еще, что такое маритус и фемина?

— Мужчина и женщина. Или же муж и жена.

— Это ведь латынь, да?

— Угу. Где ты этого нахваталась? Насколько знаю, у тебя с иностранными языками всегда было туго. Ты лишь матерный схватываешь налету. Да и практику четверть века исправно проходила.

— Да иди ты! — толкнув коленом спинку кресла, велела я.

— Вспомнил! — так ничего и не найдя в многочисленных папках, оглянулся на меня Алик. — «Желающего судьба ведет, сопротивляющегося – тащит». Говорил же, что-то вроде поговорки. Где ты это откопала, полудохлый полиглот?

— Спроси об этом лучше мудрую госпожу Элпис.

Вытащив рисунок Ракушки, я развернула его и положила перед кротом. Ткнула в списанный с доски зеркала код-лот-серию. Рассказав, где и как это было добыто, заинтриговала Алика и оставила его размышлять. Сама забралась с ногами в кресло и пялилась в последнюю строчку книги, будто ожидая, что появится новое слово. Кому рассказать, не поверят! Вернее, поверят, но лишь в то, что двое еще недавно относительно разумных людей бесповоротно тронулись умом. А может, так оно и есть?

— Надь? — окликнул меня Алик. Он, как зомби, шел ко мне, натыкаясь на все подряд, но не отрываясь от листа. — Теперь я знаю, что стало яблоком раздора двух близких подруг – Элпис и Лайбе. Так же благодаря тебе нашел подтверждение тому, что соседское зеркало впрямь служило потайной дверью, соединяющей два крыла огромного замка Лайбе.

Я замерла, словно в ожидании апокалипсиса, но внутри бурлило, кипело и трепетало от жуткого нетерпения. Алик положил передо мной лист, велев следить за его действиями.

— Не знаю, почему вы с Костей ничего не увидели. Берем это «ЮА И-3-Е СВR» и переписываем заново мелкотравчатыми буквами. «R» разворачиваем другим боком. Она легко становится буквой «Я». «И» мы оставляем на месте, но считаем ее зеркальным отражением, то есть латинской N. Сидящая в центре цифра три – это тоже буква. «З». Расставляем знаки в другом порядке, вот так: юаиз есв я. А теперь прочти с конца повернутые разными к нам боками буквы, образовавшие три слова. Гляди, что получилось.

— Ха-ха-ха! — не сдержалась я, захлопав в ладони, и вдруг чмокнула крота в лоб. — Ты – гений, злой гений, Али Махмуд Бора-Герасимов! «Я все знаю» – вот, что было скрыто в этой надписи! Не зря она не давала мне покоя!

— Это послание оставила на потайной двери Лайбе, узнав, что подруга ночами ходит этим путем в читальню, где тайно встречается с ее любимым супругом.

— Паладин? — вытаращив глаза, воскликнула я в недоумении. — Он был когда-то мужем Лайбе! Пока их не развела Элпис! Он был влюблен в них обеих! Его фраза… сейчас вспомню, погоди… «…обе половинки моего сердца вручены двум прекрасным дамам. Не ведал я, о, милая Ядан, что взрастешь однажды ты на моем пути нежною ромашкой. Прости, но для тебя я не приберег и крошечного осколка своей раздаренной души»! Они обе его ненавидели за то, что ни с одной из них он не остался! И они обе его любили.

— Надя? — как-то нерешительно прервал меня крот и потер оставленный на лбу отпечаток помады. — Это не все. Не знал, стоит ли тебе говорить. Помнишь, ты сегодня обмолвилась о том, не весь ли город попал в ловушку? Насчет всего города сказать не могу. Но горизонты расширяются и охватывают все больше людей. Ты, Либра, Лариска. Я знаю и других людей, что живут двумя жизнями.

— Кто? — вцепившись в полосатую рубашку Алика, потребовала я ответа, опасаясь, что под угрозой смерти и переселения души в книжный мир окажется кто-то близкий.

— Женька и Лешка, — с траурным видом выдал Алик, и я рухнула в кресло.

— Как ты узнал? С чего ты взял, что и они – тоже?

Алик выдернул у меня из руки книгу и раскрыл в том месте, где торчала одна из многочисленных ниток-закладок.

— Непутевый скоморох Ив по прозвищу Гений, странствующий по городам, устраивал представления, зарабатывая таким образом на новые путешествия. Но в основном это делалось с целью незаконно поживиться. Они отвлекали внимание и обчищали карманы прохожих, снимали украшения зрителей. И однажды Ив решил отправиться на серьезное дело в королевство Темный Рай, расписав дружкам сказочные перспективы большой наживы. Но там их фокусы не прошли. Ив попался на краже и был арестован. Его вывели на людской суд в центре города и велели покаяться в содеянном. А он вместо этого выдал такое: «навэ а писе дау». Некоторые присутствующие приняли это за оскорбление. Мол, писать он на нас хотел, даунов. Другие заявили, что он тем самым наслал на всех проклятье. И его за это казнили.

— Подожди! С какого бока тут этот скоморох-то?

— О, боже! — закатил глаза Алик, вздохнул и медленно выдохнул. — Неужели ты не поняла, что этот шут и есть Женька? Не зря же его прозвали Ив Гений? То есть, Евгений.

— Почему ты решил, что это непременно он?

— Надя! — откровенно взбунтовался Алик.

— Так, ладно, я вся – внимание. Отмотай в начало.

— Вначале сотворил Бог небо и землю!

— Далековато отмотал.

— Ты меня с ума сведешь! Какая была любимая фраза Женьки, которой он прощался с учительницей английского, действуя ей на нервы в восьмом классе?

— Have a nice day, и что?

— Ты меня добьешь! На, возьми и напиши это, а потом прочти, смешав русский алфавит и английский! Как-как! Очень просто! Эйч, как эн, а эн, как пэ! Уай, как у! И?

— Навэ а писе дау… — проблеяла я, уставившись в строку.

— И я тебе о том же!

— Его казнь там, может повлиять на реальную жизнь?

— Откуда мне знать? Возможно.

— А Лешка? — дернув замерзшим от вентилятора плечом, жалобно пискнула я.

— По книге он приходится кузеном Элпис, — сверившись со своими записями, продолжил Алик. — Может, потому что до недавнего времени он был тебе как братец? Черный рыцарь, сражавшийся в поединке с паладином. Владел обширными землями, богатыми различными лесами. Отсюда жители поселений, находящихся на его территории, прозвали его, между собой, конечно, господином Лешаком.

— А что такое лешак? Разновидность лишая?

— Лешак – то же самое, что и леший. И прозвали его так не столько потому, что он хорошо знал свои владения… А для того, чтобы нас натолкнуть на мысль! Ведь стоит поменять местами всего две последние буквы и получится – Лешка. Кстати, это он отдал приказ казнить скомороха Гения.

— Что будет с этим Черным Рыцарем?

— Помимо того, что он станет любовником Элпис? — с невинным видом уточнил Алик. Ну, Лешка, ну болтун! — Он возьмет в жены огненную колдунью Ло и будет защищать приобретенное семейство. Вскоре над его знатным зятьком – магом Ихором – нависнет смертельная угроза. Виновниками беспокойства станут Ядан и паладин. Лешак вызовет рыцаря на поединок. Заведомо зная, что в честном бою не сможет одолеть противника, смухлюет, смазав клинок меча ядом. Отравленный паладин погибнет. Убитая горем Ядан сумеет добраться до врат, за которыми засел и творил свое зло твой Печкин. Какой исход ожидает всех обитателей, будет зависеть только от тебя.

— Обнадежил. Впору хоть и не умирай вовсе.

— Я сбегаю к себе, принесу нам чего-нибудь перекусить, — заглянув в коробку с огрызками печенья, сказал Алик.

— Захвати чего-нибудь выпить.

— Валерьянки или валидола? — с укором посмотрел на меня нездоровый трезвенник.

— Коньяка. У тебя всегда припрятана бутылка, на случай, если попросят продать.

Алик возвел очи горе, забрал объедки и вышел. Я, воспользовавшись случаем, взяла книгу, распахнула ожившие под пальцами страницы и стала наблюдателем всего происходящего с героями. Как ни странно, того, что было поведано Аликом, находясь Там, я не помнила. Никто не знал как, когда и по чьей вине расстанется с жизнью паладин. Скоморох Ив еще жил полной жизнью, кочуя по селениям, и радовался со своими дружками звенящим в карманах монетам. И маленькие дети, веночком сидящие вокруг сказителя, не догадывались, что в скором времени обернутся лягушатами.

Я не заметила прихода Алика. Очнулась, когда брякнула поставленная на столик бутылка. Отложив книгу и инстинктивно вытерев руки о джинсы, я присоединилась к кроту, разбирающему завалы на маленьком столике. Скинув лишнее, мы поставили пластиковые стаканчики, тарелку с культурно нарезанным сыром, коробку с крекерами и, видимо, припасенные специально для меня, шоколадные трюфели. Алик, явно редко практикуясь, кое-как открыл бутылку и плеснул в стаканчики буквально по глотку коньяка. В честь чего, спрашивается, мы это затеяли?

— Ну, за что пьем? — опустившись напротив, нерешительно спросил крот.

— За долгую жизнь нашей славной компании.

— Оксюморон, — не поддержал мой порыв Алик. — Бухать спиртное, подрывающее здоровье, чтобы жить долго. Все равно, что умереть от обжорства, только бы не загнуться от голода. Придумывают же алкоголики тосты!

— Булыжник в мой огород, святой трезвенник?

Что послужило поводом распечатать бутылку, так и осталось невыясненным. Стукнувшись сминающимися стаканчиками, мы выпили эти скупердяйские два глотка и принялись укладывать пластики сыра на крекеры. Алик убрал бутылку под стол, откуда я ее следом выудила и плеснула своей рукой-владыкой еще по чуть-чуть. Как ни странно, крот не отказался. Знаю, в душе он торжествовал. Столько открытий за один день! Такой прогресс, такие сложные задачки! Ничего не могу возразить. Он сообразителен. Еще как! В особенности, что касается книги.

Блин! Мне иглой впилась в висок не принятая во внимание фраза, которую обронил Женька в нашу последнюю встречу. И почему она сразу не удивила меня? А ведь он, ничего не знавший ни о книге, ни о моем перевоплощении, шепнул тогда на ухо: «Ты погубишь меня, Элпис»! Тогда я пребывала в шкуре этой ведьмы и восприняла это как должное!

— Скажи, тебе что, по приколу наблюдать за нашей подвыпившей компанией? Поэтому ты не пьешь на гулянках?

— О да, это очень занимательно. Столько открывается неизведанных сторон у людей, которых знаешь совсем другими. Есть хоть что после вспомнить.

— Извращенец, — с набитым ртом пробурчала я, собирая с футболки осыпавшие меня крекерные крошки.

— Шучу! — рассмеявшись, решил реабилитироваться крот. — Просто я не пьянею даже от большого количества выпитого. Какой смысл тогда пить? Одно жуткое похмелье и ничего больше.

— Серьезно? Докажи! Давай-давай, не то не поверю, что ты не маньяк, который пользуется нетрезвым состоянием людей для сомнительных целей!

— Надя! — накрыв ладонью свой стаканчик, вознегодовал Алик. — Перестань. Да-да, я тебя уважаю! Но пить не буду.

— Надо, Али, надо! Во спасение своей репутации.

— Это дорогой коньяк. Негоже его тратить таким образом.

— Не отвертишься. Скину пятьдесят баксов за книгу.

— Ну-у… — замялся Алик, все еще отодвигая стакан.

— Сто! Тебе она достанется за девятьсот.

— Ладно, — вздохнув и махнув рукой, решился крот.

А он и впрямь не пьянеет. После трех стаканов меня уже можно было выносить вперед копытами, обламывая рогами дверные откосы. А у крота только глаза стали блестеть и щеки приобрели нормальный живой оттенок. Даже язык не заплетался! Я же добиваю только десятый глоток и чувствую, что съезжаю со стула. И поняла я это, потому что Алик начал казаться мне все симпатичнее. Или он и впрямь менялся? Никогда не встречала мужика, которого бы так красил выпитый коньяк! Только вот выпитый мною или им?

— Хватит, Надя! — взмолился Алик, когда я, расплескав по столу, наполнила его стакан в пятый раз. — Мучитель! Э-э, ты что делаешь? Оставь в покое мои очки. Надя…

— Последний, обещаю, — взгромоздившись на упершегося в спинку стула Алика, заверила я, сунув ему стакан. — Чтобы закрепить свою безупречную репутацию.

— Надеюсь, после этого ты соизволишь слезть с меня? Тяжелая!

Я резко кивнула, едва не огрев лбом Алика по очкам. Ради сохранности я их сняла и бросила на столик. Собравшись с силами, крот разделался с последней порцией.

— Слезь с меня, Надя. Не надо сокращать дистанцию.

— Я жду результата, — не собираясь отставать от него, оправдала я свое пребывание на его коленях.

— Подожди его на стуле. Мне не по душе эта пусть и временная двусмысленность положения наших вполне ясных отношений, не подразумевающих чего-то большего.

Мне понадобилось время, чтобы осмыслить сказанное. Крот будто специально демонстрировал свое умение трезво мыслить после стольких стаканов выпитого. Короче, языком он ворочал быстрее, чем я мозгами.

— Если в наших отношениях все предельно ясно, чего тогда нервничать? — прошептала я и поцеловала его в щеку, показавшуюся мне гладкой и прохладной, как глянцевый журнал. — Не подразумевая чего-то большего, скажи как друг, ты считаешь меня привлекательной девушкой?

— Ты ждешь комплимента или правды?

— Правдивого комплимента.

— Ты безобразно пьяная, но при этом милая.

Да уж, умеют кроты польстить барышням! Интересно, своим мистейкам Алик хоть раз сказал что-нибудь приятное, прежде чем позволил уложить себя в кровать? Тьфу, ну о чем я только думаю! Какая пошлятина поднимается на облаке коньячных испарений!

От моих неуместных домогательств Алика спас его мобильник, зазвонивший в соседней комнате. Крот вышел и с кем-то разговаривал, а я решила вернуть на место паспорт, пока он его не хватился. Подойдя к полке с журналами, спортивными газетами и прочей ерундой, я сунула паспорт в открытую папку. На глаза попался знакомый предмет. Брелок в виде маленьких весов на цепочке. Я оглянулась на дверь, за которой скрылся Алик, так как в подвале сотовый плохо работал, и осторожно вытянула эту безделушку. На ней было кольцо с четырьмя ключами. Меня будто обдало ледяной водой. Я смотрела и не верила самой себе, а в голове уже бушевал ураган безумных мыслей.

Это были ключи Либры. Один от дома родителей, второй – от квартиры Марьи Сергеевны, третий – от подвала Алика. А четвертым был ключ от пустующей хаты ее бабки! Все то, на чем зиждилась непричастность Алика к случившему, рассыпалось прахом. Мои предположения и опасения, бившиеся лбами в закрытую дверь, кубарем ввалились внутрь. И начали строчить картину происходящего в ту ночь.

Алик позвонил своей подружке раньше, потом наткнулся на тетю Глашу и при ней заскочил в квартиру, но позже отправился к дому Либриной бабки. Алика Русалка считала ничтожным и, наверное, подумала, что может запросто с ним справиться. И просчиталась, понадеявшись на свои силы. Крот сделал то, зачем явился, потом воткнул в замок связку каких-нибудь левых ключей, а сам взял эти. Никому и в голову не придет, что дверь была закрыта не изнутри, а снаружи. Вот и все. Несчастный случай, во всем повинна дьявольская книга.

Одной мне ведомо, что я испытала за эти несколько показавшихся вечностью минут! Я трясущимися руками затолкала связку в карман и повернулась к вернувшемуся Алику, не представляя, как выгляжу со стороны. Похоже, он заметил произошедшие со мной перемены, потому что странно глянул в мою сторону, повертев в пальцах телефон.

— Что с тобой? — спросил он, пройдя к столу.

— Ничего! — фальшиво улыбнулась я, чувствуя, как трясутся ноги от одного вида кротовой настороженности. — Я совсем забыла о времени! Мне пора идти!

Единственное, о чем я думала, это как поскорее выбраться из подвала. Подхватив книжку, я помахала опешившему Алику и выбежала в подъезд. На улице уже стемнело, но небо было светлым, и я хваталась за блеклые звезды, умоляя дать силы преодолеть тошнотворную слабость. Никак не могла разорвать оковы страха. Я порывалась побежать через площадь, мимо толп гуляющей молодежи. Но с трудом передвигала ногами, устало плетясь сквозь мрак и пелену горячих слез. Кое-как дойдя до дома, встреченная беснующимся Пешкой, я села в прихожей и сжала в одной руке книгу, а в другой – ключи. Потом положила их на пол и набрала номер Кости. Ждала-ждала, но он так и не ответил.

Отправив сообщение с просьбой перезвонить, взяла шило и пошла выгуливать Пешку. В каждом прохожем мне мерещился Алик. Казалось, меня пасут, внимательно наблюдая со стороны. Я не знала, что делать дальше. Это была всеохватывающая растерянность.

