Lucas Healy (Лукас-Хьяли)
Жил когда-то в Конго героический человек – Патрис Лумумба. Он даже стал премьер-министром, а еще, по-моему, любил писать стихи. Его свергли империалисты и консерваторы, убили, а его именем на родине моей матери назвали целый университет. В этот университет стали приезжать учиться со всего мира те, кому не всегда были рады на родине или на кого рассчитывали русские политики в дальнейшем.
Я бы ничего и никогда не узнал об этом университете имени какого-то цветного (я и сам ведь цветной!), не окажись там аргентинец Лукас-Хьяли. Думаю, и он ничего бы не знал, если бы жил и мужал в своей Аргентине, в Буэнос-Айресе, в котором когда-то родился. Но его отец с матерью однажды, в начале шестидесятых, уехали в Никарагуа на заработки. Отец Лукаса-Хьяли был неплохим агрономом, и его наняли в одной американской компании на обширные кофейные плантации.
У Лукаса-Хьяли был старший брат – вконец отмороженный революционер. Его еще в Аргентине арестовывали несколько раз за связь с красными, нещадно лупили в полиции, отпускали, потом опять хватали, опять лупили, и так постоянно. Он поступил в какой-то колледж, но уже через полгода его отчислили за радикализм во взглядах.
К тому времени, когда семья переехала в Никарагуа, там уже давно правил жестокий клан упыря Сомосы. Может быть, кто-нибудь бы и пожалел об этом, но только не брат Лукаса-Хьяли. Вот где он мог разгуляться! Он и разгулялся. Сидел даже!
На этот раз все закончилось очень плохо – его насмерть забили в полицейском участке. Сначала он отсидел целых семь лет, вышел из тюрьмы, его вновь схватили и наконец все-таки убили.
Это, разумеется, не могло не повлиять на младшего брата – на Лукаса-Хьяли. Его отец, с утра до ночи вкалывая на кофейных плантациях, потребовал от младшего сына оставить мысли о мести за брата и готовиться заменить отца в деле. Но не тут-то было!
Лукас-Хьяли все же поступил на экономический факультет национального университета в Манагуа, хотя его из-за кровной связи с братом-революционером туда два года просто не подпускали – загадочным образом терялись документы. То есть он их собирал, сдавал в комиссию, а потом эти чертовы документы «терялись» в непонятных кабинетах. Таким образом, он не мог попросту участвовать в абитуриентских экзаменах. После их окончания документы вдруг находились, но это, как говорится, припарки к холодным уже ногам. Поздно!
Вроде бы ему не отказывали в праве на учебу, но результат все же был такой, как если бы отказали – учиться он не мог. Типично для бюрократического государства, в котором бюрократия – не случайное досадное явление, не раздражающий людей легкий недостаток, а строгая, непоколебимая система управления страной.
Почему эти его документы однажды «не потерялись» и он наконец был допущен до экзаменов, не знаю. Возможно, кто-то недоглядел или, наоборот, как раз «доглядел». Говорю же, у бюрократов не все так просто и примитивно, как кажется на первый взгляд! Они вдруг становятся либералами, и даже куда либеральнее, чем истинные либералы. Но в это не стоит верить. Что-то в очередной раз изменится, и они опять – бюрократы и консерваторы. Те же холодные глаза, тот же лед в надменном общении с беззащитными людьми, та же державная жестокость и та же любезная вседозволенность в отношении своих, близких по крови и нравам.
И все же молодой аргентинец, брат убитого в полицейских застенках революционера-левака, вдруг стал обыкновенным студентом.
Лукас-Хьяли непрерывно участвовал во всех забастовках и протестных акциях, залезал на студенческие баррикады, размахивая красной тряпкой, попадал в полицию вместе с такими же, как он, бунтарями, не раз был жестоко бит. У него на переносице именно с того времени остался заметный шрам – двинул ногой жирный полицейский во время драки на демонстрации.
Он уже проучился в университете полтора года, когда упырю Сомосе и его собачьей клике дали по загривку и власть в стране перешла к левакам – сандинистам. Однако вскоре в стране началась гражданская война с деятельным участием контрас – сомосовцев и таких же, как они, беспощадных консерваторов. А этих чертовых контрас поддерживали хитрозадые, двуличные американские политиканы из разряда холодных бессердечных ублюдков и еще какие-то грязные вурдалаки из Гватемалы и Гондураса, в том числе, между прочим, и из Аргентины.
