1

На самом деле я не хотел переезжать. Я думал, что сразу возненавижу наш новый дом. Но все получилось очень даже весело.

Я замечательно прикололся над родичами.

Может быть, это была не совсем удачная шутка, но мне понравилось.

Впрочем, все по порядку.

Мама с папой застряли в холле с грузчиками. Распоряжались, куда нести мебель и все коробки. И пока они там возились, я отправился на разведку И нашел очень даже симпатичную комнату рядом со столовой.

Это был здоровенный зал в два окна. Окна выходили на задний двор. Солнечный свет озарял зал, и поэтому здесь было гораздо светлее и веселее, чем в других комнатах старого дома. Там, надо сказать, было слегка мрачновато.

Я сразу подумал, что здесь надо будет устроить семейную комнату отдыха. Ну, знаете, с телевизором, стереопроигрывателем и, может быть, даже со столом для пинг-понга и прочими интересными штуками. Я уже представлял себе, как все это будет. Но пока в комнате было пусто.

Только в углу одиноко катались два серых шарика пыли.

Они-то и подали мне идею.

Посмеиваясь про себя, я присел на корточки и слепил шарики пыли в два тугих комочка. Потом я вскочил и принялся орать дурным голосом:

– Мыши! Мыши! Спасите! Там мыши!

Родичи ворвались в комнату с таким видом, как будто меня тут резали. У них челюсти поотвисали, когда они заметили в углу двух серых мышек из пыли. Я продолжал вопить:

– Мыши! Мыши!

Я изо всех сил старался изобразить панический страх. Якобы жутко боюсь мышей.

Мама остановилась в дверях. Она так и стояла с открытым ртом. Я даже испугался, как бы у нее зубы не выпали!

Вообще-то мама у нас – само спокойствие. А вот папа вечно паникует и напрягается. Он схватил прислоненную к стене швабру и принялся бешено колотить ею по бедным, ни в чем не повинным пылевым мышкам.

Я больше уже не мог сдерживаться.

Я ржал, как взбесившийся бегемот.

Папа ошалело уставился на шарик пыли, прилипший к швабре. И тут наконец до него дошло, что это был просто прикол. Он аж побагровел. А я испугался, что у него глаза выскочат из-под очков.

– Очень смешно, Джером, – спокойно проговорила мама, страдальчески закатив глаза. (Вообще-то все меня называют Джерри. Но когда мама сердится, она называет меня Джеромом). – Мы с папой ценим твою заботу о нас. Конечно, с твоей стороны очень мило напугать нас до полусмерти, когда мы оба устали и все на нервах из-за этого переезда. Мы очень рады, что ты развлекаешься, пока мы стараемся тут все устроить.

Мама всегда так язвит. Наверняка свое чувство юмора я унаследовал от нее.

Папа задумчиво почесал лысину на затылке.

– Они были в точности как мыши, – пробормотал он.

Я понял, что он не сердится. Он уже привык к моим шуточкам. Они оба привыкли. Мама покачала головой:

– Ты ведешь себя как ребенок!

– А я и есть ребенок, – гордо заявил я. – Ведь мне двенадцать. По-моему, самый что ни на есть подходящий возраст для того, чтобы куролесить, прикалываться над родичами и выдумывать всякие штуки.

– Не умничай, – насупился папа. – И вообще… Знаешь, Джерри, тут работы непочатый край. Мы с мамой уже умотались. Мог бы помочь, между прочим.

Он попытался всучить мне швабру. Но я отскочил, выставив руки перед собой, как будто защищался от страшной опасности.

– Папа, ну ты же знаешь! У меня аллергия!

– Аллергия на пыль? – язвительно уточнил он.

– Нет. На работу!

Я думал, что родичи рассмеются, но они вместо этого пулей вылетели из комнаты, чертыхаясь себе под нос.

– Хотя бы за Плюшкой присмотри! – крикнула мне мама из коридора. – Чтобы она не вертелась у грузчиков под ногами.

– Ага, присмотрю! – крикнул я в ответ.

Плюшка – это наша кошка. Вот уж точно приплюснутое животное. Абсолютно рехнувшийся зверь. За ней присматривать – себе дороже. Все равно, если ей что-то втемяшится в голову, ее ничто не остановит.

Я хочу сразу сказать, что у нас с Плюшкой не самые теплые отношения. На самом деле я стараюсь держаться подальше от этой придурочной кошки.

Вообще-то считается, что кошки – это милые домашние звери. Вот только Плюшка об этом не знает. Ей никто этого не объяснил. Наоборот. Она ощущает себя маленьким, но кровожадным тигром. Или летучей мышью-вампиром.

Ее любимое развлечение – забраться повыше, к примеру на спинку кресла или на книжную полку, и сигануть оттуда тебе на плечо. Обязательно выпустив когти. Без когтей – это уже не развлечение. Я давно перестал считать, сколько футболок она мне изодрала. Между прочим, хороших футболок. И сколько крови я потерял.

Это не кошка, а просто стихийное бедствие.

Она вся-вся черная. Только на лбу одно белое пятнышко и второе – вокруг правого глаза. Родичи обожают ее до беспамятства. Вечно сюсюкаются: «Хорошая киса, славная киса…» Постоянно берут ее на руки, чешут за ушком и говорят, какая она вся из себя замечательная. Обычно Плюшка кусает их и царапается до крови. Но они почему-то ничему не учатся на своих ошибках.

Когда мы переезжали сюда, я очень надеялся, что Плюшка потеряется где-нибудь по дороге. Не тут-то было. Мама лично проследила за тем, чтобы Плюшка села в машину первой. На заднем сиденье, рядом со мной.

И конечно же, эту притыренную кошатину стошнило.

Вы когда-нибудь встречали кошку, которую укачивает в машине?! Она сделала это нарочно. Просто из вредности.

В общем, как вы понимаете, мамину просьбу насчет присмотреть за Плюшкой я с чистой совестью пропустил мимо ушей. Вместо этого я пошел на кухню и открыл заднюю дверь в надежде, что Плюшка убежит на улицу и все-таки потеряется.

Потом я снова пошел на разведку.

Наш прежний дом был совсем-совсем маленьким. Зато новым. А этот дом был ужасно старым. Древним, можно сказать. Здесь все скрипело и трещало. Половицы, оконные рамы, двери… Как будто это сам дом вздыхал и кряхтел от старости.

Но в то же время он был огромным. Я обнаружил множество разных комнат, кладовых и чуланов. Один чулан на втором этаже был размером с мою старую комнату.

Моя новая комната располагалась в самом дальнем конце коридора на втором этаже. Здесь было еще три комнаты и ванная. Интересно, а что мама с папой собирались делать с тремя остальными комнатами?

Я хотел предложить, чтобы одну из них оборудовали под домашний зал видеоигр. Здесь можно будет поставить большой телевизор и подключить к нему игровую приставку. Я обожаю видеоигры. Могу часами играть. И как было бы круто заиметь собственный игровой зал! Надо будет уговорить родичей. Обязательно.

Настроение у меня понемногу улучшалось. Не то чтобы оно было совсем уж плохим… Но мне все-таки было как-то грустно. Переезжать всегда грустно. И особенно в другой город, где ты никого не знаешь.

Я вообще-то никогда не реву. Но честно сказать, когда узнал, что мы навсегда уезжаем из Седарвилля, то едва не расплакался. Мне действительно было грустно, когда я прощался с друзьями.

И особенно с Шоном. Шон – классный парень. Родичам он не очень нравится. Потому что он шумный и громко рыгает за столом. Но все равно Шон – мой лучший друг.

То есть он был моим лучшим другом.

Здесь, в Нью-Гошене, у меня пока не было никаких друзей.

Мама сказала, что Шон может приехать к нам летом и погостить пару недель. С ее стороны это был настоящий подвиг. Особенно если учесть, как ее бесит, когда Шон рыгает за столом.

Но настроение у меня все равно было кислым.

Однако сейчас я немного приободрился. Мне ужасно понравился новый дом. Я решил, что в соседней с моей комнате можно будет устроить спортивный зал. Я буду не я, если не уговорю папу с мамой купить несколько тренажеров – из тех, что всегда рекламируют по телевизору.

Я не мог пойти к себе в комнату, потому что там были грузчики. Они как раз заносили мебель. Поэтому направился в самый дальний конец коридора. Там была еще одна дверь. Наверное, в очередную кладовку. Однако за дверью я обнаружил узкую деревянную лестницу. Возможно, на чердак.

Подумать только, чердак!

Раньше у нас никогда не было чердака. Видимо, там полно всяких старых вещей… А среди старого хлама иногда попадаются очень классные штуки. А вдруг те люди, которые жили тут прежде, оставили на чердаке свою коллекцию старых комиксов?!

Я устремился наверх, подпрыгивая от восторга.

Когда я был уже на середине лестницы, снизу раздался папин голос:

– Джерри, куда ты идешь?

– Наверх, – отозвался я.

Хотя и так было ясно, куда я иду.

– Не стоит тебе подниматься туда одному, – сказал папа.

– Почему? Там что, привидения водятся?

Я был уже наверху. Папа поднялся следом. Деревянные ступеньки натужно скрипели под его ногами.

– Ну и жара здесь! – Папа поправил очки на носу. – Духота.

Он потянул за цепочку, свисающую с потолка. Зажегся свет.

Лампочка явно была не из самых мощных, но все равно стало хоть что-то видно.

Я огляделся. Это была здоровенная комната с низким скошенным потолком. Я вообще-то не очень высокий, но, встав на цыпочки, даже я сумел дотянуться до потолка.

Здесь были и окна – по одному крошечному круглому окошку на передней и задней стене. Но они были такие пыльные, что совершенно не пропускали света.

– Здесь пусто, – пробормотал я, ужасно разочарованный.

А вот папа, наоборот, воодушевился:

– Вот сюда-то мы и отнесем весь ненужный хлам, который жалко выбрасывать.

– Эй, посмотри… что это там?

У дальней стены я разглядел что-то большое и темное. Я пошел туда. Старые половицы отчаянно скрипели.

Что там такое? Действительно, что-то большое, накрытое серым мятым покрывалом. Может, что-нибудь наподобие сундука с сокровищами?

Воображение у меня богатое. Сам иногда удивляюсь.

Я попытался стянуть покрывало. Тяжелое, черт… Пришлось взяться за него обеими руками.

Я даже зажмурился в предвкушении того, что я сейчас увижу.

Но чего я действительно не ожидал найти, так это черное сияющее пианино.

А это было именно пианино.

– Ничего себе! – Папа даже присвистнул от удивления.

Он подошел ко мне и встал рядом, почесывая лысину на затылке. Это у него такая привычка. Когда папа чем-нибудь недоволен или удивлен, он всегда чешет лысину.

– Ничего себе! Почему, интересно, его здесь оставили?

Я пожал плечами.

– С виду оно совсем новое. – Я на пробу постукал по клавишам указательным пальцем. – И звучит хорошо.

Папа тоже потюкал по клавишам.

– Вполне нормальное пианино, – заметил он. – Очень хорошее пианино. Даже странно. Зачем его затащили сюда на чердак?…

– Здесь какая-то страшная тайна, – объявил я замогильным голосом.

Тогда я еще не знал, что это действительно страшная тайна.

В ту ночь я не мог заснуть. Не то чтобы мне не хотелось спать – просто что-то все время мешало.

Я лежал на своей старой кровати из бывшего дома. Но кровать стояла головой не в том направлении. И не у той стены. И свет от фонаря на заднем крыльце у соседей падал прямо в окно. Окно дребезжало на ветру. А по потолку пробегали тени. Туда-сюда. Туда-сюда.

Я долго ворочался и наконец понял, что никогда не смогу заснуть в этой новой комнате.

Здесь было все по-другому.

Она была слишком большой.

И даже немножечко жутковатой…

Очевидно, спать я не буду уже никогда в своей жизни.

Я лежал, глядя на тени, пляшущие на потолке.

И наконец расслабился и даже, кажется, задремал… Но тут я услышал музыку.

Кто-то играл на пианино.

Сначала я решил, что музыка доносится с улицы. Но потом до меня дошло, что звук идет сверху. С чердака!

Я сел на постели и прислушался. Да, кто-то там наверху играл на пианино. Какую-то классическую музыку.

Я отшвырнул одеяло и опустил ноги на пол. Интересно, кому взбрело в голову подняться на чердак и играть на пианино посреди ночи?! Это точно не папа. Папа и ноты-то правильно не сыграет. А мама умеет играть только «Собачий вальс», да и то с пятого на десятое.

Может быть, это Плюшка?

Я встал с кровати и замер, прислушиваясь. Кто-то там наверху продолжал играть. Очень тихо. Но я все равно различал мелодию. Каждую ноту.

Я направился к двери и в темноте налетел на коробку с вещами, которую еще не успели распаковать. И больно ударился большим пальцем.

– У-я!

Я схватился руками за ушибленную ногу и держал ее так, пока боль не прошла.

Я знал, что родичи меня не услышат. Их спальня была на первом этаже.

Я снова прислушался, затаив дыхание. Музыка наверху продолжала звучать.

Я вышел из комнаты в коридор. Теперь я старался идти осторожно, чтобы во что-нибудь не врезаться опять. У меня под ногами тихонько поскрипывали половицы. Пол был холодным как лед. А я был босиком. Но я не стал возвращаться за тапками.

Я осторожно приоткрыл дверь на чердак и заглянул в темноту.

Музыка доносилась сверху.

Такая печальная музыка. Очень тихая. Очень грустная.

– Кто… кто там? – выдавил я.

2

Музыка продолжала играть. Казалось, она плывет сквозь кромешную тьму вниз по лестнице – плывет прямо ко мне.

– Кто там? – повторил я уже смелее, хотя у меня все равно дрожал голос.

Но мне снова никто не ответил. Я встал на нижнюю ступеньку лестницы и задрал голову, вглядываясь в темноту.

– Мама, это ты? Папа?

В ответ ни слова… Только музыка плыла в темноте, тихая и печальная.

Я и сам толком не понял, как так получилось, что я стал подниматься по лестнице. Я понял это, лишь услышав гулкий скрип ступеней у себя под ногами.

Наконец я поднялся наверх.

Здесь было жарко и очень душно.

Теперь музыка окружала меня со всех сторон. Казалось, что она доносилась отовсюду.

– Кто здесь?

Я очень старался, чтобы мой голос звучал спокойно, но у меня не очень-то получилось. Я и сам не узнал свой голос – таким он был жалким и тоненьким. Наверное, мне было немножечко страшно. Самую малость.

– Кто здесь?

Что-то холодное прикоснулось к моему лицу.

Я аж подскочил на месте.

И только потом до меня дошло, что это цепочка выключателя.

Я потянул за цепочку. Зажегся свет – совсем тусклый.

Но все-таки лучше, чем ничего.

Музыка оборвалась.

– Кто здесь?

Я прищурился, чтобы лучше разглядеть пианино у дальней стены. Никого.

Вообще никого. За пианино никто не сидел. Я сделал шаг вперед. Тишина. Только противный скрип половиц у меня под ногами.

Я подошел к пианино и встал, не сводя глаз с клавиш.

Сам не знаю, чего я высматривал и чего ожидал увидеть. Я хочу сказать… ведь кто-то же играл на пианино. И прекратил играть в тот момент, когда я включил свет. Так куда же он делся? В воздухе растворился?

Я нагнулся и заглянул под пианино.

Понимаю, это глупо. Под пианино и Плюшка бы не пролезла. Но тогда я вообще ничего уже не соображал. Сердце у меня билось так, что казалось, сейчас разорвется. А в голову лезли всякие сумасшедшие мысли. Одна другой нелепее.

Я склонился над клавишами и очень внимательно их осмотрел. А что, если это такое старинное механическое пианино… ну знаете… которое играет само по себе. Пианола, кажется, называется. В мультфильмах такие бывают. И в старых фильмах.

Но ничего особенного я не заметил. Пианино как пианино. Самое что ни на есть обычное. Я присел на табурет. И тут же вскочил как ужаленный. Табурет был теплым! Как будто на нем только что сидели!

– Что? Как?

Я в изумлении уставился на табурет. Потом потрогал его рукой. Да. Точно, теплый.

Но тут я сообразил, что на чердаке вообще очень жарко. Гораздо теплее, чем в доме. Нас в школе учили, что теплый воздух поднимается наверх. Наверное, он поднимается сюда, на чердак, и здесь и скапливается.

Я снова присел на табурет и стал дожидаться, пока у меня не успокоится пульс.

«Что здесь происходит?» – думал я, не отрывая взгляда от пианино. Его черная отполированная поверхность была такой гладкой, что я видел свое отражение. Даже при тусклом свете единственной лампочки.

И мое отражение выглядело встревожено и испуганно.

Я опустил глаза и несколько раз тюкнул пальцем по клавишам.

Еще пару минут назад кто-то играл на пианино.

Кто-то прикасался пальцами к тем же клавишам.

И куда же он делся потом? Ведь когда я включил свет, здесь уже не было никого…

Я снова ударил по клавише. Потом еще по одной. И еще… В пустом помещении каждая нота отдавалась долгим звенящим эхом.

И тут раздался громкий треск. Снизу. Откуда-то с лестницы.

Я оторвал руки от клавиш и замер.

Снова послышался треск.

Шаги.

Я встал с табурета. Ноги дрожали.

Я так напряженно прислушивался, что, казалось, улавливал движение воздуха.

Шаги приближались.

Кто-то поднимался по лестнице. Сюда, на чердак.

Ко мне.

3

Ступени трещали.

Кто-то ко мне поднимался.

Кто-то большой.

У меня перехватило дыхание. Мне казалось, что я сейчас задохнусь.

Я замер на месте, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться. Но укрыться тут было негде.

