4

Сорвав двумя пальцами пробку с пивной бутылки, Колючка передает бутылку мне. Мы сидим у него в машине. Колючка срывает другую пробку с другой бутылки. Глядит перед собой.

После глотка газы выходят у него из горла.

— Не имею понятия, как быть наставником, — произносит он.

— Ты никогда им не был? — спрашиваю я.

— Никогда. Но в Сопротивлении все должны хотя бы раз побыть им. Таков закон.

Пиво щекочет язык. Колючка смотрит на меня. В Сопротивлении никаких имен, просто прозвища. Чем меньше зацепок будет у режима, тем лучше. По всей видимости, где-то существуют списки всех членов, но о существовании этого места не знает никто. Кроме основателей.

Я спрашиваю, что дальше. Колючка думает. По его мнению, ему должны прислать инструкции, по которым нам обоим предстоит жить некоторое время.

Колючка говорит:

— Тебя проверяют все время. Бывает, где-то рядом вертится «хвост», эти люди выясняют, чем занимаются наставник и ученик. Благонадежность. Лояльность. Умение выполнять приказы. Специальный дисциплинарный отдел суммирует данные после испытательного срока. И выносит вердикт.

— Что бывает потом?

— По-разному, — говорит Колючка. Кажется, интереса ко мне он не испытывает совсем. Этот огромный человек с боксерской прической весит не меньше ста двадцати килограмм, под его тяжестью тяжко стонет водительское сиденье старой «пятерки». — Главное — вычислить шныр. Они появляются время от времени.

— Что делают со шнырами?

Колючка говорит серьезно.

— В дисциплинарном комитете есть группа ликвидации с постоянно меняющимся составом членов. Тебя могут выбрать в эту группу сразу, как ты только стал членом Сопротивления. Могут через полгода. Могут никогда. Неизвестно, какими мотивами руководствуются дисциплинарщики. Я думаю, это тоже проверка. В группе ликвидации ты находишься месяц, потом возвращаешься к основным обязанностям. Группа — иммунная система Сопротивления. Шнырам, стукачам у нас делать нечего. Любой организм должен защищать самое себя.

Колючка скучает, прихлебывая пиво. Наверное, ему не нравится, что я приставлен именно к нему. Он прибавляет, опережая мой следующий вопрос:

— Я был в группе ликвидации. Мы занимались устранением одного замаскированного врага.

Никаких подробностей, тем более мне, новичку, стажеру, так сказать. Достаточно знать пока, что с предателями в Сопротивлении не церемонятся.

По сравнению с великаном Колючкой я кажусь невзрачным гномом. Стоит посмотреть на него, как в голову приходят мысли об уличных бандах. С другой стороны, о профессиональном боксе или бодибилдинге. Не сильно промахнусь, если поспорю с кем-нибудь о его прошлом. На его лице несколько мелких шрамов, нос глядит немного в сторону. Сквозь светлые волосы проглядывает рубец.

— Суть одна: ты должен выполнять приказы, как в армии. Был в армии?

— Нет. Учился на филфаке, потом в магистратуре, а потом меня потеряли из вида. Я не был.

— Ну и ладно. Важно, что именно с этого дня ты стал солдатом, — говорит Колючка. — Мои приказы для тебя закон. — Он смотрит на меня своими светло-серыми глазами. — Однако я тебе не нянька и не любимый сержант. Я — просто тень, о существовании которой ты забывать не должен. Твой истинный начальник совсем другой.

— Кто? — спрашиваю я.

— Твоя кровь. Это твой единственный бог, единственный авторитет.

Моя физиономия практически зажила, остались красные отметины на том месте, где срослась кожа. Кто-то у меня на работе заметил, что с момента, как я подрался, в моих глазах появился агрессивный блеск. Я мог быть удовлетворенным. Я сижу и смотрю на свое отражение в зеркальце заднего вида.

После подобных событий в застоялой жизни в тебе включается другая программа. Добрый робот Вертер превращается в Терминатора.

Колючка внушает уважение. Не страх, а именно уважение. Я слишком много видел людей с высшим образованием, чтобы сомневаться. Любой боксер, с девяти лет получающий по морде, при желании может понахвататься из книг всякой чуши и жонглировать ею перед дешевыми шлюшками из кафе. Колючка не лезет за словом в карман и не пытается меня поразить.

Организованная группа, состоящая из подобных людей, как правило, добивается многого. Боевая и интеллектуальная гвардия.

Появляется он сегодня вечером, подкатывает к моему офису и звонит без пяти минут пять, что ждет меня во дворе. Темно-синяя «пятерка». Я собираюсь медленно, поглядывая на Генерала, а он погружен в работу. Лишь когда я ухожу, он бросает на меня один-единственный взгляд и подмигивает. Мы почти не общаемся на работе, у нас конспирация. По сложившейся традиции, я ухожу в туалет и звоню ему оттуда, но только в самом крайнем случае.

