на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



О ЕДИНСТВЕ ЯЗЫКОВ ВООБЩЕ

У человека сразу два языка. Один во рту. Это распознаватель вкуса. Другой в мозгу. Последний - распознаватель речи. Язык в мозгу напоминает коллекцию магнитофонных записей, хранилище кассет.

Чтобы пленки зазвучали, нужен магнитофон. Записи в мозгу озвучивает плотная мышца во рту. Ей помогают другие органы речи. Способ речеобразования един для всех языков мира: языковые единицы (знаки из набора знаков, хранящихся в памяти) служат образцами, формами для отливки речевых единиц, из которых выстраивается речевой поток. Организованное множество речевых единиц образует связный текст примерно так, как мозаичную картину создает организованное множество разноцветных камешков.

Ребенок рождается только с одним языком, тем, что во рту, и с чистым, как лист белой бумаги, мозгом. Окружающие люди изо дня в день раздражают его звуковыми сигналами. Их следы остаются в памяти. Они-то и образуют тропинку, ведущую к произношению слов. Язык в мозгу не образуется сам по себе, словно зубы. Его нужно взращивать, начиная с подготовки почвы, посева первых зерен. И окружающие ребенка люди делают это, засеивая его память звуковыми образами, оттисками знаковых единиц. Что посеешь, то и пожнешь.

С кем поведется ребенок, от того и наберется речевых привычек, которые станут его вторым "я", одеждой его мыслей и чувств. Русский ребенок заговорит по-русски только в русскоязычном окружении. Окажись он в арабоязычной среде - и его родным языком стал бы арабский. Невинный младенец, честный и душевно чистый, еще не научившийся притворяться, уже в совершенстве владеет языком наших первопредков. Этот язык в него вложил сам Творец. Еще не овладев и зачатками логической речи, малыш прекрасно понимает интонацию речи взрослых.

Он будет улыбаться, услышав ласковую речь, а может и расплакаться, уловив суровые нотки в голосе. Смысла слов он еще не постиг, а вот в их звучании уже разбирается. Когда взрослые лгут ребенку (у взрослых это называется "шутить") и произносят самые суровые слова приветливым, ласковым голосом, то ребенок радуется. В ответ же на ласковые слова, но произнесенные злым голосом, ребенок может испугаться и расплакаться.

Для взрослых это забава. Им кажется, что так они выявляют неразвитость, несовершенство младенца. На самом же деле так они показывают собственную неразвитость и испорченность. Так шутить зло и глупо.

Устами младенцев продолжает говорить истина даже тогда, когда младенцы не подают голоса. Вместо голоса говорят губы (уста) на немом и беззвучном языке телодвижений, то растягиваясь в широкую улыбку, то сжимаясь в трубочку от расстройства.

Маленький ребенок показывает нам, взрослым, каким было человечество в младенческий период своего развития, когда оно пользовалось языком естественно выраженных эмоций еще до того, как обрело дар логической речи. Точнее, до того, как человек перешел на выработанную им самим систему общения, базирующуюся на использовании условных искусственных знаков (слов).

Язык человеческого общения не природный, не божественный, а благоприобретенный от других людей. С этой точки зрения все люди говорят на одном и том же языке привычек, перенятых от ближайшего окружения. В основе человеческого языка лежит один и тот же принцип общения через сотрясение воздуха, через звуки, облик которых формируется главным образом при помощи датчика вкуса. Символом языка любого народа мог бы стать змеиный язык. Его основание коренится глубоко в голове и управляется мозгом, а конец раздвоен. Так же раздвоено и назначение человеческого языка во рту: быть распознавателем вкуса и органом речи одновременно.

Все остальные сходства и различия между языками человеческого общения менее существенны, второстепенны. Это уже мелочи, однако такие, на которые принято обращать повышенное внимание, поскольку их много и они всегда на виду. Они как надоедливая мошкара, от которой негде скрыться. Они очевидны, но очевидное - не то же самое, что истинное. Солнце со всей очевидностью восходит и заходит над Землей, однако научная истина состоит в том, что не Солнце вращается вокруг Земли, а как раз наоборот: Земля вокруг Солнца.

Все мы жильцы одной коммунальной квартиры под названием "планета Земля". Нас объединяет одно Солнце, одно небо, одна суша. И одна "кухня", из которой вышли наши языки. Говорить мы учимся друг от друга. Чтобы служить общению, язык должен быть общим, а таким он становится через общение.

Невозможно проживать одновременно повсюду, а потому люди интенсивнее общаются с теми, кто поближе, с близкими, родственниками. Поэтому с детства познанный язык, первые слова которого мы узнаем от матери, именуется родным.

Как отдельный человек учится языку от других людей, так и отдельный народ учится общечеловеческому языку у других народов. Прежде всего у тех, кто оказался рядом, с кем свела историческая судьба.

Языковое родство - не то же самое, что родство по крови. Строго говоря, оно и не родство вовсе, а результат действия пословицы "С кем поведешься, от того и наберешься". Его еще называют "законом соленого огурца", ведь всякий огурец принимает вкус того рассола, в котором находится. Анализ языка не стоит путать с анализом крови, хотя и язык может многое прояснить о происхождении человека или

народа.

