14

ПЕТР ПЕТРОВИЧ МОЧАЛОВ

Петр Мочалов проснулся от того, что звякнуло оконное стекло и в палате пахнуло чистым, свежим воздухом. Кто-то из раненых, очевидно, тот, кто раскрыл окно, тихо, с восхищением сказал:

— Красота какая! А воздух! Сам ешь, но и друзьям надо.

В палате заворочались и послышались голоса:

— Значит, тебя уже выписывать пора...

— Раз о природе заговорил, факт, что здоров...

— На ногу он припадает для того, чтобы врачи думали, что до полка не дойдет...

Мочалов не спешил открывать глаза и старался по голосам определить, кто говорит. Тот, который покашливает и говорит отрывисто — капитан Старостин, артиллерист. Веселый, задиристый голос с нажимом на "о" принадлежит уже немолодому лейтенанту — саперу Дубенцову.

Мочалов вспомнил рассказ Дубенцова о том, как его в конце марта ранило. Дубенцов со своими солдатами наводил мост через небольшую речушку, а тут в небе немецкие самолеты неожиданно появились и давай клевать переправу. Дубенцов услышал сзади взрыв, и последним ему запомнилось то, что он начал тонуть. Здесь, в полевом госпитале, он позже шутил: «Плавать по Волге с пеленок умею, а теперь, после этого, кажется, разучился». Его, раненного и контуженного, спасли двое бойцов-саперов, которые в сплошном грохоте разрывов увидели, как пошел ко дну их командир, и бросились на помощь.

Петру вспомнился сон. Здесь, вдалеке от передовой, он почти каждую ночь видел во сне свою семью. «Что с ними? Живы ли?» Перед глазами стояли такие родные, милые лица: улыбающаяся Таня, по-деловому серьезный, но готовый пуститься на любую шалость Ванюшка и нежная, кроткая, внимательная Юля. Она очень любила сидеть у него на коленях, прижать к груди головку или шептать что-то папе на ухо. Юле очень нравилось, когда отец тоже отвечал шепотом. В такие минуты Таня, как правило, смеясь, говорила Ванюшке: «Смотри, сынулька, какие заговорщики у нас в доме объявились. Видишь, шепчутся, не иначе как заговор против нас с тобой готовят». Счастливое мирное время. Каким дорогим и далеким кажется оно сейчас.

Мочалов не обратил внимания, что в палате неожиданно прекратился шум, стихли веселые голоса. Он вздрогнул и открыл глаза, когда услышал спокойный, мягкий голос врача Василевской:

— Что, товарищи, расшумелись? Ведите себя спокойнее, рядом с вами палата с тяжелыми.

Она перевела взгляд на Мочалова и, чуть улыбнувшись, подошла к его кровати.

— Ну как чувствуете себя?

— Спасибо, Ольга Ильинична, скоро буду просить о выписке.

— Все вы торопитесь, но выпишем только тогда, когда будете здоровыми.

От ее внимательного взгляда Мочалову стало неловко. Он со злостью ругнул себя: «Лень побриться. На человека неудобно смотреть с такой рожей». А врач уже повернулась к другому раненому, лежащему на соседней кровати. Он прибыл в госпиталь раньше Мочалова, но раны его долго не заживали. Василевская спросила:

— А как вы себя чувствуете, товарищ Мухин?

Мочалову стало несколько обидно, что так быстро отошла от него Ольга Ильинична. За полтора месяца, которые он провел здесь, между ними установились какие-то особые отношения. Случилось это после того, как ему впервые разрешили выйти во двор. Щурясь от яркого солнца, пошатываясь от слабости и чистого весеннего воздуха, Мочалов прошел в самый дальний конец двора. И вдруг здесь, за сараем, где была столярная мастерская, увидел сидящую на досках Василевскую. Она, вытирая марлевой салфеткой глаза, плакала.

Мочалов повернулся и тихонько ушел обратно за угол столярки. Но когда отошел немного, подумал: «А вдруг у нее горе? Погиб муж? Нет, пойду, может, как-то успокою». Он повернул обратно. Доктор не видела его, продолжала плакать. Мочалов сел рядом и только тогда, когда она испуганно взглянула на него, сказал:

— Извините, Ольга Ильинична, я случайно забрел сюда. Увидел ваши слёзы, и не мог уйти.

