Книга: Сильнее боли



Сильнее боли

Андрей Буторин

Сильнее боли

Выражаю искреннюю благодарность мурманскому психологу Марине Табейкиной за помощь в проработке психологической сюжетной линии, а также моей коллеге Юлии Сысоевой за ценные замечания и советы.

Моим сестренкам – родной и двоюродным – посвящается

Что же выходит – и пробовать нечего,

Перед туманом ничто человек?

Но от тепла, от тепла человечьего

Даже туман поднимается вверх.

В. С. Высоцкий

Предисловие

Этот роман по праву можно считать кульминацией авторского стиля Андрея. Каждая его книга, даже суровый постапокалипсис (как, например, трилогия «Север» в серии «Вселенная Метро»), наполнены романтикой и чувственностью. Не зря же в свое время он стал лауреатом премии «Серебряная стрела» в номинации «Лучшая любовная линия» (роман «За краем земли и неба»).

«Сильнее боли» – роман в первую очередь о мужчине и женщине, а уж потом об их приключениях. Даже сам фантастический элемент использован автором лишь как объяснение некоторых причин происходящих событий. Линия отношений Тараса и Галины легко вписывается и в нашу повседневную реальность – собственно, в ней все и происходит. Но Андрей – писатель-фантаст, поэтому он и поместил своих героев в (выражаясь театральным языком) предлагаемые обстоятельства с несуществующими в нашем мире деталями. Впрочем, с последним утверждением можно и поспорить…

Роман Андрея Буторина выходит в серии «детектиФ и аФантюра», в которой мы стараемся издавать книги для отдыха. Но не пустые «стрелялки и бегалки». Мы отбираем для публикации рукописи многоплановые, многослойные, хотя и не перегруженные сложной философской проблематикой.

Так и здесь. Любитель «экшена» найдет в книге динамичный сюжет с погонями и взрывами и спасением в последнюю секунду. Читатель, предпочитающий романтику, будет с замиранием сердца следить за развитием отношений героев – от ненависти и отвращения до чистого светлого чувства. Те же, кто любит интриги и загадки, вместе с героями займется поисками таинственного кукловода, предлагая, проверяя и отбрасывая версию за версией.

Так что если вы ищете книгу для приятного времяпрепровождения – этот роман для вас!


Анна Антонова

редактор издательства «Фантаверсум» 

* * *

В голове не осталось мыслей, только обрывки картинок и звуков. Сначала он увидел вращающееся небо, потом кувыркающуюся землю. Земля была далеко внизу, но стремительно приближалась. Потом он услышал вой. Страшный, ни на что не похожий вой, который не могло издавать ни одно живое существо.

Затем пришла темнота. И боль. Жуткая боль во всем теле, в каждой его клетке. И это тело больше не слушалось его, только болело, болело, болело…

Потом боль медленно, выливаясь, словно кровь из разорванных вен и артерий, покинула его. Осталась одна лишь тьма. Вой тоже исчез, когда пришла боль, а может быть, даже чуть раньше… Неважно, ведь вой – это всего лишь звук, каким бы страшным он ни казался. Боль куда сильнее звуков, а первенство всегда остается за сильным. Победителю – почет и внимание, вся добыча его; остальные – аутсайдеры, о них нужно забыть, не обращать внимания, не тратить на них силы, которых и так почти не осталось. Но и победители когда-то оказываются побежденными. Вот сдалась и боль. Однако тьма недолго упивалась победой. Она никуда не делась, но не была уже единственной на победном Олимпе. К ней добавилась музыка, а потому и сама темнота не казалась уже абсолютно темной.

Впрочем, музыка тоже могла называться таковой лишь условно. Звучали аккорды. Протяжные, долгие. И в них странным образом уживались как непередаваемый диссонанс, так и обворожительно-притягательная сила. Хотелось слушать эту музыку бесконечно, и вместе с тем она пугала настолько, что хотелось скорее умереть, потому что звуки эти обещали тоже гибель, только мучительную, долгую и ужасающую своей непонятностью.

Затем появились глаза. Тьма, аккорды какофонии смерти и глаза. Немигающие, без век и ресниц. Нечеловечески круглые. В них не было белка – лишь огромные черные отверстия зрачков. И в этих пустых отверстиях не отражалось ничего. Они казались дырами, ведущими в никуда, в которое его стало затягивать. Впрочем, он уже не ощущал себя собой, не ощущал себя человеком, не ощущал себя никем. Он растворялся в черных дырах немигающих глаз и не пытался сопротивляться. Ему стало все равно. Ему стало никак. До тех пор, пока тьма не растворила его в себе полностью. Тогда вновь появилась боль. Не такая жуткая, как вначале, а тягучая, неспешно пульсирующая, в чем-то даже приятная.

Ему стало казаться, что он живет с ней давно. Всегда. Вечно. И что сильнее боли ничего в мире не было, нет и не будет.

1

Почему так болит голова? Дикость!.. Она не помнила, чтобы у нее так болела голова. За все двадцать пять лет – ни разу так сильно. И эта внезапная боль не просто была очень сильной – она будто кусалась, словно злая собака, не пускающая чужака… куда?.. В собственные же воспоминания?.. Гале подумалось вдруг, что боль и впрямь «вела себя» словно живое, а то и разумное существо. От этого сделалось неуютно и страшно. А потом сразу – стыдно. Это же надо, до чего она додумалась: боль у нее живая! Совсем, видать, мозги переклинило. Или это уже старость подкрадывается?

Галя фыркнула и сразу сморщилась от нового приступа боли. Да что же это такое? Ведь голова просто разламывается на куски!

– Мамочка, ты чего? – подскочил и дернул за полу халата Костик. – Тебе горькое на язычок попало, да?

– Все хорошо, котеночек, – попыталась улыбнуться Галя. – У мамы головушка болит. Сейчас пройдет.

– Давай позвоним в больничку, – по-взрослому насупил бровки Костя. – Позовем тетю доктора, и она тебя вылечит.

– Ты мой хороший! – прижала к себе Галя сына и легонько потрепала мягонький, белый ежик. – Заботливый мой котенок… – Она поцеловала Костика в макушку и почувствовала, как резко отпустила голову боль. Словно разжались гигантские клещи, изощренно пытавшие ее только что.

Костя ощутил, как вздрогнула мама, и поднял на нее огромные синие глазищи. Увидел на мамином лице счастливую улыбку и тоже улыбнулся:

– Перестала болеть, да? Не надо доктора звать?

– Ты мой самый лучший доктор! – снова обняла Галя Костика. – Когда ты со мной рядом – все мои беды улетают.

– Я не доктор, – замотал головой Костя. – Мне четыре года, а во столько годов люди еще не умеют лечить. – И тут же переключился на второе Галино замечание: – А куда улетают твои беды? В жаркие страны?

– Уж лучше пусть на Северный полюс летят. Там им самое место!

– Когда вырасту, тоже поеду на Северный полюс, – сказал Костик.

– Зачем? – рассмеялась Галя. – Ловить мои беды? Там же холодно, на полюсе!

– Я тепло оденусь, – успокоил ее сын. – А твои беды уже льдинками станут. Как чупа-чупс. И потом их Умка съест. И маму угостит. А я приду – и дам ему настоящий чупа-чупс. И он догадается, что твои беды были невкусными.

– Ох, ты мой фантазер! – вновь потрепала Галя беленький ежик сына. – Но придется Умке еще тебя подождать. А сейчас, боюсь, тебе пора спать ложиться.

– Не бойся, мама! – Глазенки Костика вспыхнули радостной синью. – Я не буду ложиться!..

– Как это не будешь?.. – оторопела Галя. А потом не удержалась, засмеялась, уткнувшись в мягкую, пахнущую молоком, солнцем и счастьем Костину макушку. – Ты мой хитрющий котеночек!..

* * *

Костя заснул очень быстро, не дослушав и половины сказки, что читала ему Галя. Она осторожно положила книжку на тумбочку, пригасила свет лампы и на цыпочках вышла из спальни. Медленно, стараясь не скрипнуть петлями, закрыла дверь. Давно бы надо смазать, да все руки не доходят. И вспоминается лишь в такой момент, как сейчас вот. Ну, ничего. Зато теперь есть часа три, чтобы от души побездельничать. Почитать, например. Телевизор смотреть совершенно не хотелось, на счете за Интернет кончились деньги… Может, оно и к лучшему. Просидела бы опять до трех ночи в чате! А толку, спрашивается? От этих виртуальных знакомств – только одно расстройство. Вот почему она так легко знакомится в Сети, а наяву это – ну никак не получается? Впрочем, один раз получилось… Галя вздохнула и покосилась на дверь, за которой спал Костик. «Ну и пусть! – подумала она. – Зато у меня теперь есть мой самый лучший на свете котеночек, моя радость, мое славное солнышко! И никто нам больше не нужен, правда?»

Она подмигнула своему отражению в зеркале, висящем в прихожей. Отражение подмигнуло в ответ не очень-то жизнерадостно. Видать, имело на этот счет иное мнение.

Галя внимательно посмотрела в глаза зазеркальной упрямице. Они были такими же большими и синими, как у Костика. Только у сынишки небо, отраженное в них, не закрывали темные тучи тоски и боли.

Она критически окинула взглядом остальные детали отражения. Волосы – тоже почти Костины: такие же светлые и короткие. Ну, подлинней, конечно, чуть-чуть, не ежик. Нос аккуратный, чуть курносый. Губы – в меру пухлые. Ну что еще этим мужикам надо?! Хотя известно что.

Вздохнув, она продолжила «осмотр». Опустила взгляд на шею – осталась ею вполне довольна: высокая, тонкая, ни морщиночки, – потом на грудь. Не футбольные мячи, конечно, но и не пустое место.

И все бы хорошо, но вот фигура!.. Галя невольно поморщилась. Мало того что рост – под метр восемьдесят, так еще эти широченные плечи, почти полное отсутствие талии… И не потому что она толстая. Вовсе нет! Просто такая вот конституция по наследству досталась. И мама у нее ширококостная, и бабушка. Говорят, прабабка тоже «особой статью» отличалась.

Галя в очередной раз вздохнула, прищурилась, посмотрела в зеркало сквозь опущенные ресницы – так, что черты лица стали размытыми. Ну настоящий мужик – ни дать, ни взять! Недаром на нее старшеклассницы и молоденькие студенточки оглядываются, когда она в джинсах, куртке и без шапки разгуливает. Издалека очень даже на смазливого паренька похожа. Волосы, что ли, подлинней отрастить? Но с ними, длинными, столько мороки! А времени, особенно по утрам, и так всегда не хватает.

Она бросила на отражение еще один взгляд и собралась уже отвернуться, как вдруг увидела, что из зеркала пристально смотрит на нее страшное, смертельно худое и осунувшееся лицо почти лысого мужчины с черными мешками под глазами.

Галя вздрогнула и заморгала. Ее собственное отражение так же испуганно моргало в ответ. И стремительно бледнело.

Она опустилась на пуфик, схватилась ладонями за щеки. Что это с ней? Сначала голова чуть от боли не треснула, теперь лысые упыри мерещатся! А все из-за этой нервотрепки. Из-за бесконечного дерганья, самобичевания. Надоело быть одной, хочется счастья?

Да, хочется! Очень хочется!.. И ведь ничего особенного, сверхъестественного она не просит. Простого, обычного женского счастья. Чтобы идти домой и знать, что тебя там кто-то ждет. И не надо, чтобы этот кто-то был суперменом, сексуальным гигантом, нобелевским лауреатом или писателем-фантастом!.. Пусть он хоть простым шофером будет или даже… школьным учителем, не дай, конечно, бог. Пусть он зарабатывает мало, пусть для него Чехов «Му-му» написал, пусть он Паганини со спагетти путает. Пусть, пусть, пусть!

Галя стукнула кулаками по коленям. А вот и не пусть! На хрена, спрашивается, ей такой гоблин нужен? О чем она с ним говорить будет? Какое такое счастье она с этим тупым учителем увидит?

А какое бы она увидела счастье с тем лысым толстяком Игорем, что год назад зачастил к ним в офис? Да и не в том дело, что он лысый и толстый, – какая, собственно, разница? Зато вполне себе интеллигентный и не бедный, судя по всему, – во всяком случае, сводив ее два раза в ресторан, цены в меню с тоской не разглядывал. На вспыхнувшие чувства намекал, руку лобызал, глаза закатывал… Зато как только про Костика узнал, так вся его внезапная любовь разом и кончилась.

Так что не надо ей ни худых, ни толстых, ни лысых, ни волосатых. Лучше уж одной жить, чем сыну жизнь портить, то одного, то другого «папу» примеривая. И чтобы какой-то козлина потом ей своим «благородством» в нос тыкал: взял, дескать, с довеском, так молись теперь на меня! А свой нос при этом от Кости бы воротил… Нет-нет-нет! Уж лучше одной!..

И она ведь не одна! Разве ей с Костиком скучно? Разве не рвется сердце от счастья, когда она смотрит в эти синие глазенки, слышит его восторженный голосок?

«Что тебе еще надо, дура?!» – прошипела Галя, обращаясь к зеркалу.

* * *

Делать ничего не хотелось. Настроение испортилось окончательно. Она включила торшер и села в кресло. Рука машинально потянулась к журнальному столику, но там, кроме газеты с объявлениями, ничего не было. Галя равнодушно перевернула несколько мятых страниц и собралась уже отложить газету, как ее внимание привлекли вдруг пометки, сделанные шариковой ручкой. Галя удивленно вскинула брови, увидев, что на странице обведено пять телефонных номеров. Но еще больше она поразилась, когда прочитала название раздела, в котором размещались эти объявления: «Магия, гадание, ворожба».

Галя презрительно фыркнула и отбросила газету, которая, скользнув по гладкой столешнице, упала на пол. «Туда ей и дорога!» – подумала Галя. Это ж надо, до чего она докатилась! Чуть к гадалкам за помощью не бросилась!..

Но когда же она успела сделать эти пометки? Галя нахмурилась, потерла лоб, но в голову ничего не приходило. Пришлось вставать и поднимать газету с пола. На ней оказалась вчерашняя дата. С трудом, но Галя все же вспомнила, что стояла вчера у прилавка с газетами вечером в магазине, как раз на выходе из продовольственного отдела, где больше всего покупателей. Нет-нет, да и привлечет внимание какой-нибудь заголовок, что-нибудь да и купишь. А вот почему она решила взять именно эту газету? Неужели и впрямь из-за гадалок? Или надеялась прочитать объявление о том, что одинокий молодой принц ищет белую лошадь… то есть дебелую дуру вроде нее?

Она перевернула несколько страниц и нашла раздел «Знакомства». Нет, тут ничего помечено не было. Значит, все-таки из-за гаданий?.. Но почему же она ничего не помнит? Что-то с ее головой определенно происходит. То память теряет, то раскалывается на части.

Галя осторожно дотронулась кончиками пальцев до висков. Голова была тяжелой, но не болела. И все-таки это ненормально. Наверняка и забывчивость, и головная боль – звенья одной цепочки. Если такое станет повторяться – надо будет обратиться к врачу. Не хватало еще умом тронуться! Как тогда Костик без нее? Бабушка с дедушкой, конечно, его не оставят, они и так помогают – что бы она без них и делала с ее секретарской зарплатой!.. Но мама – это же совсем другое! У каждого ребенка обязательно должна быть мама, и желательно – здоровая. А вот без папы мы уж как-нибудь проживем.

Она снова вздохнула и аккуратно положила газету на столик. Соблазн прочитать объявления о знакомствах она преодолела без особого труда. Ей почему-то казалось, что нормальный человек туда писать не будет.

Галя откинулась на мягкую спинку и закрыла глаза. Вновь попыталась восстановить события вчерашнего вечера. Ну да, в магазин она заходила. Забрала Костю из садика и зашла. Купила хлеба, макарон, яблок. Костик свой любимый чупа-чупс выпросил… А вот что купила эту злосчастную газету, не помнит! Как подошла к прилавку, помнит, а больше ничего. И уж тем более осталось за кадром, как она что-то в этой газете подчеркивала. Нет, с памятью определенно нелады! Хреново. Даже очень.

А сегодняшний-то день она хоть помнит?.. Отвела Костика в сад, поехала на работу. Две маршрутки пришлось пропустить, мест не хватило. Едва не опоздала. Ну, саму работу вспоминать смысла нет, там каждый день одно и то же с девяти до пяти.

А вот и нет! Галя внезапно открыла глаза и напряглась, оторвавшись от мягкой спинки. Нет! Сегодня не до пяти!.. Сегодня она у Зои Сергеевны на час раньше отпросилась. Зачем?.. Тьфу ты, да как же зачем? Она ж по магазинам решила пробежаться!

По каким еще магазинам?.. Галя нахмурилась и сцепила пальцы. Дикость! Какие магазины? До получки еще десять дней, а денег – не кот даже, а мышонок дохлый наплакал!.. Что это взбрело вдруг в ее больную голову?

Она встала и пошла на кухню. Налила холодной заварки, выпила залпом, словно водку. Пить одну заварку, даже без сахара, она привыкла, еще учась на журфаке. Это ее хорошо взбадривало, мозги здорово проясняло. Папа смеялся над ней, «чифирщицей» называл. А вот Романа эта ее привычка бесила. Особенно когда она прямо из чайного носика заварку дула. Университет пришлось бросить, когда родился Костик, почти сразу после этого их оставил Роман. А вот привычку пить заварку она сохранила. Вот и сейчас мысли стали яснее, вытянулись в струнку, будто солдаты на плацу.

Ну так и что там с магазинами этими? Не помнила Галя что-то никаких магазинов. То есть вроде бы и помнила, но неконкретно как-то, расплывчато и туманно. Куда она заходила, что смотрела? Одежду, обувь? Может быть, книги? Нет, в книжный она, когда денег мало, идти боится. Хоть один томик да купит, а чаще всего на этом не остановится. Нет, в книжный она заходить не могла. И его бы она обязательно запомнила. А вот одежда… Да, вроде припоминаются какие-то шубы, куртки… Но ведь не собиралась она покупать шубу? Тем более, в конце мая. Дикость! Но то, что она где-то два с лишним часа болталась, – это точно. Костю предпоследним из садика забрала. Он на нее чуть-чуть обиделся даже. Сказал, что если бы остался в группе один, стал бы горько плакать и устроил бы в детском саду наводнение. А воспитательница плавать не умеет, поэтому пришлось бы строить из столов плот и спасать ее.



Галя, вспомнив фантазии сына, улыбнулась. Раздражение и тревога сразу куда-то спрятались. Галя знала, что никуда они на самом-то деле не исчезли – сидят в закоулках подсознания и ждут лишь удобного момента, чтобы снова выпрыгнуть, как чертики из коробочки. Но покуда их не видно и не слышно, надо бы воспользоваться случаем и поскорее лечь спать.

2

Не успел Тарас переступить порог квартиры, как из приоткрытой двери маминой комнаты раздалось недовольное ворчание:

– Расик, это ты? Где ты ходишь так долго? Уже восемь часов! Когда ты собираешься проверять тетради? Снова ночью?..

– Мама, угомонись, – улыбнулся Тарас, вешая на плечики плащ. – Сегодня тетрадей мало, только восьмые классы. А их у меня всего два, ты же знаешь.

– Твои восьмиклассники – самые трудные. – Худенькая мамина фигурка показалась в дверях. Мама сурово глянула на сына из-под очков, сложила на груди руки. – У них переходный возраст. На уме только баловство, танцы и девочки.

– Ох, если бы, мама! – вздохнул Тарас, снимая туфли. Одну на полку поставил, а вторую повертел в руках. Каблук стоптан, носок сбит, поцарапан. Надо бы новые купить, но к новой обуви так трудно привыкать. Вторая туфля последовала за первой. – К сожалению, у современных подростков на уме не только это.

– Ты имеешь в виду наркотики? – нахмурилась мама.

– Ну, до этого – тьфу-тьфу-тьфу! – у моих восьмиклашек еще не дошло. – Тарас подошел к маме и чмокнул ее в щеку. – А вот пивком с сигаретами кое-кто уже балуется.

– Между прочим, ты этим тоже грешишь.

– Ну, мне все-таки тридцать, а не четырнадцать.

– Это почти одно и то же, поверь мне. Вот когда тебе стукнет шестьдесят, ты это поймешь.

– Мама, откуда тебе это знать? – улыбнулся Тарас. – Тебе еще только пятьдесят шесть.

– Напоминать даме о возрасте – неприлично! – фыркнула мама.

– Укорять взрослого сына за приход домой в восемь вечера – тоже не очень-то красиво, – подмигнул Тарас и поправил очки. – А вдруг у меня свидание?

– Не смеши меня, – махнула рукой мама. – Мне этого не дождаться. В лучшем случае тебя женит на себе какая-нибудь престарелая училка с тремя детьми. А я собственных внуков хочу понянчить, Расик! Ты слышишь меня? Собственных!

– Мама, не заводись, – поморщился Тарас. – Ну сколько можно об одном и том же? Покорми меня лучше. Пожалуйста.

– Чего ж тебя на свидании твоем не покормили? – обиженно буркнула мама. – Как шляться допоздна невесть где – так он взрослый, а как есть захотел – «мама, покорми!». – Но все же пошла на кухню и загремела посудой. Крикнула: – Кстати, ты пропустил прием своего «гоголя-моголя»! Ты просил напоминать тебе в семь часов.

– Ничего, мама, это не критично, – откликнулся Тарас. – Выпью сейчас.

«Гоголем-моголем» мама называла протеиновый коктейль, который четырежды в день пил Тарас. Он пытался заниматься чем-то вроде бодибилдинга. Правда, дома, без необходимого оборудования, лишь с двумя парами гантелей, пытаясь приспособить их к тем упражнениям, что удалось найти в Интернете. Занимался Тарас уже четыре месяца, но результата что-то пока не просматривалось: как был он худым и нескладным очкариком, таким и остался. Но недавно он вычитал, что для роста мышечной массы одних упражнений мало. Во-первых, надо питаться правильно, употреблять побольше белка. Но с одной лишь пищей нужного количества белка все равно не получить – надо принимать специальные белковые смеси. И вот пару недель назад Тарас купил трехкилограммовую коробку с протеиновым порошком и теперь разводил в большой кружке дневную норму – в строгом соответствии нужного количества граммов на единицу веса – и пил четыре раза в сутки. Рекомендовалось от трех до пяти, и он решил, что четыре будет в самый раз.

* * *

– И все-таки где ты шлялся? – вспомнила мама, когда Тарас уже сидел за столом и уминал котлеты. Увидев, как сын чуть не подавился, она поспешила уточнить: – Ты можешь, конечно, не говорить, хотя я сильно удивлюсь, что у тебя могут быть от меня секреты… В конце концов, Расик, мне просто интересно!..

Тарас откашлялся, посмотрел на поджавшую губы маму и, протянув через стол руку, погладил ее ладонь.

– Мама, перестань! Какие у меня секреты? Тем более – от тебя.

– Вот именно, – встрепенулась мама, и глаза ее засветились откровенным любопытством. – Так где же ты был?

– Где я был?.. – переспросил Тарас и, внезапно замолчав, нахмурил лоб.

– Да-да, именно, где ты был? – фыркнула мама. – И что за дурацкая привычка переспрашивать? Ведь ты прекрасно слышал мой вопрос и в первый раз!

Но Тарас ответил не сразу. Не переставая хмуриться, он покачал головой, словно удивляясь собственным мыслям, и неуверенно произнес:

– Я не знаю, где я был…

– То есть как это? – вперила в него суровый взгляд мама.

– Вот… так… – развел руками Тарас. – Не помню – и все… Хотя, нет, погоди… Я гулял. Ну да, я просто гулял.

– Четыре часа?!

– Почему?.. – растерялся Тарас. – Ах, да… То есть нет. Нет-нет, не четыре! На педсовете до пяти просидел.

– Ну хорошо, три часа. Ты хочешь сказать, что просто так гулял три часа?

– Получается, да, – пожал плечами Тарас. – Раз я пришел в восемь. Хоть я и не учитель математики, но…

– Не надо острить, – поднялась из-за стола мама, – у тебя это плохо получается. И в следующий раз придумай что-нибудь более правдоподобнее. Но запомни: никаких чужих детей! – Окинув сына взглядом, полным укора, она вышла из кухни.

Тарас же, казалось, этого не заметил. Вращая в пальцах вилку с нанизанным на нее куском котлеты, он опять свел брови и глубоко задумался.

Что-то тут не так. Ответив маме, что просто гулял, он не обманул ее. Ведь и на самом деле он… ну да, просто бродил по городу… Но почему, зачем, где он конкретно ходил – этого Тарас не мог вспомнить, как ни пытался. А может, он ездил к дяде Саше Хрумову за город? Да нет же, в пять и даже в шесть еще слишком светло, чтобы смотреть на звезды. Но где же тогда он был?.. Нет, не вспомнить. Словно наваждение нашло. Ладно бы еще и впрямь влюбился – тогда понятна рассеянность, – так ведь нет! Ничего подобного с ним не происходило. Да и вряд ли уже, наверное, произойдет. Тогда что? Может быть, что-то со здоровьем? Переутомился? Нехватка витаминов?.. Весной это обычное дело… Хотя разве от нехватки витаминов нарушается память, теряется способность контролировать себя? Кто его знает, может, и да. Хорошо хоть каникулы скоро, можно будет отдохнуть. О поездке к морю с его зарплатой нечего и мечтать, но хотя бы в деревню выбраться!.. Правда, мама отцовскую родню не жалует и после развода ни разу в деревне не была, но это, если честно, даже к лучшему. От мамы ему тоже хотелось отдохнуть. Да и ей от него, наверное, тоже.

Переключившись на мысли о летнем отдыхе, Тарас немного успокоился. Ему показалось, вот-вот – и память вернется к нему. Дожевав остывшую котлету, он налил большую кружку чая, разломил в ладони сушку и поднес было ко рту, но тут его голову пронзило такой острой болью, что пальцы непроизвольно разжались, метнувшись к вискам, и кусочки сушки разлетелись по полу.

Видимо, он вскрикнул, потому что в кухню тотчас ворвалась мама.

– Что? Расик, что?! – заметалась она возле Тараса. – Что с тобой? Почему ты держишься за голову?

– Потому что она болит… – сквозь зубы процедил Тарас, аккуратно присаживаясь на табуретку.

– Что, так сильно? – всплеснула мама руками, увидев, как очередная гримаса исказила лицо сына.

Тарас не нашел в себе сил ответить и лишь едва заметно кивнул. Мама перестала бесцельно метаться и бросилась к шкафчику с аптечкой.

– Что?.. Что тебе лучше дать? – запричитала она, перебирая лекарства. – Цитрамон? Аскофен? Нет, лучше все-таки анальгин – он сильнее… На, держи.

Тарас не глядя протянул руку, которая дрожала так, что он чуть не выронил таблетку. Мама подала стакан. Стуча о стекло зубами, расплескав часть воды на рубашку и на пол, Тарас запил лекарство и обессиленно ткнулся лбом в локоть, лежавший на столе.

– Иди в комнату, ляг на диван, – погладила голову сына мама. – А я пока «скорую» вызову.

– Погоди, не надо… – промычал Тарас. – Сейчас…

– Тут нечего годить! – первый испуг у мамы прошел, и она вновь попыталась взять бразды правления в руки. – «Скорую» нужно вызвать немедленно! У тебя может быть инсульт! Подумай только: стать инвалидом в тридцать лет!..

– Мама, угомонись, – с трудом приподнял голову Тарас. – Какой инсульт? Мне уже лучше. – Чтобы подтвердить эти слова, он, держась за стол, поднялся и побрел в комнату, к дивану. Рухнув на него, облегченно выдохнул и сказал: – Я просто сильно устал. Сейчас полежу, и все пройдет. Не вздумай вызывать «скорую»!

– Смотри, – поджала губы мама. – Тебе жить. – И добавила более дружелюбно: – Давай я тебе хоть давление померяю!

Против этого Тарас возражать не стал. Сердить маму по пустякам – себе дороже. А та уже прилаживала манжету на липучке к руке сына.

– Странно, – сказала мама, глядя на показания прибора. – Сто двадцать пять на восемьдесят… – Голос ее будто выражал сожаление. Впрочем, она тут же прокомментировала: – И все же верхнее давление мне не очень нравится. На твоем месте я бы все-таки показалась врачу. Не хочешь, чтобы я вызывала «скорую», – зайди завтра после работы в поликлинику.

– Хорошо, – сказал Тарас и почувствовал вдруг, что голова прошла. Внезапно, разом. Будто там, внутри кто-то щелкнул выключателем, обесточив боль. И, словно только этого и дожидаясь, зазвонил телефон. Мама метнулась к нему, схватила трубку, послушала и раздраженно ответила:

– Валера, он приболел, позвони позже…

Но Тарас уже вскочил с дивана и потянул трубку из маминых рук:

– Мама, отдай, я в порядке!..

Валерку единственного Тарас мог назвать другом. Возможно, это было и не совсем так, но Тарасу очень этого хотелось. Он тяжело сходился с людьми, считал себя из-за этого ущербным, переживал, но изменить ничего не мог. И вот пришедший в школу в начале учебного года новый физик, Валерка Самсонов, неожиданно сблизился с ним, и Тарас очень дорожил этими отношениями.

– Валер, Валер!.. – закричал он в трубку. – Погоди, это я!..

Валера, к счастью, еще не отключился.

– Ага, – сказал он. – Вечер добрый. Когда ты заболеть-то успел? Вроде днем нормальный был…

– Да все в порядке, это мама паникует… – Тарас замахал свободной рукой на маму, которая продолжала стоять рядом, внимательно прислушиваясь к разговору. Та фыркнула и вышла из комнаты, хотя – Тарас не сомневался – осталась возле двери.

– Ну, неспроста же, наверное, – усмехнулся Валера. – Повод-то был?

– Голова разболелась, – признался Тарас, – но уже прошла.

– Беречь себя надо. Гулять больше. Пиво с друзьями чаще пить. Как, кстати, насчет этой субботы? Можно бы было выехать на природу. Или у меня…

– Лучше у тебя! – поспешил ответить Тарас. Не любил он пикников на природе, неуютно себя чувствовал без удобств. И потом, вдвоем они все равно не поедут, Валерка еще кого-нибудь пригласит… И, скорее всего, девушек. И в очередной раз попытается Тараса сосватать. А подобное «сватовство» для Тараса – нож по сердцу! Это, считай, день пропал. Только настроение себе портить. Конечно, Валера и домой мог пригласить девушек, но это совсем другое. Не понравится Тарасу – он просто возьмет и уйдет. А из леса пешком не убежишь.

– Ну смотри, – легко согласился Валера. – У меня так у меня. А теперь расскажи, как сходил-то?

– Куда сходил? – переспросил Тарас, продолжая думать о предстоящей вечеринке.

– Как куда? К знахарю этому, экстрасенсу. Ну, адрес я тебе сегодня дал… Ты что, не ходил? А ведь обещал!..

– Валера, ты о чем? – удивился Тарас. – Ты что-то путаешь… Тоже, видать, переутомился. Нет, нам точно надо пива попить, расслабиться…

– Ты мне зубы не заговаривай, – неожиданно обиделся Валера. – Я тебе как другу помощь предложил, через надежных людей нашел не шарлатана, а настоящего специалиста!.. А ты!.. И ведь, главное, пообещал… Не ожидал я от тебя такого.

Валера, не прощаясь, отключился. Тарас покрутил в руках трубку, разглядывая ее, словно непонятную диковину, положил на место, и тотчас голова его взорвалась новым приступом боли.

3

Сон не принес Гале желанного облегчения. Напротив, она проснулась опустошенной, разбитой и подавленной. Словно ее тревоги и страхи, пока бездействовало сознание, резвились вовсю и, подпитываясь энергетикой близкой им по духу ночи, росли, росли и росли. И набухли к утру упругими, скользкими хвостами, облепили холодными щупальцами грудь, затрудняя дыхание; опутали вязкой паутиной сердце, мешая тому гнать теплую кровь по артериям и венам. Последнее ощущение было тем более сильным, что Галя чувствовала, как замерзли руки и ноги. Коснувшись правой ступней левой голени, она зашипела сквозь зубы – компресс изо льда привел бы к такому же результату.

Поскорее выпрыгнув из постели, Галя шмыгнула в ванную. Плотно закрыв дверь – пусть Костик поспит хоть пять лишних минуточек, – она выкрутила кран с горячей водой до упора, еле дождалась, пока вода нагреется, и сунула дрожащие ладони в блаженное тепло. Вода становилась все горячей и горячей, а томная сладость растекалась при этом все выше и выше по рукам, будто и впрямь таял лед, сковавший ночью кровь в жилах.

Гале очень хотелось набрать полную ванну горячей воды и залезть в нее, окунуться с головой, чтобы растопить ночной лед полностью, сбросить с себя мерзкие наросты подавленности и необъяснимого страха, но это желание удалось погасить, прикрутив заодно кран с красной нашлепкой и добавив немного холодной воды, а то руки уже впору было обсасывать вместо раковых шеек.

Наскоро умывшись, Галя включила на кухне чайник и пошла будить Костю.

* * *

По дороге в садик Костик был непривычно серьезным, словно мамино настроение передалось и ему. Лишь после того как Галя, переодев его возле шкафчика с нарисованным на дверце солнышком, чмокнула сынишку в завиток на макушке, он поднял на нее глаза, растворив на мгновение в небесной синеве все тревоги и страхи, и спросил:

– Ведь скоро же лето, да, мам?

– Да, скоро, – кивнула Галя, – совсем скоро.

– Мы поедем летом туда, где речка и лес?

Гале показалось, что солнышко на дверце шкафчика подпрыгнуло к зениту и вцепилось горячими лучами ей в голову. Стало невыносимо больно. Наверное, она застонала, потому что Костя сжал ее пальцы теплыми ладошками и дрогнувшим голосочком прошептал:

– Мамочка, тебе опять больно, да?..

– Ничего, котеночек, – выдавила Галя, стараясь не закричать во весь голос, – уже лучше.

И стало правда лучше. Солнышко вновь закатилось на положенное место, а вместе с ним закатилась и боль. Но не исчезла совсем, затаилась, спряталась. Галя боялась подумать о чем-либо, чтобы шевелением нечаянной мысли не потревожить боль, не дать ей снова выпрыгнуть, вцепиться шипастыми лапами в мозг… Но ведь мозг не чувствует боли! Почему же он так болит?

Гале действительно казалось, что боль раздирала именно мозг и зарождалась тоже в его глубинах. Ведь это мысли – да, именно мысли – нажимали ту самую кнопочку, что отпускала пружину с закрепленным на той чертиком по имени боль. И на сей раз Галя поняла, какие именно мысли. Вопрос Кости о лете, о речке и лесе заставил ее на мгновение вспомнить о сегодняшнем сне. Туманном и зыбком, уже полустертом из памяти. Остались обрывки, но в этих неясных, нерезких картинках можно было разглядеть домик на берегу речки, за которой начинался лес.

Невольно вызвав из памяти этот домик снова, Галя зажмурилась, ожидая нового взрыва боли. Но голова лишь тупо ныла, что по сравнению с недавним приступом казалось просто блаженством. Зато Галя вдруг отчетливо поняла, что знает, где находится этот домик, хоть и не смогла вспомнить, когда она его видела наяву. Да и какая разница – когда? Главное, что этот дом, точнее – дача, как нельзя лучше подходила для ее с Костиком летнего отдыха. И Галя, направляясь уже к автобусной остановке, чтобы отправиться на работу, чуть было не свернула к вокзалу, чтобы сесть в электричку и поехать туда, где ждал ее домик из сна.

Она остановилась и раздраженно топнула. Знала, что надо спешить, но почему-то работа казалась ей сейчас вовсе не важной, даже ненужной, чуть ли не помехой по-настоящему значимому делу. Домик из серых шлакоблоков с шиферной крышей – вот что было единственно нужным, важным и правильным. Она должна, она просто обязана увидеть его сегодня, зайти внутрь. Впрочем, Галя знала и то, что может не торопиться. Не обязательно отправляться на заветную дачу прямо сейчас. А вот вечером, после работы – да, да, да! Бежать, мчаться, лететь!..

На работе она была непривычно рассеянной. Невпопад отвечала посетителям, дважды перевела звонок не тем, кому требовалось. Наконец, вместо затребованного кофе принесла начальнице чай.

– Галчонок, что с тобой сегодня? – Зоя Сергеевна приподняла и снова поставила на блюдечко чашку. – Заболела? Или… влюбилась? – Шутить начальница не умела, сама знала об этом, поэтому тут же, не дав Гале ответить, сказала: – На тебе лица нет, иди, может, домой? Сегодня ничего важного не будет.



– Но ведь еще рано! – почти выкрикнула Галя.

– Ну и что? Я тебя отпускаю.

– Да нет же… – Галя хотела сказать, что еще рано ехать на дачу, она ведь знает, что время еще не пришло, но вовремя спохватилась, поняла, что говорит совсем не то, что нужно. Разозлившись на себя за очередной «срыв с катушек», она почти с мазохистским наслаждением продолжила: – Я доработаю, Зоя Сергеевна, спасибо. Со мной все в порядке. Так, голова немножко… Пройдет.

Галя подхватила чашку с «неправильным» чаем и поспешила в приемную, где включила кофеварку и через пять минут подала начальнице то, что требовалось.

– Извините, Зоя Сергеевна, – сказала она, продолжая злиться на себя.

– Ничего-ничего, – рассеянно ответила начальница, уставившись в монитор. И вновь попыталась пошутить: – Весна же, я понимаю.

«Весна, весна, весна… – продолжало крутиться в голове, когда Галя вернулась в приемную и откинулась в кресле, прижав к вискам холодные ладони. – Весной наступают обострения у психов. Может, я и впрямь сошла с ума?»

Развить тему помешал телефонный звонок. Галя привычно посмотрела на маленький дисплейчик. Номер не определился. Такое случалось, если звонили с номеров, подключенных к старым АТС.

– Слушаю, – нейтрально-приветливо ответила Галя, отчеканив название конторы.

– Пыльева Галина? – Глухой бас с другого конца провода волной прокатился по Галиному телу сверху вниз, оттолкнулся от пола и вернулся к голове, пнув притаившуюся боль. Та не замедлила огрызнуться легким укусом.

– Да… – попыталась ответить Галя. Судорожно сглотнув, повторила: – Д-да. – И сама удивилась, услышав свой голос, затравленный, съежившийся, блеющий и неприятно заискивающий. Недавняя злость выпрыгнула изнутри и будто вырвала трубку из рук: – Да, я вас слушаю. С кем я говорю?

– Что ты делаешь сегодня вечером? – пробасили из трубки, проигнорировав Галин вопрос.

– Еду на… – непроизвольно начала Галя, но злость вновь перехватила инициативу: – Кто вы такой? Что вам надо?!

Голос, безликий, низкий, глухой, вновь прокатился вибрирующей волной до самых пяток:

– Ты никому не сказала?

– Что? Что я не сказала?! – прокричала Галя, но в трубке уже пищали гудки. А в голове еще слышалось затихающим эхом: «Ты никому не сказала?» И явственно вдруг почему-то вспомнилось вчерашнее отражение в зеркале.

Чтобы немного успокоиться, остановить нарастающую панику, Галя схватила со стола портрет улыбающегося Костика, прижала к груди, затем поднесла к губам и стала целовать, целовать, целовать… Она то ли просила у сына защиты, то ли, напротив, клялась защитить его от всех напастей и невзгод. То, что они где-то рядом, она уже чувствовала.

* * *

Галя мчалась на вокзал, забыв обо всем на свете. Даже о Костике вспомнила, лишь отойдя от кассы с билетом в руке. «Дикость, дикость! Я точно сошла с ума», – мысленно простонала Галя и схватила мобильник:

– Мама! Забери, пожалуйста, Костю из садика. Пусть он у вас побудет до вечера. Мне надо, очень-очень надо!.. Правда. Ну, мама, я потом расскажу. Приду вечером и все расскажу… Наверное, поздно. Мамуля, потом, хорошо? Я опаздываю. Целую. Пока!

Она и правда опаздывала. Электричка отправлялась через три минуты, а надо еще найти нужную платформу. На пригородных поездах Галя не ездила с прошлого лета, а там, куда собиралась сейчас, не была и вовсе ни разу. Стоп!.. Как не была? Откуда же она знает про эту дачу, почему ее так отчетливо помнит? Серые шлакоблоки, крыша, покрытая шифером, густой малинник вдоль дощатого забора… И билет! Она же купила сейчас билет. Не задумываясь, сказала кассирше название станции. Но… какое?!

Галя посмотрела на билет. Но там значился лишь номер зоны. «Куда же я еду?!» – запаниковала Галя, а ноги уже вынесли ее на платформу и побежали будто бы сами, без ведома недоумевающей хозяйки, к зеленой гусенице электрички, предупреждающей невнятным бормотанием о том, что «двери закрываются».

Но едва Галя опустилась на жесткую скамью вагона, как мгновенно улетучились и недоумение, и паника. Осталось искреннее убеждение: она все делает правильно. Она поступает именно так, как надо. Просто «надо», безо всяких «зачем» и «почему». Надо. Необходимо! И точка.

Дальше все было точно во сне. Галя осознавала себя, но действовала словно лунатик. Впрочем, как и во сне, все казалось логичным и правильным. И то, что услышав название незнакомой станции, она поднялась со скамьи и направилась к выходу, и то, что шла по неширокой тропинке меж освещенных вечерними солнечными лучами, почти красных стволов сосен, и то, что, выйдя наконец у небольшого дачного поселка, уверенно направилась к извилистой речке, на берегу которой стоял тот самый домик из серых шлакоблоков.

Лишь возле калитки она остановилась и впервые с момента, как вышла из поезда, вполне осознанно спохватилась: «А ключи? Как же я зайду в дом?» В том, что туда надо обязательно зайти, Галя не сомневалась. И в том, что ей никто не откроет, если она постучится, тоже. Будто знала об этом. Или действительно знала?

* * *

Калитка оказалась открытой. И Галя вновь восприняла это как нечто само собой разумеющееся, как и положено по законам сновидений. Прошла по дорожке, мощенной плитками, к дому, потянула ручку незапертой двери.

Внутри все было так, как и в большинстве подобных строений, где живут лишь наездами. Да и «живут» – громко сказано. Так, выбираются на выходные покопаться на огороде, поесть шашлыков, сходить в лес, на рыбалку. Впрочем, иногда и живут тоже: пару-тройку недель летнего отпуска, если не хочется или не на что ехать в более жаркие края. Короче говоря, типичный дачный домик – не сарай, но и не хоромы. В тесной прихожей на дешевых крючках вдоль стены – неказистая одежда, под ней – две пары резиновых сапог, кроссовки со смятыми задниками; посаженные друг на друга донышками вверх ведра в дальнем углу, там же, за ними, черенки лопат и чего еще там – мотыг, грабель? Три двери: две узкие, из покрытого прозрачным лаком дерева – туалет, подсобка? – и более солидная, обитая черным кожзаменителем, ведущая, скорее всего, в жилое помещение. Еще неширокая лестница наверх – к белой двери на чердак. Почему-то Галя выбрала именно ее – и зашагала по скрипучим дощатым ступеням.

Белая крашеная дверь неожиданно оказалась запертой. Но Галя, словно делала это не раз прежде, просунула пальцы в щель между стеной и дверной коробкой и вытянула за веревочку ключ. Легко повернула его в замке и толкнула белую дверь. За ней был мрак.

4

Если бы Тараса спросили, любит ли он свою работу, то он бы сказал… А что бы он сказал? Если бы вопрос задавался проформы ради, так, почти риторически, то он бы, конечно, ответил утвердительно. И, собственно, не сильно покривил бы душой. А вот если пришлось бы отвечать совсем искренне и если спрашивали бы действительно с интересом, да еще тот, перед кем можно выговориться начистоту…

Пожалуй, он бы все равно сказал, что любит эту работу. Какой бы тяжелой и неблагодарной она ни была. Но об этом уже и говорить неинтересно, подобные банальности всем давно оскомину набили. А вот тем не менее!.. Хоть и пошел Тарас в педагогический не по велению «души и сердца», а потому что этот вуз и находился ближе всего, и поступить в него проще. Не любил Тарас по молодости лишних трудностей, они его пугали. Да и сейчас, зачем перед собой-то лукавить, пугают. Но как раз с институтом все сложилось как нельзя лучше. Если перефразировать поговорку, «корм» оказался «в коня». Тарасу выбранная наобум профессия понравилась. И нравилась до сих пор. А вот насчет какой-то особенной к ней любви – тут сложнее.

Он бы, наверное, на самом деле любил учительствовать, если бы приходилось работать с пяти-шестиклашками. Озорные, наивные, любознательные, в свои одиннадцать-двенадцать лет дети оставались по сути детьми, но с ними можно было уже общаться почти по-взрослому. И они сами тянулись к такому общению – раскрыв рты, слушали учителя, живо включались в дискуссию, задавали вопросы, впитывали новое, как воду губка.

С десяти– и одиннадцатиклассниками Тарас тоже общался с удовольствием. Эти мелковозрастные «дяденьки» и «тетеньки» тянулись к знаниям хотя бы из-за приближавшегося ЕГЭ. Правда, с теми, кого это не волновало, работать становилось попросту бесполезно – побившись пару лет лбом о стену, Тарас понял это и благоразумно отступился, заключив с подобным контингентом неофициальный и даже негласный – почти на уровне подсознания – договор: я не трогаю вас, вы не мешаете мне работать с остальными.

А вот с теми, кто учился в седьмом-девятом классах!.. С ними сложнее всего. Переходный возраст ломал подростков, словно ураган ветки. Вчерашние любознательные мордашки превращались в ехидно-злобные лисьи мордочки, щерились оскалами волчат; недавние мальчики и девочки становились то равнодушными ко всему медвежатами-ленивцами, то расфуфыренными павианами. Почти каждый хотел показать, что он уже не ребенок, что он самый крутой, а хорошая учеба и примерное поведение показателями «крутизны» не являлись. Тарасу и впрямь порой казалось, что ученики из этой возрастной категории больше похожи на зверят – коварных, озлобленных, хитрых, а поскольку дрессуру в пединституте не преподавали, он был к подобной работе не готов. Но мнения Тараса никто не спрашивал, да он и сам прекрасно понимал, что выбирать учеников не приходится, поэтому убедил себя считать выпадающие на «нелюбимые» классы часы издержками профессии. К тому же он справедливо отмечал, что и тут, на некомфортном в целом фоне, встречались ребята, которых учить вполне даже можно, порою и с удовольствием. В любом случае, это его работа, и относиться к ней следовало независимо от того, в каком классе доводилось вести урок. С таким же настроем он вошел в класс и на сей раз.

* * *

– Ну, друзья мои, – обратился Тарас к девятому «А», – кто же мне расскажет про деловую речь?

Класс зашевелился, заерзал, нестройно и недовольно загудел, словно учитель влез указкой в улей и пошевелил ею там.

– Ну-ну, – улыбнулся Тарас. – Разве это сложная тема? Смелее, смелее!.. Вот ты, Мальцев, назови, какие деловые документы ты знаешь?

Гарик Мальцев, худощавый веснушчатый парень, нехотя вылез из-за парты и печально посмотрел на учителя.

– Этот… как его?.. – забубнил он, косясь на Мишу Позднякова, соседа по парте, в ожидании подсказки. Но Миша отвернулся к окну, делая вид, что любуется весенней травкой и проклюнувшимися листочками на деревьях. А может быть, и впрямь любовался. Весна ведь и для девятиклассников – весна.

– Давай, Георгий, не тяни, – поторопил Тарас парня.

– Так это… – вскинул лохматую голову Гарик. – Приговор.

Класс неуверенно захихикал. Слово-то серьезное, звучало солидно. Хоть и не упоминалось про него вроде бы в учебнике.

Тарас выставил ладонь, призывая учеников к тишине. По его лицу было непонятно, верно ли ответил Гарик. А тот, похоже, выдохся и начал бросать просящие взгляды на одноклассников. Но слишком уж тихо стало вдруг в классе – любой шепот учитель сразу бы услышал. Ребята понимали это и молчали, кто виновато, а кто и злорадно поглядывая на товарища.

Тарас подождал еще немного и спросил:

– И все, Мальцев? Это все деловые документы, что ты знаешь?

– Практически да, – сказал Гарик и захлопал длинными ресницами.

– Ну, тогда это тебе приговор, извини уж, – вздохнул Тарас и нацелился ручкой в журнал.

– «Два», что ли?.. – буркнул Георгий.

– Практически да, – не удержался от подколки Тарас. И обвел взглядом класс: – Так кто все-таки назовет мне деловые документы?

Нерешительно потянула ладошку симпатичная рыжеволосая девчушка, Аня Бурыкина.

– Слушаю тебя, Аня, – ободряюще кивнул Тарас. Девушка поднялась.

– Заявление, расписка, доверенность, договор…

Продолжить ученице не дали – приоткрылась дверь, и раздался громкий шепот:

– Тарас Артемович, вас к телефону!..

Тарас досадливо поморщился: это, конечно же, мама, больше некому. Он ведь просил ее не звонить во время занятий! Да и вообще – что за срочные дела могут у нее вдруг появиться? Хотя… Тарас невольно поежился, вспомнив, что мама, хоть еще и не старуха, все же немолода. Мало ли что могло случиться?

– Посидите пять минут спокойно, – обратился Тарас к классу. – Вернусь, вызову двух человек к доске писать заявление и доверенность. Очень советую использовать эти пять минут на повторение.

* * *

Звонила, конечно же, мама. Не дав сыну высказать справедливое возмущение, она торопливо заговорила:

– Расик, ты не забудешь зайти в поликлинику?

– Мама!.. – попытался все же возмутиться Тарас, но встретил решительный отпор:

– Что «мама»?! Ты забыл, что с тобой вчера было? Как ты себя, кстати, чувствуешь?

– Я хорошо себя чувствую, – ответил Тарас и, воспользовавшись предоставленной возможностью, добавил: – И у меня сейчас урок, между прочим, а ты меня отрываешь.

– Ничего с твоим уроком за минуту не случится. А вот с тобой случиться может. Заработаешь инсульт, станешь инвалидом, вот тогда уже точно никаких уроков не будет. Кроме одного, данного жизнью. Но ты… ты уже ничего не сможешь исправить!.. – Из трубки послышалось шмыганье и всхлипывание. Тарас закатил глаза к потолку и промычал:

– М-мама!.. Ну, перестань, я тебя умоляю.

– Хорошо. – Из маминого голоса мгновенно пропали слезы. – Обещаешь, что зайдешь в поликлинику?

– Зайду, зайду, – буркнул Тарас. Никуда он заходить, разумеется, не собирался, но иначе ведь спорить придется до перемены.

– А потом – сразу домой! Нечего больному по улице шататься.

– Мама!.. – скрипнул зубами Тарас и торопливо огляделся. За столом у окна проверяла тетради «англичанка» Болдырева. Похоже, она не прислушивалась к разговору, хоть мамин голос, как представлялось Тарасу, разносился из трубки по всей учительской. Впрочем, Наташа Болдырева молодец – даже если и слышит, виду не подаст и шептаться потом с училками не будет о Тарасовой «подкаблучности». И все-таки было стыдно. Тарас крякнул и, придав голосу строгости, сказал: – Я приду, как только освобожусь. И не звони больше – у меня сегодня две контрольные.

* * *

Вернувшись в класс, он застал там, конечно же, шум и раздрай. И без того рассерженный разговором с мамой, Тарас окончательно вышел из себя. Он рявкнул, что делал исключительно редко, отчего класс изумленно притих, а потом, дважды ткнув наугад в журнал, злорадно отчеканил:

– Кожухов, Филиппова, – к доске!

Красавица Алиса Филиппова, высокомерно усмехнувшись и гордо вскинув голову, прошествовала вперед с таким видом, словно это она собиралась сейчас экзаменовать учителя. А вот щупленький, застенчивый Андрей Кожухов изрядно разволновался. Вышел к доске и виновато опустил голову. Тарас внутренне пожалел парня, но все же менять решения не стал. Единственное, что он сделал, – позволил некоторую вольность.

– Кожухов, – сказал он. – Что ты хочешь написать: заявление или доверенность? Разрешаю писать что и о чем угодно, хоть заявление с просьбой принять в папы римские! Лишь бы правильно было по форме.

– Я… я заявление буду писать, можно? – поднял обрадованные глаза Кожухов.

– Можно, конечно, – ободрил Тарас парня улыбкой. – Куда и о чем, если не секрет?

– В университет… – замялся Андрей. – На… на журфак.

Класс притих, не понимая, смешно то, что сказал тихоня Кожухов, или не очень. На всякий случай хихикнул балагур Дениска, но тут же получил учебником по макушке от Тани Бут.

А у самого Тараса буквально глаза на лоб от услышанного полезли. Чтобы неприметный троечник Кожухов – и… в журналисты?.. Вот уж неожиданность так неожиданность. Плохо работаете, Тарас Артемович, ой, плохо, если такое проглядеть умудрились!.. И ведь на шутку слова Андрея непохожи. Не тот это парень, чтобы так шутить.

– Ну что ж, – стараясь придать голосу непринужденности, выдавил Тарас. – Прошу. А тебе, Алиса, соответственно, достается доверенность. Ты не возражаешь?

Алиса Филиппова презрительно фыркнула, повернулась к доске и взяла в руку мел.

– О чем будешь писать? – спросил у девушки Тарас.

– О том, что завгороно доверяет мне свой дачный участок под Сочи, – с вызовом ответила Алиса.

– Дачный… участок?.. – севшим голосом переспросил Тарас, чувствуя, как вчерашняя боль, словно прорвав плотину, мощным потоком хлынула в черепную коробку.

После уроков Тарас стоял на школьном крыльце и жадно курил. Вообще-то это не рекомендовалось делать на глазах учеников, но ему сейчас было не до рекомендаций. Тарас переживал позорный срыв урока в девятом «А». До сих пор краска заливала лицо, стоило лишь вспомнить, как забегали вокруг него девчонки, когда он рухнул головой на стол и заскулил, сжимая виски… И чего он никак не ожидал от выпендрежных девятиклассников, так это искреннего, живого участия к его беде. Кто-то сразу помчался в медпункт за фельдшером, кто-то сбегал, намочил носовой платок и положил ему на лоб. А высокомерная красавица Алиса Филиппова рыкнула на класс, чтобы сидели тихо, и, приговаривая что-то умиленно-ласковое, словно ребенку, сняла с него пиджак и расстегнула ворот рубахи, чтобы легче было дышать…

Может, конечно, не все ему по-настоящему сочувствовали. Даже наверняка не все. Кто-то небось втихаря над ним потешался, кто-то злорадствовал. Если бы не Алиса, которую одноклассники не только уважали, но и побаивались, то наверняка посмеялись бы и вслух. Но все-таки, Тарас теперь не сомневался, таких – меньшинство. Да, неожиданно. Впору менять профессию, коль не сумел рассмотреть за кажущимися равнодушными масками настоящих человеческих, добрых и искренних детских лиц.

И все равно было стыдно. Очень стыдно. И в то же время беспокойно. Второй день кряду – одно и то же. Это явно не просто случайность. Что-то с ним и правда не так. Хочется не хочется, а придется выполнить данное маме обещание и зайти в поликлинику. Обидно только, если он всерьез разболеется в конце учебного года, перед самыми ЕГЭ!.. Но, может, все еще и обойдется. Выпишут каких-нибудь таблеток, микстур. Да, нужно надеяться на лучшее и срочно идти к врачу.

Тарас отщелкнул в сторону окурок, тут же пристыдил себя за это, но подбирать его все же не стал, а твердым шагом направился со школьного двора. Но не успел пройти и пары метров, как на его плечо сзади легла тяжелая ладонь.

– А кто это тута сорит? А вот я тебя чичас!.. – голосом школьной дворничихи пропел в ухо Валерка Самсонов.

– Фу ты, напугал! – развернулся Тарас и шутливо пихнул в плечо друга.

– Что там с тобой случилось? – посерьезнел Валера. – Слышал, ты в обморок грохнулся на уроке?

– Уже разболтали, – фыркнул Тарас. – Да не падал я в обморок! Просто голова заболела сильно.

– Видать, очень сильно, коль Любаша со шприцем по школе носилась. Что-то ты, брат… того. Вчера вон вечером тоже…

– Ладно, хватит, – хотел прервать Тарас неприятную тему, но друг не отставал:

– Да нет, братец, не ладно. Значит, так. Я на машине. Жди меня здесь, сейчас я ее подгоню, и поедем к людям в белых халатах.

– Ты что, с мамой моей сговорился? – недовольно буркнул Тарас, хотя и сам направлялся именно в поликлинику. На что Валерка лишь махнул рукой и побежал на стоянку.

А когда через двадцать минут его красная «семерка» подруливала к городской поликлинике, Тарас незнакомым жестким голосом заявил:

– Нет. Не сюда.

– А куда же? – притормозил Валера и уставился на друга, сидящего с каменным выражением лица и устремленным прямо перед собой взглядом.

– Дачный поселок Ряскино.

Валера присвистнул и захлопал глазами:

– Чего это вдруг? Там что, твой личный доктор обитает?

Но Тарас повторил, не меняя интонации и выражения лица:

– Дачный поселок Ряскино. Срочно.

– Ну, хохмач! – фыркнул Валера и вывернул руль. – Но смотри мне, от врача ты все равно не отвертишься.

5

Галя шагнула в темноту. И не потому, что не боялась ее. Просто знала: так надо. Впрочем, может быть, и боялась. Только страх стал сейчас настолько несущественным, что она не потратила на него драгоценных секунд. Самым важным сейчас было зайти в этот мрак. Ведь в том, что он скрывал, ее ждал… ее ждало… Кто? Что? Да не все ли равно. Ее ждали, и она тоже ждала. Долго, невыносимо долго, до изнеможения, до искусанных губ!.. Бесконечное ожидание, самая страшная на свете пытка, должно сейчас кончиться. Так неужели это не стоило какого-то шага в чернильную тьму?

Галя шагнула. И даже закрыла за собой дверь. Скорее всего, она сделала это машинально. А может, ей хотелось доказать и этой жаждущей испугать ее темноте, и самой себе, что она ничего не боится. Теперь, когда вот-вот должно закончиться ожидание, ее ничего не страшило. Потому что страшнее всего – ждать неизвестно чего. Ждать, не имея ни малейшего понятия, что именно ты ждешь, когда это случится и будет ли оно вообще когда-нибудь.

Темнота оказалась полной, кромешной. Если здесь, под самой крышей, и были какие-то окна, то их закрывали плотные, без единой щелочки, ставни. Но Галя и без света знала, что ей нужно делать, куда идти. Сначала вперед. Шаг, второй, третий… Скрипнули доски, встревоженно, но тихо, словно испуганным шепотом. Галя остановилась, глубоко вдохнула. Пахло пылью и затхлостью давно не проветриваемого помещения. Но не сильно, не так, как пахнет на заброшенных, неухоженных чердаках. Но она находилась не на чердаке в прямом смысле. Еще одна комната – маленькая спальня и кабинет, где можно уединиться и работать или читать хоть всю ночь, не опасаясь потревожить окружающих. Вот тут, слева, если сделать два шага и вытянуть руку, можно коснуться письменного стола. Старого, но еще крепкого. Галя знала об этом, но шагать и вытягивать руку не стала – письменный стол ей сейчас не нужен. Ее интересовало то, что находилось справа, – тахта, придвинутая вплотную к наклонным доскам потолка, который являлся уже, собственно, крышей. Да-да, ей нужна именно эта тахта! Подойти к ней – шаг, еще шаг, еще, – сесть… Пружины матраса недовольно скрежетнули. Чем же они недовольны? Она же пришла!.. Ах, да… Ей нужно раздеться. Раздеться и лечь. И ждать его.

Галя расстегнула жакет, сняла, небрежно отбросила в темноту. Потянула вверх блузку, да так и замерла с закрытой тканью лицом. Прикосновение шелковистой материи к коже вызвали воспоминания. Может, это не Галя, а сама кожа, лоб, щеки, губы – может, вспомнили только они, как так же легко, нежно, едва касаясь, по ним скользили теплые, подрагивающие от возбуждения, чуть пахнущие дорогим табаком пальцы… а потом – губы, такие же теплые, только еще более нежные, мягкие, трепещущие, жадные!..

– Он придет!.. – выдохнула Галя, вскочила, сорвала блузку и отправила ее вслед за жакетом. Туда же полетело и все остальное, что до того еще было на ней. Затем она наклонилась и провела рукой по матрасу. Под ладонью оказалась грубая ткань без белья. Галя знала, что оно есть в шкафу возле дальней стены комнаты. Но заниматься сейчас чем бы то ни было, когда должен прийти он? Нет, это казалось немыслимым.

Она легла на тахту и приготовилась ждать. Теперь уже совсем недолго. Совсем чуть-чуть. А вдруг он уже рядом?

– Роман!.. – позвала она и вздрогнула – имя показалось ей таким же затхлым и пыльным, как воздух, которым она сейчас дышала. «Какой Роман?! – вспышкой садануло в мозгу. – Ведь он же давно ушел, он бросил меня, бросил нас с Костей!..» Но вспышка – и есть вспышка. Она дает свет лишь на короткое мгновение, после которого тьма становится еще гуще, а то, что привиделось в один только миг, – всего лишь фантомы и миражи, вызванные ослепленным сознанием. Галя готова была расхохотаться от нелепого бреда, посетившего ее в это мгновение. Роман ушел? Да разве же это не бред? Не самая фантастическая нелепица, какую только можно придумать? Дикость! Ведь он же так любит ее! Он так обожает их с Костиком! Он так ждал его появления, он прижимался ухом к ее животу, надеясь услышать биение маленького сердечка. А ей становилось щекотно и от этих прикосновений, и от того ощущения безграничного счастья, что теплыми мягкими лучиками трогало ее изнутри. Роман не мог никуда уйти. Не мог уйти к той пучеглазой маленькой стерве, когда Костику исполнилось всего лишь полгода. Он не мог поступить так с ними – самыми дорогими, самыми близкими, самыми… единственными его солнышками. Ведь он так, он именно так их называл до того, как в единственное солнышко превратилась для него та, другая, далекая, чужая… Нет, это они с Костиком стали ему далекими, чужими, ненужными. И не было больше никакого Романа – ни близко, ни рядом, нигде, никогда!..

Гале показалось, что она кричит, но она лишь тяжело, со всхлипом дышала. Провела по вздымающейся груди – ладони стали мокрыми. Что это – сон? Ей приснился дурной сон? Да-да, конечно же сон. Ведь она слышит шаги – его, Романа, шаги. Разве она может спутать их с чьими-то еще?.. Но… разве ей нужен Роман? Разве она любит Романа? Разве не затянулось болотной тиной то место в сердце, которое он когда-то занимал?

Галя запуталась, но даже и не пыталась выбраться из паутины, спеленавшей ее сознание. Она успокоилась. И снова знала, что ей нужно делать. Ждать. Совсем недолго. Совсем чуть-чуть. Ведь его шаги уже очень близко. Скрип-скрип-скрип… Это ступеньки лестницы. А это – скрипнула дверь. Неяркий сноп серого света – и снова полная тьма. Но он – уже здесь.

Слышно, как он дышит – прерывисто, часто. Вряд ли это только оттого, что поднимался по лестнице – ведь он не старик. Он силен, молод. И… он такой желанный! Такой, что впору самой задохнуться. Хочется крикнуть, позвать, поскорее обнять, прижаться губами к груди, перенять через них биение рвущегося к ней сердца… Но нет, она будет ждать. Пусть он сам найдет ее в темноте, пусть сам услышит стук ее сердца.

Галя почти перестала дышать, сжала губы, чтобы со слабыми выдохами не вырвался стон. Желание стало настолько сильным, что кроме него не осталось уже ничего – даже спеленутых паутиной безумия мыслей.

Вот и снова шаги. Скрип половиц. Уже не тревожный – вопросительный: что будет дальше? Найдет, не найдет? Конечно, найдет. Ведь он тоже знает, где нужно искать. Три шага вперед, два вправо, вытянуть руку…

Горячие пальцы коснулись Галиного плеча. Если бы это были не пальцы, а электрошокер, вряд ли бы ее тряхнуло сильнее. Сладкая судорога стала сигналом: все, ожидание кончилось, она дождалась!

Галя схватила протянутую к ней руку и дернула на себя. Услышала сдавленный возглас и вскрикнула сама, придавленная обвалившейся на нее тяжестью. Но это была ее, только ее долгожданная тяжесть. Та самая тяжесть, что несла с собой облегчение. Выплыло вдруг непонятное, нелепое, глупое: «Своя ноша не тянет» и, оставив ярко пульсирующий кусочек «своя», вновь ускользнуло в глубины сознания. «Своя-своя-свой-мой-мой-мо-о-ой!» – забилось в мозгу языком громогласного колокола. Вибрация от гудящего звона заполнила каждую клеточку тела, заставила его сладострастно содрогнуться – раз, другой, третий… Дыхание, и без того затрудненное от давящей на грудь тяжести, перехватило совсем.

Галя на ощупь начала срывать с мужчины одежду. Он приподнялся – дышать стало легче – и стал помогать ей. Что-то со звоном упало на пол. Но звон разливался уже и в Галиной голове, а потом захватил вибрацией и все тело. Она сама стала огромным колоколом, в который ударили, начиная отсчет нового времени – того самого, что находится вне любых физических измерений, что не знает разницы между секундой и вечностью, – времени любви.

* * *

Желанное тело касалось Галиной кожи, но неуверенно и осторожно, словно боясь обжечь ее. Тогда Галя сама прижалась к нему и стала целовать, как недавно в мечтах, над самым сердцем. Мужчина откликнулся на ласки, его ладони заскользили по Галиной спине, легли на ягодицы. Галя выгнулась, прильнула к горячему телу грудью и животом, переплела его икры своими. А потом обхватила его крепко за спину и растворилась в нем, растворяя его в себе.

Дальше все было так, как она и желала, о чем так мечтала долгие годы, чего так ждала. Она хотела шептать и кричать бесконечным рефреном любимое имя, но почему-то никак не могла его вспомнить. Но это уже не казалось важным. Важно, что любимый сейчас с ней, в ней, повсюду… И вдруг он отпрянул. Шумно вдохнул, задержал в груди воздух, словно собрался нырнуть в неведомую глубину, и сказал так, будто от скуки ему свело скулы:

– Погоди. Я забыл. Нужно, чтоб все было видно.

А Галя сразу вспомнила имя. Роман. Конечно же, Роман! Как она могла забыть? Только это был голос не Романа.

Босые ноги прошлепали по полу. Свет лампочки показался ядерным взрывом. Галя зажмурилась – пляшущие под веками цветные пятна складывались в выхваченное сознанием лицо. Лицо не Романа. Совсем чужое лицо.

Она открыла глаза. Да, это не Роман. Не ее мускулистый, спортивно-подтянутый «красавец-мачо», как она его шутя называла. Незнакомец был худощав, неспортивен и вообще… неказист. Светло-серые глаза, равнодушно взирающие на нее из-под русой челки, казались стеклянными. И этот неживой взгляд делал ничем не примечательное, застывшее лицо похожим на маску. Только сейчас это не имело для Гали никакого значения, мозг всего лишь зафиксировал факт.

– Иди сюда. Надо продолжить, – бесцветным голосом сказала она.

– Да, надо продолжить. Иду, – эхом откликнулся незнакомец.

И они продолжили. Очень старательно. Так отточено правильно, что впору снимать учебно-познавательный фильм. Ни одного лишнего движения, никаких глупых нашептываний и ненужных ласк. Все происходило совершенно беззвучно, если не считать размеренного скрипа пружин и учащенного дыхания занимающихся тяжелым физическим трудом людей.

А когда мужчина, прервав полустон-полувсхлип, отстранился и Галя увидела незнакомые, удивленно-беспомощные глаза под прилипшей к потному лбу русой спутанной челкой, она словно очнулась. И закричала, сжимаясь в комок, подтянув к груди колени, судорожно обхватив плечи руками:

– Кто вы?.. Кто вы такой?!

6

В ушах у Тараса все еще звенел крик сжавшейся перед ним обнаженной женщины, но смысл его никак не проникал в сознание. В мозгу замелькали картины: он выходит из школы, идет… Куда?.. Да в поликлинику же, показаться врачу – что-то неладное стало твориться с головой. Да-да, именно туда его и повез Валерка… Валерка? Он-то тут при чем?.. Ну да, он же догнал его и предложил подвезти.

Так что, он сейчас в поликлинике? Тарас опустил взгляд и тут же, охнув, скрестил под животом ладони – он был совершенно голым!.. Значит, он и правда в поликлинике? Но зачем его раздели полностью, если проблемы лишь с головой? И кто это сидит перед ним и с таким ужасом его разглядывает? Врач?.. Но почему она тоже голая? Или… это еще одна пациентка? Может, они уже в психушке? Но разве бывают даже там общие палаты? Куча вопросов, смешиваясь и кувыркаясь, мелькала в мозгу сумасшедшим калейдоскопом.

