Елена Чалова Ребенок моего мужа Глава 1 Нет, я не представляю, на кого это сшито! — Стоя перед зеркалом в примерочной, высокая девушка — блондинка с голубыми глазами — безусловно и совершенно сознательно похожая на Мадонну — выдохнула. И «молния» на юбке, застегнутая с таким трудом, тут же разошлась снова. — Ты только посмотри! Эта юбка сшита не на женщину, а на манекен... А может, просто на доску! Ведь не могут бедра быть того же объема, что и талия? — жалобно протянула девушка. Черный костюмчик — отделанный рыжим мехом жакет и короткая юбочка — вернулся на вешалку, сопровождаемый негодованиями по поводу ущербности итальянских модельеров, которые ничего не смыслят в женских фигурах. Выговорившись и успокоившись, молодая женщина повернулась к соседней примерочной: — А у тебя как? Катерина, ну что ты так долго? Звякнули кольца, штора поползла в сторону, и Катерина, улыбаясь, пошла через зал к большому зеркалу. Платье из буклированного трикотажа теплого оттенка осенних листьев облегало красивую фигуру молодой женщины. Изящный крой и мягкая ткань подчеркивали крутой изгиб бедер (и никто никогда не посмел бы сказать, что они одного размера с талией) и высокую грудь. «Перевернутый» воротник — закрытая шея и вырез на спине — придавал платью очаровательную пикантность. Любая женщина знает, когда вещь ей действительно к лицу. И Катерина уверенно поворачивалась перед зеркалом, гордо держа голову с тяжелым узлом светлых волос на затылке. Зеленые глаза с золотыми искорками лучились смехом, а полные губы неудержимо складывались в улыбку, когда она смотрела на раздосадованную подругу. Та топнула ножкой, как обиженный ребенок, и сердито сказала: — Да ну тебя. На диете ты не сидишь, попа у тебя больше моей, но выглядишь ты все равно здорово. Катерина сказала, ничуть не обидевшись: — Дурочка ты, Иришка. Просто у меня другой стиль. Ты ведь не наденешь это платье, для тебя оно слишком длинное — аж по колено. И слишком простое. А мне не подойдет этот костюмчик — слишком обтягивает, а на юбку они явно пожалели ткани — совсем коротенькая. Да еще эта «молния» спереди... — Д-а. — Ира перестала обиженно хмуриться и вновь мечтательно уставилась на костюм. — Но сейчас это самый писк, и мне хотелось именно такой. — Ну давай сходим в ГУМ или в «Пассаж». — Ты что! Там так дорого. Артур меня убьет. Знаешь, как он злился в прошлый раз, когда я потратила все деньги за два дня. Он, видите ли, выделил их на питание на месяц... Нет, ты знаешь, что он мне устроил? И все время, пока они оплачивали покупки, выбирались из ЦУМа и шли в ГУМ («Ну давай заглянем на минутку — там сейчас распродажа»), Катерина в который раз выслушивала историю подружки про деспота и мещанина, за которого она вышла замуж («Тут я полностью согласна с моей мамой — это определенно был мезальянс»). На ее взгляд, Артур — добрый и умный человек, оборотистый делец — стоически сносил все выходки своей взбалмошной жены. Но иногда Иришке все же удавалось пробить брешь в его невозмутимом благодушии — и тогда разражался скандал. Первое время, когда после очередной бурной сцены подружка приезжала выплакаться и обсудить предстоящий развод, Катерина расстраивалась и переживала, боясь, что дело дойдет до настоящего разрыва. Но потом, присмотревшись к происходящему, она пришла к мысли, что оба скандалиста получают своеобразное удовольствие от ссор, бурных сцен и от следовавших за ними примирений. Так что теперь, выслушивая очередную историю («Он хочет сделать из меня свою маму!»), Катерина то сочувствовала подруге, то поддразнивала ее. Ей самой подобный стиль в отношениях с мужем был совершенно чужд. В который раз молодая женщина, выслушивая очередные «Я ему говорю — ты мещанин! А он меня знаешь как назвал?», удивлялась. Как можно наговорить друг другу столько гадостей, так разнести всю совместную жизнь, как дважды два доказать, что твоя вторая половина совершенно не подходит тебе ни по моральным, ни по физическим данным, — и на следующий день ворковать с мужем по телефону: «Да, пусик, я приеду. Я ты заказал мой любимый десерт? А что ты хочешь, чтобы я надела? А под платье?» Катерина вспомнила свою последнюю размолвку с мужем. Ну, ссорой это было трудно назвать, но все же... Это раздражало, так как источник беспокойства находился извне и являлся — кто угадает? — правильно — любимой свекровью. С другой стороны, она даже не особенно переживала: подобные сцены повторялись не раз, и заканчивалось все приблизительно одинаково. Надо просто переждать, без лишних эмоций делая все по-своему. Девушка очень скоро оставила надежду на то, что когда-нибудь мама мужа станет для нее родным человеком. Сама Нина Станиславовна, даже после того как поневоле приняла невестку, совершенно не стремилась к установлению каких-то близких отношений. Да ей и в голову не приходило, что они могли бы подружиться. Вот если бы девчонка слушалась — тогда другое дело. Сама того не понимая, Нина Станиславовна безотчетно пыталась повторить ту ситуацию, в которую попала сама, когда стала молодой женой. Свекровь всегда для нее была непререкаемым авторитетом, и невестке в голову не приходило просто пойти наперекор ее воле. Родители Нины Станиславовны были служащими среднего звена, а Ниночка, обожавшая кино, мечтала стать актрисой. Когда девушка заявила матери, что будет непременно сниматься, мудрая женщина не стала устраивать сцен. Она прекрасно знала дочкин характер и понимала, что проще простого запретить и тем самым настроить против себя строптивую девочку. Мать понимала, что дело не в актерстве. Просто Ниночка мечтала иметь то, что, по ее мнению, есть у знаменитых и публичных людей, — деньги, красивую жизнь, славу. Мама с папой перетрясли всех друзей и знакомых, но раздобыли нужного человека. И вот мама торжественно объявила Ниночке, что к ним придет на ужин настоящая актриса. Второй план, но фамилия была узнаваема. — Она тебя послушает, посоветует как и что, все-таки знающий закулисную кухню человек, — говорила мама. И актриса не подвела. Роль свою она исполнила с блеском. Выслушала басню, потом монолог Катерины из «Грозы» Островского и сумела даже ни разу не улыбнуться. Объявила, что девушка не бесталанна, но трудов артистическая карьера будет стоить немалых. Потом, за чаем с пирогами, рассказала пару историй из актерских будней. А уж когда мама пошла в кухню, придвинулась к Ниночке и негромко принялась давать советы другого рода: «Оно, конечно, звучит грубовато, но ведь ты захочешь роли приличные получать? А без этого в нашем деле никак. Если режиссер мужчина — сама понимаешь. Если женщина? Ну, они-то самые и есть... Что глаза круглые делаешь? Не знала такого?» Как и надеялась мама, разговор этот сильно охладил пыл дочки. Нина задумалась — сколько придется трудиться, прежде чем она приблизится к заветной цели? Посоветовавшись с мамой, Ниночка поступила в историко-архивный и с головой погрузилась — нет, не в учебу, а в праздник студенческой жизни. Отец, дожидаясь дочь с очередной вечеринки, вечером на кухне выговаривал жене, но та качала головой: их Ниночка не глупа, она не потеряет голову из-за какого-нибудь бесперспективного длинноволосого оболтуса с гитарой. Девушка хотела найти обеспеченного мужа, который открыл бы для нее двери в красивую жизнь. В то время в Советском Союзе круг таких людей был очень узок: партийные чиновники, дипломаты, работники торговли и искусства. Две последние группы казались Ниночке сомнительными, что значительно сужало круг поиска. Ей показалось, что она наконец попала в десятку, когда встретила Андрея. Молодой человек начинал дипломатическую карьеру, следуя по стопам отца. Он был холост, хорош собой, и Ниночка почти влюбилась. Впрочем, что значит почти? Она и влюбилась, но голову — в отличие от многих — не потеряла. Дело в том, что Андрюша оказался заядлым ходоком. Ухаживал он красиво, но настойчиво тянул любой объект в кровать. Помучившись некоторое время над вечным вопросом «спать или не спать?», Ниночка приняла решение пойти ва-банк. Пусть это и плохо сочетается с понятием «девичья гордость» — признаться в любви мужчине, но... но отношения следовало прояснить. И вот после очередной длительной прогулки по Москве, когда они ели мороженое, болтали и целовались в скверике среди сиреневых кустов, Андрей — очередной раз — ненавязчиво спросил: — Зайдешь? Ниночка кивнула. Глаза мужчины вспыхнули, и ей на минуту стало страшно, но она уверена была в двух вещах: его порядочности и своем упорстве, а потому смело вошла в прохладный подъезд сталинского дома, а потом и в просторную квартиру. Родители Андрея пребывали в очередной командировке, и он наслаждался полной свободой. Впрочем, как юноша разумный и будущий дипломат, Андрей прекрасно понимал, что в ведомственном доме его свобода всегда была объектом пристального внимания соседей, и вел себя довольно осторожно. Он провел гостью по квартире, показал коллекцию отца — трости, которые он привозил из всех стран, где работал. Честно говоря, сначала коллекция была просто стратегическим ходом, молодому дипломату посоветовал его кто-то из стариков: — У человека должно быть хобби. Рыбалка, например. Коллекция чего-то... не очень дорогого, чтобы не обвинили во взяточничестве. Это избавляет родных, друзей и коллег от множества проблем: они всегда знают, что дарить. А у тебя всегда будет тема для разговора и повод для отлучки. Молодой человек совет принял, а основой будущей коллекции стала хранившаяся в доме трость деда. Очень скоро он действительно увлекся процессом собирательства, обзавелся соответствующей литературой и постепенно стал настоящим, увлеченным коллекционером. Теперь друзья не ломали головы над подарком — и везли трости, тросточки, палки и набалдашники с разных концов Советского Союза и всего мира. Андрей показал своей гостье самые интересные экспонаты и церемонно спросил, не хочет ли гостья чаю. Ниночка кивнула, и он, оставив ее в гостиной, отправился в кухню. К концу чаепития разговор практически сошел на нет. Молодые люди ощущали напряжение, повисшее в комнате. Андрей колебался, но в конце концов решил пойти по привычному пути: подсел на диван и, бормоча какие-то ласковые глупости, принялся целовать девушку, подбираясь к воротничку блузки. Однако Ниночка не дала слабой плоти взять вверх над духом и заявила ухажеру, что если он ее не любит, а хочет приятно провести время, то отношения их должны ограничиться совместными прогулками, и не больше. Должно быть, у девушки все же имелись актерские данные. Она прекрасно сознавала, как трогательно и беззащитно выглядела, когда сидела с распущенными волосами на уголочке дивана и, прижав кулачки к груди, смотрела на растерянного молодого человека огромными, полными слез глазами. — Пойми меня, Андрей, — говорила она дрожащими губами. — Я люблю тебя... действительно люблю и знаю, что твое чувство ко мне не так серьезно... Если ты настаиваешь — я согласна... на все. Только ты... не предай меня, пожалуйста. Молодой дипломат, привыкший к легким отношениям, проникся уважением к девушке. Они остались друзьями. Он даже познакомил ее с мамой. А потом встречи их становились все реже и реже, и было понятно, что дружба скоро кончится совсем... Нина страдала, но что было делать? Стать игрушкой на время? Так глупо она не собиралась завершить свой проект. Похоже, надо начинать поиски нового варианта. Но тут в жизни Андрея произошли некоторые перемены. Отец объявил, что через год молодой человек отправится в первую в своей жизни загранкомандировку... если в этом году женится. — Но почему я должен жениться? — растерянно спрашивал сын. — Потому что такова политика нашего правительства. Неженатому меньше доверяют, он ненадежен. И даже я не смогу составить тебе протекцию для получения назначения в приличную страну. Родители заметались, подыскивая невесту. Андрей пребывал в прострации. И вдруг вспомнил Ниночку: ее огромные, полные слез глаза и то, как она говорила: «Я тебя люблю». Как он мог так легкомысленно отвергнуть чувство порядочной, чистой девушки! И ведь она нравилась ему. Андрей бросился к телефону. Молодые люди встретились, и угасшее было чувство вспыхнуло с новой силой. Теперь Андрей чуть ли не с порога объявил о своем желании жениться, но торопить с близостью Ниночку не стал: зачем, раз он и так свое получит. В конце концов, это даже забавно — первая брачная ночь и все такое. После того как родители молодых познакомились между собой, мама тихонько сказала Ниночке: — Тяжко тебе придется, детка. Свекровь суровая женщина. — Ничего. Это ведь только здесь, а уж в командировках я буду сама себе хозяйка. У Нины хватило ума не ссориться с властной женщиной. Больше того, она охотно училась у нее, часто копировала ее манеры и с возрастом все больше становилась похожа не на свою собственную мать, а на свекровь. И вот теперь, когда Нина Станиславовна сама стояла перед фактом, что ей волей-неволей все же придется обзавестись невесткой, она попыталась играть роль ментора: учить провинциалку манерам, кулинарным премудростям и прочему, что так необходимо хорошей жене. Но вот поди ж ты — эта выскочка не желала смотреть ей в рот и благодарно кивать, выслушивая поучения! По этой причине отношения невестки со свекровью не заладились с самого начала. Был солнечный сентябрьский денек, и молодые женщины решили пройтись по Кузнецкому Мосту. Каблучки стучали по булыжнику, солнце отражалось в витринах, пуская зайчиков в глаза прохожим. Мужчины провожали подружек восхищенными взглядами. Они совсем разные, и каждая по-своему хороша. Иришка — мечта восточных мужчин. Высокая пепельная блондинка, очаровательное кукольное личико, яркие губы и широко распахнутые голубые глаза. Катерина относилась к другому типу женщин — невысокая, с очень женственными формами и пышной грудью. Ее лицо нельзя было назвать красивым в классическом смысле — чертам недоставало правильности. Но мало кто мог остаться равнодушным, увидев карие глаза с золотыми искорками, ровные дуги бровей и большой рот с чувственными губами. Чудесные каштановые волосы, вьющиеся от природы, завершали облик, имя которому — очарование. Подружки шли через прозрачный воздух золотого осеннего дня, окруженные сиянием молодости, красоты, заинтересованными взглядами мужчин и завистливыми — женщин. Поход по магазинам и бутикам ГУМа доставил массу удовольствия, но порядком утомил обеих подруг. Наконец Катерина не выдержала: — Все, больше не могу. Давай где-нибудь посидим немножко, а потом поедем домой. — Хорошо-хорошо, я тоже устала. Давай только еще в «Штальман» зайдем, и все. — Ладно, но сначала я хочу пить. И есть. И сесть. А если бы можно было где-нибудь прилечь и задрать ноги выше головы, чтобы кровь отлила, — это было бы вообще чудесно. В маленьком и уютном кафе с мраморными столиками и пальмами в расписных глиняных кадках подруги просмотрели меню, и лица их приобрели задумчиво-жалобное выражение. Пирожные с кремом и фруктами, со взбитыми сливками и шоколадной глазурью, пицца с грибами, маслинами и ветчиной... — Ой, нет. — Сглотнув, Иришка отодвинула перечень земных соблазнов, губительных для фигуры. — Кофе. Черный. — И с выражением мученицы первых веков христианства, требующей поскорее поджечь костер под ее ногами, добавила: — И пачку «Давидофф лайт». Понимающе улыбаясь, официантка спросила Катерину: — Вам то же самое? — Да, только кофе с сахаром и сливками. И два пирожных с фруктами и заварным кремом. — Ты с ума сошла! — Ира недоверчиво смотрела на подругу. — Два пирожных! Ты растолстеешь. — А одно для тебя. — Нет-нет, на меня и так не налез тот костюмчик, и вообще... — И вообще, — передразнила Катерина, — если ты будешь питаться только кофе и сигаретами, то наживешь язву. Пирожное, конечно, не диетический продукт, но... Можем мы иногда доставить себе ма-аленькое удовольствие? Душевный комфорт гораздо важнее, чем один лишний сантиметр на попе. И, увидев, как страдальчески нахмурилась подружка, торопливо добавила: — В конце концов, проведешь в спортзале на пятнадцать минут больше, чем обычно... — Ох, ну я прямо не знаю... Тогда, может, лучше рулетики с ветчиной и грибами? — Ира вновь притянула к себе меню. — А вот тут еще тартинки... Они съели и тартинки, и рулетики, и по пирожному (удовольствие пополам с угрызениями совести — что может быть слаще!), выпили кофе и отправились в «Штальман». Ничего там не купив, но с чувством исполненного долга молодые женщины разъехались по домам, договорившись созвониться вечерком, или завтра, или... ну в общем, созвонимся, а через месяц у Таньки день рождения, так там точно увидимся. Посмотрев на часы, Катерина прикинула, что Настя с няней еще на занятиях. Так забавно — словно взрослая. Уроки рисования стали первыми шагами дочки в мир учения, и, к немалой радости родителей, делала она эти шаги уверенно и с удовольствием. И педагоги считают девочку талантливой. Она, не спрашивая, каким-то внутренним чувством находит нужные цвета и линии, и даже если кувшин бывает кривобок, то все же очевидно, что он стоит на солнце. Как ни обидно было в этом признаваться, но тут оказалась права свекровь Катерины — Нина Станиславовна, подтолкнувшая их к тому, чтобы Настю отвели в центр детского творчества. Дело в том, что свекровь посетила очередная идея. Побывав в гостях у подружки, Нина Станиславовна вернулась домой в ярости. Как! Зинаида, эта женщина из простых (хоть и была женой высокого начальника, но все же знают, что он привез ее из какого-то богом забытого гарнизона и она писать не умела), так вот — она посмела хвастаться успехами своей внучки! Малышке только пять лет, а она ходит на танцы, в кружок рисования и еще занимается английским! А ей, Нине Станиславовне, и сказать-то было нечего, потому что Катерина совершенно не заботится о развитии своего ребенка! Нина Станиславовна мерила шагами просторную гостиную, иногда поправляя безделушку или проводя пальцем по завиткам резного буфета (домработницу надо отругать — пыль везде), и возмущенно говорила: — Ты представляешь? А тут вылезает Фокина и говорит... Ты помнишь Фокиных? Он был завхозом в третьей командировке, а потом работал с Зининым мужем в Таиланде?.. Андрей Николаевич кивнул. Он сидел в уютном кресле и, изображая полное внимание и глубокую заинтересованность, продолжал читать лежащую на коленях раскрытую монографию. Это было новейшее исследование феномена Стонхенджа, само собой еще не переведенное на русский. Ужасно интересно. Высокий голос жены мешал, но многоопытный супруг знал, что прерывать Ниночку нельзя. Иначе она устроит скандал и придется встать и идти за валокордином и успокаивать... Внутренне содрогнувшись, он решил продемонстрировать крайнюю степень заинтересованности: — Так что же Лариса? — Какая Лариса? — Разве Фокину не Ларисой зовут? — растерялся Андрей Николаевич. Повисла пауза. — Надо же! Ты всегда помнишь, как зовут любую бабу! — Ниночка, я тебя умоляю! Это профессиональный навык. Ты же знаешь, я специально учился запоминать имена. Ну, представь себе, я же на приеме не могу все время говорить: «Простите, не помню, как вас зовут». Андрей Николаевич служил в МИДе, и когда-то в молодости приятель-комитетчик притащил ему методику, по которой развивали память разведчики. Андрей не пожалел времени на честные труды и с тех пор действительно легко запоминал не только имена, но и довольно приличные куски текстов. Нина Станиславовна помолчала, вздохнула и вернулась к занимавшей ее теме: — Так вот эта твоя Лариса Фокина... Муж промолчал. — ...хвасталась своим внуком. Он у нее пошел в первый класс гимназии. Занимается бальными танцами, в школе у них английский, а мать ему взяла учительницу-француженку. Оказывается, сейчас можно выписать непосредственно носителя языка... — Ниночка, тебе не кажется, что наша девочка еще маловата для учебы? — Андрей Николаевич уже понял, к чему ведется разговор. — Глупости! Если хочешь знать, я тут читала статью про раннее развитие. Нынешние дети намного опережают наше поколение — и даже поколение наших детей. И если бы Катерина уделяла ребенку больше внимания, Анастасия уже умела бы читать! «И тебе было бы чем похвастаться перед подружками», — подумал муж, но дипломатично промолчал. На следующий день Нина Станиславовна развила бурную деятельность. Она скупила кучу журналов для родителей и принялась штудировать статьи, посвященные проблемам развития способностей малышей. Материалы убедили ее, что Анастасия находится в крайней степени педагогической запущенности. Надо сказать, объяснялось это в основном тем, что бабушка внучку видела довольно редко, в основном если детей привозили в гости. Само собой, девочка терялась, быстро уставала и начинала капризничать. Что такое капризы ребенка, Нина Станиславовна не понимала. Ее мальчик рос беспроблемным ребенком. Первую командировку Андрею дали не слишком удачную: в какую-то богом забытую страну в Юго-Восточной Азии. Нина Станиславовна была в шоке, но отец посоветовал Андрею принять назначение. Страна была маленькой, но пост для молодого человека — достаточно высок. Нина с полугодовалым ребенком на руках осталась в Москве. Александр оказался совершенно идеальным мальчиком: спал, ел и рос, как полагалось по учебнику. В разлуке прошел год, после чего свекровь спросила: — Ты не боишься? Андрей холостяком дольше двух недель сроду не выдерживал. Окрутит какая-нибудь из секретарш — и прощай. Ниночке ужасно не хотелось ехать, но что было делать? И вот оно — дипломатическое счастье: стопроцентная влажность, сумасшедшие краски природы, огромные и страшные насекомые, маленькие и смуглые люди. Сначала ей было элементарно страшно и тоскливо. Потом появились знакомые, оказалось, что в доме есть служанка, которая присмотрит за мальчиком, а в посольстве регулярно устраивают приемы. Жизнь завертелась, и, вернувшись в Москву через два года, Нина отдала сына в садик, куда его утром отводил отец, и наконец зажила так, как хотела. Потом ребенок пошел в школу, но Нине Станиславовне и в голову не приходило посещать родительские собрания или проверять уроки. Воспитание мальчика — прерогатива мужчины. Однако, как известно, внуки — это совершенно не то, что дети. Тот же Андрей Николаевич — сына любил, но мог и накричать, и подзатыльник отвесить. А Настеньке он только радовался, задаривая девочку игрушками и с нетерпением ожидая того момента, когда с ней можно будет играть в шахматы. Перевернув последнюю страницу последнего журнала, Нина Станиславовна искренне уверилась, что Настю надо спасать. Еще несколько дней она посвятила изучению обстановки на месте. То есть не поленилась съездить в центр и обойти адреса указанных в журналах учебных центров и школ раннего развития. Цены впечатляли, но тем больше гордилась Нина Станиславовна своей миссией. Она придумала замечательный тактический ход. О нет, она не будет звонить невестке и объяснять ей, что на ребенка следует тратить время и деньги. Она сама выберет самое лучшее заведение, позвонит сыну, посетует — очень умеренно, никаких эмоций — на невнимание Катерины к этому вопросу и предложит сделать девочке подарок: оплатить занятия за год. Нина Станиславовна выписала названия и адреса центров на листок бумаги еще дома. Она освоила замечательный фокус: писала крупными буквами и толстым черным фломастером. Тогда на улице нет необходимости доставать очки для чтения. Это унизительно: не иметь возможности прочесть какие-то там строчки и быть заклейменной фразой «В вашем возрасте это естественно...». Итак, в двух местах она уже побывала. В журнале именно эти центры характеризовались как замечательные, развивающие и т. д. Приехав по первому адресу, она даже не стала заходить: старая постройка была в весьма запущенном состоянии, к тому же центр детского творчества располагался в подвале. Следующее по списку учреждение помещалось в типовом здании, скорее всего бывшего детского садика. Вполне приличная детская площадка и куча малышни во дворе. Смешавшись с группой мам и бабушек, Нина Станиславовна прислушивалась к разговорам. Потом поинтересовалась у какой-то мамочки, сколько стоит посещение, например, хореографической секции. — Чего? — Молодая женщина вытаращила ярко подведенные глаза. — Танцы, что ли? — Она подхватила щекастого малыша на руки и, с трудом переводя дух, ответила: — Ой, я не помню, но тут вообще-то почти все бесплатно. Кроме, кажется, английского и немецкого... И теннис вроде за деньги... А если многодетные — так платите только за одного, остальные ходят бесплатно. Нина Станиславовна с достоинством удалилась, решив, что ей муниципальные заведения, где трудятся за копейки энтузиасты, не по вкусу. Наконец подходящее место нашлось. Это был трехэтажный особнячок в тихом московском переулке. Домик располагался меж очень похожими на него собратьями и отличался от них на первый взгляд не сильно — та же бледно-желтая штукатурка, гирлянды лепнины на фронтоне и массивные двери. Но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что здание абсолютно новое, о чем свидетельствовали финские рамы натурального дерева в окнах и подземный гараж. Домик весь был отдан детям. Половину его занимало детское кафе — вернее, развлекательный комплекс — с боулингом, картингом и всяческими прочими атрибутами модной детской жизни. На третьем этаже располагалось агентство по подбору персонала — нянь, гувернанток и домашних учителей. А еще имелся центр детского творчества. Это был центр для продвинутых родителей — никаких там кройки и шитья или фортепиано. Детям предлагались: студия дизайна, в том числе компьютерного, обучение светским манерам и танцам, ушу и карате. Ну и, конечно, группы для самых маленьких: иностранный язык, обучение чтению, пользованию компьютером и аэробика. Менеджер, окинув взглядом посетительницу и оценив костюм от Шанель, перчатки, сумочку и бриллиантовые серьги, вызвала управляющего. Тот лично водил Нину Станиславовну по просторным светлым комнатам, заваленным игрушками. Потом предложил кофе, и они переместились в уютный кабинет, где управляющий с самым внимательным видом выслушивал сетования Нины Станиславовны на безалаберность невестки, которая совершенно не думает о том, что девочку надо готовить к жизни в нашем сложном мире. Управляющий оказался человеком понимающим. Он целиком и полностью одобрил инициативу Нины Станиславовны, не забыв отметить, что, пока она сама не сказала, ему и в голову не приходило, что он беседует с бабушкой. — Сейчас дамы сначала делают карьеру, а потом обзаводятся детьми, так что я решил было... Встретив полное понимание, Нина Станиславовна позвонила сыну и пригласила его на ленч. Каково? Это тоже не так просто — взяла и пригласила. О нет! Любой хороший сын знает, что он уделяет маме недостаточно времени. Поэтому, если мама ради того, чтобы провести с ним полчаса, выбирается в ближайший к его офису ресторан и медовым голосом говорит: «Мальчик мой, я заказала твои любимые свиные ребрышки, и потом — я так соскучилась... знаю, что ты занят, но ты должен хорошо кушать...» — чувство вины любимого чада вам обеспечено. А это самая подходящая почва, если вы собираетесь сделать гадость невестке. Но — о! Как не просто быть матерью! — даже это приглашение на ленч требует подготовки, иначе можно услышать в ответ: «Мама, мне жаль, но сегодня обедаю с партнером» или «Я на переговорах». И тогда прощай встреча на нейтральной территории, где сыночек должен будет внимать маман. А со стороны опять же не все догадаются, что этот мужчина ее сын. Поэтому получится просто приятно — зрелая дама в обществе молодого мужчины. Так, короче, Нина