Пока, пока, всем пока.

Пусть видят, что я в отличном настроении. И это правда.

Колючка долго трясет мою руку, будто испытывает ее на прочность. И возвышается надо мной как Эйфелева башня, превращенная чернокнижником в человека. Рука тяжелая, стальная, костяшки, как я замечаю, сбиты. Кожа на них огрубела от постоянного воздействия. Колючка может сломать мое запястье, если решит хорошенько сжать кулак. Монстр.

— С сегодняшнего дня я буду твоим наставником, — говорит он. — Генерал сказал мне твой адрес, но я приехал сюда, чтобы не терять время.

Я отвечаю, что меня не предупредили заранее, а Колючка отмахнулся. Никого заранее не предупреждают.

И вот мы пьем пиво. Колючка говорит, снова улавливая мой резонный вопрос:

— Где-то поблизости есть группа наблюдения. Мы в прицеле. Не обращай внимания, ты все равно их не разглядишь. Обычное дело. Это не паранойя, а безопасностью.

Я думаю о Свете. Ее наставник — женщина, но кто она, я не знаю. Может быть, Света расскажет сегодня вечером. Если мы встретимся. Теперь я отчасти в этом сомневаюсь. Мне нужно с ней серьезно поговорить и выяснить, каков у нее настрой на будущее. Страшно — не отрицаю. По ночам приходят кошмары, я сплю по-настоящему по три-три с половиной часа в сутки. Перерождаюсь.

Колючка ведет машину плавно, его руки сжимают маленький руль. Город наводнен людьми. Все отдыхают после работы или только возвращаются с нее, чтобы присоединиться к праздношатающимся. Грязные лица инородцев, кляксы на светлом фоне. За них так и цепляется взгляд. Где все они были раньше? Почему я их не видел? Антирусские, антибелые законы набрасывают на чужаков магический флер, позволяет им применять мимикрию, приспосабливаться. Ничего удивительного — паразиты живут лишь благодаря этой тактике. Их словно бы и нет, но существование черных отравляет нашу жизнь ежеминутно. Генерал во всем прав. Он незаменим как рупор идей Сопротивления, он убежден в том, что говорит, потому что говорит правду.

Жду, когда же Колючка начнет рассказывать. О чем угодно. Больше всего, конечно, мне хочется узнать о нем самом.

Я задаю себе вопрос, какое значение может иметь мое прошлое? Бесцельное. Тупое. Унизительное для Белого человека.

Наверное, никакого.

Вместе со своими согенниками ты говоришь: «Мы лучше!» — и твое прошлое умирает. Аналогично умирает прошлое монаха. Преступника, приговоренного к смерти. Нет, кое-что имеет значение. Для монаха — его мирские грехи. Для маньяка-убийцы — его преступления. Для члена Сопротивления — его равнодушие. Никто не вменяет ему это в вину, он сам осуждает собственное бытие. В Великой Священной Войне он никак не проявлял себя. В его мирке была работа на чужого человека, зарплата, уют, быт, благополучие, удобное существование. Стабильность, кредиты, жизнь в долг. Бизнес-курсы, курсы английского языка, выезды с друзьями по работе на природу. Одежда как в рекламе, сотовые телефоны последней модели, машины. Респектабельность. Он мечтает умереть респектабельным в окружении детей и внуков.

Он говорит, усаживаясь у телевизора: «Лишь бы не было войны!», «Мы живем в свободной стране!», «Сделаем мир лучше!» Слушая новости, он ужасается выходкам исламистов, леворадикалов и осатаневших сектантов. Он убежден, что их нужно уничтожать. Не потому что они зло, а потому, что они угрожают его комфортной жизни. Не потому, что вся эта шайка — убийцы Белой расы.

Раньше он был обывателем, сожравшим бесчисленное количество пицц, хот-догов и выпившего сотни литров кока-колы. Равнодушие на фоне показного сочувствия чужому горю. Такой стиль жизни распродается оптом и в розницу через телевидение. Общенедочеловеческие ценности весьма ходкий товар, они дешевы и действенны, просты в употреблении. Любое чудовище в человеческом обличье знает, что с ними делать.

В один прекрасный день приходит человек и говорит тебе правду. Прогони его, как Свидетеля Иеговы, покрути пальцем у виска. Или же выслушай и попытайся понять. Взбунтуйся, разозлись, выпусти естественную энергию.

