ШЕСТОЙ УРПРАН

Крепость Эсба, в Миргалии известная также как Восемь Башен, была возведена в правление третьего из миргальских ванобов Зец Неда на громадном холме вблизи того самого места, где воды Таргара делятся на пять рукавов и так впадают в Дымное море. Стены Эсбы, сложенные из привозного темно-зеленого брабида, вздымались над склонами холма на две дюжины керпитов, а из них еще на добрый уктас к высокому небу вытягивались башни с остроконечными кровлями и узкими прорезями бойниц. Холм, на котором стояла крепость, был окружен бездонным рвом, заполненным вечно холодной водою Таргара. На север и северо-запад простирались казавшиеся непроходимыми заросли Лаймирской чащобы. Подойти к крепости с востока не позволял полноводный Таргар. Единственная дорога вела сюда с юго-запада. По ней и подъехал царевич Ур Фта со своими спутниками к небольшому подъемному мосту через ров. Здесь их остановили суровые стражники в простых кованых латах и грубых шишаках с низкими гребнями, вооруженные большими скругленными топорами и железными пиками. Стражники не потрудились поднять мост ввиду малочисленности представшего перед ними отряда, но проехать по нему вооруженным незнакомцам не позволяли. Нодаль без особого труда побросал бы их в ров вместе с пиками и топорами, но дорога за мостом, круто поднимаясь по склону, упиралась в такие ворота, стиснутые с обеих сторон чудовищными контрфорсами, что и Нодалю, и остальным показалось наиболее разумным вступить в переговоры уже здесь, у моста.

В здешних краях все немного умели по-криански, и объясниться с миргальцами было нетрудно.

Услыхав, кто перед ними, стражники вытащили откуда-то заспанного коротышку в лестерцовой рубахе и что-то крикнули ему на своем наречии. Тот не стал тратить времени даром, несмотря на малый рост, с великим проворством умчался по направлению к крепостным воротам и скрылся за ними, протиснувшись в предоставленную ему невидимыми привратниками узкую щель.

Спустя некоторое время из ворот, на этот раз открывшихся гораздо шире, выехали и спустились к мосту через ров всадники числом полдюжины. Одеты и вооружены они были довольно богато, особенно тот, что ехал впереди на черно-серебристом гаварде. На голове этого всадника не было шлема, отважное чистое лицо обрамляли длинные белоснежные волосы и борода; крепкое коренастое тело облегала дорогая тонкой работы кольчуга, укрепленная затейливо изогнутыми наручами и оплечьем вороненой стали. Подъехав вплотную к вытянувшимся стражникам, он приказал им посторониться и шагом пустил своего гаварда навстречь незнакомцам. За ним последовали остальные. Примерно на середине моста он едва заметно натянул поводья и остановился.

– Я – Дац Дар из рода лаалов, второй ортлиц Миргалии и комендант Восьми Башен, – сказал он на хорошем крианском. – Назовите и вы себя, честные агары.

– Здесь царевич Ур Фта, наследник цлиянского престола, и его походная свита – Кин Лакк, последний воин крылатого племени форлов, и славный витязь родом из Тсаарнии по имени Нодальвирхицуглигир Наухтердибуртиаль.

– Чего же ты ищешь под стенами Эсбы, царевич? Мы никогда не враждовали ни с форлами, ни с царством Цли, но Миргалия давно в союзе с крианами, а криане воюют с Айзуром. Наши братья в рядах крианского войска также скрестили сегодня оружие с твоими сородичами. Так не убраться ли тебе по добру, по здорову, покуда я не приказал моим воинам обнажить мечи и поговорить с тобою и твоими на языке военного времени?

Нодаль в этот лум улыбнулся чему-то своему и как бы невзначай похлопал гигантскою шестерней по рукояти своего посоха, сверкавшей серебристыми кольцами в лучах заходящего солнца над правым его плечом.

– Ты не сделаешь этого, отважный Дац Дар! – вмешался Кин Лакк, вытянув единственную свою руку в предостерегающем жесте.

– Отчего же?

– Ты не сделаешь этого по двум причинам. Первая. Ты ненавидишь криан так же, как мы, и ждешь только удобного случая, чтобы разрешить на языке оружия кое-какие разногласия с ними. И вторая причина. Ты, как и все твои, считаешь позором для наследника Миргальского царства сидеть наместником в Корлогане и кланяться крианскому царю.

– Вот в этом ты прав, последний из форлов, клянусь семиствольным видрабом! – воскликнул Дац Дар, и глаза его загорелись недобрым пламенем. – И этот позор тем обиднее, что сын и наследник несгибаемого Ар Гоца обрекает свой народ на сиротство из-за пары крианских сатьяр!

