ГЛАВА 4

Проснулась рывком, как от кошмара, хотя сон не вспомнился, не вспомнилось даже, снилось ли что-то вообще или же нет. Но страх, огненной жидкостью прокатившийся по жилам, был реальным. Рядом крутилось… что-то. Ходило вокруг постели на костистых лапах, скрипело, шипело, фыркало. В магическом спектре ощущалось мёртвым, переплетённым нитями стихии Смерти, сгустком, и плетение-то показалось знакомым, даже слишком знакомым.

Сразу вспомнилась хмарь, замеченная на берегу, перед отправлением рейсового в Сосновую Бухту, непокорный своенравный Яшка и ударившая в борт катера волна с пенными черепами на гребне… Тогда Хрийз удалось расплести злую магию, если бы она ещё помнила, как именно сделала это! Тогда был узел, который она увидела, узел, с торчащим из него обрывком нити магического плетение, она потянула за нить и чёрное волшебство распалось. А здесь неведомый враг учёл прошлую ошибку: ничего не торчало из идеально сплетённой погибели. Не за что было хвататься и дёргать.

Оставалось только обливаться смертным потом и ждать финала, каким бы тот финал ни оказался. Ведь шевельнуться невозможно, не то, что вскочить и убежать! Даже крикнуть, на помощь позвать — губы не слушаются!

Сгусток злой тьмы зашёл с другой стороны. Что-то отпугивало его, не давало приблизиться. Может быть, вышивка Ели на рубашке, может, что-нибудь ещё. Страх поднимал все волоски на теле. Туго сплетённые косы сами подняться не могли, и кожу на голове тянуло до боли. И швырнуть бы в тварь, чтобы не совсем уже беспомощной колодой погибать, да нечем.

Под пальцами внезапно ощутилась холодноватая знакомая рукоять. Мгновение назад не было её. А сейчас возникла. «Клинок до сих пор при вас, ваша светлость. Вам нужно лишь проявить его…» — прыгнули в память слова аль-нданны Весны. Хрийз тогда спросила, как это сделать, но не получила ответа. И вот оно получилось само по себе, в миг смертельной опасности: инициированный магический клинок, творение рук отца Ели, лучшего оружейника Третьего мира, проявился сам.

Хрийз не вспомнила, что все её прежние попытки научиться метать нож правильно оканчивались печально. В Рахсима тогда попала, чтобы в и эту тварь не попасть. Кисть, ещё помнившая игру в ладушки с маленькой неумершей, подчинилась разуму легко. Нож полетел, оставляя за собой шипящий магический след — Огонь и Свет, и острое желание раскроить надвое угрозу хозяйке. Клинок прошёл сквозь сгусток тьмы навылет и с глухим стуком воткнулся в стену. И тьма распалась, шипя и корчась, на две половины, каждая половина потом — на множество быстро тающих клочьев. Резко запахло падалью.

И тогда Хрийз позволила себе открыть глаза.

— Хороший бросок, госпожа, — сказала от двери Лилар, не спеша переступать через порог. Рукоять клинка дрожала в дверном полотне, отдавая в пространство не до конца растраченный на неведомую тварь магический заряд.

— Лилар… — прошептала Хрийз, обливаясь потом от запоздалого ужаса: а если бы Лилар открыла дверь на мгновение раньше?!

— Вы позволите войти?

— Да… конечно…

Лилар вошла, и вместе с нею словно бы втёк в комнату жаркий туман, порождение её Силы, Сумрака. Теперь Хрийз чувствовала малейшие оттенки магических сил настолько легко и свободно, что не побоялась бы сдать экзамен суровому Лае. Может, отлично он не поставил бы всё равно, из вредности, но огорчительным неудом совершенно точно не наградил бы. Не за что потому что.

— Где же вы были всё это время, Лилар? — спросила Хрийз, отчаянно стараясь не расплакаться.

Да что не расплакаться, не разрыдаться бы в голос! Лилар была — из того прошлого времени, когда не было никакой войны и все были живы, и отец был рядом, и у сЧая было две руки, и… и… и всё-таки разрыдалась. Вместе со слезами уходил из души только что пережитый ужас, и уходило что-то ещё, мешавшее дышать.

Лилар — жива!

— Я была здесь, — мягко сказала неправильная горничная. — Помогала вам… во всём. Просто вы всё время спали, ваша светлость. Хотите, счейг заварю?

— Хочу, — обрадовалась Хрийз. — А мне можно?

Она не помнила, что бы Сихар или кто-то еще кормил её, пусть бы и с ложечки. Между тем, телу принимать пищу как-то было надо иначе бы оно давно умерло от недоедания. Может, кормили через зонд? Тогда во рту было бы погано. Не может зонд, даже триста раз магический, не оставить последствий! А может, как-то иначе подпитывали тело. Магией, скорее всего. Голода девушка не испытывала никакого и потому просто забыла о еде, забыла напрочь о том, что еда вообще существует на свете.

Но сейчас при одном упоминании о счейге проснулся вдруг адский голод, до спазмов в пустом животе.

Лилар помогла сесть, переменить рубашку, — слабость по-прежнему дрожала в каждой клеточке тела, каждое движение по-прежнему сопровождалось болью, но всё это снизилось до терпимого порогами можно было отодвинуть в сторону, накрыть крышкой и пренебречь. А уж горячий бульон с мягкими кусочками разваренной рыбы и счейг… В жизни еще не ела ничего вкуснее. Ради одного этого стоило ожить, поверьте!

Но когда Хрийз попросила Лилар принести застрявший в двери нож, клинка там не оказалось. Он исчез, как будто его не было там никогда.

— Почему? — потрясённо спрашивала Хрийз.

Потеря ножа огорчила её до слёз, которые тут же с предательской радостью выползли на щёки. Лилар невозмутимо отёрла лицо девушки мягким, влажным, тонким полотенцем, и снова сквозь слабость и боль Хрийз чувствовала, что жива. Жива, потому что пальцы Лилар не проходили сквозь тело насквозь, как это было на Земле, в прежнем доме, где Хрийз болталась неприкаянным призраком. Жива потому, что сама смогла обхватить запястье Лилар уже своими пальцами, и рука не прошла насквозь, как проходила сквозь ладошку Карины, если забыться и перестать держать контроль над призрачной собой.

Жива.

Я — жива.

Я буду жить!

— Вам не хватило сил проявить клинок полностью, госпожа, — объяснила Лилар. — Пока не хватило. Потом сможете.