Ступени трещали все громче.

Над ступенями уже показалась чья-то темная голова. Я мало что соображал от ужаса. Но мне все же хватило ума дождаться, пока темная фигура не выступит на свет.

– Папа! – радостно завопил я.

– Джерри, что ты тут делаешь?

Вид у отца был прикольный. Его редеющие темные волосы стояли на голове дыбом. Пижамные штаны задрались до колен. Он был без очков и смотрел на меня прищурившись и смешно сморщив нос.

– Папа… а я думал… я думал… – промямлил я.

Да. Я знаю, что выглядел со стороны как полнейший придурок. Но и вы меня тоже поймите. Я был напуган до полусмерти.

– Знаешь, сколько сейчас времени? – Папа сердито дернул рукой и хотел было посмотреть на часы. Но часы он забыл в спальне. – Уже первый час ночи, Джерри!

– Да, папа. Я знаю.

Я потихонечку отходил. Теперь я уже и сам не понимал, чего так сильно перепугался. Я подошел к папе.

– Я услышал, что кто-то играет на пианино. И я подумал…

– Что ты сказал? – Папа вытаращился на меня, как на умалишенного.

– Я услышал, как кто-то играет на пианино, – повторил я терпеливо. – Здесь, на чердаке. Поэтому я поднялся сюда и…

– Джерри! – Папа страдальчески закатил глаза. Его лицо побагровело и стало похоже на свеклу. – Опять твои шуточки! Я все понимаю, но не в первом же часу ночи!

– Но, папа… – начал было я, но он не дал мне договорить:

– Мы с мамой едва доползли до кровати. Мы столько всего переделали за сегодняшний день! Мебель двигали, разбирали вещи. Весь день провозились. – Он устало вздохнул. – Наверное, можно было бы сообразить, что нам сейчас не до веселья. Тебе, конечно, не приходило в голову, что мне завтра с утра на работу идти. И что мне хотелось бы выспаться.

– Прости, пожалуйста, папа, – пробормотал я.

Я уже понял, что доказывать ему что-либо бесполезно. Он все равно мне не поверит.

– Я знаю, что ты возбужден переездом. – Папа положил руку мне на плечо и повел меня к лестнице. – Но давай мы сейчас пойдем спать. Тебе, кстати, тоже надо отдохнуть.

Я оглянулся на пианино. Оно тускло поблескивало в рассеянном свете лампы. Как будто дышало.

Как будто было живым.

Мне представилось, как оно подбирается ко мне. Как несется за мной по ступенькам…

Я тряхнул головой. Бред какой-то. Совсем крыша съехала.

Наверное, я действительно слишком перевозбудился за сегодняшний день.

– А ты не хотел бы научиться на нем играть? – вдруг спросил папа.

– Что? – Я даже растерялся. Его вопрос застал меня врасплох.

– Хочешь, найдем тебе учителя? Будешь с ним заниматься, научишься играть на пианино. Пианино поставим в гостиной. Там места много.

– Ну… может быть, – протянул я. – Да. Наверное, это будет прикольно.

Папа убрал руку с моего плеча. Одернул задравшиеся пижамные штаны. И пошел вниз по лестнице.

– Я поговорю с мамой. Уверен, ей будет приятно. Ей всегда очень хотелось, чтобы у нас в семье кто-то играл на каком-нибудь инструменте. Не забудь выключить свет, ага?

Я послушно дернул за цепочку, выключил свет… и невольно вздрогнул. Вообще-то я не боюсь темноты. Но когда свет погас, меня окружила полная чернота. Я поспешил следом за папой.

Когда я снова лег в постель, то натянул одеяло до самого подбородка. В комнате было прохладно. За окном завывал зимний ветер. Окно тряслось и дрожало под ветром, как будто в ознобе.

Я думал о том, что действительно было бы круто научиться играть на пианино. Только не эту нудную и заунывную классику, а настоящую рок-музыку.

Может быть, через три-четыре урока я упрошу родичей купить мне синтезатор. И две-три разные клавиатуры, которые подключаются к компьютеру.

Тогда я смогу сам сочинять и записывать разные композиции.

Может, найду ребят и сколочу с ними рок-группу.

Вот это будет действительно круто.

Я закрыл глаза.

Окно снова задребезжало. Где-то раздался протяжный скрип, как будто это стонал сам дом.

«Ну, ничего, – сказал я себе. – Со временем я привыкну к этому старому дому. Ко всем этим странным звукам. Еще две-три ночи, и я вообще перестану их слышать».

Я уже засыпал, когда снова услышал музыку.

Всё ту же тихую и печальную.

Кто-то вновь играл на пианино.

4

На следующий день, в понедельник, я проснулся очень рано. Мои настенные часы в виде пузатого кота с маятником-хвостом и вращающимися глазами были еше не распакованы. Но, судя по бледному, серому свету в окне, было действительно очень рано.

Я быстро оделся. Взял чистые джинсы и темно-зеленый пуловер, который был не особенно мятым. Сегодня мой первый день в новой школе. Я даже немножечко волновался.

И с волосами я провозился дольше, чем обычно. Волосы у меня темные. Очень густые и очень кудрявые. А я ненавижу кудрявые волосы. Я люблю, когда они гладко прилизаны. Вот поэтому мне и приходится каждый день их мочить водой и распрямлять.

Наконец я управился с волосами и вышел в коридор.

В доме было темно и тихо.

Я направился было к главной лестнице, но тут заметил, что дверь на чердак распахнута настежь.

Разве я вчера ее не затворил, когда мы с папой спустились вниз?

Ну, нет. Я же помню, как я ее закрывал. И вот теперь она была открыта.

По спине пробежал холодок.

Я подошел, захлопнул дверь и даже специально послушал, чтобы она щелкнула.

«Не сходи с ума, Джерри, – сказал я себе. – Может быть, замок слабый. Возможно, эта дверь постоянно распахивается сама собой. Ведь это совсем старый дом».

Ночная музыка никак не шла у меня из головы. Но, наверное, и этому было какое-то объяснение. Может быть, струны у пианино дрожали от ветра или что-нибудь в этом роде…

Вероятно, там в окне есть какая-то дырка. И туда задувает ветер, от которого и возникают звуки, похожие на музыку. И поэтому кажется, что на пианино кто-то играет.

Мне очень хотелось поверить в то, что печальная, тихая музыка, которую я слышал ночью, это просто какое-то непонятное явление. Скорее всего, из-за ветра. Я просто принял это на веру.

Я еще раз подергал дверь, чтобы убедиться, что она закрыта плотно, и пошел вниз на кухню.

Мама с папой еще возились у себя в спальне. Я слышал, как они одеваются.

В кухне было темно и прохладно. Я хотел включить обогреватель, но не нашел, где находится термостат.

Вчера родичи не успели все распаковать. Коробки с посудой и прочей кухонной утварью так и стояли в углу.

Я услышал шаги в коридоре.

У холодильника стояла большая пустая коробка. Она-то и подала мне идею. Посмеиваясь про себя, я забрался в коробку и прикрыл ее.

Я ждал, затаив дыхание.

Шаги приближались к кухне. Я так и не смог разобрать, кто это был: папа или мама?

Я боялся дышать. Я знал, что если я сделаю вдох, то просто не выдержу и рассмеюсь.

Кто-то вошел в кухню. Прошел мимо моей коробки. Остановился у раковины. Я услышал шум воды. Тот, кто вошел, наполнял чайник.

Потом он подошел к плите.

Я не мог больше ждать.

– Сюрприз! – заорал я и выскочил из коробки.

Папа испуганно вскрикнул и уронил чайник. Чайник упал ему на ногу, отскочил и покатился по полу.

Вода, естественно, пролилась. Папа стоял прямо посреди лужи и выл дурным голосом, держась обеими руками за ушибленную ногу.

Я хохотал, как безумный. Надо было видеть папину физиономию, когда я выскочил из коробки! Такого я даже в мультиках не видел.

Мама влетела в кухню, застегивая на ходу пуговицы на рукавах.

– Что здесь такое?! – завопила она с порога.

– Джерри снова решил пошутить, – прорычал папа.

– Джером, – укоризненно проговорила мама, глядя на лужу на линолеуме. – Может быть, сделаешь перерыв на пару дней? Мы как раз отдохнем от твоих приколов.

– Просто хотел помочь вам проснуться, – расплылся я в улыбке.

Мама с папой еще побурчали немного. Но это так, для порядка. Они давно уже привыкли к моему извращенному чувству юмора.

В ту ночь я снова услышал музыку.

Это явно был не ветер. Я узнал ту же самую мелодию.

И она доносилась сверху.

С чердака, где было пианино.

И на нем явно кто-то играл. Кто бы это мог быть?

Я собрался было встать и пойти посмотреть. Но в комнате было холодно. И потом, я действительно очень устал. Ведь это был мой первый день в новой школе.

Поэтому я натянул одеяло на голову, чтобы не слышать музыки. И уснул как убитый.

– Ты ничего не слышала ночью? – спросил я у мамы за завтраком. – Кто-то играл на пианино.

– Ешь свои кукурузные хлопья, – сказала мама.

Я недовольно помешал ложкой в миске:

– А почему кукурузные хлопья?

– Ты знаешь правила, – нахмурилась мама. – Сладкие хлопья только по воскресеньям.

– Глупое правило, – буркнул я. – Кукурузные хлопья – это те же самые сладкие хлопья. Только невкусные.

– Прекрати ныть. – Мама сморщилась и потерла руками виски. – У меня голова болит. Все утро.

– Может быть, это из-за того, что всю ночь кто-то играл на пианино? – спросил я.

– Какое еще пианино? – раздраженно проговорила мама. – Чего ты все про пианино талдычишь? Кто там на нем играл?

– А ты разве не слышала? Пианино на чердаке. Ночью кто-то на нем играл.

Мама резко встала из-за стола:

– Джерри, я тебя очень прошу: прекрати надо мной издеваться. У меня голова болит.

– О чем разговор? – Папа вошел в кухню, держа под мышкой утреннюю газету. – О пианино, я слышу? Я уже договорился. Сегодня после обеда придут рабочие и перенесут его в гостиную. – Он улыбнулся мне: – Будешь разминать пальцы, Джерри.

Мама подошла к стойке и налила себе чашку кофе.

– Ты действительно хочешь учиться играть на пианино? – Она скептически прищурилась. – Будешь сидеть, заниматься часами и все такое?

– Ну да, – отозвался я. – Может быть.

Когда я вернулся домой из школы, рабочие уже были у нас. Я думал, придут этакие здоровенные дяди. Но они были не такими уж и крупными. Зато сильными.

Я поднялся на чердак, чтобы посмотреть, как они будут тащить пианино. Мама осталась в гостиной. Она передвигала коробки, чтобы освободить место.

Грузчики притащили с собой веревки и какую-то специальную штуку типа тележки, только без стенок. Сначала они наклонили пианино набок, а потом водрузили его на тележку.

Тащить тележку по узкой лестнице было не просто. Хотя они старательно придерживали пианино, оно все равно несколько раз стукнулось о стену.

В общем, когда рабочие наконец затащили пианино в гостиную, они оба были красные, точно вареные раки. Пот лил с них градом. Я все время был рядом с ними. Мне было интересно.

Мама уже убрала коробки и пошла на кухню. Но когда грузчики начали устанавливать пианино на место, она тоже пришла посмотреть.

Она встала в дверях, держа руки в задних карманах джинсов.

Рабочие сняли пианино с тележки. В ярком солнечном свете его черные отполированные стенки блестели, как зеркало.

Они начали опускать его на пол…

И тут мама как заорет…

5

– Кошка! Кошка! – Мама кричала так, что у меня заложило уши.

Вы уже поняли. Плюшка стояла как раз на том месте, куда рабочие собирались поставить пианино.

Пианино тяжело грохнуло о пол. В последний момент Плюшка успела из-под него выскочить.

«Жалко, – подумал я. – А то получилась бы настоящая плюшка. В конце концов, должна же когда-нибудь восторжествовать справедливость».

Рабочие засмущались ужасно. Они принялись извиняться. При этом они вытирали лоб и пытались отдышаться. Но мама их даже не слышала.

Она бросилась к Плюшке и подхватила ее на руки.

– Бедная ты моя киса!…

«Бедная киса» впилась когтями маме в рукав и выдрала несколько ниток из свитера. Мама уронила ее на пол. Плюшка возмущенно мяукнула и пулей вылетела из комнаты.

– Она еще не освоилась в новом доме, – сказала мама рабочим.

– Да нет, – вставил я. – Она всегда такая придурочная.

Рабочие ушли. Мама пошла к себе в комнату, чтобы закрепить нитки на изодранном свитере. Я остался в гостиной один. Вместе со своим пианино.

Я присел на табурет и принялся вертеться на нем туда-сюда.

Табурет был отполированным и гладким. И ужасно скользким.

Я уже представлял себе, как когда-нибудь повеселю родичей, когда они попросят меня сыграть что-нибудь для них. Я сяду за пианино, якобы мне самому не терпится им похвастать своими достижениями. И начну играть. Вот только этот идиотский табурет… он такой скользкий. Я постоянно с него сползаю. И падаю на пол.

Я немножечко потренировался в сползаниях и падениях. Мне было весело.

Падать откуда-нибудь – это, можно сказать, мое хобби. И это не так легко, как кажется.

Падать тоже надо уметь.

А мастерство достигается путем долгих тренировок.

Наконец мне надоело плюхаться на пол. Теперь я просто сидел на табурете и смотрел на клавиши. Потом я попытался подобрать одну простенькую песенку. Я тыкал в клавиши наугад, пока не находил нужной ноты.

Я думал о том, что это будет действительно классно – научиться играть.

Я считал, что это будет ужасно прикольно. Но я ошибался. Сильно ошибался.

***

Прошла неделя. После обеда в субботу я направился в гостиную и встал у окна. День выдался серым и пасмурным. Я был уверен, что ближе к вечеру пойдет снег.

Я увидел, как к нашему дому подходит мой учитель музыки. Он пришел точно в назначенное время. Ровно в два.

Я прижался лбом к стеклу, чтобы получше его рассмотреть. Он был таким здоровенным, упитанным дяденькой. Даже толстым, я бы сказал… В длинном красном пальто. Со взлохмаченными белыми волосами. Издалека он был немного похож на Санта-Клауса.

Он шел как-то странно. На прямых ногах. Как будто у него болели коленки. «Должно быть, артрит или что-нибудь в этом роде», – подумал я.

Папа нашел его по объявлению в местной газете. Он мне его показал и зачитал вслух. Такое крошечное объявление на самой последней странице:

Папа туда позвонил в тот же день. Все равно это было единственное объявление по поводу музыкальных уроков.

И вот сейчас родичи встречали учителя в коридоре и помогали ему снять тяжелое красное пальто. Потом они все втроем вошли в гостиную.

– Вот, Джерри, знакомься. Это доктор Визк, твой учитель музыки. – Папа сделал мне знак, чтобы я отошел от окна.

Доктор Визк улыбнулся мне:

– Здравствуй, Джерри.

Он действительно был похож на Санта-Клауса. Только без бороды. Но зато с роскошными седыми усами. У него были круглые, очень румяные щеки и хорошая, сердечная улыбка. Когда он улыбался, его голубые глаза как будто искрились.

Одет он был в мешковатые серые брюки и свободную белую рубашку, натянутую на его здоровенном пузе, как на барабане.

Я подошел к нему и пожал протянутую мне руку.

Рука была красной и какой-то уж слишком мягкой. Как будто это была не рука, а какая-то губка.

– Рад познакомиться с вами, доктор Визк, – вежливо сказал я.

Мама с папой переглянулись с довольной улыбкой. Они всегда обалдевают, когда я веду себя вежливо. Я понимаю, им сложно в это поверить. Но когда я хочу, я могу быть очень вежливым мальчиком.

Доктор Визк потрепал меня по плечу:

– Я знаю, фамилия у меня смешная. «Визк» и «визг» произносятся одинаково. – Он хихикнул. – Может, мне стоило бы сменить фамилию. Но с другой стороны, согласись, она сразу же запоминается. С первого раза.

Мы все рассмеялись.

А потом доктор Визк вдруг посерьезнел:

– Ты раньше играл на каком-нибудь инструменте, Джерри?

Я задумался.

– У меня было когда-то казу. Знаете, дудка такая.

Все опять рассмеялись.

– Пианино – это немножко не то, что казу, – заявил доктор Визк, все еще продолжая посмеиваться. – Давай-ка посмотрим на твой инструмент.

Родичи извинились в том смысле, что у них куча дел, и ушли наверх распаковывать вещи, до которых раньше не доходили руки.

Доктор Визк внимательно изучил клавиши. Потом приподнял заднюю панель и взглянул на струны.

– Замечательный инструмент, – похвалил он. – Очень хороший.

– Мы нашли его здесь, – сказал я. Доктор Визк удивленно оттопырил губу.

– Вы его нашли?

– Ага. Здесь, в доме. На чердаке. Кто-то его там оставил.

– Странно… – Он поскреб пятерней подбородок, потом расправил пальцем усы и снова уставился на клавиши. – А тебе не было интересно, кто играл на этом пианино до тебя? – спросил он очень тихо. – Чьи пальцы касались вот этих самых клавиш?

– Ну… – Я не знал, что сказать.

– Тут какая-то тайна, – прошептал он, а потом как будто встряхнулся и указал мне рукой на табурет.

Я послушно сел.

Меня подмывало устроить маленькое представление и соскользнуть с табурета на пол. Но я решил отложить это на потом. Я ведь не знал, как доктор Визк относится ко всяким дурачествам. Вот когда мы узнаем друг друга получше, тогда я и буду над ним прикалываться.

