Глава 10
Беспокойство и неуверенность
Чуть свет я, стараясь не шуметь, воровато, как ночной грабитель, вышел из квартиры Катрин.
Когда я проснулся, она еще спала. В первый момент я ничего не мог понять, затем меня охватило ужасное чувство неловкости. Я взглянул на Катрин, увидел мирное выражение ее лица со следами размазанной туши для ресниц и снял ее руку, лежавшую на моем плече. Что же я наделал? Что мы наделали?
С гудящей башкой я осторожно, чтобы не нашуметь, слез с кровати и в полутьме подобрал с пола свою раскиданную одежду. Взяв ботинки, я на цыпочках пошел к двери – как в пошлой кинокомедии.
Зази проводила меня сверкнувшими из кошачьей корзинки глазами и тихонько мяукнула. К счастью, она была единственной свидетельницей ночного происшествия в квартире Катрин – хорошо хоть не в моей. Страшно даже вообразить, что было бы, если бы страдающая от одиночества Катрин с бутылкой красного вина осталась у меня дома, а тут вернулся бы Артюр, застал нас в кровати и, удивленно глядя на нас, спросил бы своим звонким детским голоском: «А разве Катрин теперь спит в маминой постели?» При одной мысли об этом мне сделалось нехорошо.
Я тихонько закрыл дверь снаружи и только собрался обуться, как вдруг открылась дверь квартиры напротив.
Я испуганно вздрогнул. Было еще только начало седьмого. Господи, кому это в воскресенье не спится в такую рань?
Мадам Гренуй с одного взгляда правильно оценила ситуацию, что, впрочем, было не так уж трудно. Виноватое выражение было написано на моем лице большими буквами. Старушка от возмущения чуть не захлебнулась и, переведя дыхание, негодующе покачала головой, прежде чем ей удалось выговорить первое слово:
– Воз-му-ти-тель-но!
Я, как был в одних носках, метнулся мимо нее по лестнице к себе наверх, чувствуя спиной ее недобрый взгляд; мысленно я уже представлял, как она дает волю своему возмущению в маленькой булочной на улице Жакоб, где я обычно покупаю багеты:
– Вы только подумайте, мадам! Всего полгода прошло с тех пор, как похоронили его жену, а он уже утешается с подружкой! Что тут скажешь – таковы мужчины!
Затем, получив пакет с круассанами, она снова скажет: «Возмутительно!» – а любезная продавщица, у которой каждое утро находилось для меня, бедного вдовца, доброе слово, покивает и в следующий раз посмотрит на меня как на какое-то бесчувственное чудовище.
А ведь и впрямь, если подумать, куда уж дальше! – сказал я себе, насыпая в серебристую кофеварку побольше молотого кофе, чтобы как-то прояснить голову. – И угораздило же меня, чтобы именно с Катрин!
Кажется, я так пропах ландышами, что до сих пор все ощущал этот запах.
Я залез под душ, а кофе тем временем закипел и угрожающе полез из кофеварки. Стоя под струями воды, я еще раз подумал о том, как развивались вчерашние события.
Я был смущен, вспоминая, как хорошо мне было, когда я обнимал Катрин и целовался с ней. Я был тогда живым человеком, и этого нельзя отрицать. Ни на миг я не испытал того неприятного чувства, которое бывает, когда два тела не находят гармонии. Свою нежность, душевное тепло – все это она дала мне сполна, когда я, опьянев от выпитого вина, жаждал заполнить ужасную пустоту, царившую у меня внутри. Но утром, когда я проснулся и увидел рядом ее, я сразу понял, что совершил колоссальную глупость. И вдобавок мне казалось, что я вдвойне предал Элен.
Ведь Катрин была мне как сестра, а вернее говоря, как троюродная кузина. Но так ли это выглядит в ее глазах?
Я выключил душ и обмотался полотенцем. На кухонном столе уже пищал мой мобильник. Это была Катрин. Очевидно, она уже заметила, что я ушел. Я не стал брать трубку, включив вместо этого радио.
Женский голос пел грустную песенку, и, когда певица дошла до слов «Don’t you wish – we could forget this kiss, we’re not in lo-ove?»[44], я выключил приемник.