Мы привыкли различать языки: русский, арабский, английский и другие. Между тем научная истина состоит в том, что все люди на Земле говорят на одном и том же языке. Это далеко не всем кажется очевидным, а потому требует пояснений. Начнем с понятия множественности языков. Сколько же их на Земле? Этого никто не знает. И с точностью никогда не сможет подсчитать, поскольку сама грань между языками, диалектами, говорами и наречиями очень зыбкая, условная. Всегда можно найти наречия, говоры, диалекты, соединяющие в себе черты двух разных языков.

Если такие переходные языковые формы не лежат на поверхности сегодня, то это не означает, что их не было вчера. Они отыскиваются нередко среди так называемых мертвых языков. Итальянский и французский, например, выросли из древней латыни, хотя каждый на своей почве. Мостиком между греческим и славянскими языками вполне мог быть древнемакедонский язык.

Граница между "своим" и "чужим" внутри языка тоже нечеткая, расплывчатая, проницаемая, словно между шеей и плечом. Отделить свое от чужого в языке - совсем не то же самое, что раздеться, отделив одежду от тела. Граница между одеждой и телом существует - это мертвая материя и живой организм. А вот грань между действующими словами живого языка нащупать не удается. Что еще совсем недавно было чужим, становится привычным, своим. Иноязычные слова входят в обиход, усваиваются. Откуда бы ни пришло слово, оно обкатывается, шлифуется миллионами уст, притирается к другим словам настолько, что становится родным.

Его не вырезать из живой речи. Оно уже усвоено языковым организмом, как пищеварительная система усваивает съедобный заморский плод. Его не удалишь из словаря, как английский галстук с русской шеи. Каждый привык различать моря и океаны, но никто не скажет точно, где кончаются воды одного моря и начинаются воды другого. Природа не терпит скачков, резких переходов. Так же и в языках. В любом из них отыщутся чужие вкрапления. Исследователь с нормальным научным подходом всячески избегает роли судьи, делящего языковое имущество на "свое" и "чужое", уклоняется от спекулятивных рассуждений на эту тему, неизбежно выливающихся в политические дрязги о том, какой народ величественнее.

Человеческий язык в любой точке планеты - это мой язык. Языки разных народов - всего лишь грани единого бриллианта. Отблески Божественной истины сверкают в каждой его грани, какой бы народ ни выступал в роли главного гранильщика. Языки разных народов - общее достояние, как воздух, как воды Мирового океана. Шрамы на теле Земли, называемые государственными границами, нанесены не Природой, а людьми, еще не научившимися жить по законам Природы, единой человеческой семьей. "Межи да грани - ссоры да брани" - гласит поговорка. Условность государственных границ понимает даже птица: "Журавль межи не знает, а через ступает". Объективный, непредвзятый исследователь, сравнивающий между собой разные языки, на деле сравнивает свое со своим. Выявляя различия, он ни на мгновение не забывает о том общем, что сделало возможным само сопоставление.

Мы привычно делим время на годы. Год 1200-й и год 2000-й - для нас два совершенно разных года: так много перемен произошло между этими датами. В Москве не осталось ни одного здания из далекого 1200-го. Однако никаких естественных границ между годами нет. Год 2000-й постепенно вылупился из предшествовавших годов, как цыпленок из яйца. Не было перерывов и скачков между годами, а лишь плавный переход, перетекание одного года в другой. Есть одна непрерывная последовательность изменений, именуемая нами временем.

Язык, как и время, не существует сам по себе. Они неотделимы от человека. Оба из разряда человеческих привычек: подмечать изменения (ощущение времени) и выражать звуками свои чувства и мысли (язык). Между языками нет естественных границ. Межей да граней ровно столько, сколько возводят их люди между собой. Государственные границы, разное вероисповедание, склад характера (тоже привычки!) образуют между людьми то, что принято называть языковым барьером.

Не будь этих рукотворных межей, языки перетекали бы один в другой плавно, незаметно. Еще более плавно, чем русский язык перетекает в белорусский, белорусский - в польский, польский - в немецкий, немецкий - в английский и т. д. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с непонятной нам речью, мы считаем, что человек говорит на другом языке, и смотрим на этот язык как на отдельное образование, а не как на одно из звеньев в общечеловеческой цепочке. Это проще, чем устанавливать хитрые сцепления звеньев и по ним добираться от непонятного для нас языка к понятному, устанавливать их связи и преемственность.

Такой упрощенческий, бытовой подход разрывает единую общечеловеческую языковую материю на отдельные лоскутки и клочки.

Вихрь единой планетарной жизни увлекает языки мира в стремительный хоровод общения. Один язык берет за руку другой. Кто крепче, кто послабее. Развитие (изменение) всех языков идет в одну и ту же сторону простоты и удобства общения. Словно партнеры по хороводу, все языки вращаются в эту сторону, стараясь не отставать друг от друга.

