Глава 27

В обществе, где аристократу нельзя соврать, есть много обходных путей, как сохранить честь и обхитрить противника лукавой речью, полной скользких формулировок, многозначительно оборванных фраз и двойственных смыслов. Но там, где могут потребовать не юлить и говорить прямо, предпочитают действовать надежнее и проще, отдавая право говорить другим. А уж те вполне могут ошибаться, искренне заблуждаясь или не обладая полным объемом информации, но веря в нее истово.

Поэтому князь Шемякин говорил во весь голос, расправив широкие плечи и гневно потрясая бородой клинышком, взывая к стенам тронного зала, к сердцу и княжеским умам и даже где-то недоумевая, отчего люди смотрят на него крайне скептически.

– Кто не смотрел новости поутру? Спроси меня, и я скажу – князь Черниговский, что по правую мою руку, ведомый честью и долгом, взял за глотку многое ворье, разбойников и убийц в нашей стране. Сделал разом то, чего никогда не бывало на моей памяти.

Естественно, мрачно подумали владетели, раньше он спокойно брал деньги, а сейчас-то что за вожжа под хвост?..

– Но расследование не завершено! – провозгласил князь в поднимающемся шуме голосов. – Еще предстоит определить истинных виновников. Предстоит отделить подлость от незнания, а злой умысел от небрежения долгом хозяина земли. Расследование идет. Так отчего говорю я сейчас о еще не свершившемся?

Шемякин пристально обвел взглядом сидящих за столом.

– Почему встал и потребовал слова? А оттого, братья, друзья и соседи, что на следствие оказывается беспрецедентное давление, – построжел его голос. – Не сегодня началось расследование. Не делается все за один день; каждый кропотливый труд требует времени – вам ли не знать? Но как на охоте, когда подходишь к зверю, то начинает чуять он гибель свою. И охотника может увидеть, даже если тот таится тщательно. Тут главное – не струхнуть и ружье в сторону не увести, верно? – добавились в его тон вкрадчивые нотки, а злой взгляд смотрел на половину стола Юсупова и присных.

– Ты обвинить кого решил или про охоту рассказать? – поймал его взгляд Шуйский.

И на секунду, глядя в человечьи глаза, из которых проглянуло лютое и нелюдское, князь Шемякин внезапно осознал, что будет, ежели слова его про зверя и ружье сбудутся. С холодным потом осознал, потекшим по спине; с дрожью в пальцах, которые запутаются и не нажмут на спуск; с головокружением и паникой, которая сделает ноги деревянными, пока разум будет орать призывом к побегу.

Впрочем, князья Шуйские настоятельно советуют не бегать от медведя. А на настороженное уточнение – поможет ли это? – отвечают честно: медведю – да.

По счастью, вокруг не было дремучей чащи, а потому солнечный свет, богатое убранство и молчаливая поддержка соратников быстро вернули Шемякину самообладание.

– Я хочу сказать, – отвел взгляд князь, сжал ладони в кулаки и продолжил на упрямстве и характере, – что кому-то не понравилось радение князя Черниговского. До такой степени не понравилось, что против благородного человека спланированы чудовищные провокации, призванные бросить тень на его репутацию и не дать расследованию ход. Хочу сказать, что атака на него уже идет! Бог ты мой, князю уничтожили родовую башню!!! Срыли до фундамента, до черной копоти. Основу основ, символ княжеского рода и нерушимости его прав! Что подумает чернь при виде огороженного пустыря у стен Кремля?!

– Как что? – возмутился князь Давыдов. – Городу давно нужен парк в центре! Облагородить там, кустики-деревья насадить, дорожки пешеходные. Только скамейки не ставить, чтобы всякие бомжи не спали.

Князь Черниговский вскинулся с места. Князь Давыдов тут же оказался на ногах, подхватив графин в руку.

– Василий! – окрикнул уже не Шуйский, а сам император.

И самый известный гусар империи вернул руку из замаха.

– Да спокоен я, – буркнул он, усаживаясь обратно. – Вот водичку пью. И вам советую.