Вообще-то он производил впечатление человека веселого. Но не хотелось, чтобы он подумал, будто я несерьезно отношусь к его урокам.

Он опустился на табурет рядом со мной. Мне пришлось сдвинуться к самому краешку.

– А мы будем заниматься у нас дома? Вы будете приходить к нам раз в неделю? – спросил я, ерзая на табурете.

Я никак не мог устроиться поудобнее. Доктор Визк занимал почти весь табурет.

– Сначала мы позанимаемся у вас дома, – ответил он. – А если у тебя будет получаться, тогда ты сможешь ходить ко мне в школу, Джерри.

Я собрался было что-то сказать, но тут он схватил меня за запястья и поднес мои руки едва ли не к самому носу:

– Дай-ка я посмотрю.

Сначала он долго разглядывал мои кисти с тыльной стороны, потом перевернул их и уставился мне на ладони. После чего внимательно изучил мои пальцы.

– Какие красивые руки! – воскликнул он со странным таким придыханием. – Изумительные руки!

Я тупо уставился на свои руки. Ничего особенного я в них не видел. Руки как руки.

– Изумительные руки! – повторил доктор Визк и бережно опустил мои руки на клавиши.

Он показал мне ноты. До, ре, ми и так далее. И научил играть каждую ноту определенным пальцем.

– На той неделе мы начнем заниматься по-настоящему, – объявил он и поднялся с табурета. – Сегодня я хотел просто с тобой познакомиться.

Он полез к себе в сумку, достал какую-то книжку и протянул ее мне. Это был учебник игры на пианино: «Играем на фортепьяно: пособие для начинающих».

– Полистай этот учебник, Джерри. Попробуй выучить ноты со страниц два и три.

Я проводил доктора Визка в прихожую.

– До свидания, – сказал я. – Увидимся в следующую субботу.

Я был немного разочарован. Не ожидал, что мой первый урок будет таким коротким. Я-то думал, что уже сегодня смогу сыграть какую-нибудь крутую рок-композицию.

Доктор Визк натянул свое красное пальто.

– Я думаю, что ты будешь хорошим учеником, Джерри, – улыбнулся он.

Я только буркнул «Спасибо» – и тут с удивлением заметил, что он смотрит на мои руки и что-то бормочет себе под нос. Что-то типа: «Замечательные. Изумительные». Меня вдруг пробрал озноб. Мне не понравилось то жадное выражение, с которым он рассматривал мои руки.

«Да что в них такого, в моих руках?! – удивился я про себя. – Чего он к ним привязался?!»

Все это было странно. Очень странно.

Но тогда я еще не знал, что странности только начинаются.

6

До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до…

Я играл ноты со страниц два и три. В учебнике было показано, каким пальцем надо играть каждую ноту. Это был очень хороший учебник. Подробный.

«Ничего сложного в этом нет, – думал я, тюкая пальцами по клавишам. – Абсолютно ничего. Когда же я наконец начну изучать настоящую музыку? Рок-н-ролл, например, или что-нибудь из тяжелого?!»

Я все еще тренировался играть ноты, когда в гостиную заглянула мама. Ее длинные волосы выбились из-под косынки, которой она повязала голову. На щеке у нее я заметил грязное пятно.

– А что, доктор Визк уже ушел? – удивись она.

– Ага. Сказал, что сегодня он хотел просто со мной познакомиться. А заниматься по-настоящему мы начнем со следующей субботы. И еще он сказал, что у меня замечательные руки.

– Правда? – Мама откинула волосы, лезшие ей в глаза. – Тогда, может быть, ты спустишься в подвал и поможешь разобрать вещи? Заодно и посмотрим, какие у тебя замечательные руки и как они изумительно распаковывают коробки.

– О, нет! – Я страдальчески закатил глаза, соскользнул с табурета и плюхнулся на пол. Мама даже не улыбнулась.

В ту ночь я снова услышал музыку.

Я сел на постели, прислушиваясь. Теперь музыка доносилась снизу.

Из гостиной.

Я встал с постели. Тапки опять куда-то подевались. Пол под босыми ногами был просто-напросто ледяным. Вообще-то у меня должен был быть ковер. Но у папы пока не хватило времени его положить.

В доме было тихо. За окном шел снег. На фоне черного ночного неба снежинки казались серыми.

– Кто-то играет на пианино, – произнес я вслух и сам испугался собственного голоса, сдавленного и хриплого со сна. – Кто-то там внизу играет на моем пианино.

Я подумал, что родичи тоже не могут не слышать музыку. Их спальня располагается в самом дальнем крыле дома. Но тоже на первом этаже. Так что они должны слышать музыку.

Я осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор.

Все та же тихая, печальная мелодия. Сегодня за обедом я как раз ее напевал. Мама еще спросила, что это за мелодия. А я не смог вспомнить.

Я напряженно прислушивался. Кровь стучала в висках и мешала мне слушать. Но я все равно различал каждую ноту.

Кто там играет?

Кто?

Я должен был это выяснить. Я решительно пошел к лестнице. В коридоре было темно, и мне приходилось держаться за стену. У лестницы папа поставил ночник, но я всегда забываю его включать.

Я спускался вниз, опираясь обеими руками о перила и делая по шагу за раз, чтобы подо мной не скрипели ступени. Я старался не шуметь.

Я не хотел раньше времени вспугнуть того, кто играл на пианино.

Ступеньки все же поскрипывали у меня под ногами. Но музыка продолжала играть. Тихая и печальная. Очень и очень грустная.

По коридору первого этажа я шел на цыпочках, затаив дыхание. Для того чтобы попасть в гостиную, надо было пройти через зал и столовую. В зал падал свет от уличных фонарей. За окном по-прежнему шел снег.

Я засмотрелся в окно и налетел на нераспакованную коробку с мамиными вазочками, которая уже неделю стояла у кофейного столика. Я бы, наверное, упал. Но, к счастью, рядом был диван, и я ухватился за его спинку.

Музыка на мгновение затихла. А потом заиграла снова.

Я налег грудью на спинку дивана, дожидаясь, пока мой взбесившийся пульс не придет в нормальное состояние.

А где, интересно, родичи? Я внимательно вгляделся в сумрак коридора, который вел в их спальню. Неужели они не слышат, что кто-то играет на пианино? Неужели им совсем не любопытно, кто это может быть? Кто посреди ночи сидит в гостиной за пианино и наигрывает такую печальную музыку?

Я сделал глубокий вдох, на миг задержал дыхание и оторвался от спинки дивана. Медленно и осторожно я прокрался в столовую.

Здесь было темнее, чем в зале. Окна выходили на задний двор, и сюда не проникал свет фонарей с улицы. Я пошел еще медленнее, чтобы случайно не налететь на какой-нибудь стул. Наконец я приблизился к двери в гостиную. Музыка стала громче. Я сделал еще один шаг. И еще один. Мне повезло. Дверь в гостиную была открыта.

Я замер на пороге, напряженно вглядываясь в темноту.

Кто там? Кто?

Но я не сумел ничего рассмотреть. У меня за спиной раздался жуткий, пронзительный вопль. Кто-то набросился на меня сзади и повалил на пол…

7

Я упал и больно ушибся коленками и локтями. Вопль раздался снова. Прямо мне в ухо. Плечо пронзила острая боль. Зажегся свет.

– Плюшка! – заорал я дурным голосом. Кошка спрыгнула с моего плеча и умчалась из комнаты, задрав хвост.

– Джерри… что происходит? Что ты здесь делаешь? – рассерженно выпалила мама, вбегая в комнату.

– Что здесь за вопли?

Папа появился сразу за мамой. Он близоруко щурился. Без очков он почти ничего не видит.

– Плюшка опять на меня наскочила! – Я так и стоял на полу на четвереньках. – Ой, мое плечо! Эта дурацкая кошка снова меня поцарапала!

– Но, Джери… – Мама нагнулась, чтобы помочь мне встать.

– Идиотская кошка! – Я продолжал бушевать. – Придурочное животное! Она прыгнула на меня с полки. Она меня напугала до полусмерти! И посмотри… посмотри. Она продрала мне пижаму! И не только пижаму. Она мне все плечо исполосовала.

– Она тебя поцарапала? У тебя кровь?

Мама сдвинула пижамную куртку с моего плеча, чтобы посмотреть, что там у меня.

– Джерри прав, – задумчиво пробормотал папа. – Пора что-то делать с этим животным. Иначе она нас всех сожрет.

Мама тут же бросилась на защиту Плюшки:

– Просто она испугалась. Наверное, приняла Джерри за какого-нибудь грабителя.

– Какого еще грабителя?! – пронзительно завопил я. – Она что, не видела, что это я?! По-моему, кошки видят в темноте.

– Ладно, Джерри. А что ты вообще тут делал? – спросила мама, поправляя на мне пижаму.

Она погладила меня по плечу. Как будто это могло помочь.

– Да, – поддакнул ей папа, – чего ты тут ходишь посреди ночи?

Он прищурился. Как я уже говорил, без очков папа вообще ничего не видит.

– Я хожу! – Теперь уже и я рассердился. – Я услышал, что кто-то играет на пианино, и…

– Что ты услышал? – Мама не дала мне договорить.

– Как кто-то играет на пианино. В гостиной. И я спустился сюда посмотреть, кто это может быть.

Родичи уставились на меня, как на какого-то идиота, на которого даже нельзя сердиться. Потому что ну что взять с убогого?!

– А разве вы ничего не слышали? – спросил я.

Они молча покачали головой.

Я обернулся и посмотрел на пианино.

Разумеется, там никого не было.

Я подошел и потрогал рукой табурет.

Он был теплым.

– Здесь только что кто-то сидел, – сказал я. – Честное слово.

– Не смешно, – сморщилась мама.

– Не смешно, – повторил за ней папа. – Опять твои идиотские шуточки, Джерри. Сколько можно?!

– Никаких шуточек, – заявил я.

– Только не строй из себя святую невинность, Джером. – Мама страдальчески закатила глаза. – Уж мы тебя знаем. Ты вечно что-то придумываешь. А мы с папой потом еще дня три отходим.

– Но я не шучу, – с жаром проговорил я. – слышал музыку. Кто-то играл…

– Кто бы это мог быть? – ехидно осведомился папа.

– Может быть, Плюшка, – в тон ему проговорила мама.

Папа рассмеялся. Но мне было не до смеха.

– Так в чем был прикол? – Папа опять повернулся ко мне. – Раз уж он не удался, мо-сет, ты скажешь нам с мамой, что ты собирался проделать на этот раз?

– Надеюсь, ты ничего не хотел сделать с пианино? – Мама смотрела на меня так пристально, что я едва ли не чувствовал на себе ее взгляд. – Это очень дорогой инструмент.

Я устало вздохнул. Я понимал, что доказывать им что-либо бесполезно. Меня бесило собственное бессилие. Хотелось вопить, кричать и потрясать кулаками. И может быть, даже швырнуть в родичей чем-нибудь тяжелым.

– Это заколдованное пианино! – завопил я. – Бывают дома с привидениями, а это пианино с привидениями!

Представляю, как это смотрелось со стороны. Но мне было уже все равно.

– Что? – Теперь уже папа пристально уставился на меня.

– Пианино. Оно с привидениями! – У меня дрожал голос. – Оно играет. Само!

– Всё. С меня хватит! – Мама тряхнула головой. – Я иду спать.

– С привидениями, говоришь? – Папа задумчиво почесал подбородок, подошел ко мне и наклонил голову набок.

Я уже знаю: если папа вот так наклоняет голову, значит, он собирается изречь что-то очень глубокомысленное.

– Послушай, Джерри. Я все понимаю. Это очень старый дом. Наверное, здесь иногда жутковато. И я знаю, как тяжело тебе было расставаться с друзьями. Человеку всегда тяжело уезжать навсегда из какого-то места, к которому он привык.

– Папа, пожалуйста… – перебил я. Но он продолжал говорить:

– Но это обыкновенный дом, Джерри. Пусть даже и очень старый. И наверное, немного запущенный. Но это не значит, что здесь обязательно водятся привидения. Твои привидения – это просто страхи. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Папа у нас психолог по образованию.

– Давай не будем сейчас читать лекции, – сказал я. – Я пошел спать.

– Хорошо, Джерри. – Папа погладил меня по плечу. – Но помяни мое слово: через пару недель от всех твоих страхов не останется и следа. И ты еще сам посмеешься над этими глупыми разговорами про привидения. Вот увидишь.

Как потом выяснилось, из него получился плохой провидец.

***

Смех, голоса, вопли и крики разносились по длинному школьному коридору звенящим эхом. Я запер свой шкафчик и начал натягивать куртку.

В пятницу после обеда в школе всегда очень шумно. Все уроки закончились. Впереди целых два выходных!

– Э-э, чем это так воняет? – Я сморщил нос. У соседнего шкафчика стояла на коленях какая-то девочка. Она сосредоточенно разбирала мусор на полу своего шкафа.

– А я все никак не могла понять, куда подевалось это проклятое яблоко! – заявила она в полный голос.

Она поднялась на ноги, держа в ладони гнилое яблоко. Кислый запах ударил мне в ноздри. Честное слово, меня едва не стошнило!

Должно быть, лицо у меня в тот момент было прикольным, потому что девочка рассмеялась.

– Хочешь яблочка? – Она сунула яблоко мне под нос.

– Нет, спасибо. – Я отвел ее руку подальше. – Кушай сама.

Она опять рассмеялась. Она была ничего себе… симпатичная. У нее были длинные, черные волосы и зеленые глаза.

Она бросила яблоко на пол.

– Ты новенький, да? А меня Ким зовут, Ким Ли Чин.

Я назвал свое имя и добавил:

– Я тебя помню. Мы с тобой в одном классе по математике и физике.

Ким опять повернулась к своему шкафчику и принялась перебирать вещи.

– Ага, я тебя тоже запомнила. Ты упал со стула, когда мисс Клейн вызвала тебя к доске.

– Это я просто прикалывался, – объяснил я. – На самом деле я не упал.

– Я знаю, – серьезно кивнула Ким.

Она достала толстый шерстяной свитер и натянула его поверх своего легкого свитерка. А потом взяла из шкафа черный футляр для скрипки.

– Это что у тебя? Коробка с завтраком? – пошутил я.

– Это я занимаюсь на скрипке. И как раз опаздываю на урок. – Ким захлопнула дверцу шкафчика.

– Я тоже музыкой занимаюсь. Только на пианино. – Я немного замялся. – Но я пока только начал. Почти ничего не умею.

– Знаешь, – сказала Ким, – я живу прямо напротив. На той же улице. Я видела, как вы въезжали в дом.

– Правда? – переспросил я удивленно. – Это здорово. Может быть, как-нибудь в гости зайдешь? Мы бы с тобой поиграли вместе. Я имею в виду музыку. Я раз в неделю пока занимаюсь. По субботам. Беру уроки у доктора Визка.

Ким уставилась на меня с таким видом, как будто я сказал что-то ужасное.

– Что ты делаешь? – выдохнула она.

– Учусь играть на пианино. Беру уроки у доктора Визка, – повторил я.

– Ой! – вырвалось у нее.

Она резко развернулась и побежала к выходу.

– Эй, Ким! – крикнул я ей вдогонку. – Постой. Что с тобой?

Но она уже выбежала на улицу.

8

– Замечательные руки! Удивительные! – объявил доктор Визк.

– Спасибо, – смущенно промямлил я.

Я сидел за пианино, держа пальцы на клавишах. Доктор Визк стоял у меня за спиной и не отрываясь смотрел на мои руки.

– А теперь сыграй это еще раз, – сказал он, поднимая на меня свои лучистые голубые глаза. До этого он улыбался, но теперь вдруг посерьезнел. – Только играй внимательно. Медленно и внимательно. Сосредоточься на пальцах. И помни, что каждый палец живой. Живой! Повтори: «Мои пальцы живые».

– Мои пальцы живые, – послушно повторил я, глядя на свои руки.

А про себя я подумал, что это уже полный бред.

Я начал сосредоточенно играть, глядя на лист, закрепленный на нотной подставке. Это была очень простая мелодия. Что-то из Баха. Для начинающих пианистов.

Мне показалось, что я играю вполне прилично.

– Пальцы! Пальцы! – воскликнул доктор Визк и склонился над клавишами так, что его лицо оказалось вровень с моим. – Не забывай: твои пальцы живые!

«Он какой-то сдвинутый на пальцах», – подумал я.

Я закончил отрывок и повернулся к доктору Визку. Тот нахмурился.

– Хорошо, Джерри, – пробормотал он. – Очень хорошо. А теперь попробуем чуть быстрее.

– Я там в середине сбился, – признался я.

– Ты просто отвлекся. Потерял концентрацию. – Доктор Визк взял мои руки и поставил их на клавиши. – А теперь еще раз. Только быстрее. И сосредоточься как следует. Сосредоточься на своих руках.

Я сделал глубокий вдох и начал играть.

На этот раз сбился сразу. И начал по новой.

Теперь у меня все получилось. Только в самом конце я пару раз запнулся.

«Интересно, а слышат ли родичи, как я играю?» – подумал я и только тогда вспомнил, что они умотали в магазин.

Мы с доктором Визком были в доме одни.

Я закончил отрывок и со вздохом уронил руки на колени.

– Неплохо. А теперь еще быстрее, – попросил доктор Визк.

– Может, возьмем что-нибудь другое? – предложил я. – А то этот отрывок мне уже надоел.

– На этот раз еще быстрее, – повторил доктор Визк, пропустив мои слова мимо ушей. – Руки, Джерри. Не забывай про руки. Они живые. Дай им волю. Дай им дышать!

Дать им дышать?

Я уставился на свои руки, как будто видел их первый раз. Словно ждал, что сейчас они со мной заговорят.

