ГЛАВА 4

В холодном, пустом, грохочущем тамбуре хлопала по стене незакрывавшаяся дверца бункера, куда обычно загружают уголь для отопления вагона. Поезд перед Конотопом набирал скорость, вагон дергало из стороны в сторону. Пол уходил из-под ног, как палуба корабля в шторм.

— На кой он так гонит? — чертыхнулся, путаясь в ногах, Засечный.

— Он идет, как всегда, — сказал отец Мирослав. — Вы давно не ездили по нашей современной железной дороге. Рельсы износились. Старые меняют на бывшие в употреблении. Процессы умирания идут не только в организме человека.

— Это ты, Скиф, в своем Афгане накаркал про гибель страны, — зло буркнул Засечный.

— Никто не волен пророчествовать, аще по воле Божьей, — сказал отец Мирослав и отказался от предложенной сигареты. — Я вас не спрашиваю, откуда вы и куда едете, но вижу, о нашей теперешней жизни никто из вас не имеет ни малейшего представления, братие.

— Туда даже радио не добивало, — кивнул Алексеев.

— Мы ко всему готовились, — сказал Скиф, — но чтоб так круто перевернуть — сказал бы мне раньше кто, в глаза б ему плюнул.

Поезд стал замедлять ход, за темным окном тамбура замелькали огоньки.

— Вам, голубки, с вашими ликами отменными на Киевском вокзале стоит лишь разок объявиться, — скорбно покачал головой отец Мирослав. — Да и до вокзала не добраться, перехватят еще в пригороде.

— Белобрысый Тото с гоп-компанией, что ли? — презрительно дернул подбородком Засечный.

— И Тото не зря в поезде оказался, и отец Мирослав по вашу душу, смекаете, войнички, — усмехнулся поп. — А скажу я вам так: интересуются вами люди ах какие серьезные!.. По причине какой, сия тайна от меня скрыта, но смекаю, не хлебом с солью встреча вам уготована. Поостеречься бы всем троим! Твои вещи в купе? — посмотрел он на Засечного.

— Моего у меня только сума переметная, — похлопал по сумке на лямке тот.

— Тогда выходи прямо после Конотопа в Брянске.

— Родом-то я как раз — брянский, а Москву-столицу хотелось хоть одним глазком глянуть. Двадцать лет она мне в Африке снилась…

— Сойди в Брянске, родных повидай, — гнул свою линию поп. — И, не торопясь, до Москвы на перекладных электричках добирайся. Шрам у тебя приметный больно, и в Брянске первый же мент прицепится. Ты бы шапку с опущенными ушами завел.

— Я двадцать лет шапок не видал. Забыл, как их носят.

— Вот и вспомнишь детство золотое… А тебе, болезный, — повернулся он к Алексееву, — в самый раз сойти в Сухиничах. Место такое встретится нам по дороге. Там любой тебе скажет, как добраться до Почаевска. Под Почаевском тебя ждет святая обитель — мужской монастырь называется. Постучишься, скажешь, от отца Мирослава — тебе отворят. Твоей болезни покой и уход нужен. А то до весны не доживешь. Ветром тебя качает.

Алексеев покорно склонил голову. Ему все труднее было скрывать от товарищей боль в желудке. От слабости немело все тело, руки и ноги становились ватными…