Равнодушие исчезает по мановению руки, просыпается кровь. Чем чище она в тебе, тем ее угрожающий рев мощнее. Ты грозишь врагам и чувствуешь нерушимую связь с теми, кто вышел из одного корня с тобой. Ты становишься романтиком, устремленным в будущее. Смеешься над духовной импотенцией большинства. Любые проблемы кажутся ничтожными, их масштаб уже не поражает твое воображение, потому что оно как у тигра, а не как у мыши. Будь тигром, волком, орлом, кошкой, лисом, но не будь мышью, бараном, морской свинкой или откормленной на убой коровой.

Уже никогда не можешь быть скотом.

Борись, дерись за своих. Скажи врагу: «Ты не получишь ни капли моей крови просто так! Убей меня! Только так ты поработишь Белого человека!» Возможно, враг и заберет твое тело, но твой бешеный дух обретет свободу. Прольется чистая кровь и удобрит почву для других поколений.

Я лечу на гребне невидимой волны, а Колючка смотрит на меня и усмехается. Видимо, замечает мои горящие щеки. Его ученик напоминает мальчишку-подростка. Все — часть моего начального курса подготовки. И этот гигант когда-то прошел через обряд инициации. Мы — варвары на улицах мегаполисов. Шаг за шагом наверх, стройными рядами. Режим не знает и не видит нас и нам это на руку. Я будто читаю мысли Колючки. В Белом Мире нет ничего, что противоречило бы Белому человеку.

«Белом Мире нет ничего, что противоречило бы Белому человеку!» — говорит Генерал, стоя перед заполненными людьми рядами стульев.

«Вы — носители высочайшей морали. Но она ничего не имеет общего с тем, к чему вы привыкли! Забудьте прошлое. Задавайте врагам детские вопросы, пока у них достанет сил повторять свои басни снова и снова!» — говорит Генерал. Его голубые глаза — два исландских ледника, сверкающих на солнце.

Я испытываю ужас, словно стал свидетелем перемены полюсов на планете Земля. Ужас испытывают все, кто рядом.

Голос Генерала действует словно удар хлыста. Блеск сдвоенных серебристых молний. Вспышка. Удар. Иудейская пентаграмма над Россией рассыпает в прах, пораженная Перуновой молнией.

Визжащая тьма.

Я оглушен ею.

Колючка говорит мне, что надо уметь смотреть по сторонам. Да, я понимаю, отвечаю я.

— Преврати свое зрение в рентген, чтобы от него не укрылось ни единой детали, — говорит великан, — куда бы ты не смотрел, везде примечай суть. Это необходимо для поиска самых уязвимых мест режима. Тренируй нюх. Глаз. Будь волком и вороном.

Час спустя Колючка держит на прицеле наркоторговца на краю автостоянки. Еще светло, и меня охватывает страх, что нас сейчас заметят. Но никого нет в округе, даже тех, кто обычно приходит к этому месту покупать у подонка дурь.

Колючка возвышается над отвратительных созданием, приставив дуло ПМ к его лбу. Наркодилер никак не может понять, что вдруг произошло. Просто не способен. Я замер в стороне от правого плеча Колючки.

Вероятно, он демонстрирует мне, что значит быть волком и вороном. Зоркий глаз, острый клык, острый нос. Загоняй добычу, пусть она истечет своей поганой кровью.

Цыган пришел сюда как на работу, тут у него купленное место. Колючка говорит мне, что все подобные углы давно зафиксированы, все фамилии занесены в списки. Он называет зверю его имя и фамилию, ввергая его в мистический ужас. Наркодилер не в состоянии понять ничего. Ничего не в состоянии понять отвислая нижняя губа, похожая на дохлую пиявку, оттопыренные под прямым углом чебурашкины уши, жиденькие черные волосы и приплюснутый нос. Ничего не в состоянии понять низкий рост, сгорбленная спина и обезьяньи руки. Тысячи поколений назад предком наркодилера мог быть неандерталец. Боюсь, говорит Колючка, боюсь, что столбов нам не хватит. Возможно, он прав.

Из лап наркодилера сыплются деньги. Под ноги Колючке. Сыплются героиновые дозы, завернутые в микроскопические кусочки целлофана. Цыган всерьез полагает, что мы — посланцы его конкурентов.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Колючка, впечатывая дуло пистолета в плоский лоб существа. — Покупаешь меня? Чтобы я тебя отпустил? Что ты будешь делать, если мы просто уйдем?

Эх, существо, ты отвратительно на вид. Способен ли хоть чем-то оправдать даже то, что ты делаешь, не говоря уже о своей жизни?

— Если мы просто уйдем, что будешь делать? Исправишься? Пойдешь работать на завод? На бензоколонку? Дворником пойдешь?