Тарас обвел вокруг взглядом. Он где-то потерял очки, потому окружающее казалось акварельными мазками на рыхлой дешевой бумаге. Тарас прищурился, и бумага впитала лишнюю влагу. Рисунок неизвестного сюрреалиста стал более четким. Маленькая, освещенная тусклой лампочкой комнатушка под скошенным дощатым потолком. Даже для психушки чересчур убого. По пыльным некрашеным доскам разбросана одежда – его брюки, рубашка, пиджак. А вот и юбка, блузка и… совсем уж интимные предметы гардероба. Тарас прищурился сильнее. Да, несомненно, нижнее белье. В том числе и его. И впрямь – сюрреализм, да и только!.. А вот и очки. Разбитые…

Тарас подобрал с пола оправу, прихватив заодно и трусы, и промычал:

– Не м-могли бы вы отвернуться?..

Женщина уткнулась лбом в колени. Тарас быстро натянул трусы, надел брюки и сунул бесполезную оправу в карман. А когда взял рубашку, женщина вскинула голову и снова выкрикнула:

– Да кто вы такой? Что вы тут делаете?

– Я? – сглотнул Тарас. – Я – Тарас… э-э… Артемович. Я тут… э-э-э-э… одеваюсь.

– Не надо паясничать! – подскочила женщина, но тут же снова сжалась в комок. – И нечего на меня пялиться! Что вам от меня надо? Отпустите меня сейчас же!

– Да я вас как бы… и не держу, – пожал плечами Тарас и, оценив ситуацию, поспешил отвернуться. – Вы оденьтесь тоже, я не смотрю. Да и без очков все равно вижу плохо, не бойтесь.

Тарас натянул рубаху и, застегивая пуговицы, услышал, как женщина, обнаружив, видимо, что-то, отчаянно ахнула:

– Вы!.. Да вы… Что вы со мной делали?! Насильник! Маньяк!..

– Да что вы это такое… – с негодованием повернулся Тарас, но женщина, успевшая надеть лишь трусики, отчаянно завизжала, закрыв ладонями грудь. Тарас замахал руками и вновь отвернулся, продолжив скороговоркой: – Что за глупости, никакой я не маньяк! Я совершенно не понимаю… не помню, не знаю, как я здесь оказался! Я ничего не помню! Понимаете? Ни-че-го!.. – Сказал и вдруг осекся. Он вспомнил. Туманно, зыбко, будто сновидение, но вспомнил. Вспомнил, что он сейчас делал с этой женщиной… А может быть, так разыгралась фантазия? Как бы то ни было, воспоминание-мечта неожиданно выпрыгнуло из подсознания столь отчетливо и ярко, что Тарас почувствовал возбуждение. И тут же заболела голова. Не так сильно, как днем, и даже не так, как прошлым вечером, но достаточно для того, чтобы прийти в себя.

Женщина, видимо, тоже что-то вспомнила, или возмущение Тараса показалось ей искренним; она сменила тон и спросила почти жалобно:

– Но почему мы здесь? И почему мы… делали это?..

– Не знаю, – не поворачиваясь, бросил Тарас. – Не знаю, не знаю, не знаю! – Он почти перешел на крик и обернулся. Женщина уже надела юбку, но блузку еще не успела застегнуть. Однако возмущаться не стала. Устало мотнула растрепанной головой и сказала:

– Ладно. Я вам верю. Я тоже почти ничего не помню. Хотя… – Пальцы ее, продевавшие пуговицу в петлю, застыли. – Здесь был Роман. Мой муж… Бывший муж. Где он? – Она быстро застегнула оставшиеся пуговицы и замерла, прислушиваясь. – Вы слышите?

Ее пальцы нервно пригладили растрепанные светлые прядки, опустились к уху, чуть оттопырили его.

– Так ведь… – начал Тарас, но женщина шикнула и приложила палец к губам. Тарас пожал плечами и тоже прислушался. Показалось или?.. Он нахмурился и прищурил веки, будто это могло улучшить не только зрение, но и слух. И снова услышал, далекое, но отчетливое: скрип… Скрип-скрип-скрип… Или дом сам издавал эти звуки, или… внизу кто-то ходил.

Тарас на цыпочках подошел к женщине, склонился к уху и шепнул:

– Но если это ваш бывший муж, чего вы боитесь? Он что, продолжает ревновать?

– Какая дикость, – зашипела женщина. – А вдруг это не он?

– А кто?

– Не знаю. Хозяин дома, например… Ведь мы здесь без спросу.

– Я в этом совсем не уверен. Как раз хозяин и мог нас сюда затащить…

– Дикость, – повторила женщина. – Зачем?

– Откуда я знаю зачем? Но мы ведь здесь. Может быть, стоит спросить у него?

– Ну, а если он все же не знает про нас?

– В любом случае, скоро узнает.

– Почему? – вздрогнула женщина и подалась к Тарасу, словно хотела прижаться. Но снова вздрогнула и неприязненно отстранилась. Тарас заметил это.

– Я вам так неприятен?

– Неважно… – после недолгой заминки отозвалась женщина. – Вы не ответили, почему он узнает о нас?

– У нас горит свет. Он увидит его через щели. И услышит наши шаги.

– Тогда надо выключить свет и затаиться. Пока он не уйдет или не уснет. Уже ведь, наверное, ночь?

Тарас посмотрел на часы.

– Половина одиннадцатого. Мне кажется, нам лучше все-таки выйти. По-моему, мы где-то за городом. Вы не знаете, кстати, где?

– Пятая зона, – непонятно ответила женщина, но тут же мотнула головой: – Нет, не знаю.

– Вот видите. Если мы далеко за городом, как мы будем добираться ночью?

– А сейчас?

– Что «сейчас»?

– Как мы будем добираться сейчас, вечером?

– Ну, может, тут ходит какой-то автобус, электричка… Попутку поймаем, наконец.

– Электричка… – прошептала женщина. И снова добавила непонятное: – Пятая зона.

– Что это значит? – не выдержал Тарас.

– Я не уверена, но… Мне кажется, я приехала сюда на электричке. Я помню билет, на нем было написано: пятая зона. Ой!.. – Женщина больно вцепилась ногтями в плечо Тараса.

– Что? Что с вами? – забеспокоился он, вглядываясь в побледневшее лицо. Но женщина уже отдернула руку.

– Ничего. Голова… Уже прошло.

– У вас тоже?.. – вздрогнул Тарас.

– А что? – нахмурилась женщина.

– Да нет… Как вас зовут?

– Галина. Это так важно? Что вы там насчет «тоже»?

– Потом расскажу, когда уйдем отсюда. Меня, кстати, Тарасом зовут.

– Я уже слышала.

– Ах, да, – опустил глаза Тарас. Хотел что-то добавить, но Галина снова вцепилась ему в руку и зашипела:

– Тс-сс!..

Тарас и сам уже слышал, что шаги внизу стали отчетливей. Кто-то ходил прямо под ними. Шаги стихли, послышалось металлическое звяканье, словно перебирали столовые приборы.

– Нет, я все-таки спущусь, – шепнул Тарас. – Он и не думает уходить. И ложиться спать – тоже. Рано еще. Мне здесь сидеть до ночи не хочется.

– Мне тоже, – сказала Галина. – Ладно, сходите. Только… А что, если это не хозяин?

– Знаете что, – близоруко щурясь, завертел головой Тарас, – давайте посмотрим, что тут с окном. Может, оно открывается?

– И мне в него прыгать?..

– Надеюсь, что не придется. Но на всякий случай давайте посмотрим.

Он, все еще босиком, осторожно подошел к застекленному маленькому прямоугольнику, темневшему на стене напротив двери. Окно оказалось закрытым на обычную задвижку, и Тарас, дотянувшись, легко растворил его. Но со стороны улицы мешали ставни. Или же просто окно заколотили снаружи досками. Тарас приподнялся на носки и сильно нажал на среднюю доску. Та скрипнула и чуть подалась. Все-таки это были не ставни, а именно доски. Тарас надавил сильнее. Доска скрипнула громче.

Галина сердито зашипела и замахала руками. Тарас кивнул и на цыпочках направился к ней, прихватив попутно валяющиеся посреди комнаты туфли.

– Там доски, – шепнул он. – Но держатся слабо. Надавите посильней – они отойдут.

– Мне все равно в это окно не пролезть. И оно высоко.

– Пролезете, – заверил Тарас. – А забраться со стула сможете. Там ведь стул? – сощурился он на расплывчатое пятно возле письменного стола, который тоже казался ему пятном, но побольше.

– Да, стул, – буркнула Галина. – Только мне все равно с него не забраться.

– Жизнь заставит – заберетесь, – попытался сострить Тарас. – Да и не такая уж вы маленькая. Вряд ли ниже меня. Если не больше…

– Спасибо за комплимент.

– Извините, – запоздало спохватился Тарас и стал обуваться. Завязав шнурки, выпрямился и выдохнул: – Ну, я пошел. На всякий случай я выключу свет, да?

– Хорошо, – нахмурилась Галина. – Только как я в темноте найду это окно, если что?

– Лучше сразу сейчас возьмите стул и идите к нему.

Галина, осторожно ступая, пошла за стулом. Половицы все же скрипнули пару раз.

«Она не только выше, она еще и тяжелее меня», – неприязненно подумал Тарас. Хотя, в общем-то, он не испытывал особых антипатий к этой женщине. Скорее, наоборот.

Дождавшись, пока Галина подошла к окну, Тарас направился к двери. Взялся за ручку, а другой рукой щелкнул по выключателю.

– Удачи, – послышался шепот из темноты.

– Ага, – ответил Тарас и открыл дверь.

* * *

На лестнице тоже было темно. Сквозь большое окно прихожей пробивался свет уличных фонарей, но его оказалось недостаточно даже для того, чтобы как следует рассмотреть ступени, особенно теперь, когда Тарас лишился очков. В первое мгновение он хотел вернуться, но поборол в себе это желание. Вцепившись в перила и нашарив ногой ступеньку, он сделал первый шаг.

И тут широкий луч света упал на стену прихожей. Дверь в нижнюю комнату находилась под Тарасом, и с лестницы, будучи даже в очках, он все равно бы не сумел разглядеть человека, распахнувшего ее. И сейчас он мог различить лишь неясную тень посреди яркой полосы на стене.

Тень колыхнулась, а потом в прихожей вспыхнул свет. Теперь Тарас хорошо видел ступеньки и поспешил по ним вниз. Но спуститься он не успел. Расплывчатый мужской силуэт возник внизу лестницы, загородив Тарасу путь. Неживой, лишенный эмоций голос отчетливо произнес:

– Ты должен вернуться. Вам нужно видеть. Обоим.

– Что? Чт-то видеть? – выдавил Тарас, с презрением к себе отметив, как дрожат губы.

Мужчина не ответил, лишь слегка приподнял руку. В ней что-то блеснуло. «Господи, да у него нож!» – мелькнула у Тараса дикая догадка. Он непроизвольно попятился и чуть не упал.

Мужчина шагнул на нижнюю ступеньку. Но Тарас все еще не хотел верить в реальность опасности. Он поднял ладони и, придав дружелюбия голосу, заговорил:

– Постойте, я все вам сейчас объясню. Мы не воры, мы попали сюда совершенно случайно. Вы можете нас обыскать – мы ничего не украли. Вот, смотрите… – Тарас распахнул пиджак, а потом вывернул его карманы. – Вот, только ключи и мой кошелек. Смотрите, тут всего сто рублей, – расстегнул он портмоне и достал купюру.

– Возвращайся, – не глядя на мечущиеся руки Тараса, произнес незнакомец и сделал второй шаг. – Вы должны быть вместе и все видеть.

Тарас рассеянно сунул сторублевку в карман и застыл с расстегнутым кошельком. От ножа в вытянутой руке мужчины его отделяло не более метра. Тарас, боясь повернуться спиной к блестящему лезвию, нащупал ботинком ступеньку и сделал шаг вверх. Незнакомец тоже шагнул. Тарас, прежде чем подняться еще на одну ступеньку, все-таки оглянулся. Он подумал, что пора дать Гале сигнал тревоги. Может, просто крикнуть? Но тогда мужчина с ножом оттолкнет его и парой прыжков окажется у двери. Надо его как-то задержать… И дать знать Галине, чтобы та убегала. Или?.. Что она там говорила о муже? Если это и впрямь ее муж, может быть, попробовать с ним поговорить?.. Вдруг именно в этом все дело! Ревность, все такое прочее…

– Простите, – вновь обратился Тарас к незнакомцу. – Вы ведь муж Галины? Вы, наверное, подумали, что мы с ней тут… – Он начал говорить это и вдруг поймал себя на мысли, что они ведь действительно «с ней тут…». Впрочем, против лжи во спасение его принципы сейчас не протестовали. Напротив, внутренний голос вопил: «Ну, давай, соври что-нибудь поумнее!» Тарас кашлянул, как бы оправдывая заминку, и продолжил: – Нет-нет! Ничего такого не было и в помине. Ваша жена – замечательная женщина, но совсем не в моем вкусе. А уж я – тем более не в ее.

На мужчину тирада Тараса не произвела никакого впечатления. Он все так же медленно, но целеустремленно шагал по ступеням, а Тарас продолжал пятиться. И когда до двери осталась всего одна ступенька, он понял, что тянуть дальше нельзя. Выбросив назад руку, он распахнул дверь и крикнул во все горло:

– Галя, бегите!

Но мужчина, против опасений Тараса, на этот поступок никак не отреагировал. Он по-прежнему размеренно, словно робот, продолжал шагать. И по-прежнему в его вытянутой руке блестел нож, который становился все ближе и ближе, так что Тарасу не нужны были больше очки, чтобы разглядеть его широкое холодное лезвие.

В руках же самого Тараса, кроме бесполезного кошелька, ничего не оказалось, что второй раз за вечер заставило его почувствовать себя голым. Скорее инстинктивно, чем надеясь что-то и впрямь найти, он сунул свободную руку в карман брюк, и пальцы наткнулись вдруг на металл оправы. Тарас выдернул руку, сжимая импровизированное оружие в правом кулаке, а левой рукой, без замаха, швырнул в лицо мужчины портмоне. Незнакомец вскинул руки, защищая глаза, и нож, звякнув о перила, загремел под лестницей. Но вместо того, чтобы спуститься за ним, мужчина зарычал и ринулся на Тараса. Теперь уже у того сработали рефлексы, и выброшенная вперед рука с зажатой в ней металлической оправой попала прямо в лицо нападавшему. Мужчина еще громче взревел и схватился за лицо ладонями. Тарас сумел воспользоваться этим крохотным шансом и что есть силы толкнул незнакомца в грудь. Тот потерял равновесие и, замахав руками подобно живой мельнице, опрокинулся навзничь и полетел по ступеням.

Тарас, не став дожидаться его приземления, ворвался в комнату, где оставалась Галина. В его близорукие глаза сразу бросилось светлое пятнышко напротив – в окошко пробивался свет полной луны.

7

Когда за Тарасом закрылась дверь, Галю растворила в себе темнота. Но это не принесло страха. Наоборот, оставшись одна, она почувствовала облегчение. Находиться рядом с Тарасом ей было не то чтобы очень уж неприятно, но некомфортно точно. Она понимала, что неприятие это вызвано единственной причиной. Но даже мысль ней, не говоря о припоминании подробностей, вызывала ужас. Как могло такое случиться? Почему именно с ней? На эти вопросы приходил в голову единственный нелепый ответ: в назидание. А не будь такой «чистюлей», не считай себя выше и лучше всех, не думай, что тебя достойны лишь одни только «прынцы» на белых лошадях!.. Не понравился лысый толстяк Игорь? На вот тебе хлюпика-очкарика – не побрезгуй! И ведь не побрезговала. И ничего, не стошнило. Даже и удовольствие получила вроде бы… Галя стиснула кулаки и прижала к пылающим щекам. «Вот тебе, вот, – подумала она. – Просила ведь простого женского счастья – тебе и отвалили кусочек. Чего ж ты теперь нос воротишь? Только кто и как это сделал?.. Ведь такого не бывает, такого просто не может быть! Что если это все-таки сон?»

На сон происходящее походило, конечно же, больше всего. Только слишком уж долгим он был. И слишком противно она себя в этом сне чувствовала. Нет уж, утешать себя подобным не стоило – никакой это не сон. И сидела она сейчас на дурацком чердаке и ждала, как хозяин этого самого чердака сначала отдубасит… гм-м… ее любовничка, а потом и до нее доберется. И хорошо еще, если просто отматерит или пару затрещин влепит, а то ведь как бы… еще одно «удовольствие» не получить… Второе за вечер. То пусто, как говорится, то густо. Не зевай, Галка, повалило твое женское счастье, поперло – хоть подолом лови! А между тем дома-то ее Костик ждет.

* * *

О-о! Галя чуть не взвыла и подпрыгнула с хлипкого расшатанного стула. Как она могла забыть о сыне? Где он сейчас? Что с ним?! Неужели это «любовное приключение» настолько оглушило ее, что переживания о «поруганной чести» затмили собой самое святое, единственное дорогое и настоящее, что было в ее жизни, – любовь к сыну, маленькому славному котеночку?..

Галя почувствовала, как ненависть и презрение к себе хлынули через край. Она заскрипела зубами и выхватила из кармана жакета мобильник. Включила подсветку и застонала – на дисплее мигала надпись: «Поиск сети».

Тогда Галя бросилась в сторону двери. Ее не волновали сейчас никакие хозяева – реальные или мнимые, – никакие бывшие мужья и нынешние любовники. Ей было нужно скорее вернуться к сыну. Но когда она потянула дверь, ударивший в глаза свет показался ей настолько ярким, что Галя невольно зажмурилась и остановилась. Это и позволило ей услышать фразу, брошенную чьим-то тусклым и безжизненным, словно у робота, голосом: «Вы должны быть вместе и все видеть». И тут же щелкнул в мозгу выключатель. Выпрыгнула из памяти фраза, сказанная с теми же интонациями Тарасом. Сказанная в тот момент, когда, забыв о сыне, она предавалась утолению похоти!.. Он сказал почти то же самое: «Нужно, чтоб все было видно».

Ну уж нет! Хватит, насмотрелась!.. И, вместо того, чтобы выскочить на лестницу, Галя развернулась и кинулась назад, к заколоченному окошку. Тарас оказался прав – пара сильных ударов, и доска отошла. Столь же легко оторвались и две другие.

Она, балансируя, встала на шатающийся стул и высунула голову в окно. На небе сияла полная луна, и, посмотрев вниз, Галя увидела вскопанные грядки. Что ж, тем лучше. Лишь бы не сломать ногу.

Выбравшись по пояс, она вдруг поняла, что развернуться никоим образом не сможет. Первым желанием было лезть назад и забираться в окошко ногами вперед. Но, оценив ситуацию, она рассудила, что так высоко задрать ноги попросту не сумеет. Тем более – обе сразу. Выход оставался один – прыгать вниз «рыбкой». А там уж – как повезет.

Глубоко вдохнув, словно собралась нырять в воду, Галя оттолкнулась от стены, забарахтала ногами и неуклюже перевалилась через оконный срез. В последний перед приземлением миг она успела подтянуть ноги и плюхнулась на четвереньки, напоследок еще ткнувшись носом в рыхлую землю. Тут же вскочила и, увязая в грядках, попыталась бежать. Но туфли то и дело соскакивали с ног. Тогда Галя взяла их в руки и побежала босиком. Огород был небольшим, однако новым препятствием встал перед нею забор. Доски чередовались с зазорами шириною в ладонь, но не приходилось и думать, чтобы просунуть туда хотя бы голову. Галя подергала ближнюю доску. Та держалось мертво. Подергав соседнюю, затем еще одну и еще, Галя убедилась, что забор сделан на совесть. Перелезть через него тоже не представлялось возможным – доски высотой почти с нее оказались еще и заострены сверху. Галя метнулась вдоль забора вправо, туда, где в отдалении горели уличные фонари. И тут перед нею вырос черный силуэт, заслоняя этот призрачный свет надежды.

Она вскрикнула и рванулась назад, но рыхлая земля разъехалась под ногами, и Галя, потеряв опору, стала падать. Но упасть ей не дали – руки того, кто стоял позади, больно схватили ее за плечи. С омерзением и ужасом она обернулась, раскрыв уже рот для рвущегося из легких вопля. И услышала испуганный шепот Тараса:

– Нет, нет! Не надо!.. Он узнает…

Галя шумно выдохнула, гася чуть не вырвавшийся крик, но, не успев обрадоваться, что опасность миновала, осмыслила сказанное Тарасом и испугалась снова:

– Кто он? Вы видели его?

– Да, видел.

– Так кто же он?

– Не знаю, наверное, ваш муж.

«Неужели все-таки Роман? – замотала она головой. – Неужели через три с половиной года в нем вспыхнула ревность? И он следил за мной… Да нет же, бред, дикость!» И все же она спросила:

– Как он выглядит?

– Галя, потом… Нам надо бежать. Он… У него нож.

Вот это уж точно дикость! Представить Романа, гоняющегося за ними с ножом, она никак не могла.

– Он хочет нас убить? Но почему?

– Пожалуйста, давайте позже поговорим, – взмолился Тарас. – Побежали!

Он схватил ее за рукав и потащил к темному участку забора.

– Но выход там, – выдернула руку Галя и махнула в сторону фонарей. – И поселок там. Нам нужно туда.

– Как раз там он и будет нас ждать. Или уже ждет. Надо выбираться с другой стороны.

– Забор не сломать, я пробовала.

– Ничего, поглядим. Давайте скорее за мной!

Тарас поскакал по грядкам, оглядываясь на Галю. Она не была уверена в логических построениях Тараса, но оставаться одной совсем не хотелось. Размахивая зажатыми в руках туфлями, она запрыгала через грядки, рельефно чернеющие в свете полной луны.

Забор поворачивал под прямым углом влево и дальше тянулся вдоль длинной стены дома, буквально в метре от нее. Свет из окна рисовал на некрашеных досках большой желтый квадрат, перечеркнутый вертикальными черными линиями. Залезать в этот узкий тоннель между стеной и забором показалось Гале равносильным добровольному заточению в клетку. Но Тарас двинулся именно туда.

– Стойте, – окликнула его Галя и остановилась.

– Тише! – зашипел, оборачиваясь, Тарас. – Идемте скорей.

– Куда? Вы что, не видите? – не тронулась она с места.

– Там он нас не увидит, а здесь мы как на ладони, смотрите, какая луна…

– Что ему помешает обойти дом вокруг? И вообще, мы что, так и будем носиться, словно кролики в клетке? – Сравнение с кроликами, нечаянно пришедшее в голову, напомнило ей о том, чем они недавно занимались с Тарасом. Это разозлило Галю и придало ей храбрости. – Вы как хотите, а я пошла к калитке.

Тарас сокрушенно хлопнул по бедрам, а Галя уже сделала шаг в обратную сторону, как вдруг желтый квадрат на заборе пропал. Теперь лишь луна освещала забор голубоватым призрачным светом, делая его похожим на лежащую боком лестницу, ведущую в темноту.

– Тс-с, – зачем-то пригнулся Тарас. – Он выходит!

Действительно, хлопнула дверь. Звякнули ключи, пару раз щелкнул замок. Гале показалось странным, что их преследователь запер дверь – это не укладывалось в логику поиска беглецов. Но спутанным, пристукнутым пыльным мешком мыслям к отсутствию логики за последние часы было не привыкать.

Одно Галя знала точно: тот, кто охотится за ними, – уже вне дома. Стоит ему повернуть сюда, и он их сразу увидит. Она невольно попятилась и шагнула за угол – в тот самый «туннель», куда ей только что так не хотелось идти. Тарас тоже отступил и, прижав ладони к шершавой блочной стене, затаил дыхание.

Они с замиранием ожидали звука приближающихся шагов. Но вместо этого услышали вдруг шум автомобильного стартера, а затем сыто заурчавшего двигателя. Клацнули шестерни коробки передач, мотор заурчал громче, а потом его звук стал быстро удаляться.

– Уехал, – выдохнула Галя. – Можно идти.

– Куда? – оторвался от стены Тарас и сунул ладони под мышки, словно ему стало зябко.

– Как это куда? Искать станцию. Не знаю, как вас, а меня ждут дома. – Галя наклонилась, надела туфли и, выпрямившись, бросила, не глядя на Тараса: – А вы можете оставаться, если хотите. Всего доброго!

Она зашагала к калитке и вышла на пустынный проулок. В дальнем его конце тусклые фонари освещали домики с темными в столь поздний час окнами, и Галя уже направилась в их сторону, как ее догнал Тарас.

– Постойте. Туда нельзя!

– Я вас никуда и не зову, – не оборачиваясь, бросила Галя.

– Но послушайте, вы же умная женщина!..

– Да? – все-таки остановилась она. – Как это вы догадались? По тому, что переспала с вами?

– Ну зачем вы так… – Тарас опустил голову и замотал ею, словно собрался бодаться. Гале внезапно стало смешно.

– А как? Может, мне поблагодарить вас за доставленное удовольствие?

– Не надо, прошу вас, – вздрогнул Тарас и поднял на Галю блеснувшие в лунном свете глаза. Ей показалось, что в них стоят слезы, и она пожалела о сказанном.

– Ладно, простите. Вы не виноваты. Простите, но… понимаете сами. И пойдемте, а то я пойду одна. Будь я умной или не очень, но мне надо домой.

– Да как же вы не понимаете, – взмолился Тарас, – что он нас там и ждет? Ведь он же знает, что нам больше деваться некуда.

– Он давно уехал. Ну, подумайте, зачем мы ему нужны?

– То есть он затащил нас сюда просто так, чтобы немножечко попугать, а потом ему это надоело, он взял и уехал?

– Не знаю. – Галя вспомнила все обстоятельства этого вечера, и ей вновь стало страшно. А еще – оглушительно мерзко. До отвращения, почти до тошноты. И она закричала, выплескивая переполнявшие ее чувства на Тараса: – Я ничего не знаю! Ничего, кроме того, что меня ждет сын! Мне плевать, кто меня сюда приволок и зачем; мне плевать, кто ты такой! Проваливай, куда хочешь, катись в задницу или жди здесь своего дружка! Может, ты с ним заодно? Оболванили меня чем-то, притащили сюда и использовали. Правда, он не успел, потому ты меня и не пускаешь? А он сейчас еще дружков привезет, да?!

Галя выкрикивала все это, будто бы слушая себя со стороны. Сначала ей было невыносимо стыдно за те гадости, что слетали с ее языка, хотя она и не могла остановиться. А потом ей вновь стало страшно – ведь все, что она сейчас нагородила, так логично укладывалось в схему событий!.. А весь этот спектакль с прятками – просто игра скучающих выродков, не более…

Но тогда… Тогда ей и впрямь нельзя идти к станции. Надо немедленно избавляться от этого тощего ублюдка и прятаться! Или нет – лететь к ближайшему дому и кричать, стучаться… Завтра не выходной, но ведь кто-то в конце мая должен же здесь обитать!

Галя замолчала, с ужасом вглядываясь в округлившиеся глаза Тараса. «Ага, испугался, что я его раскусила!» – уверилась она в собственной правоте и медленно наклонилась, словно поправляя туфлю. На самом же деле она быстро сорвала ее с ноги и со всего маху припечатала каблуком Тарасу между глаз. Тот взвыл, зажав ладонями лицо, и завертелся на месте. Галя же, прыгая на одной ноге, цепляла на другую вырывающуюся из рук туфлю. А когда ей это наконец удалось, опрометью бросилась к спасительным домам, темнеющим в конце переулка.

8

Боль оказалась ошеломительной – но все-таки не такой сильной, как при загадочных приступах. Наверное, как раз потому, что она была не пугающе непонятной, а реальной, вполне объяснимой. Хотя как сказать – понять поведение Галины он все-таки не сумел бы, очевиден лишь источник пульсирующей боли. Конечно, мыслить столь последовательно Тарас сейчас не мог. Все это пронеслось в мозгу путано, скорее, на уровне эмоций. Первое же, о чем он подумал сознательно, – что эту взбалмошную дуру надо срочно остановить. Подумал – и устыдился. Никакая Галина не дура. И вовсе не взбалмошная. Ее выдержке оставалось еще поучиться. И то, что срыв все-таки наступил, совершенно естественно. Но остановить ее все равно нужно. Только вот как?

Превозмогая боль, которая и стала внезапно подсказкой к решению, Тарас, не обращая внимания на льющуюся из носа кровь, крикнул в спину убегающей Галины:

– А как же боль?.. Наша общая. Я обещал рассказать, помните?

Из-за разбитого носа прозвучало все это гнусаво и неразборчиво. Но, видимо, Галина услышала главное. И тотчас, будто наткнувшись на стену, остановилась. Медленно, словно боясь увидеть нечто ужасное, повернула голову и что-то негромко сказала.

– Я не слышу, – зажав кровоточащий нос, ответил Тарас.

Галина вернулась, но все-таки встала достаточно далеко, готовая в любой миг снова рвануться и побежать.

– Рассказывайте.

Тарас шмыгнул носом. Заполнившая ноздри кровь мешала говорить внятно. Он вспомнил, что в нагрудном кармане пиджака обязательно должен быть платок, мама чуть ли не ежедневно меняла ему эти платки, настойчиво засовывая их в карман. Так и есть, платок оказался на месте. Тарас осторожно высморкался, а когда отнял бывший только что белым квадрат ткани от носа, тот в лунном свете показался ему черным. «Кровь и должна быть черной, – внезапно подумал Тарас. – Она вымывает из нас столько грязи, что иной ей быть попросту невозможно».

– Рассказывайте, – повторила Галина, и Тарас, скомкав окровавленный платок, стал сбивчиво говорить ей о преследовавших его приступах боли.

Выслушав не перебивая, Галина переспросила:

– Когда у вас был первый приступ?

– Вчера. Да, вчера вечером, – ответил Тарас. И осторожно спросил: – Вы мне верите?

– Не знаю, – честно призналась Галина. – Вы могли все придумать, когда я сказала, что у меня болит голова.

– Но зачем? Зачем мне это придумывать? – воскликнул Тарас и сглотнул, едва не подавившись собственной кровью. – Я никакой не маньяк и не насильник, поверьте! Я простой школьный учитель.

– Да? – неожиданно и непонятно отчего развеселилась Галина. – И что вы преподаете?

– Русский язык и литературу.

– Жаль, – хмыкнула Галина, и если бы не близорукость Тараса, он увидел бы, что женщина немного расслабилась, выражение лица стало совсем иным, во взгляде пропала обреченность. – Лучше бы это… как оно там у вас называется?.. Основы соблюдения безопасности?

– Основы безопасности жизнедеятельности, – поправил Тарас. – Но нет, увы. Только русский и литературу.

– А ну-ка! – оживилась вдруг Галина. – Сейчас проверим, кто вы есть. Скажите-ка, что такое тропы?

– Тропы? – шмыгнул носом Тарас. – Дорожки такие, проделанные ногами людей или животных. В лесу, в степи там… в общем, где нормальных дорог нет.

Галина напряглась. Тарас не мог это увидеть, но почувствовал. И с легкой ехидцей в голосе добавил:

– А то, что вы имеете в виду…. Троп – это такой оборот речи, для усиления ее выразительности. Когда слова или выражения употребляются в переносном смысле. Эпитет, метафора, сравнение и все такое… Годится?

– Вполне. – Из голоса Галины исчезла настороженность. – Хотя в принципе отчего бы школьному учителю не быть маньяком? Примеров хватает.

– Да ладно вам, – снова шмыгнул Тарас. – Сами-то откуда про тропы знаете?

– На журфаке училась, – буркнула Галина и быстро сменила тему: – Так что делать будем, учитель?

– Для начала… – сказал Тарас, но кровь опять хлынула струей на подбородок, и он задрал голову, нашаривая в кармане платок.

– Для начала нужно вам первую помощь оказать, – подошла к нему Галина и сама достала окровавленный кусок ткани. Критически его осмотрела и покачала головой: – Да уж… Надо бы воду найти. Есть ведь тут какие-нибудь колонки, колодцы?

– Ддесь река ездь… – прогундосил Тарас, не опуская головы.

– Да-да, я что-то такое помню, – кивнула, вглядываясь в темноту, Галина. – Только вот где?

Тарас махнул рукой в сторону той самой злополучной дачи, на которую Галине даже смотреть не хотелось. Домик, где пришлось им так «романтично» познакомиться, был самым крайним в поселке. А дальше, меж кустов и редких деревьев, и впрямь поблескивала лунной дорожкой вода.

– Пойдемте. – Немного помедлив, Галина взяла Тараса за руку, поскольку он так и стоял, взирая на луну и звезды, зажав пальцами ноздри, и повела его к реке. Но все же взяла намного правее дачи, хоть и пришлось сойти с дорожки в довольно густую траву.

Тарас шагал за Галиной послушно и молча, лишь изредка чертыхался, когда ноги путались в траве и спотыкались о кочки. «Удивительное существо человек, – рассуждал он, обращаясь, видимо, к звездам, поскольку смотрел по-прежнему на них. – Ничтоже сумняшеся, лупит ближнего по лицу, а потом за ручку, как любимое дитятко, ведет смывать кровушку. После того ведет, как тот самый ближний напомнил, что у них общая боль. Не радость, не интересы, а именно боль. Только она, видимо, и сближает людей, делает их терпимее друг к другу. Не потому ли человечество так любит воевать, чтобы потом, обнявшись с бывшим недругом, погоревать над обоюдными ранами?» Впрочем, философствовать Тарасу пришлось недолго – скоро уже Галина испуганно крикнула: «Стойте!» – она сама чуть не шагнула в пустоту внезапно возникшего под ногами обрыва.

Несколькими метрами левее обнаружился пологий спуск. Берег оказался глинистым, и у самой воды следовало быть осторожными, чтобы не соскользнуть в реку. Так что Тарасу волей-неволей пришлось опустить голову, и кровь опять принялась сочиться, хоть и не текла уже ручьем, как поначалу.

Галина отобрала у него платок и прополоскала в реке. Слегка отжала и велела «раненому»:

– Повернитесь к свету.

Он послушно обратил лицо к луне. Галина подошла вплотную, и Тарас, скосив глаза, с непонятной досадой убедился, что она все же чуть выше его. Хотя в данной ситуации это оказалось лишь на руку – Галине не пришлось тянуться, чтобы смыть с его лица кровь. Затем она вновь сполоснула платок и подала Тарасу:

– Приложите к переносице.

Но тот не отреагировал, удивленно глядя за спину Галины.

– Огоньки… – неуверенно пробормотал он.

– Какие еще огоньки? – обернулась Галина. И тоже увидела невдалеке пятнышко света. Появился было и второй лучик, но быстро погас. Галина немедленно отреагировала: – Посмотрим?

– Ну-у… – протянул Тарас, не найдясь, что ответить. Едва выпутавшись из одного приключения, он очень не хотел попадать сразу в следующее. Между стрессовыми ситуациями он предпочитал делать хотя бы небольшую передышку. Впрочем, сейчас помощь оказалась бы очень даже кстати. А риск сразу же после встречи с одним маньяком нарваться на новых казался не слишком большим.

Наверное, Галина подумала так же, поскольку, напомнив Тарасу: «Прижмите платок», зашагала к непонятным огням, аккуратно переставляя ноги по скользкой глине.

«Все, сыночек, вырос. Мамочка больше за ручку водить не желает», – подбодрил себя шуткой Тарас и последовал за Галиной, послушно прижав прохладный платок к переносице.

* * *

Странные огоньки оказались обычными фонариками, которыми подсвечивали в воду двое мужчин, стоявших в лодке метрах в пяти от берега. Поначалу они засуетились, погасили свет, но, поняв, что на берегу всего двое, к тому же один из них женщина, успокоились и снова включили фонарики.

– Кто такие? – начальственным тоном бросил один из мужчин.

«Сами мы не местные», – хотелось съерничать Тарасу, но помощь нужна была все-таки им, а не людям из лодки, поэтому, прикрывая глаза ладонью от яркого света фонарика, он сказал:

– Мы из города. Заблудились вот… И, похоже, на электричку опоздали.

– Электрички по реке не ходят, – произнес второй голос, более приветливый, нежели первый.

– Мы уже догадались, – не удержалась от колкости Галина.

– А от нас чего надо тогда? – буркнул «начальник».

– Может, вы нас подвезете? – вырвалось вдруг у Тараса.

– Ни хрена себе! – засмеялся «приветливый». – Мы что вам, извозчики?

– Мы рыбу ловим, не видите? – сказал первый мужчина и посветил на борт лодки. Тарас прищурился, но ничего разглядеть не сумел. Впрочем, ситуацию прояснила Галина, которая едва слышно шепнула:

– Ага, так я вам и поверила. Удочку достали, видите ли. А то не понятно, чем вы тут занимаетесь…

– А чем они занимаются? – так же тихо прошептал Тарас.

– Сетки ставят, что же еще? Браконьерят помаленьку.

– Откуда вы знаете? – удивился Тарас. Живых браконьеров ему еще видеть не приходилось.

– Журналистский нюх, – буркнула Галина.

– Чего это вы там шепчетесь? – с подозрением спросил начальственный тип.

– Решаем, как вас уговорить, чтобы вы нам помогли, – нашелся Тарас.

– И что решили? – поинтересовался более приветливый рыбак.

– Сто рублей вас устроят?

Браконьеры дружно загоготали. Отсмеявшись, первый мужчина стал даже «добрее» в голосе:

– Ну, посмешили, спасибо. Давайте, идите себе, не пугайте нам рыбу.

– А двести? – как ни в чем ни бывало спросила Галина.

– Пятьсот, – ответил «приветливый». – И только до станции.

– Сколько у вас? – шепнула Тарасу Галина.

– Только сто, – виновато шмыгнул он носом.

– А за мобильник до города? – продолжила торг с рыбаками Галина.

– Какой мобильник? – В голосе второго мужчины проклюнулся интерес. Галина назвала модель.

– Ну-у!.. – протянул тот же голос. – За такое старье только до станции.

– Зачем нам до станции, электрички же ночью не ходят! – вставил реплику Тарас.

– Скоро московский пройдет, – сказал первый рыбак.

– Он ведь в Ряскине не останавливается, – шепнул приятелю второй браконьер, но Галина услышала.

– А где останавливается?

– В Генсирово, – виновато, словно оправдываясь перед другом, ответил мужчина.

– Значит, везите до Генсирово, – не сдавалась Галина.

Рыбаки пошептались, и первый, опять вернув голосу начальственную спесь, буркнул:

– Телефон и двести сверху.

– Да что же это… – возмутился было Тарас, но Галина больно пихнула его локтем в бок и ответила браконьерам:

– Сто сверху. Нам же надо на что-то билет купить.

– Хрен с вами, – сплюнул «начальник».

В лодке загремело, послышались негромкие всплески весел. Вскоре дюралевый нос зашуршал о глинистый берег.

Галина первой вскарабкалась на борт. Никто из сидевших в лодке даже не шелохнулся, чтобы помочь ей. Тарас скрипнул зубами, но промолчал, хотя был сейчас невероятно зол и на алчных рыбаков, и на себя, и даже на Галину – за то, что создавшейся ситуацией она невольно показала его бесполезность и даже никчемность.

Рыбаки уже завели мотор, пока Тарас забирался в лодку. Не успел еще даже усесться, как суденышко резво рвануло вперед, и он больно хлопнулся мягким местом о скамейку.

9

Галя молчала до самой станции. Под шум лодочного мотора особенно не побеседуешь, но, самое главное, говорить ей ни с кем и не хотелось. Не с браконьерами же? С теми уже все обсудили. А с Тарасом… Нет, с ним тем более. Пока сплачивала их общая опасность – пришлось поневоле стать ближе, забыть то, что мешало делу. А вот сейчас эта близость схлынула вместе с пиком тревоги, зато тут же замелькали воспоминания о другой близости – бессознательной, животной, а потому особенно мерзкой. Хоть Галя и понимала умом, что Тарас виноват в этом не больше ее самой, но поделать с собой ничего не могла. Отвращение к произошедшему автоматически распространялось и на Тараса. Ну, к нему, может, не совсем уж отвращение, но неприязнь – однозначно. Это не относилось к внешности Тараса, она вообще не считала внешность мужчин особо значительным фактором, хотя в мечтах и представляла своего избранника куда презентабельней. Но, во-первых, Тарас, хвала всем святым, не был ее избранником, а во-вторых, теперь, приглядевшись к нему, Галя пришла к выводу, что внешне он не так уж и неприятен, разве что чуть повыше ему быть не мешало, да покрепче. Впрочем, ей-то какое дело до его внешности? Пусть хоть полным уродом будет, хоть красавцем писаным – ей это все равно. Или… нет?.. Да ну, вот уж дикость! Не нужен и даром ей этот близорукий хлюпик! К тому же она никак не могла окончательно прогнать от себя гадкую мысль, что Тарас все-таки врет, что он замешан в этой кошмарной истории не как жертва, а как исполнитель или даже организатор. Понимала, что это бред, паранойя, а вот не уходили подобные мысли – и все тут!

Да еще мысли о Костике… Галя так и не могла вспомнить точно – просила ли она маму забрать внука из садика, или это лишь придумалось ей в бреду. Да нет же, конечно, просила! Не могла она про своего котеночка забыть, ну никак не могла!

Не могла?.. А ведь забыла, когда… предавалась страсти с Тарасом! Дикость, дикость! Опять!.. Неужели теперь все оставшиеся годы придется с этим жить? «А как ты хотела, голубушка? – злорадно поддела себя Галя. – Хоть башка у тебя и плохо соображала, а ножки раздвинуть соображалки хватило! Никто тебя не насиловал. Так что, Галя, кто ты есть на самом деле – тебе и самой теперь ясно стало. И что тебе дороже всего, когда ничего на мозг не давит, тоже понятно».

Галя скрипнула зубами. Нет, это уже навязчивое состояние какое-то. Она зациклилась на одном. Надо бы мысли куда-нибудь сдвинуть, чтобы не сумели они вернуться опять в то же место. Но куда? Разве что поразмыслить о том, как такое вообще могло с ней случиться? И что именно произошло? Почему она поехала в этот неизвестный поселок, зачем полезла на чужую дачу?.. Ведь сделала она это сама – нет следов от веревок, не болит голова от удара по темечку… Хотя!.. Голова… Да-да, именно голова. Эти странные головные боли в последние дни, не в них ли кроется причина? Но тогда – что является причиной самих болей? Болезнь? Опухоль? Но ведь и Тарас говорит, что его тоже преследует головная боль, и тоже со вчерашнего… нет, уже с позавчерашнего дня. Не может это быть простым совпадением, ох, не может!

* * *

Додумать Гале не удалось. Мотор сменил тональность, лодка стала поворачивать к темному берегу, постепенно замедляя ход. Впрочем, берег был не таким уж и темным – из-за кустов и деревьев мигнул огонек, затем другой, а потом, почти сразу – целая россыпь. «Рыбаки» заглушили двигатель, и тишину нарушало теперь лишь легкое шуршание рассекаемой лодочным носом воды. Как ни странно, но Гале показалось, что вода именно шуршит, словно мятая газетная бумага. От этого звука стало неуютно и тревожно. Приближающийся берег словно не сулил ничего хорошего, а река знала об этом и, по-старушечьи пришепетывая, хихикала.

«А что если он ждет нас там? – вспыхнула тревожным фонарем отчаянная мысль. – Что, если браконьеры заодно с маньяком и везут их к нему прямо в руки?» Галя понимала разумом, что это нелепо и дико – проще тогда было вернуть их назад и не гонять ни машину, ни лодку, – но нарастающий страх протестовал против разума и не собирался слушать его убеждения.

Галю качнуло вперед – лодка причалила к берегу. Надо подниматься и выходить. Только вот ноги перестали вдруг слушаться. Они тоже переметнулись от разума к страху.

Пришлось прибегнуть к крайности. «Дрянь! – заорала на себя мысленно Галя. – Тебя там сын ждет, а ты рассиживаешься! Назад вернуться хочешь, в постельку к Тарасику?!» Заклинание подействовало не хуже ушата холодной воды. Галя непроизвольно взглянула на уже перекинувшего ногу за борт Тараса, неловко балансирующего враскорячку, – и ее чуть не стошнило, когда она представила себя в жарких объятиях этого неуклюжего хлюпика. Она тут же вскочила и выпрыгнула из лодки быстрее напарника. И, не оглядываясь, зашагала вверх по тропинке, ведущей к поселку.

* * *

Браконьеры не обманули, московский поезд прибывал совсем скоро. Об этом как раз объявили по шепелявому громкоговорителю. Галя быстро прошла в бетонную коробку станции, спиной чувствуя, что Тарас семенит следом.

В малюсеньком зале ожидания пассажиров не оказалось вовсе, зато окошечко кассы было открыто. Галя направилась к нему, но услышала сзади виноватый голос Тараса:

– Постойте! У меня документов с собой нет.

Она раздраженно обернулась, чтобы выдать что-нибудь насчет не ее проблем, и тут вдруг сообразила, что документов нет и у нее. А без них, кроме как на электричку, билет не купишь. А электричек до утра не будет. Только вот ждать здесь до утра Галя не собиралась.

– Придумайте что-нибудь, – сказала она с вызовом. – Вы же мужчина. – Сказала и мысленно зашипела на себя, очень уж много сарказма вложила она в последнее слово, самой стало противно.

А Тарас и вовсе смутился. Замялся, покраснел, поправил несуществующие очки. Но все-таки ответил, тихо, но твердо:

– Хорошо.

«И что именно хорошего вы можете предложить?» – хотела спросить Галя, но все-таки промолчала. Ей вновь стало до того тошно, что ни говорить, ни думать, ни даже злиться не хотелось абсолютно. Хотелось лишь побежать назад, к реке, и броситься в холодную воду. Не чтобы утопиться, а чтобы раствориться в этой черной ночной прохладе, слиться с ней, очиститься – во всех смыслах – и неспешно плыть вместе с рекой по течению, не сопротивляясь ему, доверившись полностью слепым силам природы… Но снова засияли перед ней в представившейся темноте синие глазенки Костика, и совесть – или что там заведовало у Гали материнскими чувствами? – опять наградила ее ощутимым пинком. А еще, что стало для Гали полной неожиданностью, ее вдруг кольнуло чем-то очень похожим на чувство вины. Вины… по отношению к Тарасу. За что она его так?.. Почему ей все время хочется его оскорбить, унизить – если не вслух, то мысленно? Ведь если он говорит правду – а скорее всего, так оно и есть, – то он невиновен в случившемся. И уж тем более невиновен в том, что его рост и телосложение не соответствуют параметрам ее идеала. «Идеала?.. – перебила она собственные размышления. – Ну вот не дура ли ты после этого, не идиотка?.. Давно ведь должна была усвоить, что мужской идеал отнюдь не ростом и объемом мышц измеряется!» И все равно, все равно!.. Ее вины во всем этом тоже нет! И никакого Тараса – будь он святее папы римского! – ей не надо. Пусть идет… лесом.

Галя мотнула головой, отгоняя, словно мух, назойливые мысли, и вышла на платформу. Прохладный ночной воздух освежил ее, запахи молодой весенней листвы и травы заставили удивиться, что жизнь все-таки продолжается. Но как-то уже вроде бы и мимо Галины, обтекая ее вокруг, словно та самая река – осклизлый валун.

* * *

Вновь забурчал динамик. И тут же, следом, раздался громкий протяжный гудок. Поезд уже совсем рядом. Галя невольно поискала глазами Тараса. Тот стоял неподалеку, нахохлившись, сунув руки в карманы пиджака. Может, замерз – все-таки ночью, хоть и в мае, было довольно зябко, – а может, настраивал себя на «мужской поступок». Галя невольно хмыкнула и поспешно отвернулась. Не хватало только, чтобы Тарас подумал, будто она ему улыбается!..

А вагоны уже катились вдоль перрона. Протяжно и жалобно скрипнув колодками и лязгнув межвагонными сочленениями, состав остановился. Сначала в одном, потом еще в одном вагоне открылись двери. Вышло всего три человека. Садиться, похоже, и вовсе никто не собирался. «Кроме меня!» – спохватилась Галя и направилась к одному из вагонов, откуда только что вышли пассажиры, а дверь еще оставалась открытой. Но ее обогнал Тарас. Он приблизился к двери, взялся за поручень и что-то стал говорить в освещенный тамбур. Затем обернулся к ней и призывно мотнул головой. «Надо же, – с усталым удивлением подумала Галя, – у рохли получилось!» Впрочем, чему там было удивляться – до их города оставалось от силы полсотни километров, билет и стоил-то, наверное, рублей десять-пятнадцать, не больше тридцатника за двоих, а тут он проводнице стольник посулил. Тем более, ночью, остановок больше не будет, проверяющие не сядут… А собственно, какая разница? Ну, получилось – и получилось. Главное, что через час она уже окажется дома, увидит Костика и забудет навсегда и про Тараса, и про сегодняшний… нет, уже вчерашний, «экзотический» вечер. А еще бы поспать хоть чуть-чуть до работы… Забыться. Да-да, именно так – забыться и забыть. И начать жить сразу из «позавчера» в «завтра», вырезав из вялотекущей киноленты жизни кадры «вчера» и на всякий случай «сегодня». Не из той они, как говорится, оперы. Слишком сильно отличаются по сюжету от основной канвы. Напутал что-то, видать, господин Режиссер.

Галя продолжала думать об этом, уже сидя на полке набирающего скорость вагона. И не заметила, как мысли плавно, без перехода, перетекли в сновидения, вобрав в себя признаки псевдореальности, словно губка воду. Появился цвет, звук и даже запах. Цвет – голубовато-желтый лунный квадрат на обоях, звук – громкое в гулкой тишине тиканье будильника, запах – тяжелый, больничный: немытого тела и лекарств.

Она почувствовала странную слабость в теле, словно онемевшем, ставшем вдруг чужим. А потом… Воспоминания о вчерашнем вечере, о котором она так старалась забыть, хлынули неудержимым потоком. Да еще как – в подробностях, до мельчайших деталей, словно сознание захотело вдруг пересмотреть записанные в подкорке кадры – те самые, что Галя собралась из этой «киноленты» вырезать…

* * *

– Просыпайтесь, приехали! – раздался над ухом неприятно скрипучий голос. Похожая на суковатую палку проводница – худющая до крайности, лицо в бородавках – застыла в проходе, переводя взгляд с Гали на сидящего напротив Тараса и обратно. – Ишь, разоспались. Хотите ехать дальше, платите. Нечего тут…

– Мы выходим, – подскочила Галя, почувствовав, что поезд ощутимо замедлил ход. Тарас тоже поднялся. На лице его читалось недоумение, будто со сна он не мог понять, куда попал. Или что-то мучительно пытался вспомнить. Гале и самой неожиданно подумалось, что и ей тоже надо вспомнить что-то важное… То, что приснилось за эти полчаса? Но ей ничего не снилось… Или снилось? Откуда-то выплыл вдруг запах лекарств, и в то же мгновение голову пронзило кинжалом острейшей боли. Застонав, Галя рухнула на полку и сжала виски ладонями.

– Что с вами? – наклонился к ней Тарас.

– Го… голова… – еле выговорила Галя.

Тарас обернулся к проводнице:

– Дайте скорее таблетку! У вас же должны быть…

– У меня что, аптека? – проскрипела та. – Меньше пейте, ничего и болеть не будет. Давайте, живехонько отсюда! Стоянка три минуты… Не выйдете, позову начальника состава.

Поезд скрипнул тормозами и остановился. Проводница, оглядываясь через плечо, направилась к тамбуру, выставив, словно пистолет, железнодорожный ключ с треугольным сечением.

– Пойдемте, – дотронулся до Галиного плеча Тарас. – Пойдемте, Галина… Мы не успеем выйти, это же наша станция.

Галя подняла на Тараса затуманенные болью глаза. Она почти ничего не видела перед собой, но краешком устоявшего перед болью сознания понимала, что надо срочно и обязательно куда-то идти.

– Помогите… – почти беззвучно прошептала она и протянула Тарасу дрожащую руку. Тот бережно подхватил ее под локоть, другой рукой неуверенно взялся за талию и попытался приподнять с полки. Совершив невероятное усилие, Галя встала на ноги, которые так и норовили подогнуться. Но она, почти повиснув на Тарасе, сделала шаг, другой, а потом… голова прошла. Внезапно. Словно боль, вспыхнув, сгорела, подобно бездымному пороху. Галя тряхнула головой, будто проверяя, не затаилась ли боль, а потом резко сбросила с талии руку Тараса и быстро зашагала к тамбуру. Тарас, разинув рот, на несколько мгновений замер, а потом, спохватившись, тоже поспешил к выходу.

Проводница, наблюдавшая из тамбура всю эту сцену, бросила в спины сошедшим на перрон Тарасу и Гале:

– Не вышло на халяву прокатиться? Артисты… Меня не проведешь!

* * *

Галя посмотрела на часы. Полвторого. Автобусы и маршрутки уже не ходят. Да и денег все равно нет.

Но ее родители жили минутах в пятнадцати ходьбы от вокзала, и она, не оглянувшись на Тараса, зашагала напрямик через вокзальную площадь к нужной ей улице.

Тарас неуверенно потоптался и все же догнал Галю.

– Давайте я вас провожу.

Галя остановилась, медленно повернулась и странно прищуренным, изучающим и в то же время отстраненным взглядом осмотрела Тараса, словно пытаясь найти что-то неведомое даже ей самой. И неожиданно для себя спросила:

– А вас любил кто-нибудь? Была у вас любимая женщина?

– Меня нельзя любить, – тихо, но отчетливо ответил Тарас.

– Почему?

– Потому что я боюсь принять чью-то любовь. Да я и недостоин ее.

– Вот как? – уже совершенно равнодушно произнесла Галя и, вновь развернувшись, обронила через плечо: – Меня не надо провожать. Прощайте.

10

Оставшись наедине с ночным спящим городом, Тарас впервые вспомнил о маме. Не то чтобы ему стало от этого стыдно, но все-таки пронеслись в голове определенные мысли, характеризующие его не с самой лучшей стороны. Впрочем, у Тараса имелось и железное оправдание – он ничего не мог поделать, чтобы предупредить маму, что жив и… – Тарас осторожно потрогал распухшую переносицу, – относительно здоров. Разумеется, на учительскую зарплату и мамину пенсию много не нашикуешь, но все-таки он пытался пару-тройку раз склонить ее к покупке мобильного телефона, благо недорогих моделей продавалось теперь немало. Однако всякий раз получал с материнской стороны решительный отказ. Аргумент был один: это бесполезная роскошь, неразумная трата денег. Ведь дома есть телефон, в школе – тоже. По улицам и кабакам Тарас, слава богу, не шляется, а если когда и бывает в гостях, то и там наверняка телефон найдется. Так что, по маминой милости, и остался Тарас без средств связи, а значит, определенная вина в ее теперешнем волнении – а в том, что мама сходит с ума, он не сомневался – ложится и на нее саму. Ну, а что до самой сути произошедшего…

Собственно, весь оставшийся путь до дома, а занял он минут сорок, не меньше, Тарас и размышлял именно об этой сути. Никто и ничто не мешало ему, даже луна скрылась за облаками, а редкие автомобили и мигающие желтым светофоры, свет которых расплывался в близоруких глазах бесформенными колышущимися медузами, словно задавали некоторый ритм мыслительному процессу.

Тарас, как человек обстоятельный, а тем более, как учитель-словесник, привыкший разбирать словарные конструкции на составляющие, решил и случившееся с ним разложить подобным образом по полочкам. Такой систематизированный подход помогал, во-первых, лучше сосредоточиться, во-вторых, отстраниться от проблемы, взглянуть на нее со стороны, тем самым гася лишние эмоции, а в-третьих, просто он привык – так ему удобней мыслить.

Поэтому Тарас и решил в первую очередь определить, а где же, собственно, начинается завязка всей этой истории? Что-то ему подсказывало, что не вчера, когда он неведомо как оказался на чужой даче, а еще накануне, когда непонятно куда выпали три часа. Значит, надо хорошенько подумать о том, где он был позавчера после школы, куда ходил, почему не отправился сразу домой?

Проще всего предположить поездку за город, к Александру Николаевичу. Ведь с тех пор как не вернулся из Чечни дяди Сашин сын и Тарасов лучший друг Сашка, он, Тарас, регулярно, не реже пары раз в месяц, наведывался в любительскую обсерваторию Хрумовых. И не только потому, что так уж любил смотреть на звезды. Просто он видел, какие «звезды» загораются при этом в глазах Сашкиного отца, словно на какой-то миг тот вновь обретал погибшего сына. А еще… Тарас и сам до конца не мог себе признаться, но такие «астрономические» поездки стали ему почти физически необходимы. Они словно заменяли ему то, чего он был лишен, – любовь, женскую ласку… «Стоп! – оборвал свои мысли Тарас. – Любовь здесь совершенно ни при чем. И обсерватория тоже, потому что было еще слишком светло. Думай в другом направлении!»

Хорошо, допустим, что после трудного рабочего дня, приправленного муторным педсоветом, он и вправду устал и просто захотел прогуляться, походить по городу, посидеть в парке на скамеечке, как, между прочим, пытается подсказать ему память. Но вот именно, что лишь пытается, а не подсказывает, дает лишь какой-то невнятный фон: безликие здания, деревья, облака… Ничего конкретного! А ведь он должен был думать о чем-то, что-то видеть вокруг, замечать. Что же он видел? Что слышал? О чем думал?

Тарас напряг, как мог, память. Итак, закончился педсовет. Он попрощался с коллегами, вышел на школьное крыльцо и… что дальше?.. Кажется, к нему подошел Валерка, что-то сказал о весне… Дескать, негоже, когда птички поют и травка зеленеет, любоваться этим одному, без второй половинки. Валерка вообще-то частенько донимал его подобными нравоучениями, так что этот разговор мог иметь место и не позавчера, а раньше. Или все-таки позавчера? Да-да, ведь потом Валерка сказал что-то такое…

Вспомнить, что говорил Валера, Тарас не успел. Боль шарахнула по голове так, что в первое мгновение ему показалось, будто его огрел сзади дубиной ночной грабитель. Он даже попытался оглянуться, но малейшее движение отзывалось новыми взрывами боли, поэтому Тарас просто зажмурился и замер. Захотелось сесть прямо на тротуар, и он, пожалуй, так бы и сделал, если бы не страх перед любым движением. Даже мыслить Тарас опасался, а потому просто разглядывал боль, которая казалась ему сейчас толстым извивающимся червем, точащим мозг, словно ком чернозема. Ведь и мысли ведут себя зачастую подобно червям, подумалось вдруг Тарасу, – точат и точат серое вещество, а ничего кроме пустот и дерьма за собой не оставляют.

«А эта боль – дерьмо еще то!» – мысленно выругался Тарас, и боль, словно обидевшись на оскорбление, вдруг моментально исчезла.

Тарас попробовал осторожно шевельнуть рукой – червяк не показался из норы. Сделал шаг, другой – все оставалось в порядке. Лишь тогда он рискнул открыть глаза. Но возвращаться к воспоминаниям не хотелось. Тарас сделал неожиданный вывод, что боль приходит именно тогда, когда он пытается вспомнить. И не что-нибудь, а события позавчерашнего вечера… Хотя, если попробовать вспомнить, как же он вчера оказался в дачном поселке? Как его там… Ризкино? Ряскино?.. Тарас вспомнил название и испугался, что боль вернется, он даже зажмурился, ожидая ее. Ничего подобного! Голова хоть и гудела слегка от полученной встряски – а может, и от недавнего удара каблуком, – но продолжала работать в обычном режиме.

Тогда он расхрабрился настолько, что стал восстанавливать не позавчерашний, а прошедший вечер. Итак, он тоже вышел на крыльцо школы. А потом направился в поликлинику – ведь именно вчера боль свалила его прямо на уроке… О чем он, тогда, кстати, подумал, что попытался вспомнить?.. «Нет, нет! – чуть не закричал Тарас вслух и даже остановился. – Вот только об этом сейчас не надо!..» Немного успокоившись, он опять зашагал и вернулся в памяти к тому моменту, как пошел к врачу. Но не дошел, потому что Валерка… – опять Валерка? – предложил подвезти на машине. Они даже доехали до злополучной поликлиники, но потом… А что потом-то? Дальше все словно в тумане или даже в киселе – густом, темно-сиреневом черничном киселе. Но все-таки не в беспросветном мраке, что-то оттуда помаленьку начинало проступать. Например, то, что он попросил Валерку ехать в это самое Ряскино. Непонятно, правда, с чего вдруг. И воспоминание это казалось странным, словно он наблюдал за собой со стороны, как за чужим человеком… Да и с чего бы ему-то приспичило ехать в это Ряскино? Впрочем, приспичило же… Как ни крути, а в машине сидел тогда все-таки он и с Валеркой разговаривал – тоже.

А вот сама дорога до поселка вспоминалась смутно, да там и нечего было вспоминать – возможно, он даже задремал тогда. Когда и как вышел из машины, простился с Валеркой – тоже из памяти стерлось напрочь. Следующее воспоминание – как он входит в чердачную темную комнату… Причем – это Тарас с непонятным содроганием понял только что – он уже знал в тот момент, кто и зачем его ждет. Но как?! Как он мог знать это? Тарас снова остановился. В том, что раньше он никогда не видел Галю, он уверен на двести, на триста процентов! Потому что, если бы видел… не смог бы забыть никогда. Как не забудет уже до конца жизни того, что было дальше. Именно это снилось ему только что в поезде, стоило заснуть на каких то десять-пятнадцать минут… И вот сейчас вспомнилось вдруг так отчетливо, до мельчайших деталей, до стонов и запахов разгоряченных тел, до соленого вкуса горячих Галиных губ…

«Нет!!! Стой! – мысленно заорал на себя Тарас. – Остановись, дурак! Тебе нельзя даже думать об этом! Ты предал любовь! Ты недостоин любви! И тебе об этом один раз уже напомнили. Хочешь еще?..»

Ответ, которого он, разумеется, не ждал, «прозвучал» в его голове совершенно неожиданно: «А ты знаешь, хочу!.. И потом, в отличие от Машечки, Галя совсем не похожа на Катерину. Сколько, в конце-то концов, ты будешь казнить себя за прошлое? Минуло шестнадцать лет, опомнись, придурок! Может, пора наконец начать жить, а не маяться дурью? Или завтра опять к дяде Саше поедешь тоску утолять? Пусть тебя звездочки вместо нее приласкают!»

Стало вдруг непередаваемо тошно. Настолько, что захотелось ударить себя по лицу. Возможно, он и сделал бы это, но вовремя вспомнил про разбитый Галей нос. Мысль эта заставила его улыбнуться и почти успокоиться.

«Ты все-таки беспросветный идиот, – завершил Тарас дискуссию с самим собой. – Ну да ничего, недолго витать в эмпиреях осталось. Сейчас тебе мама такую любовь устроит, что мало не покажется».

* * *

Хоть он и ожидал испытать на себе бурю, действительность оказалась еще страшнее. Это был ураган, тайфун, торнадо, цунами!

Как ни старался он поворачивать ключ в замке бесшумно, как ни пытался открыть дверь без скрипа, но, когда он шагнул в прихожую, мама уже стояла там. Сначала он ее не сразу и узнал; прищурившись, напряженно разглядывал, словно незнакомку. Не старая еще, пятидесятишестилетняя женщина словно накинула себе добрый десяток лет, которые тяжестью своей будто пригнули ее, сделав и без того невысокую, сухонькую фигурку еще ниже. А мамино лицо стало и вовсе страшным – бледное, в красных пятнах, опухшее от слез…

Увидев Тараса, мама бросилась к нему, распахнув заплаканные глаза и раскинув для объятия руки. Но в шаге от сына замерла, помедлила секунду и, словно именно для замаха, а не для каких-то телячьих нежностей разводила в стороны руки, влепила ему пощечину сначала правой, а затем и левой ладонью.

– Ты… – задохнулась она, багровея на глазах и так же на глазах распрямляясь и сбрасывая лишние годы, – ты где был?! Да как ты можешь так издеваться над матерью?!

– Я не… – попытался ответить Тарас, но его голос больше походил на шорох растущего бамбука под шквалом тропического ливня. Разумеется, он тут же утонул в ревущем потоке. За сокрушительным ураганом возмущений и упреков последовал град перечислений, куда мама обращалась с вопросами о судьбе бессердечного, жестокого, неблагодарного сына: и милиция, и больница, и морг, и бывшие одноклассники-однокурсники Тараса, и коллеги по работе, и знакомые, и друзья…

– В один только морг я звонила уже восемь раз! – воскликнула мама. – Я надоела им так, что они занесли меня в черный список и заранее отказались от предоставления мне в будущем каких-либо услуг…

– Какие услуги тебе нужны в морге? – рассеянно спросил Тарас, совершенно случайно вклинившись в мамину тираду, когда бедная женщина, запыхавшись, набирала в грудь воздух. Сам же Тарас почувствовал в маминых словах некую нестыковку, но переутомившийся мозг никак не мог осознать, что же именно ему показалось нелогичным в предъявленном только что списке.

– Да как ты можешь такое говорить? – всхлипнула вдруг мама, и плечи ее вновь опустились. – Я совсем не узнаю тебя, Расик… Кто так повлиял на тебя? Неужели этот бабник Валерка?

– Да почему же он бабник-то? – ошарашенно заморгал Тарас. И тут в мозгу щелкнуло. Задача на логику, точнее, на ее отсутствие, решилась.

– Потому, что он… – начала отвечать мама, но теперь уже Тарас перебил ее:

– Кстати, о Валерке. Раз уж ты звонила всем друзьям и коллегам, то и ему наверняка. Почему же ты спрашиваешь, где я был? Разве он тебе не рассказал?

– А что он должен был мне рассказать? – насторожилась мама. – И как он мне мог что-то рассказать, если его самого дома не оказалось? – Тут она неожиданно замолчала, устремив наливающийся ужасом взгляд на лицо Тараса. Только что гремящий, голос ее превратился вдруг в хриплый шепот: – Что с твоим лицом, Расик?.. Где твои очки?.. Ты подрался с этим извергом? О-о! На кого ты похож… Твоя рубашка в крови!.. Ты весь мятый и грязный… – Мамин голос столь же быстро, как сник, вновь расправил крылья и зашелся в праведном гневе: – Ты напился и валялся в канаве?! Ты – учитель! Призванный быть примером для неокрепших юных душ!.. Боже, боже! Конечно же, это все он, твой так называемый друг… Он напоил тебя, избил, вывалял в грязи… Я сейчас же звоню в милицию! И не надейся, что это сойдет ему с рук.

Мама и впрямь метнулась к телефону. И тут Тарас рявкнул. Впервые в жизни он закричал на маму!..

– Стой! – бросился он следом за ней. – Не смей! Не вздумай!!!

Мама, опешив от вопля сына, медленно и будто бы даже испуганно обернулась к нему. А Тарас разошелся и уже не мог остановиться:

– Что ты тут сейчас наговорила? Почему в твою голову лезут подобные глупости? Почему все вокруг у тебя лишь враги, изверги и злодеи? Почему, если я, тридцатилетний неженатый мужчина, не пришел домой в шесть вечера, то это уже значит, что я избит, убит, связался с дурной компанией?.. Неужели у меня не может быть личной жизни?! Ты же сама мечтаешь о внуках!.. А откуда им взяться, ты не задумывалась? Может, мне заказать их по почте?!.

Тарас судорожно вдохнул, и мама успела жалобно простонать:

– Расик!..

Но тот лишь досадливо отмахнулся и продолжил:

– Да, я уже взрослый, мама! Пойми же ты наконец! И да-да-да, я был с женщиной!.. С той женщиной, которая мне очень нравится!.. Которую я наконец-то нашел! – Словно молния сверкнула вдруг перед глазами Тараса – он внезапно осознал, что именно он сейчас произнес в запале, почти не задумываясь. Конечно же, не задумываясь! Слова эти сами вырвались из глубин подсознания. Но ведь это… правда?.. Неужели правда?.. Невероятно, не может этого быть! Наверное, это всего лишь самовнушение, всего лишь осознание того, что он наконец-то был с женщиной, что он наконец не боялся этого? Но почему тогда одно лишь воспоминание ее имени – Галя – вызывает в нем сладостную дрожь? Почему хочется думать только о ней, быть только с ней? Неужели он и впрямь осмелился забыть о прошлом и нашел свою женщину?

Тарас был настолько ошарашен неожиданным открытием, что не сразу понял, о чем говорит ему мама. Он не сразу понял, что она вообще ему что-то говорит!

А мама говорила. Сначала неуверенно, все еще испуганно, но постепенно голос ее крепчал и очень быстро стал почти прежним. Правда, слова и выражения мама выбирала теперь осторожней, а потому речь стала более прерывистой и медленной. Тарас вклинился в ее смысл со следующего утверждения:

– …наверняка мои опасения подтвердятся и у нее окажутся дети!..

Тарас чуть не взорвался снова, но вспомнил вдруг, что у Галины действительно есть сын, и неожиданно улыбнулся.

