1. Introductio

Сущность мировоззрения «Новой борьбы» состоит в том, что прошлые авторитеты, как и настоящие, лишаются права определять наше будущее. Их знания, труды для нас не есть догма или тирания, они есть наследие, на которое мы можем опереться в своей борьбе, но которые не могут быть категорическими императивами, «фундаментальными» учениями. Мы решаем все, «Новая борьба» решает все.

Всякого рода герменевтика — толкование и экзегеза учений может быть полезной лишь для новых изобретений, а не для критики. Путь критики — это путь лабиринта, путаницы. Ведь все квинтэссенции учений, даже самые абстрактные уже работают в современном мире. Мы на них и должны опираться, а не на всю ту толщину томов, которая их рожала, извлекала на свет, встраивала в мир. Из этой руды мысли можно лишь извлекать новые крупицы ценностей. Аксиология в принципе устарела. Устанавливать ценности — это было делом последних 200 лет развития мира. Ныне утомленный мир погряз в ценностях, которые пожирают друг друга, переваривают, перегнивают как слой почвы, частью становятся глиной. Но они уже не родящие семена. Нужны новые семена для роста мира и человека. Новому поколению нужно выдвигать требования, создавать требования. Требовать, чтобы мир питал своими соками семена ваших претензий.

2. Новая борьба. Введение

Что заставляет людей развиваться? Какие устремления ведут их по жизни? Желание быть нужным, хорошим? Карьера? Работа? Каждое действие — это затраченные усилия: научиться ходить, есть ложкой, говорить. Нужно приложить усилия, покой не даст эффекта достижения. Через миллионы всевозможных движений постигать, запоминать, отражать мир. Преодолевать материю, вступать, врываться в контакт с миром, цепляться за все что можно. Осваивать окружающую действительность, завоевывать мир. Преодоление, постижение, обретение мира — вот чем занимается человек, пока живет. Важно это для него или безразлично, ему приходится двигаться, работать. Мир тоже не спит. Он постоянно тормошит человека, пытается подчинить его, заставить делать то, что ему этому окружающему миру нужно. Мир говорит человеку «мне надо», человек запоминает и говорит миру «мне надо». Мир подчиняет человека, человек подчиняет мир. У них одна природа, одно движение — оно называется борьба. Единство и борьба противоположностей.

Закон диалектики. Кто его не знает? Но современный человек не чувствует уже корень этого движения, его страсть, его инстинкт, его насыщенную запахами, красками, вкусами, звуками мощь. Работа — это работа. Она не средство для выживания. Когда-то работа тоже была борьбой, но сейчас это исчисляемый временем и деньгами процесс.

Древний человек, наш предок бился за свою жизнь каждый день с природой. Он отвоевывал свой кусок хлеба для себя и своих потомков. Позже он стал биться с себе подобными уже за блага созданные самим человеком. Могучий воин, завоеватель, повелитель царств: для него цель жизни одна — борьба с оружием в руках. «Крушить врагов, видеть их спины перед собой, слышать стоны их женщин»^[1]. Только так можно было добиться величия и славы. Борьба давала право быть героем, повелителем, Богом.

И, наконец, человек стал сражаться за свое место в обществе. Экономическая борьба, социальная борьба, политическая борьба. Кругом борьба. Стало много бескровной борьбы — но не безболезненной. Подчинение — вот главное поражение, главная боль любой борьбы.

Борьба — основной принцип жизни. Человек борется за свою личную свободу, за свои идеалы. Он реализует их в соответствии со своими мотивами жизни. Великое «Хочу».

Отрицать борьбу — значит бороться с борьбой. Борьба — это не только насилие. Насилие — это метод борьбы, один из древнейших. Он есть одно из ее натуральных действий, вид активности борьбы. Непротивление насилию — как ни странно, тоже борьба. Намеренное бездействие, аскетизм, мученичество — тоже борьба. Распятие — это непротивление злу, но не отречение от себя и своей веры, неповиновение — вот что есть борьба.

Терпимость без бдительности, смирение и отречение от себя, своего достоинства — это поражение в борьбе: повиновение, рабство, уход от проблем, избегание борьбы и конфронтации. Превращение в вещь: безмолвие и бессмыслие. Быть винтиком, функцией. Блеять, как укажут.

Нетерпимость, несогласие, порожденные сомнением и страданием — вот основной признак любой борьбы. Непокорность навязанным условиям. Великое «Нет».

Бездействие тоже борьба: не делать то с чем не согласен, несмотря ни на что. Молчание — это и покорность, и подчинение, и согласие. Результат одного из самых эффективных средств борьбы — замалчивания. Но молчание может быть тоже борьбой — не отречься, не предать, скрывать, не умолять о милости, выжидать для удара, пробиваться тихой сапой.

Не терпеть нетерпимость — значит бороться с ней, быть нетерпимым. Договариваться — не значит только подчиняться, но и подчинять.

Бояться борьбы — бояться жизни. Там, где есть человеческое достоинство, самоутверждение, амбиции, честолюбие, тщеславие, страсти, там борьба — необходимость. Здесь разговоры о голубе мира лишь лицемерие — один из самых лучших методов борьбы, похлестче насилия.

Но главный метод борьбы — слово. Любой верующий понимает о чем речь. Слово, рожденное из глубин сознания побуждает к действию. Запрет чужого слова, отрицание чужого слова, замалчивание чужого слова, осмеяние чужого слова, наказание чужого слова — самая важная борьба, самая тотальная ксенофобия.

Запрет — это борьба. Запрет на борьбу и ее методы — это борьба, возможная лишь с помощью методов борьбы. Преследовать борьбу бессмысленно. Она может быть и открытой и закрытой. Всех не остановишь, не отследишь.

Поколения сменяли поколения. Борьба сменяла борьбу. Люди боролись за господство, против рабства, за равенство, за независимость, за жизнь, за любовь…

Пришло время определиться Новому поколению с его собственной НОВОЙ БОРЬБОЙ. Можно продолжить борьбу предков за их идеалы: коммунизм, либерализм, социализм и прочий «изм». Но насколько это целесообразно? Какие импульсы, какое напряжение волнует больше всего вас? Определившись с этим можно смело вступать в бой.

* * *

Чем характеризуется современная борьба? В чем ее суть? Самый высокий накал борьба обретает там, где больше всего для нее есть мотивов и нерастраченной энергии — у молодых.

По всей видимости, можно выделить несколько приблизительных направлений Новой борьбы. Мы их проиллюстрируем доступными, агрессивными, современными цитатами самого массового искусства — кинематографа. Дадим несколько ярких вспышек социального протеста 90-х.

Новое поколение выступает с непримиримостью против установившейся урбанистической социальной системы как таковой:

Следующее направление Новой борьбы заключается в преодолении бессмысленной, бесцельной потребительской культуры современного общества:

Сегодня также Новая борьба по всему миру бросает вызов обезличиванию культуры и тотальной универсализации общества в виде расового, этнического бунта. Это происходит даже в самых демократичных демократиях и при самом либеральном либерализме. Проблемы народов накопились и ждут своего разрешения:

И, наконец, Новая борьба выступает как максимальная биологическая борьба за существование, отрицающая все условности, все правила, всю напускную мораль современного изолгавшегося в самом себе мира:

Вот так вот примерно выглядит процесс становления НОВОЙ БОРЬБЫ. Если есть что-то еще надо включать и это что-то. Пришло время определяться и включаться, вливаться в НОВУЮ БОРЬБУ.

13 февраля 2006 г.

3. Борьба с ксенофобией или ксенофобия к борьбе?

Ксенофобия — (от «ксенос» — чужой, + «фобия» — боязнь) боязнь чужого или чужих. На сегодняшний день это понятие, не понятно почему, ассоциируется только с нетерпимостью и преследованием этнических, религиозных и сексуальных групп, с призывами к насилию, экстремизму, борьбе в этой сфере. Почему-то уже любое недовольство, несогласие, инакомыслие, реакция на проблемы межэтнических и религиозных отношений и конфликтов, нестыковок культур, непонимание сексуальных инверсий считаются сразу же ксенофобией, которая нарушает табу политкорректности и всяческой либеральной терпимости, не имеющей право на общественный диалог, на заявление, на солидарный отклик общества. Любое недовольство и несогласие с «достижениями современного гуманизма, прав человека, либерализма» преследуется как во времена Святой инквизиции. Если что-то человек высказывает не в соответствии с догмами политкорректности и нарушает их непререкаемый дискурс, это считается преступлением против нравственности, «призывом к насилию», «призывом к борьбе», нарушением спокойствия и правопорядка, и, наконец, экстремизмом разного толка. Одним словом ересью. Ее надо подавить, растоптать, посадить в тюрьму, заплевать, измазать дегтем, обсыпать перьями, обклеить ярлыками, заткнуть, забить: но демократическими и либеральными законами, демократической дубинкой.

Как в нормальном полицейском государстве, где легче бороться с теми, кто страдает от различных проблем, чем с теми, кто их создает. Легче замалчивать реальность и придумывать вымышленные угрозы, как и вымышленное благолепие. Если ксенофобий становится слишком много, люди боятся всего и вся, все становится чужим, то главной ксенофобией становится ксенофобия к этим ксенофобиям. Разберемся с этой проблемой поподробнее.

1. «Призыв к насилию» против реального насилия.

Итак, ксенофобия — это болезнь, социальная болезнь, психическая болезнь — так, во всяком случае, утверждают всяческие моралисты от либерализма и гуманизма. Почему тогда за нее сажают в тюрьму, а не лечат в больнице? Почему бы врачам заодно с ксенофобией не лечить людей от нищеты и бесправия, произвола властей?

Нынче же «призывы к насилию» отвечают на равных перед законом против реального насилия.

Почему в стране такой демографический упадок? Как государство борется с реальным насилием: с захватами предприятий, заказными убийствами, притеснениями коренных наций этническими преступными группировками и национальными меньшинствами в приграничных регионах, наркоагрессией, организованной преступностью, захватывающей целые сферы бизнеса, обычным криминалом, похищениями людей, захватами заложников целыми школами, произволом чиновников и людей в погонах, торговлей людьми, дедовщиной в армии, детской и прочей проституцией, растлением малолетних, безнаказанными изнасилованиями сотен тысяч женщин? Всего и не перечислишь. Все это — реальное, необузданное насилие, а не призывы к нему. Современная жизнь «либерального» общества переполнена, перенасыщена насилием над этим обществом и людьми: общество сокращается ударными темпами. Сегодня призывы к насилию идут со стороны общества по одной причине — с другой стороны, антиобщественной, его осуществляют. Можно ли насилие и «призывы» к нему законопослушного общества ставить вровень друг с другом?

Речь уже не идет о таких убийственных факторах, как автокатастрофы, фальшивые алкоголь и лекарства, ядовитые продукты, одежда и игрушки. Эти явления убивают и калечат сотни тысяч людей из-за попустительства и коррупции властей, во имя интересов конкретных людей, их семей, их народов. Работают на полную мощность все факторы уничтожения общества, практически ничего не сдерживает их действие.

И вообще следует заткнуться в тряпочку и молчать о том, какое насилие творит государство и элиты в сфере экономики и социальной жизни страны с помощью «законов» и «реформ». Здесь самые главные виды насилия — нищета и бесправие, произвол: забитое образование и медицина, неустроенность молодежи, сотни тысяч абортов. Да, что там, мировые рекорды по абортам, первые строчки в рейтинге убийств, насилия, маньяков, мошенничества, последние места по уровню жизни, вслед за Нигерией!

После этого можно понять и оправдать любых радикалов. Они призывают не к насилию, как это пытаются внушить власти. Они призывают к борьбе за сохранение народа и страны, к борьбе за власть, против нынешнего, действительного насилия и уничтожения народа и страны.

Каким бы либеральным не было государство, оно пока еще не отменило структуры принуждения и институты насилия. А значит, ими кто-то может воспользоваться, злоупотребить в свою пользу. Что и происходит в действительности. Презумпция невозможности этого смешна. Факты смеются над законами. Поэтому нет ничего удивительного, что в обществе все еще остается силовая борьба — силовое предпринимательство даже процветает в виде рейдерства, сменившего рэкет.

СМИ напичканы насилием, а не призывами к нему. Это политика запугивания общества возможным насилием.

Государство стало очень гуманным к преступлениям насилия. Взять, к примеру, хотя бы отмену смертной казни. Отменив смертную казнь, «либеральное» государство внушает гуманизм себе и обществу, но не преступникам, насильникам, убийцам, всякой мрази. Они гуманнее не стали, как были жестокими скотами, безжалостными ко всему честному и трудовому, так и остались. Им-то ничего государство не внушает и не может внушить.

Жертвам насилия уже не верится в реальное наказание за преступления. Такой «гуманизм», во-первых, похож уже на «анонимный террор»^[8] населения с благословления властей, чтобы поднять свой статус, обусловить свою полезность для общества, получить больше прав и финансов. Это своеобразное взаимовыгодное соглашение, раздел влияния над обществом — «рука руку моет». Более половины всех преступлений не раскрывается, а значит, списывается преступникам. Если извергов и наказывают, то несильно. А «раскрытые» преступления в большинстве своем «бытовуха» или «преступления нищеты» — следствие социальной политики властей. Сажают, как говорится, «за булку хлеба». По западным меркам такие преступления в нашей стране караются чрезмерно. То есть и это тоже террор над обществом. Наказывая лишь слабых, не борешься, а угнетаешь — любой гуманист с этим согласится безоговорочно. Во-вторых, «гуманизм» к реальному насилию и к крупной финансовой преступности позволяет самим властям участвовать практически безнаказанно в терроре, произволе над обществом. Если уж и попадешься — это не смертельно. За финансовые пирамиды посадили единицы, деньги пропали. За дефолт 1998 г. вообще не посажен в тюрьму ни один вор. Примеров произвола не счесть — это образ существования, вернее деградации, современных социальных отношений.

Сознание всякого нормального гражданина, видя террор, произвол и беспредел властей и бандитов восстает против этой анархии власти, которая чужда нормальному обществу. Люди начинают проявлять ксенофобию против всего чуждого и насильственного для их свободы, их тысячелетней культуры, целостности их суверенной страны, за независимость которой миллионы их предков отдали свою жизнь. Нормальные и затерроризированные люди начинают бороться за справедливость, за свои попранные интересы. Их риторика и дискурс направлены против того, что, как они считают, их угнетает и терроризирует. Они призывают общество не к насилию — насилие для них лишь вынужденный метод борьбы, а к активному сопротивлению уже существующей вакханалии насилия, которая привела общество к самой ужасающей депопуляции за всю его историю.

Да и вообще следует четко определиться, в чем состоит насилие. Только лишь в прямом или вооруженном насилии, давлении на личность? Или насилием следует также считать и произвол закона, чиновников, работодателей, грабеж, выселение, бесправие и нищету? Пренебрежение кучкой массы народа? Сегодня все чаще слышны в обществе призывы к ответному насилию на насилие — увещевания и полемика уже ничего не решают. Хватит людям глотки затыкать — это тоже насилие. Закон на стороне угнетателей. За насилие не судят, судят за призывы к ответному насилию — люди не доверяют власти, боятся ее. Типичным примером является пример самообороны граждан против бандитского разгула — если вы слишком жестко предотвратите преступление, чаще всего убийство, нанесение увечий, изнасилование, то вас посадят в тюрьму. Закон сострадает бандитам, а не гражданам. Ведь еще раз повторимся — более половины преступлений насилия не раскрываются.

Либеральный принцип права «презумпция невиновности» истолкован властями для себя как «презумпция непогрешимости» — презумпция абсолютной невиновности для властей. Для дипломатов, депутатов, судей ими же создана в виде закона их «неприкосновенность». Другие осуществляют неприкосновенность с помощью погон, должностных полномочий. Они же все делают «важное дело» и поэтому им необходима «презумпция непогрешимости», чтобы не отвечать за результаты этого «дела».

Для общества же официально существует «презумпция невиновности», но на деле осуществляется завуалированная, хитрая, а потому и более чудовищная и несправедливая форма «презумпции виновности» — «презумпция превентивности». Презумпция превентивности — это презумпция виновности за несуществующие и несовершенные еще преступления, виновность за мыслепреступления. Презумпция виновности применяется хотя бы к уже совершенным преступлениям. Получается, что совершать преступления и насилие безопасней, чем их не совершать. Да и выгоднее. Кто сегодня не смеется и не глумится над честностью, над соблюдением законов! Так сегодня на практике осуществляется стереотип полицейского мышления «каждый в чем-нибудь да виноват». Он даже усовершенствовался презумпцией превентивности — «каждый виновен в том, что будет считаться его виной». Одним словом, «Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать», как писал великий баснописец Крылов.

Однако социальные проблемы имеют свойство накапливаться и становиться всеобщими, тотальными, всепоглощающими, если их не решать, пытаться замолчать, надеяться, что сами собой рассосутся, да еще при этом не давать другим их разгребать. Никаких серьезных национальных или классовых конфликтов сегодня не происходит, но превентивно уже предупреждается и запрещается любой протест, любая борьба с социальными проблемами и призыв к ней. Впрочем, сейчас происходит очень интересный процесс в обществе — его проблемы и спорные положения и методы их решения подспудно всплывают в умах тех, кто их замалчивает, запрещает решать, даже, несмотря на их боязнь утраты собственной стабильности, своих иллюзий и стереотипов, своей духовной, совковой основы. А все потому, что проблемы общества и простых людей уже постепенно приходят и бесцеремонно гадят в домах власти. Как долго можно врать себе, а не обществу, замалчивать и не решать свои проблемы? Терпеть также как и остальные? К терпимости, господа, к терпимости!

В современных условиях насилие со стороны общества оправдано, его надо применять. Хватит уже стелиться перед всяческой мразью. Пора уже чтить свое человеческое достоинство. Чтобы бороться с насилием, надо создать культуру насилия, понятную для каждого человека. Изжить насилие — утопия, которую навязывают людям насильно. Насилие следует ограничить, но только на демократических принципах: запрещаешь другому, запрещай и себе; разрешаешь себе, разреши и другому — «patere legem, quam ipse tulisti»^[9].

2. К новой борьбе.

Всех «нетерпимых» и «неполиткорректных» записывают в ряд людей недалеких, завидующих чужому счастью, виновных в своих неудачах, и поэтому пытающихся сорвать свою злобу на «счастливых», «трудолюбивых». Психологией и аргументами к личности легче всего обвинять человека. Получается, что человек сам генерирует зло, не видит ничего негативного, не может сравнивать, познавать, ничто на него не влияет извне. То, что он «плохой» — это от рождения. Он рождается «злым». Это болезнь, вроде олигофрении. Все остальные «хорошие» и «правильные». Поэтому «нетерпимость» — это психическая болезнь: слабоумие и бессилие. Но почему-то врачи так до сих пор и этой болезнью не занимаются.

«Нетерпимость» — очень странная болезнь. Надо терпеть: к примеру, если над вами издеваются, насилуют вас, глумятся над вашими ценностями надо терпеть и объяснять, что так делать не надо. Немного утрируем и огрубим пример: вам вставляют раскаленный паяльник в зад, а вы должны терпеть и паяльник и с пониманием относиться к тому, кто его вставил. Вас так учили. Государству, как и вообще любому аппарату насилия, нужна лишь гарантия того, что вы откажетесь от своих природных свойств и своего человеческого достоинства, будете смиренными. С рабами можно делать все что угодно. Рабы должны вечно представлять себя с паяльником в заду, а не в руке: «Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно»^[10]. Чтобы быть свободным надо не позволять над собой издеваться, не терпеть, а бить самому, бить в ответ. Невозможно постоянно терпеть.

Объяснять слабоумием и бессилием ношение молодежью свастик и прочей атрибутики в корне неправильно. Юность строит свой мир, глядит на мир по-своему по-юношески. Она пытается сориентироваться в этом мире и утвердить себя в нем, ориентировать мир на себя. Это мощнейшая энергия и энтузиазм молодежи. Вместо повязки со свастикой может быть шарф футбольной команды или майка любимой музыкальной группы, скаутский значок — удаль, живость молодости, ее вызов старшим. Бесшабашность, бравада, погоня за идеалами и кумирами — эта энергия всегда была на вес золота: ее легко превратить в деньги и политические очки. В молодых она особенно сконцентрирована. И если старшее поколение ей пользуется в корыстных побуждениях, то одни взрослые не больше виноваты перед другими. Вся современная музыкальная и киноиндустрия построена на детских и тинэйджерских иллюзиях. Она безжалостно скармливает им любой мусор, высасывая миллиарды долларов из общества. Она не упускает педагогической возможности воспитать в миллионах потребительский фетишизм, педерастию, аморальность, конформизм ради своей выгоды. Чем же хуже них малочисленные субкультурные апологеты, например, неонацизма или необольшевизма? — Они, видите ли, их «неправильно» воспитывают, прививают им насилие. Зато спортивная индустрия правильно воспитывает фанатизм и не прививает насилие. Также его не вскармливает и не прославляет телевидение и кинематограф. Это же очевидная ложь. Современная либеральная культура кишит насилием и аморальностью. Этого не надо доказывать — это истина. Посмотрите фильмы Тарантино. Он — певец «либерального насилия». Все его фильмы показывают разгул жестокости, произвол, который царит в либеральном обществе Запада.

Весь аморализм радикальных политических субкультур состоит лишь в нелюбви к кому-либо, в ксенофобии. Это, конечно же, страшнее той аморальности, которая прививает любовь к наркотикам, сигаретам и алкоголю, беспорядочному и извращенному сексу, безумному почитанию кумиров. Страсть к уничтожению почему-то более аморальна, чем страсть к самоуничтожению. Почитание Гитлера и Че Гевары хуже, чем почитание Элтона Джона, Хью Хефнера, Тарантино. Борьба за существование, рост, господство хуже, чем тотальное пожирание и самопожирание. Почему? Какая разница, что убивает людей — пули или сигареты? Запомните — сигареты каждый год убивают миллионы людей, наркотики каждый год убивают и калечат миллионы людей, некачественные лекарства и генетически модифицированные продукты убивают каждый год миллионы людей, преднамеренно скрытый брак в сфере производства товаров и услуг, промышленные отходы убивают миллионы людей каждый год. Все это ради прибыли и с помощью коррупции конкретных людей. «Но мы называем это индустрией, а не убийством»^[11]. Вот откуда берется настоящее слабоумие и бессилие.

Антиглобалисты, гринписовцы, необольшевики, неонацисты — это все слабоумные, ни на что не способные дурачки: таков вердикт СМИ. Это они не хотят работать, и все уничтожают. Поп-звезды, актеры, педерасты, педофилы, наркоманы, романтики-мафиози, садисты, маньяки, безжалостные солдафоны — это замечательные ребята, талантливые и способные: так проповедует нам Голливуд и всякая авангардная и массовая культура. Это они своим трудом создают все замечательное на свете.

К нигилистам и радикалам разжигают, куда большую ксенофобию, чем они на это способны во всем остальном обществе, ведь они тоже не большинство, а лишь представители его ущемленных традиционных и прогрессивных интересов. Мощнейшие ресурсы СМИ, система образования воспитывают нетерпимость к нетерпимым. Они ведь призывают к насилию! К насилию против тех, кто не призывает, а осуществляет это насилие с разрешения или попустительства государства и власть имущих. Призыв к насилию для системы власти опаснее действительного насилия над обществом со стороны организованной преступности, полицейского и судебного аппарата, всякого рода корпораций. Для всех них общество лишь кормушка. Все что выступает против этих хищников, следует подавлять, общество необходимо подавлять — вот такая их логика. На их стороне мощь государственного аппарата, закона, СМИ.

А теперь поконкретнее в сущность данной полемики. Реальный расклад таков: единственная вина политических радикалов всех мастей в том, что они хотят власти. А те, у кого власть и деньги не хотят их уступать, делиться ими. Власть имущим педерасты, наркоманы, маньяки и прочие ненормальные и нежизнеспособные формы ничем не могут навредить — они слабоумны и бессильны для развития. Но они могут навредить обществу, разлагая его своим бессилием и аморализмом, изымая колоссальные производительные силы и средства. Поэтому выживание самых беспомощных и бессильных, безвольных становится краеугольным камнем для поддержания власти над государством и обществом: «Новый закон эволюции в корпоративной Америке — выживание самых неприспособленных. Вы должны смотреть себе под ноги, иначе вас затопчут»^[12]. Одной финансовой зависимости и полицейской дубинки уже недостаточно, чтобы удерживать гигантские массы людей в повиновении, поэтому дегенерация стала еще одним методом подавления общества, которую власть защищает от «ксенофобов» под видом «гуманизма». К тому же и аппетиты у власть имущих, несмотря на сложность удержания общества в узде, просто запредельные. Господство над миром — вот их цель. Кто может помешать им? Только люди с подобным мышлением, с первородным стремлением к свободе и росту, люди готовые к борьбе. (Они вакцина против болезни — ослабленный вирус, заставляющий общественный организм вырабатывать антитела против загнивания).

Массовое потребление и производство лишает большинство общества почвы традиций, массовые СМИ и культура отупляют людей, притупляют их идеалы суррогатными заменителями, всякого рода онанизмом. Но самым эффективным массовым средством обессиливания и слабоумия на сегодняшний день является, как это не покажется странным, система массового образования. Весь ее учебный материал построен так, чтобы сделать из человека всего лишь зависимую единицу труда и потребления. Если сравнить систему образования аристократов и масс, то легко можно убедиться, что все предметы, которые учат самостоятельному мышлению, жизненной позиции, труду либо изъяты из программ общеобразовательных школ, либо подаются так, чтобы вызывать у людей отвращение к знаниям и труду. Любой учитель знает, как отбить желание учиться. А чтобы учителя массовых школ осуществляли этот метод, их постоянно держат в финансовой зависимости. Система образования как тотальный метод управления массовым сознанием более чем успешно сменила религию, как один из наиболее важных идеологических институтов общества и государственной власти. Можно только порадоваться, что сейчас в России образование в упадке и нищете, особенно среднее. Дети и учителя не нужны ни государству, ни обществу, ни родителям. Но чем хуже, тем лучше. Никто уже не может толком задурить голову молодым. Они видят реальность и хотят создавать свою. Сейчас есть возможность их научить, направить в нужное русло.

Педагогика — ключ к человеческому мировоззрению: передача опыта и идей. Это та универсальная сила, которая учит, как и для чего держать топор в руках. Она может воспитать убогого статиста быть статистом, неудачника быть неудачником. «Уменьши свое сердце»^[13]. В них воспитывают смирение с детства, нечистую совесть, вину перед самим собой за свои неудачи. «Учиться, учиться, учиться». Но можно научить и воле к власти, научить, «что такое „плохо“» без «что такое „хорошо“».

Горстка людей хочет возвыситься над человечеством. Их сила — имущество, деньги, государство, СМИ. Но еще одна сила является и их же слабостью — потребительская природа человека. Они не сверхлюди — они сверхпотребители. Они потребляют то же, что и все смертные. Какой бы кошерной ни была пища — это пища. Секс — вообще универсальный животный инстинкт. Всяческое его извращение ведет к сокращению продуктивной функции, к дегенерации. Их семьи и потомство часто становятся ярким примером деградации, бессилия и слабоумия, самых низких человеческих качеств — они все чаще сами пожинают плоды своей политики. Избавиться от этой слабости нет возможности — из-за нее невозможно стать сверхчеловеком. Тот, кто отказывается от потребления, отказывается от земной власти. Она становится бессмысленной. Власть ради власти — надо перестать быть человеком. На это способны единицы. Большинство из власть имущих идет на компромисс — а, значит, соглашается на слабости.

В то же время обездоленным в чем-либо — а таких остается много, потому что массовую систему трудно сбалансировать — плевать на условности потребления. Вне потребительской зависимости просыпаются истинные человеческие страсти, дремавшие годами. «Только после того, как ты всё потеряешь, ты сможешь делать всё, что захочешь»^[14]. Они становятся почвой сомнения, они прозревают, они хотят власти, они постепенно готовятся к борьбе. За тех, кто эту борьбу закончил — система, за тех, кто хочет ее вести — жажда власти и разрушения. Поэтому последних и требуется сделать аморальными — они разрушители системы, их «бессилие и слабоумие» — их великое преимущество. Проповедь насилия в СМИ и массовой культуре одних пугают, других соблазняют, пусть и на примитивное, грубое, но насилие. Они могут с легкостью разрушать идеалы и жизни по-настоящему слабоумных и бессильных: «что падает, то нужно еще толкнуть!»^[15]. Они черпают силу не из закабаленного сознания, а из инстинктов природы. Эта почва кормит всякий рост. От нее не избавиться.

Новая борьба стремится к новым высотам. Они не сизифово движение в гору, они — рост дерева, рост из почвы к свету. Живое хорошо растет из себя, а не из условий. Условия превращают организм в карликовую березку, воля к власти — в могучую секвойю.

3. Немного о дне сегодняшнем.

Вообще, до чего же надо было довести свой народ и молодежь, до какого рабского и убогого существования, что самый заклятый враг становится знаменем свободы! «Mein Kampf» Гитлера сегодня — символ освобождения, символ борьбы с тиранией власти: это парадоксально, это маразм! Но это факт. Люди плюются при слове «демократия» и «либерализм», как когда-то при словах «фашист», «буржуй».

Ну, запретят власть имущие элиты «националистическую» и «расистскую» литературу. И что из этого? Какая им в этом корысть? Люди снова откроют классиков марксизма-ленинизма, куда более аргументированную, агрессивную и хорошо освоенную общественным сознанием литературу, направленную непосредственно против них. Они останутся один на один с классовой борьбой: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!». История уже продемонстрировала — господам будет плохо. Запретить коммунистов? Есть уже и такая мысль. С «Нюрнбергом» для них не получилось, так как новая элита, взращенная коммунизмом, не хочет оказаться в ответчиках за свое славное прошлое. Все равно останется гигантский пласт разнообразной философии, которая способна сотрясать устои общества. Да и новое поколение не все тупое, они что-нибудь придумают. Нынешняя проблема политического руководства в том, что они ничего не могут, а вернее даже не желают давать взамен людям, кроме полицейской дубинки, диктата закона и монополии. Народ их словами не накормишь и уже не убедишь, раз уж люди читают своих заклятых врагов и верят им. Народу надо «хлеба и зрелищ», которые элиты у них чрезмерно узурпировали для себя. А голодный сытого не разумеет. Но голод хороший стимул для аппетита. Господ сожрут с кетчупом. Люди ведь обычно следуют дурным примерам, особенно когда их доводят до быдла. А нынешние господа дают эти дурные примеры в избытке, прославляют их, сеют направо и налево. Скоро будут пожинать.

P.S.: Я — борьба! За меня свидетельствуют миллионы беспризорников, десятки миллионов нищих и ограбленных рабочих, учителей, врачей и стариков, сотни тысяч изнасилованных женщин, десятки тысяч покалеченных дедовщиной парней, миллионы не рожденных моих соотечественников, моих братьев. Они моя сила, мой дух, моя воля. Миллионы свечей скорби и молитв благословляют меня на битву против уничтожения нашей страны, нашего народа, нашей культуры, меня лично!

23 февраля 2006 г.

4. Националист (точка зрения)

Националист — наиболее приемлемое наименование людей, защищающих национальные и этнические интересы своей страны, своей родины и культуры. Этот термин — самый нейтральный и точный. Патриот — слишком идеологизированный термин, воспитательный штамп: им закабаляют с детства. Смысл патриотизма — исключение интересов личности, замена их интересами чужими под видом личных. Это идеологическая надстройка прогосударственной политики, которая заключается в следующем тезисе — «люби Родину, свою страну, Родина ist uber alles (нем. — прежде всего)», «ты должен» любить только Родину, твои интересы, в том числе и личные, на втором, третьем, десятом, короче, на последнем месте, тогда ты «хороший», и «добрый дядя» — государство, тебя ни в чем не упрекнет — слушайся «дядю».

Термин шовинист — устарел. Он стал размытым: существует и «языковой шовинизм», «мужской шовинизм» и пр. В современном языке термин «шовинизм» скорее является синонимом слову и понятию «предвзятость» и теряет социально-политическое значение.

«Фашист», «расист», «нацист» — эти термины несут на себе отрицательное значение, связанное с историческими ассоциациями. В современной речи они передаются как оскорбительные ярлыки к людям, выражающим и защищающим свои национальные, этнические, традиционалистские позиции: этими терминами оппоненты выражают свою крайнюю нетерпимость и агрессивность по отношению к националистам и их культурным стереотипам. Эти слова — оскорбления: люди, защищающие свое личное национальное самосознание и мировоззрение, никоим образом не связаны с историческим прошлым, с событиями и делами других людей, которые называли себя сами «фашистами», «нацистами», «расистами», были таковыми в своей действительности, и отвечали за то, что они сделали. Даже если кто-то из наших современников берет идеологический опыт этих людей, даже в этом случае они ни на ноготь юридически не ответственны и не сопричастны со злодеяниями и преступлениями реальных исторических лиц.

Крайне негативное отношение к людям, любящим свою страну, свой народ можно воспринимать, как травлю сродни той приписываемой и навязываемой их образу как «фашисткой», «нацистской». Тем более что цели этого отношения и травли не всегда четко определены, а часто очень корыстны.

Националист — «плохой», интернационалист — «хороший»: неправильно диалектически разбивать общество на таком моральном основании. Если национализму приписывать Аушвиц, то интернационализму можно приписать Гулаг, Культурную революцию в Китае и еще много чего. И на тех и на других весах необозримые «эвересты» человеческих костей.

Национализма не следует стесняться. Быть националистом пока еще вполне нормально: до тех пор, пока существуют национальные государства, существуют национальные интересы, будут существовать и националисты.

Интернационализм содержит в себе очень много негативных явлений, поэтому общество еще не может полностью отказаться от национализма, не изжив негативные аспекты интернационализма, такие как международный терроризм, торговля людьми, торговля наркотиками, отмывание капитала, организованная международная преступность. Эти явления сильно обесценивают весь гуманистический багаж интернационализма. По телевидению постоянно твердят, что терроризм и организованная преступность явления, не имеющие национальности — они интернациональные. Почему бы тогда в пику этому интернациональному разгулу произвола не быть националистом. Ты заведомо не террорист и не преступник. Быть националистом тогда — нормально и престижно.

Лишь после уничтожения кошмарных и уродливых интернациональных пороков, и всеобщего отказа всех народов от своих традиций национализм сойдет с исторической сцены, станет закономерным атавизмом общественного сознания как, например, инквизиция, колониализм, шовинизм и т. д.

Но не сегодня. Сегодня можно быть националистом и это нормально и не позорно, также как можно быть и интернационалистом — свободу демократического выбора, свободу слова и совести никто не отменял. Главное знать, что защищаешь, какие интересы, к чему стремишься.

Часто при разговорах и разного рода моральном хрюканье о том, против чего воевали и сражались наши деды и отцы, предпочитают замалчивать и забывать о том, во имя чего и кого они сражались. А они боролись за свою страну — ее целостность и независимость от врагов, за ее светлое будущее — развитие и процветание, за хорошую жизнь своих детей и внуков и свою достойную жизнь. Но этого ничего не случилось — страна в финансовой зависимости от своих врагов, будущего никакого нет, как и процветания, жизнь их детей и внуков далеко не хорошая, их старость достойной не назвать. Современное поколение уже воевало за целостность страны в Чечне, да и за все остальное предстоит бороться: и за свободу, и за процветание. Одно дело воевать против кого-то для всего мира за его свободу и благополучие, которому сегодня наплевать на ваши трудности, другое дело бороться за себя и для своего благополучия. Кому на себя наплевать? Нет таких? Значит все националисты.

25 февраля 2006 г.

5. Позитивное национальное мировоззрение

Мы лучше других на своей земле, потому что лучше других адаптировались на ней. Наши предки освоили для нас наше пространство, создали на нем самобытную высокоразвитую культуру. Мы обязаны сохранить наше своеобразие для потомков, мы обязаны, в соответствии со всем лучшим чего добились нашу предки и мировая передовая цивилизация, развивать в дальнейшем нашу культуру на своей земле, в своей стране. Именно для этого живет человек в своем народе: решая свои задачи, он решает и задачи сохранения и развития для своего народа, иначе он может встать на путь достижения только своих личных и частных эгоистических интересов, используя и злоупотребляя при этом национальными интересами своего народа. Это путь к дегенерации и предательству своей страны, своего народа, своего прошлого.

Наши предки воспитывали нас в соответствии со своим укладом, порядком жизни, на нашей земле. За нами тысячелетняя история и культура, дающие каждому из нас право на личную национальную гордость. Наша гордость обоснована нашим созидательным трудом, продолжением дел наших предков. Национальная гордость — это не бравада и вечное прославление старых побед. Она есть осознанная необходимость достойного продолжения и развития своей истории и культуры, воспитания потомства, облагораживания своей земли, своей страны.

Тысячи лет мы живем на нашей земле, в своей стране с десятками других народов, которые приняли наше соседство и дары нашей культуры в свой уклад. И мы не брезговали их дарами. Это великое достижение нашей цивилизации, нашего способа жизни. Нас принимали другие народы на своей земле, как покровителей, защитников и спасителей — мы развивали их земли, помогали расти им культурно. Результатом этого было мирное сосуществование на основе взаимоуважения разных культур и народов в рамках нашей Великой культуры, которая сплотила и оформила нашу страну как целостное независимое государство.

Конечно же, нельзя утверждать, что на историческом пути нашей нации было все гладко, без конфликтов. Нам досталась поистине самая драматическая история. Но мы выстояли в этих исторических бурях, выстояли и принципы нашего жизненного уклада. Это преодоление дает каждому из нас право на собственное национальное достоинство. Национальное достоинство — важная, а в отдельных случаях, важнейшая часть любого человеческого достоинства. Эта та неприкосновенная частичка души человека и народа, на которую другие не имеют права покушаться. Дело здесь не только в обычаях и традициях — они могут притираться с другими, интегрироваться. Опасность для нас возникает тогда, когда другие пытаются злоупотреблять взаимоуважением, оскорблять память наших предков, навязывать нам комплексы вины за какие-либо нестыковки культур в прошлом и настоящем, разрушать нашу самобытность. И при этом другие безнаказанно продолжают жить и процветать рядом с нами, пользуясь дарами нашей культуры.

В конце концов, когда другие начинают топтать наше человеческое и национальное достоинство, они перестают чтить в нас вообще людей, они пытаются сделать нас рабами на нашей земле, отобрать у нас нашу страну, разрушить нашу культуру. Нас с детства воспитывали защищать свою землю, свое человеческое достоинство. Единственный недостаток этого воспитания сегодня связан с недавней историей — нас не учили быть хозяевами в своей стране. Этой слабостью и пытаются воспользоваться другие. Это их корысть. Чужую корысть нельзя не понять, но нельзя ее и принять, и терпеть. Следует научиться быть хозяевами на своей земле, чтобы другие чтили наше национальное достоинство, считались с нашими интересами.

Взаимоуважение не может возникнуть там, где топчут достоинство. Многое можно терпеть по отношению друг к другу. Но нас воспитывали, что нельзя позволять другим оскорблять и надругаться над нашим домом, нашими женщинами, стариками и детьми. Этому учат всех, везде, всегда. Если терпеть и это, значит просто быть слабым и деградирующим. Наши предки побеждали врагов и угнетателей всегда, поэтому у нас есть своя страна, своя история. В этом наша сила.

Также важно понять, что другие обязаны развивать нашу страну, приумножать ее, а не только свое богатство. Им никто не запрещает любить свою родину, свои обычаи, свою культуру, поэтому никто не может нам запрещать любить свою землю, свою культуру у себя дома. Никто не имеет права на нашей земле ставить свою культуру, обычаи, историю выше нашей. Этим правом народ обладает лишь у себя дома на родине. Есть достижения выше наших, но мы без чужой помощи и вразумления можем их определить и восхищаться ими.

Враги — это те, кто пытается надругаться над нашими национальными интересами, захватить нашу землю и ресурсы, отнять кусок хлеба у наших детей ради своих, унизить нас, наших женщин и стариков. Их нельзя терпеть, с ними запрещается считаться, с ними необходимо бороться. К тем же, кто порабощает наших соотечественников, насилует наших женщин, травит наших детей наркотиками, не следует проявлять жалости. Ведь мы не проявляем жалости к враждебной биомассе, заразе, саранче, к стае бешеных псов? Нам необходимо защищать нашу плоть и кровь, нашу родную землю. И не надо нам тыкать в наших собственных упырей, это наше дело, сами с ними разберемся, по своему закону и обычаю, другие нам не указ в этом деле. С ними можно где-то и мягче, потому что они — наши, мы их воспитали — других не мы воспитывали. Кто же из наших навлек на себя позор перед другими, тот предал нас и пусть ответит за это перед другими. Но здесь, как и везде, если есть сомнения, мы имеем право выяснить детали и защищать своих от предвзятости и несправедливости. В трудные минуты борьбы своих бросать нельзя.

Мы будем созидать на земле наших предков. Будем жить, растить детей. Приумножать и улучшать — созидать. Но если понадобится, будем бороться. Так было, так есть, так будет.

6. Буржуазная реакция на национализм

Современный элитаризм в рамках неоконсервативной реакции стремится преодолевать национализм любыми путями, в любой ситуации, ради частного интереса. Национальное ставится на службу буржуазии, либо, если становится невыгодным — отрицается, затаптывается. Вот как это происходит.

Исходя из определения Советской поры, национализм, казалось бы, вообще естественное явление капитализма, буржуазной цивилизации.

Однако на сегодня следует, конечно же, исследовать, сколько реально «национального» содержит в себе современное буржуазное общество и государство. Действительно механизм разграничения и разделения крупных сообществ происходит в первую очередь по национальному, этническому признаку. В соответствии с ним формируется государственная и национальная идентичность нации по отношению к другим нациям. Но внутри крупных социальных сообществ разграничение и разделение не заканчиваются лишь национализмом. Оно происходит по совершенно разным и многообразным признакам. Элитаризм — один из них. Всегда образуются неравнозначные по количеству, по доходу, по религии, по профессии и т. д. группы. Каждая из этих групп отстаивает или интегрирует свои интересы с другими группами. Самой крупной группой в любом обществе, составляющем государственное образование, будут люди длительное время формировавшие и осваивавшие единое пространство своего государства — национальное большинство. Национальное большинство — это основной социальный ресурс государства, участвующий во всех сферах развития данного общества и его государственных институтов. Национальное большинство — самая крупная корпорация внутри любого государства. Ее единство и идентичность отражается в совокупности самых важных и масштабных, общих интересах государства и общества — национальных интересах. Но помимо этих интересов в обществе существуют еще гигантское множество интересов, как разных групп, так и индивидуальных. Во внутренней структуре общества национализм становится лишь корпоративным интересом одним из многих. Каким же положением в системе приоритетов современного буржуазного государства обладает национализм — интересы национального большинства?

Любой протекционизм в экономике государства может быть напрямую направлен на национальные интересы — быть признаком национализма, либо этнизма, но может быть таким же образом направлен на интересы любого вида корпорации. «Националистическая» практика буржуазного государства давно уже перестала быть чисто национальной, т. е. отвечающей интересам национального большинства, она всего лишь метод регулирования социально-экономических отношений. Современное индустриальное государство основывается уже на очень сложном и разнообразном механизме социальных отношений: полиэтнических, поликультурных, полифункциональных, суперэтнических, включающих в себя самые разнообразные иерархии и институты. Это происходит вследствие сращения в одном индустриальном пространстве всех типов социальных, национальных и экономических объединений.

Ситуация изменилась для буржуазии. Она сама уже не живет в национальном пространстве. Поэтому патетика интернационализма в буржуазной цивилизации становится средством борьбы за равенство для себя, своей корпорации против чужих преимуществ. Конкуренция — основа рыночной экономики — равенство не признает. Современный либерализм направлен принципом конкуренции против монополизма крупных групп и образований, в том числе против самой сильной корпорации — государства и самой крупной корпорации — нации. Всевозможные корпорации, посредством финансового и политического лоббизма, получают от этой идеологии протекционизм со стороны государства против крупного монополизма и национализма (национальных интересов). Таким образом, на сегодняшний день ранее «националистический» метод обеспечивает интересы всевозможных корпораций, диаспор, конфессий, но не большинства, то есть замещен на «корпоративный» метод. Подтверждением этому служит тот факт, что часто над целым национальным большинством может доминировать небольшая народность или религиозная группа (африканеры в ЮАР, сунниты в Ираке). Из современного общества изъят лишь национализм крупных корпораций, таких как нация, народ, для обеспечения конкуренции и против крупного монополизма. Но человек из национального большинства ничего не получил взамен, после этого соглашения частных корпораций. То есть он — представитель национального большинства — остался один против коллективных корпораций: абсолютное меньшинство против разного рода корпоративного по отношению к нему большинства. Ему в силу корпоративного либерализма уже нельзя объединяться в очень крупные корпорации, такие как нация, выступать как нация. Национальный этап для современного государства считается уже «пройденным» с точки зрения правящих элит. Личность получает только лишь права на индивидуалистические ценности, которые она в большинстве своем не может реализовать — для большинства индивидуальное счастье остается иллюзией, потому что нет возможностей его обрести: корпоративные интересы, как когда-то национальные, выше индивидуальных, а общие, общенациональные упразднены. Именно через общие интересы индивид раньше осуществлял свои права. Такова была демократия — «один голос — один человек».

Корпорации создали для индивида еще одну идеологическую завесу, затирающие общие и национальные интересы — «всеобщие» интересы. Эта своеобразная политика «всеобщности» позволяет разнородным корпорациям внедрять всевозможные инородные элементы в целостную установившуюся исторически и культурно систему. Малые же системы не подвергаются подобному эклектицизму и размыванию духовно-нравственных и культурно-исторических основ. Они хотят иметь права «как все», но не быть «как все». Меньшинства через государственный лоббизм, коррупцию и пропаганду добились терпимости со стороны большинства, но им не терпится эмансипироваться, вторгаться в интересы крупных групп. Они последовательные приверженцы реакционного социал-дарвинизма, формирующие преимущества малых коллективных популяций посредством тотального индивидуалистического размежевания крупных групп. Это отбор. Но не естественный — это осознанная селекция. От естественного отбора остается лишь принцип биологического экспансионизма — любой вид, популяция, особь, а в случае с человеком это этносы, кланы, корпорации — «все они напрягают силы, чтобы увеличить свою численность»^[17]. В нацию можно эмансипироваться, изымать ее ресурсы, но куда может вторгаться нация сегодня, в век геополитического равновесия? Возможно в этом проблема. Чем циничнее биологизм социальных процессов, тем жестче борьба за ресурсы. Гуманизм в таких условиях становится просто наинаглейшей ложью, какую себе можно только представить. Но это ведет к разрушению культурно развитых крупных обществ, цивилизаций. Однако социальные отношения в отличие от чисто биологических оперируют историческим опытом. Крупные объединения вполне способны консолидироваться, их количественный фактор «темной силы» может уничтожать любые инородные элементы, а также долго сдерживать инородные влияния. Естественно меньшинства этого боятся и идут на все (сегодня на это брошены все ресурсы) лишь бы уничтожить внутреннюю сплоченность национального большинства. На сегодняшний день крупные национальные образования в Европе стоят на грани распада. Чего, например, не скажешь о Китае, Японии с их духовно-нравственным изоляционизмом и шовинизмом от чужеродных культур. Они берут только лучшее для своего, но всеобщее им претит. Национальное в этих культурах доминирует. Их успехи очевидны для всего мира. Для них борьба за выживание должна стать главнейшим тезисом для формирования и консолидации преимуществ их культуры и социального ресурса.

Таким образом, на сегодня национализм, как отражение интересов большинства, преодолен реакционным буржуазным корпоративизмом. Отказ обществ от общенациональных интересов во имя корпоративных, частных, интересов мелких национальных диаспор привел на сегодняшний день к все увеличивающемуся бесправию и разрыву в доходах между людьми корпорации и человеком большинства. Корпоративизм упразднил приоритет государства и большинства общества. Он узурпировал голос государства, и вещает от его имени. Создается клановое силовое государство — против масс, наций. Корпоративизм имеет реакционную природу даже по отношению к своей изначальной националистической основе. Он дробит ее единство на более мелкие частные интересы. Либеральный интернационализм провозглашается только для национального большинства и государства. Это великая ложь и несправедливость. Либеральный корпоративизм отрицает традиции большинства, его целостность, пытается уничтожить крупное во имя малого, но не в интересах личности. Для корпоративизма большинство и его целостность и идентичность в стране — государство, лишь зона обеспечения частных интересов.

Именно через корпоративизм Реакция осуществляет современную экспансию — глобализм. Ему плевать на великие культуры, великие страны, великие народы. Право на жизнь и превосходство имеет лишь маленькое, секулярное, индивидуальное, но не личностное в организме большинства.

Вывод прост: правящий класс, современная буржуазия нашли метод отстранения крупных социальных объединений, титульных наций, масс от власти, имущества, прав. Под видом защиты интересов меньшинств, личности они затоптали в государствах интересы большинства и наций, ограничили законами возможности консолидации народа и общества под видом борьбы с шовинизмом, фашизмом, нацизмом, угрозу от которых почему-то приписывают именно нациям, большинству, и под этим предлогом цинично ограничивают свои же достижения «для всех» тем, кто стоит за общие и национальные интересы: свободу слова, совести и демократию. Демократия ведь власть народа, большинства, а не власть корпораций и меньшинств — что усиленно пропагандируют теоретики либерализма. Под видом борьбы за равенство и либерализм меньшинства добились отмены якобы существовавшего монополизма нации большинства. Национализм малых народов, почему-то никто не запретил. Любое противодействие местечковому хамству со стороны патриотов называют фашизмом, нацизмом и т. д. Большинство оказалось в неравном положении с корпорациями, диаспорами, кланами, меньшинствами. Оно не получило равных экономических и политических свобод. Все обещания либералов большинству не выполнены (складывается ситуация схожая с обещаниями большевиков). Уровень жизни национального большинства общества не растет уже в течение 20 лет во всем мире, а скорее катастрофически падает^[18].

Это противостояние уже никоим образом не связано с наследием Второй мировой войны и с довоенной системой мира. Все здесь описанные противоречия сложились именно в эпоху послевоенного буржуазного либерализма — идеологической ширмы неоимпериалистической реакции.

Большинству, народам, нациям ничего не остается, как создать свою пассионарную элиту — новое меньшинство от большинства, свою управляющую компанию, ради своего национального, социального, массового интереса. Это будет уже не классовая или национальная борьба, а борьба интересов большинства против корпораций и меньшинств.

7. Буржуазный либерализм и нация

XIX–XX вв — время «великих наций», а не эмансипации узкого этнического сознания. Изменения начали происходить с приходом либеральной идеологии, направленной на «сужение» (индивидуализацию) менталитетов (либеральный индивидуализм) и деколонизацией мира — крушением империй. Началось повальное утверждение прав личности и меньшинств. Все «национальное», «государственное», «имперское», «монопольное» последовательно очернялось и девальвировалось либеральной идеологией и движениями меньшинств. Но кто подтверждал гарантии меньшинств? Разве большинство делегировало кому-либо полномочия для подтверждения таких гарантий? Были референдумы, демократический выбор (выбор большинства)? Нет, были агрессивные движения, экспансия меньшинств с очень сильным промыванием мозгов со стороны элитаристской либеральной интеллигенции. Права меньшинств гарантировали и утверждали, как нечто само собой разумеющееся и «всеобщее», в общественном сознании другие меньшинства — законодатели, правящие элиты, которым большинство делегировало полномочия для решения проблем всего общества, а не частных, корпоративных интересов. Гарантии подтверждались с позиции принципа равенства, который многие меньшинства, да и либерализм категорически не приемлют для себя по отношению к другим, но лицемерно требуют его соблюдения от других по отношению к себе. Но дают ли эти гарантии меньшинствам права на экспансию, доминирование, превосходство в рамках и по отношению к социальному или национальному большинству? «Национальное» и «конфессиональное» в интересах большинства порицается как «шовинизм», то же самое со стороны меньшинств превозносится в виде добродетелей для всего общества, как проявление гражданских свобод личности, необходимый элемент самосознания. Крупное же самосознание расщепляют аморфной теорией гражданского общества. Идеологии прав большинства (какого бы то ни было: социального, профессионального, национального, религиозного) на сегодняшний день не существует — доминирует лишь концепция защиты прав личности и меньшинств, причем она защищает свои корпоративные позиции весьма агрессивно: при каком-либо требовании большинства, например национального, сразу поминают Освенцим — преступление реакционного меньшинства, примазывают именно большинству угрозу общественного порядка, отрицая ее для корыстного меньшинства. В то же время нисколько не осуждается, а считается вполне современным и нормальным взглядом, пренебрежение к «толпе», «массе» со стороны как либерального, так и консервативного элитаризма, ничем плохим не считается национализм малых народов в системе диаспор и кланов (часто мафиозных). Напротив, одобряется демарш против представителей большинства — РПЦ, пожелавших преподавать Православие в средней школе, на фоне беспримерного упадка нравственности в стране. Это видите ли угнетение прав меньшинств. Зато массовые выступления общественности против творчества Б. Моисеева оцениваются как нарушение прав личности, дремучий, полный «непонимания» шовинизм.

В плане этнических меньшинств также надо разобраться, каким образом они определяются в разряд таковых в рамках крупного государства. Диаспора и народность — предполагает компактное традиционное проживание на определенных территориях. Как они соотносятся в правах и количестве с представителями большинства на данной территории, т. е. кто кому большинство и меньшинство и какие отношения в данных условиях складываются? Имеют ли подобные меньшинства право на экспансию в сферу традиционных устоев большинства? Не разрушается ли принцип равенства.

Еще одним вопросом является определение этнических меньшинств в рамках мощнейших глобальных миграционных процессов. Насколько целесообразно и обоснованно для государств, наиболее сегодня привлекательных для миграций гарантировать права диаспорам на равных с устоявшимися автономными меньшинствами и нациями? Например, китайская диаспора, в то же время является частью самого крупного народа на земле. Для чего сокращающимся по численности богатым и развитым народам Европы гарантировать права «меньшинств» с Юга: они по отношению к ним — меньшинство, и почему тогда они должны решать их социально-экономические проблемы за свой счет, за счет своих традиционных институтов и порядка?

В 19–20 вв. излишки европейского населения мигрировали на окраины мира и своим укладом уничтожили довольно многочисленные группы местного населения. Тогда малые группы колонистов навязывали свой порядок местным народам. Теперь подобный процесс идет в обратном движении. Неужели европейские народы, славящиеся своей рациональностью, позволят подобные миграционные издержки полностью реализоваться по отношению к ним самим?

8. Двуликий Liberalismus

На сегодняшний день либерализм представляется как самая прогрессивная доминирующая идеология на Земле. Но в последнее время либеральные идеологи занимаются лишь критикой, обвинением и отрицанием других идей. Он становится тотальной антиидеологией против любых мировоззрений нелиберального толка, не предлагающей ничего качественного лучшего для развития, никакого идеала будущего. Он предлагает жить в утилитарной постистории. И тем самым перерождается в собственное самоотрицание, самообвинение и самокритику. Что он защищает? Какая четкая и конечная цель либерализма как идеологии? Не перестало ли само понятие «свобода» быть не целью социального развития, а средством в корыстных интересах власть имущих? Об этом и пойдет речь в данной статье.

Сегодня среди либералов и прочих защитников наживы (максимальной прибыли) появилось много «врачей», дающих самые разнообразные диагнозы социальному протесту типа «комплекса Фурье», распознающих новые патологии, неведомые медицине, у своих политических и идейных противников. Странные эти «доктора» — они утверждают, что найденные ими «болезни» пациенты должны лечить сами — доктора могут лишь установить диагноз, но вот лечить не могут. И очень не любят, если диагноз ставят им, ведь у оппонентов есть «методы лечения», и весьма радикальные. Сторонникам капитализма и либерализма «аскетический идеал» самим не нужен. Но они считают, что он нужен их оппонентам: они должны терпеть, смиряться во имя чужой «священной» частной собственности.

Либералы утверждают либерализм и капитализм, как некие метафизические и объективные феномены: естественные и исторически закономерные. Как если бы они не были причинно обусловлены и за их становлением не стояли люди с «комплексом Фурье» в отношении феодализма. Недовольные и не желающие приспосабливаться в соответствии с «полезностью» феодальных институтов, которые дали в сравнении с предыдущим порядком значительный прогресс. Эти люди желали позитивных изменений и добились их при поддержке в массах. В соответствии с принципами гегелевской диалектики и социальной борьбы достигался прогресс.

«Свобода! Равенство! Братство!» — в этом девизе Великой французской революции, по духу буржуазной, давшей существенный толчок развитию либерализма, почему-то не прозвучало «Собственность!». Буржуа участвовали и утверждали конфискацию церковных (секуляризация) и дворянских земель — чужой частной собственности. Тогда они не были так щепетильны к чужой частной собственности и правам: рубили головы монархам, ересиархам, графам и князьям. Либералы-буржуа «освободились» с помощью гильотины от феодальной регламентации общества, где их открыто презирали, «сравнялись» с дворянами в политических и экономических правах в «братстве» с беднотой. А потом вдруг «братство» оказалось ненужным — появилось классовое общество. Бедноту стали учить пауперизму — «бедность не порок, а благо» и, что лишь «Arbeit macht frei», а равенство и социальная справедливость — «нерациональны» и вообще утопия. Далее они решили, что государство должно в большей степени защищать частную собственность, нежели общественную или государственную, и взять на себя ответственность за всю социальную сферу. Отныне бизнес должен быть свободен от какой-либо социальной ответственности, и может лишь снисходительно «по доброй воле» и «по доброте душевной» заниматься альтруизмом. В то же время их «злая воля» навязала свой тиранический, не подлежащий пересмотру капиталистический порядок институту государства и общества. На этом либерализм в понятиях буржуа окончился.

С тех пор нередко в стане либералов поднимается вопрос о путанице и «отчуждении» понятия либерализма в пользу протекционистов и консерваторов. Этим они хотят еще больше запутать обывателя надуманной полемикой оппозиции правительство — либерализм. На самом деле нет никакой путаницы, все просто — интересы реакционного империализма, в ипостаси глобализма, а тем более умеренного консерватизма или неоконсерватизма почти полностью совпадают с ценностями и устремлениями буржуазного либерализма.

Вообще нынешний, да и предыдущий либерализм двуличен по природе. Он одновременно утверждает прогресс и защищает реакционные пережитки из «полезности»: порицает насильственное рабство, но одобряет неравенство, которое его порождало; печется об общем благе, защищая в первую очередь частную собственность; называет «золотым веком» либерализма эпоху самого чудовищного капиталистического монополизма и империалистических колониальных войн; повсюду причитает о «незаконченности» программы либерализма и одновременно признает несостоятельными идейные программы оппонентов. Утверждается то прогресс, то «конец истории» — невозможность дальнейшего развития общества.

Одна из опор либерализма — индивидуализм. Права личности ныне отождествляются с правами на индивидуальные свободы, ценности и интересы. И в этом процессе индивидуальное в правах вступает в противоречие с остальным личным, не менее важным, что содержится в разносторонне развитом нормальном человеческом сознании. Личность — это не только индивидуальность. Она содержит в себе здоровые социальные, коллективные, исторически значимые стереотипы и интересы помимо индивидуальности. Сегодня же в идейном информационном поле сложился дисбаланс в сторону гипертрофирования индивидуалистических черт, ценностей в ущерб остальным духовно-нравственным личностным состояниям. И этот индивидуализм «laisser aller» — вседозволенности, ангажируется чрезмерно агрессивно, воинственно по отношению к традиционно воспитанным самим же государством и обусловленным многовековым культурным, национальным опытом, ценностям личностного характера, таким как, например, патриотизм, почитание предков, совесть, как социальная составляющая личности, стыд, честность и пр. И если до какой-то поры критика и порицание были направлены на самые архаичные и ретроградные, порой суеверные стереотипы личности — ее социальной составляющей, то сейчас атака идет на подавление коллективных и социальных «инстинктов» в целом. Налицо стремление к порабощению и подавлению личности через индивидуальность, которая, может быть, в прошлом и была чрезмерно урезана конформизмом. Либерализм выглядит как некая, более тонкая форма тоталитаризма (А де Бенуа). Это привело к значительной социальной деградации. Причем индивидуальность победила через средства массовой индуктивности — массовая культура, реклама, СМИ — методами, ранее ею же критикуемого конформизма. А значит личность — недооценена, девальвировалась.

В нынешней проповеди либерального индивидуализма вполне нормальным и обязательным является любовь к себе, к своим правам и свободам, к своему суверенитету и идентичности. В свою очередь любовь к своему народу, традициям — национализм в данном контексте вполне естественное, закономерное проявление индивидуализма и свободы, жестоко преследуется. Но по логике либерализма, зачем любить других в ущерб себе любимому, своей индивидуальности, тем более, если с утилитарной точки зрения от других нет никакой пользы, один вред? Либерализм здесь вступает в явное противоречие со своими же принципами. И это похоже уже на отголоски былого тоталитарного конформизма — чужие интересы превыше личной индивидуальной свободы. К тому же чужие и агрессивная конкуренция с ними всегда является угрозой своей частной собственности. Национализм, таким образом, — индивидуальность, своеобразие, неординарность: человек желает себе пользы и требует консенсуса от других с учетом своей самобытной системы интересов. Национализм как таковой подтверждает конкуренцию — один из важнейших принципов либерализма, а не отрицает ее. Но, увы, «национальное» сегодня претит либералам, они освободились от него, то есть подчинили себе, пытаются теперь избавиться окончательно от государства и его суверенитета, подчинить его. Хотят полной и окончательной свободы частной собственности от всех и вся. А так, как частная собственность имеет такое свойство — быть частной, то есть не быть общей, не для всех, то это значит либерализм — только для небольшой группы людей в виде мирового господства. Достаточно вспомнить тезисы о «золотом миллиарде».