– И то верно! Разве подобает воину и царю забывать свой долг и менять престол на рабское место, хотя бы и в ногах крианской царевны? Но взгляни сюда, вот они, эти сатьяры, о коих ты ведешь столь гневную речь.

– Как? Ты говоришь правду, форл? Эта девчонка на руках твоего господина – царевна Шан Цот? Не в плену ли ты заблуждения?

– Уверяю тебя, отважный Дац Дар, он говорит правду, и заблуждения тут быть не может, – ответил за Кин Лакка царевич. С помощью моих верных слуг мне удалось похитить царевну прямо из дворца в Саркате, и теперь я намерен, свершив положенный обряд, войти к ней как можно скорее.

– И тем самым, заметь, о миргалец, – подхватил Кин Лакк, – раз и навсегда устранить причину вашего позора и повернуть законного наследника Гоц Фура лицом к миргальскому престолу. А кроме того, есть у нас смелые мысли и о том, как поставить на место крианских наглецов. Мы поделимся этим с тобою. И я уверен, найдем общий язык.

– Это полностью меняет дело. Я распоряжусь, чтобы наши женщины уже сегодня начинали готовить царевну к обряду. Молодым будут отведены лучшие покои. Я дарю лихую дюжину сарпов и сорок бочек рабады для пира. Завтра же сыграем свадьбу! Добро пожаловать в Эсбу, благородный царевич! Здесь вы будете в полной безопасности.

Комендант, оставаясь в седле, отвесил церемонный поклон царевичу и посторонился, уступая дорогу. Миргальцы, сопровождавшие его, подражали в этом своему предводителю. Когда Ур Фта и его спутники приблизились к крепости, ворота по знаку Дац Дара широко распахнулись и за ними открылась обширная площадь, окруженная каменными домами в два и три этажа. Кое-где в сумерках вспыхивали и плыли огни факелов, кое-кто с любопытством глазел на неведомых пришельцев, провожаемых самим комендантом, а иные проходили стороной, не обращая на них внимания. Тем временем небольшая процессия продвигалась в сторону Главной башни, откуда вскоре донесся размеренный гром большого данадзона. Так Эсба привечала нежданных гостей.

Разгоряченный стремительным ходом событий и обрадованный легкостью исполнения сокровенных желаний, Ур Фта внес царевну на руках в отведенные для нее покои и пожелал немедленно прервать ее забытье. Но Дац Дар убедил его прежде смыть дорожную пыль и надеть на себя одежды, подобающие случаю, каковые тут же были царевичу поднесены.

Какими бы прекрасными ни были залидиолевые грезы Шан Цот, – явь, представшая ей с пробуждением, тоже была недурна. Просторные покои под резным видрабовым сводом, открывшиеся ее взору, были украшены расстеленными и развешанными повсюду бело-голубыми шкурами миргальских килканов. Здесь и там сверкали прекрасной полировки бронзовые зеркала. Царевну окружали милейшего вида проворные девицы, готовые исполнять любую ее прихоть. Прямо перед нею на изящном столике из черной, резанной в кружево древесины блестели каменьями и золотистой оплеткой кувшины с ледяным зуриалом и драгоценным соком оэлы, теснились на прозрачном блюде нежные плоды белого сердцевника и алые как кровь, спелые ягоды бирциды, соблазняли сладостным ароматом слегка запотевшие пластики цумилиновой гарзилы. А еще рядом с нею был прекрасный юноша с гибким станом и четырьмя сильными руками. Лик его был отважен и чист. Одежды – подобающие царскому роду. Глаза его были велики, темны и неподвижны. Слова – ласковы и учтивы. Он робко притронулся к руке Шан Цот и назвался царевичем Ур Фтою. Капризная, избалованная царевна не могла подобрать слова, приличные случаю. Она была вместе напугана и очарована происходящим и молча приняла из рук царевича легкую чашу искристого зуриала, быть может, полагая, что все еще спит и видит сны, ниспосланные неведомым зельем.

Вскоре царевич, испросив на то дозволения, удалился, а ловкие служанки под руки увели Шан Цот за высокие темные ширмы, где омыли ей тело невесомой водою и умастили его драгоценными притираниями. Не успели они расчесать и убрать царевне волосы, как в покои, низко кланяясь и хихикая, вошла полногрудая темноволосая крианка, одеждами, да и всем своим видом походившая на бизиэру из тиолевых кварталов Сарката или Зимзира. Она принялась без умолку болтать, распаляя в сердцах царевны похоть удивительными историями. Беспечально провела Шан Цот в ее обществе полночи. Игры, песни и увлекательные россказни чередою заполнили время. Наконец, веселая подруга, прощаясь, прильнула устами к плечу Шан Цот и шепотом подтвердила свое обещание – назавтра обучить ее шестнадцати любовным клидлям.