– Ну что ты смеешься? – вспыхнула мама. – Конечно же, я оказалась права… – И она снова поникла, но совсем ненадолго, секунды на две. Новая мысль затмила старую и поспешно рванулась наружу: – Но при чем здесь Валера? Ты что, отбил у него женщину? И за это он тебя избил?..

– Да никто меня не бил, успокойся, – поморщился Тарас и с облегчением понял, что наконец-то успокоился и сам. Наверное, воспоминание о Гале так подействовало на него, а может, он просто устал от всего этого нескончаемого безумия. Так захотелось вдруг упасть прямо здесь, на коврик в прихожей и спать, спать, спать… Но мама ждет. Впервые, как он вернулся, она молчит и ждет объяснений. А что он может ей рассказать? Не говорить же правду… Тем более, он и сам не имеет понятия, в чем эта правда заключается. Но и врать маме он не хотел. Поэтому, стараясь придерживаться компромисса, сказал следующее: – Валера отвез меня за город, на одну… дачу. По моей просьбе отвез, прошу заметить. Там я встречался с женщиной. А потом мы опоздали на электричку, пришлось добираться до соседней станции, чтобы успеть на проходящий поезд. Вот, собственно, и все.

– Все? – как-то подозрительно спокойно переспросила мама. И вытянула палец в сторону опухшей переносицы Тараса: – А это? Последствие горячего поцелуя?

– Мама, не надо, – скривился Тарас. – Пожалуйста, не надо так… А это – ерунда, заживет. Было темно, скользко, мы торопились. Случайность, не более.

– Случайность? – всхлипнула вдруг мама. – А я для тебя тоже случайность?.. Почему ты мне не позвонил, не предупредил меня?

– Там не оказалось телефона…

– Почему ты не купишь мобильник?! Сколько бы проблем сразу снялось!..

– Мама, но ведь я предлагал купить! Ты была категорически против…

– Можно подумать, мои слова что-то значат для тебя, – тихо и очень устало сказала мама. – Ты ведь уже взрослый. Решай теперь сам, как жить дальше.

Тарасу внезапно так стало жалко поникшую, совсем незнакомую маму, что он шагнул к ней, обнял за плечи, прижал к себе.

– Мама, все будет хорошо, я обещаю, – прошептал он.

– Очень хочу в это верить, – вздохнула мама. – Лишь бы это опять не оказалось их кознями…

– Чьими? – отстранился Тарас и удивленно заглянул в мамины глаза. – Кто может строить нам козни?

– Родственнички твоего папаши. Колдуны.

11

Галя шла вдоль пустынной ночной улицы и не верила в реальность происходящего. То, что она оказалась на улице в два часа ночи одна, – это еще полбеды, хотя и подобное случалось с ней не так уж часто. Но вот то, откуда она шла… Нет, вспоминать об этом не хотелось, это ей совсем не нужно, это следовало забыть – напрочь, навсегда! Куда важнее вспомнить, что же привело ее туда, в незнакомый дачный поселок, в посторонний дом, в… чужую постель?.. Как такое могло случиться в принципе?..

Нет, Галя не была ханжой. И если допустить, что после развода с Романом кто-нибудь пригласил бы ее к себе на дачу с само собой подразумевающимися последствиями, то она бы, возможно, и согласилась. Смотря, конечно, по настроению и по тому, кто именно пригласил бы. Например, тот же Игорь. Поехала бы она с ним на дачу? Вот если совсем честно?.. Скорее всего да. Разумеется, до того, как Игорь узнал про Костика, а она, соответственно, про истинную Игореву сущность. Но ведь вчера ее никто не приглашал. И тот, с кем она там… встретилась, уж точно не из числа ее знакомых. И не мог быть в принципе! Так почему же все так получилось? И почему она так плохо все помнит, словно и впрямь это происходило не с ней?

Как ни противилась Галя воспоминаниям, но из памяти все-таки выплыло то вожделение, с которым она поджидала незнакомца… Нет, вовсе не незнакомца! Она ведь поджидала Романа!.. Галя даже замедлила шаг, когда вспомнила это. Ну, конечно, она почему-то была уверена, что с ней будет в тот вечер Роман. И когда вместо него оказался тот, другой, – как его… Тарас… вот уж дурацкое имя! – она все равно думала, что Роман где-то рядом, что именно он ходит внизу, помышляя убить ее за измену. Дикость! Какие глупости лезли ей тогда в голову! Какой Роман? Какая измена? Да и кто кому изменил? Не вчера – вчера измены не могло быть по определению, потому что они с Романом были уже друг другу никто, – а тогда, три с половиной года назад, когда… когда она задыхалась от любви к нему и даже подумать об измене было для нее физически невозможно! А он вот смог.

«Да о чем же ты думаешь, дура?!» – заорала на себя Галя чуть ли не вслух. Пришлось даже остановиться, чтобы перевести дух, притушить вспыхнувшую к себе злобу и попытаться изгнать это гадливое презрение, неотступно следовавшее за ней по пятам с той самой дачи.

Галя не была психологом, хотя основы психологии и проходила на журфаке. Но она проучилась там слишком мало, чтобы чувствовать себя специалистом в этой области. Тем не менее она постаралась взглянуть на ситуацию со стороны и разобраться в своих переживаниях и поступках с помощью холодного рассудка. Сначала Галя сделала главное допущение – что ее позвал в это Ряскино все-таки Роман. Ну не зря же она ждала там именно его! И вероятность того, что Роману захотелось встретиться с бывшей женой, тоже достаточно большая. Но почему же она согласилась на эту встречу? Да еще ринулась неведомо куда, сломя голову, едва не забыв про Костика!.. Неужели она до сих пор… любит Романа?.. Галя похолодела и, затаив дыхание, прислушалась к своему сердцу. Но сердце молчало, лишь продолжая ритмично выполнять свою основную работу. Гале стало чуточку легче, любить Романа она совсем не хотела. Конечно, любовь о желаниях и предпочтениях никого не спрашивает, и все-таки. Ладно, это хорошо. Но ведь раньше она его любила! И память о той любви наверняка осталась в подсознании. Так что ее желание поехать на встречу можно с точки зрения психологии списать на временное возбуждение той самой памяти. Так что, значит, все логично?

Нет, не все! Галя даже притопнула от досады. Во-первых, почему там оказался Тарас? Во-вторых, почему ей в тот момент было все равно, кто с ней? И наконец, в-третьих, – почему она не помнит, как ее кто-либо вообще звал на эту дачу?! Ведь она поехала туда совершенно спонтанно.

«А ну-ка, давай вспомним, голуба», – прошептала Галя и принялась вспоминать. Итак, она вышла вчера с работы с твердым желанием отправиться в садик за Костей. Вместо этого она вдруг оказалась на вокзале и купила билет на электричку. Что же произошло в промежутке между этими событиями? Что подтолкнуло ее к столь безответственному шагу? Ну как же! А телефонный звонок?.. Нет-нет, какой звонок? Это ведь она сама звонила. Маме, насчет Костика. Все перепуталось. Почему же она ничего не может вспомнить? И почему… почему же столь дико снова болит голова?..

Галя пошатнулась и сжала ладонями виски. Она не заметила, как возле тротуара остановилась легковая машина. Услышала только голос – как ей показалось, очень далекий и равнодушно-холодный, что никак не вязалось со смыслом произнесенных им фраз:

– Вам плохо? Нужна моя помощь?

Голос вывел ее из коллапса. Боль сразу же отступила и спряталась. Галя удивленно посмотрела на автомобиль, через приоткрытую на три пальца щелочку в боковом стекле которого на нее не мигая смотрели глаза. Тоже неприятно равнодушные и холодные. В них отражался мертвенный свет уличного фонаря, отчего они казались искусственными, стеклянными. И если бы не свежая царапина, начинавшаяся под левым глазом, Галя вполне бы могла подумать, что они принадлежат кукле, искусно сделанному манекену. Фонарь отражался не только в глазах, блики его холодного сияния разливались и по стеклу, потому Галя не видела лица незнакомца. Но ей было достаточно и одного этого взгляда, чтобы окаменеть в неожиданно нахлынувшем ужасе и на негнущихся ногах сделать два шага назад, к холодной стене здания, которая лишь казалась надежной, но реальной защиты дать не могла.

Впрочем, незнакомец не собирался нападать на Галю. Он даже не шевелился и лишь продолжал разглядывать ее через оконную щель.

Наконец Галя смогла разлепить деревянные губы и пролепетала чуть слышно:

– Не надо, спасибо, все хорошо…

– Хорошо, – будто эхо, повторил незнакомец, и автомобиль тронулся с места.

Дом Галиных родителей был уже виден, стоило свернуть во дворы и пройти метров сто. Но она почему-то не свернула, а прошла в том направлении, куда уехала машина странного доброхота. Почему-то никак не отпускал ее этот холодный взгляд из темной узкой щели. «Словно сквозь прорезь прицела», – пришло вдруг в голову сравнение, хотя, конечно же, ничем эта щель над боковым автомобильным стеклом прицел не напоминала.

И все-таки Галя пошла следом. Сначала она даже подумала – и кожа сразу покрылась мурашками, – уж не новые ли глюки зовут ее за собой? Но нет, мыслить она могла вполне нормально, даже вот – анализировать эти мысли тоже. И про Костика она на сей раз не забыла… Только попросила у него прощения за то, что мама еще на пять минуточек задержится. Всего лишь на пять, не больше! Посмотрит только вон за тем поворотом – а не стоит ли там машинка дяденьки с мертвыми стеклянными глазками?..

Машина стояла. Именно там, где подспудно ожидала ее увидеть Галя. И все равно вздрогнула. И в лицо ей словно дунуло вовсе не майским ветерком. Стало вдруг зябко так, что заклацали зубы. А еще она растерялась. Не знала, как ей сейчас поступить: повернуть назад или пройти как ни в чем не бывало мимо машины? В конце-то концов, не знает же тот, кто в ней сидит, адрес, по которому она направляется! Или… знает?.. Галю совсем затрясло от этой мысли, но она тут же шикнула на себя и обозвала дурой: если бы знал, то и поджидал бы возле дома или в подъезде, а не тут. Сюда бы она вообще не дошла, если бы и впрямь не оказалась столь безмозглой. Ну мало ли зачем он тут остановился! Нет, поворачивать назад сейчас нельзя – тогда странный дяденька точно ею заинтересуется. Надо идти – и идти как можно более естественно. А через дом свернуть направо – там как раз удобно будет возвратиться к родительскому двору.

Когда Галя поравнялась с машиной, невольно она все-таки глянула в темное окно, на котором теперь не было бликов, зато луна снова выползла из-за облаков и, словно сцену, осветила пустую улицу и стоящий у обочины автомобиль. Галя чуть не споткнулась. Не было не только бликов. Не было и самого водителя. Галя сделала по инерции еще пару шагов и остановилась. «Ну нет никого в машине, – подумала она, – так это же хорошо. Приехал человек, куда ему надо, и дело с концом. Теперь и мне незачем в обход, дворами переться…» И она стала поворачиваться, чтобы пойти обратной дорогой, как вдруг тяжелая рука легла на ее плечо.

* * *

Галя не завопила лишь потому, что дикий ужас судорогой свел челюсти, а дыхание и вовсе перехватило. И, кроме страха, в голове не осталось ни единой мысли. Позже, вспоминая свое состояние в тот момент, она решила, что точно так же чувствует себя скотина, над которой занес нож мясник. Она и впрямь уподобилась испуганному животному – без мыслей, но с инстинктами, главный из которых – желание жить.

Что бы она все-таки стала делать потом – кричать, визжать, отбиваться или вовсе рухнула бы без чувств, – ей так и не суждено было узнать. Не успев повернуть скованную ужасом шею, она вдруг услышала:

– Дочка, ты что, заблудилась?

До боли родной отцовский голос разом отмел все страхи. Галя взвизгнула, но теперь уже от восторга, мгновенно развернулась и бросилась отцу на шею.

– Папа! Папочка? Как ты здесь оказался?

– Так мы же с матерью все глаза выглядели. Испереживались за тебя. Заснуть не можем, только к окошку и прыгаем, как шаги чьи услышим. Ну, я усидеть не мог – покурить на улицу вышел. И ведь как чувствовал, гляжу – ты идешь! Но мимо прошла. Вот я и отправился тебя догонять.

– Спасибо, спасибо, папочка. Ты у меня такой славный, такой хороший! – продолжала лепетать Галя, и счастливая улыбка никак не хотела убираться с лица. А вот отец как раз улыбаться перестал. Наоборот, сдвинул кустистые брови и сверкнул из-под них глазами.

– Ты спасибкать-то перестань. И подлизываться нечего тут! Ты хоть и большая уже, а вот всыплю тебе сейчас так, что сразу детство вспомнишь.

– Ой, да ты меня в детстве не бил никогда, – не смогла удержаться от смеха Галя.

– Вот и напрасно, видать, – не разделил Галиного веселья отец. – Вот сейчас и наверстаю упущенное. Ты что это творишь, дочка? Ты мать в могилу свести хочешь? Да и меня заодно… Тоже ведь не железный, не каменный.

– А что я такого натворила? – наконец-то перестала улыбаться Галя. – Ну, поехала на дачу к друзьям. Ну, на последнюю электричку опоздала, пришлось поезда ждать, на нем добираться. Потому и поздно вернулась. Так ведь ты сам же сказал только что: большая я уже, взрослая.

– Ни хрена ты не взрослая! – окончательно рассердился отец. Ростом он был вровень с дочерью, а комплекцией, пожалуй, и потоньше, но сейчас, казалось, возвышался над ней угрюмой горой. – Один твой звонок чего стоил, чтобы Костю забрать. Мать и узнала тебя с трудом, так ты с ней разговаривала. Как сумасшедшая.

– Ну, с дураков и спросу мало, – ляпнула Галя и быстро прикусила язычок.

– Поговори мне! – рыкнул отец. – Ты лучше б когда надо говорила. Из гостей своих позвонить не могла? А когда на электричку опоздала – не могла?

– Не могла, – разозлилась вдруг и Галя, хотя прекрасно понимала отца. – Телефон там не ловил. А потом я его… потеряла. И что мне было делать? На крыльях лететь? Так нет их у меня, не святая.

– Ну, я не знаю… – развел руками отец, и вся сердитость из него вдруг улетучилась, как до этого страх из Гали. – Ладно, забыли. Только больше так не делай. Мать ведь жалко-то! И чего мы тут с тобой застряли? Пойдем скорей, она же с ума сходит.

* * *

Мама, конечно же, не спала. Галя, предупреждая упреки и причитания, сразу же повинилась и рассказала все то же, что и отцу. И, не дав маме опомниться, сразу перевела разговор на Костика: как он кушал, как быстро заснул, что говорил, что у них в садике было?

Бабушка, услышав о внуке, тут же растаяла. Забыв о провинности дочери, заулыбалась, стала подробно рассказывать. Конечно же, по ее словам выходило, что лучше Костика вообще ребенка быть не может, и, казалось, она могла говорить об этом бесконечно. Разумеется, Галя с мамой была на сей счет абсолютно согласна, но уж очень она хотела спать, глаза так и закрывались.

– Ой, мамочка, прости, – помотала она наконец головой. – Засыпаю. Пойду я лягу. Не сердись на меня, ладно? Я больше так не буду… – Галя прижалась лбом к маминой груди, потом подняла голову и нежно поцеловала в щеку. – И спасибо тебе. Ты у меня самая-самая лучшая!

– Зато ты как была хитрюшкой-ластилкой, так ею и осталась, – заулыбалась мама. Потом глянула на часы и замахала руками: – Иди и правда ложись. Завтра ж не встанешь на работу!

Страшная усталость, будто сорванный этой фразой с горы снежный ком, разом вдруг обрушилась на плечи. Галя чуть не заснула прямо в ванной под горячими струями, смывающими реальную грязь, но так и не доставшими до въевшейся в душу; потом еле дотащилась до кровати и провалилась в сон моментально. Но облегчения он ей не принес. Сначала, будто качественная видеозапись, приснилось еще раз все, произошедшее на даче. Потом – онемение тела и запах лекарств. Затем – голос, тот самый, что и у сердобольного водителя. Только теперь он не предлагал помощи. Он, оставаясь таким же равнодушно-холодным, заявил:

– Я все равно тебя убью.

12

Тарасу снилось почти то же самое, что и Галине. Только заснул он не сразу, хоть и казалось, что не успеет донести голову до подушки, как склеятся веки. Мамино упоминание деревенских родственников унесло его в прошлое.

Колдуны… Все в Ильинке считали дедова брата Порфирия колдуном. И сына его, Тарасова двоюродного дядьку Матвея, тоже. А заодно и жену дяди Матвея – тетю Тамару. И даже дочку их, Катюху, ровесницу Тараса, – до кучи. И откуда это поверье пошло – никто уж не помнил. Да и что там помнить, говорили люди, вы на того Порфирия только гляньте! Колдун и есть.

А что на него глядеть? Дед Порфирий травы лечебные знал, заговоры. В беде к любому на помощь приходил – и звать не надо. Пошепчет, вокруг сучка на деревяшке пальцем поводит, потом вокруг больного места, снова пошепчет, снова поводит. И заживало ведь! А если болезнь снаружи не видно, отвар или настой выпить давал. Тоже помогало. Так что людям бы благодарить Порфирия да радоваться, что есть такой человек в селе, а они чурались. Прижмет – прибегут, а как болезнь отпустит – колдун, шепчут и крестятся украдкой.

Но дед Порфирий умер, а сын его, Матвей, был не таким, как отец. Он на людей смотрел без ласки. Может, обиду таил за отца, а может, просто взгляд у него тяжелый.

Но и дядя Матвей кое-что знал и умел. Травы-то уж точно собирал. А вот лечить – никого не лечил. Только своих. И нигде, никогда на людях о своих способностях не заикался, тем более, их не показывал. А молва все равно по селу шла: колдун. Вон и скотина у них аж лоснится, и в огороде – загляденье. Ясное дело, колдун.

Хотя дяде Матвею было на то наплевать. Ему и впрямь – лишь бы скотина ухожена, огород полит-прополот, крыша залатана, семья одета и накормлена. А там говорите, что хочется, и живите, как можется.

В Ильинку они ездили раза три или четыре. Но первые, детские посещения почти стерлись из памяти, оставив лишь картинки, фрагменты, кусочки растерянной со временем мозаики. А вот последнюю поездку Тарас запомнил хорошо и отчетливо. Очень хотел забыть, да не получалось.

В тот год ему исполнилось четырнадцать. Из нескладного худенького мальчика, которого в классе почти не замечали, а если и обращались, то исключительно по прозвищу Заморыш, он, незаметно для себя самого, превратился вдруг в юношу, тоже нескладного и худого. Да, он не заметил этого превращения, все еще продолжая считать себя никчемным Заморышем. И лишь когда девчонки, а потом все чаще и парни стали обращаться к нему вместо прозвища по имени, Тарас неожиданно понял, что изменился. Он не стал, конечно, статным и сильным красавцем, но уже не казался ребенком.

Тогда еще жива была бабушка Лида, мама отца, и они ездили именно к ней. Но большую часть времени Тарас проводил у дяди Матвея и тети Тамары, а точнее – у Катюхи, с которой они почти не расставались, пока Тарас гостил в деревне. Лес, речка, сенокос – где Тарас, там и Катюха, где Катюха, там и Тарас.

Но так было до последнего приезда. Шестнадцать лет назад, когда Тарас после разлуки увидел Катюху, он окончательно понял, что детство кончилось. Потому что перед ним стояла уже не девочка-подружка, с которой весело лазить по деревьям и ловить в речке пескарей, а очень красивая девушка с черными волосами ниже плеч и зеленовато-рыжими огромными глазами с загадочными искрами внутри. Такая красивая, что Тарас растерялся и стал испуганно озираться, словно разыскивая взглядом, куда же подевали его закадычную подружку.

– Ты что, не рад мне? – спросила тогда Катюха… да нет, уже не Катюха, а Катя, Катерина. – Может, поздороваемся? – Голос у нее тоже изменился, стал густым, напевным, хоть и улавливались в нем знакомые ироничные нотки.

– Привет, – выдавил Тарас, невольно отводя от девушки взгляд.

– Привет! – эхом отозвалась Катя и рассмеялась: – Что отворачиваешься, не нравлюсь?

– Нравишься, – брякнул Тарас, чувствуя, как стремительно краснеет. И замер, внутренне сжавшись в ожидании новой порции смеха. Но девушка смеяться не стала. Даже знакомая ирония куда-то исчезла.

– Тогда пошли на речку.

– Зачем? – почему-то испугался Тарас и снова услышал в ответ искрящийся радостью смех:

– Ты в поезде с полки не падал? Как дурачок какой-то, правда ведь! Ну, что на речке делать в такую жару, как не купаться?

И наконец-то Тарас облегченно выдохнул – перед ним все-таки была прежняя Катюха. И даже жизнеутверждающее «правда ведь» осталось по-прежнему с ней.

Они сбегали на речку, искупались, потом долго бродили по берегу, рассказывая друг другу новости и просто болтая ни о чем. Так продолжалось день за днем – грибы, ягоды, рыбалка, вечерние посиделки у костра с деревенскими парнями и девчонками. Все казалось знакомым и обычным, но все-таки было другим. Сначала Тарас не мог понять почему. Точнее, он уже догадывался, но боялся себе в этом признаться. И так получилось, что первой об этом заговорила Катя.

– У тебя… есть девушка, правда ведь? – спросила она как-то поздним лунным вечером, когда он провожал ее после очередных посиделок у костра. Было так тихо, что Тарас уловил дрожь в голосе Кати, хоть она и постаралась придать ему как можно больше безразличия и непринужденности. И неведомо как, но Тарас вдруг решился. Еще не признавшись по-настоящему себе, он признался сразу обоим:

– Есть. Ты.

Катя повернулась столь стремительно, что черные ее волосы взметнулись шелковым шлейфом, переливаясь в свете фонарей и луны изумительными, сказочными бликами. Не дав Тарасу сказать более ни слова, она обвила его шею гибкими прохладными руками и прильнула к его губам своими – мягкими, теплыми, с удивительным вкусом парного молока. Так, во всяком случае, показалось Тарасу. Хотя рассуждать о чем-то здраво он в тот момент попросту не мог.

А утром, когда он с сияющими от счастья глазами вышел к сидящим за завтраком родителям, мама сразу что-то почуяла:

– Ты чего это светишься? Не влюбился, часом?.. Смотри мне!

– А чего смотреть? – вступился за Тараса отец. – Парню четырнадцать лет, не ребенок уже.

– И что? – полоснула его взглядом мама. – Под венец теперь с первой встречной?..

– Катя не первая встречная! – помимо воли вырвалось у Тараса.

– Что?.. – выпучила глаза мама и, поперхнувшись, закашлялась, багровея лицом. А отец, смущаясь, сказал:

– Но она же тебе троюродная сестра…

– Ну так что с того? – подала вдруг голос бабушка из-за открытых дверей горницы. Тарас и не знал, что она дома, и теперь ему стало особенно неуютно и стыдно. Впрочем, то, что говорила бабушка, ему понравилось. – Не родные же. У нас вон и двоюродные в прошлом годе женились, Витька с Нинкой Каюровы. Помнишь небось? А троюродные – и-иии!..

И тут вдруг прервался мамин кашель. И раздался вопль:

– Не-е-ет!!! Ни за что! Не отдам! Околдовали парня!..

Тарас испугался. Очень испугался. И маминого крика, и чего-то еще, пока не осознанного, но уверенно заползающего липким холодом внутрь – в мозг, в сердце и даже в живот. Хотелось одного – сбежать, спрятаться, съежиться, сжаться в комочек и закатиться в теплую, уютную темноту. Перестать видеть, слышать, чувствовать. «Это называется умереть», – услышал он противный до омерзения шепот, не сразу осмыслив, что шепчет он сам.

Но он не умер. И даже никуда не сбежал. Побежала мама. Отец кинулся следом, но сумел догнать ее лишь возле калитки двоюродного брата. Тарас, которого продолжал держать в холодных тисках липкий ужас, неведомо как оказался там же, но, пригнувшись, замер за штабелем досок возле забора и, цепенея от предчувствия катастрофы, наблюдал за родителями. Он видел, как отец пытался успокоить маму, хватал ее за руки, уговаривал вернуться, но та лишь молча отталкивала его, снова и снова протягивая руки к калитке.

На крыльцо вышел дядя Матвей.

– Что, гости дорогие, поделить не можете? – зычно спросил он, усмехнувшись в усы. Однако взгляд его при этом остался серьезным и даже злым, словно он заранее знал, что последует дальше. – Не можете решить, кому первым во двор ступить? Не спорьте, я вам обоим рад.

– Колдун! – истошно взревела мама и, вырвавшись-таки из мужниных рук, распахнула калитку. – Проклятый колдун! Это все твои выходки! Я вам сына не отдам!.. – Она рванулась было к дяде Матвею по дощатым мосткам, но тот вскинул руки, растопырив ладони в ее сторону, и сказал вроде бы и не громко, но так, что и до Тараса донеслось каждое слово, обсыпая тело холодными, колючими мурашками:

– Стой там, где стоишь, женщина! Людям с грязными языками и черными мыслями не место в моем доме.

Удивительно, но мама и впрямь замерла после этих слов, будто наткнулась на прозрачную стену. Похоже, она удивилась невидимой преграде и замолчала на какое-то время, недоуменно глядя под ноги, но быстро пришла в себя, мотнула головой, словно отгоняя морок, и закричала снова, потрясая сухонькими кулачками:

– Я и сама не пойду в твой дом, мерзкий колдун! И не пущу туда сына, не пущу, не пущу!..

Насупленные брови дяди Матвея дрогнули вдруг, а губы на короткий миг скривились в улыбке.

– Ты больна, Ольга. Но такие болезни я лечить не умею. Ступай себе, я забыл, что ты сказала, но и ты забудь дорогу сюда.

– Я забуду! Я уже забыла, – трижды плюнула под ноги мама. – Я забуду не только дорогу к тебе, я забуду дорогу в это чертову Ильинку! Но и моего сына вы не увидите, не надейтесь!

Наконец-то не выдержал обалдевший от происходящего отец, стоявший до сих пор за калиткой.

– Оля, что ты несешь? – заговорил он, мотая от волнения головой. – Ты ведь и правда больна… Матвей, не слушай ее, прошу тебя! Она не в себе. Прости ее, она бредит. Сейчас мы уйдем, погоди. – Он подскочил к жене и, обхватив за талию, потащил к калитке. Но мама так двинула ему локтем, что отец, схватившись за бок, застонал. А она снова вперила ненавидящий взгляд на дядю Матвея:

– Ты хорошо запомнил, колдун? Забудь о моем сыне! И ты сам, и твое колдовское отродье пусть о нем позабудет! Твоя бесстыжая до…

Но договорить она не успела. Лицо дяди Матвея стало вдруг черным, глаза налились кровью, а голос превратился в звериный рык:

– Во-о-он!!! Вон от моего дома, убогая! Не смей своим гнилым ртом произносить это! Ни слова о моей дочери! Только попробуй – и сразу подавишься!

Мама попятилась и заметно побледнела. Видно было, что она по-настоящему испугалась. Но сильнее страха оказалось ее желание оставить за собой последнее слово. И она, хоть уже и не с воплем, как прежде, заговорила:

– Мне не то что произносить, а и вспоминать о твоей… – тут она вдруг поперхнулась, а потом схватилась руками за горло, и из него раздалось испуганное, даже будто бы жалобное сипение, а изумленные глаза стали вылезать из орбит. Она начала заваливаться набок и, если бы отец не подставил руки, рухнула бы на мостки.

– Уводи ее, – брезгливо скривив губы, бросил отцу дядя Матвей. – И пусть уезжает. Здесь ей не место. А ты послушай моего совета – уходи от нее. Чем скорее, тем лучше. Она съест тебя. Высосет, как муравей тлю. И очень скоро. Поверь мне.

Сказав это, дядя Матвей скрылся за дверью, а отец повел безвольно переставляющую ноги маму от ставшего для нее проклятым дома.

* * *

Тарас и сам готов был броситься наутек куда угодно, а еще лучше – провалиться сквозь землю, к которой его и так уже пригибала неподъемная тяжесть позора. Она ощущалась столь реально, что Тараса даже вырвало от напряжения. И сразу стало легче, но только физически, потому что стыд продолжал жечь изнутри, заставляя плавиться мозг, превращая сознание в кусок дымящегося вонючего шлака, в котором не осталось ничего, кроме ноющей боли и презрения к себе. Почему именно к себе, он не смог бы тогда внятно ответить. Казалось бы, лично он не сделал ничего дурного, не совершил подлости, не проявил трусости. Это мама, исполненная фанатичной любви к нему, загорелась вдруг сумасшедшей идеей фикс, что у нее хотят отнять сына. Это она поддалась внушению деревенских россказней о колдовской сущности семьи дяди Матвея и устроила этот нелепый концерт. Но презирал Тарас не маму, а себя. Потому что, хоть сознательно и не мог еще объяснить, но на уровне подсознания точно знал уже, что и струсил, и предал. Испугался любви, не сулящей покоя, и предал любимую, за которую пришлось бы бороться.

И Катерина, будто почувствовав это – может, и правда колдунья? – вышла вдруг на крыльцо и посмотрела прямо на штабель досок, за которым, скрюченный страхом, презрением и новыми рвотными позывами, сидел Тарас. В лице ее не было ни кровинки, и, зеленовато-рыжие на белом, огромные глаза казались блестящими дорогими опалами, выброшенными за ненадобностью в снег.

Тарас не услышал, что шепнула Катя, но по движению бескровных губ – он тогда еще не был близорук – прочитал: «Забудь». Так он тогда увидел. Потому что хотел увидеть именно это. А ведь мог бы прочесть и другое. «Люблю».

* * *

Снова неведомо как оказавшись возле бабушкиного дома, он застал мечущуюся по двору маму и хмуро застывших отца и бабушку Лиду.

– Где ты ходишь?! – набросилась на него мама. – Живо собирайся, мы уезжаем домой!

Тарас не удивился. Он был готов к этому и почувствовал невероятное облегчение. Ведь сбывалось сжигавшее душу желание – убежать.

Прошмыгнув мимо бабушки и отца, Тарас взлетел на крыльцо и ворвался в темные сенцы, где прижался спиной к захлопнувшейся за ним двери. Здесь было тихо, темно и спокойно, почти как он и мечтал. Хотелось стоять, не двигаясь, вечность, прижавшись горячим затылком к прохладной клеенке, которой обита дверь. Но дверь толкнула в спину, и Тарас, покачнувшись, сделал два шага вперед. Дверь снова захлопнулась, возвращая желанную темноту. Но Тарас был в ней уже не один. Голос отца, виноватый и умоляющий, произнес, обдав жарким дыханием ухо:

– Присмотри за ней, сын. Ты же видишь, она нездорова.

– А ты? – повернулся на голос Тарас. – Ты разве не едешь?

Он и так знал ответ, но ему хотелось, чтобы отец сам сказал это. Хотелось, чтобы тяжесть предательства разделил с ним кто-то еще. Ведь тогда можно будет сказать себе в оправдание: «Я не один такой».

Отец произнес не те слова, что ждал от него Тарас. Хотя голос выдавал совсем другой смысл, тот самый, что и без слов был понятен.

– Я приеду чуть позже. Мне ведь нужно помочь бабушке, сам понимаешь.

Тарас понимал. Понимал, что отец к ним уже не вернется.

Но тот вернулся. Через две недели. Для того лишь, чтобы забрать свои вещи. Он не проронил при этом ни слова и отчетливо боялся встретиться взглядом с глазами жены и сына. На мамином лице застыла скорбная маска, а сам Тарас, вместо того чтобы броситься к отцу и зарыдать, умоляя остаться, с мазохистским сладострастием ощущал, что сыновью любовь сполна перехлестывают два новых, более сильных чувства: неописуемое облегчение от полученного доказательства, что предавать умеет не он один, и огромное удовлетворение от того, что сполна наказан за собственное предательство.

* * *

И в школе, и позже, учась в институте, Тарас невольно шарахался от статных, в особенности от темноволосых девушек – каждая напоминала ему Катерину, перед каждой из них он словно был в чем-то виноват. От накатывающего чувства прошлой, никак не проходящей вины становилось почему-то страшно и физически, почти до тошноты, плохо. Он даже догадывался, почему испытывал страх – боялся, что ему доверятся, поверят, а он снова предаст… Но, и глядя на других девушек, Тарас чувствовал себя виноватым – ведь так он будто опять предавал ту, которая, наверное, давно о нем и думать забыла.

К счастью, именно тогда он увлекся астрономией. Отец друга и одногруппника Сашки Хрумова был астрономом-любителем и соорудил на даче хоть и маленькую, но почти настоящую, даже с вращающимся куполом, обсерваторию. После пары поездок туда с Сашкой и увлекательных бесед с его отцом Тарас, что называется, заболел звездами и пропадал в обсерватории Александра Николаевича едва ли не каждый субботний вечер и следующую за ним ночь, если, конечно, небо было ясным. Любовь к звездам на какое-то время позволяла забыть другую любовь.

По злой иронии судьбы, именно из-за «повышенной любвеобильности» бросил институт Сашка. Его тут же призвали в армию, попал он в Чечню, откуда вскоре вернулся домой в цинковом гробу. Убитый горем Александр Николаевич на похоронах попросил Тараса приезжать к нему хотя бы первое время. Тарас обещал. Но сделал он это не только из уважения к отцу погибшего друга. Он уже настолько привык к тому, что звезды помогают ему отвлечься и забыться, что они стали ему сродни экзотическому наркотику, от которого трудно было отказаться.

Вот только окончательно забыть о Катерине и о том, что случилось когда-то, оказалось еще трудней. Но, придя уже на работу в школу, Тарас наконец нашел в себе силы и попытался сделать это. Мария – Машечка, как он стал для себя ее называть, – преподавала, как и он, лишь первый год. Она была очень похожа на Катерину: такая же черноволосая, с такими же зеленовато-рыжими глазами и ослепительной улыбкой. Разве что ниже ростом, но в остальном… Сначала Тарас этого сходства испугался. А потом вдруг решил, что все, хватит, это не может, не должно продолжаться вечно! В конце концов, то, что Машечка так похожа на Катерину, подумал он, – это как знак свыше: дескать, вот тебе еще один шанс, не подкачай, исправь упущенное!..

Тарас поверил тогда, что снова может любить. Возможно, лишь убедил себя в этом, не суть. Главное, что он решился. И, чтобы не передумать, не пойти на попятную, сделал все так, точно бросился в омут, – не стал тратить время на долгие ухаживания и «подходы», а просто дождался как-то Марию после уроков возле школы и прямо сказал ей:

– Маша, вы мне очень нравитесь. Выходите за меня замуж.

Мария сперва оторопела. А потом вдруг стала смеяться. Было видно, что она этого не хочет, что ей неловко, даже стыдно, но остановиться она не могла. А у Тараса словно проросли корнями в землю ноги – он не мог уйти и поэтому стоял и сгорал, обдаваемый, словно языками жгучего пламени, испепеляющими волнами этого истеричного смеха.

Отсмеявшись, Мария, всхлипывая, убежала, так и не сказав Тарасу ни слова. Вскоре она перешла в другую школу, а потом и вовсе уехала из города. Последнее, впрочем, вряд ли было связано с той историей, но «обгоревший» Тарас вынес из произошедшего урок: он боялся не зря, его вина перед Катериной не забыта, он наказан – теперь страх испытать еще раз нечто подобное с женщиной будет с ним вечно. А еще именно тогда он впервые подумал, что дядя Матвей мог таким образом расквитаться с ним за унижение дочери.

* * *

И через шестнадцать лет после своего предательства, заснув в райских объятиях желанной постели, он увидел во сне и пережил еще раз и эти воспоминания юности, и события минувшего безумного дня. А утром проснулся в полной уверенности, что знает, кто повинен в произошедшем с ним вчера.

13

Просыпаясь не дома, пусть это и была сейчас ее бывшая, еще девическая постель, Галя чувствовала себя неуютно. Тем более, она совершенно не выспалась и ощущала жуткую разбитость в каждой клеточке тела. К тому же пришлось встать раньше обычного, ведь добираться до работы отсюда было дольше.

Направляясь в ванную с полузакрытыми глазами, она услышала доносящееся с кухни аппетитное скворчание и почуяла запах яичницы с колбасой – любимого завтрака детства. На глаза навернулись слезы. Галя прошмыгнула на кухню и обняв сзади маму, колдующую над плитой, поцеловала ее в щеку.

– Хорошая моя. Ты-то зачем в такую рань поднялась? Я бы сама.

– Знаю, как бы ты сама, – улыбнулась, обернувшись, мама. – Кофе растворимый и бутерброд. Так?

– Ну, наверное, – улыбнулась в ответ Галя. – Ладно, я сейчас, умоюсь только.

– Костика-то будить?

Галя остановилась на полпути к ванной.

– Ты знаешь, а может, не стоит сегодня? Вчера ведь небось тоже из-за меня понервничал.

– Да уж конечно, – закивала мама. – Вот и я это хотела тебе предложить. Пусть с нами побудет. Дед сегодня не дежурит, он тоже по внуку соскучился.

– Ладно, – улыбнулась Галя. – Тем более пятница сегодня, короткий день, пораньше вас от него освобожу.

– Не говори ерунды, – насупилась мама. – Когда это нам Костичек в тягость был?

– Да шучу я, шучу, – засмеялась Галя, – если хочешь, мы и еще у вас на ночь можем остаться, а в субботу все вместе куда-нибудь сходим.

– Вот и совсем хорошо. Беги давай, умывайся скорей, а то остынет все.

* * *

Быстро приведя себя в порядок и с аппетитом позавтракав, Галя помчалась на работу. Настроение у нее после беседы с мамой заметно улучшилось. В самом деле, как приятно порой почувствовать себя маленькой, хоть ненадолго вернуться в детство. И с завтрашним днем она здорово придумала, ведь так давно она по-настоящему не общалась с родителями, все время быстро, наскоками, и очень редко вживую, не по телефону.

Ей только немножечко было грустно, что так и не удалось увидеть и поцеловать своего ласкового маленького котеночка. Но все-таки она заглянула перед уходом в родительскую спальню и увидела на подушке беленький ежик рядом с отцовской седой шевелюрой.

Галя, вспомнив о сыне, почувствовала теплую, удивительно щемящую нежность, и настроение ее еще улучшилось. Вчерашние кошмары отлетали все дальше и дальше в пустыню забвения. Жизнь продолжалась, и она не казалась уже Гале столь беспросветной и гадкой, как думалось минувшей ночью.

«У меня есть замечательный сын, у меня есть прекрасные родители, и ничего мне больше не нужно, – подумала Галя. – И никто не нужен. Была бы вот только еще голова на плечах, которая бы вдобавок не болела». Вспомнив о голове, Галя прислушалась к ощущениям. Кроме легкой тяжести от недосыпа, ничего не говорило о том, что голова не в порядке. И Галя совсем успокоилась.

* * *

На работе сегодня тоже все спорилось и получалось. С портрета на столе ей улыбался Костя, и настроение у Гали к обеду стало просто замечательным. Даже Зоя Сергеевна заметила не сходящую с лица секретарши улыбку и попыталась пошутить:

– Ты не влюбилась, Галочка? Прямо сияешь вся.

Лучше бы она этого не говорила. Сразу сработали ассоциации, и из памяти, как чертик из табакерки, выпрыгнули воспоминания о вчерашнем вечере. И, конечно же, о Тарасе, о котором хотелось забыть навсегда. Настроение мигом обрушилось и рассыпалось по душе угольной пылью. Стало темно, душно и муторно.

Видимо, все это отразилось и на лице, потому что начальница тоже убрала улыбку и спросила с откровенной тревогой:

– Что-то не так? Я пошутила, деточка. Не хотела тебя обижать. – Пошевелив бровями, Зоя Сергеевна добавила, понизив голос до шепота: – Или это он тебя обидел? Мужики, они такие. Плюнь на него. Вон ты какая у нас славная, другого найдешь, еще лучше.

Тактичностью, как и чувством юмора, начальница была обделена напрочь, и в другое время Галя бы не обратила на ее слова внимания. Но сейчас почувствовала вдруг, как из глаз покатились слезы.

Зоя Сергеевна всплеснула руками. И, будучи во всем остальном неплохим человеком, проявила себя на сей раз с самой хорошей стороны.

– Иди-ка ты домой, голуба. Все равно короткий день сегодня, не будет уже ничего серьезного, а на звонки я и сама отвечу. Отдохни хорошенько, а то ты в последние дни сама не своя – то смеешься, то плачешь. И запомни мой совет – плюнь. Не стоят они наших слез.

Галя хотела отказаться от заманчивого предложения, но подумала вдруг: «А какого лешего? Тебя что, на трудовые подвиги тянет? Соглашайся, дура, побудешь с сыном лишних четыре часа». И она, поблагодарив начальницу, выпорхнула в наполненный солнцем и радостью май.

Казалось, настроению теперь опять ничего не мешало подняться до прежней отметки, а то и перепрыгнуть ее – ведь впереди было целых полдня с сыном, отцом и мамой, затем еще день, потом еще… Но черная пыль из души никак не хотела выветриваться. Казалось, что ее становилось все больше и больше, так что дышать стало совсем тяжело, а сердце усиленно забилось в непонятном тревожном предчувствии.

Галя хотела выхватить телефон, но вспомнила, что того нет. Чертыхнувшись, собралась повернуть назад, в офис, чтобы позвонить оттуда, но в голову обрушилась вдруг страшная мысль, что она лишь потеряет время, и тогда станет поздно.

«Что поздно, что? – чуть не закричала вслух Галя. – Что поздно, дура ты такая, дурища! Что ты опять себе надумала?» Но увещевания и призывы к благоразумию не действовали. Она все ускоряла и ускоряла шаг, пока и вовсе не побежала. Теперь она уже была отчего-то уверена: что-то и впрямь случилось. Что-то страшное. И, что ужасней всего, это страшное случилось с ее Костиком.


Едва выскочив из лифта, Галя почувствовала неприятный запах. Ни на что знакомое он не был похож, и это лишь усилило тревогу. «Может быть, газ? – забилось в голове. – Они отравились газом?!» Галя бросилась к двери и потянулась к кнопке звонка, но тут же отдернула руку. Сколько раз она читала, что именно дверной звонок становился причиной взрыва: если квартира заполнена газом, достаточно малейшей искры.

Но ключей от этой двери у нее не было, и Галя замолотила по черному дерматину кулаками.

Из-за двери послышался натужный кашель и шаркающие шаги. Сердце Гали слегка отпустило. Но оно вновь забилось часто-часто, разгоняя по жилам новую порцию тревоги, граничащей с паникой, когда мамин голос – хриплый, незнакомый, больной – произнес с явственным страхом:

– Кто там?..

– Мама, мамочка, это я, открой! – заколотила ладошкой по двери Галя.

– Ты?! – Казалось, мамин страх только усилился, что заставило Галю и вовсе похолодеть. – Где Костик?

– Ч-что?.. – Гале показалось, что она ослышалась. – Какие гости? Я одна. Что с тобой, мама? Почему ты не открываешь? Ну погляди в глазок, я одна.

Она отступила на шаг, чтобы мама смогла ее рассмотреть. Но что же это за дикость? Почему мама стала такой подозрительной? И почему у нее такой странный голос?

– Вижу, что одна, – раздраженно ответила мама и закашлялась. Потом шумно – так, что было слышно через дверь, – с сипением отдышалась и снова спросила: – Где Костик? Куда ты его увела?

Теперь уже Галя точно знала, что не ослышалась. И черный холодный ужас накрыл ее с головой, заставив зажмуриться. Но он же и подхлестнул ее, толкнул к двери, по которой она забарабанила с новой силой:

– Мама! Мама!!! Открой немедленно! Что ты говоришь? Костик у вас!

Щелкнул замок. Дверь приоткрылась совсем чуть-чуть, готовая тут же захлопнуться снова. Чтобы не спровоцировать маму, Галя отошла назад, успокаивающе подняв обе руки.

– Мама, давай поговорим спокойно, – еле сдерживаясь, чтобы снова не завопить, начала она. – Это я, Галя. Видишь? Со мной никого нет. И ответь мне, пожалуйста, что у вас случилось?

– А ты не брызнешь опять этой гадостью? – неуверенно пробормотала мама и все-таки высунула из-за двери голову.

Посмотрев на маму, Галя ахнула. Лицо ее выглядело так, словно на нем молотили горох – багровое, бугристое, с распухшим носом и красными, заплывшими глазами, из которых в два ручья лились слезы.

– М-мама… – промычала Галя и все-таки закричала: – Да что же тут произошло?! Кто это сделал с тобой? И где все-таки Костя?

Мама, видимо, стала приходить в себя. Во всяком случае, она посмотрела на Галю уже без страха. То есть на ее обезображенном лице больше не было необъяснимого страха перед самой Галей, зато медленно стал проступать страх, даже ужас, совсем иного свойства. Словно до нее только начало доходить, что с ней случилось на самом деле.

– Костя? – прохрипела она и снова надсадно закашлялась. – Его увела… ты.

– Мама, впусти меня, – все-таки бросилась к двери Галя и, рывком распахнув ее, ворвалась в прихожую.

* * *

По квартире гулял сквозняк. Все окна были открыты. На диване в общей комнате, закутанный в плед, лежал бледный отец. Глаза его, как и у мамы – воспаленные и безостановочно слезились.

Галя кинулась к отцу, но остановилась, а потом принялась метаться по квартире, заглядывая во все двери и даже шкафы. Она уже понимала, что Костика здесь нет, но не могла в это поверить, пока не убедилась сама. Выдохшись так, словно взобралась на гору, она буквально рухнула на ковер возле дивана отца и с мольбой уставилась в его красные, полные безысходной тоски глаза.

– Папа! – взмолилась Галя. – Хоть ты-то мне все расскажи по-человечески!

В комнату зашла мама и тяжело, сипя и откашливаясь, задышала. Отец поднял глаза на жену, посмотрел снова на Галю и нахмурился.

– Говорит, не она, – подала голос мама.

– Что? Что «не она»? – запричитала Галя. – Да объясните же вы мне наконец, где Костя? И что здесь случилось?

– Но нам же позвонила… ты! – закричал вдруг отец, приподнявшись с подушки. Но тут же застонал и вновь уронил на нее голову.

Галя стала терять терпение. Ужас, смешавшийся с гневом в адскую смесь, захлестнувший ее, стал почти осязаемым; он, будто черный густой кисель, наполнил ее до краев. Казалось, скоро он вырвется наружу, и тогда она потеряет способность соображать вообще, а будет лишь носиться с воплем по комнатам, круша все, что попадется под руку.

– Или вы мне расскажете, что случилось, или я разнесу тут все к чертям, – честно предупредила Галя, сдерживаясь из последних сил.

– Ты позвонила нам, – вновь подал голос отец, – и сказала, что придешь за Костей.

– Откуда я позвонила вам? С работы?

– Не знаю. Звонок был на мой мобильник. С твоего.

– Откуда? С моего мобильного?.. Папа, ты что? Я же сказала вам вчера, что потеряла мобильник!

– Ну откуда я знаю. Может, нашла. Ты ведь позвонила.

– Что, и голос был мой? – раздраженно бросила Галя, тут же устыдившись тона, каким она разговаривала с родителями. А еще она обозвала себя идиоткой, вспомнив, что забыла вынуть сим-карту, когда отдавала телефон браконьерам.

– Голос? – переспросил отец и задумался. – Я как увидел, что ты звонишь, особенно и не вслушивался. Да и слышно было не очень.

– Мы одели Костика, как ты просила, – подхватила речь мама. – Ну, не ты… Но мы-то думали – ты…

– А потом ты пришла, – закончил за супругу отец. – Очень быстро, минут через пять после звонка.

– Вот так прямо я? – подскочила Галя.

– Я в глазок посмотрела, – закивала мама. – Ты там стояла. Прическа твоя, и костюм тоже твой, черный.

– Какой костюм? Этот? – процедила Галя, оттянув на груди кофточку, которую нашла утром в своих старых вещах вместе с джинсами. – Или тот, что валяется, мятый и грязный, в ванной?

– Ой, и правда, – прикрыла ладонью рот мама. – А я и забыла, что ты переоделась.

– А лицо? – воскликнула Галя. – Лицо тоже было мое?

– Я не разглядывала лицо, – призналась мама. – Через глазок же плохо видно. Да и платок ты… она к лицу прижимала. Я еще подумала: насморк, может, вот раньше и отпустили.

– А это, видать, был мокрый платок, приготовила заранее… – начал отец, но Галя уже все поняла:

– Газовый баллон?

– Да, матери прямо в лицо, я подбежал, но сразу свалился – в горле резь, глаза жжет, не раскрыть.

– Я тоже ничего не видела. Больно очень было. Слышу только – Костик закричал, потом закашлял сильно. Я руками шарю вокруг, а крикнуть что или сказать – не могу, вдохнуть невозможно, один кашель рвется. – Словно в подтверждение мама опять надрывно закашлялась.

– Я очнулся, сказал, чтобы окна скорее открыла, – вновь подключился отец. – А она из ванной орет: «Гена! Гена!..» Водой стала глаза промывать…

– А я знала?.. – сквозь кашель ответила мама. Немного отдышалась и продолжила: – Мне еще хуже от воды стало, глаза будто вынули, и лицо все запылало.

– Нельзя это водой, надо, чтоб само скорей испарилось, – с укором промолвил отец. – Да что уж… Мать кричит, я на ощупь к окошку пополз, распахнул, высунулся, отдышался, пошел другое открывать, и – затошнило. До унитаза едва успел.

– А я чувствую, воздухом свежим задуло – скорее тоже к окну, – сказала мама. – Подышала, чуток получше стало. Пошла другие открыла. Смотрю, Гене плохо. Довела его сюда, стала Костика звать. А тут и ты в дверь замолотила. Я думала, с ума ты сошла, снова травить нас станешь.

– Так это недавно было? – вскинулась Галя.

– Недавно, сколько прошло-то? Ну, полчаса. Может, сорок минут.

Галя застонала. Она не успела совсем чуть-чуть!

– Надо милицию вызвать, – сказал отец. – Мы же не стали, думали – ты это.

– Да-да, – бросилась к телефону Галя, но взяв уже трубку, замерла и поняла: этого делать нельзя. Почему она так решила, и сама не могла понять. Просто знала: нельзя. Это было очень похоже на то, вчерашнее, когда она полетела на вокзал в полной уверенности, что ей надо ехать в это… Ряскино. Вспомнив название поселка, Галя почувствовала вдруг дикое желание и сейчас ехать туда же. Немедленно, сию минуту! Это желание стало таким неотступным, что она бросила трубку и метнулась в прихожую.

– Куда ты? – вышла из комнаты мама.

– Мама, не надо милицию, – сказала Галя. – Поверь мне, не надо. Я знаю, где Костя. Я еду за ним.

– Куда ты поедешь? – всплеснула руками мама. – Тебя же убьют! Я звоню…

– Не надо! – Галя крикнула так, что зазвенела посуда в серванте. – Я знаю, что делаю, поверь мне, мамочка! Если мы позвоним в милицию… мы не увидим больше Костика. Меня они не тронут.

– Да кто они-то?!

– Не знаю, пока не знаю. Но скоро узнаю. Не бойся за меня. Я позвоню.

– Как ты позвонишь? А телефон?..

– Возьми мой, дочка, – послышался голос отца, который следил за разговором с дивана. – Но ты же говорила, там нет связи.

– Позвоню, откуда будет. Спасибо, папа. – Галя взяла с тумбочки папин сотовый и обернулась к маме: – Дай мне, пожалуйста, немного денег. В долг.

Мама возмущенно замахала руками, скрылась в комнате и снова вернулась, держа в руках несколько купюр.

– Вот, возьми. Больше нет. Но отец в понедельник получит, если…

– Да все со мной будет нормально, – раздалось бурчанье отца. – Завтра на ноги встану. Ты только того, осторожней там, дочка. Я бы с тобой, да вот, видишь…

– Ничего, я сама. Не бойтесь ничего. И никому больше дверь не открывайте, только мне.

* * *

Галя поймала такси и подъезжала уже к вокзалу, как вдруг новая мысль пришла ей в голову. Она верно подумала: кто-то хочет, чтобы она появилась сейчас на даче. Но она покривила душой, убеждая родителей, что скоро вернет Костю. Вероятнее всего, ее снова «ведут» на ту самую дачу, чтобы завершить то, что не удалось вчера. А именно – убить. Но не сразу; сначала на ее глазах хотят убить сына. И лишь после этого, насладившись ее безумием, и саму ее.

«Нет! – чуть не завопила Галя. – Вот уж хрен вам, гады, сволочи, извращенцы! Никуда я сейчас не поеду! Не поеду – и все. А без меня вы Костика не тронете, вам ведь зрители нужны. И я в этом качестве больше всего подхожу. Так что ждите, мерзавцы. А Костик мой – сильный мальчик. Он тоже будет ждать. Он знает, что мама его в беде не оставит».

– Простите, – повернулась она к водителю. – Я передумала. Мне надо в другое место. – И она назвала свой адрес.

Едва машина развернулась на привокзальной площади и начала от нее удаляться, у Гали стала болеть голова. Не так сильно, как до этого, но все-таки ощутимо. Галя стиснула зубы и закрыла глаза. Она готова была сдохнуть, но не поддаться боли. Ради Костика, ради любви к нему, она должна терпеть и во что бы то ни стало победить.

И она победила. Боль сдалась. Галя откинулась на спинку сиденья и обтерла холодный пот со лба. И только сейчас заметила, что такси уже стоит возле ее подъезда. Таксист посмотрел на нее исподлобья и буркнул:

– Сильны же вы ругаться. Видать, крепко он вас достал.

– Кто? – недоуменно посмотрела на мужчину Галя.

– Ну, тот, кого вы так поливали сейчас. Мужа, наверное, бывшего. Что, сына забрал? Ну, так ведь он же отец, тоже скучает, поди…

– Слушайте, не лезьте не в свое дело! – фыркнула Галя и сунула водителю деньги.

А пока поднималась к любимой квартире, обескураженно повторяла:

– Сына забрал… Сына забрал… Он же отец, тоже скучает… Какая же я дура! Боже, какая я дура! Как же все очевидно.

Войдя в квартиру, она прямо в туфлях прошла к телефону и набрала давно позабытый номер Романа.

14

Странно, но, проспав чуть больше трех часов, Тарас чувствовал себя вполне отдохнувшим и даже бодрым. Сделал что-то вроде зарядки, умылся, взболтал протеиновый «гоголь-моголь», выпил утреннюю норму, и стало совсем хорошо.

За завтраком он едва перебросился с мамой парою фраз, да и она была не слишком разговорчивой, что еще совсем недавно очень бы удивило Тараса, но только не сейчас. Мысли его занимало другое, и хоть их нельзя было назвать веселыми, он улыбался. Пусть эта улыбка и не сияла на его лице, но все равно освещала его особенным светом. Даже мама заметила это и все-таки выдавила:

– Ты, я смотрю, очень доволен, Расик, что оскорбил ночью маму, проявил свою взрослость. Так и сияешь. Погоди, вот не станет меня…

– О чем ты, мама? – нечаянно перебил ее Тарас, поскольку мамины слова пролетели мимо него бессмысленным набором звуков. Мамино лицо и вовсе превратилось в маску трагика.

– Вот-вот, что и требовалось доказать, – протяжным голосом героя того же амплуа пропела мама. – Мои переживания – что они для тебя?

Вопрос был риторическим, но на сей раз Тарас решил исправиться и старательно переспросил:

– Что, мама?

– Не паясничай! – шлепнула та ладонью по столу и вскочила. – Ты не стал взрослым, Расик. Ты просто хочешь таким казаться передо мной. Потому что это она настроила тебя против матери.

– Она? – Тарас тоже поднялся. Почему-то он подумал, что мама говорит о Кате. Он уже готов был ответить ей резкостью, припомнив скандал шестнадцатилетней давности, но, к счастью, мама успела пояснить:

– Да, она. Мать троих детей. Чужих детей, Расик.

– Да почему же троих-то? – понял, о ком говорит мама, Тарас. – Один ребенок у нее. Один! И он не может стать преградой для нашей… – Тут Тарас вдруг прервался и помрачнел. – Все, мама, забудь. Можешь не переживать. Никого у меня нет. Я соврал.

– Что? – мама медленно опустилась на стул. – Как это соврал? Ты соврал… мне, своей маме? Но почему? И где же ты тогда был?

– Да какая разница, мама? – взорвался Тарас. – Ты же сама сказала: околдовали меня! Околдовали, понимаешь? Трах-тибидох – и мордой в грязь. Трах-тибидох – и никто меня не любит. Еще раз трах-тибидох – и я никого не люблю. Недостоин я ничьей любви. И мне никто не нужен, чтобы не огорчать мою мамочку. – Тарас дурашливо поклонился и вышел из кухни, не допив чай.

Сзади послышались всхлипывания, но он не стал оборачиваться. Подошел к шкафу и достал коробку со старыми очками. Сначала выбрал те, что носил перед разбитыми, – в них столько же диоптрий. Но тонкая оправа «красивостей» вокруг его переносицы не скрывала. Тогда он достал совсем старые очки, в широкой черной оправе. Смотрелись они на нем, конечно, ужасно, зато и следов прошлой ночи под ними почти не было видно. Правда, диоптрии слабые – и видел Тарас теперь плохо. Но все-таки лучше, чем совсем без очков.

Тарас шел на работу и размышлял. Как все-таки тесно связаны в человеке его прошлое, настоящее и будущее. По сути, все это не раздельные понятия, все это находится в нем одновременно – здесь и сейчас. Что толку пытаться забыть свое прошлое или не думать о будущем, если одно от другого неотделимо? Тебе только кажется, что ты можешь вершить свою судьбу как захочешь, но ведь будущее неотвратимо вытекает из прошлого, а прошлое изменить невозможно. Вот он шестнадцать лет назад послушался маму, и что из этого вышло? Прошлое вернулось к нему бумерангом. Да нет, при чем здесь мама? Разве ему самому не казалось, что так будет проще? Не захотел страдать и мучиться, добиваясь любимой, – не стало в его жизни Катюхи. Да что там Катюха, ладно, всего лишь наивная детская влюбленность… Куда проще, даже с меньшими терзаниями он отказался от родного отца! Не попытался понять, даже просто поговорить с ним. Ведь так проще – положиться на маму, не спорить с ней, не перечить.

И что теперь? Теперь оброненное семечко дало плоды. Даже не теперь. Все эти шестнадцать лет оно плодоносило. Ведь все эти годы он, Тарас, так хотел любить и быть любимым, но не мог. Потому что боялся. Боялся быть отвергнутым, боялся снова предать, боялся, что старая вина обернется новой. Боялся, боялся, боялся!.. Один раз попробовал, с Машечкой, обжегся, убедился в своих опасениях, и страх поселился в нем совсем уже прочно.

В итоге женщин ему заменили звезды… Да какое там заменили! Зачем себя-то смешить?!. Вчера, с Галей, стало совершенно понятно, как на самом-то деле их ему не хватало!.. Или… только ее?.. Или – ее лишь потому, что вчера-то как раз страха не было? Только кто сказал, что страх исчез навсегда? Что с Галей его уже точно не будет? Вот Гали наверняка уже больше не будет, а страх никуда не денется, даже и не надейся! Но это все психология. Это даже сам он сейчас понимает. Наверное, при желании, при помощи специалистов от этого страха еще можно избавиться. А вот от колдовства…

Потому и не было вчера этого проклятого страха, что имело место оно. Теперь нечего и сомневаться, оскорбленный колдун не простил маме обиду. А может, и Катя не смогла простить предательства ему самому. Но как мог отомстить дядя Матвей маме побольнее? Что он мог отнять у нее, кроме сына? Но не просто отнять, а заставив того сначала пострадать, как он когда-то заставил страдать его дочь. Вполне возможно, хотелось в это верить, что сама Катя сейчас ни при чем. А вот колдун дождался подходящего момента и начал действовать. Как он это сделал – неизвестно, но то, что это было именно колдовство – бесспорно. Чем иначе можно объяснить вчерашнюю странную поездку на дачу, еще более странные события там? Головную боль, невозможность восстановить логику событий? И… Галю. Наверняка ведь колдун хорошо изучил за эти годы Тараса. Вполне возможно, что и боялся все эти годы он неспроста, и вовсе не в одной психологии тут дело. Сначала, поселив в его сердце страх, дядя Матвей не позволял ему любить вообще. Но потом придумал, что можно поступить еще изощреннее – дать ему возможность полюбить, ощутить «на вкус» это волшебное чувство, а потом – смачно вдарить под дых, наслаждаясь произведенным эффектом. И ведь он понял за эти годы, какую женщину Тарас мог бы полюбить. А потом нашел эту женщину, попав безошибочно в десятку.

Тарас полюбил, что уж скрывать сейчас это от себя самого? Вот за это дяде Матвею искреннее спасибо! И если все-таки навсегда не стало мерзкого, постыдного страха – за это тоже. Но за все остальное…

Колдуну мало было уничтожить двоюродного племянника физически, чтобы причинить страдания оскорбившей его женщине. Нет, он хотел чтобы в полной мере и сам Тарас настрадался, когда на его глазах убивают любимую! Как говорил тот страшный мужчина с ножом: «Вы оба должны это видеть». Почему оба – непонятно, но достаточно и того, что это увидел бы Тарас. Перед тем как умереть самому. С убийством пока не вышло. Но именно, что только пока. Ведь ясно же, что дядя Матвей от задуманного не отступится.

Значит, надо опередить его. И убить самого колдуна. Как этого добиться, он еще не знал. Но только так он мог спасти от смерти Галину, а значит, это нужно сделать обязательно. И пусть дальше – что угодно: собственная гибель, тюрьма… Это его уже волновало не сильно. Да, мама будет страдать. Но если совсем откровенно, она это все-таки заслужила. А вот Галя – нет. Оставался, правда, открытым вопрос об убийце. Или, как это принято сейчас называть, об исполнителе. Скорее всего, судя по его поведению и речи, это тоже какой-то заколдованный бедняга.

Тарас вдруг споткнулся от потрясшей его догадки. Ну конечно, это же очевидно! Исполнителем был… его отец. Как жаль, что разбились очки и он не смог в этом убедиться! А голос? Механический, словно у робота, без интонаций. Узнать почти невозможно. Но он вполне мог принадлежать отцу.

Увидев поблизости лавочку, Тарас опустился на нее и сжал виски ладонями. Заныло сердце, подсказывая, что его догадка близка к истине. Конечно, как просто – заколдовать отца и заставить его разделаться с сыном. А потом, по сценарию, ему, наверное, следовало сдаться властям, чтобы и мама смогла узнать, кто лишил ее сына. Или… Тарас даже поежился, так стало вдруг холодно от новой догадки. Еще логичней было бы после убийства сына прикончить и бывшую жену, рассказав ей подробно перед этим, что пережил перед смертью Тарас. Вот это уж месть так месть у дяди Матвея получилась бы! Впрочем, почему «получилась бы»? Обязательно получится, если Тарас не остановит его. То есть… не убьет. И времени терять не стоит. Ехать надо сегодня же! Черт с ней, с работой – жизни Гали и мамы важней.

Теперь уже не холод, а жар окатил Тараса горячей волной. Так значит, он прав – прошлое связано с настоящим и с будущим? Ведь оно снова вернулось. А если точнее, то и не уходило никуда… Ну тогда я сам от него уйду! К чертям собачьим такое гнусное прошлое!.. Правда, сначала с ним все же придется еще разок увидеться. И лишь тогда станет ясно, доведется ли Тарасу встретиться с будущим. Или хотя бы понять, есть ли у него настоящее.

Тарас вскочил, чтобы немедленно вернуться, собраться и ехать на вокзал, но понял вдруг, что не сможет этого сделать, не увидев еще раз Галину. Ведь шансов на то, что он не погибнет в схватке с колдуном, было очень мало. Но даже если он и погибнет – не страшно, у дяди Матвея тогда не будет никакого смысла трогать Галю.

«Надо, надо, мне очень-очень надо увидеть любимую! – прошептал Тарас. – Надо попросить у нее прощения и сказать, обязательно сказать ей о моей любви». Он подумал, что тогда ей, возможно, будет чуточку легче пережить то, что случилось вчера. Да и вообще, она должна знать, что он ее любит! Хватит, в конце-то концов, слушаться мамочку. Пора ведь и впрямь становиться взрослым. И хотя бы не спрашивать разрешения на любовь.

Но как найти Галю? Тарас обреченно мотнул головой. Никаких идей не приходило. И он побрел в сторону школы. Имело смысл отработать этот день, раз поехать он сегодня не сможет, а заодно и попросить отгулы на понедельник и вторник. Вряд ли, конечно, он когда-нибудь еще вернется на работу, но почему бы не оставить себе хоть крошечную надежду на лучшее?

Заболела голова. И чем ближе подходил Тарас к школе, тем сильнее в нем нарастало противоречие. Одна часть его сознания продолжала нашептывать: «Брось все, беги на вокзал, езжай к колдуну, убей его!» Другая же усиленно протестовала, горя диким желанием увидеть Галю. А боль становилась все сильнее. Пусть и не такая, что мучила его два последних дня, но все же достаточная, чтобы потемнело в глазах.

Тарас чувствовал, что если он сдастся, то боль сразу пройдет. Еще вчера он бы так и поступил. Но сейчас лишь стиснул зубы, наклонил голову, словно навстречу ему несся буран, и, медленно переставляя ноги, все же пошел вперед, повторяя мысленно, словно заклинание, одно слово: «Люблю. Люблю. Люблю…» И возле самой школы боль неохотно отступила.

* * *

Захваченный переживаниями и сражением с болью, Тарас чуть не подпрыгнул от шлепка по плечу и вопля в самое ухо:

– Ау, болезный! Да ты вдобавок ко всему еще и оглох.

Рядом стоял Валерка Самсонов и ухмылялся во весь рот. Волосы его залихватски ерошились, а по щеке тянулась царапина, отчего учитель физики больше походил на веселого гопника, чем на педагога.

Тарас не был расположен к шуткам, что наверняка отразилось на его лице. Валерка сразу сменил тон:

– Ну, извини, не дуйся. Как там у тебя? Нашел врача?

– Какого врача? – насупился Тарас.

– Ну, не знаю, к какому ты врачу в Ряскино собирался.

– Я не собирался в Ряскино к врачу.

– А чего ж тебя туда понесло? Или ты не ездил?

Тарас заглянул в глаза другу:

– Снова шутишь? Ведь ты же меня туда и возил.

Валерка запустил пятерню в волосы и довел прическу до состояния полного хаоса.

– Мне стало трудно понимать тебя, дружище, – сказал он. – Если бы ты был любителем розыгрышей, тогда еще куда ни шло. Но за тобой я что-то раньше не замечал такого.

– Валера, не надо. Зато я знаю, как любишь разыгрывать ты. Так что перестань дурачиться и скажи: я тебе сам сказал адрес того дома?

Валерка начал злиться. Глянул на часы и мотнул головой:

– Пошли, урок скоро. Хватит строить комика. Не получается у тебя. Хоть и очки эти дурацкие нацепил.

– Нет, погоди, – схватил его за рукав Тарас. Он не отрывал взгляда от Валеркиного лица, и ужасная догадка перекосила вдруг его собственную физиономию. – Не хочешь отвечать насчет дома, ответь кое-что поинтересней: откуда у тебя эта царапина? Не ожидал от меня такой прыти, маньяк-недоучка?

– А иди ты знаешь куда? – вышел из себя Валерка. – К врачу, как и собирался! Тебе туда давно пора. – Он вырвал рукав из пальцев Тараса и, не оборачиваясь, зашагал к школьному крыльцу.

Тарас так и остался стоять с протянутой рукой, пока возможность соображать наконец не вернулась к нему. Устыдившись нелепой позы – проходившие мимо ученики начали уже оглядываться и похихикивать, – он быстро сунул руку в карман пиджака, и пальцы сжали клочок какой-то бумажки. Машинально он достал его и поднес к глазам. Это был мятый билет за вчерашнее число. Такие продавали на пригородные поезда. Ну да, так и есть, вот и надпись: «Зона № 5».

«Пятая зона», – всплыло вдруг из памяти. Так говорила вчера Галина, там, на проклятой даче. И что же это значит? Как ее билет оказался у него?

Стоп-стоп-стоп… Тарасу захотелось присесть. Но скамеек в школьном дворе не было. И правильно сказал Валерка, скоро начнется урок, надо идти. Он медленно двинул к крыльцу. Валерка… Почему он так возмутился?.. Да потому, – Тарас хлопнул по лбу кулаком с зажатым билетом, – что он и не возил его в Ряскино! Память услужливо распахнула перед Тарасом двери, точно так, как ученик-восьмиклассник открыл и придерживал сейчас перед ним школьную дверь. Тарас зашел в школу, уже отчетливо вспомнив, как он попал вчера в дачный поселок. Валерка не повез его в Ряскино, потому что обещал машину на вечер отцу. А Тараса он подбросил к вокзалу, где тот купил билет и благополучно добрался до поселка на электричке. Возможно, на той же самой, что и Галина. Или на следующей, они ходили в час пик через каждые полчаса. Но почему же ему втемяшилось, что именно Валерка довез его до места? Потому что… Тарас снова замер. Потому что во дворе той самой дачи стоял такой же, как у Валерки, автомобиль. Красная «семерка»! Вот и сложилось в больном сознании: «семерка» в начале пути – она же в конце. А это не она, просто такая же.