Кофе оказался такой крепости, что меня затрясло после первого глотка. Так мне и надо! Я достал из пачки печенинку и обмакнул ее в коричневое варево.
Снова зажужжал мобильник. На этот раз звонил Александр. Я взял трубку.
– Где же тебя носило? По-моему, так не делают! – принялся он меня распекать. – Но я так и знал, что ты не придешь.
– Все не так, как ты думаешь, – сказал я.
– Ну ты даешь! Что за хрень? – воскликнул Александр, когда я рассказал ему про ночь, проведенную с Катрин.
Этот мастер тончайшей ювелирной работы мог ругаться, как последний марсельский грузчик. Но даже самые грубые слова почему-то звучат из его уст цивилизованно.
– Ты оттрахал Катрин?
– Мне кажется, это слово сюда не подходит, – возразил я. – Вчера мы оба расчувствовались, вот оно и случилось.
– И что теперь?
– Спроси что-нибудь полегче!
– Надо было идти на мою выставку!
Я молча отхлебнул той отравы, которая была у меня в чашке. Задним умом все крепки!
– Хотя бы было приятно?
– В тот момент – да, иначе я вряд ли остался бы у нее. Она была такая хорошенькая, мне было ее так жалко, да и себя, конечно, заодно… Ну, как-то так… – Я умолк.
Александр, казалось, задумался.
– Хочешь знать мое мнение? – спросил он.
– Нет.
– Двое несчастных не могут утешить друг друга.
– Спасибо за разъяснение, – сказал я, потирая ладонью висок.
– Тем более когда речь об этой женщине. С ней у тебя ничего хорошего не получится.
Я не стал возражать. Между прочим, у некоторых писателей в романах все получается даже очень хорошо.
– Сейчас я чувствую себя просто ужасно, – сказал я.
– Неудивительно! А что говорит Катрин?
– Не знаю. Она сейчас звонила, но я не снял трубку.
– Час от часу не легче! – сказал Александр со вздохом.
Я тоже только вздохнул.
– И угораздило же тебя, парень! Это правило каждый мужик знает: не лезь к подругам жены! Иначе неприятности гарантированы.
– Тоже мне умник! Мне казалось, это правило действует при живой жене.
– И то правда! – Он сдержанно хохотнул. – Да ладно тебе, Жюльен, все как-нибудь утрясется, не бери в голову! В общем-то, дело-то житейское, можно понять. Сказал же кто-то, что при определенных условиях можно влюбиться в кого угодно.
– Но я-то ее совсем не люблю! – воскликнул я.
Что он выдумывает?
– Это просто была дурацкая случайность, совпало несколько факторов, которые решили дело, – оправдывался я.
– Да я же понимаю, Жюльен, все понимаю! – сказал он успокоительно. – И поверь мне, могло быть и хуже.
– Сомневаюсь.
– Могло, могло! Эльза Л., оказывается, отъявленная femme fatale[45], гроза мужчин. Радуйся, что не угодил в ее когти. От нее ты так легко не отделался бы, как от твоей прекрасной соседки.
– Какое там отделался! Речь вовсе не о том, чтобы отделаться от Катрин. – Я вдруг воспринял эти слова как вызов и кинулся на ее защиту. – Я же ничего не имею против Катрин. Просто мне надо ей объяснить: то, что было сегодня ночью, ничего не значит, мы просто оступились.
– Так поговори с ней, чего же проще!
Александр положил трубку, а я остался наедине с телефоном, в надежде, что Катрин попозже позвонит еще раз. Но подруга моей жены больше не позвонила и не оставила даже сообщения.
Ее молчание не давало мне покоя, вселяя неуверенность. Два дня подряд о Катрин не было ни слуху ни духу: она словно провалилась сквозь землю. Позвонить ей я не решался: в телефонном разговоре такого не скажешь. Один раз я даже робко позвонил ей в дверь, но мне никто не открыл, и, облегченно вздохнув, я удалился восвояси. Возможно, уговаривал я себя, ей так же неприятно вспоминать о случившемся, как мне. А может быть, ее просто не было дома и сейчас она то и дело посматривает на свой мобильник, не позвоню ли я – предатель и изменник?