Ольга Ильинична быстро поднялась:

— Извините меня, Мочалов, это обычные бабьи слезы, — она невесело улыбнулась. — Вспомнилось былое, довоенное... господи, даже не верится, что всего год прошел, а так много потеряно, разрушено...

Ее глаза снова стали влажными. Но ниточка доверия была уже протянута, ей самой, вероятно, захотелось поговорить с этим невеселым, всегда задумчивым человеком.

— Сегодня день рождения моей дочери, Юленьки.

— Ну вот видите, у вас глаза мокрые, а день-то радостный, дочь на год повзрослела. Кстати, сколько ей сегодня исполнилось?

— Одиннадцать...

— Здорово. У меня тоже дочь Юля, и ей тоже одиннадцать, правда, только в июле исполнится.

Ольга Ильинична снова взглянула на Мочалова. И взгляд этот поразил его: такая мучительная боль была в ее глазах.

— Ей было бы одиннадцать.

Потрясенный Петр молчал.

— Десятого июля прошлого года у меня не стало детей — Юленьки и Сереженьки... С ними погибла и моя мама. Так случилось, что меня срочно из дома в госпиталь вызвали. В этот момент немецкие самолеты налетели, началась бомбежка. Как обычно во время налетов они прятались в погреб, а я побежала в госпиталь. А когда после операции прибежала домой, на месте дома огромная воронка... Лучше бы я осталась с ними в погребе...

Мочалов не знал, что можно сказать этой женщине, как утешить ее, да разве можно утешить в таком горе. Они долго разговаривали. Ольга Ильинична спросила о его семье. И Петр не таясь рассказал ей обо всем, о своей постоянной тревоге.

Тогда же Мочалов узнал, что муж Ольги Ильиничны, командир артиллерийской батареи, воюет под Ленинградом.

И сейчас, лежа на госпитальной койке, он так задумался, что вздрогнул, почувствовав прикосновение к своей руке. Перед ним стояла Ольга Ильинична.

— Вам нехорошо? — глаза ее смотрели встревоженно.

— Нет-нет. Я просто задумался, — ответил Петр, а на душе стало приятно от того, что за долгие месяцы кто-то беспокоится о нем.

Ольга Ильинична, кивнув головой, направилась к выходу. У самых дверей она чуть не-столкнулась с молодым лейтенантом. Строго спросила:

— А кто вам разрешил в палату вот так врываться?

— Доктор, миленькая, — начал он оправдываться, но Ольга Ильинична перебила его:

— Не миленькая, а военврач, капитан медицинской службы Василевская.

— Очень приятно, — невпопад ляпнул лейтенант, и это решило дело в его пользу. В палате грохнул хохот, улыбнулась и врач. Спросила:

— Откуда вы и к кому?

— Прямо с передовой, на одну минуточку, к капитану Мухину, мне сказали, что он в этой палате лежит.

А Мухин уже сел на кровати и громко крикнул:

— Купрейчик! Алексей!! Каким ветром?

Василевская подозрительно посмотрела на свертки в руках лейтенанта и чуть потеплевшим голосом сказала:

— Ладно, товарищ лейтенант, побудьте несколько минут, но только не задерживайтесь. Сейчас начальник госпиталя начнет обход, а в этой палате посторонним находиться нельзя.

— Спасибо, доктор, извините, товарищ капитан, я, ей-богу, на одну минуточку, — и он быстрым шагом направился к койке Мухина.

А у Мочалова пропал голос. Он тоже хотел крикнуть Алексею, но спазмы так сдавили горло, что он только чуть слышно промычал.

Алексей подошел к Мухину, они обнялись и наперебой стали спрашивать друг друга. А Мочалов, справившись наконец с волнением, решил пока не окликать двоюродного брата. «Пусть наговорится, — решил он, — а затем я ему устрою сюрприз!»