Хрийз улыбнулась, страшно обрадовавшись обещанию «потом сможете». Я смогу! Смогу обязательно.

Лилар ухаживала за телом все эти долгих четыре года. Надежда гасла с каждым днём, но она верила, что юная княжна вернётся. Не зря же верный Яшка принял посвящение стихией Смерти и улетел на поиски ушедшей души. Не могли те поиски окончиться неудачей!

А верным знаком того, что старшая из проводников стихии Жизни возвращается стало то, что несколько женщин Сосновой Бухты сумели зачать детей. Ведь за четыре года с момента гибели страшной Алой Цитадели не родилось ни одного малыша, а все, кто носил детей на этот день, независимо от срока, детей своих потеряли… Выкидыши, мертворождённые, — вот это всё.

Ель Снахсимола в одиночку, без своей старшей и Желана, начала терять связь со стихией. Ещё немного, и стихийная магия совсем сгорела бы у неё, а то и вовсе обратилась бы против своей носительницы, обращая её в умертвие.

— Много умертвий, да? — спрашивала Хрийз, собирая на лбу острую складку.

— Много, — подтвердила Лилар невозмутимо. — Но сейчас, когда вы вернулись, госпожа, всё меняется, и скоро изменится совсем.

Подробностей Лилар, впрочем, не озвучивала. Но Хрийз догадывалась и так: княжеству от падения Алой Цитадели досталось изрядно. Все, заточённые в проклятой Опоре истощённые души — жертвы Рахсима, будь он неладен! — оказались неприкаянными на свободе. И, не в силах обрести новое рождение, начали искажаться, поднимаясь в мир чудовищной нежитью, смертельно опасной для всего живого. Много было жертвой сейчас их тоже много, и ещё будут.

Война окончилась, но разгребать последствия придётся не один год и даже не десяток.

— Мы пережили осаду, — сказала Лилар задумчиво. — Переживём и это. Главное, что не висит над головой угроза повторного вторжения Третерумка. Вот это — главное! А остальное… справимся. И вы вот на поправку пошли, ваша светлость. Всё будет хорошо.

От её голоса, от ласковых прикосновений маленьких сильных рук по телу разливалось приятное тепло. Хрийз снова начала дремать, но это был уже здоровый сон, без провалов в чёрные вечности беспамятства…

— Лилар, — заплетающимся языком выговорила Хрийз. — Спросить хочу… а ваш сын…

— Мой сын жив, — мягко ответила Лилар, бережно подтыкая под свою подопечную покрывало. — Спите спокойно, госпожа…

Мила пришла под утро, когда в высоких окнах уже начало синеть предрассветными сумерками. Пришла, забралась на постель, ткнулась лбом в плечо, как дворовой котёнок. Хрийз приподняла одеяло, мол, залезай, чего уж там. Хотя пахло от маленькой неумершей… Ну, как еще может пахнуть заскорузлая грязная тряпка, которую Мила носила вместо платья? Все четыре года тряпку ту не стирали, лишь добавляли новые пятна, новую грязь. При этом тельце мёртвой сумасшедшей сияло чистой мертвенной белизной: ни царапины, ни цыпок, ни, прости Вечнотворящий, лишаёв каких-нибудь. Но Хрийз знала, что умрёт прежде, чем побрезгует Милой хотя бы на самую малость.

Тем не менее, что-то делать с ней надо было. Запах и грязь…

— Спишь, светлость? — таинственным шёпотом спросила Мила, прижимаясь к боку Хрийз и обхватывая её поперёк рукой.

Когти из маленькой детской ладошки могли вылезти под стать зубам — в любой момент. Страшновато было допускать к себе так близко подобное создание. Но, собственно, даже если вдруг… что нового Хрийз увидит? На Грани — сколько уже раз бывала. И за Гранью — тоже. Призрачное существование в бывшем родном доме на Земле и было смертью, самой настоящей. Ещё уйти смогла, Яшка спас и Темнейший отпустил. А ведь и Яшка мог не долететь, и тёмный маг мог не отпустить. Да и сюда вернулась бы после костра погребального, что бы делала тогда. В умертвие переродилась бы, тела у живых отбирать начала бы? Вот тогда бы и упокоили по всем правилам. Может, сам сЧай и упокоил бы…

Повезло.

— Нет, — сказала Хрийз Миле, ждущей ответа. — Не сплю…

— Хорошо, — шепнула Мила, прижимаясь сильнее. — Ты об аль-нданне Весне вчера не спросила, княжна.

Хрийз пропустила несколько ударов сердца прежде, чем осторожно поинтересоваться:

— Я могу спросить сейчас?

— Можешь, — серьёзно ответила Мила. — Но потом мы поиграем?

— Поиграем, конечно же, — пообещала Хрийз. — Расскажи про аль-нданну Весну.

— Она в заключении, — с готовностью ответила маленькая неумершая. — Её казнят сегодня на рассвете.

— Как казнят?! — закричала Хрийз, вскидываясь на постели.

Резкое движение на мгновение выбило из неё дух, в ушах зашумело, перед глазами замельтешили тёмные звёздочки, по телу прокатилась волна привычной уже боли. Проморгавшись от слёз, Хрийз спросила, уже тише:

— За что?!

Ведь ничего же не предвещало! Ведь была же здесь, совсем недавно… недавно? Сколько же времени прошло.

— Говорят, — тихо, и очень серьёзно, отвечала Мила. — Говорят, она смерти тебе желала, и после того, как побывала у тебя, тебе хуже стало, что ты едва не умерла снова. Вот за то и казнят.

— Враньё! — отрезала Хрийз гневно. — Не было мне хуже, наоборот!

Вот почему аль-нданну Весну больше не видела, кроме того, единственного, раза!

— Кто это говорит, Мила? Кто?

— Все, — девочка приподнялась на локте, заглянула Хрийз в глаза. — Все говорят, твоя светлость. Отец мой не верит, но он один, а их двое.

— Но это же враньё! И кто двое?

— Те, что от имени твоего закон в княжестве держат. Сихар Црнаяш и Лаенч лТопи.

— Да они же счёты с ней сводят! — возмутилась Хрийз. — Они же её ненавидят!

— Горцев Небесного Края у нас не любят многие, — Мила села, поджав под себя голые ножки, обхватила ладошками плечи. — Что горцы все злодеи поголовно долго объяснять не надо.

— И ты…

— И я не люблю горцев, — сказала девочка-неумершая. — Аль-нданне Бело дара из круга Верховных я бы сама горло вырвала. Но в честном поединке, а не так вот, прикрываясь именем княжьим.