Сандинисты же возглавлялись отчаянным парнем – Даниэлем Ортегой, когда-то крепко дружившим со старшим братом Лукаса-Хьяли. Их, нескольких человек, еще в шестьдесят седьмом году, когда брат Лукаса-Хьяли был еще почти мальчишкой, арестовывали по подозрению в ограблении отделения Bank of America. В семьдесят четвертом в обмен на захваченных партизанами заложников их всех освободили.
Но семь лет в тюрьме они все же просидели! Это ведь уже позже брата Лукаса-Хьяли забили насмерть в полицейском участке.
Потом я еще разок об Ортеге напомню, потому что именно он более всего повлиял на судьбу Лукаса-Хьяли. Может, он об этом до сих пор и сам не знает.
А в то время аргентинские полицейские разворачивали громадную операцию против левых движений в Латинской и Центральной Америке. Называлась она «Чарли». Я точно не знаю всех подробностей, но главное состояло в том, что «чарли» вербовали шпионов и провокаторов внутри левых движений, а тех, кого невозможно было стреножить, просто ликвидировали. Казнили то есть самыми разнообразными способами.
У нас в Бразилии они тоже вроде бы наследили. Помню, в соседнем квартале, в Сан-Паулу, объявилась одна жутко жестокая банда. Откуда взялись, мы так и не поняли. Грабили, убивали, вели себя бесцеремонно, никого не признавали, ни с кем ни о чем не желали договариваться. Их было человек двадцать или даже чуть больше. Они все были здорово вооружены. И машины у них были… очень мощные тачки!
А потом мы отловили двоих. Один сдох от пыток – этим у нас занимался крутой перец по кличке Добряк. Второму все же развязали язык (ему его потом, правда, свои же и вырвали). Так этот рассказал, что главная задача банды – заниматься активной марксистской и маоистской пропагандой, сеять страх и ужас среди населения. Обыкновенный террор против обыкновенных людей. Вот что это такое. За это им и платили. На самом деле это были провокаторы, которые должны были своей жестокостью восстановить людей против красных. Во всяком случае, мы это так тогда понимали.
Болтают о марксизме и какой-то там классовой справедливости и тут же убивают, сжигают, режут носы, уши, выкалывают глаза, насилуют, грабят… Таким образом вырабатывается условный рефлекс: красные – значит, неминуемая смерть для невинных и без того униженных людей. А дальше – выборы. Попробуйте угадать, за кого проголосуют избиратели: за умеренных левых (но все же левых!) или за правых с их американскими хозяевами и компаниями. Вот тебе и вся операция. «Чарли» называлась.
Можно подумать, наши доморощенные марксисты и маоисты нуждались в такой их поддержке! Они ведь и сами хороши были!
Нам-то тогда на политику было наплевать. Мы ведь только за влияние в нашем законном углу Сан-Паулу бились. А тут эти грязные идиоты с их ублюдочными марксистами-маоистами… Ну, вроде как марксистами… На кой черт они нам!
Это все было настоящей паранойей, исходящей, как ни абсурдно, в том числе от старых красных индюков, от взбесившегося маоизма кубинского замеса. Дурьи башки злобных маразматиков и их юной безбашенной поросли. На все, что угодно, были готовы. Видели же, что в их боевых подпольных отрядах полно провокаторов, и все равно делали свое «классовое» дело! В чью пользу-то?
Нет, не подумайте, мы тоже не отличались утонченной гуманностью, тоже порой не знали, где остановиться. Зато не вырубали весь лес под корень ради одного деревца. Лес безжалостно рубят и корчуют только безмозглые политиканы. А мы ведь для них – тот же лес, подлежащий уничтожению, как и все остальные. Поэтому уголовные банды порой становятся на сторону народа, который сами же и грабят в иные времена. Отсюда и вечные легенды про всяких там робин гудов.
