Глава девятая

Нежная и удивительная

Как только перед ним встала ясная и конкретная задача, к тому же самым прямым образом связанная с его дальнейшим существованием на нашей несовершенной, но во многих отношениях приятной планете, в голове привычно заработал компьютер. Не привыкать было этому компьютеру решать подобные шарады – как отправить врага к праотцам или, по крайней мере, нейтрализовать надежно, а самому остаться живым и по возможности не особенно покусанным, однако расклад подвернулся, мягко говоря, нестандартный. Вместо диких экзотических чащоб – довольно мирный город, вместо натасканного волкодава – очаровательное создание женского пола. Но в общем цели и правила игры остаются прежними…

То, что от него постараются избавиться, сомнений не вызывает. Т е п е р ь ей не нужен ни недотепа-исландец, ни его приятели, и трупов, вероятнее всего, запланировано т р и.

Отсюда плавненько вытекает вопрос: когда и где? Вообще-то, держать ухо востро пора уже сейчас. Здесь, на чердаке нежилого здания, неизвестно кому принадлежащего, а очень может быть, арендованного самой Мэй Лань – очень уж по-хозяйски она себя тут чувствует, – труп может валяться чертовски долго, прежде чем его обнаружат. Это не паранойя, а констатация факта…

А посему он был готов. Он ни в чем не изменил поведения, сосредоточившись на заключительных аккордах слияния двух тел, но словно бы перешел в иное качество бытия. Ожидал удара в любую секунду, с любой стороны, по любой уязвимой точке – и готов был в каждый миг удар отразить. Ничего нового, если вдуматься. Именно этому его так долго и старательно учили…

Однако время текло, а он оставался жив. Недолгая блаженная истома, перемежавшаяся ленивыми, пустыми фразами, девушка поднимается, быстро приводит себя в порядок – и н и ч е г о пока. Они спускаются по шаткой, скрипучей лестнице (причем Мазур якобы невзначай ухитрился оказаться позади), выходят на улицу – и снова ничего. Они садятся в старенький фордик…

Вот тут как раз не следовало расслабляться. Не стоит уповать на то, что обе ее белы рученьки заняты баранкой. Именно из такого положения толковый профессионал умеет нанести внезапный страшный удар – заговорив зубы, на миг оторвав от руля правую, ребром ладони по горлу или «клювом орла» в иную, не менее уязвимую точку. Пассажир завалится на сиденье, надежно вырубленный, и делай с ним, что хочешь…

– Ты о чем задумался? – спросила Мэй Лань, кинув на него быстрый взгляд. – Насупился, определенно витаешь в иных мирах…

– Да так… – сказал Мазур. – Только сейчас начал понимать, что ради своих процентов придется попотеть…

– А чего же ты ждал, милый? – Девушка мимолетно улыбнулась, не отрывая внимательного взгляда от дороги. – Даром в этом мире ничего не дается, приходится попотеть…

– Когда в противниках вдруг обозначается к о р о л е в а…

– Трусишь, авантюрист?

– Да не особенно, – сказал Мазур. – Просто-напросто оцениваю и взвешиваю шансы…

– А вот это уже не твоя забота, – энергично сказала Мэй Лань. – Думать буду я. В конце концов, пиратская королева – это еще не самая могучая на земле сила… Везде есть свои способы… Ты, главное, предоставь думать мне, а сам прилежно выполняй инструкции. Вот тогда у нас все и получится к обоюдному удовольствию. Усек?

– Так точно, ваше превосходительство господин фельдмаршал… – задумчиво сказал Мазур.

– Я серьезно. Думать придется мне, а ты прилежно выполняй приказы. Твои проценты этого, право же, стоят…

– Знаешь, мне тоже так кажется, – сказал Мазур, заставив себя осклабиться как можно беззаботнее. – Прости за цинизм, но во мне сейчас ни капельки не взыграло оскорбленное мужское самолюбие. Наоборот: откровенно говоря, такое положение дел меня полностью устраивает – когда кто-то другой за меня думает абсолютно обо всем, а мне остается дожидаться процента…

Мэй Лань мягко поправила:

– Не просто дожидаться, а прилежно выполнять приказы без всяких дискуссий…

– Само собой, – заверил Мазур. – Нет, но что же мы теперь будем делать?

– Милый, – очаровательно улыбнулась Мэй Лань, – такие вот вопросы как раз и входит в понятие «всяких дискуссий»…

– Молчу, молчу, – охотно согласился Мазур.

Ну вот, и стали помаленьку вырисовываться контуры его скоропостижного ухода в мир иной, несомненно, уже продуманного этим очаровательным созданием. Судя по тому, что она категорически отказывается говорить о деталях, все решено. Надо полагать, его настоятельно попросят сопровождать прелестницу куда-то в уединенное место – согласно условиям игры, ничему не удивляясь и не задавая лишних вопросов, – а уж там-то… В огромном портовом городе, вольготно раскинувшемся меж необозримым океаном и горными джунглями, отыщется миллион мест, где расставание душ с телами не привлечет лишнего внимания, а бренные останки исчезнут надежно…

Когда фургончик остановился у антикварной лавки, уже стемнело. Мазур распахнул дверцу, выпрыгнул, вопросительно уставился на девушку, но она мотнула головой:

– Иди ужинай. Я вернусь через полчасика. Никуда не уходи, жди меня. Нужно будет, не откладывая, обсудить кучу серьезных вещей… И своих парней держи дома. Понятно?