Утомленная царевна откинулась на чуткое белоснежное ложе, смутно догадываясь, к чему ее ловко готовят, и в тот же миг сонным рассудком запуталась в милых сетях, расставленных поворотливой бизиэрой.

На следующий день царевич рассеял сомнения Дац Дара, без гнева и упрямства изъявив согласие взять в жены прекрасную Шан Цот по миргальскому обряду. В крепости вовсю шли приготовления к свадьбе. На бойне под ножами мясников ревели сарпы, обреченные для пира щедрым комендантом. Площадь перед Главной башней пересекли скоро сооруженные столы. Тут и там перекатывали бочки, связками носили битую птицу, снимали с возов корзины, наполненные таргарскими красноперыми жефдефами и пучеглазыми буктами вперемежку с пучками прибрежной зелени. Вскоре после полудня ударили в большой данадзон, загудели миргальские бьолы и рассыпались веселым звоном бубенцы из галузского серебра.

Кин Лакк и Нодаль в праздничных зеленых миргальских одеждах вошли в покои царевича. Ур Фта повернулся на их голоса, и оба увидели, что он уже готов к встрече невесты. Волосы вокруг его головы были заплетены в длинные тонкие косички и собраны на затылке в одну косу, убранную небесно-голубой лентой и четырьмя крупными альдитурдами. Одет царевич был в серебристо-черную куртку из отменного латката, расшитую крупными леверками и перехваченную по талии поясом с бахромой в виде корсовых колосьев. Широкие штаны из белоснежного цинволя были заправлены в синие тарилановые сапоги, доходившие царевичу до колен. Лицо его сияло как полная луна в безоблачном небе. Но уста были стиснуты в жесткую складку, и неподвижные глаза под густыми синеватыми бровями походили на окна, распахнутые в зимнюю ночь.

Следом за верными спутниками царевича на порог ступил Дац Дар, взявшийся вывести жениха навстречь невесте. С низким поклоном он вымолвил:

И прочие слова, обычные для миргальского свадебного обряда.

Когда он кончил положенные речи, взял царевича за руку и вывел за порог, там уже стояла дивная Шан Цот в окружении пышной ликующей свиты. Все, кто мог созерцать ее в тот афус – о, горе! царевич не мог! – вздыхали и отводили глаза, ослепленные свадебным нарядом и сияющей прелестью ее волшебного лика. Волосы Шан Цот, черные как застывшая смола мубигала, впереди свисали до бровей ровною, будто подрезанною ножом, прядью, а сзади вздымались тремя непокорными волнами, собранными на макушке и покрытыми густой клакталовой сеткой. Одета она была в черную фарьязовую кофту с глухим воротом, расшитую белыми и золотыми тиолями; на ее груди сверкали драгоценные амулеты и трехрядное альдитурдовое ожерелье; поверх кофты искрилась россыпью мелких тегаридов легкая чидьяровая накидка; из-под белой цинволевой юбки виднелись оборки полупрозрачных сатьяр и золоченые туфельки, украшенные серебряными бубенцами в виде едва раскрывшихся тиолевых бутонов. Лицо ее было белее, чем снег на вершине Галузы, брови изгибались как смертоносные луки, глаза, казалось, вобрали в себя все воды и бури Зеленого моря, губы раскрылись в улыбке, нежной как лепесток бирциды и победной как сияние рассветной звезды Караньяр. По правую руку царевны стояла давешняя бизиэра. Она шепнула на ушко Шан Цот последнее наставление и слегка подтолкнула ее навстречь жениху.

Празднество продолжалось положенным чередом. Все слова были сказаны, все обряды совершены. Солнце скрылось за крепостными стенами в самый разгар свадебного пира. Сумерки сгустились, но на площади не зажглось ни огонька до тех пор, пока не вспыхнул, как принято у миргальцев, единственный факел в руках Дац Дара, осветившего молодым дорогу в опочивальню. Как только провожатый вернулся и складно сообщил о том, что приблизился лум благополучного свершения главного дела между женихом и невестой, – от его факела по цепочке зажглись все факела и фонари, и на лицах пирующих заплясал мерцающий свет.