Бывает и такое: уголовники на равных с революционерами и разведкой стран-освободителей участвуют в подполье против диктаторов, и весьма успешно! Вспомните хотя бы сицилийскую мафию и неаполитанскую каморру в Италии в период безумного Муссолини. Американцы потом в благодарность за поддержку после войны дали им у себя приют. Чуть позже, правда, здорово пожалели, но ведь тогда еще сидели с ними, считай, в одном окопе!
Уголовники очень удобны в борьбе с диктатурой или с террористическим подпольем, бредящим той же самой диктатурой, которая ни с кем не намерена делить власть и дойный народ. Уголовники безжалостны, решительны, беспощадны, хорошо знают правила конспирации, имеют собственную разветвленную агентурную сеть, обладают секретными складами оружия, деньгами. У них всегда в избытке есть верные люди, постоянно подрастает новая «армия» – из вчерашних детей, из сегодняшних подростков. Пока есть общий враг, уголовники необходимы либо власти, либо подполью. Но вот враг разбит, и все расползаются по своим вонючим норам. Все возвращается в самое начало.
Говорят, аргентинцы со своим «Чарли» множество народу повсюду перепортили. Думаю, и в том квартале их банда действовала. Хотя кто ее теперь разберет! Может, они такие слухи распускали, чтобы им американцы и аргентинцы от своих щедрот что-нибудь давали? Поди, неплохо! Кто бы отказался-то? Я же говорю, машины у них были классные. И оружие такое, что нам и не снилось. Все равно мы их всех пожгли и поубивали.
Но то, что тогда в Манагуа эти «чарли» положили глаз на Лукаса-Хьяли, это точно!
Однажды его выкрали после занятий в университете, и с ним за городом, в предместье Манагуа, встретился представитель «Чарли» в Никарагуа. Этот представитель, явно военный или, по крайней мере, полицейский, потребовал от Лукаса-Хьяли помощи, как от соотечественника и вообще «хорошего» аргентинца. Лукас-Хьяли наотрез отказался. Тогда «чарли» сказали, что они распустят слух, будто он предал революционное движение и стучит на бывших сомосовцев. Ну то есть предает сандинистов и самого Ортегу. А вокруг ведь уже действительная война шла – все воевали против всех. Так что поверят, никуда не денутся в такой-то неразберихе. А Лукаса-Хьяли все равно казнят или те, или другие. И семью его вырежут, то есть отца с матерью. А еще у него девушка была. Так «чарли» поклялись, что и с нее с живой шкуру спустят. А надо-то всего – правильно стучать, то есть сдавать своих, друзей старшего брата и даже самого Ортегу.
Это у них называлось «аргентинским методом». У нас в Бразилии развернуться им не дали, а вот в Боливии, Гондурасе и Никарагуа они себя показали! Столько крови пролили! Ужас!
Лукас-Хьяли тогда с трудом вырвался из лап отморозков, прибежал к самому Ортеге и все ему рассказал. Тут что-то стало ломаться в стране в пользу сандинистов. Они ведь потом еще 10 лет воевали, пока и самого Ортегу в конечном счете не скинули. Однако в две тысячи шестом году он опять выиграл выборы и держится до сих пор со своими братьями и друзьями. А тогда, в самом начале, вдруг появились русские военные инструкторы и шпионы-советники. Американцы же и их аргентинские «чарли» откатились назад. Как это все было, я точно не знаю, но Лукаса-Хьяли срочно отправили учиться в Москву – в тот самый университет имени цветного конголезского парня, на исторический факультет. Поспособствовал, между прочим, лично Даниэль Ортега.
Девушку его все-таки поймали и изнасиловали вшестером, а отца Лукаса-Хьяли так избили, что он до конца жизни не только не мог работать на плантациях, но даже и на горшок попроситься был не в состоянии. Вот такие были «чарли»! Слов на ветер не бросали.
Лукас-Хьяли не столько учился всяким наукам в Москве, сколько болтался по разным клубам и Домам дружбы, привык пить водку, не закусывая, и признаваться в вечной любви экзальтированным девчонкам и «товарищам по оружию» – в основном русским студентам с исторических, философских и филологических факультетов. Эти вечно пьяные и негодные для классовой борьбы в иных условиях, чем с водкой и с дешевым крепленым винищем, решили, что Лукас-Хьяли настоящий герой и революционер. Вообще-то они были недалеки от истины, потому что этот молодой аргентинец из Никарагуа действительно был способен на самые отвязные хулиганства.