– Так точно, сэр, боцман, сэр! – тихонько рявкнул Мазур, лихо отдав честь на американский манер: ребро ладони к пустой голове и вперед.

Она хмыкнула, захлопнула дверцу и рванула с места, что твое пушечное ядро. Задумчиво глядя вслед потрепанному фургончику (тем не менее, как давно выяснилось, обладавшему не мотором, а зверем), Мазур понятливо покривил губы: ежику ясно, что помчалась докладывать и получать новые инструкции. Значит, еще поживем. Пока что. Видимо, у нее не было четких указаний, иначе не выйти бы с того чердака…

Он так и остался стоять перед запертым по вечернему времени парадным входом в «Пещеру сокровищ», без нужды поправляя дурацкий сигнал, шейный платок, от души надеясь, что за ним все же следили добрые, внимательные и усталые глаза, прославленные во множестве отечественных фильмов и романов. Нет, все же ни за что не поменялся бы со Штирлицем и даже господином Гербертом, ни за что не поменялся…

На противоположной стороне улицы знакомый продавец игрушек собирал нехитрый товар в две плетеные конусообразные корзины – бумажных птичек, резиновых лягушат и прочую фауну. На Мазура он вовсе даже и не смотрел. Конечно, если ненадолго поддаться шпионской паранойе, старикан мог оказаться кем угодно: полковником КГБ, резидентом ЦРУ, одним из главарей «триад» вроде почтенного Хоп Синга…

– У вас не найдется огоньку? – спросил с широкой, вежливой улыбкой остановившийся перед ним молодой китаец в джинсах и белой рубашке навыпуск. В уголке рта он нетерпеливо мял сигаретку.

Мазур торопливо щелкнул зажигалкой. Китаец чуть наклонился вперед, прикрывая ладонями от ветерка крохотное пламя, и произнес на приличном английском, быстро, внятно, тихо, почти не шевеля губами:

– Они перегнали шхуну в другое место, учтите. Осторожно.

Улыбнулся еще шире в знак благодарности и удалился, как ни в чем не бывало, насвистывая игривый местный мотивчик. Мазур оказался на высоте – он не стал ни вздрагивать, ни глупо таращиться вслед. Медленно спрятал зажигалку в карман, со знакомым каждому советскому человеку чувством глубокого удовлетворения подумав, что он все же плохо думал о бойцах невидимого фронта: были поблизости некие неизвестные друзья, а как же. Т а к у ю информацию не стал бы сообщать в целях гнусной провокации противник, вражина – к чему? Ну, все идеально укладывается в нехитрую картину: там, в другом месте, надо полагать, удобнее всего…

Он обошел дом, распахнул дверь черного хода. Уже стало темно, и в коридоре горела тусклая лампочка. Бесшумно возникшая из кухни старуха – в полумраке вылитый Кащей Бессмертный с азиатским уклоном – показала на открытую дверь за своей спиной и вполне понятными жестами вмиг разобъяснила: кушать подано, идите жрать, пожалуйста…

Мазур отрицательно покачал головой – с е й ч а с в этом гостеприимном доме не следовало ни крошечки проглотить, ни глотка отпить. Отточенное столетиями умение восточных людей пользоваться изощренными ядами – никакая не легенда, что вам, если имеете соответствующий допуск, в два счета растолкуют полдюжины засекреченных инструкторов…

Старуха недоумевающе пожала плечами. Мазур с помощью столь же нехитрых и выразительных жестов растолковал, что у него ужасно болит живот, и едок из него сегодня никакой. Понятливо закивав, старуха нырнула в кухню и почти сразу же выскочила назад, протягивая ему фарфоровую чашечку с какой-то темной жидкостью, остро пахнущей неизвестными травами.

Ну дудки! Еще не хватало откровенных зелий… Вежливо отведя ее руку, Мазур решительно направился наверх по лестнице.

Вообще-то, самое время слинять по-английски, даже не заходя в дом, – свернуть за угол, в темпе пробежать пару кварталов, остановить такси и ехать в порт. Но приказ, зараза, был недвусмысленный: в случае п о д в и ж е к намотать на шею платок и отдаться течению событий, то есть ожидать вмешательства незримых опекунов, ну и, так и быть, сопротивляться попыткам переправить К. С. Мазура на тот свет – в случае, если попытки таковые будут выражены самым недвусмысленным образом…

В своей комнатушке он обнаружил Пьера. Компаньон смирнехонько сидел в плетеном креслице, нежно баюкая в руке пузатый китайский стаканчик из розового стекла. Бутылка виски, стоявшая на хлипком столике, тоже плетеном, была пуста всего-то на три пальца, следовательно, банкет начался практически только что (Мазур уже убедился, что его нечаянный спутник всасывает спиртсодержащие жидкости, как сухая губка).

– С горя пьем или с радости? – лениво осведомился Мазур, усаживаясь в другое креслице, аккуратненько, чтобы не проломить эфемерное сиденьице.

– Кто его знает… – Француз поднялся, на цыпочках прошел к двери, выглянул в коридор и, убедившись в полном отсутствии посторонних, снова тщательно дверь за собой прикрыл. – Джимми, ты с этим Слаем давно знаком?

– Лет пять, – осторожно сказал Мазур. – Никак нельзя сказать, чтобы были близкими друзьями, но есть за спиной парочка общих дел… Ну ты сам знаешь, как это бывает.

– Не хочешь – не отвечай, дело твое… Он про тебя что-нибудь такое знает, что может держать тебя в руках?

– Да брось, с чего ты взял?