Только графин, присев, он приложил холодной гранью ко лбу, недобро поглядывая на Черниговского.

– Злые силы желают, чтобы уважаемый князь Черниговский оставил расследование, – веско произнес князь Шемякин, кому недавняя вспышка вышла иллюстрацией агрессии. – Они боятся, оттого в страхе своем готовы… на многое.

– Так чего ты желаешь? – уточнил император.

– Я требую! – возвысил голос Шемякин. – Чтобы был наказан виновник разрушения твердыни князей Черниговских. Показательно. Чтобы ни у кого не возникло мысли, будто башни родовые могут пасть. В том числе ваши башни, уважаемые князья. Такие мыслишки надобно топить в крови. Прецедент не допустим. А уж тех, кто стоит за этой дерзкой выходкой, определит следствие. Ежели, разумеется, они не обнаружат себя раньше, защищая мерзавца.

– И что, князь Черниговский не в состоянии наказать виновника своими силами? – удивились в зале.

– А он не может, – хмыкнул князь Шуйский. – Он от виновника уже сбежал.

– Что же за враг такой появился у нас? – поерзал от любопытства князь Гагарин, отклонившись на спинку кресла и уложив ладони на примечательную трость из желтоватой кости.

– Максимка, из мастеровых, рода Самойловых. Убийца и лиходей, трус и клятвопреступник!

– Ты бы полегче, князь, про моего зятя… – обронил император, равнодушно оглядывая говорившего. – Или ты меня желаешь оскорбить, что я внучку за татя отдал?

От лица пару мгновений ничего не понимающего Шемякина отхлынула кровь, а сам он затравленно посмотрел на князя Черниговского, отодвинувшись от него, как от чумного.

Впрочем, сам Черниговский тоже смотрелся озадаченным и недоуменно глядящим на трон, словно ожидая оглашения шутки.

– Ты как про отца моего крестника говоришь, морда бородатая?! – решительно полез Давыдов на стол, закинув колено и споро двигаясь к обидчику с графином в руке – до того момента, как спохватившийся Шуйский не перехватил его за сапог и не утянул обратно.

Но графин все равно просвистел в сантиметре от опешившего Шемякина, моргнувшего и очнувшегося, только когда поток воды хлестнул по щекам.

– Да забери ты себе сапог, я ему все равно ноздри выдеру! – в гневе вывернулся гусар.

– Тихо! – рявкнул император. – Василий, разжалую! В матросы!

– Тьфу! – оставил за собой последнее слово Давыдов, и был он меток.

Но все же угомонился и с достоинством принял обратно свой сапог. Правда, надевать его не стал – тайком взвесил рукой, примеряясь, и положил у правой ноги. Заодно и левый снял.

– Бе-бесстыдство!.. – вновь покраснел Шемякин, оттирая щеку. – Смотри народ, что деется-то! На гостя императора его же слуга смеет руку поднять!

– А ты бы в моем доме родню мою не поносил на чем свет стоит! – отозвался император. – Так ли пристало гостю поступать? Или, может, вышвырнуть его взашей?!

– Так это, твое величество, правда ли, про свадьбу-то? – осторожно уточнил князь Долгорукий.

– Столь же верно, что он не клятвопреступник и не трус, – кивнули ему с трона.

Многозначительно подчеркнув другие недостатки, что в ином обществе сойдут за достоинства.

– Это что же, и свадьба была? – задумчиво уточнили из скандального сектора. – Без торжества на всю страну?

– Балда, тебе же сказано: Давыдов – крестный их сына!

– А, так это по залету!..

– Стоп… – поднял руку император.

– А я слышал, прижила она ребеночка на стороне, а Самойлова – за папу.

– А и верно – он же все равно долго не проживет!

– Так она от Давыдова и прижила. Ай!..

– Ох!..

– А ну тихо! – рявкнул император.

– Верните сапоги, сволочи. Я с вами не закончил, – гневно дышал Давыдов.

– Угомонитесь! Никакого ребенка нет! – стукнул император кулаком по подлокотнику.