Однажды он, напившись в какой-то московской забегаловке, устроил драку с двумя южанами, приняв их за шпионов «чарли», – почему-то они ему очень не понравились. Его бы зарезали в той забегаловке, если бы не вмешались какие-то крепкие парни с оловянными глазами и бычьими шеями, причем неизвестно откуда вдруг взявшиеся.
В другой раз он чуть не задушил таксиста, выразившего сомнение в том, что Россия должна помогать кому-то за границей, сама бедствуя и почти голодая. Таксист еле отбился, связал нетрезвого иностранца его же брючным ремнем и сдал в участок. Туда опять прилетели такие же парни с оловянными глазами (а может быть, даже те же самые) и увезли Лукаса-Хьяли к нему в общежитие. Потом они до утра дежурили у его комнаты, как будто он тяжелобольной.
Две девчонки – одна русская и одна венгерка, забеременели от этого буйного революционера и родили мальчишек. Почти одновременно, с разницей дней в десять. Венгерку сразу выслали в ее родной Будапешт вместе с малышом, а русской посоветовали не разевать рта в другой раз (или чего-то там еще!) и зарегистрировать ребенка без указания имени отца.
Революционера явно берегли для чего-то очень важного и большого. Почти в самом конце учебы он куда-то исчез на полгода, а потом появился посерьезневшим и повзрослевшим. В том университете многие привыкли к таким неожиданным исчезновениям и появлениям иностранцев и вопросов не задавали.
Что и как складывалось у Лукаса-Хьяли в ближайшие за учебой пятнадцать лет, я точно не знаю. Следы его теряются. Одни говорили, что он продолжил образование в США, другие то же самое рассказывали про Англию, а кто-то вообще распустил слухи, что он жил в Сибири и даже лечился там от алкоголизма.
А я вот думаю, все понемногу правы: и в США он побывал, и в Англии, и даже в Сибири, откуда родом моя мать.
В Никарагуа он появился, когда там уже лет пять, как поменялась власть – ушел друг его брата Ортега, а на смену ему пришли другие люди. Эти «другие» были настроены дружить с американцами, а не с русскими, и коммунистического образования у таких, как Лукас-Хьяли, не признавали. Его родители умерли, когда он болтался по свету. Изнасилованная когда-то кем-то его невеста давно уже была замужем, имела троих детей и мужа-полицейского. К тому же она безобразно располнела. Сейчас бы ее вряд ли решились насиловать.
Я помню, у нас была такая девчонка. Ее насиловали раз пятнадцать, если верить ее отцу. Они там, в семье, даже уже привыкли к этому. Выйдет, бывало, из дома на ночь глядя, наденет короткую юбчонку и полупрозрачную маечку, а в течение ближайшего получаса с момента ее выхода кто-нибудь да порвет на ней одежку и белье. Но она ни разу не беременела, да и замуж ее никто не брал. Зато парни говорили, если им вдруг очень захотелось покувыркаться с девчонкой: «Пойдем к этой, подождем около ее дома. Может, она выйдет пройтись куда-нибудь…» Многим везло.
А потом она раздобрела и стала рассказывать каждому встречному-поперечному, как ее насиловали то по одному, то по двое, а то и больше. А глаза у нее при этом были влажными не то от обиды, не то от тоски. Я бы даже сказал, мечтательные были глаза.
С девушкой Лукаса-Хьяли, конечно, дело не так обстояло. У нее все по-другому сложилось. Но все равно она тоже раздобрела.
В начале девяностых, когда стала разваливаться по кускам коммунистическая империя России, увлекая за собой своих друзей в Восточной Европе, Лукас-Хьяли вдруг объявился в Болгарии. Здесь его знали как товарища Лукаса Пешкова. Он вел какие-то переговоры с коммунистическими прохиндеями из военно-промышленного комплекса, давно связанными с их русскими приятелями в Москве.
В Болгарии к тому времени скопилось огромное количество невостребованной авиационной техники, к тому же требующей ремонта или замены. Но менять и ремонтировать задаром, то есть за счет СССР, как привыкли в Восточной Европе, было уже некому. Поэтому решили продавать это добро на Ближний Восток и в некоторые полумарксистские, полумаоистские страны Латинской и Центральной Америки.
