Глава двенадцатая

«Сатанинская гавань»

Неизвестно, что там за сложные (а то и наоборот – примитивные) процессы сработали в голове, но сегодня Даша, сидя рядом с сержантом Федей в служебном «Москвиче», то и дело внимательно вглядывалась в калейдоскоп предвыборных плакатов, испятнавших все мало-мальски подходящие места – вплоть до фонарных столбов и коммерческих киосков. Диковатые взгляды и раскосмаченные бороденки прежних лет канули в прошлое – как-то незаметно отсеялись и сгинули в полной безвестности горластые демократы, в качестве козырей заявлявшие свой лютейший антикоммунизм, родственные связи с «врагами народа» и многократные ходки в психушку. Нынешний кандидат попер сплошь респектабельный – галстуки, аккуратные прически, вальяжные и чуточку обеспокоенные судьбой России физиономии. Однако по неистребимой привычке чуть ли не все они категорически и клятвенно обещали кто Луну с неба, кто индексацию ваучеров и принародный дележ Алмазного фонда посреди Красной площади. Правда, отошла в небытие и былая предвыборная традиция – мини-вандализм. Фанаты соперничающих кандидатов больше не украшали особо ненавистные им хари ни свастиками, ни могендовидами, даже ободрать афишку с ликом политической вражины электорат как-то ленился…

…Вчерашнее расставание с поклонниками Князя Тьмы прошло вполне мирно. Сначала Даша после интеллигентной беседы с Мастером собиралась посидеть подольше, благо с провозглашением ее Невестой Луны отношение окружающих стало невероятно почтительным, и с руками никто не лез – но вскоре в горнице со спиритическим столом начался свальный группешник, в придачу к травке появились и таблетки, разгорелось крайне неэстетическое обнажение души и тела. Даша плюнула, объявила громогласно, что отбывает догнаться, и покинула салон, в чем ей никто не препятствовал (Мастер из своего персонального логова так и не появился, занявшись, как мимоходом подслушала Даша, лирическими забавами со смотрительницей магического костерка).

Вот с Мастером-то и обстояло туманнее всего. Обе оперативные машины старательно продежурили чуть ли не до утра и прилежно зафиксировали, как расползалась после полуночи большая часть «чертовых кукол», как их в сердцах окрестила Даша. Однако Мастера опознать не могли, поскольку в лицо его никто не знал. Он мог быть любым из четырех вполне приличных на вид мужчин, отъехавших от дома на машинах, и одиннадцати, покинувших тот же подъезд пешком. Навешивать им «хвост» по недостатку людей и машин не смогли, конечно. Четверых автовладельцев наутро быстренько установили – но любой из них с равным успехом мог оказаться как Мастером, так и совершенно посторонним индивидуумом. А поскольку Мастер, строго говоря, ни в чем пока не обвинялся и мог подозреваться лишь в соучастии в похищении собаки гражданина Гупало, Дашино начальство к массированной отработке всех пятнадцати незнакомцев, имевших несчастье угодить под колпак, отнеслось отрицательно – даже с учетом конкретных исторических реалий, то бишь трех убийств. И Даша (что с ней редко случалось) правоту начальства признавала на сто один процент. Гораздо проще было, как предложил Воловиков, дождаться их «лунного фестиваля» и обрушить на головы парочку «суровых участковых», нагрянувших по жалобе соседей. На фестивале наверняка не обойдется без предосудительных забав, если выбрать момент попикантнее, на дачке (а Хрумкина определенно намекала, что чествовать приход полнолуния будут на даче) обнаружится и травка, и несовершеннолетняя Светик в том положении, что у прадедов именовалось «интересным» – а это уже откроет неплохие возможности для маневра и прессовки…

Поднимаясь по лестнице, Даша даже не старалась придать лицу грустную озабоченность – чуяла, что и так не похожа на веселушку. Сообщать родителям подробности убийства их единственной дочки и неизбежно выложить при этом, как юная дочушка зарабатывала карманные деньги, – занятие невеселое, сколько бы ты ни повидал «жизни наоборот»…

Она нажала кнопку звонка, вздохнув про себя и гадая, обойдется ли без истерик.