Слишком индифферентно относятся либералы, даже с какой-то возмущенной брезгливостью, к социальной сфере и ее проблемам: главное рынок, институт частной собственности и конкуренция за нее с государством. До остальных либерализму дела нет. Он говорит им — «все свободны, главное не лезьте в частную собственность — она, как Наполеон, всегда права».

Либерализм и нацизм роднит общее презрение к слабым, к социально неадаптированным и «несостоявшимся» людям. Лицемерно провозглашая общество широких возможностей в рамках капиталистической системы, либералы, однако задействуют максимальные интеллектуальные ресурсы, чтобы «несостоявшимися» становились не только отдельные люди, но и целые народы. «Несостоявшиеся», «некредитоспособные», «невежественные», «неблагополучные», «маргиналы» — таким дискурсом либералы показывают свое превосходство над другими. При этом либеральные правозащитники трубят на каждом углу, что любое рассмотрение людей свысока можно рассматривать как шовинизм или нацизм. Да, как ни прискорбно, но прав был философ когда говорил, что «мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя — убивает».

Вся ложь либерализма и пагубность современного капитализма заключается в системе отношений, в которой благодаря огромному населению и огромному же разрыву по доходам в этом населении в экономике и т. д., смерть и лишения многих людей, как простых в массе, так и богатых в процессе становится выгоднее их жизни. И дело даже не в том, что лучше бы они вообще не жили, а именно в том, чтобы они мучались, умирали и гибли бы в процессе жизни. Этот процесс создает мощнейшие психологические сдвиги в общественном сознании, позволяя высвобождать колоссальную энергию деятельности из людей, неважно созидательную или разрушительную. Вот на чем зиждется хваленая капиталистическая производительность труда. Современное индустриальное общество нуждается в миллионах неудачников и безликих пешках и исполнителях, которые страдают и мучаются всю жизнь от своих мелких неудовлетворенностей и навязанных им либеральных иллюзий. Такую плату эти миллионы убогих несут за свою «свободу» от рабства и крепостничества: право не родиться рабом, а стать им. Зарабатывать честным трудом, чтобы жить в достатке, можно лишь там, где общество и государство ставит себе такие цели. Капиталистическому обществу такие ценности чужды. Миллионы обреченных неудачников необходимы для колоссального триумфа воли горстки людей над человечеством.

«Каждый сам за себя» — закон джунглей, который воплощает «прогрессивный» либерализм. Самое скотское и лицемерное воспитание заключается во внушении, что человек должен надеяться только на себя. Даже если ему тяжело, он должен, обязан быть эгоистом, и не трогать ближнего своими проблемами, а тем более государство и бизнес. Одним из самых важнейших отличий человека от животного по Дарвину является как раз способность опираться на общество, коллектив: кооперация, консенсус, конвенция, солидарность, единство. Тот, кто у власти, обычно изображает «самость», но — что очень рассудительно — не действует по ней, предпочитая возлагать ответственность на других. Современный буржуазный либерализм отторг от себя свой же принцип кооперации, во имя профашистского принципа корпорации.

Нынешнему государству и бизнесу, проповедующим либерализм, однако, очень нужны социальные ресурсы и налоги, а люди сами о себе должны позаботиться. Современное государство должно обеспечить безопасность частной собственности и корпорации, от общества же лучше отмежеваться — отправить его подобно собаке на цепь в будку или на помойку. Но почему бы тогда армии самой о себе не позаботиться, делать самой себе солдат, а не брать их задаром у общества? Или может люди сами себе тогда будут деньги печатать — это же самостоятельность и свобода, не так ли?

Людям все внушают и внушают антигуманную и антиестественную для человека мысль — «самость»: они должны заботиться о себе сами. Но возможно ли это? Дети с детства должны о себе сами заботиться (человеческий плод рождается недоразвитым)? А что такое тогда за понятие «Родина-мать»? Ведь оно напрямую подразумевает заботу государства о своем народе. Обратный аспект этой басни состоит в лжи, что мол господа всего добились сами в конкурентной борьбе, но людей они при этом настоятельно уговаривают не бороться, быть смиренными, но заботится люди должны о себе сами, не повторяя господских и бандитских — криминал нынче дружит с господами — методов борьбы и обретения собственности. Рабы не могут заботиться о себе сами — твердит либерализм. Но не рабы — свободные люди — не могут не бороться. Противостоять. Одним получается можно всеми способами добиваться своего куска, а другим уже нельзя этого делать, биться за свое место под солнцем — это может оказаться не толерантным, нарушить мир и спокойствие, подвергнуть угрозе основы ранее установленного порядка. Это видите ли опасно для «всех». А у «всех» спросили? «Всем» ограничивают референдумы и публичные выступления против власти, выборы глав регионов и муниципалитетов, меняют выборы представителей на назначенное мажоритарное стадо. Разрешают выбирать только управдомов, да и то из рекомендованных. Явно за «всеми» стоят шкурные интересы «не таких как все» — элит.

Либерализм отмежевывается от любой своей причастности к произволу и насилию «свободного предпринимательства» — торговли тотальным суррогатом, ГМО и контрофактом, «частной собственности» — грабительской приватизации, индивидуального «laisser faire» — чудовищной педофилии и разврата. Он отмахивается костылем гуманизма, который сам же презирает, как «нерациональное» явление, от всех попыток мирного и воинственного характера восстановить социальную справедливость и порядок.

Либерализм как у нас, так и во всем мире выродился в свое противоречие. Он подверг уничтожающей критике своих оппонентов. Застыдил Гитлером и Сталиным правых и левых. И возвел себя в непогрешимый, незыблемый Левиафан, который не слышит и не признает критику других.

Проверил недавно либерализм собою на прочность Россию, но именно здесь он сам и не выдержал эту проверку. Россия как раз и стала лакмусом несостоятельности либерализма. Как это уже не раз было в истории, еще одна идеология разбилась об ее суровость и парадоксальность.

Главное достижение Западного либерализма — «рыночная экономика» — рухнуло в России. Миф либерального лицемерия о том, что «чем больше богатых, тем меньше бедных» рассыпался под фактами экономической реальности, которая утверждает на деле, а не на словах обратный принцип — «чем больше богатых, тем больше бедных». Либералы провалили систему «прав человека» — они повсеместно нарушаются. Либеральные ценности оказались, по сути, буржуазными потребительскими ценностями. Они не оправдали ожидания большинства людей. Есть деньги — доступны либеральные ценности, нет денег — ценности недоступны. За этот глянцевый мираж у людей отняли сокровища духовных традиций и социальные гарантии. Двойные стандарты — «самопротиворечие» западных либералов по отношению к России настолько очевидны, что доходят до абсурда. В либеральной, демократической Европе ныне спокойно процветают нацистские Эстония и Латвия. Наши соседи создали 3 музея советской оккупации: 1 — в Грузии, 2 — в Прибалтике. Россия окружена националистическими государствами, в которых преследуют и принижают в правах русское население, русский язык, исповедуют исторический шовинизм по отношению к русской культуре.

Когда-то Достоевский выразил мысль о том, что либералы погубят Россию. Наступает поворотный пункт в истории нашей страны. Может быть, слова великого русского гения и сбудутся. Но Россия всегда была парадоксальной. А парадокс — это закон природы, и он действует. Возможно, РОССИЯ ПОГУБИТ ЛИБЕРАЛИЗМ.

9. «Не такие как все»

(Теория меньшинства от большинства. Стереотипы и тенденции экспансии по отношению к большинству со стороны элит, диаспор, корпораций и прочих меньшинств.)

Вот об этих людях «не таких как все» и пойдет речь далее. К подобному гуманистическому определению можно сразу же придраться: «не такой как все» часто сам себя в первую очередь относит к другой группе людей. И далеко не всегда безобидно по отношению к «таким как все». «Таких как все» сейчас очень старательно учат «понимать» «не таких как все»: в смысле относиться к их неординарности нейтрально. Но это еще вовсе не значит «понимать». В их неординарности изначально заложено непонимание «таких как все», даже неприятие — весь смысл неординарности «не таких как всех» состоит в том, чтобы не понимать «таких как всех». Их также необходимо учить нынче «понимать» и терпеть ретроградность и ординарность «таких как все», но этого не делается, а порой это даже запрещается и порицается. Далее попробуем действительно понять «не таких как всех», разобраться в них.

«Не такие как все» считают себя чем-то неординарным по отношению к остальным людям. Они акцентируют свою неординарность, как в индивидуальном, так и групповом порядке — в отношениях неординарного, ненормативного характера. Неординарность заключается, прежде всего, в отношениях асистемного, асоциального (не обязательно антисоциального) характера: то есть это не просто корпоративное или индивидуальное выделение системного общественного порядка, но отделение, разрыв с социумом, с большинством по идейным соображениям неординарности. «Не такие как все» утверждают разрывом свою исключительность, но если жить вне общества невозможно, то они входят в конфликт с нормой большинства, проявляют агрессию и экспансию: они пытаются отождествить весь мир со своей неординарностью, вовлечь его в себя — в сферу своего доминирования, и в то же время отгораживаются от него этой же неординарностью. Это проблема потребления и роста с одной стороны — «не такие как все» хотят больше потреблять, а с другой стороны хотят оставаться неординарными.

«Не такие как все» утверждают свою неординарность обычно по отношению к большинству или к системе. Получается, что они в меньшинстве, а значит, в «слабой» позиции, и им требуется «понимание» со стороны большинства — независимость неординарности. Но это — заблуждение «не таких как все». Они часто противопоставляют себя большинству — совокупности индивидов, среди которых нет ни одного одинакового человека. Их неординарность становится групповой, а следовательно однородной по отношению к индивиду, то есть они тоже становятся большинством в своей солидарности в отношении к отдельным людям.

Главная же проблема «не таких как все» состоит в том, что они связывают свою неординарность с ростом личности в отношении к совокупности личностей общественного большинства. Рост они связывают только лишь с убогими асистемными и асоциальными отношениями. Они считают, что совершенствуются за счет убожества, а не за счет талантов, способностей, здоровья. Они думают, что именно неординарное убожество движет их вверх, является причиной роста. «Не такие как все» не понимают, что эта асоциальность (анормальность) лишь тень и издержки реальных усилий и сложных жизненных обстоятельств. Они возвышают свое страдание и преодоление, а свои таланты, способности делают прислужниками убожества. Если же особых талантов и способностей не было, а только был культ неординарности, следование (мода), то люди эти ничем не отличаются в своем частном конформизме от большинства в его общем конформизме. Мода — не рост.

Следующая проблема «не таких как все» — отношение к системе и обществу с позиций субъективного превосходства. Приведем ниже отрывок из одного образчика прославления образа мысли и жизни, причем дегенеративного, «не таких как всех», пример их абсолютного презрения, неуважения и нетерпимости по отношению к «таким как все» — «Духless» С. Минаева:

«…когда ты в девяносто пятом торговал пивом в палатке, я уже врубался в окололегальное перемещение грузов через российскую таможню. Потому что, когда ты по пятницам несся с работы на дачу, чтобы бухнуть с батяней на природе и все такое, я жрал МДМА в „Птюче“ и перся под Born Slippy Underworld. Потому что я не могу позволить себе, чтобы в моей машине на заднем сидении валялась книга с названием „Комбат атакует“ или „Спецназ выходит на связь“. Мы очень разные, ты врубаешься? Я не смотрю „Бригаду“, не люблю русский рок, у меня нет компакт-диска Сереги с „Черным бумером“. Я читаю Уэльбека, Эллиса, смотрю старое кино с Марлен Дитрих, обалдеваю от итальянских дизайнеров…. И это у тебя никогда не уложится в голове, потому что ты живешь, как жили твои родители и родители твоих родителей. Чтобы жена, чтобы дети, чтобы все, как у людей. По воскресеньям в гости к соседям, по понедельникам с похмелья на работу, по субботам в торговый центр, как в Лувр, со всей семьей да на целый день. У ВАС так принято. И мне этого никогда этого никогда не понять и не принять, как шуток из программы „Аншлаг“…»

… и далее в том же духе со всеми достопамятными желчными и презрительными стереотипами и предрассудками по отношению к нормальному человеку из «таких как все», с грубоватой стилистикой образа недалекого, тупого, полу-животного типажа «такого как все». И в то же время восторженная саморефлексия своего убогого «я», осознающего и наслаждающегося собственной бессмысленностью и бесцельностью существования — пафос декаданса. Даже название говорит само за себя — смешанная аллитерация понятия «бездуховность»: «мы уродуем себя, потому что это прекрасно». Духless — здесь смердит гниющими душами «не таких как все». Это гимн неприятию и непониманию по отношению к «таким как все». Но гуманисты из этой «касты» все же увещевают нормальных людей понимать и не осуждать тех, кто их презирает: «все мы люди, все мы братья». На претензии «не таких как все» к «таким как все» можно ответить очень конструктивно и непредвзято. Большинство «таких как все» занимаются пусть и не творческим трудом, но на их долю выпадает основная ноша повседневного созидательного труда. Кто-то должен хлебушек выращивать, скотину пасти, на заводах работать, не так ли господа «не такие как все»? За это их можно уважать. А недостатков в природе на всех хватит.

Превосходство, избранность — вот божок «не таких как все» — надуманное превосходство, зачастую не опосредованное трудом и преодолением.

Достойный человек мнит себя не хуже других, свое превосходство он доказывает через труд. Он подтверждает данные ему природой способности, свою полезность для мира. Он чтит себя достойным в любой сфере роста. Достойный не отделяет себя от общества. «Не такой как все» изначально, на пустом месте, на идеализации своих возможностей мнит себя лучше других. Он не «достойный», а априори «лучший» — не по результату. Страдающие «избранностью» люди начинают ошибаться, полагая свою «избранность» априорной, законной от природы. Они называют себя «избранными». Но называться избранным — это не одно и то же, что стать им и быть избранным — нести бремя избранного, а не получать дармовую выгоду от спекулятивной априорности «избранности». Избранность следует заслужить — необходимо, чтобы ее подтвердили другие люди, поддержали ее.

«Не такие как все» считают, что тот кто смотрит мыльные оперы, футбол, пьет пиво, любит женщин и вообще всякую фамильярность и человечность, тот — «быдло», «масса». «Не такие как все» считают, что если они занимаются содомией, употребляют наркотики, извращаются в сексе, злоупотребляют местечковостью, то они на таком плевом, ничтожном, жалком животном основании лучше «таких как все». В чем эта «лучшесть»? В наслаждениях? «Но на вкус и цвет товарищей нет». — Нет! «Не такие как все» видят во всякого рода отличии, перверсии и педерастии — «источник творчества, могущества и высоких порывов». Они не уважают в себе человека, изначально обладающего способностями и волей к такому творчеству. Большинство «не таких как все» — дешевые позеры, влюбленные в свое убогое «я», а не люди с достоинством. Достоинство — это не «я», не наслаждение, а смелый взгляд на мир, ощущение себя человеком во всех смыслах.

Превосходство может быть интеллектуальным, физическим, волевым — тогда оно позитивно, природосообразно, но не осязательным, вкусовым. Видовое, осязательное, идеалистическое превосходство — превосходство за счет чужого реального мужества души: фетиш превосходства, суррогатное превосходство, паразитическое — онанизм души, химера «я».

Перед человеком стоит выбор — быть достойным человеком или быть «не таким как все». В принципе жизнь можно прожить в разных ипостасях души, но главное бороться с предрассудками не только чужими, но и своими: разбивать кривые зеркала, с кривыми ликами «я».

Стереотипы и тенденции экспансии по отношению к большинству со стороны элит, диаспор, корпораций и прочих меньшинств.

Современная либеральная публицистика пестрит от переизбытка нареканий по поводу всяческого рода предрассудков, предвзятостей, суеверий, стереотипов, неправомерных и антигуманных и антинаучных предрасположенностей по отношению к всевозможным меньшинствам, будь то сексуальные или религиозные секты и проч. со стороны никак не определяемого, безликого большинства. При этом данные богемные служители всячески пытаются навязать этому без каких-либо для них четких признаков большинству — просто куче людей своим слащаво-поучительным моральным хрюканьем вину за неполиткорректное, неправомерное, «варварское» отношение к меньшинствам, как если бы речь шла об обязательной непререкаемой, непреходящей ценности и пользе этих меньшинств для общества в сопоставлении с бесполезным во всех смыслах существованием, какого бы то ни было большинства. При этом же презрительном подходе еще часто утверждается некое благостное и миролюбивое, снисходительное и гуманное отношение со стороны меньшинств по отношению к непроходимому и по-детски наивному большинству. Может даже сложиться впечатление, что меньшинства — это некие всегда прогрессивные и благородные группы страстотерпцев, несущих тяжелое бремя в этом жестоком, диком мире. Так ли это на самом деле? Ведь и представители элит и меньшинств не какие-то внеземные, сверхъестественные, особые, отличные от «людей» существа — наоборот, обществу ежедневно втирают мысль, что они «такие же как все» люди, но не до конца все-таки, и в свою очередь представители большинства тоже не стандартные и безликие как чугунные чушки люди. Веками складывались и часто навязывались государством и церковью общественному мнению стереотипы и предрассудки по отношению к разного рода группам, как большим, так и малым. Поэтому смело можно говорить о том, что предвзятость существует не только по отношению к богемам, элитам, меньшинствам, но есть такая же предвзятость — не менее разнообразная и порой злобная, агрессивная и презрительная — со стороны этих групп по отношению к социальному большинству. Рассмотрим и проанализируем некоторые образчики элитарной мизантропии во всей их неприглядной субъективности.

Одним из наиболее закоренелых стереотипов всякого рода элитаристов является положение, что «количество ничего не может решать», что большинство ничего не определяет, следует подвергнуть серьезной критике, остракизму и нивелированию. С объективной точки зрения он — ничтожен. Весь пафос элитаризма до последнего времени основывался на эксплуатации образа уникального героя на фоне «толпы», в основном аристократа, если и не по происхождению, то по духу. Аристократия идеализировалась совокупностью и сопричастностью к такого рода личностям, к их доблести. Она с ней бесцеремонно отождествлялась. Идеология рыцарства, дуэльный кодекс чести, религиозная возвышенность борьбы за божественное (конфуцианство) и т. д. оправдывало приоритет аристократии над народным. Но идеология был далека от истинного содержания аристократической среды. Народ, массы, большинство безаппеляционно обвинялись в неспособности, невежестве, бесчестии, развращенности и бескультурье. А это было далеко не так. Все пороки ходившие в народе, в элите достигали своего апофеоза, да еще и представлялись как некие достижения морального и художественного плана. В большинстве своем это было упадничество. Фольклор богат на примеры о жадности, глупости и жестокости правителей и сословий.

Героями были монархи, но герои были и из народа. В основном наследие о выдающихся личностях сохранились в народных эпосах, выходцами же из народа они сохранялись и записывались. Насколько грандиозны исторические фигуры Александра Македонского, Наполеона Бонапарта, настолько же грандиозны такие персоналии, борцы за большинство, за народ, как Гракхи, Жанна д'Арк, Вильгельм Телль, Иван Сусанин и т. д. Их не причислишь к элите, но и значимость их отрицать невозможно.

Наиболее блекло массы, народ рисуются элитаристами в плане внутренней социальной жизни общества. Но ярче всего значимость, и реальные качества большинства и элит проявлялись во время многочисленных войн. Так что примеров стойкости, сплоченности, целеустремленности народов в борьбе за эмансипацию или против угнетения, то есть в период самых серьезных общественных кризисов хватает. Именно качества большинства, а не только его лидеров и тем более элит определяют успех и победу в войне. Выдающиеся полководцы не раз подчеркивали значимость духа солдат и народа. Народ, большинство решали все во внешней борьбе: шли на самопожертвование ради общей цели. Именно в эти периоды многие дистанции и иерархические условности стирались или сглаживались. Все становились единым организмом в борьбе за себя. А что же элиты, как они показывали себя на этом фоне? Они всегда служили неисчерпаемым источником примеров предательства, хамства, произвола, паразитизма, жестокости, тупости и самодурства, а вовсе не одного лишь благородства. Народ, большинство всегда боролись за свою страну, а не за барскую милость, за привилегии. Какие достойные дела за элитами? Инквизиция, например. Или конкистадоры, вырезавшие целую цивилизацию индейцев. Элиты организуют практически все кровопролитные войны. На ком лежит ответственность за поражения, например, в Крымской войне или Русско-японской? На народе что ли? На большинстве?

В подавляющем большинстве случаев демократического выбора прав оказывается народ, большинство. За примерами далеко ходить не надо. Взять хотя бы референдум по сохранению СССР. После него три пьяных мудака за всех все решили. И что из этого вышло? Либерализация и приватизация тоже были очень «мудрыми» решениями элит: Сколько смертей и горя подтверждают их мудрость! Народ принял Конституцию — в чем же он может быть неправ, если элиты ее не исполняют?

Есть еще один стереотип — консервативный, что государство — это личность, приоритетная перед нацией, народом, безликим большинством. Но что личностного в государстве? У народа есть фольклор, традиции, эпос, анекдоты. Возможна ли история государства без истории народа? Любая толпа полна эмоций и чувств, пусть примитивных, но очень личностных, живых. «Государство делает то, государство делает это» — всего лишь стилистическая персонификация исторического, демагогического и административного порядка. «Государство возникло, развивалось» и т. д. На основании чего? — Общества, людей — их единых взглядов и действий, их этнической души.

Элиты можно оправдать как таковые лишь в том случае, когда они будут соответственно не своему «пафосу дистанции», а своей чести выполнять свойственные им функции и обязанности, а не удовлетворять с их помощью только собственные потребности.

Ныне же диаспоры, кланы, корпорации, неизменно чтящие свою сплоченность, единство, суверенитет, собственную идентичность и иерархию почему-то всеми силами стараются разрушать и даже в принципе отрицать существование единства, сплоченности, суверенитета, идентичности у крупных групп — социального и национального большинства. Но следует тогда уяснить и ответить на вопрос, чем определяется большинство как таковое, на основании каких признаков оно позиционируется как большинство (в том числе в отношении меньшинств)? По всей вероятности, совокупность этих признаков составляет идентичность большинства: на их основании оно сплачивается, консолидируется.

Стоит отметить также, что почему-то такие явления как геноцид и предубеждение связывают лишь с отношением большинства к меньшинству. Среди меньшинств предубеждений по отношению к большинству всегда больше — это их современная позиция. У большинства больше воспитанных традиционных теллурических стереотипов, нежели предубеждений. А что касается геноцида, то это явление выглядит в истории по отношению к большинству куда более кровавым и жестоким в сравнении с гонениями меньшинств: небольшие отряды конкистадоров, общины северо-американских колонистов, используя современное оружие и силу предубеждения, уничтожили большинство коренных жителей обеих Америк. То же было в Австралии и ЮАР. В Советской России коллективизация была геноцидом большинства — русского крестьянства со стороны меньшинства — партии и диктатуры пролетариата. В сравнении с этими бойнями Холокост евреев и армян (меньшинств) — просто ерунда. Маленькая кучка наркобаронов, табачных, алкогольных магнатов тоже уничтожают людей в подобном соотношении: маленькое пожирает большое. Современная буржуазная идеология также предполагает доминирование, господство меньшинства (элит) над большинством. Так что ясно, чьи частные предубеждения приписывают предубеждения всем.

Представители меньшинств неустанно как ритуальное начетничество вновь и вновь зомбируют большинство — «мы такие же как все люди», «мы все равны». Раз за разом они совершают это мыслепреступление, пытаясь внушить «всем» мысль, которая со свойственной им идиосинкразией к ней, со страстным отвращением отвергается их сознанием. Меньшинства, как это показывает реальность дня сегодняшнего, борются отнюдь не за «равенство» между «всеми», а за свое превосходство: «социальное равенство» для них всего лишь прикрытие собственной (по признаку отличия) эмансипации, их метод схож с буржуазным — всех уровнять, опустить и упростить под себя, свои потребности. Между тем как стремление к равенству — это преодоление, через волю, через труд, это подъем по ступеням, чтобы стать достойным тех, кто чего-либо достиг высокого. Равенство — в достоинстве.

Сегодня возникает «исключительность меньшинства» — «мы маленькие и только поэтому с нами должны считаться»: таков примитивный количественный подход к проблеме. Большинство же принцип ущербный, оно должно самоупраздниться. Меньшинства хотят развиваться, устанавливать свою традицию на территории большинства, в рамках им созданных тысячелетним трудом, борьбой и традицией инфраструктур. Меньшинства требуют от большинства отказаться от своих традиций, идентичности во имя «равных» и «всеобщих» возможностей общественного развития, но при этом хотят сохранить неприкосновенными свою собственную идентичность и традиции, дающие им жизненные преимущества перед большинством. То есть большинству предлагается уступать и проигрывать: главное — оно должно отказаться от своей сплоченности, атомизироваться на отдельных разобщенных индивидов, которые будут по отдельности рабски зависимым меньшинством по отношению к кланам, диаспорам, сектам, элитам, корпорациям. Большинство атакуют по всем направлениям его сплоченности (единства): по экономическому (классовому), этническому (национальному), религиозному (мораль, уклад, история, традиции). Ломать не строить. Имеет ли большинство право отстаивать свои интересы? Подразумевают следующее: «Вы большие, вас больше — значит вы опаснее, злее, сильнее, можете обидеть нас маленьких». — «Да, но где эта сила? Где попытки обидеть?» — «Мы должны быть главными, потому что нас меньше и потому что…» — «Ну!...Ну! Почему?» — «…потому что мы умнее, лучше вас, толпы, сплоченней, целеустремленней, а вы быдло, дурачье, лентяи, слабаки, дегенераты, рабы — ваше существование бессмысленно, хотя вы и создали, все чем пользуемся мы. И хотя мы и вынуждены в лицо сказать вам эту истину, вы все равно не должны, не имеете права сплачиваться, объединяться, особенно против нас. Это опасно для нас — вы же можете нас уничтожить. Вы должны нас терпеть и слушаться. А иначе для нас это нехорошо и неправильно. Вас уничтожать в свою очередь — это нормально, потому что вы глупые и слабые, а мы сильные — „выживает сильнейший“».

Таким образом получается, что сегодня защищать можно права только меньшинств и личности, по дурацкому принципу количества. В то время, как в правовом и политическом поле важнее принцип влияния на общественные образования, неважно большинство они или меньшинство. То есть большинство «должно» быть слабым и равным меньшинству. И получается, что меньшинство будет сильным, а большинство из-за уравниловки будет слабым, иначе это однозначная угроза для меньшинств. Это какой-то чистый биологизм (шовинизм меньшинств).

Если так, то вывод прост: сильные имеют, значит, право быть сильными, независимо от количества. Но раз количество может быть силой, то она должна прагматично использоваться, не так ли? Добиться количества не так-то просто — это порой дело долгих лет и столетий. По Дарвину к максимальному размножению стремятся и те, кого мало и те, кого много. Идет битва за ресурсы, за потребление, за выгодное жизненное пространство. Тех, кто слабее получается надо давить — много их или мало, а не прислушиваться к их лживым речам, изворотам, к их увиливанию. Это как на охоте. Хитрость и тактика. Главное вовремя нанести мощный удар — враг рассеивается. И добивать по одиночке. Такая логика объективно прослеживается за действиями современных элит, меньшинств, корпораций: мораль господ. Через малое управлять большим, чтобы никто не мог через большое управлять малым: типичная антидемократия. Элиты с большинства постоянно канючат быть лояльным и демократичным во взглядах, но сами в этой лояльности и демократии участвовать не намереваются. Некоторые хотят быть «равнее» всех.

На самом деле следует уяснить себе главную мысль: у большинства не меньше прав, чем у любых меньшинств по их любимому принципу равноправия. Исходя из этого же принципа меньшинства, не могут иметь никаких приоритетов и привилегий в плане «защиты» и «развития» своих интересов в отношении к большинству. Интересы большинства нуждаются в не меньшей защите, чем интересы любой по численности и интересам группы, особенно при агрессивном воздействии на большинство со стороны реакционных меньшинств, корпораций, всячески нарушающих законы, устои, обычаи и традиции общественного большинства, что далеко не редкость в наши дни. Взять хотя бы, к примеру, любые противоправные действия правительства — исполнительной власти. Эту группа людей не избирается большинством или наибольшей группой представителей большинства, но ее деятельность напрямую направлена на жизнь всего общества как на меньшинства, так и на большинство.

В конце концов, надо избавиться и от самого огульного предрассудка о том, что большинство — это «толпа», «чернь», серая масса. «Масса» («толпа») очень важный процесс в рамках формирования общественных групп и предпочтений, к нему нельзя относиться пренебрежительно, как показывает история. Но все же это явление, а большинство это общественный институт любого государства. Масса формируется в ограниченной исторической ситуации в виде кратковременного всплеска эмоций на содержание ситуации. После «разрядки» (по Э. Канетти) масса (толпа) растворяется в перманентном состоянии общества. Большинство формируется продолжительное время в соответствии с историческими задачами социума. Большинство — систематическое образование, которое коллективно осознает себя в ландшафте, истории и культуре. Оно есть наибольший кристалл масс общества со своей четко детерминированной системой идентификации и признаков. В динамическом политическом процессе большинство определяется и воспринимается в соответствии с актуальным общественным мнением по отношению к остальным группам и по отношению к наиболее влиятельной группе интересов (социума). В зависимости от исторических условий группа влияния может быть органично связанной с судьбой большинства — тогда она является «меньшинством от большинства». Либо может быть неорганичной, оторванной (порой это происходит постепенно) от большинства — «меньшинством над большинством», «меньшинством против большинства». В общем всякого рода элитаризм. Также следует сделать замечание и по отношению к количественному фактору: большинство не просто аморфное количество людей — оно есть количество по признаку заинтересованности, традиции. Также напомним, что меньшинство и большинство — группы, и формируются по одним принципам. Вот поэтому нельзя путать большинство с «массой» и «толпой». Большинство определяется по четкому признаку расслоения — религия, раса, этнос, партия, класс — и поэтому не может просто отождествляться с толпой, массой. В обществе, стране может быть только одно большинство чаще всего национальное, либо расовое (США), либо религиозное, также оно может определяться как политическое (партийное), или как экономическое (классовое). С какой стороны не посмотри, оно всегда будет одним по отношению к остальному сонму меньшинств и элит. Большинство — это наибольшая группа заинтересованности и производства в государстве. От него многое зависит. Значит с ним надо во многом считаться, и в большей мере, нежели с элитами или меньшинствами. Таков путь к социальному согласию. Но нынче приходится констатировать, что большинство продолжают отождествлять с толпой эмоционально — его представляют равнодушным, запуганным, невежественным, грубым и т. д. Много грязных ярлыков может навесить индивидуалистическая гордыня на остальной род человеческий. Но большинство не предает одного, а вот один или несколько часто предают всех.

В заключение хочется сказать следующее: если сегодня от нас требуют отказаться от предрассудков относительно меньшинств, то необходимо требовать от меньшинств и элит избавляться от предрассудков и предвзятости по отношению к большинству (массам, нации). Если проблем большинства не существует, следовательно, нет проблем и у меньшинств. Равноправие, к которому, заламывая руки, взывают либеральные правозащитники меньшинств, — если ему следовать до конца и честно — требует упразднения не только большинства, но и меньшинств: если нет большинства, нет и меньшинства. Если же деление общества не может избавиться от подобной схемы отношений — большинство/меньшинство, то и та и другая сторона может (имеет возможность) навязывать приоритеты в соответствии со своими коренными интересами, либо отрицать внешние, противные ей экспансии, давление, приоритеты. Таким образом, сохраняется принцип диалектики: единство и борьба противоположностей. А вместе с ним дуализм и плюрализм отношений в рамках исторических закономерностей. Каждый — из большинства ли, или из меньшинства имеет право на свои принципы и борется за них.

10. Социал-демократия как фикция

Самым первым и главным вопросом и проблемой для социал-демократической модели общества является вопрос о ее распространении на членов данного общества, о том, в каком обществе эта модель реализуется. До сих пор общество ограничивается рамками национального государства, даже, несмотря на провозглашенную «многонациональность». Социал-демократия опирается в своей основе на равноправие и равноценность всех граждан данного сообщества. Но само понятие «гражданство» также обусловлено рамками национального государства, где часто возникает стереотип неравенства в дилемме граждане — не граждане. В то же время экспансия идеалов социал-демократии определяется как «всеобщая», то есть «все» и «каждый» имеют равные права с другими. Это отношение получается в реальном выражении либо слишком нечетким, размытым — кто такие «все», либо тем, что «каждый» в реальности слишком индивидуалистично, и слабо отвечает коллективным формам солидарности, которую социал-демократия провозглашает. Если «все» — это вообще общество без какой-либо внутренней стратификации по социальным, этническим, гендерным, профессиональным, возрастным и т. д. признакам, сразу же искажается демократия из-за нарушения ее главного принципа — «принципа решения большинством». Получается, что социал-демократия не соответствует содержанию своего понятия, и представляется как некая «всекратия», что противоречит концепту «демократия», по которому «все» не могут решать, ибо главное решение за большинством — остальные должны смириться. А из социал-демократической идеологии непонятно, что собой представляет «большинство»: могут ли дети участвовать в демократических процедурах, или психические больные, преступники? Могут ли «все» участвовать, допустим, не в общенациональном референдуме, а в закрытом собрании крупного акционерного общества? То есть речь уже не идет о правах «всех», а только о социальных гарантиях, а это еще не демократия — только «социал»: государство благополучия (Welfare State), социальное государство. И самое главное, создается ситуация подмены и внутреннего конфликта подобной формы демократизма, когда «всеми» будут ущемлены права тех, кто выскажется против подобного демократического решения. Тем самым идеал социал-демократического равенства будет подвержен сомнению: возникнет очевидная для реального положения вещей граница «все» — «не все». То есть права у «не всех» будут, но воспользоваться ими в свою пользу, то есть, что-либо решать, они не смогут. Какой смысл в таких правах? Принцип «развитие всех и каждого» денонсируется. Поэтому требуют уступок меньшинствам на основе «всеобщности», которые перерастают в привилегии. Что, как показывает жизнь, неизбежно ведет к элитаризму и ущемлению прав большинства — тех ради кого вся социал-демократия когда-то и создавалась. Червь этого внутреннего противоречия выедает сердцевину социал-демократии, оставляя целой лишь ее оболочку.

Другая слабость социал-демократической идеи состоит в том, что если «все» и «каждый» будут иметь в наличии права участвовать во всем, влиять на все, невзирая порой на неспособность это делать объективно, то это будет уже вседозволенность, которая естественно подразумевает безответственность. Либо, что более очевидно — конкуренцию, из которой вытекает ответственность или пресловутый «общественный договор» — ограничение. Это неизбежно приводит к компромиссам с буржуазной системой мира, в чьем основании лежит идея «общественного договора». Социал-демократия, таким образом, сдает свои позиции и идеалы.

Под понятием «всеобщность» иже с ней и «общечеловечность» социал-демократия рассматривает общество как модель «открытого общества», то есть в принципе все человечество. Но реальность показывает, что человечество не обладает в достаточной мере всеобщностью. Ее условно можно проследить лишь в биологии и некоторых объективных закономерностях общественного развития. У этой всеобщности нет главного для осуществления социал-демократии — единой воли. «Открытое общество» неспособно принимать «всеобщие» решения, соответственно не обладает реальными правами, которые для него требует социал-демократия. Заметим, что ранее и поныне решения о «всеобщих правах», «правах человека» и разного рода декларации принимались и осуществлялись далеко не волей «всех» и «каждого», а неизвестно кем назначенными представителями в разного рода организациях от социал-демократических движений, до международных правительственных организаций типа ОБСЕ, ООН, ЮНЕСКО, созданных под эгидой национальных государств, их административной элиты, отчасти интеллигенции. Иными словами «всеобщность» и «общечеловечность» по большей части формальны, так как не демократичны в подлинном смысле слова. В последнее время эти светлые идеалы стали ширмой и оправданием для разного рода корыстных интересов представителей от национальных государств, элит, корпораций и т. д. Под видом всеобщей демократии, можно подавлять и большинство, заявляя, что все ради него, и что оно решает, потому что его права написаны на бумажке, и тем более с неугодными меньшинствами, даже государствами. Демократия извращается во «всекратию», — когда все правят — никто не правит. Буржуазная реакция лишь обретает еще большую силу подавления масс: на место всеобщности и универсализма религии и ее инквизиции, приходит всеобщность и универсализм гражданского общества и права к новой инквизиции. К новому смирению — толерантности, к новой категорической «любви к ближнему» — гуманизму, к всепрощению и всеобщему покаянию — нравственности на основе просвещения и науки. Еретики все те же — все, кто хочет жить суверенно. Суверенитет и невмешательство — главные враги универсализма с древнейших времен.

Всеобщая консолидация и солидарность — самое слабое место социал-демократической идеи, именно из-за «всеобщности». Здесь общество атомизировано на «каждого», который характеризуется огромной чередой признаков: на земле нет ни одного одинакового человека. Индивидуальность определяет консолидацию, солидарность не на основе общих признаков — «каждый» изначально не стремится к «всеобщности». «Каждый» — индивид, будучи по определению самих социал-демократов существом общественным, так или иначе, стремится к общим интересам, но уже как личность, не как индивидуальность той частью своей сущности, названной «коллективным бессознательным». А такими интересами в социальном плане являются профессиональные, возрастные и естественно национальные и классовые (сословные). Наибольшей солидарности общество достигало пока что на уровне национального патриотизма, нации. То есть на основе признаков «закрытого общества», суверенного, требующего при взаимоотношениях с внешним миром необходимой доли невмешательства в свои устои. Классового единства в интернациональном масштабе добиться пока что не удалось, причем нередко такие попытки обуславливались опять же национальными особенностями, исторической ситуацией и развитием тех или иных национальных государств. Всеобщность пока еще не может быть достигнута на уровне рас — а противоречия существуют и очень значительные, то же наблюдается и в религиозной сфере. Человечество слишком разобщено и раздроблено. Самые крупные солидарные демократические или классовые проекты осуществлялись на межнациональном уровне, но не при участии и одобрении «всех». И для этой солидарности требовалось либо значительное единство культурного, исторического, географического, этнического пространства, либо сила и авторитет наиболее крупных держав, их лидеров, их государственной внешней политики, их правящей верхушки. «Каждый» был до сих пор ограничен не «всеми», а нацией. Демократия всегда ограничена закрытым сообществом, как бы она не стремилась к тотальности. Даже демократические решения Евросоюза принимались внутри каждого отдельно взятого государства. Всеобщего референдума в Евросоюзе — самом прогрессивном оплоте демократии, самом развитом с точки зрения социал-демократии сообществе — не было. То есть «все» и «каждый» не решали. Демократический принцип же в реальности показывает, что «каждый» (кому исполнилось 18 лет) может участвовать в демократических процедурах только в некоторых странах и далеко не во всех, по причине занятости или их неактуальности для его интересов. При этом «каждый» ограничен не «всеми», а только лишь нацией, а в своих решениях «большинством» от нации, во всех же остальных случаях все решают противники равенства и равноправия. Таким образом, пока что возможна лишь национал-демократия — власть одного народа и выбранной им правящей партии, что наиболее показательно в Швеции — цитадели современной социал-демократии: в Швеции один из самых высоких уровней национального экстремизма, то есть борьбы против «всеобщего», в Европе. Демократия всегда ограничена закрытым сообществом. Демократия в своей внутренней сущности оппозиция тотальному и всеобщему. Демократия — это самоограничение, как внутреннее, так и внешнее. Она ограничена нацией, народом — «власть народа». Именно по причине выхода идей социал-демократии за рамки нации и класса, в которых она когда-то взращивалась, в «открытое общество», возникли все ее перечисленные внутренние противоречия.

Все данные противоречия вытекают из нынешнего состояния буржуазного мира. Его картина, созданная буржуазным либерализмом, буржуазной социал-демократией и консерватизмом трактуется ныне через изощренную ревизию капитализма — постмодернити.

Постмодернити от индустриального общества отличается лишь подходом к рассмотрению общества, институтов, экономики «от обратного», с позиций потребительского общества, а не производства. А в остальном это тот же «старый добрый» капитализм.

Однако постмодернити требует «конца истории» — остановки развития крупных социальных институтов индустриальной эпохи — государства и нации. Со времен классического либерализма требования практически не поменялись, но методы усовершенствовались. Делается это при помощи так называемой «системы всеобщих принципов»: права человека, глобализация, космополитизация и т. д. Однако при этом постмодернити настаивает еще на «развитии всех и каждого», а в действительности развития «сотен тысяч маленьких групп» (Э. Фромм) — всевозможных меньшинств: от экономических корпораций до диаспор, сексуальных меньшинств, вплоть до индивидуума. Этот универсальный камуфляж от социал-демократии позволяет тихой сапой решать корпоративные проблемы и одновременно бросать кость социал-демократам. Налицо крайний индивидуализм в сочетании с крайним универсализмом. Что с логической необходимостью является категорическим противоречием, либо лицемерием. Если следовать «всеобщим принципам», то развитие должны прекратить все. «Конец истории» для «всех», а не только для политической системы государства и нации. Другие «сотни тысяч маленьких групп» также не должны эмансипироваться. Сказки о том, что такие-то и такие-то институты эффективнее старых (известно положение космополитов о том, что самые эффективные на сегодня компании опережают развитые государства), лживы. Их эффективность возможна лишь за счет подавления и эксплуатации старых институтов, за счет спекулятивных лоббистских преимуществ. Ведь это же явное лукавство — в требовании отказа от преимуществ государства и нации под предлогом их «количества» и мифа об их неэффективности. На самом деле многие группы влияния (меньшинства) всегда имели преимущества социального, регионального, национального, административного порядка. Причем нередко при поддержке этого самого института государства и воли нации. Но они от своих преимуществ отказываться не хотят под предлогом их эффективности — для себя однако, не для «всех». «Всеобщие принципы» же по понятию не должны давать преимуществ. Они призваны сделать всех равными, в том числе государства и нации с остальными социальными и экономическими агентами, не только формально, но и на практике.

И тут стоит остановиться на важном аспекте «системы всеобщих принципов» как таковой, чтобы понять мотивацию ее использования в качестве политического метода.

Система всеобщих принципов в своих декларациях, базирующихся в основном на тезисах либеральной и социал-демократической идеологий, акцентирует внимание на защите прав меньшинств. Тем самым она отходит от своей «всеобщей» сущности и цели, сдает позиции. Вполне понятна мотивация защиты меньшинств — таким способом пытаются уравновесить эту систему, ограничить демократию, которая решает «всё» большинством, а соответственно ограничивает «развитие всех и каждого», на чем настаивает социал-демократия, и либеральную свободу развития — индивидуализм. Но при этом не делается четкого определения, что такое меньшинства, и не ясна категория большинства: даются лишь признаки меньшинств — этнические, сексуальные, субкультурные и т. д. Тем самым делаются значимыми те различия, которые считаются предрассудками для системы всеобщих принципов, и это противоречит их отрицанию всеобщими принципами: «Мы не признаем различия по полу, нации и т. д.» — настаивают социал-демократы. И тут же требования считаться с меньшинствами именно по этим различиям от других! Прямо парадокс — «парадокс лжеца». Система всеобщих принципов почему-то очень избирательно выделяет меньшинства агрессивные, не считающиеся с интересами большинства, так как подразумевается, что это права «всех»: что тоже противоречит «всеобщности». Получается полная неясность с точки зрения групп, хотя «прозрачность» отношений является одним из ключевых принципов демократии. С точки зрения институциональной ситуация с системой всеобщих принципов вообще приходит к абсурду. Система всеобщих принципов требует сокращения суверенитета института государства и нации. Мало того, в этом случае наднациональные группы (МПО, ТНК) и меньшинства внутринациональные (диаспоры, корпорации, конфессии) требуют «равенства» своего суверенитета и прав наравне с государством и нацией. И тем самым они хотят обрести функции государства и нации, взять на себя ответственность этих институтов. А это в том числе и функции суда и принуждения. То есть они хотят стать суверенными государствами и нациями, управлять соответственно крупными региональными и социальными структурами. Это делает мир не всеобщим, раздробленным до абсолюта. От нынешних же государств и наций, повторимся, требуют в свою очередь — не развиваться, настаивают на «конце истории» для них.

Таким вот способом создается казуистический перевертыш — либеральный тоталитаризм. Если старый либерализм был за невмешательство государства и элит в дела общества, то новый — неолиберализм, напротив, за невмешательство общества в дела элит и государства. Более того, он борется уже за «право на вмешательство».

То же подтверждается и самим дискурсом либеральной и социал-демократии «всеобщие принципы» — total, тотальные: «все» и «каждый» имеет право. И, соответственно, подобная концепция демократии во властном выражении становится тоталитарной: объявляет ряд идеологических установок — чаще всего в защиту «не таких как все» — запрещенными полностью, тотально табуированными, особенно в отношении крайности — тоталитаризма. Вот тут как говорится, крайности сходятся.

«Всеобщность» исходит «из человека» и отрицает ту часть его природы, которая есть «не универсальное». При этом утверждается развитие индивидуальности. Но куда же она развивается, эта индивидуальность? Где координаты и пространство в «универсуме»? То есть «гармония» и «хаос», объединенные «всеобщностью», расчленяют, отделяют человека от одной из частей его природы. Делают его личность расколотой, ведут к неустранимым противоречиям, к саморазрушению. «Не универсальное» же не просто индивидуальное, а также и довольно крупные социальные образования, стремящиеся к внутренней общности — государство и нация. Это естественные способы универсального. Стремление к середине, к самоограничению, к «органическому» человеку. Органичность состоит не из крайностей, а из цельностей натуры. К сожалению, нынешний универсализм развивается в сторону противоположную цельности.

Подытоживая, наведем ясность в «системе всеобщих принципов». Всеобщие принципы требуют равных возможностей для всех, независимо от региона, нации и социального положения. Соответственно они должны обеспечиваться повсюду без учета чьих-либо преимуществ. Если этого не происходит повсеместно, а только в отдельных регионах (на Севере), то это давление и насилие одних над другими.

Надо понять главную ложь буржуазного либерализма, иже с ним и социал-демократию, утверждающих «всеобщие принципы»: всеобщие принципы не могут быть частными, то есть групповыми, для меньшинств и корпораций, диаспор и т. д., но только для всех и для индивидуума. Они могут быть только такими какими их утверждают — «всеобщими» и никакими другими. Никаких отступлений и интерпретаций.

Или общество — это все и каждый. Или же если мы в нем выделяем группы, то чем те группы, которые определились ранее, хуже этих вновь выделенных?

Из всего вышеизложенного, возвращаясь к социал-демократии, можно сделать следующие выводы. Порочность социал-демократии заложена в прямом соотношении единицы «каждого» и «всех», то есть 6 млрд., которое не учитывает частный интерес разного рода социальных групп и образований, сложившихся в рамках этого пространного отношения. Истоки этой порочности обнаруживаются в изначальном универсализме социал-демократической борьбы, в признании лишь классовой ее основы — экономического неравенства, экономического частного интереса. Из этого универсализма было упущено то, что частный интерес не только экономический, но и территориальный, профессиональный, личностный и т. д. Отрицается разнообразие мира в целом и в каждом, его частичность. Подобный нигилизм частного, по причине рассмотрения его с одной лишь буржуазной стороны приводит к тому, что и «каждый» не получает равноправия и «все» 6 млрд. людей не имеют социал-демократического пакета. «Всеобщность» получается слишком условной, соглашением о намерениях, а нее реальными возможностями. Итог этого самый неутешительный: социал-демократия сегодня — это фикция. Чем-то схожая с учением евангелистов о Царстве Божием на Земле. То есть социал-демократическая модель не сможет стать реальной самостоятельной законченной формой организации общества, социалистическим строем — только придатком, обслуживающим интересы буржуазии.

На уровне профсоюзов, чисто классовой борьбы социал-демократию еще можно понять, но в геополитике она решений не имеет, если не опирается на интересы региональные, иначе — национальные. Ведь международная буржуазия ныне опирается через глобализацию именно на геополитику — империализм и на тот же универсализм просвещения: ей уже тесно в рамках национальных государств, поэтому она отрицает нацию и государство, через идеи экономической глобализации и космополитизации. В то время как международный капитал в своей идее господства не ограничен и технически совершенствуется, ему тоже стала нужна «всеобщность» — разобщенность на каждого, сам же он будет корпорацией, олигархией, классом господ с неотъемлемой дихотомией на эксплуататоров и эксплуатируемых. Универсализация масс выгодна капитализму и реакции, а подобное стремление социал-демократии только на руку буржуазии. Она подыгрывает мировому капиталу, уверяя людей отказаться от своих традиционных индивидуальностей, обещая «всеобщность» и равноправие, ничем их реально не обеспечивая. И мировой капитал декларирует эту «всеобщность», ведь она ему поможет справиться с нациями. Он попользовался когда-то нацией в своих целях, чтобы усилиться за счет национального государства, теперь оно ему больше не нужно. Ему нужны бесправные безликие трудовые орды, не способные ни на какую солидарность.

Идея социал-демократии о «всеобщности», «всекратии», «всеправии» — вседозволенности всех — такая же порочная и крайняя, как вседозволенность «избранных». Всеми легко прикрываться — отвечать не надо. Равенство возможно, но оно всегда ограничено, как и демократия в своем максимуме — «большинством» определенного закрытого общества, нации. К этому реально можно стремиться. Нынешняя смешанная модель либерально-экономического социал-дарвинизма также неприемлема — своим индивидуалистическим эгоизмом успеха «немногих» она разрушает крупные сообщества, порабощает институт государства. Следовательно, надо исходить из принципа постепенного укрупнения интересов равноправия в соответствии с укрупнением социальных групп. Крупные сообщества — их интересы и есть «общие», а не «всех» и «каждого». Одинаковость структуры недостижима, а социал-демократический идеал рассчитан именно на тотально однородное общество. Но однородное в своей сущности и есть однородное — семья, клан, этнос, нация; банда, элита, коллектив, учреждение, корпорация, гражданство: однородное, но в то же время и разнородное. То есть обязательно нечто среднее между «каждым» и «всеми». «Золотую середину» предстоит найти. Социал-демократия пока что не обеспечила всеобщее равноправие и всеобщие возможности роста. Ее достижения — социальные гарантии в кризисных случаях жизнедеятельности личности и социальных групп, т. е. социал-демократия своей борьбой дала современному обществу такой общественный институт как «социальное государство» или «государство благосостояния». Но сделано это было на базе национальной экономики, от которой эти гарантии целиком зависят. А экономика эта в свою очередь зависит от очень многих факторов внешнего порядка — среды, геополитики, мировой экономики, войн, миграций и т. д.

11. Демократия и большинство

Демократия — один из самых разделенных идеологических феноменов. О нем написаны тома. И чем больше о ней написано, тем все менее понятной становится ее идеологическая направленность и принадлежность. Сама по себе идеологией демократия быть не может. Она — родовой признак той или иной идеологии, правой или левой.

Когда мы говорим, демократия требует или решает что-то, то это значит не более того, что большинство решает или требует что-то. Демократия ограничена большинством, она не может быть тотальной. Если кто-то требует свыше, то он требует просто собственной тирании, требует, чтобы все считались с его взглядами безоговорочно. Считались лишь с группой активистов, которые желают расширения демократии, но в реальности не могут этого обеспечить в данных масштабах, и поэтому начинают давить на демократическое общество сверх его демократических возможностей. Защита же интересов групп с демократических позиций противоречит демократии и этим позициям. Для всеобщей демократии и свободой личности не может быть групп: они не могут значить больше чем свобода личности и всеобщая демократия. Как бы группы не желали бы развиваться они должны считаться со всеми и каждым. Меньшинства ничего не могут значить, если ничего не значит большинство. Но большинство — это и есть основа демократии. Меньшинства требуют своего развития на основе того, что они как все, но их развитие противоречит, тому, чтобы быть как все. Они требуют, чтобы большинство не вмешивалось в их жизнь, но тем самым они сами вмешиваются в жизнь большинства. Тем самым подвергается сомнению и принцип демократии — решение принимает большинство. Недавнее ограничение референдумов по принципу того, что на них не могут обсуждаться вопросы, связанные с компетенцией государственных органов, яркое тому свидетельство. Проблема состоит в том, что их компетенция никоим образом не улучшает жизнь большинства, а работает только в русле собственных «компетентных» интересов. То есть абсолютно демократическими институтами и законными способами отменяются демократические требования и демократия как таковая. То есть это тупик демократии.

Демократия должна быть ограниченной «принципом большинства», а меньшинства должны с ним считаться, а не наоборот.

Вкратце, политика демократии завязывается с тезисами элитаризма, который последовательно принижает и отрицает демократические формы общественных отношений. Демократия — это набор отношений (прав) самой широкой общественности для участия в политической и общественной жизни в государстве. Борьба за институт демократии велась именно за возможность участия социального большинства в политической жизни. Ранее это большинство участвовало пассивно, исполняя волю корпораций власти. Ныне оно добивается права на соглашение-отказ исполнения политических тенденций, а также на выбор во власть людей влияющих на положительный энтузиазм масс. Демократия не только голосование, выборы, но и возможность общественного действия, право на общественные организации, проведение массовых акций, постоянная смена власти, децентрализация в противовес централизации корпоративного и конфессионального типа. Суть не в том, что большинство «само думает» или «придумывает» как ему жить, а в том, что оно открыто заключает социальный договор, соглашение с теми, кто движет политикой. Демократия основана и на том доказанном социальными исследовании факте наличия у крупных коллективных образований личностных, характерных черт, идентичности. В пику утверждениям элитаристов о невозможности крупной и независимой консолидации общества. Хотя любая война тому доказательство. Даже более того — это доказательство того, что общий интерес выше частных и личных в критических условиях. Для развитого государства и общества демократия необходимый атрибут жизни и развития.

Также демократизация государства требует регулярного обновления власти. Это означает, что иерархическая система должна стать подвижной. Работать не только на повышение, но и на понижение, причем не репрессивное. Этим также будет снижен карьеризм, его жесткость в нынешней системе.

И, наконец, о наличии или отсутствии демократии можно судить по качеству жизни ее основы — населения государства. Имеет ли оно то, что обещает демократия? Если большинство населения обеспечено достаточным уровнем благосостояния, социальными гарантиями, работой, если они не боятся властей и улиц, если им доступны здоровые человеческие радости, то, значит, что в стране — демократия, какой бы режим и форму правления не провозглашало государство.

12. Новый метод господства

Современные философы, социологи, экономисты — в общем «властители дум» — пишут о нынешних исторических, политических, социально-экономических изменениях как о чем-то весьма объективном, закономерном, исторически детерминированном. Однако, если сопоставить некоторые из тенденций мирового развития, учитывая ангажированность разного рода аналитиков, участие разного рода мощных служб безопасности, то можно сделать вывод, что облик мира изменяется далеко не настолько «объективно».

Современный политический процесс в отличие от предыдущих эпох дворцовых интриг, позднее эпохи философий и идеологий, мировых войн, прочно базируется на научно-техническом прогрессе последних десятилетий. Причем все манипуляции общественным сознанием стали более тонкими благодаря достижениям информационных технологий и прикладной лингвистики (PR-технологии, НЛП). После Второй мировой войны начала складываться новая система прогнозирования политических процессов. И самое главное появились особого рода профессионалы или специалисты в сфере глобальных и региональных политических процессов, чьи решения скрытно для общества, но напрямую определяют социальную жизнедеятельность от индивидов, общественных институтов до наций и внешних государств. Речь в данном случае не идет о той сложившейся академической гуманитарной сфере из всякого рода философов, социологов, политологов, экономистов, юристов, публицистов, формирующих общественное сознание на самых разных уровнях. Так же не идет речь о крупных финансовых и правовых международных правительственных организациях (МПО) типа МВФ, Гаагский трибунал, ООН, ОБСЕ, ЮНЕСКО и проч. Эти социальные агенты на поверхности, они публичны. Да, их решения во многом определяют деятельность властных и законодательных структур разного уровня, но даже, несмотря на реакционность двойных стандартов их деятельность, ее методы, цели, установки, прогнозирование можно свободно определять, анализировать, т. е. их работа прозрачна и доступна для общественного сознания.

Речь же пойдет о небольшой, но очень влиятельной группе растворенной в этом широком спектре политических агентов, которых нельзя определить по их профессиональному виду деятельности, лишь по целям и задачам их подлинной, но скрытой от общества зловещей работе. Каждая крупная влиятельная корпорация, достаточно замкнутая, будь то правительство, административная элита, спецслужбы, финансовые или промышленные элиты, диаспоры, имеют на службе небольшую группу людей, назовем их «медиумами», основной целью которых является разработка и внедрение методов и технологий для ослабления, разложения, деградации и уничтожения соперников, а также контроль за тем, чтобы их собственное коварство не было бы применено к ним самим: любое противодействие должно сводиться к минимуму. На сегодняшний день можно говорить об общих чертах новой системы господства, созданной и реализуемой этими «медиумами».

Внутренней идеологической базой этих корпораций является элитаризм, который проповедует исключительную ценность власти именно этой корпорации для общества. Обобщенно ее можно свести к ницшеанской идее «морали господ». Но для общества у них совершенно другая проповедь в виде гуманизма, либерализма, демократии. Принцип этих элит власти: учить других тому, что сами они категорически для себя бы никогда не приняли. Например, элитарная власть учит общество толерантности: терпеть то, что сама бы ни за что не стерпела в свой адрес. Однако самые порицаемые и придаваемые тотальному остракизму реакционные политические и идеологические феномены — нацизм, философия Ницше, марксизм и проч. — являются основной научной базой, программой действия, источником идей, главным сакральным знанием для элит и корпораций. Для общества ширма демократии и либерализма — «псевдократия».

В течение 20 века на основе экспериментального и самостийного опыта 19 века были созданы мощные и эффективные программы социального контроля, порабощения, разложения, уничтожения, такие как тоталитарные режимы: сталинизм, нацизм; феминизм, потребительский фетишизм, планирование семьи. Ранее использовавшиеся методы господства абсолютистского порядка — колониализм, работорговля, барщина, крепостничество — не остались в стороне, их трансформировали в миграционную интервенцию, проституцию, бюрократическую коррупцию и волокиту, регистрационное законодательство. Также за счет разного рода либерализации стали общественно доступными классические пороки вроде секса, пьянства, наркомании, курения, порнографии. Они стали не просто более распространенными, появились механизмы регулирования их количества, манипулирования их распространения за счет рекламы, массовой культуры, СМИ. Задача «медиумов» корпораций создавать из этого багажа — «ящика Пандоры» истории общества — технологию ослабления, разложения, уничтожения и контроля крупных социально-исторических объединений типа государств, общественных институтов, наций. Для последующего захвата ресурсов, имущества, территорий и господства над ними заинтересованных корпораций — государств, административных элит, транснациональных корпораций, диаспор. Забежим немного в другую тему и скажем, что основное давление современного политического процесса — глобализации направлено на уничтожение или подчинение корпорациям элит национального государства. Но делают это «медиумы» более искусно, создают более тонкую форму тоталитаризма* (А. де Бенуа). Корпоративный фашизм — в нем защищены все права «меньшинств», про большинство нет ни одной декларации — а это уже антидемократично. Основная его внешняя идеология — либерализм. В него, однако, внедрен довольно хитрый принцип: более широкое распространение и допущение «гражданских свобод», но одновременно ведется сокращение и ограничение «политических свобод».

Определить четко деятельность «медиумов» весьма сложно. Она разнообразна. Это происходит в силу нехватки пока еще исторического опыта планомерного разложения обществ. Прообразом такой программы и практики может служить Директива Совета Национальной Безопасности США 20/1 от 18 августа 1948 года, так называемый «план Даллеса», направленные на ослабление и разрушение коммунистической системы Советского Союза. Еще более легендарными документами подобного рода можно считать «Протоколы сионских мудрецов». Эти программные документы довольно цинично и негуманно определяют цели своей деятельности по отношению к «вероятному противнику». Какие директивы существуют в корпорациях сегодня нам мало известно. Советский Союз развалить удалось. Но он существовал не так уж долго. Развалить какую-либо нацию, которая живет на этом свете уже сотни, а то и тысячи лет гораздо более сложная задача, чем свергнуть неугодный режим. Простых спецслужб, военной и экономической мощи уже недостаточно. Об этой стороне дела упоминал еще Жозеф Артур Гобино — он писал, что все факторы разложения, подчинения или уничтожения нации или общества, будь то завоевание, нищета, коррупция, депопуляция и т. д. не обязательно разрушают историческую общность людей, цивилизационный тип даже в совокупности, и что даже, несмотря на самые невероятные трудности политической борьбы, нация или страна может еще добиться выдающихся культурно-исторических прогрессивных достижений. Опять же Советский Союз тому очень недвусмысленный пример. Гобино считал, что деградация обществ возможна лишь с утратой расовой чистоты. Теория ныне не модная и очень порицаемая. И для «медиумов» она неприемлема, так как на процесс расовой деградации уходит слишком много времени. Их задача научиться уничтожать или порабощать без прямого насилия народы и общества за одно, два поколения.