Хрийз бессильно стукнула кулаком по покрывалу. Она пробовала вставать, каждая такая попытка оканчивалась головокружением, лютой слабостью и болью. Но называть подобное состояние «княжне стало хуже» — смешно. Хуже было раньше, намного хуже, — когда вообще даже пальцев не чувствовала ни одного! Когда слова прошептать не могла, глаза лишний раз открыть не получалось, а боль мозги в трубочку скручивала. Вот тогда — да, было хуже, чем сейчас. Намного.

— Мне нужно встать! — яростно сказала Хрийз. — Встать! Встать и…

— Пойти на суд и запретить, — охотно подсказала Мила. — Тебе не посмеют возразить. Я проведу.

Пойти на суд… Легко сказать, трудно сделать. Если до сих пор даже, простите, в секретную комнату своими ногами еще не выбиралась!

Ярость гнала Силу волнами, выжигая боль и слабость под самый их корень. Хрийз упёрлась ладонями и села, двумя чёрными змеями потянулись вслед за головой толстые косы. Отросли за четыре года… дышать мешают! В ладонь ткнулся инициированный клинок, клокотавшая в теле магия вновь проявила его. Внезапно Хрийз поняла, что нужно делать. Взяла нож и срезала проклятые косы под самый корень, на ярости резала, пальцы дрожали. Как еще шею себе сама не вскрыла… Потом, вспоминая, сильно испугалась и много раз назвала себя дурой, ведь дрогнула бы рука и всё, никто бы не спас… Но тогда даже не думала ни о какой опасности. Не до того было.

Лёгкий сквознячок тут же захолодил затылок, и от этого еще сильнее вскипела сила в крови.

— Веди, — приказала Миле, сжимая до хруста, до побелевших костяшек, верный клинок.

— Будешь со мной играть? — спросила Мила, и в глазах её будто плеснуло тёмным пламенем, которого Хрийз не то, что не сумела опознать, но даже и не увидела.

— Буду! — решительно пообещала она.

Мила засмеялась, захлопала в ладоши:

— Со мной будут играть, со мной будут играть, со мной будут играть!

В распахнувшейся двери встала Лилар:

— Что здесь происходит, госпожа? — встревожено спросила неправильная горничная.

— Вы знали? — спросила у неё Хрийз прямо, чувствуя, как по телу проходят волны яростной дрожи.

Сила прибывала, как нескончаемый поток, и гнев её ещё увеличивал. Девушка чувствовала, что в таком состоянии горы свернёт, если понадобится, не то, что на ноги встанет, пролежав перед этим… сколько они говорили, четыре года?

— Я полагала, у нас ещё есть время, — невозмутимо ответила Лилар, даже не думая оправдываться.

— Нет, — в голосе Милы шуршал ледяной зимний ветер. — Уже нет.

— Вы тоже не верите в виновность аль-нданны? — требовательно спросила Хрийз.

— Оговорила себя, — кивнула Лилар. — На первое же брошенное обвинение подтвердила. Она не хочет жить, госпожа. Может быть, не нужно так рисковать собой из-за того, кто не хочет…

— Замолчите! — бросила Хрийз, и ей показалось, будто вместе с коротким этим словом к Лилар что-то метнулось, прямо в лицо.

Что-то невидимое, но вполне способное заставить замолчать, и, если надо, даже убить. Если Лилар не понимает, то как ещё, скажите на милость, с ней стоило обойтись!

— Мила, веди!

— Ты будешь играть со мной? — требовательно спросила маленькая неумершая.

— Буду! Сколько захочешь. Веди!

— Погодите, госпожа… Накиньте хотя бы это…

Это — длинный запашной халат, расшитый рукой Ели. Совершенно невесомый на плечах, лёгкий, хотя ткань на ощупь плотная. Но в каждом стежке, в каждой маленькой бисеринке на лепестках цветов, щедро пущенных по рукавам и полам, жила родная стихия, магия Жизни. Отчасти благодаря ей удалось не просто встать, но справиться с приступом головокружения, которое, дай только слабину, опять отправило бы в постель, возможно, надолго.

Ни о какой постели Хрийз не хотела даже думать. Ярость скручивала её в тугой канат: да как они посмели подвести под смерть невиновную! Только потому, что сами её ненавидят! И потому ещё, что она жить не хочет и стремится уйти из враждебного ей мира любым путём, уже не заботясь о посмертном достоинстве для своего имени.

«Я им устрою!» — злобно думала Хрийз, шагая в открывшийся стылый портал вслед за Милой. — «Я им покажу! Они у меня запомнят!»

Ей бы хоть на мгновение задуматься, что бесконтрольный расход магических сил — штука не очень хорошая, за ней непременно придёт откатай чем больше истратишь, тем сильнее будет откат. Не все даже полностью здоровые маги, случалось, переживали такой откат. Но где там! Хрийз несло, осторожность и мудрость лежали сейчас где-то очень далеко от неё. Днём с огнём не найдёшь, даже если постараешься.

… Портал открылся на городскую площадь. Площадь недобро помнилась по суду над Мальграшем, съехавшего с катушек неумершего упокоила тогда Хафиза Малкинична. Сейчас Хафиза была в Дармице, по словам Лилар, Дармица пострадала от нашествия Потерянных Земель сильнее всех княжеств побережья…

Толпа, собравшаяся на площади, была заметно реже той, какую помнила по прошлому собранию Хрийз. И лица у всех были… какие-то измождённые, что ли. Да, измождённые, точнее слова не подберешь. Даже солнце, льющее на город весенний свет, словно бы грело вполсилы от прежнего своего тепла.

Город нежити, вспомнились печальные слова Лилар. Город, пустеющий с последним закатным лучом, город, забывший, что такое ночной покой и что такое обычная жизнь, без постоянной угрозы быть сожранным переродившимся под влиянием стихии Смерти прахом.

Приговор уже был зачитан, и оставался последний пункт. Исполнение. Сихар улыбалась, Лае, похудевший, со шрамами на щеке, которых у него раньше не было, сложил руки на груди и усмехался углом рта. Канч сТруви смотрел себе под ноги. А Весна…

Весна улыбалась. Счастливо. И от той улыбки веяло жутким безумием Милы, только на какой-то особенный уже выворот: Мила жила, пусть в качестве вампира, а аль-нданна от жизни отказывалась.

— Стоять! — крикнула Хрийз, вкладывая в голос всю свою ярость. — Запрещаю!

