3

Напрасно я старался заметить Зоркин издалека; я увидел ее, когда она была от меня в двух шагах. Даже будь Зора постарше, она выглядела бы точь-в-точь студенткой, каких пруд пруди в Вашингтон-сквер: джинсы, майка, рюкзачок и кроссовки.

– Я… – начал я, поднимаясь со скамьи.

– Я знаю, кто вы.

Почувствовав руку у себя на плече, я обернулся и увидел внушительную фигуру Бланта Либовича. Телохранитель ощупал меня с ног до головы и конфисковал мой телефон – наверняка чтобы я не записывал разговор. Потом он отошел и уселся за шахматный столик метрах в десяти от нас.

Зора села напротив меня.

– Вы, кажется, хотели меня видеть, господин Бартелеми.

Голос у нее был звонкий и негромкий, совсем не такой, какой я себе представлял.

– Я все знаю, – сказал я.

– Никто не знает все, и вы не больше других. Вы не знаете столицу Ботсваны, не знаете, какая валюта имеет хождение в Таджикистане и Камбодже, не знаете, кто был президентом Америки в тысяча девятьсот первом году и кто изобрел вакцину против оспы.

Зора круто взялась за дело.

– Вы всерьез хотите поиграть в викторину?

– А что, вам кажется, вы знаете, господин Бартелеми?

– Я знаю, что во Франции вы держите под замком мою подругу Клэр Карлайл, незаконнорожденную дочь губернатора Коупленда. Знаю, что одиннадцать лет назад вы, или он, или ваш телохранитель, который сидит вон там, убили ее мать, Джойс, бывшую любовницу губернатора.

Зора слушала меня внимательно, но мои откровения мало ее тронули.

– За время нашей предвыборной кампании по утрам я получала сотни писем примерно такого же содержания: губернатор – инопланетянин, губернатор – сайентолог, губернатор – женщина, губернатор – вампир, губернатор – зоофил. Такова участь любого политика.

– Это не мой случай, у меня есть доказательства.

– Интересно узнать, какие.

Она взглянула на экран своего смартфона, который выложила на стол. Телефон разрывался, мигали сообщения, всюду все горело и спешило. Я кивнул в сторону Бланта.

– Анализ ДНК показал кровь вашего дяди Бланта Либовича на месте убийства Джойс Карлайл.

У нее на лице отразилось сомнение.

– Если такое было, я думаю, полиция вызывала его и получила необходимые разъяснения.

– Полиция тогда не получала таких данных. Она получает их теперь.

Я достал из кармана страницы, вырванные из книги, найденной Аланом.

– Есть фотографии Джойс и Коупленда.

Зора взглянула и бровью не повела.

– Известные фотографии, симпатичные, но что они могут подтвердить? Что Тад Коупленд и эта молодая женщина прекрасно ладили? Это естественно. Насколько мне известно, он сам взял ее на работу.

– Эти фотографии доказывают, что между ними существовала связь…

Она махнула рукой, прерывая меня.

– Если у вас в загашнике больше ничего нет, вам не найти помощников, которых заинтересует подобная чепуха.

– А мне кажется, журналистов очень заинтересует хладнокровное убийство их коллеги Флоренс Галло.

Зора пренебрежительно усмехнулась.

– Мне часто хотелось убить какого-нибудь журналиста, когда я видела в статье недобросовестность, невежество и интеллектуальную несостоятельность, но от реальных действий всегда воздерживалась.

Я решил пробить ее непробиваемость другим способом.

– Послушайте, Зора, я не полицейский, не юрист, не судья, – я мужчина, который хочет вернуть любимую женщину.

– С вашей стороны это трогательно.

– Клэр Карлайл десять лет жила под чужим именем. Полагаю, она понятия не имеет, кто ее отец. Отпустите ее, и вы больше никогда о нас не услышите.

Зора насмешливо взглянула на меня.

– Вы пытаетесь устроить торг, господин Бартелеми, но у вас в кошельке нет полновесной валюты.

На это мне нечего было возразить. Мы с Марком провели серьезное расследование, собрали по кусочку сложнейшую мозаику, сложили подлинную картину. Но ни один из этих кусочков не мог служить обменной монетой. Мы вытащили на свет божий правду, но у нас не было главного: неоспоримого доказательства, что это правда.