Он вспомнил, как однажды, с полмесяца назад, Мухин рассказывал о командире взвода разведки, который на железнодорожном полустанке случайно встретил свою жену. Но фамилию командира взвода капитан тогда не назвал. «Так вот о ком он рассказывал, — волнуясь, думал Мочалов, — значит, Алексей встретил Надю».

Вдруг Петр вспомнил, что Ольга Ильинична строго-настрого предупреждала Купрейчика о том, чтобы он долго не засиживался, и испугался, что Алексея вот-вот могут выпроводить из палаты. Он прислушался к разговору Мухина и Купрейчика и, поняв, что о главном они уже переговорили, поудобнее устроился на кровати и спокойно сказал:

— Алексей Васильевич, может, и со мной немного по-поговоришь?

Алексей на полуслове оборвал разговор и оглянулся. На него весело смотрел заросший бородой мужчина с повязкой на голове. И вдруг лейтенант вскочил:

— Петр? Петя-я-я!

Он, хватаясь за спинку кровати, обежал вокруг нее и бросился к Мочалову:

— Браток, брат!

Они обнялись и поцеловались. Никто не видел, как в этот момент в палату заглянула капитан Василевская. Увидев эту встречу, она не сказала ни слова и тихонько закрыла за собой дверь.

А Петр и Алексей, не скрывая слез радости, держались за руки и молча смотрели друг на друга. Эта встреча никого не оставила равнодушным. Даже тяжелораненый пожилой капитан, повернув голову, с улыбкой смотрел на них.

Мочалову хотелось о многом поговорить с Алексеем, и он предложил:

— Алеша, я сейчас встану, и мы пойдем во двор, — и он попросил раненых: — Братцы, если обход будет, то прикройте меня.

Молчавший во время этой сцены Мухин первым ответил:

— Идите, идите. Мы найдем, что сказать. Только ответьте мне: вы что, братья?

Мочалов улыбнулся:

— Двоюродные. Меня же война застала в доме его родителей в деревне под Гродно в день его свадьбы, которую мы так и не успели сыграть.

Мухин рассмеялся:

— Ну, Купрейчик, я уже однажды сказал: везучий ты человек на неожиданные встречи. То с женой нос к носу столкнешься, то вот теперь — с братом.

Через несколько минут Петр и Алексей были на улице. Рассказали друг другу о своих мытарствах после того, как они расстались, удивляясь, как почти одинаково сложилась у них в первые месяцы войны судьба. Петр сказал:

— Когда Мухин в палате рассказывал о том, как ты встретился с Надей, то он не назвал фамилии, а то бы я уже давно знал, что ты жив и воюешь со мной где-то рядом. Ты Надю больше не видел?

— Нет, — Алексей грустно опустил глаза, — никак не могу простить себе, что в суматохе не записал ее адрес. Ты знаешь, теперь не могу пройти мимо ни одного медсанбата или госпиталя. Все кажется, что именно там она и служит.

— Писал куда-нибудь?

— Писал, но сам понимаешь, что вокруг творится, трудно ее найти... Ну, а ты как? Вестей из дома, конечно, никаких?

— Никаких... Извелся весь от неясности... Сам знаешь из газет, как фашисты издеваются над нашими людьми. Мне порой так страшно становится за них, что ты даже себе представить не можешь! Таня у меня такая беспомощная, и ребята еще маленькие. Кажется, полжизни отдал бы только за одну-единственную весточку от них...

К ним подбежала медсестра. Стрельнула веселыми карими глазами на подтянутого лейтенанта и строго сказала:

— Больной Мочалов, идите немедленно в палату, начался обход, вас сегодня будет смотреть профессор.

Петр повернулся к брату:

— У тебя есть листок бумаги и карандаш?

— Знаешь, после встречи с Надей всегда ношу с собой, — улыбнулся Алексей и полез в карман.

Мочалов попросил:

— Запиши мне свой адрес, а для себя — мой. И давай договоримся: если кто-то что-нибудь узнает о наших семьях — немедленно сообщает.

Поторапливаемые медсестрой, они пошли к небольшому двухэтажному зданию, в котором размещался госпиталь.