И чего только в голову не придет?!

– Начинаем, – твердым голосом проговорил доктор Визк. – Только быстрее.

Я вздохнул и начал играть. Все тот же уже надоевший отрывок.

– Быстрее! – подгонял меня доктор Визк. – Быстрее, Джерри!

Я заиграл быстрее. Мои пальцы буквально летали над клавишами. Я пытался сосредоточиться на нотах. Но я играл так быстро, что уже не успевал следить за руками.

– Быстрее! – Доктор Визк не на шутку разволновался, он склонился над клавишами и принялся повторять, как заведенный: – Вот так, Джерри. Вот так. Только еще быстрее!

Я уже не различал своих пальцев.

Они слились в какое-то смазанное пятно.

– Быстрее! Быстрее!

Правильно я играл или нет? Нужные ноты или совсем другие? Я уже не разбирал. Я играл слишком быстро. Так быстро, что просто не слышал отдельных нот.

– Быстрее, Джерри! – Теперь доктор Визк просто орал во весь голос. – Быстрее! Твои руки живые! Живые!

– Я не могу! – выкрикнул я. – Пожалуйста…

– Быстрее! Быстрее!

– Я не могу!

Для меня это было действительно очень быстро.

Слишком быстро, чтобы играть. Слишком быстро, чтобы просто слышать.

Я попытался остановиться.

Но не смог.

Мои руки продолжали играть. Как будто сами по себе.

– Хватит! – в ужасе закричал я. – Хватит!

– Быстрее! Еще быстрее!

Доктор Визк пришел в жуткое возбуждение. Он был весь красный. Глаза горели каким-то безумным огнем.

– Твои руки живые!

– Нет… пожалуйста. Хватит! – кричал я, обращаясь к своим рукам. – Хватит играть! Уже хватит! Остановитесь!

Но мои руки действительно были живыми.

И они не хотели останавливаться.

Пальцы летали по клавишам. Поток безумных стремительных нот, казалось, заполнил собой всю гостиную.

– Быстрее! Быстрее! – кричал доктор Визк. И мои руки с радостью повиновались ему.

Они играли. Быстрее, еще быстрее… Они продолжали играть. И я ничего не мог сделать. Разве что только вопить от ужаса.

9

Все быстрей и быстрей. Мне казалось, что меня закружило б вихре безумной музыки, из которой уже не вырваться.

Я задыхался на самом деле.

Эта музыка душила меня.

Я пытался остановить руки. Но они больше меня не слушались. Они летали по клавишам и играли. Все громче и громче.

Руки болели. Пальцы горели от боли.

И все равно продолжали играть. Все быстрее. И громче.

Я закричал из последних сил… и проснулся. Я рывком сел на постели. И только потом до меня дошло, что я сижу на своих руках.

Они затекли. Впечатление было такое, что их колят иголками.

Мои руки заснули…

«Стоп, – сказал я себе. – Что за бред?! Я спал. И мне снился сон про урок музыки. Странный сон, я согласен. Настоящий кошмар».

– Сейчас еще только пятница, – сказал я вслух.

Звук собственного голоса помог мне проснуться окончательно.

Руки покалывало. Это было больно и неприятно. Я энергично потряс ими, чтобы восстановить кровообращение.

На лбу выступил пот. Холодный пот. И если бы только на лбу… Я весь вспотел. Весь. Пижамная куртка прилипла к спине. Я невольно поежился. Меня бил озноб.

Это был просто сон. Идиотский сон.

Но тут я вдруг понял, что музыка продолжает играть.

Я прислушался, затаив дыхание.

Да. Музыка тихо плыла в темноте.

Не безумный круговорот оглушительных нот из моего сна, а все та же тихая и печальная мелодия, которую я слышал раньше.

Я поднялся с кровати. Меня все еще трясло.

Я никак не мог прийти в себя после страшного сна.

Музыка доносилась из гостиной. Такая тихая, такая печальная…

Кто-то играл на пианино. Но кто? Кто?

Я выглянул в коридор и прислушался. Я опять не нашел в темноте тапки, и ногам было холодно. Руки все еще покалывало.

Мелодия закончилась и началась снова.

«Сегодня я разрешу эту загадку», – сказал себе и решительно вышел в коридор.

Сердце бешено колотилось в груди. Теперь уже все тело покалывало, а не только руки. B спину как будто вонзились тысячи иголок.

Мне было страшно. Ужасно страшно. Но я пересилил свой страх и пошел по коридору к лестнице. Я снова забыл зажечь свой ночник, но внизу горел свет. В бледном свечении тусклой лампочки моя тень была просто огромной. Она поднималась до самого потолка.

В первый момент я испугался и невольно отпрянул от собственной тени. Но потом взял себя в руки и спустился вниз, опираясь о перила, чтобы подо мной не скрипели ступени.

Я прошел через темную столовую. Здесь музыка звучала громче.

«Сегодня я найду разгадку, – твердо сказал я себе. – Сегодня ничто меня не остановит. Ничто. Сегодня я наконец узнаю, кто играет на моем пианино».

Музыка продолжалась. Тихая и печальная.

Я на цыпочках прошел через зал и встал у двери в гостиную.

Музыка все играла. Теперь – погромче.

Все та же мелодия. Снова и снова.

Я шагнул через порог в темноту. Один шаг. Еще один. Я замер в трех-четырех шагах от пианино.

Музыка звучала так ясно, так чисто.. Так близко…

Но я не видел, чтобы за пианино кто-то сидел.

Я вообще ничего не видел.

Но кто же тогда играет? Кто играет эту печальную музыку в темноте?

Меня била дрожь. Я сделал еще один шаг вперед. Потом еще один.

– Кто здесь? – выдавил я хриплым шепотом.

Я замер на месте, сжав от напряжения кулаки. Я пристально вглядывался в темноту, стараясь хоть что-нибудь разглядеть.

Музыка продолжала играть. Я слышал, как чьи-то пальцы скользят по клавишам. Слышал, как кто-то переставляет ноги, нажимая на педали.

Но я ничего не видел.

– Кто здесь? – У меня дрогнул голос.

И вдруг я с ужасом осознал, что там не было никого.

Вообще никого.

Пианино играло само по себе.

А потом темнота словно сдвинулась и задрожала, и я увидел, как за пианино начала возникать призрачная фигура. Медленно, очень медленно… Это было похоже на то, как в ночном небе собирается серая туча.

Поначалу я различал только смутные контуры – бледные серые линии, проступающие в темноте.

Я судорожно вдохнул воздух. Сердце билось так сильно, что я испугался, что оно сейчас разорвется.

Постепенно призрачные контуры обрели форму и начали заполняться серым туманом.

Я застыл, парализованный ужасом. Я был так напуган, что не мог сдвинуться с места. Я даже не мог отвернуться, чтобы не видеть всю эту жуть.

Призрачная, словно сотканная из тумана фигура обернулась женщиной. Я не мог разобрать, молодая она или старая. Она сидела за пианино, низко наклонив голову и зажмурив глаза. Она была полностью сосредоточена на игре.

У нее были длинные, пышные волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам. На ней была блузка с короткими рукавами и длинная юбка. Ее лицо, ее волосы, ее кожа – все было серым.

Женщина продолжала играть, как будто не замечая, что я стою рядом.

Ее глаза были закрыты. На губах – печальная улыбка.

Я вдруг понял, что она была очень красивая. Очень…

Но мне все равно было страшно.

Ведь эта женщина была призраком.

И этот призрак сидел посреди ночи у нас в гостиной и играл на пианино.

– Кто вы? Что вам здесь нужно?

Слова вырвались сами, помимо моей воли. Я и сам испугался того, как жалко и тоненько прозвучал мой голос.

Женщина прекратила играть и открыла глаза. Она повернулась ко мне. Ее улыбка померкла. Она смотрела на меня. Внимательно, пристально. Ее лицо не выражало вообще ничего. Никаких чувств, никаких эмоций.

Я тоже смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Смотрел прямо в серое марево. Словно пытаясь разглядеть сквозь пелену густого тумана.

Теперь, когда музыка прекратилась, в доме стало тихо. Это была нехорошая тишина. Жуткая и гнетущая.

– Кто… кто вы? – повторил я сдавленным шепотом.

Она прищурилась. Она заговорила с такой горечью, с такой печалью:

– Это мой дом…

Ее тихий шепот был похож на шелест сухих, мертвых листьев. От него веяло смертью.

– Это мой дом.

Ее голос звучал так тихо, как будто доносился откуда-то издалека. Я даже не был уверен, что не ослышался.

– Я… я не понимаю, – выдавил я, холодея от страха. – Что вам здесь нужно?

– Мой дом, – услышал я в ответ. – Мое пианино.

– Но кто вы? – спросил я настойчиво. – Вы привидение?

Она тяжко вздохнула. Ее лицо, сотканное из серого тумана, дрогнуло, поплыло и начало изменяться.

Призрачные глаза закрылись. Щеки растаяли и растеклись клочьями серого марева. Серая кожа разлезлась лохмотьями и начала расплываться. Как расплавленный маргарин. Как жидкий клей. Кожа стекала с лица на плечи. Волосы тоже пошли серой рябью и рухнули вниз смятым комом.

Когда обнажился череп, я закричал. То есть хотел закричать. Потому что я не издал ни звука. Я утратил дар речи.

От лица призрачной женщины не осталось уже ничего. Только глаза. Серые глаза в черных провалах глазниц. И они смотрели прямо на меня.

– Не подходи к моему пианино! – пронзительно завопила она. – Я тебя предупреждаю. Не подходи к моему пианино!

Я попятился и наконец нашел в себе силы отвернуться, чтобы не видеть этот пугающий голый череп с серыми сгустками глаз. Надо было бежать. Но ноги были как ватные. Я не мог сделать ни шагу.

То есть шаг-то я сделал.

Но у меня подкосились ноги, и я упал. И больно ушиб коленки. Я хотел встать, но меня так трясло, что я не смог оторваться от пола.

– Не подходи к моему пианино!

Серый череп таращился на меня из темноты.

– Мама! Папа! – Я хотел закричать, но у меня получился лишь сдавленный шепот.

Я все-таки поднялся на ноги. Горло сдавило от страха. Сердце бешено колотилось в груди.

– Это мой дом! И мое пианино! Не подходи к моему пианино!

– Мама! Папа! Помогите! – На этот раз мне все-таки удалось закричать. – Мама… папа! Пожалуйста!

И тут, к своему несказанному облегчению, я услышал шаги в коридоре. Быстрые шаги, тяжелые.

– Джерри? Джерри? Ты где? – Это был мамин голос. – Черт.

Она на что-то наткнулась в темноте.

Первым в гостиную влетел папа.

Я бросился к нему и схватил за плечи.

– Папа… смотри! Привидение! Привидение!!!

Папа включил свет. В гостиную вошла мама. Прихрамывая и держась за колено.

Я в ужасе указал пальцем на табурет у пианино.

На пустой табурет.

– Привидение… Я ее видел! – Меня била дрожь. Я обернулся к родителям: – Вы ее видели? Видели?

– Джерри, пожалуйста, успокойся. – Папа положил руки мне на плечи. – Успокойся. Все хорошо. Все в порядке.

– Вы ее видели? – Я никак не мог справиться с дрожью. – Она сидела здесь и играла на пианино и…

– Черт, я колено разбила, – проговорила мама. – Врезалась прямо в кофейный столик. Болит, зараза.

– У нее кожа расплавилась и сползла. Остались только глаза. Череп с глазами!

Меня трясло при одном только воспоминании об этом ужасном черепе, который смотрел на меня из темноты и ухмылялся. Он так и стоял у меня перед глазами.

– Там никого нет, – тихо проговорил папа. Он все еще придерживал меня за плечи. – Видишь? Никого нет.

– Тебе, наверное, приснился кошмар, – сказала мама, потирая ушибленную коленку.

– Это был не кошмар! – Мой голос снова сорвался на крик. – Вернее, кошмар. Только он мне не приснился. Я ее видел! Правда видел! Она со мной говорила. Она мне сказала, что это ее дом. И ее пианино.

– Давай сядем и поговорим спокойно, – предложила мама. – Хочешь, я сварю тебе какао?

– Вы мне не верите, да? – распалился я. – Но я говорю правду!

– Мы просто не верим в привидения, – тихо проговорил папа.

Он усадил меня на диван и сам сел рядом. Мама зевнула и присела на подлокотник дивана.

– И ты тоже не веришь в привидения. Правда, Джерри? – сказала она.

– Теперь верю! – воскликнул я. – Почему вы меня не слушаете?! Я же вам говорю… Я услышал, как она играет на пианино. Я спустился сюда и увидел ее. Это женщина. Вся серая. И у нее кожа расплавилась на лице. Только череп остался. С глазами. И она… она…

Я заметил, как родичи переглянулись. Почему они мне не верят?!

– Одна женщина у нас на работе говорила, что у нее есть знакомый хороший врач. – Мама ласково взяла меня за руку. – Очень хороший врач, который знает, как надо общаться с молодыми людьми. Доктор Фрей, кажется. Да. Доктор Фрей.

– Какой еще врач?! Психиатр?! – завопил я. – Вы думаете, у меня крыша поехала?!

– Нет. Нет, конечно, – быстро проговорила мама. Она так и держала меня за руку. – Просто в последнее время ты стал очень нервным, Джерри. Что-то тебя тревожит. И мне кажется, что не будет вреда, если ты с кем-нибудь поговоришь об этом. С кем-то, кто в этом понимает.

– Что тебя так беспокоит, Джерри? – Папа нервно поправил ворот пижамной куртки. – Тебе не нравится новый дом? Или ты переживаешь, что перешел в новую школу?

– Или из-за уроков музыки? – спросила мама и покосилась на пианино, которое блестело в ярком свете люстры.

– Нет. Я вовсе не переживаю из-за уроков музыки. – Я обреченно вздохнул. – Я же вам говорю… я видел здесь привидение.

– Я все-таки запишу тебя на прием к доктору Фрею, – тихо проговорила мама. – Ты расскажешь ему про привидение. Я думаю, он найдет этому объяснение. И растолкует все гораздо лучше, чем мы с отцом.

– Я не сошел с ума, – пробормотал я.

– Тебя что-то тревожит. Ты плохо спишь. Тебе снятся кошмары, – сказал папа. – А этот врач развеет твои страхи. Он поможет тебе успокоиться. – Он зевнул, поднялся с дивана и потянулся. – Ладно. Я пошел спать. Спать хочу, умираю.

– Я тоже. – Мама отпустила мою руку и тоже встала. – Ты как, Джерри? Сможешь сейчас заснуть?

Я покачал головой:

– Я не знаю.

– Проводить тебя в комнату? – спросила мама.

– Я же не маленький!

Я снова орал. Я был зол и ужасно разочарован. Мне хотелось кричать, кричать без остановки. Пока они мне не поверят.

– Ну, ладно, Джерри. Спокойной ночи тогда, – миролюбиво проговорил папа. – Завтра суббота, в школу не надо. Поэтому можешь спать сколько влезет.

– Угу, – буркнул я.

– Если тебе снова приснится кошмар, ты нас разбуди, – сказала мама.

Папа выключил свет, и они с мамой направились к себе в спальню.

А я пошел через зал к лестнице.

Я был зол. Мне хотелось что-нибудь пнуть или ударить. И еще мне было ужасно обидно.

Но пока я поднимался по темной лестнице, моя злость постепенно сменилась страхом. Привидение исчезло. Но это было в гостиной.

А что, если оно поджидает меня в моей комнате?!

Что, если я сейчас войду к себе и увижу, что У меня на кровати сидит эта серая жуть с голым черепом и глядит на меня своими выпущенными глазами?!

10

По коридору я шел черепашьим шагом. Мне действительно было страшно идти к себе. У меня под ногами поскрипывали половицы. Мне вдруг стало холодно. Горло сдавило. Мне показалось, что я задыхаюсь.

Она была там, у меня в комнате. Она поджидала меня.

Я это знал. Просто знал, и все.

Но если я закричу, если я позову на помощь, тогда родичи точно решат, что у меня съехала крыша.

Чего ей надо, этой женщине-привидению?

Почему она каждую ночь играет на пианино? И зачем ей меня пугать? Почему она говорит, чтобы я не подходил к пианино?

Столько вопросов и ни одного ответа. Может быть, если бы я как следует подумал… Но я был так напуган, что ничего уже не соображал.

Я подошел к своей комнате и замер у двери.

Я боялся входить.

Но не мог же я целую ночь простоять в коридоре.

Я сделал глубокий вдох, собираясь с духом, и шагнул через порог.

В комнате было темно.

Но я сразу увидел ее…

Она поднялась мне навстречу с моей кровати.

Серая женщина-призрак.

Я сдавленно вскрикнул и выскочил в коридор. И только потом до меня дошло, что это никакой не призрак, а мое одеяло. Должно быть, я сбросил его на пол, когда мне приснился кошмар про доктора Визка. Вот оно и стояло на полу комом. А в темноте белый пододеяльник показался мне серым.

Я вернулся в комнату, поднял одеяло и положил его на кровать.

Сердце бешено колотилось в груди. «Может быть, я и вправду схожу с ума, – подумал я. – Да нет, ерунда… Сейчас я напуган, обижен и зол. Но глюков у меня нет. Я действительно видел ту женщину. Она мне не померещилась».

Я забрался в постель и натянул одеяло до самого подбородка. Меня бил озноб. Я никак не мог согреться. Я закрыл глаза и попытался прогнать страшный образ, который никак не шел у меня из головы: серый череп с выпученными глазами. А когда я наконец стал засыпать, то снова услышал музыку.