Могу ли я доказать, что Алик причастен к несчастью Либры? Посчитают ли связку ключей, найденную в его подвале, уликой? Тем более, сейчас, когда я вынесла ее оттуда? С таким же успехом можно обвинить и меня. Неужели Алик мог все так просчитать? Избавившись от Либры, он позволил мне вернуть себе книгу, чтобы я, напуганная всем происходящим, решилась по доброй воле передать ему ее в нераздельное пользование. Только такой практичности он от меня не ожидал. Не думал, что я буду торговаться и заломлю за нее штуку баксов. Какие шаги он предпримет, когда обнаружит, что ключи пропали? Ведь сразу догадается, что стало причиной моего побега из его берлоги. К тому же, я прихватила его прелесть.

Вернулась домой я совершенно разбитая. Вытащив из кармана шило, зло ткнула им в лежащую на тумбе книгу. Все несчастья из-за нее. Зачем я подсунула ее Либре и доверила Алику все загадки? Во всем виновата я одна. Вся эта история началась с меня.

Я долго плескала себе в лицо холодной водой, потом вытерлась и вышла в прихожую, снова попробовав дозвониться до Кости. Безрезультатно. В итоге плюнула на эту затею и легла спать. С час пялилась в потолок, вертелась с боку на бок, продолжая перемалывать варианты дальнейших действий. Стоило задремать, тут же разбудил кошмар. Обычно я очень редко вижу сны, а в эту ночь они словно решили показаться все на год вперед.

Я видела сияющие врата, ведущие в невидимую Башню Света. Наблюдала со стороны за Ядан, плачущей над телом возлюбленного. Я плакала вместе с ней. Зло била кулаками в темные стены, находясь в шкуре узнавшей о его смерти Элпис. С надменным лицом до крови впивалась ногтями в ладони, восседая на троне в роле Лайбе. Я была такой же пустой и холодной, как отмершая душа владычицы.

Проснувшись в тысячный раз, я перевернулась на левый бок и увидела на балконном подоконнике Лизавету, смотревшую на меня сквозь стекло. Ее огромные глаза поблескивали зелеными кругами, точно висящими в воздухе. Раскрывая пасть, эта бестия неслышно мяукала, но выглядело это так, будто она насмехалась. Поняв, что я проснулась, она принялась ходить вдоль окна, нервно размахивая хвостом. Потом посидела, что-то выжидая, и снова заходила. Сумка, выставленная на балкон, вот что приманило ее, заставило изловчиться и забраться по дикому винограднику на подоконник. Что же она тогда на меня уставилась? Ждет, что я ее пущу и накормлю? После того, как она едва не изувечила меня, полетев в лицо с нацеленными на глаза когтями? Пошла ты, Лизавета!

Волна страха билась в дамбы внешнего равнодушия, когда я отвернулась от окна. Я видела кошачью тень на освещенной фонарем стене, и прутья решетки над ее головой казались мне рогами. Уснуть больше так и не удалось. Еще затемно я окончательно поднялась, перебралась на кухню и поставила греться чайник. Сонный и задумчивый Пешка прибежал следом и жалобно заскулил. Я сыпанула ему остатки корма и, чувствуя себя невероятно одинокой, погладила его по ушам, не заметив, что наступила на шерсть хвоста.

Пес взвился, как ненормальный, и ударил зубами по пальцам. Да так, что у меня рука повисла, онемев до самого плеча. На пол закапала кровь. Впервые за все время я позволила себе дать пекинесу по его плоской морде. Зарычав, паразит попятился от меня, гавкнул и униженный и оскорбленный удалился в зал. Роняя по всему коридору капли, я добежала до ванной, открыла кран и сунула руку под холодную воду. И негаданно отмела одну из версий, что четверо из нашей компании плюс Печкин и Лариска стали для одаренного писателя прототипами. Попались лишь те, кто хоть раз заглянул в бездонную глубину книги!

Вначале Печкин, потом Лариска, вытащившая находку из гроба, затем настал мой черед. Позже затянуло Либру, Алика, а потом и забравшего у Либры книгу Лешку, который из природного любопытства не мог не заглянуть в содержание. Возможно, Женька, придя к кроту, тоже прикоснулся к этой заразе. Так мы стали отчасти ими, а они – отчасти нами.

Замотав руку бинтом, я разрезала скотч на стоявшей под столом коробке и вытащила из нее блюдце с беленой. Расстелив салфетку, налила себе воды, бросила на тарелку кусок пирога и принялась завтракать. Нет, не я, не Денька и даже не Надя, а Элпис! Потому что несколько минут спустя я поняла, что умело обращаюсь с вилкой левой рукой. Да и чего бы ради я вытащила эту посуду? Когда я это сделала, даже не заметила. Значит, набор тарелок тоже принадлежит этому миру наполовину? Может, и весь наш мир – уже лишь фантом?

Дважды я порывалась наведаться к родне Печника и выведать, откуда у них старинное зеркало и посуда с занятной росписью. Но не нашлось подходящего повода.

Часов в десять я пошла выгуливать прикидывающегося простачком Пешку, уже и не помнящего о нашем предутреннем конфликте. Медленно двигаясь по безлюдной аллее, я не переставала думать о ключах, Алике и Либре.

— Надя! — окликнул меня кто-то, отчего я едва не подпрыгнула и остановилась. Ко мне подбежал Костя. — Привет. Я вчера телефон в машине оставил. Сегодня увидел, что ты несколько раз звонила. Что с рукой?

Озираясь по сторонам, я утянула Костю на ближайшую скамейку и вполголоса рассказала о своих вчерашних перипетиях. В подтверждение вытащила из кармана ключи с приметным брелком. Я не знала, что делать и ждала от него помощи, впав от воспоминаний пережитого в истерическую панику. Но Костя сам был в полном замешательстве. Тогда я решилась завить рога и идти на крота первой. Пока он не пополз тайком на меня. Услышав, что я задумала, Костя снял очки и посмотрел на меня в упор.

— Ты это серьезно? — решил уточнить он. — Давай лучше…

— Да, ты будешь моей подстраховкой. Позвони этой подлой крысе и договорись встретиться в летнем кафе, что возле универмага. Но не говори, что мы придем вместе.

Костя колебался, пока я не вытащила из его кармана сотовый и не сунула ему в руки.

Крот, похоже, еще спал, потому что долго не подходил к телефону. Спросонья, как обычно, тормозил и, не вдаваясь в детали предстоящей встречи, пообещал придти в четыре. Что ж, у меня есть время затянуть поджилки, закрепить латы уверенности и надраить шлем. И обзавестись копьем нахрапа, которым я исколю сотней дыр епитрахиль Алика, если он вздумает прикинуться святошей!

У Кости появились срочные дела и он, распрощавшись со мной до половины четвертого, уехал. Когда я возвращалась домой, увидела возле подъезда Светку, ругающуюся с кем-то по телефону. На лавке сидела Ракушка и тискала выуженную из отдушины Лизку.

— Вон тетя Надя идет! — подергав мать за штанину, показала в мою сторону Ракушка и следом оказалась рядом со мной, выхватив из руки поводок.

— Ой, Денька, здравствуй, — подошла ко мне Светка. — Слушай, не приглядишь пару часов за Ракушкой? Мы с ней на «чертово колесо» собирались, а тут Сашка позвонил. Нам с ним кое-какие дела надо уладить. Насчет нашего развода. Не хочу, чтобы Ракушка потом вопросами одолевала.

— Ладно, без проблем, — пожала я плечами, мельком оглянувшись на играющую с собакой девчонку. — Что, значит, все решено? Разводитесь?

— Да. Я до последнего надеялась, что он к нам вернется, что мы сможем начать все заново, но ничего не вышло. Ладно, День, спасибо. Я побежала, а то и так опаздываю.

Светка чмокнула меня в щеку, наказала Ракушке не докучать тете Наде и, поглядывая на часы, заспешила к остановке. И когда я неосторожно превратилась в няньку? Глядя на балансирующую на оградке Ракушку, поддерживая ее за липкую руку и видя, как солнечные пятна играют на смешных хвостиках, я испытывала удовлетворение и зависть. Она была девочкой из песни, уместившейся целиком в две строки: beautiful girl, won’t you be my inspiration… Beautiful girl, I’ll never let you down…

Светка как-то сказала, что ее брак с Сашкой был ошибкой. Но даже из ошибки она смогла извлечь пользу – вот это создание. Мне не дано было сотворить такое чудо.

— Тетя Надя? — накрутив на палец прядку моих волос, заглянула мне в глаза Ракушка. — А почему ты плачешь? Тока не обманывай. Мама, когда плачет, всегда врет, что у нее живот схватило, но даже у прабабушки он так часто не болит. И прабабушка не ревет!

— Когда это ты научилась выговаривать свои нелюбимые буквы? — уйдя от ответа, спросила я, притянув к себе наступившую мне на ногу девчонку. — Признавайся!

— Тетя врачиха сказала, что я трусиха, потому что боюсь этих скользких буков! А я сказала, что я не трусиха! И долго-долго повторяла скарагараворку, пока не стало получаться!

— Какая ты молодец! Очень-очень смелая девочка!

Ракушка довольно заулыбалась, а я в очередной раз отметила, как же она похожа на свою тетку. Наверное, даже Веркины дети не переймут таких заметных сходств.

— А куда ушла мама? — с опозданием в полчаса спросила Ракушка, когда мы отправились за мороженым. — Она обещала повести меня в парк на антран…ктиц…ионы. Тетя Надя, а ты видела крутящуюся вот так карусель?

— Чертово колесо? Видела и даже каталась на нем. Так боялась упасть! Вся тряслась.

— А я не боюсь! Когда папа рядом. Теть Надь, а почему папа с нами не живет? У моих подружек папы не приходят домой в гости и не работают так подолгу. Я у бабы спрашивала, у мамы спрашивала, у деда спрашивала. Все врут. Думают, что я еще маленькая, а я уже большая!

— Понимаешь, золотце, иногда взрослые не могут быть все время вместе. Они не сочетаются характерами.

— Как это? — принялась допытывать Ракушка.

— Ну-у… Как окрошка и борщ. Или котлета и пирожное. Мы же не смешиваем окрошку с борщом. Гадость ведь получится, правда? Ты же такое кушать не захочешь? Вот и твоя мама с папой...

— Как котлета с пирожным? — пришел мне на помощь будущий философ, нахмурив лохматые брови.

— Что-то вроде того. Ты ведь любишь и то, и другое. Но вместе никогда не ешь. Так и маму с папой ты будешь любить по отдельности… Спасибо. На вот, держи свое мороженое.

Как ни странно, Ракушка ушла в раздумья и больше не рассуждала на эту тему, позволив мне облегченно вздохнуть. Мы неторопливо шли обратно к дому, и я глянула на часы, возвращаясь мыслями к предстоящей встрече с Аликом. Стоило представить его непробиваемую физиономию, неподвижные паучьи глаза, смотрящие сквозь тонкие стекла, как меня охватывал озноб. Если бы не Костя, я не решилась бы пойти в лобовую атаку.

  

ГЛАВА 5

В половине третьего пожаловала Верка. Я сразу поняла, что она пытается скрыть нехорошую взволнованность. В первую очередь я подумала, что вот сейчас она скажет нечто вроде: «крепись, Денька, присядь, у нас плохие новости». У меня отнялись ноги. Пока Верка еще ничего не сказала, мне захотелось зажать ей рот, чтобы из него не вырвались эти страшные слова. Как мы сможем жить дальше, если с нами не будет Либры? Мы осиротеем. Нас всегда было трое! Господи, ну почему?

«Надежда, Вера и Любовь – основа всего сущего»!

Мы такие разные, но мы – единое целое. Боже, пусть она молчит!

— День, ты чего? — обеспокоилась Верка, заметив мое полуобморочное состояние. — Ну-ка сядь! Дыши глубже!

В какой-то момент пол пошатнулся, в глазах потемнело, голову сдавило болью. Я дернулась от сунутого мне под нос уксуса и поняла, что уже лежу на диване. Рядом стояла озадаченная Ракушка и кусала губу, порываясь что-то спросить.

— Что с Либрой? — осмелилась я на самый тяжкий вопрос, морщась от струи повернутого ко мне вентилятора.

— Тьфу! Задави меня слон! — вначале непонимающе посмотрев, вдруг огрела себя по лбу Верка, догадавшись, что я неправильно поняла ее внезапный визит. — Прости, Денька! Мне надо было вначале позвонить и предупредить! Успокойся. Состояние Либры стабильно, ухудшений нет, прогнозы обнадеживающие.

Я закрыла глаза, опасаясь, что когда открою их снова, окажется, что все сказанное было сном. Верка убежала на кухню и принялась там хозяйничать, спотыкаясь о вертевшуюся рядом Ракушку. Я долго приходила в себя, пытаясь сладить с трясущимися руками и вялостью в ставших тряпочными ногах. Под монотонное гудение лопастей, похоже, задремала. Вернул к реальности свист кипящего чайника. Свистит и свистит! Скоро вся вода выкипит. Куда там Верка смотрит? Не слышит, что ли? Неужели в магазин убежала?

Прислушавшись, я осторожно села и выключила вентилятор. На кухне кто-то был.

— Веэка! — позвала Ракушку. — Чайник кипит!

Странно, Верка не откликнулась, и чайник не перестал свистеть. Да что там происходит, на самом-то деле?

Я поднялась и побрела в коридор, а оттуда дошла до кухни и остолбенела, увидев не реагирующую ни на что Верку, уткнувшуюся в «Незапертую Дверь». Как я могла оставить ее на самом видном месте?! На бельевой тумбе прихожей! Не дай бог, и Верку постигнет та же участь, что и нас! Участь оказаться в двух временных прослойках! Стать частью Того мира!

Я ринулась к ней и вырвала книгу из рук, подозревая, что уже поздно что-либо изменить. Верка удивленно посмотрела на меня и болезненно прищурилась. Только что раскрытые на половину глаза зрачки, ослепшие к свету, сжались до дневных «точек». Перегнувшись через угол стола, я выключила визжащий чайник и сунула книгу на полку.

— Ну как ты, полегчало? — будто ничего не заметив, спросила Верка. — Садись, сейчас крепкого чаю попьем. У тебя наверняка давление упало. Съешь кусочек шоколада.

— Мне с молоком! — сунув на стол чашку из игрушечного набора, велела Ракушка. — Я тоже хочу шоколадку.

— Держи. Осторожно, прольешь! Нет, пей тут. Потом пойдешь играть. Рая! Я кому сказала? Сядь, не крутись. И так нервы на пределе! Не доставай хоть ты меня.

Привалившись спиной к боку холодильника, я наблюдала за Веркой и молча просила, чтобы чаша сия ее миновала. Уже сейчас я начинала искать в ней странности, вроде тех, что замечала за Либрой. Верка была чем-то обеспокоена, но в сторону книги ни разу не глянула. Кажется, она даже не помнила, что углубилась в чтение, забыв, зачем отправилась на кухню.

— Можно я возьму шоколадку? — спросила Ракушка, допив свой забеленный молоком чай.

Верка кивнула и отправила племяшку играть в зал.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Я решила расстаться с Романом, — убитым голосом призналась Верка, ошарашив меня подобной новостью. — Ты во всем была права. Он прекрасный человек, но между нами лежат двадцать пять лет. Я поняла, что не могу похоронить себя заживо под рутиной супружеских будней. Ему хочется домашнего уюта и семейного покоя, так как он уже отгулял свое. К тому же, я не готова посвятить себя подготовительным курсам: «уход за пожилыми людьми». И рожать от него ребенка тоже нецелесообразно. Ко всему прочему, я почувствовала, что продаюсь за возможность жить отдельно от родителей, ездить на работу на машине, получать по праздникам украшения.

— Роман уже знает о твоем решении?

— Я пока не осмелилась сказать ему об этом. Не представляю, как смогу это сделать. Но точно знаю, что лучше полгода-год буду счастлива, как Светка с Сашкой, чем утону в болоте скучных будней.

— Мне нужно было откусить себе язык, — покаялась я, так как уже привыкла к мысли, что Роман и Верка будут вместе. — Зачем я тогда это наговорила?

— Ты открыла мне глаза. Заставила посмотреть на все иначе. Может, однажды я поблагодарю тебя за это. Эй, ты куда-то собираешься уходить? Или просто любуешься часами с интервалами в две минуты?

— Да мы тут с Костей наметили сходить в кафе.

— С Костей? — с легким разочарованием уточнила Верка.

— И с Аликом. Присоединишься?

— К нам сегодня родственники приезжают. Так что, увы. Ладно, не будем задерживать. Ракушка, мы уходим! А что там у тебя с Костей? Романтическое приключение?

— Ничего подобного! — как пристыженная, восстала я.

— Да кому ты врешь! — снисходительно посмотрела на меня Верка, обуваясь в прихожей. — Да по тебе же видно, что ты в него втюрилась. И если бы не Либра…

Неужели у меня все на лбу напечатано? Притом, шрифтом в шестнадцать кеглей. Или Верке, привыкшей копаться в детской психике, не составило труда взломать мои незрелые эмоции? В любом случае, снимаю перед ней бейсболку и аплодирую стоя.