По толпе прошла волнами кто-то крикнул «Умертвие!». Крик подхватили, и Хрийз вдруг поняла, что это кричат о ней. Что умертвием назвали — её. Новая волна удушающей ярости толкнула под руку, Хрийз выдернула из ворота раслин и подняла его в стылый воздух.

— Кто сказал умертвие? Где вы видели умертвие с раслином на шее?

Тишина.

На площадь упала тишина, такая полная и плотная, что её можно было нащупать пальцами. Даже ветер улёгся, даже сам воздух, казалось, уплотнился до хрустального состояния, и слегка хрустел при каждом вздохе.

— Знаете меня? — спросила Мила, упирая кулачки в бока.

Тишина. Милу знали. Знали очень хорошо.

— А я знаю её, — заявила маленькая неумершая, показывая в улыбке кончики клыков. — Это — Хрийзтема, дочь Бранислава сына Мирослава. Не умертвие. Ваша княжна.

— Глупая девчонка, — обречённо выговорила аль-нданна, и в тишине её голос звучал, как удары колокола, звучно и громко. — Зачем…

— Вы не уйдёте из мира, — резко сказала Хрийз. — Пока я не разрешу вам. После того, как вас отпустит господин сТруви, разумеется.

Старый неумерший кивнул, оценив сказанное, усмехнулся, но промолчал.

Яростная вспышка силы уже уходила, возвращая в тело противную слабость. Коленки дрогнули, в ушах зашумело. Снова начала подниматься боль, колоть противными мелкими иголочками изнутри, и Хрийз знала, что это только начало, впереди — вечность. Но терять сознание было нельзя, нельзя, нельзя!

— Сихар! Господин лТопи. Впредь не принимайте таких решений без меня.

— Вы ещё нездоровы, — начала было Сихар. — Вам придётся плохо уже через несколько минут! Кто вам позволил подняться с постели? Вы, Лилар? Где ваш ум? Как вы могли…

— Молчать, — приказала Хрийз, из последних сил удерживая сознание. — Я не хочу вас больше видеть, Сихар. Вообще!

— Но вам нужен лекарь… — растерялась целительница.

— Сама поправлюсь! — отрезала девушка.

И всё-таки потеряла сознание, даже не поняв, как именно это произошло.

Просто мир исчез в единой тёмной вспышке…

Очнулась, и поняла, что времени прошло мало. Потому что стоял вокруг приглушённый многоголосый говор не спешивших расходиться по своим делам людей, плыли в неподвижном воздухе холодноватые весенние запахи молодой травы, первоцветов, не до конца стаявших сугробов, вскрывшегося ото льда моря. Сквозь закрытые веки считывались ауры присутствующих. Мёртвые — Милы и Канча сТруви, пылающая яростным гневом аура Сихар, синевато-жёлтыми полосами — у Лаенча лТопи, серый невозмутимый Сумрак — Лилар, примятый, но непокорённый до конца Свет аль-нданны Весны…

Высоко в небе кричал Яшка, нарезая круги над площадью, и внезапно, вспышкой, Хрийз увидела происходящее глазами фамильяра, с высоты его полёта. Провалы на месте обрушившихся, сгоревших домов. Развороченные, не укрытые на зиму как должно, фонтаны. Чёрные мёртвые пруды-входы в подводную часть города, чем дальше от площади, тем больше. И людей…

Людей, заполонивших не только площадь, но и близлежащие улицы. Сколько людей! Оказывается, что в Сосновой Бухте проживает не так уж мало народу! И это сейчас, после войны и четырёх лет разрухи. Можно представить себе, каким нарядным и многолюдным город был раньше…

Хрийз шевельнулась, и поняла, что сидит на чём-то вроде кресла с высокой спинкой. Откуда оно тут взялось… впрочем, могли принести, пока Лилар держала на руках беспамятную госпожу. У колена устроилась Мила, её присутствие холодило, словно рядом поставили большую глыбу прозрачного льда. А над головой разливалось сияние погодного купола, его поставил и держал Лае — чтобы княжне в халате поверх сорочки не было холодно. Весна еще только набирала разгон, простыть на свежем воздухе в домашней одежде было как нечего делать.

Хрийз испытала благодарность к старому учителю, и решила, что стоит его действия запомнить…

Сихар протянула ей кружку с чем-то горячим: счейг и другие, наверное, целебные травы:

— Пейте, ваша светлость. Поможет восстановить силы…

Хрийз приоткрыла глаз. Разлеплять веки не очень хотелось, слишком ярок дневной свет, слишком яростен, глаза, привыкшие к полумраку замковой комнаты, реагировали слишком остро. Но девушка увидела, что Сихар почтительно опустилась на одно колено, и протягивает кружку… на ладони… И ведь, несмотря на всё своё призвание врача, Сихар собиралась казнить невиновного! Гнев обжёг, словно кипящая вода. Кружку в руке целительницы взорвало изнутри. Брызнули в стороны мелкие осколки.

— Я не хочу вас видеть, Сихар, — повторила Хрийз тихим голосом.

Она очень боялась сорваться на крик. На крик, который отберёт у неё невеликие силы и снова отправит в беспамятство. Терять сознание на виду у людей Сосновой Бухты — последнее дело. Достаточно и одного позорного раза!

— Вы — хороший врач, — продолжила она, и тут же поправилась: — Лучший. Но я. Не хочу. Вас. Видеть. Это же вам нетрудно понять?

— Вам нужна помощь целителя, ваша светлость, — тихо, упрямо проговорила Сихар. — Без неё вы не справитесь.

— Здесь есть целитель, — сказала Хрийз. — Уходите, Сихар. Сейчас же. Пока мой фамильяр не вцепился вам в волосы…

Яшка уже пикировал из поднебесья, пронзительно крича. Сихар оценила угрозу: Яшка её на дух не выносил и норовил вцепиться в волосы при каждом удобном случае. Но если раньше Хрийз ещё пыталась привести к порядку бешеную птицу, то сейчас вмешиваться явно не собиралась. Это раньше Яшка был всего лишь дурно воспитанной пернатой дрянью у неспособной выдать ему немного ума девочки-бастарда. Теперь он, помимо стихии Смерти, влетел в статус княжеского фамильяра, а бить такого заморозкой на упреждение было нельзя…

Сихар кивнула. Поднялась. И ушла, блюдя последнее достоинство несправедливо обиженной.