***

Как и в прошлый раз, доктор Визк пришел вовремя. Ровно в два. Минута в минуту. Родили сразу же после обеда пошли в гараж – распаковывать оставшиеся коробки. Я встретил доктора Визка в прихожей, помог ему снять пальто и проводил в гостиную.

На улице было холодно и пасмурно. Вот-вот должен был пойти снег.

Щеки у доктора Визка раскраснелись на морозе. Сегодня он был еще больше похож на Санта-Клауса. С его белыми волосами, седыми усами и необъятным пузом, обтянутым белой рубашкой.

Он потер ладонью о ладонь, чтобы согреть озябшие руки, и сделал мне знак садиться за пианино.

– Какой замечательный инструмент – радостно проговорил он и провел рукой по черной крышке пианино. – Тебе повезло, молодой человек. Подумать только, найти такой прекрасный инструмент!

– Да, наверное, – отозвался я безо всякого энтузиазма.

Сегодня я проспал аж до одиннадцати, но все равно чувствовал себя невыспавшимся и разбитым. Весь день я только и думал об одном: о женщине-призраке и ее странном предостережении.

– Ты выучил ноты, которые я тебе задавал? – спросил доктор Визк, листая учебник, который лежал на пианино. – Много практиковался?

– Так, немножко.

– Ладно. Сейчас мы посмотрим, чему ты научился. А ну-ка… – Он расставил мои пальцы на клавишах. – Давай.

Я сыграл ему гамму.

– Изумительные руки, – улыбнулся он. – Еще раз, пожалуйста.

Я опять сыграл.

Урок прошел хорошо. Доктор Визк очень меня хвалил и все повторял, какие у меня замечательные руки, хотя я играл только ноты и самые простенькие гаммы.

«Может быть, у меня действительно есть талант?» – подумал я и спросил доктора Визка, когда мы начнем разучивать какие-нибудь рок композиции.

Он почему-то хохотнул.

– В свое время, – сказал он, не сводя глаз моих рук на клавишах.

Я слышал, как в кухню вошли папа с мамой. Через пару минут мама возникла в дверях гостиной. Она встала на пороге и вытерла руки о свитер.

– Там на улице жуткая холодина. – Она улыбнулась доктору Визку. – Похоже, снег пойдет.

Он улыбнулся в ответ:

– А здесь в доме тепло и уютно.

– Как тут у вас успехи? – спросила мама.

– Успехи есть. – Доктор Визк дружески Мне подмигнул. – Джерри талантливый мальчик. Я думаю, ему стоит поступить ко мне в школу.

Мама ужасно обрадовалась:

– Вы так думаете? У Джерри действительно есть талант?

– У него изумительные руки, – отозвался доктор Визк.

Как-то странно он произнес эти слова… У меня по спине пробежал холодок. Очень странно…

– А у вас в школе учат играть рок-музыку? – спросил я.

Он потрепал меня по плечу:

– У нас всякую музыку учат играть. Самую разную. У нас много хороших учителей. И у нас люди всех возрастов. Я могу записать тебя на пятницу, после школы. Сможешь по пятницам приходить?

– Сможет, – ответила за меня мама.

Доктор Визк подошел к маме и протянул ей визитную карточку:

– Вот здесь адрес. Только, боюсь, моя школа находится на другом конце города.

– Ничего. – Мама взяла у него карточку. – В пятницу я работаю только до обеда. Я могу заезжать за ним в школу и отвозить к вам.

– На сегодня все, Джерри. Урок окончен, – повернулся ко мне доктор Визк. – Потренируйся на этой неделе, изучи новые ноты. А в пятницу я тебя жду.

Мама проводила его в прихожую. Я слышал их приглушенные голоса, но не мог разобрать ни слова.

Я встал и подошел к окну. Начался снегопад. Снег падал сплошной белесой пеленой. На улице уже наметало сугробы.

«Интересно, – подумал я, глядя на снег, здесь, в Нью-Гошене, есть хорошие горки, чтобы кататься на санках? И где мои санки? Распаковали их или нет?»

У меня за спиной заиграло.

Я даже вскрикнул с испугу.

Пианино играло само.

Это были противные, громкие звуки. Как будто кто-то невидимый в ярости колотил кулаками по клавишам.

Бум… Бум… Бум…

– Джерри… прекрати! – крикнула мама из коридора.

– Это не я! – заорал я в ответ.

***

Кабинет доктора Фрея был совсем не похож на кабинет врача-психиатра, как я его себе представлял. Это была небольшая и светлая комната с желтыми стенами. На стенах висели красочные картины с изображениями попугаев, туканов и других ярких птиц.

Здесь не было никакого, массивного кожаного дивана, который является обязательной принадлежностью кабинета врача-психиатра в видеофильмах. В комнате стояли два кресла, обитые зеленой материей. С виду очень удобные и мягкие. Стола не было. Только два кресла.

Я уселся в одно из них, а доктор Фрей расположился в другом.

Он был гораздо моложе, чем я ожидал. С виду намного моложе папы. У него были волнистые волосы, рыжие-рыжие и приглаженные. И он был весь в веснушках.

Он был совсем не похож на врача-психиатра.

Нисколечко не похож.

– Расскажи мне про ваш новый дом, – попросил доктор Фрей.

Он положил ногу на ногу, пристроил блокнот на колено и с искренним интересом уставился на меня.

– Дом как дом, – сказал я. – Очень большой и старый.

Доктор Фрей попросил меня описать мою комнату.

Потом мы с ним поговорили про наш бывший дом и мою комнату там. Потом про моих друзей, которые остались в том, другом городе. Потом про мою новую школу.

Поначалу я нервничал. Но вскоре успокоился. Доктор Фрей слушал меня внимательно, не перебивая, И смотрел на меня совершенно нормально. Безо всяких намеков на то, что у меня с головой не в порядке.

Даже когда я поведал ему про привидение.

Когда я говорил про то, что пианино играет само по ночам, доктор Фрей начал что-то писать в блокноте. Потом я сказал ему про женщину-привидение. Про то, как ее лицо растеклось серым туманом, а волосы упали с головы. Про то, как она на меня кричала, чтобы я не трогал ее пианино.

– Родители мне не поверили, – заключил я, сжимая подлокотники кресла.

У меня почему-то вспотели ладони.

– Да, история странная, – задумчиво проговорил доктор Фрей. – А вот попробуй представить, что ты – это твой папа. Ты сам поверил бы в такое?

– Я бы поверил. Если бы это была правда, я бы поверил.

Он прикусил ластик на кончике карандаша и молча уставился на меня.

– По-вашему, я сумасшедший? – спросил я, собравшись с духом.

Доктор Фрей закрыл свой блокнот. Он даже не улыбнулся.

– Нет, Джерри. Ты не сумасшедший. Но иногда человеческое сознание выкидывает очень странные номера.

И тут он разразился длинной и малопонятной лекцией на тему бессознательных страхов. Он говорил о том, что иногда мы чего-то боимся, но не желаем признаться себе, что нам страшно. И наше сознание изобретает всякие хитрые способы, чтобы дать нам понять, что мы боимся. Даже если мы продолжаем себя убеждать, что ни капельки не боимся.

Иными словами, он тоже мне не поверил.

– Когда человек переезжает в новый дом и уж тем более в новый город, для него это сильный стресс, – продолжал доктор Фрей. – И при этом ему могут мерещиться всякие странные вещи. Ему кажется, будто он слышит какие-то звуки и видит какие-то образы… И все потому, что он не желает признаться себе, чего именно он боится.

– Мне ничего не мерещилось. Я действительно слышал музыку, – сказал я. – Я могу вам напеть мелодию. И я видел женщину-привидение. Я могу вам ее описать.

– Об этом мы поговорим потом, на следующей неделе. – Доктор Фрей поднялся с кресла. – На сегодня сеанс окончен. Но я должен тебе сказать, что ты абсолютно нормальный, Джерри. Ты не сумасшедший. И даже об этом не думай. – Он пожал мне руку: – Еще увидимся. – Он проводил меня до двери. – И помяни мое слово: мы с тобой обязательно разберемся, что это было за привидение. И ты еще посмеешься, когда поймешь, что за ним скрывается.

Я сказал ему «до свидания» и вышел в пустую приемную.

В коридоре тоже не было никого.

Я пошел к выходу, и тут мне на шею легла чья-то ледяная рука.

Меня буквально пронзило холодом.

Я испуганно вскрикнул, отскочил и обернулся.

Внутренне я уже приготовился к тому, что сейчас увижу.

Серую женщину-привидение.

Но все было не так страшно.

– Мама, – выдавил я.

– Извини. У меня руки холодные, – спокойно проговорила она. Она даже не заметила, как сильно меня напугала. – На улице жуткая холодрыга. Ты разве не слышал, как я тебя звала?

– Нет. – Шею по-прежнему ломило от холода. Я растер ее ладонью. – Я… я просто задумался…

– Ладно. Я не хотела тебя напугать.

Мы вышли на улицу и направились к нашей машине. Мама остановилась на полпути, чтобы достать из сумки ключи.

– Как вы с доктором Фреем? Хорошо поговорили?

– Нормально.

Я забрался в машину. Я уже понял, что это жуткое привидение перепугало меня не на шутку. Вот оно и мерещится мне повсюду.

«Так, – сказал я себе, – мне надо успокоиться. Мне просто необходимо успокоиться. Иначе я действительно тронусь. Не надо думать о том, что меня преследует привидение. Но как?»

***

В пятницу, после уроков, мама повезла меня в музыкальную школу доктора Визка. День выдался серым и пасмурным. Холодрыга стояла ужасная. По дороге я развлекался тем, что дышал на стекло в дверце автомобиля и рисовал всякие рожи. Вчера был сильный снегопад. Дорога была очень скользкой.

– Надеюсь, мы не опоздаем, – сказала мама, когда мы остановились на очередном светофоре. Она протерла рукой запотевшее переднее стекло. Мама немного нервничала. Она терпеть не могла опаздывать. – Но я боюсь ехать быстрее.

Этого опасалась не только она. Все машины ползли черепашьим шагом. Мы проехали мимо какого-то двора, где компания ребят строила снежную крепость. Один мальчуган стоял в сторонке и плакал, потому что его не принимали в игру.

– Впечатление такое, что эта школа находится вообще в другом городе, – сказала мама, притормаживая на перекрестке. – Интересно, чего это доктор Визк устроил свою школу в такой глуши. Смотри, мы почти за город выехали.

– Откуда я знаю? – буркнул я. Я тоже немного нервничал. – Как ты думаешь, доктор Визк сам меня будет учить? Или даст мне другого учителя?

Мама пожала плечами. Она наклонилась вперед, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь запотевшее лобовое стекло.

Наконец мы свернули на улицу, на которой стояла школа. Мрачный квартал темных, старых домов. Сразу же за домами начинался лес. Черные ветви голых деревьев проседали под шапками белого снега.

На другой стороне улицы, прямо напротив леса, стояло приземистое кирпичное здание. Его было почти не видно за высоким забором.

– Наверное, это здесь. – Мама остановила машину посреди улицы и стала разглядывать старое здание. – Странно, ни вывески, ничего. Но это единственный дом, который стоит отдельно.

– Жуткий какой-то домик, – заметил я.

Мама свернула на узенькую подъездную дорожку.

– Ты уверена, что это здесь? – спросил я.

Я протер запотевшее стекло со своей стороны, чтобы получше разглядеть это старое здание. Оно было больше похоже на тюрьму для особо опасных преступников, но уж никак не на музыкальную школу. По всему первому этажу тянулся ряд крошечных окошек. И все окна были закрыты ставнями. Весь фасад здания зарос плющом. Сейчас от плюща остались только черные побеги, похожие на разлохмаченную мочалку. И от этого дом казался еще темнее.

– Уверена. – Мама закусила губу.

Она опустила стекло со своей стороны, высунулась из машины и внимательно присмотрелась к зданию.

Теперь, когда мама открыла окно, мы услышали звуки музыки. Фортепьянной – или, как я говорю, пианинной – музыки. Неразборчивая смесь отдельных нот, гамм и сложных мелодий.

– Да. Ну, слава Богу, нашли! – радостно объявила мама. – Давай, Джерри. Поторопись. Ты и так уже опоздал. А я пока съезжу куплю чего-нибудь к ужину. Через час я за тобой приеду.

Я выбрался из машины и побежал по дорожке ко входу. У меня под ногами поскрипывал снег. Музыка стала громче. Казалось, что меня накрыло волной оглушительных звуков.

Ко входу вела узенькая тропинка – ответвление подъездной дорожки. Тропинку, похоже, давно не расчищали, и под снегом образовался слой льда. Я поскользнулся и едва не упал.

Перед входом я остановился и еще раз оглядел мрачный дом. Это здание было совсем не похоже на музыкальную школу. Больше всего оно напоминало дом с привидениями из какого-нибудь ужастика. Мне вдруг стало не по себе.

Я и сам удивился, почему мне так страшно.

Наверное, я просто нервничал.

Я встряхнулся, стараясь прогнать эта гнетущее чувство страха, и решительно взялся за металлическую дверную ручку. Она была ужасно холодной. Я почувствовал это даже через перчатки. Я толкнул тяжелую дверь. Она отворилась с противным уханьем. Я сделал глубокий вдох и шагнул через порог.

Я оказался в длинном, узком коридоре. Внутри было сумрачно. Хотя на улице было пасмурно, но все-таки из-за белого снега казалось, что там очень светло. И мне пришлось подождать, пока глаза не привыкнут к темноте.

На стенах была темная кафельная плитка. Когда я шел по коридору, мои ботинки громко стучали по твердому полу. Звуки музыки гулким эхом разносились по замкнутому пространству. Впечатление было такое, что музыка наплывает на меня со всех сторон сразу.

Интересно, а где кабинет доктора Визка?

Я дошел до конца коридора и свернул в другой, такой же длинный и темный. Тусклые лампы еле-еле светились под потолком. Зато музыка стала громче.

По обеим сторонам коридора тянулись темные деревянные двери. В дверях были маленькие круглые окошки. Проходя мимо, я в них заглядывал.

Интересно же, что там, за дверями…

Во всех этих комнатах я видел улыбающихся учителей. Они кивали в такт музыке. Окошки располагались достаточно высоко, и поэтому мне не было видно учеников, сидящих за пианино.

Двери тянулись нескончаемыми рядами. И в каждой комнате был ученик и учитель. Звуки музыки перемешались и слились в неразборчивый шум, похожий на шум океана, волнами набегающего на берег.

Я подумал, что в школе доктора Визка действительно много учеников. Человек сто, не меньше.

Я дошел до конца коридора и повернул.

Потом еще раз повернул.

И тут до меня вдруг дошло, что я потерял ориентацию. Я понятия не имел, где нахожусь. И если бы я сейчас захотел повернуть назад, то вряд ли сумел бы отыскать дорогу к выходу.

– Доктор Визк, где вы? – произнес я вслух, и достаточно громко.

Но мой голос утонул в оглушительной музыке, которая отражалась от стен гулким эхом.

Я занервничал.

Даже, наверное, немножечко испугался.

А что, если я вечно буду блуждать в этих темных, извилистых коридорах?

Мне представилось, как я иду и иду, оглушенный гремящей музыкой… Иду и иду и никак не могу найти выход..

– Прекрати, Джерри, – сказал я себе вслух. – Чего ты себя стращаешь?!.

И тут краем глаза я заметил какую-то штуку на потолке. Я остановился и задрал голову На стене, под самым потолком, висела какая-то черная камера типа маленькой видеокамеры из охранной системы банков и магазинов.

Неужели за мной наблюдают?

Но если это так, тогда почему никто ко мне не подошел и не проводил к доктору Визку?

Я рассердился. Что же это за школа такая?! Никаких указателей. Никаких табличек на дверях. Никто не сидит в вестибюле и не встречает посетителей.

Я опять повернул. В который уже раз. И тут вдруг раздался какой-то грохот. Сначала я подумал, что это опять музыка. Слышимость здесь была очень хорошая. Все, что играли в классах ученики, было слышно и в коридоре.

Грохот стал громче. Кажется, он приближался. Я остановился посреди коридора и прислушался. Теперь к грохоту добавился визг – такой высокий и тонкий, что он был почти что на грани слышимости.

Все громче и громче.

Пол у меня под ногами дрожал.

Или мне это только казалось?

Я пристально вглядывался в сумрак в конце коридора. И тут из-за угла вывалилось какое-то громадное чудище. Его гигантское, почти квадратное туловище поблескивало в тусклом свете ламп, отливая металлом. А угловатая, прямоугольная голова едва ли не упиралась в потолок.

Чудовище надвигалось прямо на меня. Пол дрожал под его тяжелыми шагами. Его глаза сверкали свирепыми красными вспышками. Я замер на месте, парализованный ужасом.

Оно явно намеревалось меня схватить.

– Нет! – выдавил я.

Чудовище пронзительно завизжало в ответ и угрожающе наклонило голову, как будто готовясь к драке.

Я развернулся, чтобы бежать… и вскрикнул от неожиданности: я едва не налетел на доктора Визка.

Он стоял буквально в двух-трех шагах у меня за спиной. И с довольной улыбкой смотрел на чудовище, которое надвигалось на меня с той стороны темного коридора.

Я замер на месте, хватая ртом воздух.

У меня за спиной бесновалось чудище. Оно приближалось ко мне с оглушительным визгом, от которого у меня заложило уши.

Надо было бежать.

Но доктор Визк загораживал мне дорогу.

Я закричал, приготовившись к тому, что это серебряное чудовище сейчас схватит меня сзади.

Но оно неожиданно остановилось.

Я затаил дыхание.

Тишина.

Ни грохота тяжелых шагов. Ни пронзительного визга.