Одним словом, неизвестность заставляла меня нервничать.
В тот день, когда должен был вернуться Артюр, я случайно встретился с ней в кулинарии на улице де Бюси, куда я зашел купить персиков, немного сыра, слоеных пирожков и фрикаделек, которые так любил Артюр.
Встретясь нос к носу, с пакетами в руках, мы смущенно смотрели друг на друга.
– Привет, Жюльен!
– Привет, Катрин!
– Как поживаешь?
– О, хорошо… Все хорошо. А ты?
– Я тоже хорошо.
На секунду умолкнув, мы одновременно произнесли:
– Я…
– Да? – Она вопросительно посмотрела на меня.
– Нет, сперва ты…
– Нет, ты, пожалуйста…
Продолжать в том же духе было невозможно. Тем более что мы стояли в магазине у витрин с салатом из фасоли с беконом и кусочками крабового мяса в мисочках.
– Сходим выпить чашечку кофе?
Она кивнула.
Разговор, начавшийся с заминками, дался нам непросто. Мы оба чувствовали себя скованно и боялись ошарашить другого неловким замечанием.
– Я очень сожалею, Жюльен. Сама не понимаю, как это могло случиться, – смущаясь, начала Катрин, – но я… – Она покачала головой и, судя по выражению лица, сама была недовольна, что из сочувствия ко мне нечаянно зашла чересчур далеко. – А потом ты утром тихонько убежал, не сказав ни слова, и я не знала, я не знала…
Она бросила на меня умоляющий взгляд.
– Это было неправильно с моей стороны, – быстро отозвался я. – Но в то утро я был в такой растерянности. А теперь у меня такое чувство, что я предательски поступил по отношению к Элен. Это ужасное чувство.
– Нет, Жюльен. Ты не должен себя упрекать. – Катрин на секунду положила ладонь на мою руку. – Это все… Ну, не знаю! Подвела сама ситуация, так ведь? – Она неуверенно посмотрела на меня. – Думаешь, Элен бы на нас обиделась?
«Перстами в рану, Катрин, опять ты перстами в рану!» – подумал я.
Я беспомощно покачал головой и оставил этот вопрос без ответа.
Никаких «нас» на улице Жакоб не было: просто мы оба как могли залечивали свои раны.
– Ах, Жюльен, мы еще оба были в расстроенных чувствах, – сказала Катрин. – Иначе этого не случилось бы. – Ее голубые глаза не отрываясь глядели на меня. – Но когда-то же это должно пройти.
Я кивнул:
– Когда-нибудь непременно пройдет.
Мы допили кофе, но не решались встать и уйти.
– Знаешь что, Катрин… – произнес я наконец. – Я думаю, в основе настоящих отношений должны лежать общие надежды, а не взаимная жалость.
Она кивнула:
– Но… Мы ведь остаемся друзьями, да? – неуверенно спросила она.
– Разумеется, Катрин. Как же иначе? Разумеется, мы остаемся друзьями.
Я действительно так и думал в этот момент и почувствовал большое облегчение оттого, что мы выговорились. Но я упустил самое главное. Мы с Катрин никогда не были друзьями. Она дружила с моей женой. У нас не было общей истории. И все последующие недели я, встречаясь с ней то в подъезде, то заскочив к ней за Артюром, не мог отогнать от себя ощущение, что ступаю на зыбкую почву.
Элен, моя несказанно любимая Элен!
Последние дни промелькнули незаметно. В субботу вечером я, вообще-то, собирался пойти на праздничный прием к Александру, – помнишь, я тебе об этом писал. Но тут вдруг явилась Катрин с бутылкой вина. У нее был день рождения, и она в такой день не хотела оставаться одна: какая-то подруга в последний момент позвонила ей и сообщила, что не может прийти. Ну вот, как ты, наверное, догадываешься, я нежданно-негаданно и получил приглашение на лазанью.
