на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 31

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ КАЮТА

По железке ехать не то что по реке плыть – много быстрее, хотя, конечно, удобства малость не те. Да и ландшафт, надо признать, шибко однообразен: много ли разглядишь в вагонное окно? Впрочем, и так, и эдак, а от Харькова до Царицына, собственно, рукой подать: Изюм, Луганск, станица Морозовская, и пожалте – град Царицын, большой порт на Волге.

Савелий рассчитал все правильно; поезд с рельсов не сошел, экспроприации пассажирских денег не случилось. В три часа пополудни он приехал в Царицын, а в половине четвертого уже стоял возле касс пароходного общества «Надежда». Перед ним стояли несколько человек, и, судя по их платью, на первый класс они не претендовали.

– Ниагара, до Казани, первый класс, каюту нумер четырнадцать, пожалуйста, – бодро сказал Родионов, дойдя очередью до окошечка кассы.

– Нумер четырнадцатый уже продан, – равнодушно ответили ему из оконца.

– Ну, тогда двенадцатый, – уже менее бодро попросил Савелий.

– Тоже продан.

– Шестнадцатый?

– Продан.

– Пятнадцатый?!

– Вы один? – последовал вместо ответа вопрос.

– Один, – ответил Савелий.

– Шестьдесят два рубля.

Облегченно вздохнув, он протянул в окошечко деньги и получил наконец вожделенный билет. Не дожидаясь призывных свистков парохода, прошел по сходням на судно, принял от коридорного стюарда ключи и вошел в каюту.

Нумер пятнадцатый почти ничем не отличался от седьмой каюты, в которой два месяца назад они с Лизаветой провели пять прекрасных дней и шесть волшебных ночей. Такой же ворсистый ковер на полу, гобелен на стенах с сюжетами из античной истории, дорогая мебель красного дерева, хрустальная люстра. Ну, разве кабинет был чуть поменьше, бронзовые жирандоли поплоше да кровать в спальне без балдахина. Но это все были мелочи. Главным же являлось то, что в каюту напротив под нумером четырнадцать вселился тот самый любвеобильный грузинский князь Горидзе, то и дело ангажировавший к себе в каюту каскадных певичек. На сей раз он был не один, а с дамой очень аппетитных пышных форм явно из числа профессионалок, скрашивающих богатым господам одиночество пути. Сей факт весьма не понравился Савелию. Князь и в тот раз редко выходил из своей каюты, предпочитая предаваться любовным утехам едва ли не все время пути, а теперь, постоянно имея под боком профессионалку, он вообще мог запереться с ней в своей каюте и вовсе не показываться на глаза до самой Казани.

Эти худшие опасения Родионова стали сбываться. «Ниагара» миновала Камышин, Саратов, Екатериненштадт, Вольск, а ни князь, ни его спутница ни разу не вышли из каюты, заказывая вино и еду в нумер. Томительными часами Савелий сидел у своей двери, прислушиваясь, не откроется ли дверь каюты напротив. Тщетно. Открывались и щелкали язычками автоматических английских замков все каютные нумера, кроме четырнадцатого. Наконец на четвертый день плавания, после часовой остановки у Хвалынска, двери каюты приоткрылись. Савелий приложил ухо к двери и услышал томный вздох и шелест шелкового платья. Вероятно, спутница князя потягивалась, как сытая кошка.

– Ну, ты идешь, Жоржик? – услышал затем Родионов голос профессионалки.

– Да иду, иду, – послышалось из глубины нумера. – Зачэм торопишь?

– Ах, Жорж, я так соскучилась по шумной компании, веселию, звону бокалов…

– А мы с табой мало, что ли, звенели бокалами, э? – донеслось из нумера. – Тибе что, нэ понравилос?

– Да все мне понравилось, – с легким раздражением произнесла пышная мамзелька. – Просто я хочу в ресторан, на люди, понимаешь, пупсик?

– Канэшно, панимаю, пачиму думаеш, нэ панимаю? – ответил князь, уже, верно, в дверях нумера. – Часик пасидим, пажалуй.

– Почему только часик? – закапризничала его спутница.

– Патаму что я тэбя хачу любит.

– Опять? – почти со страхом воскликнула мамзель.

– Пачему опят – сновэ.

Язычок замка защелкнулся, и послышались удаляющиеся шаги. Когда они стихли, Савелий осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Он был пуст. Родионов вышел, закрыл дверь своего нумера, прислушался, на время замерев. Ровно гудела бельгийская пароходная машина, из ресторана слышались музыка и пение, в одном из нумеров в начале коридора капризничал маленький ребенок. Савелий достал из кармана связку хитроумных отмычек, выбрал одну и, поколдовав несколько секунд над замком четырнадцатого нумера, открыл его. Посмотрев в обе стороны коридора, он быстро вошел в каюту и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Ванная комната находилась сразу за прихожей. Недолго думая, Савелий прошел туда, нашел вентиляционный короб, вынул заглушку и сунул в короб руку…

Ничего. Только холодная жесть. Савелий просунул руку в короб как можно дальше: пусто.