– Как нет? – покосились на Давыдова.

– Уже нет?! – вцепились себе в бороды.

– Ох, горе-то какое! – всплеснули руками. – Скорбим твоей беде, великий княже!

И народ взволнованно потянулся подниматься с мест, переглядываясь, – принцессе потерять ребенка, с такими-то медиками и целителями!.. Что за беда произошла?!

– Сели. Все. Резко, – буквально пролаял император, заставив иных побледнеть. – Принцесса Елизавета здорова и в положении не была.

– Тогда как же…

– Давыдов – крестный сына другой жены Максима, – откашлялся князь Панкратов. – Позор и бесчестье сомневаться в непорочности цесаревны.

– Полностью с вами согласен, Панкратов. Одолжите ботинок.

– Подождите, а кто тогда первая, если принцесса за вторую? – поднял в удивлении брови князь Вяземский.

– За третью, – уточнил Панкратов, невозмутимо игнорируя пристальный и недовольный взгляд императора.

– За прошлую он десять миллиардов рублей отсыпал, – горделиво завил ус Давыдов. – Лично по ним вот теми сапогами ходил! Вон там валяются! Князь, ты же на них смотришь, будь другом – перекинь сюда.

– Чтобы я сапоги подавал кому!..

– Торжества будут, – надавил император голосом. – Свадьба оговорена между мной и его дедом как старшими родичами.

– Между нами, – поддакнул князь Юсупов тихо, впервые произнеся слово за большим столом.

Но тишина, за тем последовавшая, и та волна уважения, что ей сопутствовала, – им бы позавидовали иные виртуозные речи.

– Скажи мне, Шемякин, – поднял старый князь взгляд на вновь побледневшего мужчину, – отчего ты лишаешь моего внука права мести за похищенную супругу?

– А с чего ты, князь, даешь ему право на истину? – сняв очки и принявшись оттирать линзы платочком, столь же негромко произнес Черниговский. – Не иначе ты императора решил собой заменить, с ним породнившись?

– Истина принадлежит всем. Сегодня она в том, что ты заигрался, черная душа.

– А может, она в том, что ты продаешь свою нефть под видом персидской, доходы от государя утаивая? – иронично посмотрел на него Черниговский. – На сколько миллиардов ты обманул казну, уважаемый? На сколько обворовал родича своего, выходит, иуду впустившего в семью?

– Я – ни на грош, – ухмыльнулся Юсупов. – Расследуй, государев человек. А ежели выйдут неправдой твои слова – будь готов за них ответить.

– Моему расследованию все князья станут судьями, – огрызнулся Черниговский. – А тебе меня не запугать! Ни башней, твоим внуком порушенной в попрание закона! Ни попытками оболгать мое честное имя!

– Кстати, о попытках… – меланхолично произнес князь Мстиславский, раскрывая перед собой папку с бумагами.

– Господа! – дернулся голос у напомнившего о себе князя Шемякина. – Я обращаю ваше внимание, что обсуждается мой вопрос и мое требование…

– То есть ты упорствуешь в своем желании казнить мужа принцессы? – изумленно уточнил Долгорукий.

– Я?! Нет… – выдавил из себя Шемякин. – Речь о казни не идет!

– Нам его поругать?

– Разрушена клановая твердыня! – сорвался князь. – А вы ведете себя, будто это ларьки у метро снесли!

– Но согласитесь, в городе сразу стало лучше, – мудро заметил Давыдов.

– Я настаиваю на суде!! Налицо попрание княжеских прав, действие вне закона и традиций, совершенное общественно опасным способом! Без расследования, без суда и следствия – атаковать башню заведомо невиновного человека! Шутка ли, уважаемые! А если на этом месте будете вы?!

– Ты нам предлагаешь красть невесту внука князя Юсупова? – уточнил Ухорский. – Я бы хотел еще пожить, уважаемые господа.

– Но князь Черниговский не крал ее!

– Однако это сделал его бастард, – басом произнес князь Мстиславский, постукивая фалангой пальца по листкам.