Распрощавшись с ней и Ракушкой, я вытащила платье Либры, одолженное мне в последний раз. Нет, я вовсе не собиралась производить впечатление на Костю. Оборонительно-предупреждающий марафет предназначался для Алика.

Освежившись под холодным душем, я облачилась в серебристый шелк, сделала прическу и обулась. В этот момент позвонил Костя и сказал, что ждет меня у дома. Несколько минут я смотрела на себя в зеркало, пока не поняла, что похожа на воина, готового сразиться с пауком.

Костя с банкой пепси в руках стоял возле подъезда. По его вытянувшейся физии я поняла, что подобной экипировки он от меня не ожидал. Не знаю, о чем он подумал. Может, что я так нарядилась исключительно с целью понравиться ему. Или хочу дистанцироваться, напоминая нам обоим о том злополучном вечере, когда мы потеряли Либру. Не знаю. Меня это волновало меньше всего. Все мысли были нацелены на близящуюся встречу с Аликом.

Мы петляли закоулками, избегая лучей солнца, но вскоре оказались на залитой светом площади, красующейся струями фонтанов. Белые зонты, пластиковые стулья и столики были видны издалека. И греющегося крота, устало поглядывающего на часы, я тоже разглядела, хоть и маячили прохожие.

Когда мы подошли ближе и поднялись на трехступенчатую возвышенность, украшенную клумбами, поняли, что Алик пришел не один. Рядом с ним сидел Ванька. Он первым заметил Костю и привлек внимание крота. Тот повернулся и насторожился, увидев незапланированный довесок в виде меня. Каких трудов мне стоило сохранить на лице эту лопающуюся по швам маску равнодушия!

— Привет, Надек! — поднявшись, заорал Ванька, выдернув из уха «таблетку» наушника, и хлопнул Костю по протянутой руке. — Костян! Как делишки? Как сеструха?

На то, что за кротом увяжется этот болван, мы никак не рассчитывали. Не знали, надо ли устраивать состязание при нем или лучше подождать, когда Ванька уйдет. Пока колебались, я наблюдала за Аликом. Уставилась на него и не моргала, от чего он трепетал, как уховертка, прижатая спичкой. Бросая на меня пытливые, но осторожные взгляды, он уловил: что-то не так. Я тебе скажу, что не так, гад. Просто я смотрю на тебя как на врага. Что занервничал? Опасаешься, что Ванька будет присутствовать при твоем разоблачении и перестанет иметь с тобой дела?

— Что такое, Надя? — не выдержал Алик, нервно облизав губы и покосившись на Костю. — Почему ты так смотришь?

Я разжала кулак и бросила на середину столика ключи Либры, снова с вызовом вперившись в этого нахала.

— Как они оказались в твоем подвале? — тон моего голоса был таким жестким, что даже Ванька перестал брехать.

Алик глянул на парней, переключивших на нас внимание. Усмехнулся и мотнул головой, припав к трубочке, торчавшей в стакане с соком. Понял, откуда ветер дует и в чем причина охлаждения моей симпатии. Меня взбесила его самоуверенная неприступность! Что ж, я промахнулась, лишь немного надорвав его епитрахиль.

— Не считаешь нужным ответить? — спросила я, поняв, что крот ушел в запой. — Хочешь, чтобы я огласила свою версию?

— О чем ты говоришь, Надя? — снисходительно сморщив лоб и часто заморгав, продолжал доводить меня до бешенства Алик.

— О чем? О том, как эти ключи попали в твое дупло!

— Э-э, братцы, а что происходит-то, а? — встрял Ванька, попав под общий обстрел холодных взглядов.

— А то, что наш друг Алик побывал у моей подруги в ночь, когда с ней произошел несчастный случай. О том свидетельствуют эти ключи, которыми он после запер дверь, чтобы все подумали, что она была закрыта изнутри!

— Ох, Надя! — состряпал из себя святошу Алик, посмотрев на меня с жалостью. Еще немного и погладил бы по голове. — Донцовой начиталась?

— Тогда скажи мне, как эта связка оказалась у тебя.

— Да очень просто. Ее у меня забыла сама Либра. Думаю, в тот день, перед помолвкой Верки, когда она оставила мне записку, забрав книгу. Это Ванька, кстати, нашел эти ключи возле компьютера. Когда это было?

— В ту пятницу, — поддакнул Ванька, став похожим на разбуженного петуха. — Я еще хотел снять брелок, он мне показался прикольным.

— А как же она, уходя, закрыла твой подвал?

— Она не потрудилась его закрыть. Если бы я следом не пришел, кто-нибудь вынес бы мой компьютер. Он может и старый, но в рабочем состоянии.

— Почему же она не хватилась ключей и не вернулась?

— Наверное, у нее были запасные.

— Те самые, что остались в замке, когда ты уходил от нее? Ведь это ты подстроил ей несчастный случай? Чтобы она не поведала мне что-то важное.

Алик глядел на меня с такой неподдельной обидой! Неужели я ошиблась? Да и вообще, я ведь не так собиралась вести переговоры. Не с того начать и не тем закончить! Тьфу, что я за человек? Вечно все испорчу, за что бы ни взялась! Позвольте представиться, Дурова Кулёма Тупоумовна к вашим услугам!

— Какой мне резон организовывать Либре несчастный случай? Да и как бы я мог?

— Мне ты тоже не желал зла! — уже не контролировала я себя, резко подавшись вперед. — В гостях у Лешки полвечера смотрел, как кот на мышь! От злости даже банку с пивом сжал так, что от нее остался жалкий ком. А зачем стоял надо мной с подушкой в руках? И пас несколько дней у дома!

— Мне досадно слышать такое, — проворчал крот и отвернулся, начав постукивать ногой по бордюру клумбы. — От тебя я подобного не ожидал.

— Расскажи ей, как все было на самом деле, Ал, — вдруг совершенно спокойно посоветовал Ванька, явно зная больше нас с Костей. — О том, как смотрел на нее у Лешки, отчего сжал банку и почему стоял у кровати.

— Не лезь, — велел Алик, зло посмотрев на приятеля. — Пусть что хочет, то и думает. Играет в детектива и дальше. А я не собираюсь оправдываться. Не в чем!

Отодвинув стакан, Алик поднялся и, не прощаясь, отправился домой. Я остервенело долбанула кулаком по столу, повернулась к Ваньке и дернула его за неприкосновенное – наушники.

— Выкладывай что тебе известно! — потребовала я. Взгляд молчаливого Кости оказывал не меньшее давление.

— Э-э, братцы, вы меня в свои дела не окунайте! — подняв руки и откинувшись на спинку стула, заартачился Ванька. — Вы потом помиритесь, а я крайним останусь. Ладно-ладно! А то вы еще такого навыдумываете, что доведете Алика до неба в клеточку. Я делаю это исключительно ради него. Когда будет намыливать мне шею, назначу вас адвокатами. Пойдем, Надек, ты сама все поймешь и удивишься, как сильно ошибалась.

Я недоверчиво прищурилась, не зная, могу ли доверять этому прохвосту. Костя был против такой затеи, но я согласилась. Вначале мы пошли вместе, но когда дошли до дома, где поселился у приятеля Ванька, я попросила Костю на время отойти в сторону. Мне хотелось самой разобраться в этом деле.

— Я буду ждать тебя здесь, — устроившись на скамейке, не согласился уходить Костя. — Если через полчаса она не вернется, я тебе, Ванька, шею сверну.

— О-о, да вы, братцы, круто на эту тему подсели! — подметил Ванька, рассмеялся и вошел в подъезд.

— Он мой двоюродный брат, — сказала я предостерегающе взявшему меня за руку Косте. — Так что, все нормально. Приставать не будет уж точно.

Я пошла за напевающим Ванькой, поднялась с ним на второй этаж и ступила в прихожую. Что я могла здесь понять и чему удивиться? Бардаку? Так это же обычное дело.

— Ползи сюда, Надек! — Пинком скинув подлетевшие вверх шлепанцы, Ванька пролез мимо сумок в необжитый зал. Включил подернутый пылью компьютер, богатый свежими отпечатками пальцев.

— Ты начитаешь испытывать мое терпение, — заранее предупредила я, протиснувшись к окну.

— Так, небольшая предыстория, — пробежавшись пальцами по клавиатуре, заговорил Ванька и крутанулся на кресле. — Как-то не так давно мы с Аликом ездили встречать мою маманю. Она у меня типа бизнес-леди. Челночит помаленьку. Так вот, мы с Аликом ночью в автобусе едем. Тишина, все спят, дорога новая, а мне – хоть глаз коли. Глянул, очкарик тоже не спит, с умным видом в окно пялится. Ну, я и даешь его ковырять, что ему спать не дает. Он вначале говорить не хотел, но я его уломал. Это ж я! Я даже ежика раздену. Короче, трепались мы долго, а к утру я откинул наушники. На следующий день врубаю плеер, не пойму, чо за дела! Свободного места для записи нет. А у меня-то там один альбом Сереги был закачан и то в сжатом wma-формате. На шесть с чем-то мегабайт всего. А плеер-то у меня пять гигов! Думаю, ну все, накрылся мой маленький дружок. Когда стал разбираться, в чем дело-то, оказалось, что я не заблокировал кнопки и где-то случайно придавил одну. Включилась запись на диктофон. Скачав на комп, прослушал, врубив максимум звука, так как качество было хреновым. Оказалось, что запись шла во время Аликовых откровений.

Меня обдало жаром, и я осторожно присела на стул. Слабо им что-нибудь сфабриковать для подстраховки? Не слабо, но зачем? Я ведь могла до всего этого и не додуматься. Тогда надобности в подстраховке не было бы.

— Почему ты не удалил эту запись?

— Да я ее скинул с плеера-то, и думать забыл. Сегодня только вспомнил, когда вы на очкарика наезжать начали. Двигай ближе, сейчас сама послушаешь.

Ванька швырнул файл на плеер, поставил на паузу и протянул мне потрепанные наушники. Я обратила внимание на дату, когда файл был закачан на компьютер. Точно, в день, когда крот пришел выразить соболезнования, извинялся, что не смог объявиться раньше, так как не был в городе.

Я пододвинула к себе покрытую болезненными пятнами «мышь», навела курсор на кнопку плеера и пустила запись. Сквозь легкий шум и потрескивания доносились редкие сигналы клаксонов, отдаленное бурчание, чей-то кашель. И на этом фоне довольно отчетливо, правда с обрубленного слова я услышала приглушенный голос Алика:

— «…лишь когда она засмеялась, я узнал в этой девушке Деньку. Я не мог поверить глазам. Серенькая, невзрачная мышка чудесным образом превратилась в совершенно другого человека. Весь вечер на нее накатывали волной и сходили… странности.

— Странности? — хмыкнул совсем близко Ванькин хрипловатый голос.

— В ней будто боролись две сущности, рвущиеся на свободу. Небывалая грация перемежалась с неуклюжестью. Слезы – с улыбкой, примитивная пошлость – с возвышенностью. Когда она подошла ко мне, предложив выпить с ней шампанского… О боже, я никогда не видел такой неземной красоты. Ее зеленые глаза, обычно подернутые пеленой отрешенности… В тот момент их яркий цвет граничил со светом. Они сияли хризолитом. Печаль и задор, дрожавшие в них искрами, затмевали разум. Могу поклясться, что видел за спадающими на грудь локонами блестящих ужей. Их бриллиантовые глаза отбрасывали блики на ее ресницы. Мне казалось, я не переживу тех десяти минут, что она стояла рядом. Изо всех сил боролся с собой, чтобы не выдать того, что чувствую. Ни одну женщину я не хотел так страстно, как ее в тот момент. Каких усилий мне стоило сохранять видимость равнодушия! Если бы не банка пива в руке, я бы прикоснулся к ней. Просто для того, чтобы убедиться в ее существовании.

— Попал ты, братец! И частенько с ней случаются такие метаморфозы?

— После того вечера – постоянно. Но тогда я думал, что заходы наоборот у меня. Каждый раз мне приходилось изо всех сил подавлять это искушение. Знаешь, я даже стал чаще думать о боге, понимая, что со мной заигрывает дьявольщина. Прошлой ночью она уговорила меня остаться у нее, даже не догадываясь, какому испытанию подвергает меня. Я не мог заснуть, неустанно думая о ней, находящейся в соседней комнате. От греха подальше, решил пойти прогуляться по холодку. Вспомнил, что Аньке обещал придти после помолвки Верки. Ну, взял телефон, сигареты и собрался выйти на улицу. Проходя мимо спальни, увидел, что Надя не погасила свечу. Распластавшись на кровати, сдвинула на тумбу подушку, почти уткнувшуюся в пламя. Опасаясь, что в любой момент может загореться, я осмелился войти. Погасив огарок, собирался уйти, но не мог отвести от нее взгляда. Руки сводило от неистового желания притронуться к ее вызывающему умиротворению. Она казалась такой спокойной и безмятежной. В то время когда… Я боялся ее разбудить. Она могла подумать что угодно, увидев меня рядом. И все же она пробудилась и медленно потянулась. Я больше не мог находиться к ней так близко. Боялся не совладать со своим желанием, потому заставил себя выйти.

— И что дальше?

— Придти в себя мне помогла соседка. Я ступил в темный подъезд, но спуститься до скамейки не хватило сил. Позвонил Аньке, чтобы хоть как-то отвлечься, переговорил с ней. И тут кто-то рядом чиркнул спичкой и отпрянул от меня. Я – от него. Тетка эта, похоже, готова была завопить от страху. Даже не понял, когда влетел обратно в квартиру…»

Дальше не было ничего интересного. Кто-то прервал разговор, вежливо попросив заткнуться и не мешать людям спать. Пристыженный Алик впал в молчание и больше не проронил ни слова. До конца записи уныло вздыхал.

Я открыла глаза и обвела комнату своим обычным, подернутым пеленой раздумий взглядом. Как долго я искала причины изменений в поведении Алика, а оказалось, что причина – перемены во мне! Он вовсе не планировал меня душить! И паучьими глазами смотрел, просто не в состоянии противиться жажде увидеть во мне Элпис. Значит, не в одной книге было дело. Похоже, о ней он думал куда меньше, чем я уверенно полагала. Если уж его смогла перепугать тетя Глаша, то что говорить о попытке обставить случайную смерть Либры? Да у него кишка тонка. Он такой, каким я его считала до того злополучного дня, когда перекрасилась в брюнетку и явилась на гулянку. Ему даже не хватило духу признаться, что я влеку его. Он боялся быть осмеянным, не понятым, отвергнутым, потому что нас всегда связывали только приятельские отношения.

Представляю, чего он натерпелся, когда я приставала к нему, удивляясь его стойкой холодности. Такому самоконтролю можно позавидовать. Твердо отвергать то, чего нестерпимо хочется, при этом сохраняя видимость обыденности! Такое дано не каждому. Мне-то уж точно не по силам. Каким все оказалось до смешного ничтожным! Да, что-то творится вокруг этой странной книжки. Но может, не во всех бедах виновата она? Вдруг Печкин и впрямь умер от сердечного приступа? И лишь случайно у него в руках оказалась «Незапертая Дверь»? А Либра, увлекшись, просто по неосторожности взяла мокрыми руками фен. То же самое могло произойти, даже если бы она не читала. Меня саму он трижды бил током, но Либра не желала расставаться с этой строптивой вещью, так как ее подарил ей ныне покойный отец. Это был его последний подарок.

Но как тогда объяснить то, что все мы похожи на описанных в книге персонажей?

Я колебалась, не зная, верить прослушанному или нет. Гадала, мог ли Алик знать, что у Ваньки в кармане включился диктофон? И все же я почувствовала облегчение. Кроту было бы трудно подгадать разговор так, чтобы он записался. А если бы попробовал подговорить Ваньку и сделать это намеренно, тот бы задушил его вопросами, с живого бы не слез.

Нет ничегошеньки, чем бы я могла доказать причастность крота к делу с феном. Между его защитой и моим обвинением стоит перегородка. Либре правда ничего не стоило забыть ключи, когда она торопилась уйти из подвала, прихватив без разрешения книгу. Они могли пролежать за компьютером сколько угодно, и Алик с его рассеянностью и увлеченностью разгадками книжных тайн мог их и не заметить. Действительно, стал бы он оставлять улику против себя, если бы был виноват и опасался тени подозрений? Ведь узнай об этом Макс, от крота и лужицы бы не осталось. Если Алик и впрямь ни коим боком не причастен, а я выставила его злоумышленником, оскорбила подозрениями и открытыми обвинениями, то стоит его пожалеть. Каким обиженным он удалился! Себя выставила полной дурой, Косте голову заморочила, Ваньку в это втянула, самолюбие Алика растоптала. Надо будет как-нибудь извиниться перед ним за свои накаты.

— Ну что? — спросил вернувшийся с бокалом Ванька, размахивая пакетом пряников. — Я же говорил, что ты удивишься. Чай будешь? Ну как хочешь. Зря ты так наехала на Алика. Неужели не замечала, что он по тебе крючится? Обычно девки такое сразу просекают. Выходит, зря я вас наедине оставил? Думал, все же замутите.

— Так вот почему ты тогда смылся, — вдогонку пошедшему открывать дверь Ваньке, понятливо затянула я.