Нет, не пойдет. И не в состоянии соврать, дать слово, от которого через пять минут откажется. Я оглядываюсь по сторонам. Я бы предпочел, чтобы все уроки проходили в темноте, а не на виду у возможных зевак. Но я обязан слушаться Колючку.

Время тянется. И никого поблизости нет. Кусок пространства омертвел. У великана стальные нервы. Цыган по-прежнему пытается вразумить Колючку, переходит от стонов к угрозам и обратно. Вас всех найдут и убьют, нас тут много, мы везде, ты не знаешь, кто стоит за мной.

— Знаю, — говорит Колючка, — вонючий сброд. Нелюди. Пока вас действительно много, но скоро мы вычистим ваши гадюшники, не волнуйся.

Ни капли иронии, голая убежденность. Железобетонная.

Колючка смотрит на меня через плечо и спрашивает, не желаю ли я привести приговор в исполнение. Я думаю недолго. Отвечаю, что нет. Не готов. Глаза убийцы белых детей лезут на лоб. Колючка приказывает ему идти за гараж. На асфальте лежат рассыпанные деньги и наркотики. Великан и наркоторговец скрываются за ржавой коробкой гаража. Дым от моей сигареты сносится ветром в сторону. Мы варвары, разрушающие падший Рим. Компромиссов нет. Никто и не думал оставлять нам иной выход.

Тело упало. В тишине я услышал, как цыган стукнулся локтем о стенку гаража. Зашелестела полынь. Потом под старыми кроссовками Колючки заскрежетала щебенка. Он вышел ко мне, откручивая глушитель от ПМ. Пошли, сказал мне.

Я хочу посмотреть.

Нечего смотреть, пошли.

Я жалею, что отказался взять пистолет в руки.

Это все равно придется сделать.

Группа наблюдения смотрит за нами. Призраки прячутся в этой пустыне за каждым камешком, скрываются за каждым стебельком травы. В журнале под заголовком «Новичок» ставится первая запись: «Отказался от экзекуции. Экзекуция проведена наставником. Взять на заметку».

Я сажусь в машину Колючки. Он кивает на переносной холодильник, намекая на то, что надо бы еще выпить пива. Я беру себе одну бутылку, даю ему следующую. Пиво ломит зубы. Напряжение потихоньку растворяется.

— В Сопротивлении ты можешь быть кем угодно. Нам одинаково нужны и те, кто хорошо владеет автоматом, и кто умеет делать взрывчатку, и кто хорошо варит обеды, и кто вышивает крестиком или умеет вворачивать лампочки.

— Вышивать крестиком?

— Да. Мы — это жизнь. В нашем составе десятки этнократических объединений. Ты идешь по улице, смотришь на людей и можешь не знать, что именно они являются твоими братьями. Они не отличаются ото всех других. Специалисты по программированию, хакеры, а таких немало, воюют с оккупантами через Интернет. Бывшие военные делают взрывные устройства из батонов и забрасывают их в учреждения. Нет плохих или хороших дел. Есть полезные и бесполезные. Все методы хороши, кроме тех, которые не приносят ни малейшего результата.

Надо бы рассказать матери Светы, как много людей стараются помешать ей смотреть латиноамериканские сериалы.

— Если я взрываю редакцию еврейской газеты, это равносильно тому, как если бы я просто вымыл пол в штабе во время дежурства?

Колючка смотрит на меня и смеется.

— Совершенно правильно. Это и называется общее дело. Сегодня люди забыли, что значит идти в одном направлении, все прутся в своем собственном. Или сидят на своей грязной заднице, как бастующие хиппари. У таких нет и не может быть будущего.

— Хочешь, мы сделаем это прямо сейчас? — говорит Колючка.

— Что? — не понимаю я. Мои мысли занимает Света.

Вполне возможно, что сейчас она занимается со своей наставницей. Что они, интересно, делают? Бомбы из батонов или крестиком вышивают?

Пиво настойчиво толкается в горло, и я даю ему полную свободу. Духота. Жара. Похоже, я понемногу напиваюсь. Футболка липнет к телу.

— Акцию. На двоих. Когда мы ездили с моим наставником, я видел кое-что, нам повезло пересечься с другими новичками. В одном месте женщина около пятидесяти лет проткнула шины у дорогой тачки, которая принадлежала чеченскому бандиту. Хулиганизм помогает размять психические косточки.

Психические, спрашиваю я.

— Ну да. Проще — избавиться от мелочного страха. В другой раз две школьницы забросали армянское летнее кафе коктейлями Молотова. Сами же вызвали пожарных. На них, конечно, никто не подумал.

А что же сделаем мы, спрашиваю. Великан подмигивает. Скука наконец уходит с его лица.

Он дает мне пистолет, показывая, как прикрутить к нему глушитель.