— Мне нужно встать, — Хрийз не знала, откуда пришла к ней эта уверенность, почему и откуда она знает, что сейчас нужно сделать, чего ждут от неё люди. — Лилар, помогите мне. Пожалуйста.

Ноги по-прежнему почти не держали. Хрийз казалось, что всё тело её шатается, как осина на ветру, и если на площади вдруг задует ветер, ведь унесёт куда-нибудь за горы и там шлёпнет на скалы так, что не соберёшь костей. Но на самом деле она стояла ровно и прямо, благодаря не только поддержке Лилар, но и собственному неугасимому пламени, вновь разгоревшемуся в душе.

Люди встретили её сдержанным гулом. Хрийз подняла руку, насколько смогла, и на площадь снова упала тишина.

— Я жива, — сказала она так громко, как сумела. — И вы живы тоже. Мы пережили войну, пережили первые послевоенные годы, и будем жить дальше. Залечим раны, и будем жить! Я, стихийный маг-хранитель мира, я, проводник стихии Жизни, говорю: мы будем жить!

На этих словах Хрийз вдруг почувствовала, как зрение переключается на магический спектр — без тех отчаянных усилий, какие до этого всегда требовались, и она прочувствовала каждый камешек, каждую травинку Города как своё собственное тело, и каждую боль от каждой утраты приняла как свою, — не осталось в Сосновой Бухте семьи, которую так или иначе не коснулась бы смерть. И тот яростный стержень, что выдернул её, больную, не оправившуюся толком от ран, сюда, во имя справедливости, сначала расширился, накрыв собою весь город и его окрестности, а затем распался, вплетаясь в магическую ткань мира. И вместе с ним ушли последние силы.

Хрийз еще прошла пару шагов к порталу, который сотворила Лилар, порталу от плошай в княжеский замок. Но уже на выходе её накрыло слабостью и тьмой, снова шум в ушах, чернота в глазах… и последнее, что она услышала, свой собственный голос, про оставленные на постели косы:

— Уберите отсюда эту гадость и сожгите её.

За опрометчивое выступление на площади перед народом Хрийз расплатилась полным упадком сил. Упала в постель, едва дождавшись, когда унесут обрезанные косы. Лилар тормошила с тем, чтобы переодеться в чистое — в одну из сорочек, вышитых Елью, Хрийз соглашалась, но провалилась в короткий тяжёлый сон почти сразу, едва коснувшись головой мягкого. Коротким сон оказался из-за Милы.

Маленькая неумершая пристала с тем, чтобы с нею поиграли. Причём в классическом стиле:

— Спишь? Не спишь, я вижу! Давай играть! Давай играть, — и запрыгала по постели, как маленькая обезьянка.

Каждый её прыжок отдавался болью во всём теле. Но когда Хрийз попыталась от игры увильнуть, попросив зайти позже, Мила очень сильно расстроилась.

— Ты обещала! — сердито крикнула она, и нижняя губа у нее задрожала.

Будь Мила обычным ребенком, можно было бы сказать: сейчас сорвётся в капризную истерику. Такая истерика и у малышей-то ничего хорошего не сулит. А уж у древнего вампира с аршинными клыками…

А вот. Не разбрасывайся словами. Не обещай ничего сдуру, не подумав. Но откуда же было знать, что будет — вот так?! Какие еще могут быть ладушки, когда дышать тяжело, не то, что пальцем шевельнуть… Но уговор на поиграть имел силу полноценного магического контракта. Нарушишь его, и будет… Что будет, не хотелось даже воображать. Не говоря уже о том, кто такая Мила и что она такое.

— Обязательно именно ладушки? — устало спросила Хрийз.

— А что ещё? — удивилась Мила.

— Можно в дочки-матери… — ляпнула первое, что пришло в голову.

— Это как? — удивилась маленькая неумершая, подлезая под руку Хрийз.

— Ты будешь моя дочка, — Хрийз говорила уже на потоке, не очень соображая, что говорит и как. — А я буду твоя мама.

— Ты не моя мама, — резко сказала Мила, даже отодвинулась.

Помнит она мать или не помнит? Судя по реакции — помнит… Может быть, даже не образ помнит, выветрился за столько-то столетий, а прикосновения, голос, запахи… что-то такое, отрывочное и глубокое, что со временем отлилось. Хрийз тихонько перевела дыхание. Все, о чем она мечтала сейчас, это закрыть глаза и уснуть. Но спать было нельзя, пока не поиграешь с Милой. Нельзя и все тут! Взятое на себя обязательство надо было исполнять.

— Тогда давай я буду твоя бабушка… — еле ворочая языком, выговорила Хрийз. — А ты моя внучка. Будут у нас игра «бабушки-внучки».

Мила звонко засмеялась, захлопала в ладоши, затем подлезла девушке под руку и азартно спросила:

— Ладно, я — внучка. А дальше.

— А дальше я укладываю тебя спать…

— Ну, во-о-т, — разочарованно протянула Мила, отодвигаясь.

— Погоди. Я укладываю тебя спать и перед сном рассказываю тебе… сказку. Что ещё-то бабушки делают.

— Много чего, — ответила Мила серьёзно, придвигаясь и обхватывая Хрийз ледяной тяжёлой рукой. — Но давай сказку.

— А ты потом уснёшь? — строго спросила Хрийз.

— Усну! — твёрдо пообещала она.

— Ну, слушай… Жил старик со своей старухой у самого синего моря…

Откуда что взялось. Когда-то, давно, маленькая Христинка точно так же канючила у мамы, которую считала своей бабушкой, сказки на ночь. Но у мамы не всегда получалось выкроить вечер для поздней дочери. Она, бывало, пропадала куда-то на всю ночь — еще с обеда. Хрийз чётко вспомнила эти пустые вечера, в которые её одолевали страхи. То за шкафом медведь мерещился, то в складках одежды угадывался кабаний лось (почему именно кабаний, поди теперь вспомни), то что-нибудь ещё. Тогда маленькая Христя прижимала к себе плюшевого зайчонка и начинала рассказывать ему бабушкины сказки. И про старика с его старухой, и многие другие.

Давным-давно всё позабылось, и детские страхи, и детские сказки. А вот сейчас всплыло в памяти так, будто книга — перед глазами, и остаётся лишь прочитать её.

Мила уснула примерно на середине, там, где старуха пожелала стать дворянкой столбовою. Хрийз думала, что тут же отрубится сама, но не вышло.