Тарас почувствовал, что сам становится того же цвета, что эта машина. Боже, как стыдно-то перед Валеркой! Ведь точно за сумасшедшего принял… Надо срочно найти его, извиниться, объяснить!

Он рванул на второй этаж, к учительской, перепрыгивая через ступеньки. Затрезвонил звонок. Валерка открывал уже дверь кабинета, когда Тарас, выскочив из-за угла, заорал:

– Стой! Погоди!..

Учитель физики подумал, видимо, что от непредсказуемых выходок психа могут пострадать дети, и захлопнул дверь, прислонившись к ней спиной.

– Чего тебе надо, дурик? – прищурившись, бросил он в лицо подскочившему Тарасу.

– Валера, – отдуваясь, поднял тот руки, – прости, дружище. Прости! Я пойду к врачу, знаю, надо. Но я не сумасшедший, переклинило меня просто. Вот вбилось в голову, что ты меня подвез до Ряскино, а ты ведь до вокзала только…

– Прогресс, – все еще настороженно всматривался физик в глаза Тарасу, но, не найдя в них явных признаков душевной болезни, помотал головой и немного расслабился. – Склероз с боями сдает позиции. Ладно, проехали. Мне на урок пора. Тебе, кстати, тоже.

– Да, да, Валера, знаю, – закивал обрадованный Тарас. – Меня еще царапина эта твоя смутила. Бандитская такая…

– Ну, сказанул, – фыркнул Валерка, вновь открывая дверь кабинета, из-за которой доносился возбужденный гул. – Ты бы на Лешика из пятой школы посмотрел. Почти Ван Гог. Еще бы немного – и ухо в корзину вместо мяча полетело бы. У нас же вчера матч за выход в полуфинал был!

– А-аа… – протянул Тарас.

– Ага, – дурашливо подмигнул Валерка и, шагнув уже в класс, оглянулся с улыбкой: – Вот дурик!

* * *

Как он провел уроки, Тарас почти не помнил. Он уже стал привыкать к провалам в памяти, хотя на сей раз для них имелись вполне объяснимые причины: мозг был занят другими проблемами: необходимостью разыскать Галю и отпроситься у директора на пару дней. И если к решению первой он не смог даже близко подобраться, вторая разрешилась на удивление просто. Галина Михайловна, опытнейший педагог и директор с многолетним стажем – сам Тарас учился в этой школе, когда Медунова работала уже ее директором, – разумеется, замечала, что с молодым словесником происходит что-то непонятное. Поэтому, стоило Тарасу зайти в директорский кабинет, Галина Михайловна начала первой:

– Тарас Артемович, так нельзя. Конец года, на носу экзамены, а вы довели себя до ручки. Не рассчитали силы?

– Есть такое, – словно нашкодивший ученик, понурил голову Тарас. Правда, он сделал это и затем, чтобы директриса не заметила «украшение» вокруг его переносицы.

Медунова же, несмотря на довольно преклонные годы, на зрение не жаловалась. И очки мало помогли Тарасу в маскировке. Но тактичная женщина не стала заострять на этом внимание и сказала другое:

– Отдохните-ка дня три, Тарас Артемович. Что у вас по плану на понедельник-среду?

Тарас радостно встрепенулся.

– Сочинение в восьмом и десятом. И подготовка к экзаменам в девятом и одиннадцатом. Новый материал мы уже со всеми закончили.

– Ну и прекрасно, – улыбнулась Галина Михайловна. – На сочинениях может поприсутствовать любой свободный учитель. Готовиться к ЕГЭ тоже без вас можно. Думаю, это стоит доверить и самим ученикам. Кому, например, как вы думаете?

Счастливый Тарас скороговоркой стал перечислять толковых учеников. Медунова кивала и делала пометки в ежедневнике.

Выторговав таким образом нежданно-негаданно целых три дня отгулов, Тарас, улыбаясь, вышел в коридор и чуть не столкнулся лоб в лоб с летящей навстречу Наташей Болдыревой.

– Тарас! – выдохнула «англичанка». – Я забегалась, тебя искавши! Тебя к телефону.

Он невольно поморщился и хотел уже попросить Наташу, чтобы та сказала маме, будто не смогла его найти, но девушка, лукаво подмигнув, поспешила его огорошить:

– Голос женский. Молодой.

15

Галя сидела в кресле, подавшись вперед, готовая соскочить в любую секунду и помчаться – все равно куда, а лучше к Костику, котеночку, солнышку… Но нет, нельзя. Еще нельзя, сейчас не время. Они только этого и хотят, только этого и ждут от нее. А раз так, она этого делать не станет. Как это ни трудно, как это ни страшно.

Галя привычно сжимала виски ладонями, хоть голова на сей раз и не болела. Но так было легче. Ладони стали шорами, загородившими от нее реальный, обыденный мир. Или ее от мира. Ни ей до него, ни ему до нее сейчас не было дела. Ее дорожка разошлась с реальностью. И чем дальше, тем этот разрыв становился больше и значимей.

Она ждала Тараса. Вот ведь еще одна выкрутасина, ничего общего с реальностью не имеющая! Разве могла она еще сегодня утром подумать, что будет с нетерпением ждать этого… этого… Галя помотала головой, но так и не смогла подобрать нужного определения. Хлюпиком называть этого нескладного молодого мужчину почему-то расхотелось. В конце концов, в очередной раз подумала она, не во внешнем виде дело. Сама она тоже не идеал женской фигуры. Галя усмехнулась. Интересно было бы им с Тарасом махнуться комплекциями. Получилось бы в самый раз. Она и повыше его чуть-чуть, и в плечах пошире. Да и в талии, пожалуй, тоже. Галя снова хмыкнула и откинулась на спинку кресла. Ее чуть-чуть отпустило. Странно. И впрямь стало легче, стоило вспомнить о Тарасе. Странно, странно и еще раз странно. Поистине, мир перевернулся. Или обернулся к ней не вполне приличным местом, где даже законы логики стали иметь особый, извращенный смысл.

Галя закрыла глаза. Вспомнила, как удивился Тарас, когда поднял трубку.

– Как вы меня нашли?

– По вашему имени, – честно ответила Галя.

– По имени? Но… но… Разве имена пишут в справочниках?

– Думаю, нет. Но и фамилии учителей там не указаны. Только директор, секретарь, если вы не знали. – Галя уже откровенно улыбалась, впрочем, Тарас этого все равно не мог видеть.

– Тем более…

– Тарас, вы что? Мы же не в Москве, слава богу, живем. И даже не в Ростове-на-Дону! Сколько в нашем городе школ, вы знаете?

– Ну… да… – было почти слышно, как щелкают в мозгу учителя костяшки счет. – Десять, не считая вечерней. И еще эта… специализированная.

– А много ли, по вашему мнению, в этих десяти, ну пусть двенадцати школах учителей русского языка по имени-отчеству Тарас Артемович? Даже просто Тарасов среди всех учителей сколько?

– Насколько я знаю, я один, – немного помолчав, ответил Тарас. – Так вы что, каждую школу обзванивали и меня спрашивали?

– Мне повезло на третьей, – снова улыбнулась Галя, – так что, как видите, каждую обзванивать не пришлось.

– Да, повезло, – промямлил Тарас. Чувствовалось, что он мнется с трубкой возле уха, не зная, о чем говорить дальше. И Галя пришла ему на помощь:

– У меня есть новости по… нашему делу, – сказала она, вновь становясь серьезной. – И мне нужна ваша помощь. Разумеется, если вы согласитесь помочь.

– Да-да, конечно соглашусь! – обрадованно закричал Тарас. – А что нужно сделать?

– Вы во сколько заканчиваете работу?

– Да я уже закончил. Вот только что. Домой как раз собирался.

– Вам нужно домой?

– Нет, я не спешу. Я вас слушаю, говорите, в чем дело?

– Вы лучше ко мне подъезжайте, и я вам все расскажу.

– Домой? – в голосе Тараса послышался откровенный испуг.

– Что, уже испугались? – не удержалась от усмешки Галя. – Не бойтесь, приставать не стану. Просто здесь нам никто не помешает спокойно разговаривать.

– Я не испугался, – ответил Тарас. – Неожиданно просто. Я ведь тоже сегодня думал, как бы мне вас найти.

– Вот как? – пришла пора удивляться и Гале. – Зачем же?

– Тоже хотел кое-что рассказать.

– По нашему делу?

– Да… – Тарас помычал в трубку и выдавил: – И не только по делу.

– Ну, тем более нам нужно увидеться. Вот мой адрес…

* * *

А перед этим разговором, едва забежав в квартиру, она сделала не менее странный звонок. Даже, наверное, более неожиданный для себя и нелепый. Она позвонила… Роману. Разговор с таксистом убедил ее, что именно Роман похитил Костю. Тем более, она изначально подозревала бывшего мужа в причастности ко всему происходящему. Ведь именно его ждала она вчера на даче, именно его шаги слышались ей. И ничто ее в обратном так и не убедило, хоть она и внушила себе потом, что это всего лишь бред. И вот – ненароком брошенная водителем фраза заставила прежнее подозрение не только вернуться, но и окрепнуть. Не зря первым правилом всех детективов является утверждение: ищи, кому выгодно. А кому в ее случае выгодно похищать Костика? Только его отцу! Ну, пусть не в финансовом смысле выгодно. Можно ведь допустить, что Роман воспылал вдруг отцовской любовью. Да и почему «вдруг»? Разве он не любил, не боготворил сына, когда тот только родился? Это позже любовь к этой… пучеглазой вытеснила из него все прочие чувства. И то, кто знает… Да и сколько времени уже прошло! Может быть, и эта любовь испустила дух. Может, Роман расстался со своей ненаглядной и теперь тоскует в одиночестве. А к ней, Галине, идти на поклон гордость не позволяет. Вот он и решил… Что? Похитить ребенка, а ее грохнуть?

Галя раздраженно фыркнула. Фантазия у нее, конечно, разыгралась чересчур! Впрочем, а действительность не оказалась ли фантастичней любых фантазий? В любом случае, позвонить Роману стоило, чтобы не мучиться потом сомнениями, не казниться, что не сделала того, что могла.

И она позвонила. Ответил женский голос. Галя никак не могла вспомнить имя новой супруги Романа. Поэтому просто поздоровалась и попросила его к телефону.

– А кто его спрашивает? – вполне адекватно и вежливо ответили с той стороны провода.

– Это Галина. – Галя хотела пояснить, кто она такая, но отчего-то не стала. Впрочем, Анна – имя само вдруг выскочило из глубин памяти – сразу поняла, с кем разговаривает.

– Романа нет, – ответила она уже суше. – Ему что-нибудь передать?

– А когда он будет? Это касается Кости.

– Он в командировке, в Санкт-Петербурге. Вернется только через неделю. Что-нибудь срочное? Я могу перезвонить ему на мобильный.

– Нет-нет, спасибо. Не срочно. Все в порядке. Извините.

Галя быстро отключилась. С души ее свалился если не камень, то уж солидный кирпич точно. Все-таки мужа, хоть и бывшего, не очень-то приятно считать отъявленным мерзавцем, да еще и потенциальным убийцей. Но кирпич странным образом подпрыгнул и ловко воткнулся на прежнее место: ей вдруг подумалось, что Анна могла быть с Романом заодно. Ведь похитила-то Костика женщина! Да и не стала бы она ей говорить правду, если бы Роман был в этом деле замешан. Неужели бы ответила: знаете ли, дорогуша, а он вас на даче дожидается с топором под мышкой. Срочно надевайте белые тапки и поспешите – не заставляйте мужчину нервничать!

Так что вопрос с бывшим супругом все равно оставался открытым. И единственным человеком, с кем можно было посоветоваться, у кого попросить… гм-м… помощи, оставался Тарас. Вот и позвонила она вчерашнему нечаянному любовничку, а теперь ждала его с нетерпением, чуть ли не грызя от волнения ногти.

* * *

Галя поглядывала на часы, но стрелки будто застыли. И, если бы не отчетливое тиканье, она бы уверилась, что часы стоят. Поерзав еще минут десять в кресле, она все-таки соскочила с него, прошла на кухню и основательно приложилась к носику заварочного чайника, пока тот не забился чаинками. От крепчайшей заварки слегка полегчало. И Галя сразу же с откровенной радостью отыскала себе дело. Налила и включила чайник, пошла вытряхивать в унитаз заварку. И тут прозвенел звонок.

Галя с заварочным чайником в руках рванулась к двери. Тарас смешно заморгал из-под нелепых старомодных очков, будто ожидал увидеть кого-то другого. Одет он был в тот же костюм, что и вчера, очищенный от грязи и крови, но выглаженный плохо. Волосы мужчины топорщились, словно у панка, – видимо, прежде чем позвонить в дверь, Тарас проводил сеанс психотерапии, используя шевелюру в качестве средства убеждения.

Будь ситуация не столь тревожной, Галя бы не удержалась от смеха. Сейчас же она лишь улыбнулась и мотнула головой:

– Заходите.

– Это действительно удобно? – промямлил Тарас.

– Не злите меня. Проходите, черт вас дери!

Окрик подействовал на Тараса отрезвляюще. Он быстро шагнул в прихожую и замер.

– Пожалуйте в апартаменты, – сделала приглашающий жест чайником Галя и первой прошла в комнату. Снова шлепнулась в кресло, но увидела в руке чайник и опять встала, чертыхнувшись под нос.

В комнату зашел Тарас. Он успел снять ботинки, и Галя, проходя с чайником мимо, бросила:

– Тапок нет. Лучше обуйтесь.

– Ничего-ничего, – заверил Тарас Галину спину. – Мне очень удобно.

«Зато мне не очень», – сморщив нос, подумала Галя и, вытряхивая в унитаз заварку, крикнула:

– У себя дома командую я. Живо обувайтесь, а потом проходите на кухню, чаю попьем.

* * *

Чай пили молча. Казалось, Тарас вообще не рад этому чаепитию. Он и так-то не знал, куда себя деть, а тут еще горячий чай, который быстро, в два глотка, не выпьешь. А Гале словно нравилось смятение Тараса. Она прихлебывала из чашки маленькими глотками и неотрывно смотрела на гостя, чем смущала того еще больше. Наконец ей это надоело, и она сказала прямо:

– Тарас, перестаньте вы вспоминать вчерашнее! Давайте договоримся: ничего между нами не было. Кроме общих проблем. А сейчас огромная проблема появилась у меня. И мне нужна ваша помощь. Но если вы будете вот так пыхтеть, краснеть и бледнеть, я вас, пожалуй, напою сейчас чаем и отправлю домой.

Тарас дернулся, и горячий чай плеснул на руку. Зашипев сквозь зубы, мужчина второй рукой схватился за трясущуюся чашку и зашипел еще громче.

– Да отпустите вы эту долбаную чашку! – крикнула Галя. – Пусть остынет.

Тарас быстро поставил чашку и принялся ладонью вытирать лужицу на столе.

– Я вас сейчас стукну! – простонала Галя. – Сядьте же наконец спокойно… Вы курите?

– Ну-у… редко, – понурил голову Тарас.

– Да по мне хоть одну за одной, что вы отчитываетесь? Если хотите – закуривайте. Может, хоть успокоитесь наконец.

Тарас полез в карман с откровенной радостью. Видимо, занять делом руки показалось ему отличной идеей.

Галя достала из шкафчика пепельницу и снова пристально уставилась на Тараса, решая, стоит рассказывать ему о Костике или в самом деле отправить домой. Но то ли сигарета оказала нужное действие, то ли Тарас сам взял себя в руки, первым начал все-таки он:

– Вы меня извините, я и правда волнуюсь. Но не из-за вчерашнего… не только из-за вчерашнего. Просто я, кажется, понял, по чьей вине все это случилось.

Галины брови поползли вверх.

– Вот как? И по чьей же?

– В некоторой степени по моей. Но в основном… по маминой.

Галя поперхнулась и закашлялась. Тарас быстро смял в пепельнице сигарету, вскочил и принялся разгонять дым руками.

– Да сядьте… вы… – сквозь кашель просипела Галя. Громко откашлялась и сказала: – Ваше дерганье меня уже достало. Я не дымом поперхнулась, а… вашей мамой. Вы хотите сказать, что старушка затащила нас к черту на кулички, а потом гонялась за сыном с ножичком? Это у нее развлечение такое? Хобби? – Галя нахмурилась и бросила в лицо Тарасу со злостью: – Зря я вас все-таки позвала. Катитесь-ка вы… к вашей же матери!

И тут произошло неожиданное. Тарас нахмурился, снял почему-то очки, а потом хлопнул ладонью по столу так, что подпрыгнула чашка, выплеснув часть содержимого в блюдце, и заговорил коротко и зло, став совершенно не похожим на себя:

– Хватит! Прекратите надо мной издеваться! Не вы же одна попали в этот чертов переплет, мне тоже плохо. И я волнуюсь, как вы не можете понять? И из-за вчерашнего, и вообще – потому что сижу перед красивой женщиной, к чему я не привык… А вы мне даже договорить не даете! Послушайте сначала, а потом уже…

Тарас замолчал на полуслове. Похоже, выдохся он так же быстро, как и закипел.

И все-таки Галя посмотрела на него другими глазами. Не сказать, чтобы она в корне изменила свое мнение о Тарасе, но заинтересовать ее у того определенно получилось. Извиняться она, впрочем, не стала. Коротко кивнула:

– Ладно. Послушаю.

И Тарас стал рассказывать. Сначала сбивчиво, то и дело щурясь сквозь слабые очки на Галю, пытаясь оценить ее реакцию; потом осмелел, разошелся, даже остывший чай допил и попросил налить еще чашечку. Правда, рассказывая, он не вдавался в подробности. Поведал о семье колдуна; о том, что они приходятся ему родственниками со стороны отца; о том, что после развода родителей дядя Матвей стал относиться к ним с мамой враждебно.

А дойдя до версии, что вчерашний «маньяк» не кто иной, как его отец, он даже закурил, не спрашивая разрешения у Гали.

Впрочем, она и не обратила внимания на эту маленькую вольность – настолько увлек ее рассказ Тараса. И когда он закончил, она лишь выдохнула:

– Ну ни фига ж себе!..

Тарас посмотрел на Галю с таким торжествующим видом, словно он не только вычислил, но уже и победил всех врагов-недругов.

И тогда Галя одной фразой смела с лица Тараса самодовольство.

– У них мой сын, – очень спокойно, словно речь шла о погоде, сказала она. Но глаза ее при этом кричали, вопили, умоляли. И Тарас пообещал себе сразу и безоговорочно, что расшибется в лепешку, но сделает все, чтобы эта женщина была счастлива. А для этого не требовалось даже звезд с неба доставать, достаточно помочь ей вернуть всего одну маленькую звездочку – сына.

Сама же Галя продолжала:

– И мне не очень понятно, зачем Костя мог понадобиться вашему отцу? Или дяде. Дикость, вы не находите? К тому же его похитила женщина. Вы хотите сказать, что это Катя?

– Постойте, – замотал головой Тарас. – Расскажите теперь вы, как это случилось?

Галя торопливо описала события дня. Самообладание в конце рассказа стало ей изменять, и она пару раз судорожно всхлипнула, отчего Тарас болезненно сморщился. Но Гале удалось справиться с эмоциями, к тому же она вспомнила о ночном автомобилисте и решила поведать и о нем.

Тарас насторожился.

– Автомобиль? Он что же, выследил нас на вокзале?

– Вы думаете? – нахмурилась Галя.

– Если он затеял серьезную игру… – стал рассуждать Тарас, но Галя его перебила:

– Костю похитили – куда уж серьезней?

– Вот именно. Значит, он рассчитал правильно, что, вероятней всего, мы вернемся в город на поезде.

– Это выглядело бы логично, – помотала головой Галя, – если бы не два «но». Зачем он вообще уехал с дачи, не покончив с нами там же, и почему с вокзала он поехал именно за мной, а не за вами? Если, следуя вашей версии, он ваш отец или дядя.

– М-да… – задумался Тарас. – Кстати, марку автомобиля вы не запомнили?

– Модель – нет. Но это вазовская классика. Красная.

– Что?! – подскочил Тарас. Галя тоже поднялась с табурета, только медленно, чувствуя, как по спине струится холод.

– Вы знаете… чья это машина? Ваш отец?..

– Нет… То есть не знаю. Я не видел отца шестнадцать лет и не знаю, есть ли у него машина вообще. Но такая машина у моего приятеля. Как, кстати, выглядел тот водитель?

– Не знаю, я видела только глаза через приоткрытое стекло. Под левым царапина была.

– Царапина? Это ведь я ему оправой от очков заехал. – Тарас сказал это и вспомнил Валеркино поцарапанное лицо. Сразу нехорошо заныло в животе.

И он рассказал про Валерку. Теперь он выложил Гале все, что знал и думал об этой истории сам.

А вот Галя о Романе почему-то промолчала. Она и сама не могла объяснить почему. Версия о колдуне показалась ей логичной, хоть и очень уж фантастической. Впрочем, именно ее фантастичность объясняла многие чудеса, случившиеся за эти два дня. Но не верилось Гале в колдунов – и все тут! И в затаенную на долгие годы месть – тоже. То, что в истории замешан еще один школьный учитель, верилось и того меньше. Мало ли на свете красных «Жигулей»? И баскетбол действительно вполне травмоопасен. Случаются совпадения и похлеще.

Зато в то, что отец воспылал любовью к сыну – или же любил всегда, но окончательно съехал с катушек недавно, – верилось очень хорошо. И пусть все остальное от этого понятней не становилось, все-таки проще Гале представлялся в роли «злодея» Роман. Впрочем, гадать она не любила, а данных для более конкретных выводов в наличии не имелось. Зато где-то сейчас плакал от страха – а может, и от боли?! – Костя, поэтому сидеть и рассуждать, прихлебывая чаек, Галя больше не могла.

Она резко поднялась, взъерошила пятерней короткие светлые волосы и сверкнула на Тараса взглядом рассерженной волчицы:

– Я еду за сыном. Вы со мной?

– Разумеется, – поднялся Тарас. Его взгляд был не таким злым, но тоже очень решительным. – У меня лишь одна просьба.

Галя шевельнула бровями, что означало: «Какая?» – и Тарас ответил, причем тоже достаточно твердо:

– Давайте будем на «ты»?

16

В электричке долго ехали молча. Галя смотрела в окно, прижимая к животу пакет с бутербродами для Костика, бутылкой «Фанты», парой яблок, целой горстью чупа-чупсов и завернутым в тряпку тесаком. Последний предназначался, разумеется, не для Кости.

Тарас же глядел прямо перед собой и пытался склеить кусочки рассыпающейся мозаики. Получалось плохо. Вся его стройная теория с колдунами рушилась из-за нелепого похищения мальчика. Разве что Костя использовался как приманка? Но ведь он был приманкой для Гали, а никак не для него, Тараса! Впрочем, как это «никак»? А что же он делает сейчас, если не мчится вместе с Галей прямехонько в руки Костиных похитителей? Возможно, это как раз хитрая многоходовка, с помощью которой проверялось – «дозрел ли клиент»? Ведь, по его теории, дяде Матвею нужно было, чтобы Тарас полюбил Галю, иначе месть оказалась бы неполной, пресноватой, без изюминки. А как проверить, любит он ее или нет? Испытать! Бросится ради чужого, в сущности, ребенка прямо в пекло – значит, любит. Благоразумно отвернется – надо пробовать другие варианты.

Что ж, подумал Тарас, разумное зерно в этих рассуждениях есть. А еще – похитительница. Женщина. Причем молодая, раз даже Галины родители приняли ее за дочь. Правда, волосы у Гали светлые, а у Катерины – черные как смоль. Но долго ли перекрасить или надеть парик? Тут, впрочем, тоже имеются странности. Если все это дело рук дяди Матвея и Катерины, откуда они так все хорошо знают о Гале? Неужели готовились заранее, подбирали подходящую кандидатку по многим параметрам? Не слишком ли сложно? Подошла бы практически любая женщина. В разумных пределах, конечно. А тут ведь они каким-то образом не только о Галиной внешности и о Костике знали, но даже о том, что Галя оставила сына у родителей, адрес которых похитителям также оказался известным! Хотя стоп…

Тарас повернулся к Гале:

– Ты сказала, что на женщине был тот же костюм, что и на тебе вчера?

– Это родители так сказали, – рассеянно глянула на Тараса Галя. – А что?

– Ты его часто надеваешь?

– Да вообще-то не особо. Собственно, в этом сезоне впервые вчера надела. В нем без плаща в самый раз, а вчера погода хорошая выдалась, вот и… А почему ты спрашиваешь? – Рассеянность быстро улетучилась из Галиных глаз, и теперь в них читалось искреннее любопытство.

– Значит, тот автомобиль, – стал озвучивать свою догадку Тарас, – то есть его водитель, ехал за тобой ночью не для того, чтобы убить. Он изучал тебя. Как ты выглядишь, во что одета.

– Чего ж ему было меня изучать, – невесело усмехнулась Галя, – если он на даче меня… – Сказала и осеклась. А Тарас удовлетворенно подхватил:

– Вот-вот! Не видел он тебя на даче! И вообще вчера не видел. Поэтому за тобой и поехал, а не за мной. А еще он хотел узнать, куда это ты пошла? Твой-то адрес им наверняка был известен. Вот ночью и адрес твоих родителей выяснили. Ну и, понятно, что сын твой тоже там должен быть.

– Хорошо, а как они узнали, что Костя с бабушкой и дедушкой останется, что я его в садик не поведу? Сидели до утра возле подъезда и ждали, одна ли я выйду?

– А почему, кстати, ты не повела его в садик?

Галя задумалась, поморгала и поджала губы:

– Не знаю. Утром вдруг стукнуло что-то. Пожалела будить. Да и родители редко внука видят.

– Вот-вот! Утром, – многозначительно кивнул Тарас. – А я, тоже утром, проснулся с твердой решимостью ехать в деревню. Не кажется тебе, что эти наши желания из той же серии, что и вчерашнее – поехать на неизвестную дачу?

– То есть нам их тоже каким-то образом навязали? Вот это действительно важно узнать. Ведь если нами могут неведомо как управлять, мы их никогда не сумеем победить. Может… они и наши мысли читают?

Тарас и сам уже думал об этом. Насчет чтения мыслей – это, конечно, вряд ли, иначе не стал бы ночью «поцарапанный» выслеживать Галю, а просто все узнал бы из ее головы. Зато внушение – это да. И головные боли, скорее всего, оттуда. Что-то вроде блока, запрещающего вспомнить, кто и когда их обработал.

Так он и сказал Гале. И добавил:

– Но все-таки мы их обязательно победим! Ведь я же не поехал в деревню. Я пересилил боль, и она отпустила. – Тарас не стал пояснять, что сделал это из-за любви к Гале. Не решился. Понял, что еще не готов для этого. Да и она сейчас не готова, очевидно.

Галя внимательно выслушала Тараса и задумалась. Потом сказала:

– Наверное, да. Они не всесильны. Ведь я тоже как-то сразу узнала, что Костя на той самой даче и мне нужно срочно к нему ехать. Я знала это совершенно точно, и желание сразу туда броситься было нестерпимым просто. Но я… не поехала. Тоже через боль себя пересилила. Но все же как они это делают?!

– Пока мы не узнаем «кто», не узнаем и «как», – вздохнул Тарас. – Но «кто», мы совсем скоро выясним.

* * *

Подходя к знакомой даче, они невольно сбавили шаг. Галя достала из пакета нож, размотала тряпку. Тарас протянул к тесаку руку, но Галя покачала головой и сунула ему пакет. Тарас поправил очки и крякнул. Но спорить не стал. А Галя пристально посмотрела на него и сказала:

– Пока Костя будет у них, не вздумай ничего предпринимать. Если они что-то сделают с сыном по твоей вине – убью тебя первым.

Тарас хотел отшутиться, но посмотрел в глаза девушке и промолчал. Понял, что и правда убьет. Не задумываясь. И подумал, что, наверное, любовь – вообще самое мощное оружие на свете. И материнская – особенно. Оттого тем более страшно становится, когда слышишь, читаешь, видишь по телевизору, как матери не только отказываются от собственных детей, но и безжалостно их убивают. Ведь такие матери не могут быть людьми. И не в переносном, а в самом что ни на есть буквальном смысле! Это мутанты, выродки. Их надо незамедлительно уничтожать, словно скверну. Если обычного убийцу – пусть только теоретически – еще как-то можно перевоспитать, то таких вот «матерей» исправит только пресловутая могила.

Мысль о могиле заставила Тараса побледнеть. Там, куда они направлялись, старуха с косой наверняка уже правила свой инструмент. Хотелось бы верить, что не для них с Галей и Костей.

Галя решительно двинулась к даче. Тарас поспешил за ней, обругав себя за медлительность. Несмотря на то что в руках у Гали был нож, в эффективности которого Тарас все равно сомневался, первым бы следовало идти все же ему. И он собрался уже обогнать Галю, но замер как вкопанный, увидев возле забора автомобиль. Красную вазовскую «семерку».

– Погоди! – громко шепнул он Гале и осторожно подошел к машине. Пока Галя, недовольно нахмурившись, брела к нему, наклонился вплотную к окну и заглянул в салон. Внутри никого не было, а ключ торчал в замке зажигания.

Подошла Галя.

– Ну и что? – сказала она. – Хочешь спросить, эту ли машину я видела ночью? Наверное, эту. Но и так ведь понятно, что они приехали на ней. Что ты так на нее уставился?

– Это… машина Самсонова, – разогнувшись, сглотнул Тарас. Затем отошел и кивнул на номер: – Восемьсот восемнадцать, я хорошо помню.

– Кто такой Самсонов? – еще сильнее сдвинула брови Галя.

– Валерка… Я ведь рассказывал тебе.

– Значит, все-таки он?

– Не знаю. Правда, не знаю!

– Если он, что это нам дает?

– Наверное, ничего, – опустил голову Тарас. – Просто… я считал его другом. И если это он…

– …ты перестанешь верить в дружбу, – скривила губы Галя. – А если бы это была машина твоей любимой женщины, ты перестал бы верить в любовь. Так, да? Хватит разводить мелодраму, пойдем. Или стой тут и сокрушайся над вероломством друзей. А я пошла, меня сын ждет.

Тарас вспыхнул и чуть было не ляпнул насчет любимой женщины все, что хотел, но Галя уже развернулась и зашагала к дому.

Тарас покосился на окна. Хоть солнце уже скрылось за лесом, свет в них не горел. Впрочем, было еще достаточно светло, но все равно неосвещенные окна давили на психику: через них ничего не увидеть отсюда, зато те, кто находился в доме, могли спокойно наблюдать за ними с Галей. И наверняка наблюдали.

Дверь, как и вчера, оказалась открытой. Зайдя внутрь, Тарас и Галина остановились и затаили дыхание. Дом встретил их тишиной. Абсолютной, а оттого тем более зловещей. Такой тишины не могло быть даже в пустом доме – поскрипывало бы рассыхающееся дерево, шептался бы в щелях ветер – хоть что-нибудь да было бы слышно. А сейчас дом затих. Затаился. Словно ему тоже стало интересно, чем закончится поединок между собравшимися в нем странными существами, называющими себя людьми.

И тут послышался плач. Даже не плач – похныкиванье. Тоненькое и жалобное. Галя рванулась к ближней двери. Распахнув ее, она вбежала в комнату, вытянув перед собой нож.

Хоть свет вечернего неба сквозь пару незанавешенных окон пробивался уже словно бы нехотя, все равно было видно, что в комнате почти пусто: диван вдоль одной стены, рядом стол с парой стульев, возле другой стены – шкаф. В углу – газовая плита с большим красным баллоном, над ней – шкафчики с посудой и продуктами, около нее – кухонный стол с дверцами. В другом углу старенький холодильник с распахнутой дверцей. Он был выключен и зиял пустотой.

Дверь в соседнюю комнату оказалась закрытой, и Галя кинулась к ней, потому что в этой никого не было точно. Но и в соседней, совсем маленькой полутемной комнатушке с единственным окном никого не оказалось. Там даже отсутствовала мебель – стояли у стен лишь какие-то коробки, мешки да ящики.

– Где?.. – выдохнула Галя, обернувшись к Тарасу. Глаза ее пылали отчаяньем и казались совершенно безумными. Ответить, глядя в них, «не знаю» было для Тараса абсолютно невозможным.

И он принялся искать. Заглянул в шкаф, но там, кроме невзрачной одежды, не оказалось больше ничего, а уж никого – тем более. Тогда Тарас подошел к кухонному столу, потому что теоретически лишь в нем еще мог поместиться четырехлетний мальчик.

Но, не дойдя до стола, Тарас вдруг остановился и уставился в пол. Затем присел и откинул край вытертого донельзя некогда зеленого коврика. Под ним оказалась квадратная крышка с железным кольцом.

– Он там! – вскрикнула Галя и бросилась открывать люк. Но Тарас успел раньше и первым ухватился за кольцо. Крышка легко поднялась и откинулась на скрипнувших петлях. Снизу пахнуло бензином и чем-то еще – незнакомым, но малоприятным. Запах, скорее, имел техническую природу, пахло не запасами съестного, которым, по логике, и было бы самое место в погребе. Тарас наклонился и заглянул в черное квадратное отверстие. Вниз уходили дощатые ступени, но до пола и стен слабый вечерний свет из окон не доставал.

Видя, что Тарас мешкает, Галя оттолкнула его и протянула руку:

– Дай зажигалку!

– Нельзя, – покачал головой Тарас. – Там, похоже, бензин.

Тогда Галя махнула рукой и решительно полезла в темноту.

– Погоди, – опомнился Тарас. – Я сейчас свет зажгу в комнате.

Он подбежал к стене и щелкнул выключателем. Вернулся к люку, в котором уже полностью скрылась Галя. Снизу раздался ее взволнованный голос:

– Костик, солнышко! Где ты?

– Мама! Мамочка!.. – послышался следом радостный, неуверенный голосок.

На сердце у Тараса отлегло, хоть он и понимал, что радоваться еще рано. Похититель не стал бы им делать столь щедрый подарок – просто так отдавать мальчика. Впрочем, вчера их тоже неожиданно оставили в покое, так что на обычную, пусть даже и преступную логику рассчитывать не приходилось. Но машина стояла тут, значит и неизвестный прятался где-то в доме. Или неизвестные. Дядя Макар и отец. Отец и Катерина. Валерка и кто-то еще… Вариантов существовало множество, но сейчас не столь важным было «кто», как очень важным являлось «где». А вот тут варианты как раз и не могли похвастаться изобилием. Собственно, их имелось лишь два: злоумышленники находились в чердачной комнате либо таились внизу, рядом с Костиком. А теперь – еще и с Галей.

Тарас вновь наклонился над люком, откуда слышались взволнованные голоса – детский и женский, – и позвал:

– Костя, с тобой есть кто-то еще?

– Ой!.. – пискнуло снизу, но Галин голос успокаивающе заговорил:

– Это дядя Тарас, не бойся, котеночек. Он хороший. – Потом Галя крикнула, обращаясь уже к Тарасу: – Ты чего ребенка пугаешь? Лезь скорее сюда. Костик связан, помоги мне.

Дважды просить о помощи Тараса было не нужно. Он быстро полез по ступенькам в темноту погреба.

Впрочем, кромешной ту темноту не назовешь. Погреб оказался небольшим – метра четыре на два с половиной, и света электролампочки, падавшего через люк, вполне хватало, чтобы разглядеть вдоль одной длинной и обеих коротких стен металлические бочки и добротные ящики с ручками. А вот что виднелось у другой длинной стены, возле которой присела Галя, Тарас понял не сразу. В стену с небольшим наклоном кверху в три ряда были вбиты толстые полуметровые деревянные опоры, а на них лежали одна над другой три двухметровые трубы. Сначала Тарас принял их за бревна, но те тускло поблескивали металлом. И с одного края у этих труб виднелись какие-то непонятные лопасти, словно оперение у гигантских стрел. К одной из таких труб веревкой за пояс был привязан мальчик.

Тарас от негодования скрипнул зубами: какими нужно быть нелюдями, чтобы привязывать этого кроху? Ведь он и так ни за что не смог бы открыть люк. Подумав это, Тарас зажмурился теперь уже от злости на себя самого. Эти твари являлись нелюдями уже потому, что вообще посмели тронуть ребенка, бросить его в темный вонючий погреб, использовать как приманку…

– Да чего ты застыл? – зашипела Галя. – Помоги развязать!..

– У тебя ведь есть нож, – подсказал Тарас.

– Тьфу ты, – истерично хохотнула Галя. – А я думаю: что это мне в руке мешается?

Тарас подошел и бережно вынул нож из трясущихся Галиных пальцев. Осторожно перерезал веревку и погладил мальчика по голове, которая даже в полумраке казалась беленьким одуванчиком.

– Ты, парень, герой. Не плачешь даже.

– Сейчас-то зачем плакать, – очень серьезно ответил Костя, – мама же здесь. – И тут же спросил с непосредственным любопытством: – А ты правда хороший дядя? Или притворяешься только, как тот?

– Ой, – спохватилась Галя, прижимавшая к груди Костика, – а где он? Он один? Тебя разве не тетя сюда привезла?

Но ответить Костя не успел. Сверху вдруг скрипнули петли, и свет стал стремительно сжиматься, словно в выключенном телевизоре. После деревянного стука крышки с металлическим лязгом кольца он померк полностью.

17

Несколько долгих мгновений в погребе царили лишь темнота с тишиной. А потом заскулил Костик:

– Мамочка, это он! Тот плохой дядя. А дядя Тарас нас спасет?..

– А вот мы сейчас у него и спросим, – ответила Галя, изо всех сил стараясь, чтобы сковывающий тело ужас не вырвался из нее истеричным воплем.

– Костя, ты, главное, не бойся, – послышалось из темноты.

Как ни была занята Галя борьбой с накатывающей паникой, она отметила, что голос Тараса почти не дрожит. А потом услышала, как наверху что-то загрохало, будто там двигали мебель. И не сразу сообразила, что так оно и есть. Первым это понял Тарас. И тревожно воскликнул:

– Он хочет придавить крышку люка! Я сейчас…

Слышно было, как Тарас поднялся по ступеням. Раздалось сопение, плоский широкий луч света повис в темноте, играя пылинками. Но длилось это недолго. Тарас с натужным стоном уронил крышку на место.

– Не могу, – признался он, шумно дыша. – Тяжело. Он успел чем-то ее придавить. Наверное, холодильником.

Помолчав немного, видимо, прислушиваясь, Тарас сказал:

– Он еще что-то таскает. Хочет нас завалить капитально.

– Зачем? – охнула Галя. – Я думала, он хочет… – и замолчала, чуть не сказав при Костике то, что сыну слышать ни в коем случае было нельзя.

– Мы не знаем, что он хочет! – быстро проговорил Тарас, испугавшись, видимо, того же. – Может быть, он сейчас поедет за… главным. А нас запирает надежней, вот и все.

– Он, он, он!.. – дрогнувшим голосом сказала Галя. – Да кто же он такой?

– Кто неизвестно, – ответил Тарас, – но парень явно не слабак. Мебель вовсю один ворочает. Или это он ящики из второй комнаты таскает?

– Он сильный, – подал голос Костик. – И страшный.

– Да-да, – подхватила Галя. – Ты так и не ответил, что это за дядя? Он здесь один?

– Дядя один, – отозвался Костя. – Он меня сюда на машине привез, на красной. Дядя плохой, он со мной не говорил. Я плакал, плакал, а он даже не слушал, как я плачу. И я не стал плакать. Ведь неинтересно плакать, если никто не слушает.

– Он делал тебе больно?..

– Нет, не делал. Только когда веревку привязывал – чуть-чуть стало больно. Но не сильно. Правда, я заплакал опять. Но не потому что больно, а потому что я не люблю быть привязатым. Я ведь не собачка. Правда, мама?

– Правда, солнышко. Ты не собачка, ты мой котеночек. Хороший, славный. – Галя снова прижала к груди Костика и почувствовала, как часто-часто бьется маленькое сердечко.

– Костя, а тети разве не было с вами? – раздался из темноты голос Тараса.

– Да, мой хороший, разве тебя не тетя забрала у дедушки с бабушкой?

– Я тетю плохо видел, – по-взрослому вздохнул Костя. – Когда бабушка дверь открыла, все сразу кашлять начали. И я тоже стал кашлять, потому что невкусно запахло. И слезки сразу потекли. Но они сами потекли, а не потому что я плакал. Правда, потом я уже и заплакал. Чтобы не зря слезки текли. – Галя снова прижала к себе сына и уткнулась носом в его мягкую макушку. Из ее глаз тоже полились слезы. А Костя продолжал: – А тетя меня за руку взяла и повела. Я тогда не знал, что это тетя взяла; я глазки зажмурил, чтобы не все слезки вытекли, и думал, что меня бабушка повела. А на улице я глазки открыл и уже того дядю увидел. И машинку. И дядя меня в нее посадил. Я думал, что бабушка тоже в машинку сядет, и посмотрел. А там не бабушка была. Я подумал, что это ты, мама. На тете была одежда, как на тебе. Но лицо не твое. Злое. И тетя тоже не говорила ничего. Ни мне, ни дяде. Может, они немытые?

– Что? – переспросила Галя, оторвавшись от затылка Костика, и шмыгнула носом. – Что немытые, яблоки?.. Они мытые… Тарас, ты дал Косте яблоко?

– Нет, не дал, – ответил вместо Тараса сам Костик. – Я хочу яблоко. У дяди Тараса есть яблоко?

– Да, конечно, сыночек! – всполошилась Галя. – Мы привезли тебе яблоки, бутерброды с колбаской, «Фанту», чупа-чупсы. Хочешь чупа-чупс?

– Нет, я пить хочу, – сказал Костя. – Дайте мне «Фанту», пожалуйста, дядя Тарас. И бутерброды. И яблоко.

– Проголодался, бедняжечка! – всхлипнула Галя.

Тарас зашуршал пакетом. Вскоре раздалось бульканье и чавканье, а потом Костя торжественно заявил:

– Все-таки Валентина Ивановна правильно говорит, что чупа-чупс – это одно баловство. Я ей не верил, а теперь буду верить. Бутерброд лучше, чем восемнадцать чупа-чупсов!

– Потому что ты проголодался, котеночек, – засмеялась Галя. – А конфетами голод не утолишь. Когда голодный, все кажется вкусным.

– А почему восемнадцать? – спросил вдруг Тарас.

– Потому что это очень много, – категорично заявил Костик. – Еще много сто, но до сто я не могу посчитать. А до восемнадцать могу. Только это трудно, я перепутываю еще цифры. – Он замолчал и захрустел яблоком.

– Костичек, а что ты говорил про немытых тетю с дядей? – вспомнила вдруг Галя, которой в голову пришла совершенная нелепица. – Они что, черные? Ну, как в кино, помнишь, американский полицейский?..

– Мама, ты что? – проглотив кусок яблока, сказал Костя. – В кино же негры! А это были наши люди. Только немытые, наверное.

– Грязные? – спросил Тарас.

– Да нет же! – в голосе Костика зазвучало раздражение на непонятливость взрослых. – Не-мы-ты-е!.. – повторил он по слогам. – Которые не умеют разговаривать.

– Ах, немые! – догадалась Галя.

– Да, – неуверенно сказал Костик. – Ты правее меня, мама. Немые. Я перепутал.

– Костя, а как тот дядя выглядел? – спросил Тарас.

– Плохо, – вздохнул Костя.

– Ну, какой он все-таки? Старый или не очень? Большой, маленький? Какое у него лицо?

– Он был вот такой огромный, – видимо, развел в темноте руки Костик. – И страшный. У него лицо поцарапанное и злое. Раз лицо поцарапанное, значит, он драться любит. А дерутся плохие и злые.

Галя улыбнулась, вспомнив, как заехала вчера туфлей по носу Тарасу. «Наверное, я тоже плохая и злая».

Тарас, возможно, тоже вспомнил про это, но сказал, обращаясь теперь к Гале, другое:

– Это он.

– Кто? Твой приятель?

– Не знаю. Но это тот, кто нас вчера хотел… – Тарас не договорил, вспомнив про Костика. А Костик начал вдруг кашлять.

– Ты что, солнышко? – встревожилась Галя.

– Опять плохо пахнет, – пожаловался Костя.

Галя принюхалась и очень тихо прошептала:

– По-моему, что-то горит…

Тарас не ответил, но слышно было, как он втянул носом воздух. Потом тоже шепнул:

– Тихо!..

Галя прижала к себе сына. Все трое, кажется, перестали дышать. В погребе повисла такая тишина, что явственно стало слышно потрескивание, доносящееся сверху.

– Галя… – позвал Тарас. В голосе его звучало что-то очень нехорошее. Впрочем, она и так уже догадалась, что хочет, но не может при Костике сказать Тарас. Их подожгли. То есть дом, заложниками которого они стали. И из которого им уже теперь никогда не выбраться. И она сказала:

– Я поняла.

– Нам нужно попробовать вместе, вдвоем. Иначе…

– У нас ничего не выйдет. Он натащил туда кучу всего.

– И все-таки. Это единственный шанс.

– Хорошо, – ответила Галя, хотя ни во что хорошее она больше не верила. Она уже понимала, что скоро их всех не станет, но пока что думала об этом отстраненно, боясь пускать истинное понимание в сердце.

Вместе с Тарасом, касаясь друг друга бедрами и плечами, они поднялись на четыре ступеньки лестницы. Здесь дым ощущался больше. А может быть, просто огонь разгорелся сильнее. Галя подняла руки и уперлась ими в крышку. То же сделал и Тарас, коснувшись случайно ее пальцев ладонью.

– Раз, два, взяли!.. – скомандовал Тарас, и Галя что есть силы надавила на доски снизу.

Крышка лишь едва заметно дрогнула, но даже не приподнялась.

– Еще раз! – закричал Тарас. – Раз, два, вместе!

На сей раз Галя вложила в толчок и отчаянье, и злобу, и любовь к сыну, который не заслужил того, что ему предстояло через несколько минут. «Нет, нет, нет! Сволочи, фашисты! За что?!» – орала она мысленно. А на самом деле лишь хрип, похожий на звериный рык, вырывался из горла.

И крышка подалась. Но совсем чуть-чуть. И в этом тоненьком «чуть-чуть» блеснуло пламя. Удержать непомерную тяжесть было все равно нереально. Люк почти бесшумно лег на место, а обессиленная Галя чуть не сорвалась со ступенек.

– Нет, – просипела она, жадно хватая уже ощутимо смешанный с дымом воздух. – Мы не сможем…

– Сможем! – внезапно заорал Тарас, отчего Галя даже вздрогнула и забыла про нависшую опасность. – Мы смогли сделать это – значит, сделаем еще! Нужно найти лишь рычаг и просунуть его в щель.

– Какой рычаг?.. – простонала Галя. – Угомонись. Не пугай ребенка.

– Дядя Тарас меня не пугает, – отозвался вдруг Костик. – Он хороший и добрый. И смелый. Наверное, он даже сильный.

Галя почувствовала, как по щекам заструились слезы. Боже мой, подумала она, ведь он же все-все-все понимает! Этот маленький психолог хочет подбодрить Тараса, придать ему уверенности, заставить поверить в себя. Боже мой, да ведь котеночек даже сильнее меня!

* * *

Между тем, Тарас, судя по раздраженному бормотанию, шарил по углам и стенам в поисках рычага. Но это ни к чему не привело, и Галя почувствовала на своем плече его руку.

– Давай еще разик попробуем?

– Тарас, не надо. Ну нет же смысла, – тихо ответила Галя.

– Здесь бочки с бензином, – сменил тему, не ожидая, вероятно, другого ответа, Тарас. – Так что нам недолго страдать.

– Мы задохнемся раньше, чем сгорим, – спокойно, будто не соглашаясь с прогнозом погоды, возразила Галя. Но сделала это тихо, чтобы не услышал Костя. Галя думала сейчас, очень ли больно умирать от удушья? Она где-то читала, что да. Мучения страшные. Легкие будут рефлекторно глотать едкий дым, кашель станет выворачивать внутренности. Конечно, ее волновала не своя судьба, она переживала за сына. Мелькнула даже страшная мысль: не убить ли Костика точным ударом в сердце, чтобы милое солнышко не мучилось? Но в погребе – тьма, не получится точно…

– Тарас… – прошептала она, похолодев от новой «идеи». – У тебя ведь есть зажигалка?..

– Я же говорю: здесь бензин!

– Вот именно.

– Ты хочешь… – Тарас понял все сразу.

– Да, хочу. Потому что это сразу. Быстро. Дышать дымом – это же больно. Я не хочу, чтобы Костик…

– А вдруг… – перебил ее Тарас, но Галя и сама вспыхнула, словно тот пресловутый бензин:

– Что «вдруг»?! Что?! Нас придут и спасут герои-пожарные? Прилетит вдруг волшебник? Или твой колдун перенесет нас по воздуху сразу на небеса? Что, Тарас?! Дай сюда зажигалку, я сама!..

– Мама, не кричи! – ткнул ее кулачком в бедро Костик. – Там дяди ругаются.

– Что?.. Какие дяди? – от дыма и стресса Галя стала плохо соображать.

Костик вдруг сильно закашлялся и не смог ответить. Зато подал голос Тарас:

– Там кто-то еще… И они не только ругаются. Похоже, что и дерутся.

– Неужели… волшебник?.. – одними губами прошептала Галя и, прижав к груди сомкнутые ладони, стала совсем беззвучно молиться – сочиняя слова на ходу. Даже не столько сочиняя, сколько просто открыв для них сердце, разрывающееся от боли за сына.

А наверху и впрямь происходило нечто непонятное. Снова грохало что-то по полу, что-то падало, слышались гневные выкрики и злобное рычание.

– Может, собака? – в никуда спросил Тарас. Но тотчас услышал и голоса – явно два голоса, хоть слов и нельзя было разобрать. Один – монотонный, он-то порой и переходил в рычание, а второй – полный гнева и ненависти.

Вот раздался грохот, словно один из неизвестных упал на груду ящиков, которая, в свою очередь, рухнула на пол. Потом противно заскрипел металл, будто что-то железное тащили по полу. И – снова рычание, вновь – удары, топот и ругань.

– Галя, – позвал Тарас странно дрогнувшим голосом. – Давай еще попробуем. Мне показалось, что холодильник с люка убрали.

На этот раз Галя не стала спорить. Ей тоже послышалось, что скрежетало над самым люком.

– Костичек, постой, маленький, – сказала она и стала нащупывать ногой ступеньку.

– Я не маленький, – ответил Костя и снова закашлялся.

Стала кашлять и Галя. Здесь, под самым люком, дыму оказалось гораздо больше, чем внизу. Стараясь дышать не очень глубоко, она уперлась в крышку и, приготовившись к сопротивлению давящего веса, чуть не упала, когда дощатый квадрат легко пошел вверх. Как раз подоспел Тарас, и вдвоем они быстро распахнули люк полностью.

Вверху ничего не было видно, кроме густо-сизых, подсвеченных пламенем клубов дыма.

– Как мы… выберемся? – ахнула Галя, захлебнувшись кашлем. – Нам не найти… выход!..

– Осталась еще «Фанта»? – с трудом сдерживая кашель, спросил Тарас, когда они вновь спустились в погреб.

– Почти полбутылки… – не сразу ответила Галя. – Может, потом освежишься? – В голосе ее послышалась злость. – Надо спасать…

– Погоди! – прикрикнул вдруг на нее Тарас и, расстегнув пиджак, стал раздирать на себе рубаху. Один кусок ткани дал Гале, другой, побольше, разорвал надвое. Галя сразу все поняла и обрадовалась, что в полутьме и дыму не видно, как залила ее лицо краска. Она быстро схватила пластиковую бутылку и протянула Тарасу, открутив перед этим крышечку. Тарас смочил лоскуты, бывшие только что рубахой, и отдал «Фанту» Гале. – Костя, иди ко мне, – позвал он мальчика. – Я тебе закрою тряпочкой нос и ротик, чтобы дым в них не попадал. А ты не бойся ничего, зажмурься и постарайся не очень глубоко дышать.

Но Костик уже не мог отвечать, он только судорожно кашлял, и кашель вот-вот грозился перейти в рвоту. Тарас быстро схватил мальчика и прижал к его лицу мокрую тряпку. Понял, что свободной руки, чтобы зажать нос себе, у него не осталось, и, мотнув головой, двинулся к лестнице. Но Галя скорее догадалась, чем увидела, что он остался без защиты, и дернула Тараса за полу пиджака. Тот обернулся, и она жестом показала, что повяжет ему тряпку. Тарас снова раздраженно мотнул головой, но, сообразив, что рискует не только собой, но и Костей, процедил:

– Побыстрее!..

Галя повязала ему маску и легонько подтолкнула к выходу. Говорить она уже не могла. Голова отчаянно кружилась. Дым раздирал легкие. Прилетела незваная мысль: «Как глупо будет отрубиться именно сейчас, когда так реально спастись!» Но, увидев, что Тарас с Костей уже поднялись наверх, она беззвучно взмолилась: «Господи! Хрен с ней со мной, пусть только выберутся они!» Впрочем, совсем уж на себя она все-таки не наплевала и, прижав к лицу пахнувшую апельсином тряпку, побрела к лестнице.

Дальше все было словно во сне. Вспышки огня, неясные тени… Совершенно непонятно, куда идти! Мало того что не видно совсем ничего, так еще и дико защипало глаза. Она зажмурилась и пошагала наугад, то и дело спотыкаясь о разбросанные по полу ящики.

Когда ей стало почти очевидно, что дверь не найти, сильная рука схватила вдруг ее за предплечье и потащила за собой. Галя почему-то поняла сразу, что это не Тарас. «Вот и все, – мелькнуло в голове, – он своего добился. Лишь бы Костя…» Но додумать она не успела. Сильный толчок в спину, и она, кубарем вылетев в сенцы, больно ударилась головой о валявшееся на полу ведро, которое, загремев, отскочило к стене. Быстро, несмотря на боль, Галя поднялась на ноги и завертелась на месте, зайдясь отчаянным кашлем. Тряпки в руке уже не оказалось, да она была и не нужна – здесь почти отсутствовал дым. Впрочем, он густыми клубами, словно темно-сизый кисель, вываливался из дверного проема. А вместе с дымом в сенцы вылетели вдруг и два вцепившихся друг в друга человека. Было слишком темно, чтобы рассмотреть, кто эти двое, но одно Галя поняла точно – Тараса среди них нет. И она снова завертела головой, чтобы понять, успел ли тот выбежать из горящего дома.

Как раз в этот момент распахнулась дверь с улицы. На фоне густо-синего вечернего неба виднелся лишь силуэт. Галя невольно вздрогнула. Ей вдруг почудилось, что это Роман. «Неужели? Неужели все-таки он?» – панически забилось в мозгу. Но стоящий в проеме мужчина позвал встревоженным голосом Тараса:

– Галя, ты где?

Не в состоянии ответить, Галя рванулась к нему. И вдруг услышала сзади захлебывающийся кашлем полухрип-полурык:

– Уезжайте! Быстро!.. Подальше! Тарас!.. Быстро!!! – И тут уже настоящее рычание перекрыло этот голос. Клубок из двух тел рухнул на пол и загремел ведрами и лопатами.

Галя буквально выпала из двери прямо в руки Тарасу. Последние силы оставили ее.

18

У Тараса слезы лились сплошным потоком, к тому же он потерял очки, поэтому скорее почувствовал, чем увидел, что обнимает именно Галю. Впрочем, кто еще мог упасть из горящего дома в его протянутые руки? Не поджигатель же! И не тот, кто назвал его по имени… Или ему это только послышалось?

Но эти вопросы пронеслись в голове беспорядочным вихрем. Главная мысль была сейчас одна: надо уводить отсюда Галю и Костю. И чем быстрее – тем лучше! В погребе – уйма бензина, и Тарас даже представить себе не мог, к каким последствиям это может привести. Рванет ли так, что мало не покажется и находящимся возле дома, или всего лишь станет жарче?

В любом случае надо искать медицинскую помощь – особенно для Костика. Когда Тарас положил его на траву возле забора, мальчик не шевелился и даже, как показалось Тарасу, не дышал. Галя тоже была без сознания, но хотя бы точно дышала, хоть и судорожно, с хриплым страшным клекотом.

Да и сам Тарас чувствовал себя не лучшим образом. Ладно слезящиеся глаза, так и голова кружилась очень неприятно, и кашель постоянно рвался наружу.

Но как? Как уводить двух бесчувственных людей, пусть один из них и был всего лишь ребенком?

Тарас вспомнил об автомобиле. В замке оставались ключи. Но сам Тарас никогда не водил машину. Даже теоретически он лишь очень приблизительно знал, как это делается. Обидней всего – словно в жаркой пустыне найти колодец, но не иметь под рукой посуды и веревки, чтобы достать желанную воду с глубины.

И все-таки он, скорее машинально, чем сознательно, подошел к красному «жигуленку», неся на руках Галю. Руки уже сильно устали от непривычной тяжести, и Тарас подумал, что можно положить пока девушку на заднее сиденье. «Пока что?.. – тут же одернул себя он. – Пока не рванет бензин в погребе или пока я не обучусь вождению?»

Но тем не менее, продолжая мысленное самобичевание, он уже открывал заднюю дверцу автомобиля, неестественно выгнувшись при этом, чтобы не уронить Галю. Наконец ему удалось положить ставшую невероятно дорогой ношу на сиденье, и он, шатаясь, поспешил за Костиком. Взяв мальчика на руки, Тарас с облегчением увидел, что тот все-таки дышит, и побрел назад, к машине, думая лишь об одном: как бы не упасть.

Уложив Костю на переднем, пассажирском сиденье, Тарас поблагодарил неведомого хозяина машины, что дверцы не оказались заперты на замок. Сам он открыл переднюю левую и рухнул на водительское кресло.

Близоруко сощурился, тупо уставившись на ключ, но даже не стал его поворачивать. Во-первых, не знал, что еще нужно делать при этом, а во-вторых, на него напало оцепенение – то ли результат послестрессового отходняка, то ли преддверие нового стресса, а может, сработало полученное на днях «приобретение» – проблемы с головой. Зато частично освободившийся от лишних эмоций мозг тут же достал из тайников подсознания и выложил на «самое видное место» услышанный несколько минут назад крик: «Уезжайте! Быстро!.. Подальше! Тарас!..» Мало того, мозг еще и проанализировал голос кричащего и хладнокровно, словно на монитор компьютера, выдал результат: «Это отец».

Сей неожиданный вердикт и вывел Тараса из ступора, а может быть – или так уж совпало? – это сделал хриплый голос с заднего сидения:

– Ты не слышал, что нам сказали? Надо быстро уезжать подальше. Шевелись же, бога ради!

Тарас от неожиданности дернулся и задел локтем Костика. Тот сказал: «Ой!» и раскрыл глазенки. Это настолько обрадовало Тараса, что он повернулся к Гале с сияющей улыбкой:

– А я не умею.

– А что ты вообще умеешь? – раздраженно выплюнула Галина. – Вчера сумел, правда…

Улыбку Тараса в тот же миг смыло, а сам он вжался в кресло, чувствуя, как холод пробирается по груди и спине.

– Мама, не ругай дядю Тараса, – сказал вдруг Костя, словно всего лишь спал до этого, а не лежал в глубоком обмороке. – Он хороший и добрый. Дядя Тарас, вот твои очки, они упали, когда ты спасал меня, а я их поймал, – протянул мальчик руку; в кулачке у него все это время, оказывается, была зажата Тарасова пропажа.

– Хороший, – процедила Галя. – Только безрукий. – И ткнула кулаком в затылок Тарасу: – А ну, вылезай, хороший ты наш!

Тарас нацепил на нос очки и молча вылез. И почувствовал, как жар от горящего дома мигом высушил пот на лбу.

Галя быстро перебралась на водительское место. Тарас, отвернувшись от машины, стоял и смотрел на пожар. А внутри у него словно тоже бушевал, жаля беспощадной горечью, огонь. Будто обжигающие языки, метались мысли. Неужели она его до сих пор ненавидит, не может простить за то, в чем он не виноват? Но как же тогда?.. Зачем тогда всё?..

– Ты едешь?! – закричала Галя. – Или что, мы такие чувствительные и ранимые? Ну и оставайся тогда. – Она повернула ключ, и почти неслышно из-за треска близкого пламени заурчал двигатель.

– Мама, – заплакал Костик. – Давай дядю Тараса возьмем… – Мальчик снова закашлялся, а Галя зашипела в ссутуленную спину учителя громче бушующего пожара:

– Слушай, ты!.. Только из-за сына прошу…

Но Тарас не дал ей договорить – открыл заднюю дверь. Не успел он толком усесться, как «Жигули», пересчитав лучом фар доски забора, рванули с места.

Галя ехала очень быстро. И, похоже, ее гнали прочь от горящего дома не только слова, сказанные тем человеком, которого Тарас счел своим отцом. Возможно, она в первую очередь убегала от того непонятного, унизительного, жуткого, что случилось в этом доме вчера; от того необъяснимого, а потому особенно страшного, что происходило с ней в эти дни; от того, наконец, что она каких-то десять-пятнадцать минут назад чуть собственными руками не убила себя и сына, а потом едва не задохнулась в дыму или не сгорела заживо.

Тарас все это понимал не разумом даже – сердцем, а потому не обижался на Галю за неприятные, злые слова, брошенные ею сгоряча. Да и как он мог обижаться, если с каждой минутой он все больше и больше любил эту женщину, пусть она и выглядела сейчас истеричной и злобной.

Впрочем, Галя, похоже, стала понемногу приходить в себя. Сбросив скорость перед поворотом на главную улицу поселка, она сказала, чуть повернув голову:

– Ты прости ме…

Договорить она не успела. Внезапно стало светло, как днем. Дрогнула земля, и машина ощутимо подпрыгнула. Галя резко затормозила. А затем обрушился грохот – не только больно шарахнувший по ушам, но осязаемый всем телом, даже внутренностями. Следом послышался многоголосый свист и вой, а потом по крыше автомобиля застучал град.

Сначала Тарас все это так и воспринял: как неожиданно начавшуюся грозу с градом – просто молния ударила совсем рядом с машиной. Но спустя несколько мгновений он понял, что это не гроза; молния не может сверкать столь долго. И в этом ярком свете, высветившем все вокруг, стало видно, что сверху сыплется тоже совсем не град. Падали камни. Обломки шлакоблоков. И они, и куски шифера, доски, какие-то железяки были так перемолоты, словно их прокрутили в гигантской кофемолке. Мощный удар пришелся по крыше «Жигулей», и та ощутимо прогнулась.

– Что это?.. – выдавила Галя. Она уже повернулась и распахнутыми от ужаса глазами, в которых отражалось алое зарево, смотрела назад. А Тарас почему-то никак не мог справиться с вмиг окоченевшей шеей. Мозг словно специально заблокировал мышцы, чтобы уберечь себя от ужаса, творившегося там, откуда они только что уехали.

Но Тарас все-таки пересилил себя, хоть ему и пришлось развернуться всем корпусом. То, что он увидел, походило на кадры из фильма о ядерном апокалипсисе. На месте злосчастной дачи вздымался огненный гриб. На фоне темно-синего, почти уже черного неба он был ослепительно красив своей завораживающей кошмарностью. Подсвеченная желто-оранжевым сиянием снизу, косматая шляпка гриба доставала, казалось, до звезд, которых не стало видно из-за этого зловещего света.

– Чт-то эт-то? – повторила Галя непослушным от ужаса языком. – Б-бензин?..

Тарас почувствовал, как мелко дрожат его челюсти, словно выбивая зубами «SOS». Еле удалось произнести достаточно внятно:

– Не знаю. Вряд ли…

– Но что тогда? – Голос девушки стал вдруг снова отчетливым, а глаза приняли обычный размер. Тарас опять смотрел в них и видел в больших черных зрачках отражение уже оседающего гриба.

– Там что-то было, – сказал он. – В погребе. Я подумал, что это трубы. Помнишь, к одной был привязан Костя?

– Это ракеты, – сказал вдруг мальчик.

– Что?! – воскликнули Тарас с Галей одновременно и так же разом повернули головы к Костику.

– Ракеты, – повторил тот, отчетливо выговаривая букву «р», что делало слово грозным даже в устах ребенка. – Я видел на картинках такие.

– А ведь и правда, ракеты, – ахнул Тарас.

– Откуда на даче ракеты? – помотала головой Галя. – Бред.

– Этот бред длится уже двое суток, – тихо сказал Тарас. – И ракеты – не самое во всем этом удивительное. Они хотя бы объясняют этот фейерверк.

– Да какие ракеты? Опомнись! – уперлась Галя. – Это бензин взорвался.

– Ты посмотри, – снова обернулся к заднему окну Тарас, – на месте дома воронка.

Хоть гриб, созданный взрывом, уже почти осел и развеялся, а гореть на его месте было теперь нечему, все равно еще что-то там вспыхивало, давая рассмотреть круглую яму на месте бывшего дачного участка. Что и подтвердила Галя:

– Да, воронка. Дачу разнесло на кусочки.

– Это не смог бы сделать бензин, – объяснил Тарас.

И тогда Галя тряхнула головой:

– Да какая теперь разница, бензин, ракеты, атомная бомба? Нам надо срочно сматываться отсюда, пока нас не записали в свидетели, а то и…

– Согласен, – не дослушав, кивнул Тарас. – Тем более, когда увидят, что и на машину у нас нет документов.

Галя, вдавив до упора педаль газа, резко бросила сцепление. Автомобиль, истерично шаркнув задними колесами, рванул с места, словно гоночный болид.

Уже выехав на шоссе, когда последние огни проснувшегося от чэпэ Ряскино остались далеко позади, Галя сказала:

– Я не успела… Ты прости меня. Ну… ты понял. Это из-за стресса… Сорвалась, не хотела… И спасибо тебе за Костю. И вообще… Котеночек прав, ты хороший. Простишь?

– Мне не за что тебя прощать, – расцвел Тарас, но тут же лицо его помрачнело. – И спас нас не я. А сам вот не спасся…

– Твой отец?

– Да.

– Значит, ты был все-таки прав насчет колдуна и прочего?

– Не знаю. Ведь я думал совсем наоборот, что это отец нас хочет убить.

Галя вдруг подалась вперед, напряженно во что-то вглядываясь.

– Блин, гаишники, похоже! – Она потянулась рукой к бардачку, бормотнув под нос: – Может, хоть какие-то документы… – И замерла вдруг на середине фразы, уставившись на внутреннюю сторону откинутой крышки.

– Нет, это не гаишники, – проводил Тарас взглядом стоявшую на обочине машину и трех человек возле нее, обсуждающих, наверное, странный взрыв, свидетелями которого они стали. Но Галя, похоже, думала уже совсем не о гаишниках. Она даже на дорогу забыла смотреть, уставившись на яркую наклейку – тигр в красном круге – посреди крышки бардачка.

– Тарас, – вновь охрип ее голос. – Это машина не твоего друга…

– А чья же?

– Моего бывшего мужа.

19

Галя совсем забыла о том, где она и что делает. Точнее, что она должна делать сейчас. Не пялиться на картинку, а смотреть на дорогу и вести по ней машину.

Поэтому, когда сзади раздался испуганное: «Галя! Выруливай!» – она не сразу и поняла, зачем она должна это делать и, собственно, как? И только когда машина, мчавшаяся навстречу по той же полосе, по которой уже ехала и Галя, стала отчаянно сигналить и ослепила ее фарами, до нее наконец дошло, что сейчас может произойти.

Руль она дернула вправо в ту самую секунду, которая наверняка была последней из отведенных судьбой для возможности что-то исправить. К счастью, у водителя другого автомобиля хватило ума и выдержки не повернуть на встречную, чтобы избежать столкновения. А может, он впал в ступор от страха. Машины разминулись, пожалуй, в считаных миллиметрах друг от друга.

Руки Гали задрожали так сильно, что «жигуленок» начал вилять. Но пока Тарас осипшим незнакомым голосом не сказал: «Пожалуйста, остановись», Галя упорно продолжала гнать вперед, пытаясь справиться с управлением. Просто у нее вдруг будто выключился мозг и пропали мысли – все до единой. И даже услышав просьбу Тараса, она еще какое-то время вспоминала, что нужно сделать, чтобы ее выполнить. Потом затормозила, но столь резко, что автомобиль пошел юзом, и заснувший было Костик, не слышавший даже сигналов машины, с которой они едва не столкнулись, от визга покрышек проснулся и закричал:

– Мама!

Лишь тогда Галя полностью очнулась и, чудом справившись с управлением, остановила «Жигули» у самого края обочины, едва не съехав в глубокий, скрытый вечерним мраком кювет.