Пришел выждавший полчаса Костя. Собирался ломать Ваньке шею, но, увидев меня живой и невредимой, не торопящейся к установленному сроку, повременил с расправой. От шокировавшей меня правды я обессилено перевесилась через подлокотник кресла.

Ванька предлагал нам остаться, но я отказалась. Мы с Костей неспешно вросли в простор города. Естественно, его интересовало, что же предоставил мне Ванька, чтобы реабилитировать приятеля. Какое-то время я играла на его нервах. Придумывала, как бы так сказать, что ошибалась насчет книжной одержимости крота. Поймет, что опасаться нечего и сразу смоется. Ведь рядом со мной его держит лишь азарт добраться до правды.

Отпускать от себя этого вампира мне совсем не хотелось. Но и прибегать к примитивным способам удержать его, не позволяли жалкие остатки гордости. Он влюблен в Либру, та влюблена в него. Так что, самое лучшее, что я могу сделать, это отойти в сторону. И как можно скорее, пока не бросилась в омут своей слабости.

Решив положить конец ставшим до неприличия тесными отношениям, я выдала Косте все что узнала. Ожидала от него вздоха облегчения, но тот в ответ сжал кулаки и челюсти.

— Чем ты раздосадован? — пожав плечами, спросила я.

— Вот еще не хватало, — прошептал сквозь зубы Костя. — Полагала, что сказанное тобой меня успокоит? Теперь я буду опасаться, как бы этот… Алик не посягнул на твою честь. Хотя его можно понять, не оправдать, но понять. Ты любого можешь довести до исступления: по себе знаю.

Мне стало невероятно грустно. Таких признаний я не удостаивалась никогда. И сейчас они были адресованы не мне, а высовывающейся из меня время от времени Элпис. Теперь я живу в ее тени. Я и не я. Ни то, ни се.

— Иди своей дорогой, — остановившись на пути Кости, сказала я, упершись ему ладонью в грудь. — Иди, иначе мы оба будем сожалеть, что не расстались вовремя. Такое па-де-труа не по мне.

Костя не успел ничего сообразить, как я уже повернулась к нему спиной и стремительно зашагала к дому.

…Кое-как угодив ключом в замочную скважину, я трясущимися руками открыла дверь, вломилась в прихожую, скинула туфли и бросилась на кровать. Позволила себе вдоволь выплакаться. Так в промежутках между всхлипами и заснула. Не слышала, как просился на улицу Пешка, не проснулась и от звонков соседки, приходившей узнать, не слишком ли меня стесняют их оставленные вещи.

Весь следующий день я посвятила генеральной уборке, надеясь, что работа отвлечет меня от мыслей о Косте. К вечеру поняла, что этот способ не действует, и вернулась к проверенному. Взяла «Незапертую Дверь» и отключилась от всего насущного.

Так как меня никто не беспокоил, я просидела в кресле до позднего вечера. Лишь когда Пешка, взывая к милосердию, принялся скоблить когтями мои скрещенные ноги, я вернулась к мрачной действительности. Вот уж не думала, что когда-нибудь снова влюблюсь. Еще вчера и представить не могла, что мое расставание с малознакомым парнем обернется такой хандрой. Или я тоскую за двоих? Что, Элпис, ты тоже подставила свою лебяжью шейку под клыки этого вампира? Три втюрившиеся дуры – уже перебор. Что-то мне эта ситуация напоминает. Любовный треугольник?

Сжалившись над приплясывающим паразитом, я отложила книгу, оставив десяток страничек на закуску, и отправилась на прогулку. Я не глянула на будильник, потому не знала, который час. Торчавших допоздна соседей уже не было, значит, время не детское.

Поторапливая Пешку, ревизующего свои кустарниковые владения, я хотела поскорее оказаться дома, выпить чаю и лечь спать. Но приближаясь к подъезду, решила повременить, увидев сидевшего на скамейке мужика. Думала, сейчас докурит и уйдет. Куда там. Щелчком отбросил окурок в палисадник тети Глаши, закинул ногу на ногу и обхватил колено сцепленными в замок руками. Значит, не сосед.

Приготовившись стрелой скользнуть мимо, я сделала шаг вперед, и в этот момент все утонуло во тьме. Из открытых форточек, за которыми только что щелкали каналами телевизоры, послышались раздосадованные возгласы, подкрепленные матами.

— Бля, на самом интересном месте! — жаловался кто-то со второго этажа.

— Валя? — звал старческий голос. — Это свет отключили или лампочка сгорела?

Не могла я на пять минут раньше пробежать мимо этого дядьки? Чего, спрашивается, струхнула? А что сейчас делать? У меня с собой ни спичек, ни телефона, ни зажигалки. Буду полчаса забираться на десяток ступенек и еще столько же ковыряться в поисках замка.

Отыскав нужный ключ, я сжала его в пальцах и вывернула из-за угла живой ограды. Отдернула залившегося лаем Пешку и остановилась. На лавке сидел ни кто иной, как покойный Печкин! В том самом пальто, в каком его изобразила Ракушка – светло-серое в черную полоску. И он смотрел на меня, прямо как живой. Пес остервенело кидался на него, оглушая визгливым тявканьем. Значит, Печкин мне не мерещился? Вначале я подумала, что соседки мне солгали. Что их Игорь Яковлевич живее всех живых, но вспомнила фото и едва устояла на подкосившихся ногах.

Печкин поднял руку и поманил с таким видом, словно собирался поведать тайну. Я осталась стоять на месте, покачиваясь от дергавшего меня Пешки. Тогда соседушка медленно ткнул себя в грудь, изобразил двумя пальцами идущего человечка и указал на меня. То есть, он жестом дал понять, что пришел за мной.

Крик ужаса вырвался из моего напряженного горла писком. Попятившись, я развернулась и побежала по аллее, устремившись через парковые дебри к площади. Пешка, решив, что проявил достаточно отваги, не отставал от меня, иногда оборачиваясь и фальшиво гавкая. Когда я была уже далеко от дома, электричество снова заиграло огнями во всех окнах. Это выглядело приманкой. Клевать на нее я не собиралась. Я, может, и плотва, но учусь извиваться угрем.

Даже в школе, принимая участие в соревнованиях по бегу, я не добивалась таких рекордов, как в этот вечер. Не прошло и десяти минут, как я уже была у двери Женькиной квартиры, не осознав толком, почему примчалась именно к нему. Если бы не этот случай, я бы избегала встреч с ним как минимум три недели. Сейчас стеснение и чувство вины само собой заткнулось в задницу, и я нажала на кнопку звонка, задыхаясь от бешеного галопа.

После долгого ожидания постучала по перекошенному номерку, и только после этого щелкнул замок, а дверь отошла на длину цепочки. Женька в цветных семейных трусах и с накинутой на плечо простыней, увидев меня, лишился дара речи. Потом опомнился, оглянулся внутрь прихожей и спешно сдернул цепочку.

— Денька? — махнув, чтобы я заходила, удивился он. — Который час? Что ты здесь делаешь так поздно? Ничего не случилось?

— Могу я остаться у тебя на ночь? — наверное, представляя собой жалкое зрелище, все же дерзнула я.

Судя по тому, как растерявшийся Женька замялся, поглядывая на зальные двери и дергая спадающую простыню, я догадалась, что у него гости. Вовремя подвалила! Могла бы и раньше сообразить. Он же мне ничем не обязан и может водить к себе подружек.

— А-а, ну понятно, — сказала я, развернувшись и потянув на себя ручку двери. — Мой вам пардон, ребята.

— Стой! — подавшись вперед, ухватил меня за локоть Женька и стащил с порога. — Что случилось-то?

— Жень? — пискнул голосок из зала, а следом в коридор вышла юная краля. Оглядела меня и Пешку так, будто мы на пару сжевали ее любимые тапочки.

— Иди-иди, я сейчас, — сунув ей упавшую простыню, цыкнул Женька и торопливо проводил в зал. — Можешь вкратце изложить, что заставило тебя вспомнить обо мне?

— Дня не хватит, чтобы рассказать.

— А ночи? — уточнил Женька, показавшийся мне похожим на всклокоченного выцветшего попугая. — Выйдешь за меня?

— Выйду, — посмотрев в его часто заморгавшие глаза, вполне серьезно сказала я. — Если после того, что я тебе вкратце изложу, ты не выпроводишь меня пинком под зад.

Девица попалась гордая. Услышав все это и поняв, что я остаюсь, явно не вписываясь в ее планы, схватила сумочку и ушла. Женька, впрыгнув в шорты, помчался ее провожать. Накинув поводок на ручку кладовки, я вошла в ванную и умылась. Ко мне буквально прилип взгляд воскресшего Печкина. Каждый раз, когда я считала его живым, он игнорировал мои приветствия, а сегодня…

Неужели мое страшное предположение окажется верным? Стукнет мне двадцать шесть, и я превращусь в Ядан? То есть, переберусь в темное царство злого гения? Проще говоря, склею ласты. Ненадолго отступавший страх вернулся. Впрочем, неудивительно, если учесть, что я могу видеть дух умершего соседушки. Но почему именно его? Потому что он угодил в книжную ловушку первым? Потому что эта книжка у меня? Потому, что я стану следующей жертвой?

Когда вернулся Женька, мы устроились на раскладном диване в обжитой лоджии и проговорили всю ночь. В основном говорила я, рассказав о многом, но и о многом умолчав. Ближе к рассвету ждала, когда мой слушатель под овации отправит меня куда подальше. Не могу сказать с уверенностью, но, по-моему, я на это и рассчитывала. Ожидание смерти – не повод выходить замуж. Тем более, стоило подумать и о чувствах Женьки. Потому, пожалев, что сдуру ляпнула это многозначительное: «выйду», всячески тщилась убедить непутевого жениха в том, что я совершенно не пригодна для совместного проживания.

— …ты ведь не смиришься с моими исчезновениями.

— Нет, потому буду исчезать вместе с тобой.

— А я готовить, кстати, не люблю и не умею!

— Ничего, я привык на бутербродах перебиваться.

— А если я вздумаю флиртовать с твоими дружками?

— Да пожалуйста! Я им морды набью и всего дел-то.

— Тебе бы все отшучиваться, — разозлилась я и пнула Женьку по боку. — А если я скажу, что бесплодна? Велика вероятность того, что у меня никогда не будет детей! Что ты на это скажешь?

Женька перестал улыбаться и впервые сделался серьезным. Я сложила руки на груди и отвернулась, глядя в кусочек светлеющего неба с треугольником тающих звезд.

— Мне жаль. Правда, День. Я не знал.

— Теперь знаешь.

— Это ничего не меняет. — Женька подполз ко мне, лег рядом и обнял. — Без возни с горшками и пеленками, без воплей по ночам и каждодневной стирки я уж как-нибудь проживу. Я не гожусь на роль родителя.

— Это пока ты молод, можешь подобное с такой беззаботностью заявлять.

— В таком случае, я буду вечно молодым.

— О да, в том, что ты всегда будешь таким болваном, я даже не сомневаюсь.

— Возьму с тебя пример. Ведь даже ты начала исправляться. Как видишь, мы вместе встречаем рассвет. И чуть позже ты впервые проснешься в моих объятьях.

Женька поднырнул плечом под мою голову, окольцевал руками и мечтательно воззрился в потолок. Я прижалась к нему и в предутренней тишине, когда тьма уже не страшила, побежденная острым солнечным лучом, покатилась в сон.

Это и впрямь было странное, доселе неизведанное чувство. Все бы ничего, если бы не упрямо звонивший телефон, потревоживший наше умиротворение. Разбудил вначале меня, а потом и Женьку. Всего-то десять часов! Кого там надирает в такую рань?

— Пусть звонит, — отмахнулся Женька, блаженно потянулся и принялся меня целовать.

— А это еще что такое? — спросила я, прислушавшись к бешеному кудахтанью.

— Мой мобильник. Не обращай внимания.

— Ответь, иначе так и будут брякать и кудахтать.

Женька закатил глаза, недовольно вздохнул и спрыгнул с дивана. Шагнув в зал, достал из кармана джинсов телефон. Я села и заглянула в комнату, насторожившись от Женькиных расспросов: как, когда, кто, где? Все похолодело внутри, когда он оглянулся и взволнованно посмотрел на меня.

— Что случилось? — спросила я, когда он закончил говорить.

— Вчера Верка с Романом попали в аварию. Ты только не волнуйся! – виновато вскинул руки Женька. – Ничего страшного! Но… Лариска погибла.

— Кто? — подалась я вперед. — Лариска Зажигалка?

— Роман с Веркой ехали в машине. Откуда-то на всей скорости вывернула на мотоцикле Лара. От удара она перелетела через машину и угодила в другую. У Верки сотрясение, а Роман отделался ушибами.

Я с трудом в это верила. Лариска могла налететь на кого угодно, но врубилась именно в машину Романа. Я ее не переносила, но уж смерти-то не желала, потому сожалела о случившемся. Ей было всего двадцать лет.

Через полтора часа мы приехали в больницу. Там наткнулись на Алика, Лешку и Светку. Неподалеку стояла плохо одетая пожилая тетка забулдыжного вида.

— Как они? — спросила я у Светки, присев рядом.

— Могло быть хуже, — с завидным оптимизмом всхлипнула та. — А вот Огнева скончалась. Вы уже знаете? Кошмар.

— А кто эта женщина? — кивнула я на забулдыгу, тайком выпившую что-то.

— Мать Лариски. Уже с утра на ногах не держится.

Верку врачиха попросила не беспокоить, а к Роману разрешила войти. Бледный, с перемотанной головой, он показался мне дряхлым, болезненным стариком.

— Что произошло? — спросил Женька после того, как справился о его самочувствии. — Как это случилось?

— Мы с Верочкой ехали к ее родителям. Движение было довольно напряженным, а тут она мне сообщила, что намерена расторгнуть нашу помолвку. Другого момента не нашла, прости господи! Я несколько растерялся и не заметил, когда на встречную вылетела эта девочка. Виновата, конечно, она, но если бы я раньше ее увидел… Не знаю, что бы это дало, и, тем не менее, чувствую себя прескверно.

Я сжала руку Романа в попытке его ободрить, и пообещала помочь всем, чем смогу до и после выписки. Позже мы выразили соболезнования матери Лариски и, скинувшись, взяли на себя половину расходов, так как средств организовать похороны у алкашей не было.

* * *

Несколько дней мы по горло были в делах и заботах, мотаясь по всему городу. Женьку не отпустили с работы, Лешка почти сразу отошел в сторону, так что помогать семейству погибшей пришлось мне и Алику. Прижимистый и неинициативный, к тому же смертельно обиженный на меня крот проявил небывалое участие. Без него бы я и половины из того, что было сделано, не осилила. Он постоянно был на подхвате, оказавшись толковым исполнителем. Ушедшие в запой родители, почуяв, что могут переложить на других все обязанности, вовсю предались своему горю.

Невероятно уставшая я все же поехала на кладбище. И там следила за тем, чтобы все прошло так, как положено. Не выспавшаяся, взвалившая на себя подготовку к поминкам, я едва стояла на ногах. Когда в очередной раз резко собралась присесть, меня под руку подхватил оказавшийся рядом Алик. Так мы и стояли, пока немногочисленные одноклассники, соседи и работницы ресторана прощались с Лариской. Глядя на них, я задавалась вопросом: «Приходил ли за ней Печкин»? Может, это от него она на бешеной скорости удирала, не видя куда? Или она, ослепленная светом фар, приняв их за лучи заката, хотела проскользнуть в узкий проем «Незапертой Двери»?

Я заметила в толпе возвышающегося над всеми Костю, о котором мы напрочь забыли. Никто не удосужился его оповестить. Как-никак, а он одно время встречался с Ларой. Хотя, думаю, его не особо расстроила ее внезапная кончина. Или мне так показалось? За черными очками не было видно глаз, но строгое, чисто выбритое лицо не выражало никаких эмоций. Сейчас оно было схоже с тем остекленевшим, бесцветным выражением, застывшим в грубых чертах Лариски.

Я похлопала Алика по плечу, высвободила свою руку и подошла к Косте, вынужденная объяснить, как все было.

— А как Вера сейчас? — выслушав и помолчав, спросил Костя. — Поправляется?

— Завтра выписывают. Извини, что раньше не сообщили.

— А Люба как?

— Пока без изменений.

Больше мы не сказали друг другу ни слова и по возможности держались на расстоянии, пока все не закончилось. Лишь когда возвращались к ждавшим нас автобусу и нескольким машинам, Костя поравнялся со мной и заверил, что я могу на него положиться, если мне когда-нибудь понадобится помощь. Уж не знаю, что в его словах меня так ужалило и подстегнуло надменно заявить: «обо мне позаботится мой будущий муж». Выслушав скупые поздравления, заметила Алика, впавшего в глубокое уныние. Надо было подумать о его чувствах раньше, а теперь поздно прикусывать язык.

После поминок, закончившихся скандалом, (отец Лариски обвинял Романа в смерти дочери), мы с Аликом сбросили с себя полномочия главных организаторов. Подвезенные Лешкой до остановки, устало шли по площади, веснушчатой от капель дождя. Странно было идти и молчать. Думаю, мы бы так и разошлись каждый в свой переулок, даже не попрощавшись, если бы я не заговорила первой:

— Спасибо тебе за помощь, Алик. Очень выручил, прямо слов нет.