Дверь открыл высокий светловолосый парень, лет на несколько ее младше. Даша, на миг растерявшись, подняла брови:

– Простите, а Шохины…

– Так это вы из милиции? Риткины родители так и не приехали пока. Говорят, они на две недели махнули в Австрию, адреса не оставили, и где их там искать, никто не знает. Вот если бы вы послали запрос в Вену…

– Все равно похоронили уже… – вздохнула Даша (и подумала, что австрийцы вряд ли после такого запроса поднимут полицию страны в боевую готовность). – Слушайте, а кто же мне звонил? Мне передали, Шохин…

– Я и звонил. Проходите. Я ж тоже Шохин. Племянник Степана Ильича. Из Томска.

– Сын брата? Судя по тому, что вы именно Шохин?

– Ага. Младшего брата. Вам документы показать? Нам прислали телеграмму, какой-то Петрищев из Союза художников. Родители выбраться не смогли, я сам на похороны не успел… – он стал озираться. – Где-то сумка…

– Да ладно, – махнула рукой Даша. – Квартира была на пульте, если вневедомственная охрана ее для вас с сигнализации сняла, значит, все ваши бумаги сто раз осмотрели… Я и есть капитан Шевчук.

– Игорь, – он протянул руку. – Куда бы нам… Давайте на кухню, а у меня кофе вот-вот вскипит…

Нельзя было сказать, что он «раздавлен горем», как обожали выражаться авторы дореволюционных сентиментальных романов, – что, впрочем, понятно, всего лишь двоюродный брат, да еще живший в другом городе… Но и не искрился весельем, конечно. Кофе и точно, вскипел через минуту. Даша сняла шапку и присела к столу посреди роскошной кухни – пожалуй, так даже лучше, не респектабельные, убитые горем мама и папа, а иногородний кузен…

Разлив по чашкам кофе, Игорь уселся напротив:

– Слушайте, а мне-то рассказать подробно можете? Или я считаюсь недостаточно близким родственником?

– Нет тут никаких секретов, – сказала Даша. – Вот только я, уж простите, рассчитывала на родителей, хотела порасспросить… А вы-то, видимо, с ней виделись раз в год?

– Если не реже. Батя переехал в Томск, когда мне шел пятый, а Ритки и в проекте не было. Да все равно ведь – родня. Симпатичная росла пацанка. Только с ветерочком в голове, такое мое впечатление. Училась прекрасно, готовилась поступать – а все равно с ветерочком… Или это в мои старые годы так кажется, или профессиональный рефлекс…

– А вы, простите, как на хлеб зарабатываете?

– «Ахерон». Частное сыскное и охранное. Служил в десанте, потом поступил было на иняз, предки дожали, да через год как-то вынесло на эту контору… Ничего, прижился. Заведение приличное.

– Ну, как ни цинично звучит, это и лучше, – сказала Даша. – Изнаночки навидались…

Она рассказала все основное, кратенько, без особых красот. О заведении, где Риточка подрабатывала, не умолчала, но про фаршированную пудреницу, само собой, не проболталась, она и родителям не стала бы рассказывать.

Кузен слушал, набычившись. Когда понял, что Даша закончила, закурил, помолчал, глядя на стену, выложенную пестрыми кафельными плитками в колерах хохломских ложек. Спросил угрюмо:

– А клиента вычислили? Вот бы кого подержать за кислород…

– Не надо, – мягко сказала Даша. – Все прекрасно понимаю, но знаю я вас, частных сыскарей – что есть сил коллегам из штатовских романов подражаете…

– Все-таки сестренка, хоть и двоюродная. А родители так и не знают ничего…

– Не надо, – повторила Даша. – Тут, Игорь, работает маньяк, а уж его-то вы в чужом миллионном городе ни за что не нащупаете. Так что езжайте домой, ничего лучшего и придумать невозможно…