Станиславовна позвонила Сонечке — секретарше своего сына. Она периодически делала ей небольшие подарки, а потому всегда могла рассчитывать на взаимопонимание. И Сонечка заверила, что обед у Александра Андреевича свободен. Более того, у него только одна встреча в четыре, которую он явно собирается перенести на другой день, освободиться пораньше и сводить дочку в зоопарк. Итак, Нина Станиславовна позвонила, услышала нотку вины в голосе сына и получила торопливое согласие на совместный обед. Она заказала столик, но, само собой, несколько опоздала. Ресторан с поэтическим названием «День и ночь» находился недалеко от работы сына. Здесь очень неплохо готовили, специализируясь в основном на средиземноморской кухне. Заведение состояло из двух залов, разделенных холлом. Направо царил день — светлое помещение с огромными окнами, скатертями свежих тонов — кремовые, само, салатовые. Плетеные кресла с мягкими подушками, волны легчайшего шифона на окнах, белый рояль в углу. Даже вечером, освещенный множеством ламп, лампочек и свечей, зал производил впечатление очень светлого и радостного места. Дверь из холла налево открывалась в «ночь». Здесь всегда царил полумрак. И хотя от двери вниз вели всего две ступеньки, посетителю казалось, что он попал в подвальное помещение. Окна отсутствовали. Над головой громоздились сводчатые арки. Канделябры на стенах, выполненные из чугунного литья, казались растениями некоего инфернального сада — они обвивали стены немыслимым узором и вместо цветов на концах черных ветвей мерцали огоньки электрических свечей. Еще здесь был камин, тяжелая мебель мореного дуба и скатерти цвета старого вина. Имелся также небольшой уютный бар, и, повинуясь моде, администрация спешно переделывала одно из складских помещений под суши-бар. Нина Станиславовна хотела получить столик на светлой половине, но оказалось, что помещение на весь день снял какой-то банк под празднование своего дня рождения. Пришлось удовлетвориться ночным залом. Впрочем, в этом тоже были свои плюсы — макияж при искусственном освещении выглядит гораздо лучше. Александр уже сделал заказ и читал газету. Увидев мать, он отложил листы, встал и, помогая ей сесть, сказал: — Ты прекрасно выглядишь. — Спасибо, милый. — Нина Станиславовна улыбнулась и пошла в атаку, ибо девизом сегодняшней кампании был быстрый натиск. — Я не буду делать вид, что оторвала тебя от бизнеса только ради удовольствия побыть вдвоем, — начала она, нервно сжимая салфетку в унизанных перстнями пальцах и ловя на себе заинтересованный взгляд мужчины, сидевшего за соседним столиком. Это вызвало неожиданно жаркую волну румянца и удивленный взгляд сына, который почти испуганно спросил: — Что-то случилось? — Нет-нет. Просто я знаю, как ты относишься к моим попыткам что-то для вас сделать, но я ведь не могу не думать о тебе и Анастасии. Я так мечтаю, чтобы у твоей — нашей — девочки было все, и все самое лучшее. — У нее все есть, — хмуро сказал сын. — Прошу тебя! Не надо меня перебивать! Я так много думала эти дни. Мы живем в такое сложное время, когда ребенок очень рано включается в борьбу за место под солнцем. И потом, чем позже начать, тем тяжелее придется... Подошел официант, и, пока он расставлял блюда, мать и сын молчали. Но как только молодой человек сделал шаг прочь, Нина Станиславовна возобновила грамотно составленную речь, где сентенции о материнской, то бишь бабушкиной, любви чередовались со сведениями, почерпнутыми недавно из журналов. Закончила Нина Станиславовна почти робко — просьбой позволить ей сделать подарок Настеньке (Александр даже вздрогнул — мать никогда не употребляла уменьшительных имен). Это закон природы — не слишком умная, неначитанная и неискренняя женщина всегда может обмануть самого что ни на есть умного мужика. Должно быть, природе это для чего-то надо. Александр всегда внимательно читал договоры, чувствовал фальшь в голосе потенциального клиента и опасную сделку. Но никогда не мог понять свою маму. Вот и сейчас он смотрел на нее и терялся в сомнениях. Должно быть, она и правда хочет как лучше. Может, дозрела до бабушки. Согласиться? А что скажет жена? Он попытался припомнить, какие планы на Настино образование были у Катерины, но в голову как-то ничего не шло. Сейчас у них имеется няня (из-за которой тоже, кстати, был скандал с Ниной Станиславовной). А вот что дальше? Ему казалось, что все дети ходят в садик, а потом в школу. Уцепившись за эту мысль, Александр неуверенно сказал: — Ну, вроде Катерина собиралась ее в садик записать. — В какой? — Не знаю. Наверное, поближе к дому... — Боже мой! Что ты говоришь! Поближе к дому! Ты ее еще в районный запиши. — А что такого? — Как что? Ты не представляешь, какой там контингент! — И какой? Я ходил, между прочим, именно в районный садик. И мне там нравилось. — Тогда было другое время, — отрезала Нина Станиславовна. — А сейчас в нашем обществе произошло социальное расслоение. И девочка с детства должна вращаться в определенном обществе. Если ты не хочешь, чтобы она вышла замуж за дворника! Александр промолчал. Некоторое время они уделили обеду. Потом Нина Станиславовна, взяв себя в руки и вернув робкий, чуть не заискивающий тон, принялась рассказывать об успехах Зинаидиной внучки. Ей не удалось получить определенного согласия. Александр сын своего отца, не без раздражения подумала женщина. Он не сказал ни да ни нет, но тем не менее долго благодарил, сделал ей еще пару комплиментов, извинился, сослался на важную встречу и ушел, не заказав кофе. Нина Станиславовна решила, что если блестящая победа и не удалась, то определенный успех все же достигнут. Во-первых, сын не сказал «нет». Во-вторых, она видела, что он задумался. Теперь хорошо бы эта выскочка, ее дражайшая невестка, ляпнула что-нибудь вроде «Опять твоя мама!» — и тогда сын упрется и сделает так, как она хочет. Мальчик чертовски упрям, но, к сожалению, плохо управляем. — Вы разрешите? Нина Станиславовна подняла глаза. Перед ней стоял мужчина, который еще в начале обеда бросал на нее заинтересованные взгляды. Женщина быстро, но цепко оценила стоящий перед ней экземпляр. Хороший костюм, дорогой галстук, запах «Кензо», золотые часы... Седой, немного полноват — лет под шестьдесят. Она кивнула, и мужчина опустился на свободный стул. Нина Станиславовна достала сигареты и, прикуривая от золотого «Ронсона», торопливо предложенного кавалером, решила, что день сегодня удался. К Зинке небось уже лет сто никто в кафе не подсаживался. Нина Станиславовна улыбнулась. Это будет мило: она позволит ему заказать кофе и пирожное, они побеседуют, а потом распрощаются. Она как бы между прочим упомянет мужа на высокой должности и сына, которому посвящена жизнь. Все будет элегантно. Маленькое приключение — ничего вульгарного. Она никогда не могла понять своего мужа, который недели не мог прожить, не очаровав какую-нибудь женщину, причем цели его носили в буквальном смысле прикладной характер. Где и кого он только не прикладывал... Ее же кровь и в молодые годы не отличалась жаром, а уж после пятидесяти она однозначно дала Андрею понять, что эта сторона жизни ее, слава богу, больше не волнует. Глава 2 Тщательно продуманный план провалился. Катерина и Александр не поссорились. Некоторое время муж был мрачен и явно носил что-то в себе. Подождав — может, сам разродится, — Катерина выбрала момент: вечером после ужина уселась к мужу на колени и, поглаживая пальчиком складку меж бровями, спросила: — Милый, что ты такой серьезный? Скажи мне. Вдруг я царевна-лягушка и все исполню к утру? Он усмехнулся и выпалил совсем не то, что собирался: — Мама нашла какой-то суперпуперцентр для детей и предлагает, чтобы мы туда записали Настю — вроде ей пора чему-то учиться. Даже готова оплатить занятия. Катерина вспомнила про себя пару выражений, слышанных в детстве от соседки тети Нюры, которая была женой начальника отделения милиции и которую как огня боялся весь личный состав и большинство уголовных элементов района. Потом она решила узнать все поподробнее, и Александр начал рассказывать. Выслушав, жена вздохнула: — Ну почему твоя мама не пошла на госслужбу? Талейран — младенец по сравнению с ней. Интриги — стихия Нины Станиславовны... Должно быть, изворотливый ум ты унаследовал именно от нее. Муж вымученно улыбнулся. Катерина набрала побольше воздуха и начала ответную речь. Принесла журнал со статьей, где черным по белому было написано, что ребенок до пяти лет не должен маяться в вопящей толпе своих сверстников — это вредно для психики. — И потом — где этот распрекрасный центр? — Черт его знает... Где-то на Чистых прудах. — Боже, и как мы туда будем добираться? Александр счастливо согласился, что это нереально, и счел тему исчерпанной. Катерина же, наоборот, начала грызть себя и сомневаться в собственной правоте. Девочке уже не два годика. Она довольно общительный и контактный ребенок. Может, и в самом деле пора в коллектив? Дома они, конечно, занимаются. Буквы учат, музыку слушают, краски, пластилин — все это дома есть и активно используется... Кстати, пластилин от пола в коридоре отскрести надо... И все же... Полночи Катерина лежала без сна. А ведь свекровь права, как ни печально это признавать. Время пришло, и ребенка надо отрывать от себя. Конечно, это так трудно... Вот когда она бросала кормить молоком дочку, то ревела два дня — так было жаль. Малышка отказалась от груди удивительно легко, видимо, в полтора года у нее уже не было необходимости в материнском молоке. А Катерина измучилась от переживаний. Ей казалось, что она вдруг потеряла некую тайную связь с девочкой, словно они перестали быть единым целым не в тот момент, когда ребенок покинул ее тело, а только теперь, когда столь беззаботно отказался от моментов трогательного единения. Вот и сейчас — должно быть, не желая отпускать дочку во «взрослую» жизнь, она просто потакает своему эгоизму. С другой стороны — вот пойдет Настя в садик — так скучно будет... Минуточку. Тут мысли молодой женщины приняли новое направление. Садик, а потом не успеешь оглянуться — в школу. А она, она — Катерина, что будет делать? Сидеть дома? Ходить в спортзал? День за днем: магазины, спортзал, уроки проверить... Нет, это скука смертная. Можно, конечно, опять родить. Но не грешно ли это делать вот так — от скуки? Нет-нет, надо представить свою жизнь и попытаться понять, чем она хотела бы заниматься долго-долго. Бизнесом она заниматься не может и не хочет. Бизнесвумен из нее однозначно не получится. Если только наниматься на службу к конкурентам мужа с целью их разорения. Ну не дал Господь деловых качеств. Можно, конечно, заняться наукой. Вернуться на родную кафедру... Взяться за ту же тему... С некоторым чувством вины Катерина вспомнила, как, переезжая в новую квартиру, запихнула в самый дальний угол гардеробной коробку с бумагами. Там были ее конспекты, статьи и материалы для кандидатской. Она представила, как возвращается в университет, вспомнила библиотеку с пыльными книгами... Жуткий кофе в буфете, занудство научного руководителя, у которого она писала диплом. Поразмышляв немножко, Катерина решила, что она не хочет пока писать диссертацию. Может, как-нибудь потом. Катерина тихонько вылезла из теплой постели, заглянула к дочке в комнату, поправила одеяло. Потом пошла в кухню. Постояла перед холодильником, вздохнув, пообещала себе завтра пить один кефир и согрела молока в маленькой кастрюльке. Налила его в любимую чашку — на прошлое Восьмое марта муж подарил. Они вместе забрели в какой-то магазин посуды. Катерина рассеянно разглядывала витрины, досадуя, что широкие спины двоих мужчин закрывают обзор. Потом прислушалась к разговору: менеджер объяснял хозяину, что вот таких чашечек хорошо бы заказать еще — расходятся замечательно. Хозяин, по виду европеец, важно кивал: — Да-да, я знаю. У вас в стране все едят суп, поэтому бульонницы и продаются неплохо. Менеджер уставился на круглую керамическую плошку с ручкой, которую держал в руках: — Бульонницы? Это что, для супа? — Ну да, — кивнул хозяин. — А я и не знал, — засмеялся парень. — У нас из них суп никто не ест. — Тогда почему же их покупают? — А мы из таких чашек кофе пьем. Выражение лица хозяина заставило Катерину быстро отвернуться. Ее душил смех. Муж в другом конце павильона выбирал пивные кружки в подарок приятелю. Когда менеджер с хозяином ушли, Катерина пересказала ему забавный диалог, и они купили чашку, из которой в Европе пьют бульон, а в России — кофе по утрам. Катерина пошуршала в шкафу и достала пакет с печеньем. Дико калорийно, но зато очень вкусно. Пока никто не видит, Катерина обкусала круглую печенюшку по краям, оставив напоследок самое вкусное — серединку с лужицей вязкого повидла. Допила молоко, поставила кружку в раковину и тщательно смела крошки со столешницы. Осознав, что сон сбежал, а на часах только два ночи, Катерина на цыпочках вернулась в спальню и натянула свитер прямо на шелковую ночную сорочку. Потом в гостиной забралась с ногами на диван, пристроив рядом ноутбук мужа. Работать с компьютером она умела, а потому довольно быстро подключилась к Сети и забрела на первый попавшийся сайт, в названии которого фигурировало слово «работа». «Так, что у нас тут... предлагается определиться: работу в какой именно отрасли я пытаюсь найти. Черт ее знает в какой. Ну-ка, ага, навыки надо указать. Так. Направление — гуманитарное, языки — английский. Компьютер — тоже могу. Специальные знания. Ну... история, искусствоведение. Оплата. Не представляю даже. Больше мужа мне не заработать, поэтому напишем, что все равно. Занятость. Ну, от девяти до шести не хотелось бы... пока, по крайней мере. Значит — неполная. И что у нас получилось? Что ты мне предложишь, Стенли?» Стенли — так в семье звали компьютер — подмигнул экраном и выдал довольно длинный список вакансий. «Секретарь. Это вряд ли. Менеджер по персоналу. Учитель истории, английского... Не знаю, может быть. Менеджер в кадровое агентство... Я так плохо разбираюсь в людях... Помощник руководителя. Командировки — не пойдет. Муж меня ни в какую командировку не пустит. Да тем более если руководитель окажется моложе семидесяти. Преподаватель в гимназию, иностранный язык, дизайнер. Это неплохо... Только вот дизайн интерьеров, судя по гримасе свекрови, мне не сильно удается». Конечно, было бы здорово заняться дизайном ювелирных украшений. Но это дорогое удовольствие, и без рекомендаций ее не возьмут ни в одну фирму. Катерина откинулась на спинку дивана и мечтательно прикрыла глаза. О да, украшения — это ее слабость. Самое досадное, многое из того, что ей нравилось, надеть невозможно — такие вещи не соответствуют ни ее возрасту, ни стилю. Вот например... Не так давно она забрела в очередной художественный салон, подошла к прилавку с серебряными украшениями и почти час с упоением мерила кольца и браслеты, походившие на элементы диковинных лат — обманчиво массивные, они удивительно хорошо выглядели на руке. Особенно понравился молодой женщине браслет — два блестящих кольца, соединенные множеством маленьких колечек — словно кольчужное полотно охватывало запястье. От браслета шли две цепочки, соединяясь с кольцом на средний или указательный палец — уменьшенным повторением браслета. Стоила вещь не слишком дорого, и в конце концов Катерина ее купила — больше потому, что неудобно было не купить, отняв у продавца столько времени. Но вот с чем это можно надеть? Нужны брюки, лучше кожаные, и что-то такое сверху — с заклепками. И сапожки... И покрасить волосы. М-да, одно украшение может завести неожиданно далеко. Не в силах справиться с соблазном, молодая женщина опять потихоньку прошла в спальню, взяла шкатулку с драгоценностями, вернулась в кухню и, забравшись с ногами на диванчик, погрузила пальцы в прохладный металл. Она выудила браслет, надела его на запястье, кольцо — на палец и некоторое время просто любовалась необычным украшением. Дальше едем, Стенли. Опять преподаватели, на этот раз в колледж и чуть ли не по всем предметам. Ну, естественно, учитель — профессия малооплачиваемая, а потому их всегда не хватает. Вот если бы работать педагогом было престижно, то можно было бы привлечь к этому делу богатых женщин, у которых хватает свободного времени. Богатая тусовка подчиняется тем же законам, что и любая группа людей. Все в той или иной степени цепляют модные веяния. Так почему бы не ввести моду на педагогическую деятельность? Катерина улыбнулась, вспомнив несколько ярких личностей, виденных на светских тусовках. Например, Лулу. Всегда сильно накрашена, в костюме мужского покроя, с галстуком и с сигаретой в полных губах. Лулу демонстративно презирала мужчин. Все ее интересы делились поровну между бизнесом (весьма преуспевающая транспортная компания) и женщинами. Катерине очень нравился ее перстень — довольно большой, с черным звездчатым сапфиром. В форме кабошона и издали похож на совершенно непрозрачный опал или даже обсидиан. Но если заглянуть внутрь... Там в темноте, словно в глубинах космоса, сияла звезда, и ее молочный свет вырывался на поверхность, торжествуя над мраком и тяжестью камня. Катерина тряхнула головой. «О чем-то я таком думала? И при чем здесь Лулу? Спать хочется. Но завтра муж заберет Стенли на работу и до вечера не будет возможности залезть в Сеть. Листаем дальше. Офис-менеджер, гид, преподаватель, еще». Катерина вдруг вспомнила свою педагогическую практику в школе. Студенты исторического факультета отправились в районные школы, чтобы лицом к лицу столкнуться с семи-, шести- и пятиклассниками. И надо сказать, у большинства встреча с реальностью навсегда отбила всякое желание стать педагогом. В отличие от педвузов, студентам истфака курсов педагогики и детской психологии не читали. А потому, оказавшись один на один с компанией плохо управляемых подростков, слишком подвижных, постоянно жующих и болтающих о чем-то своем, большинство молодых людей не могли справиться с ситуацией. Кто-то начинал злиться, кричать, и урок превращался в выяснение отношений. Кто-то терялся и, торопливо оттарабанив текст, норовил побыстрее улизнуть из класса, не слишком обращая внимания на происходящее там, за партами. Конечно, частично на уроках присутствовали школьные преподаватели, и тогда дети вели себя примерно, но если студент оставался один на один с аудиторией — последствия могли быть совершенно непредсказуемыми. Кого-то милые дети довели до слез, кто-то дал торжественную клятву не жениться, потому что, «не дай бог, родятся такие же чудовища». Собственно говоря, получить удовольствие от педагогической практики удалось лишь двоим. Ирме неожиданно понравилось быть учительницей, но она постеснялась в этом признаться, поэтому, когда все приятели и подружки закатывали глаза и стонали: «Отстой какой, хоть бы этот ужас поскорее кончился!», она просто промолчала. А вот Шурик не стал скрывать, что в школе ему понравилось. Огромный, под два метра ростом, с длинными, стянутыми в хвост волосами, ярый поклонник Нины Хаген, он был возведен детьми в ранг полубога. Они восхищались студентом, ходили за ним хвостом и преданно заглядывали в глаза, трогательно предлагая яблоки и печенье. Дело в том, что Шурик, помимо Нины Хаген, увлекался еще и военной историей. Он знал удивительно много неожиданного и интересного про полководцев, войны, оружие и умел рассказывать. Он мог рычать, изображая гул первого боевого самолета, и расчертить всю Доску планом засады Александра Невского. А еще он делал фигурки солдат из глины или специального пластилина, раскрашивал форму, иногда позволял школьникам покрыть серебряной краской штыки или еще какие-нибудь детали фигурок. Студенты должны были в обязательном порядке посещать занятия друг друга, и Катерина с удовольствием ходила к Шурику на уроки. После шумного и захватывающего действа, которое каждый раз устраивал однокурсник, ее собственные занятия казались девушке не слишком интересными, но школьники были довольны. Они спокойно слушали ясную и четкую речь, смеялись над историями и забавными случаями, которыми девушка старалась оживить сухие цифры и факты, и с удовольствием участвовали в дискуссиях о будущем России, когда класс делился пополам и одна половина должна была защищать реформы Столыпина, а другая — доказывать их абсурдность. Помнится, в конце практики администрация школы написала письмо декану, в котором Шурик приравнивался к новому Макаренко и восхвалялся безмерно. Директор готов был рвать на себе волосы, понимая, что ничего особенного предложить амбициозному молодому человеку не может, кроме скромной зарплаты, а потому, скорее всего, не видать школе блестящего преподавателя как своих ушей. Катерине подписывая отчет о прохождении практики, директор сказал: — Приходите, когда осознаете, что это ваше. — Что? — не поняла девушка. — Из вас выйдет прекрасный учитель. Вы понимаете и чувствуете детей, а они видят в вас наставника, это очень важно. Пока вы этого не осознаете, но я уверен время придет, и вы вернетесь в школу, — пояснил директор. Катерина смутилась и даже никому не стала рассказывать. Слова директора показались ей неуместно торжественными и чуть ли не напыщенными. Наставник. Какой из нее, девчонки, наставник? Глупо как-то. Минуточку. Она пропустила какую-то мысль... Что-то. Катерина невидящим взглядом уставилась на клавиатуру. «Точно, вот оно. Идеальным учителем может стать женщина, любящая детей, получившая хорошее образование — а уж что может быть лучше МГУ? — не имеющая материальных проблем. Точно — ведь это я! Прав был директор, надо же. Похоже, время пришло. Жаль, нет смысла возвращаться в ту школу, где проходила практика. Лучше поискать что-нибудь поближе к дому, чтобы меньше времени уходило на дорогу». Она засмеялась вслух и тут же зажала рот ладошкой. «Вот муж удивится, если найдет тут меня ночью вдвоем со Стенли. Еще решит, что я порнуху смотрю...» Катерина вновь захихикала. Пожалуй, сегодня она нашла то, что хотела, — мысль о своей будущей работе. Теперь... Как говаривал один из знакомых — «с каждой новой идеей надо переспать». Утро вечера мудренее. Обсудив проблему Настиного образования с соседкой, мамой толстощекого Антоши, Катерина узнала, что в соседнем переулке есть прекрасный детский творческий центр. Туда ходили многие детишки, с кем Настя подружилась во дворе. И вечером того же дня Настя встретила отца криком: — Я теперь художница! И еще прыгальщица! — Танцовщица, — поправила мать. — А вот и нет! Мы только прыгали и бегали. Значит, прыгальщицы и бегальщицы. А через несколько дней Катерина, которая теперь уже совершенно точно знала, что хочет стать учительницей, набрела на школу неподалеку от собственного дома. И все сложилось так, как будто только ее и ждали. Через несколько месяцев одна из учительниц английского языка собиралась уходить в декрет, а пока директор посоветовал Катерине походить на курсы. Она с радостью согласилась — педагогического опыта у нее не было, если не считать уроков в школе во время практики в университете. Курсы по современной методике преподавания языков стоили недешево и находились аж в районе метро «Водный стадион», а потому свободного времени поубавилось, но Катерина была довольна — это начало новой, интересной жизни. Катерина не преминула написать обо всем родителям, предупредив, что от мужа все пока держит в секрете. Она почему-то не хотела ничего рассказывать, хоть прежде тайн от Александра у нее не водилось. Но теперь — теперь у нее тоже будет своя жизнь — не только дом, муж и ребенок, а работа. Эта мысль наполняла молодую женщину каким-то тихим удовлетворением. Должно быть, не желая даже самой себе признаваться в этом, она все же ревновала Александра к его бизнесу. Машин было много, и Катерина вела джип очень осторожно. Автомобиль она любила. Даже ее муж был удивлен, когда узнал, что она записалась в автошколу. А уж когда на годовщину свадьбы жена попросила подарить ей джип — изумлению его не было предела. Он осторожно переспросил: может быть, что-нибудь более... женственное, что ли, может быть, «вольво» или... Нет, она не хотела ни «вольво», ни БМВ. Она мечтала именно о таком — большом, темно-зеленом, почти черном и очень мощном лендровере. Муж, пребывая по-прежнему в состоянии недоумения, рассудил, что раз жена хочет — пусть будет джип. К тому же в первый раз за всю их совместную жизнь она сама попросила какую-то вещь. Свекровь — Нина Станиславовна — была возмущена до глубины души: вот уж скромница отчудила — эта не промахнется и если просит — то сразу джип. В следующий раз она захочет дачу на Гавайях. Машина действительно стоила дороговато, но дела шли неплохо, поэтому Александр машину купил. Оформлять покупку поехал вместе с отцом, у него были знакомые в ГАИ, что помогало избежать волокиты: номера, проверка на угон и т. д. Когда процесс оформления уже приближался к концу, Андрей Николаевич поинтересовался: — А как думаешь вручать? — Что? Ну как... Не знаю еще. Да и как его можно вручить — это ж не букет... Может, ключи в бархатную коробочку положить? Пусть подумает, что там побрякушка какая-нибудь — кольцо или еще что. Андрей Николаевич, помолчал, подумав про себя сакраментальное: «Эх, молодежь. Ни вкуса, ни фантазии». Потом осторожно спросил: — Может, ты позволишь мне кое-что предложить? Александр кивнул: — Давай. Мне до тебя далеко по части умения приводить дам в восторг. — Ну-ну, мой мальчик, если захочешь, этому не так уж сложно научиться. — Благодарю покорно, не моя это стезя. Когда сын стал взрослым, он узнал о довольно многочисленных и не очень тщательно скрываемых романах отца. Нина Станиславовна была в курсе — доброжелатели находились всегда. Особенно когда дело происходило в зарубежных командировках. В замкнутом мирке сотрудников посольства трудно что-то скрыть, и рано или поздно она все узнавала. Кто-нибудь из подруг просветит или письмо подкинут. Но, раз и навсегда решив, что «кота не переделаешь — погуляет и вернется», жена закрывала на все глаза. Может, одной из причин было ее собственное прохладное отношение к сексу. Гораздо важнее для Ниночки всегда был статус жены дипломата и все те замечательные вещи, которые к нему прилагались: красивая одежда и украшения, возможность не работать, светские мероприятия, поездки за границу, интриги. Кроме того, сплетни всегда оставались сплетнями, и до открытого скандала дело никогда не доходило, а потому у Нины Станиславовны не было необходимости примерять роль обманутой жены. Каким-то совершенно непостижимым образом Андрей Николаевич умудрялся оставаться со всеми своими женщинами в хороших отношениях. Александра восхищало такое редкое умение не только получать, но и доставлять удовольствие, но сам он был из другого теста, и интрижки для взаимного развлечения были не в его вкусе. Тем не менее подарки отец делать умел и любил. Особенно ценно было то, что он всегда точно знал, что именно понравится той или иной женщине. И любимый Катериной браслет с топазами выбирал тоже он. Поэтому сын, выслушав план «презентации зелененького», послушно направился обратно в автомобильный салон. Хотя дополнительные расходы просматривались ничего себе. Рано утром в день семейного праздника во двор въехал тягач с платформой. На платформе стояла огромная коробка, перевязанная лентой — ветер играл сине-золотыми крылышками пышного банта. Катерина стояла у окна, приоткрыв рот от изумления. Пять минут назад ее разбудил телефонный звонок, и она услышала в трубке голос мужа: «Катерина, через три минуты чтоб была во дворе» — и сразу короткие гудки. Молодая женщина