— Такое дело, как же не помочь.

И снова между нами плотной завесой повисла тишина. Шли и смотрели в разные стороны до самого парка.

— Алик? — собрав волю в кулак, окликнула я, вынудив его глянуть в мою сторону. — Я хотела извиниться. Мне очень стыдно за свои подозрения и обвинения. За то, что наговорила в летнем кафе. Извини, пожалуйста.

— Что же заставило тебя изменить свое мнение? — продолжал корчить из себя оскорбленную буку Алик. — Еще недавно ты выставила меня преступником.

— Меня сумел убедить в обратном твой адвокат Ванька.

— Хм, каким же, интересно, образом?

— Неважно. — Я протянула кроту руку и примирительно улыбнулась. — Ну что, мир, дружба, жвачка? Как прежде?

Алик недоверчиво косился на меня и раздумывал, прикидывая степень своего великодушия. Потом кивнул и пожал мою руку. Взаимное напряжение, тяготившее нас обоих несколько дней, мгновенно развеялось.

— Значит, вы с Женькой решили пожениться?

— Да, — не стала я врать, еще не зная, как решусь на такое дело. — Как только поправится Либра. Может, осенью.

— Поздравляю, — не особо порадовавшись за нас, промямлил Алик и отвернулся. — Решила утешить родичей?

— Полагаешь, я лишь для этого выхожу замуж?

— Извини, конечно, но думаю, так и есть. Ты влюбилась в Костю, и чтобы отдалить его от себя, решила выскочить замуж за Женьку. Ведь не посмеешь отбить парня у лучшей подруги. Тем более, у подруги, лежащей в коме.

А ты наблюдателен! Все подмечаешь, хоть вроде бы ни во что и не вмешиваешься, всегда оставаясь в стороне.

Я пожала плечами, мол, думай, как хочешь, и зашагала к дому, поторапливаемая дождем. Как же хотелось поскорее пасть горизонтально и ненадолго вырубиться! Кто бы мог подумать, что прогулка с Пешкой выльется в обязанность, которая будет меня так тяготить? Отметив, что пес не особо жаждет мокнуть под разыгравшимся ливнем, я уступила своему желанию вздремнуть пару часиков. Наверное, сказались две бессонные ночи, потому что проснуться я соизволила только утром. Пешка злорадно смотрел на меня с порога, в праведном гневе страшно отомстив. Ко всему прочему, так сказать, контрольный выстрел, изжевал хлястики новых босоножек. Какого же негодования с моей стороны удостоился этот лохматый клоп! Опасаясь продолжения расправы, я взяла его на поводок и повела гулять. Так бы и дала пинка под нагло загнутый серпом хвост!

Задумавшись, я отрешенно смотрела по сторонам. Не заметила, как неизвестно откуда выскочила свора бродячих собак. Только что мирно трусивший впереди Пешка с бешеным лаем бросился за ними вдогонку. Тонкий поводок, намотанный на палец, едва не вывихнул фалангу и обжог кожу, сорвавшись и заскользив по земле.

— Пешка! — крикнула я, ринувшись за ним. — Ко мне!

Размечталась! — ответил мне рыжий зад пса, даже не оглянувшегося в мою сторону. Дикие собаки, увидев меня, бегущую к ним, помчались к мусорным бакам. Угодивший под шлепанец камень, оказавшийся скользким после дождя, свалил меня на асфальт. Проехавшись ладонями и локтями по мокрой, шершавой тверди, ободрав в кровь колени, я оставила задумку преследовать Пешку. Со стоном перевернувшись на бок, осторожно поднялась, осматривая заляпанные грязью футболку и шорты. Подобрав потерянный шлепанец, я сделала несколько шагов, намереваясь вернуть пекинеса, но постыдилась в таком виде выходить со двора. Ох, и влетит мне от Марьи Сергеевны, если я не найду Пешку к ее возвращению! Откуда вынесло эту чертову свору? Можно подумать, мало на мою голову выпало неприятностей! Так теперь еще и это!

Вернувшись домой, я отправилась в ванную – отмывать влипшую в ссадины грязь. После замазалась йодом и заклеилась лейкопластырем. Переодевшись, глянула на часы, взяла сумку и отправилась искать лохматого паршивца. В распоряжении у меня было полчаса. В десять за мной должна была зайти Светка: мы договорились вместе ехать в больницу. Как все не вовремя получилось!

Я обошла домов десять, спрашивала, не видел ли кто пекинеса с поводком, но Пешка словно растворился. Куда он за эти двадцать минут мог убежать? Или его уже кто-нибудь из предприимчивых деточек прихватил? Подманил, взял за поводок и утянул с собой, чтобы потом дождаться объявления: «пропала собака, верните за вознаграждение». Да, если сегодня не объявится, доведется прибегнуть и к такому способу.

Я созвонилась со Светкой, договорившись встретиться с ней на остановке. Почти следом подъехала «семерка», за рулем которой, сам не свой от злости, сидел отец Верки. Мы поспешно загрузились и поехали, вливаясь в разноцветные потоки машин.

— Ну что, Свет, как там у вас с Сашкой? — спросила я.

— Развелись, — устало вздохнула та, поставив сивые брови уголками.

— Потому что идиоты! — зло пролаял Михаил Ильич, ударив широкими ладонями по рулю. — Дурью маются! А ребенок теперь без отца расти будет! Не башками думают, а сраками!

— Папа, прошу тебя, воздержись от комментариев.

— Вот всю жизнь так! Что ни скажу, никогда не слушаете. Одни, понимаешь, сходились-расходились два года, другие – свадьбу, считай накануне, отменили! Идиотизм! Ух, если бы не сотрясение, дождалась бы у меня! Ну чем ей Роман не угодил? Все ведь для нее делает! Словом грубым не обидит, а она ишь, вильнула хвостом, и нате вам!

— А то, что она его не любит, тебя не особо беспокоит?

— Не особо. Что толку, что у вас с Сашкой была бурная страсть и неземная любовь? А чем закончилось? Смылся к другой и даже алименты платить не хочет! Вот вам и любовь! А ты, Денька, смотри и на ус мотай. Учись на чужих ошибках. Благо, примеров до черта!

— Папа, ради бога, мы это уже обсуждали.

Удивляюсь я Светкиному терпению. Никогда не слышала, чтобы она на кого-нибудь голос повысила, взглянула сурово или вышла из себя. Скромная, покладистая, спокойная. Флегматичная серая мышь. Как ни странно, но родители всегда больше уделяли внимания своевольной, свободолюбивой и озорной Верке.

Михаил Ильич всю дорогу журил дочерей, орал на водителей, едущих не по правилам, материл не там переходящих дорогу пешеходов, ворчал на ГАИшников. Когда мы, наконец, приехали, у меня голова была точно чугунной. Но полегчало, когда я увидела натянуто улыбнувшуюся нам Верку. Я сразу поняла, что она хочет мне что-то сказать. Поговорить в больнице нам не удалось. На обратном пути Верка не смогла промолчать о том, как произошла авария, а я поведала о своих мытарствах с организацией похорон.

Только после обеда, когда все удостоверились, что с Веркой все в порядке, мы уединились на лоджии.

— Знаешь, — забравшись в кресло, стоявшее в тени опущенных штор, начала она. — Меня ослепили фары, я дернулась от удара, стукнулась головой и потеряла сознание. Не помню, что было дальше. Не видела, как через нас перелетела Лариска, не слышала сирены «Скорой». В тот момент, когда я отключилась, передо мной раскинулся яркий простор. Я видела себя прозрачной, сквозь меня проходили лучи солнца. Не понимая, где оказалась и что происходит, я отправилась на твои поиски. Увидела вдалеке. Когда оказалась рядом, ты протянула мне руку. Я сказала что-то вроде: «не покидай меня, надежда», а ты ответила: «вера, не оставляй меня». Это было так необычно. Никогда не забуду этого ощущения.

— А вокруг ты что-нибудь видела?

— Это нелепо, но когда мы с тобой встретились, неподалеку придавалась страсти одна парочка. Они нас словно не видели, а мы не обращали на них внимания.

Я вжалась в спинку кресла, впившись ногтями в подлокотники. Именно с этого момента начинается описание местности в «Незапертой Двери»! Пока эти двое, пастух и служанка, валялись среди цветов, Ядан прихватила их шмотки. Выходит, когда Верка потеряла сознание, она оказалась в том мире? И бродила там, по ее ощущениям довольно долго, хотя на самом деле не прошло и десяти минут. Небольшой отключки хватило, чтобы побывать в альтернативе загробного мира. Так может, и мне, чтобы на время стать Ядан, не обязательно будет умирать? Главное, оказавшись там, не потерять веру.

— Значит, ты твердо решила расторгнуть помолвку? — обуваясь в прихожей, спросила я. — Мне кажется, Роман сильно этим огорчен.

— Да, и заставляет меня чувствовать себя виноватой, — осторожно привалившись к стене, проворчала Верка. — Но, как говорится, злой ветеринар собаке хвост отрубает, а добрый – тихонько пилит. Уж лучше сразу разойтись.

— Кстати, забыла сказать. Я приняла очередное предложение Женьки выйти за него замуж.

— Ты серьезно? Наконец-то! Аж не верится. Град посыплется. И он готов принять тебя со всеми твоими заскоками? Отважный малый. И когда планируете?

— Как только Либра поправится. Надеюсь, она не заставит себя долго ждать. Ладно, мне пора. От меня Пешка сбежал. Надо написать объявления и расклеить.

Распрощавшись с Веркой, я заспешила домой, по пути выискивая знакомую длинношерстную тушку. Нет, нигде не видать. Точно, увели гады, поняв, что потерялся.

Придя домой и уяснив, что другого не остается, я вытащила стопку листов и принялась строчить объявления. Через час листовки с язычками, исписанными номерами телефонов, были готовы. Отыскав бутылек с бумажным клеем, я отправилась исполнять свой долг, опасаясь грядущего скандала. Представляю, что будет с Марьей Сергеевной, если никто не откликнется и Пешка не найдется! Все лечение пойдет насмарку. Даже с такой простой задачей я не могла справиться. Цветы загубила, квартиру запустила, пса потеряла. Ничего доверить нельзя.

Теперь понятно, почему мы с отцом раньше ходили клеить объявления только по вечерам. Стоило мне задержаться у какой-нибудь подъездной двери, чтобы прицепить к ней бумажку, прохожие и любопытные соседи начинали заглядывать через плечо. Не зная, в какую сторону и как далеко мог убежать Пешка, я на всякий случай пришла на остановку. Пока обмазывала клеем доску объявлений, меня увидел стоявший у газетного киоска Костя. Я тоже его заметила, но сделала вид, что очень занята. Постояв немного в раздумьях, похлопывая журналом по ноге, Костя не выдержал и подошел.

— Здравствуй, Надя, — остановившись рядом, заговорил он и, глянув на доску, прочитал: — Пропала собака породы пекинес. Кобель трех лет. Окрас желтый с белыми подпалинами. С ошейником и тонким кожаным поводком… Мне жаль. Когда он потерялся?

— Сегодня утром. Как ветром сдуло!

— Ты всю пачку собираешься расклеить? — указал он на кипу листов в моей руке. — Одна ты до завтра будешь этим заниматься. Давай половину. В той стороне была? Тогда пойдем вместе. Сейчас только еще один тюбик клея куплю.

Я слишком устала, чтобы отказаться от предложенного содействия, потому кивнула и последовала за выискавшимся помощником. Но даже вдвоем мы управились лишь за полтора часа, наследив белыми листками по всей округе. Вышли на площадь и, встретившись у фонтана, присели на скамейку, чтобы немного передохнуть.

— Если никто не откликнется, дай объявление в газету, — помахав перед собой журналом, посоветовал Костя. — Слушай, у меня в машине скучает термос с компотом.

Я посмотрела на стоявшую на обочине «Ауди», прикинула расстояние до нее, проверила свои силы и согласилась. После двух часов ходьбы от выхлопа и пыли в горле жутко першило. Пить хотелось смертельно. До ближайшей забегаловки – минут пятнадцать. А тут в ста шагах холодный, хоть и не любимый мною компот.

Открыв дверцу и торопливо приземлившись на сидение, я оглянулась на Костю, вытащившего из пакета двухлитровый сосуд. Передав его мне, поискал что-то в коробке. Судя по всему, крышку-кружку от обезглавленного термоса.

— Фиг его знает, куда делась, — перебравшись на сидение водителя, пожаловался Костя и заглянул в «бардачок». — Похоже, придется пить прямо из термоса.

— Что там катается? — потрясла я сокровенную баклагу.

— Кубики льда. О! Эврика! Я нашел выход!

Костя расковырял коробку с длинными макаронами и вручил мне сымпровизированную соломинку. Наверное, окунувшие в термос макаронины и с хихиканьем тянущие компот, для прохожих мы представляли собой интересное зрелище. Некоторые с подозрением присматривались, гадая, что это там молодые люди делают. Одна бабулька с авоськами долго щурилась, пока мы с Костей, склонившись и соприкасаясь лбами, вливали в себя живительную влагу.

— Хочешь, добуду тебе со дна вишенку? — спросил Костя, и в этот момент размокшая макаронина разлетелась в зубах.

— Не стоит! — рассмеялась я, собирая лапшовые осколки. — Спасибо, я напилась. Вкусный компот. Кто его приготовил?

— Мама. Вообще-то, она велела отвезти его с остальной провизией деду. — Костя кивнул на пакеты и разоренную коробку с макаронными изделиями. — Не знаю, зачем она каждый раз отсылает деду компоты, если он кроме домашней наливки ничего не приемлет.

— А у меня этот вкус вареных сухофруктов с детства ассоциируется с поминками, — не зная в честь чего, вдруг вставила я и замолчала.

Подняв глаза на показавшееся голым зеркало, я поняла, чего на нем не хватало. Когда Костя вызвался меня подвезти в первый раз, я обратила внимание на висевшего единорога. Сейчас его не было. Перед глазами всплыла скрюченная рука Либры, на ладони которой был кровоподтек странной формы. И тут я поняла, от чего он мог остаться. Он походил на этого самого металлического единорога! Как он мог оказаться у нее, если до их размолвки с Костей он еще висел на зеркале, а после – они не встречались, так как она ушла на дно? Меня вдруг обдало волной зноя. Так явственно почувствовала, как внутри все сжалось.

— Костя? — стараясь не выдать волнения, окликнула я парня. — А где тот брелок, что висел здесь раньше? Такой симпатичный рогатый конек.

Костя, закручивая пробку термоса, глянул на зеркало и нахмурился. Потом странно покосился в мою сторону и как-то нервно дернул плечами.

— Наверное, сестра сняла, когда гоняла. Я после нее и шустро обживающихся подружек выгребаю из «бардачка» помады и заколки. Такая же чистка проводится и после меня. Чтобы никто из приятелей не догадался, что она водит машину брата.

Я понимающе покивала, выждала минут пять и вежливо распрощалась, поблагодарив за оказанную помощь. Лишь убедившись, что Костя уехал, я рванула домой. Ничего перед собой не видя, ворвалась в переулок, перемахнула через живую ограду, сорвав коросты на коленях, и влетела в подъезд. Поспешно открыв дверь, вломилась в прихожую, нашла в кармане шорт ключи Либры и следом отправилась к дому ее бабки. Верка говорила, что выломанный косяк заменили, а не особо поврежденный замок оставили.

Заскочив в притормозившую маршрутку, я проехала две остановки. Сократила путь, отправившись через дворы, и вскоре поднималась по лестнице. Выбрав нужный ключ, дрожащими пальцами воткнула его в замок, крутанула и кое-как открыла дверь. В давно не сдававшейся квартире висел дух нежилого помещения. Воздух из-за плотно закрытых окон был затхлым. Я разулась и прошла в зал, внимательно осмотрев в нем каждый уголок. Потом перебралась в маленькую кухню. Кафельная плитка отражала свет, и все стены играли цветными бликами.

Заглянуть в ванную я долго не решалась. До сих пор внутри копошился страх пережитого. И все же, осмелилась открыть дверь и вдохнуть запах сырости. Припомнила как лежала Либра, прочертила мысленно линию от того места, где была ее скрюченная рука и уперлась взглядом в стену.

Между тумбой и ножкой тюльпана-раковины лежал стальной единорог. Значит, Костя знал, где пряталась от всех Либра, но даже словом об этом не обмолвился. Не сказал, что встречался с ней. А что, если навестил ее незадолго до того, как она едва не лишилась жизни? Той самой ночью! Неспроста ведь на следующий день никто не смог до него дозвониться. Потом он, якобы, вернулся из поездки и прослушал автоответчик. Либра узнала о нем нечто такое…? Она хотела меня предупредить, не решившись написать об этом в сообщении?

Меня всю трясло от одной мысли, что тот парень, в которого я так неуместно влюбилась, которому доверила свои подозрения и рассказала о тайне книги… Мне трудно было в это поверить. Нет, я не желала верить. Не хотела признаться в своей слепоте. Я опять флиртовала лишь по воле случая с несостоявшимся убийцей!