Но такого надежного рецепта пока что нет. Как говаривал Ницше: «У каждого народа есть свое собственное тартюфство, которое он называет своими добродетелями. — Лучшее, что есть в нас, остается неизвестным, — его нельзя знать». В этом проблема «медиумов» — найти источник силы народов, общества, его систему биологической и социальной адаптации с изначальных времен, которая обуславливает несгибаемость и продолжительность существования данных сообществ людей. Это главная задача, потому что эти крупные сообщества опирались в своей исторической борьбе не обязательно на мощь армии, экономики, ресурсы, как это свойственно корпорациям, а на несистемные, порой иррациональные факторы жизненного опыта. Поэтому идут эксперименты с самыми разными методами деградации и подчинения: от самых жестких, замешанных на видах бизнеса организованной преступности, до внушения дегенеративных стереотипов через СМИ, литературу, музыку, кино, и стандарты системы массового образования. Причем эта корпоративная агрессия многоступенчатая: в ней есть ведущие и ведомые корпорации, которые думают, что, имея власть и ресурсы, они определяют политику. Однако «вторые», будучи коррумпированными, не осознают вполне свою слабость и вторичность. У первых цели глобальные — мировое господство, у вторых местечковые. Мировое господство уже не олицетворяет собой образ тирана-вседержителя. Нет. Достаточно добиться определенного уровня концентрации власти и ресурсов в руках небольших групп влияния и договориться с ними о разделе мира. Колониальные империи прошлого не сумели договориться, поэтому развалились. Корпорации дня сегодняшнего активно договариваются.

Нынешние «медиумы» хотя и не полностью определились с технологиями разрушения и подчинения, используя комплексный метод как основной, зато точно избрали себе объекты для реализации своих целей и деятельности — это наиболее крупные патриархальные державы мира: Россия, Китай, Индия. Остальные страны уже подчинены полностью, разве что мусульманский мир бросает еще дерзкий пассионарный вызов владыкам мира сего. Патриархальные «стержневые государства» занимают огромную территорию, имеют гигантские людские, сырьевые ресурсы. Но исторически они оказались очень устойчивыми, особенно Китай и Индия. Россия более молодая, но такая же патриархальная и необычайно непокорная страна. Ее народ живет в наиболее суровых климатических условиях, в очень жестком агрессивном окружении народов на протяжении более 1000 лет. Но сейчас Россия представляется наиболее ослабленной державой для «медиумов». Практически все их задумки здесь удались: и с политикой МВФ, и с депопуляцией, и с кризисом экономики, и с деградацией нравственности, и с чудовищной коррупцией. Теперь осталось опробовать нормы жизни по ВТО, с полным отсутствием у большинства общества экономического базиса для этой жизни. С соседями России разобрались легко и непринужденно с помощью «оранжевых революций». У них ведь нет ядерного оружия. В России просто купили всю административную и экономическую элиту гарантией их безнаказанности для других корпораций. Они и рады теперь писать «правильные, рыночные» законы, под нулевой базис для этих законов: этот шок сулит большие достижения в деградации населения страны.

Перейдем к более близкому и прозаичному рассмотрению отдельных элементов деятельности «медиумов» корпораций и к их психологическому портрету в общих чертах. Наиболее легко просчитать тех, кто занимается идеологической промывкой мозгов — их деятельность наиболее доступна для анализа.

«Медиумы» — талантливые люди с высоким научным уровнем специального образования: философы, психологи, экономисты, юристы. Личности вроде Э. Фромма, Л. Люкса, М. Блюменкранца, Г.С. Померанца, К.С. Свасьяна, А. Умланда занимаются исключительно идеологическими вопросами. Их деятельность имеет систематический научный, практически ничем не отвлеченный характер. Их время оплачено и исключительно полностью посвящено изучению вопросов, которые не имеют, казалось бы, никакой практической ценности для актуальной жизни общества. Их творчество скоординировано. Общей идеологией, общими объектами исследования, точнее преследования, общими темами критики. Эти люди про Ницше, Гитлера знают больше любого самого грамотного нациста и экстремиста. Знают они прекрасно про фашизм, марксизм, христианство, миф, про все, что связано с культурой, историей, современностью России — как если бы этим профессиональным философам нечем в жизни больше заняться. Многие из них при этом не живут в России. Тем не менее, они публикуются как в самых авторитетных изданиях при Академии наук на постоянной основе, куда простым смертным философам путь заказан, так и в журналах, казалось бы далеких и абсолютно не связанных с подобными темами вообще. Тотальное проникновение. Можно легко возразить, что это их «специализация» и они заслуженные профессионалы — ничего удивительного в этом нет. Однако А. де Бенуа, французский правый публицист, метко заметил, что понять Гитлера невозможно, не будучи гитлеровцем. Подобные авторы последовательно занимаются наработкой, убедительной, насыщенной источниками и фактами, аргументации. Очень скрупулезно как сыщики отслеживают своих оппонентов. Что-то неуловимое подсказывает, что они неестественно навязчивы в своей работе, и, по всей видимости, следуют принципам тех, кого критикуют. Их можно назвать идеологическими «медиумами». Они — «церберы системы», агенты, которые контролируют мыслетворение, направленность «духовного самосознания» человечества. Во всем отслеживают «мыслепреступления» против своих корпоративных боссов. Их наработками пользуются далее уже «публицисты», принадлежащих корпорациям СМИ, «правозащитники», «эксперты». Эти люди развивают тезисы медиумов в широком массовом сознании и прикрывают своей экспрессивной деятельностью «медиумов».

Людям постоянно пытаются приводить примеры, которые им невыгодны, которые ставят в тупик, пытаются навязать им вину дремучего невежества. А примеры позитивного мирового опыта, которые выгодны для широких масс, для демократического строительства замалчиваются, либо высмеиваются и нивелируются, как недостаточно эффективные, либо как почему-то неподходящие их обывательскому менталитету. При этом все, что невыгодно массам преподносится как нечто соответствующее их природным склонностям, жизненному укладу, их желаниям, обязательно гарантирующим успех. Но где же результат этого успеха? Не у масс, а у тех, кто предлагал и осуществил невыгодную для них политику — у правящих элит.

Сегодня проблема свободы слова состоит не в ее наличии или отсутствии. Сегодня эта проблема состоит в количестве этой свободы слова, т. е. в возможностях ее обращения к обществу, к массам — общественному мнению. Одни имеют доступ к СМИ, издательствам — к источникам выражения свободы слова, другие по-прежнему могут лишь на кухне обсуждать наболевшие и спорные моменты социальной жизни. Кто платит, тот и говорит, того слово важнее — «все, что печатается, автоматически становится правдой»*. Мнение рядового гражданина никого не интересует, только определенно запрограммированные «да» и «нет» социальных опросов по потребительским стандартам, чтобы далее манипулировать «общественным мнением». Даже если и получается выразить свой протест в СМИ, издать книгу — этот демарш личности тонет в «массе» продуманной беспрерывной кампании пропаганды, в которую вбуханы миллионы денежных средств. Освобожденный и разобщенный индивидуум противостоит тупой «массе», но не людей, а денег и слов. Разве можно сравнить публикацию в газете или журнале, с ежедневным показом в новостях в течение 2-х лет «преемника президента»? Вывод таков — сегодня проблема свободы слова состоит в доступности к средствам и методам индуцирования общественного сознания.

Если раньше учебники писались по лекалам марксизма-ленинизма, то сегодня любое пособие по экономике или праву основывается на догмах либерализма и рыночной экономики, также небезупречных.

После такой воспитательной промывки мозгов и создания в обществе «каши безволия» в голове ведомым корпорациям легче оправдывать целесообразность именно их деятельности, продвигать свои законы и методы в общественное сознание. Постепенно преступления становятся частью законного права. Ведущие корпорации таким образом достигают еще одной ступеньки в своей борьбе за мировое господство.

Однако есть «медиумы», которые занимаются не просто безопасностью, корпораций, но еще более тонкой безопасностью перспектив и планов корпораций. Эти люди жестоки и безжалостны. Их задача — вычислять и преследовать наиболее сильные отдельные личности, которые могли бы в настоящем или будущем оказать реальное противодействие или заложить основу борьбы против планов корпоративного фашизма. Секретные тюрьмы ФБР — это что-то вроде грубого вида такой работы, верхушка айсберга. Ярким примером уничтожения такой личности было убийство журналиста Пола Хлебникова, главного редактора «Форбс» в России. Сейчас дело идет по «чеченскому следу». Но верить этому сложно. Вполне вероятно, что он затронул интересы куда более крупных корпораций, чем русские олигархи. Увидел тех, кто стоит за ними. В последнее время все больше таких вот необъяснимых убийств. Казалось бы, у человека нет ни врагов, ничто не предвещает его гибели. И вдруг он умирает при загадочных обстоятельствах. Грязную работу делают естественно бандиты. Но кто-то определяет им цели. «Медиумы» взводят курок «окончательных решений».

В фантастике есть такой сюжет с использованием машины времени для уничтожения политических фигур в прошлом, чтобы изменить будущее в лучшую сторону. Конечно же, машина времени фантастика. Но массовые психологические тесты, которые проводятся с детьми в школах, куда идут их результаты? Есть уже технологии вычисления психологического портрета личности, и установления самой личности по психологическому портрету. Возможно, существуют очень закрытые методики анализа и вычисления людей с определенными волевыми и интеллектуальными способностями, чтобы потом обезвредить их либо привлечением на свою сторону, либо скрытым усложнением им жизни, либо, в крайнем случае, уничтожением. Многие, наверное, не раз слышали о «марионеточных» режимах, партиях, СМИ. Что их делает марионеточными помимо финансов? Вполне вероятно, что среди людей страдающих манией преследования и «теорией заговора» есть не только больные, а действительно и такие, которые знают правду этого мира. Но не будем вдаваться в мистику, хотя есть основания призадуматься и о ней.

Конечно же, не стоит пугаться и заблуждаться насчет тотальной и универсальной возможности закулисы контролировать всех и вся. Нынешние магнаты и их «медиумы» осознают, что это весьма самонадеянно. Прагматизм — вот их трезвый взгляд на жизнь. Немецкий рейхсканцлер когда-то доказал своим зловещим правлением, что манипулировать «источником силы» — государством, очень опасное дело. До сего дня ни один властный орган или корпорация, элита, ориентированные на международный масштаб МПО, будь то ООН, транснациональные корпорации, финансовые империи, наркокартели, мировые религиозные конфессии, которые опираются на мощнейшие ресурсы политического лоббирования, производственные мощности, финансовый капитал, юридическую компетентность, СМИ и массовую культуру, не могут сравниться с наиболее мощным «источником силы» — национальным государством, потому что оно помимо перечисленных ресурсов обладает реальной доминантой (идеологической и структурной) в сфере социального ресурса и общественного сознания. За государством общество и нация. «Мировая революция» одной из целей преследовало именно разрушение концепции национального государства. Но даже у государства с обезличенной нацией и социумом, даже при республиканском режиме или при главенстве парламентаризма остается внутренне-сплоченное имперское («римская идея») иерархическое начало, обусловленное национально-историческим чувством и суверенитетом, вековыми традициями становления и способа жизни. Исходя из этой основы, государство вовсе не желает разделять и уступать власть другим внегосударственным корпорациям. Пример внешней политики США в наши дни, действующими от себя, а не от ООН, очень показателен в этом плане. Поэтому «скрытые силы» сделали выводы из этой ситуации и после Второй мировой войны прилагают все усилия, чтобы создать эффект эволюции — глобализация, космополитизация, либеральная демократия, которые «объективно» идут на смену архаичным институтам общества, чтобы разрушить концепции национального государства, суверенитета, национальных интересов. Однако делается это «мирными методами». Эволюцию эту пытаются ускорить, заклиная ее в либеральных СМИ и философии. Также для нее используют все методы деградации и атомизации общественного сознания — максимальную индивидуализацию методами массового конформизма.

Просто присмотритесь к своей жизни, к жизни окружающих, к тому, что читаете, смотрите, слушаете. Что мешает вам жить? «Объективные условия». А может люди, создающие эти условия? Мир изменился, изменился и образ власти.

13. «Каяться… А судьи кто?»

Кроме двух великих вопросов русской литературы и философии «Кто виноват?» и «Что делать?» есть еще один гениальный русский вопрос, ставящий под сомнение собственное самоедство, а вместе с ним и весь праведный гнев «просвещенного» Запада, да и вообще значимость системы права как таковой, что очень по-русски. Этот вопрос озвучил А. Грибоедов — «А судьи кто?». Естественно, что он восходит к евангелистской истории о фарисеях и грешнице.

Трудности русской жизни в течение всей истории обусловлены в первую очередь ненавистью и алчностью, окружающих русский народ врагов.

Беспощадность и античеловечность в жизни России 20 века, особенно при Сталине, были результатом жестокой внутриполитической борьбы и ее революционного опыта и традиций террора. Да, сталинизм был ужасен. Но что было бы с Россией и ее народом, если бы Гитлер или Запад победили? Каковы были бы жертвы в таком исходе? Чтобы судить о гуманности Запада, не надо копаться в ворохе исторических документов, достаточно прогнозов МВФ относительно результатов прозападной политики в России и навязанного ей «неолиберального курса». По их прагматичному и рациональному мнению население России должно сократиться на 30–40 миллионов человек до 2050 года. Причем «должно» подразумевает в большей степени программную установку, нежели предположительность.

Среди либеральных буржуазных идеологов постоянно муссируется тезис о том, что большевики и иже с ними фашисты были авантюристами, мечтавшими лишь о захвате власти и об удовлетворении своих низменных побуждений и амбиций, о стремлении к мировому господству. Но буржуазия и империализм того времени в большей мере задавали тон алчным и властным амбициям и были, куда большими авантюристами, развязав чудовищную войну с целью осуществления своих планов мирового господства. Причем это не скрывалось, нет. Это была естественная мысль для политики 19–20 века. Идея эта воплотилась в катастрофе Первой мировой войны на костях народов и масс, которые в дальнейшем совершенно закономерно и справедливо поддержали антибуржуазный революционный курс.

Империалисты и капиталисты не только не ответили за злодейство Первой мировой войны перед простыми людьми, они еще и победу отпраздновали. На бывшего союзника — Россию — они пошли с интервенцией.

У Запада — немца ли, француза ли, англичанина — нет никакого морального права осуждать Россию за что-либо в отношении себя. Немцы убили столько русских, что любой наш недостаток меркнет перед их «просвещенной» бесчеловечностью, французы тоже нападали на Россию и не раз втягивали ее в бойню ради своих интересов, англичанам и американцам русские вообще ничего плохого никогда не делали, разве что мешали их амбициозным и корыстным планам мирового господства.

«Гуманный и просвещенный» Запад потерял во Второй мировой людей в разы меньше, чем убил, уж да простит читатель за такое кощунственное сравнение. Его «просвещенности» хватило, чтобы сбросить ядерные заряды на мирных людей в Хиросиме и Нагасаки, когда в этом уже не было никакой необходимости, поливать Вьетнам напалмом и дефолиантами. Как? Гражданам Америки и ЕС не рассказывал никто, что они для других палачи и сволочи? Уж больно они к себе милосердны — на этом, по-видимому, основывается их западный гуманизм.

Россия никогда не имела целью ниспровергнуть Запад, только его капиталистические правительства в советскую эпоху и капитализм. Но насколько известно не делала это военными способами.

14. Многонациональность? Доказательство от обратного

Россия официально заявляет о себе как многонациональное государство. Тем более странным кажется существование в ней огромного числа маленьких национальных республик — сумбурная система деления территорий, доставшаяся в наследство от Советского Союза. Подобное положение вещей тормозит развитие федерации и недопустимо с позиций многонациональности и мультикультурализма.

Потому что наличие целого сонма национальных республик будет перманентной основой для межнациональной розни между той частью населения, которая отказалась от национальной идентичности в пользу интеграции, и теми, кто продолжает пестовать в национальном ключе свою идентичность и самосознание — население этих республик. Права первых, очевидным образом, ущемляются, особенно на территории национальных республик со стороны их титульного народа. В то время как само многонациональное государство отказалось от титульности основной нации — русских, культивирование титульности малых народов становится неоправданным с этических позиций. Ведь они, как и все, представители единого многонационального суперэтноса — россияне! Зачем им сохранять архаичное сознание и суверенитет при обладании столь явными преимуществами многонациональной интеграции общества?

Возьмем для примера Юг России. Для чего России там такое количество национальных республик, создающих республиканской национальной структурой почти феодальную раздробленность в мощной федерации? Их бесконечные конфликты и стычки друг с другом и федеральным центром с начала 90-х грозили развалом всей России, подобно Югославии! Было бы логичнее и соответственно с духом времени объединить эти республики в укрупненную территориальную единицу типа края, с единым краевым центром, что успешно осуществляется в Сибири и на Дальнем Востоке. К чему учитывать национальную специфику в век глобализации? Это порождает лишь бесконечные поводы для инсинуаций и толков в среде не титульных народов, пробуждая в них нередко национализм и экстремизм. Так как одни, обладая более выраженной национальной идентичностью при наличии собственной этнической республики в рамках полиэтнического государства, порой стремятся возвыситься над остальными, создают комплекс превосходства и привилегии в своем сознании по отношению к другим, часто болезненно задевая достоинство своих соседей.

Такое положение вещей неприемлемо и нарушает права человека и наций на равноправие, самоопределение и суверенитет: то есть одним можно блюсти свою идентичность, другим нельзя во имя многонациональности; одним дали преференции, другим запретили. Вот поэтому и жизненно важно упразднить все национальные республики на территории РФ во избежание дестабилизации и острых ситуаций в процессе межнациональных отношений российского многонационального социума. Подобная мера послужит усилению федерализма и укреплению соседских взаимоотношений и социальной интеграции в глобальное человечество.

Если возразят, что упразднение национальных республик приведет к катастрофе и конфликтам, то тем самым будет признано, что население этих республик — националисты и ксенофобы, что многонациональность и мультикультурализм — фикция и утопия. И зачем остальным народам тогда идти на поводу мелких националистов, вести себя дружелюбно в ущерб своим интересам, потакая чужой гордыни, подавляя свою славную идентичность в угоду чужой? До тех пор пока не будет окончательно отменено деление государственных территорий по национальному признаку, вспышки экстремизма и розни будут само собой разумеющимся явлением.

15. Русские и национальные меньшинства

Глядя на бедственное положение русского народа, нетрудно вообразить себе футурологический сценарий, когда освободившееся пространство России, после вымирания ее основного населения от нищеты и депопуляции, потребует заполнения новым населением. Кем же может быть заселена такая обширная территория? Очевидно не теми оставшимися 129 этническими меньшинствами нынешней РФ.

Ведь русской нации для освоения и заполнения своим многомиллионным организмом этих гигантских пространств потребовалась не одна сотня лет. Мирный status quo на столь богатой ресурсами территории практически невозможен без мощной государствообразующей нации.

А значит, предстоит жесткая борьба за границы и ресурсы российских земель. Если раньше они удерживались стойкостью и мощью русской нации, то теперь этническим меньшинствам предстоит отстаивать самостоятельно свои права в конфликтах друг с другом и с бывшими внешними соседями России.

Наиболее вероятными претендентами на новую колонизацию русских территорий являются страны Малой Азии и Ближнего Востока (Турция, Иран, Пакистан) и Дальнего Востока — Китай, Япония, Корея.

Какие перспективы у нынешних национальных меньшинств России в интеграции с мусульманами и дальневосточными народами? Мусульмане Ближнего Востока и Малой Азии со своей абсолютной религиозной нетерпимостью, феодальными предрассудками и свойственной им национальной агрессивностью к чужим (хоть бы они были тоже мусульманами) будут культурно ассимилировать этнические меньшинства России по линии Северный Кавказ и далее весь Юг России.

Со стороны китайцев и японцев с их ригористки государственным менталитетом и моноэтничностью народы Сибири ждет полная расовая ассимиляция. В Китае и Японии практически нет национальных меньшинств, речь уже не идет о гибели при этой экспансии уникального культурного наследия народов Севера, которое заботливо сохранялось в лоне России (уж во всяком случае, не было такого ужаса, как с американскими индейцами и аборигенами Австралии). Народам Кавказа придется разделить участь курдов, а может и армян. Над национальными меньшинствами России вновь подымется тень, казалось бы, канувших в лету османского, персидского, монгольского и джунгарского ига. В этой части земного шара мало что знают о западных гуманных ценностях, и скорее отторгнут их во имя традиционных весьма негуманных имперских и религиозных приоритетов. Будет возможность сравнить пресловутый «великорусский шовинизм» с «прелестями» Восточного деспотического менталитета.

Одним словом, участь национальных меньшинств России ждет незавидная. Без русских они ничто, им придется очень туго. Никакая Европа и США им не помогут — им нет дела до русских, а уж тем более до их малоприметных соседей по стране. Их главная стратегия — ослабление и выкачивание ресурсов из чужих народов. Ирак и Афганистан тому яркое подтверждение. Что ждет каких-нибудь башкир или осетин страшно даже и предположить. Малые народы России еще не научились самостоятельности и суверенитету: они все на дотации у русских, в т. ч. и ближнее зарубежье.

Сильный народ, такой как русский, это не тот народ, который может любого обидеть, а тот, что может выдержать неимоверные испытания и выстоять, вопреки. Русский народ оказался, по сути, единственным гарантом этнического разнообразия на территории России и СНГ. Это не British Raj, высасывающий все силы и богатства из более слабых народов.

Большинство национальных республик находится на дотации у российского бюджета, который почти полностью пополняется русскими деньгами и трудом. Да и в годы Российской Империи ее окраины облагались налогами минимально и сохраняли право на свой жизненный уклад. Русских пока еще 80 % населения. Но национальные меньшинства отказываются понимать эту истину. И всеми силами вредят русским, притесняют их, эксплуатируют.

Во всех национальных республиках титульные нации лишили русских права на все: на собственность, на хорошую работу, и тем более на управление, сделав их людьми второго сорта в собственной стране. При этом постоянно национальные меньшинства лезут во все федеральные органы власти в крупных русских центрах и регионах. Еще и жалуются при этом, что, мол, им не дают реализовать свои права «россиян», по национальному признаку.

Этническая преступность под прикрытием национальных меньшинств травит русских людей суррогатной водкой, азиатской наркотой, подавляют рэкетом, запугивают «международным» терроризмом, не дают торговать на рынках и проч. и проч. Будущие хозяева Российских территорий не станут терпеть хамства национальных меньшинств и диаспор нынешней России, ни на йоту не позволят им быть равными. Не будут понимать, и принимать их обычаи и культуру. Кончатся им все радости жизни, которые они с избытком, порой злоупотребляя, получали от русских. Все свои амбиции и замашки они испытают на собственной шкуре от себе подобных, но более могучих народов.

Такая вот перспектива вырисовывается для вечно недовольных и капризных мигрантов и национальных меньшинств без русских. Единственное, что им нужно для их же безопасности и светлого будущего признать приоритет и доминирующую роль русской нации в РФ.

16. Нацменизм

В современной России зародилось и масштабно развивается новая форма национализма. Нацменизм — результат политики «дружбы народов».

Нацменизм — (от слова «национальное меньшинство»). В современной России зародилось и масштабно развивается новая форма национализма. Нацменизм — результат политики «дружбы народов». Нацменизм — это не банальный национализм малых народов, хотя корни его проистекают именно оттуда. Его основное отличие от локального национализма — масштабная территориальная экспансия (колонизация). В нацменизме заложено не просто желание закрепиться в чужом обществе, но и по возможности доминировать над его коренным большинством. Он сродни эмансипации евреев в ХIХ веке. Но его цель не распространиться по всему миру, а достичь власти и классовых высот.

Разные диаспоры, кланы, группы иммигрантов объединяет одно — и это самая впечатляющая цель нацменизма — желание жить в России и править ее народом. Такое идейное направление вытекает из общего взгляда всех нацменских группировок о некоем мифическом «имперском великорусском шовинизме». Они представляются самим себе жертвами Российской империи или «советской тирании» и считают, что заслужили быть свободными от России и получить компенсацию за свои страдания, хотя страдали только немногие из их предков, а не они сами.

Далее этот тезис перерастает в схожую у всех нацменов систему действия по колонизации России. Методы просты, как бывают они просты у хамов и подонков: навязывание своей традиции и уклада жизни, создание полупреступных и преступных группировок в сфере торговли, продажа наркотиков, занятие сутенерством, работорговлей и т. д.

Нацмены в глазах народа виноваты не в том лишь, что среди них много преступников (любимая «отмазка» нерусских то, что и среди русских тоже много преступников). Они лишь повод к прямому действию против нацменов за другие их подлости. Их вина начинается там, где они проявляют чрезмерно свой норов, неуважение, утверждают свой уклад как лучший, противопоставляя его народным массам большинства. А преступления их соотечественников усугубляют тенденцию к ксенофобии. Воспитывается и практикуется всяческое неподчинение светским обычаям и законам России, натравливание молодежи в моральной и религиозной сфере против коренных народов, захват сфер бизнеса и жестокий контроль над ними. И самое главное — нетерпимость к русским, которая прикрывается «всемерной виной русских в их темном прошлом».

Основное негативное следствие нацменизма состоит в том, что, привнося свой уклад, он не создает высоких культурных ценностей и является в большей мере паразитизмом в отношении к одной из самых крупных мировых культур. Истоки нацменизма таятся в той достопамятной идеологии «дружбы народов», когда русских уравнивали до нацменов, а тех в свою очередь возвышали, пестовали и давали везде дорогу. От такого хорошего отношения трудно отказаться. Русских в ту пору постоянно унижали и учили добродушно и беззаветно относиться к нацменам и плохо к себе.

Блага русской цивилизации слишком плодородны и щедры. Не хочется возвращаться в свои родные аулы и кишлаки и топить говном печки. Русские терпеливы, и если что, всегда виноваты: они прокляты навечно отвечать за тех, кого приручили. Особенно в нацменизме преуспели представители бывших республик Советского Союза. Они умудряются жить в Москве, Сочи, во всех городах России, да еще и поливать ее грязью из своих родных пенатов. Зачем русским все это?

17. Этнолоббизм. (на примере ЕВ — «сионизация»)

Все нынешние антисемитские позиции построены на частом упоминании евреев и потому очень им выгодны. Им «зоологический» антисемитизм только на руку.

В дискуссиях и аргументации сегодня нужен другой более объективный современный универсальный подход к проблеме влияния тех или иных этнических меньшинств, кланов, диаспор.

Во-первых, нужно говорить о лоббизме, что такое политическое явление начало процветать в Новое время, что лоббизм — это попытка меньшинств, групп (неважно каких) влиять на политику через государство, финансы, СМИ.

Во-вторых надо говорить, что возник в 19 веке сильный этнический лоббизм в разных странах, который носил название «еврейская эмансипация». На эту тему написано много литературы. Эта форма лоббизма показала мощную форму влияния нацменьшинства на государства, массы, СМИ, культуру. Еще в качестве примера этнолоббизма можно взять криминальные этносообщества, такие как мафия и т. д.

«Еврейская эмансипация» оказалась наиболее значительным, сильным, последовательным этническим лоббизмом, ставшим историческим примером лоббизма нацменьшинств.

В случае с «еврейской эмансипацией» максимальным проявлением, квинтэссенцией лоббизма еврейского нацменьшинства стал сионизм, который сумел даже добиться для нацменьшинства разбросанного по всему миру целого собственного государства.

В третьих, на подобный активный лоббизм землячеств, кумовства возникла в массах естественная реакция, назовем ее реакцией нацбольшинства, хотя и другие нацменьшинства в рамках государств также соперничали в эмансипации с еврейским нацменьшинством.

В-четвертых, изначально (что можно прочесть у М.О. Меньшикова) антисемитизм — реакция на агрессивную экспансию нацменьшинства («эмансипацию евреев») — объяснялся экономическими и культурными причинами — то есть концентрацией финансов и СМИ в руках этнолоббизма и агрессивным культурным, финансовым, политическим давлением этими рычагами на правительства и массы. Иными словами антисемитизм выразился национальной реакцией не по субъекту, а по объекту: реакция самых разных народов на агрессивный национализм малого народа. То есть таковым мог быть и другой малый народ (например, армяне в Турции).

Но в дальнейшем антисемитизм принял формы объяснения через биологизм и критику культуры нацменьшинства. Что и выставило евреев в роли жертв (как и других собственно). Они умело воспользовались «низменными инстинктами толпы», поставив себя над ними в позицию «морального превосходства жертвы». И сами, кстати, не раз заявляли, что такой антисемитизм, с «зоологическим» подходом, им выгоден.

Таким образом, антисемитизм — это протест групп, масс, народов против агрессивного национализма малых народов, в данном случае против еврейского, как самого последовательного и яркого этнического лоббиста, самого сильного национализма нацменьшинства.

Приблизительно так надо объяснять «сионизацию», как форму этнолоббизма. И правильнее было бы обратиться с гневом на источники, которые его поддерживают: на кабалу процента, финансовые аферы, спекуляцию на рынке ценных бумаг, клептократию, коррупцию, кумовство, оболванивание через СМИ и культуру, а не на шнобели.

Этнолоббизм — неважно какой диаспоры — это не какой-то там мировой заговор, набор фамилий и внешних признаков, это система отношений, выстроенная укладом жизни и хозяйства, ценностями определенной диаспоры, и навязанная в дальнейшем всем, кто этому укладу способствует, чтобы подчинить ему простые народные массы, интеллигенцию тех или иных крупных сообществ.

18. Великая русская депрессия

«Там сила воли откладывается и накапливается с давних пор, там воля — и неизвестно, воля отрицания или утверждения, — грозно ждет того, чтобы, по излюбленному выражению нынешних физиков, освободиться» — писал давным-давно о России великий Ницше. Россия — испытательная база биосферы и истории. Здесь человека, который в нормальном обществе жил бы припеваючи и был бы столпом общества, жизнь ставит в условия крайнего выживания и нестабильности, опускает его статус почти до маргинального, делает его нежизнеспособным элементом системы. В то же время самых последних подонков и вырожденцев она поднимает и дает им все для развития… Которое им чуждо. Поистине «божья страна», где праведник — юродивый, а грешник — образец жизни.

В России жизнь ставит перед человеком такие условия, что рушатся любые социальные теории: здесь жизнь на грани пропасти, здесь терминатор между человеком и зверем. Как можно оценить какую-либо истину, будучи в рамках сознания недочеловека? Как можно быть справедливым, сознавая себя сверхчеловеком? И как можно быть всепрощающим всечеловеком, окруженным врагами и злом?

С чего ж начать? С революции, наверное. С нее все началось.

Человечество эволюционирует постоянно. Социальные революции не являются каким-то особым способом развития, отличающимся от эволюции. Это скорее финальный чудовищный катаклизм, конечный этап, критическая масса эволюции. Она всего лишь разрешает затянувшиеся, заторможенные, зажатые процессы эволюции взрывом и бунтом против долгого сдерживания эволюционных движений. Революция жестока и разрушительна из-за своей инерции взрывной волны. Но не она виновна в жертвах, которые принесены на ее алтарь, а те сдерживающие силы, мешающие эволюционному пути.

Революция — время, когда творится и меняется все подряд. Фаза хаоса. Смысл Великой французской революции и Великой Октябрьской Социалистической революции был не в том лишь, чтобы изменить мир, но и обновить его, не дать ему погибнуть, отложить «конец истории». С этими событиями связаны не только их прямые последствия. Они были точкой отсчета эпохи самых разнообразных событий не связанных диалектически с революциями, но связанных именно временным отсчетом исторического всплеска.

Сейчас многие говорят: «Революцию сделали евреи, Сталин и т. д.». Если бы этого зерна Великой революции, Великого русского бунта не зрело в самом русском народе, ничего бы не произошло. Гнет капиталистического самоуправства, позор Крымской, Русско-японской, Первой мировой войн и бессмысленность их миллионных жертв для русского народа стали той Обидой на власть за себя. Русская революция — дитя русского народа: евреи, нацмены лишь корыстные попутчики.

Революция эта — не просто социальное, политическое или экономическое событие. Она лишь звено сложного, не до конца еще завершенного биологического процесса перестройки, трансформации всего человечества, нордической расы, формирования нации и человечества нового типа. На этом пути много кризисов и потерь. На сегодня результат данного процесса — отмена «конца истории», заката цивилизации.

За право жить, существовать на Земле самую большую цену заплатил русский народ. На жертвенный алтарь за сто лет он положил сто миллионов. (Евреи за тысячи лет так не платили). Кому они заплатили? — Богу? Дьяволу? Биосфере? Человечеству? Сложно ответить. Взамен русские не хотят никакой награды и признания. Они лишь желают продолжать жить под этим прекрасным солнцем, на своей родной земле, растить своих детей…

Россию в историческом развитии чаще всего тормозили внешние враги: татаро-монгольское иго, германские нашествия, отечественные войны, холодная война. Мы отстали в капитализме, потому что строили более прогрессивную формацию — социализм. Все что хорошего было накоплено и развито в построении социализма теперь широко используется на Западе. Взамен вся капиталистическая грязь хлынула на Россию и стала новым игом для народа. Это иго — «догонять», вместо «строить новое».

Травля России никогда не прекращалась. «Мы должны быть готовы физически, умственно и морально сбросить атомные бомбы на русские промышленные центры» говаривал известный американский пилот Д. Дуллитл. Лучше всего отражена эта политика в пресловутом «плане Даллеса». «Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на Земле народа… Мы будем всячески поддерживать и поднимать, так называемых, художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху…Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, процветанию взяточничества и беспринципности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов — прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом… Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности».

Вывод для нас из этой политики очевиден: существуют люди, и их немало, которые обязательно так думают и желают уничтожить нас. Свобода совести не запрещает им так думать, это их право, их воля. Они считают и говорят, что русский народ слаб и должен сойти с исторической сцены, освободить место другим. Чем отвечают русские на этот вызов? Покорностью спланированной чужой рукой судьбе. Свобода учит менять свою судьбу, самим отвечать за нее. Гуманизм учит быть милосердным к слабым: «умерщвлять надо гуманно» — наркотиками, развратом, невежеством, бесправием, нищетой. Уже делят шкуру не убитого медведя.

Антируссизм — он был создан взаимным двойным стереотипом на Россию — Запада и сионизма. Антируссизм — это явление, которое длится уже 100 лет. Русских преследуют и ненавидят. Их преследуют, унижают и убивают во всех постсоветских государствах и в самой России. Русские оказались во всем виновны, быть русским опасно, не модно.

Каждая собака, любой ублюдок и убожество рода человеческого может назвать русского человека шовинистом, фашистом, лентяем, алкоголиком, расистом, русскоязычным, и считает, что имеет на это полное право. Для таких в этой стране сто миллионов «сволочей», а остальные цивилизованные и добропорядочные граждане. Кто дал им такое право? Если русским нельзя говорить ничего плохого про другие национальности — про евреев и т. д., то нельзя ничего плохого говорить и про русских, какими бы они ни были «плохими» в умах, глазах и делах для представителей других народов, потому что и для русских инородцы могут казаться и быть плохими. И те, и другие могут ошибаться. Но в наше время, почему-то навязывается мнение, что ошибаются только русские.

Хотя история русского народа насчитывает всего чуть более 1000 лет в сравнении с «многотысячелетней историей» самого гонимого народа — еврейского, гадостей про русских говорят уже гораздо больше, чем про евреев.

«Они придумали коммунизм и хотели завоевать Америку». Холокост сравним с Русским Капищем 20 века, как насморк с чумой. За 100 лет уничтожено 100 миллионов русских. И эта бесчеловечная практика антируссизма продолжает наращивать темпы. Один миллион в год. Когда-нибудь мир, «просвещенный и цивилизованный», будет стыдиться своей ненависти к русским, как сейчас антисемитизма, расизма, нацизма, инквизиции и колониального истребления. Будут стыдиться, и жить, а русские, увы, умрут.

Русских разрешено не любить. Это даже респектабельно. Почему нельзя не любить евреев? Потому что немцы их угробили 6 миллионов? Никто из нас не убивал эти 6 миллионов. Наши деды воевали не за то, чтобы мы уважали евреев, а за Родину и свободу. Их погибло 20 с лишним миллионов. И кто их за это уважает? Даже собственное правительство унизило ветеранов, речь уже не идет о бывших республиках СССР.

В начале 21 века становится очевидным то, что люди в России кончились: войны, революции, геноцид, индустриализация, либерализация почти уничтожили нацию, которой прочили будущее всего человечества. И теперь все еще правительство и элита не дорожит оставшимся народом. Но никто не даст им больше другого народа. А без своего народа ни одно правительство, государство или аристократия не могут выжить: они гибнут. И гибель их не менее жестока. Что происходило в последние годы? Бывшие жрецы коммунизма занялись разграблением ими почитаемых алтарей, одурачиванием своей паствы. «Не надо охоты на ведьм» — вот слова косноязычного последнего советского генсека. По Ницше — «Чтобы можно было воздвигнуть святыню, нужно разбить святыню: это закон…». Но святыню разбили. А что есть новая святыня для народа? «Свободное общество свободных людей»? По-видимому, имеется в виду освобождение богатых от последних ста с лишним миллионов бедных и нищих. По данным Госкомстата население России сократится вдвое в ближайшие 60 лет. Сейчас оно составляет около 150 миллионов человек. Значит, жизнь 75 миллионов человек ничего не стоит. На такую гибель народ не обрекали даже пресловутые фашисты. Но тогда ведь все равно кто из них умрет и как: может русские, может не русские, может бедные, может богатые. Кто кого выберет?..

Россия — «империя зла» учит «цивилизованный мир». С этим можно отчасти согласиться. Все зло приходит в Россию. Ему здесь хорошо. Но не Россия его порождает — Россия его терпит. Терпит и ее народ. «Русское служение заключается в том, чтобы до конца времени стоять на пути зла, рвущегося к всемирной власти, стоять насмерть, защищая собой Божественные истины и спасительные святыни веры» (Митрополит Иоанн). Ни одна европейская душа не в силах осмыслить и понять в чем причины несчастий русской земли и народа. Русских костерят и хают на все лады те, кто и года в России не прожил, кто в ней не страдал и не строил. Русские несли и несут до сих пор ответственность за все человечество, за его судьбу и жизнь — таков ужасный «Русский крест». Русские полной чащей хлебнули горя и перепробовали, перенесли все виды зла и греха. О том свидетельствуют мертвые деревни, разрушенные храмы и церкви, больные города. Но свидетельствуют о России и звон тысяч колоколов храмов и церквей, что живы и стоят. Русские могут показаться и злыми, и несправедливыми, и глупыми, и варварами. Но за этим требуется понять следующее: русский народ своей жизнью, борьбой, нечеловеческими страданиями принимает на себя все зло мира и перемалывает его через себя и свой род. Поэтому со стороны Россия часто неприглядна. Зло — уродует русских и их души, но не в силах еще уничтожить их. Оно порабощало русских, но не Свет, который хранится в душе земли русской, не чистоту русских истоков. Они напоят русских живой водой. И великое воинство святорусское очистит мир от скверны…

…У русского народа по жизни «находили» много недостатков. Но неоспоримым достоинством всегда оставалось то, что русские могли объединиться на борьбу против своей гибели, как бы она не выглядела и не называлась. Умели многое стерпеть и вынести, ради торжества своей жизни. Смогут ли на этот раз? Сайентология, астрология, парапсихология, сектантство всех мастей — страна уже готова травиться любым ядом, в том числе и новым. Гадатели, PR-технологи, политтехнологи, психоаналитики непрерывно тренируются в своем «искусстве» на сознании общества, вытравляя последний здравый смысл из умов людей. Массовая истерия и одурачивание — вот содержание деиделогизации. Но и за этой деиделогизацией стоят четкие цели правящих ныне элит — общество можно контролировать либо с помощью абсолютных идей, либо посредством их абсолютного отсутствия. Главное — держать в своих руках источники информации, питающие общественное мнение и сознание. «Мы не будем сроить Дахау и Освенцим. Хитрая манипуляция средствами массовой информации создает концентрационный лагерь для мышления, который обещает быть во много раз более эффективным для удержания населения в повиновении» (Дж. Гаррисон, прокурор по делу убийства Кеннеди).

Когда-то в Советском Союзе о народе говорили часто как о большой дружной семье равноправных народов. Название же было общим и отождествлялось со всем обществом — советский народ. Но вот Союз развалился, и все вернулось на круги своя. Народы разделились и самоопределились. И вот на пространстве, наследника Союза, Российской Федерации происходят сложнейшие кризисные политэкономические, социальные и культурные явления и процессы в жизни постсоветского общества.

В нынешней России живет уже не «великая семья народов», а некое эклектическое сообщество под названием «россияне». Под эту формулу по советской схеме хотят вновь уровнять неравное. Россияне — это не народ, а все те, кто является гражданами РФ. В этом сообществе живет куча национальных автономий и диаспор. Но где же тогда существует народ, создавший не просто страну или культуру, а самобытную цивилизацию на 1/7 части суши? Раньше слово «россиянин» было синонимом, прежде всего слову «русский». Но сейчас это и татарин, и якут, и грузин, и таджик…И при этом у всех этих народов еще «проснулось» национальное самосознание и желание получить «право» на самоопределение и суверенитет. Более чем стомиллионную нацию смешали с этой «солянкой» народностей. Котлету смешали с мухами. Русскую нацию обезличили и приравняли с другими, отменив вдобавок и пункт № 5 в паспорте. Это делается с целью подавления русского национального самосознания.

Повсюду же трубит фанфара о великом достижении России в том, что де на ее территории уживаются вместе более ста национальностей. «Россия — многонациональное государство». Но здесь идет большая подмена тезисов и терминов. Термин национальность не означает — народ или этнос. Это лишь слово, обозначающее имя, принадлежность к какому-либо народу или этносу. Но понятие «национальное государство» в политэкономии имеет ввиду не то, что в государстве живет один народ, а то, что в государстве доминирует, образовавшая единое государство нация. С этой точки зрения Россия, в отличие, например, от Швейцарии и США, образовалась в единое государство при посредстве лишь одной нации — русских, которые смогли освоить огромные территории и ужиться с народами (а не уничтожить их на корню), на них проживающими. Нация рассматривается как некая этно-социальная эволюционировавшая общность людей. Сначала появляется родовая община, потом племя, потом народность — как некая уже организованная в государстве этническая общность, и верхом развития считается нация, уже как индустриально, политически и культурно развитая общность в рамках единого национального государства. Нация — это культурная и популяционная основа государств Нового Времени. Она представлена большинством одного народа в стране. С этой точки зрения Россия — мононациональное государство. Русское население составляет около 80 % от всего населения страны. Другое дело, что в ней живет много разных народностей. Число мелких человеческих групп, «ощущающих» себя нацией, постоянно увеличивается. Но из них никто не добился еще стадии нации: для этого нужно добиться независимости и развитых цивилизационных показателей в разных сферах деятельности и жизни. Этого в России добились только русские. Таким образом, мы видим, что понятие «многонациональное государство» некорректно в некоторых смысловых нюансах, и некорректно оно, прежде всего, по отношению к русской истории и культуре. Наши восточные соседи назвали свои государства «народными республиками», что выглядит куда более тактично по отношению к прошлому их народов.

Из выше изложенного можно заключить следующее: в стране много национальностей, но нация одна. И эта нация — русские. Они отвечали в течение уже более тысячелетия за свободу, независимость и самоопределение своей страны. Русские заплатили за свое право быть страной и нацией своей кровью и потом миллионов и миллионов жизней. Готовы ли народы с «проснувшимся самосознанием» заплатить такую цену за свое «право»? Нет, скорее, они хотят расплачиваться кровью и потом русских людей, как они привыкли это делать, живя под защитой и заботой русских в течение столетий. Теперь же они действуют как завоеватели и колонизаторы.

А что же могут ответить в данной ситуации русские на это? На любое слово о русских и их положении идет лишь замалчивание, или слышно улюлюканье всяческих предприимчивых правозащитников: «великорусский шовинизм», «русский фашизм» и прочая ахинея. Покажите же жертвы этих призраков, и сравните их хотя бы с жертвами некачественной водки (все знают, где и кто ее производит). Все поймут, что это чушь, миф. Причем об этом говорят так, как будто русские пришли в Россию откуда-то и поработили ее. Патриотов смешивают с грязью, над ними глумятся как над варварами. Можно подумать, что эти люди никогда не жили здесь, что их предки не созидали и не трудились на своей земле. Всякое ничтожество, козопас из национальных меньшинств утверждает, что де русские «алкоголики и тунеядцы». Надо враз и навсегда заставить уяснить всяких недалеких чабанов, что все, что есть в этой стране создано руками Русского Человека и тех, кто считает его своим братом. «Ни один народ не способен к такому напряжению труда, какое может развить великоросс» — справедливо заметил когда-то историк Ключевский. Русский Человек вывел все Человечество в Космос. Это самое невероятное достижение за всю человеческую историю!

Причина такого уничижения русских в их собственной стране кроется не только и не столько в межнациональных отношениях, а скорее в истории и современности существования Российского Государства. На протяжении ста лет русский народ уничтожали безжалостно: гражданскими и мировыми войнами, сталинизмом, холодной войной, водкой, абортами, нищетой. Соседям России всегда мешала большая могучая страна. Советы, да и предыдущие власти всегда боялись коренной, от Матушки земли силы Русского Человека, его мощи, его бунта, его чистоты духа. И те, и другие боялись, а потому уничтожали русских. С начала ХХ века население России сократилось со 160 миллионов человек до 149 (из них русских лишь 115 миллионов, и это не результат естественного прироста, а пополнение за счет беженцев из «братских» республик) миллионов к концу столетия. А должно было превысить к 2000 году четверть миллиарда. Так, что если подсчитать приблизительно, то и было уничтожено — как уже отмечалось ранее — более 100 миллионов человек. И их продолжают уничтожать.

Вот к примеру, кого называют «русскоязычными»? Посреди цветущей «дружбы народов» на бескрайних просторах бывшего Союза возникают довольно странные понятия, не вписывающиеся в либерально-интернациональную патетику сегодняшнего дня. Одним из этих понятий является понятие «русскоязычное население», «русскоязычный».

Понятие «русскоязычный» прочно входит в язык повседневности стран бывшего Союза и даже самой России. Но кто эти люди? Их определяют по одному признаку — признаку языка, как будто они не есть нечто цельное с культурной точки зрения, но всего лишь часть от признака! По каким-либо основным признакам в биологии определяют виды и семейства животных, например, перепончатокрылые, млекопитающие, грызуны. Для биологической науки это нормально, но не для социального этикета. Раньше, колонизаторы и захватчики определяли низших по отношению к ним (по их мнению) людей по цвету кожи, вероисповеданию и давали им презрительные клички. По признаку языка презирали уже в Древней Греции — там возникло слово «варвар». Это всегда указывало на превосходство одних над другими, а никак не на равенство. Таким образом, понятие «русскоязычный» вполне можно сравнивать с ему подобными «ниггер», «латинос», «макаронник», «лягушатник», «колбасник» и другими, возникшими в рамках расовой неприязни в доминирующей экономически и социально западной культуре США. Но, редко, неприязнь к людям выражалась по отношению к тем, кто считался «братским» народом. Подобное как раз и происходит с понятием «русскоязычный». Кто-то возразит, что существует термин «англоязычный». Но он употребляется чаще как лингвострановедческий, и показывает принадлежность к определенной языковой культуре. Слово же «русскоязычный» используется журналистами и политическими деятелями лишь в социально-политическом контексте. Оно выражает отрицательное смысловое значение отторжения ранее доминировавшей культуры. Везде на просторах постсоветских стран борются за уничтожение русской языковой и исторической традиции. Этот позорный термин звучит повсюду в бывшем Союзе вслед тех, кого называют беженцами и людьми второго сорта. Но кто из «братских» народов не знает русского языка? Если, положим, латыш знает русский, то он, что «русскоязычный»? — Нет. Так к кому же относится, прежде всего, это презрительное — «русскоязычный»? Ответ очевиден — к русским. Их уже не считают, таким образом, за народ, но более за жалких людишек, которые виноваты во всем и за все. Миллионы были изгнаны с окраин бывшей Советской империи. Но и в Российской Федерации их называют «русскоязычными»: «русскоязычное население» какой-либо незаметной при взгляде на карту национальной республики. Как будто там существует еще какое-то население не знающее русского языка. И на этих жалких клочках земли «дружба народов» уже давно умерла. Ее сменило гордое презрение и спесь маленьких народов, у которых вдруг выросло непомерное «национальное достоинство и самосознание». Вот только вслед за «русскоязычными» уезжают и эти гордые сыны и дочери своих отчизн, потому как уже не могут жить без заботы и созидательного труда, тех, кого они изгнали и унизили.

Термин «русскоязычные» — используется как эвфемизм, то есть приуменьшение проблемы русских людей, тем самым он «приуменьшает» этих людей, делая их вторым сортом и для России и для других стран СНГ.

Национальные диаспоры и меньшинства в России на каждом шагу прославляют, по каждому поводу упоминают своих известных и выдающихся людей: писателей, композиторов, художников, спортсменов, врачей, ученых и прочую интеллигенцию. При этом повсюду подчеркивают их значимость и роль в истории и культуре России: «посмотрите, сколько мы дали России, как много мы для нее сделали». Но нигде и никто из диаспор не упоминает о том, сколько они дали этой стране и ее истории коммунистов, сколько подарили современной России криминальных авторитетов, международных террористов. И во сколько раз больше чем ученых, врачей, артистов и т. д. Особенно об этом забывают, когда подымают вой и гам по поводу, кто кому должен и кто перед кем виноват. Как всегда блестящей верхушкой айсберг отвлекает от своей подводной опасности.

Развитие и самоопределение народов заключается не в том, что они развиваются — в самом процессе и как они развиваются, а в том, что они развивают, каковы горизонты этого развития. Каков смысл развития малых народов России? В первом случае их представители получают образование, занимают должности в аппарате управления, вносят лепту в общее развитие страны созидательным трудом: но это не развитие народов — это развитие России. В другом случае — эти народы стремятся к самоопределению, к национальному суверенитету, сепаратизму. Это развитие. Но зачем оно России? Зачем России помогать этому развитию? «…Безусловное признание борьбы за свободу самоопределения не обязывает нас поддерживать всякое требование национального самоопределения» — так говаривал даже ярый интернационалист Ленин по этому поводу.

Русские люди живут у себя в стране, в «многонациональной» стране. «Надо считаться с чужими обычаями и традициями» так наущают русских все те, кто не считается с ними. А русских уже порядком задолбали обычаи, традиции и «понятия» всяких маленьких народцев и элиток, как гнус здорового человека в лесу.

Русский народ пережил тяжелый разлад своей страны: весь сепаратизм всевозможных народов больно ударил по национальному чувству и гордости русских людей. Но перелом в сознании, похоже, состоялся — русские больше не простят зарвавшегося и необоснованного ничем, кроме наглости и напыщенности, национального самосознания никому из своих соседей. К чеченцам Россия еще была снисходительна — там остались руины, но народ пощадили. Межнациональную рознь и геноцид русских в Чечне затерли сепаратизмом и мировым терроризмом, сделав чеченцев жертвами исторических и геополитических обстоятельств. Про истязания русских чеченцами «забыли».

Чтобы понять, почему так все происходит, важно еще рассмотреть взаимотношения русских и правительства в ХХ веке (хотя можно увидеть многое и ранее). Правительство постоянно пыталось умалить значение русских как народа под видом равенства и дружбы с другими народами. При этом все тяготы коммунистического строительства выпали именно на долю русских. Государство всеми силами пыталось «окультурить» окраины своей империи. В итоге все борются с русским языком, а рядом со Звездным городком, как и сотни лет назад пасутся бараны.

Ныне же на довольно спекулятивный тезис о том, что де «Россия для русских», президент, которого в своем последнем доверии выбрала русская нация, выдает гневные тирады, защищая «дружбу народов». Но если «Россия не для русских», то для кого же она тогда? Во всеми поносимом утверждении хотят увидеть не призыв к интересам русского народа, а попытку построения расового господства. В русских не было до сих пор чувства расового превосходства. Скорее тезис «Россия для русских» следует трактовать не как «Россия только для русских», но правильнее, что «Россия, прежде всего для русских» — будет им хорошо, будет хорошо и всем их соседям, как это всегда и было. Русские вправе управлять Россией, решать ее судьбу. Даже в Советском Союзе были партийные предписания, о доминирующем проценте русских в аппарате управления республик и областей. Надо лишь вернуть некоторые утраченные позиции, но врагов у России по-прежнему много, и они этого не желают.

Правительство отошло далеко от проблем своего нищего и больного народа. Оно больше интересуется английским футболом, забавляется царскими свадьбами. Правительство — коррумпировано. Коррупция же, прежде всего, означает продажу власти за деньги. В этом и состоит вырождение элит и культур.

Русских посредством законов и промывки мозгов призывают быть смиренными нестяжателями земных благ, забывая при этом о своей «скромной» лепте в это смирение, не быть карьеристами, а добродушными тружениками этой земли. Что казалось бы в этом плохого? Но взглянем на всяческие пришлые диаспоры и национальные меньшинства. «Они втираются повсюду, требуя себе общего права, но сами стараются ему не подчиняться; они хотят сохранить свой особый статус, получить гарантии, какими пользуются все, а, сверх того, законы в свою пользу и свои собственные законы. Они хотят пользоваться преимуществами нации, не будучи нацией, не участвуя в тяготах, лежащих на нации» (Э. Ренан). У этих людей свои интересы в нашей стране. В русских они намечают себе потенциальных рабов, видя, как собственное правительство относится к русским. Диаспоры хорошо приспосабливаются. Почему? Да потому, что им помогают продажные чиновники за мзду. Они продают все, чего добился русский народ за свою историю, все богатство страны: землю, гражданство, которое в других странах надо заслужить, регистрацию, природные ресурсы. И пришлые и местные народцы пользуются этим вовсю.

«Чужеземец может быть полезен стране, которая его приняла, при условии, чтобы страна не была им наводняема» (Э. Ренан). Москва завозит тысячи гастарбайтеров из Таджикистана и т. д., а своим соотечественникам нередко дает пинка под зад за отсутствие регистрации (вообще регистрация стала новым крепостным правом больших городов). В свете последних решений, чтобы окончательно построить «свободное общество свободных людей» решено назначать органы местного управления из Москвы. Чтобы качать последние соки из страны и народа, не спрашивая его мнение. Москва уже не Третий Рим, не Сердце Родины, а Второй Содом. Русские — нищие, безработные, больные и бесправные в своей стране. Они должны чтить закон и слушаться начальства, и они это делают. Наивно полагать, что это бесправие возникает лишь из-за трудностей экономического порядка, и, что этим бесправием никто не управляет.

Решив свои финансовые и культурные проблемы этнической эмансипации, малые народы стремятся во власть. Пойдите и спросите у мелкого лавочника-нацмена, кем и где он хочет видеть своего ребенка: в прокуратуре, во внутренних органах, в любых органах управления. И диаспоры вкладывают все ресурсы в это выгодное дело. Русские же остаются в стороне, так как бывшие коммунисты по натуре интернационалисты и свой народ ни во что не ставят. Они продают власть чужим за деньги, а не ищут приемников среди русских. А продавать власть за деньги это все равно, что менять золото на стеклянные бусы. Чиновники этим самым продают по дешевке богатство страны и народ в подчинение нацменам как африканские вожди в эпоху колониальной работорговли.

Но окружающий мир уже готовит новые опасности новому веку. Миллиардные азиатские орды уже смотрят на Север. Они придут, и возьмут все силой. Они не будут договариваться ни с кем, уничтожат всех. Они раздавят и этот клоповник, где мучаются и вымирают русские люди. Господа власть имущие и нацмены, наверное, думают, что как всегда, на их защиту встанет огромный русский мужик с дубиной и всех победит. Да где же только его взять? Кто выйдет на эту борьбу — беспризорники, старики, инвалиды, алкоголики, нищие и бомжи? Им все равно, кто их угнетает. Пойдут ли они воевать за интересы коммунистических последышей и нацменов?

Вернемся снова в мрачное настоящее — в общество эпохи распада. Современное общество Российской Федерации в начале 21 века окончательно разделилось на две абсолютно неравнозначные части: правящий класс и трудно определяемая, многоликая общественная масса. Четких признаков размежевания этих групп населения два — богатство и его отсутствие — бедность. Положение так называемого среднего класса еще далеко от европейских и американских стандартов, и скорее, к нему относятся люди, едва перешагнувшие порог бедности. Правящий класс составляют административная элита государства и экономическая элита. Это люди, захватившие все богатство и унаследовавшие власть от разрушенного Союза. Остальное же население для элиты не представляет собой никакого значимого различия в своем внутреннем составе, для нее это что-то вроде питательного шрота для решения собственных проблем. Проблемы же бедной части общества элита решает вяло с неохотой, пользуясь без разбора, а может и с умыслом «советами», западных экспертов. Большую часть бедного населения составляют нищие — весьма пестрая публика: пенсионеры, инвалиды, ветераны, врачи, учителя, рабочие, инженеры, ученые, крестьяне и прочие.

Смена Советского строя на капитализм вызвала контрасты, которые и порождают нынешние сомнения относительно социального устройства общества: «…названия „Скотское хозяйство“ больше нет. Отныне будет снова называться „Господским“, что, вне всякого сомнения, является его правильным исконным названием» (Оруэлл).

А ведь советское общество было устоявшимся: каждому, что-то да полагалось за его жизнь, хотя и мало, но все же это был принцип. В настоящее время нет и такого принципа. Нормальному человеку ничего не светит от государства.

В современной России разрыв между богатыми и бедными — явление чудовищное по масштабу в сравнении с дифференциацией богатства в Советском обществе. И жестокость этого явления лежит не только в экономической сфере, но и в моральной. В СССР богатством (достатком) не слишком кичились — оно было чем-то таинственным и запретным, не помпезным как сейчас. В нынешние времена богатство подчеркивается не только невероятным, сногсшибательным размахом и безумной как из 1001 ночи роскошью, но и непомерной спесью богатых и беспардонно навязываемой обществу нищетой. Цель этого богатства не сделать человека счастливым, а дать возможность человеку раздавить человека, растоптать его как насекомое, упиваться произволом. Может быть, когда-нибудь история и нация заклеймят эту садистическую вакханалию богатства (может быть даже и в прямом смысле).

Как государство решает проблемы современной чандалы? Была создана новая бесчеловечная система социального обеспечения, или скорее выживания для нищих. Были разработаны особые способы, чтобы отделаться от социальных проблем общества и снять при этом ответственность властей за свое правление. Эта система включает в себя несколько однородных понятий: минимальный размер оплаты труда, прожиточный минимум, минимальная продуктовая корзина, минимальное пособие по безработице, минимальное детское пособие. Все минимальное. Складывается впечатление, что российское «демократическое государство» выращивает новую породу людей — минимальных людей. Это — новая система рабства, в которой люди вроде бы независимы от собственности, от власть имущих, но в то же время зависимы от отсутствия средств к существованию и от бесчисленных административных норм. Люди вроде бы имеют права, но остаются бесправными, так как их права перекрываются правами и произволом союза чиновников, экономической элиты и криминала.

Жизнь минимальных людей — бюджетников, пенсионеров расписана до копейки. Кто-то даже подсчитал, сколько чего человеку нужно для «жизни». Например, пары зимних ботинок должно хватить на пять лет, брюк на год, пиджака на два и т. д. Очень бы хотелось посмотреть на людей, которые это все рассчитывают. Во что они одеваются, что они едят, на каких машинах ездят. Их рациональность — рациональность начальника концлагеря. Они — источник нового геноцида. Это геноцид направленного вырождения. Минимальные люди практически лишаются возможности воспроизводства общества. Демография об этом свидетельствует. Может смысл этого процесса в том, что тот, кто останется в живых, будет жить хорошо? Почти всех бедных высокообразованных людей вынудили заниматься помимо своих профессиональных нищенски оплачиваемых обязанностей, огородом, подработкой, подторговкой. «Выживай, как можешь» звучит отовсюду: прямо северокорейское «чучхэ» какое-то! Растолковали это просто: мол, при капитализме человек должен полагаться на свои силы, и, однако, при этом еще кормить государство, оно на это само не способно. Для построения «рыночной экономики» с помощью западных экспертов провели либерализацию — отобрали у людей все деньги, что они накопили за годы рабского труда в СССР. А затем, была приватизация. Люди получили милостиво от щедрот государства то, что они уже имели, а все остальное досталось правящей элите. Какая там свободная конкуренция! Приватизация была отчуждением народа от его собственности. Далее были еще финансовые пирамиды, черные понедельники, вторники, дефолты. Но ведь трудности закаляют людей. Или убивают — «заработная плата не может долго продержаться ниже размера, безусловно необходимого для существования, потому что тогда наступают выселения, безбрачие, воздержание от деторождения и, наконец, уменьшение числа рабочих рук посредством нищеты» — это было известно уже социалисту Ф. Лассалю в 19 веке, но не бывшим коммунистическим завлабам. Или известно? И они это делают намеренно? Скорее — последнее.