– Уже полегче… – Пьер жадно покосился на бутылку, но не потянулся за нею, что было довольно-таки нетипично. – Не нравится он мне, Джимми. Глаз наметан, нюх не подводит…

– Случилось что-нибудь? – тихо, серьезно спросил Мазур.

– Да нет, ничего пока… Только он, знаешь ли, так и вынюхивает. Знаю я таких гнид, насмотрелся… Вопросики задает как бы невзначай, с подковырочкой и подвохом…

– Какие?

– Всякие. Каждый сам по себе вроде бы и безобидный, только человек бывалый сразу подметит, когда вопросики складываются в некую с и с т е м у. Давно ли тебя знаю, чем занимаемся, насколько я с тобой откровенен, что у вас с девочкой, давно ли знакомы… И тому подобное. Точно тебе говорю, Джимми: если твой старый дружок и не шпик, то на кого-то определенно работает…

«Ага, вот что, – подумал Мазур без особой тревоги. – Столкнулись цэрэушный профессионализм и двадцатилетний опыт бродяжьей жизни. У таких вот хобо, вроде Пьера, чутье на шпиков должно быть фантастическое, поскольку без него в здешних местах и не выживешь».

– Я и сам за ним кое-что подмечаю… – сказал он с прежней осторожностью. – Гнильцой попахивает от старины Слая. Он всегда был неразборчив в знакомствах и подработках… Ну, а что делать? Не могу же я без веских оснований вышвырнуть на улицу старого дружка – это ведь само по себе довольно подозрительно, согласись… Пусть уж лучше на глазах будет, паскуда…

– Джимми, – сказал Пьер, старательно отводя глаза. – Отпустил бы ты меня, а? Чем хочешь поклянусь – молчать буду, как рыба, мне твои дела совершенно не интересны…

– Господи ты боже мой, – сказал Мазур с самым что ни на есть простецким видом. – Пьер, старина, разве я тебя держу? Дверь не заперта, можешь идти на все четыре стороны…

– Джимми, я не об этом. О т п у с т и по-хорошему, ладно? Как бы официально спиши на берег… Понимаешь? Чтобы мы разошлись без всяких обид и последствий…

Мазур посмотрел на него внимательно. Очень внимательно, без всякого добродушия в лице. Поднялся с кресла, не спеша преодолел разделявшее их расстояние, склонился над съежившимся в кресле французом и спросил с расстановочкой:

– Ты куда гнешь, ветеран Индокитая?

– Сам знаешь, – тихо ответил Пьер. – Джимми, если ты – обыкновенный бродячий авантюрист, то я – танцовщица из «Фоли-Бержер»…

Совсем тихо, с неприкрытой угрозой Мазур спросил:

– Интересно, ты понимаешь, что бывает с болтунами?

– А разве я болтаю на каком-нибудь углу? – спросил мгновенно покрывшийся крупным потом Пьер. – По-моему, я тебе ничем не навредил и не собираюсь… Джимми, у меня нет ни малейшего желания ни во что впутываться. У меня совсем противоположная жизненная задача: выжить бы, а если при этом и денег заработаешь, совсем хорошо… Вот я тебя и прошу: отпусти по-хорошему, официально, что ли… Чем угодно клянусь: я про тебя забуду моментально, едва отойду на десять метров…

Мазур усмехнулся:

– Интересно, с чего ты взял…

– Вы со Слаем н е п р а в и л ь н ы е. Оба, – сказал Пьер с видом человека, рискнувшего сделать последнюю, отчаянную ставку. – Понимаешь, бродяги н е т а к и е. Вяленые, что ли. Жилистые. А вы совсем другие. Вы явные горожане, сильные, загорелые, хваткие… но совсем другие. Уж я-то насмотрелся на неприкаянных бродяг и профессиональных авантюристов… Вы у нас п р о е з д о м. И дела у вас другие…

– Наблюдательный ты наш… – сказал Мазур. – И не боишься, что я тебе голову оторву?

Пьер робко улыбнулся:

– У тебя была масса возможностей. Но ты ими что-то не воспользовался. Может, и сейчас обойдется… Ну зачем тебе меня убивать?

– Понял я, кажется, – кивнул Мазур. – И оставаться со мной боишься, и смыться без разрешения… А?

– Ну да, вот именно… Джимми, я ведь ничего не знаю и ни во что не лезу… Мне бы уйти…

А в самом деле, что с ним делать? Не убивать же? Поддаваясь шпиономании, можно допустить, что и он, согласно строчке барда, майор разведки и прекрасный семьянин… но не похоже что-то. Весь он, как на ладони. И встреча их произошла чисто случайно, вроде бы и ничего он не пытался выведать… В конце концов, веди он свою игру, кто ему мешал тихонечко ускользнуть? Уж наверняка не старуха стояла на пути, она вообще не брала на себя функций цербера…

– Ладно, – сказал Мазур. – Черт с тобой. Чует мое сердце, что уже сегодня мы с тобой разойдемся в разные стороны… да не трясись ты так, нет тут никакого кровавого подтекста! Пойдешь куда глаза глядят, только смотри у меня: и в самом деле напрочь обо мне забудь, жертва вьетнамской кампании…

Пьер прямо-таки просиял. И поторопился наплескать себе полный стаканчик, из чего Мазур заключил, что его незадачливый компаньон и в самом деле малость отмяк душою.

– Джимми! – сказал Пьер истово, опрокинув в рот содержимое посудины совершенно по-русски. – Можешь мне верить, молчать буду…

Он замолчал, услышав деликатный стук в дверь.