Машина сразу заглохла. Тишина наступила такая, которую можно было сравнить лишь с той, что накрыла бы их всех минуту назад, не дерни Галя руль. Но ощущение могильной тишины длилось недолго. Всхлипнул Костя, и Галя прижала его светлую голову к груди.

– Ну, ну… Не плачь, мой котеночек. Все хорошо.

Сзади завозился Тарас. Несколько раз шумно вдохнув и выдохнув, он спросил скорее недоуменно, чем испуганно:

– Ты чего?

– Подожди, – прошептала Галя. – Пожалуйста, подожди.

Слезы покатились вдруг по щекам, и она ткнулась в мягкий Костин затылок.

– Мама, не плачь, – погладил сын ее руку.

– Не буду, солнышко, не буду, – выдавила Галя, пытаясь проглотить ком в горле.

Ей сейчас очень-очень хотелось остаться одной. Совсем одной. Там, где ее никто не смог бы увидеть и услышать. В глухом лесу, в пустыне, на Северном полюсе, куда собирался отправиться Костик… Все равно где, лишь только чтоб можно было завыть во весь голос – отчаянно, дико, выплеснув из себя все: отчаянье, страх, безысходность, тоску, тревогу… Что еще накопилось там, в темных, неведомых ей самой закутках… души?.. подсознания?.. сердца?.. Там еще билась боль – мучительная, почти физически ощутимая, которая тоже представляла собой целый сгусток, где боль тоскливого одиночества жалась к боли от незаживающей раны предательства, где боль за сына, растущего без отца, лепилась к боли невостребованной любви и нерастраченной ласки… Там было много разных болей, в этом клубке, к которому добавилась еще одна – боль от потери любимого некогда человека. Теперь уже – окончательной потери. Настоящей, буквальной. Романа не стало. Совсем. Он даже не умер, он испарился.

И Галя наконец-то ответила Тарасу, оторвав голову от макушки сына, но так ее и не повернув:

– Его больше нет. Моего мужа. Совсем нет.

Тарас шумно сглотнул и, поперхнувшись, закашлялся.

Галя быстро обернулась и заговорила, будто в чем-то оправдываясь:

– Ты не подумай, я давно разлюбила его. Но ведь любила! Очень. Когда-то и у нас были фонтаны…

– Какие фонтаны? – откашлявшись, хрипло переспросил Тарас и опустил глаза в пол.

– Что? – дернула головой Галя. – Фонтаны?.. Нет-нет, это я так. Никаких фонтанов, конечно… – И спросила вдруг, совсем неожиданно как для Тараса, так и для себя самой: – Скажи, как любовь может превратиться в ненависть? Не в безразличие даже, а именно в ненависть? Почему он хотел убить меня? За что? Ведь это не я предала его. Ведь я продолжала любить даже потом, когда…

Галя замолчала, не закончив фразы, и резко отвернулась от Тараса, так и не дождавшись, когда тот посмотрит на нее.

И снова повисла тишина. Костик опять заснул, уронив белый затылок на Галину руку.

Галя жалела уже, что сказала сейчас Тарасу. Что ему до убитой любви? Что ему до погибшего Романа? Да и надо быть справедливой, у Тараса погиб отец. А Роман вообще хотел убить как ее саму, так и Тараса. И даже Костю! Как она могла сожалеть об ушедшей любви к этому извергу?!

– Прости, Тарас, – снова повернула голову Галя. – Я расклеилась. От страха. Но теперь нам бояться нечего. Он мертв, и мы можем вернуться домой. Можем забыть этот кошмар и опять жить по-прежнему.

– Нет, – все так же уставившись в пол, хрипло ответил Тарас. – По-прежнему мы уже жить не сможем. И ничего пока не кончилось… – Он хотел сказать что-то еще, объясниться, но вдруг встрепенулся и наконец-то посмотрел Гале в глаза: – Но почему ты решила, что там был твой муж? С чего ты взяла, что это его машина? Ты ошибаешься, это машина Валерки Самсонова. Я помню номер. Это совершенно точно! Восемьсот восемнадцать.

– Ты помнишь цифры, – покачала головой Галя.

– Ну да.

– А буквы?

– Буквы?.. – нахмурился Тарас. – Нет, буквы не помню.

– Вот видишь, – сказала Галя. – Бывает много номеров с одинаковыми цифрами, но с разными буквами. И красных «семерок» тоже очень много.

– А ты помнишь точно и буквы, и цифры? – с сомнением в голосе спросил Тарас. – Именно этот номер у машины твоего… бывшего мужа?

– Я вообще не знаю, какой у него номер. Я даже не знала, что у него есть машина. Мы не общались три с половиной года, а до развода у нас не было средств на такие покупки.

– Так почему же ты… – удивленно начал Тарас, но Галя остановила его кивком в сторону бардачка, крышка которого оставалась откинутой:

– Зато я хорошо помню вот это.

Тарас приподнялся и, склонившись над спинками передних сидений, поглядел туда же, куда смотрела и Галя. К черной пластиковой крышке с внутренней ее стороны был приклеен красный бумажный круг, в центре которого скалилась тигриная морда. Впрочем, прищурившись, Тарас понял, что это не совсем морда зверя. Скорее, человеческое лицо, раскрашенное черно-желтыми полосками. Лишь уши и загривок остались полностью кошачьими.

– Это он, – спокойно и тихо сказала Галя. – Роман. Увидел как-то в журнале рекламу чего-то автомобильного – масла, кажется. Тигриная морда в красном круге. И очень уж она ему понравилась. Тем более, он тоже тигр, по году рождения. Вот и сделал коллаж на компьютере – влепил себя вместо этого тигра. Распечатал, показал мне и говорит: «Когда купим машину, наклею где-нибудь в салоне. Так что, считай, кусочек автомобиля у нас уже есть».

– Но… как же… – медленно опустился на место Тарас. Галя чуть не рассмеялась, посмотрев на его растерянное лицо.

– А вот так, – все же не стала она смеяться, лишь невесело улыбнулась. – Вот такая она бывает, любовь-то. Наизнанку вывернутая.

– Да нет, я о другом… – Тарас долго подбирал слова, но потом заговорил почти безостановочно: – Я не понимаю тогда ничего. Допустим, твой бывший муж приревновал тебя, или что там ему в голову взбрело, не знаю. Но сына-то он зачем убить решил? Своего родного сына? И вообще… Как ему удалось обработать нас? Как он сумел заставить нас приехать на эту чертову дачу? Он что, колдун, экстрасенс, волшебник?..

Галя лишь пожала плечами, а Тарас продолжал:

– Ну хорошо, как-то заставил; продал душу дьяволу, нашел книгу древних заклятий, волшебную палочку выстругал… Но я-то ему зачем? Зачем ему понадобилось нас с тобой… того?.. Ему нужно оправдание? Вот, мол, ты, такая-сякая, с мужиком тут, на моих, можно сказать, глазах – так получайте же!.. Но это же бредятина сплошная! Ладно, пусть бредятина. Пусть он рехнулся на самом деле. Но при чем здесь мой отец?! Каким таким боком он-то к этому оказался причастен?

Тарас замолчал, пристально глядя в глаза Гале. Та снова пожала плечами и нахмурилась.

– И самое главное, – голос Тараса стал заметно тише и неуверенней, – я по-прежнему хочу ехать в деревню.

– Так поезжай, – равнодушно, думая о чем-то своем, отреагировала Галя.

– Ты не поняла, – медленно покачал головой Тарас. – Я не просто хочу. И даже – это не я хочу. Это кто-то хочет, чтобы я ехал. Понимаешь? Как вчера – сюда. Я не могу избавиться от этого желания. И, если не поеду, сойду с ума от головной боли.

– Значит, поедешь? – в глазах Гали наконец-то появилась заинтересованность.

– Поеду. Но ты не поняла еще одной важной вещи. Погибли не все. Погибли лишь… исполнители. Твой муж и… мой отец. А заказчик по-прежнему жив. Так что ничего для нас еще не кончилось. – Тарас нахмурил брови, посидел так, покачивая головой, и хлопнул вдруг по лбу: – Ну конечно же! Не сошел с ума твой муж. И любовь тут ни при чем. Он находился в том же состоянии, что и мы сами. Ему внушили, что нас нужно убить. А ведь есть такие вещи, что даже под гипнозом нельзя заставить человека сделать, если у него с психикой в порядке. Например, как раз убить. И наш с тобой… контакт нужен был именно для того, чтобы возбудить в нем ревность, дать ему моральный повод для убийства. А когда ничего не вышло, пошли другим путем. Заставить поджечь дом – не то же самое, что убить напрямую. Можно заставить забыть, что в погребе люди. Понимаешь?

– А твой отец? – спросила Галя, которая подумала, что рассуждения Тараса очень похожи на правду. – И кто та женщина, что привезла сюда Костю?

– Мой отец… Ну ты же помнишь, что я рассказывал про колдуна, дядю Матвея? Я считаю, что все так и есть, как я думал. Только мой отец, возможно, использовался для подстраховки. Вчера нас удобней было убить именно с помощью твоего мужа. Даже с точки зрения возможного следствия все стало бы ясно – мотивы и тому подобное. Убийца в наличии, следы, отпечатки – тоже. И мотив – вот он. Никому бы и в голову не пришло привязывать сюда кого-то еще. Но – сорвалось, вот сегодня и моего отца привлекли. Женщина – Катерина. Ее тоже привлекли. Но она, скорее всего, по собственной воле это сделала, была с отцом-колдуном заодно. А погибли бы мы уже все – безо всяких следов и отпечатков пальцев. Все шито-крыто.

– Нет, не все, – помотала головой Галя. – Ты же сам говорил, что хотел ехать в деревню еще утром. Значит, тебя не собирались убивать. Во всяком случае, сейчас.

– Наверное, да, – задумался Тарас. – Я вообще не понимаю, зачем им убивать тебя с Костиком без меня?

– Может, никто и не собирался меня сегодня убивать. Но раз уж мы оказались вместе…

– Непонятно, – тихо сказал Тарас. – Я запутался. – Он поднял глаза на Галю.

– А я и не распутывалась, – хмыкнула та.

– В любом случае, мне надо ехать, – решительно кивнул Тарас. – И разобраться во всем, а если получится, то и с колдуном – тоже.

– Ну, вот что, разбиратель, – сказала Галя, – я с тобой поеду.

– Ты что? Тебе… тоже хочется? Ну, я имею в виду, не по своей воле?

– Да ничего мне не хочется, кроме того, чтобы меня и сына оставили в покое! – огрызнулась Галя. Но мотнула головой и перешла на более миролюбивый тон: – Просто наши с тобой интересы сейчас совпадают. А вдвоем больше шансов на успех. – Галя про себя думала, что шансов у них, конечно, почти нет, но то, что Тарасу одному уж точно не справиться, – это и к бабке не ходи. Она усмехнулась этому невольному каламбуру, но улыбку тут же спрятала. – И ты меня даже не вздумай отговаривать!

– Да я и не собираюсь, – стушевался Тарас, который, скорее всего, как раз и хотел этим заняться. Но от Гали не ускользнула и неподдельная радость, блеснувшая в его глазах.

– Когда поезд? – деловито спросила она.

– Есть днем, в полвторого, а еще один – ночью, в три с чем-то.

– Ну, тогда разъезжаемся сейчас по домам, я завезу еще Костю родителям, и завтра встречаемся на вокзале.

– Нет, – жестко возразил Тарас. – Ехать нужно ночью. И Костю твоим родителям отвозить нельзя ни в коем случае.

– Это еще почему? – подняла Галя брови. Что именно «почему», она не стала уточнять. Ей было непонятно ни то, ни другое. Впрочем, насчет Костика вроде бы ясно… – Ты думаешь, Костю снова могут похитить? Но ведь это потеряет смысл, если мы уедем. И ведь… исполнители мертвы.

– Мы не знаем, сколько у него исполнителей! – Тарас от волнения даже снял очки. – Я просто поражен, как легко ты собираешься рисковать сыном.

– Не смей! – вспыхнула Галя. – Это мой сын. И он дороже мне всего и всех на свете.

– Тем более, – понизил тон Тарас. И еще тише добавил: – Но и мне Костя тоже небезразличен.

– Это еще с чего вдруг?

– С того, что… – Тарас запнулся и закончил фразу с заметным раздражением: – Дети вообще не должны страдать. А тем более, расплачиваться за глупости взрослых.

– Ладно, – кивнула Галя. – И куда ты собираешься спрятать Костика? Может, предлагаешь взять его с собой к колдунам?

– Нет, – не отреагировал Тарас на Галино ерничанье. – Мы оставим его с моей мамой.

– С твоей мамой? Дикость! С чего это вдруг она согласится сидеть с моим сыном? Да и я не собираюсь доверять его чужому человеку.

– Она не чужая, – медленно и угрюмо сказал Тарас. – Она – моя мама.

– Да, но мне-то, не забывай, даже ты чужой, не то что она.

Тарас вдруг так переменился в лице, что Галя пожалела о своих словах. И мысленно надавала себе шлепков по языку. Ну зачем, действительно, выделываться? Неплохой же парень Тарас! Не виноват он в том, что случилось вчера. А сегодня и вовсе спас Костика. Да и ее тоже, если уж быть до конца справедливой. И ничего ведь и впрямь не случится, если Костя побудет два-три дня с его мамой. Ну не съест же она его, в конце концов!

– Хорошо, – решилась Галя. – Но если я увижу, что она…

– Все будет замечательно, – радостно перебил ее Тарас. – Вы понравитесь друг другу, вот увидишь!

Галя фыркнула, но промолчала. «Нужно мне больно ей нравиться, – подумала все же она. – Не свататься собираюсь». И тут же еще одна мысль выскочила вдруг откуда ни возьмись: «А почему, собственно, нет?.. Не потому ли я и психую на Тараса, что он мне…» Галя прикусила губу. Мысль, мелькнув хвостиком, юркнула в норку подсознания. Чтобы заглушить ее окончательно, Галя быстро спросила:

– А почему ехать нужно ночью?

Тарас неожиданно помрачнел.

– Я думал над нашими… странностями. Понимаешь, все эти потери памяти, появления непонятных желаний и порывов – все происходит наутро, после ночного сна. И мне кажется… только не спрашивай как!.. что нам внушают все это именно во сне. Мало того, наши действия и мысли тоже становятся известны противнику во время нашего сна. Возможно, я ошибаюсь. Но рисковать не стоит. Если мы ляжем сегодня спать, то неизвестно, что мы начнем воротить наутро.

– Но ведь если мы уснем в поезде, то, проснувшись, можем точно так же стать неадекватными, по твоей логике, – возразила Галя.

– Значит, не будем спать, – сказал Тарас. – Или будем спать по очереди. А потом тестировать друг друга вопросами или как там еще… Впрочем, я и один могу не спать.

– Ну-у… – протянула Галя. – Я с тобой, пожалуй, соглашусь. Лучше зря не рисковать, конечно.

– Так что поехали ко мне.

– Нет, сначала ко мне, – сказала Галя, заводя двигатель. – Мне ж собраться надо, переодеться, вещи Костика взять, документы наконец, деньги…

– Согласен, согласен, – замахал руками Тарас, отчего-то улыбаясь во весь рот.

20

И все-таки Тараса терзали сомнения. Непонятные, неосознанные, но все равно очень настойчивые. Часть из них можно было попытаться разрешить. Только слишком уж не хотелось говорить с Галей на эту тему.

Автомобиль подъезжал к городу, когда Тарас решился все же озвучить одну такую «заковыку».

– Галя, – сказал он. – Но ты же видела вчера ночью хозяина этих «Жигулей». И даже разговаривала с ним. Неужели ты не узнала бы мужа? Пусть и бывшего. Пусть и прошло три года.

– Три с половиной, – поправила Галя, не отрывая взгляда от дороги. – И видела я только глаза. В темном салоне. В щелочку. Ночью. И сказал он всего одну фразу.

– Но все-таки…

– Слушай, ну чего ты пристал? – вспыхнула вдруг Галя и на мгновение обернулась. – Сомневаешься?

– Будешь тут сомневаться, – буркнул Тарас. – Я не верю, что отец может убить ребенка.

Галя завозилась, полезла в карман джинсов, что-то бросила, не глядя, на заднее сиденье.

– На, убедись сам. Мне тоже интересно.

Тарас недоуменно уставился на серый пластиковый прямоугольник, лежащий на темно-вишневом бархате сиденья. До него не сразу дошло, что это всего лишь телефон, упавший клавишами вниз.

– А-а-а… – протянул Тарас, но Галя пояснила:

– Я звонила сегодня. Его жена сказала, что Роман в командировке в Питере. Но теперь-то понятно, что это за командировка.

– А если…

– Вот и позвони, – буркнула Галя. – Ее Анна зовут. Представишься другом, коллегой, собутыльником, кем еще там… Попросишь его телефон. Я не знаю. И мне она не скажет.

Галя продиктовала домашний номер Романа, и Тарас неуверенно начал тыкать в клавиши.

Вялый женский голос произнес:

– Слушаю…

Тарас, откуда что и взялось, развязно-весело пропел:

– О-о, Анюта, приветик! Ромка в Питере?

– Да-а… – удивленно пропели в ответ. – А кто его…

– Да это я, – перебил Тарас, – что, не узнала? Богатым буду. Слушай, дай его номер, я не найду что-то. Не боись, не по работе. Я ему денег должен, а туда приятель едет – как раз бы и передал. В командировке и тыщонка – не лишняя, так ведь?

Тарас сделал верный психологический ход. Упоминание о деньгах заставило супругу Романа потерять бдительность. Она продиктовала номер, но потом все же переспросила:

– Ты только не обижайся, но я тебя так и не узнала.

– Уже обиделся, – засмеялся Тарас и нажал кнопку отбоя.

Галя все, разумеется, слышала. Но молчала.

– Ну что? – спросил Галину спину Тарас. – Видишь, в Питере он.

– Ничего я не вижу, – мотнула головой Галя. – Звони. Вот когда он сам лично ответит, тогда…

– Но я ведь его голоса не знаю, – пожал плечами Тарас. – Лучше тебе позвонить.

– Нет.

– Да тебе ж не обязательно с ним разговаривать, услышишь голос – и все.

– Я сказала, нет.

Тараса настигла догадка:

– Ты боишься… что никто не ответит?

– Ничего я не боюсь! – фыркнула Галя.

– Тогда звони. Галя, ну это смешно – капризничать. Мы должны убедиться точно. Неужели ты не понимаешь? Не в игрушки же с нами играют! И не только с нами, но и с Костей…

– Дай сюда, – сердито процедила Галя и, глядя по-прежнему на дорогу, раскрыла над плечом ладонь. – Провокатор…

– Подожди, я наберу, – запикал клавишами Тарас. Приложил трубку к уху, услышал гудки и вложил телефон в Галину ладонь.

Девушка взяла трубку. Секунд двадцать молча слушала. Потом так же молча прервала вызов и снова кинула телефон назад.

Тарас терпеливо ждал. Но Галя продолжала молчать. Тогда он рискнул. Как можно равнодушней произнес:

– Вот видишь.

– Да что ты заладил: «Видишь, видишь!» – вспыхнула Галя. – Да, ответил Роман. И что?

– То, что твой муж – не убийца.

– Это говорит всего лишь о том, что он жив. Машина эта – все равно его. Значит, он привез убийцу.

– А может… – Тарас даже зажмурился, новая догадка его буквально ослепила. – Может, он просто продал машину Валерке? И не такие совпадения случаются. Город-то маленький. А Валерка машину точно с рук покупал.

– Значит, звони своему Валерке, – сказала Галя, и в ее голосе Тарас почувствовал нотки облегчения, а в своем сердце – легкий укол ревности.

Чтобы скорее отвлечься от ненужных мыслей, Тарас быстро схватил мобильник. Нажал кнопку с зеленым телефончиком и задумался. Номер Валеркиного сотового он наизусть не помнил. Зато пятизначный городской знал хорошо. Набрал его и долго слушал длинные гудки.

– Ну что? – не выдержала Галя.

– Дома его нет, – лаконично ответил Тарас.

– Но это ведь еще ни о чем не говорит?

Тарас посмотрел на часы. Удивительно, но они показывали лишь половину десятого. Ему-то казалось, что уже как минимум полночь.

– Пока не говорит, – согласился Тарас. – Позвоню позже. А дома у меня его мобильный записан. Тогда уж совсем точно убедимся.

– Совсем точно будет, когда увидишь его здоровым и невредимым. Или наоборот, больше не увидишь никогда.

Во второе Тарасу верилось больше.

* * *

Пока Галя бегала за вещами и документами, Тарас с Костиком оставались в машине. Костя спал, по-взрослому хмуря светлые брови, а Тарас пересел на водительское сиденье, чтобы проверить содержимое бардачка. Ведь там могли оказаться какие-нибудь документы. Но их не было. Валялись лишь четыре свечи, пара гаечных ключей, отвертка и тряпка.

Взгляд Тараса невольно упал на коллаж в красном круге. Раскрашенный под тигра мужчина выглядел нелепо, но, если быть откровенным, – куда симпатичней Тараса. Впрочем, внешняя мужская привлекательность еще ни о чем не говорит. Конечно, то же самое можно сказать и о женщинах, но там все же совсем другое. Что именно другое, Тарас не мог сразу объяснить, да этого от него никто сейчас и не требовал. Испытав очередной укол ревности, он осторожно, чтобы не разбудить Костика, закрыл бардачок и вновь пересел назад. Почувствовал под собой нечто твердое, привстал и шепотом чертыхнулся – на сиденье лежал Галин мобильник. Тарас хотел отложить его в сторону, но подумал вдруг, что неплохо бы предупредить маму. Конечно, звонить с чужого сотового без спросу не очень удобно, но Тарас решил, что Галя вряд ли обидится.

Он взял телефон и вышел из машины. Сильно захотелось курить. Вообще-то он курил мало, испытывая настоящую потребность в никотине очень редко. Но сейчас был именно такой случай. Собственно, курить хотелось с самого пожара, но сначала оказалось не до того, а потом он не стал этого делать из-за Гали и Костика. Теперь же как раз получилось бы совместить приятное с полезным.

Тарас закурил и набрал свой домашний номер. Раздалось мамино встревоженное:

– Да! Слушаю вас…

– Мам, это я, – поспешно сказал Тарас. Больше он ничего добавить не успел, мама запричитала:

– Расик! Ты точно решил свести меня в могилу! Что с тобой происходит? Где ты шляешься? Я обзвонила уже…

– Знаю, – решительно прервал Тарас знакомое уже перечисление. – Друзей, больницу, морг…

– В морг я не звонила.

– Ах, да, – невольно улыбнулся Тарас. – Тебя же там больше не обслуживают.

– Прекрати издеваться… – дрогнувшим голосом ответила мама. В трубке послышались всхлипывания.

– Ну, ну… – Тарас мысленно выругал себя за длинный язык и поспешил исправить содеянное: – Прости, мама, прости! Я сейчас приеду и все тебе расскажу. Тут ситуация такая… необычная. Очень нужна твоя помощь. Кроме тебя мне обратиться не к кому.

– Ага! – из маминого голоса вмиг исчезли слезы и зазвучало удовлетворение. – Вот такие мы взрослые, что без мамы все равно никуда. Что ты на сей раз натворил? Все-таки дал сесть себе на шею этой многодетной матери?

– Мама! Я сейчас повешу трубку и больше никогда не обращусь к тебе за помощью.

– Значит, я угадала… – горестно вздохнула мама. – И ничего ты не повесишь. Куда ты теперь без меня? Ладно, Расик, я ведь твоя мама, не надо на меня обижаться. Кто, как не я, тебе всю правду скажет?

– Мне не надо правду, мама, – скрипнул зубами Тарас. – Мне нужна твоя помощь. И, пожалуйста, не надо долгих речей – я с чужого мобильного звоню.

– Давай, говори, – стала серьезной мама. Но все же не удержалась от язвительности: – Что, хочется погулять-покуролесить, а дети под ногами путаются? Тогда ты ошибся номером.

Тарас даже вздрогнул. Мамина проницательность показалась ему сродни чуду. Впрочем, на чудеса за эти дни он уже насмотрелся, а потому, скрипнув в очередной раз зубами, произнес:

– Ребенок всего один.

– Значит, я все-таки угадала, – холодно сказала мама. – Сколько ему, я забыла?

– Четыре, – заторопился Тарас. – Он просто замечательный мальчик. Тихий, спокойный, умный. Он тебе обязательно понравится.

– Мне никогда не нравились чужие дети, – процедила мама. – И я иду на это только ради тебя. Когда вы приедете?

– Сейчас, через десять минут, – обрадовался Тарас.

– Я надеюсь, мне недолго придется нянчиться? И куда вы вообще собрались на ночь глядя?..

Тарас не решился рассказывать все по телефону. Во-первых, это бы заняло слишком много времени, а во-вторых, он подумал, что лучше выкладывать такую информацию кусочками, порционно. Пока они едут, мама свыкнется с основным, и ей легче будет принять и все остальное. Поэтому он быстро произнес:

– Мама, все потом. Сейчас деньги на счете кончатся… Жди, мы скоро приедем.

* * *

Галя показалась из подъезда как раз в тот момент, когда он садился в машину. Она несла большую сумку, поэтому Тарас снова вышел и поспешил к девушке.

– Я сама, – сказала Галя, когда он протянул руку к багажу, но все-таки отдала ношу, оставив лишь небольшую сумочку на плече.

Тарас поставил сумку на заднее сиденье и собрался сесть рядом.

– Открой ее, – сухо произнесла Галя. – Там сверху рубаха. Не бойся, он ее не носил. Не успел.

– Зачем? – вспыхнул Тарас.

– Чтобы окончательно не свести с ума твою маму. Заявишься, словно бомж с помойки, – грязный, с пиджаком на голое тело.

Тарас только сейчас вспомнил, что рубахи на нем и правда нет. Надевать чужую, тем более, не чью-нибудь, а Галиного мужа – пусть она и говорит, что тот ее не носил, – не хотелось ужасно. Но пугать лишний раз маму на самом деле не стоило.

Он молча снял пиджак, расстегнул сумку, достал оттуда рубаху и оделся. Размерчик у Романа был определенно больше, чем у него, но пиджак это скрыл.

Тарас сел в машину. Телефон снова оказался под ним. Чтобы не раздавить аппарат окончательно, он протянул его Гале.

– Что? – не поняла та. – Мне кто-то звонил? Роман?..

У Тараса сжалось сердце. «Не может она его забыть, – с мазохистским наслаждением подумал он, – и не забудет никогда!» Вслух же мрачно произнес:

– Нет, просто убери. Я его раздавлю. – Сказал и подумал, что последняя фраза прозвучала двусмысленно. Но Галя то ли не заметила этого, то ли не стала заострять внимание – просто взяла телефон и запихнула в сумочку, которую пристроила между передними сиденьями.

– Твоя мама нас не выгонит? – спросила Галя, заведя двигатель.

– Нет, – сухо ответил Тарас. – Я, кстати, ей позвонил с твоего телефона. Извини.

Галя промолчала. Потом все же не выдержала:

– И что ты ей сказал?

– Попросил побыть с Костей.

– И все?

– Пока да.

– Ну и?..

– Что «ну»?

– Тарас, прекрати, прошу тебя, – тряхнула головой Галя. – Что мне, каждое слово из тебя вытягивать? Или ты думаешь, мне сейчас легче, чем тебе?

Тарас покраснел, почувствовал это и очень обрадовался, что Галя его не видит. И подумал, что на самом деле ведет себя по-дурацки. Ревнует к бывшему мужу. Да какая разница к кому? Какое он имеет право ревновать эту женщину? Разве она принадлежит ему? То, что между ними было, – не в счет. Еще неизвестно, будет ли между ними что-нибудь и что именно. А то, что есть… Да, у него – есть. Тарас уже и не пытался отрицать этого. Правда, пока лишь признавался самому себе. Ну, еще маме проговорился. А Гале так и не сказал, хоть и собирался. Впрочем, он ведь хотел сделать это, думая, что поедет к колдуну один. А сейчас? Как и когда сказать ей теперь? Да и стоит ли говорить вообще? Ведь видно же невооруженным глазом… и даже вооруженным слабенькими очками, что он для Гали – никто, случайный товарищ по несчастью. Хорошо еще, что не враг. И она никогда не сможет его полюбить. Впрочем, он этой любви и недостоин.

А Галя, так и не дождавшись ответа на в общем-то риторические вопросы, неожиданно сменила тему. И спросила такое, от чего Тарас буквально открыл рот:

– Помнишь, ты сказал мне, что боишься принять любовь и недостоин ее? Извини, что лезу, куда не следует, но мне очень любопытно: почему недостоин? И чего именно боишься? Это как-то связано с той девушкой?.. Дочерью колдуна?

Тарас продолжал молчать. Не знал, как и что ответить. Ничего путного, правдоподобно-нейтрального в голову не лезло. Рассказывать же всю правду он сейчас не хотел. И так непонятно, как примут друг друга мама с Галей, а если еще добавится это… Вдруг Галя вообще передумает оставлять с мамой Костю?

И все же Тарас решил сказать правду. Часть правды, касающуюся только его. Он вообще решил, что никогда не станет обманывать эту женщину. Нельзя обманывать любимых. Любовь не прощает лжи.

И он наконец ответил:

– Да, это связано с Катериной. Моя первая любовь. Пусть детская, но… все-таки любовь.

– Она тоже любила тебя? – Тарасу показалось, что в голосе Гали нет и намека на удивление. Неужели она и впрямь допускает, что его можно любить?

– Да. Думаю, да. А я… Я предал любовь. Легко и просто. Испугался и предал.

– Чего же ты испугался?

– Сложностей, – лаконично ответил Тарас.

Галя словно почувствовала, что расспрашивать дальше не стоит. Сказала лишь:

– Это было давно. Ты был юн и… глуп. Вряд ли ты бы испугался сейчас. Если даже мне сказать это не побоялся.

Галя замолчала, и Тарас отчего-то подумал, что она закусила губу и жалеет о произнесенном. А еще подумал о том, что вот сейчас-то бы и доказать Галины слова делом – признаться ей не в тех, детских и давних, а в сегодняшних, настоящих чувствах. Как бы это было сейчас в тему! Красиво, будто в кино. Но сделать этого не смог. Выдавил только:

– Не знаю. Пока не знаю.

* * *

Когда машина тронулась, Тарас сказал Гале адрес. Та кивнула, но свернула, не доезжая пару кварталов до его дома, в чужой безлюдный двор.

– Надо дальше, – сказал он и повторил адрес.

– Не стоит светить машину, – возразила Галя. – Кто-нибудь увидит, запомнит номер. Нам и так посчастливилось, что гаишники не тормознули.

Тарас согласился. Им действительно пока везло на сей счет. Не стоило искушать судьбу и дальше.

Вылезая из «жигуленка», он прихватил Галину сумку, а потом обошел машину, открыл переднюю пассажирскую дверцу и замялся – взять Костю, держа в руках сумку, не получалось. Он стал прикидывать, что будет легче нести Гале – сумку или мальчика, но та, подойдя к Тарасу, разрешила его сомнения:

– Не мучайся, Костика все равно нужно будить. Пусть пройдется, тут недалеко.

– Да зачем будить? – попытался возразить Тарас, но Галя удрученно помотала головой:

– Ты что, хочешь, чтобы Костя проснулся утром в чужой квартире, с незнакомой женщиной рядом? Хватит ему стрессов. Пусть сразу познакомится с твоей мамой, а я ему постараюсь объяснить, что нам нужно ненадолго уехать.

Тарасу очень понравилось это «нам» из уст Гали, но сказать он ничего не успел, потому что из машины послышался недовольный голосок:

– Куда вы поедете? Я хочу с вами.

– Котеночек, мы еще не сейчас поедем. Сейчас мы все вместе пойдем в гости к маме дяди Тараса, бабушке… – она вопросительно посмотрела на Тараса.

– Оле, – подсказал Тарас и едва не расплылся в счастливой улыбке. Как сказочно сладко звучало «бабушка Оля», если учесть, что так его маму будет называть Галин сын.

– К бабушке Оле? – словно чтобы специально сделать Тарасу приятное, переспросил Костя, вылезая из салона. – Ну, давайте сходим. А потом поедем все вместе. И бабушку Олю тоже возьмем. Да, мама?

– Нет, солнышко, вы с бабушкой Олей останетесь, а мы с дядей Тарасом быстро-быстро съездим по делам и вернемся. Ладно, мой хороший?

– Ну, не знаю… – потешно копируя взрослую интонацию, задумчиво ответил мальчик. – Может быть, я бабушке Оле еще не понравлюсь, и она меня выгонит. Тогда вам придется меня все-таки взять.

– Не выгонит, – улыбнулся Тарас. – Ты ей обязательно понравишься.

– Ну, не зна-а-аю, – снова протянул Костик.

– Вот пойдем – и узнаем, – взяла Галя сына за руку.

– Что же делать, пойдемте, – вздохнул Костя. И непонятно было, чего ему больше хотелось: понравиться незнакомой бабушке или чтобы она его все-таки выгнала.

21

«Бабушка Оля» никого не выгнала. Но то, что они с Костиком ей не понравились, Галя поняла сразу. Губы женщины были плотно сжаты, глаза оценивающе прищурены, а вся ее поза, казалось, говорила: «Я терплю вас здесь только потому, что об этом попросил меня сын». Вслух же она не произнесла пока вообще ничего, только процедила приветствие.

Но Гале по большому счету было наплевать, что о ней думает мама Тараса. Главное для нее сейчас – накормить Костю, ведь он с утра, по сути, так ничего и не ел, кроме бутербродов и яблок. Поэтому Галя попросила у Ольги Михайловны, как представил маму Тарас, разрешения разогреть для Костика котлеты с пюре, которые она захватила из дому в пластиковых контейнерах. И услышала в ответ:

– Вы что же, считаете, что Тарас такой худой, потому что я морю его голодом? Рубашка на нем обвисла не поэтому, а потому, что она с чужого плеча.

– При чем тут Тарас? – не поняла смысла вопроса Галя. – Я сына хочу покормить, он голоден.

– Я тоже о сыне. О своем. Он питается вполне нормально. И продуктов у нас в доме достаточно, а я еще не настолько беспомощна, чтобы не суметь приготовить из них пищи.

– Мама! – насупился Тарас, стремительно краснея.

– Что «мама»? – вздернула брови Ольга Михайловна. – Я ведь знала, что вы едете, и у меня хватило ума приготовить ужин на всех. – Затем она перевела взгляд на Галю: – Давайте ваши котлеты, я разогрею их мальчику завтра.

Забрав у Гали контейнеры, она удалилась на кухню. Тарас же мялся в прихожей, боясь посмотреть на Галю.

– Все нормально, – сказала она. – Мне твоя мама понравилась. Серьезная женщина. Пожалуй, я доверю ей Костю.

– Правда? – чуть не подпрыгнул Тарас. – Она тебе правда понравилась? А мне показалось…

– Вот именно, показалось. Успокойся. Проводи нас в ванную.

* * *

Взглянув на себя в зеркало, Галя ахнула. Неудивительно, что мама Тараса встретила ее не очень дружелюбно. Другая бы женщина, может, и вовсе на порог не пустила этакую чучундру! Волосы всклокочены, на шее следы сажи. А ведь, заскочив домой, умылась. И причесывалась вроде. Но все впопыхах, в спешке. Не успела даже подвести глаза, не говоря уже о более серьезном «косметическом ремонте». Впрочем, последнее даже и к лучшему – наверняка женщины без косметики нравятся «бабушке Оле» больше. Но, подумав так, Галя мысленно фыркнула: «С какой стати ты должна ей нравиться? Не на смотрины же, в конце концов, пришла».

Галя быстро привела в порядок Костю, еще более чумазого, чем она, а потом занялась и собой. Тщательно умылась, причесалась. Костик все это время молча стоял и внимательно наблюдал за ней. А потом выдал:

– Теперь мы понравимся бабушке Оле, да, мама? Мы были грязные и потому она рассердилась?

– Разве она рассердилась? – улыбнулась Галя, хотя улыбаться ей совершенно не хотелось. – Просто бабушка Оля строгая. Но совсем не злая.

Судя по выражению лица Костика, он был с ней не очень согласен. И сказал то, что заботило его больше всего:

– Если она меня выгонит, вам придется взять меня с собой.

– Не выгонит. Ты же слышал, она сказала, что разогреет тебе завтра котлеты?

– Да, слышал, – вздохнул Костя. – А я бы и сейчас их покушал…

– Проголодался, мой котеночек, – прижала к себе Галя сынишку. – Ничего, бабушка Оля нас сейчас чем-нибудь вкусненьким накормит.

* * *

Ольга Михайловна накормила их действительно вкусно. Хоть и говорят, что голод – лучший соус, но не признать кулинарного мастерства Тарасовой мамы Галя не могла. Еда оказалась самой простой – куриный суп с вермишелью, та же курица, только тушенная с картошкой, маринованные огурчики, чай с сушками. Но приготовлено все было именно так, как любила Галя

На нее дохнуло запахом детства… Даже странно – казалось бы, ну, приготовь все то же сама, из тех же продуктов; только нет, не получается, чего-то все равно не хватает. То ли продукты стали не те, то ли сама она давно убежала из детства. И не просто убежала – сбежала. Хотелось скорее сюда, во взрослую жизнь. А ведь это глупости, не бывает никакой взрослой жизни. Жизнь – она всегда одна, от первой до последней секунды. И детство заканчивается только вместе с жизнью. Просто мы специально не замечаем его, делаем вид, что его нет, искусственно «взрослеем» и «старимся». А оттого и выглядим фальшиво, порой – просто нелепо. А надо-то ведь на самом деле лишь самую малость – не гнать от себя детство, продолжать жить с ним в единении и согласии. Слушаться не только разума, но и сердца, видеть не только глазами, но и душой. И Галя вдруг осознала, что ее больше не раздражает «неуклюжесть» Тараса. И поняла почему. Просто он не прогнал из себя детство; может, и пытался, но до конца так и не смог. И теперь, посмотрев на Тараса немного другими глазами, она невольно улыбнулась: тот с таким же детским восторгом всасывал вермишелины с ложки, как и сидящий рядом с ней Костик.

Ольга Михайловна перехватила Галин взгляд, улыбнулась одними глазами и почти незаметно кивнула. Эта нечаянная бессловесная похвала настолько обрадовала Галю, что она почему-то испугалась. Разум убеждал ее, что все происходящее – неправильно, что она не должна находиться здесь, с этим нелепым школьным учителем, с его неприветливой мамой. Ей не должны быть столь приятны одобрительные взгляды этой женщины, равно как не должны трогать осуждающие. И уж верхом нелепости казалось ехать неведомо куда с почти незнакомым мужчиной, к тому же бывшим не в ее вкусе совершенно, к тому же оставив маленького сына на попечение еще более незнакомой матери этого мужчины. Но самое удивительное было в том, что сердце этому не противилось. И Галя решила на сей раз послушаться его.

* * *

Костик, между тем, начал клевать носом прямо за столом. Ольга Михайловна быстро поднялась, сказала, что приготовит постель, и вышла. Галя взяла Костю на колени, который, обняв ее, уткнулся личиком в кофту, и поцеловала в макушку. Волосы сынишки пахли гарью. Сразу вспомнилось все: и то, что уже было, и то, что еще предстоит.

Галя посмотрела в глаза Тарасу и шепнула:

– Что мы скажем Ольге Михайловне?

– Я как раз об этом и думаю.

– И что придумал?

– Пока ничего. А правду говорить очень не хочется.

– Я именно об этом и хотела тебя попросить. Не надо ей пока рассказывать все. Давай просто скажем, что ты хочешь познакомить меня с родственниками… – Галя сказала это и запнулась. Получилось все очень двусмысленно. Впрочем, как раз наоборот – чересчур прямолинейно. Словно она и впрямь затеяла собственные смотрины. Да еще какие – с размахом, вплоть до дальней родни.

Но Тарас будто ничего не заметил. Наверное, так оно и было, поскольку он испуганно замотал головой:

– Нет-нет, про родственников тоже нельзя говорить!

– А… почему? – удивилась Галя.

– Мама с ними… не очень… Ну, ты понимаешь?..

– Ах, да, – вспомнила Галя, – это же родные со стороны твоего отца… Давно он… ушел от вас?

– Шестнадцать лет назад, – отвел взгляд Тарас.

– Ты извини, если я что-то не то сказала, ладно? – прошептала Галя.

– Да нет, ты что? – глаза Тараса опять смотрели на нее сквозь кошмарные очки. – Все нормально. Я тебе все-все-все расскажу, если тебе интересно. Обязательно. Только не сейчас. Надо срочно придумать, что маме говорить.

Но придумать они ничего не успели. Ольга Михайловна уже стояла на пороге кухни.

– Я постелила Косте на диване Тараса. Он может ночью упасть? Я на всякий случай возле дивана подложила на пол ватное одеяло.

– Ой, спасибо вам, – прижала Галя руку к груди. – Дома-то он со мной спит, у стеночки, так что не знаю…

– Большой уже мальчик, – покачала головой Ольга Михайловна. – Пора привыкать одному спать.

– Да-да, конечно, – закивала Галя, – пусть привыкает.

Она поднялась и отнесла Костика в комнату. Раздела его, уложила на застеленный диван и накрыла одеялом. Не удержалась, поцеловала в лобик и почувствовала, как запершило в горле.

* * *

Отчего-то Ольга Михайловна так и не спросила до сих пор, куда же они собрались ехать. Но когда Тарас пошел переодеваться, она снова позвала Галю на кухню и, подставив ей табурет, сказала:

– Мне, наверное, не стоит спрашивать, куда вы собрались?

Галя почувствовала, что краснеет. Это случалось с ней столь исключительно редко, что она заерзала и, не удосужившись как следует подумать, быстро ответила:

– Ой, лучше не надо…

– Хорошо, я не буду. Скажу откровенно, я была не в восторге от выбора Расика. Но, увидев вас, немного успокоилась. – Будто пожалев о сказанном, Ольга Михайловна отчаянно замотала головой: – Это вовсе не значит, что теперь я выбор сына полностью одобряю. Тем более, я вас совсем не знаю. Но я успокоилась, да. Даже странно. Мне отчего-то кажется, что с вами Расику будет… надежно. Хотя материнское сердце подсказывает, что вы собрались не на пикник. Так ведь?

Галя нахмурилась. «До чего же хитра! – подумала она. – Только что обещала не спрашивать, а сама исподтишка выведывает. И что вот ей теперь отвечать?»

Но отвечать не пришлось. Ольга Михайловна вздохнула вдруг так жалобно и горестно, что у Гали сжалось сердце. А мама Тараса, оглянувшись на дверь, наклонилась к Галиному уху и зашептала:

– Я и так знаю, куда он вас повез! Он хочет показать вас отцу.

Галя вздрогнула.

– К-какому отцу? – заморгала она, не зная, куда спрятать глаза.

– Ага, значит, я правильно догадалась, – удовлетворенно кивнула Ольга Михайловна. – Интересно только, как он узнал, где тот живет… Вы ведь в деревню собрались? В Ильинку?

– Д-да, – так и не смогла справиться с внезапным заиканием Галя.

– Он ведь звонил мне… Бывший муж. Когда умерла его мать, бабушка Расика. Сказал, что переехал в ее дом навсегда. Просил передать сыну, чтобы тот приезжал в гости. Я не стала говорить… – Тут женщина словно опомнилась и возвратила голосу прежний сухой, неприветливый тон: – Я завернула вам в дорогу курицу, в этом пакете яйца, здесь помидоры. Огурцов положить?

– Мама, не надо огурцов, – послышалось от двери. – А вот баночку кофе положи обязательно.

Галя улыбнулась. Она не слышала, что вернулся Тарас, и удивилась было, как быстро у его мамы меняется настроение. Но еще больше она удивилась, когда Ольга Михайловна сказала:

– Расик, смотри за Галей. Пусть одевается теплей, вечера еще холодные. Вообще не понимаю, что может быть интересного в этих пикниках за городом. Да еще с ночевками в холодной даче. Когда вы, кстати, собираетесь вернуться?

Галя с Тарасом обменялись растерянными взглядами. Причем, как заметила Галя, Тарас изумился даже больше нее. Но ответил все же он:

– Дня через… четыре. Максимум через пять. Мне дали отгулы до четверга.

Ольга Михайловна нахмурилась:

– Галя, у вас есть телефон?

– Да, – кивнула Галя. – Только я не знаю, будет ли там связь.

– Тем не менее скажите мне на всякий случай номер.

Галя стала диктовать, и Ольга Михайловна записала номер в книжечку, появившуюся у нее в руках словно по волшебству.

– Но вы тоже позвоните мне завтра! – погрозила она пальцем. – На Расика у меня в последнее время надежды нет, так что, Галя, я надеюсь только на вас.

– Хорошо, – сказала Галя тоном послушной дочери, а Тарас вдруг хлопнул себя по лбу:

– Позвонить! Я же хотел позвонить Валерке…

Он метнулся из кухни, и Ольга Михайловна шикнула ему вслед:

– Там ребенок спит, потише, Расик! Неси трубку сюда.

Тарас быстро вернулся с телефоном и адресной книжкой. Сверился по ней и набрал номер. Подержав трубку возле уха с минуту, он заметно помрачнел:

– Нет его дома.

– Человек, наверное, уже спит в одиннадцать-то часов, – нахмурилась Ольга Михайловна. – Чего тебе Валерка так понадобился? Не берете хоть его с собой?

– Да нет, – поморщился Тарас. – Так, по работе кое-что хотел сказать… – Он посмотрел на Галю: – Дай мне мобильник, пожалуйста.

– Расик, уже поздно, – вновь встряла его мама. – Неудобно беспокоить людей в такое время.

– Мама, да какое там поздно, – тряхнул головой Тарас. – Валерка раньше часу не ложится.

– Ну, смотри… – Ольга Михайловна вдруг вспомнила что-то и накрыла ладонью протянутый Галей мобильник. – Погодите. У вас еще сколько времени в запасе?

Тарас посмотрел на часы, светящие оранжевыми цифрами с холодильника. Бросил вопрошающий взгляд на Галю и сказал, обращаясь почему-то тоже к ней:

– Часа полтора есть, думаю.

– Тогда я предлагаю вам принять ванну. Или хотя бы под душем сполоснуться. А то от вас буквально воняет костром. Просто дикари какие-то, ей-богу. Пещерные жители. От одного костра к другому! И что вам дома не сидится? – Она направилась с кухни, сокрушенно покачивая головой. В дверях обернулась: – Идите, Галя, первой. Пусть он треплется пока с дружком своим. Сейчас я вам полотенце принесу.

* * *

Но у Тараса, похоже, не получалось дозвониться и на мобильный. Он три раза набирал номер и каждый раз болезненно морщился, подолгу прижимая трубку к уху.

– Выключен, – прокомментировал он наконец. – Или находится вне зоны действия сети.

– Может, и правда вне зоны действия, – сказала Галя, хотя понимала, что это объяснение вряд ли успокоит Тараса. Оно его и не успокоило.

– Ага, конечно. Вне зоны жизни.

– Перестань, – положила Галя руку на плечо поникшего Тараса. – Еще ничего неизвестно.

– Да что тут может быть… – с запалом начал тот, но на кухню зашла его мама.

– Галя, вы еще здесь? Вот полотенце, идите, мойтесь.

* * *

Галя помылась быстро, чувствуя ужасную неловкость оттого, что делает это здесь, дома у Тараса. Она бы наверняка отказалась, если бы ее саму не преследовал этот ужасный, отвратительный запах дыма. «Эх, уважаемая Ольга Михайловна, – подумала она, – знали бы вы, у какого костра мы грелись!»

Приняв душ, она почувствовала себя чуточку легче. Но если копоть пожара и смылась с тела, дымный удушливый след его все равно оставался внутри. Огонь не сжег те страхи, что поселились вчера в ней. Напротив, он наполнил их жаром и серным запахом ада. Теперь начинала тлеть и душа. Оставалось только надеяться, что пламя удастся потушить, пока от нее еще что-то остается. Пока от горячих – скорее, горячечных – кошмаров не скукожился разум. Пока не покрылось пеплом отчаянья сердце. Пока сама она не сгорела, словно жертва на ритуальном костре непонятно кем и зачем затеянной игры.

Значит, и надо выяснить, что это за нелепая, жуткая игра, пешкой в которой она быть не собиралась.

* * *

А пока мылся Тарас, Ольга Михайловна налила ей свежезаваренного чая, села напротив и заговорила, подперев ладонью щеку:

– Хочу вас предупредить, Галя. Не знаю, может быть, вы сочтете меня сумасшедшей, но сказать вам все-таки надо. В конце концов, спросите потом у Расика, он должен помнить. – Женщина замялась, поправила волосы, встала. Прошлась взад-вперед по кухне, снова села на табурет. – Понимаете, в Ильинке живут родственники отца Расика, двоюродный брат и жена с дочерью. Так вот, брат этот, Матвей, он… колдун. – Ольга Михайловна, словно опасаясь Галиных возражений, замахала руками: – Да-да, поверьте мне, настоящий колдун! И мне кажется, что он навел что-то на Расика, какую-то порчу. Последнее время мальчик стал сам не свой. У него дико стала болеть голова, он стал забывать, где был, что делал…

– Вот как? – вставила Галя, чтобы сказать хоть что-то. Ей казалось, что выглядит она сейчас круглой дурой. – Для чего же колдуну наводить на Тараса порчу?

Но Ольга Михайловна, вероятно, подумала, что Галя не поверила ей, а оттого лицо ее приняло вдруг такое выражение, будто женщина решилась на что-то исключительно отчаянное. И то, что она рассказала дальше, стало для Гали действительно неожиданностью.

– Дело в том, – начала исповедь мама Тараса, – что Расик влюбился в дочку Матвея. И тогда я… – Судорожно сглотнув, Ольга Михайловна рассказала все то, что сделала она шестнадцать лет назад, чтобы защитить, как она думала, сына от колдовских чар.

Галя слушала, забывая дышать. И шумно, со всхлипом выдохнула, когда мама Тараса закончила свой рассказ словами:

– И теперь они мстят. Мстят Расику, мстят мне через него. И обязательно отомстят вам, когда узнают, что вы с ним… рядом.

22

Вышли из дому рано, не было и часа ночи. Хоть Тарас и помнил, что поезд отправляется в три часа с минутами, он не хотел, чтобы мама невольно связала их поездку именно с ним. Правда, его очень удивило, что она вообще не заострила внимание на их точном маршруте, в другое время она бы обязательно выспросила, куда конкретно, на чем, зачем и почему он собрался.

Впрочем, мамино нелюбопытство прояснилось сразу же, как только они с Галей вышли из дверей подъезда.

– А ведь Ольга Михайловна догадалась, куда мы едем, – сказала Галя.

– Вот как? – опешил Тарас и даже снял для чего-то с плеч рюкзак, в который поместились и Галины вещи из сумки, и смена белья для себя, и пакет с продуктами.

– Ага, – кивнула Галя и растерянно улыбнулась. – Только она думает, что ты поехал в деревню знакомить меня с отцом.

– С отцом? – Тарас снова забросил рюкзак на спину. – Он разве там живет? Жил…

– Твоя мама сказала, что после смерти твоей бабушки он поселился в ее доме.

– Ну, мама!.. – замотал головой Тарас. – Значит, она общалась с отцом. А я… а мне…

– Да, он звонил ей, – продолжила Галя, хотя чувствовалось, что этот разговор доставляет ей мало удовольствия. Но, видимо, решив разъяснить вопрос до конца, чтобы больше к нему не возвращаться, она рассказала и про «исповедь» Тарасовой мамы.

Тарас готов был провалиться под асфальт и радовался лишь тому, что двор окутывала ночная темнота, разбавленная только неверным светом редких «зрячих» окон да почти скрытого разлапистым деревом фонаря. Он ждал, что Галя скажет сейчас все, что она о нем думает. Но та произнесла лишь:

– Пошли, чего застыл?

– Да, – невпопад ляпнул Тарас, еще раз поправил рюкзак и зашагал к углу дома.

Дальше они шли молча, и лишь когда он стал поворачивать во двор, где они оставили машину, Галя дернула его за рукав:

– Эй, ты куда?

– А… мы разве не поедем? – вяло поинтересовался Тарас, все еще переживающий рассказанное Галей.

– Нам мало неприятностей? Не хватало, чтобы гаишники остановили. Да и куда нам спешить? Времени – вагон. И погода хорошая.

До вокзала оставалось самое большее полчаса ходу, а тихая, теплая ночь была поистине майской. Даже луна светила. Только и сидеть на лавочке под липами – и целоваться, целоваться, целоваться…

А ведь хотелось. Очень ему хотелось сейчас обнять Галю, прижать ее к себе и поцеловать. По-настоящему. Чтобы не нужны стали никакие слова, чтобы зачеркнуть то, что произошло позапрошлым вечером. Нет, нет, нет! Тогда ничего не было! Ни-че-го. Все должно начаться сейчас, с чистого листа. Иначе – нечестно, неправильно. Так не должно быть, потому что они этого не заслужили. Во всяком случае, Галя не заслужила. Но там, на той проклятой даче, и были не они, там выступали в театре абсурда куклы, марионетки с их лицами. И теперь во что бы то ни стало следовало найти сумасшедшего кукольника, который дергал за ниточки. Да и сейчас еще дергает.

Тарас нахмурился. Настроение испортилось, грязный ком повис на сердце. Легко сказать – «найти кукольника». Ну, допустим, они его найдут. Сомнений почти не оставалось – это дядя Матвей, старый колдун со съехавшей от злобы и жажды мести крышей. Но раз уж он может вытворять такое, да еще на расстоянии, что ему стоит прихлопнуть их с Галей, как надоевших мух? Ведь он почувствует их приближение задолго до того, как они доедут до Ильинки! Может быть, он и сейчас уже знает о их планах?

«Боже мой, – подумал Тарас, чувствуя, как со лба скатилась холодная капля пота, – зачем я потащил с собой Галю? Ведь мы едем на верную гибель! О чем я думал своей больной головой? Или это опять проделки колдуна? Ну уж нет!.. На сей раз не выйдет у тебя ничего, дядюшка!»

Тарас резко остановился и повернулся к Гале. Та буквально налетела на него, чем Тарас сразу же воспользовался, схватив девушку за плечи.

– Стой, – решительно сказал он. – Возвращайся к сыну. Я поеду один.

Галя, похоже, не сразу поняла, что он сказал. Видимо, думала о чем-то столь для нее важном, что не могла быстро вернуться в реальность. Но постепенно слова Тараса стали доходить до нее. Задумчивая отрешенность исчезла с лица, на смену ей пришло удивление, а потом – возмущение.

– Ты что опять придумал? Хочешь в героя поиграть? По-моему, мы все уже обсудили.

Галя попыталась сбросить руки Тараса, но тот держал ее крепко.

– А ну, пусти! – дернула плечами Галя. – Кому говорят, пусти! Или тебя снова запрограммировали, опять завалить меня хочешь?

Тарасу показалось, что ему с размаху врезали под дых – так перехватило дыхание от этих Галиных слов. Руки сами собой разжались и опустились. Галя быстро шагнула – почти отпрыгнула – в сторону и не оглядываясь зашагала вперед.

Дыхание Тараса не сразу, но восстановилось, хотя горький тяжелый ком в горле и мешал еще вдохнуть полной грудью.

– Погоди, – просипел он, но Галя то ли не услышала, то ли не хотела его больше слушать, так что Тарасу пришлось догонять ее. Поравнявшись с девушкой, он снова произнес: – Погоди, дай мне сказать…

– Что именно? – не поворачивая головы, буркнула Галя. – Отговаривать меня даже не пытайся.

Тарас едва не застонал. Именно отговорить любимую от поездки он и собирался. Но слова, которые, произнесенные мысленно, казались убедительными, вдруг потеряли не только убедительность, но и смысл. Говорить их сейчас Гале было бы настолько глупо, что проще сразу напялить шутовской колпак… Впрочем, подумал Тарас, шуты-то как раз, в отличие от него, дураками не были. А вот он – учитель словесности! – не может связать двух слов, чтобы не оказаться идиотом. Почему? Ну почему он такой? Разве сложно сказать то, что он думает? Не сочинить, не приукрасить, а просто быть искренним, быть самим собой, быть услышанным той, кого он любит больше всех на свете. Если она не сумеет его понять – грош ему цена!

«Объясни ей, придурок!» – мысленно заорал на себя Тарас и внезапно выпалил вслух то, чего вовсе не собирался говорить:

– Я люблю тебя.

– Что?.. – Галя остановилась столь резко, что Тарас сделал по инерции еще пару шагов. – Что ты такое… Что ты такое говоришь? Не надо, прошу… Что ты такое говоришь, Тарас? Зачем ты?.. Зачем ты это?

– Галя, – с трудом смог вымолвить Тарас. Он протянул к девушке руки, но быстро убрал их за спину. Сделал глубокий, со всхлипом, вдох и стал говорить так, будто выпрыгивающие из него слова были последними в жизни; слова, которые нужно обязательно успеть сказать, пока не остановилось сердце: – Галя, я люблю тебя. Да, люблю. По-настоящему. Поверь мне! Я никогда никому не говорил этого. Даже той… даже тогда. Я думал, что не смогу полюбить никогда, думал, что мне нельзя любить… Я боялся любить. Но я все равно полюбил. Я полюбил тебя и ничего не могу с этим поделать. Понимаешь? Не могу! И я не прошу ничего взамен, ты не бойся. Мне ничего не надо. Только лишь бы ты была счастлива. И чтобы ты жила… Понимаешь? Я хочу, чтобы ты жила! А если ты поедешь со мной, ты погибнешь! Тебя не станет! А так не должно быть. Тебе нужно жить. У тебя есть сын. Ты должна жить хотя бы ради него. Ты нужна Косте. Он любит тебя. И я люблю тебя. И я люблю твоего сына. Я люблю вас больше жизни! Своей жизни, но не вашей. Нельзя… Понимаешь, нельзя тебе ехать со мной! Возвращайся. Пожалуйста, вернись. Моя… любимая.

Тарас задохнулся. Он больше не мог вытолкнуть из себя ни слова. Грудь словно сдавило огромными тисками. Но было не больно. Даже наоборот – сладко. Странная, горько-соленая сладость. Тарас не сразу понял, что непонятный вкус придают заполнившим его чувствам слезы. Они не только текли по щекам, но и стояли в горле. Он попытался сглотнуть их, но не смог. И без того близорукие глаза наполнила влага, и Тарас никак не мог разглядеть в неярком ночном освещении выражение Галиного лица. Ему оно казалось застывшей белой маской.

Галя молчала долго. И будто бы даже не дышала, словно и впрямь застыла, окаменела, превратилась в памятник. Галатея наоборот. Тарас поразился, что такие ассоциации могут приходить в его набитую сладко-соленой ватой голову сейчас, когда и простые-то мысли склеились в липкий бесформенный ком. «Галатея, – беззвучно прошептал он, будто пробуя имя на вкус. – Галя. Любимая. Моя любимая».

И «Галатея» ожила. Тряхнула головой, как бы прогоняя остатки сна. Сказала – так, словно ровным счетом ничего не происходило сейчас, будто останавливались они лишь затем, чтобы чуточку передохнуть:

– Пошли, – и зашагала ровным пружинящим шагом. Тарас, почувствовав неприятную дрожь в коленях, неуверенно тронулся следом. И то ли послышалось ему, то ли и вправду бормотнула под нос Галя свое коронное словечко: – Дикость!..

До вокзала шли в полном молчании. В голове у Тараса гудело, горели уши, внутри – в районе диафрагмы – тянула сосущая пустота. Да и все его состояние можно было назвать одним словом – «пустота». Или еще точнее – «опустошенность». Никак не ожидал Тарас такой реакции на свое признание! Возмущение, неприятие – к этому он был готов. Но чтобы вот так, чтобы полнейшее безразличие… Как же все-таки плохо он знал Галю! Да что там плохо, он ее вообще не знал. Хоть и продолжал любить. Наверное, любви не нужны никакие знания. Да так оно, собственно, и должно быть. Ведь любят не за что-то. Порой даже вопреки чему бы то ни было. Любят не глазами, не ушами, не разумом даже. Обычно говорят – сердцем. Но так ли это? Что такое сердце? Обычный, причем не очень сложный, насос. Разве можно любить насосом? Какая чушь! Дикость, как любит говорить Галя. Как ответила она и на его признание. Или ему это все-таки послышалось?

Ну и пусть, и пусть, и пусть!.. Он все равно любит, и будет любить, и за это готов пожертвовать жизнью. А ведь странно… Если не станет его, что произойдет с его любовью? Она тоже умрет? Но ведь это невозможно! Ведь любовь никак не связана с бренным телом, не может она ютиться ни в сердце, ни в селезенке, ни в гипоталамусе каком-нибудь… Она выше телесного, а значит, все равно будет жить. Неважно где, главное – будет.

Но что бы ни думал Тарас, как бы ни выворачивал чувства, пытаясь докопаться до их корней, помогало это мало. Ему было плохо. Потому что, как бы ни скрывал он этого от себя, все равно он ждал от Гали ответных чувств. Понимал, что вряд ли будут, но ждал. Мечтал о них, жаждал. Пусть не на чувства даже, не на любовь эту окаянную, но хоть на какой-то намек, отголосок он все же надеялся. Пусть бы Галя всего лишь улыбнулась, коснулась его руки, пусть бы хоть что-то, но сделала, показала, что небезразличны ей эти слова. А вот так – совсем никак – это хуже даже, чем если бы она его осмеяла.

* * *

На вокзале Галя повела себя так, словно между ними ничего не случилось за последние полчаса. Впрочем, и впрямь ведь не случилось. Один что-то сказал… В пустоту. Разве это что-нибудь значит? Тарас решительно прогнал навалившиеся на него пустые терзания и переспросил что-то сказавшую ему Галю:

– Прости, не расслышал?..

– Я говорю, в купе билеты брать будем или плацкартом обойдемся?

– Как хочешь.

Впрочем, особенно выбирать не пришлось. Билетов в купейный вагон попросту не оказалось. Выбор оставался между двумя вариантами: две верхние полки в плацкартном или нижняя и верхняя боковушки там же.

Конечно, великим соблазном было взять билеты на верхние полки, чтобы завалиться туда сразу же и спать до самого прибытия. Но Тарас помнил, что спать сейчас как раз нежелательно. Да и боковые места для двоих – очень удобно. Можно сидеть и спокойно разговаривать, никому не мешая. Если, конечно, Галя захочет разговаривать.

Тарас обернулся к ней, чтобы узнать ее мнение, но Галя его опередила:

– Бери боковые. В самый раз.

Что именно она подразумевала под «самым разом», Тарас, конечно, не знал, но ему стало вдруг очень хорошо. В груди разлилось приятное тепло.

* * *

Билеты были куплены, а до поезда оставалось еще больше часа. Хотелось посидеть, ноги после насыщенного событиями дня гудели, но Тарас боялся, что, расслабившись, захочет спать. Он и так все чаще и чаще стал позевывать. Поэтому предложил Гале прогуляться. Та лишь пожала плечами. Тарас не стал уточнять смысл этого жеста, но, когда направился к выходу из вокзала, увидел, что Галя пошла следом.

На улице Тарасу сразу попалась на глаза свободная скамеечка, и он все-таки не удержался от соблазна, сбросил с плеч рюкзак и сел. Но чтобы хоть как-то оправдать этот поступок, закурил. Галя опустилась на самый краешек, поодаль от Тараса. Сделала характерный жест, словно отгоняла от лица табачный дым. Тарас невольно улыбнулся; дым относило ветерком совсем в другую сторону.

Сидели молча, невольно наблюдая за немногочисленными пассажирами, встречающими-провожающими и просто случайными прохожими, оказавшимися этой ночью на привокзальной площади. Кто-то, как и они, дожидался поезда: они неспешно прохаживались, стояли, сидели на скамейках, курили, некоторые даже пытались читать в свете фонарей. Другие куда-то торопились – в основном случайные прохожие. Изредка подъезжали и уезжали машины.

Одна из них привлекла внимание Тараса. Он не особо разбирался в марках автомобилей, тем более иностранных, но этот отличительный знак – никелированную облицовку радиатора, перечеркнутую по диагонали, – он помнил. «Вольво». Машина была новой, по крайней мере внешне, темно-синей, а сейчас, при искусственном освещении, казалась почти черной. Выглядела она на фоне усталых таксишек весьма импозантно. Да и остановилась не там, где сгрудились трудяги с «шашечками», а чуть поодаль, будто специально подчеркивая, что не имеет с ними ничего общего. Из «Вольво» выпрыгнул мужчина. Именно выпрыгнул, словно в салоне его прижимала к двери мощная пружина. Эта же пружина мешала ему, видимо, привести себя в порядок – пиджак на мужчине был расстегнут, галстук лежал на плече, волосы топорщились неряшливыми прядками. На потенциального пассажира человек походил мало, да и никаких вещей у него не было, – но бросился он тем не менее к входу в вокзал. А «Вольво» сразу тронулась с места и, развернувшись, быстро умчалась.

Тарас сначала улыбнулся увиденному, а потом ему стало вдруг очень тревожно. Мгновенно улетучилась сонливость. Тарас вспомнил, куда и зачем они сейчас отправлялись. На них с Галей идет охота. Непонятная, неестественная, а оттого особенно жуткая. И хоть один охотник погиб, нет никакой гарантии, что он преследовал их в одиночку! Тем более, известно, что напарница у него точно имелась. И оставался жив «заказчик». Это уж наверняка. Потому что у Тараса снова начала болеть голова.

23

Галя сидела, неловко притулившись на краю скамейки. Ей было неудобно, но она этого не замечала. Только возле касс отвлеклась она от раздумий, но сейчас вновь погрузилась в них без остатка.

То, что сказал ей час назад Тарас, оказалось для нее не просто неожиданностью – потрясением! И, что самое странное, она ведь замечала, что нравится Тарасу. Любая нормальная женщина видит подобное со стороны мужчин. Пусть ее совсем уж нормальной в последнее время назвать нельзя, но тем не менее женщиной она быть не перестала.

Вот и получается нелепица: замечала, видела, а между тем признание Тараса ее шокировало. А может, не столько само признание, как то, что против ее воли чуть не сорвалось с губ?.. Ведь как ни гони это из памяти, а слова, почти уже произнесенные в ответ, вкус которых до сих пор остался на языке, эти слова никак не прогонишь… «Я тоже тебя люблю», – хотела сказать она и удержалась лишь в самый последний момент.

Но как же так? Ведь этого не могло быть! Не могла она полюбить этого нелепого учителя, этого полумужчину-полуподростка, практически изнасиловавшего ее позапрошлым вечером!..

Подумала так – и самой стало стыдно. Никого Тарас не насиловал. Она вела себя ничуть не лучше. Да и вовсе не их в этом вина. Пора бы уже забыть про тот случай, стереть его из памяти, выжечь, вытравить. Правда, не стиралось ничего. Да и не в этом дело-то вовсе. Было, не было, все равно не могла она его полюбить. Вот не могла, и все тут!

Но полюбила ведь?.. Нет, нет, нет! Нельзя, невозможно. Это же бред, нелепица. Дикость!

А с другой стороны, почему дикость? Самое главное, Тарас понравился Костику, это она знала точно. И Тарас к Костику не безразличен. Так ей, во всяком случае, показалось. Он, конечно, мог притворяться, чтобы произвести на нее нужное впечатление… Нет, не мог. Не умеет Тарас притворяться. Совсем не умеет – и впрямь как ребенок. А вот жизнью рисковал ради нее и Костика по-настоящему, по-взрослому. После чего она на него наорала, наговорила гадостей. Вот ведь дура!.. А еще потому дура, что самой себе боится признаться, почему это сделала. Потому что уже тогда что-то почувствовала к этому славному неуклюжему парню. Почувствовала – и испугалась. Как самих этих чувств, так и того, что Тарас их увидит, поймет… А их не надо понимать! Потому что глупость это все! Дикость! Просто у нее мужика давно не было, вот она и запала на того, кто под руку подвернулся. Гормоны это все, инстинкты животные, а не чувства!

И правильно, что она ему ничего не ответила. Потому что нечего. Не говорить же, в самом деле, те нелепые слова, которые смогла все-таки не сказать. А коли смогла, то и не нужны они были. Тарас, похоже, обиделся. Пусть. Лучше, если он обидится, разочаруется в ней, забудет все, что напридумывал себе. Хотя очень уж непохоже, что напридумывал. Ложь в словах она умела слышать. Даже не ложь – всего лишь неискренность. Такой уж она уродилась. Недоверчивой, чуточку даже диковатой, что порой так не нравилось Роману…

«О боже, при чем тут Роман?» – поморщилась Галя и уловила вдруг слабый стон, сорвавшийся с губ сидящего рядом Тараса. Она полностью очнулась и подвинулась к нему.

Лоб Тараса блестел от пота, хотя ночной воздух был довольно прохладен, и Галя даже немного озябла в легкой кофточке. Глаза учителя под слегка запотевшими стеклами очков были закрыты, но веки болезненно подрагивали под сведенными у переносицы бровями.