Последним испытанием минимального человека — с 2005 года — стала борьба со льготами населения («монетизация льгот»). Они де, тормозят экономику. Хотя раньше правительство не хотело заниматься социальной политикой, объясняя это тем, что сначала надо решить проблемы экономики, а уж потом заниматься социальной сферой. Теперь даже не наоборот, сначала социальные проблемы, а потом экономика, а даже еще интереснее: оказалось, социальные льготы в не денежном эквиваленте мешают развитию экономики. Ради экономики, надо уничтожать социальную сферу. Льготы были не столько помощью в трудных условиях жизни при «рыночной» экономике, но даже больше, психологическим барьером, последним рубежом перед окончательной потерей веры в жизнь и безнадежности существования. Отменяют льготы ветеранам, пенсионерам, учителям, инвалидам. Зачем так мучить, может гуманнее всех перестрелять?! Ради детишек и внучков нынешней элиты. Абсолютное вредительство и паразитизм элиты.

Каждый кто знаком с современной истории мира это понимает. Современное государство способно достичь процветания за 20–50 лет. Что показывает вся послевоенная история ХХ века. Примеры? Япония, Германия, Корея, Сингапур…Речь идет, прежде всего, о странах участвовавших в войне и со слаборазвитой довоенной индустрией. Одни поднялись из руин, как Германия, Франция, Япония, Бельгия и пр., другие только вышли из феодального способа производства и колониализма — Корея, Тайвань, Малайзия — и добились потрясающих успехов в социальном и экономическом развитии.

СССР тоже поднимался из руин. После смерти Сталина, страна стала набирать обороты и в течении 17 лет был рост: были видны перспективы, были прорывы в науке, технике, культуре. Курс, несмотря на тоталитарные издержки, был вдохновляющим, даже в чем-то правильным. Но потом международная гонка вооружений и ресурсодобывающая экономика загнали страну в застой, в тупик. Власть ошиблась с курсом развития, да попросту загнила.

Перестройка 80-х гг. тоже поначалу сулила хорошие результаты: гласность, развитие кооперации, хозрасчет. Однако далее последовали неразумные решения о сухом законе, конверсии, сдача внешнеполитических позиций. Стали снова закручивать гайки. И вот страна рухнула. Опять неправильный курс.

Сейчас уже можно со стопроцентной уверенностью сказать, что и нынешняя «либеральная» политика ведет Россию неправильным курсом.

Из опыта новейшей истории можно сделать вполне логичный вывод: если за 5-15 лет политический курс не делает успехов, не обозначает будущих приоритетов и перспектив для общества в целом, не совершает прорывов, то в дальнейшем от него нечего ожидать, кроме постоянного ухудшения жизни основной массы населения и экономических кризисов и стагнаций. Такой курс развития — неправильный, и его ничем нельзя оправдать: ни внешними влияниями, ни тяжелым наследием прошлого, ни «переходным периодом», ни необходимостью постепенных преобразований и долгосрочных программ.

Хороший курс сразу покажет себя, и заставит людей доверять власти.

Нынешняя ситуация в России доказывает неправильность курса развития. Курс не обозначил ни национальную идею, ни доверительных отношений между властью и обществом.

Вывод такой — либералы в течение последних 17 лет этой эпохи отчуждения от нации делают попытку полностью избавиться от народа и общества со всеми их проблемами. Происходит чудовищный исторический феномен, когда люди, которые веками строили, берегли, защищали государство, становятся больше не нужными. Государство уже даже не аппарат насилия, а средство массового уничтожения своего народа. Это происходит по причине глобализации экономической власти. Людские резервы огромны, а управлять ими можно из любой точки земного шара. На людских ресурсах и на их духовных основах можно, по их мнению, не экономить. Лучше наслаждаться всеми земными благами без ограничений. Иметь и делать все.

Но готово ли новое поколение россиян — русских кануть в бездну истории? Этих людей жизнь и ее понятия учат: «за все отвечаешь ты сам», «только сильный может выжить», «возьми все, если сможешь», «не щади, ибо и тебя не пощадят», «мсти и ненавидь». О демократии и всякой там моральной чепухе они забудут. И возьмут «свое» и деньгами, и властью, и местью.

После разрушения Советского Союза бывшие коммунисты-карьеристы прервали традицию приобретения и наследования власти. При этом тысячи людей настроенных и готовых к принятию будущей власти, будущие приемники, оказались выброшенными из карьеры во власти. Бывшие властители прервали общинный коммунистический принцип, ради кланового: землячество, компанейство, семейственность заменили принцип прихода к власти из низов.

Для выброшенных возможных конкурентов во власть не осталось никаких путей, лифтов. Поэтому выбор направления борьбы, а не преемственности остались за ними в деидеологизированной стране. Они могут быть демократами, либералами, коммунистами, националистами — кем угодно, лишь бы получить то, что у них отняли те, кто все получил от прерванной традиции.

Нынешнее проявление национализма и всякого рода экстремизма на его почве, прежде всего, вызвано борьбой тех, кого выбросили на обочину, кого лишили будущего. Они выступили против кланового олигархического принципа управления государства за общинный, системный принцип более развитого общества. Это не вызвано только лишь межэтническими противоречиями, хотя причины для них есть: Чеченская война и сотни тысяч русских беженцев. Русское общество и культура в лице из «несостоявшихся» активистов ведут борьбу против снижения цивилизационных рубежей для России и с феодальными и консервативными реакциями со стороны государства и его антинациональной политики. Эти люди хотят быть хозяевами в своей стране, а не сырьевыми полурабскими придатками всех подряд.

Поэтому в политике запретов современного правительства главное направление звучит так: «в России надо запретить русских». … Понемногу народ утрачивает черты цивилизованности. Становится скотиной. Интересно, чего можно ждать от этой «скотины»: рабской покорности или дикой всесокрушающей стадной ярости? Все-таки Россия — родина трех революций. «Русский постоянно стремится встать в ряды тех, которые думают, что оказывают услугу Богу, убивая людей» (В. Шубарт). Все по-видимому к этому и идет.

Среди русских много националистов, потому что русские вымирают. Об этом свидетельствует статистика. Поэтому все равно кем быть и как выживать. Выживание и нравственность понятия, противоречащие друг другу, как борьба за существование и вегетарианство. Плевать на упреки в шовинизме и ксенофобии, особенно, со стороны тех, кто ничем не хочет помочь, и тех, кто уничтожает русских ради выгоды — у них нет угрызений совести и нравственности. По их «понятиям» все, что не приносит прибыль — не «рыночная экономика»: школы, больницы, детдома…Наркотики приносят прибыль…

Обсуждение экономического курса и экономических показателей, через спекуляцию социальными факторами и «либеральными ценностями» всего лишь «дележка денег».

Государство в России в 20 веке делало из людей рабов десятилетиями. Самыми чистыми идеалами гуманизма, самыми романтическими посулами светлого будущего: «вы нужны своей Родине и вместе мы добьемся многого!». Также и самыми светлыми образами патриотизма и человечности, сострадания. Все это внушалось и внушается устами учителей и политиков.

Но государство это после по казенному реалистично давит эти идеалы: «ты должен», «ты лишь гражданин», «ты — никто». Кто сразу не верил государству, того оно наказало, либо, если они были умнее и обладали волей и деловитостью, оказались на гребне жизни. Миллионы же стали нищими и бесправными рабами.

Только наивный может верить в какие-то переломные времена, пороки государственной и общественной системы, экономические кризисы в России. На самом деле за всеми страданиями народа стоит черная, непримиримая, мстительная ненависть и жестокость наших врагов. Когда пелена пошлой образованности и стадной смиренности спадет с глаз души народа, она увидит своих врагов. И придет время расплатиться с ними за «все хорошее» их же монетой (страданиями), может даже с хорошими процентами.

Требуется определиться с исторической миссией, с достойным будущим для личности и народа. Пришло время избавиться от рабства, убить в своей душе «тварь дрожащую». Первое уже сделано — государству не доверяют; второе — надо с ним бороться; третье — сделать государство своим — национальным.

19. Русская идея

В современной постсоветской России возник некий идеологический вакуум относительно новых путей развития общества и государства. Это связано, прежде всего, с крушением Советского Союза, его политической, экономической системой и территориальной целостностью. В течение последних 17 лет произошло сильное отторжение идеологии коммунизма в сознании современного обывателя. Деидеологизация общества внесла хаос и уныние в умы простых российских граждан. Ныне преобладают лишь частные и корпоративные интересы отдельных групп влияния на неком геополитическом пространстве называемом Российской Федерацией. Безусловно, механизм государства сохранился. Все формальные институты существуют и хоть и не очень эффективно по инерции выполняют свои функции и в большей степени служат интересам олигархии. Также в наличии имеется и общество, про которое нельзя сказать, что оно однородное или неоднородное, скорее оно — неорганизованная безликая толпа суетящихся в поисках средств животного выживания людей. На это ослабленное общество выливаются извне грандиозное количество культурных помоев (и не только культурных) не имеющих ничего общего с какими-либо эстетическими и этическими стереотипами россиян. В этом неаппетитном болотном вареве идей есть ингредиенты на любой вкус: от глобализма и стандартов западной цивилизации до деанетики и тупых психологических стратегий успеха. Да, есть люди, интеллигентные, сверхобразованные со своими идеями и теориями, но они также связаны лишь с частными или корпоративными интересами. Нет идеи общей типа построения коммунизма, мировой революции, глобальной борьбы с терроризмом и т. д. Остались лишь отголоски чего-то великого, идеального и желанного. Отсутствует процесс становления как залог дальнейшего развития государства и общества. Наблюдается лишь регресс и деградация того немногого, что сохранила отечественная культура в бурях исторического процесса последних 17 лет. Декларация правящих кругов о построении гражданского общества напоминает лишь огромный красочный рекламный проспект, за которым скрывают кучу грязного мусора анархии, бесправия и нищеты этого общества. Жалкая потуга правительства обещать удвоение какого-то ВВП к 2010 году вряд ли сравнится с космической программой СССР или послевоенным восстановлением страны. Общество не верит государству: так, теплится еще древнейшая надежда на чудо-избавителя. Государству же общество, в общем-то, не нужно для того, чтобы что-нибудь делать для этого общества: социальная политика для правящей элиты всего лишь досадное недоразумение на пути их благообразных жизненных планов, общество лишь средство для решения частных интересов. Таким образом, существует государство — Российская Федерация, существует общество, но не существует страна, не как географическое пространство, а как единое политическое, социально-экономическое культурное пространство. Благодаря образованию осталась лишь историческая компиляция фактов и эмоций на эти факты в сознании коренных жителей этого культурно-исторического пространства. Все традиционные ценности этой территории вовсю пытаются разрушить до конца различные влияния извне и внутренние выродки. Вывод прост: России больше нет. По данным Госкомстата и прочих прогнозов население РФ уменьшится в два раза к 2060 году. Половина этого населения будут мусульмане. Нет больше и нации — русские, есть «многонациональная» страна и государство с «гражданским» обществом. И все время со всех сторон пытаются внушить людям, что, увы, но так все должно быть, что так будет, ничего нельзя уже изменить, что пришло время уйти с исторической сцены и уступить ее более молодым, более энергичным, более достойным существования типам. Есть, конечно же, горстка энтузиастов со своими идеями спасения России, но они кажутся Дон-Кихотами, борющимися с ветряными мельницами.

Против них и остального российского люда выступают враги, куда более цельные и с куда более определенными, четкими намерениями. В чем их цельность? Во-первых, они знают точно кто они такие, они имеют свои собственные интересы и игнорируют чужие. Кто эти другие? Это другие народы, живущие рядом и внутри России. Они видят слабость русских, их неорганизованность, их современную идейную бесхребетность. Для них выпал исторический шанс возвысить свою культуру, свое влияние. И они им пользуются невзирая ни на какие «общегуманистические веления гражданской совести». Вся историческая борьба скатывается в настоящее время к примитивному дарвинизму: выживает сильнейший. Тех, кто более слаб, он уничтожает физически и беспощадно. Идет естественное движение истории — война: холодная, горячая, идеологическая. Неважно, какие средства или методы, главное — победа. В войне все средства хороши. Можно ли затормозить это движение, направить его в свою пользу? Для этого надо кое в чем разобраться, понять свое нынешнее положение в социально-историческом процессе, понять, что творится сейчас в голове у русских. То есть вернуться к вопросам идеи. Русской идеи.

Проблема русской идеи заключается в том, что нынешние публицисты, мыслители, ученые пишут о России, пытаясь на основе сложных архивных документов и заумных теорий, доказать историческую правоту России в мировой культуре и цивилизации, отстоять у других место на значимость и может даже на величие. Переполненный научностью язык этих книг непонятен тем, к кому они обращены — к большинству современного российского общества. Поэтому, порой разочаровавшись, эти писатели обвиняют в глупости и равнодушии свой народ. На самом деле они не понимают одной простой вещи — мир изменился навсегда. Прошлое уже ничего не подтвердит и не утвердит в настоящем.

Ничего не нужно никому доказывать и подробно объяснять, тем более своему народу. Национальная идея — это манифест, а не учебное пособие по гуманитарным дисциплинам. Она и не книга жалоб на кого-либо и что-либо. Если и возвращаться к прошлому, то полезнее вернуться к истокам русской мысли, а не путаться в кутерьме исторических событий, их следствий и причин.

У русской идейной философии, как известно два вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Надо применить их к нашему времени и рассмотреть их позитивно и прагматично. На эти вопросы не следует искать ответов, иначе тут же все вернется к банальным историческим — «дураки и дороги». На них сразу нужно давать ответы. А это значит — не искать виновных, а называть виновных. Не думать, что с ними делать, а осуждать и наказывать. Ах! Это нескончаемая проблема России — «ненаказанные дураки» и «неверные дороги»! Здесь важно избежать извечного соблазна богоборчества, миссионерства, мученичества — избрать виновными себя. К сожалению, в нашей стране издревле приучали к аскетизму, а душе всегда хотелось пожить вволю — «засечь лошадку до смерти». Необходимо находить виновных у себя, но не в себе. Почему? Чтобы не продолжать доказывать свою невиновность и правоту перед каждым нагло тыкающим, осуждающим и карающим перстом. Пора бы прекратить перед всеми засранцами мира быть закланными агнцами, виновными в соответствии с басней И.А. Крылова: «ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать». Что касается вопроса «Что делать?», то ответ уже есть и он — прост: все «русское» требуется не объяснять, а внушать, также, как вдалбливается нынче антирусский либерализм или «рыночная экономика». Пусть внушаемое будет наполовину тем, что оно есть на самом деле, ведь все знают — «цель оправдывает средства». Перефразируя одного классика, нужно «учить, учить и еще раз учить».

Что есть русский вопрос? Может быть, это вопрос о том, кто мы такие — русские? Или, мы действительно русские, а может быть, и нет? Остаемся ли мы еще русскими или же утратили свои традиции и идентичность?

Все это схоластика, высосанная из пальца, интерпретация исторических фактов, просто спекуляция ими. Порой очень замысловатая и интересная. Сколько тайн и неясностей! Кто мы, откуда мы? Народу незачем бродить по этому туману исторических драм, сказок, фантазий. Глядя чистым взором на сегодняшний день, на себя в зеркало, отринув прочие выверты исторического чувства, можно прозреть физиологически и инстинктивно одну только простую мысль: нет никакого русского вопроса. Есть русский ответ: «Мы — русские». Вполне реально утратить свою культуру, свою землю, свои традиции, даже свой язык и память, но при этом ощущать инстинкт своего рода. В крайнем случае, если и этот «инстинкт» утрачен, о нас позаботятся наши враги. Они не дадут нам забыть, кто мы есть. Мы не они — они не мы, а не b, b не а — второй закон формальной логики.

Надо сначала понять для себя, что такое Россия сегодня. Попробуем.

«Все рушится, все плохо» — звучит со всех сторон общественного большинства. Это происходит, потому что у общества, а точнее, у нации — отобрали главную его опору — государство. Многие общественные и государственные институты существуют по инерции, в виде атавизма или реликта. Другие превратились в частные лавочки. Пора вернуть государство нации, иначе страна погибнет.

Содержание русской идеи заключается в том, что надо бороться, прежде всего, за интересы русского народа — это объективность сегодняшнего дня. По данным переписи и демографических исследований (к примеру: Фрадкин И. Что случилось со страной?// «Националь». — 2003. - № 1. — С. 46–49; там же: Жаров Д. Минус десять. — С. 34–35. Также см.: Всероссийская перепись населения.//Вокруг света. — 2004. — май. — С. 105–108) все крупные народы РФ, кроме славянских, увеличили свое народонаселение за последние 15 лет. У них положительная динамика рождаемости и в будущем. Для какого же тогда народа написаны все нынешние прогнозы по сокращению численности населения в РФ на 30–40 млн. человек в последующие 30–60 лет, которые выдвигаются Международным банком «развития» и другими западными и отечественными социологическими институтами? Выбор очевиден — смерть косит в основном русских: у русских и низкая рождаемость, и высокая смертность, и социальная неустроенность (большинство бедных — русские), и социальные болезни — алкоголизм, наркомания, проституция, все виды деградации (криминал — болезнь не русских, а против русских) и пр. Все благодаря «заботам» «родного» государства и «любимого» правительства и их бесконечного «переходного периода» в последние 17 лет.

Главной жизненной необходимостью для русского народа становится биологическое выживание. Поэтому все попытки обвинить вымирающих русских в шовинизме, национализме, фашизме — безосновательны, особенно, со стороны тех, кто процветает в данный момент, плодится и размножается на русской земле. Все их обвинения в адрес русских просто кощунство, за ними просматриваются шкурные интересы, и «невидимая» рука помощи в деле вымирания (истребления) русского народа. На русских всем наплевать: и правозащитникам всех мастей, и нынешнему государству с его золотовалютным и стабилизационным фондами, и олигархам с их собственностью, и всей остальной «многонациональной России», которая стремится к парадоксальной формуле жизненного уклада РФ: «россияне» без русских и против русских. И этот курс уже определен властью, как неизменный.

Однако изменения происходят — медленно, но верно. Они незаметны, очень малы. Они могут фокусироваться всего лишь в сознании одного человека, одной личности. Всего лишь капля в человеческом море. Капля, ничтожная капля. Она падает вниз. Разбивается о твердь, и внизу понимают, что может начаться дождь. Даже если небо ясное. Капля, атом, частица, гречишное зернышко. Что сокрыто в невидимой бездне народных масс? Что заставляет самую невидимую энергию становиться самой разрушительной? Существует сила, которая создает цепную реакцию в социальном механизме общества, государства, нации. Это вера гречишного зерна. Она как чахоточный кашель заражает все вокруг, создавая критическую массу, пандемию народного негодования. Негодование за свою социальную болезнь, за свою обиду. Мало, что может контролировать эту силу. Так с этим сейчас обстоит дело в нашей стране. «Бывшие» и «чужие» научились хорошо считать деньги, блага. Свои деньги, свои блага. Но разучились считать людей и считаться с ними. Разучились считать и своих врагов. Они возомнили себя важными и большими, неприступными и незыблемыми, как большие горы. Забыли, что они всего лишь на всего жалкие люди. «Бывшие», а теперь они же «Господа» плюнули в колодец того источника, что дал им силу и власть, забыли про его смертоносную природу. «Чужие» же возомнили себя «хозяевами» там, где их считали друзьями, забыли своих многовековых врагов. А вот враги-то их не забыли. Враги не бумага, а живая и волевая биомасса. Силы, движущие историю, уже проснулись, грядет действительно большая борьба. Скоро выяснится на что способны в этой борьбе против настоящих врагов «бывшие» и «чужие».

Главное перестать быть кающимися, будучи при этом невинноосужденными (есть такой у нас парадокс). «Невинноосужденные» вызывают лишь презрение. И не просто презрение, а двойное презрение. Во-первых, они виновны, а во-вторых, они слабы. Они достойны не почитания как страстотерпцы, а плевков, хохота вслед и наказания. Людям все время пытаются внушить, что тот, кого осудили незаслуженно, тот хороший. Но, хороший по-настоящему только тот, кого никогда невинно, да и вообще не осуждали. Плохой тот, кто сделал «плохое» и поэтому виноват. Нечто среднее можно рассматривать либо как несчастный случай, либо как непредусмотрительность, либо как глупость. Если тебя обвинили за просто так, то уж лучше делом подтвердить, что это так и есть, а не оправдываться, и особенно не искать ошибок в себе самом, а доказать свою «вину», хотя бы и задним числом. Глядишь, за так просто и не обвинят больше. И смеяться не будут. Будут ненавидеть, но не смеяться, не радоваться, а бояться. А кого боятся и ненавидят, тот хотя бы знает за что.

Все это касается России. В ней всегда учили любить «невинно осужденных» и невинно убиенных, даже учили, что такими быть хорошо. Это вроде как святость. Святость раба и скотины. Лишь скотину можно гнать, лупить, забивать и еще любить ее за это. Россия сегодня во всем виновата. За все и перед всеми она должна отвечать. Каждому русскому могут сказать «ты во всем виноват»: «ты виноват за Советский Союз», «виноват за войну в Чечне», «виноват за Ленина и Сталина» и т. д. и т. п. Так говорят не только те, кто живет «где-то там далеко», но часто и всякие народцы, и людишки-приживалки. Они бьют эту «русскую скотину», ругают, а она их за это кормит. Возьмем, к примеру, Чечню: у вас есть дома автомат? Был когда-нибудь? Нужен он вам, чтобы жить и работать? Вы заставляли чеченцев брать его в руки?! Как же он у них оказался в руках?! Многие живут и работают, им, порой тяжело, но вот автомат им почему-то не нужен. Русским все поминают что-нибудь: то Кавказскую войну, то Сталина, то суверенитет. Но только наивный может заставить себя видеть в этом причину желания взять автомат в руки. Любая война влечет к себе многих ради легкой наживы и власти, а не созидательного труда. За криками «джихад» и потрясением автоматами просматривается лишь нежелание работать, заниматься созидательным трудом, а не какое-то там самосознание и самоопределение. За суверенитет и подлинную свободу борются веками. Подобных примеров очень много. Все враги России обвиняют ее ради своих интересов.

Может быть хватит быть виновной овцой безвозмездно, за просто так? Может пора и следует уже не доказывать свою невиновность и не вопить о покаянии? Полезнее для сильного доказать свою вину. Хотя бы и задним числом. Все равно уже виновны и осуждены. Да без прибытка. Докажем, что виновны, глядишь чего и обломится. Одним словом виновный в данном случае должен не подтверждать свою вину в покаяниях, а доказать ее. Так учит сила и воля.

«Переломный период» в истории России возложил все социальные издержки общества и государства в виде нищеты, бесправия, безработицы более чем на 1/3 всей нации. Положительные дивиденды от этого баланса достались лишь 2 % населения. По разрыву доходов между слоями населения можно подумать, что Россия находится в Африке. Многие миллионы людей живут менее чем на 2 доллара в день — это абсолютный показатель нищеты по меркам ООН. И это жизнь не полудиких, необразованных крестьян или туземцев. Среди маргиналов ученые, врачи, учителя, военные, работники культуры, да и крестьяне с рабочими. «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут», — таков «философский» вывод одного из 2 процентов. Но такой процесс невозможен без участия в нем государства и общества. Насколько верен и правомерен этот вывод с точки зрения государства. За последние 100 лет история страны дает немалое количество примеров столь расточительных растрат человеческих ресурсов. Насколько эти потери были оправданы — споры идут до сих пор, и далеко не в пользу тех, кто принимал роковые решения. Но пока что нынешний тезис еще не история. Не очень хочется, чтобы он стал историей, и попасть в списки вымерших. Хотя статистика уже определила число и параметры людей из этой бойни.

С позиции нынешнего государства и общества в свете дальнейшей исторической эволюции страны можно рассматривать два варианта развития событий и возможных решений: первый — уничтожить 30 миллионов ради остальных, или второй — уничтожить 3 миллиона ради остальных. Оба варианта имеют свои преимущества и недостатки. Что касается гуманизма, то в обоих случаях обществу и государству придется отказаться от гуманных правовых и философских теорий. Что собственно и происходит.

Итак, уничтожить 30 миллионов. Убить их напрямую, через репрессии, войны, геноцид — сложно. Может возникнуть много нестабильных, неконтролируемых ситуаций извне и внутри страны. К тому же полное бессилия российское общество не склонно к такой непримиримой жестокости. Сейчас процесс уничтожения идет с помощью методов тотальной люмпенизации, наркоторговли, обнищания, бесправия, потому что все эти намеренные программы можно списать на экономику, «кризис» и «трудное наследство прошлого». В Европе это поймут, ведь все же ради демократии и либерализма. Но этот процесс получается довольно длительным. Накормить такую «ораву» — 30 миллионов — дело сложное и тоже длительное.

Теперь, что касается 3 миллионов. Для России замочить их — это тьфу! И неважно, кто это: цари, интеллигенты, банкиры, олигархи, аристократы — всё мясо. Важно лишь, ради какой цели. Да, накормить 3 миллиона несложно и быстро, но и уничтожить вполне реально за год за два.

В принципе и те 30 миллионов приговоренных, и 3 миллиона земного эдема уже принесли пользу государству и обществу. Одни тем, что все вытерпели и еще стерпят, другие тем, что составили часть этого государства, как аппарата. Но ведь страна должна жить с перспективой? Если накормить 30 миллионов этих обездоленных, то они создадут новое поколение, обеспечат государство достаточными социальными ресурсами для решения исторических задач, противостояния трудностям. 3 миллиона не родят 30 миллионов. И те, кого они умножат — это едоки, а не труженики. Мать землица им чужда. А если война, то разбегутся по цивилизованным норам как крысы, и государство будет разрушено, общество порабощено. Либо Возрождение, либо конец — государству и обществу выбирать. Кто-то скажет, но ведь кроме 30 миллионов есть еще много миллионов. Да — но эти 30 миллионов более послушны и покладисты, готовы трудиться, и надо-то им немного — в два раза больше чем у них сейчас, чтобы не деградировать и обрести веру в будущее. А потребности 3 миллионов практически неограниченны. Захотят ли оставшиеся их удовлетворять? Врагов у России меньше не станет, а вот людей останется в 2 раза меньше. Трем миллионам все равно — они «граждане мира», а оставшимся не приговоренным следует подумать о том, что будет с ними…

У приговоренных тоже есть свой выбор. Если вас власть приговорила к вымиранию, то можно выбрать два пути: смерть в борьбе — это быстрый способ, или смерть от нищеты и рабства — это долгий способ. Оба могут быть мучительными. Но первый может помочь перевернуть все в обратную сторону и даже дает шанс выжить и победить. Второй — это лишь безысходность. Поэтому помните, приговоренные статистикой на вымирание, — вы не сами вымираете, вас уничтожают: не экономические законы, демография, социальные теории, алкоголизм, а такие же, как вы люди, которые решили, что они достойны жить, а вы — нет. Надо начинать принимать ответные решения.

Конечно, найдутся и те, кто спросят: возможен ли компромисс? Со стороны народа ответ таков: нам пока что не для чего жить, но мы не настолько хорошие люди, чтобы добровольно избавить, вас господа, от бренности нашего существования.

Что тогда нам, русским, остается понять исходя из нынешней социальной ситуации? Что для нас, для народа, для большинства, для русских сегодня тогда есть родина? То, что нам внушают как «родину» нынче — пошлое и затертое до сальных дыр понятие. Весь заржавевший бред о подвигах предков и священном долге, который вдалбливают в головы молодежи, остался в прошлом. «Прошлая родина» залежалась, подгнила и протухла. Но наша земля остается пока еще нашей. Наша Родина здесь и сегодня, а не вчера.

Родина — это не там, где ты родился, а там где ты чувствуешь себя хозяином. Родина — это не те, кто ей управляет, а те, кто ее сохраняет, бережет.

Тем, кто может попасть в новую войну глупо чтить заслуги тех, кто воевал до них. Новая война — новые заслуги. Заслуженные уже ничем не помогут.

Многие сегодня пытаются утрировать Россию — тот, кто в ней родился, не может и не должен себя утрировать.

Все что у России есть, у нее есть. Все чего нет у соседей России, у них нет, и не будет. Непонятно поэтому высокомерие ее соседей — то, чего им не хватает, может прийти к ним только с Россией. России и ее соседям делить нечего, кроме глупых амбиций, подогреваемых непомерной алчностью банды ублюдков и врагов.

Россия была главной, остается главной, и будет главной в своем регионе. Если этого не будет, то соседям, в общем-то, не на что будет рассчитывать. Их будущее печально — они не научились еще быть сильными.

У нас есть только наша земля, и слово «наша» — святое слово. Ее уже давно поганят враги. У врагов, как и у любой группы людей или народа нет лица, но есть имя. Не конкретное имя человека, но его самая главная сущность — его национальность. Иностранец ничего не может сделать плохого нашей земле своим созидательным трудом и проживанием на ней. Но если он захочет «наше» сделать «своим», то он становится страшным врагом. Он хочет иметь и быть не просто человеком, а господином.

У русских никто ничего нынче не просит. У них только требуют. Требуют, чтобы поставить на колени, не боясь, что сами падут ниц перед силой. А раз ничего не просят и не боятся, значит, не будут просить милосердия и пощады.

Вы не согласны с тем, что русские должны быть хозяевами своей страны, вы не хотите Возрождения Великой России, вам не нравится русский язык, русские обычаи, русский характер, вы не переносите и не терпите всего русского. Кто вы для русских в таком случае? У вас одно имя — «враг». Логично тогда спросить: почему вы тогда требуете, чтобы русские прислушивались к вам? Терпели вас?

Если можно не любить русских, значит можно не любить и не русских. Кто отделяет русских от себя, тот разрывает мир на противоположности. Путь к войне. Любовь там, где любят, уважение там, где уважают. Русские не поборники безответной любви и уважения. На нет и суда нет.

Все кто тысячу или сотни лет жил с нами и созидал во имя единого дела, не взирая на свою идентичность — наши братья.

Те же, кто злоупотребляет своей национальной исключительностью в частных и паразитических целях — враги: они гнушаются русского языка, кичатся местечковым клановым превосходством, презирают через спесь своих обычаев. Самые опасные из них лицемеры — те, кто улыбаются в лицо и поют «гуманную песенку дружбы», а в душе и делах вредят и сеют вражду и террор.

Русский для других народов России — старший брат, а не главный раб.

Трудно воспринимать без боли и уныния современное духовное состояние русского народа — бессилие, истощение, безнадежность, особенно в сравнении с духовным подъемом самосознания малых народов и диаспор современной России: они выглядят энергичными, цельными, сплоченными в отличие от разрозненного русского общества. Но не стоит забывать какие исторические бури выпали на долю русских в последние сто лет — сказывается пассионарная усталость. Однако важно понимать, что, несмотря на веру в традицию и живые природные инстинкты, нацменам в их экспансии еще только предстоит пройти все испытания, все невзгоды большой политики, все пороки большой экономики, большого города, все разрушительные процессы традиционного общества при переходе в индустриальное и постиндустриальное. Самое сложное русские люди уже пережили, накопили огромный опыт цивилизации, особенно экстремальный. Сейчас слабость русских в значительной степени помогает всем чуждым экспансивным силам, но им необходимо осознать, что нынешняя слабость русского народа, это их завтрашняя слабость. Русская земля — суровая земля. Пока русские держат на себе всю эту суровость и тяжесть. Русским предстоит переоценить свой опыт и свою жизнь, определиться, кто им друг, и кто враг. Это необходимые решения и события переломной эпохи. Кризис либо убивает, либо организм народа найдет скрытые резервы для восстановления и борьбы. Это трудный путь. Но и врагам России не позавидуешь — они обязательно будут побеждены. Так свидетельствует историческая русская суровость и правда. Летопись гласит, что Россия много раз была разрушена, но возрождалась как птица Феникс. В этом горниле растворилось бессчетное число народов и врагов русских, а русские все еще живы. Их сто с лишним миллионов — больше, чем население любой европейской страны. Русским предрекают сокращение народонаселения и вымирание по экономическим причинам. Но и для процветающей Европы прогнозы тоже не слишком радужные. Пора Европе и ее народам и правительствам взвесить мир, в котором они существуют: на одних весах будет Европа, на других Азия. А весы — это Россия. Необходима солидарность, а не взаимное пожирание европейцев (а русские тоже европейцы) друг друга.

Русские вымирают? Это очевидно, но не так уж фатально, особенно в сравнении с автохтонным населением Старой Европы. В самой России их живет более 100 миллионов. Даже если геноцидные прогнозы в отношении России и сбудутся, то и в 2050 г. страна останется в двадцатке самых многонаселенных стран мира (Браун Л. Шестнадцать последствий роста населения Земли//Мир нашего завтра: Антология современной классической прогностики. — М.: Изд-во Эксмо, 2003. — С. 429–430). Приличную часть населения бывших советских республик также составляют русские. Там численность порой доходит до 30–40 % от всего населения. Их никак нельзя подвести под определение «меньшинства». Нелепо четверть или треть населения называть «национальным меньшинством», особенно в историческом и геополитическом ракурсе этих территорий. К тому же русские, украинцы и белорусы генетически — один народ. Среди них существуют лишь малозначительные культурные различия. Француз из Нормандии отличается от француза из Гаскони в большей степени по всем этно-культурным признакам, чем, скажем, украинец от казака из южнорусских степей: при этом следует учесть, что они граждане разных государств. Таким образом, количество русских приближается к 130 млн. человек, а с украинцами и белорусами до 170–180 млн. Угроза вымирания, конечно же, существует. Она реальна, если не бороться за свой народ с антинародным курсом правительства и происками внешних и внутренних врагов. Но факт остается фактом: ни одна отдельно взятая европейская страна не может похвастать таким количеством автохтонного населения как Россия.

Страна постепенно оправится от исторического шока. Включаются резервные биологические механизмы выживания и воспроизводства. «Переломный период» еще долго будет довлеть тяжким игом своих издержек над народом. Но механизм возрождения уже заработал. Скоро проявится политическая и нравственная воля нации. Русская национальная идея готовится к новому витку истории, к новой эпохе человечества.

Помешают ли нам какие-то наши особенности характера на этом пути? Да, русским людям, многим, порой не хватает «деловитости». Однако связано это не с леностью или там с алкоголизмом и прочими грехами, которыми нас наделяют наши «добрые соседи» веками. Деловитость русского человека умаляется в первую очередь внутренним душевным богатством, которое не всегда выражается какими-либо высокими культурными идеалами и образованием, хотя этого мусора в головах русского обывателя хоть отбавляй. Оно выражается умением сочувствовать всему окружающему миру и себе. Именно эта изначальная языческая чувственность по отношению к природе и драме человеческого существования, наивная первозданная любовь к ближнему составляет душевное богатство русского человека. Он всех оправдывает, всех прощает. Но горе тому, кто взрастит в его душе гроздья гнева и бунта. Русский бунт подобен весеннему половодью русских рек. Где же здесь, да и откуда найдется место для пресловутой западной деловитости и рациональности посреди этой бушующей внутри русских Илиаде? Им еще предстоит захватить свою Трою. Помни, русский, за кем-то стоят миллионы банкнот, за тобой миллионы твоих предков.

Надо сказать несколько слов, важных слов о роли русской женщины для нации. Сегодня русские женщины остались единственным жизнедеятельным социальным резервом русского народа. Их исключительная историческая роль для нынешней России — осознать, что лишь они способны спасти русский народ и Россию. Русские женщины самые красивые и самые лучшие — они достойны лучшего. Но одно следует понять русским женщинам, что за лучшим не стоит гнаться, как за призраком идеалов ложных ценностей, чтобы получить их. Это лучшее предстоит создать. Для этого у русских женщин есть все: красота, образование, трудолюбие, воля. Надо все эти достоинства направить на совершенствование русского мужчины, а не на ублажение прихотей чужих, ради куска хлеба, шмоток и похоти. Можно согласиться, что до сих пор существуют предрассудки мужского шовинизма, хотя и здесь следует различать, где чисто природная гармония отношений (мужик должен быть мужиком, а иначе, зачем он), а где чрезмерность. С русским мужчиной женщина имеет опасность оказаться в бытовом рабстве (зависимости), по «Домострою». Но эти предрассудки развиты в русском мужчине не больше, чем в любом другом, и чужие мужчины не гарантируют счастья и отсутствие произвола. У них лишь порой больший достаток, потому что они отобрали его у русских мужчин, а значит и у русских женщин. Это надо осознавать и понимать четко и ясно. Русским женщинам, как цивилизованно развитым, меньше свойственно рассматривать любовные отношения с позиций кровного родства, в отличие от нацменок. Поэтому они идут на смешанные браки и сожительство без брака. Казалось бы, что тут плохого, если есть взаимоуважение? Ничего — если бы русский народ не вымирал. В борьбе за существование, выживает тот, чьи первородные инстинкты оживают и обостряют чутье на внешние условия жизни. Поэтому русским женщинам необходимо понять, что кровное родство очень важно для сохранения народа. Русский мужчина сейчас пока слаб как ребенок, но разве мать поменяет своего ребенка на чужого или предпочтет хорошего, здорового, воспитанного, родному? Так делают только кукушки — бросают своих детей. Материнский инстинкт — инстинкт крови: он последняя опора России. Любите свое, русское.

Итак, не надо искать ответов на вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?». Народу необходимо сейчас не решать вопросы и проблемы. Народу надо решиться на поступок, имя которому «Я хочу жить». Это не ответ и не цель. Это императив животного инстинкта. Нужно его утвердить: «Мы здесь и так», никакого «сейчас», «тогда», «потом» — только «всегда».

Какова русская цель? Сохранить русский народ в активной фазе его цивилизационного существования. Все остальное — экономические, социальные, психологические предрассудки как с позиций русских, так и в отношении к ним. Русские должны занять свои места в этой стране. Что до остальных — пусть решают свои проблемы самостоятельно, не ссылаясь на ложную нравственность. Нравственность — закон для всех. Если не для всех, то ее не существует, есть только ограниченная обычаями и традициями мораль, в которой чужим нет места. Нам требуется не просто возрождение народа, а новое его рождение. Но сначала надо вспомнить себя, свое имя.

Не стоит кричать по каждому поводу «наше самое лучшее», лучше восхвалять — «наше самое русское». На каждом углу должно звучать «это — русское», каждый предмет в России необходимо наделять эпитетом «русский». «Русский лес», «Русское небо», «Русская земля», «Русская река» — пусть грохочет эхом по всей стране, невзирая на всех тех, кого коробит при этом красивом слове. В России — все русское. Можно назвать это «квасным патриотизмом». Конечно же, такое восхваление не решает проблем, но оно — возможность возродить веру в «русское» в душе народа.

Самая древняя и живучая русская традиция — считать себя русским. Несмотря ни на что. Самым главным определением для России должно вновь стать понятие — русский. Идеализм, скажете? Да. Только вера в себя может изменить нынешнюю серую безнадежную действительность.

России сегодня нужны армии идеалистов — людей, для которых реальность изменчива и мало очевидна в сопоставлении с их верой, волей, мечтами. Эти люди не сохраняют мир, они его меняют. Но нужны не добрые, гуманные идеалисты, а фанатичные и жестокие как к себе, так и к врагу. Требуются принципиальные, моральные идеалисты против пошлого и тривиального реализма.

Главное — не бороться с последствиями «переходного периода», а остановить всесокрушающее разрушительное «гибельное движение», создавшее эти последствия — гибельную волну, лавину обрушившеюся на Россию. Для этого требуется ответное разрушительное движение, способное безжалостно уничтожать и подавлять. Нужно отважиться на подобный акт.

Защищать интересы русского народа, бороться за него — сложное и святое дело. За него берутся немногие, за него преследуют. Все, кто тянет этот позорный «русский крест», обречены на презрение и казнь предателей и врагов. Но крест этот во Спасение — «не мир он несет, но меч». Вставать за Россию-матушку и за ее народ издревле было благородным делом. Не верьте тому, кто говорит, что это не так. Не быть попрошайкой, слизывающей брошенные вниз крохи, не быть отщепенцем и маргиналом, вызывающим жалость и презрение хозяев, не быть ублюдком истории. Бороться, отречься от навязываемого ярма падальщика общества, занять свое место, завоевать его, топтать сапогом вражьи рыла. Иди и будь народом.

20. Русский нигилин

…Русские оградили мир от нашествий с Востока, от злых гениев революций, от экспансии империализма, взяли на себя ношу тяжелого наследия Просвещения, затем испытали, вынесли и пресекли Великий Отказ этому Просвещению, и, наконец, спасли мир от ядерного коллапса, создав систему сдерживания. «Мы должны быть готовы физически, умственно и морально сбросить атомные бомбы на русские промышленные центры» (Д. Дуллитл) — кто бы сомневался! Но русские оградили себя и остальной мир от угроз, заплатив за все невиданную доселе за всю историю цену.

Стало ясно, что силой русских не взять. Поэтому сегодня нас «гуманно» умерщвляют изнутри, медленно: предательством, ограблением, моральным разложением, нищетой, бесправием… — всевозможными внутренними подонками. Нация к этому была не готова, мы проигрываем. Смерть так очевидна, так доступна, осязаема и банальна… Ей торгуют на каждом углу. Смерть нынче любит русских. Колоссальная депопуляция! Русский народ вымирает. И ему, поэтому может статься все равно, будет ли жизнь на Земле после него или нет.

Не так-то просто изничтожить народ, сумевший перестроиться в 1941 году за 3 месяца и остановить Блицкриг. Мудрость народа накапливается в его бессознательном по мере его развития и исторических коллизий. Чем больше испытаний, чем они страшнее, тем сильнее народ ищет выход, метод выживания. Он сегодня протестует бездетностью, вымиранием против социальной несправедливости и порабощения. Жизнь многих не пощадит, но те, кто останутся до конца русскими — будут сильны как никогда, они восстанут «аки птица Феникс» и по-новому создадут уклад русской жизни, новую историческую миссию.

Русские мало помалу уже оправляются от шока либерализма и капитализма. Постепенно они запрягают — готовятся к преодолению нового порабощения, уничтожения, адаптируются, вновь обретают свой голос.

Неужели человек, народ должны мириться с обреченностью этногенеза? С этим биологизмом? Поломать закономерности истории и биосферы! Грядет эпоха сверхнарода, неподвластного старому порядку эволюции. Солидарность вместо конкуренции, евгеника вместо размножения, жизненное освоение пространства вне Земли… «Из своей Народной души вы отыщете те вопросы, без ответа на которые не может существовать человечество будущего» (Р. Штайнер). Но до того грядет очищение и искупление цены.

России, чтобы господствовать ведь никуда и ни на кого нападать не надо — в этом ее уникальность, ее чудовищная мощь. Достаточно окончательно решить свои внутренние проблемы — уничтожить в себе «тварь дрожащую» и вовне «тварь угнетающую».

Европа всегда со страхом взирала на мощь, варварство, жестокость русского человека, обращенные на него самого, вовнутрь русским государством. Государство со всеми его примесями и прививками: варяжскими, монгольскими, византийскими, прусскими, марксистскими — клетка, которая сдерживает изначальную русскую первосилу — эту пьянящую кровавым весельем и пляшущую в дионисийском угаре вероломную необузданность. Европа чуяла этот ужас, затаенный рык русского зверя и всегда клеймила его, уговаривала быть ничтожеством, делала все самое античеловечное, чтобы «русское» не вырвалось из своих грандиозных пределов и не подчинило мир своему укладу. Русские потому и оставались так злы к себе, что мир их отвергал. Ему они раболепным почитанием пытались доказать свою доброту. Какая ошибка! Чудовищное заблуждение!

«Просвещенному» миру надо предъявить то, что мы для него есть — обратить на него свою исконную безжалостность, беспощадность и вероломство. Растоптать его за его страх и презрение, за все учиненные русскому человеку обиды. Заставить его покаяться, умыть его собственной желчью.

Угнетенное человечество уже не раз избавлялось от узурпаторов и власть предержащих. Пришло время ему вновь содрогнуться и исторгнуть из себя заразу собственников и богатых, всех алчущих. Их гибель для общества гораздо выгоднее их жизни и денег. Самое рациональное решение, рожденное русской мыслью: разрушить буржуазную цивилизацию — зарубить эту старуху процентщицу.

Есть сила, способная заставить старый мир сказать свое «Да». Есть сила, которая может поставить его на колени, содрогаться в ужасе. И мы предъявим ее этому миру: «…точно издали доносится какой-то зловещий, угрожающий шум, словно где-то испытывают новое взрывчатое вещество, некий духовный динамит, быть может, новооткрытый русский нигилин…» (Ф. Ницше).

Старый мир на пороге своего кризиса — гниющая тьма уже охает и вздыхает о своем «конце истории». Как только закончится гегемония нравственности развитых стран, все те силы, что она сдерживает на задворках жизни, очнутся и ударят по тому злу, что прикрывала эта гегемония. Все, что она оболгала и унизила — эта западная нравственность — станет вновь добром и здоровьем для народов. Мы ждем крушения. Мы ждем, когда гордыня этой нравственности источит алчностью и глупым самодовольством свою подлинную гордость. Мы ждем, когда свершится правосудие, когда смерть будет искоренять зло. Когда праведный гнев, насилие, ярость дадут освобождение забитому, задохшемуся от затхлости чужой нравственности духу. Вы знаете, кто вы, вы знаете, что заслужили возмездие.

Мы будем менять действительность в соответствии со своим пониманием этой жизни. Нам все равно как: правильно или неправильно. Так как мы живем сейчас жить нельзя. Нам плевать, сколько человеческого мяса будет пропущено через мясорубку наших идей. «Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут». Пусть! Пусть вымрут, но так, чтобы мир навечно запомнил русских! За 30 миллионов взять 300! Не хотим рая на Земле, хотим чистилища! Мы изведем всех до последнего гада и мучителя русских людей. Найдем вас везде. Нигде не укроетесь! Ваши муки будут чудовищны. Вы возопиете о смерти, как об избавлении! Война так война! До последнего! «Мы за ценой не постоим»!

Падут еще миллионы, но миллионы объединятся и нанесут ответный удар. Такой же беспощадный, вероломный и всеразрушающий — оружием врага, его же коварством. Мы будем обрекать целыми народами. Мы испепелим цивилизации до руин. Ради спасения нации и справедливости можно пойти не только самому на Голгофу, но и отправить туда миллионы своих врагов.

Справедливость русская, требует Страшного суда для всех. И такое равенство возможно: «единственное равенство, которое имеет для нас значение, единственное, которое нам доступно, — это равенство в аду» (Сиоран). Приходит время и русским воздать дань всаднице на бледном коне, принести ей дары, оказать почести — испробовать ее силу на других.

Кто кроме русского человека способен вывести мир из его тупиков, освободить его от них? Русская каленая бестия готовится очистить мир от заспанного утилитарного западного Догвилля! Хватит Европе спать. Ей пора гореть! И не надо бояться гореть!

21. Экономизм

Начиная с ХIХ века и по сегодняшний день экономические теории стали доминирующей мировой идеологией, своеобразной религией экономики. Жрецы этой религии — всякого рода экономисты берутся утверждать, что экономика — это главное явление человеческой жизни, которая проникает во все ее сферы и решает все ее проблемы. Поэтому экономическая наука «имеет право» вмешиваться во все жизненные реалии человека: объяснять и решать их, давать на все советы, и быть непререкаемой истиной. «Все решает экономика» — Да. Но, например, если человек — нищий, то, что она тогда решает? Просто определяет его статус в экономической системе? Чем тогда экономика лучше средневековой инквизиции? Объясняет причины этой нищеты. Любая цыганка, хиромант или астролог объяснят эти причины своим способом не менее веско, обоснованно и убедительно, и будут правы. А возможно даже помогут решить человеку его проблемы дельным советом.

А как насчет таких негативных явлений, как наркобизнес, алкоголь, табак, азартные игры, войны, геноцид, проституция и пр.? Если предположить, что эти феномены имеют неэкономическую природу, то монополия экономических знаний рушится. Значит, экономика решает не все. Если же за этим злом стоит экономика, то в какой степени экономисты всех мастей отвечают за эти негативные издержки «всеобщей кормилицы»? Они обычно открещиваются от этих явлений как не имеющих никакого отношения к «истинной, великой науке — экономике». То есть они говорят примерно следующее: «Это всего лишь бизнес, и к экономике это не имеет никакого отношения». Парадоксально и смешно.

А может у экономики есть особый раздел знаний, как у любой религии, своеобразное «служение дьяволу»? Может у экономики есть свой «дьявол», который учит грабить, делать людей нищими, безработными, торговать людьми, детьми, устраивать войны? За всем этим стоит желание экономики господствовать, свои недостатки экономика превращает в достоинства. Главное для нее — деньги. Ради этого «золотого тельца» экономика уничтожила экологию земли и теперь просто убивает людей. Экономисты же объясняют, что это все от неразумности и недоразвитости общества, хотя ранее провозглашали индустрию как величайшее благо и прогресс сверхразвитого общества. Где кончается ложь жрецов экономики? Экономические прогнозы не более точны и вразумительны, и, чаще, даже более ложны, чем климатические, и более преднамеренные, чем астрологические. Из экономических теорий выросла такая идеология господства как империализм, которая уничтожила миллионы людей. Но виноваты почему-то не экономисты, а кайзер, фюрер, вождь народов и прочие «параноидальные садомазохисты». Экономисты возмутятся: «Конечно же, экономическая наука не имеет никакого отношения к таким уродливым явлениям человеческой действительности как фашизм, нацизм, антисемитизм, большевизм, коммунизм!». Последний «изм», кстати, возник как экономическая теория. Разве эти идеологии и практики не имеют под собой экономических причин, и не являются просто реакцией на идеологию империализма, попыткой человеческих сообществ избавиться от оков шовинистических экономических теорий, так же как от догматов религии? Всех еретиков экономика наказала, уничтожила и осудила. Сама же она чиста, потому что объективна, потому что она — наука. Главная наука для человека. Экономические реалии пытаются подменить собой жизненные. «Экономика — это жизнь, это синонимы, это одно и тоже». Все бы так, если бы какие-то «психологические барьеры» не решали судьбу котировок акций на бирже.

На самом деле у экономики много конкурентов в сфере объяснения жизни и решения жизненных проблем человечества: антропология, геополитика, социология, психология, философия — все это науки, которые пытаются, также как и экономика «решать все», и все они обладают довольно стройной и логичной структурой, чтобы это делать. А экономика для них всего лишь часть от целого, не самая главная. В конце концов, есть еще и религия. Исламский фундаментализм, например, успешно противостоит в сознании своих адептов последнему детищу экономической науки — глобализму.

Глобализм — это новая сказка о земном рае от господ экономистов-капиталистов. Именно проповедники капитализма считают, что все проблемы можно решить экономическим путем, что политика — это сконцентрированная экономика, что война это продолжение политики другими средствами — на первый взгляд не экономическими. Хотя самым здравым экономистам давно известно, что война — лучший бизнес. Да и вообще жрецы от экономики не так наивны в своих убеждениях и решениях. Эти пройдохи инициировали создание системы образования, которая учит всему чему угодно, только не экономике. Экономика — главная наука, для избранных. Но кто-то должен и хлебушек выращивать, и за станком стоять, и лечить, и развлекать и т. д. Все это и есть экономика. Она также разнообразна по деятельности, как и католическая миссия — всем найдется дело и место. Хотя логичным было бы всех учить экономике, всех делать банкирами — ведь это же самый правильный способ зарабатывать деньги. Простой банковский служащий получает больше, чем, скажем, простой учитель, хотя учатся они одинаковый срок. При подобных аналогиях делаются ссылки на способности и разнообразие интересов людей, что, в общем-то к экономике отношения не имеет. Таким образом, экономика изначально лицемерна по отношению к своим участникам. Если что не так, то это всего лишь жизнь виновата. Но ведь экономика и жизнь это одно и тоже по понятиям жрецов-экономистов.

Все это происходит из-за смешения и извращения жизненных реалий и их принципов. Экономика — это не жизнь. Она не делает воздух, не лечит болезни, не заставляет людей любить. Она — часть жизни и не всегда самая важная. Существует много примеров того, как очень обеспеченные люди кончают жизнь самоубийством по совсем неэкономическим причинам, а многие находят смысл жизни в таких сферах, которые не имеют с экономикой ничего общего.

Экономика важна для людей — глупо это оспаривать. Она — изобретение человека, как и другие. Медицина нужна не для того, чтобы зарабатывать на ней деньги для экономики, а, наоборот, экономические схемы деятельности необходимы медицине, чтобы эффективнее лечить людей. Статистика экономики — это не часть экономики, а часть статистики, которая решает уйму задач. Заводы должны строиться не для того, чтобы загрязнять окружающую среду, а улучшать жизнь человека. Человек работает не для того, чтобы зарабатывать деньги, а для того, чтобы жить полнокровной жизнью. Вот здравый смысл и подход, с которого следует начинать думать об экономике и наделять затем ее уже волшебными свойствами. По заслугам.

То есть не следует верить в экономику, только потому, что огромное количество предметов и явлений назвали экономическими. Экономика довлеет над всеми сферами человеческой жизни — так ли это на самом деле?

Сила тяжести — есть сила тяжести, и она не имеет к экономике никакого отношения. Биологическая эволюция видов знала времена, когда экономика вообще не существовала. То есть экономика как явление — временное и имеет очень короткую историю в геологическом масштабе. Никакая экономика не могла заставить появиться науку. Ее двигал разум, а не экономика. Еще недавно большинство жителей планеты сильнее верили в богов, чем в экономические законы: для людей важнее была духовность и отношения с природой.

Да и сама экономика представляет в плане какого-либо становления довольно размытый процесс. В данном случае на экономические процессы сильно влияют психологические факторы ее участников и теория вероятности. Экономика не такая уж всеобъемлющая область бытия: ее нет ни в Арктике, не в Антарктиде, ни в еще многих глухих уголках Земли, ни на Марсе. Вполне вероятно, что через много столетий экономика и ее законы станут лишь небольшой и даже малозаметной сферой для деятельности человека, как сейчас, например, разведение лошадей, кузнечное дело, строительство парусников. Поэтому надо верить в то, что предвечно установлено: в землю, в жизнь, в Творение, в память, в человека.

Проблема экономики не как в явлении, а как в религии — экономизме. Он давит человека больше как религия, чем как объективность.

Как это было уже доказано и ранее — экономика начинается не с производства или обмена, ее ключевое начало — эксплуатация. Ее основная мораль: мораль господ и рабов. Ее существование зависит от вечной, жалкой борьбы человека за кусок хлеба, за свое место под солнцем. Экономика не решает проблем человечества, она их эксплуатирует и порождает новые. Все кто спасал людей от бед, делали это из необходимости и гуманизма, а не из экономической конъюнктуры. Экономическая конъюнктура движет людей в обратном направлении — дегуманизации. Развитие экономики не только созидало, но и разрушало: были отравлены вода, земля, воздух, уничтожены бесчисленные традиции и культуры ради универсального, но часто недостижимого для большинства счастья. Для большинства жителей планеты экономический достаток лишь иллюзия, придуманная сказка, данная как дешевые стеклянные бусы в обмен за смерть духовного золота их культур. Баночка «колы» не утолит жажду как родник живой культуры и традиции, да и реальную тоже. Человечество должно стремиться к большему, чем к порочному кругу экономических зависимостей: например, к сверхчеловеку, к Космосу, к Богу. Экономика — средство, а не цель.

Диалектика же экономического рабства примитивна. Кто устанавливает цену — господин, остальные рабы — им назначают цену.

Для экономических жрецов понятие совесть и грех не существуют. Есть лишь «объективные» экономические законы. Но по большей части с законами экономики поступают тоже «по-экономически»: что более выгодно, то и объективно.

К примеру, финансовое благосостояние таких рентабельных и малозатратных форм бизнеса как игорный бизнес, производство алкоголя и табака, пенсионное страхование и пр. основывается на том, что большинство его участников, клиентов проигрывает.

Благотворительностью можно обмануть лишь обессиленных. Они готовы обманываться, смиряться и даже радоваться любым подачкам, только бы их жизнь немного стала легче той беспросветности, убожества, в которую их законопатили господа-благотворители, меценаты. Тех же, кто борется, не обманешь — господа должны вернуть все, что присвоили по произволу. Надо делиться не по принципу Насреддина «меня с коровами десять, и вас с коровой десять», а по-христиански «если есть у тебя два платья, одно отдай», иначе говоря, отдай не десятину, а половину. Господа спросят: «А почему надо вообще что-то отдавать?». Ничего не надо отдавать, только потом не следует взывать к справедливости, к помощи общества, к народу, если кто-то будет отбирать. Дело МБХ — красноречивый пример этому. Раз можно взять по произволу — значит, можно и отобрать: это по-честному, это закон экономики.

Порочная логика экономизма такова: «все зависит от экономики, но экономика сейчас в глубоком кризисе, ее надо восстанавливать, поднимать и развивать, вот тогда…» — Что от нее зависит?

Может современная экономика западных стран решить демографическую проблему? — Нет. Значит, экономика ее вообще не решает и не может решить. Рождаемость процветает сегодня там, где экономика находится в зачаточном состоянии. Что вообще тогда решает экономика?

Экономика, откладывающая на «черный день»: все эти «резервы», «стабфонды» — это звучит, как из области «бабушкиных рецептов» по сохранению наличных средств. Этакое обывательское «про запас», «заначка». Что так правильно делать и подобное в рамках «здравого смысла» обществу объясняют профессиональные экономисты и политики, за плечами которых научные знания, а не «горьковские» университеты. Столь наивное представление про «черный день» разъясняется на примерах недавнего «дефолта» или нынешним «финансовым кризисом». Хотя первый, по сути, был не внезапным экономическим кризисом, а спланированным экономическим преступлением — пирамидой ГКО. За это преступление не был наказан ни один человек, потому что его совершило само государство и правительство. Таким образом, получается, что «черный день» возможен, если правительство вновь захочет совершить преступление. Вот поэтому оно и изымает огромные деньжищи из бюджета в золотовалютный и стабилизационный фонды. Этих денег уже нет в стране — они лежат под проценты в зарубежных банках. После такого колоссального вывоза капитала правительство еще уговаривает бизнесменов не вывозить его. Все знают, что случилось с золотым запасом СССР — его украли. Никто и за это тоже не ответил перед законом. Нынешнее изъятие гигантских доходных средств из экономики уже наполовину воровство. Ими распорядится кучка людей в своих интересах, и эти деньги лишь номинально значатся как государственные. Вполне вероятно, что их вбухают в нереальные подставные проекты и спишут по типу «долгостроя», потому что эти средства на данный момент вне поля деятельности Минфина и реального бюджета страны, не контролируются его расходной частью — «бог дает денежку в карман, а черт — дырочку».

Экономика России «привязана» то к доллару, то к «нефти». На самом деле она привязана к частным интересам олигархов и монополий. Это уже понятно всем. Непонятно же, что со всем этим делать. С позиций социума, социального принципа, в общих чертах проблемы экономизма можно разрешить следующим образом.

«Священные коровы» экономистов — банки, огромные состояния, собственность — необходимо исследовать на предмет «обоснованности прибыли» в сопоставлении с государственным бюджетом и прибылью/доходами населения, общества. На основании какого экономического закона формируются кредитные ставки и проценты банков? Насколько они обоснованы в отношении выплат клиентам и прибылью самих банков? Каким образом в кабалу банков попадают целые государства, миллионы людей — это естественное стечение обстоятельств или политика банков? Как вообще может человек заработать миллионы и миллиарды за короткий срок, если ему не «помогают» кризисы и войны, то есть горе миллионов и миллиардов людей? Чем обосновывается прибавочная стоимость: экономическим законом или человеческой жадностью (психологией)? Благодаря каким экономическим законам возникает крупная частная собственность, и в какой мере она легитимна?

[По моему невежественному мнению, навскидку, человек не может зарабатывать больше чем все те люди, которые на него работают. Если его доход в два и более раза превышает доходы его работников, значит, он их обворовывает (доход может быть меньше, равным, чуть больше). Они создавали эту прибыль, работая вместе, и, хотя на главе бизнеса огромная ответственность за него, она не выше чем совокупная ответственность всех его работников. К тому же не следует забывать, что за бизнесменом еще числится «священное» право собственности — поэтому он имеет вдвое: прибыль и собственность.].

Социуму пора предъявить экономике свой счет. Пришло время посчитать все по-честному в интересах общества.

Должна быть утверждена новая ответственность. Современные богатые и сверхбогатые люди считают достаточным лишь уплату налогов со своей прибыли. В виде благостной доброй воли многие из них избрали для себя роль благородных и добросердечных меценатов и благотворителей, жертвуя толику своих огромных прибылей на социальные нужды, которые в большой мере они вместе с государством и производили. И за все это их осыпают безмерной благодарностью. Но многие не заслужили ее, хотя есть и вполне бескорыстные богатые, если к богатым вообще применимо такое определение.

Современное демократическое общество и либерализм, в общем, пошли на компромисс (что с либерализмом происходит постоянно) со всеми финансовыми тиранами общества.

Уже христианство в самом начале требовало от богатых делиться во искупление грехов.