– Войдите! – пригласил Мазур, по-английски, естественно.

Вошла Мэй Лань, уже успевшая расстаться и с вызывающим нарядом шлюхи, и со слоем косметики в палец толщиной. Сейчас она вновь приняла чопорный вид примерной студентки: волосы распущены по плечам, подмазана самую малость, черные брючки, темная строгая блузочка, не хватает только очков и указки, чтобы сойти за учительницу младших классов…

– Вы, я вижу, расслабляетесь без зазрения совести? – осведомилась она тоном строгой супруги, кинув зоркий взгляд на бутылку.

– Да так, по мелочи… – заторопился Пьер.

– Ладно, ладно… Собирайтесь, мальчики. Уезжаем.

– Куда это? – непринужденно спросил Мазур.

– На шхуну. Ты уж прости, Джимми, что посягнула на твои права владельца и капитана, но ситуация поджимала… В общем, я велела своим перегнать корабль в другое место, более надежное. – Она смотрела на Мазура невероятно открыто и безмятежно. – На пирсе стали отираться какие-то крайне подозрительные типы, задавали вопросы, липли, как медуза к купальщику… Вот я и решила не рисковать.

– И правильно, – сказал Мазур, глядя на нее столь же открыто. – Кто бы они там ни были, ты правильно сделала, прелесть моя… Что, есть новости по н а ш е м у делу?

– Ага, – сказала Мэй Лань. – Могу тебя поздравить: мы все, как оказалось, гораздо ближе к нашим денежкам, чем казалось еще час назад.

– Здорово, – сказал Мазур. – Рассказывай, не тяни!

– Потом, по дороге. – Она нетерпеливо глянула на часы. – У нас совершенно нет времени, нужно спешить… Собирайтесь!

– Да мне, собственно, и собирать нечего, – сказал Мазур чистую правду. – Все мое ношу с собой…

– Я тоже, – сообщил Пьер, машинально похлопав себя по внутренним карманам мятого белого пиджака. – Нечего собирать…

Спохватившись, он все же прихватил единственное свое движимое имущество – наполовину полную бутылку, заботливо завинтил пробку и сунул сосуд с живительной влагой в карман брюк.

– Вот и прекрасно, – сказала Мэй Лань, притопывая от нетерпения. – Пойдемте в машину…

Она так и рухнула лицом вниз – не изменив выражения лица, растянувшись ничком, успев только охнуть от неожиданной боли…

И не успела еще грянуться об пол, как из полумрака коридора за ее спиной бесшумно, словно местный дух, выдвинулся Слай – быстрый, резкий, собранный, не делавший ни единого лишнего движения. Вмиг перебросил из левой руки в правую пистолет с глушителем – ага, это он ей ребром ладони приложил, классически, отметил Мазур отстраненно, фиксируя окружающее. Словно бесстрастный киноаппарат – сделал скупой шажок в их сторону и произнес скучным, будничным голосом:

– Руки поднимите, парни.

Пьер торопливо воздел конечности. Мазур сделал то же самое, чуточку медленнее, лихорадочно взвешивая шансы.

– Вы мальчики взрослые, жизнь повидали, – продолжал Слай, держа их под прицелом. – Обойдемся без глупых выходок, ладно? Я не промахнусь. Если вынудите, пристукну обоих.

«Плохо, – подумал Мазур. – Плохо, что он так будничен и скучен даже, словно мелкий клерк за письменным столом. Таким тоном лысый, пузатый и абсолютно неромантичный бухгалтер миллионный раз в своей жизни наставляет: „Распишитесь там, где птичка стоит, рубли прописью, копейки цифрами… Профессионал. Плохо. Такого не выведешь из себя оскорбительными репликами и не подловишь на неосторожности, профессионал – это такая машина… Стреляющий арифмометр. Тогда, в такси, он был другим, иначе держался. Твердый парень. Почему он решил…»

Потому что – перпендикуляр… Янкесы, несомненно, взялись за дело со всей энергией и быстренько установили, что с Гавайцем что-то не в порядке. Надо полагать, у них, по ту сторону океана, сидит с в о й Юрий Владимирович, отдающий не подлежащие обсуждению приказы, голову можно прозакладывать, идентичные по смыслу: любой ценой, хоть наизнанку вывернись, и без промедления…

Проверяя свою догадку, он спросил безмятежным тоном:

– Слай, старина, ты что, с ума сошел? Девушку обидел, пушкой стращаешь старого друга… Между прочим, местные законы такое вот вооруженное нападение на мирных граждан в их собственном доме расценивают довольно…

– Заткнись, ладно? – бесцветным голосом перебил Слай. – Успеешь еще наговориться. – И улыбнулся уголком рта. – Знаешь, Гаваец номер один был изрядной скотиной, и теперь, когда он неожиданно раздвоился, отношение к второму экземпляру лучше не станет… Так что ты не звони языком попусту, думай лучше, как шкуру сохранить…

– Господи, да я бы с радостью! – широко улыбнулся Мазур. – Подскажи только, как?

– Скоро узнаешь, – сказал Слай. – Ты, должно быть, парень неглупый, примерно представляешь, как надо себя вести в таких вот жизненных перипетиях. Сейчас мы с тобой аккуратненько и без возни выйдем из дома…

Он взвыл непроизвольно и отчаянно – возникший из полумрака за его спиной темный продолговатый предмет обрушился на его правый локоть метко и наотмашь. Пистолет еще падал на пол, когда Мазур рванулся вперед, изогнувшись в броске, успел подхватить «Вальтер», рухнул на пятую точку, носком подбил Слая, как раз успевшего инстинктивно схватиться за ушибленное место, отпрыгнул, попутно бросив взгляд на оружие в руке и убедившись, что пушка стоит на боевом взводе, предохранитель поднят.