…Городская травматология, как и вся знаменитая тысячекоечная, пахла болезнями и болью, пропитавшими огромное угрюмое здание без малейших архитектурных излишеств – прямо-таки на молекулярном уровне. И замечали этот запашок, печальную ауру, как это обычно бывает, те, кто угодил сюда впервые в жизни, оказавшись постояльцем казенной койки, либо навещая такового. Те, кто здесь работал, подобно самому зданию, пропитались неизбежной дозой профессиональной холодности. Даша к ним примыкала – у нее с «тыщей» связь была давняя и довольно однообразная. Пару раз в месяц, а то и чаще, снимала здесь показания, трижды навещала своих (одно ножевое ранение, одно пулевое и одна язва от нервной работы), а в четвертый раз была одной из тех, кто нес гроб. И, наконец, в девяносто третьем две недели маялась на третьем этаже в общей палате, под видом малость порезанной ревнивым любовником легкомысленной красотки – случалось такое внедрение… Из-за всего этого здешние ходы и выходы Даша знала прекрасно – и потому уверенно проскочила мимо склочной дежурной, моментально свернув на известную одним медикам лестницу, поднялась на второй этаж, к двери, которую за выпадавшие перед ней часы ожиданий успела изучить до мельчайших трещинок и пятен.

Сейчас, слава богу, не было причины ждать. Она с ходу прошла в кабинет и, узрев хозяина в одиночестве, с порога спросила громко:

– Жора, веселые новости есть?

– Падай. Чаю хочешь?

Жора Строев, амбал с толстыми, как сардельки, пальцами (которыми он неведомым чудом ухитрялся проводить ювелирнейшие операции), сотрудничал с уголовкой в лице Даши настолько давно, что даже перестал бить к ней клинья вопреки своей пылкой натуре, опалявшей сердечным жаром каждую вторую смазливую медсестру, не говоря уж о каждой первой. Он, конечно, не был стукачом – просто квалифицированно штопал тех, кого Даша выслушивала и допрашивала.

– Ну? – спросила Даша, отхлебнув темно-багрового чая.

Жора одернул несвежий после десятичасового дежурства халат и загадочно изрек:

– Вроде бы да, вроде бы нет…

– Ты попонятнее, – сказала Даша. – Не разбираю я вашей латыни…

– Крутит он что-то, ваш дырявый.

– Конкретно, как?

– Да понимаешь, Дарья… Я у него сам копался в ливере. Мужик исключительно крепкий, а дырки не столь уж опасные, одна так – и вообще рикошет, пробила пузо и на этом тут же успокоилась, органы не тронула. Вторая оказалась в кишке, а поскольку он утром не ел, кишка была пустая. В общем, я за одиннадцать лет мясницкой работы всякого навидался, и у меня стойкое впечатление, что вторая пуля перед вторжением в брюхо пробила дверцу машины, убойную силу потеряла… Клиенты с такими дырками, оклемавшись от наркоза, обычно уже через сутки рвутся сами ходить в сортир и шлепать санитарку по попке. А он лежит, как мумия фараона Рамзеса или кого аналогичного. И притворяется, будто у него сотрясение мозга.

– Не могло быть сотрясения, – сказала Даша. – Сидел в тачке, там и получил пулю. Только она не дверцу прошила, а руку рядом сидящего, ну да один черт… Думаешь, злостно симулирует?

– Думаю. У меня и такие бывали – из ваших клиентов, понятно. Притворяется умирающим – а сам стрижет ушками и мотает на ус. Так что я сидел и терзался – искать тебя через контору или подождать до завтра. А ты сама вот нагрянула…

– Так в чем загвоздка?

– Да в том, что светило Прилуцкий искренне ему верит и полагает, что пациент скорее мертв, чем жив. И хотя я практик, а он нет – он начальник, а я нет… Смекаешь деликатность мизансцены? Сегодня тот супермен из РУОП торчал у палаты часа три – но потом подплыл Прилуцкий, весь в благородных сединах и золотых очках, объявил с привлечением чеканной латыни, что пациент еще долго пробудет в состоянии грогги. Супермен со всем пиететом выслушал герр профессора, поскучнел лицом и отбыл. А я опять зашел к болящему, и – клянусь тебе клятвой Гиппократа – ушки у него вновь на макушке, ресницы трепещут, как у взволнованной гимназистки, окружающую действительность воспринимает вовсю… Супермен мне настрого наказал при любых подвижках ситуации брякать в первую очередь именно им, но у него – фигура жизнерадостной гориллы, а у тебя – жизнерадостной газели…

– Стоп, – сказала Даша. – Сейчас десять минут одиннадцатого, твое светило уже давно дома…

– А я к чему клоню? Мордовороты тебя пропустят?