Не станем нарушать тайну брачных покоев и повествовать о радостях первой ночи Ур Фты и Шан Цот, промолчим о том, как царевна, распаленная премудрой бизиэрой, плела неумелые клидли, а царевич, обнаружив, что перед ним и впрямь несверленная саора, отважно кинулся в бой с афатовым дротом наперевес и вложил закаленный клинок в таранчовые ножны.

Скажем только о том, что черное вдохновение страсти, впервые отпущенной на свободу, не настолько затенило царевичу разумение, чтобы он забыл спасительные слова, заключенные в талисмане славного Нодаля. Нежною дланью Ур Фта зачерпнул кровавую росу с раскрытого им бутона и омыл в ней слепые свои глаза.

Но лишь наутро, когда солнце стало пригревать и зазвенели серебряные бубенцы и с дозволения царевны в опочивальню вошли проворные служанки с яствами на подносах и поздравлениями на устах, – царевич признался себе, что тьма его не оставила и, верно, оставит нескоро. Обманул талисман, рассыпалась прахом надежда.

– Что ты мрачен сегодня, отчего повесил голову, мой всадник и повелитель? – Молвила царевна, с ласками прижимаясь к нему. – Или ждал ты иного, и пришлась я тебе не по вкусу?

Ничего не ответил царевич, молча встал и потребовал одеваться. не видны ему были слезы в глазах прекрасной Шан Цот. И думать о ней он забыл, когда, призвав своих верных спутников, опустился в широкое кресло во главе щедро накрытого стола и закрыл лицо себе всеми руками.

– Полно, благородный царевич, – увещевал его Кин Лакк. – Жизнь воина всегда состоит из побед и поражений. Но пока я с тобой, горечь последних не часто будет тебя отравлять. Пользуйся моими острыми глазами, как будто они принадлежат тебе и не предавайся бесплодному унынию.

– И то правда, – сказал смущенный, но не поддающийся отчаянию Нодаль. – Прислушайся, царевич, к мудрому слову наставника. И знай, что мы не теряли времени даром даже за свадебным угощением – полночи вели беседу с комендантом Дац Даром и поведали ему о наших сокровенных желаниях. Он согласился быть на твоей стороне и нынче же призвать под стены Эсбы отряды лучников и косарей из Миргальской чащобы.

– Я рад, – негромко заговорил царевич и отнял от лица ладони. – И все же горькая чаша несбывшейся надежды отрезвила меня. Вспомним слова, произнесенные наставником прежде, в ту ночь, когда нас посетила чудесная сужица. Он говорил о том, что отказываться от содействия дружественных сил противно полководческой мудрости. Он был прав, и мы не станем этого делать.

– Что же ты решил, благородный царевич?

– Собрав миргальские отряды под своим началом, соединиться, как ты и советовал, учитель, с войском великого царя, чтобы идти к победе, следуя его указаниям.

– Но как мы достигнем этой цели?

– С твоей помощью, отважный Нодаль! Ты немедленно отправишься в цлиянское войско и поведаешь обо всем Белобровому Син Уру. А мы останемся здесь – дожидаться тебя и тех повелений, что передаст с тобою Великий царь, непобедимый полководец и мой отец.

– Я готов, о царевич, свершить этот трудный поход. Я помчусь на своем гаварде как стрела, перелечу через горы Шо как птица. И мне неведома такая сила, что могла бы меня остановить.

– Все же будь осторожен, – сказал Кин Лакк, – опасайся в пути не открытых ударов, а мудреных зловредных козней. И не забывай о нашей клятве в Бирцидовом саду.

– Поверь, наставник, это излишнее напоминание. Слово мое неотступно как смерть, – гордо вымолвил Нодаль и поднял хмельную чашу, выпрямившись во весь рост, а было в нем, если ты помнишь, полтора керпита от макушки до пят.

– Вот тебе перстень, его узнает любой цлиянин и обязательно тебе поможет. И великий Син Ур, взглянув на него, сразу поймет, что ты – мой посланец, а значит – окажет тебе подобающий прием.

Ур Фта снял перстень с левой нижней руки и протянул Нодалю. Но перстень не налезал ни на один из дюжины богатырских пальцев, и витязь обещал подумать, как лучше его сохранить в дороге. Ничего лучше он не придумал, как нацепить перстень на мизинец правой ноги. Пришелся как раз впору. «Не вполне учтиво, зато надежно!» – утешил себя Нодаль.

Недолгими были сборы. И когда у ворот крепости витязь с посохом, не тратя лишних слов, вскочил в седло, – царевич, услыхавший свист его плетки и рычание гаварда, крикнул вслед:

– Да будет дорога твоя таруаном!

Увы, но благому его пожеланию не суждено было сбыться.