Действительно ли в Болгарии скопилось столько техники, я не знаю, но то, что туда время от времени свозилась такая техника из бывших советских республик (например, из Молдавии или Белоруссии), я слышал от многих компетентных парней. Склады, расположенные в Центральной Европе и когда-то бывшие во владении огромной советской армии, которую до сих пор некоторые с усмешкой называют «красной», содержали в себе «убойных» сокровищ на миллиарды долларов, а то и больше. Каким-то образом именно Лукасу-Хьяли под псевдонимом Пешков и была доверена эта страшная тайна.
Может быть, и не вся тайна, конечно, но все же ему позволили прикоснуться к ее скромному краешку и даже отщипнуть кусочек. Думаю, этого «кусочка» было более чем достаточно, чтобы очень успешно решать все свои материальные проблемы.
Перепродажа через кипрские и еще какие-то островные офшоры старых русских вертолетов, истребителей и авиационных узлов сделала Лукаса-Хьяли одним из самых богатых людей в Восточной Европе. Среди его друзей были бывшие военные из варшавского блока, энергичные типы из разных военных и околовоенных специальных служб, жуликоватые политики из разных партий и движений, мэры, премьер-министры и даже президенты. Его принимали в бывших резиденциях болгарских царей и коммунистического вождя Тодора Живкова, а теперь – президентских, буквально как члена королевской семьи.
Он даже выучил кое-какие важные слова и словосочетания из болгарского языка, что давало ему возможность весело и почти беззаботно проводить время в этой маленькой, не очень богатой южной европейской державе. Это придавало его вольному образу жизни особый шарм. Эдакая синекура на фоне гор, моря, пляжей и страдающих теперь от безденежья горожан и крестьян.
Нищета народов обычно, во всяком случае, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к богатству их вождей и предприимчивых политиков, самоуверенно называющих себя элитой. Народы могут выглядеть жалко, заброшенно, сиротски, а их вожди, напротив, царственно и уверенно в себе. Поэтому очень часто, когда говорят «нищая страна», вовсе не имеют в виду ее финансовую и политическую элиту. Я вообще заметил: чем величественней осанка царя, тем больше согнута спина его раба.
Потом Лукаса-Хьяли видели в Таиланде и на Филиппинах. Там его знали, в свою очередь, как мистера Лу Хэйя и часто принимали за натурализованного в США мексиканского миллионера. Вот здесь к нему и прицепились упрямые парни из Агентства национальной безопасности, то есть специальные агенты из самого Вашингтона. Они были внешне очень похожи на тех русских парней, которые когда-то отбивали его от хулиганов в Москве, и тоже точно так же не спускали с него внимательных, строгих глаз.
С этого момента специальные вашингтонские агенты от него не отставали, потому что очень хорошо знали, кто он на самом деле и каким образом попал когда-то в московский университет имени конголезского борца за мир и справедливость.
Мне кажется, среди русских нашелся кто-то очень компетентный, кто выдал американцам Лукаса-Хьяли.
Он как раз готовил сделку по отправке в Колумбию через порты Таиланда стрелкового оружия и двух установок противовоздушной обороны из старых запасов на сто шестьдесят пять миллионов долларов, когда около него появился японец, представившийся Бенджиро[19] Ватанабэ.
Бенджиро было на вид лет тридцать пять. В прошлом он был военным специалистом по высоким технологиям в области ракетной техники. Именно он якобы должен был стать вторым посредником при перепродаже установок ПВО. А также и экспертом.
Они называли друг друга просто Лу и Бен. С Беном Лукаса-Хьяли свел один русский друг, много лет проработавший в Токио корреспондентом одной крупной московской газеты. Что за газета такая и как его самого звали, я уже не помню, однако скажу, это был необыкновенно обаятельный мужик лет сорока, отлично бренчавший на гитаре и знавший назубок весь репертуар Beatles. Он здорово исполнял их самые сложные композиции, а в свободное время лихо гонял на элегантном черном XL 883C Sportster-custom[20] и на ярко-красном спорткаре Toyota GT-One.