– Здравствуй, Джерри, – спокойно проговорил доктор Визк, по-прежнему улыбаясь. – Что ты здесь делаешь так далеко от входа?

Я указал трясущимся пальцем на чудище, которое тихо стояло у меня за спиной и таращилось своими глазищами.

– Я… я…

– Любуешься нашим уборщиком-роботом? – спросил доктор Визк.

– Кем? – выдавил я.

– Нашим уборщиком-роботом. Он у нас подметает и моет полы. Он и вправду необыкновенный.

Доктор Визк прошел мимо меня и положил руку на грудь железному чудищу.

– Так это машина? – Я себя чувствовал идиотом.

Доктор Визк рассмеялся:

– Ну ты же не думал, что он живой?!

Я только молча таращился на притихшего робота. Я все еще не пришел в себя. Я действительно перепугался до полусмерти.

– Его сконструировал мистер Тоджл, наш вахтер, – сказал доктор Визк, похлопав ладонью по квадратному плечу робота. – Работает безупречно. Мистер Тоджл может собрать любую машину. В смысле механики он у нас гений. Настоящий гений.

– А почему у него лицо? – спросил я. От пережитого ужаса у меня подкашивались ноги. Я привалился спиной к стене. – И глаза почему загораются?

– Да это все выдумки мистера Тоджла. Он у нас юморист. – Доктор Визк хохотнул. – И эти видеокамеры тоже поставил он. – Он указал на камеры под потолком. – Мистер Тоджл – гений механики. Без него мы как без рук. Правда.

Я все-таки оторвался от стены и нерешительно подошел поближе к роботу-уборщику. Даже теперь, когда доктор Визк сказал мне, что это машина, мне все равно было не по себе.

– Я… я не мог найти ваш кабинет, – сказал я. – Я всё ходил тут, ходил…

– Прошу прощения, – быстро перебил меня доктор Визк. – А теперь мы пойдем на урок.

Я направился за ним. По тем же самым коридорам, только в обратную сторону. Доктор Визк шагал несколько напряженно, почти на прямых ногах. Однако скорость он развивал приличную. Я едва поспевал за ним. Белая рубашка, как всегда не заправленная в брюки, туго обтягивала его громадный живот. На ходу доктор Визк размахивал руками, но как-то неестественно. Как автомат.

Я понуро плелся за ним.

Я себя чувствовал как последний дурак. Это надо же – так испугаться какого-то робота-полотера!

Доктор Визк открыл одну из дверей с круглым окошком и сделал мне знак входить. Я переступил порог и быстро огляделся. Это была маленькая квадратная комната, освещенная двумя длинными лампами дневного света. Меня удивило, что в комнате не было окон.

Мебели тоже не было никакой. Только пианино, узенький табурет и подставка для нот.

Доктор Визк молча указал мне на табурет. Я сел, и урок начался. Доктор Визк встал у меня за спиной и расставил мои пальцы на клавишах, хотя я уже и сам знал положение пальцев.

Мы немного поупражнялись с нотами в разных регистрах. Сначала с «до», потом с «ре». Затем перешли к «ми» и «фа». После этого доктор Визк показал мне гамму. Потом еще одну, и еще. Потом я играл ему гамму. Одну за другой. Снова и снова.

– Замечательно! – объявил доктор Визк через час занятия. – Замечательно, Джерри. Я тобой очень доволен.

Я сжал руки в замок, чтобы размять пальцы. Они немного побаливали. Кисти сводило судорогой.

– Я у вас буду учиться? – спросил я.

Он кивнул:

– Пока да. На начальном этапе. А потом, когда твои руки будут готовы, ты перейдешь к другому преподавателю. У нас много хороших учителей.

– А когда мои руки будут готовы?

Честно сказать, я не очень понял, что это значило: руки готовы.

– У нас еще есть немного времени. – Доктор Визк склонился над нотной подставкой и перелистнул страницу учебника. – Попробуй сыграть этот короткий отрывок. Он состоит всего из трех нот. Но обрати внимание на полудоли и четвертьдоли. Помнишь длительность полудоли?

Вместо ответа я сыграл ему полудолю. Потом я попробовал исполнить коротенькую мелодию. Получилось очень даже неплохо. Я запнулся всего раза два.

– Замечательно! Замечательно! – приговаривал доктор Визк.

Все время, пока я играл, он не отрываясь смотрел на мои руки. Когда я закончил, он взглянул на часы:

– Так. Боюсь, наше время вышло. Жду тебя в следующую пятницу, Джерри. Повтори дома все, чему ты сегодня научился. И каждый день занимайся. Хотя бы понемножку. Договорились?

Я поблагодарил его за урок и поднялся из-за пианино. Я был рад, что урок закончен. Честно сказать, я устал. Когда надо долго на чем-то сосредоточиваться, переутомляешься. Ладони у меня вспотели, А одну руку свело так сильно, что судорога до сих пор не прошла.

Я направился к двери, но остановился на полпути:

– А куда мне теперь идти? Как добраться до выхода?

Доктор Визк уже собирал нотные листы и складывал их в папку.

– Сворачивай все время налево. – Он даже не поднял голову. – И придешь, куда нужно.

Я сказал ему «до свидания» и вышел в сумрачный коридор. На меня тут же обрушилась музыка. На мгновение я даже оглох.

Получается, что другие уроки еще не закончились?

Почему, интересно…

Я огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости нет других роботов-полотеров, готовых броситься на меня из полутьмы. Потом я пошел налево, как сказал доктор Визк. Если все время сворачивать по коридорам налево, то я окажусь у выхода.

Проходя мимо дверей, я невольно заглядывал в окошки. Я видел все тех же учителей, которые с улыбкой кивали головой в такт музыке.

Другие ученики играли вовсе не ноты и гаммы, а длинные сложные мелодии. Судя по всему, новичков типа меня здесь было совсем немного.

Я повернул налево, дошел до конца коридора и опять повернул налево.

Я не сразу сообразил, что опять потерялся.

Наверное, где-то я пропустил поворот…

Темные коридоры с рядами темных деревянных дверей были все одинаковые.

Я опять повернул налево. Я начинал нервничать. Я уже минут десять бродил по школе и не встретил за это время ни одного человека. Куда все подевались?

И тут я увидел двойные двери. «Наверное, это выход», – решил я и рванулся туда. Наконец-то! Мне не терпелось выйти из этого мрачного дома на улицу. Я уже толкнул дверь, как вдруг кто-то схватил меня сзади за плечи, и резкий, противный голос рявкнул мне прямо в ухо:

– Нет, не сюда!

– Чего? – испуганно вскрикнул я.

Чьи-то руки оттащили меня назад, а потом отпустили. Створка двери качнулась и встала на место.

Я обернулся и увидел высокого, худого мужчину с длинными, растрепанными черными волосами и взлохмаченной черной бородой. Одет он был в джинсовый комбинезон поверх ярко-желтой футболки.

– Тебе не сюда, – тихо проговорил он. – Ты выход ищешь? Он там. – Мужчина указал в коридор, уходящий влево.

– Ага, извините, – выдохнул я. – Вы… вы меня напугали.

Он извинился.

– Я тебя провожу до выхода. – Он почесал щеку, заросшую бородой. – Да, кстати, меня зовут мистер Тоджл.

– Здравствуйте, мистер Тоджл. А я Джерри Хавкинс. Доктор Визк мне про вас говорил. Я… я видел вашего робота-полотера.

Он улыбнулся. Его черные глаза сверкнули, точно темные угольки.

– Он симпатичный, правда? У меня есть другие подобные изобретения. И даже лучше.

– Доктор Визк сказал, что вы гений механики.

Мистер Тоджл хохотнул.

– Ну да. Это я его запрограммировал так сказать, – пошутил он.

Мы оба рассмеялись.

– Когда ты придешь сюда в следующий раз, я покажу тебе кое-какие мои изобретения, – пообещал мистер Тоджл.

Лямка комбинезона постоянно сползала с его худого плеча, и он все время ее поправлял.

– Спасибо, – сказал я.

Мистер Тоджл довел меня до самого выхода. Я в жизни не думал, что так сильно обрадуюсь, когда увижу обыкновенную дверь.

– Надеюсь, когда-нибудь мне удастся запомнить дорогу, – сказал я на прощание.

Но, похоже, мистер Тоджл то ли не расслышал меня, то ли вообще не слушал.

– Доктор Визк говорил, что у тебя замечательные руки. – Он улыбнулся мне как-то странно.

Я не понял, что именно было необычного в его улыбке, но какая-то она была не такая.

– Это именно то, что нам нужно, Джерри. Именно то, что нам нужно.

Я поблагодарил его, немного смутившись. Я просто не знал, что еще сказать. Да и что можно сказать человеку, который хвалит твои руки?

Я открыл тяжелую дверь и вышел на улицу. Мама уже ждала меня в машине.

– Привет, мама!

Я бросился к ней со всех ног.

Я был ужасно рад, что наконец-то выбрался этого мрачного места.

После ужина родичи попросили меня показать им, чему я научился на сегодняшнем уроке музыки. У меня же не было никакого желания. Тем более что и показывать было нечего. ^Ведь я выучил только одну простенькую песенку. И играл я ее с запинками.

Но родичи все же заставили меня пойти в гостиную и едва ли не силой усадили за пианино.

– Я плачу деньги за эти уроки и хочу знать, чему ты учишься, – сказал папа.

Они с мамой уселись на диван и приготовились слушать.

– Я пока только одну песенку выучил, – еще не терял надежды спастись. – Может, вам в другой раз сыграю? Когда еще чего-нибудь выучу?

– Ну, вот и играй эту песенку, – велел папа.

Я вздохнул:

– У меня руки болят.

– Давай, Джерри, играй. Не отлынивай, – раздраженно проговорила мама. – Сыграешь нам свою песенку, и на сегодня мы от тебя отстанем.

– А что это вообще за школа? – спросил папа у мамы. – Как я понял, она на другом конце города?

– Скорее, почти за городом, – уточнила мама. – Это такой старый дом. С виду немного заброшенный. Но Джерри сказал, что там внутри очень даже мило.

– Я не говорил, что там мило, – встрял я в их разговор. – А только что он очень большой. И что там длинные и запутанные коридоры. Я там два раза терялся.

Папа расхохотался:

– Пространственный кретинизм называется. Это ты от мамы унаследовал.

Мама шутя пихнула папу под ребра.

– Джерри, ты будешь играть? – обратилась она ко мне.

Я открыл учебник на нужной странице и установил его на нотной подставке. Потом я расставил пальцы на клавишах и приготовился играть.

Я еще не успел взять первую ноту, как вдруг пианино заиграло само. Это были громкие, совершенно не стройные звуки. Как будто кто-то колотил по клавишам кулаком.

– Джерри, перестань, – поморщилась мама. – Слишком громко.

– Вряд ли такому учат в музыкальной школе, – заметил папа.

Я еще раз проверил, как стоят пальцы, и начал играть.

Но все те же ужасные звуки буквально с первых же нот заглушили мою мелодию.

Как будто кто-то невидимый изо всех сил колотил по клавишам.

– Джерри, прекрати издеваться! – Мама зажала руками уши.

– Но это не я! – закричал я. – Не я!

Они мне не поверили.

Наоборот. Ужасно рассердились.

Меня обвинили в том, что для меня все хиханьки да хаханьки, что я ни к чему не могу относиться серьезно, после чего меня отослали к себе в комнату.

Честно сказать, я совсем не обиделся. Я был даже рад уйти из гостиной – подальше от этого пианино с привидениями. Потому что я знал, кто стучал по клавишам и поднял весь этот немузыкальный шум.

Серая женщина-привидение.

Но зачем? Что она пыталась этим доказать?

И что ей от меня нужно?

Я не знал, как ответить на эти вопросы… Пока не знал.

***

В следующую пятницу мистер Тоджл сдержал свое обещание. Он встретил меня у входа и отвел к себе в мастерскую. Мы опять шли по лабиринту извилистых коридоров, так что я даже и не пытался запомнить дорогу.

Мастерская мистера Тоджла занимала помещение размером с большую классную комнату. Она была вся забита какими-то механизмами и электронными приспособлениями.

В центре стояло огромное двухголовое металлическое существо. Оно было раза в три выше робота-полотера, который на прошлой неделе так сильно меня напугал. Его окружали самые разные штуки: пишущие машинки самых разных конструкций, электрические моторы, ящики с различными инструментами и деталями непонятного назначения, видеоаппаратура, куча велосипедных колес, несколько разобранных пианино – только каркасы без внутренностей, птичьи клетки и даже старенький автомобиль с вынутыми сиденьями.

Вдоль одной из стен тянулся длинный электронный пульт. Во всяком случае, что-то похожее на электронный пульт со всякими лампочками, кнопочками и рычажками. Чуть выше располагались видеоэкраны. Все они были включены, и на них светились картинки классных комнат. Еще там были всякие индикаторы, мигающие красными и зелеными огоньками, микрофоны, динамики… В общем, разная хитрая электроника.

Тут же стояли компьютеры. Наверное, штук десять. Судя по горящим лампочкам на корпусах, все они были включены в сеть.

– Ух ты! – воскликнул я, не зная, куда смотреть: здесь было столько всего интересного. – Даже не верится, что такое бывает!

Мистер Тоджл хохотнул:

– Да, мне всегда есть чем заняться.

Он отвел меня в единственный угол комнаты, который не был заставлен деталями и оборудованием.

– Сейчас я тебе покажу мои музыкальные инструменты.

Он прошел к дальней стене, которая представляла собой ряд высоких шкафов из какого-то серого металла. Открыл один, достал из него несколько инструментов и вернулся ко мне.

– Знаешь, что это, Джерри? – Он приподнял над головой изогнутую металлическую трубу, подсоединенную к какой-то емкости.

– Саксофон? – неуверенно пробормотал я.

– Да, саксофон. Но не простой саксофон, а особый, – улыбнулся мистер Тоджл. – Видишь, он соединяется с резервуаром со сжатым воздухом. То есть тебе не нужно дуть в него самому. И поэтому, когда ты играешь, ты можешь сосредоточиться на работе пальцев.

– Ух ты! Это, наверное, здорово, – сказал я.

– А вот еще одна штука. Ну-ка надень! – Мистер Тоджл водрузил мне на голову какой-то кожаный шлем. Сзади от него отходило несколько тоненьких проводков, подсоединенных к электронной клавиатуре.

– Что это? – спросил я, поправляя шлем, который сползал мне на уши.

– Моргни глазами, – сказал мистер Тоджл. Я моргнул, и клавиатура сыграла аккорд.

Я скосил глаза влево. Клавиатура выдала другой аккорд. Я подмигнул одним глазом. Еще один, новый аккорд.

– Он управляется только движением глаз, – не без гордости проговорил мистер Тоджл. – Так что руки вообще не нужны.

– Ух ты! – повторил я.

Я не знал, что еще можно сказать. Все это было по-настоящему круто.

Мистер Тоджл поднял глаза на часы над электронным пультом.

– Ты опаздываешь на урок, Джерри. Доктор Визк, наверное, уже ждет. Но ты скажи, чтобы он на тебя не сердился. Что это я тебя задержал, ага?

– Да, – сказал я. – Спасибо. Большое спасибо, что вы мне здесь все показали.

Он рассмеялся:

– Ты видел далеко не все. Только малую часть. – Он почесал щеку, заросшую бородой. – Но я тебе еще много чего покажу. В свое время.

Я еще раз поблагодарил его и быстрым шагом направился к двери. Было уже почти пятнадцать минут пятого. Я очень надеялся, что доктор Визк не рассердится на меня за то, что я опоздал на пятнадцать минут.

Я так торопился к выходу, что едва не налетел на ряд низеньких металлических шкафчиков, закрытых и запертых на висячие замки.

Они стояли посередине комнаты, так что мне нужно было их обойти. И тогда я вдруг услышал чей-то тоненький, слабенький голос:

– Помогите.

Я замер на месте и прислушался.

Да, я действительно не ослышался. Слабый, едва-едва различимый голос. Но я все-таки разобрал слова:

– Помогите… пожалуйста…

– Мистер Тоджл… что это? – воскликнул я.

Он возился с проводами, подсоединенными к шлему, но, услышав мой голос, поднял глаза:

– Что «это»?

– Какой-то голос. Оттуда. – Я указал на металлический шкаф.

Он нахмурился.

– Просто сломанное оборудование, – буркнул он и вновь занялся проводами.

– Что? Сломанное оборудование? – переспросил я.

Мне показалось, что я его не расслышал.

– Да. Просто сломанное оборудование, – повторил он раздраженно. – Тебе надо бы поторопиться, Джерри. А то доктор Визк, наверное, уже беспокоится, где ты.

Я снова услышал голос. Все тот же тоненький, слабенький голосок:

– Помогите… пожалуйста…

Я неуверенно топтался на месте. Мистер Тоджл вновь оторвался от своих проводов и смотрел на меня с плохо скрываемым раздражением.

У меня не было выбора. Я развернулся и быстро направился к выходу. Но у меня в ушах так и стоял этот слабенький голосок, зовущий на помощь.

***

В субботу, после обеда, родители торжественно выдали мне лопату и отправили чистить подъездную дорожку у нас во дворе. Ночью шел снег, и дорожку действительно засыпало. Я не большой любитель домашней работы, но тут не стал возражать. День выдался ясный и солнечный, так что на улице было приятно.

Все казалось таким свежим и чистеньким.

И хотя было прохладно, я с удовольствием пошел на улицу.

Я начал чистить дорожку от дома к воротам. Целый час разгребал снег, и руки уже начинали побаливать. Когда я наконец добрался почти до самых ворот, то увидел, как у дома напротив остановилась черная «хонда». Я узнал машину мамы Ким Ли Чин. Из машины, со стороны пассажирского сиденья, вышла Ким. Она держала в руках свой футляр для скрипки. Должно быть, она возвращалась с урока музыки.