***

Накануне вечером было на Буйном лугу под Фатаром. Горесть и уныние охватили стан крианского войска. И вот почему. С рассвета и до заката продолжались единоборства перед строем. Всего лишь троих юных витязей выставляли одного за другим цлияне. То были Бер Сан Остроглазый, Тан Заф Беспощадный и Тоб Мон Гора. И эти трое обрекли на позор или плен две дюжины и двоих богатырей, безуспешно пытавшихся защитить достоинство Кри. А в довершение трое криан по своей же вине избежали позора под сенью смерти. Среди погибших оказался ближайший друг и советник миргальского Гоц Фура по имени Лац Нор. Уединившись в своем шатре и прижав к горячему лбу амулет неотомщенного по смерти друга, корлоганский наместник в скорби и ярости проливал обильные слезы. И когда в шатер проскользнул незнакомый ему воин в длиннополом утане миргальского лучника, Гоц Фур не пытался скрыть своих слез – в Галагаре, да будет тебе ведомо, их не стыдятся. Он лишь поднял на незнакомца затуманенный взор и с трудом разглядел резкие черты его худощавого смуглого лица с глазами голодного порска и длинными тонкими усами, оттенявшими гладкий подбородок, раздвоенный глубокою складкой. И зло прикрикнул:

– Кто позволил тебе войти в мой шатер?

– Тот, кто мне позволяет беспрепятственно проходить везде и всюду, была бы на то его мудрая воля. Могущественный дварт Ра Он, коему служу я верой и правдой.

– И что же нужно теперь от меня – тебе или твоему господину?

– Мой господин, сочувствуя твоему горю, повелел, чтобы я, чем смогу, заменил тебе Лац Нора, павшего геройской смертью.

– По силам ли будет тебе, незнакомец, служить враз двум господам? И не много ли ты берешь на себя, смея предполагать, что способен хоть в чем-то равняться с незаменимым Лац Нором?

– Ты сказал, и да будет, как хочешь. Но выслушай прежде печальную весть, что принес я тебе по веленью Ра Она.

Пришелец поклонился, не опуская глаз, и синеватая искра, сверкнувшая в них, была настолько чужда всему его облику, что Гоц Фуру почудилась в ней сторонняя несгибаемая сила.

– Говори, нежеланный вестник. Уж лучше знать правду теперь, когда моя скорбь такова, что немногое в Галагаре может сделать ее глубже и горше.

– Воистину, наступил ледяной день в твоей жизни. Ты думаешь, что ныне потерял только советника и друга, а в действительности – враг отнял у тебя еще и возлюбленную.

– Что приключилось с моей дивноокой Шан Цот? Неужели и ей пришла пора плыть в тесном клузе в Бездвижный Пустой Океан?

– Нет, господин. То, что с ней приключилось, быть может, гораздо хуже, но лишь для тебя, а для нее – отрадно и сладко. Нынче ночью она сплетет любовные клидли и подарит свою невинность наследнику цлиянского престола, царевичу Ур Фте.

Гоц Фур вскочил, раздувая ноздри, и схватился за меч.

– Так ли я понял тебя, вестник несчастья? Царевна отдалась другому по доброй воле?

– Без всякого принуждения – и прежде позволив свершить над собою положенный обряд.

– В таком случае вероломная Шан Цот заслуживает лютой смерти!

– Если господин позволит мне остаться, я осмелился бы дать пустяковый совет.

– Будь рядом. Я назначаю тебя советником. И говори…

– Имя твоего ничтожного слуги – Цул Гат.

– Говори же, Цул Гат. Но знай, главное, что я хотел бы от тебя услыхать, – как бы мне поскорее отомстить неверной!

– Ты несомненно прав. Царевна Шан Цот заслужила беспощадной казни и в скорейшем времени будет лишена жизни по твоему справедливому решению. Но вспомни, твой главный обидчик – царевич Ур Фта. Он украл у тебя невесту и нынче справляет веселую свадьбу прямо в твоем доме, в стенах восьмибашенной Эсбы. А распорядителем свадебного пира у него – Дац Дар Среброволосый.

– Предатель Дац Дар! Неслыханное оскорбление! И он заслуживает худшей участи!

– И он, господин. Но прежде следует расправиться с наглым цлиянским стренком! Ур Фта слеп на оба глаза, а возомнил себя великим воином. Ты без особого труда заставишь его слизывать прах с твоих сапог. А изменнику Дац Дару повелишь собственноручно перерезать горло похотливой саркатской вейре.

– Да будет так! Немедленно седлай гавардов. Мы отправляемся в Эсбу.