Лежала, смотрела в потолок, чувствуя, как слабость вдавливает в постель. Скорей бы уже это заканчивалось. Скорей бы выздороветь! Подниматься самой. Переодеваться — самой! Собственное бессилие выводило из себя. Сколько ещё лежать колодой, дыша через раз! Даже боль не так выматывала, как слабость. Боль можно терпеть. Стиснуть зубы и терпеть. А вот слабость сковывала по рукам и ногам надёжнее самой толстой цепи.

Потом всё-таки пришёл сон, поверхностный, смутный, сначала — волнами, катящимися сквозь ослабевшее сознание, затем морской берег проявился чётче.

Это был всё тот же пляж у скалы Парус, со стороны Третьего мира. В дыру же падал свет земного солнца, даже не солнца, а багряной, догорающей зари. Волны лизали наполовину ушедший в песок смартфон. Как странно, он был ещё здесь. И сколько же здесь прошло времени? Солнце обычно закатывается быстро. Не больше часа, наверное…

Хрийз потянулась было за смартфоном, и снова услышала:

— Не трогайте. Не надо трогать.

— Вы всё ещё здесь! — изумилась Хрийз, увидев рядом, и близко, руку протяни, дотронуться можно, старого мага Земли, Темнейшего.

— Я знал, что вы вернётесь, ваша светлость.

Он присел на один из валунов, в изобилии валявшихся вокруг, вынул из кармана белоснежный платочек, промокнул обширную лысину.

— Почему?

— Почему я помогаю вам?

Хрийз кивнула.

— Вы мне симпатичны.

— Этого мало.

Он кивнул, сказал добродушно:

— Мало.

— Тогда почему?

— Вам так хочется знать ответ?

Хрийз кивнула:

— Да.

— Когда-то я спасал вашей матушке жизнь. Одиннадцать раз. Когда-то и она спасала меня. Двенадцать раз. Я очень не люблю долги, Хрийзтема Браниславна. Особенно такие. И вам советую не любить их тоже.

— Не любить долги, — эхом повторила за ним Хрийз.

Волна лизнула босую ногу, но на коже не осталось никакого следа. Ни влаги, ни прикосновения. Похоже, волна была призрачной, как и всё вокруг.

— Не влезать в них, — кивнул маг. — А если уж влезли, стараться отдать при первой же возможности.

Хрийз кивнула — логика в словах Темнейшего была.

— Вы — маг-стихийник, проводник Жизни, — продолжил он. — И вы же теперь правитель целого княжества, вот ведь проблема, правда? Вам придётся принимать важные решения, хотите вы этого или нет. Что важные, будем говорить прямо, — судьбоносные. Но на мою помощь не рассчитывайте: сегодня мы встречаемся в последний раз.

— Почему в последний? — вырвалось у Хрийз невольно.

— Потому что брешь между мирами затягивается, — пояснил Темнейший. — Скоро её не станет совсем.

Заря угасала, становилось темнее. Призрачные волны прибывали, совсем как тогда, когда угодила сюда в первый раз. Далёким сном казался тот страшный день, когда вывалилась в дыру и оказалась в абсолютно чужом мире магии и зелёного солнца…

— Держите друзей близко, а врагов ещё ближе, — дал совет Темнейший. — Так вы будете видеть угрозу и, может быть, сумеете уклониться от неё. Не сомневайтесь в себе — никогда.

— А если я ошибусь? — спросила Хрийз, нервно стискивая пальцы.

— Ошибки надо признавать, — кивнул маг. — Признавать и исправлять, насколько их возможно будет исправить. Но каяться, плакать, отдавать себя на растерзание хищному пламени по имени «вина» — нельзя. Погибнете — на радость тем, кто вашей гибели хочет.

— Кто-то хочет моей гибели…

— Хотят, даже не сомневайтесь, — заверил её Темнейший. — Вы ведь умерли. Вас ведь похоронили уже. А вы вернулись. Восстали, так сказать, из огня, как птица-феникс. Неприятно, обидно, хочется загнать обратно в огонь. Каким бы ни был тот огонь. Всего лучше будет обставить дело так, будто вы убили себя сами. Помните об этом. И не поддавайтесь на провокации. Тот, кто возьмётся активно стыдить вас за ваши поступки, скорее всего, не желает вам добра.

— Но что если я и вправду… если я…

— Прыжок вниз головой в пропасть, конечно же, перепишет уже свершившееся заново, — с усмешкой сказал Темнейший. — Ошибки — признаём и исправляем. Головой в пропасть — не прыгаем. Кому не нравится, может прыгнуть сам. Подать, так сказать, пример.

Хрийз поневоле улыбнулась. Ей нравился этот мужчина, он умел расположить к себе и помогал искренне. Пусть — в счёт долга перед матерью, но тем не менее.

— Вы справитесь, — он встал. — Вы — храбрая отважная девочка, вы справитесь, ваша светлость. Я в вас верю.

— Подождите! — воскликнула Хрийз.

Он покачал головой, слегка развёл руками, — мол, рад бы, но время окончилось. Поднял ладонь на прощанье, и ушёл в умирающий закат, растворяясь, на ходу осыпаясь пенными брызгами несуществующих волн.

Дыру затянуло гранитом.

А на плечо с криком упал Яшка.

Верный фамильяр, морской охотник.

Неумерший.

Она очнулась в постели. Упёрлась взглядом в изрядно надоевший потолок. Слабость никуда не делась. Боль никуда не делась. Под боком свернулась в комочек спящая Мила. Она сунула под щеку обе ладошки, тёмные тугие кудри разметались по одеялу, аура стала тонкой и прозрачной, как пламя свечи на свету, и, если бы не кончики клыков, выступавшие из-под верхней губы, легко можно было подумать, что спит рядом сейчас самая обычная девочка лет девяти. Может быть, и младше.

Хрийз осторожно укрыла Милу одеялом. Руки двигались. С трудом, но двигались. Хорошо…

Теперь бы встать. А для начала хотя бы сесть…

Повернуться на бок. Упереться локтем. Во рту появился мерзкий привкус. Прикусила губу и не заметила, как… Замерла, прислушиваясь, не проснулась ли Мила, учуявши запах крови. Не то, чтобы жалко было напоить маленькую вампирочку, просто после этого опять придётся бревном ослабевшим лежать невесть сколько. А надоело, знал бы кто, как.

Сдвинула ноги, села, вцепившись в края постели. Голова кружилась, всё вокруг плыло. Хрийз зажмурилась, пережидая приступ, потом тихонько открыла глаза. Её качало, и она понимала, что долго так не просидит.