Старуха-кухарка беглым взором оценила ситуацию и, видя, что ее вмешательство далее не требуется, склонилась над Мэй Лань, все еще держа в руке старинный медный пестик, длинный, массивный, фигурный, неподдельный антиквариат. Морщинистая бабулькина физиономия оставалась столь же бесстрастной, словно она не вооруженного налетчика отоварила, а подбросила сольцы в супчик. «Нашла коса на камень, – мельком подумал Мазур, бдительно стоя с пистолетом наготове. – Хоть и хорош янки как профессионал, Восток – дело тонкое. Нет сомнений, при нужде бабушка его и добила бы тем же пестиком, бесстрастно и обстоятельно, как крестьянка курицу режет…»

Мэй Лань наконец зашевелилась, встала на колени, охая и потирая ушибленное место.

Слай рванулся, взметываясь с пола. Разбитый локоть, должно быть, при каждом движении отзывался адской болью, американец заорал инстинктивно, как раненый зверь, но все же с похвальной быстротой пытался сделать все, что возможно, напасть…

Мазур, не колеблясь, нажал на спуск, и пистолет в его руке легонько дернулся тем самым, знакомым каждому опытному человеку, но неописуемым словами движением. Короткий сухой треск. А далее сделали свое баллистика и физиология – пуля угодила прямехонько туда, куда и следовало, произведя несовместимое с жизнью действие…

– Как ты? – спросил Мазур.

Его последняя подруга была замешана опять-таки из крутого теста – еще шипя и фыркая от боли, кособочась, вмиг оценила ситуацию, распорядилась:

– Уходим! Он наверняка не один, там на улице могут быть…

– Учтем, – криво усмехнулся Мазур. – А с этим…

– Не волнуйся, не твое дело… – огрызнулась Мэй Лань и бросила старушке несколько фраз по-китайски.

Та преспокойно склонилась, сложив руки на животе: коня на скаку остановит, в горящую фанзу войдет…

В руке у Мэй Лань уже поблескивал знакомый Мазуру револьвер. Движения стали скупыми, выверенными, по-кошачьи мягкими…

– Пошли! – распорядилась она. – Машина за углом, направо. Я первой, ты прикрывай, если что… а ты, обормот, не отставай и не путайся под ногами… Понял?

– Да понял, понял… – оторопело пробормотал Пьер.

Она первой выскользнула в полумрак коридора, по-прежнему пропитанный экзотическими китайскими ароматами, – даже дощатые стены и занавески пахли иначе, диковинно, непривычно…

Мазур спускался следом, пару раз оглянувшись на Пьера и убедившись, что с тем все в порядке, – ничуть не горит желанием остаться в доме, поспешает, как миленький…

Мэй Лань отодвинула заслонку на высоте глаз, держа ладонь на литой ручке двери, всмотрелась, кивком подозвала Мазура. Тот тихонько подкрался, посмотрел на улицу.

Вроде бы пусто и тихо на наших захламленных задворках, насколько удается разглядеть при лунном свете. Глухая стена соседского заднего двора напротив… ага! В самом конце забора, слева, у ведущего на параллельную улочку прохода, – длинная машина с потушенными фарами, отсюда невозможно разглядеть, сколько человек внутри и есть ли там они вообще… Наверняка есть. Не зря же она тут торчит.

– Через главный вход? – шепотом предложил Мазур.

– Там наверняка то же самое, – таким же шепотом ответила Мэй Лань. – Так что… какая разница? Броском!

– Давай!

– Пошли!

Она распахнула дверь, выскочила наружу, метнулась вбок с поднятым на уровень глаз револьвером – Мазур давно уже убедился, что с оружием обращаться девочка умеет… И кинулся следом, подтолкнув Пьера.

Мэй Лань в темной одежде могли и не заметить в первые секунды на фоне темной стены, но с ними двумя, как идиоты щеголявшими в белых костюмах, обстояло чуточку иначе… Обе левых дверцы распахнулись разом, из машины рванулись темные силуэты, и кто-то, уже не скрываясь, громко приказал:

– Стой, руки вверх!

«Ага, сейчас!» – мысленно ответил Мазур. И дважды нажал на спуск. Рядом бабахнул револьвер, и еще раз, и еще… Оба силуэта дернулись, словно безжалостно смятые бумажные фигурки, опустились на утоптанную землю переулочка…

Они кинулись вдоль стены. Из машины загремела автоматная очередь – на сей раз ствол был без всяких глушителей, – пули ударили в кирпичи над самой головой Мазура, но он уже сориентировался по вспышкам очереди. И двумя выстрелами д о с т а л автоматчика – трещотка моментально заткнулась. Звон вылетающих стекол автомобиля, запах пороха, стук шагов… Они завернули за угол, так и не услышав новых выстрелов вслед, – должно быть, в машине было только трое…

Мэй Лань прыгнула за руль, взревел мотор. Ему эхом откликнулся другой, мощные фары высветили на секунду неподвижные тела, разбитое пулями окно левой передней дверцы – тьфу ты, да никак это то самое такси… Вторая машина ворвалась в узенький проезд, как пушечное ядро, но Мэй Лань уже рванула с места, не включая фар, погнала по немыслимым закоулкам на дикой скорости, время от времени фордик звонко сметал крыльями и боками какие-то не особенно прочные преграды. Мазур уцепился за железную скобу над дверцей, его мотало, как куклу, а сидевшего в грузовом отсеке Пьера вообще, судя по звукам, немилосердно швыряло об стены…