Он вынул руку. Рукав пиджака был сильно испачкан. Было непохоже, чтоб вентиляционный короб вообще когда-либо чистили.

Присев на край ванны, он задумался.

Крест уже нашли? Кто? Пассажиры? А зачем им интересоваться вентиляционным коробом? Может, Стоян уже рассказал кому-то про бриллиантовый крест? И он, Савелий Родионов, просто ищет вчерашний день?

Он перевел взгляд на бронзовые краны ванной.

«Нет. Не рассказал. До того, как его перевели в „могильник“, он еще надеялся на побег, считал его возможным. И брильянтовый крест ему на воле ох как бы пригодился. Но в „могильнике“ он разуверился в побеге. Как он сказал? „Сорваться с этого кичмана мне уже не удастся“. Поэтому крест короны потерял для него ценность. И он рассказал о нем мне. Врать ему тоже было без надобности…»

Савелий решительно поднялся, скинул пиджак и встал на край ванны. Теперь он просунул руку в короб до самого упора. Затем ему удалось протиснуть туда и часть плеча. Кажется, есть. Кончики пальцев нащупали какую-то материю. Тот самый носовой платок, в который перед самым арестом Стоян завернул крест?

Упершись в платок подушечками пальцев, Родионов стал скребущими движениями медленно подтягивать его к себе. Вот когда он пожалел, что ногти у него острижены всегда очень коротко! И все же платок двигался. Савелий не знал, сколько времени прошло, когда ему удалось схватиться уже ладонью за предмет, завернутый в материю. Затем Родионов вытянул из короба руку, слез с ванны и присел на ее край. В руках у него действительно находился носовой платок. А когда Савелий развернул его, то…


Он скорее почувствовал, чем услышал, что в скважину замка вставили ключ. Затем легонько щелкнул высвобождаемый из плена язычок, послышались шаги, и совсем недалеко женский голос игриво проворковал:

– Какой же ты нетерпеливый, Жорж. Ну, потерпи, радость моя. Сейчас я приму душ, это ведь всего пять минут, и все будет, что ты хочешь, мой пупсик…

– Вай, ты и так вся сладкая. Зачем тебе душ-шмуш! Иды к минэ, – услышал Родионов голос князя.

«Сейчас она войдет, – стал быстро соображать Савелий. – Она испугается, удивится? Скорее всего, все же испугается, вскрикнет и позовет этого Горидзе. Тот войдет в ванную, и я… А что я? Прикинуться чудаком на другую букву? Дескать, здорово, князь, узнал, что ты тоже на этом пароходе, вот, захотелось повидаться. Пошел к тебе, а у тебя дверь в каюту открыта. Вошел – никого нет. Ну и спрятался в ванной, хотел тебе сюрприз сделать. Что смотришь, не узнаешь?»

Глупо, конечно, очень глупо. Князь может поднять шум, дойдет до капитана парохода…

Совсем близко зашуршало стягиваемое, верно, через голову платье.

– Какой красивый у тибя тело! – восторженно заурчал князь совсем близко. – Иды к минэ.

Вероятно, он все же уговорил мамзель, так как послышались их удаляющиеся шаги. А уже через минуту она начала испускать страстные стоны. Савелий надел пиджак и развернул наконец платок. Крест был небольшой, высотой не более мизинца. То, что он был золотой, можно было увидеть только на его срезе у основания – так плотно он был осыпан бриллиантами. Полюбовавшись еще несколько мгновений, Родионов положил крест во внутренний карман и осторожно вышел из ванной. Крадучись, он прошел в прихожую и заглянул в залу. Картина, что представилась ему, изображала одну из самых греховных les plaisurs de la chair [1]. Горидзе сидел со спущенными штанами, раздвинув ноги и запрокинув голову на спинку кресла. Оскалившись и закрыв глаза, он шумно дышал. Перед ним, спиной к Савелию, стояла на коленях его спутница, уткнувшись лицом в низ его живота, и вполне натурально постанывала в такт своим движениям головой. Время от времени князь открывал глаза и смотрел на совершаемое действо, помогая движениям головы мамзельки, надавливая на ее затылок своей волосатой ладонью, а затем вновь запрокидывал голову и закрывал глаза. Блаженство его, похоже, не знало границ…

Родионов незаметно скользнул мимо дверного проема залы, бросил прощальный взгляд на эту впечатляющую картину и, неслышно открыв замок, вышел из греховной каюты.

Через четыре часа, сойдя с парохода в Сызрани, для того чтобы якобы купить свежих газет, Савелий взял извозчика, примчался на вокзал и сел на поезд до Москвы. Предусмотрительно сойдя на одной из близких подмосковных станций, дабы не светиться на вокзалах Первопрестольной, всегда плотно нашпигованных филерами, Савелий взял извозчика и въехал в Москву старым Каширским трактом. Потом он отправился в Замоскворечье и у себя на квартире в Большой Дмитровке появился часа через два в самом веселом расположении духа и без бриллиантового креста во внутреннем кармане. Бросившаяся обнимать его Лизавета с расспросами не приставала; было и так видно, что поездка мужа оказалась удачной.


* * * | Бриллиантовый крест медвежатника | Глава 32 НАХОДКА