Антиклерикальная идеология Ренессанса возродила меценатство, а позднее в Новое Время богатые с «доброго совета» Мальтуса и А. Смита взяли на себя почин альтруизма и благотворительности: «Одно из полезнейших действий благотворительности заключается в ее полезном влиянии на самого благотворителя. Гораздо приятнее делать добро, чем получать его» (Т. Мальтус). И можно отметить то, что многие деньги на благотворительность принесли пользу обществу. То есть подобный социальный процесс — позитивен. Его недостаток заключается в том, что он был стихийным, и зависел в целом от «доброй воли» богатых людей, в то время как их «злая воля» на протяжении всей классовой борьбы была перманентной. В конце концов, все пришло к негласному соглашению о том, что государство берет на себя всю социальную ответственность, а также в частном порядке, благотворительность будет сглаживать социальные противоречия.

Современная социальная политика развитых стран требует от экономики и бизнеса брать на себя реализацию крупных социальных проектов. Это связано, прежде всего, с повышением квалификации и наукоемкости социальных ресурсов. То есть экономике для роста нужны здоровые и образованные кадры. Стандартные государственные решения здесь уже не годятся. Постепенно многие образовательные, культурные, медицинские благотворительные проекты становятся сферой инвестиций в людей, и, в конечном счете, бизнесом. В целом это направление в виде «некоммерческих» фондов типа фонда Форда или Сороса — правильное. Но оно заинтересовано в экономической отдаче и возврате вложений. А это в какой-то степени тоже эксплуатация, «злая воля»: еще множество людей остается за бортом жизни.

В данной ситуации прогрессивные силы развития — люди, которые выбивали из буржуазного государства и элиты права для простых граждан и делали общество более социальным — должны переходить к следующему этапу в построении более справедливого общества. Обществу и государству следует вторгнуться в сферу частного интереса, то есть в сферу использования богатыми людьми своей прибыли. Богатство и методы его использования должны стать объектом всеобщей дискуссии и общественного мнения. Цель — сформировать новый государственный и социальный интерес в отношении этики богатства: «Плохо быть богатым в бедной стране». За бедность обязаны отвечать все, кто является ее причиной: и государство, и богатые, и сами бедные. Но бедным необходима надежда, чтобы не опуститься. Вот поэтому и нужен такой социальный проект: богатый человек должен тратить не только на себя и свою семью, но и на общество, и не только в виде налогов государству, но и напрямую в общество. Это будет вменяться ему как необходимая обязанность и ответственность, а также как моральная ценность всего общества. Роскошь и неадекватная растрата богатства будут не только осуждаться обществом, но также будет нетерпимой, вызывать социальный протест. И даже преследоваться государством.

Потому что богатство — не только великий труд, великий риск, а порой и великое преступление, но и великая удача. Любая статистика, любая теория вероятности, да и просто жизненный опыт показывают, что далеко не всякому выпадает шанс стать богатым. К бизнесу вообще способно лишь 7-10 % людей в обществе, а остальным что делать? И вообще подобная социальная ответственность по трате своей прибыли перед обществом идет на благо самим богатым. Их будет еще больше защищать государство, так как они снимут с него часть бремени за общество. Общество будет их ценить, потому что их удача и достижения будут общими. В конце концов, богатство перестанет быть постоянным моральным упреком и фетишем социальной борьбы, а богатые обретут возможность стать примером для будущих поколений и обретут не внешний, но духовный, подлинный аристократический лоск и достоинство.

Сверхроскошь легитимна лишь, если обеспечивает достаток большинства.

А самое главное не верьте главной заповеди экономизма: «Деньги решают все»!

Люди решают все!

22. Капитализм и социальный принцип

Что из себя представляет классическая схема развития способа производства? Рождение нового способа производства характеризуется, в первую очередь, технологическим толчком. Как следствие идет становление новых основных отраслей производства. Далее возникает потребительское или товарное производство. Затем ведется развитие товарного оборота. В завершение этот процесс вырождается в технологическое развитие потребительского вкуса. И, наконец, способ производства останавливает свое развитие на сохранении стабильности отраслей производства и товарообмена. Здесь социальное развитие носит характер технологического достижения общества, необходимого для развития экономики. Но означает ли это непременно социальное преобразование общества? Далеко не всегда. Социальный принцип не во всем зависит от роста производительных сил.

Капитализм не всегда означал отмену рабства. Например, в США рабство отменили лишь в 1861 году, во многих латиноамериканских странах оно отменялось в течение ХХ века.

В Европе крепостное право было отменено еще при феодальном строе — и это не обязательно было предвестником перехода к капиталистическим отношениям. Скорее капитализм сам старался навязать свое новое мануфактурное рабство. «И для рабовладельческого строя, и для феодализма, и для капитализма характерно то, что средства производства принадлежат не всему обществу, а частным собственникам. Общей чертой рабовладельческой, феодальной и капиталистической формаций является деление общества на антагонистические классы — эксплуататоров и эксплуатируемых» (Э. Брегель).

В России процесс раскрепощения затянулся чрезмерно — народ заслужил «волю», но не получил ее, генетическая память пронесла это унижение от правящего класса и позже не пощадила обидчиков.

Капитализм был настолько неорганичным с Россией, что народ пошел на собственное безумие против империалистического безумия, чтобы свергнуть этот порядок вместе со всем остальным угнетением монархии, клерикалов и капитала.

Неорганичен с нашим народом и сегодняшний капитализм. Все его противоречия слишком напряжены, и уже ждут сурового (кровавого) разрешения.

Суть буржуазных революций заключалась не в освобождении человека от рабства феодализма, а в освобождении от старых форм экономической жизни, ради доминирования новых. То есть революция буржуазии извратила ценность свободы в свою выгоду. Новая формация не крестьян освобождала, а освобождалась от крестьян. Они мешали реализовать «священное» либеральное право — право капиталистической, частной собственности. Их просто сгоняли с земли и загоняли в новое рабство мануфактуры.

«Финансовый капитал несет с собой не свободу, а гнет, политическую реакцию во всех отношениях» (Э. Брегель). Один из основных его принципов экономической власти заключается не просто в обладании огромными денежными массами, а в наличии огромной армии должников. В соответствии с ним работают все центры экономической власти — банки, казначейства и т. д. До капитализма же «ростовщичество всегда считалось у народов европейской цивилизации самым низким делом» (Д.С. Лихачев «Русская культура»).

Бесправие — одна из форм порабощения при капиталистической формации общества. Бесправие — рабство для свободных. Экономическое рабство в современном мире выглядит так: если человеку платят достаточно для того, чтобы иметь собственное жилье (хотя бы в перспективе), содержать семью (хотя бы детей), не нуждаться в продуктах питания, одежде, простом досуге, туризме, то этот человек свободный. Если человеку удается лишь кое-как обеспечивать свое личное существование, без перспектив на «нормальное будущее», то он является рабом.

«…Там, где мое, там мои условия… Либо ты — раб, либо — пошел вон» — изначальный принцип капиталистической системы отношений, ее тирании — нет личной зависимости, есть частная. «Призрак коммунизма» спросил уже однажды: «Почему это твое — твое?». Чем это закончилось для нашей страны можно не напоминать.

А поэтому необходима трансформация, переориентация экономики, ее производительных сил, созданных индустриальной эпохой, для осуществления социального принципа. Социальный принцип — подчинение экономики общенациональным интересам. Что необходимо для его реализации сегодня? Для начала нужна прогрессивная система налогообложения. И это вовсе не вызвано тем, что богатые «должны делиться», ради менее богатых — не будем пролетарскими пошляками. И богатые, и менее богатые, прежде всего, платят налоги государству. Но буржуазное государство, будь оно «демократическим» или нет, защищает в первую очередь интересы богатых. То есть действие государственных институтов направлено на протекцию имущества и прав экономической и административной элиты. Естественно, возникает вопрос, а почему общество, народ, работающий на крупный бизнес, должен еще и на равных оплачивать государственное обеспечение его прав? Таким образом, получается, что большинство старательно платит, а богатые злоупотребляют. Раз государство оберегает богатых, пусть они и оплачивают это в соответствии с уровнем государственной заботы. Нация дает государству и бизнесу людские ресурсы для армии и производства, притом, что основное имущество, а значит и прибыль, в руках самого государства, как самого крупного капиталиста, и экономической элиты. В таких условиях система налогообложения вообще выглядит как рабское ярмо для народа. Поэтому в плане налогов прогрессивное налогообложение — единственный способ сгладить социальные противоречия в современном государстве. Прогрессивное налогообложение — одно из важнейших условий трансформации экономики и воплощения социального принципа.

Аналитики, философы, социологи убеждают население России, что нынешнее экономическое развитие логично, закономерно и необходимо для страны. Все происходит в соответствии с учебниками столетней давности — дикий капитализм, стадия первоначального накопления капитала, установление частной собственности. «Иначе и быть не могло: было необходимо вас ограбить, господа россияне, отнять у вас все богатства, устроить вам дефолт, сделать вас нищими и бесправными. Это все нормальная эволюция развития общества, без этого никак нельзя. Еще потерпите, и вам понравится частная собственность, демократия, либерализм, если живы будете». Мол, необходимо пережить все «прелести» капитализма самим, не избегать негативного опыта, о котором все подробно написано, даже как его избежать. Именно так можно добиться удвоения ВВП, что является синонимом «счастья».

Как видим, для нынешнего российского капитализма понятие «народ» слишком неэкономическое, поэтому его так девальвировали. По нашей недавней истории можно сделать неутешительный вывод о том, что капитализм для России — традиционное зло…

Конечно же, «железный закон заработной платы» Лассаля, по которому зарплата всегда стремится к прожиточному минимуму, был признан ошибочным либеральными экономистами. Однако его ошибочность пришлось доказывать далеко не научными концепциями и вообще не экономическими мерами: профсоюзы, революции, забастовки. Пришлось урезонить богатых. И они «поняли», что, действительно (!), этот принцип ошибочный, предприняли некоторые меры для социализации экономики. Современным гражданам России стоит над этим подумать. Для многих из них этот «закон», хоть и ошибочный, но запредельно реальный и действенный.

И эта реальность создает уже вполне логичную симметричную реакцию на классовое противоречие. В случае обострения кризиса к олигархам будет неприменимо понятие справедливость в его обычном понимании. Ведь для них существует справедливость победителя и побежденного. Поэтому, если они проиграют, бессмысленно и даже опасно будет их жалеть. Они позже припомнят народу эту жалость, как оскорбление. Соответственно негуманно это делать по отношению к нации. Кому неведомо сочувствие, должен с радостью принимать свою погибельную участь. Горе и смерть в среде олигархов станут счастьем и свободой, маленьким шагом на пути социальных преобразований. Понимать их, входить в их ситуацию и даже сострадать им — нецелесообразно для того национального большинства, которое они угнетают и эксплуатируют. Такая жестокость — закономерное и объективное следствие нынешней буржуазной вакханалии. Мир должен принадлежать либо созидателям, либо разрушителям, но не тем, чья душа гниет заживо. Виноват будет не только виновный, но и те, кого он кормил за счет своей вины. Так может у нас разрешиться дилемма капитализма и социального принципа.

Поэтому пора задуматься о трансформации — социализации экономики, подчинении ее социальному принципу.

23. Миф о «рыночной экономике»

Современных жителей РФ пытаются приучить к западному мифу о «свободной рыночной экономике». Никто, правда, толком не может объяснить, что же такое, например, несвободная рыночная экономика или нерыночная экономика. Фальсификацию это понятие не выдерживает. Предположим, что несвободная экономика — это монополизм, а нерыночная — командно-административная или как ее еще называют — распределительная. Гражданам заявляют, что строится «свободная рыночная экономика», а всякие там «пережитки капитализма» — это трудности «переходного периода». Однако «локомотивами перемен» как были, так и остаются сырьевые монополии. Распределительный сектор как был, так и продолжает в лице государства и его агентств распределять громадные деньги. Только в отличие от советских времен, распределение в подавляющем большинстве случаев направлено на обслуживание частных и корпоративных интересов бизнес- и административной элиты, а не на решение общенациональных и социальных проблем. В данном случае уместно «согласиться» с буржуазными идеологами-экономистами: распределительная экономика превратилась в рыночную, даже «слишком рыночную». Но, к сожалению, не за счет созидательного и свободного предпринимательства, а за счет коррупции и беспощадной эксплуатации социального ресурса и его издержек. «В одной лишь России, по оценке исследования ЮНИСЕФ, в 1993 году последовало на полмиллиона смертей больше, чем обычно, в результате неолиберальных „реформ“, которые это исследование, в общем, поддерживает. Руководитель ведомства по социальной политике в России недавно дал оценку, согласно которой 26 % населения живет ниже прожиточного минимума, тогда как новые правители приобрели несметные богатства — опять-таки ситуация, весьма характерная для стран, зависящих от Запада» — свидетельствует о нынешней «рыночной экономике» Ноам Хомский в своей книге «Прибыль на людях». Вот чего стоит западная «рыночная свобода» для тех, кому она навязывается: за пределами Запада «свободная рыночная экономика» заканчивается, превращаясь в тиранию и геноцид целых наций.

Теперь, что касается «рыночного сектора» экономики и его так называемой «свободы» — он подчинен целому сонму навязанных правил, наставлений и «понятий» (а не договоренностей), как формальных, так и негласных, с которыми слово «свобода» ничего общего не имеет. Свободу человеку не дает никакая «рыночная экономика». Свободным он становится благодаря своей воле и провидению. Такой вывод хоть и не научный, но вполне здравый.

Бизнесмены хотят больше либерализма в экономике и меньше государства в ней. Их можно понять, но они ведь не занимаются социальными проблемами. Они занимаются бизнесом.

Толкователи и миссионеры от рыночной экономики противопоставляют ей командно-административную и монополистическую. С ними все понятно — это по теории не рыночная экономика. Теперь разберем разницу того, что провозглашается в рыночной экономике, и того, что воплощается в действительности. Нам же на самом деле под видом «рыночной» выдают спекулятивную экономику. Вот про ее негативные и антирыночные стороны предпочитают умалчивать, списывая все на «переходный период», делают вид, что такого вида экономики вообще не существует. Хотя Фурье описал ее еще лет 200 назад.

И рыночная, и спекулятивная экономики имеют много общего, и, прежде всего, либерализм в сфере торговли. Разница состоит в основных принципах и экономических установках. Принцип рыночной экономики — продать побольше. Она живет с оборота, на нее влияет потребительский спрос. Спекулятивная экономика стремится продать подороже, а не больше. Она живет за счет либерального ценообразования. На нее влияет не спрос, а дефицит потребностей — нужда, необходимость. Спекуляция становится проблемой для большей части трудящихся, простых граждан, госслужащих, которые во многом помогли предпринимателям добиться их экономических свобод. Взамен они получают не обещанную честность рыночной экономики, а сговор спекулянтов-предпринимателей, гнет цен, гнет нужды.

Другой принцип рыночной экономики — «покупатель всегда прав». Принцип спекулятивной экономики — «продавец всегда прав». Если в товар с повышенной ценой не вложен труд, а лишь налоги, права, конъюнктура (не товарный дефицит) — то цена на этот товар спекулятивная. Спекулятивная экономика — а именно она у нас нынче прикрывается мифом о «рыночной экономике» — ввергает многих в нищету, превращая диктат цен в экономическую тиранию со стороны всех, кто устанавливает цены. Это и торговый капитал, и финансовый (одни ставки по ипотеке чего стоят), и производственный, и, к сожалению, государственный. Работа трудящихся оценивается дешево, а результат этой работы — дорого. Спекулятивная экономика ведет, таким образом, к классической ситуации классовой борьбы, где угнетатели не монарх, сословия, олигархи, а целый буржуазный класс. Одна часть общества порабощает бедностью другую — экономика становится не средством решения общих проблем, а, наоборот, источником социального конфликта и нужд.

Современная спекулятивная экономика отвечает исключительно целям либеральной демократии — демократии для буржуа, не для нации: она увеличивает число «господ», делая тираном каждого предпринимателя. Поэтому она опаснее даже монополизма и олигархии в чистом виде. Лишь воля нации и государственные механизмы, направленные на национальные интересы, могут вывести из этого ложного рыночного пути.

Далее относительно центрального понятия мифа о рыночной экономике — бизнесе. Существует два принципа ведения бизнеса. Первый заключается в том, что человек торгует, чтобы продать больше и в дальнейшем привлечь клиентов своим умением торговать, своим желанием угодить им. Это здоровый способ ведения дела. Он зарождает и в продавце, и в клиенте открытость, взаимоуважение и солидарность человеческих отношений.

Другой способ — это чтобы продать подороже, чтобы человек испытывал нужду в товаре и был бы должником. Этот способ хорош для тех, кто любит принуждать других и заставлять их угождать им. Здесь возникают отношения хозяин — раб, самодурство и ненависть, закрытость. Кстати, именно этот принцип ведения дел особо ярко исповедовали евреи в средние века и позднее в буржуазной уже формации. Их за это часто и порой заслужено порицали. Поэтому можно назвать этот тиранический принцип — «жидовским». Это не означает, что только еврейский бизнес им проживается, это общая негативная тенденция буржуазной формации.

С людьми, исповедующими подобный способ бизнеса необходимо непримиримо бороться. Борьба с «жидами» — это не борьба с евреями, не «антисемитизм» — нет, он тут не причем. Каждый народ заложник своей традиции, несет ее в мир, и отвечает за нее (порой это неприятно), поэтому слово «жидовский» давно стало нарицательным, как, например, «дизель» или «наган» и т. д. Оно выражает неприязнь к алчным и надменным людям, вне зависимости от их национальной принадлежности. Их не надо жалеть, потому что они никого не жалеют. За ними столько зла, что они порождают все новое и новое. Если они не будут этого делать и пожалеют кого-либо, то их сразу уничтожат, несмотря на их проснувшееся сострадание, в уплату долга многолетней ненависти и страданий. Для них «жидовский» способ и тупик, и средство выживания. Это как лже-инвалидность: если попытаешься «выздороветь», не сможешь себя обеспечивать как раньше, за счет других. То есть это — паразитизм. С паразитами есть только один способ справиться…

И, наконец, главное, что рушит миф о «рыночной экономике» — рыночная экономика заканчивается в сфере начисления доходов — она произвольна, контролируется не законами экономики, а законами психологии. Если и есть в начислении зарплаты экономика, то она не рыночная, а распределительная. «Даже когда „невидимая рука“ работает в высшей степени эффективно, ее действие может привести к крайне неравному распределению дохода. В условиях невмешательства государства, люди — и богатые и бедные — все же продолжают зависеть от унаследованного богатства, своих талантов и способностей, от удачи, половых и расовых различий. По мнению некоторых людей, распределение дохода в условиях нерегулируемой конкуренции является столь же произвольным, как и дарвинистское распределение пищи и добычи среди зверей в джунглях» — такой вывод делает главный жрец и апостол рыночной экономики П. Самуэльсон.

24. Труд как ценность

Начнем тему труда как ценности с эволюции «общественных формаций». Сначала был первобытно-общинный строй, он породил рабовладельческий строй, тот в свою очередь породил феодальный, феодальный породил капиталистический, капиталистический породил… Все эти общественно-исторические формации связаны со своими уникальными, только им присущими способами производства. Предыдущие способы отмирают, либо остаются в виде предосудительных пережитков.

Однако если внимательно приглядеться, то здание социального опыта — государство никогда не отбрасывает свои старые изобретения и достижения в области производства. Оно их непрерывно совершенствует. Трансформирует в более подходящие для современного человека модели сознания, адаптируя старое к новому. Сначала придумали мораль, позже право. Но от морали не отказались, даже наоборот усовершенствовали: создали религию. Отказались от религии, во имя науки. Да нет же, придумали новую религию под названием прогресс. Общественные механизмы отказываются от форм и содержания, но не от уже раз когда-то изобретенных социальных машин. То же самое происходит и со способами производства и довлеющими в их рамках формами государства. Появилось рабство как результат долгового права и расширения жизненного пространства в рамках возникновения первых государств — городов и соответственно товарного производства. Рабы обслуживали все отрасли товарного производства, сами были товаром, находились под полной личной зависимостью.

Далее возникли более крупные формы собственности и новые государства. Основное производство и форма собственности земля и ремесло. Чем сложнее труд, тем более он нуждается в свободе от личной зависимости. Сначала появляются города-коммуны в Средние века. Крестьянин не сразу становится крепостным, а тоже в рамках старого доброго долгового права и войны за частную собственность. Крепостные крестьяне обслуживали основную отрасль производства, были сами товаром, были лично зависимы. Короче они снова были рабами.

Новое время. Усиливается государственная власть, усиливаются города, появляется индустрия, капитал, денежное хозяйство. Крестьяне не нужны, нужны рабочие для городов и земли. Поэтому крестьяне становятся свободными от личной зависимости от своих господ, но теперь они лично зависимы от своих потребностей. Рабочие обслуживали основные отрасли производства, товаром стал их труд, также были зависимыми от своих потребностей. Заметим, что ближе к концу развития каждой общественной формации жизнь рабов, казалось бы, улучшалась. Рабы стали колонами и имели право на часть своего труда. При феодализме же это счастье становилось новым рабством — крепостничеством. Крепостные в конце феодализма стали полностью свободными… Но их освободили не только от хозяев, но и от хозяйства. Они стали бесправным пролетариатом. Бесправие — вообще основной признак рабства. К тому же, всякая смена общественно-исторической формации сопровождалась катастрофическими миграционными процессами: вольноотпущенники Рима, переселение народов, великие географические открытия, миграции пролетариата (типа сращения города с селом).

Несмотря на то, что капитализм достиг планетарных масштабов, о крепостном праве тоже никто пока еще не забывает. Оно выступает в виде национальных миграционных законов. В том же ряду и крепостное право больших городов в России — регистрация. Но это уже примеры и частности. Что же можно проследить из всего вышеизложенного? А то, что вместе с развитием способов производства и социальных институтов развиваются и те самые предосудительные пережитки — они тоже важный общественный институт. В общем и целом люди стали жить лучше, но далеко не все. На смену старым болезням приходят новые, и обновляются старые. Существует ли здесь какая-нибудь первородная суть в этой эволюции? По-видимому, надо вернуться к сущности первого социального изобретения человечества — государству. В чем смысл его существования. Государство часто связывают с идеей безопасности и благополучия. И в рамках исторической эволюции государство переживает следующие этапы своего бытия: сначала государство ради безопасности, далее государство — ради благополучия, потом государство — ради безопасности благополучия, и наконец, государство — ради безопасности и благополучия. Потом эволюция повторяется на более высоком техническом уровне. Для Запада, где государство — ради безопасности и благополучия, возникли новые угрозы, которые возможно в скором времени приведут его к новой эволюции, может к новой катастрофе (она называется иногда революцией). Для России же самым жестким образом на протяжении ее 1000-летнего существования остро стоял вопрос о безопасности, благополучие обычно оставляли на будущее. Сейчас же решается вопрос о безопасности благополучия правящей элиты. Естественно, что рабы страдают, и могут ради своих безопасности и благополучия, в конце концов, поквитаться со своими обидчиками: и те, и другие люди.

То есть важен человеческий фактор. Но в какой степени и в каком виде? В какой-то период истории личная зависимость перестает значить что-либо для господ (особенно это касалось мужчин). Какой прок, например, в личной зависимости рудокопа от хозяина. Сам он не нужен, нужен лишь его труд. Рабочих нужно много, а личная зависимость имеет свои ограничения в потреблении (физиологические, психологические, моральные). Массы же легче принуждать через государство и закон. Бесправие и нищета — вот наиболее простые и эффективные методы для накопления рабочей силы. Бесправие позволяет буржуазному государству распоряжаться порядком жизни людей, низводить их до грубого безнравственного уровня. Нищета делает из человека скотину, которой лишь нужно есть, пить, греться и размножаться. Чтобы удерживать скотину, нужна полицейская дубинка. Церковь тоже помогала в этом, считая благом «много трудиться», и чтить отрицание животных инстинктов, а также, порицала все бесправное и невежественное. Но ее гроздья гнева направлялись лишь в одну сторону — в сторону «блаженных», что, в общем-то, было не по-христиански. Короче, попам хорошо жилось: они были либо хозяевами, либо при хозяине. Таким образом, человеческий фактор в начале развития нового способа производства не повышается, а понижается, а повышается в конце этого процесса. Древний Рим, к примеру, с его системой колоната был завершающим этапом способа производства, когда рабы имели право на часть результатов своего труда. Феодализм, в свою очередь, закабалил крепостничеством свободного крестьянина, подчинив его личной зависимости, вместо родовой ответственности. Так, чтобы привязать человека к земле, основной отрасли производства, феодалам понадобилась не только власть на средства производства, но и личная зависимость соплеменника.

А капиталистам нужно уже больше, им нужно полное бесправие и безличность рабочего. Он должен быть универсальной единицей труда. Феодал отвечал за личность раба по совести и выгоде, а капиталист отвечал лишь перед государством, которое законом давало ему права на господство над человеком, и финансово при этом зависело от капитала. Именно зависимость государственной власти от капитала (коррупция) всегда ослабляла абсолютную власть монархии. Это всегда эпоха decadence (разложения) власти. Результатом именно снижения роли человеческого фактора явилось обострение классовой борьбы, в сравнении с крестьянскими восстаниями. Крестьян меньше угнетали хозяева, с ними теснее общались (Вследствие религиозных, монархических и национально-освободительных войн в Западной Европе было отменено крепостное право). Бедствием для людей стало развитие денежного хозяйства, (помещики требовали деньги за аренду земли) и развитие мануфактурного сырьевого производства (людей сгоняли с земли).

Подытожим то, что есть на день сегодняшний. Эволюция привязи (рабства) схематично выглядит следующим образом: личная зависимость; крепостное право; гражданство: регистрация по месту жительства и визовый режим; миграционное законодательство.

В чем же состоит ценность труда? Труд не может быть свободным, если его результаты не обеспечивают ожиданий индивидуума от этого труда, хотя бы долгосрочных. Весь остальной труд является рабским, он направлен лишь на выживание индивидуума, а не на его культурно-социальные потребности.

Рабский труд, таким образом, обеспечивает ожидания и потребности других людей, а не непосредственно индивида труда.

Точка отсчета в ценности труда ныне выглядит предельно категорично. Человек ничего не должен: уметь, учиться, отвечать, отчитываться, заискивать. Он просто либо нужен, либо не нужен.

Человека интересует, прежде всего, не как другие люди работают — много ли, мало. Ему важно как другие вознаграждаются за труд. Много ли другой работает, мало ли — это его проблема, а вот как оценивается тот или иной труд интересует всех. Количество вознаграждения ценнее количества труда. То же и с качеством. Труд, время, затраченное на него, даже качество труда мало влияют на его стоимость. Можно 16 часов работать на бирже и получать огромные деньги и 16 часов работать на плантации за 2 доллара в день. Можно быть простым парикмахером и зарабатывать больше врача. Можно вообще не работать и получать от жизни все, и работать с утра до ночи, чтобы сводить концы с концами и влачить жалкое существование. «Посмотрите на страны третьего мира: огромный слой примитивных промышленных рабочих, вкалывающих по 50 часов в неделю за маленькую зарплату. Выясняется, что и идея поляризации — Марксов закон, что богатые богатеют, а бедные беднеют, — во многом верна. Разница в сто раз в качестве жизни. Это оценки ЮНЕСКО, ООН — тут марксизма нет никакого. <…> Средний слой живет уже двадцать лет со стандартным уровнем жизни, а прибыли и зарплаты высших менеджеров с 60-х годов выросли в два раза. Возникают процессы, которые считали вымершими в XIX веке» (А. Бузгалин). Все решает доминирование, приоритеты, власть. Те, кто устанавливают значимость, устанавливают и цену. А кто устанавливает цены, тот и знает, сколько что стоит. Надо определить свою значимость, установить себе цену в этой жизни.

То есть, чтобы зарабатывать достаточно честным трудом, нужна в первую очередь востребованность, и хорошо бы иметь талант — одной честности и трудолюбия увы для успеха недостаточно. Современное индустриальное общество нуждается в миллионах неудачников и безликих пешках и исполнителях, которые страдают и мучаются всю жизнь от своих мелких неудовлетворенностей. Такую плату эти миллионы убогих несут за свою «свободу» от рабства и крепостничества: право не родиться рабом, а стать им. Зарабатывать честным трудом, чтобы жить в достатке, можно лишь там, где общество и государство ставит себе такие цели. Капиталистическому обществу такие ценности чужды. Миллионы обреченных неудачников необходимы для колоссального триумфа воли горстки людей над человечеством… С этим надо что-то делать. Первое и самое важное верно оценить труд с позиций самого труда.

Труд горняка, крестьянина, металлурга, станочника-инструментальщика, строителя — физический, не потому что он не умственный, а потому что в его процессе заложена огромная доля непосредственных усилий человеческого организма, его мышечной системы. Чтобы выполнять эту работу нужно проливать пот, нужны сложные умения и навыки: именно на таком труде утверждается все здание человеческой цивилизации. Тяжелый труд дает свободу разуму и творчеству: развитию. Задача всех тех, кто занимается «умственным трудом» и творчеством не жировать за счет человеческой машины труда, а развивать цивилизацию. Цель позитивной эксплуатации — общая, она ведет к свободе от бремени нужды и свободе разума, цель негативной эксплуатации — частная, и сводится к удовлетворению всевозможных бессмысленных потребностей и самодовольства.

Есть ли проблема востребованности? В нашей стране хватает и рабочих рук, и рабочих мест. Однако буржуа искусственно создают ситуацию безработицы. Ведь безработица — это дефицит, а дефицит — товар. Рабочими местами торгуют, как пирожками, по спекулятивным ценам. Вся экономика — спекулятивная. Спекулянты — торговцы, спекулянты — чиновники: все они — узурпаторы от капитализма и экономики. Предлогом в отказе на работу служит отсутствие регистрации, неправильный половой признак, непрофильное образование и неясные требования к его качеству. Мол, не каждый способен заниматься ядерной физикой. Это утверждают в основном те, кто вынудили высококвалифицированных ученых торговать пирожками в переходах. Качество — это сам человек. Если он хочет работать, он должен работать, он научится, приспособится. Если он нужен, то он нужен: он не ключ к замку — подходит, не подходит. Те, кто решает судьбу людей и их трудоустройства зачастую сами не очень-то компетентны — они по большей части воры и взяточники. Они не заслуживают той жизни, которая им нравится. Из этого можно сделать вывод, что проблема нехватки рабочих рук состоит в том, что в России на обслуживание дармоедов от землячества, кумовства, компанейщины и диаспор никаких рабочих рук не хватит.

На самом деле в России есть рабочие руки, но капиталистам, их бизнесу не хватает не рабочих рук, а очень дешевых рабочих рук, иными словами, рабов. Многие русские — безработные (и не только русские), только лишь по причине нежелания быть рабами. Они представители высокоразвитой исторической культуры. Им дорого их достоинство. Лучше смерть — чем рабство.

Иными словами действия господ определяют их оппонента и его кредо. Он будет либо либералом, либо фашистом, либо коммунистом и прочее. Потому что он не желает быть рабом. Раб — это не оппонент, а имущество.

Российская экономика страдает не от нехватки рабочих рук, а от переизбытка тех, на кого надо работать. Это в большей степени касается не деловых шишек, государственных бонз и предпринимателей, а тех, кто стоит за этими людьми. Слишком много «золотой молодежи», родственничков, друзей детства, холеных и зажравшихся сучек и кобельков на теплые местечки, где можно много получать и ничего не делать. Вот это и есть пресловутая «непроизводственная сфера» экономики, а не образование, медицина, армия, культура. Именно потребности всякого рода дармоедов, их желаньица, капризики вгоняют миллионы в нищету и безработицу. Эти хамы с высоты своей непомерной спеси считают народ нахлебником. Правительство полагает, что следует завозить рабочую силу из-за границы. Но приезжают в основном те, кто хочет хорошо жить, а не хорошо работать, чтобы на них работали. Эти люди не захотели наладить жизнь у себя на родине — видите ли, это тяжело! Почему же они захотят работать здесь, проливать пот? Им проще торговать — от зелени до наркотиков — в шахты они не полезут. Главное орудие труда всех перечисленных «перспективных» граждан — ложка, а пища — русский народ.

Только народ и его воля могут сокрушить эту армию дармоедов, и убедить их, что ложки без труда не существует. Ценность труда, в конечном счете, определяется борьбой.

25. Государство и собственность

Самый важный тезис в проблеме собственности можно сформулировать так: Что чему принадлежит — государство нации или нация государству?

Государство и нация имеют взаимоотношения, по идее направленные на взаимную выгоду. Главное, что предоставляет нация государству — социальный ресурс для обслуживания насущных задач государства. Отношение собственности в государстве — это не отношение между государством и нацией. Это, прежде всего, отношения между собственниками. Иными словами эти отношения не имеют ничего общего с обязательствами государства и нации. Нормальное государство обязано носить системный характер. Все, кто напрямую работает на государство, должны быть обеспечены всем необходимым. Государство — самый главный собственник и поэтому имеет полное право навязывать свою волю и установки остальным собственникам, а не наоборот. Всякая субординация в государственных институтах начинается с уборщицы и вахтера, а поэтому все его институты равноправны при распределении средств. В государстве нет ничего второстепенного. Государство задает тон всем остальным корпорациям, а не наоборот. Государство как наивысшая мера справедливости — самая главная добродетель нации. Таковы принципы сильного государства. Поэтому так важно установить qui prodest (кому выгодно) сильное государство, кому оно служит.

«Налог — самая удобная для богатых форма, чтобы держать народ в нищете. Он дает средство для разорения целых классов землевладельцев и промышленных рабочих, когда они, после ряда неслыханных усилий, добиваются небольшого улучшения своего благосостояния. В то же время он есть самый удобный способ для того, чтобы сделать правительство вечною монополией богатых» — писал еще в 19 веке социалист М. Бакунин. Буржуазное национальное государство обладает огромной собственностью в стране — в среднем 30–40 %, и еще тянет с нации большие налоги, изымая тем самым ее репродуктивные силы, которые дают собственности — капиталу, производственным мощностям, системам безопасности — живую силу, социальный ресурс. А это главное, что дает нацию государству и экономике. Налоги подрывают безопасность современного государства. Нынче огромное количество законопослушных налогоплательщиков не в состоянии содержать семью более, чем с двумя детьми, при этом женщины часто не могут быть домохозяйками, вынуждены работать, что ведет к подрыву института семьи: статистика разводов и матерей одиночек давно уже перевалила за 50 %. Например, в скандинавских странах — высокие налоги, но низкая рождаемость. Пора уже нации снять государство с буржуазной налоговой иглы.

Теперь, что касается непосредственно главной буржуазной иконе — частной собственности. Если собственность считается естественным и «священным» правом человека, то оно должно быть обеспеченным в течение всей его жизни. Это не значит, что у одних получилось стать собственниками, а у других нет. Одни умники, а другие неудачники. Право на частную собственность — это общее право. Значит, каждый имеет на нее право в своей стране. Государство не только обязано чтить это право, но и подтверждать это право, как общее, общенациональное. Значит, не только одни имеют право, а другие не заслужили, не добились — нет. В своей стране гражданин обязан быть собственником имущества достаточного для достойной и современной жизни, в соответствии с уровнем развития государства: жилье, транспорт, здоровая пища и модная одежда, семья, дети (они такая же необходимость для человека, как и еда и пр.) и т. д. Если право собственности не признается в полной мере, как право на жизнь, свободу, поиск счастья, то государство и другие группы влияния имеют полное право экспансии и экспроприации этого права, так как оно не общее. Попытка уровнять рабочую силу с собственностью — абсурдна. Рабочая сила — это свойство любого индивидуума, но это не собственность, а вынужденная необходимость. Если человек является единицей рабочей силы — значит, он вынужден трудиться ради обеспечения своих потребностей. Он принужден к труду. Ему навязывают оплату и условия труда. Необходимость трудиться — не право, а обязанность человека. Если же признать рабочую силу собственностью, то она слишком обесценивается безработицей, бесправием и нищетой. То есть возникает недостаточная собственность, которая обеспечивает лишь выживание индивидуума и создает для него массу лишений и неудовлетворенности. В то время как на другом конце этой пирамиды сверхбогатые и богатые потребляют чрезмерно со своей собственности. Это вызывает такие дисбалансы в истории как войны и революции. Стремление к стабильности, таким образом, не лежит через дисбаланс.

Частная собственность — священное право для тех, кто ее заслужил или заработал. В данном случае она полностью легитимна. Для воров, для всех тех, кто произволом добился частной собственности и права на нее — это право не священно и произвол является неопровержимым доказательством этого, а потому эта собственность абсолютно не легитимна. Никому не позволяйте себе внушать обратное. «В России вся собственность выросла из „выпросил“ или „подарил“, или кого-нибудь „обобрал“. Труда собственности мало. И от этого она не крепка и не уважается» (В.В. Розанов). Народ имеет в данном случае право вернуть себе безоговорочно все, что было украдено и присвоено. В случае сопротивления на жестокость отвечать жестокостью, бесчеловечной жестокостью.

Частная собственность как право, либо результат длительного труда и приобретения, скрепленного общественным договором (правом), либо результат произвола, особенно в области крупной частной собственности, который ничего общего с юридическими теориями легитимности не имеет.

Частная собственность на землю, природные ресурсы, леса, водные ресурсы и пр. не должна выражаться через непосредственную «априорную» собственность, потому что человек приходит в мир без ничего. Человек от других высокоорганизованных животных видов отличается своей деятельностью и ее видами. Поэтому собственность должна выражаться системой прав на вид деятельности, определенной через государственные законы, финансы, особенности территории деятельности. Частная собственность подтверждается через общественную (национальную) собственность и государственную власть, а не через предопределение и «святость» частной собственности.

И обязательно надо выделить личную собственность. Личная собственность — это то, без чего современный человек не может являться нормальным членом общества. Она — последний резерв в тяжелой ситуации, а никак не частная собственность. Ее эксплуатируют не ради прибыли, а для выживания, для личных нужд и потребностей. С ней тяжело расставаться, ее не хочется отдавать в аренду, в чужое пользование. Личная собственность — это набор самого необходимого и близкого для души — это прожиточный минимум, то, что позволяет человеку оставаться адекватным, не деградировать. Вот это основное отличие личной собственности от частной. Продать можно и последнюю рубаху и себя, но это уже не предмет своей частной собственности, а скорее чужой.

Собственность и капитал, заработанные на наркотиках, проституции, нелегальной торговле оружием, фальшивыми спиртными напитками и лекарствами, на взятках, не могут быть гарантированы конституцией и государством. Собственность на костях народа — не священна, не легитимна.

Фондовый капитал, земля, природные и человеческие ресурсы — все, что находится в стране под властью нынешних олигархов, является главной силой этих последних. Да, у них есть еще огромный финансовый капитал за границей. Но без того, что у них есть здесь, они — «бумажные тигры». Народу, обществу не нужны их бумажные деньги, требуется вернуть себе средства производства, землю, природные ресурсы: будут они, будет работа, жизнь, деньги. А зеленые бумажки сегодня что-то стоят, а завтра могут ничего не стоить. Что самым достоверным образом сегодня и подтверждается.

Поэтому сегодня уже не надо бояться национализации. Разговоры о национализации крупного производственного капитала порождены приватизацией 90-х гг. Приватизация была незаконной и абсолютно несправедливой. Это очевидно всему обществу и объясняется «дикой» стадией капитализма по Марксу — первоначальное накопление капиталов, которое было сделано за счет внутренних резервов общества, административной элитой бывшего СССР и КПСС. Нынче этот процесс пытаются амнистировать. Проблема же дня сегодняшнего состоит в том, что крупный производственный капитал, будучи незаконно приобретенным, продолжает незаконную — антинациональную и антигосударственную политику. Вот эта то политика, а не приватизация должна стать поводом для национализации крупного имущества.

И не надо путать национализацию с конфискацией или экспроприацией. Во-первых, она не затрагивает интересы большинства, а лишь экономической элиты. Во-вторых, этот механизм должен стать, прежде всего, предупредительным для тех, кто не идет навстречу государственным и социальным интересам нации. В-третьих, если говорить об экспроприации — то это процесс анархии и революции, а конфискация — понятие из сферы уголовного права. Грамотная национализация приведет только к изъятию производственного капитала и власти у зарвавшихся олигархов. У них останутся их счета за границей и в местных банках. Не надо их сильно жалеть. Они и на следующий день после национализации останутся с куском белого хлеба с маслом и икрой. После национализации господа смогут показать свои истинные качества бизнесменов. Будут тратить свои деньги не на яхты, а вкладывать их в дело — этот путь лучше химеричной «амнистии капиталов». Простой учитель, врач, шахтер, индустриальный рабочий, крестьянин будут лишь приветствовать и всем народом поддержат национализацию крупного производственного капитала. Многие возразят, что это отход от «рыночной экономики». Во многих развитых экономических странах существует крупный государственный сектор экономики. И можно отметить тысячи примеров из прошлого и настоящего эффективной работы государственного сектора на благо экономики и нации: «Стандартная экономическая история признает, что вмешательство государства всегда играло центральную роль в экономическом развитии» (Н. Хомский).

26. Противоречие социального и экономического либерализма

Экономика стала господствующей наукой и религией 20 столетия. Либералам именно в ней виделись пути решения социальных проблем: через идею «рыночной экономики». Рецепты экономического либерализма стали внедрять в пику монополизму и империализму. Но позднее попытались применить его тождественно по аналогии и в отношениях чисто социального порядка. Что из этого вышло рассмотрим далее.

Мы не будем углубляться в перипетии фактической стороны процесса экономического либерализма с разными участниками и нюансами. Рассмотрим лишь механизм процесса экономического либерализма и попытку использования аналогичной схемы в социальном либерализме 20 века.

Экономический либерализм буржуазной цивилизации заключался в расширении конкуренции, как основного принципа экономического роста и развития. Широкая массовая конкуренция создавала пресловутую «рыночную экономику» — отход от реакционного империализма, связанный с глобальными мировыми политическими и экономическими кризисами. Конкуренция, как принцип, создавала выравнивание для класса предпринимателей (в основном средней и мелкой буржуазии), для его увеличения, как массы. Таким способом пытались уравновесить буржуазный строй, создав условия выдвижения из низов за счет способностей и удачливости. Этим стабилизировалась социальная напряженность. Создавался миф «американской мечты», «больших возможностей». К этой конкурентной концепции стоит еще добавить несколько мер по социальной демократизации общества: права женщин, избирательные права, социальное обеспечение малоимущих и т. д. В конечном счете, эти меры привели к созданию «среднего» класса рабочих и потребителей, который не растет и не падает. С издержками тотальной пролетаризации и монополизма 18–19 вв. кое-как разобрались. Создание конкурентной рыночной экономики требовало отказа крупного капитала и монопольных корпораций от чрезмерного финансового влияния и части имущества в виде акционерного капитала. «Потери» от этого несла лишь маленькая элитарная группа финансистов и собственников. Взамен же они получали государственные заказы, иными словами, обеспечение стабильности и роста, а также лоббирование своих интересов государственным аппаратом во всех властях. На деле они теряли мало, признавая лишь приоритет самой крупной корпорации — государства. Его права урезонивать финансовые перегибы. К тому же они негласно получили согласие от конкуренции свободного рынка о нераспространении его экспансии на сферу устоявшегося крупного капитала.

Монополии теряли лишь в финансах, акциях, рынках — ценностях универсального характера, материально исчислимых, мобильных, исторически не привязанных к пространству. И об этих потерях можно тоже говорить лишь условно. Экономический либерализм улучшил, таким образом, жизнь не большинства общества, а только лишь части масс, дав им возможности свободного предпринимательства. Эти меры безусловно повысили уровень жизни всего общества, добившись в развитых странах выравнивания покупательной способности населения и сокращения разрыва между богатыми и бедными. Но на долго ли хватило этого «рыночного энтузиазма»?

Не следует забывать, что эти достижения не в малой степени были обретены не только через экономическое развитие и внутреннюю экономическую либерализацию, но и через геополитическую борьбу и расстановку интересов. Это была очень жесткая, недемократическая и не везде либеральная борьба.

По принципу же выравнивания конкурентных возможностей в экономике либералы решили осуществить демократизацию в сфере социальных отношений. Если демократизация в сфере политических прав в этом смысле еще более менее оправдалась, то в отношении национальных отношений произошла катастрофа, которую долго не хотели замечать, ссылаясь на пережитки недавнего политического прошлого Второй мировой войны. А проблема оказалась гораздо глубже.

Для чего вообще проводилась буржуазная либерализация? Опыт нацизма и большевизма показал уязвимость буржуазной цивилизации, возможности альтернативного развития истории. Интересы буржуазии в индивидуальном плане оказались в большой опасности. Можно было не только потерять власть и деньги, но и быть уничтоженными чисто с экзистенциальных позиций. И хотя эти феномены были временными, их противоречия, их требования, очевидно, должны быть решены. Вот поэтому буржуазный либерализм и занялся социально-экономическим снятием общественных напряжений.

К национальным вопросам либерализм подошел с меркой среднего и малого бизнеса — бизнеса небольших групп, удовлетворения их индивидуальных интересов. Но насколько индивидуально национальное и расовое? От крупных национальных образований требовался отказ от монополии в сфере национальной идентичности. Но национальная идентичность не универсальная, а уникальная, не исчислима материально, исторически связана с пространством. Насколько она расчленима? От чего следует в ней отказаться? Идентичность обладает психосоциальной природой, воспитываемой из поколения в поколение, веками. То есть крупным национальным образованиям требуется отказаться от традиции, приоритетного взгляда на свое настоящее положение. Но, что государство и либералы дают взамен? Они должны дать в первую очередь социальное обеспечение национальному большинству, гарантировать сохранность его исторической культуры и законов на данной территории, его безопасность, дать возможности лоббирования своих интересов в госаппарате. Так должно быть по логике экономической либерализации. Далее же по этой логике крупные национальные объединения должны получить от некрупных негласное соглашение о том, что малые группы не будут эмансипироваться в установленные сферы крупной национальной группы: в их жизненный уклад, в их суверенитет, в их доминанту исторической значимости на общем пространстве. Крупный бизнес остается крупным, «крупность» должна быть обеспечена и крупной нации, на ее положение нельзя претендовать — таково негласное правило разграничения сфер в бизнесе: крупный бизнес отделен от среднего и мелкого. Иначе — это уже оккупация, захват, угнетение.

К тому же следует отметить и то, что отказ от монополизма в финансах и крупном бизнесе касается только небольшой группы его участников — верхушки, элиты, а не всего механизма бизнеса. Отказ от национального монополизма касается каждого представителя крупного национального объединения.

Что же мы получаем в итоге социального либерализма по образцу экономического в сфере национальных интересов? Национальное большинство, лишившись своих преимуществ, не получило ничего. Даже, наоборот, представители национального большинства оказались в ущербном положении перед всякого рода национальными меньшинствами, диаспорами, кланами, которые в свете своего «темного, страдальческого» прошлого получили от государства социальное обеспечение в плюс к полученным ими конкурентных преимуществ от национальной демонополизации общества. От своих традиций они не отказались, отрицая универсализм, и пытаются эмансипироваться в устоявшиеся сферы национального большинства (в религии, образовании, гражданских правах, народонаселении и пр.).

Отдельно взятый представитель национального большинства проигрывает. Потому что происходит сдвиг, перекос и в геополитической борьбе, остроту которой мировое сообщество еще не преодолело. Представитель национального большинства должен заботиться о себе сам, без преимуществ своей национальной идентичности, завоеванной его предками в упорной борьбе за существование и суверенитет, без какого-либо компенсированного обеспечения. Не все же представители национального большинства имеют возможности крупного капитала. Лобби же оказалось из-за коррупции на стороне меньшинств. Они не утратили своей целостности, как представители национального большинства. Представитель национального большинства перед нацменами теперь зачастую становится меньшинством. И вот здесь либерализм почему-то заканчивается. Одинокий представитель национального большинства перед кучкой нацменов встает всего лишь в положение наемного рабочего перед предпринимателем. Его интересы никак не обеспечены. Либерализация национальных интересов по экономической модели оказалась несостоятельной ни по одному пункту своей логики развития. Она стала лицемерной политикой выхолащивания всего национального в государствах, предательством, узурпацией элитами и малыми группами какой бы то ни было сплоченности у национального большинства, так же как и у социального. Им предоставлены «всеобщие права» вместо национальных и общих интересов. Но почему-то эта «всеобщность» не распространяется на имущество, права, доходы, идентичность национальных меньшинств и элит. «Все можно» только по отношению к национальному большинству, массам и их представителям только по отношению друг к другу. Боже упаси коснуться хотя бы даже элемента костюма меньшинства. Они имеют «всеобщее» право на самовыражение. Но если представитель большинства начнет самовыражаться то он нарушит права меньшинств. Он может лишь присоединиться к ним, подчиниться их правилам, терпеть. Всеобщность, таким образом, не имеет направления на корпорации и меньшинства. Они ее не исполняют, а эксплуатируют: «то что для всех — не для меня». Таков национализм малых народов, таков шовинизм корпораций — «что хорошо для „Дженерал Моторс“ хорошо для Америки». Безапелляционно, мнение «толпы» роли не играет. Эта политика уже взята на вооружение как метод геополитической борьбы. Создано огромное количество мифов и предрассудков, осуждающих вообще существование многих исторических и самых значительных для развития цивилизации наций. Кучка дармоедов и паразитов хочет оседлать любое большинство ради своих потребностей.

На сегодня уже не секрет, что и экономическая либерализация исчерпала себя. Сегодня снова обостряются отношения между работодателями и трудящимися. Обостряется классовая и геополитическая борьба за доминирование в мире.

В общем, результат всей нынешней либерализации свелся к укреплению лишь частных, корпоративных интересов. Всяческое большинство: национальное, социальное, религиозное, профессиональное и т. д. теряет свой голос. Его интересы упраздняются хищничеством разного рода индивидуализма и эгоизма, в том числе и национального. Общие, национальные и личные (интересы типа) интересы пытаются атомизировать, растворить интересами малых групп, индивидуальности. Большое растворяют малым. Великое, целое и единое рвут на части и пожирают.

27. Мамона

Причины западного курса на подавление России очевидны и лежат на поверхности. Главная его задача ослабить развитие производства в России. Потому что для развития производства страна перенаправит свою сырьевую и добывающую промышленность целиком на внутренние нужды — ведь резервы для развития производства в России колоссальные. Россию намерено вколачивают в разряд Третьего мира. Хотя любому западному эксперту понятно, что Россия — не Аргентина какая-нибудь или Венесуэлла, а страна с высокоразвитой многовековой европейской культурой, научным потенциалом, современной военной мощью. Россия — единственная страна в мире, способная быть автаркией — создать производство, пусть и не самое совершенное, но целиком и полностью опирающееся на внутренние ресурсы, как материальные, так и людские. Таким образом западное производство останется без значительного количества сырья, особенно нефтеуглеводородного. Западная экономика сразу же рухнет, так как не сможет развиваться привычным темпом.

Именно поэтому вся система образования и все западные культурные прививки, проводимые через продажное антинародное правительство направлены на депопуляцию, разрушение основ нации и на воспитания коммерческого духа в ущерб производственному воспитанию. Все эти армии менеджеров и продавцов-консультантов, юристов — целое непроизводственное поколение не смогут создавать, развивать и контролировать производство, а только продавать и перепродавать. Соответственно не смогут воспроизвести поколение людей производства. Идеей успеха и конкуренции производственный труд был значительно обесценен и унижен, особенно научная, высококвалифицированная его составляющая. Была обанкрочена вся высокотехнологичная товарная промышленность, поддерживается лишь добывающая и сырьевая. Еще больший вред нанесло правительство обесцениванием труда государственных служащих — большую и нищую часть которых называют бюджетниками. Их нищетой и коррупцией приучают торговать. Продавать Родину.

28. Свободный рынок — в чем его свобода?

Свободный рынок — сначала надо понять для кого он свободный. А он свободный по замыслу, в первую очередь для предпринимателей. Его главное требование, чтобы государство не вмешивалось в регулирование экономики. А почему государство вмешивается в экономику? Потому что экономика влияет на социальную жизнь и соответственно на политическую. Но свободный рынок полностью переложил эту ответственность на государство. Оставив за ним священное незыблемое тоталитарное право — собирать налоги. При этом сам свободный рынок поставил в основу своего существования ничем необоснованную, тоталитарную, не «помазанную» догму о «священности частной собственности».

И вот с этого момента вопрос о том, для кого рынок свободный становится очень острым при распределении ответственности за эту свободу: у кого больше свободы, у кого меньше. Равные условия и понятные правила игры дают более менее сбалансированный результат экономической деятельности. Но если вдруг те, кто в этой равной борьбе выдвинулся вперед, делает все, чтобы ответственность занизить, т. е. стремится к господству и произволу, то свободный рынок становится рабством для не предпринимателей. Государство фактически обеспечивает социальные меры за счет тех, кто находится в рамках социальных проблем, а не за счет тех, кто из них уже вышел. В том случае если налоги с верхних слоев предпринимательства низок.

В то же время государство нередко является само экономическим игроком этого «свободного рынка». Но в данном случае оно сразу же получает преимущество от своего «священного права» налогообложения. А ведь свободный игрок опирается на свои собственные силы, на общие правила игры. Рано или поздно при смещении баланса ответственности в сторону лишь социума от государства и от предпринимателей устанавливается дикий рынок и монополистический капитализм со всеми своими кризисными издержками.

29. Социальная эффективность субъектов общества и государства (учреждений и предприятий).

До сих пор социализм опирался на экономическую основу, а не на социум как таковой. И тем самым был идеей не совсем полноценной, вытекающей из условий, а не стремящийся к их доминанте. Он блуждал в лабиринтах экономизма. В основном он требовал перераспределения ресурсов и полномочий в пользу социума у буржуа через механизм государства. Все эти требования сокращения разрыва между классами, социальные гарантии, социальное страхование, требование социальной ответственности от бизнеса, требование демократизации государства были мерами раздробленными и зависимыми от экономики и государства. Эти меры оказались половинчатыми и малопродуктивными для социума. Более менее ценным было требование обобществления собственности. Буржуа, сторонники экономизма выдвинули основной аргумент к этому тезису о низкой экономической эффективности подобного рода «общей» собственности. Через эту спекуляцию они выдвигают претензию государству по сокращению его влияния на экономику. Однако результатом борьбы буржуа и социалистов было укрепление государства. В своих социалистических моделях государство опять опиралось на экономизм и тем самым, в конце концов, также оказалось неэффективным для социума. Политические меры и борьба за демократию или диктатуру пролетариата не дали социализму полного разрешения — политика, государство и власть также не стали опорой социализма. Но и для буржуа сильное государство также оказалось сегодня малопродуктивным, хотя и оградило экономизм от социума.

Таким образом, ключевым моментом полемики стал тезис об эффективности социальной системы. Раз за разом через экономику и политику доказывалась неэффективность направленности экономики и государства на общество. Это порочный круг, где социум целиком зависит от системы экономики и государства, где нет места для приоритета социума. Проблема социалистов в том, что они не выдвинули ответной претензии об эффективности экономики и государства для общества, которое объединяло бы все ранние раздробленные требования под одним принципом. Принципом социальной эффективности учреждений и предприятий. Возникает жесткий социалистический императив, который может провозгласить следующее: если учреждение или предприятие обладает низкой социальной эффективностью его работа нецелесообразна для социума, а, следовательно, оно либо упраздняется, либо реформируется с полной сменой управления и собственника, на социально более ответственных.

Конечно же, подобный принцип пока лишь только идея, без практических и методологических средств, абстрактная категория. Но это лишь применительно к философии. Однако если категория социальной эффективности учреждений и предприятий приемлема как перспективный идеал, то для реализации потребуется внедрение этого принципа в разные прикладные отрасли. То есть рассмотрения специалистами, знающими тонкости своих теоретических и практических сфер. Они «примерят» этот принцип на себя и сделают выводы о его целесообразности.

Принцип социальной эффективности опирается на сам социум, а не на экономику и государство и условности их развития. Он создает новое мощное условие сосуществования экономики, политики, социума, где ставится во главу угла не производство или государство, а именно социальный организм. Социум ставится приоритетом любому учреждению, корпорации, агенту, какой бы деятельностью они не занимались, любому их частному, профессиональному, классовому, то есть собственному интересу. Таким образом, социум может создать прецедент тотальной зависимости экономики и государства от интересов общества, предпосылки для максимальной реализации тезиса «Общая польза идет впереди частной пользы».

30. Пределы

Экономическая система может обеспечить только определенное количество социальной системы. Стабильная экономическая система обеспечивает социальную систему общества при равномерном развитии и росте. Излишек социальной системы создает дисбаланс экономики, либо кризис экономической системы — спад — создает недостачу для социальной системы.

Экономическая система (среда) может стать слишком тесной и недостаточной для данного общества. Борьба за ресурсы переходит с уровня экономической конкуренции в биологическую конкуренцию: преступность, рейдерство, — силовой аргумент. Система сжимается из-за централизации ресурсов, приходит к своему противоречию. Она становится непроизводительной. Так выглядит коллапс, далее развал:

— социальная среда деградирует;

— нехватка рабочих мест (демография);

— нехватка доходов, нехватка потребления.

31. Экономическая свобода

Современная социальная борьба не может развиваться без понимания, что такое экономическая свобода. Как она преподносится главными политическими силами? Кто пытается ее осуществить на практике?

Капитализм под экономической свободой понимает исключительно свободу экономической деятельности, вне зависимости от государства. С самого начала буржуа твердили, что государство — это «ночной сторож», не более, что мол «невидимая рука» стихийного свободного рынка сама установит равновесие в экономике, нужна свобода торговли, нерегулируемая конкуренция, свобода перемещения капитала… Но главной опорой для подобной экономической свободы должна быть незыблемость частной собственности — а вернее свобода от ответственности за ее обретение. Но настоящей опорой в этой экономической свободе были нужна, потребность и бесправие труда. То есть под свободой понималась вовсе не экономическая свобода человека, а возможность экономического господства отдельного индивидуума или групп за счет других. Изначально социал-дарвинизм был экономической, а вовсе не антропологической или биологической теорией, в которой вершиной борьбы за существование определялось богатство, принципом был «выживает самый богатый». Бедность определялась опять же природными свойствами и способностями индивидуума или групп, данными от рождения. В эту модель внедрялась талмудическая предопределенность — а предопределенность уже отрицает свободу — «злой от природы может грешить, но исправиться, и попасть в рай; добрый, смиренный не имеет права быть злым, иначе он попадет в ад». Возможность экономического господства нуждалась в свободе доминировать, и в то же время в незыблемости этого доминирования — «священность частной собственности» и в формуле «бедность — не порок», а закон природы. У каждого, мол, есть шанс добиться богатства, но на деле получается только у тех, кто имеет к этому способности. Капитализм своими принципами сумел успешно подчинить государство через финансовые свободы буржуа. При этом капитализм максимально пытается не учитывать факторы труда и доходов. Нужда, потребность — а следовательно эксплуатация главная движущая сила прогресса и свободы. И возникает оруэлловский парадокс подобной экономической свободы: нужда — это свобода. Потребительство как конечная форма свободы, фактически превращалась в бесконечную гонку за удовлетворение нужды, в зависимость от потребления. Низводила человека до уровня животного, которое ради потребления избавляло себя всяческой деятельностью от человека. Отвлечь людей от борьбы за экономическую свободу капиталисты пытались борьбой за политические свободы, хотя и тут были свои ограничения — политические свободы заканчиваются там, где начинается чье-то экономическое господство. То есть буржуазная демократия не касается экономических свобод.

Позитивным выводом из этой буржуазной трактовки экономической свободы в том, что она обрела свой основной определительный признак — доходы.

Другое понимание экономической свободы — это свобода труда и свобода человека от нужды. За это понимание экономической свободы боролся социализм. Разными путями — марксизм понимал под экономической свободой право на труд, но вел эту линию к тупику принципом «от каждого по способностям, каждому по потребностям»: что невозможно, поэтому осуществил в виде большевизма уравниловку труда и доходов, подчинение экономики государству, запрет на богатство, распределение и уравниловку потребностей. В какой-то мере экономическая свобода от нужды была достигнута, но через весьма серьезное ограничение политических свобод, и, конечно же, через ограничение самого потребления. Достигалось это весьма радикальным средством — классовой борьбой.

НС предлагал осуществить экономическую свободу через усиление независимости национальной экономики от внешних факторов, финансового капитала, через национальную солидарность труда разных слоев общества, которая по мысли должна была привести к добросовестности и взаимозависимости и ответственности капитала и труда. То есть свобода через ответственность и солидарность — вместо жестокой классовой борьбы. Вроде бы чего еще надо, но нужна была внешняя экономическая независимость от капитала и ресурсная база для развития производственной экономики. Однако в данном случае требовалось политическое господство для обретения ресурсов потребления. Идея политического господства сделала вторичной экономическую свободу, подчиненной этой идее, а соответственно ограничивало эту свободу, причем тоже чрезвычайно радикальным средством — войной.

В обоих случаях ограничения накладывались предыдущим экономическим господством, всячески не желавшим осуществления экономической свободы от нужды. Причем реакция была безумно агрессивной.

Современная социал-демократия как решение проблемы экономической свободы предлагает борьбу за сокращение разрыва в доходах населения, улучшение условий труда, совершенствование образования и прочие социальные гарантии. Казалось бы, что все тут правильно и логично. Но все чего добилась социал-демократия, случилось вследствие жестокой борьбы между экономическим господством капитализма и экономической свободой социализма. Являлось вынужденными уступками экономического господства. То есть эта форма экономической свободы зависит и ограничивается все еще экономическим господством. Тут благодаря либерально-демократической риторике сводится на нет радикальная борьба. Но без нее экономическое господство с легкостью может регулировать экономическую свободу. Царство нужды по-прежнему незыблемо.