Мы с Ким несколько раз виделись в школе, но после того странного случая, когда она убежала от меня в коридоре, нам с ней так и не довелось пообщаться. Так, «привет-привет»…

– Эй! – позвал я. Я слегка задыхался после целого часа махания лопатой. – Привет!

Ким отдала футляр маме и помахала мне рукой. Потом она подбежала ко мне. Ее черные сапожки скрипели по свежему снегу.

– Привет, – сказала она. – Как жизнь? А снегу-то навалило – жуть!

Я кивнул:

– Точно, жуть. Не хочешь немного его поразгребать? Мне еще надо дорожку расчистить к дому.

Она рассмеялась:

– Нет, я луше тебя поддержу морально.

У нее был высокий и звонкий смех, похожий на звон стеклянного колокольчика.

– Ты с музыкального урока приехала? – спросил я.

– Ага. Я сейчас упражняюсь с одной пьесой Баха. Трудная штука.

– Ты меня опережаешь, – улыбнулся я. – Я пока только ноты и гаммы учу.

Ее улыбка померкла. В глазах появилось какое-то странное напряжение.

Мы немного поговорили о школе. А потом я пригласил Ким зайти к нам и попить горячего шоколада.

– А как же твоя дорожка? – спросила она. – Ты, кажется, собирался ее расчищать.

– Я ее папе оставлю. А то он обидится, что ему не досталось работы, – пошутил я.

Мама сварила нам горячий шоколад. Естественно, я обжег язык при первом же глотке.

Мы с Ким сидели в гостиной. Ким присела за пианино и попробовала сыграть несколько нот.

– Оно хорошо настроено. – Ее лицо было на удивление серьезным. – Даже лучше, чем мамин рояль.

– А почему ты тогда убежала, в тот день? – спросил я.

Я постоянно об этом думал. С того самого дня. И мне очень хотелось это выяснить.

Ким опустила глаза на клавиши и сделала вид, что не расслышала меня.

Мне пришлось повторить:

– Почему ты в тот день убежала? А, Ким?

– Никуда я не убегала, – пробормотала она, стараясь не смотреть мне в глаза. – Я просто опаздывала на урок, вот и все.

Я поставил свою чашку с шоколадом на кофейный столик и перегнулся через подлокотник дивана:

– Я сказал тебе, что собираюсь пойти в музыкальную школу доктора Визка. Помнишь? А ты посмотрела на меня как-то странно и сразу же убежала.

Ким вздохнула. Я заметил, что она сжимает свою чашку обеими руками. Сжимает так сильно, что ее пальцы побелели.

– Джерри, я не хочу говорить об этом, – прошептала она. – Это… это так страшно.

– Страшно? – переспросил я.

– Разве ты не знаешь все эти истории?! Про школу доктора Визка?! – удивленно спросила она.

Я рассмеялся. Я сам не понял, что меня рассмешило. Может быть, слишком серьезное лицо Ким.

– Истории? Какие еще истории?

– Мне правда не хочется говорить об этом. – Ким поднесла чашку ко рту, сделала большой глоток и снова поставила ее на колени, держа обеими руками.

– Я же только недавно сюда приехал, – напомнил я. – Поэтому я и не знаю местных новостей. Так что за истории?

– Про эту школу, – пробормотала она. Она встала из-за пианино и подошла к окну, взяв с собой свою чашку.

– Какие истории? – спросил я очень настойчиво. – Ну, давай, Ким… расскажи.

– Ну… говорят, что в том доме живут всякие чудища, – проговорила Ким, глядя в окно. – Настоящие чудища. Там, в подвале.

– Чудища? – Я рассмеялся.

Ким резко обернулась ко мне:

– Это совсем не смешно!

– Я видел всех этих чудищ. – Я никак не мог отсмеяться.

Она удивленно вытаращилась на меня:

– Кого ты видел?!

– Тех самых чудищ. – Мне наконец удалось успокоиться. – Это просто машины. Роботы-полотеры.

– Серьезно? – Ким буквально опешила. Она едва не пролила шоколад себе на свитер. – Роботы-полотеры?

– Ага. Их сконструировал мистер Тоджл. Он работает в школе. Делает всякие механические штуки. Мне сказали, что он гений механики.

– А… – начала было Ким.

– Я видел одного такого робота, когда первый раз пришел в школу, – продолжал я. – Я и вправду сначала подумал, что это какое-то чудище. Он так противно визжал и катился прямо на меня. Мне показалось, он хочет меня схватить. Я со страху едва не умер. Но потом выяснилось, что это машина. Робот. И его сконструировал мистер Тоджл.

Ким задумчиво уставилась на меня, склонив голову набок.

– Ну, ты же знаешь, ребята любят придумывать всякие ужасы, – проговорила она. – Я и раньше подозревала, что все это просто сказки. И у каждой из этих историй есть какое-то очень простое объяснение. Вроде того, что ты сейчас мне дал.

– У каждой? – переспросил я. – Значит, есть еще какие-то истории?

– Ну… – Ким колебалась, как будто решая, продолжать или нет. – Говорят, были ребята, которые заходили в тот дом, и с тех пор их никто больше не видел. Они пропадали. Просто пропадали, и все.

– Так не бывает, – заметил я.

– Да, наверное, – тут же согласилась Ким.

И тут я вспомнил про тоненький голосок из шкафа. Который так жалобно звал на помощь.

«Наверняка это какое-то изобретение мистера Тоджла, – сказал я себе. – Точно. А что еще это может быть?!»

«Неисправное оборудование, – сказал мистер Тоджл, причем совершенно спокойно. Он не был расстроен или взволнован. – Просто испорченное оборудование».

– Забавная все-таки вещь эти страшные истории. Из ничего получаются, – заметила Ким.

Она вернулась к пианино.

– Ну, это школьное здание… Оно действительно старое и чуть-чуть жутковатое, – сказал я. – Похоже на дом с привидениями. Наверное, поэтому про него и рассказывают всякие страсти.

– Может быть, – согласилась Ким.

– В школе нет никаких привидений, а вот в моем пианино есть, – выпалил я неожиданно для себя.

Я даже не знаю, что меня дернуло признаться. Я вообще никому не рассказывал про привидение в пианино. Потому что знал, что мне все равно никто не поверит.

Ким вздрогнула и уставилась на пианино.

– Привидения в пианино? – удивленно переспросила она. – Это как? И откуда ты знаешь?

– Иногда по ночам я слышу музыку. Кто-то играет на пианино. И я даже знаю кто. Женщина. Один раз я ее видел.

Ким рассмеялась:

– Я поняла. Это просто прикол такой, чтобы меня напугать.

Я покачал головой:

– Нет. Я серьезно, Ким. Я ее видел, эту женщину. Поздно ночью. Она все время играет одну и ту же грустную мелодию.

– Да ладно тебе, Джерри! – Ким закатила глаза.

– Женщина заговорила со мной. А потом у нее кожа расплавилась и стекла вниз. Это было так страшно, Ким… У нее все лицо расползлось. Только череп остался. Череп с глазами. И он смотрел на меня. И она мне сказала, чтобы я держался подальше от этого пианино. Потому что это ее пианино.

Я невольно поежился. В последние дни я старался не думать о пережитом мной страхе в ту ночь. Я почти забыл, какой это был ужас. Но теперь, когда я рассказывал об этом Ким, я как будто переживал все заново.

Ким улыбнулась:

– Знаешь, у тебя здорово получается расписывать всякие страсти. Лучше, чем у меня. Ты вообще много знаешь историй про привидения? Ты их сам выдумываешь?

– Ничего я не выдумываю! – с жаром выпалил я.

И вдруг понял, что мне очень хочется, чтобы Ким мне поверила.

Ким собралась было что-то ответить, но тут в гостиную заглянула мама:

– Ким, только что твоя мама звонила. И попросила, чтобы ты прямо сейчас шла домой.

– Да, я иду. – Ким поставила чашку на кофейный столик и направилась к выходу.

Я пошел ее проводить.

Но как только мы покинули комнату, пианино вдруг заиграло. Только это была не музыка, а жуткая какофония.

– Слышишь?! – воскликнул я, взволнованно глядя на Ким. – Слышишь? Теперь ты мне веришь?

Мы обернулись к пианино. Плюшка гордо вышагивала по клавишам, высоко задрав хвост. Ким рассмеялась:

– Джерри! Ну, ты и шутник! А я уже было тебе поверила.

– Но… но… – Я замялся, не зная, что сказать.

Я себя чувствовал полным кретином. И все из-за этой дурацкой кошки. Она вечно мне жизнь отравляет. Вечно.

– Ладно, в школе увидимся, – сказала Ким. – Знаешь, мне очень понравилась эта твоя история про привидение.

– Спасибо, – со вздохом ответил я и вернулся в гостиную, чтобы шугануть Плюшку с клавиш.

В ту ночь я снова услышал музыку.

Я рывком сел на постели. Тени, пляшущие на потолке, как будто двигались в такт мелодии.

Я уже спал. И видимо, спал беспокойно. Должно быть, во сне я ворочался и сбросил одеяло. Потому что теперь оно лежало на полу.

Да, я спал. Но музыка меня разбудила.

Все та же тихая, печальная мелодия.

Это уже не Плюшка ходила по клавишам. Это играла та женщина. Привидение.

Я встал с постели. Пол был ледяным. За окном покачивались ветви голых деревьев. Они как будто дрожали на студеном ветру.

Я подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул в коридор. Музыка стала громче.

Я не знал, стоит ли мне спускаться вниз.

Может быть, женщина-призрак исчезнет, как только я загляну в гостиную?

Или покажется мне, как в тот раз?

Я не был уверен, стоит мне или нет увидеть ее снова.

Но одно я знал точно: мне очень не хочется, чтобы она опять расплылась на моих глазах, чтобы ее лицо превратилось в голый череп.

Я стоял у дверей в нерешительности. Но потом понял, что сейчас я не могу вернуться в постель. Не могу сделать вид, будто ничего не произошло.

Мне надо было спуститься вниз.

Как будто какая-то странная сила тянула меня туда.

Я пошел к лестнице. «Может, на этот раз папа с мамой тоже услышат музыку, – думал я. – Возможно, они тоже придут и увидят женщину. И тогда они, вероятно, мне поверят».

Спускаясь по лестнице, я вспоминал слова Ким. Она думала, будто я все это выдумал про привидение. Решила, что я хотел ее развеселить.

Но у нас в доме действительно жило привидение. Привидение, которое играло на пианино. И об этом знал только я. Только я один.

Я прошел через темный зал. Потом – на цыпочках – через столовую.

Музыка продолжала играть.

Такая тихая и печальная…

Призрачная.

У дверей в гостиную я остановился. Я все думал, что будет, когда я туда загляну.

Исчезнет женщина или нет?

А может, она меня ждет?

Я сделал глубокий вдох, собираясь с духом, и шагнул через порог.

Она сидела за пианино, низко склонив голову. Длинные волосы закрывали лицо.

И поэтому я не видел ее глаз.

Тихая музыка закружила меня в вихре нот и повлекла за собой. Она как будто тянула меня к пианино.

Я затаил дыхание.

У меня дрожали коленки, но я все-таки сделал шаг вперед. Потом еще один.

Она была вся словно соткана из тумана. Серая призрачная фигура на фоне темного окна.

Она тихонько покачивала головой в такт мелодии. Ее руки скользили по клавишам, а рукава призрачной блузки развевались, как будто от ветра.

Я не видел ее глаз. Не видел ее лица. Длинные волосы скрывали ее, как вуаль.

Музыка словно парила во тьме, легкая и печальная.

Я сделал еще один шаг. До меня вдруг дошло, что я давно уже не дышу. Я с шумом выдохнул воздух.

Женщина прекратила играть. Быть может, она услышала мой бурный выдох и поняла, что я здесь.

Она подняла голову, и я увидел ее бледные глаза. Она смотрела на меня сквозь вуаль серых волос.

Я замер на месте.

Я затаил дыхание.

Я даже не вскрикнул.

Я ждал… сам не знаю чего.

– Все эти истории правдивы, – прошептала она.

Ее тихий голос напоминал шелест сухих листьев.

Я даже не был уверен, что расслышал ее правильно. Я хотел хоть что-то сказать, но не смог. В горле стоял комок и мешал говорить.

Я не в состоянии был выдавить из себя ни звука.

– Все истории правдивы, – повторила она. Ее голос был легким, как ветер. Едва различимым. Просто дрожь в воздухе.

Я только стоял и таращил глаза.

– К-какие истории? – наконец выдавил я.

– Истории про музыкальную школу.

Женщина вновь опустила голову, и серые волосы призрачной пеленой упали ей на лицо. Она оторвала руки от клавиш и медленно подняла их к лицу.

– Все истории правдивы. – Теперь ее тихий голос звучал как стон. – Правдивы.

Она протянула мне руки. Я в ужасе закричал. Я едва не захлебнулся криком.

Это были не руки – обрубки. У нее не было кистей.

Я не помню, что было потом. Когда я очнулся, рядом со мной была мама. Она обнимала меня и прижимала к себе.

– Джерри, успокойся. Все хорошо, Джерри. Все хорошо, – повторяла она.

– А? Мама?

Я задыхался. Мне не хватало воздуха. Сердце билось так сильно, что казалось, сейчас оно выскочит из груди. Ноги подкашивались.

– Мама?… Где?… Как?…

Я растерянно огляделся. В столовой горел свет. В дверях стоял папа и смотрел на меня, щурясь сквозь очки.

– Ты так орал, что весь город, наверное, перебудил, – сказал он, поправляя пояс своего халата.

Я ничего уже не понимал.

Я орал? Когда я орал? Я ничего такого не помнил.

– Но теперь все хорошо, – проговорила мама. – Теперь все хорошо.

Все хорошо?!

Мне снова представилась женщина-призрак. Вся серая. С длинными серыми волосами, которые скрывают лицо, как вуаль. Я вспомнил, как она протянула мне руки. Страшные обрубки. Без кистей и пальцев.

Я снова услышал ее тихий, призрачный голос: «Все истории правдивы».

Почему у нее не было рук? Почему?

И как она играла на пианино, если у нее нет пальцев?

Зачем ей играть на моем пианино? Зачем ей меня пугать?

У меня путались мысли. Столько вопросов… Мне хотелось кричать. Кричать долго и громко. Но я не мог. У меня не было сил.

– Мы с мамой спали. А ты напугал нас до смерти, – сказал папа. – Я в жизни не слышал таких жутких воплей.

Я не помнил, как я кричал. Не помнил, как исчезло привидение. Не помнил, как мама с палой вошли в гостиную.

Все это было так жутко… Наверное, поэтому у меня и заклинило память.

– Ты весь дрожишь. – Мама еще крепче прижала меня к себе. – Сейчас я тебе сделаю горячий шоколад. Постарайся успокоиться, Джерри.

– Я стараюсь, – выдавил я, стуча зубами.

– Наверное, ему снова приснился кошмар, – сказал папа маме.

– Ничего мне не приснилось! – закричал я.

– Ну, хорошо, хорошо, – быстро проговорил папа – он не хотел, чтобы я снова впадал в истерику.

Но было уже поздно. Я и сам не понял, как так получилось, но уже в следующую секунду я орал дурным голосом:

– Я не хочу больше играть на пианино! Не хочу! Уберите его отсюда! Уберите!

– Джерри, пожалуйста… – Мама встревожилась не на шутку.

Но я уже не мог остановиться:

– Я не хочу играть на пианино! Не хочу ходить в эту школу! Не хочу! Не хочу! Не хочу!

– Ладно, Джерри. Ладно! – Папе тоже пришлось повысить голос, чтобы перекричать мои отчаянные вопли. – Не хочешь – не надо. Никто тебя не заставляет.

– Не хочешь – не надо, – повторила за ним мама.

– Правда? – Я смотрел то на отца, то на маму, пытаясь понять, серьезно они говорят или нет.

– Если не хочешь учиться играть, то не надо. – Мама старалась говорить тихо и рассудительно. – Тем более что тебе и осталось всего одно занятие. Дальше мы пока не платили.

– Ага, – поддержал ее папа. – Когда ты в пятницу придешь в музыкальную школу, скажи доктору Визку, что ты передумал и больше не будешь заниматься.

– Но я не хочу… – начал было я.

Мама ласково закрыла мне рот ладонью:

– Нельзя просто бросить занятия – и все. Надо предупредить доктора Визка. Иначе получится очень невежливо.

– В пятницу ты ему все и скажешь, – добавил папа. – Если у тебя нет желания заниматься, никто тебя не заставляет. Правда.

Мама встревожено взглянула на меня:

– Теперь тебе легче, Джерри?

Я покосился на пианино. Теперь оно молчало и только тускло поблескивало в бледном свете торшера.

– Да, наверное, – неуверенно пробормотал я. – Наверное, легче.

***

В пятницу мама, как обычно, заехала за мной после уроков и повезла в музыкальную школу. День выдался серым и пасмурным. Небо было затянуто тучами. Казалось, что уже вечер. Хотя было еще очень рано. Мама подогнала машину к самому входу в школу. Темное старое здание показалось мне еще более мрачным, чем раньше.

Я нерешительно взялся за ручку дверцы.

– А можно я просто быстренько забегу, скажу доктору Визку, что я больше не буду ходить к нему в школу, и сразу вернусь назад?

Мама взглянула на часы на приборной панели.

– Отзанимайся хотя бы еще урок, Джерри. Последний раз. Тем более что за него все равно заплачено.

Я обреченно вздохнул:

– Тогда, может быть, вместе сходим? Ты посидишь там со мной, посмотришь… Или в машине меня подожди. Хорошо?