– Конечно, – сказала Даша. – Сколько их там?

– Было с полдюжины, осталось трое – двое в коридоре, один в вестибюле.

– Халат есть?

– Вон, в шкафу, справа. Был один чистый…

– Прилуцкий тебя не сожрет потом?

– Начнет жрать – сбегу в платную медицину, ха! Давай вместе уйдем на вольные хлеба? А то – поженимся, не уходя. Дарья, мы ж будем гармоничной парочкой – оба привыкли к ненормированному рабочему дню и долгим дежурствам, нервы друг другу мотать не станем…

– Я девушка неопытная, – отмахнулась Даша, накидывая халат. – Мне со столь искушенным развратником и в постель-то лечь будет страшно.

– Так ежели…

– Погоди! – услышав тихое электронное курлыканье, она расстегнула халат и полезла в объемистый внутренний карман за рацией. – Здесь «Ольха», слушаю.

– Второй, – послышался голос Славки. – Был гость, только что. Климовна сыграла на медаль. Чаек и болтовня. Назвался участковым, помахал корочками, но в руки не давал. Был в нашем форменном полушубке старого образца, с рацией на плече. С точки зрения провинциальной советской бабки – убедительная имитация. Поговорили по уму, выложила ему Климовна кучу подробностей… Потом ребята его незаметно повели.

– Все?

– Все. От них еще ничего не поступало.

– Тогда отключаюсь, – сказала Даша. – Можешь не беспокоить, результаты наблюдения подождут до завтра… Конец.

Выключила рацию и удовлетворенно улыбнулась – Гроссмейстер то ли послал кого-то из шестерок, то ли заявился сам проверить, существует ли по данному адресу только что перебравшаяся из Курумана Дарья Шелгунова. Но Вера Климовна, уходившая пять лет назад на пенсию отнюдь не с поста детсадовской нянечки, должна была прекрасно справиться с ролью любящей Дашенькиной мамаши…

– Что за роковые тайны?

– Да ерунда, – сказала Даша. – Рутина. Пошли?

Операционные располагались в другом крыле, а на этажах, где были палаты, уже стояла тишина и безлюдье, народ здесь лежал тяжелый и понапрасну по коридорам не шлялся. В стерильном и унылом сиянии ламп дневного света грязноватые коридоры с облупившейся краской казались и вовсе неприглядными, словно заброшенный бункер. Откуда-то долетали приглушенные монотонные стоны. Даша старалась ступать потише, но засевший у входа на четвертый этаж «рысенок» услышал их заблаговременно и тихо, властно окликнул:

– Стоять! Кто?

– Рыжая, – столь же негромко откликнулась Даша.

– На свет, тихонечко!

Они с Жорой поднялись на ярко освещенную площадку. В начале коридора (заканчивавшегося тупиком) на протяжении добрых десятка метров стоял непроглядный мрак – ведмедевская школа, сообразила Даша, костолом отключил там все лампы, и теперь он с автоматом на изготовку был в темноте, а любой прохожий – под светом. А парень из СОБР – у дверей палаты в самом конце коридора, тоже с автоматом, и в случае чего поднимет трескотню не хуже махновской тачанки. Двух определенно достаточно – прошло три дня, а к раненому не искали подходов, не появилось ни единой подозрительной рожи…

– Проходите, – сказали из темноты.

«Приятно знать, что ведмедевские «рыси» узнают тебя в лицо, как кинозвезду», – мельком подумала Даша, проходя мимо едва различимой во мраке здоровенной фигуры, слегка припахивавшей оружейной смазкой.

– Поговорить? – спросила фигура.