Русского в их посольстве любили все бабы без исключения, многие тайно, томно вздыхая по ночам рядом со своими карьерными, часто раздражающе скучными на вид мужьями. Он же сам был женат на дочери влиятельного московского генерала КГБ. Говорят, она прилетала в Токио всего раза два или три, но каждый раз после довольно громких ссор с ним раньше времени возвращалась домой, в Москву. Дошло до того, что потом уже она вообще не появлялась в Японии. Таким образом, можно с уверенностью сказать: де-факто он был холостяком, как Лу и Бен.
То есть японец Бен официально тоже был женат, но никто никогда не видел ни его жены, ни их детей, которых он, кстати, время от времени недовольно поминал как маленьких неблагодарных поросят. Это якобы были две дочери четырнадцати и шестнадцати лет.
Похоже, он врал, просто формируя в сознании Лукаса-Хьяли вполне невинную легенду. И вообще был ли он в действительности Бенджиро Ватанабэ, неизвестно. Во всяком случае, когда он однажды исчез, а Лукас-Хьяли попытался его разыскать, в полицейском ведомстве в Токио, где у Лу был свой информатор, ему ответили, что такого человека никогда не было в природе. Он, Лу, когда все рухнуло, специально для этого летал в Японию на пару дней.
Сам Лукас-Хьяли говорил о себе, что разведен, не имеет детей и наследников и вообще независимый и свободный от всяких личных обязательств. Тоже врал, как и все в этом деле. Во всяком случае, занятые таким опасным бизнесом не могут быть независимыми и свободными по определению. От жен и детей – пожалуйста! А от партнеров – ни в коем случае. Дальнейшие события это подтвердили.
В Рио когда-то жил один португалец, который торговал оружием – карабинами, револьверами, пистолетами и взрывчаткой. Он продавал все это бандам и полулегальным службам безопасности сомнительных корпораций. Я видел этого португальца раза три или четыре. Он тоже, как только напивался в своем баре, так сразу начинал греметь кулаком по стойке и орать, что никому не подчиняется и никому не должен. Все якобы должны ему.
А однажды крупную партию оружия у него конфисковали копы и предложили заключить с ними и с судом сделку о даче свидетельских показаний против покупателей. Тут же обнаружилось, что это не ему должны, а он должен и что более зависимого человека на нашей планете, пожалуй, не сыскать. Может быть, еще только какой-нибудь законченный наркоман подобным образом зависит от ежедневной дозы.
Этого португальца все же заставили дать показания в суде, а потом его бар сгорел дотла (там погибло семь посетителей во время пожара). Его же самого нашли повешенным в камере. Он болтался на решетке окна, которое было так высоко расположено, что забраться туда можно было только с помощью лестницы. Но в камере не нашли ни лестницы, ни даже табуретки или стула. Вот что значит независимость в таких делах!
Японец Бен сделку по продаже всякой дряни колумбийцам проконтролировал блестяще. Все, что предлагалось Лукасом-Хьяли, пришло по Атлантике в один из западноафриканских портов из Восточной Европы. Шло это из Черного моря, через Босфор и Дарданеллы, по Средиземноморью, две ночи переночевало на рейде около Кипра и наконец, миновав Гибралтар, вышло в океан. В Африке оно якобы было перегружено на борт другого судна и отправилось в Колумбию еще более длинным морским путем. В Панаме оружие и установки с ракетами должны были быть перегружены на железнодорожные платформы и достичь конечной цели.
Лукас-Хьяли получил на один из своих счетов в Таиланде все причитающиеся ему деньги, что могло означать только одно – товар прибыл к покупателю.
Но в тот же день исчез японец Бенджиро Ватанабэ, а русский, улетевший за неделю до того из Бангкока в Японию, разбился на своем Harley-Davidson в префектуре Киото, когда возвращался от местной подружки. Странно он разбился – въехал ранним утром на полной скорости якобы под встречный грузовик. Грузовик ведь так и не нашли. Лишь одна случайная свидетельница, седенькая старушка на старенькой «Тойоте», говорила полицейским, что грузовик без номеров совершенно неожиданно выехал на скоростное шоссе, вдруг вильнул прямо в лоб несущемуся навстречу байку и тут же свернул куда-то в сторону от шоссе.