Сзади полыхнули фары. И тут же исчезли за очередным поворотом – судя по всему, эти лабиринты Мэй Лань знала гораздо лучше преследователей. Хр-руп! Фордик на полной скорости снес дощатый прилавочек, с которого в светлое время торговали чем-то мирным, мелькнула белая рубаха – это припозднившийся прохожий прижался к стене, чтобы его не размололо в лепешку…

Мэй Лань гнала, как полоумная: пересекла ярко освещенную улицу, выскочив на всем ходу из одного переулочка и влетев в другой, сзади панически заскрипели тормоза сразу нескольких машин. И снова – закоулки, проулки, темные витрины, кто-то выскочил из-под колес, негодующе вопя, кто-то чем-то запустил вслед, судя по мягкому шлепку в бок фургончика – гнилым экзотическим фруктом…

Они, конечно, нарушили уйму правил дорожного движения – а они и в этой экзотической стране существуют, хоть и либеральнее европейских раз в десять, – перепугали кучу народу и разнесли немало чужого имущества, но все эти хулиганские гонки принесли свои плоды. Никто больше не сидел у них на хвосте. Мэй Лань, свернув за очередной угол – Мазур потерял счет переулочкам и закуткам, решительно не представляя, где они сейчас находятся, – и поехала потише, как благонамеренный гражданин, вовсе не обязанный опасаться несущихся следом хмурых парней с бесшумными пистолетами и шумными автоматами. А там и вовсе притормозила, решительно выдернула из замка ключ зажигания. Распорядилась:

– Вытряхиваемся. Пойдем пешком.

– Это зачем? – искренне не понял Мазур.

– Как меня порой умиляет твоя исландская патриархальность… – усмехнулась девушка чуточку напряженно. – Ничего не слышал о «маячках»? Могли прилепить к днищу какую-нибудь крохотную пакость, чтобы она прилежно посылала сигналы в эфир. Времени у них было достаточно.

Черт ее знает, всерьез она опасалась «маячка» или крутила очередную коварную комбинацию, но Мазур, поразмыслив, пришел к выводу, что в ее словах есть резон. В фургоне и в самом деле мог оказаться малюсенький передатчик, и приотставшие янкесы окажутся на хвосте совершенно неожиданно, а их Мазур сейчас опасался еще больше, чем боевую подругу, она, по крайней мере, одна-одинешенька пока что, зато цэрэушники, похоже, привыкли ходить на охоту исключительно толпой…

– Представляю, что сейчас творится у лавки, – сказал он искренне. – Полиция непременно нагрянет…

– А вот вряд ли, – сказала Мэй Лань. – У здешней полиции есть хорошая привычка: приезжать не раньше, чем ее десять раз вызовут. Но в том районе как-то не принято обрывать полицейские телефоны, если у соседей ночью шумели… Пойдемте. Нужно поймать такси.

И она первой направилась за угол, где виднелись яркие уличные фонари и мелькали фары проезжавших машин. Мазур потащился следом, мимоходом ободряюще похлопав по плечу вовсе уж заскучавшего Пьера. Ему не нравилось, что девушка не задала до сих пор ни единого вопроса касаемо Слая, – а ведь, казалось бы, любой нормальный человек в такой ситуации обязан был поинтересоваться, знал ли Мазур, что за змею пригрел на груди и что, собственно, его старый друг собирался делать, нет ли догадок…

Значит, ее и э т о уже не интересует. Целеустремленно идет к поставленной задаче. Черт, и ведь никак не удастся предупредить Пьера, чтобы держал с ней ухо востро, – Мазур не знал по-французски, а на английском толковать нельзя, услышит, востроухая…

Выйдя на довольно широкую и оживленную улицу, Мэй Лань пропустила парочку свободных такси, энергично замахала третьему. Ну да, конечно. Мазур прекрасно помнил, как появился господин Герберт, слушая повествование о похитивших Мазура американцах, как удрученно он вздохнул: «Боже ж ты мой, ну кто садится в п е рв о е же подъехавшее такси? Нужно обязательно парочку пропустить…»

Ехали долго. Оказалось, Мэй Лань, стряхивая хвост, залетела в противоположный конец города, максимально удаленный от моря. К морю они и вернулись в конце концов, машина оставила позади последние жилые кварталы и несколько километров катила по широкой немощеной дороге, тянувшейся параллельно океану. По мнению Мазура, водитель чуточку нервничал – время позднее, компания странноватая, место назначения тоже не из обыденных, но старался этого не показывать. Ну, понятно, таксисты везде одинаковы: не пойдешь на риск – не заработаешь…

Огромная луна висела над морем, протянув зыбкую золотистую дорожку до горизонта. Вдали виднелся одинокий парус, белевший в полном соответствии с чеканными строками Михаила свет Юрьевича, – разве что море было сейчас не голубым, а темным. Справа, над берегом, показались какие-то бараки. Потом снова потянулись дикие места без малейших признаков градостроительных усилий человека. И снова бараки. Так, вот и парочка сампанов покачивается у ветхого деревянного причала…

Мазур уже навидался таких мест – берега буквально усеяны подобными рыбацкими приютами. Бедняцкие порты. В бараках держат сети и улов, здесь же и живут. Наверняка через такие вот убогие жилища нескончаемым потоком идет и контрабанда-мелочевка, которой здесь прирабатывает каждый второй, не считая каждого первого. Ничего серьезного, конечно, – крутая контрабанда путешествует иначе, в других условиях…

Машина остановилась. Мэй Лань протянула водителю пару бумажек – судя по его довольному виду, не пожадничала. Он поклонился, прочирикал что-то почтительно-благодарное – и побыстрее рванул с места, торопясь расстаться со щедрыми, но странными пассажирами.