всполошилась — что могло случиться? Она уже натянула джинсы, когда снизу послышались гудки и визгливый голос дворничихи Марины: — И куда? Куда ты пресся-то? Катерина выглянула в окно — и замерла от удивления. А потом увидела, как из кабины тягача вылезает муж и нетерпеливо озирается. Она схватила Джемпер, Настану рацию — и побежала во двор. — Сашка, что это? — Подарок. Иди открывай. — Как же я его развяжу? Катерина стояла около коробки, закинув голову — бант колыхался где-то наверху, вне пределов ее досягаемости. Тогда Александр присел, обхватил ее колени и приподнял жену. Голова ее оказалась над коробкой, она протянула руку и изо всех сил дернула ленту. Бант развязался в одно мгновение, коробка распахнулась, и к небу взвилось множество маленьких разноцветных шариков — по двору пронесся крик восхищения. Шарики улетали в синее московское утреннее небо, и все — и Катерина, и соседи, и даже дворничиха Марина — смотрели им вслед. А когда шарики уже превратились в маленькие разноцветные НЛО, оказалось, что шофер и Андрей Николаевич уже раскрыли картон, и вот он — большой, темно-зеленый, с блестящим «кенгурятником» — самый настоящий джип. Молодая женщина, захлопав в ладоши, бросилась на шею мужу: — Милый, спасибо! Как здорово! Ей очень понравился и бант, и шарики, и сам подарок. Да что там понравился — это просто был детский восторг — как когда-то давно, когда под мохнатыми ветками зеленой елки вдруг обнаруживался большущий плюшевый медведь. Андрей Николаевич незаметно подмигнул сыну. Подарок удался. Ни одна женщина не забудет такого устроенного ради нее праздника. Эти воспоминания откладываются где-то: то ли в сердце, то ли в памяти и в нужный момент способны растопить лед взаимного отчуждения и непонимания, которые иногда возникают между супругами. Александр знал, что даже через много лет, рассказывая дочке, как улетали в синее утреннее небо разноцветные шарики, Катерина будет так же счастлива, как сейчас. Вечером состоялось торжественное «обмывание» покупки. Собралось человек пятнадцать, и под общие приветственные крики Катерина облила бампер и капот шампанским, торжественно сказав: «Сим нарекаю тебя — Буффало Билл». У нее была детская привычка наделять вещи неким подобием души — давать им имена и относиться как к чему-то обладающему собственной личностью. Лендровер она называла ласково — старина Билл. Александра очень смешила привычка жены. Он всегда подтрунивал над ней и никогда бы никому не сознался, что несколько раз ловил себя на том, что называет свой ноутбук придуманным женой именем: — Ну, Стенли, что же ты опять завис? Давай, старик, нам надо работать. Надо отдать им должное — все вещи, имеющие собственные имена, работали на совесть. Глава 3 Когда Катерина наконец добралась домой, в квартире было тихо. Она скинула туфли, поежилась от холода плитки под ногами (надо было делать теплый пол, ведь предлагали строители, но ей вдруг стало страшно и неприятно от мысли о проводах, которые будут под ногами, — и она отказалась). В спальне молодая женщина торопливо повесила в шкаф новое платье и подошла к окну. Внизу лежали Патриаршие пруды — лебеди, липы, скамеечки, памятник дедушке Крылову. Там, у пруда, она разглядела одуванчиково-желтую курточку дочки среди других таких же ярких лоскутков. Рядом синим васильком цвел плащ Тани — Настенькиной няни. Прихватив киндер-сюрприз, Катерина спустилась во двор. — Мама! — Девочка кинулась к ней через весь сквер. Помня правила игры, Катерина покорно ждала на месте, хотя сердце забилось быстрее от волнения — а вдруг она упадет? Слава богу, она не споткнулась и, благополучно добежав, уткнулась матери в колени. — Привет, Ананасик. — Катерина целовала завитки темных волос на влажном лобике, зажмуренные глаза и щечки, почему-то пахнущие корицей. — А мы с Таней плюшку ели, — доложил ребенок. — Во-от такую. — По описанию плюшка скорее смахивала на батон или даже каравай, поскольку была «куглая», но Катерина лишь кивнула. Что съели, то съели. Сначала она отрицательно относилась к таким вот уличным перекусам — аппетит перебьет, руки грязные. Но Таня за грязными ручками следила, а удовольствие от теплой плюшки или разломанной пополам шоколадки, купленной «самостоятельно» — главное — дотянуться до прилавка, чтобы монетки из кулачка попали в блюдечко для мелочи, — удовольствие это можно было понять, лишь вспомнив собственное детство. Они уютно устроились на скамеечке, и молодая женщина расслабилась, щурясь на заходящее солнце, которое одно за другим зажигало окна в доме напротив фантастическими огнями. Близился вечер, и в воздухе словно висела тонкая дымка и плыл сухой, горьковатый запах осенних листьев. Осень только начиналась, но вода в пруду уже потемнела, и как-то не по-летнему отчетливо слышались звуки в истончившемся воздухе. Катерина вздрогнула от неожиданности, когда дочка, тихо сопевшая рядом — тонкая обертка шоколадки не поддавалась неловким еще пальчикам, — вдруг сорвалась со скамейки. — Ананасик, ты куда? Девочка подбежала к прогулочной коляске, которую катила по аллее пожилая женщина. В коляске сидел толстощекий годовалый малыш. Он заулыбался — на щеках появились ямочки — и потянулся ручками к шоколадке. Настя сразу обрела солидность, как это часто бывает с детьми, когда они общаются с младшими: — Подожди, сначала разверну, а потом дам. Идем. — Она потянула коляску к скамейке. Девочка честно разделила шоколадное яйцо пополам и теперь пыталась собрать игрушку, приговаривая: — Смотри, Сашурик, как надо, я тебя научу. Игрушка оказалась неожиданно сложной, и собирать пришлось всем по очереди — и Тане, и Катерине, и Анне Петровне — так звали бабушку малыша. Наконец маленький зеленый дракончик был побежден: он ездил и хлопал крыльями как положено. После чего выяснилось, что времени уже много и всем пора по домам. Настенька, прощаясь, отдала игрушку мальчику, чем очень удивила маму — до этого все до одной игрушки из волшебных шоколадных яичек тщательно собирались в сундучок от новогоднего подарка и разбазариванию и дарению не подлежали. Дома Настя и Татьяна, которая бессовестно (то есть без всяких угрызений совести) прогуливала свой вечерний юридический, отправились ужинать, а Катерина поспешила в спальню: пора одеваться — сегодня они с Александром идут в театр. Открыв шкаф-купе, молодая женщина застыла в раздумье — что бы такое надеть? Пожалуй, новое платье, тонкие чулки (именно чулки, а не колготки. Ведь к ним полагается кружевной пояс. Хотя можно и те, которые на липучках. Все равно — полоска кожи между чулком и трусиками — одно из самых соблазнительных местечек), туфельки на шпильках — шоколадного цвета, с золотыми пряжками, они чудесно подойдут к обновке. Теперь надо высоко зачесать волосы и закрепить их узлом на затылке. Оглядев себя в зеркале, Катерина задумалась. Кажется, вышло слишком строго — просто классная дама какая-то. Иришка часто упрекает ее в несовременности. Так, где это... Она заметалась по спальне. Вот, последний «Космополитен». Так, тренды (господи, ну почему тренды? Куцее какое-то слово. Написали бы уж «тенденции» или «направления»). Разглядывая глянцевые страницы, которые предлагали «различные варианты макияжа и причесок, особенно актуальных этой осенью», Катерина пришла в замешательство. Прическу как на картинке можно сделать только в парикмахерской, и то не в любой. А макияж... Что-то как-то пестренько все. Да и нет у нее ни помады «выраженно сливового цвета», ни «теней оттенка груш «вильям крисп». Вот балда, ведь была сегодня в центре и ничего не купила. А с другой стороны... Ей ведь не восемнадцать, и вообще как-то она себя плохо представляла с губами цвета спелой сливы. Нарисовав в уме свой ультрамодный облик, Катерина фыркнула, сказала вслух своему отражению: «Не была ты никогда модно прикинутой штучкой, так нечего и начинать» — и принялась за свой обычный вариант вечернего макияжа. Тени светлых тонов, перламутровая помада. Не слишком ярко, может статься, зато она себя уверенно чувствует и знает, что выглядит одетой и накрашенной со вкусом. Теперь волосы. Сейчас модно быть немножко растрепанной, но это как-то не вяжется с театром, да и вообще... Пожалуй, можно выпустить локоны — они обрамляют лицо, и прическа будет выглядеть менее строго. Теперь украшения. Она выбрала в шкатулке длинные витые серьги из золота и браслет — крупные дымчатые топазы, каждый из которых как сетью опутан тончайшей золотой проволочкой. Застегивая украшение, Катерина в который раз любовалась изящной работой и игрой света на гранях камней. Иришка всегда откровенно скучала, если, поддавшись на уговоры подруги, забредала вместе с ней в ювелирный магазин. С ее точки зрения, единственным критерием качества любого ювелирного изделия является его цена — чем дороже, тем лучше. Катерина и сама не смогла бы объяснить, откуда у провинциальной девушки из семьи инженеров такая любовь к драгоценностям. У мамы только и было что обручальное колечко да пара серег. Зато в доме имелись альбомы с репродукциями картин — огромный пыльный шкаф, битком набитый книгами. Они жили на первом этаже, и в окна заглядывали кусты сирени, деревянные полы источали тонкий смолистый аромат, пыль от книг плясала в солнечном луче, а девочка в старом и скрипучем кресле-качалке часами рассматривала цветные фотографии, любуясь платьями и украшениями, а заодно запоминая имена художников. Потом она стала срисовывать платья и украшения. Потом оказалось, что направления моды можно проследить по живописным полотнам. Потом она сделала в школе доклад на тему «История костюма и аксессуаров как зеркало социально-политических отношений в эпоху Средневековья». Директор школы послала работу на конкурс в Москву, и Катерина заняла первое место: получила диплом и собственноручно написанный отзыв одного из преподавателей МГУ со словами одобрения. Папа повесил диплом и письмо на стену под стекло, а Катерина вдруг стала мечтать о Москве. Прежде ее мечты жить именно в столице были неконкретными, детскими. Но, попав однажды в столицу, девушка поняла, что хочет жить именно здесь. Отец приехал на одну из научных конференций, и Катерина, приложив немало усилий, уговорила взять ее с собой. Пока папа слушал доклады и участвовал в «круглых столах», она бродила по улицам и паркам, сидела в сквериках и понимала, что именно здесь ее дом. Она чувствовала себя странно спокойной в разномастной толпе, где ее никто не знал. Накануне вступительных Катерина объявила родителям, что едет в Москву. Папа схватился за голову, мама пила валокордин. Сколько их уезжает вот так каждый год — мальчиков и девочек, полных уверенности, что они покорят столицу. Что вузы ждут именно их — гордость местной школы. И что получается? Поступают единицы, а остальные, не желая возвращаться в родную тишину, оседают кто в городе, кто в ближайших пригородах, цепляясь за любую работу — нянечкой в садике, вышибалой в ресторане. Но это еще как-то понятно и даже не зазорно. А то вот дочка-то Степана поехала в хореографическое училище, а теперь — теперь танцует в стриптизе, в ночном клубе. Отец месяц пил, стыдно было людям в глаза смотреть: провинция не Москва — тут свои законы. Соблазн был велик — проявить родительскую волю и не пустить. Может, Катерина и осталась бы дома. Девочка всегда была послушна. Но, тихо переговариваясь друг с другом бессонными ночами, папа с мамой думали и о другом: а если именно там, в большом и чужом для них городе, девочку ждет судьба? Счастливая судьба? Папа взял отпуск и, купив билеты, поехал с дочкой в Москву. Он только качал головой, глядя на толпы молодых людей, штурмующих цитадель науки и образования. Катерина же летала как на крыльях и, странным образом, даже не волновалась особенно. Внутри нее жила какая-то странная уверенность — это начало. Она наконец прибыла в тот пункт, с которого поезд ее жизни отправится в большое и чудесное путешествие. Само собой, помогли и золотая медаль, и заступничество того самого профессора, который написал отзыв о работе Катерины. Девушка словно попала в сказку: огромное здание университета, шпилем упирающееся в синее московское небо, казалось ей дворцом, а для нее это был храм. А музеи! Катерина бродила по залам Пушкинского, мечтая, как сможет использовать те или иные экспонаты в своей новой работе. Она совершенно не нервничала даже на экзаменах, пребывая в состоянии спокойной уверенности — она приехала домой. Этот город не отпустит ее. И все сложилось, все сбылось. Глава 4 Катерина осталась жить в своей сказке. Она училась, бродила по Москве, все больше влюбляясь в дома, скверы и купола церквей, ощущая себя своей в толпе спешащих по делам людей. Должно быть, родители наделили ее счастливым характером, но соблазны, стоившие душевного спокойствия многим, текли мимо, оставляя девушку совершенно равнодушной. Она не пила, не курила, носила скромные юбки и джемперы и не страдала от вида сокурсниц, затянутых в навороченные кожаные штаны. Нет, она не чуралась компаний и даже несколько раз ходила на свидания — в кино, в театр. Но дальше поцелуев дело не заходило. Катерина ждала «своего» мужчину и спокойно, но твердо отказывала всем остальным. Так же однозначно она отказала и профессору. Тот привык считать Катерину чем-то вроде своей собственности, но не торопился, выжидая, пока большой город научит провинциалку уму-разуму. Катерина беспрекословно печатала для него статьи, вычитывала корректуру и выслушивала монологи не лишенного тщеславия человека. В конце концов Семен Петрович решил, что ждал достаточно, и как-то в пятницу, узнав, что Катерина еще не закончила перевод статьи, велел привезти работу вечером ему домой. Девушка вздохнула — в общежитии намечалась вечеринка, но не спорить же — и пошла на кафедру печатать. Лаборант — симпатичный Дима, который, по всеобщему убеждению, мог быть девушке только подружкой — сочувственно поцокал языком: — Опять тебя Семен эксплуатирует? Пора с него деньги брать. — Да ладно. — Катерина уже стучала по клавишам. — Мне не трудно, а он должен скоро докторскую защищать. И потом он так со мной вечно носится... Книги мне таскает, альбом из Италии привез. — Кстати, об Италии. А ты слышала, что кто-то поедет на полгода на стажировку? — Правда? — Девушка вздохнула. — Ну, пошлют кого-нибудь из москвичей, как обычно. — Да уж. Хотя уступи ты Семену, он тебя вполне может протолкнуть. — Не болтай глупостей! — Почему это? Он аж потеет, как тебя видит. — Перестань, Дим, ну что ты... — Катерина покраснела. — Да ладно, ты ведь уже большая девочка... А если то, что я говорю, тебе в голову не приходило... то ты еще и глупая большая девочка. Но кто предупрежден, тот вооружен. И он убежал в буфет, а Катерина сидела с горящими щеками и смотрела на монитор. Черт, а ведь, наверное, Дима прав. Она слишком наивна. И какого черта профессору понадобилась статья сегодня вечером, если завтра утром он придет на работу? Вот расписание на стене... Так и есть — первая пара — лекция Семена Петровича. Та-ак. И что делать? Не ехать? Ну нет. В конце концов, что она, с профессором в случае чего не справится? Катерина знала один-единственный прием — коленкой по яйцам, — но свято верила, что он валит с ног любого и легковыполним даже для неумелой девушки. Правда, до этого не дошло. Семен Петрович распахнул дверь после первого же звонка. Был он свежевыбрит и благоухал одеколоном. Катерина протянула статью через порог и сказала: — Вот, Семен Петрович, привезла. — Спасибо, Катерина, да ты заходи... — Он улыбнулся и добавил: — Чайку попьем, у меня торт есть — пальчики оближешь. — Нет, спасибо. — Катерина смотрела ему прямо в глаза. — Вы извините, но я из провинции, а у нас не принято, чтобы вот так в гости к мужчине, да еще преподавателю... К тому же мне еще к завтрашнему семинару надо готовиться... До свидания! И она, не дожидаясь лифта, побежала вниз по лестнице. — Катерина! Но она не остановилась. Профессор смотрел в лестничный пролет, слушал стук каблучков и не знал — смеяться или сердиться. Вот мерзавка! Ну да никуда она не денется... Но дальше все пошло хуже. Катерина по-прежнему беспрекословно выполняла всю работу, но стала так прозрачно-холодна, что Семен Петрович терялся и робел, как мальчишка. Вся кафедра, затаив дыхание, следила за развитием событий. Кое-кто даже пари заключал — чем кончится противостояние профессора и студентки. Большая часть мужчин была уверена, что девушка хочет в Италию, а дамы стояли за то, что Катерина ждет, пока профессор дозреет до предложения руки и сердца. Семен Петрович был в разводе вот уже лет пятнадцать и все это время ни в чем себе не отказывал. Один Дима, посмеиваясь и помалкивая, жалел девчонку, попавшую в столь двусмысленное положение и желавшую одного — чтобы от нее отстали. В конце концов кульминационный момент все же настал. Профессор, лишившийся покоя на пятьдесят пятом году жизни, вдруг решил, что негоже мучиться из-за какой-то неблагодарной девчонки, и решительно попросил Катерину подойти к нему после семинара. Она кивнула и явилась к кафедре, как было велено. Семену Петровичу казалось, что он являет собой фигуру почти трагическую — взрослый, солидный человек, потерявший покой из-за молодой свистушки. Но в глазах Катерины все было не так: она смотрела и видела перед собой невысокого, с брюшком человека, к которому относилась с уважением, ибо он был ее преподавателем и «достиг степеней известных», и научные его труды были итогом поистине большой любви к науке и кропотливой работы. Но — не более того. Поэтому разговор получился каким-то бестолковым, словно каждый говорил о своем. — Катерина, — Семен Петрович пристально и даже строго смотрел на девушку, — вы знаете, что на кафедру выделено два места для стажировки в Италии? Девушка кивнула. — Вы хотите поехать? — Нет... — Так вот, в этой жизни... Что? — Я не хочу ехать. — Карие глаза теперь смотрели прямо ему в лицо, и Семен Петрович вдруг почувствовал, как жаркая волна заливает щеки и лоб. — Но почему? — Потому что... ходят слухи, что путь в Италию лежит через услуги начальству. — Она слегка покраснела, но глаз не отвела. — Я поеду потом... Рим довольно древний город, но, похоже, он простоит еще долго... успею. В аудитории стало тихо. Потом Семен Петрович совершенно неожиданно для себя самого сказал: — Катерина, а может, вы выйдете за меня замуж? Тогда мы могли бы поехать вдвоем... Меня пригласили читать лекции в университет Милана. Глаза девушки наполнились слезами. Теперь она чувствовала себя виноватой. Надо же, чего только все ни говорили, вон и Дима туда же, а Семен Петрович ее замуж зовет! Это совершенно неповторимое чувство, когда вам первый раз в жизни делают предложение. Он все-таки хороший, и тем жальче... Слезы потекли по щекам. Она замотала головой и прошептала: — Простите, но я не... не могу. — Почему? — Семен Петрович вдруг успокоился. Достал платок, подошел — хоть всего минуту назад боялся даже шаг сделать в ее сторону. — Возьми. Она послушно взяла пахнущий его одеколоном платок, вытерла слезы и нос. Он уже знал, что услышит, но не мог остановиться. Приподнял ее лицо за подбородок и спросил: — Ну же, детка, я вам так не нравлюсь? — Нет... то есть да... Нет, я вас очень уважаю, но не люблю! — выпалила девушка, глядя на него сквозь мокрые от слез ресницы. Он засмеялся. Катерина застыла. Ждала чего угодно, но не смеха. Семен Петрович погладил ее по голове, вздохнул и сказал: — Знаете, Катерина, вы, должно быть, правы. Просто я стал старым циником и вдруг позабыл, как это — когда не любишь. И когда любишь. — Вы не сердитесь? — Она чувствовала себя глупой девчонкой и только теперь испугалась. — Нет, — по-прежнему улыбаясь, сказал он. — Скорее, я благодарен вам. Я вдруг словно помолодел лет на двадцать... думаю, это пошло мне на пользу. Катерина во все глаза смотрела на мужчину, плохо понимая, о чем речь. А Семен Петрович продолжал: — Надеюсь, без обид? Она кивнула. — Вот и славно. И он ушел. После этого разговора отношения их лишились напряженности и неожиданно обрели некую дружескую теплоту. Кафедра терялась в догадках — никто не знал, чем же все кончилось? Не может быть, чтоб ничем! Катерина повзрослела, пройдя через этот несостоявшийся роман. Только потом она поняла, как ей повезло, что Семен оказался нормальным, хорошим человеком. Она стала сдержаннее в словах и с осторожностью относилась к особям противоположного пола, в изобилии сновавшим вокруг. Учеба давалась ей легко, и появился даже шанс остаться в аспирантуре, но тут она встретила Александра. Высокий, темноволосый и зеленоглазый — он покорил ее сразу и навсегда. Потом появилась Настя — и научная карьера растворилась в туманной дали. Впрочем, Катерина ни разу об этом не пожалела. Хлопнула дверь — пришел муж. Катерина поспешно убрала шкатулку и выскочила в коридор. Конечно, ей не удалось быть первой и на этот раз — Настя уже висела у отца на шее: — Папа! Покатай! — Настя, отстань от него, мы опаздываем. — Ну папа-а! И папа, посадив свое визжащее сокровище на спину, на четвереньках поскакал по квартире. — Сашка, брюки испортишь! — Но смех удержать было невозможно, и суровый тон не получился. Потом Тане и хозяйке пришлось отрывать лихую наездницу от слегка взмыленного скакуна и под вопли протеста выдворять в детскую. Перемирие было достигнуто, после того как мать пообещала в выходные совместный поход в зоопарк и катание на «взаправдашней» лошади. Наконец, поправляя растрепавшиеся волосы, Катерина вернулась в кухню. Александр торопливо глотал ужин. В очередной раз посмотрев на часы и обжегшись мясом, он состроил жалобную мину и спросил жену: — Расскажи — где была, что делала? Она налила ему кофе и села напротив: — Ездили с Иришкой по магазинам. — А, разорительницы. И как? — Вот, новое платье. Тебе нравится? — Красиво. — Он одобрительно кивнул. — Тебе идет. Катерина прекрасно знала: не скажи она — муж и не заметит, что на ней новое платье. Он не был равнодушным и не страдал отсутствием вкуса — ему нравились хорошо одетые женщины и красивые вещи. Но в силу какой-то специфики мужского взгляда он никогда не смог бы вспомнить, во что же именно была одета женщина. Александр вновь переключился на мясо, а Катерина, задумавшись, молча смотрела на него. Как же он все-таки красив, в который раз думала она. Гладкая смуглая кожа — почему-то даже зимой он умудряется сохранять загар, не пользуясь солярием и не летая в солнечные края, чтобы скрасить московское слякотное межсезонье. Лицо с правильными чертами, яркие зеленые глаза в пушистых ресницах. Темные волосы чуть вьются. Они такие мягкие на ощупь — говорят, это свидетельствует о доброте и слабости характера. Он и вправду очень добрый, но вот насчет характера... Нравом муж обладал твердым и решительным. Если к этому добавить наличие определенных принципов и стремление быть честным с собой и окружающими, получался портрет человека, которому не так уж легко вести дела в сегодняшнем мире бизнеса. Ее взгляд задержался на губах и твердо очерченном подбородке мужа. К вечеру у него слегка отросла щетина. Она колется... Она так чудесно колется, когда он целует ее грудь... В этот момент Александр, озадаченный молчанием жены, поднял глаза. По вспыхнувшему лицу Катерины нетрудно было понять, о чем она думала. Он отодвинул тарелки и, обхватив за талию, притянул ее к себе на колени. — Может, и не пойдем никуда, а? У нас есть бутылка твоего любимого сухого... Уложим Настю... — Он губами щекотал розовую раковину ее ушка, покачивались витые серьги, потом его горячее дыхание коснулось шеи, и по телу молодой женщины пробежала дрожь возбуждения. Рука мужа поглаживала колени и постепенно забиралась все выше. Наконец пальцы его коснулись шелковистой кожи над краем чулка. — Ну уж нет! — Катерина выскользнула из его объятий. — Мы сто Лет нигде не были. Я хочу в театр. Ну же, милый, доедай, и пошли. Александр испустил глубокий и печальный вздох, демонстрируя разочарование, встал и, заглянув в золотистые глаза жены, негромко сказал: — А сухое я все-таки поставлю в холодильник... К нашему возвращению... — и засмеялся, потому что от его взгляда жена покраснела, как девочка. Они все же поехали в театр. Спектакль понравился обоим, но половину удовольствия составляла сама театральная атмосфера. Детским ожиданием чуда отзывались праздничное волнение, музыка, свет, шорох занавеса и ощущение значимости того лицедейства, что происходит на сцене. В антракте они пили шампанское в театральном буфете, оформленном в «раннесоветском» стиле, закусывая «Мишками». Тяжелые деревянные шкафы теснились вдоль стен. На одном примостился старенький телевизор с линзой, на другом — тарелка-радио. Под стеклом столиков разложены старые открытки, афишки и даже фотографии. Тяжелые бархатные портьеры на окнах надежно изолировали этот уголок от шума московских улиц. Здесь было несуетно и спокойно. Теперь они могли позволить себе билеты на самый дорогой проект. Но ближе всего Катерине оказался именно этот театр. Красного кирпича здание, старое, но не помпезное, очень спокойно обитающее на улочке в центре, казалось местом, где ждут старые друзья. Смешно сказать, но, накладывая макияж перед походом в театр, тушью Катерина никогда не пользовалась: вдруг потекут слезы — такое часто бывало. Когда они вернулись, Настенька тихо сопела в своей кроватке, а Татьяна спала на диване в гостиной, уронив голову на учебник гражданского права. Они со смехом разбудили ее, и Александр отвез девушку домой. Когда он вернулся, жена была в ванной. На столике в спальне горела маленькая стеклянная лампа — фитилек плавал в густой жидкости неожиданно ярко-фиолетового цвета. Огонек лампы мигал, бросая причудливые тени на стены, мебель и портьеры и делая таинственной хорошо знакомую комнату. Рядом с лампой на столе стояли два бокала, бутылка вина и ваза с фруктами. Он прислушался — из ванной все еще доносился плеск воды и голос Катерины, мурлыкавшей какую-то песенку. Он торопливо разделся, взял в одну руку бутылку, в другую — бокалы, наклонился, зубами выхватил из вазы гроздь винограда и пошел в ванную. Глава 5 Катерина прислушалась — закрылась входная дверь, Александр ушел на работу. Улыбаясь, она свернулась калачиком и натянула на себя одеяло. Настенька еще спит, и можно просто полежать, прислушиваясь к приятным ощущениям, все еще наполнявшим ее тело. Сладкая истома после занятий любовью вообще одно из самых приятных чувств на свете. Александр любил заниматься сексом по утрам. По вечерам, впрочем, тоже. Но утром это всегда было как-то особенно нежно, как перед расставанием, хотя он уходил всего лишь в офис. Но, помня строки стихотворения Кочеткова, «...