– Я увидела только пыль за его колесами, – печально качала малюсенькой головкой старушка. – Много, много пыли! А несчастного байкера высоко подбросило и швырнуло далеко назад. Он улетел даже дальше своего байка. Так и лежал без движения на шоссе, весь в крови, с согнутыми руками и ногами, как будто их все переломало. Я вышла из машины и осторожно подошла к нему. Но он был совершенно мертв! Совершенно мертв!
Лукас-Хьяли потом часто вспоминал, как этот обаятельный русский парень пел знаменитое Mammy Blue. Печальная мама, грустная мама… Лукас-Хьяли всегда очень любил эту композицию, но главное то, как ее трогательно исполнял русский, который теперь был «совершенно мертвым».
Он сразу понял, что и сам попался. Но все же слетал в Токио, поискал японца и русского и метнулся назад в Бангкок.
Самое неприятное, что к тому времени Лукас-Хьяли успел с помощью испарившегося японца заключить еще одно секретное соглашение. На этот раз с представителем одной новой афганской энергетической компании о продаже им немалого количества отходов ядерного сырья из болгарской атомной электростанции. Японец свел его с афганцем, а люди в Болгарии с готовностью подтвердили свои намерения. Первая куча денег даже уже пришла на счет «пластиковой» швейцарской компании Лукаса-Хьяли.
Для чего афганцам или тем, кто себя за них выдавал (уж больно хорошо они говорили по-английски!), нужны были отходы, Лукас-Хьяли тогда даже не задумывался. Как, собственно, о многом. Везде писали и говорили о «грязных бомбах», которые собирают из таких отходов, предварительно переработав их. Но он привык думать, что мир делится на неудачников и везунчиков. Сначала, правда, он считал, что на революционеров и контрреволюционеров, но после слома коммунистической системы решил, что это ошибочное мнение. Я одно время почти так же заблуждался.
Лукас-Хьяли позже догадался, что вооружение, отправленное в Колумбию, до цели не дошло, а было захвачено уже в порту в Африке. Это была мастерски провернутая операция. Вместо этого судна по океану болталась пустая ржавая железка с имитацией охраны. Были ли вообще колумбийцы? А японец? Кто отвечал на его запросы в Болгарии и, вообще, что это за люди, стоявшие долгие годы на линии София – Москва? Что за русские связные прилетали к нему в Бангкок, кто сидел в его временном офисе там, то есть что за секретари и менеджеры? А они знали о том, что большая часть сделок – провокация и потеря не только времени, но и свободы, а скорее, даже жизни?
Ведь раньше продажи все-таки были! Много-много лет подряд он нарабатывал опыт, окружал себя, казалось бы, абсолютно надежными и неразговорчивыми партнерами. Он, казалось, хорошо знал их и видел, как эффективно они работают.
Его этому когда-то научили.
А тут что-то сорвалось. Подставили несуществующего японца, загадочных афганцев и исполнительных офисных работников в Бангкоке. Только русский был настоящим, потому что фантомы не гибнут ранним утром на сухом шоссе в префектуре Киото, да еще под колесами непонятно какого грузовика.
Но он также понял, что все его переговоры с афганцами фиксировались – до единого словечка. Была внимательно отслежена и пересылка их денег в Швейцарию.
Американцы схватили его, когда он делал пересадку в Сеуле на рейс в Москву. Просто подошли на паспортном контроле и молча защелкнули наручники на его загорелых кистях.
Не знаю, куда его потом возили, долго ли с ним беседовали, какими впечатлениями делились, но через некоторое время Лукас-Хьяли появился в парк-отеле «Х» и улегся на пляже рядом с очаровательной полькой Евой. Они пили «Дайкири», иногда спали вместе.
Потом она утопилась, а он пережил ее всего на два дня.
Между прочим, оказалось, ему больше нечем платить за роскошные апартаменты, оплачиваемые сначала с двух его счетов. Эти счета вдруг оказались пустыми, как старые коробки из-под обуви. Большие, красивые, но пустые. И выбрасывать жалко, и хранить ни к чему.
Может, он поэтому утопился, а не потому, что потерял свою последнюю сердечную привязанность – несчастную Еву Пиекносскую? Знакомы-то они были всего месяца полтора.
Он, конечно, был человеком эмоциональным – как мы все, латиноамериканцы. Но и очень трезвым, как немногие из нас.