Либра могла предугадать, что я западу на него и потеряю бдительность. Возможно, она опасалась за свою жизнь. Предполагала, что с ней может что-то случиться, потому хотела оставить хоть какую-то зацепку. Чтобы я догадалась? Только я неправильно поняла. Подумала, что дело в книге, искала ответы на вопросы в содержании. Вот почему Костя ни разу даже не поинтересовался, что представляет собой эта вещица! Он ее уже видел! Когда она была у Либры.

Все это время он искусно морочил мне голову и поддерживал версию маниакальной охоты Алика. Отводил от себя подозрения, потому как я слишком упрямо рыла клювом землю. Именно поэтому он заскрежетал зубами, когда я сняла с Алика все подозрения, а вовсе не потому, что начал опасаться за мою потрепанную честь.

— Так, притормози, Кулема Тупоумовна! — велела я себе, стиснув руками голову. — Я уже один раз пролетела со своими подозрениями и обвинениями! Выставилась параноиком! Не надо наступать на одни и те же тяпки!

Я старательно выискивала пробелы в своих рассуждениях. Меняла местами подозрения, прибавляла, вычитала, умножала и делила. И все равно в конце длинного уравнения, полного иксов и игреков, ответом лежала фигурка единорога. В тот вечер, когда мы с Костей стояли у его машины, прежде чем поцеловались и прежде чем нас застукала Либра, этот брелок висел на зеркале. Я это хорошо помню. После, как уверяет Костя, они с Русалкой не встречались. Как же тогда этот конь мог оказаться у нее в руке, и почему она его сжимала с такой силой, что он опечатался на коже? За сутки до той ночи она побывала в подвале Алика, взяла книгу и, наверняка, никуда больше не выходила, погрузившись в чтение. То, что Костя встретил ее на улице и предложил подвести – маловероятно. Тем более что Либра не захотела бы выслушивать его извинения и оправдания.

Допустим, он узнал, где она может скрываться. Нагрянул к ней и слезно попросил выслушать. Либра не впустила его в квартиру, так как там был жуткий беспорядок: где плавала Русалка, порядка быть просто не могло. Она согласилась спуститься и поговорить в машине. В какой-то момент разговор не заладился, Костя разозлился, Либра дала ему оплеуху, началась возня-борьба. Под руку попался кулон, которым обиженная девушка вздумала защищаться. Сорвав его, она сумела вырваться и побежала в подъезд. Костя ее догнал, скрутил и заволок в квартиру…

Бред! Вот дай свободу мыслям! Такого наплетут, что только держись! Никаких синяков и следов борьбы на теле Либры и в помине не было. Ага, перепуганная, она забегает в квартиру и хватает фен, чтобы оборониться от негодяя! Но как-то же, черт возьми, этот конь оказался рядом с ней! Не сам же прискакал! Он принадлежал Косте, значит, все ответы у него. Как бы там ни было, а он причастен к этому случаю.

Ответ неверный, повторите попытку.

В доступе отказано.

Информация заблокирована.

Базы мышления не обновляются.

ВНИМАНИЕ! Опасная ситуация!

Game over.

Я больше не могла крутить этот кубик-рубик, в котором не сходится ни одна сторона. Вытащив довольно увесистый брелок, сжала его в руке так сильно, как только смогла, а после посмотрела на быстро проходящий след. Может, он был в руке Либры, когда ее ударило током?

Забрав ключи, обувшись, я еще раз обвела взглядом прихожую и покинула квартиру, оставив в ней все свои уравнения и шальные раздумья. Уже смеркалось, потому я старалась идти как можно быстрее, чтобы засветло добраться до дома. Волнение, страх и усталость заплетались в ногах, препятствуя порыву ускорить шаги. Пройдя под аркой двух слепленных домов и вывернув к дороге, я остановилась, увидев напротив машину Кости. Меня прошиб холодный пот.

Он понял, что я неспроста обмолвилась об этом брелке! Почувствовал перемену настроения и заподозрил неладное. И решил проследить за мной! Предположил, что я побегу искать эту вещицу там, где в последний раз была Либра. Он мог забыть об этой мелочи, свидетельствующей о том, что он встречался с Русалкой незадолго до того, как она угодила в больницу. И все бы ничего, если бы не мой длинный нос. Вечно сую его, куда не следует!

Не разглядев, есть ли кто за рулем, я осторожно попятилась, развернулась и заспешила обратно в квадратные скобы домов. И чудом не вылетела на стоявшего во дворе Костю, смотревшего на темные окна покинутой мной квартиры. У меня закружилась голова, и без того едва ощутимые ноги стали походить на деревянные протезы. Скользнув вдоль стены, я забежала в первый попавшийся открытый подъезд. Осторожно выглянула из-за угла и поняла, что Костя повернулся в мою сторону. Неужели видел, как я промелькнула сюда?! Нет, опять глазеет на окна. Кому-то звонит. Наверное, подельникам. Ждет ответа.

Я дернулась, когда у меня в кармане зазвонил мобильник. Так, если бы он меня видел, то пошел бы следом, да? А если не видел, то нужно усыпить его бдительность. Не отвечу сейчас, и он сделает соответствующие выводы.

— Алло, — поднявшись на один пролет и встав у окна, чтобы видеть его, тихо откликнулась я.

— Надя, выйди, пожалуйста. Мы должны поговорить.

Черт! Он меня видел! Знает, что я, как идиотка, прячусь в чужом подъезде и играю с ним в прятки! Дал понять, что мне все равно никуда не деться! Отсюда нет другого выхода!

— Ты все неправильно поняла. Я могу объяснить...

— Что ты объяснишь? — дрожащим, вторящим телу голосом прошипела я, захлебываясь злостью и страхом. — Может то, как твой единорог оказался рядом с лежавшей без сознания девушкой? А говорил, что не встречался с ней после размолвки. И думаешь, что я поверю хоть одному твоему слову?

Я торопливо нажала кнопку отбоя, ожидая, когда Костя решительно отправится к подъезду. Но он продолжал стоять посреди двора, а я, как жидкий холодец, тряслась в пыльном углу, наблюдая за ним. Покрутив на пальце ключи, он пошел в сторону арки. Наверняка будет поджидать меня за углом. Я досижусь здесь до темноты, а потом в безлюдной подворотне ему не составит труда, обходительно приставив нож к боку, усадить меня в машину. И далеко ехать не нужно – до лесопосадки рукой подать! Хрен там меня кто найдет. Придется рискнуть и высунуть свой длинный нос.

Глубоко вздохнув, перекрестившись, я собрала все оставшиеся силы и выглянула из подъезда. Убедившись, что поблизости никого нет, решила не соваться в арку, потому нырнула влево и побежала вдоль стены дома. Завернув за угол, отдышалась, глянула по сторонам и помчалась на остановку. Когда пересекла дорогу и оказалась среди людей, всмотрелась в стоявшую на прежнем месте «Ауди». Вампирское отродье или потерял меня из виду, или не решился преследовать. Конечно, зачем ему столько свидетелей? Ведь я в панике могу и завопить, что этот тип едва не убил мою подругу, а теперь намеревается покончить и со мной. Но что ему стоит опередить нерасторопный автобус, затаиться в парке и поджидать меня у подъезда? Как же я могла в это вляпаться?! Что делать?

Решила не возвращаться домой по темноте. Куда бы податься? Кто ближе всех живет к остановке? Только крот. Но уместно ли заявиться к нему после всего, что между нами произошло? Кидаюсь от одного вероятного убийцы к другому! Какой богатый выбор! Сумасшествие. Пока была острая необходимость контачить во время подготовки к похоронам – это одно дело. А теперь… Вот уж позлорадствует очкарик, если узнает, что я рассчитываю на протекцию того, от кого совсем недавно защищалась! Но ведь, в конце-то концов, мы помирились. Сейчас от нахальства зависит сохранность моей никчемной жизни. Тут уже не до приличий.

Увидев едущий автобус, я облегченно вздохнула и бросила прощальный взгляд на затаившуюся зверем «Ауди». Сын Дракулы думал, что я до сих пор торчу в подъезде? А он, готовя план, ждал меня за поворотом. Обломитесь его клыки!

Как назло негде было присесть, и я двумя руками держалась за поручень, чтобы от любого толчка не свалиться. Благо ехать – всего две остановки. У меня было немного времени, чтобы подготовиться к броску через площадь. Ведь кто знает, может, этот козел уже догадался, что я слиняла, и бросился вдогонку? Предположит, что я уехала, потому будет ждать на остановке.

Автобус остановился, с хлопаньем открылись дверцы. Я осторожно вышла, внимательно вгляделась во всех подозрительных типов и зашагала к дому крота. На ходу позвонила ему и, сказав, что сейчас зайду, преодолела остатки пути заплетающимся бегом.

Алик спускался по лестнице, когда я, задыхаясь, ввалилась в подъезд. Его явно обеспокоило мое внезапное появление. Он надеялся получить объяснения, но я еще не придумала достойный повод.

— А-а, ну теперь все понятно, — вдруг сочувственно покивал Алик, посмотрев на единорога, стиснутого в моих пальцах. — Значит, сама догадалась? Не ожидал от тебя такой сообразительности. Обычно ты ею не злоупотребляешь.

Я так и села, прямо на ступеньку, обомлев от неожиданности. Выходит, крот все знал и ждал, когда я сама догадаюсь? Предположил, что я побегу к нему жаловаться на судьбу и искать помощи. И что меня ждет? Лязг захлопывающегося капкана? Они с Костей сообщники! Сейчас и он сам подвалит сюда!

— Я не стал тебе говорить, хотя давно догадался, что Костя в этой истории – центровая фигура. — Алик медленно присел рядом и глянул на мои дрожащие коленки. — Не сомневался, что именно эта безделушка его и выдаст. Слишком уж приметная и необычная, чтобы ты ее не заметила.

Я поймала свое отражение в очках Алика и лишь тогда поняла, что просто заливаюсь слезами. Казалось, все то безобразие – смесь досады, обиды и страха, разом выползло наружу.

— Давай поднимемся ко мне, Надя, — после продолжительного молчания снова заговорил Алик. — Ты умоешься, выпьешь чаю и успокоишься.

— На веки вечные? — порывисто вздохнув, зло рявкнула я.

— Нет, только до очередной разгаданной тайны.

— А что, намечаются еще сюрпризы?

Алик задумчиво, непонимающе посмотрел на меня.

— Думаю, кто ищет, тот всегда находит.

Так, ясно. Дает понять, что я слишком далеко зашла. Предупреждает, что мне следует остановиться, если хочу хоть немного пожить. Как он сказал однажды? «Ты можешь стать следующей, Надя»? А ведь я так и не выяснила, на что он намекал.

— Вот уж не думал, что ты это так воспримешь.

— А как, интересно, я должна была к этому отнестись?!

Моему возмущению не было границ. Какая неслыханная наглость! Люди, которым я доверяла, собираются заткнуть мне рот, уже проделав то же самое с подругой, а я должна принимать это как данность?!

— Наверное, мне стоило самому тебе рассказать, — потупившись и уставившись на свои сланцы, вздохнул крот. — Но посчитал, что Лешка, Женька, Ларка да еще и Костя, к которому ты неровно дышишь…

— Что? — воскликнула я, съехав со ступеньки. — Они тоже – и Женька, и Лешка?

— Да что с тобой? — воззрился на меня крот, удивленный моей непроходимой тупостью. — Ты словно впервые об этом слышишь! Как с луны свалилась.

А я и впрямь впервые об этом слышу! Наверное, и правда с луны свалилась, поскользнувшись на ваших подлостях! Меня все это время окружали замешанные в какой-то грязи предатели! Одна я была блаженная неверующая!

— Ну что ты смотришь на меня, как на врага народа? — посеяв где-то остатки совести, всплеснул руками Алик.

— Довольно уже издеваться! — на весь подъезд заорала я с твердым намерением получить ответы на все вопросы.

— Теперь я во всем виноват? Ты не меньше моего хотела подобрать ключи к зацепкам. Не ты ли первой затеяла все это, приоткрыв дверцу в иной мир?

— Так все дело и впрямь в этой книге? — получила я подтверждение своим страшным догадкам.

— Ну а в чем же? — с еще большим подозрением покосился на меня крот. — А-а, так ты полагаешь, что именно я втянул в это твоего Костю? Извини, но мы с ним не в таких близких отношениях, чтобы вместе ночевать. Так что, если кто-то и виноват, что и он угодил в Темное Царство, так это ты. Ведь за последнее время вы так сблизились, пока выискивали способ выставить меня злодеем.

— Погоди! — Я зажмурилась, потерев висок. Посмотрела на крота, а потом – на единорога, стиснутого в похолодевших пальцах.

И тут до меня с опозданием дошло. Все это время мы с кротом говорили каждый о своем. Он мне о Ваське, я ему – о Кузьке. Ну конечно. Костя – центровая фигура в этой истории! Лешка – Черный Рыцарь Лешак. Женька – шут Ив Гений. Лариска – колдунья Ло. Либра – Лайбе. Я – Элпис и Ядан, а Костя – паладин, главный герой «Незапертой Двери»! На его щите был изображен поднявшийся на дыбы белый единорог!

Светлые волосы, небесные глаза, высокий рост. Знак зодиака – Лев! А ведь паладин был родом из королевства Черный Лев! И его имя, которое упоминалось очень редко – Стант Кон. То есть, констант. Постоянный – Константин. Костя. Кость. Две игральные кости висели на рукояти его меча! Подсказок было море. Почему я их не заметила?

В той жизни он изменил Лайбе с Элпис, чего жена не смогла ему простить. По эту сторону произошла похожая история. Я вклинилась между ним и Либрой, что послужило причиной их расставания. Но в книге ничего не было сказано о том, что доблестный рыцарь возжаждет избавиться от одной половины своего сердца. Если Костя был той проклятой ночью у Либры и дотронулся до книги, заглянул в нее…, то это объясняет, как он оказался в двух параллелях. Это еще одно доказательство того, что он был в квартире Либриной бабки.

Я посмотрела на плутающего в догадках крота. Поспешил ты, дорогой, с выводами о моей сообразительности. Он-то подумал, что я закатила истерику оттого, что в книге возлюбленный Ядан умирает, а это может отразиться на Косте. Ладно, не стоит разубеждать парня. Впервые удивился моей смышлености, не буду его разочаровывать.

— Кто-то, помнится, предлагал выпить чаю? — попеняла я на гостеприимство вытянувшего лицо крота.

— Никогда не знаешь, что от тебя ожидать, Надя.

Мы поднялись в его крохотную квартиру, где Аликовы приятели бывали очень редко, в основном околачиваясь в подвале. Меня поразили порядок и стерильность, царившие буквально во всем. На фоне светлых обоев, среди бежевых ковриков, сверкающего белоснежного кафеля я ощутила себя микробом, подлежащим немедленному уничтожению. Где там у него хранится «рейд»? Мои поношенные котурны никак не вписывалась в интерьер прихожей, и смотрелись на резной обувнице чужеродно. Как пятно на репутации.

Алик услужливо открыл дверь в совмещенную с туалетом ванную и включил свет, заигравший бликами на новой сантехнике. Ничего себе берлога! Дуплецо холостого мужчины! Алик как-то скромно упоминал, что собирается сделать косметический ремонт. Теперь я вижу, как далеко может зайти его прижимистость!

Мне было страшно даже приблизиться к сияющей раковине. Наконец, осмелилась и долго гадала, как открывается похожий на змею смеситель. После того как умылась, глянула на маленькие полотенца с рисунчатыми пометками: для рук и для ног, и умылась снова. Ну кто осудит меня за любопытство? Заглянула под крышку унитаза. И решила, что здесь обитает приведение, а не живой человек. Бритвенные принадлежности, дезодоранты, расчески – всему было отведено почетное место на стеклянной полочке. Мне вспомнился бардак в Женькиной ванной: мочалки были заткнуты, где только придется, зеркала не было видно из-за брызг зубной пасты, а раковина – заляпана синим гелем со сбритой щетиной. Вот это я понимаю, нормальный мужик. А с Аликом явно не все ладно.

Немного приведя себя в порядок, чтобы не так заметно контрастировать с обстановкой, я пришла на кухню, где хозяин разливал по чашкам свежую заварку.

— Я не думал, что у меня сегодня будут гости, — будто оправдывался крот, и поставил на столик вазочку с печеньем, потеснив тарелку с сыром и бонбоньерку с трюфелями. — Если хочешь, могу приготовить что-нибудь более существенное. Какой-нибудь фруктовый салат.

— Нет, спасибо. А то поважусь ходить к тебе в гости.

Алик выключил чайник, налил в две чашки кипятка и устроился напротив, забелив чай молоком. Я не очень вежливо бродила взглядом по кухне, прикидывая, сколько бы мне понадобилось времени, чтобы угрохать изящные ящички гарнитура. Висели бы на моей кухне такие кипенные полотенца? Лежала бы вот так прихватка? Блестели бы дорогие кастрюли, в которых бы отражались скупые лучи солнца и висящий над столом плафон?

Да ни за что! Это же просто неприлично для хозяйки.

— Ты не будешь против, если я позвоню от тебя Женьке?

— На мобильный? — сразу зажался скупердяй крот.