и каждый раз на век прощайтесь, когда уходите на миг...», молодая женщина старалась провожать мужа так, чтобы ему хотелось как можно скорее вернуться. Катерина зажмурилась — лучик солнца пробился между портьерами и щекотал глаза. Пора вставать. Сон ушел, и нарастало нетерпение — этот день будет чудесным, почему бы не начать его наконец. Она соскользнула с кровати и, утопая босыми ногами в густом ворсе кремового ковра, подошла к окну, раздвинула портьеры. Солнце, по-осеннему нежаркое, но все еще ласковое, залило спальню. Щурясь, разглядывала пруд внизу и пыталась осознать то странное ощущение счастья, которое наполняло ее душу. Словно ожидание чуда. Может, она забыла, а сегодня какой-нибудь праздник? Катерина подошла к бюро, перелистала ежедневник в красивом бархатном переплете — подарок мужа. Нет, никакого праздника сегодня не значилось, и особых дел запланировано не было. Пунктом первым на сегодняшний день была записана уборка квартиры. Как ни странно, ничего против она не имела. Это дом, о котором она столько мечтала, — и даже убирать его было в радость. Сначала они жили с родителями мужа — просторная трехкомнатная квартира позволяла вести мирное сосуществование, хотя было совершенно очевидно, что Нина Станиславовна недолюбливает невестку. Подруги — в основном жены дипломатов, с которыми служил отец Александра, — сочувственно выслушивали рассуждения о том, что Сашенька мог бы подыскать себе более достойную партию. Правда, не все соглашались. А лучшая подруга Зинаида как-то раз заявила: — Дура ты, Нинка. Радоваться должна на свою скромницу. И где он только выкопал такое сокровище? Не курит, лишнего рубля ни разу не попросила... Готовить не умеет? Ну так научи. Вон у Н-ских — какая девочка была — сплошные кудряшки и веснушки. Три иностранных языка, манеры как у великосветской дамы — ангел, а не | ребенок. Ну и что из нее выросло? Недавно она вернулась из санатория в Швейцарии, и все без толку. Говорят, она опять колется... Так что тебе грех жаловаться на невестку. Нина Станиславовна только поджимала губы. Отсутствие дурных привычек и независимость невестки как раз и выводили ее из себя. Она действительно ничего не просила. Но и не считала себя обязанной принимать советы и указания, даже если они сопровождались обычными в таких случаях заявлениями: «Я о вас же забочусь» и «Поверьте моему опыту». Когда Александр купил квартиру, Нина Станиславовна воспрянула духом — теперь-то им не обойтись без ее советов, а еще лучше — это сейчас так модно — пригласить дизайнера, чтобы он разработал единый стиль для квартиры. Конечно, это дорого, но зато все будет со вкусом и по последней моде, учитывая даже философию фэн-шуй. Но молодые захотели сами обставить свое жилище, отказавшись и от субсидии, и от советов. Сначала из всей мебели были только кухонный гарнитур и матрас на полу в спальне. И куча коробок с книгами в гостиной. Катерина улыбнулась, оглядывая выдержанную в персиковых, бежевых и кремовых тонах спальню. Может, все это и не удивительно стильно, но зато очень уютно. А детская — сколько радости доставили им эти покупки! Вместе с мужем они сотворили чудесный мир для девочки — светлый, яркий, мягкий, где можно ползать по полу и рисовать на стенах, где полно мягких игрушек, а с потолка свисает обезьянка и держит в лапах матовый шар люстры. Кто сказал, что это мещанство? Девочка должна расти среди цветов, бантиков, кукол, кружевных платьиц и добрых плюшевых зверей. — Мама! Тишина кончилась. Катерина поспешила в детскую: — Кто тут шумит? Где моя дочка? Из-под подушки доносилось громкое сопение, но ведь, если найти сразу, будет неинтересно, поэтому мама стала обходить комнату, заглядывая во все углы и приговаривая: — Где же она? Убежала, наверное... А кто же будет кашу есть? А пылесосить маме помогать? Придется позвать соседскую девочку... — Катерина еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, краешком глаза поглядывая на маленькую попку, торчащую из-под подушки, и розовые пяточки, нетерпеливо елозившие по простыне. Наконец терпение ребенка лопнуло — показалась смеющаяся рожица, и, подпрыгивая на кровати, Настя завопила: — А-а, не нашла! Не нашла! Вскоре они уже сидели в кухне и дружно ели овсянку из миски, на донышке которой был нарисован толстощекий заяц. Потом мама и дочка вместе убирали квартиру, а вскоре пришла Таня, няня-гувернантка. Катерина собиралась в спортзал, а Танечка, одевая Настю гулять, торопливо рассказывала хозяйке последние новости о своем романе с преподавателем. С точки зрения Катерины, роман был несколько односторонний, то есть состоял в основном из Таниных вздохов и переживаний. — Танечка, я не люблю разговаривать на пороге, вернусь к обеду, вы мне все как следует расскажете, хорошо? — Я не доживу до обеда, — жалобно протянула девушка, — я умру... Умру от... — Неразделенной любви? — подхватила Катерина. — Нет, скорее от голода, я утром не позавтракала. Худею. — По-моему, вы делаете глупости. Ведь ваш организм еще растет, и ему нужны витамины. А то испортите обмен веществ — волосы потускнеют, ногти будут ломкими, а ваш Вячеслав Алексеевич (так звали объект Таниной страсти) даже смотреть не будет в вашу сторону. — Ой, как страшно! — Таня округлила глаза, и, поколебавшись, спросила: — Вы правда думаете, что мне не нужна диета? — Правда. А лучше спросила бы свою маму — она очень разумный человек. — Ну, в общем, мама сказала то же самое, — призналась Татьяна. — А можно я тогда быстренько сделаю себе спасительный бутербродик, а то у меня урчит в животе и уже, кажется, ногти ломаются. Через десять минут Таня и Настя, каждая с бутербродом в руках (как выяснилось, у Насти тоже урчало в животе — она предлагала послушать всем желающим), отправились наконец гулять. А Катерина поспешила в спортзал. Теперь поход за собственной фигурой стал привычным. Когда Катерина кормила дочку — до полутора лет грудным молоком, не слушая никого и не настаивая на прикормах, — она смотрела на толстенькие розовые щечки, ясные глазки и, даже не имея специального медицинского образования, понимала: все разговоры о том, что ребенок чего-то там недополучает, — чушь. Малышка ела, когда хотела. Спала с мамой, не выпуская сосок изо рта, и была абсолютно счастлива. Александр, правда, коротал ночи по большей части на диване, но переносил лишения мужественно. Кто не слышал страшилки друзей и родственников про беспокойных детей, которых бедные, измученные родители носят на руках ночи напролет? Так уж лучше пусть спит с мамой, зато крепко и не плачет. Катерина, счастливая, ела за двоих, гуляла с коляской и не особенно обращала внимания, что из одежды теперь носит только легинсы и просторные пуловеры. Но когда Насте было уже полтора года, Катерина подхватила тяжелую простуду, которая дала осложнения, и врач, качая головой, сказал: — Антибиотики, милочка, и никаких возражений. Кормящая мать? И сколько вашему ребенку? Сколько? Не смешите меня. Что она ест еще? Катерина неохотно призналась, что ест дочка практически все и молоко ей нужно только ночью или если нездоровится. Врач покачал головой: — Мамаша, теперь надо подумать о себе. Ей молоко нужно меньше, чем вам серьезное лечение. Папа занимается с девочкой? Да? Вот пусть он ее уложит сегодня. Почитает, споет. Скажет, что мама болеет и ее надо пожалеть. Посидит с ней. Увидите, день, два — и она не вспомнит о молоке. К удивлению Катерины, врач оказался прав. Первый вечер дочка плакала, второй поканючила, а на третий спросила: где папа с книжкой? Катерина же переживала шок. Ей казалось, что у нее отобрали что-то, принадлежащее ей одной. Она никогда даже мужу не рассказывала, что самые счастливые моменты были именно во время кормления — дочка словно вновь становилась с ней единым целым; маленькие ручки крепко держали грудь, глаза — зеленые, как у мужа, — внимательно разглядывали мать, и вдруг она улыбалась — губы раздвигались, и молоко лилось мимо, пузырилось вокруг ротика. Настя сразу спохватывалась и, сопя, вновь принималась за еду. Катерина сильно располнела. И, обнаружив это, впала в панику. Ей казалось, что она выглядит ужасно. Муж никак не понимал, в чем дело — жена вдруг стала избегать его ласки. А Катерина теряла всякое желание от одной мысли, что его руки лягут не на упругую кожу, а на солидный слой подкожного жира. Иришка, всю жизнь морившая себя голодом, сказала: — Ну теперь в полку неудовлетворенных желудочно прибыло. Будешь ходить и облизываться. Главное — не сорваться вечером. Это самое кошмарное время. Муж приходит с работы, садится и начинает есть, есть... Мясо с картошкой, салат с майонезом — ненавижу! — Может, мне попить чего-нибудь? Тайские таблетки, говорят, помогают. — Катерина достала из шкафа очередную юбку, приложила к себе и поняла, что и она тоже не налезет. — И не думай! Травиться только! Уж мне ты поверь. Я лежала в Институте питания и как врач тебе говорю — диета и еще раз диета. Ну и физические нагрузки. Массаж, тренажеры... — Ой, я даже в школе физкультуру все время прогуливала, какие там тренажеры... — Да ты что, мать? Не какие там, а всякие и не менее трех раз в неделю! — Может, лучше велотренажер домой купить? — Да. И будет он у тебя стоять в углу, а ты на него вещи складывать станешь. Это мы тоже проходили. Кроме того, если все время на одном сидеть, тоже переборщить можно. Нагрузку должен определять специалист — а то накачаешь себе бедра и будешь как... не знаю кто. Значит, так, одевайся, пошли гулять. Заодно осмотрим окрестности на предмет фитнеса и спорта. Так Катерина оказалась в спортзале. Но занятия, хоть и изматывали порой, были все же чем-то новым, а потому конструктивным и давались гораздо легче, чем диета. Что делает женщина, сидя дома? По большей части ест. Пробует, пока готовит, кормит ребенка и доедает за ним — ну не выбрасывать же. Потом ужин с мужем. Как-то Катерина поймала себя на том, что достала из холодильника рагу в кастрюле и положила себе солидную порцию. Ей стало обидно. Есть хотелось ужасно, но это значит — пойти на поводу у своей слабости. Тогда... Тогда она решила найти компромисс. Стресс, сказала себе Катерина, вреден. А голод для организма есть стресс. Поэтому мы его — организм — покормим. Только немножко. Она полезла в шкаф и скоро вынырнула оттуда с симпатичной подарочной сумочкой. На недавний день рождения кто-то из гостей принес столь модный нынче подарок в японском стиле: несколько маленьких керамических подносиков и палочки для еды. Вещь была очень милая — нежно-кремовые прямоугольные тарелочки расписаны зелено-коричневыми побегами бамбука. Катерина положила на тарелочку поменьше мясо, на тарелочку побольше — салат. Взяла палочки. Честно говоря, есть она ими не умела, но на упаковке была картинка. Промучавшись минут сорок, она съела все подчистую и то ли устала, то ли все же наелась. С тех пор она взяла за правило — есть только из маленьких тарелочек и палочками — дольше и меньше получается. Потом Иришка посоветовала устраивать кефирные дни — через день. День ешь нормально, день — только кефир и обезжиренный творог. Все получилось не быстро, но через год Катерина влезла в платье, которое носила до родов. Крутя педали велотренажера, Катерина думала — как бы убедить Татьяну не спрашивать у нее советов по всякому поводу. У девушки есть на Редкость разумные и понимающие родители, и Катерина считала себя не вправе указывать ей, как вести себя. Вообще-то и девушка и ее семья ей нравились. Когда Настеньке исполнилось три года, Катерина решила, что часть времени за ней может присматривать кто-то кроме матери. Свекровь посоветовала ей солидное агентство, молодая женщина отправилась туда и попросила подобрать няню-гувернантку. Ей предложили на выбор несколько человек, но все это были солидные дамы за сорок, отягощенные педагогическим стажем. Закрыв последнюю папку с резюме очередной фрекен Бок, Катерина с недоумением спросила: — Неужели у вас нет никого помоложе? — Ну почему же, конечно есть. У нас полно девочек-студенток, желающих подрабатывать бебиситтерами. Но обычно мы не предлагаем их солидным клиентам. — Почему? Снисходительно улыбнувшись ее наивности, представитель агентства объяснил, что студентки, как правило, не знают иностранных языков, да и какой прок от девчонки семнадцати-восемнадцати лет в воспитании ребенка? Солидности никакой, в детях ничего не понимают... Но Катерина была уверена, что девчонки бывают разные. Она долго объясняла, что ей нужно, и в конце концов ей принесли несколько папок, отобранных по трем критериям — девушка должна быть из семьи служащих, она должна жить в том же районе, что и Катерина, и у нее должен быть младший брат или сестра. Так она и нашла Татьяну. Они встретились, поговорили, а потом Катерина беззастенчиво напросилась к ней в гости. Отец девушки был военный, мама — врач. А еще у нее имелись два младших брата, которыми она занималась, пока не поступила в институт. Здоровье мамы ухудшилось, и она ушла с работы, денег не хватало. Тогда дочка перевелась на вечернее и стала искать работу. Нина Станиславовна была озадачена и недовольна выбором невестки. Она устроила сцену Александру. Вечером, сидя в кухне и наблюдая, как жена моет посуду, Александр осторожно спросил, почему Катерине не понравились кандидатуры, предложенные агентством. — Ну почему же, я нашла вполне подходящую няню. — Но она же совсем еще девочка! — Девочки бывают разные. Не важно, что она плохо знает английский и никак — французский. Зато она порядочная девушка из хорошей семьи, добрая и ответственная. У нее два брата-близнеца — фактически она их вырастила. Я думаю, это достаточный опыт, чтобы справиться с одной, даже очень шустрой девочкой. Мне совершенно не нужна здесь чужая тетя со сложившимся образом мыслей, привычками и массой неизбежных в ее возрасте предрассудков. Девочкой я буду руководить и командовать, а бороться здесь с авторитетной матроной, которая все знает лучше, не собираюсь. Давай дадим ей испытательный срок — три месяца. Если она не справится с Настей или не понравится нам, обещаю — я соглашусь на любую Фрекен Бок, которую нам подберет твоя мама. Татьяна и Настенька чудесно поладили и очень привязались друг к другу. С хозяйкой девушка поначалу держалась несколько официально, но потом привыкла и теперь относилась к ней скорее как к подруге, чем как к работодателю. Катерина вернулась домой, когда Настенька спала после обеда. Молодая женщина прошла в спальню. На бюро стоял огромный разлапистый букет осенних листьев. Осень в этом году выдалась теплая и золотая. Завороженная шуршанием и разноцветьем, Настенька собирала листья в букеты и букетики. Они стояли по всей квартире, источая тонкий горьковатый аромат. Этот запах пьянил Катерину, почему-то он воспринимался как запах идущего времени и как запах счастья. — Катерина Сергеевна! — На пороге стояла Татьяна. Светлые волосы заплетены в две недлинных, но толстых косы. Золотистая челка до самых глаз — больших, серых и совершенно детских. Губы поджаты жалобно. — Катерина Сергеевна, он вчера был такой мрачный... — Подожди минуточку, присядь. Татьяна опустилась на стул у бюро. Катерина лихорадочно думала, как бы избежать очередного экскурса в Танины душевные переживания — рассказывая о них, девушка начинала и впрямь расстраиваться. Катерина представила себе семинар — небольшая университетская аудитория с вечно обшарпанными столами и доской в меловых разводах, и как преподаватель, пытаясь что-то рассказать, все время чувствует на себе обожающий взгляд этих больших серых глаз, и там, в этих глазах, мысли вовсе не об истории правовых учений. А если там не одна такая глупышка? Бедный Вячеслав Алексеевич! — Танечка, я тут подумала, мы с вами совсем забросили наши занятия. Давайте вы мне все это расскажете на английском языке. В целях совершенствования Таниного английского няня и хозяйка разговаривали часть дня исключительно на этом языке — по крайней мере, старались. Девушка послушно перешла на английский и некоторое время честно сражалась с лексикой и грамматикой, пытаясь передать свои душевные муки. Через несколько минут она сказала, удивленно округлив глаза: — Знаете, по-английски это все как-то... не страшно... — Ну и слава богу, — рассудительно сказала Катерина. — Нет, правда. Как будто я рассказываю не про себя, а пересказываю вам отрывок из какого-нибудь романа. И получается какая-то чепуха. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. — Ну и ладно, — махнула рукой Таня. — Раз страдания не получились, придется заняться делами. Она принесла Настенькины вещи — ворох разноцветных, словно кукольных одежек. Хозяйка и няня раскладывали вещи на кучки: это пойдет на следующий год на лето, это на зиму, а из того девочка выросла окончательно... В четыре руки дело шло быстро, и вскоре Таня удовлетворенно оглядела аккуратные стопочки и сказала: — Нужны новые колготки, и рубашки с длинными рукавами, и еще одни рейтузы — на смену. — И зимние сапоги, — добавила Катерина. Но Таня замахала на нее руками: — И не думайте. Только ножки портить этой импортной обувью. Что они понимают в нашем климате? Я принесу вам валеночки — нам из деревни привезли, когда мальчишки были маленькие. Они с калошками — мягкие, легкие и не промокнут. — И, отмахнувшись от благодарностей хозяйки, указала на стопку вещей, которые были признаны маленькими. — Убрать на будущее или отдать кому-нибудь? — Лучше отдать, — торопливо сказала Катерина. В душе, как и многие женщины, она была суеверна относительно будущих детей — нельзя загадывать. Татьяна понимающе кивнула: — Я отдам Анне Петровне. У нее, правда, мальчик, но тут в основном штанишки, колготы да рубашки, так что это не важно. — Они бедно живут? — спросила Катерина, вспомнив темноволосого улыбчивого мальчика с ямочками на щеках. — Да уж. — Таня собирала вещи в пластиковую сумку и рассказывала вполне обыденным тоном страшную в общем-то историю: — Мать у него умерла полгода назад, а отца и не было. Бабушка — Анна Петровна — растит его одна. У нее никого нет. То есть где-то существуют какие-то дальние родственники, но это, похоже, дела не меняет. Они живут на ее пенсию, пособие, да еще она подрабатывает секретарем на домашнем телефоне, но это очень небольшие деньги. Бабулька молодец — хваткая. — А что же случилось с его матерью? — Не знаю. Кажется, она болела... Я особо не расспрашивала. Правда, Анна Петровна сама любит поговорить, но как-то ничего конкретного она не рассказывала. — А как мы отдадим вещи? Вы знаете, где они живут? — Дом знаю, а квартиру нет. Да я просто возьму завтра сумку с собой, когда пойду гулять, — они каждый день приходят к пруду. Катерина немного помолчала, а потом спросила: — Послушайте, а может, ей и денег дать? Все-таки ребенку нужны соки, питание... Как вы думаете, возьмет она? — Не знаю. Вещи возьмет, ведь все так делают — отдают знакомым, когда дети подрастают. А деньги — это другое. Вы лучше сами. На том и порешили. Но на следующий день пошел дождь, и прогулки отменились. Катерина ездила с мужем на официальное мероприятие — ужасно устала. Она не любила эти деловые обеды: мужчины говорят о делах, и тогда жены молчат или пытаются вести светские разговоры. Все это, как правило, было скучно и утомительно. Правда, в этот раз получилось немного повеселее. А все благодаря Иришке, которая позвонила утром, горя желанием увидеть Катерину на обеде: — Не вздумай сачкануть. Я знаю, что ты не любительница светских раутов, но сегодня ты просто должна быть. Понимаешь? Пообещай мне. — Обещаю, раз это так важно, но что хоть случилось-то? Ты поссорилась с Артуром? — Э-э... Нет, собственно, пока нет. Но мне может понадобиться твоя моральная поддержка. Больше Катерина так ничего от нее и не добилась. Иногда Катерина удивлялась, как они — две столь непохожие женщины — могли стать подругами. Но должно быть, тут как в любви — взаимная привязанность либо есть, либо нет. Впрочем, вначале они решили, что у них мало общего: Катерина приехала из провинции, где нравы не отличались московской раскрепощенностью, и одевалась скромно, даже консервативно. Ирочку воспитывала мать-одиночка, всю жизнь посвятившая научной работе, но Ирочка же, наоборот, была в курсе последних новинок, перепробовала все модные цвета и приколы, включая тату и пирсинг — над бровью у нее сверкала крохотная бриллиантовая капелька, а бедро украшал цветок нарцисса, выполненный в нежно-сиреневых и зеленых тонах. Ира не пропускала ни одной модной тусовки. Ее даже пару раз показывали по телевизору — среди толпы ярких и красочных представителей богемы на презентации какого-то шикарного бутика или нового музыкального проекта вдруг мелькало кукольно-красивое личико с огромными голубыми глазами и прической а-ля Мэрилин Монро. Как она умудрялась при маминой зарплате научного работника и своей стипендии одеваться стильно и броско, никто не задумывался. А Ирочка не спешила рассказывать. Она, к удивлению однокурсников, оказалась золотой медалисткой и без труда попала на отделение политологии, твердо решив сделать предметом своего изучения становление партийной системы в России. Ибо, как ни странно, будущее свое девушка видела именно на родной кафедре в качестве минимум доктора наук. В общем, народ тихо млел, видя такой синтез противоположных качеств в одном флаконе. Познакомились девушки случайно. Вернее, они шапочно общались, посещая общие лекции, но как-то в университетском буфете, грея озябшие руки — из широких окон немилосердно дуло, — Ира спросила, зачем Катерине карта Москвы (та сидела, уткнувшись носом в эту самую карту). — Я хожу гулять. Но Москву знаю не очень хорошо, поэтому заранее выбираю маршрут... Хотя не всегда. Иногда лучше специально заблудиться... Особенно в старых переулочках. Там так... словно и не Москва это — липы, дворики. А однажды я забрела в подвалы под Варваркой — там так страшно. — Там есть подвалы? — Ну да. Видимо, они идут под Гостиный Двор. Скорее всего, раньше там были склады, а теперь даже не знаю что. Похоже на декорацию к фильму о Средневековье — толстые своды над головой и свет такой призрачный... — Здорово! Возьмешь меня с собой? — Тебя? — несказанно удивилась Катерина. — Ну да. Я там ни разу не была. А я за это покажу тебе, где есть самый настоящий лютеранский костел. Там чудесно играют на органе. Идет? — Хорошо... А когда пойдем? — Да давай смотаемся с физкультуры — и пойдем. Так начались их совместные прогулки. Пока девичьи ножки мерили не слишком ровные московские улочки, они много разговаривали. И в конце концов крепко подружились. Вдруг оказалось, что Катерина прекрасно умеет слушать и вовсе не является таким уж синим чулком, как показалась Иришке на первый взгляд. А Катерина выяснила, что бесшабашная девица подрабатывает учительницей английского в семье состоятельного соседа — учит папу-бизнесмена и сына-оболтуса. Да много чего еще выяснилось. А самое главное — вдруг оказалось, что они обе очень хотят встретить своего единственного, самого лучшего, самого замечательного... А вы не хотели? Все мы ждали и мечтали, вглядываясь в окружающие нас мужские лица — может, это он? Потом в жизни Катерины появился Александр, и она сразу решила — это ее мужчина, ее половинка. — Нет, я не понимаю, как ты можешь быть так в этом уверена? — кипятилась подруга. — Вы знакомы всего месяц — это просто смешно! Я встречалась с Артемом — ну, помнишь, художник — год... Год! Я только тогда узнала, что он женат и у него семья в Новосибирске. А вдруг у него тоже... не знаю... двое детей в Пензе. — Почему в Пензе? — Да по кочану! Это просто для примера. Ну, скажи, что в нем особенного? — Не знаю... — На лице Катерины появилась мечтательная улыбка. — Все особенное... Глаза, губы... Руки... И он такой, какой должен быть. Подруга только руками всплеснула. Но должно быть, они и впрямь были созданы друг для друга, потому что в один прекрасный день именно Иришке Катерина позвонила, чтобы рассказать потрясающую новость — они помирились с Александром после двух лет разлуки и непонимания. — Мы уезжаем завтра, представляешь? — Куда? — Ко мне. — Зачем? — Ну как зачем? Он хочет, чтобы мои родители его увидели и не беспокоились. И еще он сказал... он надеется, что они не будут против нашего брака. — Да ты что? Он сделал тебе предложение? — Да. Так смешно получилось. Мы лежали... ну, в смысле сидели... — Я поняла, в каком смысле вы сидели, дальше давай, а то сейчас звонок будет. — Короче, мы разговаривали. О том, что было бы здорово поехать в Питер. А потом он говорит: «Когда мы поженимся, я обязательно отвезу тебя в Париж. И тогда у нас с тобой будет свой Париж — тот, где были мы двое. А потом мы поедем туда с детьми, и тогда он будет другим — уже для всех нас». Знаешь, он вообще-то не очень любит говорить о чувствах, поэтому я так растерялась. Представляешь, «с детьми»... А он вдруг сел, схватил меня за плечи и спрашивает: «Мы ведь поженимся? Почему ты молчишь?» А я от растерянности ничего сказать не могу. Тогда он просто словно испугался: «Ты разве меня не любишь?» — А ты? — А я сказала, что люблю, и разревелась, как дура. — Ну а потом? — Потом... Ну, потом уже все. — Понятно. И теперь он собирается ехать к твоим родителям. — Да. — А со своими он говорил? Катерина вздохнула. Она несколько раз встречалась с отцом Александра и была совершенно очарована импозантным мужчиной с седыми висками и веселыми морщинками в уголках серых глаз. Потом последовало приглашение на ужин в кругу семьи и друзей. Это был вечер в ресторане по поводу помолвки дочки одного из коллег и друзей Андрея Николаевича. Ресторан подавлял. Честно сказать, до того дня Катерине не приходилось бывать в столь дорогом месте. Перелистывая страницы книг и фотоальбомов, глядя на экран телевизора, Катерина как-то не задумывалась, что где-то до сих пор существует такое великолепие. Или, вернее, учитывая прошлое и настоящее нашей непредсказуемой страны, вернее будет сказать так — такое великолепие существует вновь и гордится своей пышностью. Мраморные лестницы плавно текли вверх, лениво расталкивая панно из натурального камня — яшма и малахит загадочно поблескивали в свете многочисленных хрустальных люстр и светильников. Под ногами наборный паркет сменялся ворсом туркменских ковров. Катерина прижалась к своему спутнику. Здесь было все слишком — богатство, свет. Она вдруг испугалась, что поскользнется на блестящем паркете или будет выглядеть глупо среди дам в роскошных платьях. Пока они шли мимо залов, она заметила несколько потрясающих туалетов — шелка, голые плечи... На Катерине была черная юбка чуть выше колен, туфли-лодочки и вишневая кофточка из ангорки. Катерина потратила бездну времени, чтобы освоить прическу — высоко зачесанные и тщательно уложенные волосы для солидности, но Александр приехал за ней на пятнадцать минут раньше... Ну не могли же они потерять целых пятнадцать минут! Девушка забыла о прическе... Короче, чтобы не опоздать окончательно, девушка просто распустила волосы, и они мягкой волной обняли ее плечи. — Мне так больше нравится, — сказал Александр, и она была вполне счастлива. Но сейчас и здесь чувство собственного несоответствия окружающей пышности острыми коготками начало царапать душу. А вдруг кто-то посмеется над ней? И ее мужчине будет за нее неловко? Сомнения грызли девушку все сильнее, и она замедляла и замедляла шаги, пока Александр не спросил, что это она вдруг решила поиграть в баржу. — Чего ты упираешься? Хочешь, возьму тебя на ручки? — Он смеялся, а Катерина чуть не плакала. — Эй, котенок, ты чего? — перепугался вдруг он. — Я... не хочу туда идти. Все в таких платьях... И вообще... — Так, ну-ка не вздумай реветь и слушай меня. — Обругав себя идиотом, он принялся успокаивать девушку. — Малыш мой, ты у меня самая красивая! Кого ты испугалась? Этих раскрашенных кукол? — Он кивнул в сторону яркой группы девушек за столиком. — Они как Барби — все одинаковые. Ну же, котенок, улыбнись. Мы идем в малый зал, там будет всего человек пятьдесят — это же не свадьба, а помолвка. Никаких тебе громких речей и тостов. Родню почти не звали, только нужных людей с работы. Так что это почти деловая встреча. Одеты все будут соответственно — никаких бальных платьев. Вот если нас позовут на свадьбу, тогда мы купим тебе роскошное платье, и все умрут от зависти. А сегодня все просто и по-деловому. Так что не переживай. Представь, что это кино. Наблюдай, улыбайся и не бойся — я с тобой. — Он поколебался. — И не придавай значения тому, как будет вести