Глава 76

Всетаки застать врага врасплох не удалось. Оба успели схватиться за оружие. Конрад Тюрингский поднял меч, эсэсовец – автомат. В тишине пыточной камеры щелкнул затвор, ствол «шмайссера» качнулся в сторону Освальда.

Ублюдство! Добжиньский рыцарь даже не предполагал, какую опасность представляет эта куцая игрушка в руках гитлеровца. С занесенным клинком, Освальд пер прямо на автоматный ствол.

Фашистский хрононавт ударил очередью – от живота, не целясь. Целиться на таком расстоянии не было необходимости.

Грохот… Выстрелы «шмайссера» сотрясли воздух темницы. Но! За мгновение до этого Бурцев, пригнувшись сам, размашистым ударом под колено свалил Освальда на каменный пол. Пули просвистели над упавшим добжиньцем, ушли в дверной проем.

Теперь автомат смотрел в грудь Бурцеву.

И он заорал! Первое, что пришло в голову.

– Хайль Гитлер! – страшным голосом рявкнул Бурцев в лицо эсэсовцу, салютуя мечом.

Нет, фашист не вытянулся в струнку, не вскинул руку в ответном нацистском приветствии. Но крайнее изумление отразилось на его исхудавшей за время заточения физиономии. Ствол «шмайссера», дрогнув, опустился вниз. Парень явно не ожидал услышать в тринадцатом веке здравицу любимому фюреру. На секунду он замешкался, гадая, кто скрывается за тевтонским топхельмом, и не решаясь открыть огонь. Эта секунда оказалась для гитлеровца роковой.

Прыжок. Багровый отблеск углей жаровни на лезвии уже поднятого в салюте меча – и автоматчик замертво рухнул в кресло, из которого только что поднялся. Вернуться с хорошей новостью от союзниковкрестоносцев ему теперь не суждено.

– Гитлер капут! – усмехнулся Бурцев.

И чуть не разделил участь своей жертвы. Он едва успел пригнуться, когда воздух над его собственной головой рассек клинок магистра. Конрад Тюрингский, в отличие от добжиньца, быстро пришел в себя после автоматной стрельбы и напирал на Бурцева, нанося мощнейшие удары.

Если бы магистр тоже подарил ему хотя бы секунду, Бурцев сменил бы свою дурацкую обоюдоострую железку на немецкий «шмайссер» и решил исход поединка в два счета. Однако разъяренный Конрад был слишком скуп, чтобы раздавать в бою такие ценные подарки.

Крестоносец оказался прекрасным фехтовальщиком. Даже то обстоятельство, что его противник защищен доспехами, а сам он – нет, играло на руку Конраду. Отсутствие лат позволяло магистру двигаться с поистине нечеловеческой скоростью. Бурцеву оставалось лишь отскакивать и увертываться от стремительных выпадов тевтона. Даже парировать удары он старался по возможности меньше. Слишком опасно было подставлять свой клинок под свистящую сталь Конрада. А об атаках и контратаках вообще пришлось забыть.

Долго этот танец со смертью в тесноте подвальной камеры продолжаться не мог: Бурцева настойчиво припирали к стене. Один раз ему спас жизнь шлем, дважды пришлась кстати прочная кольчуга, по которой скользнуло острие вражеского меча. Но в бою с магистром нужен помощник посерьезнее.

– Освальд, мать твою! – позвал Бурцев. Добжиньский рыцарь, сидя на полу, все еще ошарашенно пялился на пулевые отверстия в двери. В голове поляка не укладывалось, как и чем была пробита столь прочная преграда.

– Оосвальд!!!

Добжинец стряхнул оцепенение, подхватил оброненный меч, поспешил на выручку…

Увы и ах! Бездоспешный Конрад Тюрингский успешно противостоял обоим бойцам. Мастер, каких поискать… А время работало против них. В любую минуту в подвал могли спуститься орденские братья. Да и без посторонней помощи у Конрада неплохие шансы одержать верх.

Подмога все же подоспела. Но не к магистру. Бурангул неожиданно атаковал Конрада с фланга. А тягаться сразу с тремя противниками не по силам даже столь искусному мечнику. Клинок татарского сотника обрушился на голову магистра. Конрад пошатнулся.

Добил его Освальд.

Главный хищник умер. На завоевательных планах ордена был поставлен крест. Большой. Жирный. Тевтонский.

– Ты вовремя, Бурангул! – тяжело дыша, прохрипел Бурцев потатарски.

– Вообщето я не один, – без особой радости сообщил юзбаши.

Словно в подтверждение его слов, ктото забарабанил в дверь подвала. Дверь была заперта, и стук становился все громче. Били руками, ногами… Потом ударили топоры.

– Кажется, ктото нашел слугу с перерезанным горлом. Наверху – в большой зале – было много шума, потом чтото еще громче загрохотало у вас здесь. Вот так: тататата!

Татарский сотник с любопытством взглянул на изрешеченную пулями дверь пыточной, продолжил:

– Сверху начали спускаться. Я услышал шаги на лестнице, запер подвал изнутри и сразу – к вам.