– Ага, – ответила Даша. – Доктор обнадежил, что можно.

Отойдя на пару метров, она услышала, как спецназовец бубнит что-то в потрескивающую наплечную рацию. Докладывает конечно же, что раненый признан медициной годным для душевных бесед. Но парни Бортко все равно опоздают…

Сержант из СОБР кивнул Даше и сообщил, что дежурство протекает без происшествий. Подумал и тихо добавил:

– Вроде бы он там шебуршился немножко, кровать скрипит. И табачным дымком определенно потягивает.

Жора с победным видом открыл было рот, но Даша скорчила ему страшную рожу, призывая к молчанию, на цыпочках подкралась к двери и прислушалась. Тишина. Осторожно потянула дверь на себя.

На столике горел неяркий ночник под фарфоровым колпаком. На стуле в неудобной позе подремывала девчушка в белом халате. Еще открывая дверь, Даша зафиксировала явственное движение на кровати, дернувшуюся руку. Подошла ближе, втянула воздух ноздрями. Нюх у нее, как у всякого курильщика, был изрядно посажен, но после коридора здесь и в самом деле сразу унюхивался дым – а вокруг ночника еще плавала невесомая сизая струйка, не успевшая растаять.

Подойдя вплотную, Даша присела на корточки и заглянула под кровать. Узрела пустую баночку из-под какой-то мази, где в сером пепле квартировали аж четыре окурка. И сказала тихо:

– У вас ресницы дрожат, больной. В ритме ламбады. И дымок еще не разошелся…

Лежавший на спине человек медленно открыл глаза. Взгляд вполне осмысленный, даже хитроватый. На губах появилась легкая улыбка:

– Ну захотелось покурить, доктор…

Девчонка-медсестра проснулась, вскочила, недоуменно моргая. Жора показал ей на дверь, глянул на Дашу, вздохнул со скорбным лицом зрителя, выдворенного из кинотеатра посреди увлекательного детектива, без приглашения удалился следом за девочкой. Даша огляделась – ну да, и форточка приоткрыта – спросила:

– Девочка сигареты принесла?

– Ага. Что тут такого? Пожалела хворого. Вы ее не ругайте, доктор…

– Я не доктор, – сказала Даша. – Капитан Шевчук, уголовный розыск. – И продемонстрировала удостоверение, подставив его под свет ночника. – Вам хорошо видно?

– Да, вижу…

– Итак, я – капитан Шевчук. А вы – Мироненко Анатолий Арнольдович, частный сыщик из фирмы «Бастион», личность установлена, и сомнений в подлинности пока не вызывает… Раз вы курите, ничего страшного, если запалю и я… – Она села на стул и поиграла пачкой, прежде чем достать сигарету, очень внимательно оглядела раненого.

Он тоже пытался ее рассмотреть, но меж ним и Дашей оказался ночник. По документам ему тридцать восемь, но выглядит моложе, даже сейчас, после всех несчастий. Мужичок, уверенный в себе, неглупый такой хитрован, сразу видно, у московских сыскарей фейс специфический…

– Будете допрашивать?

– Хотелось бы.

– А это законно? Время позднее…

Даша закурила наконец, усмехнулась:

– Неаккуратно, друг мой. Я ведь могу черт те что подумать. Законопослушный гражданин давно кричал бы: «Капитан, в меня стрелял толстый хмырь в синей «аляске», парень в кепке и зуб золотой! Ловите его, поганца!» Не се па?^[3]

– Честное слово, даже кепки не рассмотрел, если и была. Подлетела светло-серая «Волга», оттуда рубанули из автомата…

– Вас не интересует участь спутников?

Он слегка посмурнел лицом:

– Мне уже успели рассказать. Девочки, как я понял, меня преступником вовсе не считают…

– Да и я вас гангстером не считаю, помилуйте, – сказала Даша непринужденно. – Но вы не хуже меня понимаете, какие вопросы в такой ситуации ребята вроде нас зададут парню вроде вас. Даже если начнете уверять, что ждали открытия ларька с мороженым, или поскандалили с нашей местной крутизной из-за плюшевого медвежонка, придется не поверить. Мы, сибиряки, конечно, дикий народ, но за автоматы у нас, как и в более цивилизованных краях, профи хватаются лишь при крайней нужде.