А вот добраться бы до кресла! Не зря же оно стоит совсем рядом, такое уютное, и даже со сложенным клетчатым пледом на подлокотнике. Словно тот, кто кресло сюда ставил, знал, что больной захочется выбраться из надоевшей постели…

— Помочь? — спросил Канч сТруви, выступая из тёмного угла, где до сих пор прятался.

Хрийз оценила своё состояние как полный позор. Не учуять мёртвую ауру одного из сильнейших вампиров Третьего мира!

— Сама, — отказалась она от помощи.

Встала, вцепилась рукой в спинку кровати. Постояла, пережидая приступ дурноты. Сделать шаг и умереть, как-то так.

Умереть ей не дали. Подхватили под руку, довели до кресла, помогли устроиться. Рядом волшебным образом образовался столик со свежезаваренным счейгом. Запах — пряный, чуть горьковатый, с ноткой бергамота, — сводил с ума.

— Надо будет передвинуть ближе, — задумчиво сказал сТруви.

— Спасибо, — поблагодарила Хрийз, не поднимая век.

Слабость давила, не давала дышать, и была хуже боли. Боль можно терпеть, а что со слабостью делать…

сТруви ловко сел напротив, поджав ноги на манер буддийского монаха. Зелёная врачебная униформа только добавила сходства. И ведь нарочно так оделся, Хрийз его знала. Чтобы подчеркнуть. Что именно подчеркнуть, она понять не успела: ожгло внезапной вспышкой гнева, — почему словами сказать не захотел, почему вот так?! Выдохнула, успокаиваясь. Что, теперь так будет и дальше? Чуть что не по духу, сразу в бешенство? Плохо…

— Возьмите…

В руках оказалась горячая кружка. Хрийз очень осторожно поднесла её к губам, кружка весила по субъективному ощущению как громадный гранитный валун. Но горячее питьё проложило путь по пищеводу, собравшись в желудке маленькой, но приятной грелкой, и головокружение немного унялось, потеплели кончики пальцев.

— А ведь лечение будет тем же самым, — заметил сТруви. — Вам снова будет плохо после процедур. И снова. И снова.

И опять дёрнуло злостью. Выронила кружку, канувшую в пушистый ковёр без вреда для себя. Выдохнула, впиваясь пальцами в подлокотники:

— Не я обвинила аль-нданну Весну! И не я требовала для неё казни.

— Вижу, — спокойно ответил старый неумерший. — Теперь вижу.

— А до этого неясно было? — очередная волна гнева, да что ж такое!

Впору швыряться всем, что под руку попадёт. Плохо…

— До этого, — сказал сТруви, — было не очень ясно.

— А головой подумать? — не сдержалась всё-таки Хрийз. — Я на Совете тогда её защищала! Почему сейчас должна была?!

сТруви пожал плечами. Сказал, качая головой:

— Я был против, ваша светлость. Но кто послушал старого, гнилого, дохлого мертвяка…

— Я буду слушать, — сказала Хрийз, откидываясь на спинку кресла.

Ей было плохо, больно, голова кружилась, боль грызла всё тело. Но она заставляла себя слушать. Держала сознание, не позволяя ему ухнуть в очередную беспамятную вечность. Сколько можно уже лежать бревном! Хватит.

— Хорошо, — согласился с её словами сТруви. — Тогда вы не станете изгонять за пределы княжества Сихар Црнаяш.

— Что? Изгонять?!

— Вы сказали: «Я не хочу вас больше видеть». В точности ваши слова.

— Но я же не говорила — убирайся из княжества, — потрясённо пробормотала Хрийз.

— Не говорили. Но кое-кто усмотрел в ваших словах приказ об изгнании…

— Какой приказ… — потрясение не вмещалось в разум. — Я? Приказ? Кому я могу приказывать-то… я просто видеть её не хочу, но приказывать изгнать…

— Вы можете приказывать, ваша светлость, — строго сказал сТруви. — Сейчас, в отсутствие князя Бранислава, именно вы держите земли Сиреневого Берега… и именно ваше слово — закон. По меньшей мере, до возвращения Бранислава.

— Абсолютная власть? — горько спросила Хрийз, вспомнив просмотренный еще на Земле, в далёком в детстве, фильм.

— Почти, — сказал сТруви с усмешкой.

Она обдумала информацию. Получается, каждое слово, сказанное не наедине с теми, кто близок к ней… с Лилар… Младой… а где Млада, кстати… каждое слово может стать и приказом, и законом и приговором и бог знает, чем ещё. Стало страшно, так страшно, что вспотели ладони.

— А вы… вы это сейчас так просите за Сихар? — догадалась Хрийз, чувствуя себя премерзко.

Княжеская власть. Поистине, она об этом не просила! Не мечтала даже. Вернуться бы в мореходку… там всё было просто, там всё было ясно. Понятно, что делать. Как жить.

— Это я так прошу за Сихар, — без улыбки подтвердил сТруви. — Моя лучшая ученица. Отличный врач… нам нужны врачи.

— Я не… не… в общем, пусть она, как раньше… Ко мне только не надо, а остальное…

— К вам бы — надо, ваша светлость, — не согласился сТруви. — Я не всегда смогу быть рядом. И я…

— Можете меня съесть, — поняла Хрийз.

— Могу, — без тени смущения подтвердил сТруви. — Мы, проводники стихии Смерти, не свободны так, как свободны живые. Даже вы, тоже стихийница, свободнее любого из нас. Всё же мы, неумершие, больше «что», чем «кто». Плата за силу, которой наделяет нас Смерть.

«Сихар придётся вернуть», — поняла Хрийз. И — ох, как это будет непросто! Вернуть, после того, как сама же и прогнала. Ещё извиниться, наверное. Потому что нехорошо это, принимать помощь от того, кого оскорбила и оттолкнула, даже не объясняя причин.

«Держите друзей близко, а врагов еще ближе», — эхом отдался в памяти голос Темнейшего.

Не приснилось. Та встреча — в междумирье, между Гранями обоих миров, — она была. Как жаль, что нельзя вернуться обратно снова и спросить совета снова!

— Расскажите мне, что вокруг происходит, доктор сТруви, — попросила Хрийз, подумала, и добавила: — Пожалуйста.

— Расскажу, — согласился он. — Что вы помните последним? Какое событие?

— Я дёрнула за… за… — как же объяснить это?