– Все правильно, – одобрил Бурцев, – теперь нужно срочно найти пленницу Конрада.

– А чего ее искатьто? – удивился сотник. – Когда вы звенели мечами, вон там кричала какаято хатынкыз.

Бурцев бросил клинок в ножны. Сунул за рыцарскую перевязь гранаты зарубленного гитлеровца. В правый сапог впихнул «вальтер». В левый – запасные обоймы к автомату и пистолету. Через плечо перекинул ремень «шмайссера». Подхватил малую башенку перехода – обратный билет домой. Увесистая, блин, зараза! Кивнул добжиньцу на заряженный фаустпатрон:

– Освальд, подбери! Только осторожней. Эта дура не дырявит двери, а вышибает на фиг!

Рыцарь осенил себя крестным знамением, но гранатомет поднял.

Бурцев мельком взглянул на запертую подвальную дверь. Лезвия топоров уже расщепляли ее, но провозятся с этой преградой крестоносцы еще долго.

– Веди, Бурангул! – крикнул он. – Где ты слышал женский крик?!

Юзбаши, сорвав со стены единственный на весь подвал горящий факел, бросился в дальний конец коридора. За ним бежал Бурцев. Освальд, поотстав, тащил тяжелую трубу фаустпатрона.

Коридорный тупик. И – дверь. Однаединственная.

– Бурангул, сам не лезь, – Бурцев отстранил сотника от запертой двери. – Княжна – не покорная восточная женщина, а девица с норовом, к ней особый подход нужен. На вот, лучше подержи.

Он сунул в руки татарину малую башню перехода.

– Только не урони! Для меня сейчас нет ничего дороже этой штуки. Не считая княжны, конечно.

Бурцев протянул подоспевшему добжиньцу факел Бурангула, перешел с татарского на польский:

– Посветика, Освальд!

Затем снял шлем, водрузил его на меч в ножнах. Так оно безопасней будет. Помнится, при первой встрече Аделаида пустила в него арбалетный болт. И неизвестно, чего ждать от горячей дочери Лешко Белого сейчас.

– Аделаида! Это я, Вацлав! – крикнул он. И лишь после этого рванул засов темницы.

Дверь распахнулась. Но никто не спешил кидаться ему на шею.

– Слышь, княжна! Вацлав я, Вацлав!

Бурцев сунул перед собой в темноту камеры шлем, покачивающийся на клинке. И не пожалел.

– Лжец! – раздался милый его сердцу визг.

На железный тевтонский горшок обрушился горшок глиняный. Черепки и липкая каша брызнули в стороны. Горшок был большой, каши было много.

– Хоть прилично тебя тут кормили – и то хорошо, – хмыкнул Бурцев.

Не узнать княжну после подобной выходки невозможно. Он перехватил тоненькую ручку, уже целившую ногтями в глаза, вытянул девушку на свет.

Господи, до чего же она измождена, грязна и перепугана! И прекрасна при этом!

– Ты?! Здесь?! – Дочь Лешко Белого щурила глаза от факельного света. Счастливая улыбка появилась на губах княжны. Но Аделаида рассмотрела черный тевтонский крест на накидке своего спасителя. Углядела княжна и две фигуры в доспехах братьев ордена Святой Марии за спиной Бурцева. Княжна вскипела:

– Так ты заодно с этой тевтонской мразью, русич!

– Утихомирься, княжна, – подал голос Освальд. Добжинец взвалил гранатомет на плечо, словно алебарду, снял шлем. Догадавшись, что именно смутило пленницу, примеру рыцаря последовал и Бурангул. Лучше бы он этого не делал…

Как только в свете факела показалась улыбающаяся татарская физиономия, Аделаида, пискнув, метнулась обратно в камеру. Бурцеву стоило немалых усилий вновь извлечь ее оттуда.

– Это же язычник Измайлова племени! – яростно отбивалась полячка. – Адово отродье! Богопроаап!

Пришлось закрыть девушке рот, чтобы объяснить ситуацию:

– Это хороший язычник. Добрый, белый и пушистый. Он нам помогает, и, между прочим, именно его меч только что сразил Конрада Тюрингского.

Аделаида издала удивленный звук, и Бурцев рискнул отпустить девушку:

– Остальное объясню позже, княжна. А сейчас уходим. Будем пробиваться наверх.

– Пробиваться? – Усы Освальда грозно встопорщились, добжинец убрал с плеча гранатомет. – В таком случае, Вацлав, забери, пожалуйста, эту палицу. Я предпочитаю драться мечом.

– Палицу?! Освальд, только не вздумай, ради бога, когонибудь треснуть этой «палицей». Сам без головы останешься и нас оставишь. А мечами махать пока не нужно. У меня есть коечто посерьезнее.

Он снял с плеча автомат. Добжинец притих.

– Первым пойду я, – сказал Бурцев.

За ним юркнула Аделаида. «Добрый и пушистый» Бурангул бережно нес башню перехода. Последним следовал Освальд с фаустпатроном. Меч рыцаря остался в ножнах.