– Гаварды уже оседланы, мой господин. И, кроме того, грузная дюжина миргальских воинов в полной готовности ждет твоего приказа. Они считают тебя своим царем и рады пойти за тобою в огонь и в воду.

– И я отдаю им приказ, которого они ждут. Торопись, Цул Гат! Каждый миг промедления мучителен для меня, ибо ярость испепеляет мне оба сердца!

***

В полночь в шатер Цфанк Шана ворвался крианский арфанг по имени Хад Синк и распростерся в пыли у его ног.

– Беда, государь! Форлийский наместник Гоц Фур спешно покинул лагерь и отвел за собой миргальскую грузную дюжину! Это измена! Тылы твои ослаблены и силы сокращены.

– Успокойся, Хад Синк! Грузная дюжина от звездной – не велика потеря. Верно, слабый сердцами наместник не выдержал переменчивых ветров войны и кинулся сломя голову в Лаймирскую чащобу. Да еще и сородичей прихватил! Известно, все миргальцы, хоть и мастера воевать, в душе – жалкие трусы. Пускай прячутся за кустами Лаймирской чащобы. Неужели тебе не ясно, что они никогда не осмелятся повернуть оружие против нас? А мы и без них поставим цлиян на колени.

– О, государь, твои слова преисполнены мудрости и величия. Мне стыдно за суетный страх, что я по глупости выразил пред тобой.

Цфанк Шан слегка наклонился и, возложив руку на плечо своему арфангу, негромко сказал еще:

– А все же надежных соглядатаев пошли вдогонку за миргальцами. Следует знать, что они затевают.

– Не утруждай понапрасну себя и своих соглядатаев, славный арфанг! Гоц Фур не опасен вам вовсе. Что же до мятежной Миргалии, кто бы ни занял ее престол, то и в этом отношении прав, как всегда, мудрый Цфанк Шан: еще не время поднимать тревогу.

Сказавший дерзкие эти слова стоял на самом пороге шатра, придерживая рукой тяжелый узорчатый полог и улыбаясь. Голову его покрывала желтоватая шапочка из катаной свори с кроваво-красной прошвой, надвинутая на самые глаза. На нем были – короткий сигон с высоким воротом, надетый поверх белоснежного тисана и высокие сапоги из мятого бурого тарилана с желтыми отворотами, доходившие до бедра, а на боку висел простой кинжал в гладко отполированных видрабовых ножнах.

– Кто ты такой, чтобы позволять себе подобные дерзости? Эй, стража! – крикнул Цфанк Шан и в тот же миг, побледнев, опустился на колени вслед за своим арфангом.

Незнакомец длинными заостренными когтями на кончиках пальцев сдвинул шапочку на затылок, открыв высокий выпуклый лоб и вперив в лицо крианскому властелину пару больших, круглых и без единой ресницы глаз, излучающих мертвенно-синий свет.

– Я люблю попирать властителей Галагара, когда они вот так простираются ниц предо мной, – сказал он и ухмыльнулся, пихнув Цфанк Шана в бок носком сапога.

– Великая радость, безмерное счастье! – раболепно бормотал крианский царь. – Сам всесильный Ра Он соизволил явиться! Военная судьба повернулась к нам лицом…

Ра Он расхохотался и, еще раз легонько пихнув царя сапогом, сказал:

– Знаю, знаю, и ты меня любишь. Поднимайся, царь, и жалуйся на свои несчастья. Что? Айзурские сосунки поколотили матерых крианских кронгов?

– Тебе ведомо все, о великий Ра Он! – воскликнул Цфанк Шан, нерешительно поднимаясь.

– Полно, полно, царь, поколотили – не беда, а наука. Мы это дело поправим. Да вели-ка поскорей окатить водой твоего боевого арфанга или по щекам отхлестать что ли! А то он со страху-то обмер, как девица на выданье – да и дух вон!

Но Хад Синку не помогли ни ледяная вода, ни хорошие оплеухи. Так его и уволокли из царского шатра в беспамятстве.

С рассветом войска Кри и Цли выстроились на Буйном лугу на расстоянии враг от врага в полатрора. Ра Он в сопровождении Цфанк Шана проехался вдоль крианских рядов верхом на поджаром, легком как вейра полосатом гаварде. Равнодушно скользнул он взглядом по самому цвету крианской гавардерии. Ни на один лум не придержав своего зверя, промчался мимо лучших витязей Кри – кичившихся пестрыми эмблемами на щитах и стягах да сверкавших в рассветных лучах вороненой броней и золочеными шлемами, – и вдруг остановился, врезавшись в расступившуюся толпу пеших ратников.