– Что? Что с тобой? – заговорила Галя, непроизвольно взяв вялую ладонь Тараса обеими руками.

Тарас медленно разлепил веки, обвел вокруг обескураженным взглядом. Остановил его наконец на Гале и процедил, почти не раскрывая губ:

– Опять… голова…

– Посиди, – вымолвила Галя, понимая, что говорит глупости, ведь Тарас и так сидел. Но ничего более осмысленного на ум не шло – ее заполнили тревога и сопереживание. Головные боли пока не беспокоили, и Галя обрадовалась было, что хотя бы эта напасть их миновала. Выходит, радовалась рано. Ничего еще не кончилось. Хуже того, все самое страшное еще впереди. Сейчас она осознала это отчетливо.

Вместе с этим страшным убеждением неожиданно пришло и спокойствие. Не пофигистское «будь что будет», а хладнокровная собранность, отсекающая переживания и страхи как чужеродное, лишнее, мешающее делу. Сразу нашлись и нужные слова.

– Откинься на спинку, – тоном лечащего врача сказала Галя. – Дыши глубже. Ты взял с собой таблетки?

– Таблетки тут не помогут, – тихо, но уже довольно внятно ответил Тарас.

– Я принесу воды, – сказала Галя. – Посиди.

Она придвинула вплотную к Тарасу рюкзак и, постоянно оглядываясь, направилась к ближайшему ларьку. Купила полуторалитровую бутылку минералки и быстро вернулась, отвинтив по дороге пробку.

Тарас жадно прильнул к горлышку. Выпив почти треть, снова откинулся на спинку скамейки.

– Легче? – спросила Галя, не отрывая взгляда от лица Тараса.

Тот коснулся пальцами дужек очков и неуверенно кивнул:

– Вроде да… – и через пару мгновений облегченно выдохнул: – Отпустило!..

Он снял очки, протер их полой ветровки, но надевать не стал, поднял близорукие, кажущиеся такими детскими и наивными глаза на Галю.

– Ты меня прос… – начал он, но Галя решительно накрыла ему рот ладонью:

– Не надо. Не сейчас. Прошу… Лучше скажи, о чем ты думал, когда заболела голова?

– Я заметил одного странного человека и подумал, что за нами могут следить.

– Конечно, могут, – нахмурилась Галя. – Но это и так понятно. Наверное, ты ненароком начал что-то вспоминать. С этим связанное.

– Наверное.

– А ведь я надеялась, что хотя бы с болями покончено.

Тарас помотал головой:

– Нет. Ведь он жив. И не отступится от нас, пока… не убьет. Или пока мы его не остановим.

– Но голова не болела давно. Ни у тебя, ни у меня. И непонятных желаний вроде бы не возникало… – Галя вдруг вспомнила, как чуть было не призналась в любви Тарасу, и со страхом подумала: а что, если и это тоже?.. Но уже в следующую секунду решительно ответила себе: нет, вот уж чего-чего, а этого не могут никакие колдуны и маги. Потому что это им неподвластно. Иначе вообще лучше не рождаться на свет.

За размышлениями она едва не прослушала ответ Тараса:

– Все потому, что ты уже выполнила прошлое «задание», а я свое тоже сейчас выполняю. Мы ничему не противимся, ничего не пытаемся вспомнить. И мы с прошлой ночи не спали, чтобы получить новые «поручения». Возможно, что и сила воздействия колдуна без еженощной подпитки ослабевает. Поэтому я еще более уверен теперь, что нам лучше не спать. Хотя бы эту ночь.

– Это так, – кивнула Галя. – Хреново лишь, что мы явимся к нему сонными курицами. Ему и напрягаться особо не придется, чтобы нас прихлопнуть.

– Посмотрим, – нахмурился Тарас и снова надел очки. Похоже, что эта же мысль не давала покоя и ему.

* * *

Галя побаивалась плацкартных вагонов, они представлялись ей чем-то бомжеватым, грязным и вонючим. Но устроились весьма неплохо. В вагоне оказалось даже уютно – горел приглушенный свет, пахло, на удивление, не носками и потом, а чистым бельем и почему-то кофе. Как выяснилось позже, проводница везла целый мешок кофейных зерен, молола их, заваривала крутым кипятком и вполне успешно продавала. Места Гали с Тарасом были напротив второго отсека от купе проводников, видимо, еще и поэтому запах кофе чувствовался столь отчетливо.

Заспанная проводница, проверив билеты и выдав пакеты с бельем, смерила их недовольным взглядом и буркнула:

– Спиртное не распивать. Ссажу!

– Мы не будем, – вежливо улыбнулась Галя, удивившись невольно, чем же они вызвали у проводницы столь неприглядное подозрение. Может, не прошедшими до сих пор на лице Тараса следами от ее туфли? А еще она подумала, до чего же похожа эта хмурая тетка в форменной тужурке на ту, вчерашнюю. Ну просто родные сестры! Хотя вчерашняя внешне напоминала палку, а эта, скорее, черствую булочку.

Галя села по ходу поезда, Тарас устроился напротив. Сначала они смотрели в окно, на убегающие в ночь огни пригорода. Потом стало видно лишь небо – чуть более светлое, чем ночь, укрывшая землю. Галя почувствовала, что ей неприятна чернота, и задернула занавеску. Тарас машинально сделал то же самое.

Сидеть, уставившись в занавеску, и вовсе глупо, и Галя, скользнув взглядом по Тарасу, посмотрела в проход. Там, через отсек от них, застилал бельем верхнюю полку мужчина. Он был без пиджака, но в светлой рубахе и съехавшем набок галстуке. Насколько помнила Галя, садился он вместе с ними. Мужчина перехватил ее взгляд и вежливо кивнул, словно старой знакомой. Галя улыбнулась в ответ.

– С кем ты там перемигиваешься? – удивленно шепнул Тарас.

– Да вон, дяденька смешной, в галстуке, – прошептала Галя, – вместе с нами садился, помнишь?

– Н-не помню… – отчего-то нахмурился Тарас и медленно повернул голову. Увидев мужчину, он дернулся обратно и зашипел: – Не с-смотри!..

– Что с тобой? – удивилась Галя.

– Это он.

– Кто?

– Он едет с нами.

– Ну да, тут все едут с нами, – повела ладонью Галя.

– Ты не понимаеш-шь!.. – вновь зашипел Тарас. – Он едет не просто с нами, он здесь из-за нас. Еще один. Из тех…

– Да с чего ты взял? – Галя наконец-то поняла, что хочет сказать Тарас. – Просто сел на той же станции. Не он один. Что теперь, всех подозревать, что ли?

Тарас подался вперед, показав Гале знаком, чтобы и она сделала так же. Когда они почти соприкоснулись лбами, Тарас очень тихо сказал:

– Он примчался на дорогой машине. В дикой спешке. Без вещей. Одет тоже не бедно. Такие люди в плацкартных вагонах не ездят.

– Ага. Наши люди в булочную на такси… – попыталась сострить Галя, но Тарас оборвал ее:

– Не шути. Это он, я чувствую. Не спускай с него глаз. Но осторожно, не привлекай внимания.

– Ну, во-первых, он уже спать лег, – усмехнулась Галя. – А во-вторых, если это действительно «он», то не все ли равно, как себя вести? Ведь он нас в этом случае и так знает. – Она ненадолго задумалась и сказала: – А вообще-то это вряд ли «он». Не сходится.

– Что не сходится?

– Ну вот смотри. Если, как ты утверждаешь, колдун узнаёт о наших действиях и замыслах во время нашего сна, то ведь решение об этой поездке мы приняли уже сегодня. И не спали после этого.

– Ну, положим, мне-то как раз было «указание» ехать в деревню еще прошлой ночью.

– Ты ведь собирался сначала днем ехать? И ты говоришь, что этот мужик примчался как угорелый. Значит, по логике, он только-только узнал, что мы собрались на ночной поезд. Откуда, интересно, он мог об этом узнать?

Теперь пришла очередь задуматься Тарасу. Он поднял голову, снял очки, прислонился к стене и закрыл глаза.

– Не усни, – улыбнулась Галя.

– Подожди, – сказал Тарас, не меняя позы. А через минуту вновь склонился над столиком и зашептал: – Есть варианты. Помнишь, когда я тебе сказал… ну, то… Дикость эту… Ты замерла так неестественно, я даже подумал, что ты в статую превратилась. Может, это он как раз тебя… зондировал? Может, он не только во сне умеет?

Теперь выпрямилась Галя. Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и даже не очень понятно – отчего. Что ее так задело в словах Тараса? То, что он согласился с ней и сам уже считает свое признание глупостью, дикостью? Но разве не этого она хотела? Как же трудно разобраться даже в себе самой, подумала Галя, так чего уж мечтать о том, чтобы понять другого человека!

И все-таки было очень обидно. И горько. Но обиду она ощущала не на Тараса. Опять же на саму себя. Зачем противилась чувствам, гнала от себя то, о чем другие могут только мечтать? И она сама – разве не мечтала о том же? А вот теперь что? Дура она, дура…

– Дурак ты, Расик, – сказала она вслух. – Как есть дурак.

Тарас недоуменно встрепенулся. То ли оттого, что Галя впервые назвала его «домашним» именем, то ли на «дурака» обиделся. Но сказал совсем другое. Наверняка ведь понял, почему Галя его обозвала, а сделал вид, что подумал об ином.

– Почему? Откуда мы знаем, на что он способен?

– Ты способен не вилять?

– Я не виляю, – буркнул Тарас, опуская глаза.

– Ладно, – вздохнула Галя. – В общем, не проходит твой вариант.

Тарас пожал плечами, по-прежнему глядя в пол.

– Но ты сказал «варианты», – подчеркнула Галя.

– Второй – тем более глупость, – отмахнулся Тарас.

– Нет уж, давай!

– Только ты… это… не сердись, – заелозил вдруг Тарас, пряча от Гали глаза.

Галя насторожилась. Даже из-за первой, поистине идиотской версии он так не нервничал. Что же придумал на сей раз? Именно это она и спросила. Тарас наконец-то скользнул по ней взглядом, но тут же снова отвел глаза.

– Костик, – тихо сказал он.

– Что Костик? – удивилась Галя. Сердиться она и не собиралась. Непонятно было – на что. Тем более непонятно, что вообще имел в виду Тарас. Тот пояснил:

– Мне кажется, Костика он тоже… активировал.

– Дикость какая! – фыркнула Галя. – С чего ты взял?

– Это всего лишь предположение, – извиняющимся тоном зашептал Тарас. – Но смотри, с того момента, как Костика похитили, и до тех пор, когда мы приехали на дачу, прошел не один час. Его вполне могли обработать.

– Как?..

– Я не знаю. Мы ведь не знаем, что сделали с нами. Почему мы стали… такими.

– Ты же сказал – колдовство.

– Скорее всего, да… То есть бред, конечно, но разумных объяснений просто нет.

– Или мы их не знаем, – поправила Галя.

– Или мы их не знаем, – эхом отозвался Тарас. – В общем, неважно пока, как именно нас обработали. Главное, что с Костей могли сделать то же самое.

– Ну… допустим.

– Вот, – воодушевленно кивнул Тарас. – А о том, что мы уезжаем, Костя знал. И он после этого заснул.

– Понятно, – сказала Галя. – Возможно, ты и прав. Только Костя не мог знать, куда именно мы едем и тем более – на каком поезде.

– А колдун и так знает, куда мы собрались ехать. И что поездов только два: дневной и ночной. И раз уж мы ночью из дому вышли…

– Ясно, – зевнула Галя. Спать ей захотелось вдруг неимоверно. Но раз нельзя, то хотя бы… – Давай кофе попьем, – предложила она.

– Давай, – радостно согласился Тарас и полез за рюкзаком. А потом аккуратно, стараясь не греметь, стал доставать из него кружки, банку с кофе, сахар…

Галя сходила к титану, набрала кипятка. Вода отдавала чем-то не очень приятным, но все равно девушка выдула полную кружку с огромным удовольствием. Стало легче. Сонливость ушла. И если бы не тревога за Костика, Галя, пожалуй, могла бы сейчас сказать, что она почти счастлива.

Тарас не допил немного кофе – буквально на два пальца – и отставил кружку.

– Что, не нравится? – с улыбкой спросила Галя.

– Отчего ж? Нормально, – сказал Тарас. – Просто я покурить собираюсь. А сигаретку я очень люблю запивать глотком холодного кофе или чая.

Гале после этих слов так вдруг захотелось любимой холодной заварки, что она чуть не заплакала от досады. И очень удивилась, какие мелочи в последнее время стали выводить ее из себя.

24

Покурив, Тарас застал Галю спящей. Она сидела в той же позе, только уткнулась лбом в локоть, лежавший на столике.

Тарас тронул девушку за плечо. Галя вскинулась и быстро-быстро заморгала:

– А? Что? Ты уже вернулся?

– Давай я все-таки постелю тебе наверху, – сказал Тарас. – Поспи.

– Да я не хочу!..

– Галя, ложись, правда. Я за тобой буду приглядывать, не бойся. Да и все равно ведь мы едем уже. Не прикажут же тебе из поезда выпрыгивать.

– Ты ведь меня удержишь? – улыбнулась Галя, но улыбка тут же превратилась в зевок.

– Удержу, – ответил Тарас. Очень серьезно ответил. Потому что знал: теперь он Галю никому не отдаст.

– Ну ладно, – поддалась Галя. – Только ты меня пораньше разбуди, поменяемся, и тогда я за тобой приглядывать стану. Тебе тоже поспать надо хоть чуть-чуть.

Тарас пожал плечами, но не стал спорить по пустякам. Он откинул верхнюю полку, разложил матрас и ловко застелил его простыней из выданного проводницей пакета.

– Ложись.

– Угу, – ответила Галя и быстро вскарабкалась на полку. – Спокойной ночи. Ты настоящий друг.

– Спокойной ночи, – ответил Тарас, чувствуя, как теплеет в груди. Пусть и в шутку назвала его Галя другом, а все равно приятно. Чертовски приятно! Необычайно.

Он откинул занавеску, подпер ладонями голову и стал смотреть в ночь. Поезд мчался через тьму, отбивая извечный ритм на стыках рельсов: «Куда-куда? Куда-куда? Куда-куда?» И Тарасу, оставшемуся сейчас в одиночестве, стало невыносимо грустно. «И правда, куда я еду? – подумал он. – Может быть, в вечную тьму. Даже – скорее всего. И не один, что страшнее всего, тяну за собой самого близкого человека… А ради чего?»

Сейчас, когда ничто не мешало думать, Тарас попробовал точно сформулировать свою цель. «Убить колдуна» – звучало смешно и наивно. Какой из него убийца? Как и чем он собирается убивать? Да если бы даже было чем – смог бы он поднять оружие на человека? Но пусть бы даже смог, разве допустит дядя Матвей, чтобы его вот так взяли и убили? Тем более, он их наверняка поджидает. Опять же – для чего? Чтобы убить? Из-за какой-то мести? Может, он, Тарас, все это выдумал, нафантазировал? Может, совсем иная причина у их с Галей неприятностей? Впрочем, он тут же отогнал от себя эти сомнения. Отец. На даче был отец. Он – связующее звено между Тарасом и дядей Матвеем. Пусть он и повел себя не так, как ожидал Тарас, не убивать их стал, а наоборот, защитил, но какая разница? Только отец мог знать о замыслах двоюродного брата. Только он мог взять огненный меч и пойти на битву с колдуном – таким огромным, страшным, черным, с таким же огненным мечом в руке… Как же не терпится колдуну дотянуться этим мечом до Тараса! Вот он прыгает к нему, развевается черный плащ, торжествующий оскал над окровавленной бородой похож на волчий… Да и глаза тоже волчьи, желтые, прожигающие насквозь ненавистью. Взмах меча. Ноги Тараса приросли к земле, а язык – к нёбу. Ни закричать, ни отпрыгнуть! Да и нельзя никуда прыгать – сзади Галя и Костик. Нужно принять удар на себя. Тарас зажмуривается и…

…получает удар по лбу. Голова сорвалась с ладоней и приложилась лбом об столик. Тарас потряс ею, прогоняя сонную одурь, и погладил лоб. А еще призадумался.

Хорошо было рассуждать, что спать нельзя. Но осуществить это на практике оказалось сложнее. Сказывалась и прошлая полубессонная ночь. А самое плохое, даже если он сумеет себя перебороть, – как он сможет в таком состоянии хоть что-то противопоставить дяде Матвею? На что он рассчитывает?

Собственно, а почему он вбил в свою ушибленную голову, что спать нельзя? Потому что им якобы что-то внушат, прикажут сделать что-то такое, что их погубит? Но ведь и он, и Галя сумели какое-то время противиться «установкам» колдуна! Галя не сразу поехала на дачу за Костиком, а Тарас не рванул в деревню дневным поездом. А все почему? Потому что Галя очень любит сына. Она понимала, что может погубить его, если поддастся колдовскому зову немедленно. А Тарас очень любит Галю и не мог уехать, не попрощавшись с ней. Так что же выходит? Любовь может спасти их? Получается, что да. Оказывается, любовь и впрямь сильнее всего на свете.

Тарас зажмурился и помотал головой: эх, если бы и Галя любила его!.. Тогда бы им никто был не страшен. Но даже и так… Пусть у них есть только его любовь к Гале, но ведь есть же! Это как тот самый огненный меч из сна. А может, и посильнее. Наверняка посильнее.

Получается, можно спокойно спать? Даже нужно спать, сообразил вдруг Тарас. Ведь если им внушат новые «планы действий», они по крайней мере будут знать, что хочет от них враг, что он от них ждет в ближайшее время!

Тарас уже поднялся, чтобы сложить столик, застелить постель и лечь, но вспомнил вдруг о странном пассажире в галстуке. Если он действительно здесь для того, чтобы убить их с Галей, то он непременно воспользуется тем, что оба заснули. Возможно, Галя права, и у него, Тараса, начинается паранойя. Ну, а если нет? Если он все-таки прав? Рисковать собой – еще куда ни шло, но рисковать Галей – невозможно!

И Тарас, скрипнув зубами, решил терпеть. Хотя бы до утра. Около семи он разбудит Галю, и ему останется еще несколько часов до прибытия в пункт назначения. За это время вполне можно выспаться. Да и убийца вряд ли посмеет действовать на глазах у пассажиров, при дневном свете.

Приняв такое решение, Тарас снова достал кружку и пошел к титану набирать воду для кофе.

* * *

Он пил кофе еще трижды, выкурил столько сигарет, что в другое время хватило бы ему на неделю, – благо что они кончились, не то получил бы с непривычки никотиновое отравление. И все равно, стоило сесть и задуматься, как голова тут же стукалась то о стекло, то о стену, то падала на столик, словно в нее запихали чугунную гирю.

И все-таки в семь утра Тарас не стал будить Галю. Не разбудил и в восемь. Не поднималась у него рука – так сладко спала любимая, безмятежно улыбаясь во сне. «Интересно, что ей сейчас снится? – думал Тарас. – Или кто?» Впрочем, на последний вопрос он не хотел бы узнать ответа ни за какие деньги.

Галя проснулась сама около половины девятого. Свесила голову, шепнула:

– Не спишь?

Тарас посмотрел на нее и не смог ничего ответить – такой вдруг сладкий и горячий ком прыгнул к горлу. И хоть он почти не различал лицо любимой – очки давно снял, чтобы удобней было тереть глаза, – сразу почувствовал в ее взгляде тревогу.

– Ой, на кого ты похож, – охнула Галя. – Глаза-то, глаза… Краснющие!.. А ну, полезай наверх, теперь я буду тебя сторожить!

Она быстро спрыгнула с полки и встала перед Тарасом, показывая всем видом, что спор с ней невозможен. Но у Тараса все равно не было сил спорить. Да он, собственно, и не собирался. Пробормотал только:

– Приглядывай за тем… – и полез наверх.

* * *

Уснул он моментально. И так же моментально оказался в красочном, предельно реалистичном сне. Только он не предполагал, конечно же, что это сон. Перед ним стоял отец. Не тот, которым был тогда, шестнадцать лет назад, а вчерашний, из горевшей дачи, постаревший, но все еще крепкий; пожалуй, в лучшей форме, чем сам Тарас. Но выглядел отец совсем не так, как на пожаре. Седые волосы аккуратно уложены, на лице нет следов сажи и копоти. Одет в тщательно отутюженный костюм. А вот выражение лица – угрюмое, тревожное. Но вот они встретились взглядами, и отцовское лицо сразу посветлело, разгладились морщины, дрогнули уголки губ. Из глаз исчезла тревога, и, как показалось Тарасу, вспыхнула радость. Во сне Тарас видел все очень четко даже без очков, каждую морщинку на отцовском лице, рисунок радужной оболочки в глазах. И вот эти глаза вдруг снова затуманились, стали не то чтобы грустными, но взгляд передавал уже досаду, недовольство. Причем недовольство именно им, Тарасом.

– Что я сделал неправильно, папа? – спросил Тарас.

Но отец ничего не сказал, только укоризненно покачал головой.

– Скажи, в чем моя ошибка? – не отставал Тарас. – В том, что я предал тебя? Прости, я виноват. Я очень виноват! Но это все из-за моей трусости, из-за того, что я боялся слушать свое сердце и принимать решения самостоятельно. Нет, это все громкие слова, книжные фразы… Попробуй понять меня, пожалуйста, ты ведь можешь! Ведь я все равно продолжал любить тебя, скучал по тебе, ждал, что ты вернешься. Да, теперь я знаю, что ты тоже ждал меня. Мне рассказала Галя, а ей – мама… – Сказав о маме, Тарас осекся, подумал, что отцу будет неприятно упоминание о ней.

У отца и впрямь округлились глаза. Но в них не было неприязни, одно лишь удивление.

– Галя – это моя… любимая, – пояснил Тарас. Сказал – и почувствовал необычайную легкость в теле, словно стоило лишь захотеть – и можно взлететь!

И он захотел. И полетел. Фигурка отца стала уменьшаться, а реалистичность происходящего пропала. Стало ясно, что земля внизу, расчерченная цветными квадратиками, извилистыми ленточками рек и кляксами озер, ненастоящая, нарисованная. На большом листе ватмана. И рисовал ее сидящий на корточках Валерка Самсонов. Тарас присел рядом.

– Что рисуем? – спросил он.

– Да вот, ландшафт восстанавливаю, – недовольно буркнул Валерка. – Ты ведь разнес все к чертям.

– Я разнес? – удивился Тарас. – Это же ты нас убить хотел.

– Зачем? – не прекращая водить кисточкой по бумаге, спросил бывший друг.

– Не знаю. Тебе видней.

– Видней-то как раз тебе. Ты высоко летаешь. А мы по земле ходим. Пешком, между прочим, потому что разные праведники машины воруют.

– Но ты же хотел нас убить!

– Ой-ой. В тебе говорит литератор. Какой пафос, какая экспрессия! Зачем, скажи мне, дурик, бедному школьному учителю, убивать другого, не только бедного, но и скудоумного учителишку? Зоновской романтики мне, что ли, не хватает? Там ведь пива нет. И девочек. А я их очень люблю. Давай-ка, кстати, пивка выпьем! – Валерка поднял пол-литровую банку, в которую окунал кисточку, и протянул Тарасу. Тарас нерешительно принял посудину, понюхал бурую жидкость. Пахло вовсе не пивом, а кофе.

– Это же кофе! – удивился он.

– Тоже неплохо, – согласился Валерка. – Ободряюще действует на мозг. Если он есть.

– Нет, я это пить не буду, – протянул Тарас банку обратно.

– И правильно! – воздел указательный палец Валерка. Он поднялся с корточек и стал очень серьезным. Взял из рук Тараса банку, выпил содержимое и натянул вдруг стеклянную посудину, непонятно как ставшую огромной, на голову. – Похож я на инопланетянина?

– Ты и есть инопланетянин, – буркнул Тарас. – Сосешь мои мозги…

– Что, головушка бо-бо? – прогудел из-под банки Валерка. – А чего ж к врачу не сходил? Или к знахарю? Я ж тебе адрес давал.

– Не надо ему никакого знахаря, – послышался из-за спины смутно знакомый голос. – У него есть я. Правда ведь, Тарас?

Он быстро обернулся, и сон вновь обрел черты реальности. Единственным отличием яви от сна было то, что Тарас по-прежнему мог прекрасно обходиться без очков, и его это несказанно радовало, поскольку зрение сейчас играло очень важную роль. Перед ним стояла изумительной красоты женщина. Густые черные волосы были распущены и антрацитовыми водопадами струились по плечам, срывались пенными потоками за спину. Зеленовато-рыжие глаза завораживали хороводом волшебных солнечных искр в глубине. Они манили к себе, звали за собой, заставляли забыть все и всех, потому что и так обещали, сулили все, что только возможно в этом мире. И даже больше. На чуть приоткрытые в иронической полуулыбке губы женщины лучше не смотреть вовсе. Потому что не поцеловать их – значит прожить жизнь напрасно. А поцеловать – мечта столь же несбыточная, как стать вечным рабом этой богини.

И Тарас опустил глаза, чтобы не поддаваться напрасному искушению. Но «богиня» не оставила его в покое.

– Правда ведь? – густым, напевным голосом повторила она. – Я у тебя есть? Или всего лишь была?

– Катя… – прошептал Тарас, не поднимая взгляда. Он боялся. Он снова очень боялся. И ему стало невыносимо стыдно и за этот страх, и за то желание, которое все сильнее и сильнее разгоралось в нем. – Ты… есть. Но ты… такая…

– Что, сильно изменилась? – Катерина подошла к Тарасу и, подняв его голову за подбородок, заглянула в глаза. – Почему ты не смотришь на меня? Я постарела? Подурнела? Стала хуже той, шестнадцать лет назад?

– Ты стала лучше, – выдавил Тарас, не в силах отвести взгляд от янтарных искорок в загадочной болотной глубине Катиных глаз. – А вот я…

– А что ты? Я любила тебя тогда. А разве может любовь пройти бесследно? И разве важно для любви, сколько морщин и седых волосков у любимого? Тот ли у него разрез глаз, не скошен ли подбородок? Висит над ремнем животик или выпирают на груди ребра? Приходится ли вставать на цыпочки или нужно нагибаться, чтобы его поцеловать? Внешность – она, может, и важна. Но только поначалу, чтобы привлечь внимание. Как цветок, чтобы приманить пчелу. Но когда пчела уже села на цветок, она не замечает его красоты. Ей важно теперь – есть ли в цветке нектар и каков его вкус. Ты вкусный, Тарас. В тебе много нектара. Много нерастраченной нежности. В тебе нет обмана, нет подлости…

– Нет подлости?! – не выдержал Тарас. – Но ведь я…

– Не перебивай, – нахмурилась Катерина. – Ты чист. Но ты очень доверчив и наивен. И чуточку слаб. Но слабость – удел всех людей. Они ведь не машины, не роботы. Но у человека есть и сильная сторона. Он меняется. Учится. В том числе – и бороться со слабостями. У тебя получается. Ты уже далеко не тот слабак, что был когда-то. Ты стал сильным. Ты научился любить. Ты уже понял, какая в любви заложена сила?

– Да, – кивнул Тарас. – Но я все равно слаб. Все равно подл. Ты знаешь, чего мне хочется сейчас больше всего?

– Конечно, знаю, – улыбнулась Катерина. – Поцеловать меня.

И она, обхватив Тараса за плечи, жадно прильнула к нему горячими, пахнущими парным молоком губами.

Для Тараса исчезло все, кроме этих губ, кроме податливо гибкого тела, которое уже и он прижимал к себе так, словно хотел, чтобы из двух тел получилось одно – совершенное в своем великолепии, общее в сжигающей двоих страсти, единое в мыслях и желаниях, неразделимое в чувствах.

– Иди ко мне, иди!.. Люби меня, люби!.. – шептала Катерина в те короткие мгновения, когда губы их разделялись для вдоха.

Тарас понял, что сдержаться не сумеет.

– Я иду к тебе, – сказал он, но Катя неожиданно толкнула его в плечо. Затем еще и еще.

– Скоро выходить, – сказала она. – Просыпайся, Тарас.


И он проснулся. Рядом стояла Галя и трясла его за плечо.

25

Сдавая вместе с использованным бельем нераспечатанный пакет, Галя поймала подозрительный взгляд проводницы и лишь тогда поняла, как двусмысленно это смотрится. Но комплексовать она не собиралась, а потому лишь задорно улыбнулась хмурой тетке – дескать, да, мы такие! – и спокойно вернулась к Тарасу. Собирать им было нечего, а ехать оставалось не меньше двадцати минут, поэтому Галя предложила выпить еще кофе. Тарас словно так и не проснулся, хоть и сходил умыться, – был молчаливым и хмурым. От кофе не отказался, кивнул, достал кружки и пошел за кипятком. Но и пока пил, не произнес ни слова – дул только на горячий напиток с непонятным остервенением.

Галя не выдержала.

– Эй, ты чего?

– Ничего, – буркнул Тарас.

И тут Галю кольнуло: да ведь ему же небось новую «программу» во сне вбили! Вероятно, эта догадка так явно проступила на ее лице, что Тарас наконец-то улыбнулся:

– Да все в порядке, не бойся. Из поезда прыгать не собираюсь. И на мирных граждан нападать не буду.

– А на меня? – Сказала и сама не поняла, пошутила или и впрямь подспудно опасалась?

Тарас снова нахмурился. Ответил коротко:

– Нет. – И опять замолчал.

Гале стало не по себе. Ей и так-то, пока Тарас спал, чего только в голову не приходило: и то, что глупость она совершает, рванувшись непонятно куда и зачем, и то, что Костик может из-за ее дурости сиротой остаться, и вообще… В это «вообще» входило многое. В первую очередь странные события, ворвавшиеся в ее тихую, спокойную жизнь. А еще… Не стоит лукавить перед собой – ее спокойствие нарушило не только это. Появился Тарас. И те чувства, которых боялась Галя и гнала от себя, не обращали на ее жалкие потуги никакого внимания. Они росли и крепли, влезали теплыми мягкими пальчиками в душу и сердце, а потом – раз! – и уже вся рука там, а вскоре и места уже свободного не осталось – всё эти самые чувства заняли. Любовь? Нет, не любила она этого слова, хоть и нелепица вроде от такого сочетания получалась, тавтология. Разве можно любить или не любить любовь? Если уж она приходит, то никого не спрашивает. На то она и любовь, чтобы командовать: любить или не любить.

В общем, Галя совсем в себе запуталась, а оттого окончательно расстроилась. А тут еще Тарас таким угрюмым проснулся. Просто не выспался или все-таки что-то случилось с ним во сне? На всякий случай придется за ним все же присматривать. Тем более, что-то еще показалось ей странным в Тарасе, но что именно, она пока не могла понять.

Между тем поезд прибывал к нужному городу. За окном уже мелькали частные домики окрестных поселков. Вот показалась церквушка на взгорке – такая нарядная, яркая, солнечная, что Галя невольно залюбовалась. «Господи, пошли нам удачу!» – мысленно шепнула она.

Тарас подхватил рюкзак, собрался было двинуться к выходу и вдруг застыл, глядя вглубь вагона.

– Ты чего застрял? – спросила Галя.

Тарас же вместо ответа снова опустился на полку и едва заметно мотнул головой, многозначительно округлив при этом глаза. Галя не успела посмотреть, куда кивал Тарас, как по коридору мимо них прошел тот самый мужчина в галстуке. Видимо, и он собрался выходить на этой же станции. Когда за ним захлопнулась дверь тамбура, Галя шепнула:

– Что будем делать? Может, поедем дальше?

– Следующая остановка часа через три, я уже все расписание изучил, пока боролся ночью со сном, – ответил Тарас. Похоже, он сильно нервничал, отчего снова стал разговорчивым. – Да и не поможет нам это. Он увидит, что мы не вышли, и снова запрыгнет, как только поезд тронется. Нет, пойдем, но придется быть начеку.

– Я не просто начеку. Я уже двое суток на взводе, – попыталась пошутить Галя, но получилось у нее нервно, а потому не смешно.

– Спокойно, Галь, – понял ее состояние Тарас и улыбнулся. Вернее, тоже попытался, потому что вышло кисло.

А поезд уже заметно сбавил ход. За окном показались стоявшие на параллельных путях товарняки, выкатилось белое здание вокзала.

– Пошли, – поднялся Тарас и подал ей руку.

– Пошли, – эхом отозвалась Галя.

* * *

Город, пожалуй, понравился бы Гале, не будь ее мысли заняты совсем иными проблемами. Лишь мимоходом она отметила, как много в нем церквей и старинных зданий. Особенно ближе к набережной и вдоль нее, куда свернул сейчас автобус. Насколько помнила Галя, этот город являлся ровесником Москвы. В это верилось с трудом – настолько он был не просто провинциальным, а замшело-патриархальным. Но это-то как раз и нравилось ей в подобных местах. Заснувшая, а не застывшая, не покрытая воском и лаком история, вековая мудрость и ощущаемая во всем глубинная мощь – все это вызывало в памяти образ былинного богатыря, спящего на печи долгие годы. Казалось, случись что – город встрепенется, расправит плечи и соберет на своих площадях, возле стен любую рать, какая потребуется. Дух в этом городе чувствовался, живой, хоть и сонный.

Галя тоже была сонной. В поезде спала она все-таки мало, да вот теперь еще укачало в автобусе. Но заснуть она не успела. Высматривающий что-то через окно Тарас пробормотал: «Вроде бы здесь» и, когда автобус распахнул двери на очередной остановке, потянул Галю к выходу.

Покинув автобус, Тарас покрутился на месте, словно ищейка, вынюхивающая след. Буркнул: «Вроде бы сюда» и зашагал к неказистому одноэтажному зданию, сереющему на отшибе, чуть в стороне от убогой пятиэтажной хрущобы, которая рядом с вальяжными двух– и трехэтажными домами, наверняка возведенными еще до революции, казалась уродливой бородавкой на лице томной красавицы.

– Куда ты? – удивилась Галя, неуверенно двинувшая следом за спутником.

– Там раньше автовокзал был, – не оборачиваясь, бросил Тарас.

– Авто… что? – хмыкнула Галя, внимательно приглядываясь к обшарпанному бараку, возле которого и впрямь притулились два стареньких «пазика».

– Ты еще местный аэропорт не видела, – наконец-то улыбнулся Тарас. – Если, конечно, его за шестнадцать лет не переделали, в чем я сильно сомневаюсь.

Галя улыбнулась в ответ, радуясь, что Тарас начал оттаивать. Может, его настроение улучшилось оттого, что мужчины в галстуке не было в автобусе. Получается, он оказался всего лишь случайным попутчиком. В любом случае, глаза Тараса, из которых исчезла темная хмарь, нравились ей куда больше.

И тут она внезапно поняла, что именно показалось ей странным в Тарасе. Он был без очков!

– Тарас, – сказала она. – Ты не забыл в поезде очки?

– Они тут, – прижал тот ладонь к нагрудному карману ветровки. – Только… – Тарас снова нахмурился.

– Что? Разбил? – ахнула Галя.

– Да нет, – поморщился Тарас. – Только они мне, похоже, больше не понадобятся.

Сказано это было таким тоном, что по Галиной коже побежали мурашки.

– Ну что ты такое говоришь? Зачем ты меня пугаешь? Мне и так нехорошо. Ты что, собрался помирать? Прямо сейчас? – Она почувствовала, что ее начинают захлестывать злость и раздражение. От этого она разозлилась еще больше, теперь уже на себя.

– Пойдем, сядем, – взял ее за локоть Тарас. – Я тебе кое-что скажу.

– Что же? Что?

– Сядем, – подвел ее Тарас к скамейке – широкой доске, прибитой к двум чурбакам.

Но Галя осталась стоять.

– Говори, – сказала она, чувствуя, как неприятный холодок начал ворочаться в животе.

– Я стал хорошо видеть, – выпалил Тарас таким тоном, словно признавался в содеянной гнусности.

Ледышка в животе Гали моментально растаяла.

– Так это же замечательно!

– Ты не понимаешь? – Тарас, взяв Галю за плечи, заставил ее опуститься на доску и сел рядом.

– Нет, – честно ответила Галя.

– Близорукость – не насморк, – хмуро сказал Тарас. – Она не может пройти сама по себе, да еще в одночасье.

– Ты хочешь сказать, это сделал… он? Но зачем?

– Вот именно, зачем? Я уже боюсь спрашивать: как? С помощью дистанционного внушения? Смешно.

– Подожди… – В голове у Гали начался настоящий кавардак. – Но если это все-таки он… а кто же еще?.. если он это сделал, значит, он не собирается тебя убивать!

– Не знаю, – помотал головой Тарас. – Может, ему просто надо, чтобы я что-то очень хорошо увидел… – Он внезапно замолчал, и в Галином животе снова похолодело.

– Как будут убивать меня? – тихо произнесла она одеревеневшими губами.

– Не говори так! Нет! – дернулся к ней Тарас и вытянул руку, будто собрался закрыть рот ладонью.

– Но ведь так оно и есть, – сказала Галя, отчетливо понимая, что иных объяснений попросту не существует.

– Погоди, – опустил Тарас руку на ее ладонь. – Погоди, не торопись с выводами. Я только и делаю сегодня, что думаю об этом. Не буду лукавить, такая мысль мне тоже приходила в голову. Если бы не одно «но»…

Он замолчал, и Галя выдернула руку из-под его ладони.

– Ну говори же! Что за привычка тянуть кота за хвост?

– Не сердись. Просто я боюсь ошибиться. И вообще не понимаю ничего. Но я вспомнил сегодня кое-что. Тогда не придал этому значения, а вот сейчас… – Тарас опять примолк, но, спохватившись, заговорил снова: – Вчера, после пожара… Вы с Костей были без сознания. Надышались дыма, видимо, да и вообще… Не хотел тебе говорить, да я и не уверен, но мне показалось, что Костик… не дышал.

Галя вздрогнула всем телом, и Тарас снова прижал ее руку ладонью.

– Мне могло показаться, – повторил он. – Я же не врач. Но в любом случае вы оба были в глубокой отключке. А потом… Потом вы разом очнулись. И вовсе не выглядели вернувшимися с того света.

– Ты хочешь сказать… нас тоже вылечили?

– Ничего я не хочу сказать, – насупил брови Тарас. – Просто говорю, как было.

– Но это же нелогично! – вскочила Галя. – Хотеть убить и при этом тут же лечить.

– Может, ему хочется, чтобы мы умерли здоровыми? – попытался пошутить Тарас, но и сам быстро понял, что шутка получилась плоской и неуместной. – Извини.

– Мне это очень не нравится, – нахмурилась Галя, вновь опускаясь на скамейку.

– Мне вообще все это не нравится, – сказал Тарас. И быстро добавил: – Кроме одного. Точнее, двух, – улыбнулся он. – Того, что я встретил вас с Костиком.

Галя улыбнулась в ответ, хотя больше всего ей хотелось сейчас плакать.

– Как он там? – все-таки всхлипнула она.

– Так ты позвони, – сказал Тарас. – А я пока узнаю, что там с автобусом.

* * *

Дозвониться удалось сразу. Ольга Михайловна была очень приветливой. Воодушевленно стала рассказывать, какой Костя самостоятельный, как он, проснувшись, сразу же пошел умываться и чистить зубы, как они завтракали, как играли потом в разные игры, которым научил ее Костик. Она бы рассказывала, наверное, еще долго, но, видимо, вспомнила, откуда звонит Галя, и, ойкнув, поинтересовалась наконец, как их дела.

Галя ответила, стараясь, чтобы голос не выдал беспокойства, что все у них тоже в порядке. Сидим вот, мол, на автостанции, автобуса ждем. Про внезапное «прозрение» Тараса она благоразумно промолчала. Да и сама Ольга Михайловна, что странно, не очень-то о своем Расике переживала. Поинтересовалась лишь, не продуло ли того в поезде, – и все. Даже трубку ему передать не попросила.

А вот Галя с Костиком поболтала немножко. Сердце ее сжималось от звуков родного голоса, но и облегчение она ощутила огромное. Костик был жив-здоров, и бабушка Оля ему очень понравилась. Еще Костя передал привет дяде Тарасу и сказал, что ему говорить уже некогда, потому что бабушка Оля скучает и ждет его, чтобы играть дальше.

Позвонила Галя и родителям. Еще вчера, забежав домой переодеться, она успокоила их, позвонила и сообщила, что нашла Костю живым и здоровым. Разумеется, без подробностей, обещав рассказать все при личной встрече. Мама захотела пообщаться с внуком, но вчера удалось отговориться тем, что Костя уже спит. Сейчас же Галя сочинила, что они поехали за город, на дачу к знакомым, и Костик гуляет во дворе. Судя по голосу, мама ей не очень поверила, но Галя сказала, что садится аккумулятор, а поскольку зарядного устройства у нее нет, она перезвонит, когда вернется. Скорее всего, не раньше, чем послезавтра. Ужасно стыдно врать родителям, но говорить, что она оставила сына у посторонней женщины, было бы просто нелепо.

Перед тем как отключиться, она выяснила еще, что родители чувствуют себя гораздо лучше, и более-менее успокоилась.

* * *

Не успела Галя убрать телефон, как вернулся Тарас.

– Нам повезло, – сказал он. – Автобус ходит три раза в неделю: во вторник, четверг и субботу. Сегодня же суббота?

– Ну да, – кивнула Галя. – А скоро он будет?

– Вроде как через полчаса. Но тут уж – как получится. Путь не близкий, да и дорога – одно название. Хорошо, дождей давно не было, а то и застрять где-нибудь в грязюке можно.

– А что, дорога не асфальтированная?

– Местами, – усмехнулся Тарас. – Незначительными.

– А далеко вообще ехать?

– Километров тридцать.

– Ну, это близко, за полчаса доберемся.

– Ты так уверена? – хмыкнул Тарас. – А я вот – не очень. Но все равно – не пешком идти.

– Да уж, – поделила Галя тридцать на пять, примерную скорость пешехода. – А то бы к вечеру лишь добрались.

– Если бы волки не съели.

– Волки? – побледнела Галя. – Тут есть волки?

– А как им не быть? Кругом леса – о-го-го какие. И волки есть, и медведи, и кабаны. Но не бойся, волки обычно лишь зимой на людей нападают, когда голодные, да и то в исключительных случаях.

– Не хочу быть этим исключением, – передернула плечами Галя.

– Не будешь, не бойся, – приобнял ее Тарас, и ей вдруг стало так спокойно и надежно, что она неожиданно положила голову ему на плечо.

* * *

А дорога и впрямь оказалась очень «российской», из тех самых, что одна из двух бед. Автобус мотало немилосердно. Галя стала опасаться, что ее желудок не выдержит такого испытания. Хорошо, что в поезде она почти ничего не ела – лишь налегала на кофе, да и дорога вдруг выровнялась, словно устыдившись своего непочтения к гостье.

Но теперь Галю стало клонить в сон. Да так, что справиться с потяжелевшими веками она не смогла, как ни пыталась. «А чего я, собственно, рыпаюсь?» – уже в полудреме подумала Галя и пристроила голову на плече Тараса.

26

Ему было так приятно ощущать на плече тяжесть Галиной головы, чувствовать кожей шеи прикосновение ее волос, что в животе стало щекотно от сладкой волны, прокатившейся от макушки до самых пяток.

Он готов был сидеть так сколько угодно и пожалел даже, что ехать осталось совсем немного. Вспомнив, что ждет его через каких-нибудь полчаса, Тарас помрачнел. Думать об этом не хотелось, но все-таки нужно что-то решать, приготовить хоть какой-нибудь план действий.

Ну хорошо, вот они выйдут – и что? Сразу направятся к колдуну? «Здравствуйте, дядя Матвей, а вот и мы. Берите нас тепленькими, делайте, что хотите. Но вообще-то мы вас сами убить собираемся. Вы не против?» Тьфу, какие глупости! Ну а как же поступить? Эх, была бы жива бабушка Лида!.. Стоп. Что там говорила Галя насчет отца? Якобы мама сказала, что после бабушкиной смерти отец поселился в ее доме? Но теперь погиб и сам отец. Стало быть, дом принадлежит ему, Тарасу? То есть он имеет полное моральное – пусть пока и не юридическое – право этот дом временно занять. Это уже легче. Можно будет и передохнуть, и собраться с мыслями, и нужное решение принять.

Но тут Тараса кольнуло: а что если отец жил там не один? Ведь за шестнадцать-то лет он мог обзавестись новой семьей. Да и наверняка уж обзавелся. И что тогда делать, если на пороге бабушкиного дома его встретит посторонняя женщина, а то и новоявленные братья-сестры?

«А что такого? – тут же и ответил он себе. – Вот именно, братья-сестры. Не чужой же я им человек. Надо познакомиться. Вот и повод как раз». Даже если не будет там никаких отцовских детей, а только жена, Тарас был почти уверен, что она не прогонит его, все равно пустит. Может, даже рада будет. Вот только о смерти отца он ничего говорить не станет. Хотя бы потому, что… он ведь не видел его мертвым.

Тарас подумал об этом и почувствовал, как надежда теплой струей стала наполнять сердце. Нет-нет, пытался убедить он себя, после такого взрыва не мог уцелеть никто! И все же, все же, все же… Ведь он не видел отца мертвым.

Решив проблему с первоначальными действиями, дальше Тарас ничего планировать не стал. Очень уж не хотелось сейчас думать о том, что будет дальше. Что случится, тому и быть, принял он философское решение.

* * *

А потом произошло странное. Галя, тихо посапывавшая на его плече, замычала вдруг, напряглась, подняла голову. Лицо ее при этом страшно побледнело, на лбу выступили капли пота, но глаза оставались закрытыми. Голова стала мотаться, подергиваться, будто пытаясь освободиться от тела. Затем Галя осела в кресле, словно из нее выпустили воздух, продолжая нечленораздельно мычать и мотать головой.

Тарасу стало страшно. Он потряс девушку за плечо:

– Галя! Галя, проснись! Что с тобой?

Немногочисленные пассажиры заоглядывались. Маленькая сухонькая старушка в черной плюшевой жилетке, сидевшая через проход от них, перекрестилась и замахала руками:

– Не тронь! Не тронь ее. Падучая у ей, к дохтуру надо.

Еще кто-то посоветовал:

– Сунь ей че-нить в зубы, не то язык откусит.

Но Тарас видел и чувствовал, что с Галей творится что-то совсем другое. Ее тело будто парализовало, двигалась одна лишь голова. И вовсе не собиралась она ничего откусывать, лицо не искажали судороги. Губы шевелились, словно Галя пыталась что-то сказать, но ничего, кроме прежнего мычания, из них не вылетало. Лицо оставалось бледным, хоть и не казалось уже таким пугающе мертвым, как вначале.

Тарас промокнул рукавом ветровки пот с Галиного лба и громко спросил:

– Есть в Ильинке врач?

– Фельшар, – обрадованно закивала словоохотливая старуха. – Наташка Юрецкая. Хоро-о-ошая девка! Тока с падучей-то к дохтуру надо. В город.

– Да не падучая у ней, бабушка, – мотнул головой Тарас. – Переутомление просто. Две ночи не спала.

– Что ж ты так бабу-то замучил? – захихикала вдруг старушка. – Две ночи спать не давал!

Теперь все заоглядывались на пожилую шутницу. Женщина помоложе, сидевшая впереди нее, обернулась и укоризненно покачала головой:

– Все тебе неймется, Макаровна! Восьмой десяток доживаешь, а все одно на уме. Человеку плохо, а ты…

– А ты меня, Зойка, не учи! – взъерепенилась бабка. – За Колькой своим приглядывай лучше. Вот у кого на уме-то одно.

– А ты видела, да? Может, ты и его привечала? – Лицо упомянутой Зойки покраснело, глаза превратились в злобные щелочки. – Кабы не твои годы, я бы тебя сейчас так поучила, карга старая!

– Это кто карга?! – подскочила с сиденья старуха. – Это я-то карга? Это я твово кобеля привечала? Нужен он мне, лошак толстозадый! А сама-то чего все в контору бегаешь? Туды-сюды, туды-сюды – тока юбка и вьется! С Митрохиным шашни крутишь? Средь бела дня, ни стыда, ни совести!..

Тут Зойка загорлопанила в ответ, используя такие выражения, что Тарас готов был выпрыгнуть из автобуса на ходу. А когда к спектаклю присоединились остальные пассажиры, он невольно потянулся к форточке. Но тут автобус затормозил столь резко, что Тарас врезался лбом в спинку переднего кресла, а вздорная старуха Макаровна, стоявшая уже в проходе рядом с Зойкиным сиденьем, вообще покатилась кубарем к передней двери.

– А ну, молчать! – высунулся из-за перегородки водитель. – Ща высажу, будете орать!.. – Он бешено вращал глазами и топорщил куцые усики, что вкупе с изрядной плешью и маленьким, узким личиком выглядело очень комично.

В салоне тем не менее установилась относительная тишина. Только постанывала, поднимаясь с пола, Макариха.

– Ой, уби-и-ил иро-о-од! – завыла было она, замахиваясь на шофера, но тот так цыкнул на нее, завращав глазами, будто жерновами небольшой мельницы, что старуха тут же заткнулась и засеменила к своему месту, держась за ушибленную поясницу.

Тарас, воспользовавшись моментом, крикнул водителю:

– Скажите, пожалуйста, Ильинка скоро?

– Скоро, – буркнул тот. – Вон твоя Ильинка, видать уже.

– Откройте тогда двери, будьте добры, – попросил Тарас. – Дальше мы сами дойдем.

– Да куды ты-ы! – запричитала снова Макариха, быстро забыв про свои синяки-шишки. – К дохтуру ее везти надо!

Но Тарас цыкнул вдруг на старуху точно так, как водитель до этого, и вдобавок попробовал так же повращать глазами. Получилось, видимо, неплохо, потому что бабка сразу заткнулась и повернулась к окну.

Он подхватил обмякшую Галю и поспешил к выходу. А когда подошел к распахнутой двери, водитель вдруг заговорщицки подмигнул ему и поманил согнутым пальцем. Тарас неуклюже склонился к кабине, и шофер, привстав с сиденья, задышал на него табачным перегаром:

– Слышь, паря, ты бабу свою Катьке покажи. Вон он, дом-то ее, с краю как раз.

– Катьке?.. – рассеянно переспросил Тарас, чувствуя, как сердце ухнуло в пятки.

– Катьке, – осклабился водитель, показывая редкие желтые зубы. И зашептал снова, чуть не касаясь Тарасова уха губами: – Ведьмачка она, Катька-то. Поможет.

А Тарас уже распекал себя самыми последними словами. Как же он забыл, что дом колдуна – самый первый при въезде в Ильинку? Как же он теперь пойдет под его окнами, да еще с такой приметной ношей?

Но отступать перед уставившимися на них сельчанами очень не хотелось. К тому же, подумал Тарас, можно дождаться, пока скроется автобус, и обойти деревню низом, за огородами.

Тут и водитель шлепнул его напутственно по спине:

– Не боись, паря!

И Тарас, решив последовать дельному совету, сошел в дорожную пыль.

* * *

Однако воспользоваться идеей насчет огородов он так и не сумел. Дождавшись, пока за автобусом уляжется пыль, Тарас перехватил поудобней Галю и сделал всего несколько шагов, как услышал вдруг сзади голос из прошлого сна:

– Ну, здравствуй, Тарас.

Он замер и, не оборачиваясь, произнес:

– Здравствуй, Катя.

Катерина обошла окаменевшего Тараса и встала перед ним. Она выглядела точно так же, как во сне: струились по плечам каскады черных волос, мерцали янтарные искры в зелено-рыжих глазах. Но печали в них было куда больше, чем радости.

У Тараса сжалось сердце. Не от страха уже – от восторга, восхищения, от целого водопада нахлынувших чувств, где перемешалось прошлое и настоящее. Но главным среди них было чувство вины. И за то, что предал когда-то свою первую любовь, и еще – за недавние мысли о том, что Катерина могла быть сообщницей в грязных делах.

Тарас был готов сгореть от стыда, но смог только опустить взгляд в дорожную пыль.

– Ты не рад меня видеть? – спросила Катя.

– Рад, – сказал Тарас и все-таки поднял глаза. – Очень.

– Я тоже. – Катя смотрела на него не моргая. Непонятно, что она пыталась увидеть в его глазах. Может быть, отблески прежнего чувства? Или хотела убедиться в искренности его слов? Но она все-таки моргнула и перевела взгляд на Галю. – Что с ней?

– Не знаю. Стало плохо в автобусе. Потеряла сознание, но как-то странно… Тело словно не живое, только головой двигает. Ты ей можешь помочь? Водитель сказал…

– Пойдем ко мне, – перебила Катя. – Я посмотрю.

– Но… – Тарас похолодел от мысли, что встретится сейчас с колдуном.

Непонятно, отца ли она имела в виду, или подумала, что Тараса смущает иное, только Катя, стрельнув на него загадочным взглядом, поспешила сказать:

– Дома никого нет, вы не помешаете.

У Тараса отлегло от сердца. Он понимал, что это лишь временная отсрочка, но и она нелишняя. Самым главным сейчас было привести в чувство Галю, ее состояние тревожило Тараса все больше и больше.

Он пошел следом за Катериной, но уже через пару десятков шагов стал отставать. Как ни пыжился, руки под тяжестью Галины разгибались помимо его воли.

– Погоди, – отдуваясь, крикнул он Кате и шагнул с дороги, чтобы опустить Галю в траву. Сам же согнулся и, уперевшись в колени, тяжело задышал.

– А говорят, что своя ноша не тянет, – без улыбки пошутила Катя. – Ведь это твоя девушка? – Ее вопрос прозвучал как утверждение, но Тарас все же ответил:

– Да. Надеюсь, что да.

– Любишь ее?

– Да.

– А она?.. Впрочем, я скоро узнаю.

– Не надо! – вскрикнул Тарас.

– Боишься? – наконец-то улыбнулась Катерина. – Да, это очень страшно – узнать, что ты вовсе ничего не значишь для самого дорогого тебе человека. Правда ведь?

– Не надо… – теперь уже прошептал Тарас.

– Прости.

– Это ты меня прости.

– Мне тебя не за что прощать.

– Но… – Тарас взмахнул руками, словно попытался взлететь.

– Перестань, – оборвала его Катя. – Сейчас не время. Как зовут твою девушку?

– Галя.

– Надо отнести Галю ко мне.

Тарас склонился над любимой, приноравливаясь, как бы взять ее поудобнее.

– Давай, я понесу, – сказала вдруг Катерина. – У тебя руки устали.

Тарас вспыхнул, словно Катя предложила что-то неприличное. Он быстро подхватил Галю, но из-за спешки сделал это очень неловко и чуть не упал вместе с дорогой ношей.

– Давай, хотя бы помогу! – подошла к нему Катя.

– Я сам, – прохрипел Тарас.

– Ты упрямый, – покачала головой Катя. – Но не всегда упрямство уместно. Давай помогу, у тебя же не получается.

– Как ты поможешь? – почти простонал Тарас, из последних сил удерживая Галю.

– Хотя бы перекинем ее тебе через плечо. Отдохнут руки.

Тарас сдался. А что оставалось делать, если хилые интеллигентские ручки ничего тяжелее книжки не держали? Стыдно перед Катей, конечно, было ужасно. А еще сильнее проклинал он себя за дурацкую выходку в автобусе. Ну проехал бы еще двести-триста метров – и никаких проблем! Ничего бы с ним не случилось, потерпел бы. А теперь вот…

Катя помогла уложить обмякшее тело на плечо Тараса. Он крепко обхватил Галины ноги и шагнул к пыльной грунтовке, по которой, с тех пор как их высадил автобус, так и не проехало больше ни одной машины.

Стало и впрямь гораздо легче. Но только физически. А на душе по-прежнему царил кавардак. До Катиного дома Тарас не произнес больше ни слова. Да и не до разговоров ему сейчас было – стиснув зубы, он решил во что бы то ни стало не делать больше остановок.

Уложив Галю на старую, с никелированными шишечками, высокую кровать, Катя прогнала Тараса из комнаты. Перед тем как переступить порог, он обеспокоенно глянул еще раз на бледное Галино лицо и спросил:

– Как думаешь, все хорошо будет?

– Иди, – огрызнулась Катерина. – Кому сказано?

– Кать, а у тебя покурить нет случайно? – похлопав по карманам, спросил Тарас.

– Вот еще, – фыркнула Катя. – Слушай, брысь, пока ухватом не вытолкала! – Но, когда Тарас закрывал уже за собой дверь, все-таки бросила: – Магазин через дорогу.

От волнений и переживаний курить хотелось ужасно. И Тарас потащился в сельмаг, в котором, как он помнил, имелось всего помаленьку: оцинкованные ведра стояли возле книжного стеллажа, который продавался, как и полтора десятка книжек на нем; рядышком стояли мешки с мукой, крупами и сахаром; на полках за прилавком, с одной стороны от продавца, красовались сапоги и ботинки, а с другой – консервные банки и бутылки с напитками, большей частью алкогольными. И отдельная длинная полка с хлебом, который сельчане брали часто и помногу. Но в целом ассортимент в магазинчике был, конечно, бедным, впрочем, как и в большинстве городских магазинов в советские годы.

Теперь же он остался прежним лишь снаружи. Внутри Тарас обнаружил такой же мини-маркет, как любой небольшой магазинчик в городе. Как и раньше, здесь соседствовала обувь с макаронами, только и то и другое было совсем иного вида и качества, чем шестнадцать лет назад.

Продавщица, молоденькая девчонка, посмотрела на него с откровенным интересом. Все-таки чужой человек продолжал оставаться для Ильинки редкостью. Но удовлетворять ее любопытство Тарас не собирался, поэтому, купив пару пачек сигарет, направился к выходу. Но его вдруг окликнули. Пожилая женщина, крутившая в руках туфлю возле полок с обувью, спросила:

– Ты ведь Тарас, Лидии Румяновой внук?

– Да, – ответил Тарас. На «тыканье» он не обиделся, помнил, что так тут всегда было принято обращаться. Хоть старший к младшему, хоть наоборот. Чувствовалось в этом что-то семейное, сплачивающее людей, что очень нравилось Тарасу. Но сам он, разумеется, так говорить не мог. Тем более, со старшими по возрасту. Не поворачивался язык. А потому добавил традиционно: – Простите, но вас я не помню.

– А и чего меня помнить, – махнула туфлей женщина. – Ты ж молоденький был, на девчонок глядел, а не на баб. Зинкой меня звать.

– Очень приятно, – кивнул Тарас.

– А ты к отцу, поди? Надо же, как неловко! А он уехал как раз, два ли, три ли дня тому, не помню.

– Да, жалко, – закивал Тарас. – Я уже знаю.

– А ты не жалей попусту. Поживи пока, коль не торопишься, он, может, и вернется скоро.

– Тороплюсь, увы, – развел руками Тарас. – Всего вам доброго.

Выйдя на улицу, он быстро, почти бегом, пересек улицу и поспешил к Катиной калитке. Он даже не думал, что может вернуться ее отец. Куда больше его почему-то пугало сейчас, что его начнут расспрашивать о всяком-разном местные жители. Люди здесь были в большинстве своем простые, без комплексов, словоохотливые и любопытные. А Тарасу ну никак не хотелось ни перед кем распахивать душу.

* * *

Тарас сел на крыльцо и закурил. Странно было сидеть вот так, спокойно и беспечно, буквально в самом логове врага. Но страх перед колдуном почему-то исчез без следа. То ли перебил его страх за Галю, то ли неожиданно сильными оказались впечатления от встречи с первой любовью, то ли предчувствие появилось, что не увидит он в ближайшее время дядю Матвея. Надо будет, конечно, поинтересоваться у Кати, где он, только вот не хотелось совсем касаться с нею этой темы. Но и не спросить – покажется странным.

И тут Тараса словно обухом по голове шарахнуло. Да конечно же нет здесь никакого дяди Матвея! Он где-то там, в их городе. Или недалеко. Ведь сам же он, Тарас, сделал предположение и Гале рассказал, что Костю могли обработать. А кто, кроме самого колдуна? Да и их с Галей. Неспроста же ни он, ни она, не помнят о некоторых событиях, произошедших с ними накануне всей этой свистопляски! Почему не помнят? Потому что с колдуном встречались и он им блок поставил, чтобы они не смогли об этой встрече вспомнить. А как только пытались что-либо вспомнить, блок сразу включал сильную боль.

И еще одно доказательство, что колдуна рядом нет, – никаких новых «команд» после сна ни ему, ни Гале не отдано. Не чувствует он никакого желания, противоречащего собственной воле. Наверное, на такие расстояния сила колдуна не распространяется. Потому и пришлось ему к ним поехать.

И голова со вчерашнего вечера, на вокзале, не болела. Правда, с чего она там заболела – тоже неясно. Но, вероятно, он что-то ненароком пытался вспомнить, какие-то ассоциации блок зацепили. А сегодняшний случай с Галей – возможно, хотел «достать» ее колдун во сне, но далеко очень, воздействие рассеялось и вызвало такой вот нехороший сбой. Но это наверняка поправимо. Раз уж из-за чар колдуна такое случилось, то дочь его, может быть, тоже тем чарам обучена, а значит, и снять их сможет.

Словно подслушав его мысли, на крыльцо вышла Катя. Подобрала подол легкого, светлого платья, присела рядышком.

– Странно, – сказала она, прищурившись, и опять замолчала.

– Что? Что странно? – не выдержал Тарас.

– Она сейчас не собой была.

– Как это? А кем же?

– Не знаю. Но ею будто управлял кто-то. Я читала, такое возможно, саамские шаманы, нойды, например, этим владели. Только ведь управляют с какой-то целью, разумно. А тут…

– А тут?.. – переспросил снова Тарас.

– А тут словно безумный кто-то этим занялся. Или больной. Будто в бреду мечется, и эти метания передаются Гале.

– С этим можно что-то сделать?

– Уже сделала. Но грубо, топорно. Просто отрубила эту связь. Спит она теперь, отдыхает. Думаю, к вечеру восстановится. Я ведь не настоящий экстрасенс, что бы тут про меня ни болтали. Так, по верхам нахваталась. Вот в травах разбираюсь, да. Дала ей выпить успокоительный отвар.

– А… отец твой в этом мог бы разобраться? – осторожно спросил Тарас.

– Не знаю. Он тоже не сильно увлекался всем этим. Лечить умел хорошо, а всякие управления сознанием, переселения душ… Это я уже больше в книжках вычитала, для собственного интереса.

– Почему ты говоришь «увлекался», «умел»? Он что, бросил… колдовать? – насторожился Тарас.

– Колдовать! – фыркнула Катя. – Ты прямо как эти, – мотнула она головой в сторону соседских домов. – Не колдун мой отец был, а знахарь. Это разные вещи.

– Да почему был-то? – воскликнул Тарас. – Сейчас-то он где?

На Катины глаза навернулись слезы.

– Умер, – тихо сказала она. – Еще три года назад. Рак поджелудочной. Никакие травы не помогли. И заговоры тоже. А ты говоришь – колдун. И мама с тех пор болеет. В городе сейчас, в больнице.

– Как… умер? – Сказать, что Тарас был ошарашен, значило не сказать ничего. Да и не верил он в это, не мог поверить. Он снова начал подозревать Катерину в сговоре с отцом-колдуном, в том, что против них с Галей ведется хитрая, непонятная им игра. И в то же время, глядя на солнечные искры в Катиных болотных глазах, он понимал, что они не могут обманывать, что Катя говорит правду. Но как такое возможно? Или колдун ввел в заблуждение и собственную дочь?..

– А мы… можем к нему сходить? – Пересохший от волнения язык еле ворочался во рту Тараса.

– Конечно, – поднялась Катерина. – Посиди немного. Сейчас я соберу чего-нибудь помянуть, и сходим. Хорошо, что ты попросил, я сама уже давно не была.

Катерина упорхнула в дом, а Тарас все никак не мог собраться с мыслями, окончательно прийти в себя. Ведь если правда, что дядя Матвей умер три года назад, значит, они с Галей изначально шли по ложному следу. Но как же так? Кто же тогда? И каким образом в этом деле оказался замешан отец?

* * *

Кладбище находилось неподалеку от Ильинки, в светлом, пахнущем смолой и хвоей сосновом бору. Шли молча. Тарас просто не мог сейчас ни о чем говорить. Мысли его метались в голове, словно здешние белки в кронах сосен.

Катя, конечно, заметила его растерянность, но, вероятно, приняла за переживания. Все-таки узнал о смерти родственника, хоть и дальнего. Да и за Галю волнуется.

На кладбище тоже молчали, но тут это вроде как было и к месту. Постояли возле могилки («А памятник-то с крестом», – отметил Тарас), помянули пирожками и чаем из термоса.

Тронулись назад. И вот тут-то оно и случилось!..

Тарас шел позади Катерины, отстав метра на три. Думал все о том же и смотрел невольно на красивые черные Катины волосы, ровную спину, тонкую талию, изумительные в своем совершенстве ножки. Смотрел хоть и сзади, но, как говорится, без задней мысли. Просто любовался. Как вдруг – накатило. Неожиданно, словно и впрямь обрушилась на него невесть откуда взявшаяся волна. Все мысли разом вымыло. Зато появилась одна. И не просто появилась – ворвалась, вспыхнула, завладела Тарасом безраздельно, не давая возможности ни обдумать ее, ни проанализировать, ни принять какое-либо решение. Сама мысль и являлась решением, точнее, приказом: «Взять ее!»

Тарас в два прыжка настиг Катю. Прыгнул на нее сзади, повалил, подмял под себя, начал сдирать платье. Из Катиных глаз исчезли янтарные искры. Да и цвет их почти изменился, из зеленовато-болотного став почти карим, словно пелена боли затмила то светлое, что жило в них.

– Зачем? – прошептала Катя, почти не сопротивляясь.

А Тарас и сам не знал – зачем. Он просто действовал, подчиняясь приказу. Он не мог сейчас размышлять, только наблюдал, будто со стороны, малюсеньким краешком едва мерцающего сознания. И то, что он видел, ему очень не нравилось. Нет, не просто не нравилось – он был в ужасе. Но ничего поделать не мог. Руки его, тело – все сейчас жило отдельно от него, не обращая на хозяина ни малейшего внимания. Да и кто сейчас настоящий хозяин этого тела? Колдун? Теперь уже ясно, что нет. К тому же не стал бы отдавать дядя Матвей такой дикий приказ – насиловать собственную дочь. Другое дело, если бы на ее месте была Галя.

Галя!.. Имя ее вспыхнуло в мозгу Тараса пульсирующим алым неоном. Возник перед глазами милый образ, и сейчас Тарасу казалось, что это не его парализованное сознание наблюдает за происходящим, а именно Галя. Стало так плохо, что Тараса затошнило. Неудержимо, до спазма в желудке. А еще – заболела голова. Той самой, привычной уже болью. И боль эта, как ни странно, помогла. Она словно экраном прикрыла в мозгу источник, генерирующий чужие приказы. Тарас ватными руками сумел оттолкнуть Катерину и повернуться набок. Его тут же вырвало. Затем еще и еще. Пирожков в желудке было мало, и он продолжал блевать желчью. Но как ни плохо чувствовал себя Тарас физически, он испытывал огромное облегчение. Он сумел! Он вновь сумел справиться с этим! Любовь к Гале победила и на сей раз. И пусть разрывается голова, пусть выворачивается желудок – это теперь не имело значения.

Хоть и не мог сейчас Тарас рассуждать последовательно и здраво, он все равно уже был уверен, что единственным оружием против обрушившегося на них с Галей зла является любовь. Пусть не взаимная, все равно. Хватит и его любви. Он защитит ею и Галю, и Костю. Да и сам, бог даст, со своими напастями справится.

* * *

Катя натянула платье, связала друг с другом обрывки полуоторванного подола. На сидевшего поблизости Тараса она не смотрела, но на лице ее не читалось гнева, обиды – ничего похожего. Скорее, девушка была опечаленной, озадаченной, не более того.

– Катя, прости, – окликнул ее Тарас. – Это не я.

– Я уже поняла, – ответила Катерина. – А жаль…

– Жаль?! – Тарасу показалось, что он ослышался. – Ты… это сказала?

– Не обращай внимания, – повернулась к нему наконец Катя. – Прости.

– Это ты меня прости, – поднялся с земли Тарас.

– Но это ж не ты был, – улыбнулась Катя.

– Не я. Это то же самое, что у Гали. Я так думаю. Почти уверен. Ты проверить можешь?

– Давай посмотрю.

Катерина приблизилась к Тарасу вплотную. Настолько близко, хоть и не касаясь его, что он почувствовал тепло ее тела. А также – вспыхнувшее желание. Но уже не понять – «наведенное» или вполне естественное. Возможно, и то и другое. Голова продолжала болеть. Но Тарас держал перед глазами, словно икону, Галин образ, и ему удавалось смирять рвущиеся наружу инстинкты. Или приказы неведомого «властителя». Тарасу не хотелось в этом разбираться.