себя моя мама. Она у меня женщина своеобразная. Лучше держись поближе к Зине. — Кто такая Зина? — Мамина подруга. Классная тетка. Катерина немного успокоилась, глубоко вздохнула, выпрямила спину и вошла в зал с гордо поднятой головой. Это помещение и впрямь было не столь помпезным: стены до половины отделаны деревянными панелями, а выше — затянуты тканью. Бархатные портьеры на окнах скрыли солнечный день, и в зале царил рассеянный неяркий свет — словно предвечерний час. У стены рояль — молодой человек с длинными, собранными в хвостик волосами играл мелодию Гленна Миллера. В зале было с десяток столиков, на каждом горела свеча. К ним немедленно подскочил распорядитель и провел на места. Пока Александр извинялся за опоздание и отодвигал Катерине стул, та чувствовала на себе неприязненный взгляд будущей свекрови. Все шло именно так, как она боялась. Время от времени Нина Станиславовна задавала ей вопросы — о семье, об учебе, внимательно выслушивала ответы, и каждый раз губы ее сжимались в тонкую линию. Андрей Николаевич и Александр пытались как-то разрядить атмосферу. Как только мероприятие приобрело менее официальный характер и народ принялся фланировать между столиками, Андрей Николаевич встал и решительно сказал супруге: — Пойдем, дорогая, надо подойти к хозяевам, а затем мы должны пообщаться кое с какими нужными людьми. Нина Станиславовна покорно поднялась и, сухо кивнув, удалилась. Катерина и не заметила, что ее вздох облегчения был вполне очевиден. Александр накрыл ее ладошку своей: — Не обращай внимания, малыш. — Тебе хорошо говорить... — Всем нам иногда приходит в голову старая и глупая мысль — как жаль, что родителей не выбирают. Их счастливое одиночество длилось недолго — у столика возникла высокая крупная женщина с вытравленными под блондинку волосами, кудрявой химией. Она гордо держала перед собой пышную грудь и бокал с вином. «Конь с...» — механически подумала Катерина. Конь был задрапирован в явно недешевый костюм цвета морской волны и украшен солидным количеством золота, и все же слово «дама» не шло на ум. Баба — и не важно, что ее муж посол и сейчас собирается к новому месту службы — в одну из процветающих арабских стран. — Милая, познакомься — это Зинаида Аркадьевна. — Александр встал и нежно поднес к губам по-мужски крупную руку женщины. Та усмехнулась: — Смотри не переборщи, Сашка, а то решу, что пошел по папкиным стопам. Ладно, ладно, шучу. Что, детка, — подмигнула она Катерине, — не съела тебя Нинка? Ох, это ж не в последний раз. Еще покуражится. Да ты внимания не обращай. Ты, говорят, не москвичка? Вопрос не обманул Катерину. Она поняла, что все, что можно о ней узнать, будущая свекровь с подругой уже обсудила. — Ну так ты не забывай, что народ наш на язык быстр. Чуть что — рот открывай пошире и в выражениях не стесняйся. Нет? Не твое это? Катерина испуганно покачала головой. — Ах ты, котеночек, что ж ты такая зашуганная. Сашка, ты жену что, бьешь? Она тяжело опустилась на стул и с недоумением взглянула на свой пустой бокал. В тот же миг рядом нарисовался официант, и бокал наполнился темно-красным кьянти. Дальше разговор потек неожиданно естественно. И Катерина решила, что Зинаида — баба неплохая, хоть и шумная. Она с юмором рассказывала о буднях жены посла в азиатской стране. История о том, как ее перед каким-то приемом слуга с помощью повара и садовника драпировали в сари, собрала вокруг целую группу восторженных слушателей. С тех пор Катерина считала Зинаиду кем-то вроде тетки и относилась к ней с большим уважением. Что касается свекрови, то их отношения так и не стали теплее. Зато ее собственным родителям Александр очень понравился. Мама испекла пирожки, отец вел с ним длинные разговоры о политике, сводил на рыбалку. А уж соседки проглядели все глаза и стерли языки, сплетничая о красавчике, которого эта тихоня оторвала в Москве. Теперь свекровь Катерину больше не пугала, она научилась спокойно относиться к обязанностям жены бизнесмена и иногда даже получала удовольствие от корпоративных выездов и вечеринок. Надо отдать должное — в компании мужа работало много молодых людей, которые не ленились устраивать капустники, придумывать конкурсы и веселиться от души. Они немного опоздали на прием: Настя пролила молоко на мамино красивое платье, расстроилась, разревелась. Катерина быстренько переоделась в универсальное черное «маленькое платьице», накинула на плечи шелковый палантин цвета «выдержанного бордо» — так отрекомендовала подарок свекровь. Вообще-то он был просто темно-вишневый, но бордо, да еще выдержанное, навевало некие ассоциации с Парижем и звучало гораздо более изысканно. Когда они приехали, народ уже роился и тусовался в зале с аперитивами. Катерина нашла Иришку; платиновое длинное платье, гладко причесанные на косой пробор пепельные волосы, перламутровая помада и тени в тон платью — само изящество и нежность. Вокруг, как всегда, вилось множество мужчин. Большинство подходило познакомиться с красивой женщиной. Так было всегда — мужики слетались, как мотыльки на свет, на улыбку кукольной блондинки, но большинство испуганно спешило прочь, как только с розовых губок срывался какой-нибудь перл вроде «Политическая парадигма общества за последнее время претерпела радикальную трансформацию...». Оставались те, кто не боялся женщин, сочетающих ум и красоту в «одном флаконе». Все это создавало вокруг нее некий непрерывный водоворот мужчин, который Иришку забавлял, а у ее мужа иногда вызывал недовольство. На первый взгляд сегодня все было как всегда: мотыльки увивались вокруг затянутой в тускло мерцающую ткань фигурки. Но Катерина сразу заметила и слишком яркий румянец на щеках Ирины, и хмурого Артура в дальнем углу зала. Она направилась к подруге (в Александра вцепилась Светлана Игоревна — менеджер по кадрам, которой нужно было срочно решить какой-то вопрос). Иришка рванулась ей навстречу, схватила за руку и потащила в дамскую комнату. — Да что с тобой? — недоумевала Катерина. — Нервничаешь, как Наташа Ростова на первом балу. Кстати, ты сегодня просто прекрасно выглядишь. — Да? — Да уж точно. Когда мы с тобой шли сюда, не было ни одного мужика, который не смотрел бы тебе вслед. К ее удивлению, Иришка застонала и чуть не разревелась. — Он меня убьет, точно убьет, — запричитала она. — Да с чего это вдруг? На Артура что, ревнивчик напал? — Смотри! — Ира повернулась спиной, и глаза Катерины округлились, а с губ сорвалось непроизвольное «О!». Платье, классически строгое спереди, сзади имело отнюдь не классический и не строгий вырез. Он спускался от нежной шейки мимо лопаток туда, где начиналась талия, а потом и туда, где талия уже закончилась. Еще миллиметр, и начнется следующий овражек. — Понимаешь, ты ведь тоже купила такое перевернутое платьице, — тараторила подружка, заламывая руки, — и когда я увидела это платье, я сразу подумала, что фасончик тот же, только в нем изюминка и шика больше. Я просто не могла его не купить. К тому же оно сшито словно для меня — ни одной лишней складочки. — Но как же Артур тебя из дома выпустил в таком? — Да я прямо из магазина. Косметику там подправила и как раз успела. А когда он с меня пальто снимал и увидел... — Иришка зашмыгала носом. — Что теперь будет? — Не знаю. Мне кажется, что единственный способ не разозлить его еще больше — это сделать вид, что так все и задумано. Я, конечно, могу одолжить тебе свой палантинчик. Но ведь это глупо. Любой мужик в душе — тщеславный собственник, обожающий, когда его имущество или женщина — не важно — круче и лучше, чем у других. Тебе надо выйти и держаться с гордостью оттого, что ты у него такая замечательная. — Я попробую. — Ирина попудрила носик и покрутилась перед зеркалом. — Действительно, ну разве я не чудо? Пусть попробует что-нибудь сказать! В конце концов, я покупала это платье, чтобы понравиться именно ему. — Кстати, а сколько оно стоит? — Знаешь, не будем сейчас об этом. Это будет вторая часть нашей трагедии. И, смеясь, молодые женщины окунулись в шум и суету вечера. Деловая встреча постепенно переросла в менее формальную и гораздо более веселую вечеринку с танцами. Глава 6 Она так крепко спала, что даже не слышала, как утром уходил на работу муж. Разбудил ее телефонный звонок. Татьяна жалобно сопела в трубку: — Катерина Сергеевна, я заболела. Мама говорит, что это простуда, но все равно заразно. Как вы без меня? — Татьяна, без вас мы погрязнем в хаосе. — Молодая женщина старалась скрыть улыбку. — Болейте, вернее, выздоравливайте и не беспокойтесь о нас. Закончив разговор, Катерина соскользнула с кровати и, накинув любимый шелковый пеньюар цвета блеклых роз, подошла к окну. За бархатными портьерами оказался обычный осенний день — ни яркий, ни пасмурный, просто один из многих осенних московских дней. Просто еще один счастливый день, улыбаясь, думала молодая женщина. Проснулась дочка. Одевая девочку, мать объяснила ей, почему няня сегодня не придет. — Мы целый день будем вдвоем, Ананасик, — ты да я да мы с тобой. Что бы нам с тобой надеть? Платье или джинсы? Ты сегодня будешь кто — принцесса или разбойница? Вместо ответа ребенок встал на четвереньки, пробежался по комнате, кинул в мать плюшевым зайцем и попытался встать на голову. — Ясно, сегодня мы будем хулиганить. Тогда лучше джинсы. И вот эту кофточку. Смотри, какой чудесный котенок на пузике нарисован и бабочка. Теперь причешем волосы... Вот так, сделаем хвостик... Нет? А что? Два хвостика? Три? Почему три? Ну хорошо, пусть будет три. Один голубой, один желтый и еще зеленый. Ах ты моя красавица! Катерина, смеясь, подхватила девочку на руки, закружила. По дороге в кухню она задержалась у зеркала в коридоре: — Смотри, какие мы с тобой. Из зеркала на нее смотрела счастливая молодая женщина: каштановые волосы распущены по плечам, кружева шелкового пеньюара едва прикрывают высокую грудь, к которой она крепко прижимает свою дочку. Малышка похожа на отца — зеленоглазая смеющаяся рожица с улыбкой от уха до уха. Они провели вместе весь день, приготовили папе ужин и, когда он пришел с работы, решили вдруг устроить маленький праздник. Скатерть расстелили на ковре в гостиной, зажгли свечи. Каждому в холодильнике нашлось что-то вкусненькое: ананасовый компот для папы, банка селедки в винном соусе для мамы и шоколадка для дочки. Сок ей налили в хрустальный бокал и разрешили таскать кусочки с родительских тарелок — так намного вкуснее. Они смотрели телевизор, болтали, смеялись, глядя, как Настя с серьезным видом тянет свой сок, сжимая тяжелый бокал двумя руками. После «Спокойной ночи, малыши!» родители уложили дочку спать — это было непросто, поэтому они решили еще немного выпить. Потом они как-то незаметно переместились на диван, и, тая под ласками мужа, Катерина не сразу поняла, о чем он говорит: — ...А если родится мальчик, он будет похож на тебя, так всегда бывает — дочка похожа на папу, а сын — на маму, представляешь, как здорово... Катерина мгновенно протрезвела и пулей слетела с дивана. Александр остался полулежать на месте, недоумевая, почему это жена так быстро оказалась на другом конце комнаты. — Ты что, котенок? — Ничего. В смысле никаких мальчишек. — Почему? — Он выглядел искренне расстроенным. Сел, взъерошил волосы — такие мягкие, нахмурил брови над зелеными глазами — при свечах они как темно-зеленые омуты. — Иди ко мне. — Нет. Я тут лучше соображаю. — Катерина села в кресло у окна. — Я не против второго ребенка. Но не сейчас. Понимаешь, милый, я хочу работать. Ирка пишет диссертацию, Наталья уже старший менеджер. Я тоже хочу побыть кем-то. — Ты мать. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я хочу иметь работу, общаться с людьми... — Ну хорошо. — Не глядя на жену, Александр крутил в пальцах бокал с вином. — Я не могу взять тебя к себе на фирму — это неудобно. Но я поговорю с ребятами, у кого-нибудь наверняка найдется что-нибудь подходящее... — Нет, милый, ты не понял. Я вовсе не хочу, чтобы ты пристраивал меня к своим друзьям. Я знаю, что это неудобно, и, кроме того, я ничего не понимаю в бизнесе. Она подошла, присела на ковер у его ног. Снизу вверх взглянула в лицо. Разгладила пальцем нахмуренные брови, провела по носу и тихонько начала поглаживать губы. Наконец губы разомкнулись. — Чего же ты хочешь? Катерина заколебалась. Это был ее маленький секрет, но, кажется, пришло время его открыть. — Послушай, я ведь неплохо знаю английский и французский. После университета я все время читала книги и журналы, и спутниковая антенна у твоих родителей берет CNN — я каждый день смотрела, пока мы там жили. Так что с языками у меня все в порядке... — Ты хочешь работать переводчицей? — Да нет же... — Она встала с колен и начала собирать посуду с их импровизированного стола, не глядя на мужа. — Тут недалеко есть школа. Я зашла туда как-то... Там очень милый директор, солидный такой дядька, с бородой. Он сказал, что возьмет меня, так как у меня диплом с правом преподавания языка. И еще сказал, что опыт — это не главное, а главное — желание. У них очень хорошие методики. Английский идет по оксфордскому курсу, а французский... — Подожди! — Александр удивленно смотрел на нее. — Ты хочешь работать учительницей? — Да! — Она твердо взглянула ему в глаза. — И мне все равно, что скажет твоя мама. Я буду учить детей. Все же не могут писать диссертации и заниматься бизнесом. Катерина повернулась и пошла в кухню, чувствуя, как слезы застилают глаза. Александр торопливо подобрал оставшиеся тарелки и пошел за женой. — Послушай, я же ничего не имею против. Что ты так расстроилась? И какая нам разница, что скажет моя мама... Катерина мыла посуду, а он бестолково топтался за спиной: — Ну послушай же. Я правда рад, что ты нашла то, чем хотела бы заниматься... Я и не настаиваю, чтобы ты сидела дома. Просто я как-то не предполагал, что ты выберешь преподавание. Ты не похожа на учительницу. — Это почему? — Ну, не знаю. Но я уверен, что ты справишься с детьми, — торопливо добавил он. — Конечно, справлюсь. Тем более что мне дают старшие классы — я видела некоторых будущих учеников — большинство выше меня намного. И есть о-очень симпатичные. — Она показала мужу язык и опять повернулась к раковине. — Ах ты, бессовестная! Я тебе покажу десятиклассников, телохранителя найму. — И муж подхватил ее на руки. — Пусти, у меня руки в мыле! — Пускай. — Там вода течет... — Ну и черт с ней. Через некоторое время они все же домыли посуду, потушили свечи, подмели ковер и чуть живые добрались до кровати. Уже пожелав жене спокойной ночи, Александр вдруг спохватился: — А когда ты выходишь на работу? Надеюсь, не завтра? — После Нового года. У них уходит в декрет учительница, и я ее заменю. Прижавшись к мужу, Катерина уже задремала, когда он вдруг сказал: — Ну давай тогда рыбок заведем. — Что? — Рыбок заведем. Купим аквариум, потом ракушки, потом водоросли, а потом рыбок. Из глубин детства пришло воспоминание, и она пробормотала: — Барбусы... — Барбусов тоже. И еще меченосцев и... — Оживившись, Александр приподнялся на локте и принялся с жаром перечислять, кого они поселят в аквариум. Катерина засмеялась и заставила его вновь лечь на подушку. — Ты как мальчишка. Спи скорей. Завтра на работу. На следующий день она снова проспала — и не слышала, как муж встал и ушел на работу. Разбудила ее Настя, с радостными воплями скакавшая по родительской кровати. Они позавтракали и, так как погода была приличная, стали собираться гулять. Уже в прихожей Катерина вспомнила о пакете с вещами для мальчика. — Настя, подожди, я возьму вещи для Саши. — Его зовут Сашурик. — Такого имени нет, зайка. Или Саша, или Шурик. — Нет, Сашурик, — упрямо повторила девочка. Выйдя во двор, Настя сразу же направилась к песочнице, в которой копошились мальчик и пара других малышей. Анна Петровна сидела неподалеку. Катерина присела рядом с ней на скамейку и поздоровалась. — Здравствуйте, здравствуйте, — зачастила старушка. — Вы Настенькина мама? А я-то, признаться, сначала все на Танечку думала — надо же, какая молодая. Ну да сейчас все бывает. А потом уж она сказала, что няня... А что ж сегодня-то ее нет? Разговор тек по обычному руслу — как поел ребенок, что сказал вчера президент о повышении пенсий. Изредка кто-нибудь одергивал расшалившегося малыша или утешал за неполучившийся куличик. Вскоре стал накрапывать дождь, и все мамы засобирались домой. Произошел обычный дележ формочек и совочков, после чего Катерина помогла посадить мальчика в коляску. — Анна Петровна, я тут принесла кое-какие вещички для Сашеньки. — Видя, что женщина колеблется, Катерина добавила: — У моих подружек пока нет детишек, а вам пригодятся — детки растут быстро... Катерина растерянно замолчала, но бабка, что-то решив для себя, сказала просто: — Спасибо, — и взяла пакет. Пока Таня болела, Катерина каждый день встречалась с Анной Петровной и Сашей. Она прониклась уважением к пожилой женщине — одной растить ребенка так непросто в наше время. Поразмыслив, она обзвонила подружек и знакомых и вскоре получила приглашение от одной из мамаш, мальчишка которой рос не по дням, а по часам. — Забирай! — радостно приговаривала молодая женщина, поглаживая себя по большому и круглому животу. — Я с перспективой покупала, там и на полтора года одежки есть, у меня будет девка, так что я в очереди за вашими тряпочками. — Не вопрос. Хоть завтра... — С ума сошла? Вот рожу и по мере подрастания буду к тебе ездить и обновлять гардеробчик. Все равно мне барахло особо держать негде. Не у всех же есть гардеробные. Анна Петровна сумку с благодарностью приняла. Но однажды бабушка и Сашурик не вышли гулять. Катерина, заприметив на другом конце пруда дворничиху Марину, сражавшуюся с кучей листвы, направилась к ней. Марина, непонятным образом знавшая все обо всех, с готовностью сообщила ей, в каком доме и подъезде проживает Анна Петровна, что у нее ревматизм и «ноги никуда уж много лет». А потом вдруг, глянув искоса, быстро спросила: — Это тебе муж велел сходить? Катерина искренне удивилась: — Муж? Да нет, он и не знаком с ней. — Ну да, ну да. — Марина закивала, поправляя вечно сползающий с головы платок. — Ну сходи, сходи, а то и впрямь — помрет бабка, а никто и не чухнется... Соседка, регулярно гулявшая на лавочке, сообщила, что Анна Петровна и впрямь разболелась. Подумав, Катерина спросила: — А в магазин кто ей ходит? — Откуда же я знаю, деточка? — Соседка — старушка с внешностью вдовствующей герцогини — вздернула выщипанные в ниточку брови и поджала тщательно подкрашенные губы. — Некому ей в магазин ходить. — А какая у нее квартира? «Герцогиня» внимательно оглядела молодую женщину и стоявшую рядом с ней девочку. Встретившись со старушкой взглядом, Настя пояснила: — Я к Сашурику в гости иду. Джинсы, расшитые ромашками, ярко-желтая ветровка с карманом спереди. На темной кудрявой головке — большой желтый берет в белый горох — даже вредная старушка невольно улыбнулась, глядя на серьезную рожицу кукольного создания. — Твой дружок живет в пятой квартире на втором этаже, — сказала она чуть более приветливо. Катерина с дочкой пошли к подъезду. — Деточка, там еще код есть, — в спину ей сказала старушка. — Какой? — Год казни французской королевы Марии-Антуанетты. — Улыбаясь, «герцогиня» ждала следующего вопроса, а заодно возможности сделать пару замечаний об интеллектуальном уровне современной молодежи. «Ну уж нет, — подумала Катерина не без злорадства, — не дождешься». Она вежливо поблагодарила и, войдя в подъезд, уверенно набрала 793 на домофоне. На звонок долго никто не открывал, но Катерина и Настя терпеливо ждали. Наконец дверь распахнулась, и Анна Петровна появилась на пороге. — Ой, да кто пришел! Проходите, проходите, — радостно заохала-запричитала она. — А я-то совсем разболелась: и спину ломит — сил нет, и давление подскочило. Давеча кровь носом шла, — совсем расстроенно закончила она. Катерина осторожно сказала, что кровь носом — может, и не так плохо, так как таким образом снижается давление. Нечто вроде естественного клапана. — Правда? — Бабка явно приободрилась. — Ой, да что ж это я у двери заговариваю вас своими болячками? Проходите, чайку попьем. — Спасибо, Анна Петровна, но, может быть, я лучше погуляю с Сашенькой, а вы отдохнете? Бабка обрадовалась и быстро одела мальчика. Они очень хорошо погуляли втроем, но все же с непривычки Катерина неожиданно для себя устала. Когда она привела Сашурика с прогулки, Анна Петровна неуверенно спросила, не собирается ли Катерина завтра в магазин. Получив утвердительный ответ, она дала список продуктов и деньги. Боясь обидеть, Катерина деньги взяла. На следующий день, в субботу, Александр был дома. Оставив его гулять во дворе с Настей, Катерина сходила в магазин, а потом понесла продукты Анне Петровне. Дом еще только начали обрабатывать агенты по расселению квартир и продаже недвижимости. Обшарпанный подъезд был оклеен объявлениями, где-то шел ремонт. Анна Петровна обрадовалась, увидев Катерину: — Здравствуй, здравствуй, кормилица. Ну пройди хоть в кухню-то. А где же ромашка твоя? — Гуляет. Катерина отнесла сумки в кухню. Она купила продуктов на сумму значительно большую, чем та, что дала Анна Петровна. А вдруг бабка заметит и рассердится? Но сразу сбежать не удалось. Притопал Сашурик, остановился, глядя снизу вверх. Глазенки круглые, как пуговички. Рожица чем-то перемазана. Бабка замахала на него. — Иди отсюда. Иди в комнату. Чуть чайник на себя вчера не вывернул, — пожаловалась она. Катерина подхватила мальчика на руки и понесла в комнату. Квартира оказалась из разряда «бедненько, не чистенько». Старые бумажные обои кое-где оживлялись фотографиями и репродукциями картин, вырезанными из журналов. Комната мальчика была просторной и светлой. Деревянная кроватка в углу, детские столик и стульчик, пестрый половичок, несколько больших ярких игрушек и кучка обычного детского полусломанного имущества — грузовичок без одного колеса, порванная книжка, кукла-Буратино — ноги-руки отдельно. Вроде бы все есть. Но... Сиротливо было в этой комнате. Малыш сел на пол и теперь протягивал ей грузовичок, гудя и бибикая. Он улыбался, чумазые щечки толстенькие, да и все тельце упругое. «Он не худой, не голодный и не несчастный, — твердо напомнила себе молодая женщина. — Просто я знаю, что он сирота. Вот и кажется мне все таким мрачным». Она еще раз улыбнулась малышу, махнула рукой и вернулась в кухню. Бабка охала по-прежнему, и Катерина спросила, не надо ли чего в аптеке. Молодая женщина обещала принести лекарства на следующий день и, торопливо распрощавшись, ушла. И вот она уже снова на улице. День выдался чудесный — яркий солнечный день золотой осени. Она глубоко вдохнула прохладный воздух, стараясь избавиться от внезапного чувства тоски и чего-то еще — может быть, одиночества, которыми вдруг повеяло на нее от пожилой женщины, чьи рецепты она торопливо засунула в сумочку. На улице такое солнце — почему же так сумрачно в квартире. И в этом сумраке — маленький мальчик, который как-то очень серьезно смотрел на нее из-под завитков темных волос. Как будто упрекал... Господи, что за глупости лезут в голову. Катерина передернула плечами, стараясь стряхнуть тягостное чувство. У детей и собак бывает этот всезнающий влажный взгляд — просто каприз природы. «Я буду помогать им, чем смогу», — пообещала себе Катерина и побежала через дорогу. В скверике на берегу пруда ее ждали муж и дочка. Они уже собрали огромный букет разноцветных листьев, и теперь Настя, сидя на отцовском колене, пыталась скормить самый большой, разлаписто-яркий кленовый лист рыжему соседскому сеттеру. Александр сидел на корточках, одной рукой он держал Настю и букет листьев, а другой почесывал собаку за ухом. Сеттер выглядел вполне довольным, несмотря на не совсем подходящее Угощение. «Мой муж как ребенок», — подумала Катерина. Мальчик, которому никогда не разрешали заводить животных — Нина Станиславовна терпеть не могла всякую живность. Теперь он мужчина, у него есть свой дом, и он пытается реализовать в нем свои детские мечты. И пусть, решила она. Хочет собаку — пусть будет собака. И рыбки. Муж оглянулся, увидел ее и, словно застигнутый на месте преступления мальчишка, торопливо попытался отодвинуться от собаки. Потерял равновесие, и получилась очень живописная куча-мала: большой мужчина, сверху маленькая хохочущая девочка, осыпанная разноцветными листьями, и рыжий сеттер, который с радостным лаем прыгал вокруг, пытаясь лизнуть кого-нибудь в нос. Когда, уже купив продукты и осчастливив дочку очередным плюшевым зверем, они ехали в зоомагазин за аквариумом, Катерина решила, что подарить мужу и дочке на Новый год. Она представила, как из коробки под елкой вылезет теплый, мохнатый и смешной щенок, в каком восторге будет Настя, когда маленький зверек будет, смешно переваливаясь, бегать по ковру... и писать на него — м-да... Александр вел машину и краем глаза посматривал на жену. Она смотрела в окно и улыбалась каким-то своим мыслям. Что бы там ни говорила мама — он счастлив. Они любят друг друга и за годы семейной жизни стали по-настоящему родными людьми. «Она самая милая, самая чудесная женщина. Я скажу ей об этом сегодня», — подумал он решительно. Как многие мужчины, он испытывал страх перед ласковыми словами — то ли опасаясь, что они прозвучат слишком торжественно, как в кино, то ли еще почему-то, но слова любви, которые он часто говорил жене в душе, редко произносились вслух... Жаль, что нельзя остановить машину и поцеловать ее прямо сейчас. Слишком сильное движение, да и Настя, надежно пристегнутая сзади к специальному детскому сиденью, моментально расшумится: «А мне, а меня!» Мужчине вдруг нестерпимо захотелось поцеловать именно сейчас. Он вновь искоса посмотрел на Катерину. Какие яркие у нее губы. Не тронутые губной помадой, они словно пульсируют изнутри горячей, яркой кровью. Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от несвоевременных мыслей. Машина непроизвольно вильнула, и сзади нервно засигналил мужичок на красных «жигулях». Александр торопливо сосредоточил внимание на дороге. «Я подарю ей на Новый год котенка, — неожиданно для себя решил он. — Собаку она, может, и не захочет... пока, а котенку наверняка обрадуется. У них всегда были кошки. И Ананасик будет доволен». Глава 7 Безоблачное счастье не может длиться вечно. В доказательство тому на следующий день, в воскресенье, в восемь часов утра раздался телефонный звонок. Нашарив на тумбочке трубку, Катерина сонно протянула: — Алло... — Катерина, позовите мне сына, будьте добры, — раздался в трубке бодрый и, как всегда, не слишком приветливый голос Нины Станиславовны. — Вставай, — затормошила Катерина мужа, — твоя мама хочет с тобой говорить. Бросив взгляд на часы, Александр издал стон разочарования: — Господи! Так рано! — Он состроил жене свирепую гримасу. — Кофе подай, женщина. — Слушаю, мой господин и повелитель. Выходя, она услышала, как он говорит в трубку. — Доброе утро, мама... Да, я спал, ну и что? Вернувшись с кружкой кофе, Катерина присела на край постели, с интересом наблюдая, как меняется лицо мужа. Губы, сжавшись в твердую линию, стали тоньше, зеленые глаза приобрели холодный серо-стальной оттенок — и он вдруг стал удивительно похож на Нину Станиславовну. Выговорив очередное «хорошо, мама», Александр повесил трубку. Катерина, не удержавшись, прокомментировала: — Ты не выглядишь особенно радостным. — Да уж... Хотя я сам виноват, она меня предупреждала на прошлой неделе, но в пятницу свалился этот контракт... — А что такое? — Родители празднуют сегодня годовщину свадьбы. — Не может быть! — Спрыгнув с кровати, молодая женщина подошла к бюро и торопливо стала листать свой еженедельник. — Смотри, у меня записано. Это будет только в следующую пятницу. Видя, что муж качает головой, она замолчала. — Все правильно — собственно дата годовщины на следующей неделе, но праздновать они ее решили сегодня. Лев Николаевич, начальник отца, уезжает в отпуск во вторник. Кажется, он купил таймшер где-то во Франции. А у маминой подруги — помнишь Зинаиду? — подходит очередь ложиться в Институт косметологии. — Что она будет подтягивать на этот раз? — Ох, не знаю я... Короче, нам нужно приехать к часу дня — помочь приготовить и накрыть на стол. Гости приедут к четырем. Они помолчали. Потом Катерина спросила: — А что насчет Насти? — Мама хочет, чтобы я привез ее к четырем часам, а через час отвез обратно домой. Снова повисло молчание. Катерина пошла в кухню варить кашу для Насти. Александр, накинув халат, поплелся за ней. Так жаль, думала молодая женщина, весь день пропал. Но что толку переживать, если изменить ничего нельзя. Она села на колени к мужу и стала разглаживать пальчиком нахмуренные брови. — Не нервничай, милый, я все понимаю. Ты съезди на рынок за продуктами, я все приготовлю, ты привезешь Настю, потом мы с ней вернемся домой и будем ждать тебя... О! Перестань! Но муж уже крепко обнял ее и жадно целовал, стягивая с плеч шелковые кружева ночной сорочки. Потом он вдруг поднялся и посадил Катерину на край стола. — Что ты делаешь? — Во всех видеофильмах все делают это либо на раковине с посудой, либо на кухонном столе. Странно, что за столько лет семейной жизни мы с тобой так и не освоили кухню в этом плане. Сейчас проверим, насколько это здорово. — Ммм... Надеюсь, фильмы, где это делалось в шкафу, тебе не попадались? Он, не отвечая, продолжал осыпать жену поцелуями. Катерина развязала пояс его тяжелого махрового халата и погладила гладкий, мускулистый живот мужа. — Мама! Застигнутые врасплох родители замерли, прерывисто дыша. — Может, заснет опять? — с надеждой спросил Александр. Но Катерина лучше знала привычки дочки и, оттолкнув мужа, торопливо соскользнула со стола, запахивая пеньюар. И вовремя — по коридору уже топали маленькие пяточки: сначала в спальню — там никого, тогда в кухню. И вот уже в дверях показалась заспанная рожица: — А я? Ребенок недоверчиво разглядывал родителей, словно подозревая, что они втихаря съели все печенье или занимались чем-то столь же преступным. Бросив последний тоскливый взгляд на жену, Александр подхватил дочку на руки: — Ну что, Ананасик, забросить тебя на люстру? День прошел именно так, как предполагала Катерина, — скучно и напряженно. Сначала она под руководством Нины Станиславовны готовила праздничный ужин, потом пришли гости и муж привез Настю, наряженную, как кукла в витрине дорогого магазина. Посыпались обычные восторги: — Как подросла... — Вылитый отец! — Когда вырастет, будет красавица, как бабушка. Нина Станиславовна расцветала от похвал. Она уже давно не вспоминала, что сначала известие о будущем ребенке отнюдь не привело ее в восторг. Она совершенно не чувствовала себя бабушкой. — Я чувствую себя относительно молодой, — объясняла она подруге Зинаиде, — особенно с этой новой прической. Все говорят, что она мне удивительно к лицу... Я уверена, она повесит на меня этого ребенка, а сама вернется в университет делать карьеру. — Почему ты так думаешь? — Ты ее не знаешь. Эта женственность, мягкость — чисто внешняя оболочка, а на самом деле она очень упряма. — Потому что не хочет слушать твоих советов? — с ленивой улыбкой спросила подруга. — При чем здесь мои советы?.. Хотя, естественно, я рассчитывала на большее внимание и благодарность с ее стороны. В конце концов, Катерина всего лишь провинциальная девочка, с помощью Александра она получила все — и квартиру, и деньги, и положение в обществе. Но нет — она все это воспринимает как должное. Никакой благодарности. — А может быть, для нее это все не так важно — есть ли у него квартира и все остальное? — Ах, Зинаида, да ты просто смеешься. — Нина Станиславовна всплеснула руками. — Как не важно? Я уверена, она заводит ребенка, чтобы еще больше привязать к себе Александра. И вообще — она все делает мне наперекор! Вспомни хотя бы свадебное платье. Платье Нина Станиславовна выбирала долго и со вкусом. Надо сказать, такого количества бутиков в Москве еще не было, а потому она, не жалея сил, ездила из одного конца города в другой. Вечером, докладывая подружкам результат очередного путешествия, она вздыхала: — Да, устала, конечно, но что делать? На свадьбе будут солидные люди — нельзя же, чтобы девочка сама выбрала платье. Бог знает во что она может нарядиться — провинция все-таки... Александр, краем уха уловив разговор, бросил на бегу: — Не волнуйся, Катерина платье уже заказала. — Как? Где? — Не знаю. Она говорит: платье — дело невесты. Вроде ей тетка его шьет... И он убежал по делам. Нина Станиславовна лишилась дара речи. Потом ее настиг второй удар. Позвонила мать Катерины и сказала, что отец приболел и на свадьбе быть не сможет — тяжело поездом ехать. Катерина ударилась в слезы и принялась собирать чемодан — ехать к папе. Несмотря на быстрый отъезд и бурную московскую жизнь, родителей она очень любила и была благодарна им за понимание и за то, что отпустили ее в большой город. Катерина звонила маме с папой через день и писала длинные письма. Мысль о том, что родителей не будет на свадьбе, оказалась для нее совершенно невыносимой. Александр отнесся к чувствам жены с пониманием и сказал, что со свадьбой можно и подождать, вот выздоровеет тесть, тогда и сыграем. Но Нина Станиславовна пришла в бешенство: — О чем она думает? А свадьба? Ведь зал уже заказан! — Будущая свекровь металась по комнате. — Ты должен что-то сделать! Если нам придется отменить свадьбу, это будет катастрофа! — Ниночка, это будет всего лишь неприятность, — возразил муж, но, взглянув на супругу, чей взор замораживал, быстро добавил: — Но я попробую все уладить. Результатом дипломатической интриги, спланированной Андреем Николаевичем, явилась пышная свадьба, имевшая место в заказанном зале в условленное время. Молодые приехали на шикарном лимузине с кольцами на руках. Посажеными родителями невесты были тетка и дядя. Тетка (троюродная, но какая разница?), кстати, оказалась владелицей преуспевающего модельного агентства. Она и уговорила одного из молодых, но талантливых модельеров сшить платье для племянницы: ничего вычурного — обнаженные плечи, узкий лиф, длинная юбка. Но прекрасная ткань и безупречный крой не оставляли сомнений — это произведение дизайнерского искусства. Эффектным добавлением была кружевная пелерина, вернее, длинный палантин, который можно было и на голову набросить — почти фата, и плечи укутать. Прическу Катерины украшали жемчужинки и стразики. Нина Станиславовна вздохнула с облегчением — ничего подобного она не ожидала. Невеста выглядела как на картинке модного журнала. Все прошло гладко, и никто из гостей не догадался, что приехали молодые из дома, а расписаться им предстояло завтра — в ЗАГСе небольшого городка, куда они отбыли той же ночью поездом. Это была совсем другая, но не менее веселая свадьба — как обычно, собралось полгорода, и те, кто не смог поместиться в квартире, заглядывали в окна. Вместо крабов и французского вина здесь были салаты оливье и водка, но тосты не стали менее пространными. А когда над городом встала круглая луна, Катерина сменила платье на белый свитер и джинсы, и молодежь откочевала в ближайший лесок, где у костра пели под гитару, а потом притащили магнитофон, и танцы продолжались до утра. Нина Станиславовна так и не смогла поверить, что все происходящее — правда. Она все надеялась, что недоразумение выяснится и Александр бросит свою провинциалку — до слова «лимита» она опуститься не могла. Уверенность в этом и привела к тому, что она совершила ошибку. Днем, пока мужчин не было дома, Нина Станиславовна присоединилась к Катерине за обедом. Сидя в кухне и с неудовольствием глядя, как молодая женщина ест — беременность разбудила в обычно равнодушной к еде девушке просто зверский аппетит, — свекровь приступила к разговору. Начав с трудностей собственной молодости («Вы не представляете себе, что это значит — поехать с грудным младенцем в такую дыру где-то в Юго-Восточной Азии»), она очень осторожно посоветовала повременить с ребенком: время сейчас трудное, а вы еще так молоды. Есть очень хороший специалист — наркоз и уход — все будет обеспечено. Это не дешево, но деньги найдутся. Невестка только взглянула и молча покачала головой. А сын... Сын в тот же вечер снял квартиру и увез туда жену. Ни разу не заехал и не позвонил. Нина Станиславовна растерялась. Александр всегда был довольно спокойным мальчиком, не доставлявшим особых хлопот. Нет, конечно, бывали всякие там мальчишеские шалости — разбитые окна, поздние возвращения. Но с этим всегда разбирался отец, и, надо сказать, ситуация быстро приходила в норму. А теперь она осталась в одиночестве. Муж, к которому Нина Станиславовна по привычке бросилась жаловаться, категорически отказался разговаривать с ней на эту тему. — Дорогая, я даже слышать ни о чем не хочу. Ты поступила глупо. Мне стоило больших трудов убедить мальчика, что это твоя глупость, а я придерживаюсь совершенно противоположного мнения по данному вопросу. Если хочешь знать, меня приводит в восторг мысль, что я стану дедом. И Катерина мне очень нравится. Поэтому давай договоримся сразу — я тебе не союзник. И Андрей Николаевич ушел в кабинет, оставив жену стоять посреди комнаты в полной растерянности. Надо сказать, что продержалась она долго, но через неделю после того, как Катерина родила, Нина Станиславовна сама поехала мириться. Теперь она души не чаяла в девочке, так похожей на Александра. Глава 8 И только на следующее утро, собираясь с дочкой гулять (Таня не могла прийти раньше обеда), Катерина вспомнила про рецепты Анны Петровны. — Господи, как же я могла забыть! — Она терзалась угрызениями совести всю дорогу до аптеки. Потом они на всякий случай кое-что купили в магазине, и вот, наконец, знакомый подъезд. Катерина нажала звонок, чувствуя, как горят щеки. Но Анна Петровна в ответ на ее извинения только замахала руками: — Да что ты. А то я не знаю, что своих дел у каждого полно. И так балуешь нас. И то сказать — спасибо тебе... Бабка помолчала и, вздохнув, договорила: — Трудно мне одной-то. Думала — вытяну мальца. А после смерти Лиды я сдавать стала. — У вас совсем больше никого нет? — Родня есть в Орле. Да не больно-то я ладила с ними всю жизнь. — Махнув рукой, бабка пошла в кухню ставить чай, а Катерина, заглянув в соседнюю комнату и убедившись, что дети заняты игрой, стала рассматривать квартиру. Старые бумажные обои, простая мебель, потертый ковер — смотреть было не на что, и она подошла к стене, на которой — в рамочках и без — были развешаны фотографии, их было немало. В центре висел портрет молодой женщины — светлые волосы, правильные черты лица, тонкие брови над светлыми, широко расставленными глазами. — Это Лида? — Да, Лидушка моя, — опять завздыхала бабка. — Саша не похож на нее. — И ничего общего даже, — согласилась та. — Видать, в отца, в нашем роду чернявых не бывало. Катерина, поколебавшись мгновение, все же спросила: — А вы знаете, кто отец? — Нет, да и что толку. Лидка говорила, что он женат. Не по-хорошему это, конечно, — с женатым-то, да что уж... Любила она его со школы еще. Ну и решила — рожу себе ребеночка — вроде как он рядом и будет. А вишь как вышло-то, прибрал ее Бог... Но Катерина уже не слышала причитаний бабки — она не отрываясь смотрела на черно-белое фото, неровно подсунутое под рамку большого снимка — два парня и девушка на фоне плохо различимых бревен и леса. Пикник. Длинноватые по моде того времени волосы, джинсы, олимпийки. У одного из них была до боли знакомая улыбка... Она торопливо зашарила глазами по бледным овалам лиц. Да, вот он опять. Фото, вырезанное, скорее всего, из общего снимка выпускников школы. То нечеткое фото оставляло надежду — мало ли похожих людей на свете. Но этот снимок... Его она видела в семейном альбоме, когда Нина Станиславовна рассказывала ей, как прилежно учился Саша в школе. Школа, кстати, находится недалеко от Патриарших прудов, в одном из тихих переулочков за станцией метро «Маяковская». Воздух вдруг сделался очень густым и холодным. Лед был внутри. Он глыбой лежал в желудке и сковал горло — она никак не могла сглотнуть. Схватившись за край дивана так, что побелели костяшки пальцев, Катерина с трудом спросила: — А отчество Сашеньки как? — Собственный голос доносился словно сквозь вату, но, должно быть, звучал вполне естественно, потому что Анна Петровна ответила: — Отчество-то? Да как и имя — Александр Александрович получается. Я уж ей говорила — хоть назови тогда по-другому. Вот хоть как отца Лидушкиного звали — Николай — чем плохое имя? Да она все по-своему сделала... Катерина, сходи погляди, как там чайник. А то за разговорами и чаю не попьем. Катерина ушла в кухню. Нужно согреться, тогда она сможет думать. Она заварила чай, потом помогла накрыть на стол. Налила детям чай, остудила, отмерила, кому сколько пастилы можно. И все это время избегала смотреть на мальчика. Но вот бабка дернула ее за рукав: — Сядь уж, исхлопоталась вся. Катерина послушно опустилась на стул, обняла ладонями чашку с чаем и, собравшись с силами, подняла глаза... Как она могла не увидеть этого сразу? Теперь женщина удивлялась себе. Ведь это очевидно — темные волосы, зеленые глаза — он похож не только на ее мужа, но и на Настю. Почему-то эта мысль вызвала у нее новый приступ головокружения. Она все еще плохо соображала — так бывает при высокой температуре. Слова Анны Петровны доходили медленно, значение их она понимала не до конца. Теперь Катерину мучила одна мысль — уйти, выбраться отсюда как можно скорее. Из холода ее кинуло в жар, щеки горели. Облизав вдруг пересохшие губы, она поднялась: — Знаете, Анна Петровна, нам пора. Я приду завтра снова, хорошо? Вы мне скажите, что нужно купить. Господи, что она делает! Как она пойдет сюда? Но Катерина кивала, четко запоминая перечень продуктов какой-то частью мозга — той небольшой частью, которая не вопила и не плакала еще. Слезы... Они вот-вот брызнут — скорее на улицу. Всю дорогу до дома она почти бежала, подхватив на руки негодующую Настю. Почему-то казалось, что дома она сможет спрятаться от того, что узнала и что пока не решалась назвать словами. Предательство и измена — как книжно, как странно это звучит. Таня уже ждала их дома и, едва открыв дверь, принялась счастливо щебетать: — Здравствуйте, Катерина Сергеевна, привет, малявочка. Я так без вас соскучилась! Представляете, прихожу я вчера домой, а мама... — Она вдруг осеклась на полуслове, увидев помертвевшее лицо хозяйки. Катерина молча прошла в спальню и легла на кровать, сжавшись комочком. Ее опять трясло в ознобе, но слезы все не шли. «Как же так? Как это могло случиться? А может, я все придумала — мало ли у нее могло быть женатых одноклассников. Темноволосых и с зелеными глазами». А выпускная фотография? Что толку — она точно знала, что этот ребенок — сын ее мужа. Значит, он встречался с этой женщиной, спал с ней, целовал ее... Но как это могло быть? Он не умеет врать, по крайней мере, она всегда была в этом уверена. Почему же ничего не заметила? Она села в кровати и стала торопливо подсчитывать: мальчику почти два плюс девять месяцев... Когда же это было? И вдруг ее осенило — приблизительно в это время она с Настей попала в больницу. Диагноз индифферентного врача «неотложки» — «сальмонеллез» — вызвал у родителей шок. Откуда? Он равнодушно пожал плечами. Яйца на рынке покупали? Кроме того, Москва полна бомжами и беженцами, ребенок тянет руки в рот — что же вы хотите. Надо ехать в больницу — девочка сильно обезвожена, и нужно колоть антибиотики, сделать анализы. Катерина заметалась по квартире, собирая вещи. Муж сидел с Настей на руках — последние несколько дней они вообще не спускали девочку с рук, но той становилось все хуже. Потом Катерину с дочкой погрузили в «неотложку», а Александр поехал следом на своей машине. Катерина оказалась в больнице второй раз в жизни. Первый раз она побывала в роддоме, но там было не так страшно — отделение платное, детки лежали вместе с мамами, персонал был приветлив, да и выписали ее через пару дней. Сейчас все оказалось по-другому. Огромное здание с гулкими коридорами, боксы приемного покоя и направление в инфекционное отделение. Новые боксы — с прозрачными стенами. Сестра, которая "привела Катерину в палату, ткнула пальцем в тумбочку: там правила. Звоните, если что. Молодая женщина с тоской огляделась. Детская кроватка, рядом взрослая койка, казенное белье, серые полотенца. Она положила Настю на кровать, достала из сумки несколько игрушек. Сестра в приемном покое равнодушно посоветовала игрушки не брать — обратно не вернем, их стерилизовать надо. Катерина пообещала просто выбросить зверей и куклу, тогда тетка пожала плечами — как хотите. Еще у Катерины был с собой мобильный, бутылка воды, памперсы и кое-что из одежды. Настю несло непрерывно, а практически любая еда вызывала рвоту. Она разложила вещи, со вздохом призналась себе, что палате не удалось придать жилой вид, и попыталась напоить девочку — врач скорой сказал, что надо пить как можно больше, а еще лучше поддержать обезвоженный организм капельницей. И тут Катерина с ужасом поняла, что не взяла чашку. Господи, надо же быть такой дурой! Она пошла к двери бокса, дернула ручку — заперто. Не поверив самой себе, она изо всех сил нажала плечом — никакого эффекта. Катерина всматривалась сквозь стекло двери — в оба конца уходил бесконечный и абсолютно пустой коридор. Она обернулась — Настя лежала на кровати — маленькое тельце, неровное дыхание, тонкие ручки и бледная до синевы кожа. И тогда женщине в первый раз стало страшно. Она вдруг поняла, что сейчас вечер и врача, видимо, не будет до утра. Что никто не станет торопиться делать анализы и назначать жизненно необходимые ребенку антибиотики. Вы смотрели сериал «Скорая помощь» по телевизору? Человека привозят в приемный покой, врач осматривает его, назначает необходимые анализы и какую-то поддерживающую терапию. Вокруг яркий свет и куча народу. Так вот — ничего этого нет в московских больницах. И никто даже не делает вид, что пациент — ребенок или взрослый — кого-то интересует. Катерина всем телом ударилась в стеклянную дверь и, вскрикнув от боли, пришла в себя. Надо как-то вызвать сестру и заставить ее позвать врача и дать какую-нибудь чашку или ложку. Но как? Она заметила бумажку на тумбочке и смутно вспомнила, что сестра велела звонить, если что. Схватила листок. Неровно пропечатанные буквы прыгали перед глазами: «Боксы инфекционного отделения запираются. Больным и сопровождающим их лицам запрещено перемещаться по коридорам. Вызов сестры кнопкой звонка». Ага, вот же она, эта кнопка, на стене! Катерина жала и жала на резиновый кругляшок. Прошло пять минут, десять... Ничего и никого. Господи, что же делать? Краем глаза она уловила какое-то движение. В соседней палате, нет, через палату — кто-то был. Там двигалась фигура взрослого человека. — Помогите, пожалуйста! — закричала Катерина. Потом она заколотила кулаками в стекло. Видимо, человек ее не слышал. Фигура пропала — должно быть, женщина легла на кровать. Катерина взглянула на дочку. Та ни разу не повернулась — так и лежала, неловко подвернув ручку. Молодая женщина подхватила на руки маленькое тельце. Настя завздыхала и приоткрыла мутные глаза. Кое-как Катерине удалось влить в дочку немного воды. Потом она опустила ее на кровать и села, обхватив голову руками. Что же делать? И вдруг в кармане запищал телефон. — Ты как? — Голос мужа, делано спокойный. — Сашка, я не знаю, что делать! Нас тут заперли, а у меня ни чашки, ни ложки! Сашка! — У нее началась форменная истерика, Катерина плакала и кричала в трубку. Муж, который уже ехал домой, развернул машину и понесся обратно в больницу, нарушая все правила и не обращая внимания на гаишника, истошно свистевшего вслед. Он скандалил и угрожал до тех пор, пока к нему не вышел дежурный врач из инфекционного отделения. Выслушал, пожал плечами и завел то же, что и все: сейчас семь вечера, завтра придет лечащий врач... — Или сейчас к моей жене подойдет врач, или завтра я подам на вас в суд. — Скулы сводило, но Александр старался не повышать голоса. — Я готов отблагодарить вас за труды, — он достал деньги, и купюра исчезла в кармане халата, — но я не уеду, пока жена не отзвонит и не скажет, что врач был и хоть что-то для ребенка делается. Врач пожал плечами и побрел в сторону палат. По дороге он нашел медсестру, которая курила с товарками в ординаторской, наорал на нее, и они вместе прибыли в палату к Катерине. Осмотрев Настю, врач покачал головой: — Мамаша, поймите, анализ на посев взяли, но сеяться он будет дня два-три, только потом можно подбирать антибиотик. Сейчас — только пить. Ну, энтеросгель еще можно попробовать или смекту там... Принеси что есть, — велел он сестре. — И разведи им бутылку регидрона. Это минеральные соли, чтобы поддержать организм, — пояснил он Катерине. — Она плохо пьет, — пожаловалась та. — Поите силком. Голову набок и вливайте в рот, что-то да проглотит. Недовольная сестра принесла чашку, ложку, энтеросгель и разведенный регидрон. Отпустила пару замечаний про ненормальных мамаш, но Катерина сделала вид, что не слышит. Когда эскулапы собрались покидать бокс, она встала в дверях и твердо сказала: — Не дам запереть дверь. Звонок не работает, я проверяла. Взглянув в лицо Катерины, сестра молча пожала плечами и пошла прочь. Врач, решив утешить женщину, сказал: — Не нервничайте так, мамаша. Да, девочка тяжело переносит инфекцию... но, может, все и обойдется. А нет, так вы молодая, родите еще. Катерина, приоткрыв рот, молча смотрела на него. Как это так, думала она, глядя на удаляющуюся по коридору фигуру в белом халате. Может, у них в момент принесения клятвы Гиппократа крышу сносит? Что это за медики такие? Она позвонила мужу и сказала, что врач был, кое-какие лекарства появились и все теперь, даст бог, будет нормально. Потом Катерина выбросила все из головы, оставив там только Настю. Три ночи она сидела возле девочки, вливая воду и раствор солей в рот. Настя капризничала, но мама была неумолима. Пела песенки, рассказывала сказки — и поила, поила. Потом пришли анализы, и им наконец-то стали давать какие-то лекарства. За все время Катерина ни разу не легла на кровать — она несколько раз дремала, положив голову на кроватку Насти, скрючившись в неудобной позе. Еще через три дня Настя пошла на поправку: прекратились понос и рвота, девочка с жадностью набрасывалась на водянистый супчик, который давали на обед, и плакала, когда сестра приносила рыбные котлеты — есть их было совершенно невозможно: Катерина тряхнула головой, пытаясь избавиться от тяжелых воспоминаний. Александр тогда очень переживал: приезжал в больницу каждый день, писал записочки, стоял под окном. И в то же время... Как он мог? Господи, как он мог? Наконец хлынули слезы, и Катерина зарылась лицом в подушку. — Катерина Сергеевна... Молодая женщина подняла залитое слезами лицо. В дверях спальни стояла Татьяна: — Я вам валокордин накапала. Девушка торопливо подошла к кровати и протянула хозяйке рюмку, на дне которой плескалось несколько капель резко пахнущей жидкости. Она с сочувствием смотрела, как Катерина дрожащей рукой поднесла рюмку к губам. Выпив, сморщилась. Хриплым от рыданий голосом сказала: — Спасибо, Танюша, мне уже лучше. Девушка кивнула. Расспрашивать она не решилась, но на пороге оглянулась: — Катерина Сергеевна, может, я могу чем-нибудь помочь? Но молодая женщина покачала головой, волосы упали, закрыв лицо. Кажется, она опять плакала. Таня вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Катерина сидела на широкой постели, не замечая, как слезы струятся из глаз и капают на безвольно сложенные на коленях руки. Она вспоминала — вспоминала всю свою замужнюю жизнь. И удивлялась. Она всегда была уверена в муже. Но ведь если была одна ложь — значит, могли быть и другие? Мир, теплый и уютный, рушился на глазах: работа, деловые поездки, деловые обеды — что существовало на самом деле, а что было лишь предлогом? Может, это заговорили отцовские гены? Катерина свекра уважала, но прекрасно представляла себе, что этот тип мужчин просто не может не ходить на сторону, не смотреть на голые коленки невестки и не флиртовать с ее подругами. Но она всегда была уверена, что муж сделан из другого теста. Иногда даже казалось, что ему неловко за отца. Но вдруг? Сколько известно другим? Друзьям? Соседям? Она вспомнила дворничиху Марину — она-то наверняка знает. Как же это могло случиться? Они всегда были так счастливы, так полны друг другом... Они сошлись легко, так совпадают две половинки целого. Их миры как-то очень гармонично соединились, хотя были совсем разными. Его — с регламентированной по минутам жизнью дома и крайне беспорядочной, но веселой и интересной — вне его. И ее — когда дом всегда был местом отдохновения, защищенной крепостью, откуда в мир следовало выходить очень осторожно. Поглощенная горькими мыслями, она потеряла счет времени и очнулась, только когда в дверь постучала Татьяна: — Катерина Сергеевна, ужин ставить? — Ужин? — Сквозь слезы, по-прежнему застилавшие глаза, она пыталась разглядеть циферблат часов. — Да, поставьте, пожалуйста... Наконец Катерина сморгнула слезы: уже шесть часов. И вдруг ее окатило холодной волной страха — через полчаса придет муж. «Как же я его встречу? Как я смогу с ним разговаривать?» — с ужасом думала она. Невозможно просто сделать вид, что она ничего не знает о его предательстве. Но вот раздался звонок в дверь, а она так ничего и не решила. Когда встревоженный Александр (Татьяна в прихожей сказала: «Катерина Сергеевна чем-то расстроена», а Настя радостно сообщила: «А мама плачет») вошел в спальню и, обняв; жену, попытался заглянуть в лицо, она опять разрыдалась и убежала в ванную. Когда она, умывшись холодной водой и собрав остатки мужества, вошла в кухню, Тани уже не было, ужин стоял на столе и муж ковырял вилкой в тарелке, невпопад отвечая Насте. Вечер прошел тоскливо. На все его расспросы жена отвечала, что ничего не случилось, а когда он попытался обнять ее, вновь разразилась слезами. Так ничего и не добившись, он уложил дочку и, надеясь, что утро вечера мудренее, лег спать. Катерина провела бессонную ночь — все те же вопросы возвращались вновь и вновь и мучили ее. Наконец она все же задремала, свернувшись на самом краешке широкой кровати так, чтобы ненароком не коснуться горячего тела мужа. Утром Александр, взглянув на бледное и измученное лицо жены, не стал ее будить. Он тихо возился в кухне, а она сквозь дрему прислушивалась к знакомым звукам: вот он ставит чайник, теперь скрипнула дверца шкафа — он достает кофе. Первый раз в жизни ей хотелось, чтобы муж поскорее ушел на работу. Как это странно, думала она, смотреть в лицо близкого человека и не знать, о чем он думает, что он чувствует, куда он идет. А может, у него и сейчас кто-нибудь есть? И из-под сомкнутых ресниц вновь потекли слезы. Нет, так нельзя, надо взять себя в руки. И как только за мужем закрылась дверь, она встала, приготовила завтрак, погладила белье, прибрала квартиру, покормила дочку. В одиннадцать часов пришла Татьяна, с тревогой воззрилась от