– Вот этому бывалому воину пускай дадут гаварда поплоше. Назначаю его героем наступившего дня, – сказал Ра Он, с улыбкой стрикля повернув лицо к растерявшемуся Цфанк Шану, и ткнул когтями в сторону какого-то ратника из тсаарнского ополчения. В помятом шишаке, в латанной-перелатанной, короткой и ржавой кольчужке, стоял он, опершись на длинное копье с айоловым древком и грубо сработанным железным наконечником, и переминался с ноги на ногу.

– Ну что, витязь, посрамим цлиянских сосунков?

– Ваша воля, посрамим, – нехотя отвечал ратник, робко поглядывая то на дварта, то на царя, и не в силах понять, к которому следует вперед обращаться. – Только вот прикажите хотя бы топорик выдать.

– Будет тебе топорик, – со смехом отвечал злокозненный дварт. – Да гляди, в седле-то удержись.

– Удержусь, чего там! – бесшабашно крикнул ратник, сунул за пояс новенький топор, протянутый каким-то арфангом, и, кряхтя, взгромоздился на полудохлого облезлого гаварда, которого мигом к нему подвели.

– Славный зверь! – осклабился Ра Он, хлопнув гаварда по костлявой холке. – А теперь поезжай, витязь, вперед, поближе к вражьему строю, побрани хорошенько цлиянское воинство вместе с царем их, Син Уром, и как только увидишь, что кто-нибудь выезжает из их рядов и услышишь ответную брань, – выставляй свое копье, погоняй гаварда и ничего не бойся.

– Какими же словами мне их ругать? Ни разу ведь не приходилось.

– Да ты что, агар?! – взорвался Цфанк Шан. – Слов бранных на врага подобрать не можешь? Скажи им «вонючие выродки», скажи «тинтеды-недоноски», «скопцы вислозадые», скажи «рабы белобрысого сарпа».

– А-а! Так-то мы умеем! Я же думал, витязи там какое-нибудь по-своему перекрикиваются. Крухдрак их разберет!

– Вот глупая скотина!

– Не брани его, царь! – заливаясь хохотом, сказал чернородный дварт. – Приготовь-ка лучше ему награду. Я ведь сказал, он будет героем, и я не шучу.

Под несмолкающий гул, хохот, ободряющие и насмешливые выкрики невзрачный ратник верхом на своем полудохлом легкой рысью отделился от крианских рядов и, приблизившись к цлиянскому войску, остановился за пару уктасов от первых рядов.

Теперь обе противные стороны умолкли и выжидающе уставились на неказистого всадника. Он помялся немного, разглядывая вражьи ряды, потом в один лум решился, плюнул, сдвинул шишак на затылок и, набрав воздуху полную грудь, заорал что есть мочи:

– Эй, вы, тинтеды-недоноски, выродки вонючие, скопцы вислозадые… – тут он на лум остановился и повалил без продыху: – стрикли подкорытные, жварни рыхлогрудые, через пень вас в цур оглоблей! Зудрики бесхвостые, подпорски вонючие, шерудком бы вам наглуздать и к монзам берзы прицепить! И вот что еще, стренки необлизанные, поцелуйте-ка в зад своего белобрысого сарпа!

Словоохотливый бранник умолк и еще больше приосанился. Но тут случилось то, чего он, верно, вовсе не ожидал. Цлияне принялись над ним хохотать чуть ли не все разом. Кто тыкал в него пальцем, кто сгибался в три погибели, а кто и просто валился с ног от смеха. И он, не зная, что теперь делать, поскольку выкрикивать новые ругательства в этой нарастающей буре хохота становилось бессмысленным делом, растерянно обводил глазами лица своих врагов, искаженные приступом безудержного веселья. Наконец кто-то из юных цлиянских витязей, как видно, решил насмешить всех еще больше – разогнал своего гаварда и с поднятым копьем приблизился к потешному всаднику, намереваясь просто кулаком вытолкнуть его из седла. Вытянув руку, он мчался во весь опор. Как вдруг его гавард споткнулся о невидимый барьер, и сам он сначала рукой, затем лицом и всем телом ударился будто в невидимую стену, возникшую между ним и крианским шутом. А тот удосужился заметить, что кто-то его атаковал, когда цлиянский юноша уже рухнул на землю. На глазах у изумленного ратника он со стоном перевернулся на спину и более не шевелился. Изо рта у него тонкой струйкой сочилась кровь, застывшие глаза ничего не выражали – он даже не успел удивиться. Меж тем веселье не прекращалось ни на лум. И лишь когда витязь-замухрышка на своем полудохлом прогарцевал вдоль фронта к другому крылу, а мертвого, как оказалось, юношу оттащили в свои ряды четверо проворных лучников, в цлиянских рядах зародился какой-то неясный гул. И мало-помалу он начал одолевать волны хохота. Когда же еще трое витязей один за другим и уже с копьями наперевес попытались атаковать неказистого крианина и при этом двое погибли, а третий был тяжело ранен, веселье прекратилось вовсе. Зато тревожный гул все нарастал. Самое удивительное заключалось в том, что крианин даже не пытался отбивать атаки, а один раз напротив – попробовал было удирать. Однако, наконец, и он смекнул, что к чему, почувствовал свою чудесную неуязвимость и принялся разъезжать на своем облезлом гаварде перед самым носом у цлиян и поносить их почем зря. Теперь уж было не до смеха. Время от времени кто-нибудь из славных витязей, не выдержав, кидался в бой, чтобы заткнуть глотку обнаглевшему хулителю, и неизменно терпел поражение.