А вас уработали не дилетанты вроде ревнивого мужа или поддавшего шпанца… Итак?

– Можно как-нибудь устроить телефонный разговор с Москвой?

– С кем?

– С женой.

– По паспорту вы холостяк…

– А что, штамп – обязательно?

– Не будьте ребенком, – ухмыльнулась Даша. – С вашим «Бастионом» мы связались, они и сообщат.

– Там ее не знают.

– Сочувствую, но ничего не поделаешь, – сказала она без всякого злорадства. – Потом – сколько угодно. Не раньше чем вы мне расскажете достаточно… и не раньше чем мы сможем это проверить. Будем реалистами, ладно? Смыться вы отсюда не сможете, а устанавливать связь с друзьями через сестричек не рискнете – откуда уверенность, что они не подсадные? Пока вас ни в чем не подозревают, но если будете тупо молчать – подозревать непременно станут, это азбука…

Мироненко, стараясь двигать рукой плавно и медленно, запустил ладонь под подушку и достал сигареты. Даша предупредительно поднесла ему огонька. В общем-то она прекрасно понимала его колебания и уклончивость, каковые могли проистекать вовсе не из-за причастности раненого к криминалу. Только патологический оптимист, воспитанный на «Дяде Степе», может полагать, будто среди ментов не сыщутся работающие на мафию. Найдутся, увы. Даша на его месте тоже лелеяла бы подозрения – особенно оказавшись за тысячи верст от родных мест, где ты считался в авторитете…

– Придется рискнуть, – пожала она плечами.

Он ничего не переспросил – значит, понял.

– Придется, – повторила Даша. – Потому что ничего лучшего не придумаешь. Будь это официальная командировка, связанная с интересами государственных контор или больших фирм, к вам бы уже давно нашли возможность проникнуть коллеги. Будь у вас в Шантарске подстраховка, она за эти дни обязательно бы попалась нам на глаза… Нет, вы с Гурьяновым работали на свой страх и риск. И оказались, скажу откровенно, в хреновом положении. Давайте не будем тянуть кота за хвост…

– Давайте, – кивнул он, чуть заметно вздохнув.

– «Бастион» утверждает, будто там ничего не известно о цели и характере вашей поездки. Это правда?

– Чистейшая. Я работал сам на себя. У нас на это иногда смотрят сквозь пальцы, дадут несколько дней отгула, если на тебе не висит срочных дел и положение в конторе хорошее. И, скажу не хвастаясь, к кандидатам на увольнение никак не относился… Мы с Гурьяновым приехали сюда от фирмы «Арбат-Видео». Сеть студий кабельного телевидения в Москве. Совершенно добропорядочная фирма. Так вот, они купили в Испании телесериал «Сатанинская гавань». И, еще не приступив к прокату, вдруг чисто случайно узнали, что ваша частная студия «Алмаз-ТВ» купила у «черных дубляжников» тот же сериал – все тридцать три серии, одиннадцать кассет… Естественно, не для того, чтобы смотреть дома в одиночестве. Вы хоть немного имеете представление о сути и размахе видеопиратства?

– Слыхала кое-что, – сказала Даша. – Насколько я понимаю, размах грандиозный.

– Ого! Не то слово. Американцы ухлопали на съемки «Водного мира» сто семьдесят пять миллионов баксов, а у нас этот триллер века крутили за неделю до официальной американской премьеры. Сперли копию прямо со студии, скверную, правда…

– Не оскудела талантами земля русская… – кивнула Даша.

– Да уж… Словом, размах грандиозный, но эту пиратскую вольницу понемногу начинают прижимать – и из-за воплей с той стороны бугра, и из-за собственных интересов. Появляется все больше фирм, которые намерены вести дела предельно цивилизованно. У моих клиентов – как раз тот случай. Кое-кому может показаться, будто они ничего не теряют, коли ваш город от столицы далеко, – но поставьте себя на их место. Вы выкладываете приличные деньги за товар, купленный с соблюдением всех законов, а кто-то хапает то же самое, выложив на черном рынке раз в двадцать меньше… И потому вы в целях недопущения впредь договариваетесь со столь же законопослушными собратьями по бизнесу, решаете ни за что не спускать пиратам. С использованием строго законных методов… или по крайней мере тех, что не предусмотрены уголовным кодексом.