двери на хозяйку. Катерина постаралась улыбнуться, но глаза вдруг снова наполнились слезами, и, махнув рукой, она торопливо ушла в кухню. Прошло несколько дней. Катерина жила как в дурном сне. Она каждый день ходила к Анне Петровне и Сашурику, хотя даже самой себе не могла бы объяснить, зачем вновь и вновь длит эту пытку. Более того, она не встречалась с подругами, не ходила в тренажерный зал, и даже Таня теперь приходила реже — Катерина сказала, что ей следует больше времени уделять учебе. Анна Петровна привыкла к Катерине. Теперь она ждала ее и как должное воспринимала сумку с продуктами и то, что молодая женщина с серьезным лицом и печальными глазами подолгу просиживает у нее, слушая неспешные рассказы. — Жизнь-то быстро проходит — это в молодости кажется все, что от зимы до лета чуть не год. А потом — глядь, а уж опять зима. И пошло отсчитывать. Хоть и странно это. В молодости ведь веселее живется — кажется, время-то лететь должно. Ан нет. А я веселая была! — Анна Петровна вздохнула. — И одеться любила. Вообще-то я из простых — нас у мамы в деревне пять человек было, а отец конюхом служил. Ну, как я подросла, мать меня к тетке в Москву и отправила. У той ребеночек родился — я и была у них вроде как прислугой: за продуктами там, постирать, погулять... А потом она меня пристроила в ателье, где военным форму шили. Там меня Николай Антонович и заприметил. А что — я девка была видная — коса в пояс, брови дугой, ноги — во! И языкастая! Как-то хрен один с погонами дает мне десять копеек от сдачи — вроде на чай. А я ему возьми и скажи: «Давайте я вам добавлю — сушек жене к чаю купите». Мужик-то побагровел весь, чуть удар его не хватил... А не надо барина из себя корчить. Ох, на меня начальница потом ругалась... а мне все как с гуся вода — смешно только... Ко мне многие подъезжали, да не тут-то было. Один — не поверишь! — маленький, лысый — а туда же. Даже замуж звал. Я говорю: «Так целоваться-то как будем? Или табуретку с собой носить станешь?» — Анна Петровна засмеялась. — А Николай Антонович он такой серьезный был, положительный. И ухаживал как положено. Торт приносил, в кино водил, в парк. Потом предложение сделал. И я не долго думала. Не то чтобы любила его очень. Но — пора было. И так по деревенским-то меркам засиделась в девках. А тут такой солидный мужчина. Сестра его, правда, меня не приняла. Мол, не на ровне женился. Ну и бог с ней. Сестра в семейной жизни не самый важный предмет. Когда я замуж-то выходила, он уж подполковником был. И все же пришлось по гарнизонам-то помыкаться. Ох, несладко это — без своего угла. Хотя я везде дом умела сделать. Вот, бывало — угол в избе снимала, чтоб рядом с местом быть, где его часть стоит. У бабки какой-нибудь. Так я всю избу отдраю, занавесочки новые пошью, скатерку чистую на стол, и вид совсем другой. Друзья завидовали ему — жена молодая, да за ним ездит, да ждет каждый день. А что не сильно образована — так не обязательно в политику-то лезть — и о жизни можно поговорить. А жизнь-то, она у всех тогда была похожая. А потом все-таки перевели его в Москву и дали квартиру эту. Я пошла в дом моделей работать. Понятное дело, не моделью — хотя, если куда в область ехали и кто из девочек не мог — бывало, и я выходила на «язык»: не хитрое дело, задом-то вилять. И тут Господь послал нам Лидушку. Поздняя она у нас — мне уж почти сорок было, я и не ждала уже, думала — бесплодна. И вроде все так хорошо пошло — и ребеночек у нас, и Николаю Антоновичу генерала дали... А потом случился у него инфаркт и почти сразу второй... Вот мы и остались без мужика. А потом-то и вовсе... — Она всхлипнула. Катерина молча подлила бабке чаю. Чужая жизнь проходила перед ней, словно она листала книгу или смотрела старый документальный фильм. Ей было тяжко, в душе шевелились темные мысли. Так ли уж хороша была Лида, как ее вспоминает Анна Петровна? Ведь польстилась на женатого... А с другой стороны — не увела, ничего не требовала. Да и грех — плохо о мертвых. «Как все это странно... Не зайди я, не разгляди снимки — и не узнала бы ничего. Так и жила бы как раньше — счастливо». Анна Петровна между тем поправилась. Болезнь убедила пожилую женщину, что она переоценила свои силы, надеясь поднять ребенка в одиночку. Однажды она вновь стала вспоминать своих родственников из Орла. — Так-то они люди неплохие. Слава заведует автобазой, а Тамарка работает кассиршей в универмаге. Девочке их лет девять—десять. Светленькая такая. У них трехкомнатная квартира. Раньше Слава поддавал здорово, но сейчас вроде бы остепенился. На следующий день бабка вновь вернулась к этому разговору. Выяснилось, что она написала в Орел и вот наконец получила ответ. Как она и предполагала, квартиры в Орле стоили не в пример Москве — намного дешевле. Да и продукты тоже — и дешевле, и по качеству не сравнить. — Вы хотите переехать? — спросила Катерина. — Да, наверно. Чего уж тут. Там они и с продуктами помогут, и ежели что — мальчишку себе возьмут. Не бесплатно же. Ведь если эту квартиру продать — хватит и на жилье в Орле, и еще кой-чего останется. — Вы оценивали квартиру? — Молодая женщина удивилась столь стремительному решению. — Да приходили тут из агентства. Дом наш, видно, приглянулся кому — они скупают квартиры. Такая милая женщина. Все мне рассказала. Говорит, и ходить никуда не надо — документы они оформят сами. — Подождите, подождите. Вы ничего не подписывали? — Нет, конечно. Подумать сперва всегда надо. Да и с тобой посоветоваться хотела. Обидно будет, если обманут меня. Так что ты, может, знаешь, сколько моя квартира стоит? — Я не эксперт по недвижимости и цену могу назвать только приблизительно... — Катерина лихорадочно пыталась сообразить, хорошо или плохо, если они уедут? Господи, конечно, хорошо! С глаз долой — из сердца вон... Так, кто бы мог помочь... — Знаете, я не хочу, чтобы вы связывались с этими агентами. Они, конечно, и оформить все сами могут, но и обмануть тоже. У меня есть друг, он юрист. Я попрошу его к вам подъехать, посмотреть квартиру, документы. Он скажет, за сколько ее можно продать. А уж потом будете что-то предпринимать. А может, он для кого-нибудь из своих клиентов и купит. На том и порешили. В тот же вечер Катерина позвонила Левику. Леван — большой, шумный, под взглядом темно-сливовых глаз в пушистых ресницах таяла любая женщина — был их с Александром приятелем и прекрасным юристом. Специализировался он на делах о наследстве и недвижимости. — Вах, надеюсь, твоя проблема не связана с наследством, нет? Все живы и здоровы, да? Чудесно, подъезжай завтра к обеду. Поведу тебя в ресторан, буду гордиться, что я с такой шикарной женщиной. И поговорим. Хорошо? Они славно посидели в уютном армянском ресторане — вспомнили минувшие студенческие деньки, общих знакомых. Потом перешли к «актуальному вопросу, да?». Катерина сказала, что хочет помочь ребенку умершей подруги. Нужно подыскать покупателя на квартиру, найти подходящий вариант в Орле и оформить все так, чтобы родственники после смерти бабушки не смогли распоряжаться всеми деньгами мальчика, даже если станут официальными опекунами. — Расходы я оплачу, — в заключение добавила молодая женщина. — Учитывая поездку в Орел, это будет недешево. Можно все заложить в договор о продаже квартиры. — Нет-нет. Я... обещала подруге позаботиться о ребенке. Поэтому его деньги должны остаться для него... Да, и еще одна просьба. Не говори Александру, хорошо? Брови Левана поползли вверх, но, видя, что Катерина ничего не собирается объяснять, он тактично сказал: — Сохранение конфиденциальности — основа деятельности любого юриста. Но и ты, чтобы не ставить меня в затруднительное положение, не упоминай мужу, что я на тебя работаю. — Конечно. Спасибо, Леванчик. В знающих руках дела спорились — Леван прислал солидного пожилого мужика, бывшего работника соцжилфонда, который очень понравился Анне Петровне. С ее слов он составил подробный список условий, которым должна была удовлетворять квартира в Орле. Короче, процесс пошел. Глава 9 Катерина трудно переживала измену мужа. Сначала она хотела уйти. Наверное, это естественная реакция почти любой женщины — забрать ребенка и вернуться к маме. Но... Мама далеко. Надо собирать вещи, ехать на поезде. Потом как-то все объяснить родителям. Потом... Что потом? Господи, как несправедлива жизнь! Пять лет счастья — и вот, как расплата, она обнаруживает, что домик ее благополучия, ее хрустальный замок стоял на песке. Уверенность в самом близком, самом родном человеке пошатнулась — и это оказалось так больно. Может, все же съездить к родителям? Не видеть мужа, не отвечать фальшиво-бодрым голосом подругам по телефону, не ходить к Анне Петровне. Потом... потом придется вернуться. Москва не отпустит ее. Но вот вырваться, обдумать все в спокойной обстановке, не дожидаясь каждый день прихода мужа с тяжелым чувством — может, не такая уж плохая мысль? Жизнь продолжалась. Труднее всего для Катерины было то, что все было как прежде. Небо не рухнуло на землю, так же наступал рассвет — только теперь он зачастую приходил после бессонной ночи и заставал ее дремлющей на диване у телевизора. Надо было готовить, кормить ребенка, отвечать на Иришкины звонки. Другие повседневные дела требовали времени и внимания. Но это все было словно не по-настоящему. Как будто фильм или спектакль и она невольная участница. С мужем она почти не разговаривала. Чуть ли не со злорадством наблюдала, как он бьется о стену непонимания. Александр не мог понять, что происходит с женой. Что-то случилось в тот день — но что? Он позвонил Нине Станиславовне, чтобы выяснить, не было ли ссоры, позвонил родителям жены — там тоже было все нормально. Поразмыслив, он поговорил с семейным врачом — нет, Катерина давно к нему не обращалась. Что же случилось? Отчаявшись добиться от жены связного ответа, он позвонил отцу и назначил встречу на нейтральной территории, подальше от ушей Нины Станиславовны — в тихой кафешке на Басманной. В полутемном зале мужчины выбрали самый уединенный столик, заказали ужин — вернее, заказывал отец, Александру было все равно, что есть. Андрей Николаевич выслушал сына. Потом подвел итог: — Значит, она вдруг резко изменилась, а причину найти ты не можешь. — Подумав, он спросил: — Ты контролируешь ее расходы? — Нет. У нее есть пластиковая карточка, и обычно она расплачивается ею. Ну то есть, конечно, я знаю, сколько денег мы приблизительно тратим в месяц. — Проверь это. Съезди в банк и просмотри ее расходы... И обыщи ее вещи. — Что? — Ты прекрасно меня слышал. Не будь таким чистоплюем. Она мать твоего ребенка. Ты ведь не знаешь, что случилось, — поэтому надо предположить худшее: она могла подсесть на наркотики, ее могут шантажировать. — Кто? За что? Все это глупо, понимаешь? Катерина совсем обычная женщина. То есть она самая необыкновенная, но я же ее знаю... У нее нет и не может быть никаких секретов. — Замечательно. Значит, у тебя нет никаких проблем? Александр молчал. А отец неумолимо продолжал: — А если ты и так ничего не выяснишь, позвони, я порекомендую тебе человека. Он специализируется на сборе информации. Нужно будет узнать, когда, куда и зачем ходит твоя жена. Так, и только так ты сможешь узнать, что происходит. Если, конечно, ты не заставишь ее прямо ответить на твои вопросы. Совет Александру не понравился. Он хмуро обещал подумать, но сама мысль о том, что кто-то будет следить за его женой, казалась ему отталкивающей. В общем, ужин не удался. Вернувшись домой, Александр нашел квартиру пустой. Кажется, Катерина с Настей должны быть в поликлинике или пошли по магазинам. Он вспомнил совет отца: «Обыщи ее вещи». Легко сказать. Они всегда полностью доверяли друг другу, и вот теперь он должен за спиной жены копаться в ее вещах. Но что же делать? Он обвел глазами спальню. Персиковый пеньюар на кровати. Александр со стоном зарылся лицом в шелк, который пах знакомыми духами. Ах, жена, жена, что же с тобой, что с нами? Взгляд остановился на ее еженедельничке. Поколебавшись, он взял тетрадь в руки. Бархатный переплет жег пальцы. Но ему не повезло — последняя запись была сделана пару недель назад — когда все еще было нормально, все шло хорошо. Эта мысль вдруг придала ему решимости: почему он должен мучиться неизвестностью? Она сама виновата, что он вынужден подглядывать и искать невесть что. Отец прав. Сейчас главное — понять, в чем дело, чтобы он мог помочь. Уже спокойно и методично, без дрожи в руках, он обыскал ящики стола и одежду в купе. И не нашел ничего. Не было угрожающих писем, не было шприцев или пакетиков с порошком или таблеток. Ничего. Тогда в банк. Александр спустился вниз и поехал в офис банка, где на их с женой имена был открыт совместный счет. Там он мычал от стыда под понимающим взглядом менеджера: что-то про перерасход средств, необходимость экономить, — пока вдруг не сообразил, что как владелец счета может просто попросить распечатку. Через пятнадцать минут он уже сидел в машине и просматривал бумаги. Это было что-то. Хоть что-то. Несколько возросшие расходы. И довольно приличная сумма наличных, причем в долларах, снятая со счета всего пару дней назад. Теперь встал вопрос — что с этим делать? Спросить, для чего деньги, — она поймет, что он проверил счета. Ну и пусть поймет. «Спрошу в лоб, сегодня же. Не скажет — найму детектива». Решение было принято. Но легче от этого ему не стало. Вечером, когда жена, поставив в сушку последнюю тарелку, повернулась, чтобы уйти в спальню, он протянул руку и схватил ее за локоть. — Постой, — сидя, он смотрел снизу вверх в ее замкнутое, печальное лицо, — я так больше не могу. Что происходит? Я прошу тебя, объясни мне, что происходит. Тебя кто-то обидел? — Да. — Она впервые за несколько дней прямо посмотрела ему в глаза — в его чудесные, любимые, зеленые глаза... пожалуй, у Сашурика они все же чуть светлее. — Ты обидел меня. — Я? Но когда? Что я сделал? — Ты спал с другой женщиной. Он отшатнулся: — Что ты говоришь! Я никогда... — и осекся. — Ты вспомнил Лиду? Слава богу. — Освободив руку из его вдруг ослабевших пальцев, она вышла из кухни. Теперь молчание стало обоюдным, что сделало жизнь еще более трудной и тоскливой. Александр пребывал в растерянности. Когда обвинение в измене прозвучало из уст жены, он по-настоящему возмутился. Что за чушь, как она может так говорить! Он любит только ее, свою жену, он никогда... И вдруг он вспомнил. Это было давно, несколько лет назад. Так давно и так случайно и незначительно, что он просто и легко забыл. Возвращаясь из больницы, где лежали жена с дочкой, он встретил бывшую одноклассницу. Лидка обрадовалась, начала что-то рассказывать про приятелей. Шел дождь. Некоторое время они болтали под козырьком у входа в какой-то магазин. Потом Лида сказала: — Пошли ко мне. Покормлю тебя, раз ты беспризорный. Посидим, поболтаем. Кстати, можно Мишке позвонить. Может, он тоже подойдет. Домой идти не хотелось. Там было пусто. Настенькины игрушки, на которые он время от времени натыкался, вновь и вновь возвращали его к мыслям о том, как они там, не хуже ли дочке. Тоска, в общем. И он с готовностью пошел в гости... Мишке они так и не позвонили. Немного выпили, а потом вдруг оказались в постели. Он проснулся через несколько часов и понял, что этого не надо было делать. Но что сделано, того не воротишь. Лида крепко спала. Тихонько оделся, написал записку: «Лида, спасибо тебе, но этого не должно было быть. Я виноват. Если захочешь поговорить, позвони». И свой рабочий телефон. Честно, телефон оставлять не хотелось. Но не оставить его казалось непорядочным. Если она позвонит, надо будет увидеться, извиниться и еще раз объяснить, что он не хотел... Но она не позвонила. И Александр довольно быстро выкинул из головы эту встречу. И вот теперь все аукнулось. Правда, непонятно, почему через столько лет. Он подумал было разыскать Лидку и спросить — какого черта вспоминать старое и докладывать его жене. Но передумал. Толку не будет. Не важно, три года назад это случилось или сейчас. Он и правда виноват. Жену свою обидел. И что теперь делать, непонятно. Через пару дней позвонил Андрей Николаевич, обеспокоенный молчанием сына. Состоявшийся короткий разговор не внес спокойствия в отцовскую душу. — Ты что-нибудь узнал? — Да, папа. Я выяснил, в чем проблема, и прошу тебя ничего не предпринимать. — Но что случилось? — Извини. Нам придется разобраться самим. Не веря своим ушам, Андрей Николаевич смотрел на телефон и слушал короткие гудки. Вот так так. Первым порывом было все же позвонить тому парню, из агентства. Но потом он передумал. Жизнь — штука сложная. Может случиться так, что Александр обнаружит слежку. Тогда их отношения испортятся: мальчик чертовски упрям и не потерпит таких действий за спиной, даже если они продиктованы отцовской любовью. И к тому же он не дурак, его сын. Если поймет, что не справится сам, он придет к отцу за помощью. А пока надо подождать. Он откинулся в кресле и сунул под язык валидол. Гадость какая. Нажал вызов. — Да, Андрей Николаевич? — У Светочки чудесный голосок и, к сожалению, молодой и милый муж. — Светочка, позвоните мужу и спросите, не отпустит ли он вас со мной поужинать. Повисла пауза. Ножки у нее шикарные, но с чувством юмора проблемы. Андрей Николаевич покачал головой и добавил: — Шучу, детка. Позвоните этому типу, начальнику соседнего отдела. Я ему проиграл ужин в шахматы. Если он уважает японскую кухню, я жду его в машине через двадцать минут. Глава 10 Она все же решилась. Купила билеты, собрала вещи и заявила мужу: — Я хочу на несколько дней съездить к родителям. Александр кивнул. Ему тоже приходилось несладко. На работе подчиненные шарахались от тяжелого взгляда шефа, он едва не поругался с важным клиентом. Домой идти не хотелось, и, что самое ужасное, он никак не мог сообразить — что же теперь делать? То есть, зная себя, он уверен был, что та измена случайна, больше подобное никогда не повторится. Он любит Катерину, только Катерину и никого больше. Но как найти нужные слова, как заставить ее поверить? Услышав, что жена собралась к родителям, он почти обрадовался. Пусть хоть какая-то передышка, все лучше, чем это ежевечернее молчание. Однако на вокзале, увидев поезд и загрузив чемоданы, Александр вдруг испугался. А если она не вернется? Катерина человек сложный. Вдруг рана окажется настолько глубокой, что она больше не захочет с ним жить? Материальные соображения ее не удержат: не тот тип женщины. Катерина украдкой поглядывала на мужа. Вот он нахмурился, зеленые глаза потемнели, челюсти сжались, должно быть, одолевают не слишком приятные мысли. Стало жаль его, захотелось прижаться, погладить пальцем морщинку меж бровей, но она удержалась. А муж, смотревший куда-то вдаль, вдруг повернулся, и Катерина не успела отвести взгляд — глаза их встретились. — Мама, пойдем в купе! Мама, он без нас уедет! Ну мам, ты чего? Очнувшись, Катерина отвернулась и пошла к двери вагона. Но Александр схватил ее за руку и развернул лицом к себе: — Вернись, слышишь? Я прошу тебя! Я... не смогу без тебя. Ты вернешься? Катерина видела, как ему больно, и знала, что надо утешить, надо кивнуть... но так обидно стало вдруг за все мучительно-бессонные ночи и за ухмылку дворничихи Марины, которая, конечно, была в курсе... И она холодно ответила: — Не знаю. Родной город встретил Катерину и Настеньку дождем. Отец ждал их на перроне, надвинув кепку на глаза и подняв воротник куртки. — Что же ты без зонтика? — укорила его Катерина. — Да ну его, мешает только. Он подхватил смеющуюся Настю и закружил девочку: — Здравствуй, моя красавица! Как ты выросла! Они погрузились в ухоженные «жигули» и поехали домой. Катерина и Настя устроились в той комнате, что раньше служила детской. Молодая женщина разбирала вещи и с любопытством оглядывалась вокруг. Кровать, покрытая шерстяным пледом, на ней торжественно восседает плюшевый медведь. Шкаф для одежды и полки с книгами. Стеллаж с игрушками и письменный стол в углу. Деревянный пол натерт лаком. На окнах цветут неизменные фиалки и щетинится алоэ. Она наведывалась к родителям пару раз в год, но прежде никогда не думала о возвращении. А сейчас такая мысль пришла ей в голову, и Катерина старалась представить себе, каково это будет — вернуться сюда, в этот дом. С одной стороны, может, и неплохо. Но с другой... Вспомнив свою кухню в московской квартире и как это — когда ты сама хозяйка, женщина вздохнула. Нет, она не сможет уже жить вместе с родителями. Нужно будет придумывать что-то другое, искать жилье. Несколько дней они сидели дома, занимаясь почти исключительно готовкой и приемом многочисленных гостей. Потом, когда волна родственников схлынула, Катерина позвонила Наде, с которой сидела в школе за одной партой, и немедленно получила приглашение зайти потрепаться и повидаться. Как водится, перебрали поименно всех одноклассников и знакомых. Тот сидит, этот директор магазина, а Машка вообще в Израиле. — А помнишь Наташку — вы с ней, правда, не очень дружили, но она тоже в Москву подалась. — Да? И чем занимается? — Говорят, бл... Проболтали они долго. А когда Катерина ушла домой, подружка, не долго думая, схватилась за телефон. — Сереж? Это Надя. Угадай, кто приехал? Нет, в жизни не догадаешься. Катерина, любовь твоя школьная. Вся из себя москвичка. Ребеночка привезла со стариками пообщаться. Только, думается мне, она от мужа сбежала... Почему решила, почему решила — потому. Это вам, мужикам, надо все сказать, и лучше два раза. А я и так вижу — не говорит она о нем совсем и серая вся... Да так просто... На следующий день Катерина пошла в магазин. Набрав продуктов, вышла на улицу и чуть не уронила сумку от испуга — рядом, взвизгнув резиной по асфальту, затормозила белая «ауди». — Катерина, ты? А я глазам не поверил! — Из-за руля торопливо выбирался возмужавший и несколько раздобревший Серега — ее школьный воздыхатель. Он отобрал сумки, кинул их в багажник, несмотря на возражения «Да тут идти минут пять!» — Сергей донес сумки до двери и попросил чаю. Катерина с готовностью засуетилась в кухне. Сергей ей нравился: хороший, неглупый, добрый. В детстве таскал бутерброды голодным дворовым собакам и мечтал поступить в ветеринарный. Одно время их в школе дразнили женихом и невестой. Это было так давно... Когда она уезжала в Москву, Сергей был в армии. — Ты так и не стал ветеринаром? — спросила она. — Нет... Не пришлось. После армии пошел в торговлю... закончил сначала курсы бухгалтерские, а потом и институт. Правда, вечерний. Ну а потом дело пошло, и теперь у меня три магазина и несколько палаток, так что на жизнь хватает. Нельзя сказать, что он соврал — так в общем-то все и было. «Пошел в торговлю» — это значило, что он вступил в местную рэкетирскую группировку. Но глава разбойной группы — старшой по кличке Цезарь — был не глуп и понимал, что на одном вымогательстве далеко не уедешь. А потому отобрал ребят потолковее, заставил учиться и начал потихоньку легализовывать бизнес. Это заняло несколько лет, зато теперь Цезарь по большей части жил на Кипре, на собственной вилле, и в родную область, которая его кормила, наведывался реже, чем в Монте-Карло. Сергей относился к старшому с глубочайшим уважением и был бесконечно благодарен за то, что тот не сделал его быком, чей век недолог, а дал возможность — вернее, в то время просто заставил — учиться, а потом помог наладить бизнес. Не так давно они еще и породнились. Три года назад Цезарь, как всегда без предупреждения навестивший родные пенаты, зашел в магазин, которым управлял Сергей. За кассой сидела девушка с синими глазами и русой косой — немного еще угловатая и, с точки зрения местных, далеко не красавица... Двоюродной сестре Сереги Оксане недавно исполнилось шестнадцать, и мать ее — тетка Сергея — Христа ради упросила дать девчонке работу в магазине: деньги нужны, а она учиться собралась на вечернем... Цезарь несколько секунд разглядывал девушку, потом как ни в чем не бывало вернулся к делам. А вечером, усаживаясь за ужин — дом его всегда ждал, — коротко велел Сергею: — Приведи мне кассиршу из универмага. Ту, с косой. Парень просто позеленел. — Что с тобой? Твоя, что ли, девка? — Нет... Да... Это племянница моя, Оксана. Ей только шестнадцать, она девка еще — тетка меня сожрет... Она глаз с нее не спускает. Да и неглупая она — учиться в пед пойдет осенью. Не губи... Нам ведь здесь жить. Цезарь усмехнулся: — Узнаю родную деревню... хоть и город, а все едино. Ладно, не дрожи, не больно и хотелось. Вечером Сергей, не находивший места от беспокойства, позвонил тетке и велел запереть Оксанку дома, и, пока он не разрешит, чтоб носа даже в окно не казала. Но Цезарь словно забыл о девушке. В другой раз он появился через год. Остановился у кассы. Несколько секунд в упор разглядывал девушку. Та вспыхнула, но глаз не отвела. — Учишься, Оксана? — Да. — Нравится? — Не очень. — Значит, учительницей ты быть не мечтаешь... А кем хотела бы стать? — Я хотела бы стать хозяйкой кофейни. — Кофейни? — Цезарь удивленно задрал брови, а Сергей, молча потевший рядом, тихо умирал от страха. — Да... — Казалось, девушка совершенно не испытывала смущения, хоть и знала прекрасно, кто перед ней. Она смотрела на мужчину широко открытыми синими глазами и спокойно рассказывала: — Я хотела бы приходить, как хозяйка, в небольшое кафе... Чтобы кофе настоящий и горячий шоколад и булочки всякие необыкновенные... И на прилавке банки с леденцами... У меня была бы красивая мебель и чистые скатерти... Я проверяла бы счета, а иногда сама стояла бы за прилавком. Я умею варить кофе... — Как «Кофе-Хауз» в Москве? — Да... Надо же, с удивлением думал Сергей. Она и не боится словно. Вон, раскраснелась, ладошками всплеснула. И что он в ней нашел... Рот как у лягушонка, скулы высокие — отец был татарин. А девушка продолжала: — Только, знаете, в Москве все чужие, а в маленьком городе в кафе приходили бы местные... Я знала бы по именам детей, а вечером приходили бы родители. — Она осеклась и махнула рукой. — У нас так не бывает. Если куда и идут, то в пивняк — кому тут кофе варить... Цезарь засмеялся, покачал головой и пошел дальше. Вечером сказал Сергею: — Я приду к тебе в гости. Жена дома? Тот кивнул. — Пригласи Оксану, хочу поговорить с ней. Серега пошел к сестре. Та выслушала и спросила: — Сколько ему лет? — Не знаю точно — лет сорок пять. — Батюшки, — всплеснула руками тетка. — В отцы годится. Но Оксана кивнула: — Я приду. Она побежала мыть голову и одеваться. Сергей был удивлен и чувствовал себя не в своей тарелке. Испортит девку — жалко. А и сказать больше, чем уже говорено, нельзя: можно и по рогам получить — Цезарь бывает крут. Вообще-то, насколько Серега помнил, старшой никогда не был женат. До отъезда на Кипр он либо ездил в Москву по бабам, либо пользовался фельдшерицей из местной поликлиники. А тут, видать, запал. Ну да что будет, то и будет. Вечером Оксанка пришла на ужин, надев тесные голубые джинсы и простой свитерок. Волосы она распустила, и лишь губы были тронуты розовым блеском. Машка, разглядев ее в прихожей, зашептала: — Ты что как лахудра-то? Идем в спальню, я тебя причешу. И хоть глаза подкрась. Та только покачала головой. Сергей чувствовал, что девушка натянута как струна. Она вошла в гостиную и стала посреди комнаты. Цезарь сидел в кресле у телевизора. Он молча смотрел на нее. Сергей мялся за спиной Оксаны и боялся открыть рот. Пауза затягивалась. И тут из кухни выскочили его близнецы, которым мать строго-настрого запретила появляться в гостиной. — Оксанка пришла! — вопил один. — Чего принесла? — не