Тем временем Ра Он, нахохотавшись вволю, оборотился к Цфанк Шану:

– Эй, царь, готовы ли твои войска к большому сражению?

– Готовы, всесильный повелитель двартов.

– И как ты намерен действовать?

– Мои соглядатаи во вражеском стане оповестили меня о планах Син Ура на этот случай. Его гавардерия будет атаковать наши фланги, а пешие ратники в центре, делая вид, что отбиваются изо всех сил, и шаг за шагом отступая, станут затягивать наши отряды, словно трясина…

– Можешь не продолжать. Стратегия нехитрая. Что же ты думаешь предпринять?

– Мои арфанги предлагают зеркальную стратегию. Мы сосредоточили гавардерию, усиленную отрядами лучников и косарей на правом и левом крыле…

– И опять можешь не продолжать. Твои арфанги! А где же собственный ум, где отвага? Слушай меня в оба уха и в оба сердца! Теперь неприятель в смятении. Наш забавный герой посбивал с них спесь и уверенность, окрепшую от вчерашних побед. Воспользуйся этим. Немедленно перебрось всю гавардерию на правое крыло. Всех лучников и косарей сосредоточь на левом и прикажи стоять насмерть. В центре сзади поставь тяжелую пехоту, и прикажи ей наступать шагом, не спеша, и до столкновения с неприятелем бегом обходить его центр с левого фланга, а вперед пусти ратников ополчения, чтобы изображали стремительный натиск. Но главный твой удар – запомни хорошенько – по правому флангу в левое крыло Син Ура. Сомни его гавардерию и атакуй его центр с тыла. Не медли, перестрой войска и начинай сражение как можно скорее!

– И я выиграю его?

– Или наголову будешь разбит. Но мой план – это не зеркальная глупость твоих трусливых арфангов. И к тому же о нем Син Ур даже не догадывается. Тогда как вашу стратегию наверняка изучил вдоль и поперек. Ну, вот и все. Теперь я должен исчезнуть. Мне предстоит сражаться с витязем, который один мог бы разогнать всех вас по степи, как серых зудриков. Прощай. И позаботься о герое.

Ра Он указал царю на окончательно возомнившего себя непобедимым богатырем ратника в ржавой кольчужке. И Цфанк Шан вместе со всеми, кто глядел в сей же лум в ту сторону, изумленно вытаращил глаза. Вокруг фальшивого героя отчетливо проявилась полупрозрачная синеватая сфера, вобравшая его в себя вместе с полудохлым гавардом. В следующий лум она развалилась на множество темно-синих шаров, которые с жутким грохотом посыпались в разные стороны, взрываясь и исчезая при столкновении с землею и друг с другом. Странное это дело свершилось так быстро, что никто и глазом не успел моргнуть. Тут же к наделавшему дел крианскому наглецу неспешною рысью приблизился Тоб Мон Гора, двумя руками поднял его в воздух вместе с кольчужкой, копьецом, топориком и полудохлым гавардом, подъехал на своем послушном звере поближе к крианским рядам, бросил все это туда, развернулся и удалился с достоинством все той же неспешною рысью. Рассказывали, что полудохлый гавард издох на месте, зато ратника в ржавой кольчужке только слегка покалечило.

Эта расправа также свершилась в считанные лумы. А когда Цфанк Шан, невольно залюбовавшийся на цлиянского великана, наконец, повернулся к Ра Ону, того уж и след простыл.

Уподобившись чернородному дварту, здесь внезапно тает и шестой урпран книги «Кровь и свет Галагара».