Алая Цитадель, проклятая Опора проклятой империи детожоров, была сплетена вязальной магией. Магам третичей тоже были известны эти приёмы, в конце концов, базовые законы построения миров одинаковы для всех. Вот только пользовались третичи своим знанием наизворот. Их плетения высасывали всё в зоне поражения. Впивались в живую ткань мира и сосали, сосали, распространяя вокруг некротическую мертвечину, справиться с которой не могли даже неумершие…

Хрийз нашла опорный узел. Каким-то чутьём опознала его. И, как тогда, на катере, захваченном костомарами, дёрнула за торчащий кончик мёртвой нити. Этого хватило, чтобы плетение распалось. А потом Хрийз пошла дальше. Как в сказке, за волшебным клубочком, только якорь-«клубочек» привёл прямо в логово Рахсима, создававшего Алую Цитадель в своё время.

И ведь не убили гада! Сбежал он. Куда? На Земле остался? Или где-то в Третьем мире у него был ещё один якорь, помимо Алой Цитадели? Где-нибудь в Потерянных Землях, наверное. Как его оттуда достать? Как вообще отыскать гадину? А отыскать и уничтожить надо. Пока тварь живёт, покоя никому не будет.

— Я… — собравшись с силами, начала Хрийз, — я нашла… якорь. По нему вышла на… вышла к… нашла… — язык заплетался, отказываясь произносить слова внятно.

Хрийз откинула голову на спинку кресла, зажмурилась, изгоняя из сознания противное коловращение. Стоило открыть глаза, как стены начинали качаться и кружить, взрываясь дикой болью в висках.

— Даррегаш Рахсим, — назвала она имя. — Я нашла Даррегаша Рахсима…

— Рахсим!

Судя по звуку, сТруви поднялся и прошёлся по комнате, нервно отмеряя шаги.

— Рахсим! Как же вы выжили, Ваша светлость?!

— Вы его знаете…

— Ещё бы мне его не знать! — воскликнул сТруви. — Как вы выжили?

— Мне… помогли.

— Кто?

— Мама. Одна… одарённая очень… девочка. Его жертва. И… тёмный маг… инициированный Тьмой… мама звала его Темнейшим…

— Вот, значит, чей это был след, — непонятно выразился сТруви.

Шаг, шорох, — старый неумерший вновь уселся на пол, напротив кресла. Неживая его аура мерцала мёртвым сиянием, заполняя собой всю комнату. На постели серело точно такое же мёртвое пятно — спящая Мила.

Но всё это можно было терпеть. Всё это было — своё, родное, порождённое одной из шести стихий Третьего мира. А вот мертвечина Рахсима была другой. Чужой и чуждой всему живому. Если бы он просто кровь пил и по навьей правде жил, собака! Кто ему что говорил бы тогда. Но Рахсим высасывал души. В ноль, до самого дна. Не мог, да и не хотел уже по-другому. Прямо Кощей какой-то, только не сказочный, а реальный.

— Какой… след… — спросила, уцепившись за сказанное.

— Неважно, — ответил сТруви.

Но он совершенно зря надеялся отмолчаться. Хрийз уловила всё: и тон, каким было сказано это его «неважно», и голос, и даже шорохи, явственно рассказывающие, как старый вампир сидит, какой рукой трёт в задумчивости подбородок, даже — сочувствующий полувздох, задавленный в самом начале.

— Хотите сказать, Рахсим… вернулся сюда? В наш мир? Вместе со мной?!

По спине хлынуло едким страхом. А что, если это я, я сама протащила его за собой, как репей, обратно?! Мерзкая ухмылочку лже-доктора жгла память беспощадным огнём.

— Это я? Это из-за меня? Скажите!

сТруви взял её за руки, сказал настолько мягко, насколько сумел:

— Вас никто не винит, ваша светлость…

— Вот почему вы хотели сжечь моё тело! Вы все, не одна Сихар! Боже мой, лучше бы вы меня сожгли!

— Мы не знали о Рахсиме, — тихо сказал сТруви, не выпуская её рук из своих ладоней. — Но вы — это вы, ваша светлость. Княжна Хрийзтема-Младшая, дочь старого Бранислава Сирень-Каменногорского. В вашей ауре нет ни чужого присутствия, ни следов чужого влияния. Некроз магического тела — есть, вот это — да. Но некритично, Мила должна справиться.

— А вы… уверены?

Страх отнимал последние силы. Какой ужас, настоящий, смертный! Что, если…

— Стихия жизни и Свет оберегают вас, — сурово сказал сТруви. — Невозможно притворяться, отдавая силу так, как отдавали вы тогда, на площади. Вы влили в город столько Жизни, что сомневаться уже не приходиться: вы — это вы. Хрийзтема Браниславна младшая.

— Он… может… вернуться? И… и… попытаться…

— Нет, — твёрдо ответил старый неумерший. — Никогда, пока рядом с вами моя дочь. Рахсим боялся её до судороги так и не смог уничтожить. Она это помнит. Возьмите-ка… Выпейте ещё… Вам будут сниться кошмары, это нормально. Это пройдёт. Но вам ничего не угрожает. Запомните. Вам. Ничего. Не. Угрожает.

Горячий счейг немного успокоил. Но рука дрожала так, что сТруви пришлось её поддерживать, иначе всё пролилось бы мимо.

— Сейчас вам нужно прилечь. Позвольте, я помогу вам…

— Сама, — стиснув зубы, ответила Хрийз.

Но попытка встать окончилась провалом. Очнулась уже на постели, под одеялом, обок со спящей Милой.

— Когда она проснётся, то будет очень голодна, — извиняющимся тоном сказал сТруви. — Вам придётся расстаться примерно с третью литра княжеской крови. Больше она не выпьет. Меньше — может, но не больше.

— Мне… не… жалко…

— Знаю. Но предупреждаю, чтобы вы не испугались сверх меры.

— Когда же… это все… закончится, — обессилено простонала Хрийз, закрывая глаза. — Надоело… болеть! Надоело… лежать!

— Правильный настрой, — одобрил сТруви. — Продолжайте, ваша светлость. Просто продолжайте жить. Несмотря ни на что и вопреки всему. Можно даже, назло. Назло Рахсиму. Вы же не допустите, чтобы он победил?

— Да ни за что! — бешено выдохнула Хрийз.

— Вот и славненько. А теперь — спите…

Сон обрушился лавиной — внезапно, наверное, сТруви применил магию, иначе не назовёшь. Последней мыслью было яростное:

— Я буду жить!

Кажется, губы прошептали это вслух.

Буду. Жить.

Несмотря ни на что и вопреки всему.