Катя опустила к его голове ладони. Медленно поводила ими, зажмурив глаза. Одной ладонью накрыла затылок, едва касаясь волос. Повела ее вниз, к основанию черепа, задержала в районе шеи, опустила вдоль позвоночника до лопаток. Где находятся Катины руки, Тарас ощущал буквально кожей. Казалось, от них исходит некое излучение, какое-то особенное тепло, проникающее вглубь. И даже не в тело, а еще глубже, куда простому смертному хода нет.

Он потерял счет времени, но по его ощущениям прошло не меньше десяти минут, как резко вдруг перестала болеть голова, а еще через мгновение Катя сказала усталым голосом:

– Всё.

27

В Галиной голове царил хаос. Там, приближаясь, кувыркалась земля и, удаляясь, вращалось небо. А еще – кто-то выл. На одной стремительно нарастающей ноте, столь неестественно и жутко, что лишь смерть казалась спасением от этого пронзительного воя.

Но смерти не было. Была темнота. Оборвался вой, но его место тут же заполнилось болью. Она была везде и во всем. Она была всем. Она была сильнее всего. Вся темнота и внутри, и вокруг нее как раз и была этой болью. Но если свет еще бы мог оказаться сильнее тьмы, то ничего не могло стать сильнее боли.

Потом темноту-боль, не смешиваясь с ней, наполнили звуки. Они походили на музыку, но только невообразимо чуждую, которая несла с собой не успокоение, а обещание гибели и ужасала не этим роковым обещанием, а именно своей непонятностью.

Затем в темноте появились столь же темные дыры. Казалось, их невозможно увидеть, но Галя видела. Потому что это были не просто дыры, а глаза. Немигающие, пустые, бездонные. Нечеловеческие. Они смотрели сквозь Галю в бесконечность и в вечность. И под воздействием этого невидящего, пустого взгляда она стала медленно таять, превращаясь в ничто и во всё. Но даже у вечности оказался край. И Галя сорвалась вдруг с этого края и вернулась.

На нее опять смотрели глаза. Но это были живые, человеческие глаза зеленовато-рыжего цвета с янтарными, словно осколочки солнца, крапинками внутри. Глаза излучали тепло и покой. От их мягкого взгляда и Галино тело, бывшее недавно чужим, стало вдруг снова своим, тоже теплым и мягким. Неудержимо захотелось спать. Она не стала противиться желанию, да, наверное, и не смогла бы.

А заснув, она снова увидела глаза. Огромные, синие, как вечернее небо, глаза Кости.

– Мамочка, – послышался родной голосок. – Когда ты приедешь? Я соскучился.

– Скоро, котеночек! Скоро, мое славное солнышко, – ответила Галя. И проснулась.

* * *

Она лежала на высокой кровати. Над ней был деревянный потолок. По-настоящему деревянный, не какие-то обои «под дерево», сразу видно. Галя повернула голову. Первое, что бросилось в глаза, – печь. Большая, побеленная русская печь.

Но удивлялась Галя недолго. Память вернулась и расставила все по местам. Они ехали с Тарасом в деревню. Получается, что доехали. И сейчас… Где же она сейчас? Видимо, в доме Тарасовой бабушки. Не у колдуна же! Да и не похоже, чтобы в таком месте – чистом, светлом, пахнущем свежим хлебом, травами, чем-то еще незнакомым, но удивительно уютным – жили плохие люди.

Только вот где они, эти люди? И где сам Тарас?

Галя свесила ноги с кровати и спрыгнула на пол. Пол был тоже деревянный – из некрашеных досок. По нему оказалось неожиданно приятно ступать босиком. Не найдя в комнате своих кроссовок, Галя так и вышла босая сначала в прохладные сени, а потом на крыльцо.

Слева тянулась деревенская улица. Справа она продолжалась грунтовой дорогой и поворачивала в сосновый бор.

Галя посмотрела вперед. Деревня расположилась на возвышенности, а ниже раскинулся обширный луг, травяную равнину которого разбавляли пушистые шапки кустарника. За лугом извивалась река, а уже за ней начинался лес, который казался отсюда безграничным – синеватый у самого горизонта, он держал на себе край синего неба.

От такого простора, не виданного, наверное, с далекого детства, у Гали закружилась голова. Она села на теплые доски крыльца. Когда невольный восторг схлынул, появились и менее радужные мысли. Первой была прежняя – где же Тарас? А потом Галя попыталась вспомнить, что же с ней случилось? Они ехали в автобусе, ей захотелось спать. Вот и уснула. И снились какие-то ужасы: боль, темнота, страшные нечеловеческие глаза. Впрочем, и человеческие тоже. Самое приятное, что могло присниться, – глазенки Костика. Галя улыбнулась, но тут же согнала улыбку с лица. Ну хорошо, она заснула. И что же, спала так крепко, что не смогла проснуться, когда они доехали до места? «Может, ты еще хочешь сказать, – обратилась она к себе мысленно, – что такую лошадь несчастный Тарасик смог дотащить из автобуса до дома на руках?»

Галя представила эту картину, и ей вновь стало весело. Но опять ненадолго. Все-таки отсутствие Тараса напрягало. Равно как и то, что пробел в памяти заполнить не получалось. Зато, пробежав взглядом по крыльцу, Галя обнаружила среди стоявших там сбитых туфель и резиновых сапог свои кроссовки. Желтые носочки, аккуратно свернутые, лежали внутри.

Галя обулась и почувствовала себя чуть уверенней. Прошлась по двору, поросшему мягкой, слегка пружинящей травкой, выглянула за калитку. И сразу увидела идущих от соснового бора Тараса и незнакомую молодую женщину. Женщина была красивая. Очень красивая! У Гали вдруг перехватило дыхание и тревожно заныло сердце. Она во все глаза разглядывала приближающуюся парочку, а те, не замечая пока ее, непринужденно беседовали. Тарас говорил, слегка жестикулируя, и на лице его не отражалось каких-то особенных чувств. А вот черноволосая красавица поглядывала на собеседника совсем по-другому. Так, во всяком случае, показалось Гале, и глупое сердце вновь защемило.

Когда Тарас с незнакомкой подошли достаточно близко, Галя осторожно прикрыла калитку и быстро вернулась на крыльцо. Снова села и сделала вид, что любуется цветами, посаженными возле дома.

Скрипнула калитка. Вошедшие не сразу заметили Галю, продолжая вполголоса беседовать. Первой спохватилась черноволосая девушка – споткнулась на полуслове и остановилась, огладив ладонями подол платья. Только сейчас Галя заметила, что он был почти оторван. По контрасту с ослепительной внешностью его владелицы рваное платье смотрелось нелепо. Девушка прочла это, видимо, в Галином взгляде, вымолвила: «Извините» и быстро скрылась в доме.

Тарас немного растерялся, но все-таки искренней радости в его взгляде было несомненно больше.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он и протянул руку, будто собрался то ли погладить ей волосы, то ли пощупать лоб. Но тут же отдернул, даже убрал за спину.

– Я? Хорошо. Выспалась. – Галя демонстративно потянулась. – А ты время, смотрю, зря не теряешь. Платья на девушках рвешь. – Последняя фраза вырвалась у Гали неожиданно, и она, беспощадно ругая себя, собралась уже было извиниться, как вдруг Тарас покраснел так, что она, чувствуя, как ухнуло вниз сердце, поняла: попала в точку…

– Да я… да ты… – замямлил Тарас, отводя в сторону глаза. – Не так ты все поняла!..

– Не так? – вымученно засмеялась Галя. – Как и что я должна была понять? Да какое мне дело, как ты проводишь свободное от меня время? – Она хотела сказать что-то еще, показать свое полное безразличие, но предательские слезы покатились вдруг по щекам, и Галя закрыла лицо ладонями. Собралась уже вскочить, убежать, спрятаться, но почувствовала на плече горячую ладонь Тараса. Он присел рядом и сначала неуверенно и робко, а потом неожиданно сильно обнял ее и прижал к себе.

– Глупышоныш, – зашептал он. – Славный, милый мой глупышоныш! Моя хорошая… Моя… любимая!

Тарас осторожно отнял одной рукой ее ладони с заплаканного лица и принялся целовать ее мокрые щеки, нос, лоб, а потом – губы. И Галя забыла все. Ни обид, ни сомнений не осталось больше в ее сердце. Она, неожиданно для себя, ответила на поцелуй. Подумала краешком разума, что надо сдержаться, но тут же, отбросив эту ненужную мысль, обвила рукой шею Тараса и жадно стала ловить губами его губы, чувствуя, что сознание снова покидает ее, но не насовсем, лишь деликатно удаляется, с интересом наблюдая тем не менее за происходящим.

Сколько продолжалось это сладкое беспамятство, Галя не знала. И длилось бы оно, наверное, долго, но по деревенской улице, оглушительно тарахтя мотором, промчался мотоцикл. Галя вздрогнула и оторвалась от губ Тараса. Посмотрела в его лучащиеся счастьем глаза и улыбнулась:

– Глупышоныш? Я?

– Угу, – довольно мурлыкнул Тарас.

– А зачем тебе дурочка?

– Почему дурочка? – Умиленное благодушие разом слетело с лица Тараса.

– Ну, глупая потому что.

Тарас облегченно вздохнул:

– Глупышоныш – это не значит глупая. Это значит – моя хорошая, моя родная… Славная, смешная. Наивная чуть-чуть… Ну ты же понимаешь все! Дразнишься, да? – Он снова хотел обнять ее, но она отстранилась:

– Не знаю, не знаю. Хорошая, родная… Звучит, конечно, приятно. А вот за глупенькую меня все равно держишь! – Галя попыталась улыбнуться, чтобы придать сказанному шутливый смысл, но улыбка вышла кривой.

– Ну что же случилось? – захлопал глазами Тарас. – Ты скажи мне прямо, что тебя тревожит?

– Она, – кивнула на дверь Галя. – Она меня тревожит. Это ведь Катерина, да? Та самая колдунья?

– Тс-с!.. – оглянулся на дверь Тарас. – Она не колдунья. То есть это она, да, но… не надо ее так. Она, скорее, знахарка, ведунья…

– Ведьма, – не удержалась Галя, но тут же закусила губу. Тарас умоляюще глянул на нее, но ничего не сказал и продолжил:

– Понимаешь, они тут ни при чем. Ну, в нашей истории… А дядя Матвей, оказывается, вообще давно умер.

– Как умер? – ахнула Галя.

– Умер, – пожал плечами Тарас. – От рака. Мы сейчас к нему на могилу ходили. А на Катю ты зла не держи. Это ведь она тебя… вылечила.

– Вылечила? Разве я болела?

– С тобой тут такая ерунда получилась, – нахмурился Тарас. – В общем, достали они нас опять. Только кто «они» – теперь мне совсем непонятно.

И Тарас принялся рассказывать. Сначала сбивчиво, останавливаясь и подбирая слова, потом увлекся и подробно выложил и то, что невольно «проспала» Галя, и свои догадки и соображения – тоже. Напоследок он, покраснев и уперев в доски крыльца взгляд, рассказал и то, почему у Катерины оказалось порванным платье.

Галя снова почувствовала, как падает в самый желудок сердце, как становится ему горячо и больно, словно и впрямь обжигает его едкий желудочный сок. Но то, с каким трудом Тарасу далось это признание, она заметила тоже и не могла не оценить.

Тарас замолчал, продолжая сверлить взглядом доски, и Галя провела ладошкой по его колючей щеке.

– Спасибо.

– За что? – вскинул голову Тарас.

– За все. Ты ведь понял, что я имею в виду.

Тарас сначала мотнул головой, но потом неуверенно кивнул.

– И тебе спасибо, – тихо сказал он. – За то, что поняла.

– Всем нам спасибо, – сменила тон Галя и поднялась на ноги. – А теперь пошли, что ли, знакомиться?

– Я не знаю, – медленно встал Тарас. – Переоделась она, нет?

– Да уже можно было все наряды перемерить за это время, – засмеялась Галя. – Пойдем в дом.

– Как-то неудобно… Не зовет же.

Тут как раз дверь открылась, и на крыльцо выглянула Катя. На ней были старенькие линялые джинсы и зеленая футболка. Волосы она собрала сзади в длинный хвост и теперь внешним видом напоминала обычную городскую девчонку, хоть все же и очень красивую.

– Ну что? – посмотрела она на мнущуюся парочку. – Наговорились? Идемте обедать. Или ужинать уже, не знаю. Пятый час вечера на дворе.

* * *

Накормила Катерина настоящей вкуснятиной. Картошка с мясом, тушенная в русской печи, показалась Гале верхом кулинарного искусства. Конечно, известным соусом выступал здесь и голод, но все равно она отдала Катиному мастерству должное. И это относилось не только к картошке. На столе красовались – и очень недолго – соленые рыжики, свиной студень, лежали зеленые пучки укропа и петрушки. Но самое необычное удалось отведать Гале потом, когда Катерина, убрав пустые тарелки, налила им по чашке душистого горячего чая и выставила два больших блюда. На одном лежали, как показалось Гале сначала, пиццы, а на другом – что-то похожее на чебуреки, только более румяные, плотные и толстенькие.

– А… что это? – не удержалась она от вопроса.

– Это шаньги, – показала Катерина на «пиццы». – Шанежки. С картошкой, с черникой вот… А это – пирожки. Ну, я не знаю даже, как они правильно называются… Пирожки – и все тут! – улыбнулась она, показав удивительно ровные и белые зубы. – Эти вот – тоже с черникой, а эти – луковики. Попробуй, очень вкусные. Правда ведь?

И Галя попробовала. И еще. И еще… Пока блюдо не опустело. Шанежек тоже заметно убыло. Точнее, осталась всего одна, с картошкой, к которой Галя и тянула руку в тот самый момент, когда осознала вдруг, сколько же она сейчас съела. Тарас тоже увлеченно откусывал то от пирожка в одной руке, то от шаньги в другой. Видимо, он схватил оба сразу, чтобы ему хоть что-то досталось после Галиного стремительного «блицкрига».

Катя смотрела на них и улыбалась. Видно было, что ей искренне нравится происходящее. И смутившаяся поначалу от собственной «жадности» Галя почувствовала вдруг, что смущение испарилось, что она сейчас – дома, а рядом – близкие, очень родные люди.

– Спасибо, – сказала она, и голос все же сорвался, предательски дрогнул. – Спасибо тебе огромное, Катюша.

– Да чего там, – махнула та рукой, продолжая улыбаться. – Хотите еще?

– Нет! – в один голос выдали Галя с Тарасом.

– Ну ничего, – сказала Катя. – Завтра я еще напеку. И поедите, и в дорогу возьмете. Правда ведь?

– Завтра?! – вновь дуэтом вскрикнули Тарас и Галя.

– А что? – удивилась Катерина. – Вам же отдохнуть надо, выспаться.

– Я выспалась уже, – буркнула, мгновенно помрачнев, Галя.

– Да, Кать, – покрутил головой Тарас, – ты уж извини, но… Сама ведь знаешь. Некогда нам прохлаждаться. Потом отдохнем, когда разберемся со всем этим.

Катерина тоже нахмурилась.

– Да знаю я, знаю… Сама бы с вами поехала… Может, и вправду? – вскинулась она.

– Не надо, – твердо ответил Тарас. – Мы сами должны. Только не сердись, не обижайся. Но, правда, самим нам надо, я чувствую…

– Хорошо, – подумав, сказала Катя. – Только вы мне звоните, если что. Нет, в любом случае звоните! Я и подскажу что, может, да и вообще – переживать ведь буду. – Она встала, скрылась в соседней комнате, которую отделяли от той, где сидели они, лишь цветастые ситцевые занавески, и вернулась с листком бумаги в руке. – Вот номер. Позвонишь? Правда ведь?

– Спасибо, – взял у нее и спрятал в карман листок Тарас. – Позвоню. А сейчас мы поедем. – Он вдруг задумался и озабоченно спросил: – А на чем мы, кстати, поедем?

– На том же автобусе, что и приехали, – ответила Катя и посмотрела на часы. – Он как раз через полчаса возвращаться будет.

– Через полчаса? – подхватился Тарас. – Замечательно! Слушай, Кать, ты, конечно, извини за наглость, но, может, соберешь нам в дорогу чего-нибудь? Ну, хлеба краюху, пару яиц вареных…

– Ну чего ты извиняешься? – с обидой в голосе сказала Катерина. – Конечно, соберу. И яиц, и пирожков с шаньгами дам. – Обида как промелькнула, так и исчезла, и Катя улыбнулась: – Осталось еще немного, не переживайте. Жаль, ничего существенного не успеть, а то бы и курочку запекла.

– Не надо, не надо ничего существенного, – замахал руками Тарас. – Нам же недолго ехать. – Затем он помялся и с каким-то странным выражением лица сказал: – В общем, вы собирайтесь, а я сейчас, быстро… схожу тут в одно место…

Он кивнул и, не дожидаясь ответа, быстро вышел из комнаты.

– Куда это он? – подняла Галя на Катю удивленные глаза.

– Да куда ж… – вздохнула та. – На бабкин дом посмотреть хочет, детство вспомнить.

– А там живет кто-нибудь сейчас?

– Отец там его живет, – тихо сказала Катерина. – Еще женщина его… ну, гражданская жена вроде. Правда, сам дядя Артем… Ну, ты и сама знаешь… Правда ведь? – тут Катя подняла вдруг на Галю повлажневшие глаза и произнесла едва слышно: – Только… мне кажется, что жив он. Чувствую я. Но Тарасу ты пока не говори, мало ли… Зачем напрасно обнадеживать?

– Не скажу, – пообещала Галя. – А что ты вообще про все это думаешь?

Катины глаза быстро высохли, и блеск их стал уже не влажным, а стальным. Губы поджались, брови сошлись на переносице.

– Я не знаю, что это такое, – очень серьезно сказала она. – Но мне это не нравится. Слишком непохоже на что-то знакомое: наговор, сглаз, гипнотическое внушение… На последнее похоже, но нет, не оно. Там нет связи между гипнотизером и… пациентом. А у вас – словно канал, словно прочная нить уходила куда-то. Но канал – тоже странный. Как будто закрытый. Похоже, он открывался, лишь когда вы спали. Или в любом другом случае, когда сознание отключалось.

– Как у меня в автобусе, – вставила Галя.

– Да нет, как раз в автобусе ты нормально заснула. Но вот то, что к тебе подключилось по каналу… Оно-то как раз, похоже, безумствовало. Потому связь не прекращалась, пока я эту нить между вами не разрубила.

– Оно? – переспросила Галя. – Ты сказала – оно? Что это значит?..

– Не знаю, – еще сильней нахмурилась Катерина. – Правда, не знаю. Это было что-то… необычное, страшное, чужое…

Галя невольно сжалась и почувствовала, как кровь отливает от головы. Еще немного, и она бы грохнулась в обморок. Но Катя вовремя заметила это и подскочила к ней:

– Нет-нет, успокойся! Прости, прости!.. Я болтаю, сама не знаю что… Конечно же, это всего лишь человек, простой смертный. Ну не совсем простой, очень сильный медиум, я о таких и не слышала. Но он точно смертный! Ты знаешь, до меня только сейчас дошло, когда ты чуть не… Он потерял сознание! Да-да, упал в обморок во время «сеанса». Потому ты и видела его бред, потому и связь не могла прерваться… А раз он может терять сознание – значит, он так же слаб, как и все люди. Значит, вы сможете его победить.

– Мы победим, – стиснув зубы, процедила Галя. – Мы обязательно победим эту гадину. Ведь он и Костика… моего сына… Он хотел его убить!

– Да, знаю, – кивнула Катя. – Тарас мне все рассказал.

– Всё? – выделила Галя.

Катерина снова кивнула. Потом неуверенно подняла руку и положила ее на Галино плечо.

– Галя, – осторожно сказала она. – Я понимаю, это не мое дело, но это очень важно. Понимаешь, очень! Когда я… «лечила» тебя, я невольно… поверь, на самом деле невольно, иначе мне было не справиться, узнала кое-что о тебе. Насчет Тараса.

Галя вздрогнула:

– Что? Что ты узнала?..

– Да ты ведь и сама знаешь – что. Только ты не хочешь почему-то в это верить, боишься этого…

– Уже не боюсь, – опустила голову Галя.

– Правда? Тогда хорошо. Тогда я спокойна. Потому что только это может спасти вас. Против этого все бессильно… – Катерина замолчала, набрала в грудь воздуха и выдохнула почти со всхлипом: – Ты люби его, Галя! Всегда люби его. Он этого достоин, правда ведь?

– Правда, – с трудом проглотила застрявший в горле ком Галя.

– Ведь он… – Катя тоже судорожно сглотнула. – Ведь он так любит тебя, если бы ты только знала!

– Я знаю.

– И сына твоего он очень любит. Как родного, поверь мне. Он умереть готов ради вас.

– Он это тебе тоже сказал?

– Ты что? – округлила глаза Катерина. – Он мне вообще ничего про это не говорил! И ты, смотри, ему не проболтайся насчет моих слов. Просто мне тоже пришлось его немного… «полечить». Он сам попросил. И я у него такой же, как у тебя, канал обнаружила. И тоже перерубила. Ну, а во время этого…

– Невольно… – подсказала Галя и улыбнулась.

– Ну что ты смеешься, – пихнула Галю плечом в плечо зардевшаяся Катерина. – Правда же – невольно!

– Да верю, верю, – приобняла Галя девушку за плечи. – Значит, любит, говоришь?

– Еще как любит! – вздохнула Катя.

– Послушай… – Галя не хотела это спрашивать, но слова без ее разрешения все-таки слетели с языка: – А ведь ты его тоже любишь?..

– Да ты что?! – Катя вспыхнула так, что от ее щек, казалось, можно растапливать печь. Болотного цвета глаза вдруг стали почти изумрудными, и Галя залюбовалась произошедшим с девушкой изменением. – Что ты говоришь?.. Это же все глупости были детские! Шестнадцать лет прошло…

– Да ладно, я просто так, – поспешила сказать Галя, стараясь удержать рвущуюся к губам улыбку.

Наступило неловкое молчание. Молчали они долго. И думали, скорее всего, об одном и том же.

Тишину нарушила Катя.

– Только ты люби его, ладно? Всегда люби. Очень люби. Несмотря ни на что…

– Разве можно любить как-то иначе? – ответила Галя. И опять спросила то, о чем говорить зарекалась: – Скажи, а ты приворожить любимого можешь?

– Могу, – просто ответила Катя. Будто ждала этого вопроса с самого начала. – Наверное, могу. Не пробовала никогда. Ведь это уже не любовь будет, а суррогат. Правда ведь? Мне такая не нужна.

– Мне тоже, – заглянула Галя в зеленые до сих пор глаза Катерины.

28

Тарас шел к бабушкиному дому. И чем ближе подходил, тем ноги его шагали все медленней и медленней. Пока не остановились вовсе метрах в десяти от знакомой калитки.

Забор представлял собой изгородь из длинных горизонтальных жердей в четыре ряда. Двор был виден весь, как на ладони: сарай для дров, чуть дальше – хлев, за самим домом – огородные грядки, а уже за ними – банька, в которой так любил париться Тарас.

Во дворе никого не оказалось, но из открытой форточки доносились приглушенные голоса и музыка, видимо, от работающего телевизора. Это слегка огорчило Тараса – если уж не в сам дом, то во двор зайти ему очень хотелось. Теперь это делать было неудобно. В доме наверняка отцовская жена. Не жил ведь тот шестнадцать лет в одиночку? Конечно, если бы она вышла, он бы ей все объяснил… Но вот как раз этого делать и не хотелось. Что бы он стал говорить? Что он сын ее мужа? Ну, ладно, допустим, ничего в этом страшного нет, всяко уж она о его существовании знает. Но вот что он здесь, в Ильинке, делает? Тем более сейчас, когда отец поехал к нему… Или тот назвал другую причину отъезда? Еще хуже. Что станет говорить Тарас, как будет смотреть в глаза этой женщине, зная, что отца уже нет? Ведь сказать он ей об этом не сможет, однозначно.

И Тарас стал уже поворачиваться, чтобы уйти, как вдруг дверь дома открылась и на крыльцо вышел… попутчик из поезда! Тарас от неожиданности присел. Мужчина спустился с крыльца и направился к сараю. Уже, разумеется, без костюма и галстука, но в том, что это был тот самый человек, Тарас не сомневался ни мгновения. Он медленно, все так же вприсядку, попятился, а когда расстояние показалось ему безопасным, повернулся и выпрямился, чуть не столкнувшись нос к носу с давешней теткой из магазина, назвавшейся Зинкой.

– Потерял что, Тарас Артемович? – насмешливо спросила она.

– Да, ключ где-то выронил… – брякнул Тарас первое пришедшее на ум.

– От дома, что ль, ключ? – Зинка прищурившись посмотрела в сторону бабушкиного дома. – Так там вон Колька… Ну да, Колька приехал. Гляди-ка! Иди, иди, – подтолкнула она Тараса туда, откуда он только что уползал. – Знаешь Кольку-то? Нет? Вот и познакомишься как раз. Он ведь тебе брат почти. Маруськин сын. Маруську-то знаешь ли? Баба отца твоего…

– Нет-нет, – отчаянно заблеял Тарас, пытаясь обойти говорливую Зинку. – Мне некогда, я на автобус опаздываю…

– Так ты что – назад поехал? – вытаращила глаза женщина. – А чего и приезжал-то тогда?.. – Тут глаза ее засветились вдруг нездоровым интересом. Зинка даже тяжелую сумку поставила на землю. – Ты к Катьке, что ли, приезжал? – зашептала она. – Никак забыть не можешь?.. А уж она-то как по тебе сохнет, ой, как сохнет! – Голова Зинки закачалась так, словно та намерилась стряхнуть ее наземь. – И ведь приворожила поди, раз прибежал, добилась своего? Ой, па-а-арень!.. – Женщина вдруг злобно выплюнула: – Вот ведь сучка, дрянь такая! Ведьма проклятущая! Беги от нее, Тарас, беги что есть моченьки, пока не присушила вусмерть! Вот ведьма…

И тут Тарас взорвался:

– Сама ты ведьма, дура старая! Да таких, как она, – еще поискать! Вернулась к вам сюда после института, детей ваших, внуков учить вернулась, потому что знает – некому больше! И лечить вас, идиотов безмозглых, тварей неблагодарных! – Тарас сплюнул под ноги попятившейся Зинке и, резко повернувшись, быстро зашагал к Катиному дому.

– Пропал парень, – услышал он сзади жалостливые всхлипы. – Довела ведьмачка. Как есть ум потерял. Хорошо, Лидия не дожила, царствие ей небесное!..

Тарас снова сплюнул, потому что во рту вдруг скопилась противная горечь. Он понял теперь, каково здесь приходится Кате. Совсем-совсем одной. Даже человек, живущий в лесной глуши или в пустыне, на необитаемом острове, на Луне – да где угодно, там, где нет людей, – и то не будет чувствовать тебя столь одиноким, как обитающий рядом с ними, но чем-то отличающийся. Не такой, как они. Другой. Не важно, лучше ли, хуже – просто иной. Как же страшно, наверное, Кате в этой озлобленной пустоте. В этом закрытом мирке, где нет места иным. Где «не такой, как все» – самое страшное ругательство, неизлечимый диагноз.

* * *

Когда он подошел к Катиному крыльцу, руки его еще тряслись. И даже колени дрожали. Тарас плюхнулся на доски и достал сигарету. Затянулся так, что сразу истлела чуть ли не треть бумажного цилиндрика. Столбик пепла упал на джинсы, но Тарас этого даже не заметил. Он продолжал думать о Катерине. Ему казалось теперь, что она находится в еще худшем положении, чем они с Галей. Ведь их все-таки двое… даже трое, с Костей… они любят друг друга… он любит, снова поправил себя Тарас. Этого так много для счастья, что все эти мысленные внушения, головные боли – такая, по сути, ерунда, такая мелочь, на которую просто не стоит обращать внимания. Особенно теперь, когда он понял, что любовь побеждает все. А Катя? А что у Кати? Такое вот злобное шипение за спиной? А ведь найдется какой-нибудь умник, еще и дом спалит по пьяни. Или просто по злобе, по широте нашей душевной, расейской.

Сигарета, догорев до самого фильтра, обожгла пальцы. Тарас отбросил ее и достал новую.

А что, если все-таки взять Катю с собой? Насовсем. В их школе есть биолог, но в пятой, он слышал, как раз искали вроде бы… Да и она ж тут не только биологию преподает. И химию вон, и историю, и географию. Точно. Надо брать. Одно плохо – каникулы на носу. Зачем кому-то летом учитель? И где Катя жить будет? Тоже вопрос. Не у них же с мамой! Мама повесится.

И тут в голове у него замелькали вдруг такие мысли, что даже челюсть буквально отвисла и изо рта выпала сигарета. Тарас никак не ожидал, что способен на такое… Нет, не на действия, не на мечты даже какие-то, а всего лишь на мысли. Но тем не менее они появились и, как ни гнал их Тарас из головы, носились по ней серыми кошками, но выпрыгивать не собирались.

А подумал он о том, что Катерина вполне бы могла поселиться у них, и мама на сей раз и пикнуть не посмела бы, если бы он, Тарас, на Кате… женился! А что? А почему нет? Ведь она ничего не забыла, он понял это сегодня. Он видел ее глаза после того, как он… когда чуть было не… Он не настолько глуп, чтобы не разобраться в этом. А сам? А разве сам он не ощущал желание, вожделение, находясь рядом с Катей? Уже потом, когда перерезала она нить, по которой командовали Тарасом. То были уже его настоящие желания, определенные – дальше некуда! Ведь Катя очень ему нравится, что скрывать. Ведь прошлое не умирает навсегда, как бы нам этого ни хотелось. Так чего же теряться? Катя чертовски красива, красивее Гали, если быть объективным, она свободна, у нее нет, как у Гали, «приданого»…

«Что?! – Тарас, видимо, все-таки заорал вслух, потому что сидящая на заборе ворона испуганно каркнула, истошно захлопала крыльями и рванула ввысь. – Скотина! – Он вцепился обеими руками в волосы и принялся раскачивать голову, словно пытаясь ее оторвать. – Да за такие мысли тебя… за такое ты достоин…» – Тарас не мог придумать подходящего для себя наказания – все казалось ему слишком гуманным. Он почувствовал такую вину перед Галей, словно только что на самом деле облил ее грязью.

Тарас вскочил и бросился к двери. Ему нестерпимо хотелось увидеть Галю, обнять ее, поцеловать, спрятать лицо в ее короткие светлые волосы, вдохнуть их запах. «Я люблю, люблю, люблю ее, только ее, единственную, самую-самую», – шептал он, толкая неподдающуюся дверь.

Неожиданно та распахнулась. На пороге стояла Галя. Сзади выглядывала улыбающаяся Катерина.

– Что с тобой? – окинула его растерянным взглядом Галя. – Ты что, выпил на дорожку?

– Н-нет, – промямлил Тарас, почувствовав себя и правда чуть ли не пьяным.

– Что-то у Марии случилось? Прогнала? – нахмурилась Катерина.

– У какой Марии? – совсем растерялся Тарас. Он перевел взгляд с Гали на Катю и обратно и с облегчением понял, что все хорошо. К подруге детства он по-прежнему относился с теплотой и даже больше немножко, чем просто к подруге, что уж скрывать от себя самого, но любил он все-таки Галю. По-настоящему. Больше всего. Больше самой жизни.

И все-таки как интересно… Вот они, обе рядом. Прошлое и настоящее. Брюнетка и блондинка. Черное и белое. Добро и… Нет-нет-нет, оборвал себя в ужасе он. Нет никакого добра, и уж никакого зла тут тем более нет, как нет в природе ничего абсолютного, как нет у нее даже этих цветов – черного и белого, ведь белый – это все цвета вместе, а черный – отсутствие света вообще. Лишь в сравнении можно что-то понять, как-то оценить то или иное действие, поступок, самого, наконец, человека. Не будь рядом с Катериной Гали – кто знает, не подумал бы он сейчас, что любит эту черноволосую, болотноглазую красавицу? Наверное, подумал бы. Но Галя рядом – и он видит, что любит ее. Для него она нужнее, чем Катерина. Нужнее и важнее, чем все…

Катя что-то говорила Тарасу, но он ничего не слышал. Он глядел в большие синие Галины глаза и ощущал себя высоко-высоко, в бескрайнем вечернем небе. Галя смотрела на него сначала испуганно, потом начала что-то понимать, и губы ее тронула неуверенная улыбка.

– Я люблю тебя, – сказал наконец он. – Ты – лучше всех.


Автобус опоздал минут на сорок. Но здесь это было в порядке вещей, хорошо, что вообще пришел.

Водитель, увидев Тараса с Галей, улыбнулся им как старым знакомым и подмигнул Тарасу:

– Ну че? Помогла Катька?

– Помогла, – кивнул Тарас. – Спасибо. – И протянул деньги за билеты. Но водитель царственным жестом оттолкнул его руку:

– Садись!..

Тарас пожал плечами, однако настаивать не стал. Когда они уселись в конце салона, где не было пассажиров, Галя удивленно шепнула:

– Чего это он?

– Не знаю. Он, когда ты сознание потеряла, посоветовал к Кате обратиться. Ну, теперь, наверное, нас друзьями считает.

– Или наоборот, – ухмыльнулась Галя, – полагает, что мы должны ему гораздо больше.

– Да нет, не тот это тип людей, – сказал Тарас. – Ему на самом деле приятно, что он, как ему кажется, помог людям. Это его возвышает в собственных глазах. И щедрость, которую он сейчас проявил, как бы подтверждает это возвышение. Он сам себя зауважал еще больше.

– Ты говоришь таким тоном, будто это плохо.

– Не плохо, наверное. Себя уважать надо в любом случае. Правда, сейчас он сделал нам «подарок» не за свой счет, так что…

– Да ладно тебе, – пихнула его локтем в бок Галя и положила голову ему на плечо, довольно что-то промурлыкав. Тарас и сам чуть не замурлыкал от счастья.

– Ты не спать пристроилась? – спросил он.

– Угу, – чуть качнула головой Галя, не отрывая ее от плеча. – Теперь ведь можно.

– Ты думаешь?

– Катя ведь эти каналы-веревочки почикала. Теперь он нас не достанет.

– Не знаю, – сказал Тарас. – Хорошо бы. Но в любом случае его надо искать. И найти.

Галя снова качнула головой, но уже тише. И без слов.

Разговаривать в надрывно ревущем мотором автобусе было все равно неудобно, и Тарас решил последовать Галиному примеру – слегка вздремнуть.

* * *

К удивлению и сожалению, билетов в плацкартный вагон не оказалось. Пересчитав всю имеющуюся общую наличность, Тарас с дрожью в голосе попросил кассира сказать стоимость купе. Видимо, удача на сей раз решила повернуться к ним лицом – денег хватало как раз на два билета с учетом комиссионных сборов, и еще немного оставалось. Тарас, взяв билеты, направился к ларьку, торгующим напитками и прочей мелочевкой вроде сигарет и шоколадок, но Галя вовремя его остановила:

– Ты куда?

– Купим хоть минералки. Не один же кофе лопать.

– А домой от вокзала опять пешком потопаем?

– Почему нет? – хмыкнул Тарас. – Нам не привыкать.

– Нет уж, – помотала головой Галя. – Я к Костику скорей хочу. Такси возьмем.

– Да?.. – поскреб в затылке Тарас и посмотрел на мятые купюры в ладони. – А тут достаточно на такси?

– Будем надеяться. Но представь, если не хватит именно той суммы, сколько твоя минералка стоит. Я посмотрю тогда, как ты станешь пустой бутылкой с водителем расплачиваться.

Тарас улыбнулся и спрятал деньги в карман.

– Расчетливая ты моя.

– Я не расчетливая, а просто умная, – скромно потупила глазки Галя.

* * *

Поезд отправлялся лишь в половину первого ночи, и у них оставалась еще уйма времени. Галя предложила побродить по вечернему городу, так понравившемуся ей сегодня. Тарас принял эту идею с удовольствием. Сидеть в душном зале ожидания ему вовсе не хотелось.

И они пошли. Бесцельно, куда глаза глядят. Оказались на набережной, постояли, наблюдая за рекой, расцвеченной огоньками бакенов. В темноте, отражая лишь огни прибрежных фонарей и зданий, она казалась ленивой и сонной. Но несомненно живой. Прожившей долгую-долгую жизнь, много повидавшей, но мало помнящей. Ведь нельзя войти в одну реку дважды; вода в ней течет вслед за временем, унося все увиденное с собой. Поэтому река всегда новая, каждый день для нее – словно первый. Зато океан, куда вливаются воды и ее, и сотен других рек и речушек, – вот тот настоящий мудрец, кто помнит все. И неважно, что его воды тоже испаряются, участвуя в природном круговороте воды; информация успевает «записаться» во всей океанской массе, и он, словно сказочный старец, ждет, когда придет тот, кому он сможет передать свои знания.

А потом Тарас поднял голову к небу. По привычке отыскал взглядом Полярную звезду. Та призывно помаргивала в вышине. «Ну и чего ты мигаешь? – мысленно обратился к ней Тарас. – Куда зовешь, куда путь указываешь?.. Я уже все нашел, чего мне не хватало. Больше вы мне не нужны».

А ведь и впрямь, подумалось вдруг ему, с тех пор, как он понял, что любит Галю, он ни разу не вспомнил о своей любви к звездам. Неужели и впрямь увлечение астрономией оказалось лишь невольной заменой тому, самому большому и настоящему чувству, которого он был лишен?.. С одной стороны, даже жалко. Ведь звезды – это тоже очень прекрасно. Это тоже – настоящее, хоть и совсем по-иному.

«Ладно, – посмотрел он теперь на восток, на печально мерцающий в созвездии Волопаса Арктур, – не грустите, может, я еще к вам вернусь. Но только не так, как раньше. И, возможно, уже не один».

Тарас так задумался, что не сразу понял, что говорит ему Галя. Лишь когда она подергала его за рукав ветровки, он повернулся к девушке.

– Заснул? – спросила та. – Слышишь, где-то музыка играет? Сходим, посмотрим?

– Музыку слушают, – машинально поправил Тарас.

– У-у, зануда, – пихнула его плечом Галя. – Ну, послушаем. Пойдем?

Тарасу было все равно куда идти, лишь бы она шла рядом, поэтому он, не задумываясь, кивнул.

Прав оказался не только Тарас, но, как ни странно, и Галя. Эту музыку можно было и смотреть. На площади у кинотеатра с патетическим, но вполне уместным в этом старинном городе названием «Русь» взметались к темному небу фонтаны. Но струи не били равномерно, их напор постоянно менялся, в такт звучащей из невидимых динамиков музыке. По краям бассейна с фонтанами были установлены мощные прожекторы с цветными светофильтрами, и сияние их тоже подчинялось музыкальному рисунку. Подсвеченные разноцветные струи то расходились широким веером, то опадали по краям, оставляя лишь невысокий пульсирующий ствол воды в самом центре, то рвались вверх все разом, окатывая любующихся зрителей брызгами.

Сейчас звучала песня Уитни Хьюстон из фильма «Телохранитель». Музыка и густой, сильный голос певицы заворожили Тараса. Он не знал английского и не понимал слов, но был уверен, что поет она о любви. Как подтверждение этого, одна молодая парочка, стоявшая у самого гранитного края бассейна, продолжала самозабвенно целоваться, даже когда брызги фонтана заливали их с головы до ног, подобно тропическому ливню. Но, мокрые насквозь, парень и девушка не замечали этого. Они целовались, целовались, целовались… А прочие зрители смотрели на них – кто с доброй улыбкой, а кто и с откровенной завистью.

Тарас посмотрел на Галю. Та тоже во все глаза наблюдала за влюбленными. И Тарасу очень-очень захотелось оказаться сейчас на их месте. Конечно же, вместе с Галей. Только с Галей!

А песня достигла своей кульминации. Жизнеутверждающий, ликующий голос певицы взорвался над площадью и метнулся вверх – к самым звездам: «I will always love you!!!»

Тарас понял все без перевода. И когда струи фонтана переливающейся цветной колонной ринулись следом за звуками в небо, он сгреб Галю в охапку, и губам их не нужно было ничьих указаний и команд, чтобы найти друг друга.

Так сладко Тарасу еще не было никогда. «Люблю, люблю, люблю!..» – пульсировало в его голове, животе, сердце. «Люблю, люблю», – стучало в ответ Галино сердце, толчки которого он чувствовал телом.

Они стояли, слившись в одно целое, очень-очень долго. Отыграла еще одна мелодия, зазвучала следующая.

Лишь тогда Галя отпустила губы Тараса, заглянула в его глаза и сказала:

– Я буду всегда любить тебя.

– Так пела Хьюстон? – почти беззвучно, дышать он не мог, спросил Тарас.

– Так говорю я. Люблю тебя и всегда буду любить.

– Я тоже. Это теперь моя любимая песня. Спасибо тебе за… фонтаны.

Галя заметно вздрогнула, а Тарас вдруг отвел взгляд и спросил, почти простонал:

– Ты ведь это имела в виду… тогда… когда… про него?..

– Ты говорил мне, что я глупышоныш, – шепнула Галя, нежно взяв в ладони голову Тараса и поднеся губы к самому уху, касаясь его, будто целуя. – Так вот, глупышоныш не я, а ты. Фонтаны у каждого свои, любимый. И у нас они теперь тоже есть. Наши. Только наши. Твои и мои. Навсегда.

– Навсегда, – эхом выдохнул он.

29

– Странно, – сказала Галя, заходя в купе. – В плацкартный вагон билетов нет, а тут – вообще пусто…

– Здесь дорого, вот и пусто. – Тарас сел на полку и вытянул ноги. – А может, нас и вовсе кассир обманула. Чтобы побольше с нас содрать.

– Ей-то зачем? – хмыкнула Галя, устроившись напротив Тараса. – Не себе же в карман.

– Ну, мало ли, – покрутил тот в воздухе ладонью. – Может, план какой.

– Скажешь тоже! Какой еще план в наше время? – Галя потянулась, зевнула. – Давай-ка лучше кофеек попьем – да баиньки.

– Кофеек и баиньки – как-то не очень сочетаются, по-моему, – засомневался Тарас.

– Сочетаются, – подмигнула Галя. – Если кофе чуть-чуть насыпать. И если спать о-о-очень хочется!

– Ты соня. Сколько спать-то можно?

– А что еще ночью в поезде делать? – парировала Галя, и только потом ей стукнуло в голову, какой ответ теоретически она может получить. И, самое интересное, она очень хотела бы услышать именно это.

Тарас, похоже, подумал о том же, потому что покраснел и быстро вскочил:

– Пойду я, кипяток наберу.

– Ну, иди, – вздохнула Галя. Собственно, она лишь сделала вид, что огорчилась непонятливости Тараса. Да и то – понарошку. Знала она и то, что он все прекрасно понял, да и прямого ответа от него все равно не ждала. Более-менее она своего любимого уже изучила. Пусть все идет своим чередом, не надо ничего специально подгонять. Тогда все обязательно будет. А иначе Тарас лишь смутится и спрячется в свою скорлупу – выковыривай его потом оттуда!

Галя задумалась вдруг, как же так получилось, что всего за двое суток человек, который не просто не нравился ей, а даже вызывал отвращение, стал вдруг единственным и самым необходимым? Почему, каким образом полное неприятие превратилось вдруг в любовь? Ведь Тарас не мог измениться за столь короткое время, во всяком случае, кардинально. Да, он стал собранней, жестче… Но это ей так показалось, она ведь не знает, каким он был до их встречи. И все равно, какая в нем жесткость? Напротив, он раним и застенчив, неуклюж и нерасторопен. Разве это ей нравится в мужчинах? Так что же тогда, что? Нерастраченная нежность, которая, кажется, переполняет его до краев? Честность, граничащая с детской непосредственностью? Умилительная наивность? Или все-таки умение собраться в нужную минуту, принять решение, взять на себя ответственность? И еще – исключительная надежность. Как ни странно, рядом с этим нескладным, близоруким – впрочем, уже нет – мужчиной она чувствовала себя защищенной. Она могла верить ему и могла доверять.

Впрочем, какая разница? Разве это главное? Разве любят обязательно за что-то? Нет, это будет уже не любовь. Это называется по-другому. Сделка. Ты – мне, я – тебе. Ты мне подаришь свои ласки, тогда я одарю тебя улыбкой; ты купишь мне автомобиль – я, так и быть, уступлю тебе свое тело; ты поселишь меня в роскошной квартире, и тогда я, может быть, скажу тебе «да». Тьфу, насколько же это противно и гадко! А вот если так, без ничего, тогда что? Если есть только он один, со всеми своими достоинствами и недостатками? Правда, одним из главных достоинств является то, что он любит тебя, еще одним – то, что он и не пытается эти недостатки скрывать. А еще, и это тоже очень-очень важно, он любит не только ее, но и Костю. И он честен. А разве честность совсем потеряла в этом мире цену? А честь? Неужели эти понятия имеют уже во всех словарях примечание «устар.»? Ну а любовь, наконец? Да-да, любовь, в настоящем, истинном своем понятии, а не то, чем принято теперь повсеместно прикрывать обычную развратную похоть или, в самом лучшем случае, обыкновенную привязанность и симпатию? Если можешь принять все в другом человеке без остатка – значит, любишь. А не можешь – уйди, дай возможность другим найти свое счастье.

Сама Галя говорила слово «люблю» всего два раза, точнее – двум мужчинам: Роману и вот теперь уже Тарасу. Она терпеть не могла разбрасываться словами, тем более такими. И если уж говорила «люблю», то отдавала себе полный в этом отчет, брала на себя определенные обязательства. Если сказала это, значит, будь добра не ждать милостей и подарков от любимого, а постарайся отдать ему всю себя, без остатка. И, конечно же, безвозмездно. Если он любит, то тоже отдаст все. Но нельзя ни в коем случае этого просить, а тем более требовать.

Вот и сейчас она собиралась отдать себя Тарасу. В самом прямом, грубовато-банальном смысле слова. И не только потому, что этого требовали взятые с признанием в любви обязательства, но и потому, что она этого хотела, по-настоящему страстно желала.

И когда Тарас вошел в купе, держа в руках «дымящие» паром кружки, она внезапно охрипшим голосом сказала: «Поставь», а после того как он опустил их на столик, потянула его за отвороты куртки на себя. Получилось почти как тогда, на даче, – он снова придавил ее своим телом. Только тогда из нее рвалось одно лишь животное желание, а теперь в ней пылала любовь. Тогда они попросту совокуплялись, теперь же они дарили друг другу себя.

Валялась разбросанная по купе одежда, остывал в кружках кипяток, зато чувства Тараса и Гали не только не остывали, но разгорались все жарче и жарче, до той несуществующей отметки шкалы, имя которой «блаженство»; и, перескочив ее и забрав с собой, до «безумия»; потом, уже все вместе, до «сладострастия» и так далее, до бесконечности. Галя перестала ощущать себя отдельной личностью. Теперь она была растворена в любимом и в то же время растворила его в себе. Она бессвязно выкрикивала что-то в конвульсиях оргазма, но не могла поручиться, что это кричит именно она. Ведь она стала теперь и им тоже, а он стал ею. И это она сейчас жарко дышала, ускоряя толчки: «Люблю, люблю, люблю!..» – и это он сейчас, выгибаясь змеей, жадно раскинув бедра, стонал: «Возьми меня! Да, да! Еще!..» Можно пытаться описать это словами, но никогда и никто не придумает для этого нужных и правильных слов, потому что там, где случается это, кончается земное бытие, теряют значение любые слова и понятия, лишаются силы ограничения и запреты. Там нет жалких, выдуманных и нелепых законов, там нет глупых замков и бесполезных границ. Там и пространство, и время сжимаются в точку, разлетевшись при этом по всей бесконечной вселенной. И владычица этого мира – любовь. И рабыня его – тоже любовь. А все остальное, поверьте, это такая чушь и безделица!..

* * *

Проснулась Галя абсолютной счастливой. И все же первой мыслью было: сможет ли она посмотреть в глаза Тарасу без смущения? Но опасения оказались напрасными, Тарас, заметив, что она не спит, подскочил, наклонился и нежно поцеловал ее в губы.

– Вставай, моя хорошая. Кофе готов.

Галя сладко потянулась, разом отбросив глупые опасения. Взглянула на столик. Там и впрямь исходили паром кружки, распространяя по купе вкусный, бодрящий запах.

– Кофе? – переспросила она. – А откуда ты знал, что я сейчас проснусь? Вдруг бы он остыл?

– А я специально ложкой брякал погромче, – засмеялся Тарас.

– Ах, какой же ты вредина! Я бы спала еще и спала.

– Да ты посмотри на часы. Времени-то уже одиннадцать. Через час прибываем.

– Да ты что? – подскочила Галя. – Я пошла умываться!

– Ладно тебе, тогда точно остынет. Попей, потом сходишь.

– Ну, – смутилась Галя, – мне и еще кое-что сделать надо.

– Аа-а… – протянул Тарас. – Ну, давай тогда быстренько. Я тоже без тебя пить не буду.

Она и впрямь обернулась быстро, кофе не успел совсем остыть. Правда, дуть на него уже не пришлось.

Позавтракали Катиными пирожками. Жить стало совсем хорошо. Хотелось, как говорится, сворачивать горы. А для начала – хотя бы наметить план ближайших действий.

– Что будем делать, когда приедем? – спросила она.

– Первым делом пойдем ко мне, – сказал Тарас.

– Это уж само собой! Знаешь, как я по Костику соскучилась?

– Догадываюсь. Я, между прочим, тоже. Ты, кстати, звонила им? – Тарас даже вскочил. – Елки-палки, я не привык к мобильникам и забыл тебе вчера напомнить!..

– Ну, мне не надо об этом напоминать. Во-первых, я звонила с автостанции.

– Это я помню.

– Молодец. Во-вторых, пыталась дозвониться из Ильинки, но они вне зоны действия сети.

– Блин!

– Фи, господин учитель русского языка! – шутливо скривилась Галя.

– Ладно, ладно тебе, давай «в-третьих».

– В-третьих, пока ты нервно курил после… фонтанов, я еще раз звонила, у них все в порядке.

– Когда это ты звонила после фонтанов? – удивился Тарас.

– Ну, ты в такой прострации находился, что я в колокол могла звонить над твоей головой – и ты бы не услышал.

– Я и правда был невменяем, – широко улыбнулся Тарас. – А ты, выходит, более хладнокровная особа…

– Глупышоныш! – вновь использовала Галя Тарасово словечко. – Я не хладнокровная. Только сердце у меня надвое теперь поделено: одна половинка твоя, а вторая, уж извини, Костина. И пока твоя половинка моего сердца млела, вторая беспокоилась о сыне.

– Точно млела? – прищурился Тарас.

– До сладкой истомы, – кивнула Галя и закатила глаза, изображая эту самую истому.

Тарас быстро пересел к ней на полку и обхватил за плечи:

– Только без обмороков.

– Ну какая же истома без обмороков? Пусти, – сделала она вид, что пытается освободиться.

– Тогда на меня падай, – подал идею Тарас.

– Ага, и проедем нашу станцию! – засмеялась Галя.

– Да уж, это точно, – с трагической нотой вздохнул Тарас. – Но ночуешь ты сегодня у меня.

– Нетушки, – теперь уже всерьез сняла руки Тараса с плеч Галя. – Если хочешь… ночевать со мной, то только у меня. Это не обсуждается.

– Ты из-за мамы? – надулся Тарас. – Она хорошая.

– Хоть золотая. Никаких мам, пап и прочих дядюшек-тетушек.

– Вреднюшка ты.

– Почему это? У меня свободная квартира. И очень даже неплохая. Глупо этим не пользоваться.

– Да я знаю… Но мама точно обидится.

– Тарас, – жестко повторила Галя. – Скажу тебе еще раз – и больше к этой теме возвращаться не стану. Хочешь, чтобы мы просто временами встречались, – тогда мне все равно, где и как, хотя и в этом случае у меня удобней. Но если ты хочешь… жить со мной вместе – то исключительно и только у меня! Или в любой другой, но отдельной квартире. И не сочти это за мой каприз, пожалуйста. Поверь мне, я права. И тема на этом закрыта. Хорошо?

Тарас кивнул. За время ее отповеди он заметно покраснел, но Галя привыкла уже, что краснеет Тарас часто и по любому поводу.

– Вот и ладненько, – подытожила она уже совсем другим тоном.

– Ты сказала: вместе жить, – буркнул Тарас, приобретая постепенно нормальный цвет. – Значит, ты согласна быть моей… женой?

– Это что, официальное предложение? – охнула Галя, чувствуя, что теперь краснеет сама.

– Ну да, – заглянул ей в глаза Тарас. Она увидела в них мольбу и тревогу.

– Конечно, согласна, – ответила Галя, и как ей ни хотелось добавить «глупышоныш», она удержалась.

Тарас снова обнял ее и поцеловал. Галя не стала возражать. Этот поцелуй был для нее не только приятен; она знала, насколько важен он для Тараса. Да и для нее, конечно же, тоже. И, если бы не выходить уже совсем скоро, она догадывалась, во что бы сейчас вылился этот поцелуй. Но рассудка на сей раз она не теряла. А потому тихонько и осторожно погладила взъерошенные волосы Тараса и сказала:

– Спасибо, любимый. Спасибо тебе за все. А сейчас давай все же подумаем, что делать дальше?

– Давай, – неохотно отстранился Тарас. – Но мы подъезжаем уже. Минут десять осталось.

– Ну, десять минут – тоже время. Надо же что-то делать. Или ты уже решил оставить все как есть?

– Да ты что?! – вскинулся Тарас. – Конечно, надо доводить дело до конца. Что ж мы теперь, до конца жизни будем в страхе жить? Нет уж, я так не хочу. И главное, не хочу, чтобы вы с Костей так жили.

– А идеи какие-нибудь у тебя есть?

– Идей пока нет, только… Ты прости, – замялся Тарас, – я все никак не могу тебе кое о чем рассказать. Все как-то не доходит до этого… Вряд ли это напрямую с делом связано, но…

– Ну-ка, ну-ка, – подобралась Галя. – Помнишь, как говорил Шерлок Холмс? В сыщицком деле мелочей не бывает. А мы с тобой не кто иные, как сыщики, теперь и есть.

– Кто из нас Холмс? – попытался сострить Тарас, но Галя шутку не поддержала, и он вновь стал серьезным. – Дело в том, что я вчера видел нашего давешнего попутчика. Там, в Ильинке.

– В Ильинке? Что же ты молчал? Ведь это значит…

– Да ничего это, скорее всего, не значит, – остановил ее Тарас. – Потому что я теперь знаю, кто это. Он, получается, как бы мой брат. Неродной, правда.

– Это как?..

– Да вот так, – пожал плечами Тарас. – Отец после развода с мамой снова женился… Ну, может, не женился официально, не знаю, но стал жить с женщиной, Марией ее зовут. А у той сын есть, Николай.

– И это он? Ты его видел, когда ходил к отцовскому дому?

Тарас кивнул.

– То есть, – продолжала развивать мысль Галя, – он просто ехал в гости к матери? Мы повстречались случайно? Ты это хочешь сказать?

– Ну да, так и получается.

– Все так, если бы не несколько «но», – помотала головой Галя. Тарас вопросительно глянул на нее, и она продолжила, загибая по одному пальцы, с которых после всех приключений совсем ободрался лак, а пара ногтей и вовсе оказались обломанными: – Первое: почему он примчался на вокзал, словно удирал от погони? Второе: почему он был без вещей? Третье: почему он не поехал на автобусе и на чем, кстати, поехал?

– Ну, на первый вопрос ответить легко, – сказал, немного подумав, Тарас. – Он просто опаздывал. То ли работа задержала, то ли праздновал что. Одет-то в галстук, даже переодеться заскочить некогда было. Отсюда и на второй вопрос ответ вытекает. А на автобусе не поехал, потому что деньги есть, шиковать привык. Взял такси – да и маханул. Причем наверняка взял еще на вокзале. Он ведь и до автостанции с нами не ехал.

– Тоже допускаю. Только не пойму, на кой ляд ему так торопиться, если он спокойно мог поехать и вчера днем, и прошлой ночью. Горело что-то у него в той Ильинке?

– Откуда я знаю. Может, имелась причина. День рождения, например, у матери.

– А по мне, причина скорей всего в том, что ему были нужны мы. Он нас не хотел упустить.

– Не вижу логики совсем, – замахал руками Тарас. – Во-первых, он к нам даже не подошел. Во-вторых, он не ехал с нами в автобусе. В-третьих, он не поехал с нами назад.

– Он просто охранял нас, – сказала Галя, поняв вдруг, что ее догадка верна на все сто процентов. – Его твой отец попросил… – и осеклась, подумав вдруг, что невольно нарушила данное Кате обещание.

– Отец?! – подскочил Тарас. – Но он же погиб!

– Не факт, – тихо ответила Галя.

30

Тарас не успел уточнить у Гали насчет ее высказывания об отце – поезд прибывал к станции.

Родной город встретил их теплым ярким солнцем, запахом сирени, привокзальной суетой и гомоном. Денег на такси у Тараса с Галей все-таки не хватило, а ждать автобуса у обоих недоставало терпения, поэтому они сразу же свернули на улицу, ведущую к дому Тараса. По пути они продолжили обсуждать план дальнейших действий, но об отце и его пасынке больше не упоминали. Тарас не стал выпытывать у Гали то, о чем она не хотела говорить, да и, подумав, решил, что ей вряд ли что-то может быть известно по этому поводу больше, чем ему, – неоткуда просто.

Зато нужно обязательно решить, куда же им двигаться дальше, что предпринять в первую очередь.

– Эх, вспомнить бы, что было с нами накануне! – Тарас не стал пояснять, накануне чего, и так понятно, что имеется в виду их первая встреча.

– Не получается, – после недолгого молчания ответила Галя. – Голова начинает болеть. Хоть и не так сильно, как раньше.

Тарас тоже попытался напрячь память и сразу же наткнулся на плотную завесу, словно сотканную из боли. Это на самом деле выглядело теперь так, будто области мозга, где хранились запретные воспоминания, окружили рядами колючей проволоки, по которой пустили ток. Дотронешься – больно, отпустишь – исчезает и боль. Поэкспериментировав так с памятью, Тарас сделал вывод:

– Наверное, защитный «заряд» теряет силу. Помнишь, как было в первый день? У меня так вообще боль накатывала, даже когда я и не пытался ничего конкретного вспомнить. И какая боль!

– Да и у меня так же, – сказала Галя. – Только дело тут может быть не в силе заряда, а в самой памяти.

– Да? – спросил Тарас. Он пока не понимал, куда клонит Галя.

– Ага. Ведь свойства памяти такие, что хорошо мы помним то, что произошло с нами только что. Мы можем почти дословно пересказать, что говорил нам собеседник, во что он одет, даже запах его парфюма помним. Но уже на следующий день мы вспомним только смысл беседы и, может, самые яркие черты того, с кем общались. А через неделю, если разговор был не важным, мы и вовсе можем о нем забыть. Более свежие воспоминания просто-напросто отодвинут, заслонят его. И вообще, то, что происходило недавно, – оно какое-то время продолжает храниться в близкой, что ли, памяти и напоминает о себе само, без нашего сознательного ведома.

– Красиво говоришь, – усмехнулся Тарас, – как по писаному.

– Ну так я же почти журналистка. И психологию изучала, и сама что-то кумекала… Так жаль, что бросить пришлось.

– Теперь восстановишься, – уверенно сказал Тарас. – Теперь все по-другому будет.

– Почему это? – посмотрела на него Галя.

– Потому что теперь у тебя есть я, – ответил он и почувствовал, как его ладони благодарно коснулись Галины пальцы. – А твоя теория мне кое-что напомнила. Я ведь в технике полный профан, но, когда в школе появились компьютеры, решил хоть какие-то азы освоить, книжки для начинающих пользователей полистал. И там говорилось как раз, что в компьютерах есть оперативная память, с которой он работает непосредственно в данный момент, а потом уже ту информацию, что нужно сохранить, записывает на жесткий диск. Там еще есть какие-то тонкости, я уже не помню, да особо и не вникал, но суть такая, что сначала процессор компьютера обращается к этой памяти, а уж потом, если не находит там нужного, лезет искать дальше, глубже как бы. Так, видимо, и тут. Мы невольно возвращаемся к недавним событиям, даже если не собираемся их специально вспомнить. Здесь ты наверняка права. Вот и болела голова очень часто, натыкаясь постоянно на защиту. Но и сильней эта защита тоже наверняка была. А может, когда мы спали, ее и дополнительно как-то подпитывали. Теперь же канал этот Катя отрезала – и защита слабеет.

– Может, скоро она ослабеет совсем и мы все вспомним? – с надеждой сказала Галя.

– Может быть. Но особо надеяться на это не стоит. Вдруг это лишь через неделю произойдет или вообще через месяц? Так долго я ждать не хочу. Надо найти этого мерзавца, чтобы я был уверен, что вам с Костей больше ничего не грозит.

Галя снова дотронулась до его ладони и на сей раз не убирала руку гораздо дольше.

– Хорошо, – сказала она. – Как же мы его будем искать?

– Давай все же подумаем, как мы могли с ним встретиться? Не случайно же на улице столкнулись! Вот я, например, уверен теперь, что был у него после работы. Я в тот вечер проболтался неизвестно где три часа. Смутно помню, что просто бродил по городу. Но теперь уверен, что это ложные воспоминания. На самом деле я был у него. Но почему? Зачем? Как я попал к нему? Не по своей же воле пошел! Ведь если я к нему для чего-то собирался, должен же я об этом-то помнить хотя бы?

– Ну почему обязательно должен, – возразила Галя. – Он тебе мог и эти воспоминания заблокировать. Ведь так? Но какая-то зацепка все равно должна остаться. Может, какая-то нелепость, точнее, то, что показалось тебе нелепостью, а потому ты просто решил выбросить ее из головы.

– Стоп!.. – остановился Тарас. – Нелепость, ты говоришь? Была, точно была нелепость… В тот самый вечер мне позвонил Валерка и спросил… Что же он спросил? Чушь какую-то… Еще обиделся на меня. Погоди-ка… – Тараса прошибло вдруг холодным потом. Голос его внезапно осип. – Он ведь спросил меня, как я сходил к какому-то экстрасенсу, адрес которого он мне дал…

– К экстрасенсу?! – охнула Галя и зажала рот ладонями. – Господи, вот оно!..

– Оно, – закивал Тарас, чувствуя себя полным идиотом. – И теперь понятно, почему Валерка… оказался там. Почему он на нас охотился. Его тоже «заколдовал» этот урод.

– Нет, не сходится, – нахмурилась Галя.

– Почему? Как раз все становится на места! Сначала у него побывал Валерка, ему дали задание привести меня, а потом уже приказали привезти меня на ту дачу и после всего… ну, того самого, – убить.

– Во-первых, зачем? Почему именно тебя? Во-вторых, он бы не стал звонить и спрашивать, как ты сходил. Он ведь и сам бы ничего не помнил.

– Но он же дал мне этот чертов адрес! Зачем я только его взял и вообще пошел туда?.. – Тарас помотал головой. – Ничего не помню…

* * *

Поговорить и подумать о том, как могла попасть к таинственному «экстрасенсу» Галя, они не успели – подошли к дому Тараса. Сразу все проблемы отодвинулись на второй план, особенно у Гали; Тарас видел, как вспыхнули ее глаза радостью от скорой встречи с сыном. Да и сам Тарас, к собственному удивлению, почувствовал, как сильно соскучился по Костику и тоже очень хочет его поскорее увидеть.

Костик бросился к ним, едва они успели переступить порог квартиры. Причем сначала он прыгнул к Тарасу, обнял его и прижался, дрожа от восторга всем худеньким тельцем. Тарас ошарашенно гладил мальчика по мягонькой белой макушке и чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы неведомой ранее нежности.

– Костичек, – жалобно позвала Галя, и лишь тогда Костя оторвался от Тараса, метнулся к склонившейся для поцелуев маме и повис на ее шее, счастливо поскуливая.

Мама Тараса тоже вышла в прихожую. Тарас глянул на нее – и оторопел. Что-то было в ней совсем-совсем незнакомое, необычное настолько, что он принял бы ее, пожалуй, за чужую женщину, не знай точно, что это она, его мама. Конечно, она – стройная и худенькая, сложившая, как обычно, на груди тонкие руки. И седые, аккуратно уложенные волосы – тоже ее. И нос, и губы. Вот только глаза… Что-то случилось с мамиными глазами. Они… Боже, понял внезапно Тарас, да они же светятся счастьем! Они горят и сверкают обожанием и любовью, освещая хмурое вечно лицо поистине неземной радостью.

– Мама! – обнял ее Тарас. – Что с тобой?

– Со мной? – тоже совершенно незнакомо – искренне и открыто – улыбнулась мама. – Да со мной-то как раз все в порядке. А вот вам-то чего не гулялось? У тебя же еще три отгула впереди.

– А ты что… мне не рада?

– Чего ж мне тебе радоваться? – по-прежнему незнакомо продолжала улыбаться мама. – Не успела за день соскучиться.

Совсем обалдевший, Тарас обернулся к Гале. Но та была занята сыном.

Мама тоже посмотрела на Галю и Костика, и Тарас заметил в ее глазах совсем уже что-то нелепое – искорки ревности! Сначала он подумал, что она ревнует его к Гале, но вдруг догадался, что она ревнует к ней… Костю!

В подтверждение этой догадки мама позвала мальчика таким медовым голосом, каким не говорила с самим Тарасом даже в его детстве:

– Костичек, кисонька, пойдем доедать творожок! И йогурт сладенький тебя заждался. А мама пусть пока разденется, руки помоет и тоже идет чай пить. – Последние слова уже были сказаны вполне обычным тоном и предназначались Гале. Самому Тарасу от мамы досталось лишь брошенное вскользь: – И ты.

* * *

За чаем говорила почти лишь одна мама. И – только о Костике. Какой он послушный, умный, сообразительный, веселый и вообще – самый-самый замечательный ребенок на свете. Тарас уже перестал удивляться произошедшей с мамой метаморфозе, а вот Галя слушала ее, раскрыв рот. К тому же ей наверняка были очень приятны такие слова о сыне.

Сам же Костя сосредоточенно черпал ложечкой клубничный йогурт и делал вид, что происходящее его не касается.

Наконец, устав, видимо, от долгих словоизлияний, мама замолчала, чтобы сделать глоток чая, и Тарас успел задать вопрос:

– Мне никто не звонил?

– Звонил. Валерка твой.

– Что?! – Тарас и Галя подпрыгнули оба.

– Чего это вы? – одарила их мама обалдевшим взглядом. – Ну, позвонил. Не с того света же! У него неприятности, отец пропал. А в милиции заявление раньше трех суток после пропажи не принимают. Вот он и сбился с ног, сам его ищет.

Тарас метнулся из-за стола и бросился к телефону в прихожей. Домашний телефон Валерки отвечал длинными гудками. Мобильный сообщил о нахождении вне зоны действия сети.

Неслышно подошла Галя. Положила ладонь на плечо Тараса, и он вздрогнул от неожиданности.

– Отец, – деревянными губами прошептал Тарас. – Там был его отец, а не Валерка. Какой же я болван!

– Откуда ты мог знать? – провела Галя рукой по его волосам.

– Мог. И должен был догадаться! Я ведь вспомнил потом все-таки, как добирался в тот первый раз на дачу. Меня Валерка вез в поликлинику, когда меня переклинило. Я попросил его отвезти меня в Ряскино. Но он не смог, потому что… обещал на вечер машину отцу. Отцу, понимаешь! Это он приехал на машине туда. Приехал еще раньше нас, пока мы тряслись в электричке! И еще… Теперь я вспомнил, как Валерка рассказывал о причудах отца. Тот развелся недавно с Валеркиной матерью, но мужчина еще нестарый, видный… был. А вот с женщинами ему не везло – ну ни в какую! И он все жаловался Валерке, что это мать ему в отместку порчу навела, к бабкам сходила. Вот он тоже решил к знахарке какой-нибудь или экстрасенсу пойти, чтобы порчу эту снять. Попросил Валерку, чтобы тот поспрашивал, поузнавал – может, кто посоветует… И теперь-то мне все ясно! Узнал Валерка адрес знахаря. И отцу его дал, и мне – тоже…

– А тебе-то зачем? – не сдержавшись, фыркнула Галя. – Обет безбрачия снять?

Тарас ничуть не обиделся на Галю. Ему казалось уже, что он никогда не сможет на нее обижаться. Да и за что? Ведь она, по сути, была права. Поэтому он спокойно, будто и не уловил иронии, ответил:

– Думаю, да. Валерка все приставал ко мне, почему я не женюсь до сих пор, почему у меня девушки нет. И насмехался, и сочувствовал, и помочь рвался – все норовил меня с кем-нибудь познакомить. Но мне это неинтересно было, в тягость даже. А тут как раз отец его с подобной просьбой, вот он и подумал, что на мне, может, тоже сглаз какой…

– Вот теперь действительно все сходится, – прошептала Галя, виноватым взглядом прося у него прощения за неудачную шутку. – И ты знаешь… – тут Галя непонятно напряглась, глянула на Тараса и покраснела вдруг так, что на глазах ее выступили слезы. – Мне кажется, у меня есть адрес этого экстрасенса.