– Как это понимать?

– Методы, которыми я прижал «черных дубляжников», скажем так, уголовным кодексом не предусмотрены… – ухмыльнулся Мироненко. – И ихний главный в конце концов выложил адреса и телефоны троицы с «Алмаза», что приезжала в Москву. Мы с собой привезли копии всех договоров…

– Где они у вас хранились? – насторожилась Даша.

– В моем дипломате, в синей папке. Дипломат остался в гостинице.

– Дипломат я помню, а вот папки не было… – протянула она. – Значит, вы прилетели в наш веселый городок… и что было дальше?

– У Гурьянова здесь был знакомый его знакомого. Такой Миша Сорокин. Он был чем-то знакомому Гурьянова обязан по столичным делам…

– А вам известно, что Миша собой представлял?

– А какая разница? – частный сыскарь спокойно пожал плечами. – Во-первых, нам не обойтись было без местного гида-проводника, знающего все ходы и выходы. Во-вторых, мы не планировали ничего противозаконного – так что, будь Миша хоть самим Аль Капоне, на сей раз игра предстояла честная. Марзуков, нам сказали, в Германии, а Ольминская погибла. Мы дозвонились до Баранова, телефон оказался контактным, но ему довольно оперативно все передали – он позвонил назавтра утром и предложил встретиться. Никто и подумать не мог… Хотя дело это грязное и паскудное, они не могли не понимать, что за нами придут другие, и потом, пиратский видеобизнес – не та сфера, где при разборках начинается автоматная пальба. По крайней мере, прежде такого не случалось.

– Все?

– Все.

– Вы же понимаете, что проверить будет легче легкого…

– Да ради бога, – сказал он. – У вас ручка с блокнотом найдется? Пишите адрес и телефон «Арбат-Видео», проверьте завтра же…

Выйдя из палаты, Даша взяла Жору за локоть и громко спросила, демонстративно кивнув на маявшуюся тут же медсестру:

– Жора, эта девочка – неглупая?

– Да вроде бы не дура…

– Вот и постарайся ей убедительно втолковать: если наш продырявленный граждан попросит ее кому-то позвонить или отправить телеграмму, а она немедленно не позвонит мне – я на нее категорически обижусь, а обиженная, я зла…

Кивнула ему и направилась к лестнице, не столь уж и довольная беседой. Залетный искатель справедливости прав: из-за нелегально купленного фильма никто не станет баловать с автоматом в центре города. Еще и потому, что дальше пойдет по песне Высоцкого: «Я ухожу – придет другой…»

А значит, версия Мироненко грешит пробелами и враньем. Но отчего-то же он держался столь убогой версии, прекрасно понимая, как легко уголовке будет ее проверить?

– Рыжая!

Уже взявшись было за ручку дверцы (притомившийся сержант Федя радостно запускал мотор, но зажигание не схватывало), она повернула голову. Из белой «восьмерки» целеустремленно вылезали Антонюк и Неволин, бортковские сподвижники из особо доверенных.

– Запел?

– Ага, – сказала Даша. – Совершенно бездарно запел, фальшивит несказанно… Ребятки, вы слышали когда-нибудь, чтобы за аудио-видеопиратство дырявили из автоматов?

Орлы переглянулись, пожали плечами.

– Только ежели дикий рэкет… – сказал Антонюк. – Как он, в хорошей кондиции?

– В полной, – сказала Даша. – Валите, побазарьте. Авось вам больше…

Высоко над ними звонко разлетелось стекло. Даша машинально задрала голову – и шарахнулась, сверху в туче осколков летел непонятный предмет, тут же с грохотом брызнувший обломками метрах в пяти от застывших в нелепых позах сыскарей. Света, падавшего из ярко освещенного вестибюля, было достаточно – и Даша вмиг узнала бело-синий узор на черепках. Остатки ночника, возле которого она сидела пару минут назад…

– Федя, держи вестибюль! – отчаянно закричала она, уже понимая, что отдает совершенно нелепый приказ.