Мазур откровенно огляделся. Справа, метрах в пятидесяти, тянулся крытый пальмовыми листьями барак с незастекленными окнами, темный, как могила. Слева, у дряхлого дощатого причала, идиллически покачивалась на спокойной воде родимая шхуна. Паруса, понятное дело, убраны, тишина, покой и безветрие, но у сходней, узкой доски, переброшенной на причал, багрово рдеет раскуренная трубочка. Один из безымянных китайцев бдительно несет вахту. Боже, какая тишина, ни единой души вокруг…

– Ну, что вы стоите? – нетерпеливо спросила Мэй Лань. – Пошли!

– Погоди, – сказал Мазур. – Объясни хотя бы, что будем делать. Сейчас вроде бы опасаться некого…

– Вот именно, «вроде бы». – Она оглянулась на темный длинный барак. – Кто его знает… Сколько у тебя патронов осталось?

Он достал пистолет, выщелкнул обойму, передернул затвор:

– Один-единственный.

– Другими словами, все равно, что ничего… Дай-ка, – Мэй Лань в два счета отобрала у него «Вальтер» и запустила с берега, только булькнуло. – Я тебе приготовила подарочек получше, там, в каюте. Могу спорить, останешься доволен.

Вот так. О «Веблее», который по-прежнему был заткнут у него за ремень брюк, она и не вспомнила, конечно, – теперь уже ясно на все сто, что сейчас их с Пьером будут мочить. Это во всем ощущается: в ее нетерпеливых и словно бы к пустому месту обращенных интонациях, которые она не может скрыть, в уединенности места, в законах игры…

– Ну, что вы стоите? У нас почти нет времени…

И она первая взбежала на борт, быстро и проворно, балансируя раскинутыми руками, грациозная и прекрасная, так что у Мазура мимолетно защемило сердце, и он страстно возмечтал ошибиться, попасть пальцем в небо. Пусть окажется, что виной всему профессиональная паранойя, мания преследования, что никто и не собирался его убивать…

Они поднялись следом. Из люка бесшумно и совершенно неожиданно, как театральный черт, возник второй китаец, что-то вежливо прошипел, поклонился, давая Мазуру пройти.

– Иди, иди, – Мэй Лань легонько подтолкнула его к люку. – Если тебе не понравится подарок, я…

Сразу несколько событий произошло одновременно.

И ему бы наверняка тут и пришли кранты, если бы не был готов, давненько готов…

Раскуренная трубочка полетела Пьеру в лицо, и, когда тот инстинктивно заслонился ладонями, китаец неуловимым прыжком оказался за его спиной, ударил носком в сгиб колена, накинул на шею тонкую петлю – и в тот же самый миг, если не раньше, п о ш е л предназначенный Мазуру удар…

Но он чего-то такого ждал – и успел уклониться, уйти влево. Мэй Лань промахнулась сантиметров на десять, и ребро ее ладони попало не по сонной артерии, по самой макушке чиркнуло, так что не было ни боли, ни урона… Он, оттолкнувшись правой ногой от мачты, сам нанес удар…

В пустоту. Девушка уклонилась так молниеносно и ловко, что он едва не полетел кубарем, – удар-то был во всю силушку…

Н-на! Вот револьвер у нее удалось выбить ударом ноги, и он полетел за борт. Мазур кинулся к душившему Пьера китайцу, но на пути встал второй. Все происходило слишком быстро и яростно, чтобы чувствовать боль от ударов… Мазур все же достал узкоглазого, у б о й н о достал, в секунду развернул его обмякающее тело так, чтобы в свежеиспеченного покойника впечаталась нанесшая удар ногой Мэй Лань…

Получилось. Удар ногой достался мертвецу, коего такие пустяки уже не волновали, а девушка потеряла пару секунд… Мазур ими воспользовался на полную – второй китаец только-только успел выпустить шнурок, а более ничего и не успел, Мазур уложил его рядом с хрипевшим французом, развернулся в боевой стойке…

Мэй Лань стояла метрах в двух от него в какой-то там заковыристой позе – то ли «похмельной обезьяны», то ли «поносившего журавля». Шутки шутками, а Мазур уже понял: с е й ч а с нельзя делать никаких скидок на прекрасный пол, девка великолепно владеет боевой рукопашкой, и нужно из кожи вон вылезти, если хочешь остаться живым…

Она налетела, как порыв штормового ветра. Молниеносный обмен ударами, ужимки и прыжки… По нулям. Отступив на шаг, Мазур лишь уверился в прежнем убеждении: какое там, на хрен, нежное создание, зверь дикий, смертушка твоя при оплошности…

И снова – обмен ударами, жуткий танец на колыхавшейся палубе. Ей, стерве, было легче – она в темном, ее труднее фиксировать глазом, а вот Мазур, как идиот из анекдота, весь в белом, что ночью, особенно лунной, идет только во вред…

– Ах ты ж, тварь… – выдохнул он, сплюнув кровь из рассеченной губы.