Катрин была так рада, что я остался, а для меня в этом не было особенной жертвы. Признаться, я с самого начала не испытывал большого желания идти на банкет. Александр, конечно, позвал меня из самых добрых побуждений, но мне в настоящее время как-то не хочется находиться в многолюдной компании. Ведь это совсем не то, что раньше, когда мы с тобой ходили куда-то вместе. Хотя мы и не стояли там все время бок о бок, мы часто встречались взглядами и разделяющее нас пространство не имело значения. Рядом с тобой, любимая, мне в любой компании было хорошо. А теперь это так странно – ходить куда-то одному. А главное, одному потом возвращаться. Идешь по улице один, и не с кем даже поговорить. Ко всему этому надо еще привыкнуть.
Итак, вместо весенней выставки в «L’'espace des r^eveurs» – вечерняя посиделка у Катрин. Мы так много говорили о тебе, Элен, и о прежних временах. Все было очень славно. Но когда мы стали вспоминать о том, как праздновали тридцатилетие Катрин, оба взгрустнули. «Прямо не знаю, куда деваться от этой тоски», – сказала Катрин. Ее слова поразили меня в самое сердце. Как же быстро изменилась вся наша жизнь за каких-то два года! Как же мы скучаем по тебе, Элен, как нам тебя не хватает!
У Катрин есть Зази, у меня – Артюр, но разве они могут заполнить эту ужасную пустоту, которая осталась после тебя? Мы выпили за тебя, дорогая, и помянули. Но будь ты здесь, насколько лучше прошел бы этот вечер!
Позавчера Артюр вернулся из Онфлёра. Топоча ножками, он поднялся по лестнице. Mamie привела его за ручку. Он приехал веселый и загорелый и так и кинулся ко мне обниматься. Хотя я могу ошибаться, но мне показалось, что он еще немного вытянулся. Я так рад, что он опять дома. Как-то уж больно тихо было без нашего мальчика. Сейчас квартира как будто ожила. Повсюду игрушки. Ты не представляешь себе, как быстро он успел заполнить все своими игрушками. Когда-нибудь я упаду, наступив на детальку из его плеймобиля, и сломаю себе ногу.
Только представь себе: он привез мне подарок и ужасно этим гордится. Это же надо – нашел на пляже морскую звезду! Он сказал, что дарит ее мне на счастье. И потом мы с ним долго обсуждали, куда ее лучше всего пристроить. Иногда наш мальчик проявляет редкостную скрупулезность. Он долго колебался, выбирая между моим ночным столиком и письменным столом. Сейчас морская звезда красуется на письменном столе перед твоей фотографией. «Так, чтобы и ты ее видела», – сказал Артюр.
Maman и тетушка Кароль уже довольно долго ведут мирное сосуществование. Судя по всему, на море между ними царили мир и гармония. Тетушке тоже пошел на пользу отдых, сестры много беседовали друг с другом. У тетушки нелегкая жизнь, с больным Полем ей бывает непросто, с него ни на минуту нельзя спускать глаз. Но Камиль без нее хорошо с ним справлялась.
И еще одна новость, которая тебя порадует: Камиль беременна от того симпатичного мужчины, с которым она познакомилась всего пару месяцев назад. Все произошло очень быстро! Они, кажется, безумно счастливы. А ожидание ребенка – это всегда новая надежда. Камиль поделилась новостью и со своим отцом. «Папа, у меня будет ребенок», – сказала она. А Поль, говорят, посмотрел на нее с блаженной улыбкой и спросил: «От меня?»
Вот видишь, и грустно, и смешно!
Maman как-то сказала мне, что надо доверять жизни и что в конце концов станет понятно, что все происходило не зря. Но я никогда не поверю, чтобы для чего-то нужна была твоя смерть.
Завтра я снова пойду на кладбище и отнесу тебе мое письмо. Мне самому даже не верится, что оно уже двадцатое. Да, радость моя, я наверстываю упущенное! И дело идет легче, чем я думал. Мой голос, твое молчание. Дойдут ли до тебя когда-нибудь известия о том, что тут происходит?
Иногда я думаю, что да, иногда – что нет. И иногда мне так хочется хоть раз, один-единственный раз получить от тебя ответ.
Но этого, верно, никогда не случится, и потому остаюсь и впредь, до тех пор пока мы снова не будем вместе,
твой неутешный Жюльен.
Милая Элен,
вчера Артюр открыл нашу тайну, и вот как это случилось.