Мама нахмурилась.

– Джерри, мне обязательно нужно заехать в магазин. Через час я вернусь. Обещаю.

Я открыл дверь и нехотя вышел из машины.

– Тогда пока, мам.

– Если доктор Визк спросит, почему ты решил прекратить занятия, скажи ему, что уроки музыки мешают тебе заниматься в школе.

– Ладно. Жду тебя через час.

Я захлопнул дверцу. Я не сразу пошел на урок. Я еще постоял на улице, глядя вслед маминой машине. И только когда она скрылась за изгородью, я развернулся и направился к входу.

Я уже запомнил, как пройти в класс, где мы занимались с доктором Визком. В коридорах по-прежнему было пустынно. Мои шаги громко стучали по каменному полу. Я думал, что мистер Тоджл снова встретит меня в вестибюле, но его не было. Наверное, он сидел у себя в мастерской и собирал какую-нибудь очередную удивительную машину.

Как только я повернул в первый коридор, меня вновь окружила музыка. Ревущая смесь из мелодий и нот. Музыка доносилась из-за каждой двери. Там шли занятия. Проходя мимо дверей, я видел в окошках улыбающихся учителей. Они кивали головой в такт музыке, которую играли ученики, и отбивали ритм взмахом руки.

Я свернул в следующий коридор, такой же длинный и мрачный, как и предыдущий. И такой же пустынный. И тут мне в голову пришла одна странная мысль. Я вдруг сообразил, что я здесь уже третий раз и ни разу не встретил никого из учеников.

В окошках в дверях я видел учителей. Слышал, как играют их ученики. Но я никого из них не видел.

Ни разу. Ни одного.

Но у меня уже не оставалось времени поразмыслить над этой странностью. Доктор Визк ждал меня на пороге нашей классной комнаты. Увидев меня, он широко улыбнулся:

– Здравствуй, Джерри. Как поживаешь?

– Спасибо, нормально.

Я прошел следом за ним в класс.

Доктор Визк был в своих неизменных серых брюках и белой рубашке. Только сегодня на нем были еще и подтяжки. Ярко-красного цвета. Его седые кудри были взлохмачены и торчали в разные стороны, как будто он пару дней не причесывался. Он сделал мне знак садиться за пианино.

Я сел и сложил руки на коленях. Я себя чувствовал неуютно. Мне хотелось с ним объясниться еще до того, как мы начнем урок. Но я не знал, с чего начать.

– Э… доктор Визк?

Он прошел через комнату своей странной напряженной походкой на негнущихся ногах и встал рядом со мной.

– Да, мой мальчик?

Он улыбался мне очень радушно. Его румяные щеки так и сияли.

– Понимаете… я… сегодня я у вас занимаюсь в последний раз, – выдавил я. – Я решил… в общем… я больше не буду учиться музыке. Я ухожу.

Его улыбка погасла. Он схватил меня за руку.

– О нет! – Его голос звучал так глухо, что был больше похож на рычание. – Нет, ты никуда не уйдешь, Джерри.

– Что?! – удивленно воскликнул я. Мне показалось, что я его не расслышал. Он сжал мою руку. Так сильно, что мне стало больно.

– Ты никуда не уйдешь, – повторил он отчетливо. – С такими руками ты никуда не уйдешь. – Его лицо исказилось в безобразной и жуткой гримасе. – Ты просто не можешь уйти. Мне нужны эти руки, Джерри. Такие красивые руки.

– Отпустите меня! – закричал я.

Он как будто меня и не слышал. Он еще сильнее сжал мою руку и угрожающе сузил глаза.

– Такие великолепные руки, – пробормотал он себе под нос. – Просто великолепные.

– Нет!

Я отчаянно дернулся и вырвал руку. Потом вскочил и бегом бросился к двери.

– Вернись, Джерри! – сердито крикнул мне вслед доктор Визк. – Ты все равно никуда не уйдешь!

Он кинулся следом за мной. Двигался он скованно, потому что ноги у него не гнулись. Но, несмотря на это, он едва меня не догнал.

Я рывком распахнул дверь и вылетел в коридор. Мне в уши сразу ударил оглушительный рев фортепьянной музыки. Я быстро огляделся по сторонам. Коридор, как всегда, был пуст.

– Вернись, Джерри! – визжал у меня за спиной доктор Визк.

– Нет!

Я на мгновение замер на месте, пытаясь понять, куда бежать. Где выход? Вроде в той стороне… Я наклонил голову и рванул туда.

Мои ботинки громко стучали по твердому полу. Я несся вперед как ветер. Никогда в жизни я так не бегал. Двери в классные комнаты по обеим сторонам коридора слились в какое-то темное смазанное пятно.

Но, к моему удивлению и ужасу, доктор Визк не отставал.

– Вернись, Джерри! – Судя по голосу, он даже не запыхался. – Вернись! Все равно ты никуда от меня не денешься!

Я оглянулся и увидел, что он меня догоняет.

Меня охватил панический страх. Я задыхался. Ноги болели от напряжения. Сердце так колотилось, что казалось, оно сейчас разорвется.

Я свернул за угол – в очередной коридор.

Где я? Куда я бегу? Точно ли к выходу?

Я не знал. Все эти темные коридоры были совершенно одинаковыми.

Может быть, доктор Визк не шутил. Возможно, я действительно не сумею отсюда выбраться. Кровь оглушительно стучала в висках. Мне уже не хватало воздуха…

Очередной поворот.

Очередной коридор. Точно такой же, как все остальные.

Я очень надеялся встретить мистера Тоджла. Может быть, он сумеет меня спасти. Но коридоры были пустынны. Из-за закрытых дверей доносилась музыка. Но в коридорах не было никого.

Ни единой живой души.

– Вернись, Джерри! Вернись! Ты все равно от меня не сбежишь!

– Мистер Тоджл! – завопил я что есть мочи. Мне было трудно кричать. Я задыхался. – Мистер Тоджл… помогите! Пожалуйста, помогите!

Я опять свернул за угол. Немного не рассчитал и поскользнулся на гладком полу. К счастью, мне удалось устоять на ногах. Я бежал дальше. Мне было больно дышать. В груди саднило. Долго я так не выдержу, это ясно.

Впереди я увидел двойные двери. Выход?

Я не мог вспомнить.

Я с разбегу налетел на двери и толкнул их обеими руками.

– Нет! – пронзительно завопил доктор Визк у меня за спиной. – Нет, Джерри! Туда нельзя! В концертный зал заходить нельзя!

Поздно.

Я уже проскочил через двери. И оказался в громадном, ярко освещенном зале. Так как я не смог сразу затормозить, то вылетел почти на самую середину зала.

Я сделал еще пару шагов и в ужасе замер на месте.

Фортепьянная музыка обрушилась на меня оглушительным ревом, похожим на нескончаемый грохот грома.

Я на мгновение ослеп от яркого света, но потом в глазах у меня прояснилось, и я увидел…

Увидел такое…

Справа и слева тянулись ряды черных, блестящих роялей. Рядом с каждым стоял учитель. Все учителя были совершенно на одно лицо. Все они улыбались. Все они кивали головой в такт музыке.

Музыке, которую играли…

Которую играли…

Я смотрел и не верил своим глазам.

Эту музыку играли… руки.

Руки летали по клавишам.

Одни только руки.

Без людей!

Меня словно парализовало от ужаса. Я стоял и разглядывал зал. И над клавишами каждого из роялей я видел все те же жуткие руки.

Как я уже говорил, учителя все были на одно лицо. Все лысые. Все в одинаковых серых костюмах. С застывшей улыбкой, как будто приклеенной к губам. Как заведенные, они ритмично кивали головой в такт музыке.

Музыке, которую играли руки.

Руки.

Одни только руки.

Впечатление было такое, что я оказался в каком-то бредовом сне. Я никак не мог понять, что происходит. Я слышал, как доктор Визк влетел в зал следом за мной. Он с разбегу бросился на меня, вытянув руки вперед.

Мне все-таки удалось увернуться.

Доктор Визк не устоял на ногах и шлепнулся на пол. Он упал прямо на пузо и так проехал еще пару метров по натертому, скользкому полу. Его лицо побагровело от ярости.

Я наконец стряхнул с себя оцепенение.

Развернулся и бросился к выходу.

Но я недооценил доктора Визка. Я думал, он толстый и неуклюжий, но он оказался на удивление проворным. За какую-то долю секунды он вскочил на ноги и успел к двери раньше меня.

Мне пришлось остановиться.

Единственный путь к спасению был отрезан.

Доктор Визк наступал на меня.

Я попытался отскочить в сторону, но поскользнулся и упал.

Меня как будто накрыло волной оглушительной музыки. Музыка закружила меня и завертела в безумном вихре. Я поднял глаза. Руки летали над клавишами. Руки играли, играли…

Я попытался подняться.

Но поздно.

Доктор Визк с торжествующей и злорадной улыбкой уже тянул ко мне руки.

Сейчас он схватит меня, сейчас…

– Нет!

Я отчаянно дернулся, пытаясь встать на ноги.

Но доктор Визк успел схватить меня за ногу. И держал крепко.

– Ты не уйдешь от меня, Джерри, – проговорил он спокойно.

Странно, он даже не запыхался.

– Отпустите меня! Отпустите! – вопил я, пытаясь вырвать у него ногу.

Но доктор Визк обладал поразительной силой. Он словно зажал мою ногу в тисках.

– Помогите! Кто-нибудь… помогите! – орал я, пытаясь перекричать грохот музыки.

– Мне нужны твои руки, Джерри, – сказал доктор Визк. – Эти красивые руки.

– Нет! Отпустите меня! Отпустите! Вы не имеете права…

Двери неожиданно распахнулись. В зал вбежал мистер Тоджл. Он в замешательстве остановился в дверях и оглядел зал.

– Мистер Тоджл! – радостно завопил я. – Помогите мне! Он с ума сошел, доктор Визк. Помогите мне!

Мистер Тоджл удивленно вытаращился на нас.

– Не бойся, Джерри! – крикнул он мне. – Все будет в порядке.

– Помогите! Быстрее! – Я дергал ногами, пытаясь вырваться из железной хватки доктора Визка.

– Не бойся! – повторил мистер Тоджл.

– Джерри, тебе от меня не уйти! – визжал доктор Визк, пытаясь прижать меня к полу.

Мистер Тоджл сорвался с места. Я думал, он бросится мне на помощь. Но он направился к дальней стене. Там он открыл какую-то металлическую дверцу, которую я не заметил раньше. За ней оказалась какая-то штука вроде контрольного пульта.

– Не бойся! – крикнул он мне третий раз. Он нажал на какую-то кнопку на пульте.

И в ту же секунду доктор Визк отпустил мою ногу.

Я мгновенно вскочил.

Доктор Визк покачнулся и обрушился на пол бесформенной кучей. Его руки безжизненно обвисли. Глаза закрылись. Голова упала на грудь.

Он не шевелился.

Как будто умер.

До меня вдруг дошло, что он вообще не человек. Что это тоже машина. Робот.

– Ты как, Джерри? В порядке? – подлетел ко мне мистер Тоджл.

Только теперь я осознал, что меня всего трясет. Я мало что соображал. В голове оглушительно гремела музыка. Перед глазами все плыло.

Я закрыл уши руками, чтобы хотя бы чуть-чуть заглушить этот невыносимый грохот.

– Пожалуйста, сделайте так, чтобы они перестали играть! Скажите им, чтобы они перестали!

Мистер Тоджл вернулся к контрольному пульту и повернул там какой-то переключатель.

Музыка тут же стихла. Руки замерли над клавишами. Учителя прекратили кивать головой и неподвижно застыли.

– Роботы. Это все роботы, – растерянно пробормотал я.

Я все никак не мог успокоиться. Меня била дрожь.

Мистер Тоджл вернулся ко мне.

– С тобой все в порядке?

– Доктор Визк… он робот, – прошептал я. У меня дрожал голос. И не удивительно.

Я вообще весь дрожал. С головы до ног.

– Да. Он, может быть, лучшее из моих творений, – проговорил мистер Тоджл с довольной улыбкой и положил руку на неподвижное плечо доктора Визка. – Он совсем как живой, правда?

– А они… они тоже роботы? – Я обвел взглядом фигуры учителей, застывших каждый у своего рояля.

Мистер Тоджл кивнул.

– Так, примитивные аппараты, – небрежно махнул он рукой. – Далеко не такие продвинутые, как мой добрый приятель Визк.

– Вы… вы их сами придумали и сконструировали? – спросил я.

Мистер Тоджл с улыбкой кивнул:

– Сам.

Меня по-прежнему била дрожь. Было так плохо, что даже немного мутило.

– Спасибо, что вы его остановили. Наверное, что-то там у него сломалось… у доктора Визка… и он вышел из-под контроля. Мне… мне уже надо идти. Меня мама ждет. – Я сам удивился, как тихо и слабенько прозвучал мой голос.

Я развернулся и побрел к двери. Ноги были как ватные. Каждый шаг давался мне с трудом. Но я все-таки шел. Почти через силу.

– Не так быстро. – Мистер Тоджл шагнул за мной следом и положил руку мне на плечо.

– Что? – Я обернулся к нему.

– Ты сейчас никуда не пойдешь. – Если до этого мистер Тоджл улыбался, то теперь от его улыбки не осталось и следа. – Видишь ли, мне нужны твои руки.

– Что?

Он указал на один из роялей в самом дальнем углу. У рояля стоял учитель в сером костюме с застывшей улыбкой на неподвижном лице. Но над клавишами не было рук, зависших в пустоте.

– Это будет твой рояль, Джерри, – сказал мистер Тоджл.

– 3-зачем? – выдавил я, пятясь к двери. – 3-зачем вам нужны мои руки?

– Человеческие руки – слишком сложный инструмент. Его невозможно воспроизвести искусственно. Получится просто жалкая подделка.

Мистер Тоджл двинулся на меня, почесывая на ходу свою взлохмаченную черную бороду.

– Но…

Я сделал еще шаг назад.

– Я могу сделать так, чтобы руки играли красивую музыку. – Мистер Тоджл не сводил с меня глаз. – Я создал специальные компьютерные программы. Благодаря им одни руки играют гораздо лучше, чем сумел бы сыграть человек. Но я не могу сконструировать руки. Мне нужны настоящие руки. И я их беру у наших учеников.

– Но зачем вам все это?

– Чтобы играть красивую музыку. – Мистер Тоджл сделал еще один шаг по направлению ко мне. – Я обожаю красивую музыку, Джерри. А люди часто сбиваются и ошибаются. Живой человек никогда не сыграет по-настоящему совершенную музыку.

Он сделал еще один шаг вперед.

Он буквально впился в меня взглядом:

– Ты понимаешь, правда?

– Нет! – завопил я. – Нет, я не понимаю. И вы не получите мои руки. Не получите! Вот!

Я чувствовал, что мне надо бежать. Но ноги подкашивались и дрожали. Далеко я так не убегу, это ясно. «Главное – добраться до двери, – в отчаянии думал я. – Может, мне все же удастся спастись. Может быть, мистер Тоджл меня не догонит. Может быть, мне повезет, и я найду выход на.улицу. Может быть, я успею до выхода первым».

Это был мой единственный шанс.

Я сделал глубокий вдох, развернулся и со всех ног бросился к двери.

– А-а-а-а-а-а-а! – завопил я дурным голосом, когда увидел, кто загораживает мне дорогу.

Женщина-привидение.

Та самая серая женщина, которая по ночам приходила в наш дом и играла на моем пианино.

Она возникла передо мной, словно из ниоткуда. Она была вся серая, как и раньше. Только глаза горели двумя алыми огоньками. Ее призрачное лицо было искажено от ярости. Она плыла в воздухе в полуметре от пола. Она надвигалась прямо на меня.

«Все, – сказал я себе обреченно. – Теперь мне не спастись».

Привидение отрезало мне путь вперед.

Сзади пыхтел мистер Тоджл.

Бежать было некуда.

– Я тебя предупреждала! – взвыла женщина-привидение. Ее красные глаза зажглись огнем ярости. – Я тебя предупреждала!

– Нет, пожалуйста… – выдавил я и поднял руки перед собой, словно защищаясь. Как будто это могло помочь. – Пожалуйста… отпустите меня.

И к моему удивлению, она проплыла сквозь меня.

И только тогда я понял, что ее злоба и ярость направлены не на меня, а на мистера Тоджла.

Он таращился на нее, побелев от ужаса.

Женщина-привидение подняла руки над головой.

– Восстаньте! – выкрикнула она. – Восстаньте!

Она взмахнула руками, и я увидел, как над роялями заклубился серый туман. Сначала не было ничего. Только рябь в воздухе. Но потом эта рябь сгустилась в клочья серого марева, которое постепенно сформировалось в призрачные фигуры.

Я попятился к двери, не в силах оторвать взгляд от этого зрелища, жуткого и завораживающего одновременно.

Я остался один.

У меня за спиной тянулся длинный сумрачный коридор, погруженный в жуткую тишину. Призрачную тишину.

Музыка стихла… уже навсегда.

Через пару недель моя жизнь вернулась в нормальное русло.

Папа поместил объявление в газете, и мы продали пианино. Какой-то семье, которая жила на другом конце города. В гостиной освободилось место, и родичи купили большой телевизор.

Серая женщина-призрак больше не появлялась. Быть может, она покинула наш дом вместе с пианино. Я не знаю.

Я потихонечку привыкал к новой школе. Подружился с ребятами. И стал серьезно подумывать, а не записаться ли мне в школьную бейсбольную команду.

Удар у меня так себе, но как полевой игрок я очень даже ничего.

Все говорят, что у меня замечательные руки.