– Ну-ну… – произнесла она почти спокойно, и г р а я гибким телом в ложных выпадах. – Ну-ну… Иди сюда, загадочная личность…

Каскад ударов, пируэтов и прыжков… Мазур ее легонько зацепил, но в ответ сам получил качественно. Они кружили по палубе, как два схлестнувшихся насмерть зверя – какими сейчас и были, честно говоря, – и Мазур отметил самой трезвомыслящей частичкой сознания, что старина Пьер не шевелится, не издает ни звука, так что с ним, очень похоже, кончено, а вот китайцев было только двое, иначе непременно налетел бы еще кто-то… Побарахтаемся?

Но он, как ни старался, как ни выкладывался, не мог одолеть. Она, впрочем, тоже. Зыбкое равновесие пока что…

– Ну и? – выдохнул Мазур, уйдя от удара – е л е уйдя, м-мать! – и отступив к борту. – Не возьмешь ведь…

– Возьму, – пообещала она столь же хрипло. – Измотаю, сучонок…

– Может, договоримся?

– Не я решаю, не я…

– Сдохнешь ведь.

– Измотаю…

Мазур, словно бы только сейчас спохватившись, рывком выхватил револьвер, взвел курок и, прибавив в голос тупого, нерассуждающего превосходства, громко приказал:

– Подними руки, стерва! Не подумала об этом, а?

Она рассмеялась – сдавленно, но вполне искренне, на миг п о п л ы л а, сбилась с ритма…

А в следующую секунду тяжелый револьвер полетел ей в лицо, словно самое примитивное метательное оружие.

Вот этого она точно не ожидала – и Мазур вовсю использовал свой единственный шанс, ринулся вперед, пока она уклонялась от тяжелого куска железа, зашел справа, пригнулся, выпрямился, ударил раз и два… Отпрыгнул.

Она еще стояла у борта, еще не уронила руки, тело еще не понимало, что уже мертво, что шейные позвонки перебиты, что второй удар пришелся по сонной артерии…

И в этот миг в нее метко и жестоко угодила автоматная очередь – совершенно бесшумно, но Мазур-то видел, как пули бьют в грудь и лицо… Тело Мэй Лань запрокинулось назад, окончательно выйдя из равновесия, подламываясь в коленках, навзничь, затылком вперед она рухнула за борт.

И был шумный всплеск, показавшийся Мазуру громом. Он стоял на том же месте, все осознавал, но не мог пошевелиться, в тупом оцепенении то ли облегченно, то ли с надрывной тоской подумав: нежная и удивительная, как говорил Остап, нежная и удивительная, да…

– Кирилл, мать твою! Живой?

Со стороны бараков бежали трое. Лаврик первым взлетел по сходням, опустил коротышку-автомат с матово блеснувшим в лунном свете глушителем, сказал сварливо:

– Ну, что стоишь, как засватанный? Скажи дяде спасибо. Шустрая была девка… И в черное вырядилась по уму, я никак не мог ее выцелить… – Он свободной рукой схватил Мазура за грудки и встряхнул как следует: – Ну? Что у тебя? Что сказал Зыонг?

– А сам не мог спросить? – вяло произнес Мазур, все еще не в силах стряхнуть тоскливое оцепенение. – Коли вы следили…

– Не уследили, – быстро сказал Лаврик. – Через полчаса после вашего визита Зыонга умыкнули какие-то шустрые ребята… Ну?!

– Что вы от него узнали? – резко спросил господин Герберт. Ага, и этот здесь, а вот третий Мазуру решительно незнаком…

– Да погодите вы, – с ухмылкой сказал Лаврик. – Он, похоже, в себя никак прийти не может…

– Так пусть приходит побыстрее! – чуть ли не истерично вскрикнул Герберт. – Здесь нельзя задерживаться, не хватало еще, чтобы они проследили шхуну, а они могли… Давай!

Безмолвный третий отвернулся, сунул два пальца в рот и испустил пронзительный свист. Возле барака заворчал мотор, показался открытый джип, летевший прямо к сходням.

Мазур сделал шаг в сторону, всмотрелся. Старина Пьер смотрел в ночное небо широко раскрытыми, неподвижными глазами, и в них отражалась луна. Единственный, кого стоило пожалеть, – случайная соринка меж могучих жерновов, размололи и не заметили…

Что-то твердое было под ногой. Нагнувшись, Мазур поднял индокитайскую медаль на разорванной тонкой цепочке – и, зажав ее в кулаке, стоял столбом, пытаясь разобраться в мыслях и ощущениях.

– Да мать твою! – взревел Лаврик, схватил его за ворот и подтолкнул к трапу. – Уходим на хрен!

Только теперь Мазура о т п у с т и л о, и он ощутил себя прежним. Сбежал по вихлявшейся доске, запрыгнул на заднее сиденье машины. Остальные с трех сторон вскочили следом, и джип с выключенными фарами помчался вдоль берега.

– Ну? – обернулся к нему с переднего сиденья господин Герберт. – Что сказал Зыонг? Он что-то знал, иначе его не схватили бы…

– Капсулу забрал некий Фань Ли, – сказал Мазур усталым, севшим голосом. – Дворецкий мадам Фанг, заведует ее хазой с красивым названием Изумрудная Гавань. Любит эта публика поэтические названия, а?

– Ч-черт… – прямо-таки прошипел Герберт. – И где эту самую гавань прикажете искать?

– Знаете, что самое смешное? – сказал Мазур без тени улыбки. – Вы ведь так и не успели расспросить меня подробно… Самое смешное, я, кажется, знаю, где это… Точно.