– Мама, мы с Галей убегаем! – ворвавшись на кухню, крикнул Тарас.

– Куда? – насупилась мама и стала почти прежней. – И почему ты, кстати, без очков, Расик? Снова разбил? Возьми другие, так ты налетишь на что-нибудь и расшибешься.

– Мама, не до очков сейчас, – отмахнулся Тарас, решив не рассказывать пока о таинственном исцелении. – Дело очень срочное есть. Мы сначала к ней домой, а потом… Я не знаю пока.

– Костика не пущу! – спохватилась вдруг мама и, растопырив руки, словно наседка, закрыла собой допивающего чай мальчика. – Мы еще с ним аппликацию не доклеили, он мне свою новую сказку не рассказал, и… и еще у нас с ним много дел. Правда, мой сладенький? – растерянно оглянулась она на Костю.

Тот важно кивнул:

– Правильно, бабушка Оля. Пусть они еще без меня походят. Они ведь нечестно так быстро приехали, мы же с тобой не успели все наши дела сделать.

– Вот и хорошо, Ольга Михайловна, – сказала подошедшая Галя. – Я как раз вас хотела попросить еще немного посидеть с Костей. У нас тут дело небольшое появилось. Мы позже вам перезвоним.

Мама облегченно выдохнула, а Тарас, благодаря Галиному замечанию о звонке, вспомнил важное:

– Если мне Валерка еще будет звонить, дай ему номер Галиного мобильника, пусть обязательно нам перезвонит. Все, мы побежали!

– Бегите, бегите, – махнула рукой мама и вновь повернулась к Костику: – Покушал, мой котеночек? Ну, пойдем, расскажешь бабушке Олю свою новую сказочку…

Костик выбежал из кухни, махнул на ходу Галей с Тарасом ладошкой и скрылся в комнате.

Галя покачала головой и восторженно-изумленно произнесла:

– О-бал-деть!..

Тарасу внезапно пришла в голову озорная мысль.

– Галя, – повернулся он к девушке, – ты спускайся пока, я догоню.

Когда за ней захлопнулась дверь, Тарас подошел к маме, придал лицу виноватое выражение и покаянным голосом произнес:

– Мама, я долго думал над твоими словами. Знаешь, ты, как всегда, права. Мне ни к чему женщина с ребенком. Я решил расстаться с Галей и буду искать невесту без «приданого».

Чего угодно ожидал Тарас, но только не такой реакции. Мама вдруг охнула, смертельно побледнела, схватилась за сердце и стала медленно оседать. Тарас успел подхватить ее в последний момент.

– Мама! Мама, что с тобой? Мама, я пошутил. Прости меня, слышишь? Пожалуйста, прости!

В прихожую на шум прибежал Костик. Он испуганно уставился на Тараса, не сразу заметив, что у бабушки Оли закрыты глаза.

– Дядя Тарас, а ты зачем так долго свою маму обнимаешь? И кричишь так грустно зачем? Ты ведь не очень надолго уходишь, не скучай.

– Пусть он проваливает хоть насовсем, глаза бы его мои не видели, – пробормотала вдруг мама, не раскрывая век. Потом резко их распахнула и неожиданно сильно оттолкнула Тараса от себя. – Ступай прочь, изверг! Догоняй Галю! Упустишь ее – я тебе не мать.

Потом она склонилась над Костиком, прижала его белую головушку к себе и промурлыкала:

– А тебя, моя кисонька, я все равно никому не отдам.

31

Галя рассказала Тарасу про газету. И про то, что подчеркнутые ею объявления располагались в разделе, посвященном гаданию и ворожбе. Пусть думает, что хочет. Тем более, она и сама не знала, почему выбрала для изучения именно эту колонку. Хотя и догадывалась, конечно. Нет-нет, да и посещали ее мысли: как бы узнать, что ждет ее в будущем, да и ждет ли вообще что-либо хорошее? А самое главное – кто. Правда, она в ворожей и гадалок не верила, а потому и мысли подобные сразу же прогоняла. Но, видимо, в тот раз не успела или почему-то не захотела их гнать. Может, вздумалось рискнуть, просто из интереса. Да и какой тут, собственно, риск? Ну, пустила бы на ветер очень нелишние в ее положении деньги, но это все-таки потеря не смертельная.

Так оно, наверное, и было: случайно наткнулась на эту газету, черт дернул купить, вечером стала просматривать и машинально отметила заинтересовавшие объявления. А потом и подумала: а что, если? И отпросилась с работы пораньше, якобы для похода по магазинам. А сама пошла к знахарю, к экстрасенсу или кому еще там. Дальнейшее известно. Зато теперь, если она газетенку эту не выкинула, у них появляется шанс. Даже несколько; как ей помнилось, она обвела пять или шесть номеров.

Она размышляла так, поджидая Тараса у подъезда, пока тот наконец не вышел.

– Долго ты что-то с мамой прощался, – сказала Галя.

– А, – махнул рукой Тарас. И возбужденно заговорил: – Поразительно, как за сутки с небольшим мама привязалась к Косте! Никогда бы не подумал, что такое возможно.

– Я сама поражена, – охотно подхватила тему Галя. – Ну, твою маму я плохо еще знаю, но Костик настолько трудно привыкает к чужим людям, что я не знаю, что и думать… Сначала так здорово принял тебя, но ты мужчина, мальчику требуется подобное общение. А вот чтобы так легко поладить с чужой бабушкой!.. Ты обратил внимание, как равнодушно он на сей раз отнесся к нашему уходу? Бабушка Оля ему уже мамы дороже!

– Не надо так, – помотал головой Тарас. – Она ему не дороже тебя. Просто он знает, что ты мама, ты не обидишься и никуда не денешься, а с бабушкой Олей ему действительно интересно. И не говори, пожалуйста, что она ему чужая. Она – его бабушка. Настоящая. И скоро официально ею будет.

Тарас так сказал это и так посмотрел на нее, что сердце застучало часто-часто, словно отплясывая чечетку. Да и сама Галя была готовиться броситься в пляс от охватившей ее бешеной радости. Только одно мешало сейчас окончательному, полному счастью. Не найден еще тот, кто хотел это счастье разрушить. И во что бы то ни стало следовало ему помешать.

Проходя мимо двора, где позапрошлой ночью они оставили Валеркину «семерку», Тарас предложил глянуть, там ли еще автомобиль. Но смотреть на машину, принадлежавшую когда-то ее бывшему мужу, ей совсем не хотелось.

– Сходи один, а? – жалобно протянула Галя. – Мне сразу все вспомнится… Бр-р!..

Если она и слукавила, то совсем немного. Красные «Жигули» были теперь связаны у нее не только с Романом, но и с тем страшным, что пришлось пережить за последние ночи и дни.

– Ладно, я быстро, – сказал Тарас и скрылся за углом дома.

Вернулся он и впрямь очень скоро.

– Нету. Или угнали, или Валерка нашел.

– Скорее всего, Валерка, – подумав, сказала Галя. – Город у нас небольшой, пары-тройки часов хватит, чтобы все дворы обойти… А может, и правда кто-то еще после нас угнал.

Тарас развел руками, а когда они двинулись дальше, произнес то, о чем думала и сама Галя:

– Послушай, а что мы скажем Валерке?

– Про отца?

– Именно.

– Тарас, хочешь мое откровенное мнение? Только не подумай, что я бессердечная, циничная, какая-то там еще…

– Конечно, не подумаю! Я же знаю, какая ты на самом деле. Говори давай.

– Мне кажется, мы ничего не должны рассказывать Валерке, и вот почему. После этого взрыва от его отца не осталось ничего. Ни-че-го, понимаешь? Никакой экспертизе не установить, кто там погиб и погиб ли вообще. Так какое право имеем мы брать на себя такую ответственность и утверждать, что да, там погиб именно он? Ведь кроме машины, которая стояла возле дачи, у нас нет никаких фактов. Да и машина – доказательство разве? Как мы ее угнали, так и до нас это могли сделать. И мы ведь не видели лица того человека. Ну, ты видел, но без очков ты вряд ли что-то разглядел.

– Я бы маму свою не узнал.

– Вот видишь. А то, что он погиб при взрыве, мы всего лишь предполагаем, так ведь?

Тарас заметно вздрогнул.

– Так, – тихо сказал он. – Тем более, ты что-то говорила о моем отце… Что он тоже, возможно, уцелел.

Тарас посмотрел на нее так, что Галя не могла больше ничего скрывать, да и смысла не видела. Она взяла его за обе руки и заглянула в глаза.

– Мне это Катя сказала. Что у нее такое предчувствие. Но она просила не обнадеживать тебя зря.

Лицо Тараса буквально засияло.

– Если так думает Катя – так оно и есть, – радостно произнес он. – Отец жив! И ты права, не будем пока ничего говорить Валерке. Пусть у него тоже остается надежда. Тем более, она ведь действительно есть – мы и впрямь ничего не видели и не знаем наверняка.

– Тарас, – спросила вдруг Галя, – а кто он, твой отец?

– Человек. А насчет того, чем он занимается, то сейчас – не знаю. А раньше он был летчиком-истребителем. И, говорят, неплохим.

– Летчиком? – разинула рот Галя.

– А что тут такого? – усмехнулся Тарас. – Есть и такая профессия. Собственно, это одна из причин, почему не ладили отец с мамой. Его часто переводили из гарнизона в гарнизон. А мама по натуре вообще домоседка, так что переезды эти всегда проходили со скандалами. Ну, а как раз перед тем, как они расстались, отцу предстоял очередной перевод, в Мончегорск.

– Где это?

– В Заполярье, на Кольском полуострове.

– Ого-го, – поежилась Галя, – мне бы тоже не очень туда захотелось…

– Даже со мной? – дрогнувшим голосом спросил Тарас.

– С тобой – хоть на Северный полюс! – рассмеялась она. – Между прочим, Костик туда собрался, когда вырастет.

– В Мончегорск? – удивился теперь и Тарас.

– На Северный полюс, глупышоныш!

– Понятно, – хмыкнул Тарас. – Так вот, мама наотрез отказалась ехать на Север. И сказала отцу, мол, если мы ему дороги, он должен уволиться. А ты представляешь, что значит для летчика остаться без неба? Ты не думай, это не высокие слова.

– Я и не думаю. Я когда из университета ушла – ревела так, будто моя жизнь кончилась. Знаешь, как я мечтала стать журналисткой? Да и сейчас…

– Ты ею обязательно станешь, я же сказал! – Тарас схватил ее за руку и остановился. – Посмотри мне в глаза.

Она послушалась.

– Что ты там видишь? – строго спросил Тарас.

– Какая-то глупая блондинка отражается.

Тарас не выдержал, фыркнул, но тут же вновь стал серьезным.

– Там отражается будущая знаменитая акула пера Галина Румянова!

– А… почему Румянова? – захлопала ресницами Галя.

– Потому что это моя фамилия. Ты ведь станешь моей женой? – Тарас заметно напрягся.

– Конечно, стану, – прошептала Галя и потянулась губами к губам любимого.

* * *

Дома она сразу, даже не разувшись, бросилась к журнальному столику. И похолодела, не увидев на нем газету. Но, присев, нашла ее на полочке под столешницей. Шумно выдохнув, плюхнулась на диван и подозвала Тараса.

– Вот, смотри, помечено пять объявлений. С какого начнем?

Тарас присел рядом и заглянул в газету:

– Давай смотреть по порядку. Плохо, что тут только имена и телефоны… Ну да ладно. Кто там первый? Арина. Отпадает…

– Почему? – посмотрела на Тараса Галя.

– Женщина ведь!

– Ну и… что?

– Но мы ведь мужчину ищем, – удивился Тарас.

– Вообще-то, мы ищем того, кто влез в наши головы без спросу. Больше мы ничего об этом человеке не знаем. Ты так не думаешь?

Тарас почесал в затылке и неуверенно произнес:

– Ты знаешь, я даже как-то не думал, что это может быть женщина. Мысли такой не мелькало. А ведь ты права, наверное…

– Я знаю, почему ты думал все время о мужчине, – усмехнулась Галя. – Потому что с самого начала ты был уверен, что это твой дядя. А потом уже не смог перестроиться и продолжал думать о мужчине.

– Пожалуй, да, – сказал Тарас и протянул руку к газете. – Дай-ка глянуть. Так, что тут у нас помечено? Ольга, Ядвига, Тамара, Кирилл, Светлана. Мужское имя всего одно. Может, с него и начнем?

– Погоди-ка… – Галю определенно что-то смущало, но что именно, она пока не могла понять. – Мне почему-то этот список кажется странным.

– Да? – Тарас вновь уткнулся в газету. – Что тут странного? Вполне обычные имена и телефоны, как и остальные. Ну, кроме Ядвиги, все-таки редкое имя. Может, тогда с нее начать?

– Стоп-стоп-стоп! – В Галином мозгу наконец что-то щелкнуло. – Ты сказал – обычные имена… Вот именно, что обычные! Дикость… Почему я именно их выделила?

– Может, у тебя и спросим? – улыбнулся Тарас.

– Я уже спрашивала, – улыбнулась в ответ Галя. – Молчит.

– Давай тогда предположим, что ты стала обзванивать всех и отметила лишь те номера, где тебя согласились принять?

– Из двадцати, или сколько их там, всего лишь пять? Не верю. Тут что-то другое.

– Я понял! – внезапно подпрыгнул Тарас и захлопал в ладоши. – Посмотри на первые буквы имен.

– Посмотрела. И что? Хорошие буквы. Русские. Заглавные. Прописные то есть.

– Умница. Интеллектуалка! – ехидно сказал Тарас.

– Ладно тебе издеваться, – толкнула его в бок локтем Галя. – Говори давай! – Но Тарас не успел еще ничего сказать, как она вдруг все поняла: – «КОСТЯ»… Ну конечно же Костя! О ком я могла еще думать? А наугад звонить не хотелось. Вот я и придумала систему.

– И первому позвонила Кириллу, – уверенно произнес Тарас и не стал испытывать Галино терпение, пояснил сразу: – Во-первых, это первая буква в Костином имени. Во-вторых, это единственное мужское имя, и ты, как женщина, могла подсознательно его выделить особо. В-третьих, я просто тупица.

– Самокритика приветствуется всегда, – хмыкнула Галя. – Но сейчас-то что тебе дало повод?

– Ты меня сбила с толку дядей Матвеем. Я ведь не только из-за него о мужчине думал. Валерка-то мне об экстрасенсе, знахаре говорил, а не о знахарке. Так что звони Кириллу.

Гале вспомнилось вдруг секундное видение в зеркале. Пусть оно и было всего лишь галлюцинацией, тем не менее привиделось ей именно мужское лицо. Кто знает, случайно ли? Она встала и пошла к тумбочке, на которой стояла база с трубкой, но посреди комнаты остановилась:

– Погоди-ка. А если у него определитель номера? Я ведь наверняка из дома в прошлый раз звонила. Он сразу поймет все, мы его так только спугнем.

– Звони с сотового. Если даже ты тогда и звонила с мобильника, то с другого. Ведь так?

– Так. Молодец! Но звонить будешь ты.

– Страшно? – подмигнул Тарас.

– Не без этого, – не стала запираться Галя. – Но вдруг у него слух тоже особенный и он меня по голосу вспомнит?

– Так и я ведь с ним встречался.

– Но по телефону-то не разговаривал. Он все-таки голос меняет.

* * *

Тарас не стал больше препираться. Лишь посоветовался с Галей, что лучше сказать этому знахарю, чтобы тот не насторожился. Решили заявить, что Тарас сомневается в любви и верности супруги и просит погадать, а если худшее подтвердится, то сделать так, чтобы неверная одумалась. В конце концов, что именно говорить, было не столь важно. Главное, чтобы все выглядело естественно, чтобы неведомый Кирилл ему поверил и дал свой адрес.

Получилось все очень даже неплохо. Хотя голос Тараса немного дрожал от волнения, но так выглядело даже правдоподобней – молодой муж взволнован, в подозрениях и сомнениях, дошел вот даже до того, что обращается к экстрасенсу.

Короче говоря, адрес знахаря Кирилла был у них в руках. Оставалось сыграть решающий акт затянувшейся пьесы.

32

Когда они уже собрались выходить, запиликал мобильник. Тарас от неожиданности вздрогнул, а Галя, достав аппарат из сумочки, вообще посмотрела на него с ужасом.

– Это… он?.. – пробормотала она. – Он догадался?

– Посмотри на номер, – первым пришел в себя Тарас.

– Ты думаешь, я помню, какой был у него? Ты же набирал.

– Дай посмотрю, – забрал Тарас телефон и глянул на цифры. – Не похоже. Там две пятерки в середине. Но этот тоже какой-то знакомый…

Он решился и нажал кнопку приема.

– Слушаю…

– Тарас! – раздался из трубки Валеркин вопль. – Ну наконец-то!

У Тараса внутри словно что-то оборвалось. Не готов он был сейчас разговаривать с другом. Придется врать, изворачиваться, а он этого так не любил! Да и мысли заняты совсем другим. Но делать нечего, и он сказал:

– Привет, Валера. Рад тебя слышать.

Он увидел, как окаменело лицо прислушивающейся к разговору Гали. Вероятно, она думала сейчас то же, что и он. Валерка также что-то почувствовал:

– У тебя неприятности?

– Да нет, ничего… Это у тебя, я слышал, неприятности.

– Да уж. Неприятности, мать их… Батя пропал. Вторые сутки дома не появляется. Не знаю, что делать, всех оббегал, обзвонил уже. И заявление не принимают, гады. Через трое суток только, говорят, по закону. А может, через трое суток поздно будет? Может, он и сейчас уже… – Голос Валерки задрожал, и Тарас поспешил его успокоить:

– Валер, ну чего ты? Отец у тебя не старый еще. Мало ли… Мужик ведь. Ты ж сам говорил, что он… ну, к экстрасенсу обращался… Может, тот ему и правда помог? Вот он сейчас и… ну… – Тарас замялся, понимая, что порет чушь, будучи почти уверенным, где сейчас отец Валерки.

Но друг ухватился за эту идею:

– Блин, а я-то и не подумал!.. Спасибо, Тарас! Но чего же он не позвонит даже? Я ж тут с ума схожу! Ну, кобель старый, пусть только появится, я ему все выскажу.

– Да погоди ты, Валер. Зачем на отца-то так, – забормотал Тарас. – Мало ли…

– Ничего-ничего, – не унимался Валерка, уже вцепившийся зубами в ниточку мелькнувшей надежды. – Я даже знаю примерно, где он засел. То есть залег, блин.

– Где же? – искренне удивился Тарас.

– А в твоем примерно районе, через пару кварталов. Там моя тачка стояла. Думал, угнали, заявил, мне ее сразу и нашли. А это, значит, батя кралю катал. Ну ладно, вычислю я тебя, казанова хренов…

– Да как ты его вычислишь, там три девятиэтажки? – выпалил Тарас и мысленно треснул себя по затылку. Ну надо же так проболтаться! Однако Валерка не обратил внимания на его странную осведомленность и уже не с тревогой, а с решительной злостью в голосе ответил:

– Ничего. Я их все поквартирно обойду. По порядочку. И, ох, я ему выскажу, блин!..

Тарасу было ужасно не по себе. Но в то же время на душе немножко полегчало. Все-таки злость лучше, чем паническая истерика. Пусть друг хоть что-то конкретное делает, чем изнывает от томительной неизвестности. Даже квартиры обходит. А раз уж Валерка относительно успокоился, Тарас решил все-таки уточнить у него насчет экстрасенса.

– Слушай, Валер, а ты не напомнишь мне адрес того медиума, что мне предлагал?

– Все-таки решился? Ну молодец. Сейчас пороюсь, поищу, куда я записывал, и брошу тебе эсэмэску. Хорошо, кстати, что мобилу наконец-то купил. Видишь, как удобно?

– Очень, – буркнул Тарас. – Ладно, бывай! Не переживай сильно.

– Да я уже почти… Блин, спасибо тебе. Все, пока. Жди.

Буквально через минуту телефон коротко пикнул. На дисплее появился конвертик. Это был адрес. Тот самый, что назвал им экстрасенс Кирилл.

* * *

Развязка казалась столь близкой, что терять лишние полчаса не хотелось, тем более, немного денег из дому Тарас захватить не забыл. Поэтому он встал на обочину и вытянул руку. Вскоре рядом с ним затормозила небольшая темно-зеленая «Тойота». За рулем сидела приятная темноволосая девушка, немного похожая на Катю, что показалось Тарасу хорошим знаком.

Чем ближе была цель, тем Тарасу становилось тревожней. Ему опять стало казаться, что он зря взял с собой Галю. Ведь риск очень велик, учитывая к тому же, что экстрасенс – мужчина, а значит, наверняка силен не только «паранормально», но и просто физически. О себе такого Тарас, к сожалению, сказать не мог. Он, конечно, надеялся, что до применения физической силы дело не дойдет. И все же…

Тарас посмотрел на Галю. Та глядела в окно столь внимательно, будто там происходило нечто, от чего зависела ее дальнейшая судьба. Но он-то знал, что судьбы и Гали, и его самого находились сейчас в руках некоего Кирилла, доморощенного экстрасенса. Впрочем, поправил себя Тарас, отнюдь не доморощенного, а если и так, то не самозванца, это уж точно. Недаром отметила Катя, что способности его далеко выходят за границы известного ей и даже имеют оттенок сверхъестественного. В подобные чудеса Тарас раньше не верил, но события последних дней заставили его пересмотреть свои убеждения.

Он хотел уже попросить девушку-водителя остановить автомобиль, но все-таки передумал. Галя не согласится оставить его; это так же верно, как то, что он готов отдать за нее жизнь. Но было и еще одно соображение, заставившее Тараса промолчать. Ведь в их с Галей головах продолжала сидеть «программа», внедренная в них экстрасенсом. И неизвестно, как поведет она себя в дальнейшем, не окажется ли троянским конем, проявив свою коварную сущность в любой возможный момент. Эту «начинку» следовало непременно выковырнуть, обезвредить, как мину-ловушку, а сделать это помимо самого «программиста» вряд ли кто сможет. Поэтому Гале волей-неволей нужно было идти на эту встречу.

Как им придется действовать, Тарас не мог знать. И это его очень нервировало. В то же время не делать совсем ничего тоже было нельзя. Конечно, существовал вариант – подключить к делу милицию, но Тарас его сразу отбросил как полностью непригодный. Никакой, даже самый умный мент, каким бы современным и продвинутым он ни был, не поверил бы в то, что рассказали бы ему они с Галей. В лучшем случае их подняли бы на смех. В худшем – привлекли бы в качестве свидетелей, а то и подозреваемых по делу о взрыве дачи. Нет, милиция отпадала категорически. Приходилось надеяться лишь на случай, а скорее – на пресловутый русский «авось» и действовать по обстоятельствам. Надеялся Тарас также, и надежда эта была действительно сильной, на удивительное оружие защиты – любовь. Ведь с тех пор как он полюбил Галю, таинственный враг так и не сумел заставить его сделать что-то против воли, хоть это и стоило Тарасу немалых усилий и боли. К тому же любовь теперь взаимна, а значит, сильнее вдвойне. Сильнее боли.

* * *

С такими мыслями и выходил Тарас из машины, а потому не обратил внимания, что неподалеку остановился еще один автомобиль. Очнулся он только после ощутимого толчка в бок Галиного локтя.

– Тарас!..

Он посмотрел в ту сторону, куда был устремлен взгляд побледневшей любимой, – на красную вазовскую «семерку», стоявшую в пяти-шести шагах от них. Дверца со стороны водителя открылась, и из машины вышел Валерка. Он удивленно посмотрел на Тараса, перевел взгляд на Галю, поморгал и снова уставился на Тараса.

– Надо же, – сказал он, подходя к ним. – Что-то сегодня желающих на прием много. Чур, я первый.

– На какой прием? – нахмурился Тарас. Валеркино присутствие никак не входило в его планы.

– Ну как же? Ты ведь не зря у меня адрес спрашивал… Хотя и не понимаю теперь зачем. – Он вновь красноречиво посмотрел на Галю.

– А ты зачем? – буркнул Тарас.

– Да ты мне идею хорошую подал. Может, знахарь этот мне подскажет, где батю искать. Больно уж не хочется тысячу квартир обзванивать. И то, может, напрасно – вдруг тачку все-таки угнали тогда, вон она какая покарябанная.

– Ну иди. Мы тут покурим пока.

– Ладно, – подмигнул Валерка, но, глядя куда-то за спину Тараса, сказал вдруг: – Ого! А этот случайно не туда же?

Тарас обернулся. К дому подходил мужчина, одетый в добротную бежевую куртку, тщательно отутюженные брюки и зеркального блеска черные туфли. На голове у него красовалась никак не гармонирующая с этими предметами гардероба простенькая кепка.

– Ну, здравствуй, сын, – приблизившись к Тарасу, вытянул он руки.

– Здравствуй, папа, – прошептал Тарас и крепко обнял мужчину, уткнувшись лбом в его шею.

Они стояли так, и впервые за последние дни в голове у Тараса было пусто. Он не думал ни о чем. Он снова чувствовал себя маленьким мальчиком, у которого есть такой сильный, смелый, самый хороший в мире отец. К нему можно прижаться вот так и забыть про все беды, потому что нет на свете такой беды, с которой папа не смог бы справиться. Правда, он не справился с мамой, но это не в счет.

Тарас наконец-то разжал руки и слегка отстранился.

– Знакомься – это моя Галя, – сказал он, глянув на оторопевшую любимую.

– Я знаю, – кивнул отец. – Одобряю твой выбор. – Затем он подошел к Гале и снова коротко кивнул: – Румянов Артем. Очень приятно.

Тарас подумал, что отец щелкнет сейчас каблуками, но тот воздержался. Зато Галя его удивила. Она сделала книксен и протянула отцу ладонь тыльной стороной кверху:

– Галина. Пока Пыльева.

Тарасу очень понравилось это Галино «пока». Между тем отец галантно поцеловал Галину ручку и снова повернулся к Тарасу.

– Вы к Кириллу? – спросил он столь буднично и просто, будто собрались они к общему знакомому на чашечку чая.

– Ты его… знаешь? – ахнул Тарас. В голове невольно забили в набат былые подозрения.

– Да, – нахмурился отец. Он снял кепку, и под ней неожиданно обнаружилась лысина, кожа которой была нежной и розовой, словно у новорожденного, и блестела от пота. Отец вытер пот ладонью и вновь надел кепку. Осмотрелся и, увидев чуть поодаль лавочку, кивнул: – Пойдемте-ка, сядем.

Тарас дернул плечами. Хотел сказать, что не время вроде бы, но по выражению отцовского лица понял, что как раз самое время. Он повернулся к Гале, но та уже была рядом. Шепнула, коснувшись губами, в ухо:

– Валера пошел.

Отец, как ни странно, услышал.

– Кто он, этот Валера?

– Мой приятель, – сказал Тарас. – Коллега.

– А что ему надо от Кирилла? – еще больше нахмурился отец, подходя к лавочке. Сел и снова, сняв кепку, вытер розовую лысину.

Тарас с Галей опустились рядом.

– У него отец пропал. Вот он и хочет его с помощью экстрасенса найти. Только не найдет…

– Почему?

– Его отец… Это тот самый человек, с которым ты тогда… дрался. На даче. На пожаре… – Тарас мучительно подыскивал слова. Он не знал, что стоит рассказывать отцу, а что не нужно. Но еще больше у него было вопросов к нему, которые он тоже не мог пока решиться задать.

Но отец помог ему сам.

– Это плохо, что твой приятель пошел к Киру. Впрочем, может и обойдется. Надеюсь, тот не станет говорить ему правду. Главное, чтобы он самого парня не использовал…

– Как нас? – быстро вставила Галя.

– Да, – чуть помедлив, ответил отец. – И не мнитесь вы так! Я на вашей стороне. И не знаю я деталей, что именно и, главное, зачем делает Кир.

– Почему ты его называешь Киром? И откуда ты его вообще знаешь? И как ты уцелел после такого взрыва? Как ты вообще там оказался? – прорвало вдруг Тараса.

– Ого, сколько вопросов, – усмехнулся отец. Потянулся было к кепке, но опустил руку. – И, чувствую, это еще не все. Подробно рассказывать долго. А пока почитайте вот это. – Он полез за пазуху и достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок.

Тарас развернул бумагу и увидел, что это ксерокопия газетной страницы. Сверху страницы был нарисован падающий самолет, а над ним – какое-то пузатое веретено. Ниже шел текст:

Встреча с НЛО в небе Заполярья закончилась трагедией

После выполнения учебно-тренировочного задания летчики А. Румянцев и К. Голубев, пилотирующие истребители-перехватчики «МиГ-31» в небе Кольского полуострова, возвращались на родной аэродром, до которого оставалось уже менее ста километров. Но в районе горного массива Ловозерские тундры, над лесом, случилось невероятное. Вот что рассказывает майор Румянцев, который был в той паре ведущим:


– Совершая полет на высоте 4000 метров, я визуально обнаружил цель, обозначенную тремя голубыми проблесковыми огнями. Цель меняла высоту в пределах 1000 метров и направление полета. С разрешения КП включил прицел на излучение. Наблюдал цель на экране. На запрос «Я-свой» цель не ответила. Дал приказ ведомому следовать за мной и выполнил сближение с целью примерно на 500–600 метров. Форму объект имел чечевицеобразную, длиной около 100 метров. Проблесковые огни прекратили свечение, зато сам объект стал светиться, словно вспышка сварки, но не мгновенная, а постоянная. На объект стало больно смотреть даже из-под солнцезащитного щитка. Внезапно вся электронная аппаратура, а затем и спецоборудование вышли из строя. Сильно заболела голова. На какое-то время я потерял сознание. Когда пришел в себя, самолет с выключенными двигателями падал. Но аппаратура работала. Уже над самой землей удалось запустить двигатели и поднять машину на безопасную высоту. Ни неизвестного объекта, ни самолета ведомого ни в зоне видимости, ни на экране не было. Ведомый на запросы не отвечал. На его поиски не хватало горючего, и после доклада на КП я получил приказ возвращаться на аэродром базирования.


Что же произошло с ведомым, капитаном Голубевым? Он тоже был ослеплен вспышкой загадочного объекта и потерял сознание. Но пришел в себя слишком поздно, на спасение падающего с неработающими двигателями «МиГа» не оставалось времени. Летчик катапультировался. Однако на полное раскрытие парашюта не хватило высоты. Капитан Голубев получил серьезные травмы, в том числе перелом позвоночника.

Отправленный на его поиски спасательный вертолет обнаружил раненного пилота и доставил его в госпиталь.

33

Галя забрала у Тараса листок и перечитала заметку еще раз.

– Погодите, – сказала она, – но это же обычная утка. Дикость!.. Не хотите же вы сказать, что это случилось с вами? Да и фамилия тут другая.

– Фамилия – это единственное, что переврали. Все остальное, кроме некоторых технических мелочей, – истинная правда. Только никакого интервью я никому, понятно, не давал. В основном это цитирование моего отчета командованию. Вот так.

– А Голубев – это… Кирилл? – спросил Тарас и мотнул головой в сторону подъезда: – Тот самый?

– Да, – грустно улыбнулся его отец. – Знаете, как нас в эскадрилье называли?

– Кирилл и Мефодий? – догадалась Галя.

– Точно. А коротко: я – Миф, он – Кир. – Он вздохнул и снова повторил: – Вот так.

– А что потом? – подалась вперед Галя.

– Потом Кира комиссовали, а я… Мне с тех пор тяжесть вот тут, – стукнул он кулаком в грудь, – подняться в небо не давала, к земле тянула.

– Какая тяжесть? За что вы себя вините?

– За то, что ведомого бросил, – сказал бывший летчик. – Грех это.

– Папа, но ты же не виноват! – воскликнул Тарас. – Что ты мог сделать? И ведь тебе приказали возвращаться!..

– Не надо мне было Кира за собой звать, когда пошел на сближение, – скривил губы Артем Румянов. – Может, и обошлось бы. Да что уж теперь… А потом и меня комиссовали, за это вот. – Он снял кепку и постучал согнутым пальцем по розовому темени. – Голова стала сбои давать. То боли, то кратковременные потери сознания. С такими симптомами и на «кукурузник» не допустят, не то что на сверхзвук.

– И давно это случилось? – нахмурился Тарас.

– Да перед самой бабушкиной смертью. Вот я как раз в ее дом и перебрался, в Ильинку. Тебя к себе звал, мать говорила?

Тарас помотал головой.

– Я так и думал. Да что там думал – знал. Я ж с тех пор слежу за тобой.

– Как это следишь? – вскинул голову Тарас, а Галя почувствовала вдруг, как сердце дало сбой, перед тем как забиться часто-часто. Она внезапно поняла, что сейчас-то и приоткроется наконец завеса над истинной причиной их с Тарасом злоключений.

* * *

И Тарасов отец рассказал удивительную, странную, а по сути – действительно страшную историю. После описанного в заметке происшествия он стал другим человеком. Мало того что он стал это буквально, на неосознанном уровне ощущать, но были тому и самые настоящие, пугающие его поначалу подтверждения. Во-первых, он перестал видеть обычные сны. Да и сам сон, как физиологический процесс, перестал быть сном как таковым. Больше это стало похоже на подключение к неведомому компьютеру.

Артем Румянов превратился в нечто вроде сервера, собирающего во время так называемого сна информацию с удаленных компьютеров живой сети. Он и назвал этот процесс компьютерным термином – репликация, при котором происходит копирование и синхронизация данных с одного источника на другие и наоборот. Такими источниками для бывшего летчика оказались мать и сын – самые близкие родственники. Между ними словно и впрямь существовал канал связи, как в компьютерной сети. Но только во время сна этих «компьютеров» или вообще в тех случаях, когда их сознание было «выключено». И когда Артем Румянов засыпал, к нему стекалось то, что видели, слышали, чувствовали, переживали мать и сын за прошедший день, точнее – после предыдущей репликации.

Он тоже мог передавать им данные, даже внушить что угодно в это время, но это, к счастью, могло произойти только по его воле, а он этого делать не хотел, поскольку считал крайне неэтичным. Конечно, сам он тоже «подсматривал» и «подслушивал», тем более, за самыми близкими ему людьми, но делал это невольно, никто не спрашивал его согласия – информация копировалась в его память, словно та и впрямь была всего лишь жестким диском, бездушным винчестером, подключенным к процессорному чипу – мозгу. Он сильно переживал, ощущал непреодолимое чувство вины, но что он мог с этим поделать? Так что теперь он стал невольным свидетелем всего, что происходило с сыном, которого он очень любил и, как уже думал, давно потерял.

Позже отставной майор узнал, что он, оказывается, может пользоваться не только уже существующими, «родственными» каналами связи, но и легко создавать новые, с любым человеком вообще, стоило с ним пообщаться лично и захотеть установить такую связь. Так он почти случайно «подключился» к женщине, ставшей его второй женой. К счастью, такие каналы он мог без труда уничтожать, что он сразу же в тот раз и сделал. А вот каналы с родственниками связывали его с ними, похоже, до самой смерти. И когда один из них внезапно оборвался, Артем Румянов понял – у него не стало матери.

К огромному своему сожалению, он опоздал еще с одним открытием. Оказалось, что он мог лечить людей. Причем не обязательно тех, кто был подключен к нему напрямую, но и тех, кто просто находился рядом. И себя в том числе. Но это не касалось совсем уж критических случаев. Отрастить, к примеру, утраченную конечность он бы не смог. Так что, возможно, и съевший его мать рак он бы победить не сумел. Однако чувство вины продолжало жечь его до сих пор.

Но самое главное, что он уяснил из своего неожиданного приобретения, – потенциально он стал практически всесильным; он мог подключиться к сотне, тысяче, к любому количеству людей, с которыми встречался лично, и пережить такое же количество жизней, узнать все, что знали они. Ограничением могли стать разве что физические возможности его мозга, объем его памяти. Кто знает, не сошел бы он с ума уже на втором десятке, а то и раньше? Экспериментировать ему не хотелось, и вовсе не от страха стать безумным шизофреником, а все от того же вызывающего буквальное отвращение неприятия чудовищной неэтичности, моральной невозможности делать это. А ведь он мог стать супершпионом, да что там – владыкой, властителем, стоило внушать подключенным к нему мозгам все что угодно. Но возможно, что и не все, он не проверял.

* * *

– А Голубев, значит, проверил, – после того как отец Тараса закончил рассказ, сказала Галя. – На нас… Дикость!

– Не думаю, что на вас, – печально покачал головой бывший летчик. – Наверняка вы были не первыми. Но его можно все-таки как-то понять…

– Понять?! – воскликнул молчавший до сих пор Тарас. Похоже, рассказ отца потряс его, он выглядел обалдевшим и в то же время донельзя возбужденным. – Да как можно понять эту мерзость, эту гадость, эту… – Тарас захлебнулся возмущением и закончил, почти крича: – Но ведь ты же не стал этого делать! Ведь тебе это было противно, отвратительно! А ведь он твой друг! Почему же он смог?!

– Не забывайте, что Кир – инвалид! – стукнул кулаком по колену отставной майор. – И не просто инвалид, без руки или ноги, а человек, навечно прикованный к инвалидному креслу! Он полностью потерял способность двигаться. Шевелятся лишь голова и руки. Вы можете представить себя на его месте?

Галя попробовала, но ей стало жутко. Она даже поболтала ногами, чтобы убедиться в их способности двигаться. А Тарас угрюмо буркнул:

– Ну и что?

– А то, что ему, видимо, хотелось испытывать то, что чувствует здоровый человек.

– Ясно мне, что он хотел испытывать, – снова буркнул стремительно вдруг покрасневший Тарас.

Галя сразу поняла, что он имел сейчас в виду и что именно вспомнил. Конечно же, их первую встречу. И она внезапно поняла, что отец Тараса наверняка прав. Теперь стало ясно, зачем было нужно то, чему она не могла найти объяснения. Но ей все же оставалось непонятным другое, о чем она и спросила:

– А убийства? Это тоже хотелось испытывать несчастному инвалиду? Боль, страх, чувство беспомощности, унижение – это ему тоже было в кайф?

– Наверное, – очень тихо ответил отец Тараса и опустил голову.

– Тогда он не просто инвалид, ваш ведомый. Он моральный урод.

Бывший летчик вскинул на Галю полные боли глаза, но промолчал.

– И он тем более урод, – добавил Тарас, – что использовал в своих забавах ребенка.

– Наверное, вы правы, – вновь потупив взгляд, сказал его отец. – Нет, вы, конечно же, правы. И я очень долго не мог поверить, что это делает именно Кирилл. Когда с тобой стали происходить странные вещи, я догадался, что это такое. Не сразу, но достаточно быстро. Вот только на Кира подумать не мог. Я предположил, что мы с ним не одни такие и что так развлекается кто-то еще. Я думал так достаточно долго. Ведь я сразу проверил, кому принадлежит дача, на которой… все началось.

Галя внезапно вспыхнула и прижала к щекам ладони. До нее только сейчас дошло, что отец Тараса пережил то же самое, что и его сын! То есть и то, что делали они с Тарасом на той самой даче. Да и не только там. Получалось, что теперь все, даже самое интимное, что произойдет у них с Тарасом, будет знать, ощущать, видеть, чувствовать и его отец? Дикость!.. С ними всегда теперь, даже в постели, станет невольно присутствовать третий… Дикость, дикость, дикость!

Между тем бывший летчик продолжал:

– Дачный участок был записан на какую-то женщину с незнакомой фамилией. И я уверился, что Кир тут ни при чем. Первое подозрение закралось во время взрыва. Так могли взорваться только боеприпасы. А когда прошла очередная репликация и я понял, что ты видел в погребе ракеты класса «воздух – воздух», я уже был почти уверен, что это Кир. Гнал от себя эту мысль, придумывал какие-то нелепые гипотезы, но все-таки знал уже, что Кирилл стал не тем, кого я помнил, с кем летал в паре…

– Но почему там оказались ракеты? И как ты сам выжил после такого взрыва? – воскликнул Тарас.

– На первый вопрос у меня нет точного ответа. Могу лишь догадываться. Мы ведь до Мончегорска служили здесь. Я уехал туда в конце девяностого, а Кирилл года на полтора-два позже. Ну а что творилось в армии, да и вообще в стране, в начале девяностых, рассказывать, я думаю, не стоит. Тащили кто что мог. И украсть боевые ракеты тому, кто имел с ними дело, похоже, не представляло очень уж большой сложности. Не было по крайней мере чем-то уж совсем невероятным. Другой вопрос, что это делал Кирилл… – Отставной майор сокрушенно покачал головой. – Видимо, я все-таки знал его слишком плохо. А возможно, его просто заставили. Мало ли… Такое было мутное время, когда нельзя ни от чего зарекаться. Вот я, пожалуй, и ответил на твой первый вопрос. Ну а второй – совсем легкий. Я же говорил, что умею лечить, в том числе и себя. Еще во время драки с тем зомби, когда дым и огонь стали невыносимыми, я постоянно себя регенерировал, что ли… Потому и продержался дольше него. Но я все-таки не всемогущий и неуязвимый какой-то, поэтому выбрался из горящего дома на последнем издыхании, обожженный внутри и снаружи. Казалось, даже легкие выгорели, я почти не мог дышать. Но знал, что надо убираться подальше, будто предчувствовал, что сейчас рванет. Хорошо, что река была рядом. Меня спас ее обрывистый берег. Я дополз до обрыва и еще в падении почувствовал, как вздрогнул воздух. Волна огня и осколки пролетели над самой головой, возможно, что жар бы меня все-таки убил, но меня отбросило в реку. В общем, спасло меня чудо. Я долго восстанавливался потом, и то вот не совсем еще… – Он снова снял кепку и наклонил лысину, покрытую тонкой розовой кожицей.

– Ничего себе долго! – покачал головой Тарас. – Это же было позавчера!

– Ну, обычные болячки и царапины я залечиваю в минуты.

– Скажи, – Тарас задумчиво прищурился, разглядывая отца. – Это ты восстановил Галю и Костика после пожара?

– Ну да, – улыбнулся тот. – И тебя чуточку тоже. Иначе бы вы там и остались.

– Спасибо, – кивнул Тарас. – А мою близорукость тоже ты вылечил?

– Вот это нет… Прости, но до меня почему-то не доходило, что ведь это тоже болезнь и она, как всякая болезнь, лечится. Ну извини, такой вот я бестолковый! Так что это сделал Кирилл. Не могу только понять зачем.

– Чтобы лучше было видно, – буркнула Галя. – Только он тоже, наверное, не сразу догадался, что это лечится.

34

Для Тараса многое стало понятным, но куча вопросов еще оставалась невыясненной. Однако спросить у отца он ничего больше не успел. Из дверей подъезда выбежал Валерка Самсонов и сразу же бросился к машине. Он был настолько взволнован, что на окрик Тараса только раздраженно отмахнулся. «Жигуленок» взревел мотором и, взвизгнув покрышками, сорвался с места.

Тарас проводил машину приятеля недоуменным взглядом. Неужели Голубев рассказал Валерке правду об отце? Но тогда зачем и куда так спешить? Скорее всего, он его обнадежил, сочинил что-то такое, что тот сразу же ринулся проверять.

А сам Тарас словно наконец-то очнулся, вернулся в реальность. Он вскочил со скамейки.

– Давайте скорее закончим все это! Мне надоело ходить под прицелом безумца. Вы как хотите, а я пошел к Кириллу.

– Постой, – поднялся следом отец. – Но зачем тебе к нему идти? Вы уже не под прицелом. Катерина обрубила ваши с Галей каналы. Вы в полной безопасности. Да и что ты с ним сделаешь? Убьешь? Я уверен, ты не станешь этого делать. Не сможешь, я знаю. Ведь ты не такой, как он… Зато стоит вам появиться перед ним, он снова подключится. Зачем это вам? Отправляйтесь домой и живите спокойно. Забудьте о случившемся, как о страшном сне. Я сам поговорю с ним. Я не верю, что он стал таким. До сих пор не верю… Тут что-то не то, что-то еще есть такое, чего мы не учитываем.

– Нет, я пойду, – упрямо мотнул головой Тарас. – Пусть каналы обрублены, но то, что он закачал в наши мозги, осталось. И я не знаю, что это. Я не хочу носить в голове мину с часовым механизмом и ждать, когда же она рванет. А еще больше не хочу, чтобы носила это в своей голове Галя.

– Да, – поднялась девушка. – Я тоже пойду. А вы, если хотите, идите с нами. Ведь вы же можете помешать Кириллу подключиться к Тарасу?

Тарас благодарно посмотрел на любимую, а отец потряс кулаками:

– Не могу, в том-то и дело! Я не чувствую чужих каналов вообще. Я даже не знал, что к Тарасу кто-то подключился, пока с ним не стало происходить непонятное.

– Но хотя бы убить Кирилла вы сможете, если что? – угрюмо спросила Галя. – Если он станет угрожать жизни вашего сына, сможете?

– Не знаю, не знаю, не знаю! Он – мой друг!..

– А он – ваш сын, – кивнула на Тараса Галя. – Вы боитесь предать друга, а сына шестнадцать лет назад предать не испугались.

Тарас увидел, как вздрогнул и, словно получив пощечину, дернул головой отец. Лицо его стало багроветь так сильно, что Тарас испугался за его сердце. Он думал, что отец примется сейчас с жаром оправдываться, начнет что-то доказывать, в конце концов, просто наорет на Галю. Но тот лишь резко повернулся к подъезду и бросил через плечо:

– Идемте!

* * *

Дверь в квартиру Голубева оказалась незапертой. Сначала это удивило Тараса, но потом он понял, что это вынужденная мера. Инвалиду непросто быстро добраться, чтобы открыть дверь. Особенно если учитывать, что посетителей у него много.

Квартира была однокомнатной и, на удивление, довольно уютной и чисто прибранной. Мебель оказалась вполне современной и достаточно рациональной. Единственное, что в этой квартире отталкивало, – запах. Тяжелый больничный запах немытого тела и лекарств.

Тарас не сразу заметил самого Голубева. Он смотрел на низенькую кровать у стены, ожидая почему-то, что недвижимый инвалид обязательно должен лежать, но неожиданно сильный низкий голос донесся от окна:

– Ну наконец-то! Долго же я вас ждал. Кроме тебя, Миф.

Только теперь, обернувшись на голос, Тарас увидел на фоне залитого солнцем окна силуэт сидящего в инвалидном кресле человека. Солнечный свет, бьющий прямо в глаза, мешал рассмотреть черты его лица, но все же было видно, что он страшно худ. В венчике похожих на пух одуванчика волос поблескивала лысина.

Тарас не успел ничего сказать, к инвалиду быстрым шагом подошел отец и протянул руку:

– Ну, здравствуй, ведомый! Рад тебя видеть.

Голубев сделал движение правой рукой, даже не само движение, а всего лишь намек на него, но рука все-таки осталась неподвижной.

– Рад меня видеть таким? И я не твой ведомый, Миф. Своего ведомого ты бросил с переломанным хребтом у Ловозерских тундр.

– Не надо, Кир, – медленно опустил руку отец. – Ты же знаешь, что это не так…

– Не так? – Казалось, Голубев удивился искренне. – А я-то все время думаю: отчего это у меня ничего не шевелится десять лет?

– Перестань, – скрипнул зубами отец. Так сильно, что Тарас почувствовал во рту вкус эмалевой крошки. – Разве это сделал я?

– А кто? Я привык выполнять приказы. Когда командир приказывает следовать за ним, я следую. Следовал… Не рассуждая, а на кой, собственно, хрен мне нужна эта блестящая пакость, болтающаяся в небе, которая вырубает приборы и глушит движки? Но теперь ты ничего мне приказать не можешь, Миф. Теперь ты лишь можешь просить. Умолять. Теперь ведомый ты, а не я, согласись. Ведь ты же за этим пришел? Чтобы меня о чем-то очень сильно попросить?

– Да, я пришел за этим, Кир. – Голос отца изменился, стал холодным и жестким. – Сними с ребят блоки, убери из их мозгов все лишнее.

– И все? И вы уйдете?

– Да, мы уйдем. Обещаю, что о твоих забавах никто не узнает, если ты сделаешь это и навсегда оставишь Тараса и Галю в покое.

– Ой, как жаль… – В голосе Кира послышалась неподдельная грусть. – Вы уйдете, а я снова останусь один. Знаешь, что такое настоящая тоска, Миф? Когда хочется от бессилия и одиночества грызть подушку, но сил не хватает даже на это. Когда все вокруг прыгают, носятся, скачут, воюют, совокупляются, дерутся, танцуют и просто ходят, а ты можешь сходить только лишь под себя. Нет, тебе это не может быть известно. Это знают лишь подобные мне. Но другим остается медленно гнить, лежа в собственных нечистотах, а мне все-таки дали хоть что-то взамен. Проснувшись, я могу вспоминать, как только что прыгал, совокуплялся и дрался.

– И убивал.

– Нет, Миф, ты опять говоришь неправду. Я никого не убил. Это ведь именно ты убил отца того парня, что приходил ко мне только что. Разве не так?

– Твоими руками, Кир! Ведь это ты поджег дачу. И это ты устроил в погребе склад боеприпасов. Зачем ты это сделал, Кирилл?

– Зачем устроил склад? Потому что хотел жить по-человечески, а не как подзаборная шавка. Если мне, первоклассному летчику, бросали жалкие подачки, да и те по полгода задерживали, что мне оставалось делать? Я не воровал, я всего лишь возмещал то, что украли у меня.

– Я сейчас не об этом, хотя и здесь я с тобой не согласен. Но я хочу выяснить, для чего ты хотел убить моего сына и эту девушку, да еще вместе с ребенком?

– Ребенка я не хотел убивать. Он был нужен всего лишь в качестве приманки. К сожалению, к детям нельзя подключиться, у них еще слишком сильная связь между сознательным и подсознательным. Вот и пришлось действовать грубо… А для чего?.. Почему-то эта славная парочка, – Тарас не видел из-за солнца, но был уверен, что Голубев смотрит сейчас на них с Галей, – перестала меня слушаться. Ведь в самый первый вечер, когда они так славно провели время – заметь, Миф, благодаря мне, – я хотел их всего лишь попугать, пощекотать нервы им и себе. Всего лишь! Я не собирался их убивать, зачем мне было лишаться статистов, которых и так у меня очень мало? К тому же, как позже выяснилось, умирая, статист ничего не передает мне, просто рвется канал. Какой же мне смысл в убийстве?

– Но тогда ты об этом не знал!

– Тогда нет. Но, повторяю, я и не собирался их убивать. И не собрался бы, веди они себя нормально, как остальные. Так нет же, они забегали, заерепенились, захотели все выяснить!.. Что мне оставалось делать? Ждать, пока за мной приедут? Перестать жить, превратиться в хлопающий глазами, испражняющийся под себя труп на койке в психушке?

– Кир, я не верю, что это ты… – Отец пододвинул к себе стул и тяжело опустился на него. – Ты не мог стать таким. Я даже не про убийства. Я даже понимаю тебя и готов принять то, что ты живешь чужими воспоминаниями. Но играть живыми людьми, словно марионетками, ведь это недостойно человека! И не просто человека – офицера.

– Перестань выражаться как политрук! – взорвался вдруг Голубев. – Советская власть давно кончилась, Миф. Хватит меня воспитывать! Ты ведь ничем не лучше меня, только что можешь передвигаться.

– О чем ты, Кирилл?..

– Ты хочешь сказать, что сам не используешь статистов? Не пользуешься открывшимися перед тобой возможностями? Тогда скажи, на что ты купил все то, что на тебе надето? Твоей майорской пенсии хватило бы разве что на эту дурацкую кепочку.

– Как ты можешь, Кирилл?.. – Отец снова поднялся со стула, и кулаки его сжались до белизны на костяшках. – Кир, что ты такое несешь? Это купил мне мой пасынок. Он бизнесмен, он всего добился собственной головой и руками…

– И по собственной воле он гонялся за нашими юными друзьями позапрошлой ночью? – усмехнулся инвалид.

– Нет, не по собственной. Я попросил его присмотреть за Тарасом и Галей. Просто попросил, устно, как отец сына. Я никому, слышишь ты, никому никогда не навязывал своей воли с помощью этой гадости, свалившейся на нас. Никому и никогда, ты понял, капитан?!

– Понял, сядь, успокойся. Сердчишко-то лопнет – и вылечить не успеешь. Верю я тебе, товарищ майор, верю. И знаешь почему? Потому что дурак ты, лопух. Дураком был, им же и помрешь. И, наверное, скоро.

* * *

Тарас услышал, как хлопнула входная дверь. Он быстро обернулся. В комнату вбежал запыхавшийся Валерка Самсонов. В руках он с трудом удерживал трепыхающийся сверток из цветастого покрывала, показавшегося Тарасу очень знакомым. И уже в следующее мгновение он понял, откуда знает его. Это было покрывало с маминой кровати!

Он рванулся к Валерке, но тот остервенело выкрикнул: «Стоять!» – сорвал покрывало и поставил перед собой дергающегося Костю, руки и ноги которого были замотаны скотчем, а полоса липкой ленты наискось тянулась через рот.

Вскрикнула Галя и тоже метнулась через комнату, но в руке у Валерки блеснул нож, лезвие которого тот быстро приставил к горлу мальчика.

– Стоять! – вновь заорал учитель физики. – Или я убью его!

Тарасу казалось, что он сходит с ума. Он смотрел на горошины слез, катящиеся по щекам мальчика, видел перекошенное ненавистью и злобой лицо друга и не мог поверить, что это ему не снится.

Галя тоже оцепенела, замерла посреди комнаты, а потом медленно-медленно сползла, будто тая, на колени и завыла, кусая губы.

– Галя, Галя, – забормотал Тарас, готовый и сам рухнуть рядом с любимой, так ослабели вдруг ноги, – не надо, держись, ты испугаешь Костю… – А потом он заглянул в безумные Валеркины глаза и сказал, стараясь, чтобы голос оставался спокойным: – Валера, ты что? Это же я, Тарас. Ты что, не узнал меня? Отпусти мальчика, что ты делаешь? Ведь это ребенок. Давай поговорим по-мужски.

– По-мужски?! – захохотал Валерка. – Ты наконец-то стал мужчиной? Поздравляю. Это она доставила тебе такую радость? – мотнул он потной головой в сторону давящейся всхлипами Гали.

Тарас чувствовал, что внутри у него закипает неведомая ему доселе злость. Он готов был сейчас, не задумываясь, броситься на бывшего друга. С голыми руками против ножа. Но Валера угрожал Костику, а потому приходилось сдерживать внутри пар, давление которого могло бы, наверное, разнести эту квартиру на камешки.

– Валера, – сказал он. – Скажи, чего ты хочешь?

– То, что я хочу, ты не сделаешь, хлюпик. И она не сделает. И даже твой папаша. Ведь это же твой отец, да? Сильный, красивый, живой. А у меня больше нет отца. Ты можешь воскресить его, сволочь?! Ты можешь хотя бы отдать мне его тело? Нет? Так чего ты тут вякаешь, гадина? Это вы с твоим папочкой убили его, развеяли по ветру! Вы!..

– Так чего же ты все-таки хочешь? – резко прервал эту истеричную тираду Тарас. Он, конечно, рисковал, но еще больше он опасался, что, заведя себя до предела, Валерка не выдержит и полоснет по Костиному горлу.

– Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость, – почти спокойно ответил Самсонов. – Вы убили моего отца, теперь ты убьешь своего. А потом она убьет тебя.

– А что будет с ней? – машинально спросил Тарас, потому что и впрямь это волновало его в первую очередь. Он думал сейчас лишь о том, как спасти Костю и Галю.

– Это тебя уже не будет беспокоить, поверь мне, – раздался вдруг глухой низкий голос от окна. Солнце уже переместилось из его проема, и, хоть окно оставалось ярким, Тарас теперь смог рассмотреть лицо Голубева. Неприятное, осунувшееся, с черными мешками под глазами. И еще он увидел так не идущую к этой трупной маске мягкую, почти добрую улыбку, адресованную ему.

– Соглашайся, – коротко бросил отец, даже не взглянув на Тараса.

– Миф, ты уж прости, – не переставая улыбаться, перевел Голубев взгляд на отца, – но стрелять он будет в голову. В упор. Тебе не будет больно, командир.

– Соглашайся, – вновь повторил отец, словно не слышал сказанное инвалидом.

– Из чего я должен стрелять? – спросил Тарас, потому что уловил в голосе отца нечто, подарившее ему смутную надежду. Может быть, ему это только показалось, но ему требовалось сейчас хоть что-нибудь делать, иначе клокочущий внутри пар готов был в любое мгновение вырваться наружу.

– Во втором ящике слева, – чуть двинул головой Кирилл, указав глазами на закрытый шкаф с шестью выдвижными ящиками в два ряда.

– Только медленно! – прикрикнул Валерка. – И не вздумай шалить. – Приопущенная было рука с ножом вновь поднялась к Костиному горлу.

Тарас осторожно подошел к шкафу и достал пистолет. Тот оказался неожиданно тяжелым, и Тарас чуть не выронил его.

– Снимай с предохранителя и подходи к отцу, – скомандовал Кир.

– Только медленно, – вновь повторил Валерка, но на сей раз неуверенно и будто бы даже удивленно.

Рука с ножом вдруг стала опускаться все ниже и ниже, а левая, прижимавшая мальчика за грудь ладонью, сорвалась и безвольно повисла вдоль Валеркиного тела. Нож выпал из правой руки, и уже в следующее мгновение она тоже болталась, подобно пустому рукаву. Валерка недоуменно смотрел на свои руки, а Костик медленно повалился ему под ноги.

К нему сразу бросилась Галя.

– Сто-ять, – словно пьяный, пробормотал Валерка, но уже не только руки и язык, но и ноги не подчинялись ему. Он рухнул на пол сжатым снопом. Подобно упавшей большой заводной кукле, учитель физики задергал руками и ногами, а изо рта его доносилось нечто невнятное и нечленораздельное.

Галя схватила валявшийся нож и быстро освободила от пут руки и ноги сынишки. Потом она осторожно сорвала скотч с Костиного рта, и мальчик заплакал:

– Мама, мне больно!

Стоявшая на коленях Галя прижала сына к груди и зашептала:

– Потерпи, солнышко, потерпи, моя радость, сейчас все пройдет.

Всхлипнув еще пару раз, Костя спросил, испуганно глянув на дергающегося Валерку:

– Дядя играет, да, мама? Он мне сказал, что мы поиграем в разбойников. И он замотал мне ручки и ножки. И бабушке Оле он ручки и ножки замотал. И роты нам тоже этим закрыл. А потом он закрыл меня тряпкой и понес. И мне не понравилась эта игра. И теперь она мне совсем уже надоела. Это плохая игра, мама! Зачем вы в нее играете? А дядя Тарас тоже разбойник, потому что у него пистолет? Мама, мне не нравится игра… Давай пойдем к бабушке Оле. Ей тоже игра не понравилась, она кричала и плакала.

– Пойдем, сейчас пойдем, котичек. Дяди уже скоро доиграют. Совсем-совсем скоро, и мы пойдем… А дядя Тарас не разбойник, а сказочный принц.

– Уходите! – крикнул Гале Тарас. – Какая игра? Какой принц? Ты что, не видишь? Уходите!

– Не кричи на нас, сказочный принц! – неожиданно дурашливым голосом ответила ему Галя. – Ты разве не видишь, что злой и добрый волшебники борются друг с другом? И мне очень интересно узнать, кто победит. И если победит добрый, к заколдованным принцессе и принцу вернется память, и они поженятся, и будут жить долго и счастливо.

– А если победит злой, – буркнул Тарас, – то они умрут в один день. И я могу назвать точную дату.

– Дядя Тарас, ты разве не знаешь? – засмеялся вдруг Костик. – Злой волшебник не может победить! Ведь он же злой! Он никого не любит. Как же он победит? – Мальчик посмотрел на Галю: – Мама, ведь правда же?

– Правда, мой маленький, правда, мой сладенький.

– Ох, мама, – вздохнул Костя. – Ты тоже ничего не знаешь. Я уже давно не маленький. Но ладно, давай досмотрим эту глупую сказку.

Между тем Тарас уже давно наблюдал за «волшебниками», которые молчали с тех самых пор, как он достал пистолет. Отец и Кирилл Голубев словно застыли, и только пот, струящийся из-под кепки отца, и вздувшиеся на шее вены показывали, какое дикое напряжение тот сейчас испытывает.

Тарас обернулся и посмотрел на Валерку, который по-прежнему судорожно дергал конечностями, лежа на полу. И тогда он наконец понял, что происходит сейчас и происходило до этого. Тарасу стало до отвращению к себе стыдно за то, что он несколько минут назад испытывал к Валерке. Конечно же, тот был ни в чем не виноват. Придя «на прием» к Голубеву, он попросту попал в ловушку. Конечно же, по воспоминаниям Тараса, живущим в нем, капитан-инвалид узнал Валерку и решил использовать его по полной. Подключиться к учителю физики было для него элементарным делом. А внушить то, что нужно, при визуальном контакте он смог, и не дожидаясь сна. Так что похитил Костика и шантажировал его жизнью вовсе не Валерка Самсонов, а все тот же свихнувшийся Кирилл Голубев. А теперь к Валерке подключился и отец, впервые используя свой дар не только для «считывания» информации, но и для внушения. В Валеркином мозгу схлестнулись две равные силы, и теперь оставалось лишь ждать, какая из них победит.

Глядя на отца, казавшегося спящим, но никогда еще не находившегося в большем, чем сейчас, напряжении, Тарас почувствовал вдруг такую за него гордость, такую любовь, что готов был прижаться к нему и передать эту любовь для удесятерения силы. Но подумал он это лишь образно, а вот в следующее мгновение понял вдруг, что в подспудно возникшем желании может таиться и рациональное зерно.

Конечно, он не стал прижиматься к отцу, опасаясь, что может отвлечь, нарушить его ментальную связь с Валеркой. Он приблизился осторожно и остановился в двух шагах от отца. Заговорил медленно и монотонно, словно читал молитву:

– Папа, я люблю тебя, я горжусь тобой. Я всегда любил тебя и ждал твоего возвращения. Я знал, что ты не предавал меня, и нет в том твоей вины, что ты не мог жить с нами. Я верю и знаю, что ты любил меня, что ты продолжаешь любить меня до сих пор. Люби меня, папа, пожалуйста, люби! И я тоже буду любить тебя всегда-всегда-всегда.

* * *

Что произошло в следующую секунду, Тарас не сразу понял. Чуть дрогнул отец, выгнулся и обмяк в инвалидном кресле Голубев, прекратили стучать по полу Валеркины руки и ноги. А сам Тарас, обведя взглядом комнату, вспомнил вдруг, что уже был здесь несколько дней назад. Он сидел на том самом стуле, где сейчас отец, а напротив так же стояло кресло Голубева, и они вели с инвалидом совершенно глупейший разговор о дурацком обете безбрачия, о карме и ауре, о прочей подобной ерунде. А потом Тарас вышел отсюда, прогулялся немного по городу и отправился домой.

Пожалуй, пора это было сделать и сейчас.

– Папа, – положил он ладонь на плечо отца. – Ты победил. Ты самый сильный и лучший.

Отец ничего не ответил, лишь поднял к плечу руку и сжал пальцы Тараса. Он тяжело дышал, и пот продолжал струиться по шее.

– А вы проиграли, господин знахарь, – посмотрел на Голубева Тарас, но глаза того были закрыты, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Он умер, – прохрипел отец. Он молчал минуту, а то и две, словно эти два слова отняли последние силы, а потом сказал уже почти обычным голосом, лишь часто прерываясь для очередного глубокого вдоха: – Наши силы уничтожили друг друга. Но у меня осталось и кое-что еще, кроме этого проклятого дара, – он крепко сжал пальцы Тараса, которые продолжал держать в ладони, – а у Кирилла – нет.

– Любовь, – прошептал Тарас.

– Любовь, – эхом откликнулась Галя.

– Любовь, – подтвердил отец. Но тут же подобрался, став почти прежним, и скомандовал: – Берите мальчика и быстро поезжайте домой. Там Ольга… – он осекся было, но продолжил: – Ольга связана, что он еще там сделал, неизвестно. Возьмите машину вот этого, – кивнул он на распластавшегося неподвижно Валерку, – он еще долго очухиваться будет.

– Папа, он не виноват! – вступился за друга Тарас, но отец лишь махнул рукой:

– Да знаю, я, знаю! Какая разница, вам машина нужнее сейчас, заберет потом. Я его тут пока вылечу… Хотя вот ведь, лечить-то я больше не умею. Ну ничего, коньяком отпою или просто чаем. Не помрет. Молодой, крепкий.

– А зачем тебе-то здесь оставаться? – не понял Тарас.

– Откачаю сначала Валерку вашего, а через час сиделка придет. Ну, домработница по совместительству и все такое прочее…

– Откуда ты знаешь?

– Знаю вот, – усмехнулся отец. – Так уж вышло, что вся Киркина память во мне теперь сидит. Перетянул я ее как-то, или он перед смертью отдал, чтобы я во всем разобрался. А разбираться, скажу я вам, придется. Не так тут все просто. Сдается мне, что и мы с ним такими же статистами были, как и вы у него. Только мы – другого порядка.

– А кто же был… над вами?

– Не знаю, – нахмурился отец. – Говорю ж, разбираться буду. Если захочешь, давай вместе попробуем.

– Конечно захочу! – радостно воскликнул Тарас. – Заодно и в нашей истории точки расставим. Например, зачем он меня все-таки в деревню послал?

– Но это потом, а сейчас надо о Кире позаботиться. Придет Тамара, вызовем милицию, врача, все официально оформим…

– Но зачем? Ведь такое поднимется!

– Да ничего не поднимется. Умер инвалид на глазах старого друга. Не выдержало сердце радости встречи. Домработница подтвердит.

– А если нет?

– Подтвердит. Она ведь тоже его «статистом» была. Одним из самых главных. Это ведь она в первый раз Костю украла, тобой переодевшись, – посмотрел он на Галю. – А сначала телефон твой у рыбаков выкупила. Я тебе его потом принесу. И много чего еще творила. Не по своей, конечно, воле, но все равно вряд ли она милиции это рассказывать захочет.

– А если она сейчас, вспомнив все, не придет сюда больше?

– Ну, не придет – и не надо. Один справлюсь. Только придет. За деньгами придет, которые ей Кирилл задолжал за полгода, да и вещи тут ее кое-какие есть. Придет, девка она жадная. – Отец перевел взгляд с Тараса на Галю, подмигнул притихшему Костику, опять посмотрел на Тараса: – Так что дуйте давай! Лётом! И мне сразу позвоните, скажете, как там мать. Все-все-все, – похлопал он в ладоши, – работаем! И продолжаем жить.

– И любить, – снова вырвалось у Тараса.

– А это, ребята, самое главное, – очень серьезно ответил отец. – Без этого видите, что получается…

И снова они ехали в той самой красной «семерке», которая преследовала их с таким постоянством, будто преданно их полюбила. Оставалось выкупить ее, что ли, у Валерки, чтобы не мучилась, бедная. Тарас улыбнулся.

Сидящий с ним рядом Костя обнял его маленькими теплыми ручками и прижался щекой к рубашке. Потом поднял на него синие-синие, словно вечернее небо, глазенки и сказал:

– Ну что, принц, будешь жениться на принцессе?

– Так точно, ваше величество! – отрапортовал Тарас.

– Нет, я не величество, – гордо ответил Костик. – Я космический пришелец. Только не знаю еще, добрый или злой. Я сначала посмотрю, какие землянины сами. А если ничего не пойму, то испугаюсь и полечу дальше.

Костя отвернулся к окошку и замурлыкал веселую песенку, а Тарас почувствовал, как по спине скатилась струйка холодного пота.

Галя, наблюдавшая за ним в зеркало заднего вида, поймала его взгляд и, не поворачивая головы, спросила:

– Ты подумал о том же, что и я?

Тарас кивнул:

– Они испугались. У них ничего не вышло, а они не поняли почему. Любовь оказалась неучтенным элементом в их алгоритме. Они просто не знают, что это такое.

– Зато мы знаем, правда ведь? – тихо спросила Галя, и от последних двух слов Тарас вздрогнул. Но мотнул головой, навсегда расставаясь с прошлым, и твердо ответил, обращаясь не только к любимой, но и ко всем, кто мог его слышать:

– Конечно, знаем. И мы-то уж ее учтем, будьте спокойны.


г. Мончегорск, апрель 2006 – сентябрь 2012

* * *

Уважаемый читатель!

Дочитав книгу до конца, Вы, наверное, уже можете сказать – понравилась она Вам или нет. Мы будем признательны за любые отзывы, которые Вы можете оставить на нашем сайте:

www.fantaversum.ru

Кстати, там же можно приобрести и бумажную версию.

Мы надеемся на новые встречи с Вами на страницах наших книг!


Редакция издательства «Фантаверсум»


на главную | моя полка | | Сильнее боли |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 3
Средний рейтинг 3.0 из 5



Оцените эту книгу