Какие из всего этого можно сделать выводы? Во-первых, капитализму экономическая свобода нужна для господства. Во-вторых, экономическую свободу от нужды в истинном смысле пытался осуществить социализм. В-третьих, все попытки оказались пока что недостаточными. В-четвертых, по всей видимости, следует из каждого опыта борьбы за экономическую свободу взять самое позитивное, как в плане борьбы, так и в плане созидания, и вновь попытаться добиться экономической свободы людей от нужды.

Нужен всемерный синтез идей, направленных на осуществление экономической свободы.

32. Перераспределение — важнейшая жизненная истина

Перераспределение — вот главный закон человеческой экономики, политэкономии. Ни капитал, ни «товар-деньги-товар», ни собственность, ни деньги, ни труд (да-да, даже не труд) определяют экономику. Нет. Ее начало есть перераспределение: перераспределение ресурсов, труда, собственности… Да что там собственность и рождается из перераспределения. Капитал же, «товар-деньги-товар», труд, деньги, рынок и на что там еще молятся экономисты — это всего лишь разные формы этого самого перераспределения. Присвоение — одна из первичных форм перераспределения. Есть и вторичные. Почему не распределение? Потому что человек перераспределяет сначала то, что уже существует, создано природой, жизнью… Война — тоже перераспределение, передел. Те же деньги — это лишь метод легитимности первичного перераспределения. Или «оплата труда» — то же самое перераспределение. Все вырастает из идеи перераспределения. Любая идея подразумевает его под собой. Поэтому нет ничего аморального в перераспределении, наоборот, на нем строится вся мораль. Перераспределять можно по-разному. Важно найти присущие органические для субъекта критерии и направления перераспределения. Из этого рождается уже борьба. Кому что нужно, кто за что радеет. Хитросплетения перераспределения.

33. Крысиная приспособляемость

«Победителю достается все» — то есть для достижения успеха используются любые средства, даже подлые, чаще всего незаконные. Рыночная экономика — реальная — развивается далеко не по моделям академических учебников либеральных экономистов. Борьба как за экономическое господство, так и социальная становится все более натуралистической, все более жесткой. Она приближается к биологизму дарвиновской борьбы за существование. Потому что цель — только потребление и накопление возможностей потребления, а не какое-либо развитие, затрата усилий на будущее. Капитализм пренебрегает будущим ради настоящего. Нагляднейшим примером этого является экологическая ситуация, что уж говорить о социальных отношениях.

Главное в современном капитализме — конкуренция, «приспособляемость» к рынку. Выживает лишь самый «приспособленный», самый «кредитоспособный». Данный принцип капиталистических отношений скатывается к вульгарному социал-дарвинизму — «выживает сильнейший». Именно в этом понимании капитализм аморален и асоциален. Его либерализм в реальности выглядит, как пренебрежение социальными правилами, честностью взаимоотношений в обществе. На практике самыми «приспособленными» оказываются именно те, кто переступает через социальные установления, совершают преступления, обманывают честных и на этом выигрывают. Для них закон — условность, а не определенность. В этом их циничное преимущество. Их принцип — «зарабатывать можно лишь утаивая часть прибыли» (М. Пьюзо «Дураки умирают»): обвесить, подсунуть гнилье, обмануть и т. д. Капитализм развивает тотальную коррупцию в человеческих и социальных отношениях — «за все нужно платить» сегодня сменилось на «за все нужно платить дополнительно» (Ч. Паланик «Удушье»). Для «наиболее приспособленных» деньги не создаются, то есть они не участвуют в создании каких-либо ценностей, они просто перетекают с одного счета на другой. Труда не существует — «чем больше иллюзия, тем больше они ее хотят» («Уолл-Стрит» О. Стоун). Самые «приспособленные» «достают кролика из шляпы» — фокусники, жулики, иллюзионисты. По мановению их руки миллионы людей попадают в беду, в безработицу, нищету, бесправие, войну.

Для «приспособленных» количество «неприспособленных» обретает жизненно-важное значение. Чем их больше, этих неудачников и лузеров, готовых пахать в поте лица, сводить при этом концы с концами, тем лучше. Труд перестает что-либо стоить. «Приспособленные» создают уже излишек «неприспособленных», которые не занимаются трудом, не хотят созидать: это дети «приспособленных» и дети «неприспособленных». Они не верят в честный реальный мир, а только в созданную им иллюзию: иллюзию свободы, закона, правды, труда и т. д. Очертания будущего становятся размытыми и неопределенными.

Мир капитализма со своей «крысиной приспособляемостью» разрушается сам. Человек — «животное общественное», он приспособляется к обществу, а не к окружающей среде. Он загадил эту среду своими иллюзиями. Сейчас уже встает вопрос о том, что такое «истинная приспособляемость». Жить в гармонии с людьми и природой — здесь капитализму точно не место, на это он точно не способен. Новое поколение устало от жизни в иллюзиях, оно жаждет новой борьбы за истинный мир, а не басню о нем.

34. Метрополис

Футуристический фильм «Метрополис» снятый в 20-х показал в гротеске социально-экономическую модель отношений людей в эпоху империализма. В литературе она была отражена Дж. Лондоном в «Железной пяте». То есть логически так бы и было. Никакой научно-технический прогресс или экономический рост сам по себе не улучшают жизнь масс. Что долго и нудно доказывал Маркс в «Капитале». Только революционные катаклизмы начала 20-го века, обоснованное требование масс, давление с их стороны вызвали значительные преобразования в социальной жизни населения планеты, заставили сделать перераспределение благ политическую и экономическую верхушку старого мира — тем самым показали кардинальную эволюцию социальных отношений, когда решает уже не накопление капитала и собственно само экономическое развитие как таковое, но именно социальное движение, требование преобразований со стороны общества. В этом-то и заключался смысл революции в России. Он был мессианским, глобальным социальным требованием — причем доказавшим свою способность воплощаться. Массам надо требовать свою долю. — «Мы требуем»: вот с чего начинается движение масс и новые социальные, политические и экономические преобразования.

35. Диалектика «социального принципа»

Капитализм, неважно какой, доказал свою способность развить мощные производительные силы, концентрировать огромных масштабов финансовый и промышленный капитал (средства производства), создавать рынки сбыта, удовлетворять самые разнообразные потребительские запросы, увеличивать производительность труда и т. д. Но самостоятельно решить «социальный вопрос»: честное распределение результатов труда (социальная справедливость), безработица…, капитализм оказался не в состоянии в силу собственных специфических психологических и мировоззренческих положений класса буржуа. Социальный вопрос решался вопреки и помимо воли буржуа при возникновении социальных требований. Которые исполнялись не прямым экономическим путем — т. е. путем капитализма, а лишь посредством политических мер, политической борьбы — будь то через механизм государства, рабочие движение (профсоюзы и т. д.), восстание масс.

Таким образом, «социальный принцип» — т. е. социализм стал сначала реальным антагонизмом экономической политике правящего буржуазного класса, капитализму, а в дальнейшем требованием подчинить себе всю экономическую и социальную жизнь, как новому укладу жизни общества. Капитализм решил ставшие перед ним когда-то задачи, создал новые проблемы, которые дальше решать не способен — значит нужен дальнейший способ развития. Диалектически это выглядит именно так.

36. Доказательство социализма

Все достижения западного комфорта и высокий уровень жизни в развитых странах — исключительно из-за социализма, благодаря ему. Я не большевик или коммунист, и не идеализирую социализм как некий строй. Скорее я рассматриваю его как движение, историческую динамическую силу давления на изменения в обществе.

Прямое доказательство социализма может быть оспорено кучей разных либеральных умников. А таковое заключается в простом следствии от давления СССР на мировую систему капитализма. Кратко — буржуазии пришлось пожертвовать частью, чтобы не потерять целое. Из-за страха большевизма. Такое доказательство не самый лучший аргумент в пользу социализма, ибо его можно расценивать как террор. Тоталитаризм. Чем собственно и занимаются все мировые «кафедры добродетели» либерализма, демократизма, гуманизма и прочего плутократизма.

Однако намного лучше доказательство от обратного. И это РФ. В ней занимались вытравливанием всего социалистического 20 с лишним лет. Из крайности в крайность, чего опять же на Западе не наблюдалось в этом плане. Там социалисты во многих странах у власти и завоевания — ништяки и прочее — пока еще на месте.

В России полностью приватизировали всё, что рентабельно. Все отдали олигархам и банкам. Соблюдается полностью формализм выборной демократии. Рыночная экономика заявлена и создана. Да, в ней типа сложно всё (а почему?), но она есть. Уже почти объявлена платной система среднего образования, высшее уже давно платное. Медицина также в полной разрухе. Всё чем раньше гордился «проклятый совок» в полных руинах. Практически «до основания». Социализма нет. И что осталось?

А осталось то, что без него собственно и должно было быть. Вот вся нынешняя уродливая Эрэфия — это капитализм без социализма, без всего того, за что боролись люди в плане социальной справедливости и равноправия. Эрэфия — это та же Веймарская республика или США времен Депрессии, Великобритания времен поздней империи: то есть то состояние мира, которое и породило социализм как требование, как движение: коррупция, произвол властей, собственников и всяческое угнетение масс.

Без социализма (социалистических преобразований) все нынешние развитые страны представляли бы собой современную РФ.

37. Социализм – это возвращение «общенных земель».

Обычное определение социализма сводится к социально-экономическому укладу, где упразднена частная собственность. Но по прошествии последних ста лет, когда многие социалистические проекты были реализованы и социалистические теории были пересмотрены, стоит взглянуть на это определение связанное с частной собственностью глубже.

Пока вкратце. Тезисно. Какие претензии к частной собственности? Собственно к факту её существования, к её количеству и к способу её обретения.

Само её возникновение вовсе не было насильственным. Соседская община, пай, надел. Индивидуальное хозяйство. Но укрупнение было уже по лекалам Руссо: насилие, присвоение. И это очень подробно зафиксировано в истории Западной Европы.

Началось всё с войн и захвата общинных земель, который в дальнейшем привёл к обнищанию индивидуальных частных хозяйств и закрепощению их. Ведь общинные земли — общие ресурсы значительно упрощали ведение индивидуальных хозяйств. Но были изъяты, что и осложнило жизнь простому частнику.

Да, с введением частной собственности произошёл прогресс производительных сил. Но чем за него социум, общность заплатили? Разрывом родовых связей причём в довольно жестокой, антигуманной, аморальной форме. Хотя религия прикрыла всю эту несправедливость и во многом же юридически оформила, да и сами приходы поучаствовали в дележе и присвоении.

И собственно говоря, это наследие социальной несправедливости тяжким грузом цивилизация несла на своих плечах многие века.

Первыми сопротивляться стали именно буржуа — т. е. горожане. Города-коммуны. Да, именно коммуны возникли еще в 11 веке. Далее они всё же оказались под властью абсолютизма. И с ним далее же боролись вплоть до буржуазных революций.

Но после этих революций буржуа добились своего порядка и часть несправедливости усилилась в отношении масс: рабочих, наёмного труда. Но возник и вопрос, а почему собственно? У тех же Фурье, Сен-Симона и т. д.

Собственно социализм радикальный был в упразднении частной собственности, умеренный же (катедер-социализм, НС) — был за возвращение «общинных земель», т. е. тех ресурсов, что служили интересам всей общности.

Вот собственно к чему мы пришли сегодня. Рассматривать социализм как упразднение частной собственности: было такое в СССР. Осуществилось практически. Но в максимуме оказалось неверным.

А вот возвращение «общинных земель» — т. е. управление, контроль за национальными ресурсами и поощрение ненасильственного возникновения частного собственника, оказался более верным путём (Китай, Венесуэлла). То есть национализация жизненно важных для интересов всей нации объектов и ресурсов. И контроль.

Социализм призван преодолеть социальный порок, заложенный частной собственностью много веков назад, но не значит, что уничтожить частную собственность на корню. Мы были свидетелями к чему это приводит на примере СССР.

К тому же упразднение частной собственности в современных условиях возможно (!). Но не запретом, а плюрализмом форм собственности: артель, пай, кооператив, государственная, индивидуальная, частная. То есть сокращение количества, доли частной собственности в экономической жизни.

38. Что такое «Новая правая»

«Новая правая» — это все то, что не соответствует классической парадигме правой идеи. Попытка отойти от нее, регенерировать абсолютно новую правую идею, взяв из предыдущей только наиболее значимые категории. Это традиционализм на сегодня. Его основа — тип, архетип, миф (прошлое, настоящее, будущее): мистика, алхимия, притча. Все что отрывается от материализма и его рационализма. Но не реализма: традиционализм призван осветить смыслом (светом) черную, плотную материальную ткань мира. Соответственно он выбирает и материальные критерии развития, в контексте современности. В частности социализм. Т. е. традиционал-социализм. Социализм существовал ранее в качестве традиции в виде общинных форм, по большей части «национального бессознательного» в виде «мистического коллективизма» типа. Того на что пытались не обращать внимание и подавлять — редукцией в массы, стадный инстинкт, толпу. Через пролетаризацию, утилитаризм, универсализм, материализм, позитивизм, эгоизм (материальный и индивидуализм) в общем через декаданс и материальное. Через забытье диалектики. Через однонаправленность мира и сознания: прогресс, рационализм; через монизм: однородное господство, через дуализм грубых материальных (экон.) потенции.

Современный кризис общества состоит в отрыве от корней, от основ, на которых зиждется та или иная общественная система: цивилизация, раса, государство, нация, социум — сословный, либо классовый, либо то, что развивается универсализмом и индивидуализмом последние 200 лет — гражданское общество. Капитализм пришел к своему концу — этот способ производства не может дальше прогрессировать, но он гипертрофируется, как больной орган, что наглядно показывает глобализация. Гипертрофии этой способствуют институты, которые также переросли из реальной экономики в экономику спекулятивную, фиктивную — биржевую. То есть, цивилизации нужен новый способ производства. Старый — капитализм строился на базе институтов государства и нации, на традиционных ценностях второго порядка. Но экономизм требовал слишком много социальных ресурсов, он целиком подчинил духу экономики общество. И тем обозначил, что необходим новый способ производства более органичный, опирающийся на интересы социальных основ, которые он раньше эксплуатировал и гипертрофировал в империализм на основе нации и этатизма, и в глобализм на основе шаткого и размытого идеала гражданского общества — искусственной ложной универсалистской производной основой под интересы способа производства, его правящего класса. Способ производства, таким образом, стал господствовать над непреходящими ценностями — основами жизни — экономика была провозглашена базисом общественного развития. Основы сообщества — государство и нация — были подчинены способу производства — это то чего не понимают нынешние консерваторы. Развитие возвысилось над основами того, что оно развивает. То, что было подчиненным, стало знаменательным, то, что было знаменательным, подчинилось своему качеству. Вещь возвысилась над человеком. Экономика и ее агенты стали паразитировать на социуме и его глубинных основах. Буржуазный способ производства хочет подчинить себе эти основы, подменить их — стать безусловной закосневшей традицией. Это диалектическое противоречие. Развитие не может быть Традицией. Не может довлеть над ней. Оно лишь вносит новые элементы улучшения основ, позволяет выполнить первичную задачу Традиции — сохранение сообщества. Развитие само по себе опирается на Традицию, которая является перманентной развивающей константой. Оба элемента должны быть полярны, сбалансированы, органичны — не должны довлеть друг над другом. А стремиться к уравновешиванию, а не к дисбалансу: доминированию. Если останавливается-падает развитие, груз ответственности ложится на Традицию, если рушится-падает Традиция, то развитие берет на себя ношу выравнивания — борьбы с грузом проблем. Если же та или иная часть хочет возвыситься, она попросту перекладывает груз ответственности и проблем на противоположную сторону. Рано или поздно от перегруза одна чаша этих весов не выдерживает и обрывается вниз. И другая тоже падает.

Экономическая гипертрофия привела к чудовищному дисбалансу цивилизации — к проекту безнационального, безсуверенитетного, безрасового общества — глобализму. Обществу, чтобы спастись от этого кризиса цивилизации потребуется опереться на более глубинные свои основы — на Традицию (расу и государство) и на новый способ производства, ориентированный на развитие социального ресурса, а не экономического базиса и частной собственности, как это было при капитализме. С социального ресурса необходимо снять непомерное бремя развития производительных сил. Основам же необходимо вернуть их вес и значимость. Следовательно, обществу и государству, чтобы выйти из кризиса цивилизации необходимо вернуться к Традиции, к ее высокому духу — поставить ее вновь во главе всего сущего, вернуть утраченные позиции. И для этого также нужен новый способ Развития, противостоящий старому — социализм. Рассмотрим части этого нового диалектического единства Традиции и социализма по порядку.

Начнем с Традиции. В данном контексте Традиция описывается не с позиций мифа или системы сакрального знания, так как существует слишком много школ и направлений. Мы рассматриваем здесь Традицию посредством структурно-функционального метода, когда система взаимоотношений базовых элементов Традиции в синхронии, становлении и эволюции лишаются своих имен, мифов и символов, и распадаются до простых структур и категорий, функций, взаимозависимостей. То есть это отход от герменевтики — толкования текстов к функционализму. Разница приблизительно как между сравнительным языкознанием и структурной лингвистикой.

Одно из самых мощнейших свойств Традиции — способность извлекать из своих глубин пассионарную мотивацию (осмысление жизни) в людях. Душа, воля, идеал доминируют над материальным, плотским, вещью, но не довлеют, а стремятся к органическому существованию сообщества, культурно-расового типа.

Вектор жизненной энергии (витализм) культурного-расового типа, то есть его пассионарность, обычно направлен на экспансию в пространстве, на современность. И именно через эту пассионарность создается перспектива будущего. Таков до сих пор естественный процесс развития сообществ. Их интересует материальное величие, грандиозность собственного возвышения. Этой динамикой определяются классические образцы «философии истории» (рождение, становление, закат) и этногенез (по Гумилеву). Проблема же угасания состоит в направленности на прогресс, на Развитие. Генон прямо указывает на то, что Развитие всегда движется по нисходящей, что связано с его цикличностью. Традиционные культуры, особенно доисторического или внеисторического типа, то есть те, что не опираются на социальную эволюцию государства и историзм развития, акцентируют свое существование через непрерывность и длительность (вечное течение). Их вектор пассионарности направлен на ось времени, а не пространства. Недостаток прогрессивной пассионарности в цикличности, в закате культур из-за невозможности дальнейшей экспансии. Недостаток традиционной пассионарности в слабости перед прогрессивной экспансией.

У современных «обществ заката» проблема именно в том и состоит, что направленность прогресса у них целиком пространственно обусловлена (борьба за ресурсы, за материальные блага). Но даже паразитическое негосударственное «рассеяние» (сеть, нетократия) уже заходит в тупик.

Очень трудно, но необходимо для сохранения нашего культурно-расового типа, направить его пассионарность в традиционное русло: цель — длительность, непрерывность. Но возникает проблема консервации и слабости перед чужими экспансиями. И здесь необходимо сдерживать разрушительные процессы именно тем, чтобы пытаться «уравнять», «успокоить», а не перегнать или с необходимостью пересилить чужую более свежую и молодую пассионарность. Нет нужды действовать в этом «уравнении» с позиций «зеркального эффекта» — отражения. Нельзя бояться отступить — оставленные позиции закрепить в традиции. Иными словами результат ранней экспансии может сжиматься, может расширяться. Главное не война, главное маневры — перегруппироваться, консолидироваться на основе живительных и неисчерпаемых истоков Традиции, и потом снова начать развитие, экспансию. В этом плане нужно поймать исторический ритм и держаться его как догмы. Принять как нечто сакральное для типа цикличность попеременного развития и стагнации время/пространство; замедление/ускорение; стабильность/прорыв. Смысл — не сводить циклические феномены к противоречию, к затягиванию или разрыву: это-то и губительно. Если кризис — надо собраться с силами, со всем накопленным опытом, сконцентрироваться в единство (палингенез), но не затягивать, если у типа есть возможность к экспансии, то есть возможность не догонять или гипертрофировать старый способ прогресса, а начать (а для некоторых и продолжить) новый этап, новый цикл, новый способ производства.

Именно в плане прогресса было бы ошибочным полагать, что Традиция — это «conservatio» — сохранение опыта и наследия предков: это лишь один из ее динамических результатов. Традиция — это в важнейшем своем аспекте восстановление и воспроизводство наследия предков, но по большей мере не социальных отношений — государственных, протокольных, сословных, ритуальных, а, прежде всего, самых первичных базовых элементов и принципов способа жизни культурно-расового типа, «этноса» или «социума»: язык, вера, ландшафт, образ, тип, архетип. Эти элементы не консервируются — они перманентные, а развиваются, с учетом изначальных опорных «символов». Важнейшей составляющей непрерывности и трансцендентности Традиции является «символизм» (знаки) — послания предков. Это — эпос, древние хроники, предания, легенды, сказки, верования, приметы, обряды, праздники и т. д. Но сами они по себе суть оболочки наиценнейшей информации наследия, в которых заключены первородные животворящие структурные элементы и модели поведения и мировоззрения общности. Традиция как раз и состоит не в простом копировании и подражании наследию (ритуалы и прочие внешние жесты и атрибуты), а в духовной практике постижения чистоты и изначальности — света. Она есть творчество, умение жить с природой, даже управлять ее гармонией и силами. По образу и подобию этих сил (Возможно, предки могли управлять даже процессами солнечной активности). То есть Традиция должна не «сохраняться», она должна работать в живых, в современности. Традиция — не клад, музей, не нечто хрупкое и ценное, не антиквариат — такой она становится от бездействия: утрачивается, становится бесполезной, источается коррозией времени. Традиция — это диалектическая сила, неисчерпаемый источник новой жизни, постоянно обновляющейся действительности. От чрезмерной «сакральности», таинства и сохранения Традиция забывается. И потом уходит неимоверное количество труда, чтобы восстановить лишь ее образ, оживить ее становится еще труднее: много путаницы, лакун, ложных желаний, утопических интенций. Реальнее всего оживить ее структурные элементы — мифологемы и символы — уложить их в соответствии с матрицей современности, как некие ценности и установки, пробуждающие первородную силу (витализм, пассионарность), живость в «типе».

Нашему культурно-расовому типу, особенно в России, нужна перспектива времени сегодня, а не пространства: сжатие, концентрация и восстановление сил ради длительности и непрерывности. Не надо надрываться, надо остановить гибельную экспансию через опору на Традицию. Цикличность надо принять как закономерность исторической и политической жизни, как основу общественной дискуссии, как необходимое условие для начала нового цикла развития в противоположность всем этим болезненным гипертрофиям — постистории, «концу истории», постмодернити и т. д.

От непрерывного — Традиции перейдем к элементу Развития, к новому циклу, новому способу производства.

Сегодня социализм выходит на равных с Традицией на передний план истории, как необходимость развития. Поэтому он входит напрямую в дуализм с Традицией, что в немалой степени связано с гипертрофией капиталистического способа производства и крайней реакции, взявшей всевозможный хаос на вооружение. Люди подчинились вещам — способу производства, его утилитаризму и бездуховной материальной частичности настолько, что полностью пытаются отрицать расу и государство, душу и тип. Именно социализм выступил, пусть и с позиций материальных, против подчинения людей вещам. Но без духа Традиции он потерпел поражение. Но именно социализм своим созидательным развитием спасет от хаоса и крушения — «конца истории» — «вечное течение» Традиции.

Когда речь заходит об «утопичности» социализма, сразу встает вопрос, а что же было предыдущие 70 с лишним лет в СССР, что у нас на Кубе и в Китае? Утопия? Глядя на день сегодняшний России легко сделать справедливый вывод и об утопичности либерализма и либеральной демократии. Реальны пока что лишь олигархия, реакция, нажива, паразитическая Мамона. Против них только одно средство реально — «товарищ маузер». Такова справедливость идеалистов-утопистов. И она — не утопия, а историческая реальность, даже закономерность.

Социализм у русских в крови, а у властей наших в крови — феодализм, поэтому они не могут построить нормальный капитализм. Капитализм всегда, изначально был злом для русского народа. Поэтому народ и выбрал социализм, как попытку своего развития. Но эта попытка была обусловлена гуманистической основой Просвещения, которая своим универсализмом требовала полного разрушения старых основ. В свою очередь в России эти основы были чрезмерно чужды развитию, были слишком патриархальны, деспотичны, противны свободолюбивому русскому духу. Их сирийские корни отчасти были созвучны европейской душе, но известна и та их часть, разрушавшая веками культурно-расовую основу нордических народов.

Русский социализм провалился из-за того, что ложно решил целиком и полностью положиться на социальный ресурс, разрушая основы национальные, государственные, исторические с позиций материализма — главного врага Духа. Слишком была переоценена диалектика развития в ущерб метафизике Традиции. И пришлось позже вернуться к метафизическим основам, но опирающимся на материю, на почву, к сирийскому деспотизму, с его азиатским способом производства, с его чрезмерным давлением на социальный ресурс. Только жесткая рука могла удержать подобный курс развития. Развитие социалистического способа производства продолжалось до полного истощения социального ресурса, т. е. вошло в противоречие со своими же целями: социализм строится ради социального ресурса, ради людей, а стал, в конце концов, полностью оторванным от их интересов. Случилась индустриальная гипертрофия подобная западной буржуазной.

Социализм — не есть что-то принципиально новое, неосуществимое, утопичное. Он уже существовал как общественный способ жизни на заре человечества. Не раз о нем писали как о первобытном социализме, общинном строе. Он уже в первых цивилизациях был включен в миф о «золотом веке». Рабовладельческий строй, феодализм и буржуазная формация — были детищами цивилизации государства, прогресса экономических показателей, но не всегда духовных качеств людей. Вещи постоянно подчиняли человека в этой эволюции. Миф о Спасителе принес весть о социализме: социализм — общинный уклад, всегда шел параллельно с развитием эксплуататорских форм цивилизации государства — он был цивилизацией общества. Он прорывался в виде «демократии», «республики», он продолжал существовать в виде крестьянской общины, крестьянско-религиозной общины (старообрядцы), вольного казачества и т. д. Он двигал прогресс в виде «городов-коммун». Он был основой цехового производства, рабочей артели, профсоюзов, системы взаимного страхования и многих других социальных институтов и коллективов (университетское братство, купеческие гильдии) — все те объединения людей помимо государственных и иерархических, всех, кто был против тирании человека над человеком. То есть социализм как форма жизненного уклада человечества практически непрерывна. Это способ жизни, основанный на доверии и общинном родстве, а не на общественном договоре. Доверие — это то, что можно воспитать, договор — это то, что навязывается.

Нынче социализм должен стать институтом общества, а не быть «строем», «режимом», «формацией» — это дело далекого будущего. Как институт он должен эффективно решать три проблемы социума: нищета, безработица, организованная преступность. В его основе — принцип социальной справедливости. Наиболее развитые социально и экономически страны (Швеция, Норвегия, Дания) доказали, что честные люди и честность эффективнее прочих взаимоотношений.

Для русских социализм — уже традиционная ценность. Для нас он не просто будет, он уже был, он живет в наших сердцах сегодня, он — наш идеал будущего. Рано или поздно он восторжествует в России, но уже в новой форме, связанной со спасительной для культуры и нации высокой духовной Традицией. Сегодня исторически сложились все условия для построения органически развивающегося государства на основе двуединства Традиции и Нового Развития, которое мы назовем традиционал-социализмом. Традиционал-социализм — социализм, построенный на основе традиционализма.

Традиционал-социализм идейно продолжает то наследие социальной мысли, которое возникло уже в 19 в. и достигло своего пика в 20-х гг. 20 столетия. Время самого бурного исторического цикла, неимоверного прогресса, взрыва противоречий как левых идей, так и правых. Где-то между великой битвой Реакции и Хаоса (самого разного рода: национального, либерального, социального, прогресса), всеобщего стремления к тоталитарному абсолюту, появились и проблески надежды на Органичный мир. Эту надежду лелеяли и «русская революция», и «консервативная революция», романтика «фелькиш» и социал-демократия, прогрессивная демократическая мысль, в какой-то мере фашизм и национал-социализм. Мир сегодня как никогда нуждается и в сохранении самобытности цивилизационных типов, и в более экологическом гармоничном развитии.

Традиционал-социализм — коренная попытка отойти от чрезмерного диалектического антагонизма к более органическому мироустройству, где Традиция и Развитие взаимозависимы, включены друг в друга, где они готовы к взаимоподчинению в рамках исторических циклов, ведущих к дисбалансам. Традиционал-социализм пытается утвердить в социальном мировоззрении категорический императив переключения: если возник кризис развития, необходимость для стабилизации, все институты работают на Традицию; если же возник застой, косность, то, стало быть, пора переориентироваться на развитие. То есть традиционал-социализм, прежде всего, выступает против крайней Реакции — гипертрофии, абсолюта, монизма как «слева», так и «справа», соответственно и против смешений и искажений, лицемерия, хаоса, который часто выступает под видом «центра». Хаос — это тропический пояс противоречий между полярностями. Традиционал-социализм провозглашает себя органическим центром социального развития, осью между полярностями Традиции и развития.

Наиболее идеалистическое основание традиционал-социализма — это идея «вечного возвращения», состоящая из идеи «вечного течения» и «вечного становления». Главный принцип Традиции — дуализм мира, в котором сочетаются и взаимно постигают друг друга материя и дух. Основными осевыми понятиями Традиции являются раса, государство. Это метафизика Традиции. В свою очередь ее динамические основы, разворачивающиеся во времени, эволюции, истории, пространстве — нация и социум. Нация, естественно более устойчивое в отношении социума основание, однако Развитие на нее очень сильно влияет. Социум же может быть на разных исторических этапах малоподвижным или весьма динамичным в зависимости от иерархической, регламентирующей, классовой структуры и, конечно же, способа производства (исторической формации).

Таким образом, традиционал-социализм как понятие содержит в себе базовый осевой концепт Традиции, с двумя основополагающими элементами непрерывности социальной системы — государство и раса с одной стороны, и два динамических элемента становления, исторического развития и эволюции — нацию и социализм.

Либерализм, капитализм, социализм, консерватизм — системы по своей сути монистические, требующие универсализма или унитаризма в принципах единоначалия и веры в них, в их идеи. Их производные идейные ответвления либерал-демократия, социал-демократия, переснятые формы типа неолиберализма, неоконсерватизма и прочие смешанные и пересмотренные идейные синтезы — чрезвычайно эклектичны и синкретичны. Они часто приводят разные монистические принципы и ценности к искажению или подчинению в пользу одного из монизмов.

Традиционал-социализм же не эклектичен в силу своего диалектического восприятия мира как двойственности, полярности, дуализма природы, состоящего из элементов «вечного течения» и элементов «вечного становления». Проще говоря, из Традиции, олицетворяющей стабильность, и Развития (прогресса) — динамики исторического процесса.

Ранее Традиция заключалась по преимуществу в консерватизме, который был в Новое время «традиционал-капитализмом», если исследовать его с позиции двойственности, дуализма мира — главного принципа Традиции: «вечное течение» и «вечное становление». Консерватизм, однако, трактовался однобоко на ущербном принципе «охранительства», поэтому чаще всего был реакционным явлением. Традиция — это, прежде всего непрерывность. И без развития она будет стагнацией или реакцией, если элемент развития (становления) будет гипертрофическим развитием — расширением, а не ростом. Рано или поздно Традиция выхолащивается, становится Реакцией — «честь» замещается «благом».

Сторонники элитаризма и консерватизма, присваивающие себе звание ревнителей Традиции, должны признать, что консерватизм и этатизм изжили сами себя в способе производства, в элементе развития — в капитализме. Все либеральные, демократические, социалистические прививки отложили, но не решили кризиса «вечных ценностей». Основа развития исчерпала себя в этом дуализме и консерватизм стал реакционным, как и любой монизм. Он стал подчиненным своему развитию буржуазным консерватизмом. Старый элемент развития гипертрофировался и требует себе подчинения Традиции (например, олигархия, как власть способа производства), что естественно ведет к ее разрушению. Он хочет подменить элемент «вечного течения» — государство и нацию, на другой, подчиненный и чужеродный предыдущей основе, стоящий на хаотизме и универсуме. Таковым стал империализм, и его новая версия — глобализация, которая уже полностью отрицает расу, государство, нацию. Поэтому традиционная основа, ранее отстаивающая этот уже непроизводительный элемент развития сегодня должна не возвращаться к природе, изолироваться от мирового хаоса — «обращаться вовнутрь», уходить в сакральное или подпольное до лучших времен, а провозгласить новый элемент развития, которым является антагонизм капитализма — социализм. То, что было другом, стало врагом, то, что казалось врагом, станет другом.

Традиция, ее «вечное течение» и «вечное становление» — взаимозависимы и довлеют друг над другом в истории попеременно, циклически. Нынешнее становление, социальное развитие требует социализации традиционных институтов ради сохранения расы и государства, которым угрожает гегемония унитаризма (монизма) и смешения разного рода: расовая, еврейская, экономическая (ТНК и глобализация), фундаменталистская (религиозная), космополитическая. Хаос и универсум в своем стремлении друг к другу уничтожают диалектику природы как таковую. Социализм сможет реализоваться лишь, когда достигнет доверия и вовлечения в высшие ценности Традиции — станет расовым и государственным идеалом. Ему нужна эта ось, опора, одной нации уже недостаточно, тем более самого социума: социум — нетипизирующий элемент, стремящийся к открытости, то есть не может самостоятельно создать законченную форму того же социализма. Ранее капитализм добился источников силы «вечного течения» — государственной власти в рамках нации. Далее социализм за нее боролся социализм, отрицая нацию и традицию. Этот нигилизм пришел к краху. К краху неумолимо приближается и буржуазный пессимизм. Настало время безусловного признания и диалектического движения навстречу друг к другу Традиции и ее нового Развития.

40. Нордический строй

Пролегомены к нордическому социализму.

Нынешний белый мир погряз в противоречиях и кризисах. Он заблудился в хаосе своих идей и образов. Многие продолжают попытки цепляться за разум в раздробленном забытьи рационализма. Верят в экономику, «в то что есть». Но горькое ощущение того, что «то что есть», скоро исчезнет, духом тяжести довлеет над всей европейской цивилизацией. Европейский нигилизм проснулся уже давно. Он порожден бессилием, безнадежностью человека, который боится утратить самого себя. Чудовищные личины, изуродованные образы бытия — воплощенный в жизнь кошмарный сон разума просто-таки с непреложностью животного инстинкта ведут человека к эскапизму от мира сего, от его реальности. Поэтому сегодня все так рвутся к иррациональному дионисизму, к пантеизму, к «корням», к блаженным островам — «множественности миров». И потому теряют свою цельность, блуждают по туману и ядовитым болотам, наполненным испражнениями человеческой мысли и дела. Природа убита, загажена, разорвана, употреблена — нарастает глобальное потепление. Стихийные тропики пугают своей необузданностью. Эль Ниньо — молодое сильное тропическое дитя природы мстит безжалостному человеку за его дерзость в обуздании диалектических сил мироздания. Мир вышел из всех своих берегов, как природных, так и человеческих. Новый Великий потоп уже идет. Он смывает своими потоками — массами, размывает агрессивной средой Цивилизацию людей. Катализирует, окисляет, выводит в мутный осадок. Мир вновь превращается в бурлящий котел Хаоса. Мир должен остыть. Миру нужен новый Ледниковый период. Мировой холод — только он способен утихомирить взрывные реакции, остудить критические массы. Север — нордическое, сковывает стихии. Нам нужно вернуться к корням, вернуться в свои берега.

Где же оно — нордическое? Белый снег, белый миф. «Полярный миф» — наш «золотой век». «У богов день и ночь — [человеческий] год, опять разделенный на двое: день — период движения солнца к северу, ночь — период движения к югу». («Законы Ману» 1, 67) Мир делится на Двое. День и Ночь. Огонь и Лед. Лишь Великий полдень дает чистую воду, чистый воздух. Свет Огненной зори сияет и в Ночи, слабый свет далеких светил напоминает нам о Свете, отблеск его дарит нам и хозяйка ночи и стихии воды Луна. Но лишь Утренняя звезда приносит истинный день. Здесь в высоких широтах мировой холод и мировой свет приходят к гармонии. Четкое разграничение, суровость Полюса позволяет избегать рождения Хаоса. Именно здесь земной жизни установлена гармония. Это место Земли дает жизни законченные формы…

Первоначальное движение арийской цивилизации было направлено по географическому вектору Север — Юг, о чем красноречиво свидетельствует «полярный миф». Связаны эти миграции были с ледниковым периодом. «… Арьи не были автохтонами ни в Европе, ни в Центральной Азии — их исходный регион лежал где-то вблизи Северного полюса в эпоху палеолита. И они мигрировали оттуда в Азию и Европу не под влиянием „неодолимого импульса“, а потому что наступили неблагоприятные изменения в климате этого региона» (Тилак). Другие расовые типы распространялись довольно хаотично — один из ранних типов желтой расы распространился по вектору Запад — Восток на просторах Американского континента, где и оформился в отдельную расу. На южных оконечностях Евразийского континента, на Средиземноморье, Северной Африке, Малой Азии, Ближнего Востока творился «расовый хаос». В него вливались и беспрерывно сменяли друг друга самые разные типы. Однако экспансия арийского типа постепенно сменила направление на вектор Восток — Запад: преимущественно в западную оконечность Европейского континента. Полностью он оформился благодаря нескольким волнам Восточной экспансии, начиная с Великого переселения народов. То есть в Эру Христа. Натиск Восток — Запад создал архетип сопротивления, синтеза и эклектики, который оформился в цивилизацию Запада. Всевозможный народный хаос смог объединить лишь универсальный монизм христианства. То была эпоха закабаления и расщепления нордического. Оно прорывалось могучим энтузиазмом форм меча и ордена в готике. Но постепенно романский синкретизм сгладил и подчинил себе импульс нордических племен в крестовых походах. Викинги, нибелунги становились все более добропорядочными европейцами — от нордического остался лишь практицизм характера. Северный ветер утих и был предан забвению. Центром мира стал Запад. Противостояние Запад — Восток окончательно закрепилось после отражения арабской, монгольской и османской экспансии. Первый болезненный разрыв состоялся в Реформации. Внутренние силы европейской расы впервые посредством частного принципа, т. е. индивидуализма притом весьма эмпирического, читай материалистического характера, попытались избавиться от восточной магии, от ее вселенского универсализма. Также рационализм выделил универсализм материальный, как отрицание религиозного, спиритуалистического, чем собственно отделил разум от веры. Создал веру в разум и в материальный прогресс. Следствием этого переворота Нового времени стало то, что европейский тип — наследник арийской культурно-расовой ветви человечества с конца 15 в. и особенно в 16 в. начал свою Всемирную экспансию, как на Запад, так и на Восток, в 18–19 в. появился снова вектор движения на Юг — в Африку, Австралию, Океанию. Южное полушарие до этого времени вообще не было зоной арийского культурно-расового типа. Однако бурное развитие рационализма, наук, индустрии и всяческого материализма возбудила на Западе вторую либеральную волну отказа от духовного романского наследия. Материалистический монизм освободил Запад от монизма религиозного, сделав союзниками два извечных противоречия: индивидуализм и универсализм, которые в дальнейшем породили все те разрушительные противоестественные, неорганичные формы существования европейца, свидетелями которых мы сегодня являемся. Монизм частного борется за господство с монизмом коллективного в жестких рамках логико-эмпирической и материалистической диалектики. Категории развития не переходят друг в друга. Корни же как духовные, так и расовые иссохлись, истощились, все соки Мирового древа высосала крона цивилизации и возвращает земле лишь ядовитые плоды, уничтожающие эти корни, заражающие его разного рода паразитами. Ради урожая в ход идут любые чужеродные прививки к древу, любое удобрение считается пригодным для культурно-расового ствола.

Где же еще сохранялось нордическое? На острие борьбы. Там, где дисциплина стали отвергала все моральные и потребительские шлаки ради холодного ледяного безжалостного отблеска светлых очей нордического завоевателя. Шла битва за жизнь, за право встречать восход. Могучий славянин и гот, конкистадор и франк остановили натиск Востока. Хотя заплатили за это немалую цену, растратив много сил, испив горькую чашу чужих соков, изведали в усталости от них великое забвение. Многие ослабленные души и их пастыри сильно постарались притупиться народной памяти через раздоры мысли, духа и воли. Но клинок все еще остер…Однако ложное направление Запад-Восток с его тропическим биологизмом питательных цепей создали и ложные цели борьбы, ложных врагов. Экономический рост, прогресс, рост благосостояния, улучшение человека, как через гуманизм, так и через евгенику без учета его органичного состояния. И наш культурно-расовый тип обратил эту борьбу на себя в поисках гегемонии идеального мира, мужественно снося и игнорируя все издержки подобного одностороннего движения. Чем способствовал разжиревшему на этой борьбе паразиту. Всему уставшему от перенапряжения борьбы паразит предлагал обезболивающие токсины взамен здоровья. Все больше и больше токсинов, чтобы поработить мощнейший культурно-расовый организм, ради примитивных потребительских инстинктов собственного. Чужой тип все больше и больше внедрялся в пространство нашей расы, подспудно и услужливо — отдохни, не борись, расслабься. Паразит гипертрофировал все органы потребления — они основа его жизни.

Порочность этой борьбы заключалась в попытке усовершенствования человека через человека — т. е. через одну лишь войну, вместо усовершенствования человека через природу — через освоение природы. Мы ослабили расу этими бесплодными, сизифовыми попытками и теперь наша чистота и органичность заражена паразитом. С которым не оставалось места и времени бороться. Этот отказ от гомеопатических средств — народных традиций и быта во имя всяческой духовной и материальной алхимии привел белого человека к медленному вымиранию, растворению в бытовых отходах, грязи и мусоре, принесенных в наш дом извне. Пора прибраться сделать белый дом белым, чистым. Пора принять гомеопатическую терапию и здоровую нордическую гигиену, чтобы изгнать инфекцию и паразитов из своего организма, из своей семьи. Вернуться к нордическому здоровью. «В борьбе за существование остается победителем тот народ, который развивается, сохраняя нравственную силу. С исчезновением морали теряется и высокий уровень духовного и интеллектуального развития, чему можно найти множество примеров в истории» (Лист).

Полюса всегда как мистическая загадка привлекали человека нордического культурно-расового типа. Как же диссонирует поиск Полюса с чисто потребительской жаждой открытия Индии и Эльдорадо! Освоение земной поверхности закончилось именно покорением полюсов. Лаптевы, Беринг, Кук, Лазарев и Беллинсгаузен, Амундсен, Скотт, Седов, Макаров, Папанин и многие другие бросали вызов природе, преодолевая самую ее суровость, они утвердили доказательство жизни и воли нашего расового типа на вершинах мира. Север всегда проверял человеческие качества на 100 %. Только мужественное, честное и по-настоящему человеческое способно преодолеть Север, покорить его пространство. На полюсах люди не живут, но чем ближе они к ним, тем чище и честнее. Ложь и подлость, как и любой паразит, никогда не способны покорить истинно нордическое. Они приходят позже, туда, где есть тепло, где борьба уже победила и почиет на лаврах достатка.

Географическая глобализация и экономическое развитие на сегодня создали антагонистический вектор движения Юг — Север. Этот вектор обладает чудовищной силой разрушения для арийского культурно-расового типа, всего европейского сообщества народов. Он как пустынный самум выжигает и осушает истоки европейской культуры, превращая культурные сообщества в разрозненные трибалистские группы. Крупные культуры белой расы пожираются южным драконом на корню. Гнездо огненного орла разрушено, и он парит высоко в голубых разреженных небесах наших идеалов. Мы не видим друг друга через грязный смог от выхлопов нашей загаженной духовной природы. Ассимилятивный фактор Юга возрос до своего максимума и угрожает уничтожить белое человечество, растворить его в своих мутных потоках.

Белому человеку необходим сегодня новый способ жизни. Ему нужно отстоять свое историческое, исконное жизненное пространство, откуда он черпал силы для развития. Это — Норд: суровость, которого до сих пор способна урезонивать до гармоничных с природой количеств живую биомассу, в том числе и человеческую. Здесь законы природы требуют простоты, неприхотливости, чистоты чувств — против тропической роскоши, ядов, дурманов, чумных и проказных влияний южного мира, перенасыщенного солнцем и солью земли. Норд — остужает страсти. Он — жесток и рационален… Обратимся к себе. Мы гипербореи — мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живем от других. «Ни землей, ни водой ты не найдешь пути к гипербореям» — так принимал нас еще Пиндар. По ту сторону севера, льда, смерти — наша жизнь, наше счастье. Мы открыли счастье, мы знаем путь, мы нашли выход из целых тысячелетий лабиринта. Кто же нашел его? — Неужели современный человек? — «Я не знаю, куда деваться; я все, что не знает, куда деваться», — вздыхает современный человек. Этой современностью болели мы, мы болели ленивым миром, трусливым компромиссом, всей добродетельной нечистоплотностью современных Да и Нет. Эта терпимость, largeur (широта) сердца, которая все «извиняет», потому что все «понимает», действует на нас, как сирокко. Лучше жить среди льдов, чем под теплыми веяниями современных добродетелей. Мы были достаточно смелы, мы не щадили ни себя, ни других, но мы долго не знали, куда нам направить нашу смелость. Мы были мрачны, нас называли фаталистами. Нашим фатумом было: полнота, напряжение, накопление сил. Мы жаждали молнии и дел, мы оставались вдали от счастья немощных, от «смирения». «Грозовые тучи вокруг, мрак внутри нас: мы не имели пути, формула нашего счастья: одно Да, одно Нет, одна прямая линия, одна цель» (Ницше).

Итак, Эра Христа разделила мир на Восток и Запад. Новая реальность требует разделить мир на Север и Юг. «Только крайний Север знает Божий Год в полном единстве его противоположностей; в законе его возвращения, в бесконечном, вечном богатстве его движения, в котором постоянно возобновляется жизнь» (Вирт). Будущая эпоха будет жить по этому водоразделу. Это не терминатор — граница дневного света и ночи, это граница людей их жизненных императивов и доминант.

Полярность мира отныне делится на Север и Юг. Отношения Запад vs. Восток уходят в прошлое. Белое — есть нордическое в своем зародыше. Только там где сходится Свет и Ночь, красное и черное — возникает Белое. Белое — великий полдень. Там жизнь обретает божественный смысл, в остальных случаях это Хаос материи и живой плоти: это плоть — плодоносная Деметра — рождающая плоть, но не Дух. Дух там, где чище и прозрачней воздух. Там — в Гиперборее, родине Аполлона. Дух же опьяненный хмельными дарами Деметры рождает Панов, Силенов, буйного Диониса отравляет сомнением. Там на Севере мы вспоминаем наши истинные имена, там блеск Эллады уже тускл. Прочь от Прометея! Мы прозреваем лики и имена наших Героев — Вотан и Свентовит. Наша Вальхалла, наша Сварга. Здесь наши миры правили тысячи лет. Родина тысяч чистейших озер и рек, ослепительных снегов и льдов, леса — бесконечные леса и плодородные долины. Беловодье…

Вполне реальным воплощением органического, целостного порядка, где нордическое вернет становление — развитие в здоровые берега, вернет нашу расу к ее чистым основам, дополнит мерой и порядком «то что есть» сегодня, то чего все же достигла наша цивилизация (до основания разрушать мы не будем) станет построение нордического социализма. Его работоспособные национальные формы уже действуют, и как раз в странах истинно нордических: Норвегии, Швеции, Дании, Канады, Исландии. Даже если взглянуть тривиально на наиболее благополучные страны, то мы можем смело предположить, что Полюса оказывают на них самое благоприятное воздействие. Наиболее социально и политически сбалансированные страны находятся в высоких широтах: скандинавские страны, Канада о которой мы уже говорили, Финляндия Новая Зеландия, Австралия. И лишь потому там больше порядка, что доминирует белое население. Еще недавно и ЮАР можно было причислить к этому списку. Но дисгармония, свойственная не белой расе разрушило стабильность и процветание этой страны. Возьмем даже и наши северные территории. В нравственном плане белые люди именно нордического региона сохранились и живут гораздо органичнее и человечнее средних широт и юга страны.

Надо лишь избавить социализм от универсалистской «всеобщей» обузы и тотального западного индивидуализма потребления…

Парадокс, когда материальный мир измеряется фикцией — деньгами, а идеальный материей — кровью, будет преодолен союзом расы и социализма.

41. Миф о Новой Вавилонской башне.

(Разрушение основ европейской цивилизации и воспроизводства коренного европейского народонаселения)

В последние годы в развитых европейских странах сложилась ситуация демографического спада, депопуляции населения. Ученые-демографы популярно объясняют это довольно общими, фронтальными факторами: проблемы экологии, проблемы индивидуализма и эгоизма, связанные с развитием новых культурных стандартов, стабильность уровня жизни, продолжительность жизни и смертность и т. д. При этом решением проблем является гипотетическое количество рождений на одну женщину, уменьшение смертности, т. е. отношение рождаемости к смертности. Также считается, что следует создавать специально направленную на рождаемость семейную политику, улучшать качество медицинских услуг. Но эти меры оказались половинчатыми, ограниченными и вполне возможно имеющими очень негативные последствия: выросло число социальных дегенератов, неприспособленных к нормальной здоровой трудовой деятельности, так как учитывалось только количество, но далеко не всегда качество прибавочного народонаселения. Общество может обеспечить количество искусственными мерами, но не развитие — образование самый громоздкий и дорогостоящий механизм общества, также в последнее время деградирующий.

Хотя депопуляция создала главным образом не проблему народонаселения. Если судить по глобальным меркам, то такой проблемы практически не существует. Население Земли наоборот прирастает довольно высокими темпами. Депопуляция — это не проблема общества, а проблема наций, в основном культурных, и вообще дальнейшего культурного развития населения планеты, цивилизации. Очаги высокой культуры размываются, замещаются другим человеческим материалом, более «варварским». То есть идет крушение всей той культурной среды, которая создавалась на протяжении многих столетий. Пресловутый закат европейской цивилизации. Где же искать причины депопуляции и деградации европейских культурных сообществ? Скорее всего, в том способе производства, который возвысил эти культурные сообщества. Когда-то Гобино выдвинул тезис: то с чего начинает свое возвышение цивилизация или нация, содержит элемент ее разрушения. Европейская философия истории, геополитики, этногенеза давно учат рассматривать этнос и его культуру как живой организм, который рождается, растет, стареет и умирает. Такова скрижаль мудрости именно европейской цивилизации, склонной к эсхаталогизму и пессимизму жизненных процессов. Хотя более древняя Традиция и ее современная интерпретация дает нам миф о возрождении, о самокатящемся колесе, о вечном возвращении. Многие представители «народничества» («фелькиш») именно в связи с понятием жизненного круга призывали общество вернуться «к народным корням». В этом они видели возрождение, новое рождение культурного народа, цивилизации. Основную же причину заката Европы они видели в урбанизации.

И в связи с этим вспоминается один из древнейших мифов о крушении Цивилизации, данный в Книге Бытия. Миф о вавилонской башне. Древняя история полна загадок, почему оказались ненужными тысячи городов, какова причина их заката, почему они перестали развиваться, а на их руинах снова пасутся стада овец и коз? И почему другие города, ровесники этих руин стали «вечными», что дало им импульс развиваться дальше? Быть может географическое положение, завоевания и приток нового более жизнеспособного населения. Но что сделало население возвысившихся культур менее жизнеспособными — природные катаклизмы, социальные трансформации или застой? Вопросы эти остаются до сих пор не полностью решенными. Однако вершиной наиболее длительных цивилизаций стали, прежде всего, города. То есть снова возвращаемся к урбанизации, к структуре построения урбанистического общества.

Что ж, возьмем древнюю притчу как метаисторическую модель развития цивилизации и рассмотрим ее в контексте современности, как Миф о Новой Вавилонской башне.

В 19 столетии — веке создания современных наук — общество часто рассматривалось как пирамида. Пирамида — самая устойчивая конструкция. Она издревле была моделью и символом иерархического общества. Ее основание это народные массы, почва дающая рост всему организму государства, общества и культуры. Этим основанием в Европейской цивилизации до 20 века было преимущественно крестьянство, которое как раз и занималось основным воспроизводством социального ресурса общества, производительных сил — одного из двух важнейших компонентов буржуазного строя помимо капитала и средств производства. Крестьянство распространялось на больших территориях. Для крестьянства много детей не бывает по причине того, что земле всегда нужны руки и лишних рук тоже не бывает. Основание пирамиды было обширным и плодородным. Но индустриальное развитие на основе рационализма потребовало разделения труда, а в дальнейшем его концентрации в связи с фабричной деятельностью. Нет смысла пересказывать довольно спорную историю экономических формаций, развития национальных государств, промышленной революции и т. д. Вершиной европейской цивилизации стало национальное индустриальное урбанистическое государство.

Важно вспомнить в общих чертах как проходила сама индустриальная урбанизация, которая и дала мощный рост производительных сил. Она происходила за счет миграций сельского населения, за счет его пролетаризации. У крестьян отбирали возможность работать на земле, достаточно на ней зарабатывать — то есть крестьянский труд делался постепенно менее выгодным. Рабочий поначалу также испытывал значительные трудности жизни, но город, казалось, давал возможности социального лифта. Так оно и было, но как результат системы образования — индустриальный прогресс все больше и больше нуждался в квалификации, торговле стало недоставать ее прежних сословных ресурсов, и она нуждалась в расширении своего класса. Разрастался и государственный аппарат — вершина пирамиды. И вот из пирамиды социальная конструкция ради идеи роста производительных сил и возможностей начала перестраиваться в башню за счет основания — верхние ярусы общества расширялись, основание сужалось. Социальная стратификация пришла на смену сословной регламентации. Архитекторам новых идеалов, рискнувших дерзнуть против Бога, пирамида уже казалась архаичной конструкцией. Башня Эйфеля взметнулась ввысь вдвое над гробницей Хеопса. Нынешние небоскребы стали вдвое больше дерзкой «парижанки». Происходил символический процесс — «смешение языков»: смешение сословий, после разрушения сословного регламента. Постепенно классовая система верхних от основания этажей внутренне усложнялась. Сложился класс клерков, чиновников-разночинцев, трудовая интеллигенция. Формировался средний городской класс на основе мещанских мелкобуржуазных взглядов. Пролетариат постепенно становился основой общества, вместо крестьянства. К середине 20 века самые развитые государства стали урбанистическими, с преобладанием городского населения. Село начало деградировать и вымирать — европейская основа становилась бесплодной. Сельское хозяйство стало дотационным. Нагрузка на основание со стороны индустриальной, урбанистической и государственной надстройки чрезмерно выросла. Именно поэтому позднее начали падать и темпы прироста населения в урбанистических государствах. В этом довольно длительном процессе урбанизации, однако, возник весьма значительный процент «лишних» людей, не вписывавшихся в жизненный уклад данного развития. Мест для роста и возможностей в Европе уже не хватало. И этот слой становился либо маргиналами, либо мигрантами. Излишки европейского населения были направлены на колонизацию, освоение земного шара, т. е. на расширение основания. Вспомним хотя бы Австралию, которую заселяли каторжниками. Процесс географической глобализации давал возможность для национальной экспансии, для увеличения народонаселения европейских культур. Но они позже утверждали себя как новые суверенные части этих культур — один из результатов «смешения языков» — как в мифе народы рассеялись по всей земле. Оснований становилось больше, но они, обретая своеобразие, утрачивали самобытность породившей их цивилизации. Когда национальные резервы для дальнейшего развития урбанизации были исчерпаны — то есть основание было сужено, эта вавилонская башня не остановила свой рост. Наоборот, было решено усилить этот рост — через одномерный процесс универсализации. Все выше, и выше, и выше. Великому архитектору башни — капитализму нужны были для этого рабочие руки, и он стал выкачивать их повсеместно. Основание за счет универсализации расширилось на весь мир — стало всеобщим. Уже всеобщее крестьянство с самыми разными корнями питало ресурсами урбанистическую башню. Возникли трудовые еще более мощные миграции, которые служили источником дальнейшего «смешения языков» — народов и рас. И вот после возвышения и почти полного отрыва от собственной основы европейская, читай уже мировая цивилизация, ее столпы — национальные культуры — начали разрушаться, так как не питались уже собственными ресурсами — забыли свой язык. Свой голос крови. Колонизация в связи с географической глобализацией исчерпала себя и даже сменилась деколонизацией, и дальнейшей концентрацией населения в городах. Но возможен ли бесконечный рост, нужен ли? Новый маргинальный слой стал все более и более сильным давлением на эту урбанистическую башню. Никто не хочет больше оставаться на своем месте, или возвратиться к корням, все соблазнены идеей достичь небес, Бога. Башня уже не может обеспечить всех и себя ростом, но по инерции продолжает содержать лишнее население, так как есть всегда необходимость в рабочей силе, которая лепит на своих этажах собственные голубятни в безумном стремлении вверх. Новая Вавилонская башня постепенно разваливается — есть универсум цели, но строители уже не понимают общего плана, не имеют понятия, где они, и что они делают.

Теперь перейдем от мифа к его результатам — к самой насущной ныне проблеме депопуляции коренного европейского населения. Чрезмерная концентрация труда, высоты жизненного роста делают для работающего человека невыгодным содержать более двух детей в нормальных условиях, притом, что его супруге приходится работать. А то и вовсе не выгодно содержать более одного ребенка. Высокие культурные показатели требуют столь же обременительных высоких вложений в человека труда. Национальное село тоже в значительной степени не может себя воспроизводить в должной мере из-за тех же самых высоких показателей культуры, к тому же мотивирующих молодежь уезжать в города. Те же, кто добился максимума от жизни, могут себе позволить много детей. Но социальный лифт создает перенапряжение наверху. Мест не хватает, а это прямая дорога к дегенерации значительной доли этих людей. Урбанизация по инерции продолжается, но из-за концентрации возможности роста сокращаются. И деградация нарастает как снежный ком. Так как нет оттока людей в широкие пространства. Их тяжело осваивать, комфортная жизнь городов и их потенциальные возможности роста притягивают людей больше, даже в том случае, если они и не могут реализоваться в полной мере в городах. Они не могут осваивать новые территории, так как их сознание, навыки полностью заточены под урбанизацию. Нация рушится, возникает разобщенная на непонимающих друг друга индивидов и групп масса — общество без корней. Возникают элиты и диаспоры, корпорации, которые стремятся уже не к росту производительных сил, а в первую очередь к росту потребления. А рост производительных сил — это и народонаселение, причем трудовое, а не потребляющее. Новая Вавилонская башня как черная дыра высасывает все жизненные соки из основания уже в глобальных масштабах. Масса трудящихся перекачивается из всеобщего основания вверх — это дешевле собственного воспроизводства населения. В связи с глобальностью роста появилась возможность сэкономить на социальном ресурсе. Но дешевле, как известно, не всегда лучше. Нагрузка на коренную инфраструктуру всего сооружения Цивилизации и на ее основание из-за этой концентрации и в погоне за ростом гипертрофируется и расшатывает «башню». Основа культуры — нация размывается чужими основами, порой архаичными, трибалистскими и враждебными сложившейся высокой культуре. Самой же культуре неоткуда брать человеческий материал для восстановления и пополнения, для поддержания стабильности своих жизненных устоев. И она угасает. На ее место идет новая культура, которая возникнет в результате катастрофы — крушения Вавилонской башни. Мир ждет одичание, европейскую культуру — забвение.

Чтобы сохранить европейскую цивилизацию, ее нужно возрождать — возрождать ее своеобразие, укреплять ее фундамент, освоить заново национальную ойкумену, создать более гармоничное соотношение основы и роста. Необходим новый регламент сословий, но учитывающий нагрузку на основу, пропорцию количества верхних слоев общества и нижнюю. Он будет призван создать механизм отдачи излишков сверху вниз, как в экономике, так и в населении, в потреблении. Помимо роста вверх, необходимо обеспечить и привлекательное освоение вширь. То есть сократить «смешение языков» через раздельное сосуществование культур, вместо коммунального общежития.

42. Судный день.

Что есть судный день? Давайте оставим в стороне мистику и дела поповские. Все эти миллионы, видящих признаки конца, по большому счету не понимают реальности данного события. Им видятся потопы и кары небесные. Этого не будет. Будет следующее.

Судный день — это не гибель человечества, это его уход из биологической истории. Сегодня этот гигантский организм пытается спастись последним, что у него осталось — рождаемостью. Он плодится вопреки всякому разумному пониманию. Но ученые уже рассчитали модель того, что народонаселение Земли достигнет своего пика, и далее пойдет на убыль.

Проблема состоит в том, что необходимо понять, что же природа оставит после человека, и что будет с человечеством в его сумерках. Попробуем понять, какой ответ дает нам наука и философия, если не брать в расчет теории прогресса и спасения рода человеческого. Два таких разных человека, как духовник Тейяр де Шарден и ученый Владимир Вернадский пришли к выводу, что природа эволюционировала с помощью человека, создала Ноосферу — новую свою форму существования. Даже если предположить, что не обошлось без сверхразума, то следует понимать, что и для креационизма требуется время и механизмы реализации. Таковыми механизмами и считаются по Вернадскому эволюционизм и номогенез. Только они не противоречат друг другу, как это пытались и пытаются доказать на всех кафедрах добродетели современной науки, они дополняют друг друга.