— Нет, на домашний.

— Так его нет дома. Он с родителями на дачу умотал.

По всей видимости, мое негодование так яростно проявились на лице, что крот не донес до губ чашку, не понимая причину моего упадка.

— Могу я сегодня остаться у тебя на ночь?

— Тебе что, без разницы с кем ночевать? Если Женьки нет, то я сгожусь?

Я выплеснула остатки чая Алику в морду, облив его очки и байковую рубашку. Повезло козлу, что чай немного остыл, а то бы остался без глаз. Пока он, отряхиваясь, возмущенно подбирал слова, я поднялась и с видом оскорбленной гордячки вышла в прихожую. Нет, ему мало! Нужно было еще отвесить пощечину.

Что я, собственно, и сделала, когда он попытался меня остановить. Ответом с его стороны было то, на что я никак не рассчитывала. Не зная, чего от меня ждать, видно опасаясь, что я награжу его еще и пинком, он схватил меня за запястья. Следом всем собой прижал к стене. Нервная попытка высвободиться не дала результата и я, дернувшись, свирепо посмотрела ему в лицо...

…И потерялась, сбившись с праведного пути. Утонула в его покатившейся по щеке слезинке, канула на беспросветное дно черных глаз, порвалась облаком в урагане прерывистого дыхания. Куда делась моя выправка оскорбленной гордячки?

Канула туда же, куда и внешняя неприступность анахорета.

— Извини, пожалуйста, — не ожидая от себя подобной смелости, поспешно сказал Алик и отпустил меня. — Я не должен был. Ты вправе обижаться. Не знаю, почему я это сказал. Оставайся, сколько пожелаешь. А я буду в подвале.

Схватив с вешалки куртку, Алик сунул ноги в сланцы и ушел, оставив меня в полном недоумении. До чего же кроты дивные создания! Но, как ни странно, я была благодарна ему за то, что он вовремя опомнился и не позволил себе большего.

Закрыв за ним дверь, я оглядела предоставленные мне апартаменты. Что ж, грех не воспользоваться. А Костя, наверное, пасет меня у дома. Надо же, книжный паладин, который мне так нравился, в жизни оказался обычным проходимцем. Там он доверчивый лох, а здесь – хитроумный, насквозь фальшивый ловелас.

Не зная, имею ли право наглеть, как лиса в ледяной избушке, я таки воспользовалась привилегией обиженной и приняла душ, после изничтожив следы своего пребывания в ванной. Когда пришла в зал, меня так и тянуло полазать по ящикам. Не позволив себе опуститься перед нахрапом непристойного любопытства, я завалилась на диван. Долго лежала в темноте, окруженная чужими вещами, запахами и звуками. Мысли, как блохи, скакали и скакали, то облепляя Алика, то жаля Костю, а то устремляясь к пропавшему Пешке. Я буквально запутывалась в них, пока не ударила кулаком по подушке, приказав себе успокоиться.

В десятом часу утра зазвонил телефон. Вначале я, правда, не сообразила, что это за странные звуки. Приподняв голову, прислушалась к мелодичным переливам птичьих голосов. Ох, Алик! У других пацанов, (не считая Женьки, у которого кудахчут куры и квакают лягушки), сотки играют хотя бы темой из «Бригады», а у него птички поют! Воистину, чужая душа – потемки.

Посмотрев на будильник, я решила, что пора и честь знать. В пятнадцать минут собравшись, покинула свое прибежище и спустилась в подвал, чтобы оставить Алику ключи. Тихонько открыв железную дверь, я вошла в кротовую нору и увидела его спящим на кушетке. Свернувшись эмбрионом, он показался мне совсем маленьким и беззащитным. Присев на корточки рядом, я какое-то время смотрела на него, а потом склонилась и поцеловала в щеку. Его кожа нежно пахла парафином.

Как листы «Незапертой Двери».

Надев ему кольцо с ключами на палец, я так же тихо удалилась. Вышла на улицу, озираясь по сторонам и опасаясь напороться на Костю. Доплелась до остановки и решила посмотреть, не поживился ли кто номером моего телефона. Отыскала среди объявлений свое и удрученно вздохнула. Все «язычки» были целы.

— Денька? — вякнул кто-то сбоку. Я повернулась к внимательно приглядывающейся ко мне девчонке лет шестнадцати.

— Эля? — удивилась я, узнав сестренку Алика. — Привет! Давно не виделись. А как ты меня узнала? Я же так изменилась и перекрасила волосы.

— А джинсы и футболка все те же, что и три года назад, — ехидно подъела меня малявка и улыбнулась. — Как у тебя дела?

— Да по-всякому бывает. А ты как поживаешь? Как мама?

— А ты разве не знаешь? — нахмурилась Эля, щурясь от яркого света. — Она умерла еще в позапрошлом году. Алик что, не говорил? Я теперь живу у родственников, мне оттуда ближе в школу ездить.

— Ой, Эля, мне так жаль, — пробормотала я, вспомнив, как недавно крот с полной уверенностью заявлял, что не желает, чтобы за его грехи расплачивались другие. Мать, сестренка, друзья! Почему он это скрыл? Хотел, чтобы другие верили, что для него существует хоть что-то святое. На самом деле ему на всех наплевать!

— Ладно, пока! — увидев приближающуюся маршрутку, махнула мне Элька. — Алику – привет!

Я кивнула и, развернувшись, пошла к дому. Нет, не пошла, а побежала, и как только оказалась в квартире, проскочила обутая в зал и схватила книгу. Усевшись на пол, начала жадно поглощать оставшиеся страницы.

Черный Рыцарь действительно обвенчался с колдуньей Ло, примкнув к ее знатному отцу Ихору. Когда маг заерзал на троне, опасаясь расправы, Лешак вызвал на поединок паладина, натерев ядом клинок. Не вняв предостережениям Ядан, паладин принял вызов и был сражен одной царапиной.

Элпис каждый вечер удалялась в глухие комнаты своего замка. Впиваясь ногтями в плечи, сотрясаясь от безмолвного плача, оседала на холодный пол.

Внешне непоколебимая Лайбе в полном одиночестве сидела на троне и смотрела в окно, опустошенная и безжизненная. А в это время, в огромном книгохранилище ее наземного замка служащий ей архивариус окунал острый наконечник пера в изящную чернильницу. Согнувшийся над листами, плохо видящий в свете одного огарка, он быстро строчил врезающиеся знаки. Его тень, похожая на крысу, в точности подражала ему. В тишине можно было услышать стоны, витающие над беспощадным лезвием пера. Из глади шелковых листов иногда проступали крошечные капельки крови, и архивариус заученным жестом затирал их огарком. Поэтому его одежда была пропитана запахом воска, пижмы и свечного дыма.

Поправив на носу очки, он довольно вздохнул и откинулся на спинку стула. Потерев оставшиеся на пальцах вмятины от пера, вытер испачканную чернилами ладонь и обернул стопку исписанных листов отрывком грубой материи. Вытащив тонкую иглу с нитью толщиной в волос, каким-то образом сшил все вместе.

И вот на стол легла небольшая книжка. Куском материи оказалось картинное полотно, и на его лицевой стороне сияла роскошная дверь.

Я в ужасе дернулась и оказалась на прежнем месте в зале. А передо мной в нескольких шагах стоял Алик, кого я только что видела в образе архивариуса. Это он создал эту зловещую книгу! Он резал-ткал на листах – душах грешников – свою страшную эпопею! Он и есть загадочный писатель, с которым мы все столкнулись! Он многое знал о нас и вышил нами узоры потустороннего мира! Вот почему именно он смог разгадать ни один секрет книги! Кто лучше него мог знать, как она возникла?

Архивариус строчил юдоль пленников, всегда находясь в тени господ. Алик так же терялся в хвосте нашей компании, в тайне мечтая повелевать судьбами.

— Ты такая рассеянная, Надя, — проведя рукой по зеркалу, сказал Алик и, внимательно разглядывая, развернул его к залу. — Даже не удосужилась закрыть дверь. Вижу, ты дочитала книгу? А я собрал на нее деньги. Да, я тут, кстати, Костю встретил. Он просил передать тебе, что это я взял его стального единорога.

— А как он попал к Либре?

— Я все понял, мне он уже был не нужен, и я разрешил Либре его забрать.

Теперь я понимаю, почему благородный рыцарь не решился сказать правду. Не хотел подставлять крота. Узнай я, кто взял брелок, снова обрушила бы подозрения на Алика. А могу ли я верить им обоим? Ведь все равно выходит, что он видел книгу, раз попал в нее! Видел и ничего не сказал! Что еще он скрывает?

— Почему ты не сказал, кто тот таинственный автор, создавший книгу?

— Ждал, когда ты сама догадаешься. Я – такая же жертва, как любой из вас.

— Да уж! — хмыкнула я, постукивая зубами в нервном ознобе. — Только себе ты судьбу выбрал не столь мрачную, как своим героям. Из всех, кто там остался, ты был единственным, кого не опустошили описанные события! Был доволен исходом!

— Во-первых, доволен был не я, а господин архивариус. Во-вторых, став Ядан, ты сумеешь изменить ход событий, если посчитаешь нужным. Маг оставил концовку за тобой, не забывай об этом. От тебя будет зависеть, как сложатся судьбы персонажей там и жизни твоих друзей здесь. Ты должна это сделать, Надя. Эта история не может остаться незавершенной.

Я не поняла, к чему он клонит, но мне подурнело. Движения его стали плавными и осторожными, словно он опасался меня спугнуть. Тем не менее, я даже не подвинулась, когда он присел рядом. В отражении повернутого к нам зеркала я увидела его руку, которую он заложил за спину. Она была в перчатке, а между пальцами торчали края белой тряпочки. Я не успела ничего сделать, как эта рука в перчатке легла мне на рот и нос. Я вдохнула влажные крупинки, взорвавшиеся в легких фейерверком. Перед глазами все поплыло, ноги, а потом и тело занемели. Я безвольной куклой повисла на руках Алика. Видела сквозь туман его неестественно белое лицо, словно он никогда не бывал на солнце. За поблескивающими стеклами очков сияли фанатизмом огромные черные глаза. Сейчас передо мной был не вылезавший из читальни архивариус!

— Поверь мне, Надя, я не желаю тебе зла, — тихо проговорил он, осторожно укладывая меня на ковер. — Я просто даю тебе возможность повлиять ход событий и изменить наши судьбы. Если сумеешь, то еще поблагодаришь меня за это.

Мне хотелось вычурно обматерить этого свихнувшегося негодяя, но язык у меня уже не ворочался. Я проваливалась в бессознательное состояние. Перед собой видела только зеркало, отразившее задержавшегося в коридоре Алика.

Он оставил меня умирать медленной смертью. Усилием ускользающей воли я держала глаза открытыми и всматривалась в глубины отражения. В какой-то момент внутри него что-то изменилось и меня начало затягивать в его цветную воронку.

Я чувствовала, как отрывается от тяжелого тела моя мятежная душа. Оставив самою себя, погрузившуюся в обморок, я коснулась зеркальной пустоты. Мне ничего иного не оставалось, кроме как войти в книжный мир и сотворить новый конец.

ЭПИЛОГ

В себя я пришла только поздним вечером. И то, благодаря стараниям вернувшейся из санатория Марьи Сергеевны. Все лечение пошло насмарку. Представляю, что пережила, бедняга, застав меня лежащей на полу в глубоком ауте. Я долго не могла понять, что со мной происходит, и просто тупо озиралась. К телу нехотя возвращалась чувствительность и я смогла пошевелить пальцами. Они как-то сами собой сложились в яростную дулю, направленную в сторону двери. Сожженный парами уксуса и нашатыря нос болел, но я глубоко вздохнула и задержала дыхание. Смаковала знакомый запах своего родного мира. Следом меня накрыла удушающая лавина эмоций, законсервированных на целых десять часов. То, что я тогда чувствовала, впившись пальцами в ковер, словами не передать. Наверное, со стороны зрелище было жутким. Марья Сергеевна, едва успев перекреститься и воздать хвалы господу, запаниковала с новой силой.

А чего вы хотите? Я ведь вернулась из альтернативы загробного мира! По мне такое стадо различных ощущений промчалось, что не каждый может выдержать. Только когда все пережитое в книжном царстве начало меркнуть, уступая место событиям, происходившим со мной в реальности, я немного отошла от истерики. Немного, шага на два. Потому на следующее же утро помчалась к Алику с твердым намерением свернуть ему шею. Я уже была недалеко от его берлоги, когда позвонила Верка и, оглушив меня радостным визгом, сообщила:

— Либра очнулась! Мчись на остановку, мы сейчас подъедем!

Я смотрела на телефон и боялась поверить услышанному. Даже хотела перезвонить Верке, чтобы убедиться в том, что это не сон. От нахлынувшей радости распирало грудь так, что мой второй номер стал третьим. Я стояла посреди площади и во весь рот улыбалась, а слезы бурно бежали по щекам. Весь тот бред, каким пичкал меня крот все это время… Неужели это правда? Я сумела повлиять на судьбы людей, изменив пару глав и концовку книги? Представляю, как сосредоточенно сверлили бы пальцем висок те, кому бы я об этом рассказала! В тот момент я и сама чувствовала себя счастливой сумасшедшей.

Опомнившись, я помчалась на остановку, где мне уже сигналил Роман. В тот момент я даже не удивилась тому, что Верка приехала за мной с бывшим женихом. Мне не терпелось узнать подробности состояния нашей Русалки. Хотелось поскорее увидеть ее и убедиться, что все происходит наяву. Видите ли, после всего приключившегося, я не особо себе доверяла – вдруг я сейчас кукую в психушке?

Только когда мы вошли в палату и увидели вяло улыбнувшуюся нам Либру...  Кроме этой улыбки я больше ничего не заметила. Она вернулась, наша Русалка, пусть и ставшая похожей на владычицу вод Лайбе. Но она снова была с нами!

Когда первые страсти поулеглись, а Русалка начала поправляться, я осмелилась заговорить с ней о той ночи, едва не лишившей ее жизни. До этого даже мать и брат старались не напоминать ей об этом, боясь ухудшения самочувствия. Либра изменилась в лице, а ее взгляд устремился в неведомые мне дали. Она сжала еще слабыми пальцами одеяло, а я съежилась вместе с ним в ожидании. Самые худшие из подозрений, что терзали меня, должны были подтвердиться.

— Ты хотела поговорить со мной о чем-то очень важном, – напомнила я, кивнув на телефон, в котором хранились ее последние сообщения.

— Да, – губы Либры задрожали, и она накрыла их рукой. – Ты не представляешь, что произошло. Даже не знаю, как об этом сказать. Забрав у Алика брелок Кости – стального единорога – я шла домой и думала о нашей размолвке. Поняла вдруг, что никого сильнее не любила, что не могу и дальше быть с ним в разлуке. Надеясь, что еще не поздно все исправить, решила дать ему второй шанс. Потеснив сдавшуюся не без боя гордость, я словно на крыльях полетела к дому. Сейчас, думаю, наведу марафет и под предлогом отдать ему брелок, попрошу встретиться. Ну а там видно будет, как что сложится.

— Ну, а дальше-то что? – нетерпеливо поторопила я замолчавшую Либру.

— Возле подъезда меня поджидала Лариска Зажигалка. Сказала, что ей нужно со мной серьезно поговорить. Общаться с ней у меня не было никакого желания. Она перечеркивала все мои намеченные планы, но так настаивала и выглядела такой растерянной, что я согласилась и предложила подняться ко мне. Заметив у меня в руках единорога, Лариска посмотрела на меня с ненавистью. Заявляет: «Откажись от Костика, отойди в сторону». А я ей: «С какой стати? Я не из тех, кого можно отодвинуть в сторонку». Смотрю, у нее на глазах слезы проступили. Сладив с дрожащими губами, она мне с вызовом бросает: «Я жду от него ребенка!» Поняв, что я собиралась отдать ему брелок, она попыталась его отнять. Не знаю, как так вышло, что я ударила ее в живот этим самым единорогом. Лариска застонала и сползла на пол, а когда я пришла в себя, увидела на ее штанах кровь. Бросившись к телефону, хотела вызвать «скорую», но не сделала этого. Словно разум помутился. Я смотрела на корчившуюся от боли Лариску и злорадствовала. Я чувствовала себя Лайбе, превратившей всех детей в лягушек. Мне виделась в ней предательница Ло, что тоже затяжелела от ее возлюбленного. Я с такой небывалой силой сжимала в руке единорога, что пальцы свело судорогой, а я этого и не замечала. В тот момент простой брелок стал чем-то вроде трофея. Мол, смотрите, ничтожества, что мое, то никому и никогда не отдам! Я так же хотела сжимать сердце паладина.

Либра посмотрела на свою руку и пошевелила непослушными пальцами. По белым щекам жемчужинами покатились слезы. Я подсела к ней ближе и обняла.

— По моей вине Лариска потеряла ребенка. Понимаешь, ведь это я его убила.

Я хотела ее утешить, но не находила слов. Да и что тут скажешь? Подруга, ты не виновата, это проделки книжной героини? Или да, это твоя вина, но что толку горевать? Надо же, на деле все оказалось совсем не так, как я навыдумывала.