– Отреченный от рода! И я еще не договорил!

– Самойлов – гусар! – стукнул Давыдов кулаком по столу. – Подсуден только военно-полевому суду, главой которого являюсь я. Что ты там еще хотел сказать?

– То есть это твой полк снес мне башню? – взъярился Черниговский.

– Он занимался этим во внеслужебное время!

– Тогда и суд для него не твой! – поддакнул Шемякин. – А наш суд! Который не убоится и родича императора, при всем к нему уважении! Компенсация должна быть! Вира за кровь и камни! За артефакты и ценности, потерянные навсегда! За урон чести!

– Этот тоже предлагает идти за него под пули, – сказал соседу Ухорский достаточно тихо, чтобы услышали все.

– Оставьте, князь. Вас услышали все, – произнес Мстиславский, останавливая новую попытку Шемякина найти союзников. – Я возьму на себя ответственность и скажу, как надо поступить.

– Говори, – произнес император, обозначая, что хозяином тут все еще он.

– Налицо заинтересованность сторон в решении споров. Князь Черниговский ведет важное расследование, но урон чести и достоянию невольно может сделать его необъективным.

– Необъективным к кому?! – вскинулся Черниговский. – Не к тебе ли, кто индусам оружия продал в том году на шестьдесят процентов больше, чем по документам на всех заводах сделано за три года?!

– Это надо расследовать, – пожал плечами Мстиславский. – А вы себя не бережете, князь. Перерабатываете, наверное. Ночами не спите – оттого я прощаю вам усталость, из-за которой ты посмел перебить меня, пока я говорю!.. – тихим рыком прозвучали его последние слова, от которых – показалось ли? – задрожали пол и колонны.

– Ты все еще у меня в гостях! Отзови Силу! – хлестнуло приказом, и иные князья поняли – то дрожал все-таки пол, а не был их постыдный страх от ауры чужого могущества.

– Потому скажу я спокойно, – кивнул он императору, принимая укор, – а уж вам, княже, решать – любо ли вам мое решение. Предлагаю отправить князя Черниговского в отпуск…

– Не бывать такому!!!

– …а дела его, государевой важности, отдать человеку доверенному и честному, чтобы никакое беззаконие не осталось без ответа.

– Чушь!

Но отчего-то возмущались исключительно семеро из семидесяти восьми князей. Остальные же смекнули, что им банально предлагают слить все расследования – и этот вариант был люб и признан мудрым.

– Это родовая должность от прадеда к деду и отцу!!! Попрание традиций недопустимо!!! – орали уже в полный голос зависимые князья.

– Так мы не лишаем должности, – мягко увещевали их.

– Князь просто сходит в отпуск, – успокаивали десятками голосов.

– Ежели расследование не придется ему по душе – так откроет вновь, разве беда это? – мудро отмечали остальные, пряча хитрые взгляды.

Потому что расхлябанные подчиненные наверняка растеряют все бумаги, пока начальство изволит отдыхать.

– К тебе взываю, император, как к радетелю традиций и родичу по Рюрику Великому! – гаркнул князь Черниговский, перекрикивая толпу, заставляя их умолкнуть и повернуться к трону.

Именно там должны были решить, быть ли уже принятому княжескими сердцами решению.

Но трон был пуст. Разве что негромко затворилась дверь справа, ведущая от трона в Кавалергардский зал, – словно кто-то совсем недавно вышел, оставив владетелям самим вершить решение их вопросов.

– А теперь, князь Черниговский, сядь и выслушай меня, – ласково произнес побледневшему князю Мстиславский и перевернул первую страницу. – Речь пойдет о тайной тюрьме князей Черниговских, что под Екатеринбургом.

– Это провокация! – не отрывая взгляда смотрел Черниговский на дверь, отчаянно надеясь, что та откроется.

Но не открылась, нет.

– Ты говори, князь Мстиславский, всем нам интересно, – хмыкнул князь Гагарин.

А остальная свора, что уже не боялась компромата, хищно прицелилась взглядами в человека, посмевшего их пугать.