Самый простой, элементарный и вместе с тем гениальный вывод из этого планетарного процесса эволюции и номогенеза сделал Ницше — «человечество это то, что следует превзойти». Да, та самая крамольная идея «сверхчеловека». Ницше так и не смог избавить эту идею от морали, потому что философия по определению не способна избавить себя от морали — одного из основных своих объектов познания. Но он зажег искру в людях, которые были далеки от духовных метаний, были преисполнены верой в материю и реальность. Семена, посеянные Ницше взошли на ниве антропологии. Конечно же, ученые тех лет создали образ «сверхчеловека», как некий евгенический проект, посредством искусственной селекции, а сегодня с помощью генной инженерией — ничего лучше, чем чудовище Франкенштейна и голова профессора Доуэля, люди, верящие во всесильность человека, разум и прогресс, не могли предложить. Однако природа от своей программы никуда не отступает и борется за сверхчеловека уже многие тысячи лет. У нее своя селекция, и именно те ученные, которые предлагали вспомнить об этом естественном, органическом процессе и гармонизировать соответственно ей деятельность человека, проливают свет об участи нынешнего человечества.

Смысл судного дня по преданию состоит в том, что человечество будет разделено на две группы — на «праведников» и на «грешников». Далее следует еще один невероятно мистический аспект — будут оживать мертвые. Все трубы протрубили — люди прошли сквозь огонь и кары небесные, судный день требует от них либо очищения, либо означает погибель.

По сути, сам миф о судном дне является памятью о предыдущем, когда древний человек — Адам, уступил место современному — Ною (Библейский сюжет взят мной для наглядности, уж да простят мне). То, что факт судного дня дошел до нас, говорит и о том, что предки заботятся о своих потомках. Сейчас трудно сказать, были ли наши предшественники лучше нас или хуже, но они осознали необходимость и неизбежность дальнейшей эволюции и номогенеза ноосферы. И сделали свой выбор в пользу более совершенного по их мнению человека. Вся мифология говорит нам о том, что человек всегда был несовершенен, и соответственно ему угрожала опасность гибели. Судя по мифу о потопе — а он наличествует практически во всех крупных цивилизациях — наши предки видели главную задачу в совершенствовании человека в его борьбе со стихиями — адаптации разумных существ к условиям геосферы и биосферы. Они этого добились, осознав значимость для природы и эволюции ноосферы (как они это понимали), то, что именно она и должна решить проблему обновления и сохранения человека. Наши предки сумели выполнить, поставленную задачу. Создали своего «сверхчеловека» — воплотили идеал. И ушли. Где-то, они пошли по пути упрощения, уменьшения вариативности с одной стороны (доказано, что у неандертальцев антропологическая вариативность была выше, чем у современного человека), где-то оставили возможности дальнейшего развития, но для сознательного выбора: поэтому остались инволюционная — регрессивная составляющая этого процесса, то есть издержки, недостатки, несовершенство, грозящие новой гибелью, но и другая — способная дать новое осознание судного дня, необходимости «нового человека». Понять глубину этого акта еще не представляется возможным.

Царство Ноя (современного человека) — эти условно три его сына — Сим, Хам и Ияфет. Троица эта не случайна — она показывает расовое деление современного человека, намеренный номогенез для полного освоения земной территории, адаптации вида. Вполне возможно, что предки не могли освоить всю Землю, поэтому есть миф о протокультуре, расположенной в одном центре (много одинаковых мифов есть у всех народов, вне зависимости от расы и этноса — откуда они получили такую информацию, как не из единой протокультуры?). А обстоятельства выживания требовали расселения по всей Земле. Но существует очень небольшое количество высокоразвитых животных видов, способных жить на всех территориях — с усложнением это становится все проблемным. Поэтому пришлось прибегнуть к расовой эволюции, встать на ее путь. Расовую дифференциацию человечества до сих пор невозможно доказать лишь по наличию внешних факторов воздействия. Если и опираться на версию внешних факторов, то в результате мы получим полигенизм, то есть происхождение от разных видов разных рас. Подобная модель практически не представляется сегодня возможной, но также невозможно проследить и чистую эволюцию от одного вида к его подвидам в виде рас. Без номогенеза — это загадка. Нам важен результат этого процесса. Появились вполне устойчивые факторы неизменности, стабильности человеческого рода в виде рас для определенной земной территории. В данном случае, было бы ошибочным сводить все к довольно грубым материальным фактам. Наши предки лучше были связаны с информационным полем — Духом. В процессе перехода к современному человеку, эта связь была уменьшена до Архетипа расы. Но зато адаптация, связь с Землей, почвой усилилась. Правда, до известного ограничения — кровь и почва, которое постепенное развитие не могло не нарушать из-за своего несовершенства и ошибок. И далее уже начался процесс развития этого обновленного человечества в виде этногенеза и социогенеза, который и должен закончиться новым судным днем — осознанием того, что нужен «новый человек». То есть прошел цикл.

Что же есть воскрешение мертвых в судный день? Для наших далеких предков это было вполне нормальным понятием. Недаром часть их учения, оставшаяся в индуизме, говорит о реинкарнации. Ничего сверхестественного в этом нет. Особенно с генетической точки зрения. Процесс животного воспроизводства — это отчасти самокопирование: мы часто стараемся примечать в детях схожесть с родителями. Возвращаясь к упомянутому выше факту о конечности количества возможных человеческих особей, можно сделать вывод, что нового генетического материала не появится, что продуктивные вариации в данном виде человечества ограничены. И со временем будет лишь самокопирование людей. Будут появляться точные копии людей, без учета их филогенеза (собственного развития организма при жизни) в прошлом. Но как это возможно, при мощной гетерогенности рода человеческого? В этой самой гетерогенности и заложено ограничение. Именно она-то и послужила приходу людей к судному дню. И поделила их на «праведников» — тех, кто останется, и «грешников» — тех, кто выродится. Копии будут возможны лишь в рамках одной расы. Смешение же будет далее разрушать и вести к гибели — количество вариаций излишне и не требуется для адаптации, которой добились древние предки. Гетерогенность до поры до времени создавала запас прочности для того, чтобы человечество могло развиваться, совершенствоваться в этногенезе и социогенезе. Сегодня человечество на 40 % — смешанное с точки зрения расы. И от этой точки ему стало ясно, что его биологическое и ноосферное развитие — ограничено, без обновления, без «нового человека». Причем это стало ясно уже в рамках разных «социогенетических проектов», с их довольно радикальными теориями и попытками создать «нового человека». Осознание судного дня — это необходимое обращение к предкам, к их опыту преодоления этого события. И именно те, кто взглянули непредвзято на эту проблему, не морально могут прозреть главную угрозу гибели современного человека. Современный человек стал независимым от природных катаклизмов — даже при самых жестких из них он по сию пору выживал. Это очевидный факт. Есть, конечно же, опасения по поводу магнитного поля, космических объектов и т. д. Но уже сегодня есть косвенные доказательства того, что предыдущее человечество при переходе в новое сумело решить эту проблему на гигантский срок в будущем. Как? Пока загадка.

Новый человек — результат этой борьбы со стихией. В нем невероятный запас прочности. Но в то же время, сегодня, да именно сегодня, стал ясен путь гибели — это сам современный человек, его воля к жизни. Мы свидетели этого факта — человечество в состоянии уничтожить само себя. В его руках диалектическая сила природы, как инструмент! Мы теперь осознаем, что мы есть в итоге, после эволюции в виде истории и социогенеза. Мы пришли к «концу истории», к последнему человеку. Но последний человек — это все же человек, и он инстинктивно стремится к самосохранению. Особенно та его часть, которая стала «грешниками», чрезмерно пользовалась биологическим запасом прочности — гетерогенностью. И это средство ради самосохранения пущено во весь оборот — пока можно смешиваться, увеличивать вариации, последний человек будет сохраняться. Но уже никогда не оживет, не воскреснет, остановится в развитии, вполне возможно деградирует, в конце концов, до мемориальной стадии (по Гумилеву) — человечество распадется на жалкие кучки диких племен. Воскресенье же и соответственно, развитие будет доступно лишь тем, кто останется расово чистым.

Далее все по Дарвину — борьба за существование, за Землю между последним человеком и расово чистым человеком. То, что мы имеем сегодня. В безумии этой войны может произойти и самоуничтожение через диалектическую мощь. Но как раз благодаря этому всестороннему кризису и возникает понимание того, что нужен «новый человек», новое человечество. То есть, нужен судный день. То, что падает, следует еще подтолкнуть. Вот в чем смысл нашей борьбы, нашего выбора и очищения. Расовая экология на половину разрушена и сегодня ее разрушение достигло пределов, как и развитие современного человека, вслед за которыми начинается гибель и деградация человечества. Мы достигли полдня и далее выбор: очищение или гибель. Грядет судный день. И живыми останутся праведники, вставшие на путь расы, на путь нового человека, а грешник — последний эклектический человек отомрет, как динозавр.

43. Сатья-Юга — воспоминания будущего

Нынешнее человечество как завороженное в ужасе предвещает себе неизбежную гибель. По-видимому, это генетический страх коллективного конца со времен предыдущих циклов развития. Сейчас это чувство обострилось до максимума — страх Кали-юги, сумерек мира, Рагнарека, Апокалипсиса. Всепожирающая дух боязнь обусловлена жертвой, которую неизбежно придется заплатить за рождение нового цикла, нового мира, возрождение человечества после Испытания. Но выстоявшим, преодолевшим и переродившимся это событие сулит начало продолжительного «золотого века». О характере будущей катастрофы сложилось несколько вполне ожидаемых традиционных представлений: внезапная природная катастрофа — типа смещения полюсов, падения метеоритов и проч., чрезвычайно длительный неблагоприятный климатический период — ледниковый период, глобальное потепление, и наконец, люди берут вину в своих несчастьях на самих себя в виде кары за грехи своей жизни, неважно кто их за это наказывает Бог или Природа. Вероятность гибели человечества предвидится максимальная — люди готовятся к самому худшему сценарию, в котором лишь доля процента — фактически чудо способно спасти горстку людей. Может быть кто-то сверхсознательный, сверхпроницательный, не от мира сего укажет на этот спасительный ключ тем немногим, что уцелеют. Парадигма основного мифа повторится. Но все же далее людям видится «золотой век», время гармонии и мира.

Как же будет выглядеть этот горний мир? И какова его структура в мире материальном? По всей видимости, рай и все божественные мистерии последнего цикла в большей мере очень переработанный, сильно интерпретированный образ того, что было на самом деле. Образ идеальный, изображающий нематериальную природу мира, но не отражающий ее реальность — «потустороннее». То есть всего лишь переснятое содержание прошлого. Что же было с «золотым веком» в действительности. А о нем все же дошла информация, как о земной реальности.

Несомненно, что развитие мира — телеологический процесс, номогенез — слишком много закономерностей развития. Если отталкиваться от чего-то среднего между «религиозной» версией и научной эволюцией, то истоки золотого века необходимо искать на заре ноосферы. Как появился разум — механизм весьма запутанный. Но это дело «творения», а не «золотого века». Миф о «золотом веке» свидетельствует о наличии двух компонентов у человечества — целостной Цивилизации и ее органичной Традиции. Причем цивилизация эта имела глобальный характер своего влияния, имела свой центр, хотя эволюционисты объясняют схожесть мифов и укладов разных племен людей на основе единых естественных законов развития человеческого рода, то есть через единство рода человеческого. Однако тогда же следует предположить и единый центр формирования разумного человечества, что, в общем-то, до сих пор не было подтверждено. А если бы подтвердилось, то, безусловно, доказывало бы и рождение предполагаемой протоцивилизации, от которой пришла схожесть уклада и верований.

Предыдущий «золотой век» был, наверное, первым золотым веком земного разумного человечества. Он был итогом именно создания порядка — культуры и традиционного уклада жизни, который сейчас называется первобытным. То есть это результат длительной борьбы за существование, освоения пространств земли, адаптация. Битва со стихиями всерождающей матери Земли, с ее «темными сынами». И победа была достигнута за счет овладения, даже скажем взаимопроникновения человека и природы. Выход за рамки в комплекс сверхчеловека, богочеловека — т. е. людей, одного ли, нескольких, понявших через некий катарсис — практически смерть, т. е. выживших после смертельного испытания, как должно жить, принесших закон и понимание как выжить. Подобное могло произойти в первый раз в одном месте, с одним человеком или коллективом. То есть это точка отсчета основного мифа необъяснимой с точки зрения обыденного существования Победы над Змеем (В Ветхом завете победил Змей). Это был необратимый переход от животной жизни к человеческой. Традиция была самодостаточной для дальнейшей беспечной жизни рода и для развития его в цивилизацию. Этот метод распространился по Земле. Но была ли цивилизация при этом? Была — так как священные книги первых известных нам уже технократических цивилизаций дают сведения и знания, которые имелись уже до них, и они говорят о весьма продвинутой высокой цивилизации, повествуют не только о богах, но и о сверхлюдях, о «золотом веке». А это в свою очередь остатки информации, которые передавались с момента окончания золотого века. Цикл ведь шел по нисходящей развития. Золотой век окончился неким переходом, катаклизмом, который также предвиделся, но именно тогда люди той цивилизации сознательно, на основе своих знаний и сознательной жертвы спасли человечество.

44. Деформация

С созданием человека современного типа и усложнением его социальных отношений постепенно формировался прогресс цивилизации. Наряду с этим грандиозным прогрессом эволюции человека и сознания также развивалась и накапливалась мощная деформация — издержка биосферного строительства, порок эволюции, грозящий преждевременный регрессом и деградацией виду homo sapiens. Элементы этой деформации сопровождали все упадки цивилизаций и в совокупности обозначали этап циклической истории цивилизаций и человечества, заключительный эсхатологогический этап увядания.

Эта деформация постепенно стала закономерностью как исторической, так и эволюционной. Но насколько она неизбежна в контексте существования биосферы и в частности ноосферы? Для многих видов биосфера через адаптацию обеспечила вполне приемлемые трансформации для практически (по меркам нашего вида) бесконечного существования в жизненной форме.

История человечества тоже биологический процесс, хотя и в большей мере опосредованный важностью содержания сознательной, психической составляющей. Именно на нее и направлены элементы деформации, полностью разрушающие единство цивилизационных типов.

Тезис о том, что все высокие цивилизационные типы произошли из европеидного (арийского) субстрата ныне представляется уже архаичным. Современная европейская цивилизация возникла на основе пассионарности позднеарийского гиперборейского субстрата и является одним из самых молодых и производительных цивилизационных типов. С этим можно согласиться, хотя не стоит и забывать, что часть культурного наследия была взята из античного и азиатского типа культур. Однако, изначально, у новоарийского культурного типа было свое уникальное социальное, нравственное содержание, формы которого прослеживались и в более ранних дорических, италийских, иранских и индо-арийских субстратах и типах. Все это, впрочем, не говорит еще о том, что рядом на других континентах не шло развитие других цивилизационных типов. И в Латинской Америке и в Черной Африке существовали цивилизации архаичного (азиатского), античного и даже раннефеодального типа. Эпоха колониализма и Великих географических открытий обрушилась на них в периоды их упадка и через работорговлю и геноцид ввело в сферу европейской цивилизации огромное количество человеческого материала с деградивным типом сознания. Это было уже неизбежным злом прогресса, которое именно на сегодняшний день начинает раскрывать «ящик Пандоры» ДЕФОРМАЦИИ.

Наиболее ярким и подробно описанным примером деформации для высоких культурных типов являются по сию пору Древня Греция и Рим. Их модель деформации во многом актуальна для белых народов и в настоящее время. Древние греки и древние римляне погибли, как великая действующая культура, по всей видимости, по одной причине — моральной. Они взяли слишком много ответственности на себя за окружающий их мир. И не могли допустить уже в своем расцвете, после многих славных побед, что есть кто-либо в этом мире виновный за их неудачи, упадок, поражения. Они не сумели объективироваться от врага, который проник внутрь их культуры, отстраниться от него, позиционироваться. От врага, который мимикрировал, подражал грекам и римлянам, живя среди них. Случилась чудовищная катастрофа — греки и римляне из-за внутренних раздоров начали считать врагами самих себя. Они стали считать виновными самих себя! Они не знали, как определить внутреннего врага.

Этому научились другие на опыте римлян и греков, те, кто и породил их внутреннего врага уже в послеримский период европейской истории. Наиболее последовательными стали инквизиторы. Далее внутренний враг раскрывался в свершениях революций. Великое умение — борьбы с Деформацией — было найдено. Но не всеми еще использовалось. Наиболее важным этапом в преодолении Деформации, в раскрытии ее внутренних закономерностей было творчество Фридриха Ницше. Вся духовная борьба Ницше посвящена этому развенчанию великого внутреннего врага, который рушит великие культуры. Покаяние за себя перед другими — это учение о трупе, это самоубийство, это самоизоляция, боязнь окружающего мира. Мир крепок, достаточно для того, чтобы в него можно было ткнуть осуждающим перстом.

Борьба с Деформацией требовала решения двух задач — сохранение цивилизационного типа и Трансформация, позитивная эволюция, отсекающая методами Деформации лишнее, но, не разрушая исходного типа. Максимально задача сохранения выразилась в расовой идее, расовой проблеме.

Расовая проблема на сегодня уже состоит не в превосходстве, а во вторжении в глобальную белую цивилизацию Деформации — деградационного, регрессивного, декадентского типа развития популяции, которая ранее привела к упадку многие типы цивилизаций: египетскую, малоазиатские (хетты, ассирийцы, халдеи), эллинистическую, италийскую, средиземноморскую (финикийцы, минойская). А позднее на других континентах индейские и африканские типы. Ведь новоарийская глобальная экспансия пришлась именно на упадок типов и вобрала в себя их территории, их генный материал и культурное наследие упадка.

Это с одной стороны Новая Деформация, но она сохранила в себе первородные элементы той, Старой Деформации, которая разрушила все малоазиатские, средиземноморские и античные типы.

Нельзя конечно не упомянуть Индийский, Китайский, Японские типы цивилизаций, которые через трансформации сохранились, по-разному конечно. Индусы сформировали тип с постоянными элементами, включив некоторые элементы деформаций как неотъемлемую часть, что создало застой культуры. Такого типа трансформации были и на Дальнем Востоке. Однако это произошло не в малой степени благодаря вливанию многих пассионарных потоков деятельностного характера. Доминировать культурно — вот главный тезис этих типов.

Не следует забывать и участие мусульманского типа, тоже застойного внутри, но экспансивного, агрессивного типа. Они тоже разрушили немало упадочных типов (там же и арабы, как предшественники и наследники мусульманского субстрата).

Очевидно, что корни Деформации лежат в элементах изначальной эволюции вида, изначальной мифологии и религии. Основа проблемы — полигенизм, гетерогенность вида, возможность смешения, за которым следует этногенез и «культурное смешение» («духовное кровосмешение»). Деформация выразилась в таких элементах и феноменах как мифологических, особенно ритуальных, идеологических: бог Пан, двуликий Дионис — его вакхическое, безнравственное начало (Локки в скандинавской мифологии) — принцип почвы, как деградации и борьбы с сознанием; чрезмерность соматического, телесного плодородия (в пику ему Апполон губит детей Ниобы), которая вела к сексуальным извращениям, роскоши, против основы Нравственного начала (Свет и Ночь; Отец и Мать). Но позже появился куда более опасный элемент Деформации — монотеизм и пантеизм (искажение Бога, масонское обретение его внутри себя; избранный народ; аморфность Бога у Платона и т. д.). (Можно вспомнить притчи про орла и змея, про дерево Игдрассиль).

Христианство позднее в какой-то степени исправило искажение Бога и сохранило часть культурного типа ранних доевропейских цивилизаций, но также приняло в себя как родовые, некоторые элементы Деформации, чтобы сгладить их — по типу Индийского типа культуры (аскетизм).

Далее становление Европейской культуры: готика довели до известной степени развитие белой цивилизации, однако, позже начался застой — Инквизиция (ритуализм) — Деформация. Но через Ренессанс, Реформацию, Великие Революции, отрицавшие Христианство, белая цивилизация все же сумела трансформироваться и сохраниться.

Все создатели европейских философий истории и теорий этногенеза были фаталистами и эсхатологами. Они раскрыли многие закономерности развития и упадка обществ, этносов, культур и цивилизаций. При этом они не учли главного — самих себя, результат своего творческого труда. А он расширил сознание психосферы. У людей есть нынче знание о том хаосе, тех процессах, которые с ними раньше происходили, с которыми они не умели справляться, не видели перспективы развития, не понимали ошибок. Но теперь-то знаний достаточно — для осознания процессов увядания. И сознание людей, способное создавать атомную бомбу, вполне возможно сумеет решиться на осознанную трансформацию культуры, цивилизации, чтобы не сгинуть в песках времени.

Деформация — это разрушительная сила эволюции, которая уничтожает как здоровое, так и больное. Это — Мертвая Вода. Но через ее осознание здоровье обретает импульс — искру к жизни, к Трансформации, к борьбе, на что больное уже не способно. Появляется воля к жизни — развитие «из себя».

Сегодня идет новая волна Деформации, возможно последняя для нашего типа, но все же возможность справиться с декадентскими элементами еще есть. Есть пассионарные силы к Трансформации, перспективные проекты, заложенные в 20 веке. Но также есть и диалектическая мощь Абсолютной Деформации — уничтожения человечества. В этих условиях уже прослеживается явный кризис всей биосферы, и ноосферы в частности. Что сможет его преодолеть и открыть Новую Эру?

45. Иисус Христос — сверхчеловек Ницше

Проблема волнующая интеллектуальные круги вот уже более столетия заключается в полном пересмотре, переосмыслении и в чем-то ревизионизме всего духовного опыта европейского глобальной цивилизации, отсчет которой и положило событие произошедшее более 2000 тысяч лет назад — появление личности Иисуса Христа.

Последующий антихристианский пафос Нового Времени с нигилизмом вплоть до атеизма, и столь же яростное оправдание христианских положений наводят на мысль о том, что личность Христа, несмотря на разногласия, мистицизм, догматизм, коренным образом повлияла на судьбы Европейской цивилизации, ее новой эры, на становление государств в канве Великого переселения народов из Северной и Восточной Европы, которые и стали столпом Европейской глобальной цивилизации.

Европейская глобальная цивилизация строила свои государства и для восприятия этого механизма им жизненно необходима была мощная идеология, закрепляющая монархическую власть. Мощный нордический дух, не знавший рабства государственных организаций, осознанно воспринял тогда христианство, на тот момент самую цельную религиозную нравственную идеологию — ислам сам еще находится на этапе становления, иудаизм был закрытым эгоцентрическим учением. Язычество молодых народов было не в состоянии обеспечить новый тип национальной сплоченности в рамках государства, слишком уж оно было обращено к гармонии человека с природой.

Чем же привлекло христианство нордические народы? Для иерархического принципа власти оно было незаменимым инструментом управления массами, их моралью. Поэтому заблуждаются те, кто считает христианство религией слабых. Нет, эта религия, как раз таки служила интересам сильных. Лишь позднее произошел ее упадок, из-за замкнутости жречества от мира, и ухода в мистику и механический ритуализм христианство деградировало и обрело те черты, которые потом так критиковались.

Напротив, изначально христианство для нордических ариев стало мощной воинствующей религией объединения земель, борьбы с восточной экспансией, основой военных объединений крестоносцев и их орденов, методом геополитической экспансии и колонизации (Эпоха великих географических открытий). Оно утверждало превосходство европейца над семитами, мусульманами, аборигенами колоний, подавляло инквизицией инакомыслие, в общем, было могучим цербером государственной системы европейских держав.

Лишь с приходом Ренессанса и разложением феодализма христианство стало сдавать свои позиции в государстве и идеологии.

Что-то очень близкое, нордическое было во Христе, иначе, почему ариям было бы не принять Римский пантеон, ветхозаветного иудейского бога, Магомета? Во Христе было много сурового аскетизма и порядка. Он был доказательством Бога. И в большой мере был оппозицией восточным деспотическим культам. Не малую роль сыграл Апокалипсис, в котором Христос предстает как мощь, власть, символ Победы над востоком и его мистикой.

Чтобы лучше понять все произошедшее с нами за эру Христа, следует обратиться непосредственно к его личности. Но не через призму канонических религиозных образов и экзегез, не через критику ниспровергателей-антиклерикалов. А через идею сверхчеловека. Сверхчеловека Ницше.

Ницше оказался, как это ни покажется странным, наиболее последовательным продолжателем «дела 2000-летней давности» и «метода» Христа. Он был не первым, а одним из последних ниспровергателей христианства, Антихристом — логически завершил свою эпопею моральной переоценки мира, дав все ключи от бездны и «не благую» весть следующему за ним человечеству.

Чтобы понять это стоит провести несколько небольших аналогий между личностями (не образами) Христа и Заратустры. Сама книга «Так говорил Заратустра» была исключительной, из ряда вон выходящим, философским откровением для всей мировой философии 19 века. Она явилась заключительным эпическим аккордом классической немецкой философии, тем последним со времен Гете случаем, когда немецкая философия прорвалась в художественную сферу литературы. Что, например, для русской философии изначально стало методом мировосприятия и обращения к действительности во всей ее неохватности (Ницше был наполовину славянин и ребенком из религиозной католической семьи). Ничего подобного «Заратустре» Ницше не было создано за последние годы.

Кто же такой Заратустра? Мудрец, великий путник великого пути: он ищет ответ в душе мира и душах людских. Но не тоже ли делал и Христос. Заратустра и Христос, оба, ниспровергатели, судьи старой «никчемной» морали и воспитанной этой самой последней души.

Если отвлечься от новозаветных догм, благолепия мистического мифа рождения и семьи Христа, антиклерикальной критики, наполняющих образ христианства, то мы увидим лично Христа в совершенно ином свете.

А это был человек «отверженный» от всего содержания окружающей духовной жизни того общества, в котором он жил. «Сын» простого плотника, скорее всего незаконнорожденный, от человека чужого рода. Иисус однозначно не был евреем. Вряд ли ортодоксальное фарисейское общество пощадило бы женщину своего рода за «непорочное зачатие». При том этническом разнообразии Малой Азии, да еще и в условиях широко распространенного в тех местах и повсеместно в Риме рабовладения, можно предположить, что Мария была вовсе не из иудейской общины. Не могла она быть и дочерью фарисея, иначе как бы ее отдали замуж за слабоумного Иосифа, как бы заглаживая ее грех. Но миф, наоборот, представляет нам все в радужном свете. В младенчестве Христа слишком много нестыковок. О дальнейшем детстве Иисуса и его отрочестве ничего почти не сообщается, потому что до своего великого земного подвига он был в этом обществе простым человеком, плотником с незаурядным мышлением. Событие с волхвами также не вызывает доверие. Могли проходить люди, может и впрямь не простолюдины — кстати, вовсе не иудейской веры по легенде, остановились на привал в том месте, где родила Мария, нежно посюсюкали с младенцем, что-то подарили молодой маме. Такие обычные события легко превращаются с помощью азиатского жреческого красноречия и мистицизма в невесть какое волшебное действо.

Конечно же, Иисус не был духовно «простым» человеком. Его положение от рождения заставляло чутко, порой болезненно воспринимать окружающую действительность. Он ощущал себя необычным, был умственно и духовно одаренной личностью. По всей видимости, в какой-то момент в его мировоззрении образовался комплекс ответственности за окружающую его жизнь. Некое прозрение, катарсис. Он много размышлял над миром, людьми, хотя и в догмах и дискурсе того общества, в котором он рос и жил. Но нечто чужеродное от рождения, или благодаря этому факту, тяготило его душу в отношении иудейского общества. Его мировоззрение было широким, глобальным, неординарным, сильно отличавшимся от мелочной суеты Ближнего Востока, этого самого пестрого и застарелого мира. Вероятнее всего его главным духовным талантом, гением стало его вневременное сознание — ощущение действительности вне ее повседневных условностей. Его печалили судьбы мира, в котором он жил, ведь он своим «отвлеченным», «чужим» взглядом чувствовал декаданс всей той эпохи, ощущал умозрительно грядущие перемены лика человеческого бытия, как и Заратустра у Ницше.

Сильное, амбициозное сознание Христа было отягощено окружающим ремесленным бытом. Иисус прекрасно знал нужды простых людей. Он четко понимал, что ему в его социальном статусе никогда не подняться к тем степеням благородства, которых он заслуживал. Да и не могла погрязшая в пороке, растлении и фарисействе Малая Азия предоставить хоть малейшие возможности для удовлетворения благородных духовных потребностей Христа. Его тяготило плотницкое положение и малоазиатское социальное болото. Он мечтал покорить мир, возвыситься на 6000 футов над этим болотом. Но где взять этот источник возвышения, за что зацепиться? И Он выбрал лишь тот доступный смертоносный источник восхождения, что Ницше называл «черной дырой» масс. Иисус совершил революцию одного человека. Он понимал, как устроена толпа, во что она верит, и он привлек ее, взял роль пророка, Мессии, хотя и не соответствовал фарисейскому образу мессии, за что и поплатился. Воистину Иисус был «восстанием рабов в морали»: он выбрал противоположный вектор возвышения — не героический славный, а героический мученический. В смысле, что он не избрал долю завоевателя, покорителя, столь почетную для той эпохи. Он выбрал возвышение и мученическое падение во имя рода человеческого, позорную смерть во славу Господа. Вот он парадокс возвышения, дух великой трагедии возвысил Иисуса куда выше, чем эпическая сага о доблестных подвигах с мечом в руках, каковые были предсказаны израильскому мессии. Трагедию всегда воспринимали миллионы, сопереживали ей. До Иисуса такой попыткой был Сократ, но это было не убедительно.

Христос знал о культе Митры, сильно распространенном тогда на Ближнем Востоке. Мог он знать и о Платоне, Сократе и других философско-религиозных школах. Почему его ограничили иудейским мировоззрением, не понятно. Принципы христианства как раз сильно рознятся с ветхозаветными и близки к гуманистическим идеям эллинизма и митраизма.

По писанию со смертью Христа Ветхий завет был прерван. Христос — греческое «спаситель», Петр и Павел — греческое и римское имя. То есть был акт переименования, который говорит явно об отходе от иудейской традиции.

К тому же всем известно, что император Константин с легкостью сумел сочетать христианство с ритуализмом митраизма. Было это не случайно. Вполне возможно, что источники этой стороны христианства до нас не дошли из-за жесткого ревизионизма церкви.

Но в чем же главный феномен личности Христа? Иисус привнес в наш мир нравственное сверхзнание. То самое сверхчеловеческое, которое Ницше пытался объяснить через Заратустру. Его природа не совсем вербальная, поэтому ни Евангелия, ни другие богословские трактаты не смогли в полной мере его объяснить и расшифровать: до сих пор из-за этого священные тексты нам кажутся загадочными, полными скрытого смысла. На самом деле они сами пытались разгадать нравственное гречишное зерно сверхзаниня, но не смогли. Петр и Павел, евангелисты позже привнесли логическую догматическую интерпретацию этого нравственного сверхзнания в доступном им духе иудео-христианства. То есть на сверхзнание наложили уже существовавшую и понятную им идеологию.

Заратустра Ницше (как и в дальнейшем «Дионис против Распятого») критиковал жрецов за «навязанный аскетизм» тем, кому он по сущности не соответствует и приносит лишь рабство и страдания. За десятину, которую они требовали, чтобы быть узурпаторами. Иисус же учил отдавать половину, дарить: есть два платья — одно отдай. Но жрецы исказили его учение всем тем «малоазиатским болотом», оставшимся от царств и деспотий. Христианство содержит в себе сверхзнание данное Христом. Если бы его не было, то христианство бы не состоялось. Однако отчасти оно было извращено в угоду социальных пороков и несовершенств, за что справедливо порицалось выдающимися гуманистами. Становление христианства покрыто завесой тайн. Дэны Брауны просто так не появляются. Борьба за Христа еще не закончена.

«Я учу вас о сверхчеловеке» Заратустры Ницше есть попытка осознать, какие люди движут эволюцией ноосферы, как они восстают против мира, как взвешивают его, как пытаются объяснить его суть «пастве», при этом сами возносятся на 6000 тысяч футов над человечеством. Наверное, таким был когда-то давно, две с лишним тысячи лет назад и Христос.

46. Воля к жизни

Для мира не столько опасны люди, которые способны причинить много зла. Какими бы жестокими они ни были к миру, они все же «сострадают» ему. Их проблема заключается в том, что им этот мир нужен: они от него зависят. Для мира опасны больше всего люди ничего не способные делать для него, ненужные ему. Дело здесь не в «приспособленности». Приспособиться можно лишь к стабильной среде, к катаклизмам, внезапным землетрясениям, пожарам, селям, наводнениям, цунами приспособиться невозможно. Чтобы стабилизировать жизнь придется жертвовать биомассой спонтанно или планомерно: одна лишь способность «изобилия» размножения здесь выручает. Естественный отбор — «переживание наиболее приспособленного» не требует обязательного вымирания «менее приспособленного».

Наоборот, часто основной функцией «наиболее приспособленного», «сильнейшего» является сохранение «слабейшего» — потомства. Так вот — «ненужный» миру пытается слиться с миром, быть «нужным», «приспособленным», «кредитоспособным», но мир его отторгает. Когда «ненужный» начинает отторгать мир, он еще не опасен. Он становится опасным, когда хочет уже своего мира. К старому он становится абсолютно беспощадным. Ведь он наделен частицей той необузданной стихийной Воли (по Шопенгауэру), стабильность для него запретна. Эта воля сродни нестабильной плазме, термоядерной реакции: она либо поглощается материей, либо высвобождает стихийную сверхэнергию.

Если окружающий мир ничего не делает для человека, он может сам для себя что-нибудь, неважно что, да сделать. Это основной закон для всего живого. Главное правило всей живой материи — живое может сделать что-нибудь для себя самого. Это не адаптация уже — это Воля. Воля к жизни.

47. Переоценка ценностей — инволюция

«Переоценка ценностей» — эта формула и есть сама по себе Инволюция. Переоценка — не простая ревизия, ретроспектива, а попытка отказа от навязанных современностью и недавним прошлым догм и предрассудков, порабощающих человеческий дух, сознание во имя чужых потребительских норм, отказ от чужого господства. Инволюция часто из какой-то боязни определяли как регресс, деконструкцию. Это может быть верно лишь для неразвитых сообществ, но не для нашей расы. Для нашей расы инволюция необходимый этап для преодоления катастрофы, кризиса, она часть нашего архетипа, нашего спасительного инстинкта традиции. Инволюция не возврат назад и даже не взгляд назад. Мы остаемся на месте, нам нужно двигаться вперед. Инволюция для нордического человека — это переосмысление от начал. Возврат сознания, очищение его от гипертрофии и всяческих надстроек, наслоений, учреждений социального, нравственного, эстетического характера. Выделение из всего того единства, загромождающего и связывающего подобно трясине современного бытия, целостного и органичного — здоровья, здоровых инстинктов. Нордическому человеку необходимо опереться не на ложное, зыбкое, хаотическое, а на непреходящее, присущее ему из века, для последующего развития, для вступления в новый цикл жизни. Инволюция — выздоровление, когда температура 36,6. Она позволяет определить между целостным, органичным и больным. Ее задача — определить границы борьбы, отделить врага от себя, отсечь все больное. Вернуться к здоровому пищеварению, без ядов и токсинов. Вернуться к здоровому росту, к здоровому развитию от гипертрофии и малоподвижности.

48. Социальная инволюция

Следует различать инволюцию космическую и инволюцию социальную. Первая вытекает из закона цикла Генона, когда любое движение вверх нисходит вниз: все что имеет начало, имеет и конец. Каждая Юга все быстрее, короче и жестче — тяжелее. То есть все больший прогресс ведет к «концу истории», к концу времен. К регрессу по Серрано. И связано это как раз с космическими циклами.

Но после по теории Вечного возвращения следует новый цикл, который разрешает старое время, искупает его в Основном мифе. И вот здесь нужно понять, что инволюция социальная готовит искупление, переход к новому времени. Она направляет здравый смысл в прошлое, в начало, чтобы вспомнить то вечное, непреходящее, ценное, то что было на рассвете цивилизации, то, что поможет пережить Конец, вынести жертву перестройки мира, заложить фундамент Нового Порядка. Всегда так было (даже Иисус вспоминал закон Моисеев, евангелисты обращались к Генезису — от Иоанна, и тот же Иоанн — раскрывает Апокалипсис, конец времен).

Левосторонняя свастика есть символ инволюции, «национальное бессознательное», «расовое бессознательное». Инволюция — это направление, а не событие, переворот. Это разворот сознания, миросозерцания (левосторонняя свастика) — отрицание историзма и материалистической диалектики. Движение не назад, не регресс. Движение к метафизической основе бытия. Полный разворот к человеку и природе, к их гармоничному и органичному взаимоотношению.

Инволюция даст опору метафизике и традиции для того, чтобы пережить окончание Цикла — деформацию и деградацию. Чтобы дать возможность Трансформации (Манифестации), Новому Рождению, возвращению, обновлению.

49. Космополитизация

Космополитизация — один из наиболее крупных социальных процессов (деформации) деградации. Именно этот процесс разрушения всех дистанций — государственных, культурных, сословных при доминировании политических и экономических интересов аристократии, духовенства, диаспор (корпораций) погубил «античную цивилизацию» когда-то. Он оправдывает неконтролируемое переселение народов и культур во имя выгод экономического и потребительского характера. Античное общество было ввергнуто в хаос, несмотря на довольно позитивные и прогрессивные социальные изменения — переход к колонату (феодализму).

Лишь мощная идейная основа в виде христианства ввела человечество в новую ипостась цивилизации. Ныне таковой основой мог бы стать социализм. Но ничего кроме хаоса и тирании корпораций и нового варварства не ждет человечество при глобальной космополитизации. Опереть порядок на условности система права — абсурд. Она всегда зависима и вторична в историческом плане…

50. Сверхчеловек

Что такое сверхчеловек? Что он в себе воплощает? Для начала нужно разобраться, где кончается просто человек. А просто человек в максимуме погрязший в уюте последний человек. Сверхчеловек это не так уж сложно. Это, конечно же, не некие ассоциации с агглютинативными сверхвозможностями, не некая сублимация мифических образов. Сверхчеловек заключается в воле к изменению мира. Его самая очевидная цель — изменить мир, сверстать его по своему замыслу. Не обязательно улучшить. Напрашивается казалось бы очевидный вывод, что сверхлюди — это банально «элита». Но это заблуждение. Элита, богема — это уже коллективное мышление, это уже массовое сознание. Элита — это высшая форма последнего человека, узурпация возможностей реализации. Сверхчеловек — это не реализация самого себя. Сверхчеловек — его поле деятельности все человечество. Человечество — средство. История — это битва сверхлюдей. Однако еще раз обратим внимание, что нельзя путать сверхпотребителя со сверхчеловеком. Сверхчеловека волнует не узурпация потребления — паразитизм, а творчество, креатив…

Человечество разрушило себя за тысячелетие расовым хаосом, нарушило расовую экологию, вообще всю экологию. И сегодня мы стоим на перепутье: сгинуть в грязи или вернуться к природе, очиститься, восстановиться, возродиться.

51. Аватара

Аватара (воплощение) не может трактовать себя объективно. Он осознает себя, свою значимость и цель. Но он непосредственно включен в ткань мифа, событий, момента. Поэтому он не может объективироваться, отстраниться от суетного, от процесса. Он может быть инициирован, посвящен в знания и таинства. Но сам он сила, мощь, осуществление этих таинств и сил (носитель). Поэтому и нужны люди знания, помогающие вспомнить аватаре знания веков, вспомнить силу. Они есть рацио — гений ума. Аватара — гений сердца, движитель, реактор — воплощение Воли.

52. Новая формула

Ницше, Фрейд и Маркс по Фуко, люди, определившие развитие современного мира. Все они представляют немецкую мысль. Эта немецкая формула развития мира появилась после французской, была следствием Просвещения — Кант, Гете, Гегель. Немцы пошли другим путем, когда остальной мир пришел к доминанте рационального позитивизма, холодного, не рождающего действия. Немцы же зажгли огонь, который остальной мир лишь остужал и умиротворял. Немецкая формула будоражила весь мир, но самое чудовищное по мощности действие она оказала своей реакцией на самый, казалось бы, инертный человеческий материал: на Уран 238 человечества — русскую нацию. Ураническая сущность русского человека высвободилась в колоссальную катастрофу, трансформацию мира — для успокоения которой понадобилась реакция всего остального просвещенного человечества. В этом горниле начала обретать свои очертания русская формула, до сих пор бывшая загадочной, непонятной, размытой, но до чрезвычайности разнонаправленной и духовно необычайно сокрушительной: Герцен, Чаадаев, Бакунин, Кропоткин, Толстой, Достоевский, Вернадский, Циолковский, Блаватская, Рерих, Лосев, Гумилев, Лихачев. Ныне она обретает свой вектор, взращивает истинно русскую эпоху, которая заразит и подавит весь мир, как некогда немецкая, французская, англо-саксонская — западная. Здесь все только начинается.

53. Континенталия

Мысль об укрупнении государственных образований в геополитике не нова. Старые формы государственного устройства — империи, республики, конфедерации, федерации, унитарные государства и прочие — уже отживают свое. Требуются новые. Еще Фридрих Ратцель в «Народоведении» отмечал, что «Наиболее замечательная черта современного подразделения земли, громадная величина немногих государств, представляет собой особенность последних веков, достигшую наибольшего развития в нынешнем столетии» (т. е. в 20-м). Тенденцию к укрупнению обозначили как теоретики (К. Шмитт), так и события нескольких веков. Возникли гигантские империи, федеративные государства (США). Двадцатый век был свидетелем крушения крупнейших буржуазных империй — то есть существует и обратная тенденция при утрате политической стабильности. Но также возникали крупные континентальные надгосударственные объединения — военного типа: НАТО, Варшавский договор; экономические ЕЭС, СЭВ и т. д. В русле данной тенденции характерно и построение Евросоюза. У теоретиков достаточно планов и размышлений о континентальных блоках. То есть государство стремится выйти и выходит на континентальный уровень по масштабам.

Одним из наиболее перспективных и подходящих в плане нового государственного строительства в виде масштабного континентального образования на сегодняшний день является Россия. Ее уже не сдерживают путы прошлых образований, она не находится в должном равновесии (как США, например) и поэтому готова к новому развитию.

Россия — это фактически континентальное территориальное политическое образование. Для развития ей необходима национальная власть — т. е. возрождение и построение русского национального государства. При русской власти она окончательно утвердится как политическое образование нового типа — КОНТИНЕНТАЛИЯ (С), где государство в соответствии с национальными принципами лишь средство, институт для решения проблем нации и расы. Поэтому никакого политического самоопределения народов в дальнейшем, даже для русских. Именно этот фактор дестабилизирует крупные государственные образования. В будущем межэтнические отношения будут строиться на принципе раздельного сосуществования рас и народов.

Исторически Россия — страна русских. В силу этого на них ложится ответственность за формирование новой политической системы. Они будут определять и принимать ключевые решения в этом процессе, но уже не в качестве просто нации, а в качестве впервые формирующейся сверхнации — т. е. континентальная нация-доминанта. В России только у русского народа есть психологические, исторические и архитипические основания в национальном сознании для этого прогресса. Русские для него созрели. Русские не ищут банальных преимуществ, русские ставят себе новую историческую задачу, берут на себя новое бремя белых, берут на себя ответственность за людей и народы, проживающие в России, на всей белой ойкумене. Русские на пороге новой миссии.

Для обычных народов-этносов возможно лишь культурное самоопределение и развитие, сохранение традиций, уклада жизни, не противоречащих гражданскому законодательств у. Социально-экономическая экспансия и развитие будет протекать в общих рамках гражданского светского общества. Никакой религиозный и местечковый фундаментализм в политике неприемлем, как и экспансивная эгоистическая клановая местечковость.

54. Великий тысячелетний факт расовой истории.

… Западная история из-за своего недалекого эгоцентризма постоянно упускала из вида самый очевидный факт, который не ускользнул, однако, от представителей другой науки — геополитики. Россия и русский народ, в частности, а плюс к тому славянская группа народов постоянно, несмотря ни на что — ни на завоевания, набеги, оккупации, геноциды, эпидемии и прочие катаклизмы удерживает стратегически важное жизненное пространство мира. Причем именно свое автохтонное пространство даже в процессе Великого переселения народов (!), когда к примеру сильно мигрировали германские народы. Да, с разными потерями или приобретениями, отступами и наплывами русская нация в течение всей своей известной хилиастической (что очень символично) истории (!), а наверняка, судя по летописи «Велесовой книги», и намного дольше, сохраняет за собой под полным или частичным контролем наиважнейшую территорию — территорию происхождения арийской культуры и арийских народов в их законченном виде. Как говорится у великого нашего баснописца, слона-то и не приметили. Русский народ — фактически Хранитель белой расы, центральная ее составляющая, может быть и не верхняя и не периферийная, но Центральная.

Поэтому по истории русский народ шел ради сохранения аутентичности своей крови, и может быть, что еще важнее — почвы, на самые неординарнейшие поступки, всегда непонятные и противные Западу, что, в конечном счете превратилось, честно и откровенно, в его глупость, еще и нам, нашим интеллектуалам ее хватило в придачу. Лишь краешком глаза в груде стереотипов, иногда иностранцы и наша прозападная интеллигенция посреди балалаек, валенок, медведей и прочих матрешек замечает Великий 1000-летний Факт расовой истории — духовность русского народа, «загадочную русскую душу». Для них, увы, это романтическая мистика с водочкой и хлебом солью. А на самом деле духовность эта — РЕАЛЬНА! Это насколько возможно сохраненный в первозданном и чистом виде арийский расовый духовный тип, ДУША РАСЫ. Самым дурацким искажением Архетипа и идиотским стереотипом за последние 1500 тысячи лет стало определение поздней арийской цивилизации, как Запада. И вывод еще более абсурдный из этого стало то, что Россия оказалась отделена от Запада. Понятно, конечно же, по каким причинам, но вовсе не по ОБЪЕКТИВНЫМ.

Исторически Запад — это лишь следствие культурного процесса разложения и трансформации Римской империи, и Великого переселения народов. Но расовая история глубже политической В первую очередь с точки зрения географии. Мы русские можем также утверждать, что мы — люди Запада! Мы европейцы — и это научный факт, как и то, что мы европеоиды. Для китайцев и японцев мы — запад, да и для арабов, индусов и т. д. Мы СТАЛИ людьми Запада, когда мир преобразился. Но если копнуть глубже, то арии — это люди Севера: русские даже, несмотря на восточно-европейское расположение, находятся в точно таких же климатических условиях, что и нордические соседи — скандинавы. Нас зона климата отделяет от Западной Европы объективно. Но куда? В Восток или в Север? Россия — страна загадок. Гипербореи. Гора Меру всегда на Севере… (Русь как геополитическое пространство — Скандиславия по Лихачеву).

Исходя из Великого Факта, о котором выше сказано, стоит ли удивляться теперь тем «необъяснимым» историческим перипетиям Российского государства. Все становится на свои места. На самые чудовищные нашествия и попытки изгнания и порабощения русский народ находил весьма сильные средства отпора, которые в сухом остатке были деспотией, и оплачивалось огромными жертвами и терпением. Чтобы объединиться в государство, русским понадобилась не самая эффективная система власти, которая однако позволяла выстаивать против внешнего врага, пришлось принять довольно оригинальную религию, не во всем сочетавшуюся с народным духом, цезаризм — царизм тоже в общем-то был сложным этапом, с крупными издержками для нации (алкоголизм там и прочая кровожадность). Последнее нашествие, кстати, еще не закончилось, и его выдерживали в общем-то весь ХХ век именно русские. Тот же большевизм. Если принять за верное архетипы Юнга, то результаты этого этапа истории для народа еще точно невозможно оценить. Но русские пока еще на своей земле, пока еще живы, хотя четвертый этап последнего нашествия еще только в самом разгаре и противоядие против него уже найдено, но еще надо внедрить его в дело и в тело народа. Причем найдено противоядие после «разбора полетов», что тоже очень мудро у наших бывших соперников — потому что врагами их назвать из нынешней общей расовой ситуации уже нельзя. Этим выходом из кризиса можно смело считать НС.

Теперь-то по прошествии лет мы отчетливо видим, что не по нутру нашим нынешним врагам. Было и нам не по нутру, и сейчас еще вдалбливают эту сказку ненависти, но судя по тому, что за бардак творится нам уже эта сказка по барабану. А вот врагам нет. Наши предки дали нам ключ к Победе в любой битве — искать оружие у врага, что враг учиняет другим, себе вряд ли пожелает. Сталин — увлекавшийся русской историей, которого Ленин даже упрекал в «великодержавном шовинизме» — воспользовался этой гениальной формулой русской истории: нажал на патриотизм и национальные истоки, разрешил национальное вероисповедание, надавил на историческую межнациональную рознь — «Папа, убей немца», в общем, миф одной нации обеспечил победу над чужим мифом нации.

Великий Факт расовой истории также делает понятным, почему Гитлеру было необходимо завоевать это жизненное пространство — до Урала и Кавказа. Дальше он не собирался двигаться, переключиться на войну с Англией. С тех пор, как на Море господствовала Англия а на Евразийском континенте большую территорию занимала Россия, остальная континентальная Европа была обречена (нынешнее НАТО тому подтверждение). Германия разыграла Закат Европы в двух актах, сотрясших основы старого мира, и приведя к сотрясениям еще более значительным (Мировая война как мировая революция). Европа гибла от Великого темного нашествия, да, что там весь арийский мир рушился под его эрозийной мощью. Гитлер писал в Майн Кампф о выборе: либо Англия, либо Россия. Но сделал третий выбор — фатальный: и Англия, и Россия, так как, наверное, острее многих осознавал катастрофичность Великого нашествия. Но, по всей видимости, он переоценил ту часть Великого последнего нашествия, которому подверглась Россия, и недооценил — как он об этом пишет в Завещании — фактически завершившееся Великое нашествие на англо-саксонский мир. Братоубийственная арийская война была неизбежна. Белые предатели со всех сторон были как справа, так и слева, подчинены духу Врага, в псевдоантагонистких личинах. Германскому духу не хватило зоркости, и он обратился к многовековой близорукости относительно своих корней. Вся глупость про русских и ненависть к ним всплыла на поверхность и расцвела пышным цветом, дошла до абсурда.

А ведь, именно, немец, в высшем своем проявлении разглядел в России пусть и не друга, но уже своего перспективного, хотя и грозного, арийского соседа. Немцев предупреждал Бисмарк и Ницше. Да, что там, «консервативная революция» взывала обратить свои взоры к России ради спасения Европы! Прусский дух был чище всего по их мнению именно при русском царском дворе! Даже расолог Ганс Гюнтер не принимал всю эту физиогномическо-публицистическо-историческую русофобию Запада. Но этот путь сближения так и не был развит, его голос так и остался не услышанным. Странным кажется, и то, что чудовищная обида Версаля, вновь укрепившая германский дух, вдруг была отринута ради войны на Востоке. Много странного и необъяснимого оставил нам ХХ век. Но последняя война — стала самой масштабной братоубийственной внутрирасовой войной с легендарных времен Махабхараты и Рамаяны. И кого мы в ней победили?…

… Две последние молнии арийского духа вспыхнули на Западе и Востоке Европы и Ночь окончательно вступила в свои права. Но искры этого пламени сделали свое дело. Они зажгли пламя в ночи. Русская революция и Советская империя вскрыли Великое нашествие, вывернули наружу его нутро, отразили истинное лицо искаженного мира во всех его частях. Русский народ в ХХ веке, как Один висел на древе мудрости, заглянул в Зеркало Мимира и увидел истину, которая развеет ночь и хитрость Локи, заплатил великим страданием неизбежной братоубийственной арийской войны, чтобы вновь родиться, возродиться и освободить мир. Понятным это становится только сегодня! Вслед за грозами и молниями грядет зарево нового мира. Рагнарек в самом разгаре. Грядет Последняя Битва.

55. Концепция раздельного сосуществования рас и народов.

Концепция раздельного сосуществования выступает против либерального, демократического, безудержного стремления к универсальному всечеловечеству, к совместному сосуществованию. Западная демократия отвергает различия этнического и национального характера, как предрассудки. Эта демократия пытается изъять из себя понятие «народ», понятие нации. «Свобода, равенство, братство» — ее изначальная формула уже была искажением в пользу универсализма. Свобода — это либерализм, равенство — это социализм, социальное равенство, братство — солидарность и интернационализм. Национализм абсолютно не вписывается в универсальную концепцию мира. Он оппозиция этим принципам, если они вместе выступают против него, отрицают его значимость. И в то же время национализм необходимейшая часть их становления, так как его главная сущность — суверенитет. «Единство, неделимость Республики, свобода, равенство, братство или смерть» — эта начальная версия далека от универсализма Просвещения. В ней на первом месте — суверенитет.

Суверенитет в свою очередь возможен лишь на основе коллективной, национальной, корпоративной. Он есть независимость групп. Его главный принцип — невмешательство. То есть раздельное с другими сосуществование. Универсальный же проект пытается всеми способами, под предлогом всеобщего гуманизма лишить культурные сообщества суверенитета, атомизировать их до бесправных индивидуальностей. А отсутствие суверенитета это именно бесправие. Таким образом, либерально-демократический проект с помощью извращения действительности, ее разносторонности в пользу универсализма становится самым чудовищным и лицемерным за всю историю методом порабощения человечества. Причем ради интересов всех тех групп и сообществ, которые не верят в универсализм, культивируют изоляционизм, и требуют экспансии при сохранении своего суверенитета, невмешательства со стороны уже сформировавшихся и утвердившихся в истории крупных культурных сообществ. Те, кто встал на путь расы может вполне на законных основаниях спросить: почему мы боремся за каждый исчезающий вид черепашки и не имеем права бороться за собственную уникальность, за своеобразие, за нацию и за расу? Во имя своих интересов. Кто отказался от своих во имя нас?

Мусульмане, деколонизированная Африка, мононациональные азиатские государства, латино-американцы? Весь Юг планеты чтит свой суверенитет и считает белую расу им должной. Совместное сосуществование, таким образом, отдает на растерзание всяческих паразитических меньшинств все крупные, высокоразвитые культурно-расовые типы человечества. Они настойчиво требуют нас отказаться от нашей уникальности, своеобразия, этнического принципа ради своих собственных под предлогом «борьбы за равенство». Раса и этнос — это признаки различия, бороться с помощью различия за равенство — нонсенс. Это очевидная попытка добиться привилегий и уступок, если от различий, от своеобразия требуют отказаться лишь одну сторону сегодня, одну расу — белую.

При раздельном сосуществовании доминировать должны крупные культуры и нации в своем устоявшемся историческом регионе. Так это и происходит в Африке, на Ближнем Востоке, на Дальнем Востоке, в Юго-Восточной Азии, в Латинской Америке. Так должно быть и на белой ойкумене. Ни о каком дальнейшем политическом праве на самоопределение малых народов и экспансии диаспор на территории нордического культурно-расового типа не может идти и речи. Это путь к войне. Война — закономерность для политического самоопределения. Его добиваются под давлением, с помощью силы, за счет других. Именно поэтому нельзя вводить новых игроков в этот процесс. За самоопределение все нынешние крупные культуры нашего типа платили кровавую цену веками. И посему не обязаны никому уступать своих завоеванных позиций, никаким вдруг проснувшимся желаниям самоопределиться и эмансипироваться. Для мирного сосуществования возможно лишь культурное самоопределение, не политическое.

Понятно, что сразу начнутся требования «равенства». Мы можем признать только равное с нами «право на сосуществование», но не на экспансию и управление. Право здесь не за сильным — любимая инсинуация защитников эмансипации меньшинств, желающим ничего не сделав для сообщества, плутовски, за счет правового жонглерства и мошенничества, без жертв, получить все сразу. Право на самом деле за тем, кого больше на территории культурно-расового типа, за тем, чей вклад в историю, культуру и развитие более значим. Допустим такую ситуацию. Различия сохраняются, остаются значимыми для всех сторон, и выдвигается требование политического равенства. Тогда по логике оно обязано быть пропорциональным в силу значимости различий, в соответствии с количеством представителей национальных и расовых различий и вкладом в развитие суверенного сообщества.

Если нордический культурно-расовый тип призывают считаться с чужой идентичностью, то и соответственно и эта чужая идентичность обязана считаться с ним. Только так возможно мирное раздельное сосуществование рас. Если африканец или мусульманин, живущий на территории европейского культурно-расового типа, хочет сохранять свою культуру и иметь права, да еще и с гарантией. Но это значит, что, во-первых, он не должен вмешиваться в чужую расу и культуру, и, во-вторых, то же самое должно быть целиком и полностью гарантировано нашему культурно-расовому типу на территориях других типов. Сегодня же игра идет в одни ворота.

Что касается политики — то чего добились меньшинства и диаспоры за свою историю, того добились. Пусть самоутверждаются в чем-нибудь другом, политику должен определять доминирующий на своей территории культурно-расовый тип. В крайнем случае, пусть поищут себе землю обетованную среди других, на Юге. Там их ждут «толерантные» мусульмане, «многонациональные» китайцы, «демократические» племена людоедов. То есть их желанное братство. А отбирать у других нельзя — этому они сами учат, сами же пусть и блюдут свой закон. Сделать все общим? Пусть сделают общим сначала свое.

Как же поражает лицемерие гуманистов-универсалистов, когда они дикость и жестокость, направленную против белых оправдывают недоразвитостью народов, и при этом осуждают как расизм и дискриминацию утверждения о превосходстве белой расы! Признавая превосходство, они тут же утверждают, что его не должно быть. За чей спрашивается счет?

Этно-плюрализм — мечта правых европейцев, для русских многовековая реальность. Как сказал Карамзин «Сколько русская нация подчинила других культур, столько их и сохранила». Русская культура и нация доминировала, решала в основном не в ущерб своим интересам, да и чужим тоже. У нас же из естественного, органичного русского проекта раздельного сосуществования был сделан ложный, спекулятивный вывод о «многонациональности» России, о смешении, о совместном сосуществовании, о «дружбе народов». Этот разрушительный миф возник в среде русской интеллигенции с ее мечтами о Всечеловечестве и Богочеловечестве, а осуществляться стал в рамках Советского феномена, через идеологию интернационализма. Цена этого заблуждения и его культивирования врагами нашего культурно-расового типа известна: минус 80 млн. русских при советском интернационализме и 20 млн. при либеральном.

Интернационализм в политике показал, что он есть разрушительное начало. Его еще в какой-то мере можно признать для культурного диалога в творчестве, в науке, в международной интеграции, но не в политике. Интернационализм в политике, как показывает история, это союз, направленный на разрушение чего-либо цельного, национального, государственного. Иными словами он представляет собой метод разрушения: он объединяет лишь для разрушения, для победы над чем-либо суверенным и сильным, единым (цельным), ради власти и доминирования. И в первую очередь он против национального суверенитета.

Возвращение белых наций к «принципу крови» будет насыщено очень драматичной борьбой с универсализмом Просвещения и с хаосом чуждых типов, которых объединяет фетиш смешения культур, желание изуродовать окончательно образ нашей расы. Но нам есть, что предъявить их лицемерному интернационализму. Мы противопоставим им органичную концепцию полярного, раздельного сосуществования рас и этносов.

56. Национальные меньшинства и Русская революция

Национальные меньшинства, как известно, сыграли важную роль в русской социальной революции 1917 года. Их активное участие историки оценивают в 40 % всей революционной действующей силы. Это одна из особенностей русской революции, которая в дальнейшем вылилась в советский интернационализм. Классовая борьба для этих слоев российского общества в большой степени носила национальный характер, нежели для русских — для них она была, прежде всего, реакцией на империалистическую бойню и слабость власти.

Русский народ боролся за свои гражданские свободы с самодержавием в течение нескольких веков, поэтому революция была социальной, социалистической, направленной на изменение политического строя и жизненного уклада. Для национальных меньшинств она стала в свою очередь самой перспективной возможностью эмансипации их ущемленного национального самосознания и реваншем за ущербность и невозможность самоопределения в жестких рамках гигантского мононационального колосса. И именно интернационализм, в пику «великорусскому шовинизму» стал той космополитической идеей их экспансии в социуме и геополитике — мировая революция пролетариата.

Отчасти он оправдал в дальнейшем их ожидания уже в процессе развития Советского государства. Но он был лишь частью радикального проекта большевизма, который помимо национальных барьеров сметал традиционные сословия и религиозные стереотипы. И хотя во всех этих пунктах программы он не добился максимального искоренения национальных, религиозных и социальных условностей и дистанций в обществе, даже более того породил новые, все же именно интернационалистические мифологемы легли в основу террора и внутрипартийной борьбы за власть внутри диктатуры пролетариата.

Шло строительство новой конфессиональной или партийной иерархии, консервация достигнутых позиций, так как мировая революция не произошла, не случилось мирового пассионарно-революционного вала, которого ожидали большевики. Что в общем-то естественно — умеренный марксизм об этом предупреждал. Но новым хозяевам жизни — «кухаркиным детям» пришлось уже играть по установленным «новой религией» правилам. Они в свою очередь не вполне удовлетворяли национальные амбиции меньшинств, и во многом им препятствовали. Можно было править трудящимися массами и народами, но нельзя было возвыситься и самоутвердиться в господстве — было провозглашено равенство.