— Мне нужно было с кем-то поделиться и рассказать о случившемся. Ты на звонки не отвечала, а больше я бы никому не осмелилась признаться в таком. Я наполнила ванну и погрузилась в воду с головой. Так хотелось… уйти на дно. Смыть с себя кровь невинного младенца, очиститься от навалившегося чувства вины. Собравшись сушить волосы, я посмотрела на брелок, лежавший на книге. Теперь я видела в нем орудие преступления. Этот проклятый единорог навсегда развел нас с Костей, когда мог бы соединить. Не помня себя, я швырнула его в пол. Туда же полетела и книга, заставившая меня пережить боль сразу в двух ипостасях.

А после, разгневанная еще и тем, что я не ответила на ее сообщения, Либра приказала себе стереть всех нас из памяти и продолжать жить дальше. Она и подумать не могла, что в тот момент сама смерть дышала ей в затылок. Затаившись в неисправном фене, только и ждала, когда Либра возьмется наводить марафет.

Я слушала ее и иногда пожимала руку, боясь снова отпустить и потерять. Я поклялась, что больше ничто и никогда не заставит меня предать нашу дружбу.

Меня несколько озадачило то, что Лешка ни разу не навестил кузину. Она пожимала плечами, Верка – разводила руками, а Костя – пребывал в неведении. Либра попросила нас не говорить ему о том, что она вышла из комы. Я подумала, что после трагедии с Лариской она не сможет с ним встречаться. Всколыхнувшаяся с новой силой обида и чувство вины перед покойной… Может, поначалу так оно и было, но после наших долгих разговоров она незаметно смягчилась. Теперь не хотела, чтобы он приходил только потому, что выглядела больной и неприбранной.

— Это бесчеловечно, – пожаловалась мне по телефону возмущенная Верка. – Он у меня каждый день спрашивает, как состояние Либры, а мне приходится врать! Втянула нас в свои игры и лежит довольная. Хватит уже! Хоть ты скажи ему, что ли?

Не так-то это и просто. Я не виделась с Костей с того вечера, когда узнала в нем паладина. Все предельно просто – он не звонил, а я не отвечала. Теперь же, Либра поведала о том, что произошло на самом деле, и мои нелепые подозрения ухнули в никуда. Только прежде взрастили между нами высокую стену. Решив, что с этим нужно покончить, я вознамерилась встретиться с парнем и покаяться. А по пути надумала заскочить к Лешке и узнать, в каком кармане он оставил свою совесть.

Ворота были открыты, но я передумала входить, услышав голоса. Во дворе, где мы раньше собирались по любому поводу, намечалось кровавое представление. Я сразу вспомнила, как господин Лешак пытался убить паладина и только благодаря моим стараниям ему это не удалось. Тогда я не понимала, почему он так ненавидел противника, что готов был поступиться рыцарской честью, лишь бы уничтожить его. Сейчас же все встало на свои места. Лешак был влюблен в Ло. Она же изменила ему с паладином, когда пыталась того убить, и отказалась избавиться от бремени. Лайбе тоже узнала об этом и в гневе превратила всех детей в лягушек. Ло потеряла и ребенка, и доверие мужа, и любовь отца – злейшего врага паладина. Решив, что больше незачем жить, она сбросилась с крыши замка. В этом мире из-за Либры у Лариски случился выкидыш, она потеряла Костю и покончила с собой.

— …она ждала от тебя ребенка! – перестав заикаться, несвойственно ему громко орал Лешка. – А ты кинул ее, как одну из своих продажных девиц! Она же никого кроме тебя не видела! Даже мирилась с твоими похождениями! А вы ее взяли и убили! Что, разве не так? Из-за одной у нее случился выкидыш, а из-за другого – нервный срыв! Вы с Любкой виноваты в том, что она покончила с собой!

— Леха, успокойся. Мы, конечно, виноваты, но почему тебя это так заботит?

— А то ты не знал? – хмыкнул Лешка, всплеснув руками. – Я любил Лару!

Вот и не верь после этого безумным россказням Алика о двух параллелях. Кстати, до крота я ведь так и не добралась, посвятив все свободное время Либре. Говорить с Костей надобность отпала – он уже в курсе последних событий, а раз финальная схватка двух рыцарей так и не началась, я решила завалиться к Алику. Шла и думала, вот как настучу ему сейчас молотком по бахчевой культуре. То, что он со мной сделал, а именно – отправил в книжное царство – простить никак нельзя!

Я ворвалась в его квартиру ураганом. Опешивший крот только отступал к стене, пока на него сыпался град тумаков и ливень возмущенной брани. Да как он мог так подло со мной поступить, да я столько из-за него пережила и прочее, прочее! Когда мой словарный запас начал иссякать, наслушавшийся вдоволь Алик поймал меня за руки и прижал к двери ванной. Дабы мое молчание не сорвалось с паузы, бросился торопливо целовать, вобрав в себя весь мой праведный гнев. Вначале опешив от такой наглости, я попыталась вырваться, но крот оказался сильнее.

Кончики наших языков встретились, вызвав подобие электрического разряда. Странная волна дрожи прокатилась по телу и перехватила сбившееся дыхание. Я и не заметила, как поддалась этому порыву, высвободив давно таившуюся страсть. Обхватив Алика ногой и притянув его к себе, я люто возненавидела джинсы, кравшие прикосновения его пальцев. Прокляла все на свете рубашки с их мелкими пуговицами, которые пришлось отрывать, чтобы скорее прильнуть к его телу. Охваченные небывалой лихорадкой, мы наперегонки обменивались ласками. Спешили так, будто мир вот-вот должен был рухнуть, и мы боялись не успеть.

Когда я жадно целовала Алика в шею, его выдохи перешли в стоны и меня перестали волновать мировые катаклизмы. Пусть хоть вся Земля взорвется! Нам она, стремительно уплывшая из-под ног, уже не нужна. Врезавшись бешеными метеоритами, мы вросли друг в друга, создав собственную планету.

Пока мы творили персональную Венеру, свалили в прихожей угловую полочку и разбили стоявшие на ней часы. В попытке разыскать зал, опрокинули со столика телефон вместе с базой. Решив, что без приключений нам до дивана не добраться, оказались на персидском ковре. Алик отдался страсти без оглядки, даже не думая выставляться знатоком постельного этикета. Не демонстрировал знание различных поз и не пытался хвастать богатым опытом. Именно эта первобытная простота превратила нашу любовную схватку в яркую и незабываемую вспышку.

Когда сознание стало проясняться, я открыла глаза и посмотрела на Алика. Он пребывал в крайней степени смущения и, дабы скрыть это, принялся искать очки. Похоже, даже не заметил, что мы их раздавили, когда опрокинули на себя полочку. Я натянула валявшуюся рядом футболку и поморщилась. После глянцевой кожи Алика она показалась мне нестерпимо грубой.

Задержавшись в зальном проеме, я посмотрела ему в спину и поняла, что впервые не хочу пускаться в традиционное бегство. Казалось, вечность провела в его объятьях, но не насытилась им. Задержи меня, не дай уйти, пока не поздно! Но он не глянул в мою сторону и ни о чем не попросил, а я молча шагнула за порог.

Когда он сказал, что я буду ему благодарна за то, что он меня чуть не убил, я и представить не могла, что однажды так и случится! В тот момент я верила, что только благодаря этому смогла, побывав в книжном царстве, изменить реальность. Либра вернулась к жизни, Верка помирилась с Романом, а Лешка с Костей избежали возможных последствий состоявшейся во дворе ссоры.

Когда Либру выписали из больницы, она пришла ко мне. Поскольку Марья Сергеевна после моего обморока снова отправилась в санаторий, на этот раз прихватив с собой и нашедшегося Пешку, я осталась жить у нее.

— Отлично выглядишь! – осмотрев подругу со всех сторон, бодро сказала я. – Думаю, вполне готова к тому, чтобы показаться Косте и накинуть на него силки.

— Уже накинула, – впервые смущенно потупилась Либра и виновато улыбнулась, показав колечко. – Только что от него. Денька, мы с ним поженимся!

— Серьезно? – сколько же я приложила сил, чтобы выглядеть естественно! Самой же было и весело, и горько. – Я так рада за вас. Пусть все плохое, что случилось, останется в прошлом. Переверните эту страницу и живите дальше.

— Спасибо. Кстати, о страницах. Я пришла поговорить с тобой о книге.

Мы прервались, услышав звонок в дверь. Пришел Алик, взволнованно тискавший в беспокойных пальцах «Незапертую Дверь». После нашей ковровой баталии мы не виделись целую неделю, а при встрече не обменялись ни словом. К тому же, Либра при виде книги побледнела и опустилась в кресло. Мы, опасаясь кризиса, спешно сели напротив и взяли ее за руки.

— Я не хочу так больше, – с надрывом заговорила она, не сводя глаз с адского покет-бука. – Не могу и дальше жить двумя жизнями, любить и ненавидеть за двоих. Уверена, что и вас она выпила до дна, вывернула наизнанку душу. Давайте избавимся от нее! Закроем навсегда эту дверь! Запрем в ней живущих там призраков и заживем своей жизнью, не боясь впредь подходить к зеркалам.

Мы с Аликом переглянулись. Я не могла представить, чтобы он согласился на подобное кощунство, но не встретила с его стороны особого сопротивления. Видимо, нам всем хотелось освободиться от темного царства. Разрубить, наконец, сковывающие нас с героями нити и забыть о связанных с этим перипетиях. Пока кому-нибудь из нас не пришлось второй раз переделывать концовку.

Мы долго сидели молча, потом каждый угрюмо кивнул. Тем же вечером отправились в поле и развели костер. Не сдерживая слез, не пряча трясущиеся губы, вырывали из книги страницы и по одной бросали в огонь. Пламя пожирало города и королевства, пройденные мной тропинки и оставшихся по ту сторону героев. Нам больше не притронуться к этому сладостному безумию. Никогда не испытать тех удивительных ощущений, что дарило нам чтение этой дьявольщины.

Я вытерла рукавом слезы. В этот момент огонь уродовал картинное полотно. Очень скоро от книги осталась горстка пепла, что разнесется ветром по округе. Даже не верилось, что мы смогли это сделать. Не могу сказать, что мне полегчало. Думаю, несколько дней все не могли избавиться от разлившейся внутри нас пустоты.

— Знаешь, что я узнал? – первое время по привычке цеплялся за былое пристрастие Алик. – Оказывается, Лара была внебрачной дочерью твоего Печкина!

— Да ты что? Вот почему она присутствовала на похоронах!

— И вытащила из гроба книгу, – с сожалением вздохнул крот, и нас обоих вдруг накрыла ностальгия. – Жаль, что нам не узнать, откуда эта книга взялась.

— Давай покончим с этим. Ее уже нет, а мы продолжаем жить ею.

После мы долго искусно притворялись, что напрочь обо всем забыли. Потихоньку жизнь стала налаживаться. Либра оправилась и вышла замуж за Костю. Я думала, что не переживу этот день. Они оба были такими красивыми! В ЗАГСе я держалась молодцом, а под вечер снова напилась и проревела часа два. Женька, когда понял причину моих слез, ненадолго вышел из себя и не вернулся.

— Ты меня измучила! – крикнул он в сердцах. – Я так больше не могу! То ты одного любишь, то – другого, а я в твоей жизни так – между прочим, где-то сбоку! Сколько это еще будет продолжаться? В последний раз спрашиваю – мы женимся?

— Нет, прости, – не поднимая головы, сказала я и шмыгнула носом.

Впервые мой отказ был принят. Женька кивнул, уяснил, что со мной связываться – себе дороже и ушел со свадьбы с Веркой. После того вечера Верка официально рассталась с Романом и сошлась с Женькой. На правах будущей супруги собиралась в скором времени съездить в Германию и познакомиться с родственниками Женьки. Мне искренне хотелось за них порадоваться, но я не могла.

— Вот это выкинем, диван переставим сюда, – вдохновенно водила меня Верка по квартире Женьки. – Здесь обои поменяем. Я тут классные присмотрела…

Я кивала и давала советы, но при этом видела, что за наитием Верки прячется тоска. О другом она мечтала, просто выбрала из двух зол меньшую.

— Сегодня видела Романа, – сказала она, как-то сохранив приятельские отношения со всеми своими бывшими. – У него родился внук. Он так этим вдохновлен! Каждый день ездит по магазинам и выбирает подарки. Я рада, что он смог отвлечься. Кажется, он понял, что поженившись, мы бы просто сглупили.

Женька первое время меня избегал, и мы почти не общались. Благодаря Верке помирились, но старались держаться друг от друга на расстоянии. На всякий случай. Вдруг опять случайно пробежит искра, а костром так и не станет? С Костей я тоже держала дистанцию, так как по-прежнему не могла видеть его с Либрой. Постоянно напоминая себе о данной клятве, контролировала каждое слово, чтобы ненароком снова не причинить боль нашей Русалке. Но я не сетую и не завидую!

Чему завидовать-то? Я ведь тоже на радость родителям вышла-таки замуж! Не знаю, как долго сможет вытерпеть меня мой дорогой супруг, но пока особо не возникает. Да и на что, собственно, жаловаться? Подумаешь, редко мою посуду, не дотягиваюсь тряпкой до углов и готовлю раз в неделю малосъедобные супы! Ах да, еще все свободное время просиживаю в летнем кафе, клацая по клавиатуре подаренного ноутбука.

Писатель из меня, как и садовод, вышел хреновый. Может, и упустила какие-то важные детали этой мутной истории, но упаковав два месяца жизни в файл, я почувствовала значительное облегчение. Как-нибудь соберусь с мыслями и вывалю в блокнот все то, что приключилось со мной в книжном царстве. Новую эпопею, назову, пожалуй, «Запертой Дверью». Может, однажды даже осмелюсь дать все это кому-нибудь прочитать, ну а пока запрячу подальше.

Отвлекшись от монитора, я в свое удовольствие потянулась, вспомнив о стакане с апельсиновым соком. Пока утоляла жажду, заметила подошедшего мужа.

— Ну, я так и думал! Как уткнешься в компьютер, так обо всем забываешь!

Как же ты не прав, мой любезный друг! Я наоборот все вспоминаю! Надеюсь, что все, потому как сам не раз отмечал – с памятью я играю в прятки.

— Ты себя нормально чувствуешь? – присев на корточки рядом, погладил меня по животу мой благоверный и с умным видом приложился к нему ухом. Я засмеялась, потеребив его мягкие волосы. Что он там надеется услышать?

— Он тебе ничего не скажет еще как минимум семь месяцев.

— Не мешай отцу общаться с сыном.

— Ох, Алик, ну и смешной же ты!

Он посмотрел на меня снизу, а я провела рукой по его бледной щеке. Все такой же гладкой и прохладной, как новенький глянцевый журнал. Его губы поймали мои пальцы, начав неспешно целовать онемевшие от клавиш подушечки. По телу побежали мурашки, пробуждая в нем неуместную сейчас чувствительность. Я задержала дыхание, надеясь усмирить нарастающее сердцебиение. Кто бы мог подумать! Огонь нашей страсти не угасал, словно его питал годовой запас нефти.

— Мы собирались ехать за подарком.

— Тьфу ты, блин горелый! – по-быстрому свернула я свою деятельность и сунула ноутбук кроту в руки. Да, для меня он по-прежнему крот, любимый крот…

Как я могла забыть о Дне рождении Либры? Нужно привести себя в порядок, выбрать праздничный наряд и заготовить поздравительную речь!

Протащив Алика по бутикам ближайшего универмага, я остановила свой выбор на самом навороченном кухонном комбайне. Негоже Русалке в угоду Посейдону стирать акриловый маникюр теркой и горько реветь над луком.

К восьми часам мы уже были – где бы вы думали? – в Лешкином дворе. С родней Либра День рождения уже отметила, так что собралась одна наша компания. Во время застолья, слушая наши тосты, Либра не могла сдержать слез радости.

Когда Лешка устроил фейерверк, Верка пряталась от летевшего в нее конфетти, а музыка гремела на всю улицу, я остановилась посреди двора. Показалось, что я вернулась в исходную точку, с которой начался отсчет перемен. Столкнувшись в полумраке с белой рубашкой – черным галстуком, я будто перенеслась в тот июньский вечер, когда впервые увидела Костю. Похоже, с ним случилось то же самое, поскольку смотрел он на меня во все глаза и молчал. Я поймала свое отражение в оконном стекле. Из его темной глубины мне надменно улыбнулась зеленоглазая дама с серьгами-змеями и ключиком на шее. Я затаила дыхание и сжала в кулаке медальон, подаренный Аликом. В нем, вместо портретиков, я тайно хранила уцелевшую страницу «Незапертой Двери».

— Какая ты сегодня красивая… – пораженно выдохнул Костя и шагнул ко мне.

— И всегда останусь для тебя такой…

Я поняла, что если не оборву последнюю ниточку, связывающую меня с Элпис, то печальная история может повториться. Этого нельзя допустить. Нужно собраться с силами и избавиться от страницы! Захлопнуть дверь и выбросить ключ, чтобы никто из живущих по ту сторону призраков больше не шагнул в наш мир!

Обещаю, я это непременно сделаю, но… чуточку позже.