И через секунду неслась со всех ног – ступеньки, дверь, кто-то испуганно шарахнулся, кисть левой руки пребольно ушибла о железо, уклоняясь от столкновения, вестибюль, лицо у выдры-дежурной ополоумевшее, челюсть отвисла – подошва кроссовки заскользила на мраморных плитках, Даша чудом удержала равновесие. Следом топотали коллеги. Грохоча вверх по лестнице, Даша рванула полу пуховика, обрывая пуговицы, выхватила пистолет и отвела затвор.

Та самая площадка. Даша повела стволом, укрылась за косяком, напрягая до рези глаза, пытаясь рассмотреть, что ее может ждать в полосе мрака. И видела со своего места, что сержант лежит перед дверью палаты, скорчившись, нелепо откинув руку. А там и рассмотрела метрах в трех от себя второе неподвижное тело.

Втроем они подбежали к двери. Мертвая тишина. Молча переглянулись, жестами распределили роли – и, рванув дверь, нацелив оружие, ворвались внутрь. В лицо дохнуло холодным сквозняком.

Там стояла полная темнота, но Даша почти мгновенно нашарила выключатель. Окно разбито. Медсестра лежит ничком, головой к окну. Пуля попала ей в затылок. Мироненко свесился с кровати, верхняя половина тела на полу, лица не видно. В него стреляли трижды – затылок, левая лопатка, правый бок.

Почти посередине комнаты черным глянцем отблескивал валявшийся на полу китайский ТТ с глушителем – картина, в последние годы ставшая классической…

…Часа в три ночи Даша уныло садилась в настывший на холодном ветру «москвичок». Он с трудом выбрался из табунка стоявших с заглушенными моторами милицейских машин и покатил прочь, чем-то напоминая побитую собаку.

Убийца испарился, как привидение. Точнее, как просчитавший все профессионал. Вероятнее всего, спустился этажом ниже, откуда мог уйти в четырех разных направлениях, по числу имевшихся боковых выходов. Правда, два из них расположены поблизости от операционных, и суета там продолжается круглосуточно, так что он наверняка воспользовался каким-то из двух других. В «тыще» киллер ориентировался прекрасно – это сомнений не вызывало. И никто его не видел – что вероятнее, кто-то просто-напросто не обратил внимания, не стал рассматривать быстро идущего человека, выглядевшего вполне обыденно. Возможно, он был в белом халате – никого не удивит, если врач бежит по коридору…

Реконструировать происшедшее было нетрудно – убийца, великолепно владевший китайской игрушкой, срезал двумя точными выстрелами в голову обоих караульных, так что они умерли мгновенно и сами выстрелить не успели. Мироненко, заслышав, должно быть, нехорошую возню, падение тел, сделал единственное, что оказалось в его возможностях – схватил ночник со стола и запустил им в окно, привлекая внимание. И ворвался киллер…

У этой картинки был и второй план, но думать о нем было тягостно. И пришла в голову эта идея не одной только Даше. В какой-то миг она случайно встретилась взглядом с полковником Бортко – удивительно, сколько мыслей и оттенков способно порой вместить мимолетное пересечение взглядов…

Все чертовски упрощается, если только допустить, что тертый спецназовец и столь же опытный сержант СОБР смертельно лопухнулись оттого, что расслабились, увидев кого-то хорошо им знакомого. Человека, чье появление их ничуть не встревожило. Застать их врасплох мог, конечно, и некий ниндзя, но гораздо проще предположить, что ниндзи не было, а был – с в о й… Даша, пусть и с некоторым внутренним сопротивлением, готова была подозревать Жору, но он, во-первых, не был для убитых своим, а во-вторых, расставшись с Дашей, тут же отправился в регистратуру второго корпуса, что подтвердили целых три свидетеля. Жора никак не успел бы…