После утреннего завтрака я собрался на кладбище, как вдруг позвонили из детского сада: у Артюра заболел живот и он просится домой, так что хорошо бы я за ним пришел. Когда я прибежал в детский сад, у него уже все прошло, а воспитательница мне подмигнула и сказала, что дело, скорее, в переживаниях. Очевидно, ему захотелось ко мне. Может быть, ему после дачи никак не привыкнуть к городской жизни, так что я взял его с собой на кладбище. По пути к твоей могиле мы увидели нашу знакомую реставраторшу, о которой я тебе уже рассказывал. Она как раз трудилась над статуей ангела, и Артюр пожелал остаться с ней и посмотреть, как она будет чинить сломанное крыло.
– Можно мне тут посмотреть, папа? – попросил Артюр, и поскольку Софи ничего не имела против, то я оставил его с ней, а сам пошел к твоей могиле.
Я увидел ангела, который днем и ночью глядит, обернувшись через плечо, и его лицо показалось мне вдруг недовольным, губы как будто были поджаты.
Едва я положил письмо в тайник, откуда ни возьмись рядом появился Артюр, с любопытством наблюдая за моими действиями.
– Что ты там делаешь, папа? – звонко спросил он.
– Ой… Н-ну, я, видишь ли, иногда пишу маме письма, – признался я, понимая, что попался. – А чтобы письма не погибли под дождем, я прячу их в специальный почтовый ящик.
– Клево! – сказал Артюр.
Это слово сейчас в ходу в его детсадовской группе, там все говорят «клево!».
Что касается писем, это его не удивило.
– А письмам она будет рада. Наверняка у них там, на небесах, бывает скучновато, – высказался он по этому поводу. – Жаль, что я еще не умею писать. Когда научусь, я тоже ей напишу.
Я закрыл тайник и сказал:
– Только помни, Артюр, это секрет. Никому о нем не рассказывай, слышишь? Совсем никому. А то… а то письма не дойдут к маме.
Он понимающе кивнул.
– Я никому не скажу, – пообещал он серьезно. – Я понимаю, что секрет – это секрет. Я ведь уже большой.
Он взял меня за руку, и мы пошли обратно. По дороге мы увидели Софи: она сидела на скамейке и грелась на солнышке. Решила сделать обеденный перерыв. У нее были с собой тартинки и баночка пива. Она великодушно угостила нас своими бутербродами. Артюр говорил не умолкая о том, как он отдыхал на море, а я думал о своем и мыслями был далеко.
Ах, Элен! У меня такая тяжесть на душе. Я скрываю секрет, и очень некрасивый. Может быть, тебе и так все давно известно, если ты еще где-то есть и смотришь оттуда на нас.
Я не сказал тебе всего начистоту, любимая! Этот вечер с Катрин, этот день рождения, о котором я тебе писал, на самом деле закончился совсем не так.
Да, мы правда очень грустили и действительно много тебя вспоминали, но потом – сам не понимаю, как это случилось, – мы вдруг со слезами обнялись, и тут как-то одно потянуло за собой другое. В общем, всю ночь мы провели вместе.
Мне ужасно стыдно, Элен! Ведь никакой любви к Катрин у меня нет. В этот вечер мы оба чувствовали себя такими несчастными, каждому из нас нужно было на кого-то опереться. Мы поступили неправильно, совершили ошибку. Но я так тоскую по тебе, Элен. Это трудно выдержать. Ах, если бы ты снова была со мной! Если бы своими письмами я мог вернуть тебя к жизни, поверь мне, я тогда написал бы тысячу писем!
И вот я чувствую себя перед тобой виноватым и только надеюсь, что ты меня простишь. «Как думаешь, Элен на нас обиделась?» – спросила Катрин, когда мы потом объяснились. И я не нашел ответа. У меня такое чувство, что я предал самое дорогое. Ибо самое дорогое для меня – это ты, любимая.
Можешь ты нас простить? Можешь простить меня?
Ах, если бы получить от тебя ответ, мой навеки умолкший ангел! Хоть бы ты подала мне какой-то знак, чтобы я понял – прощен. Я за это многое отдал бы!
Я люблю тебя, мой ангел. Всегда буду любить тебя.
Прости меня!