отставал другой. — Пошли, пока они тут, ты нам почитаешь. — Есть еще не сейчас дадут, у мамки пироги не готовы... Оксана смотрела на мальчишек и смеялась. Потом разжала кулачок и дала каждому по карамельке. Тут выскочила Машка и с помощью полотенца и криков: — Вот отец вас сейчас! — загнала мальчишек в детскую. Когда дверь за ними закрылась, оказалось, что Цезарь уже на ногах и стоит рядом. К удивлению Оксаны, он оказался с ней одного роста, даже чуть выше — она надела каблуки, — почему-то в магазине показался невысоким. Светлые волосы коротко стрижены, на загорелом лице выделяются светло-серые глаза. Твердый подбородок, тонкие губы — обыкновенное лицо. Она стояла спокойно, чувствуя его запах — дорогой одеколон и что-то еще, словно горьковатый аромат молотого кофе. Цезарь, не мигая, разглядывал девушку. В какой-то момент она все же вспыхнула и опустила глаза. Он усмехнулся и отошел. Дальше вечер пошел естественно — словно просто знакомые зашли на ужин. Цезарь много шутил, рассказывая о нравах киприотов и наших, которые, как всегда, в любой монастырь приходят со своими порядками. Когда Машка побежала в кухню ставить чай, Цезарь, бросив на Сергея короткий взгляд, велел: — Помоги жене. Минут десять-пятнадцать супруги маялись в кухне, не смея даже подслушать под дверью. Потом Цезарь вышел и, поблагодарив хозяйку за угощение, велел Сереге отвезти его домой. В машине он не проронил ни слова. Они поднялись в кабинет, и только тогда Цезарь спросил: — Родни много у нее? — Мать... Я, родители мои... Все вроде. Цезарь нажал кнопку — через пару секунд на пороге возник Миша — охранник и Иван, который совмещал функции секьюрити и шофера. Трое мужиков стояли у двери и ждали, а хозяин молчал. Сергей заметил, как над губой Ивана выступил пот. Наконец старшой сказал: — Послезавтра я женюсь. Завтра с утра ты, — он кивнул Ивану, — к восьми подашь машину к ее дому. Поедете в Москву. Она должна купить платье и все остальное. Вот деньги. — Он отпер стол и протянул охраннику конверт. — Чеки привезешь. Будет мало — заедешь к Рустему, он добавит. Иди. — Ты, — Цезарь ткнул пальцем в Сергея, — устроишь так, чтобы нас послезавтра расписали. Снимешь зал под свадьбу. Здесь могут приготовить стол? Серега замялся. Черт его знает, чего он хочет. Если фазанов или омаров — то это ни за какие деньги, а если по-русски — оливье там, икру — это пожалуйста. Запинаясь, он озвучил свои сомнения. Старшой покачал головой: — Все как обычно — местные деликатесы. Пригласишь должным порядком кого следует. Звони прямо сегодня. Не больше пятидесяти человек. На следующее утро мы уедем в Москву, а как только ей оформят паспорт — на Кипр. За матерью ее присмотришь. Он вынул очередной конверт и отдал его Сереге со словами: — Отчет дашь, а то знаю вас — ворье по натуре. Иди. Сергей приехал домой и был с порога атакован женой. Оказывается, Оксана улепетнула, ничего не сказав, и теперь Машка буквально исходила от любопытства. Отодвинув жену и рыкнув, чтоб не лезла, Сергей пошел к Оксане. Дверь открыла тетка, которая, увидев его, начала причитать: — Сереженька, моя-то сказилась совсем, ты подумай — замуж собралась! Пришла и говорит — замуж я, мама, выхожу! Это что еще удумала! Хоть ты вразуми ее... Может, ее в деревню отправить? У меня кум в Перловке — там как раз картошку копать некому, — враз мозги на место встанут. — Погоди, теть Мань. Сергей прошел в комнату и увидал Оксану. Она сидела на диване, поджав ноги и обняв старого плюшевого пса, и невидящим взглядом смотрела в телевизор. Он остановился перед ней и спросил: — Что он тебе сказал? — Что завтра я поеду покупать свадебное платье, а послезавтра мы распишемся. Мать опять начала причитать, но они не обратили на нее внимания. — И ты как? — Он и сам не знал, что хотел услышать в ответ. Она пожала плечами: — Нормально. — Он... не простой человек. — Простых я тут навидалась... Помолчали. Он хотел спросить, не страшно ли ей, — и не стал. Раз решила — дело ее. И Серега пошел в кухню пить чай и успокаивать тетку. К удивлению Сергея, все сладилось гладко и хорошо. Свадьба была как положено — широкая, с песнями и мордобоем в конце. Молодые ночь провели в доме Цезаря, а утром уехали в Москву, а потом и на Кипр. Оксанка писала матери, присылала деньги и была, видимо, счастлива. А Сергей, как родственник Цезаря, стал чуть ли не самым уважаемым человеком в городе. Сергей и сам женился не так давно — причем нельзя сказать, что по большой любви. Всю юность он сох по Катерине, а она уехала в Москву, и ни слуху ни духу. Когда он вернулся из армии, пошла разгульная жизнь — с утра разборки, вечером гулянки. Трезвел редко, и бабы менялись, не оставляя ни следов, ни впечатлений. Потом Цезарь снял его с активных действий, и, грызя бухгалтерскую науку, Сергей иногда подумывал — не махнуть ли в Москву, найти Катерину?.. А потом она приехала с мужем, и была свадьба. Он видел ее издали. На гулянку не пошел — вдруг стало тяжко, и он с новой силой набросился на занятия. Потом стал встречаться с Машкой — она тоже училась на бухгалтера. А потом она залетела, и пришлось по-быстрому справлять свадьбу. Теперь у него двое прекрасных пацанов и не слишком любимая жена. Приезд Катерины лишил Серегу покоя. Опять он чувствовал внутри боль не боль, а такое странное ощущение, что что-то должно случиться. Вроде бы та давняя, юношеская влюбленность давно прошла, но вот поди ж ты... Катерина приехала — грустная, с кругами под глазами, и он опять потерял покой. Она снилась ему, как в юности. Что может быть глупее — ему тридцать с лишним, он спит в супружеской постели рядом с женой — и снится ему та, с кем целовался более десяти лет назад! Сергей вставал ночью, шел в кухню, пил воду и курил, глядя в темное окно. Опять разболелся желудок: гастрит, вылеченный несколько лет назад, вернулся как ни в чем не бывало. Сергей отодвигал тарелки и глотал обезболивающее. В конце концов жена не выдержала, и однажды вечером разразился скандал. Увидев, что, проглотив пару ложек любовно приготовленного ужина, муж поморщился и отодвинулся от стола, Марья в сердцах швырнула на стол полотенце и принялась причитать: — Да что же это делается-то? Опять ничего не ешь! Ты что, хочешь детей сиротами оставить? Посмотри на себя! Черен весь! Если что в делах — так позвони своему Цезарю — он родня, неужели не поможет? — Не лезь, — вяло буркнул Сергей. — Как это не лезь? А кто будет о тебе думать, если ты сам не можешь? Гастрит опять вылез, сказал тебе в прошлый раз врач — на нервной почве все... Сергей молчал. Потом нашарил в кармане пачку «Мальборо» и пошел на улицу курить. Жена пришла следом. Стала за спиной. — Сереж, давай съездим в Москву... Опять к тому врачу сходим. — Мне некогда сейчас. — Ну, тогда хоть к бабке сходи! Клава отвар сделает... Вот она Надьке грыжу заговорила. — Не верю я в бабок, — вяло отнекивался муж. — И зря... — Маша помялась, но беспокойство за мужа взяло верх, и она выпалила: — Не хотела тебе говорить, но аденоиды-то Славику она вылечила. — Ты водила ребенка к знахарке? — А что было делать? Под нож? Так врач сказал — ничего хорошего из этого не выйдет. А она травки дала, я все делала, как велела — и капала, и отвар давала, — и ведь он дышит теперь носом! К тому же Клава по образованию врач, просто, пока муж был жив, она не работала, а потом стала принимать людей... Да и то больше не для денег, а так. К ней, бывает, и из области едут! В конце концов она все же уломала мужа — Сергей клятвенно пообещал, что после работы непременно заедет к травнице. Их город был застроен в основном тремя типами домов — блочными девятиэтажками, трехэтажными старыми домами, которые строили еще немцы. Там были высокие потолки, паркет и двери натурального дерева. Были еще и частные дома — от избушек до новомодных кирпичных особняков. Баба Клава, к удивлению Сергея, жила не в избушке на курьих ножках, а на третьем этаже старого дома сталинской постройки. В просторной двухкомнатной квартире пахло травами и пирожками. А сама бабка — впрочем, у Сергея язык не повернулся назвать ее бабкой — седые волосы коротко подстрижены и тщательно уложены, тонкое лицо, черные брюки и клетчатая ковбойка с закатанными рукавами, — вполне ухоженная дама. Она провела Сергея в гостиную, усадила за стол и пододвинула блюдо с пирожками. Потом принесла чай в сине-белых чашках и села напротив. — Ну-с, молодой человек, рассказывайте. Сергей изложил грустную повесть возвратившегося гастрита. Клавдия Васильевна покивала, а потом неожиданно спросила: — А из-за чего он вернулся? — Да кто ж его знает, — вяло ответил Сергей. — Ну, вы-то точно знаете, — усмехнулась собеседница. Мужик взглянул ей в глаза и неожиданно встретил острый взгляд светлых — то ли серых, то ли серо-зеленых глаз. — Ну так что? Бизнес заел или проблемы в личной жизни? Сергей смотрел на женщину, хлопая глазами. — Молодой человек, я по образованию психиатр — вы не знали? Мало кто знает — травница и травница. В наше время не было психоанализа и прочих терапевтических методик, но я кое-что почитывала и до сих пор грешна — интересуюсь. И должна сказать — от головы многое зависит... Даже возврат гастрита. Они помолчали. — Вот так, навскидку, я бы сказала, что вы мучаетесь из-за чего-то глубоко личного. Это либо проблемы в интимной сфере... — Она уловила усмешку и быстро продолжала: — Нет? Значит, это что-то связанное с чувствами. Влюбились? «Ай да баба Клава!» — подумал Сергей, чувствуя себя полным дураком. Потом кивнул: — Вернулась бывшая одноклассница, в которую был влюблен мальчишкой. И он рассказал, как вдруг потерял покой. — Самому смешно, а поделать ничего не могу. Да тут гастрит этот еще... Клавдия Васильевна покивала и принялась расспрашивать про желудок. Потом принесла бумажный мешочек с травой и написала на бумажке — неожиданно разборчивым и колючим почерком, — как заваривать и пить и какой диеты придерживаться. Потом показала пару дыхательных упражнений, чтобы снять боль, и как-то вдруг замолчала. Сергей понял, что аудиенция окончена. Он поднялся, достал из кармана пятьдесят долларов и спросил: — Достаточно? — Более чем, — кивнула Клавдия Васильевна. Уже в дверях он все же спросил: — А как психотерапевт что ж вы мне ничего не посоветовали? — Я не практикую как психотерапевт, — холодно отозвалась женщина, но потом все же добавила: — Попытайтесь добиться взаимности. — А? — Сергей решил, что ослышался. — Я думаю, что если вы попробуете поухаживать за этой своей одноклассницей, не скрывая конкретной, как сейчас говорят, цели, то либо она вас отвергнет и вы постепенно успокоитесь, потому что не на что будет надеяться, либо... добившись своего, вы будете решать новую проблему — что делать с этими отношениями. Нужны ли они вам? Честно сказать, я думаю — не нужны. Но убедиться в этом лучше самому. Вечером Сергей, выпив заботливо заваренные женой травы, лег в постель и принялся обдумывать слова вредной тетки. Убедиться было бы неплохо, да вот как? И тут его осенило: он устроит встречу одноклассников. А что? Пригласит в кафе всех, кто остался в городе, лучше с женами и мужьями — так народу больше получится. Будет ужин, танцы, а там — кто знает. На следующее утро, объехав торговые точки и лично проконтролировав, как все работает, Сергей помчался в офис, уселся у телефона поудобнее и, достав пухлую и потрепанную записную книжку, принялся названивать друзьям-приятелям. Устав на третьем разговоре, он обозвал себя дураком и, позвонив Наде, предложил ей заняться организацией вечеринки, пообещав уладить дело с помещением, заказать стол и оплатить то, что не покроет складчина. Все-таки небольшой город — это хорошо. Выскочив на улицу, Сергей нос к носу — и причем совершенно не нарочно — столкнулся с Катериной. Та имела вид еще более замученный, чем по приезде. — Ты не заболела? — Я нет — у Насти сопли. Всю ночь толком не спала: нос забит, она капризничает. Температуры вроде нет, но гулять вести боюсь — сыро на улице. Иду в аптеку — хоть капли какие-нибудь купить. Черт знает почему, но Сергей выпалил: — Сходи лучше к Клавдии Васильевне. — А кто это? — Она отвела с лица прядь волос, и внутри у бедного Сереги все сжалось. Вернее, желудок сжался, а кое-что, наоборот, принялось распрямляться. Чувствуя, что пора срочно делать дыхательные упражнения, он быстро назвал адрес и добавил: — Тетка вредная, но специалист хороший. У моего Славки были аденоиды — жуть — вообще рот не закрывался, уж удалять хотели, хоть радости мало — у него аллергия на кучу лекарств. Так она, можно сказать, выходила пацана травками. — А сколько она берет? — Сколько не жалко. Бросив взгляд на часы и покусав губы, Катерина решила попробовать. Повторила адрес — как разведчик, подумал Сергей. Торопливо попрощалась и побежала за Настей. Анастасия, которая еще пятнадцать минут назад вопила, что хочет идти гулять, категорически отказалась одеваться и выходить из дома. Катерина, измученная недосыпанием и душевным разладом, пошла на банальный подкуп (до чего обычно не опускалась) — пообещала на обратном пути зайти в магазин и купить что-нибудь. Непедагогичный прием позволил ей одеть дочку и дотащить до нужного дома с минимумом усилий. Правда, посмотрев на ступени, Настя решительно сказала, что ножки у нее устали, и пришлось нести капризницу на руках. У двери Катерина поправила волосы, заново перетянув хвост черной бархатной резинкой, и решительно позвонила. Клавдия Васильевна с интересом разглядывала стоящую перед ней женщину. На девочку она взглянула мельком — та спряталась за мать, и таращиться на нее — значило напугать еще больше. Катя быстро извинилась, что пришла без звонка — встретила на улице одноклассника, и он посоветовал зайти. Дочка простудилась, а не дома это всегда особенно тяжело... — Входите. — Клавдия Васильевна посторонилась. Оглядев гостиную, Катерина оценила старинную мебель и массивные шкафы с книгами. Потом принялась с интересом разглядывать картины. Пока Клавдия Васильевна заваривала неизменный чай, молодая женщина пришла к твердому выводу, что по крайней мере три полотна — подлинники. Русские художники начала двадцатого века. Когда хозяйка вернулась в комнату с подносом, Катя кивнула в сторону картин: — Не боитесь? Вы ведь дверь открыли, даже не спросив. — Не боюсь. Я, видите ли, фаталистка. Да и народ у нас в этом не сильно разбирается. Пирожки у Клавдии Васильевны оказались вкусными, и Настя несколько примирилась с пребыванием в незнакомом, странно пахнущем месте. Ну а когда хозяйка принесла ей музыкальную шкатулку с танцующей куколкой и разрешила сколько хочешь открывать и закрывать крышку, восторгу девочки не было предела. Она занялась игрушкой, а Клавдия Васильевна написала, как пользоваться травками, как парить ножки и что еще сделать, чтобы сопли побыстрее прошли. Инструкции она завершила словами: — А лучше всего девочке будет, если вы разберетесь в своих чувствах, станете прежней мамой, а не комком нервов. — Это так заметно? — грустно спросила Катерина. — Конечно. И прежде всего ребенку — дети ведь все чувствуют. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы приехали сюда спрятаться от каких-то проблем, не так ли? — Можно и так сказать, — медленно ответила Катерина. — Разве вы не знаете, что это невозможно? Даже если человек ничего не предпринимает, а просто плывет по течению, это тоже выбор. — Клавдия Васильевна помолчала, но Катерина не спешила вступать в разговор, тогда пожилая женщина продолжила: — Знаете, есть такая теория, что каждый из нас за свою жизнь делает выбор несколько раз. И сделай мы его по-другому — это была бы другая жизнь. Мы как бы идем мимо тех, непрожитых жизней. И кто знает, что было бы, поступи мы по-иному. Катерина смотрела в чашку с чаем. Когда же она в последний раз делала выбор? Где та развилка, где остался камень с надписью — направо пойдешь... Скорее всего, это было еще до свадьбы, когда она, не слушая уговоров родителей, настаивала на поездке в Москву. Или совсем недавно, когда решила стать учительницей? А теперь? Да, похоже, это очередная развилка. И что же написано на камне? Девушка прищурилась, не замечая пристального взгляда хозяйки. Итак. Направо пойдешь... Развод. Она останется в родном городе. Станет преподавателем, потом завучем... Возможно, дорастет даже до директора. Будет уважаемым человеком. Перспективы личной жизни выглядели более туманно. Ну, вот хоть Сергей. Впрочем, он женат. Тогда найдется другой, не важно. «Господи, — испугалась Катерина, — что я несу, почему же это вдруг стало не важно?» Она мысленно вернулась на развилку и посмотрела в другую сторону. Ага, понятно. Счастье осталось там, где Александр, и потому неважным казался тот гипотетический мужчина... — Мама! Катерина вздрогнула и вынырнула из своих грез. Настя устала и хотела домой. Молодая женщина принялась прощаться с хозяйкой, оставила деньги. Та кивнула и уже в прихожей с любопытством спросила: — Вы нашли свой путь? Но молодая женщина лишь покачала головой. Вечером позвонила Надька и затарахтела в трубку: — Слушай, завтра вечером все наши, кто остался в городе, собираются в «Арктуре», это новый ресторан на площади, видела? — А повод какой? — Да особо никакого. Почему бы не повидаться? Ты небось опять уедешь скоро, и еще черт-те сколько не встретимся. — А идея чья? — Да наша с Серегой. Я ему говорю, вот сидели с Катькой, я ей про наших рассказывала. А он и говорит, давай соберемся, она всех и увидит. Он даже завуча хочет позвать, которая у нас английский вела, помнишь, Елена Степановна? И математичку, она ему здорово помогала, когда наш Сереженька на курсах учился, а потом в институте. Короче, мне некогда, приходи завтра к шести часам, зал заказан на Серегу. Это был странный вечер. Катерина даже не знала, радоваться ли ей затее одноклассников. С одной стороны, было интересно увидеть бывших учителей и соучеников, но жизнь — штука жестокая. Кто-то не пришел, потому что умер. Этот спился, эта в рейсе — проводницей. Дети в интернате. Катерина оделась просто, она и не брала с собой никаких драгоценностей и вечерних платьев, но все же не могла не заметить, что кое-кто из бывших одноклассниц разглядывает ее с недобрым любопытством, а потом шепотом сообщает что-то на ухо другой сплетнице. Когда начались танцы, Катерина закружилась по залу с преподавателем физики и химии — бывший отставник, дядька почти не изменился. Он по-военному прямо держал спину и церемонно вел даму по танцплощадке. Музыка кончилась. Катерина, улыбнувшись кавалеру, выскользнула на балкон. В углу тлела красная точка сигареты. — Кто здесь? — Это я, Сергей, не бойся. Катерина молча встала рядом, разглядывая сонный городок, лежавший перед ней. Как здесь тихо все-таки. — Тебе хорошо дома? — спросил вдруг Сергей. — Не знаю, — честно ответила женщина. — Пока не могу понять. — Поживи подольше, глядишь, все и наладится, — сказал Сергей. — Если решишь работать — я помогу, меня в городе знают. Да и вообще... — Он собрался с духом и выпалил: — Я бы очень хотел, чтобы ты осталась. Почти те же слова, что сказал муж там, на перроне. Катерина молчала, вспоминая зеленые глаза и морщинки на лбу. Как он там? — Катерина! Она почувствовала руки мужчины на плечах и очнулась: — Что, Сережа? — Ты останешься здесь, со мной? — С тобой? Но... — Только теперь молодая женщина разглядела лицо одноклассника: раздутые ноздри, голодные глаза. Боже, неужели это все та же детская влюбленность, да быть того не может! Но Сергей тянул ее к себе, и Катерина уперлась ладонями ему в грудь, преодолевая возникшее вдруг чувство тошноты: от запаха табака ли, от стресса. — Отпусти меня! Сергей! — Горячее дыхание обожгло ее щеку, и мужчина принялся осыпать Катерину поцелуями: шею, плечи, щеки. Она отворачивалась, пытаясь вырваться, но он был сильнее, и Катерина вдруг заплакала. Услышав всхлипывания, Сергей пришел в себя: — Ты что? — Он немного отстранился, но плечи ее не выпустил. — Не надо, Сережа, пожалуйста, — жалобно протянула Катерина. — Я не могу... не хочу. Не надо мне было приезжать. — Ты его так любишь? Своего мужа? — Да. — И вернешься к нему? — Да. Завтра. Я уеду завтра. Сергей минуту стоял молча, глядя на свою любовь. Катерина всхлипывала и шмыгала носом. «Какой я дурак, — с тоской подумал он. — Она убивается по своему королевичу, а я-то возомнил». Он разом перемахнул через перила балкона — Катерина даже не успела испугаться, вспомнив, что это первый этаж, просто довольно высокий. Зашумели кусты, и женщина осталась одна. Она постаралась привести в порядок лицо, но не успела: дверь сзади открылась, и на балконе возникла Надя и Машка — жена Сергея. — Ой, Катерина, — воскликнула одноклассница, — а мы-то думаем, куда ты подевалась! Маша молчала, лишь быстро обшарила взглядом балкон, а потом кусты. Катерина порадовалась, что Сергей ушел: иначе не избежать сцены, которую будет потом год обсуждать весь город. Сославшись на приболевшую Настю, Катерина покинула ресторан и почти бегом кинулась домой. На следующий день уехать не получилось, но через три дня поезд вез ее и Настю в родную Москву. Глава 11 В городе плотно поселилась осень. Она заливала слезами стекла машин и домов, создавала бесконечные и бездонные лужи. Прохожие резво отскакивали от края тротуаров — из-под колес машин летели целые фонтаны брызг. Холодно, мерзко, деревья голые и несчастные, и люди все как один безрадостные. Дома было все то же. С мужем она разговаривала, но исключительно на бытовые темы, и о близости речи быть не могло. Леван позвонил и отчитался: подходящая квартира найдена, бабка должна съездить посмотреть. Если одобрит — можно начинать оформление документов. То, что она приняла участие в судьбе мальчика, неожиданно успокоило Катерину. Все устроится. Анна Петровна и Сашурик переедут в Орел, Леванчик позаботится, чтобы деньги остались за мальчиком. Эта часть проблемы более-менее улажена. А вот что ей делать со своей семейной жизнью? Как жить дальше? Она почему-то была уверена, что предательство не должно остаться без последствий. Но каких? Для нее было совершенно очевидно, что нужен какой-то шаг: он или снова сблизит их с Александром, или разведет еще дальше. Одиночество становилось совершенно невыносимым. И Катерина поехала к Иришке. Выставляя на стол угощение, подружка пересказывала последний по времени скандал с мужем: — Ты представляешь? Я просто думала, умру — ученый совет через два дня, скоро защита, а он спокоен как слон. Он просто не принимает меня всерьез. Ни меня, ни мою научную работу... Катерина кивала, но голова была по-прежнему занята мыслями о муже. — Что-то ты молчишь все время. И пьешь много — никогда не видела, чтобы ты выпила полбутылки вина за какой-то час. Что случилось? — спросила Иришка, которая сразу заметила, как осунулась подруга. И неожиданно для себя Катерина все ей рассказала. Вообще-то она не собиралась этого делать, но слова и слезы вдруг хлынули одновременно. Глаза Иришки округлились от удивления. — Господи, ну надо же! Никогда бы не подумала на твоего тихоню... И ребенок. Бедненькая ты моя... — И она вдруг тоже зашмыгала носом. Они посидели в растерянном молчании, а потом Иришка вдруг вскочила и бестолково завозилась по кухне, наливая чайник, отыскивая конфеты: «Муж вчера принес — подлизывался, но трюфели просто пальчики оближешь». И вдруг она оставила чайник в покое, села обратно к столу и твердо сказала: — Ты должна его простить. И лучше больше не вспоминать об этом. Или устрой скандал, поплачь, а потом прости. — И все? — А что еще-то? Изменить ему, чтобы отомстить, ты не сможешь — не такой ты человек. Разойтись? Но ты его любишь, и он тебя тоже — это видно. Надо просто отнестись к этому как... как, ну, не знаю... Ну бывает. Почти со всяким. Но любит-то он все равно тебя. А в Насте он просто души не чает. Ты же не хочешь ее отца лишить? Женщина должна уметь прощать. Катерина ехала домой. День, в первый раз за бог знает сколько времени, выдался солнечный, хоть и холодный. Скоро наступит настоящая зима. Придет Рождество и Новый год. Может, они с Александром куда-нибудь съездят на пару дней, подбросив Настю родителям. Это неплохая мысль — побыть только вдвоем. В общем, Катерина чувствовала себя спокойнее. Надо уметь прощать. Тем более что такое не повторится — почему-то она была в этом уверена. Она плавно затормозила перед красным светофором. Рядом остановилась бежевая «Волга». Глядя сверху вниз в салон машины, Катерина увидела мальчика лет шести на заднем сиденье. Курточка его была расстегнута, шапка валялась рядом на сиденье. Машина чуть продвигалась вперед, и он, подражая отцу, усиленно «рулил», держа воображаемый руль. Катерина очнулась от громких сигналов и не слишком вежливых выражений, которые неслись в ее адрес, — на светофоре горел зеленый, и водители ругались, объезжая неизвестно отчего замерший джип. Молодая женщина съехала на обочину и, заглушив мотор, уронила голову на руки. Вот оно что. Мальчик. Вот что занозой сидело в сердце. Ведь она не сказала Александру про сына. Он о нем ничего не знает. И никогда не узнает. Мальчика увезут в Орел. С глаз долой — из сердца вон. Из ее сердца, из их жизни. А какой будет его жизнь? Как ему там будет? Катерина подняла лицо — в глаза больно ударил луч света. Она зажмурилась — напротив в заходящих лучах солнца сияли золотом купола храма. Повинуясь внезапному порыву, она распахнула дверцу, выпрыгнула из машины и поспешила к церкви. Катерина стояла перед иконой Божьей Матери. Мигали свечи. — Что мне делать, Богоматерь? Помоги мне, научи меня... — Что с тобой, дочь моя? — Седенький, невысокий священник уже некоторое время смотрел на молодую женщину, застывшую у иконы. Разглядев судорожно сжатые руки и струящиеся по лицу слезы, он решил подойти. Катерина торопливо вытерла слезы: — Ничего, батюшка, простите. — Отчего же, поплачь, если душа печалится. — Он поколебался, но все же спросил: — Что случилось-то у тебя? Она растерянно покачала головой. Как объяснить? Сказала просто: — Я за ребенка просила. Священник сочувственно покивал: — Детки — ангелы у престола Господа нашего. Он хранит их. И Матерь Божья тоже, она деток всегда защищает... Я помолюсь — как зовут твое дитятко? — Я... понимаете... — Слова застряли в горле. Батюшка жалостливо глядел на хорошо одетую женщину, плачущую перед иконами. — Крещеное дитя-то? — спросил он наконец. Катерина вновь вытерла глаза и вдруг неожиданно окрепшим голосом сказала: — Двое их у меня, батюшка. Крещеные Анастасия и Александр. — И она улыбнулась. Священник, удивленный столь быстрой переменой в настроении женщины, сказал: — Ступай, я помолюсь за них. Катерина вышла из церкви с легким сердцем. Она несколько раз обвела глазами улицу, прежде чем сообразила, что произошло. Джип угнали. «Бедняжка Буффало Билл», — подумала она. Все деньги и документы остались в машине. Придется прогуляться. От Китай-города до дома не слишком близко, но не просить же на проезд в метро. Когда она добралась до дома, дверь открыл Александр — встревоженный и рассерженный одновременно: — Где ты была? Твою машину милиция остановила час назад на набережной, в ней были какие-то мальчишки. Они позвонили мне в офис. Я чуть с ума не сошел. Катерина спокойно смотрела в лицо мужа — он хмурый, сердитый. Он беспокоился. У глаз собрались морщинки. И еще одна прорезала лоб меж темных бровей. Протянув руку, она пальцем попыталась разгладить ее — свидетельство его переживаний и горечи. — Я вернулась, — сказала она, — теперь все будет хорошо. Мне нужно кое-что тебе рассказать. See more books in http://e-reading-lib.com