Это-то и обмануло ожидания многих национальных меньшинств. Особенно евреев. Ведь они воспринимали изначально «диктатуру пролетариата», как идею талмудическую, за возможность реализации тысячелетнего иудейского плана — господства евреев над народами («будете пить молоко других народов»). Они давно живя в России, созерцали в душе этот шанс расквитаться за тысячелетнюю рабскую ущербность. Именно евреи стали тем широким слоем представителей низших слоев среднего класса (до 4 млн. евреев проживало в Российской империи), которые были социально ущемлены, были настроены на реализацию свержения всего «старого», в том числе и буржуазного. Ситуация очень сходная с нацистами в Германии, где именно представители низших слоев среднего класса стали опорой будущего режима. Разница евреи — представители национального меньшинства, немцы — национального большинства. Но в обоих случаях террор взращивался именно на национальной почве.

Однако Маркс, хотя и был внуком раввина, писал свою теорию далеко не для евреев и их талмудических амбиций. Интернационализм обезличивал и лишал традиционных корней как нации, так и отдельных индивидов. Он преследовал за местечковость и бытовые предрассудки, даже за самые невинные. С одной стороны это позволило свести к минимуму и преследовать антисемитизм, но с другой стороны абсолютно невозможным стало сочетать новый порядок с тысячелетним мистицизмом.

Да, евреи в общем-то неплохо устроились и развивались до поры до времени в Советской России. Но у них не хватило ни ума, ни смелости поставить своего вождя — вечный порок ущербности — боязнь ответственности. И пришлось вновь довольствоваться лишь закулисой. А между тем социальная революция развивалась по своим законам: она стала пожирать своих детей. Сталин зачищал от своих врагов партию, устанавливая культ личности. И многим «новым господам» с их ублюдочно-мародерскими замашками, всем эти «стрекозам», не стало места. Все что они получили от своей победы легко обращалось в обвинение против них же — против их мелкобуржуазного менталитета. Интернационализм и «диктатура пролетариата» стали западней революции. Невиновных не было. Все-таки коммунизм был не для евреев с их вечной мелочной заботой об имуществе и деньгах, не для народа так строившего капитализм, так любившего его плоды.

Вот тут-то многим евреям стало очень неуютно в наведенном ими же самими порядке. Началась обычная для них измена и бегство. Хотя многие довольно неплохо устроились, но лучшего, чего достиг остальной мир, им не хватало в советской действительности. К тому же антисемитские настроения усиливались, так как общество возвращалось к традиционным ценностям в быту после революционного и военного шока.

Тогда и появилось у советских евреев осознание, что нужно отмазаться от этого ужаса, который они натворили. Началось диссидентство, космополитизм и иммиграция. Вновь стал актуален древнейший стереотип жертвы, скрывающей кровавого палача. Виновных «козлов отпущения» по еврейскому обычаю нашли быстро — Маркс, Ленин, Сталин. Чтобы затушевать свою роль остальные виновные были обобщены в виде институтов и идеологии — НКВД, КГБ, строительство коммунизма, тезисы большевизма.

Было очень удачное время — после войны, когда целая плеяда еврейских либеральных ученых — Франкфуртской школы занимались «изучением» и обвинением тоталитаризма и его форм: нацизма и коммунизма. Снова пришлось стать скромными — скрывать свое величие, ради выгод образа жертвенной овцы. Теперь крысы с гордым видом могли бежать с тонущего корабля. Все кровавые достижения и тезисы еврейских коммунистов рисуются как курс аморфной партии, где лишь Ленин и Сталин плохие. Если что было хорошего в революции, тогда обязательно вспоминается еврей: Тухачевский был «великим полководцем», потому что еврей, а крестьян газом травил, так то партия приказала. И все в таком духе. Как всегда по-воровски пожинать плоды чужих заслуг, не разделяя ответственности за их воплощение.

В конце концов, сегодня евреи сами себя учат, что они вовсе не застрельщики революции, а ее жертвы и даже борцы с ее террором и диктатом. Забыть про то, как Троцкий и Бабель упивались кровавым террором, и помнить лишь как они от него же и погибли, чуть ли не в ореоле святости.

57. О тупике национал-капитализма А.Н. Севастьянова

Я долгое время считал и продолжаю считать, что концепция русского национализма, разработанная А.Н. Севастьяновым, фактически самая продуманная и проработанная. Но споткнулась эта концепция о краеугольный камень социализма.

Не буду сейчас копаться в своих записях и пометках по работам Севастьянова. Что вспомню, о том и напишу.

Сам термин «национал-капитализм» — это, по сути, перевертыш. Разворачиваем, получаем «буржуазный национализм». И фактически А.Н. Севастьянов воспроизводит этот последний.

Нация для Севастьянова — это не весь этнос, а только один передовой класс, класс буржуазии. Кстати, заметьте, что сами «классовые лекала» фактически не отличаются от марксистских. Только изменены приоритеты. А так опять же во главе угла не нация, а классовый подход.

Что уже снижает ценность концепции Севастьянова, как национальной.

Вся критика социализма строится у А.Н. Севастьянова на трудах И. Шафаревича.

Шафаревич, опять же заметьте, на основе марксистских критериев социализма, как если бы других доктрин о социализме не существовало, пытается доказать, что социализм — это синоним зла. В целом же его антисоциалистический опус выглядит как некий фельетон, рассказывающий о социализме в духе диалектического материализма, мол, социализм был еще в египетских пирамидах и шумерских зиккуратах. Да что там и у ацтекских императоров. И был он в основном символом власти, гос. режимом, который уничтожал все ростки демократии, творил тиранию, и далее все в лучшем пропагандистском духе 20 века — про зверства и поедание младенцев.

Только по этой интерпретации получается как-то странно, что все достижения цивилизации были созданы этими самыми тиранами-социалистами, а разрушались тираноубийцами-капиталистами.

В общем, забавная книжица. Критика социализма через методологию марксизма.

А ведь марксизм уже сам неверно рассматривал социализм, как некую переходную стадию к коммунизму. Первую стадию коммунизма. Дескать, тут еще какое-то время будет много признаков капиталистического, но неизбежно и очень скоро придет коммунизм.

Да бог с ними с марксистами.

Я могу весь антисоциалистический пафос Севастьянова и Шафаревича списать на психологический аффект. Их поколение СССР «угнетал». И поэтому у них идиосинкразия на социализм. Они отыгрываются за «бесцельно прожитые годы» или что-то в этом роде.

Но зачем было это пропихивать в национальную идеологию? Ведь одно дело критика СССР, как образца социализма и другое дело критика социализма как такового.

Это была ключевая ошибка в концепции А.Н. Севастьянова. «Социализм без ярлыков» Борцова мне представляется прагматически верным анализом социалистического опыта.

Ведь социализм уже провозглашен. Он провозглашен как некое последующее развитие. А капитализм утверждает себя сегодня как «конец истории». А люди «конца истории» не хотят, да и не видят. Особенно в свете недавнего мирового финансового кризиса, и локального фактически перманентного кризиса капитализма в РФ. Кто-то тешит себя иллюзией, картинками запада, что вот де есть настоящий правильный капитализм и демократия, а у нас тут просто неправильно все сделали и построили. Да посмотрите, куда капиталы вывозятся-то, где саммиты проходят. Просто социальное расслоение на глобальном уровне — 1 мир живет за счет 3-го. Второй — соцлагерь, разрушен. То есть разрыв колоссальный. Глобальный монополизм уже провозглашен.

Еще Александр Никитич пишет серию статей «про Гитлера», где пытается объяснить, что там никакой не национал-социализм был, а национал-капитализм. Там он нам показывает лубок про «дурака Гитлера» и «эффективных менеджеров» Гугенберга и Шахта. Которых кстати после войны не повесили в Нюрнберге почему-то. Вроде как все благодаря истинному духу буржуазной элиты там зацвело и запахло с 1933 года.

Хотя можно задаться простым вопросом, а почему же там эти самые «эффективные менеджеры» до Гитлера довели страну до полного упадка? И почему им понадобился «безграмотный Гитлер», чтобы начать творить свои «экономические чудеса»? И это Гитлер втянул страну в войну, а они промышленники и магнаты, истинные дети западной цивилизации не виноваты в амбициях бесноватого фюрера. Только тогда надо напомнить, что Гугенберг был одним из руководителей «Германского ордена» еще до Первой мировой, что он один из самых ярых ястребов пангерманизма. Что именно буржуазия подстрекала Гитлера на расправу с левым крылом НСДАП и с СА. И фактически вернула Германию на путь буржуазного империалистического национализма, что фактически этот самый буржуазный национализм за счет национального социализма пытался провести реванш за поражение в Первой мировой.

Вообще же в дальнейшем А.Н. Севастьянов называет национал-капитализмом все, что ему нравится. Это в принципе для любого идеолога вполне нормально. Сам этим «грешу».

Кто как видит, кто более убедителен.

И вот тут дело вот в чем. Фактически национал-капитализм Севастьянова, разработанный для буржуазии, не убедил ее вкладывать средства в национальную идею.

Сколько цветистых и пафосных дифирамбов посвятил национал-буржуазии Александр Никитич. И инициативная она, и замечательная, и эффективная, и сахарная косточка нации. Но вот чего-то ей все время не хватает или кого-то.

Но как же так? Ведь она самая самая, Севастьянов это доказал. А она ну никак. Не может одолеть режим, экономику поднять. Вот кто-нибудь мне объяснит, почему национальная буржуазия не может? (хотя этот самый «дурак Гитлер» в своем Майн Кампфе очень хорошо объяснил, почему «не может»).

Кстати, почему-то все время упускается из виду тот факт, что социалистическое учение создавалось не рабочими и крестьянами, а по большей части выходцами из высших сословий, духовенства и буржуа: Герцен, Кропоткин, Бакунин, Сен-Симон, Фурье, Леру, Лассаль, Маркс, Энгельс, Оуэн, Дюринг, Каутский, Бернштейн, Бауэр, Ульянов, Троцкий, Че Гевара… и многие, многие другие «белые воротнички». Из социалистов рабочим был кстати Адольф Гитлер. Но он впрочем, сам из разночинцев уже. Муссолини — сын кузнеца и сельской учительницы.

Подытоживая, могу сказать, что своей непримиримой позицией по отношению к социализму Александр Никитич загнал себя в тупик в плане идеологии. Тот же Дугин или Калашников вполне себе национал-капиталисты, если их рассматривать в свете теории Александра Никитича. Но у них свои тупики уже. Хотя не такие жесткие. Яростным антисоциалистическим дискурсом А.Н. Севастьянов значительно лишил себя оперативного простора, идеологического маневра.

А собственно, какой смысл критиковать социализм и отвергать его? Социализм, если брать его вектор развития и теоретизирования, а не сложные исторические треволнения и перипетии, являет собой попытку решить «социальный вопрос». То есть все те сложности и противоречия социальной жизни, для дальнейшего развития и прогресса общества, общностей. «Социальный вопрос» стал краеугольным камнем 20 века. Без решения «социального вопроса», невозможно решить и национальный. Иначе говоря, социальной сферой придется заниматься в любом случае, делать на ней акцент. И уповать на то, что все разрулит «эффективный» русский предприниматель, на его «добрую волю», по меньшей мере, наивно. Это попытка скрестить русский национализм с «невидимой рукой» Адама Смита. А ведь еще в 19 веке стало ясно для многих мыслителей, что с этой «рукой» социальный вопрос не стыкуется во многих своих аспектах. Потому и возникло социалистическое учение.

Разве русский национализм не предполагает решать «социальный вопрос». Он не может замкнуться лишь на внешней политике и этнополитике, как это делает буржуазный национализм. Ведь черносотенство — мощная дореволюционная организация националистов развалилась именно из-за нерешенности «социального вопроса». Да и ключевым вопросом самой революции стал именно «социальный вопрос». Почему-то именно он возобладал. Так как же им пренебрегать уже нынче в начале 21 века? Это недальновидно. Тем более отрицать социализм, как некое зло, демонизировать его до абсолюта, подобно либертарианцам. Ведь именно социализм заставил капитализм сменить «оскал империализма», на «человеческое лицо», заставил проводить социальные преобразования.

По сути, русский национализм — это борьба за интересы русского народа, против эксплуатации русского народа, его исторического и территориального наследия. Против эксплуатации, то есть борьба эта — социалистическая и народно-освободительная одновременно. Вот что подразумевает под собой сегодня русский национализм.

Никто ведь не призывает воплощать вновь варварское решение «классового вопроса», а лишь взять на вооружение позитивные социалистические преобразования, которые были и которые возможны, которые работают (причем по соседству с нашей страной). Для решения «социального вопроса». Без этого никак нельзя в наше время.

Подытоживая, хочу объяснить, почему я затронул эту тему. Александр Никитич — признанный идейный лидер Русского национального движения. Но его идеологическая ошибка, завела его в тупик, выбила из активного передового дискурса Русского национального движения. Увела его в эксперты.

Да он дает отпор своей замечательной критикой всякого рода псевдонационалистам, но этого явно недостаточно для личности такого масштаба, как А.Н. Севастьянов. Он нужен сегодня Русскому движению как ведущий, как трибун. Но его собственной идеологической позиции не хватает признания социалистических преобразований, которым негласно все же симпатизирует русское общество — ведь 70 с лишним лет не могут пройти даром, с ними связаны большие достижения, Победа и многое что. Негатив этого исторического периода, конечно же, уже весь вскрыт и выплеснут на народный организм, вплоть до аллергической реакции на него. Но нельзя в месте с грязной водой выплескивать и ребенка. Тем более родного, выстраданного русской интеллигенцией и народом на протяжении 200 лет.

58. Красное и черное

Никогда особо не занимался развернутой критикой публицистики, но то, что предлагает С. Строев очень серьезно. И соответственно требует «разбора полетов». Я буду делать его с позиции русского националиста, и буду касаться лишь аспектов связанных с Общенациональным патриотическим фронтом. Внутренние коллизии борьбы фракций коммунистов меня не слишком интересуют. Для русских националистов, национал-патриотов, назовите, как хотите, важнее другое — понять, насколько искренни в своих намерениях коммунисты, когда поднимают тему «Русского вопроса» и предлагают консолидацию в виде «Общенациональный патриотический фронт — Русский мир». http://forum.kprf.ru/viewtopic.php?f=8&;t=31968.

Не попытка ли это «разыграть национальную карту» — просто прибрать себе электорат? Насколько будет отвечать интересам русского народа деятельность КПРФ у власти? Да это гипотетическая ситуация, но в ее основе есть вполне реальные вопросы.

Не попытка ли это «разыграть национальную карту» — просто прибрать себе электорат? Насколько будет отвечать интересам русского народа деятельность КПРФ у власти? Да это гипотетическая ситуация, но в ее основе есть вполне реальные вопросы.

Вот тут тов. Строев упомянул, что у националистов «сознание поражено искусственно внедрёнными для разобщения Русского народа псевдоисторическими антикоммунистическими мифами». Это замечание легко может пройти мимо сторонника КПРФ или коммуниста, но оно вовсе не безобидно для национально мыслящего человека. Мы живем в «постсоветскую эпоху». «Проект Ленина-Сталина» позади, и издержки социалистического строительства, как, впрочем, связанные с ним постсоветские процессы в значительной степени легли на плечи именно русского народа.

Издержки эти были весьма серьезными, последствия от них влияют на нашу жизнь и по сию пору. Отнюдь, наше сознание не поражено никакими мифами — скорее мы сознательно занялись переоценкой ценностей и взглядом в прошлое, которое ушло и оставило нас у разбитого корыта. Естественно, что в связи со всеми случившимися историческими обстоятельствами, сложилось у многих национально мыслящих людей вполне обоснованное недоверие к коммунистическим идеям, деятелям, событиям. Критически оценивающие опыт СССР есть даже в среде самих коммунистов. Ревизия — это неизбежность. Насколько помню, критическое мышление приветствовалось основоположниками марксизма, а не преследовалось.

Наверное, у коммунистов есть желание преодолеть это недоверие, сохранив значительную часть исторического наследия коммунизма. Но нас, русских националистов, это не очень волнует. Нас интересует новый проект, где во главе угла будут интересы русского народа, его выход из демографического и исторического провала, где будет развиваться именно русский народ, а не будут битвы за «прогрессивное человечество», за «всех и каждого».

Слова Г.А. Зюганова обнадеживают, конечно же:

Они вполне в духе русского национализма, да фактически националисты об этом не раз заявляли.

Но все же остается некое поле для политических маневров, для будущих спекуляций против русского национализма и национализма как такового. Современные коммунисты придумали некий постулат о том, что, мол, развал СССР был именно по причине национализма. Кто-то там, на заседании сказал, что надо пропорционально распределять ВВП и что больше должно идти на нужды РСФСР. И вот вроде как тут все и началось…

Теперь мы видим тезисы вроде этих: «Эти идеи про „маленькие цивилизованные русские швейцарии“ один раз уже сыграли свою роль в разрушении СССР. Тогда итогом „освобождения России от балласта среднеазиатсяких республик“ стало разрушение исторических границ России, расчленение и геноцид Русского народа как в титульных республиках и областях, так и на этнически русских территориях».

Но на деле причины развала СССР были не так поверхностны. Национальный фактор сыграл свою роль, безусловно, но именно в интернациональном ключе. Представители нацменьшинств, заняв значительные позиции в управлении и экономике страны, сыграли свою роковую роль в развале СССР. Вспомнить того же Шеварнадзе. Ядро — русский народ — было отчуждено от управления в немалой степени по идеологическим причинам: насаждаемый, где надо и где не надо, интернационализм, процессы против националистов в 30-е, борьба с «великорусским шовинизмом», «дружба народов», «подъем окраин», квоты для малых народов в вузы и т. д. — все эти факторы отрицательного «блатного», привилегированного отбора в дальнейшем негативно повлияли на политическую ситуацию. Однако совершенно очевидно, что Союз рушился именно по либеральному сценарию, а не по националистическому. Вспомните, сколько было положено на алтарь свободы: гласность, перестройка, разоружение, конверсия. Отдали все геополитические позиции СССР. Причем тут национализм?

Да и тут вся ссылка на неких «до внешне вполне респектабельного проекта „национал-демократов“, вбрасывающих в общественное сознание идеи „благотворности“ превращения России в конфедерацию или даже вовсе расчленения её на совокупность независимых государств». Эти люди напрямую связаны с либералами вроде Немцова. Их называть националистами нельзя! Тем более русскими. Так как их идеи абсолютно противоречат интересам русской нации, которая в своем большинстве поддерживает лозунг «Россия для русских», в то время как эти самые «национал-демократы» стоят за разрушение и упразднение России и российской государственности.

Мало того, они и русский народ пытаются дробить по локальному принципу. Они спекулируют тезисом о «национальном самоопределении», который использовал колонизатор Вудро Вильсон для расчленения Центральной Европы. Мол, это «национально-освободительная борьба». Если бы ему следовали, и СССР бы не появился. Ленин еще в 1903 году заявлял: «…Безусловное признание борьбы за свободу самоопределения не обязывает нас поддерживать всякое требование национального самоопределения» (Ленин В.И. Национальный вопрос в нашей программе (1903) — т.7, С.233.).

То есть эти люди просто отрабатывают «национальную карту» по рецептам Г. Павловского и при его непосредственном участии. Для того чтобы пробиться во власть. Они эксплуатируют национализм, а не исповедуют его. То есть это буржуазный национализм, решающий задачи правящего класса.

И очень хотелось бы надеяться, что коммунисты и КПРФ не занимаются тем же самым, не эксплуатируют «национальный вопрос» ради прихода к власти. А действительно хотят решать его не по форме, а по содержанию.

А некоторые трактовки «русского социализма» в среде КПРФ действительно дают повод для тревоги. Вот, к примеру, некий «Алекс 58» — модератор Форума сторонников КПРФ так трактует «русский социализм»:

«Обращаю Ваше внимание на формулировку — „Русский социализм“, а не „Социализм для русских“. Разницу видите?». http://www.kprf.org/showthread-t_8342-page_10.html.

Это меня и настораживает, как русского националиста. То есть «Русский социализм» не для русских. Но будет строиться их руками, потому что они «ядро»… Получается, речь идет всего лишь об эксплуатации народа, вроде «пушечного мяса», ради чьих-то планов и идеалов. Иными словами забота о русском народе при данной формулировке «русского социализма» подразумевает лишь уход за скотом, поддержание будущей рабсилы для борьбы за все «прогрессивное человечество». Которое — все эти страны соцлагеря и бывшие республики — уже лет двадцать плюется и льет потоки грязи, называет оккупантами и тиранами в благодарность за предыдущую борьбу за него… Зачем этот безответный альтруизм русским? «Россия для всех», «Русские для всех» — даже у Господа Бога существуют ограничения на благодеяния, почему ж с русских требуют безгранично? Опять русские будут тянуть каштаны из огня для других?

Надеюсь, что подобные опасения будут развеяны более вразумительными формулировками «Русского социализма» от КПРФ. Строители социализма не должны остаться сами без результатов этого социализма, как сапожник без сапог. А иначе, это, по сути, капитализм.

Также со своей стороны хочется пояснить, что в реальности представляет собой русский национализм за всей той идеологической шелухой разномастных национал-патриотических идеологов, из-за которых нередко складывается искаженное впечатление о национализме как таковом и о русском национализме в частности.

Русский национализм — это борьба за интересы русского народа, против эксплуатации русского народа, его исторического и территориального наследия. Против эксплуатации, то есть борьба эта — социалистическая и народно-освободительная одновременно. Вот что подразумевает под собой сегодня русский национализм. Что созвучно утверждению С. Строева: «Только в неразрывном единстве национально-освободительной и социально-классовой борьбы, в их слиянии в единое целое мы, современные русские коммунисты, видим возможность спасения Русского народа и России как особой самобытной цивилизации». Итак, кто сегодня хочет быть националистом, должен быть социалистом. И наоборот.

В связи с этим нельзя не согласиться и с тезисом о том, что «В соответствии с этим Общенациональный патриотический фронт также должен мыслиться нами не только в национальном, но также и в социальном аспекте, как фронт борьбы за права трудящегося большинства, за возвращение в общенациональную собственность природных богатств и созданных в советское время всенародным трудом средств производства». Любой здравомыслящий националист — только «за».

В этом плане также обнадеживает в призыве С. Строева по созданию Общенационального патриотического фронта геополитическая составляющая его размышлений: «всё большее значение приобретают противоречия цивилизационные, связанные с борьбой больших геополитических субъектов за невосполнимые сырьевые ресурсы». Геополитика — это крайняя форма национализма, если и не этнического, то, по крайней мере, государственного.

«Борьба двух начал» свойственна российской политической арене издревле: «западники» vs. «славянофилы», старообрядцы vs. никонианцы, народники vs. большевики и т. д. Таких мировоззренческих антагонизмов можно насчитать много в нашей стране. И в наше время их немало — взять хотя бы КПРФ, что отмечено в обсуждаемой статье, «русские социалисты» vs. «неотроцкисты», или упомянутые «национал-демократы» vs. «державники».

Однако в данном случае «борьба двух начал — национально-этнического и цивилизационно-имперского» — это борьба исключительно надуманных позиций. Причем в немалой степени искусственно сгенерированная либералами. Потому как справедливо сказано «ни Русская нация без Российской державы, ни Российская держава без Русской нации устойчиво существовать не смогут. В этом и состоит диалектика национально-этнического русского подхода и подхода цивилизационно-имперского, российского, диалектика национального и интернационального». Отрывать этнос от ландшафта и истории — значит разрушать все эти элементы. А подлинный национализм призван, как раз, сохранять их в единстве.

Таким образом, если национализм станет содержательной частью социалистического учения и программной установкой КПРФ, то консолидация народных масс в Общенациональный патриотический фронт будет обеспечена. Вернется доверие к утратившим свой блеск идеалам.

59. Дискотека 30-х

(о сталинолюбах-человеконенавистниках)

В последнее время идет дикий вброс сталинизма в общественное мнение. Причем пышным цветом расцвела сталинофилия на почве патриотизма и русского движения.

Со стороны эта тенденция выглядит как некий ответ «системной оппозиции» в виде «национал-демократов» и «коллаборационистов», которые рьяно ведут ревизию не только советской, но и всей российской истории. Почему-то национал-патриоты не нашли ничего лучше, чем ответить на психоделлический исторический маразм национал-оранжидов не менее гротескным маразмом.

Культивируется и пестуется псевдомиф о Сталине, как о русском великодержавном националисте. Ингредиенты этой ложноисторической похлебки таковы: Сталин уничтожил «пятую колонну», восстановил Православие, никаких массовых репрессий не творил, утвердил ведущую роль русского народа, строил социализм «в отдельно взятой стране» (мол это уж и подавно «русский социализм»). Плюс к этому вареву добавлены для утверждения несколько остреньких бодрящих приправок, таких как «тост за русский народ», «встреча Сталина со святой матушкой» (молебен, облет с иконой на самолете), несколько плакатов про «русский народ — созидатель и победитель», какие-то «воспоминания очевидцев», что вот, мол, Сталин хорошо говорил о национализме, что Сталин был сыном Пржевальского, и самое сладкое-сахар — слова Черчилля о том, что Сталин принял Россию с сохой, оставил с атомной бомбой… Выводы при этом делается, что Сталин и его правление — истинный русский путь, без оглядки на Запад.

Для того, чтобы этот лубочный квасной патриотический сталинизм развенчать не нужно даже цифр и серьезных исследований — достаточно простых фактов жизни. Чтобы убедиться, что Сталин не был «русским великодержавным националистом» достаточно просто почитать труды вождя народа. Чего, судя по всему, «патриоты-сталинолюбы» делать не желают.

А ведь достаточно ознакомиться просто с названием трудов Иосифа Виссарионовича. Сталин был ярым марксистом-ленинцем, основные его труды посвящены марксизму-ленинизму, Ленину. В то время как «патриоты» пытаются оторвать тов. Ленина, как инородное тело от дела Сталина. Их не устраивает Бланк рядом со Сталиным. Хотя именно будучи верным идеалам Ленина и большевизма, Сталин построил свою стратегию в борьбе с внутренней оппозицией в партии. Он выступал, как продолжатель дела Ленина-Бланка. Каких же глупых измышлений только не придумывают, чтобы оправдать этот факт. Причем как бы не замечают, кем была жена Сталина — Надежда Аллилуева. Не напоминают о четкой позиции Сталина против антисемитизма. Забывают об участии вождя в становлении государства Израиль. Этого вроде как и не было. «Сталинолюбы» помнят лишь слова Зиновьева, якобы им сказанные, что «Моисей вывел евреев из пустыни, а Сталин из политбюро». Вот вам, пожалуйте, бесспорный факт борьбы с «пятой колонной». А уж «дело врачей» его полностью подтверждает. Хотя почему-то ни Эйзенштейн, ни Эренбург, ни еще многие и многие не только не были разгромлены, но наоборот были отмечены высокими наградами, их заслуги были высоко отмечены, да и в целом неплохо устроены были «представители пятой колонны» при Сталине и позднее. Это только от желания иметь больше, чем в совдепии многие из них позже выдумывали притеснения, гонения, мол, трудно простому еврейскому мальчику в жизни устроиться. Если посмотреть куда он хочет устроиться, то можно увидеть, что трудно-то туда устроиться всем… И тем не менее, несмотря на все эти брюзжания и стенания, устраивались. И при тов. Сталине в том числе. Иначе б откуда взялись позднее, если ж тов. Сталин «уничтожил»?

Далее — «репрессий не было», они, дескать, преувеличены. Сажали только уголовников, кулаков, и «реальных врагов народа». Находят цифры, сравнения, что вон сколько тогда сидело мало, и сколько сейчас. Да вот только развалины большого количества лагерей как-то не сильно позволяют верить в эти цифры. Кто ж в них-то сидел и умирал? Откуда «долины смерти» на Колымской трассе? Да и статьи «о вредительстве» и «о пяти колосках» и измене родине были в Уголовном кодексе. Фабрики рабочим, земля крестьянам — а вот, что дают фабрики и земля рабочим и крестьянам не полагается. Доходило до налогов на кур и плодовые деревья — сродни барскому оброку «при старом режиме». Но этого «сталинолюбам» не надо — им нужна лишь картинка Дейнеки, о спортсменах, трудовой молодежи, социалистическом строительстве: соцреализм. Настоящего того реализма ведь они сами не прочувствуют: заставить бы их поработать за трудодни в колхозе…

Коллективизация и индустриализация были пролетаризацией, изъятием рабочих рук из села в город и на стройки коммунизма. Причем отчасти в виде рабской силы в ГУЛАГ. То есть осуществлялись эти мероприятия вполне в империалистическом духе — также как и в европейских странах, но в ударные сроки. Также жестоко, и даже еще более, но идеология позволяла затушевать энтузиазмом и революционной страстью страдания простых людей.

Однако результатом такой политики стал голод. И от голода так легко «патриотам-сталинолюбам» не откреститься. Но они и тут находят оправдания. Это виновата засуха, и проклятые империалисты, не продававшие зерно Советам. Почему-то станки и оборудование они продавали, присылали специалистов, а зерно не хотели… Хотя эти станки и т. д. покупались за зерно. Как это было «при старом режиме» — хлеб в обмен на все остальное.

Причем строительство индустрии с помощью Запада — его технологий, специалистов — «патриоты» пытаются не замечать: нет, все русское исконное посконное.

Сталин был прагматиком, с этим соглашаются практически все исследователи и последователи. Заглохла «мировая революция» — он сказал, что надо строить социализм «в отдельно взятом государстве», нужны заводы, станки, танки — вождь идет на сотрудничество с империалистами. Приближается война — он начинает играть на патриотических чувствах большинства — русского народа. Но продолжает все же двигаться к идеалу большевизма, планомерно формирует новую историческую общность «советский народ», сеет интернационализм и «дружбу народов». Хотя «патриоты-сталинолюбы» не хотят вспоминать о процессах над националистами в 30-е, о «перекачке средств» из деревни — преимущественно русской, и совсем уж не помнят о не прекращавшемся никогда в годы советской власти воинствующем атеизме.

Это лишь когда война прижала, Иосиф Виссарионович заблеял «братья и сестры» вместо «ура товарищи». Лишь в 1943 году обратил свой взгляд на Православную церковь — немцы ведь тоже вели свою пропаганду с помощью Православной церкви, развивали коллаборационизм на оккупированных территориях. После войны это «сотрудничество» заглохло.

Да и в целом «русский-прерусский» Сталин пошел на союз с империалистическими державами в войне против Гитлера. С этим самым ненавистным «патриотами-сталинолюбами» Западом.

Та война полностью повторила сценарий Первой мировой в геополитической расстановке. И закончилась приблизительно, как и Первая — предательством Запада: в 1919 году Черчилль начал Интервенцию против Советской России, в 1946 году «холодную войну».

Конечно же, нет смысла принижать роль Сталина в истории страны, в его противостоянии против Запада после войны, в восстановлении страны, в технологической гонке в «холодной войне». Но и умалять его ошибок и перегибов тоже не следует. Взял-то Сталин Россию с сохой, оставил с атомной бомбой — но народу и сохи не осталось, только лопата. У кого больше чем лопата, тот классовый враг.

И надо понять, что Сталин сумел мобилизовать силы русского народа, сумел заставить его надрываться, но за Советскую власть, за победу коммунизма, за советский народ, а не за русский национализм и русскую империю, как это выдумывается разного рода «прохановщиной». Кроме тоста за русский народ были гораздо более обширные прославления партии, коммунизма, верности классовой борьбы. Кроме нескольких плакатов о русском народе — созидателе были еще тысячи самых разных плакатов про другие народы, другие достижения и другие темы. Эти малые крохи внимания к русскому человеку не могут перевесить всего остального мегатонного советского коммунистического интернационалистического пафоса и грандиозности, тем более, чтобы лепить из них миф о «русском Сталине» (хотя факт остается фактом — Сталин был грузином). Сталина нельзя отделить от СССР, а СССР — это не только Сталин.

Но «патриоты-сталинолюбы» все пытаются и пытаются генерировать и заражать сознание русских патриотов типами ретроградного ограниченного конформистского мышления 30-х гг.: «расстрелять как бешеных собак», «кто против Сталина — тот против русских». То есть заведомо оглупляют людей 21 века плакатным, лозунговым, поверхностным, некритическим мировоззрением — «Наполеон всегда прав». Единственное, что все время затушевывают, что этот самый Наполеон уже давно умер… Одно не понятно, что движет этими «сталинолюбами», кто дергает за веревочки этой навязчивой отупляющей ура-патриотической компании со «сталинобусами», маечками с портретами вождя, и прочим дешевым кичем этой «джугашвилимании».

Еще совсем недавно был вброс о добром дедушке Брежневе, и как при нем было замечательно жить. Итогом этого поветрия стали «Дискотеки 70-х, 80-х». Безобидная ностальгия по прошлому, позволяющая забыть о суровых буднях настоящего, о том, что нет перспективы в будущем. Но нет ее тем более в прошлом. «Дискотека 30-х» ведет к подобному же результату. К бесконечной болтовне «как все было верно, был порядок, такой фигни при Сталине не было». Вместо того чтобы искать ответы сегодня, чтобы стремиться к новому пониманию, к новым идеалам и устремлениям, чтобы самим творить свое будущее, воплощать свои проекты.

Не блуждайте по лабиринтам истории, ищите из них выход.

60. Историческое (буржуазное) национальное государство

и политическое национальное государство

Сейчас идет немало споров о том, что в течение истории Россия, дескать, не была подлинно русским государством. Что русский народ был всегда подавлен кем-то и чем-то. Что, мол, ему надо избавиться от этой обузы, имя которой — Россия. И создать новые нации, новый конгломерат независимых государств. Но позвольте, а в чем же логика? Русской нации предлагают самоупраздниться? Тогда зачем вся эта разухабистая эпопея-трагедия о несчастьях русского народа в Российском государстве? Если тем, кто ее живописует, не нужен ни этот народ, ни это государство. И кто гарантирует, что в новых государствах русских не будут притеснять, уничтожать их культуру, как мы уже видели на примерах постсоветских республик? Никто. Выдумываются этакие новые карты каких-то государств — «залесских» и прочих «республик», с подразумеваемым в нем осознавшем свое своеобразие и идентичность населением, в виде новых этносов, наций. Но это же фантазия чистой воды. Причем на нее ушло времени меньше, чем у Толкиена на Средиземье. А нации и идентичности, как впрочем, и государства формируются веками. Где все эти перечисленные новые идентичности, кто в них себя выражает? Казаки, поморы, «ингермандландцы»? В основном большинство русского населения, в том числе и казаки, поморы, сибиряки и прочие регионалы, относят себя по-прежнему к русским. А уж «руським» сепаратизмом и вовсе страдает лишь небольшая кучка «профессиональных русских» родом из Москвы, где эти «московские мечтатели» в целом хорошо по жизни устроились — и в основном с жиру бесятся. Еще им подтявкивают несколько такого же рода фриков из Незалежной.

Путем длительного выливания в них ушатов антирусских помоев «национал-демократам», «национал-либералам», «власовцам» и прочим любителями «большого стиля» исторической и политической инсинуации по поводу России и ее прошлого удалось внедрить многим наивным русским патриотам свои ложные выводы из истории. Попробуем вкратце разобрать халтуру этих идейных фальшивомонетчиков, касающуюся Российской государственности и ее жизнеспособности. Утверждается, что: 1) «русский народ все время угнетали», 2) «в России был сплошной мрак и скрежет зубовный…» 3) «у русского народа не было своего национального государства», 4) «Россия в целом нежизнеспособная политическое и территориальное образование».

Все подобные инсинуации родились из неверных сравнений, ложных аббераций критиков Российской государственности. В извращении историзма и его диалектики.

Сравнивается некое современное желаемое с очень давней прошлой действительностью. Хотя как можно к прошлому обществу предъявлять нынешние требования, да еще и нереализованные в этой самой нынешней исторической ситуации? Это все равно, что сказать, что вот какое плохое государство было — людей заставляли кнутами грести весла на галерах, когда можно было бы использовать паровую машину: звери, тираны угнетали тогда народ. Это кажется забавным, но именно таков подход у нынешних обвинителей Российской государственности и ее истории.

Фэйкерами истории никак не принимаются в рассмотрение этапы становления российской государственности, фазы формирования русской нации, ее этногенез. В расчет берется только политическая составляющая и на ее основе делаются скоропалительные выводы. Причем эту политическую составляющую сравнивают с экономическим прогрессом и самыми заметными культурными достижениями Запада, а не с его сложными политическими и социальными перипетиями. В противовес же выставляется самый мрачный образ «быдлорашки», где показывается лишь худшее и самое драматичное в истории. Методология Г. Павловского и Н. Сванидзе, как говорится, в действии.

Итак, рассмотрим:

1) «Русский народ беспрерывно угнетали его правители и оккупанты». Что приводят для сравнения — более раннюю отмену крепостного права в Европе, монгольское иго в России, Ренессанс. Мол, «дух свободы» витал по Европе, когда восточная деспотия давила Новгородскую республику и все в подобном роде…

Но история Западной и Центральной Европы весьма неоднородна и далеко не безоблачна. Возьмем то же крепостное право — да, во Франции и в Англии крепостное право было отменено очень давно.

Однако в той же Англии оно имело роковые последствия для крестьян в виде сгона с земли, чудовищного геноцида «огораживания земель», когда за бродяжничество вешали, когда «овцы съели людей»: длилось это угнетение несколько веков. Рабство в Британской империи, в колониях, отменили лишь в первой трети 19 века. В том же «просвещенном веке королевы Виктории» планировались даже такие законопроекты, в которых нищета считалась преступной, и за нее надо было сажать в концлагерь. Маркс в «Капитале» ярко живописует уничтожение английской деревни — пролетаризацию, чудовищный 14-часовой труд детей на мануфактуре. И это самая передовая страна «с духом свободы». Народ там также в основном безмолвствовал при этих процессах. Во всяком случае, и в России были мощные народные восстания, показавшие дух противления властям — это и Разин, и Болотников, и Пугачев, в конце концов.

И голодоморы были — вспомнить кошмарный голод в Ирландии, когда население сократилось с 8 млн. до 4-х, из-за вывоза зерна в Метрополию. Почитайте Диккенса, где он показывает произвол судебной власти в Британской империи, трущобы Лондона, нищету. За бесчисленными примерами далеко идти не придется. При критическом мышлении их найти проще простого…

А вспомнить жесточайший католический тоталитаризм (Священная римская империя), с его религиозными войнами по всей Европе. Чего стоит одна инквизиция. В России такого ужаса как Варфоломеевская ночь не было.

Да и в целом усиление крепостничества в России пришло именно с Запада с Петром Первым и его наследниками. Это крепостничество было в большей степени «пруссачеством», нежели азиатчиной.

В Центральной Европе тоже не намного раньше, чем в России отменили крепостное право.

Почитайте труды классиков художественной литературы 19–20 вв. И вы увидите, какой непростой была жизнь простого люда в Европе. Возьмите хоть Бальзака, Золя, Гюго — они подробно рассказывают, как обстояли дела на родине свободомыслия и Просвещения. Вряд ли бы такой жизни захотели нынешние радетели просвещенной Европы и «залесских республик».

Обсуждать колониальные ужасы вообще нет желания. Одних иллюстраций к книге монаха Лас Касаса о колонизации испанцами Латинской Америки хватит на пару ночей тревожного сна. В Эквадоре рабство отменили в 1969 году.

Народы Европы и в целом Запада, Западного полушария на разных этапах истории, таким образом, подвергались весьма суровым испытаниям со стороны своей отечественной государственности.

Все блага, более или менее массовое качественное обеспечение населения стран Запада осуществилось всего-то как в последние лет 50-150 в зависимости от страны.

Поэтому говорить, что русская государственность угнетала больше и поэтому де ее надо развалить — безответственно и безосновательно. Да было сложно, но страна все же цивилизованно развивалась…

2) «В России был сплошной мрак и скрежет зубовный…». Еще раз повторимся, что все нынешние массовые блага и удобства — это достижения всего лишь последних 150 лет. Это результат не государственности и ее формы, а зрелости нации и культуры, накопленных производительных сил, которые дали небывалый прогресс за эти полтораста лет.

Век Просвещения даровал небывалый рост наукам, техническому прогрессу. Да, Ньюкомен создал паровую машину первым, но Ползунов ее сделал в России раньше Джеймса Уатта. Индустриализация и мануфактурное производство развивались в России — аграрной стране — медленнее, чем в Великобритании. Но почему надо сравнивать ее с последней, а не, скажем, с Испанией?

Не надо забывать и о том, что важную роль в развитии социальных преобразований сыграли политические идеологии, а не сами государства. Именно политические идеологии трансформировали мир, и сделали его таким, каким мы его видим сегодня. Но политические идеологии всегда по-своему оценивают историю. Для них история — это оправдание своего идеала. Однако насколько хорош идеал критиков Российской государственности в сопоставлении его с ее тысячелетней историей? Настолько ли он ярок, настолько ли прозорливы его воятели, чтобы противопоставить его аж тысяче лет России!

Нынешние грамотные политические идеологии могут противопоставить себя лишь предыдущим двум трем поколениям истории и настоящему положению вещей. Это вполне оправдано, правомерно, этично. Но никак нельзя быть объективным, сравнивая нынешний уровень социальных требований с правлением 500-летней давности. Иначе, надо хотя бы рассчитывать идеал политической идеологии на следующие 1000 лет. И уже с его хилиастических высот ниспровергать предыдущую историю народа. Но где там: опять мечты о некоем куцем потребительском счастьице в замкнутом от соседей мирке.

3) Что касается наличия национального государства у русских. Мол, Россия никогда не была национальным государством, государством для русских. А разве другие страны были государством для своих народов? Нет. В соответствии с классовой теорией они управлялись верхним классом, т. е. основное население было так или иначе в угнетении, был регламент социальных отношений в сословиях — причем не самый справедливый (законы об охоте, право первой ночи) и т. д.

О самих же национальных государствах можно говорить, что они появились уже в Новое время в эпоху абсолютизма и дальнейшего становления и развития буржуазных формаций. Возникали гигантские империи, вроде Британской, Французской, Испанской, Российской и помельче. Велась национально-освободительная борьба народов за свой суверенитет, особенно, 19 веке.

Но были ли эти национальные государства для народа? Это были буржуазные национальные государства. Буржуазное национальное государство подразумевало географические границы и историческую роль государствообра зующей нации, но вовсе не значило это, что государство ради нации. Рулил правящий класс… Причем многие из этих буржуазных национальных государств были по своему устройству и экспансии — империями, преимущественно колониальными, как впрочем в основном монархиями, а вовсе не вожделенными стерильными республиками «московских мечтателей». Поэтому их, да и предыдущие монархии нельзя называть национальными государствами для народа. Их можно называть — весь этот этап, да и нынешнее положение историческими и геополитическими национальными государствами. Это государства народа, но не для народа. Все социальные достижения связываются не столько с нацией, сколько с гражданским обществом — консьюмеризм, потребление, равноправие и т. д., притом, что государство пытаются все время сделать «ночным сторожем», или инструментом в руках аристократии, финансовых элит, монополистов, военных хунт.

То есть нынешние и прошлые государства и их формы были с точки зрения нации — историческими национальными государствами, но еще не политическими национальными государствами, где государство — это средство для нации. К этому пониманию пришли лишь в начале 20-го века. Так как же можно требовать этого понимания от ушедших предков? Мол, имперская сущность Российской государственности не дает развиваться народу, не одаряет его благами, посему она не имеет права на существование. Надо эдакую конфедерацию кантонов, как в Швейцарии. Опомнитесь! Швейцария стала независимой всего лишь лет 200 как. И с помощью этой самой чудовищной Российской государственности, как не странно. Все эти лилипутские государства, как рыбы-прилипалы к большим экономикам и военно-политическим альянсам, не более. А с усилением Евросоюза они и вовсе будут не более чем историческими областями. Многие маленькие европейские державы и государствами-то стали случайно…

4) «Россия в целом нежизнеспособная политическое и территориальное образование».

За новомодные теории о том, что Россия энергетически недостаточная страна можно и не говорить — это полный бред, никоим образом не соответствующий действительности. Это смешно обсуждать. Страна живет уже 1000 лет. Обладает самыми большими минеральными ресурсами, огромными гидроресурсами, гигантскими пахотными и лесными угодьями. У наших соседей и врагов давно уж текут слюнки и преследуют мысли, как бы прибрать все это богатство себе без остатка. Им действительно хотелось бы раздела и упразднения российской государственности и реального уничтожения русского народа — достаточно 15 млн. рабов, обслуживающих недра. То есть, получается, что цели врагов России и «национал-демократов», «национал-либералов» и «власовцев» совпадают. Вроде как — «давайте убьем больное животное, чтоб не мучилось». Ну да хоронили русских и Россию уже многие, чьи могилы уж и бурьяном заросли, а Россия стоит.

Но вернемся к государственности.

Россия ничем в целом не отличается от других государств по своему механизму развития. Она решала ряд геополитических задач, необходимых для развития ее государственности. Добивалась торговых путей, как в случае «пути из варяг в греки». Что и в дальнейшем предопределило освоение территорий с помощью рек, как наиболее прогрессивное. Далее Россия искала выхода в моря, опять же для свободных торговых путей. Путь к Балтийскому морю, к Черному морю. Этот путь был непрост. Освоение на Восток оказалось более быстрым и совпало с Эпохой Великих географических открытий. Афанасий Никитин, Хабаров, Дежнев, Беринг и т. д. Чем они отличаются от Колумба, Васко да Гамы, Джеймса Кука и прочих?

В формировании же структуры мы видим те же этапы, что и в Европе. Первичное объединение племен и расширение территории их обитания, закрепленные в виде раннего феодального государства, причем также христианского типа. Далее идет период феодальной раздробленности. Затем сложный этап создания централизованного государства, который у нас затянулся в связи с экспансией монголов, но в целом ничем не отличался от европейского. Вспомнить ту же столетнюю войну Франции и Англии, Войну Алой и Белой Роз и т. д.

Также можно отметить и схожее становление русских городов с европейским становлением городов. Причем множественные городища появились раньше, чем самостоятельная европейская городская структура. До сего времени Европейские города зиждились на римском наследстве. Все русские города были построены в силу развития самих восточных славян.

И теперь русскому народу предлагается новая феодальная раздробленность, которую он прошел много веков назад. Причем непонятно для какого дальнейшего развития его как нации в целом. Вернее его как нацию развивать уже никто не собирается, он, мол, испорчен и отравлен восточной, азиатской деспотией. Но тогда, господа противники Российской государственности, не говорите от имени этого народа, имейте совесть, говорите от имени новой идентичности.

Единственным позитивом на фоне этого псевдоисторического и псевдополитического шабаша является выдвинутое требование политического национального государства в России.

Однако что есть политическое национальное государство, объясняется не четко. То оно зависит от «правильного» политического устройства типа «республика», то от «правильных размеров», то от «правильного населения». «Правильное население» обсуждать нет смысла, лучше почитать «Человеческое слишком человеческое» Ницше и быть к людям снисходительнее.

А вот что касается «правильного устройства» и «правильных размеров» национального государства, то разберемся, что от них зависит.

Итак, как ранее отмечалось — сейчас в начилии только исторические национальные государства. Политическое национальное государство — это еще только будущее для современных наций, причем оно под угрозой корпоративной глобализации, где исторические территории — это зоны для рабсилы под контролем полицейской машины. Дело не в формах политического устройства: империи, республики и т. д. Империя была всегда конечным результатом государственного строительства… И, обычно, после этого шло ее крушение. Примеры приводить смысла нет, берите любую империю. Можете и про падение республик найти не меньше трогающих душу драм. Сейчас и подавно эклектизм: взять ту же Великобританию, там и демократия и монархия, и Соединенное королевство и даже кое-где колонии еще остались. Или французская республика, остававшаяся, да еще и сейчас колониальным государством. США же вообще несмотря на республиканские черты является, по сути империей.

То есть от былых и нынешних форм политического устройства уже мало что осталось. Жизнеспособность государства определяется не ими.

Это все не касается политического национального государства. Его смысл в другом — не в устройстве, а в функции. Время старых форм ушло. Они были актуальны для буржуазного государства, которое выросло именно на спекуляции форм правления и форм государственного устройства. Элиты что-то там провозглашали — то республики, то империи, то монархии. Нынешняя эпоха требует от государства его предназначения для масс. Соответственно политическое национальное государство предназначено для всей нации.

В связи с частыми упоминаниями, что Россия не жизнеспособна из-за больших размеров, и это есть плохо, вспоминаются недавние выборы в Бельгии, суть которых — желание разделить страну еще на несколько «национальных государств». Получается, что национальные проблемы-то вовсе не в размерах государственности.

Вы видели Бельгию на карте? Как они могут кому-то противостоять в случае нашествия? Сейчас их, с их лилипутскими дрязгами, успешно оккупируют мусульмане. Что Бельгию, что Швейцарию захватывали несчетное количество раз. Россия потому и Россия, что она — не Бельгия и не Швейцария.

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что политическое национальное государство не зависит от размеров, политического устройства, исторического наследия. Его осуществление нуждается всего лишь в реализации главного принципа — «государство — для нации». Все остальное домыслы, вымыслы, спекуляции и инсинуации.

Россию не надо разваливать. Нет смысла выдумывать ей «правильные» размеры или какие-то формы государственности, упразднять ее, выдумывать новые национальные идентичности, разделять русский народ. В России следует установить национальную власть. От нее начнется формирование политического национального государства на базе исторического. Далее уже все пойдет своим чередом.

61. Менталитет измены

В последнее время Русскому движению, да и широкой публике часто предлагают «взглянуть на войну иным, не общепринятым взглядом», впрочем как и на всю историю России. Особо в данном деле постарались такие персонажи, как Широпаев со товарищи национал-демократы, самого разного пошиба гитлерофилы. Они предлагают нам оценить историю с позиции, что Россия — не русское государство, что Россия не для русских — то она орда, то «перевернутая империя», то «совок», что надо бы ее вообще упразднить и вторят вслед за известным российским политическим деятелем, что мол те, кто за «Россию для русских» — придурки и провокаторы, да в довесок еще и «совки» и «быдло», что у нас менталитет неправильный и т. д. Они учат, что измена и предательство Родине в течение истории России — это аж подвиг и подвижничество.

Можно, конечно же, взглянуть глазами предателя на ту войну, но после этого важно не остаться предателем своего народа. Если бы дело касалось только ВОВ, а то Широпаев замахнулся вообще на всю историю России. Он делит русский народ на «правильный» и «неправильный». Далее получается, что в России живут одни «совки» и «быдло», а у них, у «правильнорусских» нет своего государства. И они начинают строить планы по расчленению России, которое типа «неправильное государство». Только вот непонятным остается факт, почему они решили, что они-то «правильные». Только в силу своих измышлений?

Какие у них критерии «правильности»? Тут они рассуждают и о расологии, но ведь у них нет антропологических данных на всех и каждого. То начинают про менталитет, мол нужно ненавидеть совков — но у нас у всех родители — «совки», многие выросли в «совке». То надо ненавидеть «рашку», но сейчас выросло целое поколение в «рашке» — и каждому из них можно предъявить за это. Или же нужно любить генерала Власова и разных предателей в истории Руси, любить измену — но как с такими ценностями-то строить их «правильное» государство, ведь на измене ни одно государство не выстоит.

То начинают говорить, что нужно быть «западными людьми» — тогда ты «правильный» русский, что нужно ненавидеть «азиатчину». Но тут сложный вопрос — а что нужно любить на западе? Сервис, комфорт, уют, свободу личности? Там знаете ли то же не все медом намазано: за это нужно быть толерантным, политкорректным, уважать геев и прочие меньшинства — в то время как многие из «правильнорусских» негативно относятся к этим самым меньшинствам. Да и что такое «азиатчина»? Тоже объяснить толком не могут. Мол это наследие и все тут — так там того наследия пруд пруди и с таким же основанием всю эту азиатчину можно приписать всем этим самым «западным людям».

То они начинают расписывать кренделя небесные про Третий рейх и Великого фюрера, но часть этого «братства измены» называет себя национал-демократами, которые утверждают некоторые западные ценности, противоречащие политике ТР и взглядам АГ. К тому же, следуя их главной ценности — измене, и взгляду на историю с позиции предателей, они должны понимать, что в случае осуществления их планов одна группа «правильнорусских» должна уничтожить другую группу «правильнорусских» физически. Это обусловлено их менталитетом изменника. Естественно, что они считают нелепым патриотизм, но опять же без этого чувства невозможно воспитать нацию и укрепить государство.

В целом их взгляд учит лишь ненавидеть реальность и историю и любить некий фантастический будущий мир. Что весьма похоже на менталитет столь нелюбимых ими большевиков. Но те все ж стремились к единению «Пролетарии всех стран соединяйтесь».

А «правильнорусские» призывают: «Русские всех стран — разъединяйтесь!». Чем сильно способствуют столь ими также нелюбимому нынешнему режиму власти в «рашке». Намерения у них конечно разные: у «правильнорусских» — вроде как благие: создать комфортные уютные «правильнорусские республики», а у режима закабалить русский народ. Но результат один и у тех и других — гибель миллионов «просторусских».

Потому как на судьбу миллионов «просторусских» — которые «совки» и «быдло» в понимании «правильнорусских» этим последним плевать, какими бы расово чистыми «просторусские» ни были бы. Национал-демократов также мало заботит их судьба, как и их предшественников, демократов волновала судьба русского населения на постсоветском пространстве. Отделим то, отделим это, а что с людьми будет не их забота. Хотя их также не заботит, кто будет строить и созидать их выдуманные республики — у них только картинки и границы, а ведь строительство нового государства — это пахать, это кровь и пот, а не тот самый вожделяемый этими самыми «правильнорусскими» западный комфорт, сервис и удобства. Они думают, что это все возникнет само собой, «заграница нам поможет». Много она помогла демократам 90-х? Только предавшей бывшее государство верхушке — те теперь олигархи и «уважаемые люди». Но вовсе не государству помог тогда запад и уж тем более не народу, который стал вымирать по миллиону в год. К тому же запад очень недружелюбно в своем официозе и рвении к глобализму настроен на созидание национальных государств. Он потребует подчинения и выполнения бесконечных условий, как он потребовал от «рашки», у которой ядерный арсенал все ж таки есть. А что есть и будет у маленьких «свободных республик»?

Национал-демократы твердят, что мол там у них не будет мигрантов, что все будет типа как в Прибалтике. Какие этому гарантии? А никаких. Никто им не гарантирует, что треть Москвабада резко свалит из страны. Толку что «солнечные республики» отделились и стали гордыми и независимыми, население их все уже тут. И запад также будет требовать для мигрантов прав и от этих «правильнорусских республик». Будет перенаправлять потоки мигрантов в них под кабалу кредитов. Почему кредитов? А потому что у «правильнорусских республик» не будет уже той ресурсной базы, что была у «рашки». И новые границы существенно затруднят и без того непростые внешнеэкономические связи.

Но о таких «мелочах» нац-демы не думают, они мечтают о «правильности» и неком земном эдеме для одной нации, причем тоже «правильной» — идеальной. Странно, что вторая половина «правильнорусских» с менталитетом предателя (измены) — «гитлерофилы» солидарна с такой постановкой вопроса. Ведь их любимый фюрер делал абсолютно наоборот — стремился объединить немцев, создать всегерманское государство, Великую Германию, разрушал границы. Но «гитлерофилы» видимо заигрались в солдатиков и танчики (хотя наверняка очень сильно обделались бы в тех окопах прошлого и мечтали бы о пирожках с грибами, а не о великих рейхах), и представляют себя некими «продолжателями дела». То есть им важно подчинить русский народ какому-то другому хозяину, хотя сами они кричат, что «просторусские» рабы. Получается, что хотят поменять шило на мыло. А за это им будет бочка варенья и ящик печенья. То есть и те и другие пускают русскую нацию в расход, твердя, что делают все во имя этой самой нации. Вот такие парадоксы менталитета измены.

Вот что может получиться при «не общепринятом», а «противобщепринятом» взгляде на историю.

62. «Советский народ», «Советские», «совки»: кто это?

Как-то модным в среде либералов и разного рода националистов стало использовать по отношению к оппонентам такие термины, как «советские», «совки», «совковый».

Я спокойно к этому относился до поры до времени. Не придавал большого значения употреблению этих слов. Даже сам порой употреблял эпитет «совковый». Для меня значение было вполне нейтральным — «относящийся к предыдущей эпохе, к СССР». Так было до тех пор, пока не стали на меня самого клеить как ярлык это понятие «советский», «совок».

Причем я собственно-то не пойму, с какой стати? Я себя лично ни «советским», ни «совком» никогда не считал. Мне стало интересно, на каком основании применяется данный ныне чрезмерно популярный жупел.

ФОРМАЛИЗМЪ.

Перво-наперво надо узнать «откуда есть пошел» этот термин. Изначальный вариант был — «советский». Недавнее прошлое нашего Отечества еще свежо. Большинство населения нынешней России родилось и жило в СССР, нынешнее самое молодое поколение родилось от тех, кто жил в Советском Союзе. Собственно с этим периодом и связан эпитет «советский»: «Вся власть Советам!», «Советская Россия», «Страна Советов», «гражданин СССР», «советский народ» и т. д.

То есть эпитет «советский» связывает идентичность того или иного субъекта, явления с жизнью в Союзе Советских Социалистических Республик. С принадлежностью к этой 73-летней эпохе в жизни десятков народов на огромном пространстве, которое до этого охватывала Российская Империя, а сегодня входит большей частью в СНГ.

Этот период, весьма специфический и привязка к нему идентичности тех или иных объектов, субъектов, явлений весьма ограничена. Мы не можем то, что было до СССР называть «советским», особенно до 1917 года. Также далеко не все по прошествии 20 лет с 1991 года — года развала СССР можно сегодня связывать с советским периодом, называть советским, так как нынешняя историческая и политическая реальность ассоциируется уже с постсоветскими государственными образованиями.

Но, тем не менее, нашлось не мало критиканов разных мастей, которые самый разный негатив жизни в РФ приписывают к советскому прошлому. Как, например, это было с Саяно-Шушенской ГЭС, где крайними, виновными в катастрофе на ней оказались советские инженеры, а не нынешние собственники — «эффективные менеджеры». Пропаганде, в том числе и советской, всегда было удобно сваливать неудобства и провалы современности на прошлое, на умерших. Это одно из непреложных правил пропаганды. Однако у такой пропаганды тоже должно быть чувство меры, иначе она обретает черты неуемного очернительства и кликушества. Что мы и можем наблюдать нынче.

Обзывать всё «совковым», всех несогласных — «совками» становится дурной тенденцией в идеологической публицистике, пиплхейтом (от англ. — ненавистью к народу, людям). Причем некоторые борзописцы доходят до того, что находят «совков» аж еще со времен Золотой Орды. То есть выводят этот фетиш за пределы соразмерного ему периода.

Совки, совки, кругом совки. Но если кругом совки, то уже никто не совок. Потому что становятся неразличимы критерии подобного применения понятия «советский», «совок» и т. д. Использование его становится некорректным с точки зрения, прежде всего, науки и здравого смысла в целом, формальной стороны жизни современного общества.

Понятно, что что-то от советского прошлого наше общество, Россия унаследовала. Но можно ли тот же «Норникель», к примеру, называть советским предприятием? Вряд ли. Изменилась форма собственности, государственный статус, принадлежность к стране. И это все оформлено юридически и признано во всем мире. Россия является правопреемником СССР в международной сфере и праве. Но вместе с тем, она уже сама не является Советским Союзом и закрепляет за гражданами собственную идентичность, связанную с РФ. То есть раньше были «граждане СССР», сегодня «граждане РФ». Вся эта формальная процедура была полностью проведена в 90-х годах прошлого столетия, после развала СССР на всем постсоветском пространстве.

Всем живущим сегодня ясно, что теперь совершенно другой образ жизни, другие идеи, другие отношения на этом геополитическом ландшафте. Теперь здесь живут граждане разных стран, со своей государственной и гражданской идентичностью. С формальной точки зрения все они уже — не «советские».

«МЕНТАЛИТЕТ».

Но нынешние критиканы нашли такую уловку. Мол «советские», «совок» — это менталитет. Определенный способ мышления, который с их точки зрения, конечно же, воплощает в себе все античеловеческое, рабское, убогое и т. д. Однако слово «менталитет» — научный термин и несет в себе весьма сложную концепцию. Менталитет относится как психологический феномен к целому сообществу и личности в этом сообществе.

Это значит, что не может быть так, что у одних он есть, а у других его нет. Или у одних он остался, а у других внезапно исчез. Что собственно по клише и методу ведения дискуссии у критиков «совков» очень ярко прослеживается. В них, в их пропаганде так много «советского», «совкового»: например, они очень любят использовать советский пропагандистский термин «тюрьма народов». Господа, искорените совков в себе сначала, прежде чем других клеймить «совками», а то некрасиво как-то выходит. Опять «совки, совки, кругом совки» и опять никто не совок. Иначе говоря, тема про «менталитет», если ее обратить к науке, оказывается весьма слабой спекуляции в попытке расколоть общество на неких «хороших людей» и «