Сегодня язык не такой, каким он был вчера, а завтра будет не таким, как сегодня. Цепочка состояний, изменений и превращений тянется в глубь веков. Плавно, без разрывов. Один год перетекает в другой, один век сменяется другим, новым. Конец одного всегда выступает началом другого. Всю эту длинную цепочку исторических состояний языка мы с полным основанием называем своим языком, языком своих предков и пращуров. И если нет чего-либо в нашем современном родном языке, то это вовсе не означает, что не было раньше или не будет позже.

В основе общечеловеческого языка лежит принцип общения через звуки. Именно этот способ оказался наиболее удобным для всех людей, гораздо удобнее, чем общение при помощи жестов, запахов или предметов. Выбор языка как органа общения осуществила сама Природа, сотворившая человека именно таким, вписавшая его в этот мир, связавшая его с окружающим миром каждым телодвижением, каждым вздохом. Человеку оставалось только подчиниться мудрому велению Творца. Подчинились все без исключения. Все люди, все народы. Никто не сделался телепатом, не изобрел иного, отличного от других людей способа общения. Звучащая речь стала фундаментом, на котором выросли другие этажи: письменная речь, ее смешанные зрительно-звуковые виды.

Из основополагающего, принципиального единства языков вытекают все многочисленные случаи сходств и совпадений, к рассмотрению которых мы переходим. Начнем с названия языка как способа облачать мысли и чувства в звуковые одеяния. При его выборе многие народы отдали предпочтение слову, которое послужило названием их органа вкуса - язык. Плотная мышца во рту, которую можно рассмотреть, пощупать, и привычки, отпечатавшиеся где-то глубоко в мозгу, скрытые от нашего непосредственного наблюдения, такие разные, такие непохожие и тем не менее оказавшиеся тезками в речи многих народов.

Одним языком лижут и пробуют на вкус, а с помощью другого выражают мысли, выстраивая звуки в единый поток, несущий мысли от человека к человеку. Главным преобразователем этого потока выступает все та же мышца во рту. И пользуясь этим своим главенством, орган вкуса навязал свое имя программе преобразования мыслей в звуки. Словно подписи в международном документе, удостоверяющем принципиальное единство языков мира, стоят такие слова, как

o ЯЗЫК (от имени русского языка),

o ЛИСАН (от имени арабского языка),

o ТАНГ (от имени английского языка),

o ЛАНГ (от имени французского языка).

Каждое из приведенных слов связывает орган вкуса с системой знаков. И что из того, что арабы чаще называют эту систему словом "люга", а англичане - "лэнгвидж". Это уже частности, которые общей картины не меняют.

Внутри любого национального языкового тела скрывается одинаковый по устройству остов. Его можно сравнить с человеческим скелетом. Сколько людей проходит перед нашими глазами! С разными фигурами, лицами, цветом кожи, в разных одеждах. А костный каркас у всех устроен одинаково: то же количество костей, то же предназначение каждой из них. В своей повседневности мы не заглядываем очень уж глубоко, обычно даже не срываем покровов из одежды, не говоря уже о покровах из плоти. Дарим своим знакомым фотографии, а не рентгеновские снимки.

Специалист же проникает своим тренированным зрением сквозь множество внешних личин, доходя до самой сути вещей. Для языковеда с достаточно широким кругозором нет принципиальной разницы между русским и арабским языком, как для врача нет принципиальной разницы, чей орган вкуса он исследует - негра или китайца. Попробуем же взглянуть на слова-звезды сквозь телескоп языкознания!

Трудно поверить, что русский и китайский, арабский и индонезийский, японский и суахили могут быть местными формами, отражениями одного и того же общечеловеческого языка. Уж очень мало общего между ними на первый взгляд. Тем не менее это такой же факт, как и то, что новорожденный младенец на пожелтевшей фотографии и старец преклонного возраста, в которого превратился этот младенец через "каких-то" 80 лет, - один и тот же человек.

В последнем случае нам помогает наблюдение за постепенностью перехода человека из одного возрастного состояния в другое. Домашний альбом помогает восстановить, как младенец превращался в розовощекого карапуза, тот - в худенького мальчика, потом в стройного юношу, мускулистого, сильного мужчину, пожилого человека с лысиной и животиком и, наконец, в сухонького старичка с палочкой в руке. В сущности, общих, объединяющих черт между младенцем и старцем наберется не так уж и много.

Вычленяя "разные", "самостоятельные" языки, мы игнорируем постепенность перетекания языка в язык, одного языкового состояния в другое. Мы слишком заняты или слишком нелюбопытны, чтобы проследить, как один язык развивался во времени, превращаясь в другой, мало похожий на него, чтобы вспомнить все промежуточные, переходные его формы, территориальные и временные. Очевидное (очам видное), подмеченное внешним зрением, необходимо проверять зрением внутренним, умозрительно (умом узрить), соединяя познавательные возможности зрения с теми же возможностями ума. Доверяй увиденному глазом, но проверяй его познанным мозгом.

"Зрячий человек не тот, кто видит гору, а тот, кто видит, что за горой".

 


Глава 1 | Единый язык человечества | обрел свой язык)