Возле авто суетились пограничники в серых шинелях, надрывно выла сирена, а замполитрука Белов в трусах, майке и сапогах стоял в ярком прожекторном свете перед немолодым и очень суровым унтером. Шинель заставили снять, ею сейчас занимались сразу двое, то ли прощупывали, то ли на лоскутки резали.

…Фридриху не повезло. Пуля прошила спинку сиденья и вышла через грудь. Уже вылезая из машины, Белов скользнул взглядом по белому недвижному лицу и почувствовал себя очень неуютно. Фашист бы живо всё разъяснил служивым. А ему что сказать? Да и станут ли слушать?

– Тормоза отказали? – печальным голосом вопросил пограничник и, не дожидаясь ответа, открыл блокнот.

– Фамилия?

Имя и год рождения эмоций не вызвали, но упоминание Москвы заставило дрогнуть служебный карандаш.

– Фольксдойче? Когда репатриировались в Рейх?

Александр хотел разъяснить вопрос, но подскочивший служивый показал старшому петлицу на шинели, для верности подсветив фонариком. Тот сглотнул.

– Красная армия?

Взглянул недоуменно, помотал головой.

– А когда войну объявили?